В середине мая меня призвали. Призвал на помощь один мой знакомый. Ему очень нравится, когда его называют Жора. Как его зовут на самом деле, на данный момент существенного значения не имеет. Он решил начать строительный сезон в крошечном уральском городке, где он оформил для себя и своего сына совершенно непригодный для проживания участок земли.
В прежние времена это был просто пригорок на краю леса за последними домами посёлка, теснящимися на берегу огромного уральского производственного пруда. Такие пруды в петровско-демидовские времена сооружались на Урале повсюду и служили источником энергии для железоделательных заводов. Водная гладь этого пруда прихотливо изгибается среди отрогов главного Уральского хребта, живописно простирающегося на многие голубо-зелёные километры. Покрытые густым хвойным лесом пологие вершины перемежаются небольшими ущельями, и с высоты этого пригорка кажется, будто хребет живой и дышит, то поднимая, то опуская свою тёмно-зелёную брюшину.
Пригорок этот полон старых замшелых камней, а прямо посредине его слегка возвышается скальный выступ - выход коренной горной породы столь близкого хребта. В былые времена здесь пасли коз и коров, да дети бегали по кочкам и ямкам, играя в пятнашки. Таких косогоров полным полно на склонах невысоких Уральских гор. Они никогда раньше не застраивались - уж больно сложен рельеф, да и земля каменистая - ничего полезного не вырастишь.
Сейчас времена изменились. Строиться на косогоре стало престижно. С высоты всегда видна гладь пруда и пологие зелёные вершины, над которыми по вечерам зависает неяркое солнце. Вокруг участка Жоры соседи уже построили себе дома. Кто из бруса, кто из твин-блока. Только огромный бугристый косогор Жоры остался пустым. Лишь редкий забор, да два обшарпанных строительных вагончика украшают неровный, ниспадающий к берегу пруда, рельеф.
Правда, чуть справа красуется старая ветвистая берёза, которую Жора не собирается спиливать ни за какие коврижки. Под ней он часто сиживал раньше на скамеечке, которую сам и сделал, со своей любимой женой. Сейчас под берёзой стоит большой стол, ножками которому служат тяжелые бетонные строительные блоки. Жена у Жоры скоропостижно умерла прошлой осенью, и теперь это место уже не влечёт его так, как раньше.
Чтобы местные власти не отобрали землю, Жора с сыном заказали два сруба для бань - каждый на своём участке. Один чуть больше, второй чуть меньше. И теперь Жора призвал меня помочь настелить пол в новеньком срубе, на котором уже красовалась металлическая крыша, а торцевую стену, обращённую на пруд, почти полностью занимало большое пластиковое окно на три створки.
Выйдя на Жорин косогор, я почувствовал себя вновь десятилетним, когда мы бегали с местными мальчишками на подобном косогоре за последними домами в другом крошечном уральском городке, где мы со старшим братом проводили лето у дедушки с бабушкой. Под ногами цвела дикая клубника и разное мелкое уральское разнотравье, высовывали из молодой травы свои хвостики побеги маленьких берёзок и можжевельника. Словом, всё было как будто сорок пять лет назад, только теперь это была не свободная окраина, а частная территория.
Работы оказалось не на один день, поэтому мы ночевали в одном из вагончиков, где Жора устроил себе "студию". Две кровати, типа нары, соседствовали с кухонным столиком, добрую половину которого занимал ноутбук, а в углу примостилась широкая подоконная доска с электроплитой - мини-кухня. Напротив мы умудрились впихнуть умывальник. Жора, сам бывший прораб, устроил вентиляцию, а в соседнем вагончике установил туалет по немецкому образцу (с засыпкой опилками вместо воды).
После внезапной трагической смерти жены он сильно похудел, продал квартиру, где они жили, и отдал деньги сыну на строительство склада-гаража, а сам решил поселиться на своём любимом косогоре. "Всегда мечтал, что я проснусь утром и буду смотреть в окно на пруд и даль за ним." - грустно говорил он мне, тут же пуская слезу - вспомнил свою любимую Олю.
Водное зеркало пруда и голубо-зелёные дали за ним дейстивтельно появлялись из темноты за крошечным будочным окошком каждое утро. По вечерам яркий растущий серп Луны и висящая над ним Венера украшали пастельные тона заката. Я выходил и делал чудесные снимки, которые можно сделать только здесь, в самом центре Уральского хребта.
Иное дело было утром. Жора просыпался первым, сдвигал белую занавеску и, приподнявшись на локте, смотрел в низкое маленькое оконце. И каждый раз он указывал мне на большую сороку, которая деловым шагом расхаживала среди Жориных косогорных буераков, то появляясь среди молодой травки, то пропадая в очередной ямке. Похоже было, что сорока не искала чего-нибудь съестного на косогоре. Выглядело так, будто она просто гуляла среди кочек и камней просто потому, что ей это нравилось.
"Вот сороченция, а!", - каждый раз восклицал Жора, в другое время выглядевший более, чем печально, - "Интересно, что же она там делает?" Удивительно, но птица каждое утро вызывала его неподдельный интерес. Днём сорока могла летать где-то поблизости или сидеть на вершине берёзы, предупредительно стрекоча при нашем появлении. Но по утрам она всё так же деловито расхаживала по кочкам и ямкам, сверкая своими белыми боками и иссиня-чёрной головой среди нежной зелени молодой травяной поросли.
Жора после тяжёлой утраты, добровольно заточивший себя в строительный вагончик на своём косогоре, не желал больше видеть и знать кирпичных городских стен, хотя всю свою жизнь прожил в городе. Зиму он надеялся пережить во вновь отстроенной бане, а дальше - уже как придётся. Теперь его совершенно непригодный для застройки, с точки зрения хозяйственных уральских староверов, косогор делила вместе с ним такая же хозяйственная и деловитая сорока. Я подумал, что, скорее всего, эта сорока тоже прожила здесь всю свою жизнь и считала этот косогор своим родным местом.
Для неё неведомы эти резкие перемены, произошедшие в последнее время в нашей жизни: захват и застройка земли, стада машин, забивающих всё более-менее свободное пространство; дети, больше уже не бегающие по пригоркам у леса, а сидящие в Фейсбуке. Для неё многое осталось неизменным: та же ровная и спокойная водная гладь пруда демидовских времён; вековые лиственницы на соседнем староверском кладбище; единственный не распаханный, сохраненный Жорой косогор, где можно гулять по утрам, не опасаясь, что тебя прогонит какой-нибудь новомодный шпиц после своего утреннего туалета; да, пожалуй, и сам Жора, вот уже пятнадцать лет каждое лето протаптывающий тропинки среди низкой уральской травки. Правда, теперь уже один, без своей любимой Оли...
PS.
Википедия. Статья "Сороки".
Сорока считается одной из самых интеллектуальных птиц. У сорок были обнаружены тщательно продуманные социальные ритуалы, включая, возможно, выражение печали.
Сорока — единственное известное не-млекопитающее, способное узнать себя в зеркале, в отличие, например, от попугая, который воспринимает свое собственное отражение как другого попугая. Сороки могут рисовать.