Те, кто не застрелился-полностью!

Моим дорогим родителям Ивану Елисеевичу и Нине Никитичне, а также всем фронтовикам 1941 года посвящается эта книга.

1.ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ДОЛГУШИН
Вечерело. Долговязый и сутулый младший лейтенант милиции Семён Наумович Долгушин в сапогах и сильно  выцветших офицерских бриджах, но в свитере, кепке и потёртой телогрейке бочком устроился в переполненном плацкартном вагоне поезда дальнего следования из Москвы до Пскова и решил поспать. Июнь пятьдесят первого года выдался прохладным, и он зябко закутался в телогрейку от вагонных сквозняков, натянув кепку на нос. На его спальном месте уже лежала женщина с двумя малолетними детьми, и у Семёна не хватило духу её согнать, козыряя выданным в управлении внутренних дел билетом. Но его гитара и небольшой фанерный чемоданчик то и дело выдвигались с колен на проход и задевали проходящих пассажиров. Семён измучился их поправлять.
Когда их в очередной раз столкнули на зашелушенный семечками пол проходящие пассажиры, он ругнулся и вскочил. Но дальнейшая, явно ругательная, фраза заглохла у него в гортани вместе с невнятным всхлипом. Прямо перед ним стояла худенькая русая девушка в застиранном платье, зелёной телогрейке и линялом платке на плечах, с такими неимоверно большими зелёными глазами, что Долгушин едва в них не утонул. Но глаза девушки были усталые и печальные. Она отвела их в сторону.
-Подайте инвалиду-партизану, граждане и гражданочки! Подайте, кто что может- раздался хрипловатый мальчишеский голос у ног девушки и Семён перевёл взгляд вниз.
У ног девушки на дощатой каталке с роликами пристроился безногий мальчишка-инвалид лет пятнадцати и тянул к пассажирам одной рукой свою кепку. Однако копеек в неё насыпали мало, и девушка, с заслезившимися глазами, потащила мальчишку дальше. Семён сел прямо, и вдруг, как подброшенный пружиной, вскочил снова. Он догнал пару попрошаек и взял девушку за локоть.
-Послушайте, девушка! У меня нет денег, но соседка пихнула большой шмат сала, а я его не ем. Вера не позволяет и всё такое… Ну, вы понимаете? Разрешите, я отдам его вам?
Девушка серьёзно посмотрела на светловолосого молодого человека, похожего на сильно удлиненного Марка Бернеса и также серьёзно поблагодарила. Пока Семён открывал чемоданчик и доставал сало, он успел выспросить у девушки её имя и узнать, что, кроме брата-инвалида, она содержит в посёлке под Псковом возле города Остров ещё двоих сирот, девочек-двойняшек двенадцати лет, а работает на зернохранилище возле Острова весовщицей. Поняв, что Варя почти ничего не собрала в поезде в этот раз, потому что усталые пассажиры в большинстве спали, хотя обычно люди всегда подавали мелочь многочисленным инвалидам войны, а тем более детям, то и дело ходившим по поездам, Семён завёлся. Кинув в кепку мальчишки новенький блестящий двугривенный, он взял гитару, усадил девушку на своё место и потащил инвалида за собой за обрывок вожжей, приспособленный к тележке петлёй. Зачарованные аккордами гитары и голосом под Бернеса, пассажиры стали просыпаться и в кепку Вариного брата Сережи посыпались даже серебряные монеты.
-А ты моряк, Мишка! Моряк не плачет! И не страшны ему ни горе-ни беда!-эти куплеты перемежались с куплетами… шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…
Не смотря на ворчание части пассажиров, Семён с Серёжей обошли три вагона и вернулись назад с полной кепкой мелочи. Обрадовавшись, что брат с сестрой повеселели, Семён предложил им чай из немецкого нержавеющего термоса и потихоньку разговорил своих новых знакомцев. Оказалось, что у них есть комната в Пскове, но там тесно и голодно и поэтому они все живут у тётки на окраине Острова. Тётка держит коз, курей и уток, торгует яйцами. И поэтому с ней жить веселей, и от их помощи по огороду тётка не отказывается. Дом у тётки, хоть и немного порушен бомбёжками и обстрелами, но зашит досками от забора и кусками фанеры и поэтому Варя и Сергей не хотят перебираться в Псков. Однако, чуть позже, выяснилась и ещё одна причина. Комнату в Пскове они решили сдать, и жилец исправно платил полгода, но потом связался с уголовкой и платить перестал, иногда из жалости подкидывая кое-какие вещи, очень похоже, что ворованные.
Семён с трудом уговорил брата и сестру отвезти его туда и, отметившись в Псковском управлении НКВД и, получив назначение в опергруппу уголовного розыска, пошёл вместе с ребятами выгонять наглого квартиранта. Жилец отмечал свой день рождения с двумя приятелями. Но, как выяснилось явно очень заранее, поскольку до настоящего дня рождения оставался ещё месяц. Дело дошло до драки. Но, обрадованные соседи, поняв, что вместо буйного пьянчуги, к ним поселяется милиционер и, к тому же,  студент-заочник, с воодушевлением вооружились швабрами и скалками и помогли изгнанию захватчиков. Так полный сирота Семён неожиданно для себя нашёл и дом и любовь и, совершенно неожиданно, большую и дружную семью. Его очень не устраивало, что на выходные приходилось из Пскова ездить в Остров на перекладных. Поэтому Семён с первых дней закидал псковское начальство заявлениями о  переводе в Остров и разговорами о намерении жениться.
-Сначала женись, а потом посмотрим!- как отрезал его начальник, недовольный претензиями молодого оперативника.
Но поскольку Семён не успокаивался, к нему с первых дней прочно приклеилась кличка Баламут.
-Долгушин! Етит твою налево! И где ты пропадаешь?- голос дежурного по отделению всполошил младшего лейтенанта Долгушина, который, в сером свитере и подшитых чёрными кожаными заплатками потёртых офицерских галифе, нахально спал в подсобке на узкой лавке, прикрыв лицо от света из запылённого оконца несколькими местными газетами.
Долговязый и худой белобрысый младший лейтенант с вытянутым настороженным лицом дождался, пока со скрипом отворится очередная дверь и, поняв, что в неё зашли, тихо выскользнул в тёмный коридор отделения милиции. Когда дверь снова захлопнулась, он уже стоял перед плотным круглолицым дежурным капитаном Овечкиным, бывшим к тому парторгом отделения, и старательно делал умное лицо.
-Ладно! Расслабься! Я итак вижу, что ты спал… Да не гунди, Баламут! У тебя физиономия помятая и в подсобке с утра петли маслом смазаны. Я подтёки видел. Меня на мякине не проведёшь! Я, брат- стреляный воробей! Дуй к полковнику со скоростью реактивного истребителя. Он тебя завтра в капитаны хочет произвести. Вот тебе и да ну! Дуй пулей- если хочешь стать капитаном. И, давай там, постарайся, как следует-а то давненько никто не проставлялся водочкой, а самогон я не пью. Не перевариваю и всё!- нудным голосом пробурчал парторг, большой любитель подначек над сослуживцами.
И поэтому младший лейтенант настороженно приоткрыл дверь в кабинет начальника, опасаясь получить нагоняй. Полковник Сомынин встретил Долгушина не очень ласково. Проще говоря, с места в карьер накинулся на молодого стажёра.
-Долгушин, ты всего две недели работаешь, а уже оборзел в конец, юрист-отличник! Я тебя уже двадцать минут жду, а ты где-то прохлаждаешься… Да не гунди, а садись! Санаторий в Каменках знаешь? Убийство у нас там тройное. Или самоубийство. Три студента-москвича ночью утонули после пережора. Зачем-то в ливень и грозу кататься на лодке вздумали. Может, конечно, просто несчастный случай. Но ты всё тщательно проверь. Дежурная опергруппа у меня на ограблении железнодорожного склада и магазина промтоваров. Поэтому, разбирайся сам. И подключи участкового. Он опытный служака- поможет…
Разбрызгивая грязь вчерашнего дождя, и, заляпав весь трофейный мотоцикл с коляской, Семён Долгушин всё больше мрачнел от мысли, что в санаторий он появиться только после обеда и, очевидно, прямиком к новому дождю. Небо явно не хотело наливаться летней голубой синью, а, всё более серея, время от времени с неохотой брызгало дождём.
Вернулся Семён только на следующий день после обеда и сразу отправился на доклад к начальнику.
Огромный полковник по-бабьи замахал руками и плаксиво запричитал.
-Ну и куда вас леший несёт докладываться в таком виде? Вы что сговорились обгадить мой кабинет? Иди, вымой сапоги и почисться. Ешь вас Мамай! Ну, ни какого сладу с таким личным составом! Пентюхи, одно слово- пожаловался он сам себе, глядя на закрывшуюся за обиженным Долгушиным дверь.
Через десять минут, подозрительно осмотрев старшего лейтенанта с головы до ног,  Сомынин махнул рукой.
-Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я! А немытым трубочистам стыд и срам!.. Короче, садись ближе и докладывай, что к чему. С выводами и обосновано! Чаю хочешь?
-Не откажусь? А сахаром можно?- Долгушин покопался в офицерском планшете на боку и извлёк оттуда несколько листов бумаги.
-Обойдёшься без сахара! На стакан-сам наливай! Вон в вазочке ириску возьми- пососи!-проворчал полковник и приготовился слушать, вальяжно откинувшись в трофейном немецком кресле, явно переделанного из бывшего зубоврачебного.
-Товарищ полковник! Я сделал всё, что мог! Вот протоколы допросов и описание места происшествия. На удачу, есть даже фотоснимки и предварительное заключение врачебного осмотра. Пруд возле санатория не очень глубокий, но возле мостков метра два с гаком  будет и в середине есть приличная яма. Лодка находилась почти в середине пруда, а трупы возле берега. Утопление произошло в два-три часа ночи. Цепь выдернута. Однорукий сторож, крепыш лет двадцати пяти, был пьян и ничего не помнит. Со слов главврача санатория он уже перед дежурством был прилично навеселе. Так что у сторожа есть что-то вроде алиби.
-А у главврача алиби имеется?- спросил полковник, закурив и придвигая папиросы к Долгушину, но тот замотал головой.
-Неизвестно. Перечень событий выглядит так. Студенты крепко пили весь вечер. У одного из них в кармане найдена женская серёжка. На том же третьем этаже отдыхает и преподаватель их института, Василиса Николаевна, женщина лет тридцати пяти, которая утверждает, что заходила к студентам в номер ненадолго, чтобы прекратить их пьянку, но парни её выгнали.
Однако, соседи утверждают, что, якобы, помимо шума слышали женские причитания, но не громкие. Причём очень долго. Соседка Василисы сама отсутствовала в номере и точно сказать, когда преподавательница вернулась от студентов, не может. Тем не менее, любопытно, что Василиса имеет проколотые уши, но серёжки не носит. Подавальщица её стола говорит, что Василиса за день до этого одевала серёжки, но все два дня разные, и точно ни она, ни соседка преподавательницы определить принадлежность одинокой серёжки из кармана утопленника не могут. Так же как и нескольких сотен немецких рейхсмарок.
К студентам заходил также повар, и, по его утверждению, приносил им только жареных кур на закуску ближе к полуночи, за вознаграждение, из собственного хозяйства и бульончик заодно с огуречным рассольчиком для опохмела. Это его жена готовит. Кроме того, врач утверждает, что у всех троих мягкий затылок и шея. Возможно, им нанесли сильные удары по голове, но, похоже, чем- то мягким. Конечно, они могли подраться и сами или ушибиться. Кстати, повар служил здесь и немцам, но при этом помогал и партизанам. Так что он вроде как чист, но глаза очень испуганные.
-А сторожа ты не протряс, Долгушин? Как он тебе?- недовольно спросил полковник, просматривая протоколы допросов.
-Весёлый парень и вечно поддатый, как говорят его сослуживцы. Похоже, не просыхает.Партизанил в этих местах в сорок первом. Потом, после ранения, служил в разведке воздушно-десантной бригады старшим сержантом. Несколько раз прыгал к партизанам Польши и Словакии. Руку потерял в Югославии. Имеет несколько медалей и орден Славы. Этих утопленников он не знает. Видел мельком. Его отпечатков пальцев в номере утопленников нет. Только горничной, преподавательницы и в эту же ночь повесившегося завхоза санатория-доложил Долгушин. Да и с одной рукой, что он мог сделать, хоть и разведчик?
-Итак, мы имеем несчастный случай с перепившимися студентами. Даже, если они спьяну и приставали к красивой бабе, а может и изнасиловали, этого не докажешь. Не могла же она их троих избить и утопить? Да и ушибы головы сомнительны. То ли сами друг друга, то ли врач санатория напутала. Там же очень молодая врачиха? Вот! И ведь полночи в воде пролежали. Может от воды и начали пухнуть. Короче, дело закрывай. Это явно несчастный случай…
-А вы вот на это посмотрите, товарищ полковник!- Долгушин осторожно положил перед начальником карандашный рисунок.
-Вот извращенцы, подонки!- заругался полковник, рассмотрев карикатурную картинку с голой женщиной, стоящей на коленях перед тремя молодыми людьми.
-Дело не в извращении, а в том, что очень хорошо нарисованы и они сами и Василиса, берущая у них в рот- торжествующе встал Долгушин. У неё может быть основательный мотив для убийства. И, если мы её раскрутим, то сможем найти и подельника. А подельник у неё явно есть. И может даже не один. Повар помогал здешним партизанам, сержант-парашютист тоже партизанил. Она выводила детей из окружения, где-то в этих местах. Если за эту троицу взяться по серьёзному, то я уверен, мы выведем их на чистую воду! И очень подозрительно, что фотоаппарат есть, а кассет нет ни одной.
-Нет! Долгушин! Нет! Мне здесь на сожжённой псковско-новгородской земле суд над героями-партизанами не нужен. Меня обком партии с грязью смешает. Благодарность получишь! Это железно. А лейтенантские погоны не вдруг- жди другого раза. Поработай над пособниками фашистов, по завхозу поработай. Выясни зачем он рейхсмарки копил, а этот случай забудь. Если ты их арестовал, звони в санаторий. Пусть выпускают. И не обижайся на меня, Долгушин. Помни- раскопать дело немудреное. Мудрено себя при этом не закопать. Иди отдыхать. На дежурство заступишь послезавтра… Да, не забудь описать их, как космополитов. Одежда зауженная, музыка американская, девочки, пьянки, журналы импортные поищи, жвачку и всё такое. Понял о чём я? Побольше аморалки!
И Долгушин встал со стула и, попросив разрешения идти, пошёл писать отчёт, не показав полковнику второй набросок. На нём была нарисована привязанная к столу голая женщина.
-А ведь синяки на запястьях у преподавательницы явно очень заметны- произнёс вслух Долгушин, сложив рисунок и, закончив рапорт, отправился на мотоцикле в город.
Вышедшие утром из подъезда дома Василисиной тётки друзья-фронтовики сильно вздрогнули, когда окоченевший за ночь Долгушин слез с мотоцикла и, окликнув, неспешно направился к ним.
-А я тебя вспомнил, сержант!- заявил он Антону, протягивая руку для рукопожатия. Это ведь ты освобождал Саласпилс в сорок четвёртом? У тебя была ранена рука, когда ты вбежал к нам в детский барак. Это тебе после этого боя руку отрезали?
-Нет, тогда обошлось! Это потом, в Югославии не повезло в сорок пятом- побелевшими губами, прошептал Антон.
-Вот мой адрес! Когда надумаете- расскажете как всё было на самом деле. Но я вас сдавать не буду, хоть и сам еврей. А они просто свиньи грязные и твари неблагодарные. Космополиты, одно слово! Я бы и сам их тоже…, как и ты-и, пожав руку Антону, Семён Долгушин неловко развернулся и, так же не спеша, направился к мотоциклу.
ТРАГЕДИЯ ВАСИЛИСЫ
-Извините, Василиса Николаевна! Я могу поговорить с вами?-раздался за спиной Василисы робкий неуверенный голос, когда она открыла дверь лаборантской комнаты кафедры географии.
Бывшая пионервожатая и партизанка недоумённо обернулась и сразу же немного сгорбилась, будто ожидая чего-то очень нехорошего. Все студенты московского землеустроительного института, в котором она ещё до окончания войны начала преподавать географию уже разошлись. А напротив неё, в одиночестве, стоял смуглый, темноволосый, с заметной рыжинкой,  Зосима Альтшуллер, настойчиво избегавший её целый год. Конечно, она с трудом и не сразу узнала его, поскольку после их расставания в партизанском отряде под Псковом прошло десять лет. Зося, несомненно, узнал её и Василисе пришлось долго выдерживать на себе его странные взгляды исподлобья.
-Проходи, Зося!- назвала она его по старинке и, прикрыв дверцы шкафа с потрёпанными географическими картами внутри, присела к столу, пригласив его сесть напротив.
Зося сел и долго рассматривал носки своих ботинок, будто страшась начать разговор. Василиса вздохнула и решила взять инициативу в свои руки.
-Почему ты так долго не подходил ко мне? Я полагала, что наша дружба летом сорок первого года должна стоять на первом месте. Или я не права?- мягко сказала Василиса Николаевна, с опасливой неуверенной улыбкой поглядывая на тощего молодого парня с обиженным тоскливым взглядом и зловещим выражением на нервном прыщеватом лице.
-Я помню, что на прощание вы меня ударили кулаком и выбили мне зуб- мрачно сказал Зося, нервно скатывая потрёпанные нитки рукава старого свитера в шарики.
-Но позволь, ты же сам нагло полез мне под юбку, едва не на виду у людей-ошеломлённо развела руками Василиса, всё более пугаясь этого мрачноватого еврейского паренька. Но я же тебя за это простила.
-Я не могу себе позволить терпеть оскорбления от немецкой подстилки- после долгого молчания заявил Зося.
-Зося, как ты смеешь так говорить? Я спасла тебя от расстрела, я вывела десятки детей через линию фронта. Ты оскорбляешь меня. За что?- побледнев, заговорила Василиса, встав над сидящим парнем в обвиняющей позе.
-Да потому, что это была ваша обязанность, как старшей пионервожатой. Но вы не взяли нас четверых через линию фронта и оставили у партизан. Всех, кто с вами спал в том немецком борделе. Вы думали, что мы погибнем и ваше сотрудничество с немцами и служба в офицерском борделе останутся тайной? Но я жив и за своё молчание хочу кое-что получить. Я согласен забыть об оскорблении, нанесённом русской шлюхой, но при одном условии- грубо ответил осмелевший парень, подняв злое лицо.
-Так ты помнишь только о том, что я там была шлюхой… Чего ты хочешь, Зося?-испуганно переспросила парня Василиса.
-Я хочу, чтобы ты со мной и моими друзьями поехала в Каменки в санаторий имени Ленсовета двадцать второго июня. Остальное узнаешь там- дёрнувшись всем телом, вскочил её студент с табурета.
-В Каменки? Туда, где был бордель? А если я откажусь?- упав на свой стул, помертвевшими губами произнесла молодая преподавательница, сжав кулачками лацканы своего серенького пиджака под подбородком.
-Тогда дальнейший разговор у нас будет на очной ставке в НКВД. Я думаю, что эта организация очень заинтересуется вашей персоной и вашим сотрудничеством с оккупантами- зло ответил Зося, грозно вставая перед худенькой беззащитной женщиной почти на десять лет старше себя.
-Зося! Ну, я же тебя спасла, как ты можешь быть таким жестоким? Прости меня за тот удар, ради бога прости- сползла Василиса со стула и встала на колени перед молодым еврейским пареньком, который явно упивался своей властью над русской женщиной.
-Вот приглашение на творческий вечер Степана Щипачова, держи! И не забудь, форма одежды парадная, вплоть до трусов. Кстати, что на тебе сейчас? Подними юбку- не унимался застенчивый подонок.
-Зося! У меня же есть жених. Что я скажу ему, если ты, если вы меня хотите взять, как шлюху- сморкаясь в платок, плакала Василиса, стоя на коленях и превратившись от испуга в беззащитную девочку.
-Соврёшь что-нибудь. Ведь врала до сих пор? Так что на тебе сейчас надето?- настойчиво допытывался Зося.
-Ничего! То есть обыкновенные рейтузы- всхлипывая отвечала Василиса.
-Ну, так покажи!- довольно усмехнулся подонок.
Василиса вытерла глаза и, встав, повернулась к нему задом.
-Смотри сам, если тебе это нужно- обречённо ответила она,  коротко всхлипывая.
Зося решительно поднял на преподавательнице серую плиссированную юбку и огладил её ягодицы, обтянутые тонкими длинными розовыми штанишками.
-Это сойдёт. Главное, чёрные трусы не надевай. Терпеть не могу чёрные трусы на бабах- ядовито ответил он и, похлопав женщину по заднице, тут же ушёл.
Вечером он уже хвастался перед двумя своими друзьями, что выполнил поручение ТОЦа. То есть троцкистского объединённого центра, который он создал с несколькими приятелями, после тайного общения с работниками американского посольства.
-Ежегодная женщина для дня скорби на двадцать второе июня для нас, русских евреев, теперь есть. Правда, не немка, а русская. Но она была шлюхой в немецком борделе, поэтому я считаю, она подойдёт даже лучше. Как любил повторять Лев Давыдович, давайте задерём подол матушке России. И мы сделаем это в санатории в Каменках-заявил он приятелям-евреям и заулыбался, надеясь на горячее одобрение.
Однако он просчитался и нарвался на детские капризы своего очкастого приятеля Гели Файнциммера.
-Если некрасивая, то я участвовать не буду. Меня может завести только красивая женщина, но только не блондинка. У меня на них стойкое отвращение-заявил щуплый сутулый прыщавый юноша.
-Геля, помнишь я тебе как то возле института показывал нашу тоненькую, высокую тёмно-русую географичку? Так это она!- сердито усмехнулся Зося.
-Ура! На неё я согласен. Она красивая и не слишком светлая, а скорее тёмно-русая-насмешил важных приятелей своей бурной радостью прыщавый юнец.
Шёл дождь.  Тёплый летний дождь лился с неба и стекал по ткани прорезиненного плаща. Стоявшая на самом краю лодочной пристани женщина подняла к небу своё заплаканное лицо. На нём не было видно её слёз, дождь смывал всё. Перед взором Василисы пронеслась недавняя оскорбительная оргия. Задрав на ней юбку еврейские юнцы положили её ничком на край праздничного стола в гримёрной и, пыхтя, по очереди овладели через зад. Она стояла со спущенными трусами у края стола в комнате за сценой, а со сцены приглушённо доносился замечательный голос поэта.
-Её к земле сгибает ливень, почти нагую, а она…-с чувством читал поэт, не подозревая о том, что три студента-еврея с чувством национальной гордости шпокают совсем рядом свою русскую преподавательницу.
Когда оргия закончилась, в гримёрную явился завхоз санатория. Пожилой русский пьяница небрежно пересчитал деньги и напомнил.
-Мы ведь на эту дамочку тоже договаривались, молодой человек. Если вы, конечно, не позабыли о старом друге- укоризненно проговорил он, слегка покачиваясь.
Не смотря на плач и тихие мольбы, Василису раздели полностью и отдали в руки старого развратника, который долго вертел её в разных позах на кожаном кресле, пока, наконец, натужно не разрядился в её лоно.
Василиса припомнила всё это. Припомнила возвращение в номер своих насильников и назойливые вспышки фотоаппарата и тихо завыла.
-Хорошо! До тридцати досчитаю медленно-медленно,  и сразу прыгаю в воду. Ой! Что ж это я? - пробормотала пьяная проститутка. Мне нужен камень на шею. Я же хорошо плаваю. Мне нужен камень!
Но исправить свою ошибку странной самоубийце не удалось. За её спиной раздался резкий и грубый окрик.
-Руки вверх! Я вот тебе сейчас покажу, как лодки воровать и кататься по ночам- молодой хрипловатый голос заставил её вздрогнуть и ошеломлённо обернуться.
На дощатый лодочный причал с берега шагнула высокая фигура в брезентовом плаще с берданкой за спиной. Отдалённая вспышка молнии осветила его лицо, и Василиса машинально потащила капюшон со своей головы. Этого светловолосого бородатого парня она бы узнала из тысяч.
-Лиска!- неуверенно прошептал парень и открыл от удивления рот, но в следующее мгновение Василиса ощутила на своём лице неприятное щекотание его мягкой бороды, а на губах крепкие поцелуи его уверенных губ.
Это был крепыш Антон, превратившийся к двадцати шести годам в плечистого бородача. Тридцатипятилетняя женщина не пыталась вырваться из его каменных объятий. После долгих приготовлений к собственной смерти Василисе показалось, что она в раю. Совершенно неожиданно для себя она стала исступленно отвечать на его поцелуи и разрыдалась. Антон с трудом успокоил свою бывшую пионервожатую только у себя в маленькой сторожке. После стопки настоенной на двадцати травах водки с Василисой случилась тихая истерика.
-Небось и тебе юный пионер хочется снова нагнуть свою пионервожатую? Ты говори не стесняйся, вот, на! Я юбку подниму, вперёд-рыдала она, запустив стаканом в Антона.
Успокоив молодую женщину, Антон обстоятельно расспросил Василису о случившемся.
-Может тебе и про позы всё рассказать подробно?- огрызнулась она, наконец, на его невыносимо горькие вопросы.
-Да чего рассказывать, лучше покажи-лениво процедил парень и Лиска, встав перед ним, начала раздеваться, однако этот торопливый с рыданиями процесс был прерван парой быстрых оплеух.
-Ладно! Я им покажу сионистский праздник- процедил Антон после её всхлипывающего расказа и стал собираться. А ты ложись на кушетку и спи. Я всё сам сделаю. Тебе там лучше не светиться. Ты скажи-ка, подруга, в каких они номерах живут?- неторопливо спросил опьяневшую слезливую Василису её бывший воспитанник.
-Ты не справишься с ними. У них есть «вальтер» и они тебя засадят в тюрьму. У них  есть какие-то связи в органах-испугалась за Антона его бывшая пионервожатая.
-Лиска, Лиска! Глупая ты! Я замкомандира разведвзвода восьмой воздушно-десантной бригады и это после трёх лет в разведке у партизан- усмехнулся Антон, прихватывая нож и моток веревок через плечо.
Уже в дверях он грозно-весело обернулся.
-Да, чуть не забыл, сними трусы, я им рты ими позатыкаю- сурово пояснил он.
Под его требовательным взглядом Василиса неловко сняла трусы, стараясь не очень задирать юбку, и отдала ему.
-Навсегда этим ты им рты не заткнёшь- неуверенно заговорила она.
-Не волнуйся! Это только для начала- мрачно произнёс он, разрезая трусы на три части.
-Антон! Ты их убьёшь?- с нешуточным испугом спросила, задрожавшая от его приготовлений Василиса.
-Ты с ума сошла, Лисичка! Даже пальцем не трону. Сами умрут - наигранно бодро ответил Антон.
Часа через два, когда на циферблате немецкого будильника стрелки приблизились к трём часам ночи, дверь сторожевой будки снова приоткрылась. Грозный облик человека в брезентовом плаще напугал сонную Василису. Она вскрикнула и вскочила из-за стола, на котором прикорнула в дрёме.
-Уф, запарился! Хорошо трава мокрая, волочить удобно. Это, конечно, не по двадцать километров языков-офицеров тащить, как на фронте. Но триста метров за шиворот каждого от кустов за санаторием до озера- это ещё то упражнение. Надо бы почаще тренироваться, да не с кем. А этих уродов я надул. Объявил им, что уговорил тебя на лодочную прогулку голышом, но собираться велел в кустах за санаторием, выходя строго по одному. Они пьяные в хлам- поверили. Ржали, как ненормальные. Ну я их по одному там в кустах и глушанул кулаком по темечку-важно пробасил Антон и закурил папиросу.
Василиса неумело взяла из его пачки ещё одну и тоже закурила. Сыпал редкий затихающий дождь, они вместе пошли к причалу и взяли лодку, выдернув цепь из старых гвоздей.
-Пусть следователи потом думают, что это им спьяну покататься приспичило - пояснил Антон.
Погрузив двоих насильников в лодку, он отплыл от берега, тихо подгребая вёслами, чтобы не соскочила с рукояти рука с протезом, и спросил у перепуганной Василисы.
-С кого гадёныша начнём?
-Не надо Антон, дорогой!- взмолилась она робко, но Антон только усмехнулся.
-Зося очень обрадовался приходу старого друга. Вот с Зоси и начнём-коротким тычком в шею, он снова усыпил зашевелившегося пьяного товарища и, вынув обрезок Лискиных трусов изо рта и разрезав путы, перевалил насильника через борт.
-Первый насильник пошёл!- Зосин приятель загудел через нос и задёргал ногами, но быстро отправился вслед за Зосей.
Третьего насильника Антон утопил прямо у берега, ткнув лицом в воду, а потом развязал и отбуксировал багром на глубину.
-Ну, Лисичка, ты довольна?- спросил Антон, целуя её глаза.
-Антоша! Милый! Я довольна! Но ведь с нами был еще завхоз. Он тоже … -смешалась Василиса со слезами на глазах, впервые за много лет чувствуя себя совсем маленькой девочкой.
-Ага! Ну, этот герой-любовник мне уже давно надоел…прихвостень фашистский- неопределённо ответил Антон, уходя.
На следующее утро весь санаторий был взбудоражен двумя из ряда вон выходящими событиями.
В озере нашли троих утопленников с признаками сильного опьянения, и милиция потребовала увольнения в хлам пьяного молодого однорукого сторожа с лодочной станции. Ограбление завхоза, найденного то ли повешенным, то ли самостоятельно повесимшися, тоже наделало много шуму. Однако, пол в его кабинете был усыпан немецкими марками, среди которых нашли несколько мелких золотых и серебрянных вещей. Милиция твёрдо была уверена, что с завхозом расправился кто-то из местных полицаев, которых старик шантажировал и тянул с них деньги. Однако странным было то, что в карманах утопленников нашли такие же рейсмарки. Естественно, что второй версией, помимо несчастного случая надо было рассматривать убийство еврейских юношей бывшим немецким пособником, который потом повесился от страха перед возмездием.
-Ты знаешь, Лиска? Еще в партизанском отряде, когда ты ухаживала за малышнёй и не щадила себя ради них, я загадал, что если у меня будут дети, то только от тебя, четверо - тихо заявил Антон, обнимая бывшую воспитательницу и мешая ей смотреть в окно поезда увозившего их в Псков.
-Но мне же уже тридцать четыре года, почти тридцать пять- смущённо хихикнула Василиса, ощущая себя счастливой дурой.
-Ничего, родишь двойню два раза и, таким Макаром, пятилетку за два года зачтём- снова поцеловал её Антон, нежно касаясь свежевыбритой щекой её радостного лица.
Псковский вокзал встретил их запустением, ветром и брызгами дождя. Местами едва отремонтированные здания ещё напоминали войну и разруху. Многие окна в них были заколочены досками.
-Беда, Лиска! Когда же разруху то одолеем?- вздохнул Антон оглядывая полупустой перрон.
Василиса подбодрила его, снова беря под руку и нежно прижимаясь щекой к его могучему плечу.
-Не печалься! Тем более, что Пскову далеко до полностью снесённого Новгорода. Он вернулся из гитлеровского плена едва ли не кучами кирпичей. Я читала, что Лазарь Каганович предложил Сталину строить город на новом месте. Однако, горожанам удалось отстоять город. И они смогли найти в себе силы восстановить его за десять послевоенных лет. И Псков восстановим, дай только время.
Их взгляд остановился на фигурах мужчины и женщины в серых летних плащах, вышедших из этого же поезда, и они одновременно взглянули друг на друга в совершенном ошеломлении.
-Комбат?- прошептала Василиса недоумённо и тут же её робкий приглушённый возглас повторился громким криком Антона.
-Комбат!- заорал Антон во всё горло и, потянув за собой спотыкающуюся на каблуках, Василису бросился к мужчине и женщине.
Василиса узнала в женщине свою давнюю подругу по несчастным скитаниям первых месяцев войны. Это была врач пионерского лагеря, известная в  Псковской области бегунья Елизавета Чистова, которую все считали погибшей.
-Товарищ комбат! Вы меня не узнаёте?- радостно воскликнула Василиса, обняв и расцеловав Елизавету, и тут же оборачиваясь к Иншанину. Вы же наш детдом спасли на своём бронепоезде, а я Василиса, а это Антон Крепышов, который к вам в разведку просился.  Неужели не помните? Я та самая Лизина подруга Василиса, которая заставила вас срочно накормить детей и трясла за отвороты гимнастёрки в июле сорок первого.
-Да разве такое забудешь? Возьмите детей, а то им так есть хочется, что переночевать негде, и до Пскова доехать страшно надо- в свою очередь засмеялся Иван, робко обнимая бывшую Лизину подругу.
Встреча подруг носила такой бурный характер, что Иншанин махнул рукой на билет и на поезд, и вся компания отправилась на квартиру к Лизиной тётке, жившей недалеко от вокзала. Тётя Шура работала хирургом и была на дежурстве, поэтому за ключом от комнаты им пришлось заходить в больницу.
Загремев ведром и обругав подвернувшегося соседа, дверь с трудом открыли и  выдали мужику,  который поворчал для вида, четвертинку водки. Сосед тут же вытянулся и отдал честь.
-Служу трудовому народу!- объявил он не осторожно громко и из соседней комнаты тут же высунулись три бедовые мальчишские головы, но получив по спинам полотенцем, недовольно испарились, обиженно прогудев что-то невразумительное.
-Нечаво мово мужа спаивать!- объявила появившаяся горластая женщина с папильотками на голове. Вот заведёшь сваго, его и спаивай.
-Маш, не гунди! Видишь, фронтовых друзей встретила? Лучше почисть нам картошки и отвари. Получишь вторую четверушку лично для себя- весело объявила Лизавета.
-А чего это моему алкашу за просто так четвертинку, а мне условия ставите?- подбоченилась соседка.
-Никаких просто так. Он сейчас в центр города сбегает и отнесёт записку очень важному человеку- строго объявила Василиса, подмигивая мужчинам.
-Вон старший мой на велике и сгоняет. А этот урод пусть идёт картошку чистит!- объявила соседка, но безухий сосед со шрамом на щеке уже исчез за дверью.
-Василиса! Я записку твою во дворе обожду!- крикнул он громко, как обычно разговаривают сильно контуженные полуоглошие люди.
Евдокия Сереброва явилась через два часа и, мрачно присоединившись к весёлой компании, выпила с ними пару стопок водки. Но, пошептавшись с Василисой и узнав, что Антон утопил наглеца Альтшуллера в санаторском пруду в Каменках, тут же раздухарилась и бросилась целовать Василисиного жениха.
-Антоша! Я не могу рассказать вам всего, что я от него натерпелась. Но знай, если, не дай бог, Василиса тебя обидит или ещё по какой причине тебе понадобится красивая женщина… приходи ко мне и я стану твоей, без всяких условий.
-Эй-эй! Подруга, а ну-ка слезь с его коленок. Ещё чего! Я и не подумаю его обижать. Ну что за люди? Только чуть отвернёшься, как молодого жениха с лёту отбивают-и Василиса, смеясь, потащила Дашу с коленок покрасневшего Антона.
Но веселье фронтовиков сорок первого года скоро кончилось. Им хватило десятка четвертинок и дюжины фронтовых песен. А потом разговоры постепенно переключились на первые дни войны.
-Я ведь в отпуске- заявил Иван Иншанин. После года службы в Германии начштаба запасного батальона звание сняли, партбилет не вернули. Наш парторг-еврей, отсидевшаяся от фронта тыловая крыса, заявил «а почему ты не застрелился?» Хотя знает гнида, что в медсанбате оружие отбирают. Ну, я и ушёл на ЗИЛ. Но хоть я  с сорок седьмого в лучших изобретателях завода числюсь, а ни в партию хода не дают, ни руководящих должностей довоенных. А семью кормить надо. У меня ведь недавно сын родился. Вячеславом назвали. А пока суд да дело с моим заявлением на восстановление, я вот вместо отпуска съездил на места боёв. Уж где я только не бродил. Трупов нашей дивизии там ещё не убрано тысячи. Да что дивизии, корпус почти наполовину выбили, а вторая половина в плен, как и я, попала. В общем не нашёл я то место, где Лиза зарыла документы и гимнастёрку…Зато неожиданно в поезде встретил её!
Пожалев комбата, гости Василисы начали расспрашивать его о событиях лета сорок первого года и сами с горечью рассказали ему о своих мытарствах. Никто из них не сомкнул глаз, пока не поделился самым наболевшим.
НЕМЕЦКИЙ ИНЖЕНЕР
-Дорогой господин Рейнхенау! Дирекция «Серпа и молота» благодарит вас за полезные замечания по поводу процесса разливки стали и приглашает посмотреть наши мартеновские печи в первом мартеновском цехе-с этими словами директор завода и неразлучный с ним чернявый высокий парторг двинулись к дверям кабинета, приглашающими жестами пропуская вперёд надменного невысокого блондина в сером однобортном костюме.
Однако неторопливое шествие делегации из двух немецких специалистов-литейщиков и кучи советских руководителей из одиннадцати человек было неожиданно прервано сразу при входе в первый мартеновский цех. Злополучная сточная решётка у самого входа оказалась уложенной неровно и подобострастный русский переводчик в старомодном костюме и шляпе, с академической бородкой на длинном подбородке, при входе в темноту цеха через въездные ворота неожиданно провалился ногой в грязесборник. Он резко вскрикнул и со стоном  упал на грязную металлическую плитку пола, заезженную вагонетками с автотягой. Два молодых сотрудника завода тут же подхватили несчастного под руки и потащили в санчасть. Иностранная делегация онемела в полном смысле этого слова.
Парторг заволновался, увидев досадливое выражение на лицах крупповских специалистов и, заметив спешащего мимо молодого инженера в сапогах и галифе, но во френче с чёрным галстуком, громко окликнул его.
-Товарищ Иншанин! Быстро позвоните моему секретарю. Пусть срочно вызовет из МИДа нового переводчика, помоложе. Их неловкий старик сломал себе ногу. Ну, что вы застыли? Шевелитесь, да побыстрее! Не видите дело пахнет международным скандалом?-рассердился он на медлительность затоптавшегося в нерешительности инженера, которого с заметным любопытством рассматривал надменный молодой немец.
-Товарищ Меерзон! Если позволите, я сам могу с ним поговорить- неуверенно проговорил моложавый русский инженер.
Парторг нерешительно посмотрел на директора, но тот торопливо кивнул, сердясь на непредвиденное осложнение. Иван Алексеевич Иншанин, старший технолог первого литейного цеха и парторг по совместительству подошёл к немцу и подал ему руку, заговорив по-немецки.
-Позвольте мне помочь в вашем затруднении. Я инженер этого цеха и немного говорю по –немецки. Эс шадэ их кане нихт шпрехен дойч зер шнель. Их шпрехе лангсам обер гут-начал он знакомство с надменным немцем.
-Мне будет приятно с вашей помощью посмотреть ваш цех. Тем более, что вы первый блондин, которого я встретил на вашем заводе-весело заметил светловолосый немец, покосившись на чернявого партсекретаря-еврея, и экскурсия началась.
Не смотря на некоторые запинки и недопонимание, Иван Иншанин уверенно провёл показ цеха небольшой иностранной делегации и получил в подарок от благодарного немца два автокарандаша в красной металлической коробочке с чёрной свастикой. Однако радость способного инженера была недолгой. Меерзон взял его под локоть и отвёл в сторону.
-Товарищ Иншанин! Коммунист не должен принимать подарки от немецкого фашиста-твёрдо заметил он, но заметив помрачневшее лицо инженера, веско добавил. Эти карандаши необходимо проверить на наличие шифровок. А вы зайдите завтра, я обещаю снять с вас выговор за ношение буржуазного галстука. Вы нам очень помогли. Только вот откуда вы знаете немецкий?
-В институте нам говорили, что язык врага мы должны знать очень хорошо, поэтому я занимался дополнительно- хмуро ответил светловолосый инженер, помолчав.
Кисло улыбнувшись на патриотичный ответ технолога, партсекретарь поспешил к немецким специалистам, подхватив под локоть важного молодого мидовского переводчика, подошедшего к делегации и через него пригласил немецких специалистов на первомайскую демонстрацию, как людей сочувствующих коммунистическим идеалам. Приглашение партсекретаря завода немецкие инженеры приняли с невозмутимыми лицами и вежливо поблагодарили.
Наутро Первого мая колонны заводчан начали собираться у заводских проходных вдоль шоссе Энтузиастов. К первой заводской колонне очень пунктуально подъехали немецкие специалисты на воронёном «хорьхе».
Движение задерживалось, и поэтому песни и пляски начались на месте под гремящие оркестры и гармони, с обязательным распитием припрятанных четвертинок с московской водкой.
-Иншанин! Оставь своих на зама и пошли в директорскую колонну!- заверещала помощник директора, дёрганная высокая дама в круглых очках Глафира Силантьева, по прозвищу Салтычиха, подхватив опешившего парторга первого литейного за рукав и разрешив только крикнуть товарищам, что он уходит по вызову директора.
Немцы обрадованно подхватили Ивана под руки и дальнейшие переговоры вели только через него, особенно явно пренебрегая назойливостью агента НКВД, отиравшегося подле них. Радостное приветствие Сталина со стороны немецких товарищей несколько ослабило бдительность агента, но оказалось зря. Когда усталые колонны с цветами, знамёнами и транспарантами остановились напротив памятника Пушкину, подвыпившему немцу стало плохо.
-Мне нужно в туалет! О, май готт!- запричитал он слезливо по-немецки на ухо русскому другу, внушительно покачиваясь.
Иван растерялся и, оглянувшись на товарища Меерзона, зашептал ему тихо.
-Наш немецкий друг хочет в туалет, но их здесь и в помине нет- объяснил Иншанин растерянно. Если только в мой дом сводить. Вон там моя арка. Под ней баки с мусором. Там народ по вечерам присаживается запросто. Или я могу подняться на свой этаж. Я ведь здесь живу на площади Пушкина.
Товарищ Иншанин! Ты просто золотой человек!- и Меерзон заговорщицки подмигнул растерянному инженеру. Идите быстрее и поскорее возвращайтесь. Колонны вот-вот тронуться!
Ивану пришлось провести Макса Рейнхенау через пропахшую мочой арку рядом с кинотеатром «Центральный» в свой подъезд, поскольку немец категорически отказался пристраиваться за круглыми мусорными баками. На несчастье, возле двух туалетов на третьем этаже возле комнаты Ивана под номером двадцать пять выстроилась очередь из нарядных домохозяек. Иван с большим трудом уговорил товарищей женщин пропустить немца и, извиняюще улыбнувшись, после него заскочил в туалет и сам.
Когда он довольный вышел из туалета, его ошеломило не ворчание женщин, а совсем другое. Немца не было. Иван рванулся вниз, но его не было и в их узком дворе, через стену граничащим с кинотеатром «Центральный». Дежуривший возле арки агент НКВД чуть не убил Ивана, поняв, что немец был не настолько уж пьян и банально ускользнул от слежки.
-Где он мог выйти, кретин?- зашипел агент, побагровев от злости, на робкие попытки инженера оправдаться.
Но Иван уже бросился за угол дома под вторую арку над входом в музыкальное училище. Такая же облупившаяся кирпичная стена была на заднем дворе заметно ниже. Возле неё грудой валялись ящики из-под продуктов знаменитого правдинского магазина, известного очень хорошим выбором продуктов и их высоким качеством. Само здание редакции находилось за стеной, и было невзрачным по сравнению с великолепным зданием издательства «Известия». Иван слышал, что для правдинцев собираются строить новое здание на Ленинградском проспекте возле первого часового завода, но сейчас ему было не до состязания между двумя самыми влиятельными редакциями Советского Союза, как уже девятнадцать лет называлась Великая Россия. Надо было срочно искать так неловко упущенного им Макса Рейнхенау.
-Вот по этим ящикам он залез на стену и спрыгнул вниз- уверенно воскликнул агент, указывая на пирамиду из пяти целых деревянных ящиков. За мной, товарищ инженер!
Однако их уверенные действия не увенчались успехом. Милиционер на улице Чехова, или более привычной для коренных москвичей Малой Дмитровке, извиняясь, нервно козырнул.
-Товарищ, то есть этот господин, предъявил мидовское удостоверение и я сам помог поймать ему такси, но номер я не запомнил-растерянно заморгал сержант конопатыми веками. Но запомнил, что это эмка из второго автопарка.
-Ну хоть это запомнил, остолоп!-сердито бросил агент и метнулся через улицу к ближайшему телефонизированному милицейскому посту возле библиотеки имени Толстого и знаменитой на всю Москву булочной.
Оставшись один, Иван сделал попытку догнать свою колонну, покрутился возле памятника Пушкину, но уговорить милицию пропустить его в чужие колонны не смог. Милиционеры в белых кителях были суровы и непреклонны.
-Не положено заходить в чужие колонны!- заявляли они. Отстал, так иди домой. Демонстрация кончается тем более.
Через два дня красный от ругани секретаря парткома Иван сидел возле его секретарши и вовсю строчил объяснительную записку, догадливо указав, что за углом двора мелькнула фигура, и они с агентом преследовали ловкача–немца по горячим следам.
Он не знал, что немец спокойно вернулся в гостиницу «Москва» через четыре часа и сообщил товарищу, что заблудился и немного погулял. Его прогулка по улице Двинцев в Марьиной Роще шла уже под наблюдением агентов наружного наблюдения, но вычислить к кому и куда заходил весёлый Макс они так и не смогли.
А Макс Рейнхенау мог быть довольным. Он вышел из такси за две улицы от нужного ему адреса и спокойно вошёл в обшарпанный подъезд четырехэтажного деревянного дома, из открытых окон которого неслись песни, пьяные выкрики и весёлые тосты.
-Вы рождены, чтоб сказку сделать былью, а мы, чтобы засыпать её пылью- проворчал он сердито, услышав бодрый марш сталинских соколов, но тут же деланно заулыбался девочкам, тащившим ему  навстречу крупного лохматого щенка. Остановившись у нужной двери, герр Рейнхенау огляделся и постучал  условным стуком два двойных-четыре одинарных с паузами, а затем повторил его.
 На стук в двери появился подтянутый высокий человек и, прищурившись, спросил у неожиданного гостя.
-Вы, наверное, ошиблись этажом. Раньше вы ходили в квартиру на четвёртом к нашей молодой соседке.
-Да я пару раз заходил туда, но, перепроверив адрес, убедился, что мне нужны именно вы- строго ответил на условную фразу немец и смело вошёл в квартиру, оттерев плечом высокого хозяина.
Проследив, чтобы хозяин закрыл дверь на ключ, герр Рейнхенау перешёл на немецкий язык.
-Позвольте, я буду краток господин Немер. Венгерский резидент в Берлине передал мне вас и сообщил, что вы охотно будете работать на Великую Германию. Вы до сих пор капитан. Это непростительно со стороны вашего руководства. Мне нужны ваши последние данные по московским заводам, а я удвою ваш гонорар. Кроме того,  через месяц-другой вам присвоят звание майора. Вы-венгр по отцу, но ваша мать немка. Родина вашей матери нуждается в вас, герр Немер!
-Вы забываете, что я военный человек и для меня существует ещё вопрос присяги…-задумчиво протянул Януш Немер, приглашая гостя сесть к круглому столу в маленькой скромной квартирке.
-Я могу поклясться здоровьем моей матери, что все сведения, которые вы нам передадите, никогда не будут использованы против Венгрии- заявил Рейнхенау и выложил на стол открытку с Ольгой Чеховой, один уголок которой был дважды надломан.
Через неделю на докладе у адмирала Канариса обер-лейтенант абвера Макс Рейнхенау изложил свои соображения на эвакуационные возможности советской промышленности самому адмиралу.
-Пропускная способность железных дорог в Советской России крайне низка, а автомобильных, в европейском понимании, нет совсем. Бомбовые удары по узловым станциям вокруг Москвы, начиная с Бирюлёво-Товарное и далее по кольцу, заткнут железные артерии России намертво, потому что все дороги ведут в Москву. То есть они построены по радиальному принципу.
Получив благодарность адмирала, Макс как на крыльях полетел к своей молодой жене на новом скоростном «хорьхе» в балтийский порт Штеттин по новому широкому автобану. И вечером девятого мая тысяча девятьсот сорок первого года они сидели уютном штеттинском ресторанчике, пили венгерское вино, слушали и смотрели канкан полуголых танцовщиц и весело мечтали о будущем. Обрадованая столь скорым возвращением мужа из опасной командировки, Эльза трещала не переставая. Она даже в мыслях не могла себе представить, что пройдёт всего четыре года и в подвале этого сильно разрушенного ресторана, на этом самом столе, её будут насиловать три русских артиллериста.
МАЙСКОЕ ВОССТАНИЕ В БЕЛГРАДЕ
Секретарь премьер-министра Уинстона Черчиля был полной противоположностью своему тучному хозяину. Его сухопарая подтянутая фигура нравилась премьеру, как недостижимая мечта его молодости.
-Алекс! Начальника королевских ВВС пустишь ко мне без очереди. Мне надо знать, как прошёл сброс новой партии агентов под Белградом, а также судьба самолётов с нашим оружием для повстанцев.
-Слушаюсь, сэр! Но вы вызывали меня по поводу какой-то телеграммы для Сталина- решительно напомнил Александр Бэлью.
-Если честно, я не знаю, пришло ли сейчас её время- и премьер, откинувшись в огромном кожаном кресле, слегка задумался. Но всё-таки лучше написать заранее. Отправишь её строго по моей команде. Итак, пиши!
-Его превосходительству Иосифу Сталину,
Председателю Совета Народных Комиссаров,
Москва…
…Уважаемый господин председатель! Когда вы получите наше письмо, в Белграде уже начнутся великие события. Мы не будем отрицать нашу причастность к ним. Однако и вы можете воспользоваться создавшимся затруднительным положением немцев и нанести удар по немецким войскам, когда они бросят все свои танковые дивизии на Белград. Опасность, которая нависла над вашей страной крайне велика и её необходимо предотвратить одним могучим ударом вашей доблестной Красной армии…
-Примерно так, Алекс! Отредактируешь и отправишь, когда восстание сербов начнётся и повстанцы займут Белград. Как там с нашей агентурой? Достаточно ли людей и оружия мы им отправили?
-В докладе Интеледжис Сервис говорится о значительных успехах нашей агентуры. Им удалось завербовать даже несколько коммунистов. Особый интерес вызывает молодой инструктор-горнолыжник, вращающийся в среде немецких миллионерш по кличке Титон. Он уже предлагал свои услуги американцам в прошлом году и они его проверили, но решили законсервировать- вытянулся стройный помощник, вызывая весёлый блеск в глазах своего патрона.
-Его надо срочно перевербовать на нашу сторону и расконсервировать позже, когда начнутся настоящие события и боши замечутся, как зафлажкованные звери. Но пока будем надеяться на то, что дядюшка Джо прислушается к моим советам и ударит первым. И тогда мы объявим агрессором его и будем помогать Германии активным военным нейтралитетом, как Гитлер помогал Франко в Испании. Под ударами немцев Россия наконец-то рухнет и мы займёмся восстановлением наших врагов, полностью подчинив их экономики нашим интересам.
Через несколько дней после обсуждения письма между британским премьером и его подтянутым секретарём на государственной даче в Кунцево, Иосиф Сталин приказал подать свой френч и начал неловко переодеваться, с досадой бросив письмо британского премьера мимо стола в своём кабинете рядом со спальней.
-Вячеслав, ответь Черчилю, что мы ещё не готовы к нанесению удара сокрушительной мощи, и попроси Поскрёбышева соединиться с артиллерийской академией. Хочу сегодня пятнадцатого мая выступить перед выпускниками. Пора сказать всем нашим командирам, что война начнётся в ближайшие дни. Возможно недели… не позже. Пусть готовятся!
Молотов неспешно поднялся, собрал все свои бумаги и вышел в красивые дубовые двери. В них появился начальник охраны вождя генерал Власик.
-Поедем как обычно, товарищ Сталин?-спросил громадный генерал.
-Нет, добавь мою пустую машину и ещё одну машину охраны вперёд. Пора переходить на режим военного времени-буркнул Сталин.
А через пять дней белградские повстанцы с трудом жидкими цепочками пробивались к окраинам города под огнём немецких танкистов. Гренадёры четвёртой дивизии СС «Полицай» прячась за танками, преследовали их, стреляя из чешских карабинов, которые в огромном количестве вывезли из поверженной Чехословакии в тридцать восьмом году.
Плечистый унтер-офицер взмахнул пистолетом и за ним в пыльный белградский дворик бросились четверо солдат, самый здоровый из них тащил ручной пулемёт.
-За мной, на четвёртый этаж- скомандовал унтер-офицер, но возле дверей подъезда приостановился и пропустил солдат вперёд.
На последнем этаже, после выстрела в замок, солдаты забежали в квартиру и, распахнув окно, установили на подоконник рожки ротного пулемёта мг-34. Через пару минут, хищно поведя стволом по улице, пулемётчик начал поливать свинцом подворотни, в которых прятались повстанцы.
Ногой открыв дверь в спальню, Лемке злорадно обрадовался.
-Шульц! Ком хир шнель-шнель! Смотри, какой здесь цветник.
В просторной спальне на двуспальной кровати лежали два раненых молодых повстанца, а худенькая чернявая женщина с отрешённым лицом делала им перевязку с помощью своих двух очаровательных дочерей-гимназисток.
-Сюда нельзя! Здесь раненые- заявила она по-немецки сердито и Шульц замялся в дверях, но Лемке грубо толкнул его вперёд. Забирай девок и веди на кухню. А этих припри здесь, потом разберёмся.
Через несколько минут кухня огласилась криками насилуемых девушек, и рассерженный пулемётчик перестал стрелять.
-Если меня не сменят, я лучше в вас очередь всажу. Я что самый левый воевать, пока вы здесь развлекаетесь?-завопил верзила, входя на кухню.
Он быстро спустил штаны и схватился за обнажённые бёдра придавленной к столу девушки, оттолкнув самого Лемке. Её сестра-близнец плакала, сжавшись в углу совершенно голая. Унтер-офицер шагнул к ней и, схватив за волосы, стал её приподнимать, мотая в правой руке ремень с полурасстёгнутой кобурой.
Неожиданно девчонка резко вскочила и выдернула из кобуры пистолет. Она резко сдвинула предохранитель и прижала правую руку к боку. В кухне громко защёлкали выстрелы, но девушка не стала смотреть на упавших солдат, а ворвавшись в большую комнату, выстрелила три раза в удивлённое лицо обернувшегося молодого пулемётчика.
Через пять минут женщины спустили одного раненого в подвал и заложили дровами, а второй раненый поднялся на ноги и в сопровождении ловких молоденьких гимназисток выбрался на крышу и стал уходить в сторону окраины сербской столицы. А ещё через десять минут по наступающим немцам с чердака дома ударил немецкий пулемёт и на несколько спасительных минут задержал их упорное продвижение.
Заслышав тяжёлые шаги немецких солдат по крыше, сербиянка бросила пулемёт и спустилась в свою квартиру.
-Девочки, бегом к соседям! Гансы идут! Нам здесь с трупами оставаться нельзя-с этими словами она сорвала с постели окровавленные простыни и, связав их в узел, взяла с собой.
Неожиданные выстрелы с кухни встревожили её, но, увидев свою младшую дочь с пистолетом в руках, женщина поняла, что девушка добила раненых немцев. Отважные сербиянки так никогда и не узнали, что немецким врачам удалось спасти плечистого унтера Лемке, отзывавшегося на повсеместно проклятое имя Ганс.
ЛИЧНЫЙ ГОСТЬ ФЮРЕРА
-Майн фюрер! На проводе управляющий амстердамским банком «Мэндельсон и К». Вы желаете поговорить с ним?-вытянулся у высокой дубовой двери лощёный адъютант в эсэсовском чёрном мундире.
-Битке! Вы недавно замещаете Шульца, и только поэтому я вам прощаю. Управляющий этого банка может звонить мне даже ночью. Я ожидаю от него только приятных вестей, которые никак не обеспокоят моего сна-с этими словами коротконогий порывистый, но неуклюжий человек с лакейскими усиками, человек, которого, до встречи с американским военным атташе в тысяча девятьсот двадцать девятом году мало кто знал даже в Германии, церемонным движением взял трубку телефонного аппарата.
-Да, Гитлер у аппарата!- резко проговорил он в трубку. О, я буду очень рад принять господина Гринемана, как представителя банка Уорбурга. Я думаю, нам будет о чём поговорить. Да, конечно на моей вилле увидеться будет лучше всего. Неофициальный визит не станет достоянием досужих газетчиков. Я высылаю за ним свой самолёт.
Вечером Гитлер сидел возле камина, одетый по-домашнему в шортах и полосатых гетрах с пледом на коленях, и гладил свою любимую овчарку. Высокий напомаженный господин сидел в кресле напротив и медленно отпивал кофе из тонкой фарфоровой чашечки. Он был одет более официально, чем хозяин виллы, но, тем не менее, вёл себя довольно свободно, как и полагается крупному кредитору.
-Досадно, что восстание в Белграде, так бестолково развязанное британцами, сорвало ваши планы относительно Советской России, герр Гитлер, но в этом есть и свои собственные плюсы- важно проговорил лощёный гость.
-Да уж, какие тут могут быть плюсы, дорогой мистер Гринеман? Сталин гонит и гонит к границе эшелоны с войсками и техникой. Скоро русские создадут второй оборонительный пояс в ста километрах от границы. А за ним наступит очередь и третьего. Кроме того, мне пришлось отдать приказ о сворачивании поставок нашей техники Советам по договору тридцать девятого года. Иначе мы рискуем разбить себе лоб о стальной щит Сталина, как ни банально это звучит. И,  к прискорбию нашему, созданный в основном на немецком оборудовании- мягко упрекнул собеседника фюрер, доливая молоко в свой кофе.
-Я бы настоятельно рекомендовал вам отменить этот приказ и увеличить поставки до максимума- покачал головой его собеседник.
-И как же я буду расплачиваться за ваши многомиллионные кредиты, если бездарно профукаю их, подкармливая своего противника за недели до войны?-Гитлер прищурился, выражая своё недоумение.
-Постараюсь объяснить очень кратко. Вы сами утверждаете, что Сталин лихорадочно гонит войска, чтобы создать второй оборонительный пояс, верно? Ну, так помешайте ему это сделать, увеличьте поставки и он, разумеется, не захочет бросить крайне дорогие станки на станционных тупиках. Вы же знаете привычку русских разбирать всё необычное и приспосабливать для своих домашних нужд, как смешно описал это в своём рассказе Антон Чехов, отец вашей звезды экрана Ольги Чеховой. Уверен, что Сталин читал этот рассказ-усмехнулся американец.
-Антон Чехов ей не отец, а просто дальний родственник. И она действительно великая актриса, без дураков. Я  ею восхищаюсь от всей души. Да, я тоже читал этот рассказ, но как то не связал его с разрушительной русской деловитостью… Но всё-таки, кроме закупорки транспортных артерий России, какие выгоды ещё я могу получить при увеличении поставок немецкой техники России?- недоверчиво посмотрел на собеседника Гитлер.
-Доверие Сталина, особенно, если вы невзначай подпустите его агентуру к плану операции «Оверлорд» и десанту на британские острова. Хотя бы ту же Ольгу Чехову, вы же догадываетесь, что она, скорее всего,  его личный агент? А заодно, потребуйте от Сталина увеличить поставки руды, угля, нефти и зерна в обмен на увеличение поставок техники и его железные дороги забудут о перевозке войск. Второй оборонительный пояс они будут создавать зимой, и не в ста километрах от границы, а в ста километрах от Москвы. Уверен, что Сталин надолго успокоиться по поводу немецкого вторжения, получая в марках миллиардные поставки. Ну, а кроме того, мы готовы начать переговоры о крайне серьёзной отсрочке по нашим кредитам, что, несомненно, чрезвычайно обрадует вас- чуть улыбнулся его собеседник.
-Меня серьёзно беспокоит ещё один вопрос. Причерноморье, Белоруссия, обе русские столицы буквально заполонены евреями. Должен ли я решать еврейский вопрос в России, ориентируясь на их изгнание или изоляцию, как в Европе? Меня мучают сомнения по этому весьма важному вопросу- Гитлер медленно поставил чашку на поднос и прямо взглянул на собеседника.
-Совсем недавно у меня состоялся разговор с советником президента Рузвельта по Германии, с вашим лучшим другом, которого ваши соратники прозвали «малыш Путци» за его малышовый двухметровый рост. Так вот Эрнст Ганфштенгль высказал мысль, что если европейские евреи слишком розовые для Америки, то русские евреи слишком красные- серьёзно ответил гость.
-Что ж, Эрнст за четырнадцать лет, проведённых в Германии в качестве моего советника доказал свою прозорливость. Передавайте ему от меня самые тёплые пожелания и поздравьте с повышением. Быть советником американского президента, несомненно, более престижно, чем фюрера Германии. Во всяком случае, пока. Кстати, я очень надеюсь, что мистеру Рузвельту он «Майн кампф» писать не собирается?- и Адольф Гитлер осторожным продолжительным смешком поддержал задорный смех своего, во всех отношениях, чрезвычайно дорогого гостя.
ИВАН И НИНА. ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ ДЕНЬ
Курский вокзал встречал студенток-практиканток жарой, шумом и криком. Паровоз, с одышливым чуханьем паровых выбросов, торжественно-медленно подтягивал состав к перрону. На нём суетились встречающие, выглядывая в окнах вагонов знакомые лица.
-Что за мода такая встречать-провожать? Пассажиры не вышли, а перрон уже полон под завязку, с чемоданами не пробьёшься. Нина, ты у нас самая важная, вызови носильщика!-з аявила высокая яркая блондинка Ляля худощавой коренастой девушке с умным лицом и укладкой тёмнорусых волос под Валю Серову и весело подмигнула ещё одной, третьей смуглой и черноволосой подружке.
По южному загорелые девушки терпеливо стояли в проходе плацкартного вагона в очереди на выход, с чемоданами в руках. Третья подруга держала за руки двух бойких малышей-близняшек шести лет, светловолосых мальчика и девочку в матросских формёнках. Дети были из многодетной семьи попутчиков, и коренастый муж в сетчатой футболке и его жена в светлом ситцевом платье и соломенной шляпке и двое старших детей, все были обвешаны сумками, чемоданами и узлами.
-Теть, а это уже Москва? А где Кремль? А почему не видно Шаболовку?- дёргали Нинину и Лялину добродушную подружку Люсю шаловливые близнецы-любознайки.
Едва выйдя из вагона, Нина бросилась через толпу к ближайшему носильщику и, расставшись с попутчиками, пожелав им доброго пути в Мурманск, девушки важно двинулись вверх по жаркой московской улице к станции метро Курская-кольцевая по тающему под ногами от жары асфальту, испещрённому бесчисленными ручьями промывочной воды от тележек с газировкой. Отпустив носильщика и взяв билеты, загорелые девушки поехали по эскалатору вниз, и уже внизу на прохладном перроне метро стали прощаться, с удовольствием ощущая на себе любопытные, восторженные и завистливые взгляды. На станции Павелецкая Нина Никитина вышла и с трудом потащила надоевший тяжёлый чемодан к пригородным поездам.
-Позвольте вам помочь, барышня? - раздался весёлый голос за её спиной и Нина взвизгнула, так как чемодан почти выскочил из ее руки.
-Тьфу, на тебя Колька! Ну, разве можно так пугать девушек!- накинулась она на веснушчатого паренька лет семнадцати, одетого полуспортивно в цвета футбольной команды Локомотив.
-Ты куда-то не туда идёшь, Нинок. Пошли на товарняк, бесплатно доедем - заявил весёлый приятель её младшего брата Бориса.
-Нет уж, хватит, отъездилась уже. Итак, в десятый и четыре года в институт всё на товарняках- сердито улыбаясь, заявила Нина.
-Ну да, ты деваха, теперь важняк. Загарчик, что надо… Я б тебе вдул, Нинок!- нахально заявил заводила местной подростковой шпаны.
-Да пошёл ты, чурбан недоделанный! Я вот Борьке скажу, он с тобой разберётся!- заругалась Нина и оплеухой сбила у Кольки с головы узбекскую тюбетейку, которые носила половина московской молодёжи.
-Да ладно, Нинок! Не обижайся, я пошутил! Ну, так покеда, бывайте здоровы- живите богато!- и, засунув руки в карманы, долговязый Колька вихлявой походкой подался к товарнякам.
Нина недовольно поморщилась, ощутив в руке тяжесть увесистого чемодана, и громко закричала.
-Колька, стой! Не уходи! Поедем вместе, я тебе билет до Бирюлёво куплю!
Колька неторопливо вернулся и осторожно приподнял чемодан с земли.
-Позвольте у вас полюбопытствовать в счёт чего такая честь моей скромной персоне?- хитро прищурился бойкий паренёк.
-Чемодан ты понесёшь, а то я уже все руки оттянула. Да поосторожней, я отцу три бутылки крымского вина везу в подарок- важно заявила Нина.
-Это ты молодец, это дело! Надо Борьке сказать, чтобы одну тырнул- засмеялся Колька.
-Я вам тырну! Молоко на губах не обсохло, а туда же!- заругалась Нина, изображая из себя взрослую даму.
-Это у кого не обсохло, надо ещё проверить?! Я вот обещал тебе вдуть, значит вдую!- жёстко засмеялся Колька, приобнимая Нину за талию свободной рукой.
-Да пошёл ты, козёл! Иди на пять шагов сзади- на этот раз серьёзно обиделась Нина.
-Ага! Как на новый год целоваться под яблонями, так Коленька, иди сюда! А как поухаживать, так отвали, моя черешня!- заворчал сзади Колька, потея под тяжестью чемодана.
Нина с усмешкой обернулась и, небрежно оглядев своего юного поклонника, пожала плечами и пошла к пригородным кассам, покупать билет до Бирюлёво-Товарное. В пригородном поезде ей всё время пришлось отбиваться от попыток своего ухажора приобнять её за талию и погладить по ягодицам.
Сидевшая рядом старуха обратила внимание на ее страдания, яркий румянец на щеках, и встала.
-Ну, мне недолго осталось ехать, а ты садись дочка, отдохни, а то ухажор твой тебя совсем затискает. Ты теперь посиди, а он пусть меня по заду оглаживает- закончила она под смех половины вагона, вогнав теперь уже и Кольку багровую краску.
Выскочив на платформу, Нина быстро пошла через высокий Бирюлёвский мост, постукивая по ступенькам босоножками. Наверху ветер нахально начал играть её платья, но она придержала его только спереди, давая возможность Кольке взглянуть на её новые трусики. Колька, недовольно  сопя, обогнал Нину и сердито пошёл впереди вразвалку с чемоданом на плече, отчего казалось, что дрожащий от проходящих эшелонов мост качается и от его движения.
На углу улицы Кокушкина, в поросшей шелковистой травой уличной канаве развалились семеро подростков, лениво играя в ножички.
-Борис! -закричала Нина своему младшему брату. Ты почему к экзаменам не готовишься, а прохлаждаешься со своей шпаной? Мне что, и уехать нельзя?
Невысокий сутуловатый паренек лет шестнадцати нехотя поднялся и, лениво щурясь от солнца, вразвалку пошёл к сестре.
-Нин, ты не говори Борьке, что я к тебе приставал, а то он драться полезет. Ты сама его знаешь. Он, гад, авторитетов не признает-виновато зашептал Нине на ухо её попутчик, ставя чемодан у калитки.
-Ага, сподличал и в кусты? Дай слово, что Борьке вино наливать не будешь, тогда промолчу- тихо ответила Нина, помахав рукой матери и сестрам, спешившим с огорода к калитке.
-Честное машинистское!- убедительно пообещал Колька, заканчивающий железнодорожное училище и вальяжно поручкался с приятелем, после того, как тот нежно чмокнул сестру в щёку.
- А Борис-то наш в училище связи почти все экзамены сдал- сходу похвалилась  мать Елизавета Дмитриевна, целуя загорелую дочь. Один только русский остался, но с Бориной грамотностью он его сдаст. Я тут даже не сомневаюсь.
-Маманя, хватит хвастаться Борькой! Он что у тебя, единственный ребёнок?- обиделись сестры Вера и Валя. Мы уже в техникумах второй год учимся, а ты нас никогда не похвалишь! Да, кстати, твой поклонник с Академических прудов, Митя-спасатель, уже дважды заезжал на мотоцикле. Уже с коляской, между прочим! Видимо, завтра заедет опять.
-Ой, как я соскучилась по нашей сирени!- перевела Нина разговор с опасной темы и наклонила к себе ветку с чудом ещё неотцветшим купоном белой сирени, являвшейся гордостью никитинского палисада, такой кипенной белой сирени во всю стену палисада не было ни у кого по-соседству.
Весь день за столом было чаепитие и разговоры о практике на Азовстали, о купании в море и песчаном пляже.
-Нинка, а ты дельфинов видела?- завистливо спрашивали сёстры и под снисходительный прищур отца с лафитником крымского портвейна Нина рассказывала об огромных голубых медузах, о раковинах, о шелестящих платанах и местных базарах со стойким запахом всевозможной рыбы, о столовых и ресторанах и, конечно, об огромных белухах и дельфинах.
-Я заплыла с подругами в море и только собралась отдохнуть на спине, как в паре метров от меня, вдруг появилась огромная шипастая спина рыбищи величиной с наш стол- округлила глаза Нина. Мы как рванули и через две минуты были на берегу, хотя отплыли метров на триста…
-Ну, это ты врёшь!- съехидничал её брат. Налей протвишку попробовать, тогда поверю.
И под ворчание матери Нина наполнила лафитники и сёстрам и брату.
-Это не простой портвейн. Это-«Чёрный доктор». Он очень полезен для сердца.
На следующее утро Нина встала поздно и едва успела умыться, как перед палисадом, за кустами сирени, затрещал мотоцикл. Она быстро причесалась и выскочила к калитке.
-Привет сталеварам от водников-подводников- закричал смешливый коренастый молодой человек в белой футболке. Знакомься Нина, это мой брат Иван. 
Пока ребята ждали, Нина переоделась в купальник и, взяв махровое полотенце, выбежала к ухажёрам. На улице уже толпились подростки и пытались покрутить рукоятки почти нового мотоцикла.
В Москву прикатили быстро, и Нина была заворожена поездкой через центр города. На прудах возле метро Войковская у вышки спасательной станции уже крутилась энергичная девушка. Она сердито отбивалась от приставаний нескольких спасателей и их друзей.
-А ну, цыц, водники-пароходники! Это девушка моего брата!- весело шуганул своих друзей Митя-водник и слез с мотоцикла. Девчата, знакомьтесь. Это Иван, а это Лёля!
Накупавшись и, обалдев от жары, ухажёры сманили девушек в парк Сокольники. Девушек на трамвае бесплатно повёз Иван, воспользовавшись старым знакомством в трамвайном парке, он же пристроил там на время и мотоцикл брата.
В парке играли оркестры и крутилось кино. Толпы молодёжи в теннисках, туфлях и отутюженных белых брюках разгуливали по аллеям и весело перекликались. В нескольких местах слышались гармонь и гитара. Гуляния были во многих московских парках и друзья после обеда в пивной с воблой и раками, отправились в парк Горького. На танцплощадках было полно народу, но никому, кроме Ляли это не мешало.
-Терпеть не могу этих комсомольцев. Им только под марши ходить. Все ноги отдавили - морщась заявила Ляля с вызовом, и Нина заметила, как Иван заметно погрустнел.
Пожалев Лялю, поплыли на теплоходе до Южного порта, чтобы проветриться на речном сквозняке. Жара сводила с ума. По мнению Нины на Азовском море было не так жарко. Странно, но Нине было приятно , что Иван не спускает с неё глаз. Было заметно, что капризная цирковая гимнастка тяготит его, и он мечтает от неё избавиться. И поэтому Нина была довольна, что Лялю они проводили на Автозаводскую и оттуда Митя отправился за мотоциклом в Сокольники, поручив брату доставить Нину в Бирюлёво. Прощальный дружеский поцелуй был для неё полной неожиданностью. Тем более, что Иван был значительно старше Мити. И поэтому на завистливые вопросы сестёр она впервые промычала что-то совсем неопределённое.
-А вот мы матери нажалуемся тогда, что ты с двумя сразу встречаешься!-съехидничала младшая  сестра Верка и выключила в спальне свет.
Было слышно, как в отец с матерью возятся в прихожей и мать гонит отца к свинье, чтобы долить ей ведро воды на ночь.
-Чай сама или поросята пить захотят, а воды- кот наплакал- ругалась мать, гремя посудой.
Колька-машинист был очень недоволен докладом малолетних соглядатаев в замызганных кепчонках, грязных теннисках и шароварах.
-Чего, мальцы, точно он её поцеловал? Ладно, сейчас дождётся…-и Колька, свистнув троих приятелей, побежал переулками, чтобы перехватить инженера у Бирюлёвского моста, возвышавшегося над не менее, чем десятиколейным бирюлёвским товарным узлом с огромным депо.
Иван подходил к мосту уверенным шагом, как вдруг от кустов акаций, хило прикрывавших железнодорожные бараки, наперерез ему выдвинулись четыре худощавые фигуры.
-Что надо, ребята?-спросил он, стараясь не выдать голосом внутреннюю дрожь. Денег у меня нет!
-Ничего, найдём! Давай карманы выворачивай!- сплюнул на землю самый крупный паренек и выбросил окурок в высокую траву придорожной канавы.
Иван не умел драться, потратив двенадцать лет на работу и вечернюю учёбу, но детские деревенские драки оставили свой след в его сноровке и он не стушевался, а принял боевую стойку. Крупный, весь в перламутре,  тяжёлый австрийский многолезвийный перочинный нож с ложкой и вилкой, подаренный на прощание военнопленным работником-венгром Янушом Немером в восемнадцатом году, Иван всегда  носил с собой и это придавало ему уверенности в ночных прогулках. Вот и теперь он крепко зажал его в правой ладони. Бросившиеся на него трое парней отступили с разбитыми скулами, явно подбив ему глаз и ухо.
-Стоп! Парни! Так это брат Митюхи-спасателя, ухажора моей сеструхи? Колька, стоп! Я его в обиду не дам- удивлённо воскликнул четвёртый парень и набросился на своих.
-Бляха-муха! Связной! Ты чего, белены объелся? Против своих пошёл?- завопили парни, отступая от натиска тщедушного Борьки-связиста, раньше известного на всё Бирюлёво под кличкой Борьки-бешеного, за драки с любым количеством противников.
Отступив на десяток шагов, ребята тихо посовещались и Колька предложил Ивану драку один на один.
-Только ты свою свинчатку Борьке отдай. Пусть подержит. А то с ней нечестно будет- сплюнул кровь изо рта обиженный Колька и Иван не без колебаний отдал свой любимый нож Нининому брательнику.
Разбив друг другу носы, противники потихоньку остыли махаться, и вдруг Ивану пришла в голову замечательная мысль.
-А я когда Нину от станции провожал, видел, как с той стороны к буфету свежее пиво привезли. Может нам пивка пенного глотнуть от эдакой жары, чем махаться, как припадочные?-предложил он неожиданно и разжал кулаки.
Его предложение было принято с большим воодушевлением, и на Кольку завопили его же друзья.
-А что я? Я как все- пожал плечами Колька и тоже опустил кулаки.
Через четверть часа весёлая компания уже рассказывала анекдоты за прилавком под навесом  возле железнодорожного буфета и посмеивалась над собственными побитыми физиономиями.
А из небольшого перелеска за Касимовской улицей тихо раздавалось пиликание переносной радиостанции. Януш Немер, пока ещё капитан, но уже не венгерской разведки, а гитлеровского абвера, торопливо отстукивал свои позывные.
-Кин 12-16 готов к работе в качестве резидента города Ленинграда. Выезжаю экспрессом. Рацию передаю своему московскому заместителю. Его позывные тор-55-22. Возможность выхода на связь у него будет менее свободной. Прошу учитывать возможную нерегулярность сообщений. Агент Балатон.
Спрятав рацию в тайник, он взял удочки и двинулся по узкоколейке к небольшому прудику. Тёмная фигура запоздалого рыбака поднялась с корточек из-под куста.
-Всё тихо! Давайте прощаться. И надо бы пропустить по маленькой, а то удачи не будет?-кашлянул в кулак его напарник.
-Вы, русские, споите даже господа бога!- тихо засмеялся капитан Немер и отдал тёмному человеку свои удочки. Давайте присядем на мои чемоданы и пропустим по стопочке.
-Прозит!- сказал он по-немецки через пару минут и смачно захрустел подмосковным огурцом. Эх, какая ночь! И девчата вон где-то поют красиво. И никто из них не знает, что завтра им придётся не петь, а плакать.
-Да, жизнь очень поганая штука! Такие фортели выкидывает. Вот и мы из огня, да в полымя. А так хочется мира и счастья. Да уж на роду у нас иное написано. Значит, завтра начинают?- согласился его напарник и тоже захрустел огурцом.
-Похоже так! Ну да, чему быть, того не миновать! А за восемь бед- один ответ!- решительно поднялся немецкий резидент и взял свой чемодан.

СТЕПАН ЩИПАЧОВ НА ОТДЫХЕ
-Барышня! Будьте добры три-два-пять-шестнадцать! Алло, Тимур! Встречай меня у Никитских ворот  возле Петровского бульвара. Потом зайдём домой, заберём вещи и покатим на Ленинградский вокзал. Путёвку мне дали на двоих, так что полный порядок!- весело прокричал в трубку телефона Степан Петрович Щипачёв, высокий моложавый мужчина в полувоенном френче.
-Есть, товарищ батальонный комиссар! Только я не Тимур, а Гелий. Итак пионерки надоели- всё Тимур, да Тимур на каждом шагу, и ты туда же!- обиженно посопев, важно ответил сын.
И в сквере и на вокзале, и в поезде Степан Петрович воочию убедился, как нелегка жизнь известного киноартиста. Вздыхая, он проклинал, хоть и весело, тот день, когда уговорил сына сняться в нашумевшем кинофильме «Тимур и его команда» по повести Аркадия Гайдара.
-А ты чего такой мрачный? Девчонки пристают, это хорошо. Хуже когда не пристают. А еще хуже, когда ты пристаёшь, а они от тебя разбегаются- утешил сына поэт, отвязавшись от девчонок и устраиваясь в купе.
-Вот она и не пристаёт- обиженно ответил сын, слегка скривив рот с пробивающимися усиками пятнадцатилетнего подростка.
-И кто же это таинственная она?- насмешливо удивился Щипачёв, пристально глядя на сына.
-Много будешь знать- скоро состаришься!- мрачно ответил сын и начал застилать постель, хотя за окном было ещё светло.
-Ну и ладно! Я в твои сердечные дела не лезу. Будем бороться за долголетие в объятиях Морфея. Как говорят- кто крепче спит, тот всех врагов победит-успокаивающе сказал отец, и улёгся на свою нижнюю полку, а сын, кряхтя, полез на верхнюю.
Утопающее во сне сознание показало Щипачёву сцену из кинофильма с одной из молодых актрис массовки по имени Василиса, в присутствии которой Гелий шумел и пузырился больше всех и Степан Петрович заворочался, пытаясь унять тревогу.
-Ведь на девять лет старше, а строила мальчишке глазки, а потом холодом обдала. Теперь долго не успокоиться. А может поговорить-пусть совсем исчезнет или уж даст хоть разок. Тьфу! Вот старый козёл! Чёрт те чего в голову лезет. Сводником становлюсь-значит старею!- подумал поэт, засыпая под стук колёс и изредка мелькающие станционные огни.
А сердечная зазноба киношного Тимура в этот вечер танцевала и целовалась с молодым военным, приехавшим в пионерский лагерь навестить свою дочь и неожиданно закрутившим скоротечный роман с её пионервожатой. Лагерь стоял на Даугаве неподалёку от Даугавпилса, известного в России под названием Двинска, на Западной Двине.
И никто из них не предполагал:  ни Степан Щипачёв, ни его сын, ни молодая пионервожатая- что холодный туман, наползающий на пограничные реки уже скрывает не просто берега, а вражеских разведчиков, диверсантов, корректировщиков, сапёров и снайперов, готовых в течение нескольких минут разрушить хрупкий мир счастливых грёз, в который погружалась огромная счастливая страна. Но команда опять не прозвучала и на рассвете все они уползли прятаться в свои замаскированные норы, чтобы оттуда обшаривать биноклями советские берега.
Приятно отобедав, на удивление без пристального внимания к своим особам, Щипачёвы собрались на прогулку, как раздался стук в дверь и в их номер втиснулся, неловко извиняясь, угловатый сухой худрук местной самодеятельности в сопровождении двух веселых девчат. После долгих уговоров пришлось им прогулку сократить до минимума и репетировать своё выступление на концерте местной самодеятельности.
После небольшого концерта народных песен Тимур с дочерью агронома соседнего колхоза худенькой Верой Ощепиной сыграли пару сценок из кинофильма Тимур и его команда. Причём, если Тимур был довольно вялым для известного артиста, то Вера откровенно блистала. После их выступления Степан Петрович на бис исполнил несколько своих стихотворений, предварительно развесив на сцене живописные наброски сына.
-Потомки… был труден бой. Казались нам не раз незащищёнными столетий дали, когда враги гранатой били в нас, то и до вас осколки долетали…
-А что-нибудь совсем новое у вас есть- уверенно спросила худенькая семнадцатилетняя Вера, вцепившаяся намертво в рано повзрослевшего мрачновато-серьёзного едва ли шестнадцатилетнего Гелия.
-Есть необработанные стихотворения, которые проклюнулись строчками, но ждут настоящего летнего тепла, чтобы зазеленеть-смущённо ответил поэт.
-Прочтите, а мы скажем хорошо или плохо-не унималась Вера, расправляя платье и садясь поудобнее рядом со своим новым ухажором.
-Её к земле сгибает ливень почти нагую, а она, рванётся, глянет молчаливо и дождь уймётся у окна. Вот такие проклюнулись строки, пока незавершённые. Я даже не знаю, про что. Наверное, ива…
-Нет!- воскликнула Вера. Это берёза. Назовите его «Белая берёза».
-Спасибо, Верочка! Я и сам так думал, а раз слушатели подтверждают, надо так и назвать-весело откликнулся Щипачёв.
-А лучше вас есть поэты, Степан Петрович?- снова задала вопрос Вера.
Зал возмущённо зашумел на бестактность девушки, но Щипачёв поднял руку.
-Как ни странно, сам вопрос мне приятен, как высокая оценка моей поэзии. Но, ответить на него очень трудно. Конечно, есть поэты лучше меня. Однако, в нашем цеху не принято прославлять других. А вот молодых, наверное, просто необходимо- Щипачов на минуту задумался и потёр пальцем висок.
-Я полагаю, что восходящей звездой русской советской поэзии будет Алексей Фатьянов. Он прислал свои стихи в наш журнал, но многие еще в шелухе, недоработанные. Однако, даже в них проскакивают совершенно бесподобные строки. Я уверен, через год-два о нём заговорит вся страна. Вот, например, сравните…
… хвастать милая не стану-знаю сам, что говорю!
С неба звёздочку достану и на память подарю.
Обо мне все люди скажут, сердцем чист и не спесив.
Разве я в масштабах ваших недостаточно красив?…
видите как  смешно, весело поётся.
А теперь минутку тишины. Вот следующее…
…как люблю твои светлые волосы,
как любуюсь улыбкой твоей,
ты сама догадайся по голосу
семиструнной гитары моей!
Вы слышите какой диапазон чувств, диапазон звучания? Через год или два этот поэт будет греметь по всей стране. Алексей Фатьянов-запомните его имя! Я не представляю, что ему может помешать отделать свои стихи на самом высоком уровне!
-Война!-прогудел мрачный капитан-танкист с обожжённым лицом и зал испуганно затих.
 Щипачёв сделал вид, что не расслышал этой реплики и, пожелав всем счастья, с побледневшим лицом закрыл самодеятельный концерт.
Когда они в последних рядах слушателей покидали зал, Вера вдруг обернулась и тоже побледнела. Не объясняя своего состояния, она чересчур поспешно распрощалась со Щипачёвыми и торопливо убежала.
-Ты чего такая встрёпанная, или ухажор отшил?- усмехнулась мать, когда Вера, бросив велосипед возле крыльца, влетела в дом.
-Я никогда больше не поеду в санаторий. Я видела, что меня там убьют- обняла она мать, ища защиты в материнских объятиях от охвативших её страхов.
Наутро Степан Петрович не нашёл сына и отправился бродить по просыпающемуся пением птиц лесу. Наконец, он натолкнулся на сына и Гелий очень расстроил его, заговорив о своём будущем.
-Не вмешивайся в мою жизнь, батя! Я буду художником, а кино- это не для меня. Я терпеть не могу, когда на меня пялятся с выпученными глазами и хватают за руки на улице-твёрдо заявил бывший Тимур.
-Ну, тогда пойдём собирать твои пейзажи, развешанные в клубе. Будем считать, что это твоя первая персональная выставка- усмехнулся Степан Петрович расстроено. Или ты за утро ещё кучу нарисовал?
-Ну, может не кучу, но кое-что набросал- ответил Гелий и они пошли обнявшись по широкой просеке к дому отдыха, дыша лесным ароматом и мечтая о горячем завтраке.
Однако то, что они услышали в столовой, взбудоражило всех отдыхающих. Народ собирал вещи и уезжал. Особенно спешили военные. Клуб был закрыт, и Щипачёвы оставили две записки одну худруку, а вторую Вере с просьбой собрать и выслать рисунки на их домашний адрес. Скоро они тряслись по дороге к станции на попутной машине, всё ещё не веря по-настоящему, что началась война.

ТВОРЦЫ НЕВОЗМОЖНОГО. МАЛЫШЕВ УДИВЛЯЕТ СТАЛИНА.
Вячеслав Александрович Малышев подписал последние бумаги по наркомату среднего машиностроения и, подняв трубку телефона, вызвал из дежурки водителя.
 -Алексей, давай просыпайся! Домой поедем! Точнее, на дачу в Архангельское.
Воронёный «зис» стремительно помчался по предутренней опустевшей Москве и вскоре выскочил на Ленинградский проспект.
-Сколько время, Вячеслав Александрович?- спросил моложавый крепыш-водитель.
Нарком в дрёме глянул на часы и проворчал.
-А свои часы завести зарплата мешает? Три-тридцать уже. Гони побыстрей- спать хочется.
-Да нет, не мешает! Просто я их приятелю отдал на свадьбу. Пофорсить. Невеста у него киевлянка. Свадьбу там играют. У её родителей квартира большая, да и родня в селе, угощенье наготовили, дай бог каждому. Вчера  они, в субботу поженились. А послезавтра возвращаются. Значит должен послезавтра отдать. И сало с горилкой обещал привезьть- широко заулыбался водитель.
-Ну, раз обещал, то привезет!- усмехнулся нарком над покалеченным словом «привезьть».
Ни водитель, ни Малышев ещё не знали, что как раз в это время вторая волна самолётов закончила бомбардировку пограничных аэродромов и военных городков и легла на обратный курс, а ей навстречу уже неслась третья волна немецких бомбардировщиков. Тяжело прогудев в небе над полностью разгромленными советскими аэродромами, они устремились дальше, чтобы безнаказанно бомбить Киев, Минск и другие крупные промышленные центры.
Понятно, что ни Малышев, ни его водитель, не  догадывались о том, что была ещё и первая волна неизвестных ночных бомбардировщиков, в  три-пятнадцать совершившая налёт на Балтийский и Черноморский флоты.  Но, в отличие от самолётов с наводящими ужас бело-чёрными крестами на крыльях, эти загадочные бомбардировщики никаких опознавательных знаков не имели, что  позволило позднейшим историкам высказать догадку об их принадлежности  к британским авианосным группировкам, выполнявшим тайную договорённость с посланником Гитлера Рудольфом Гессом о совместном начале Германией и Британией общей войны против Советов.
И Гитлер попался на эту удочку, через час бросив свою почти четырёхмиллионную армию через советскую границу, в итоге позволив  своим тайным союзникам с довольной ухмылкой выжидать, с целью позднее выступить на стороне слабого, чтобы надолго затянуть кровавую бойню, и Второй мировой войны в Европе, и Великой Отечественной войны в Советской России.
Алексей гнал машину в сторону Архангельского, не подозревая о том, что приятель никогда не вернёт ему одолженных часов, потому что одна из бомб самого первого налёта на Киев разорвёт на части и приятеля и его молодую жену. Замечательные часы водителя, марки «Восход» в подарочном корпусе с советской символикой на циферблате снимет с трупа сначала один из красноармейцев, разбиравших киевские завалы, а потом они попадут к охраннику лагеря для военнопленных красноармейцев, который пристрелит измождённого раненого красноармейца из-за этих часов. Много позже их выиграет у охранника в карты французский танкист и подарит своему командиру.
Направленный Малышевым на Челябинский завод, испытывать новые танки, его водитель Алексей добьётся перевода на фронт и в июле сорок третьего года победит в напряжённой дуэли на курских полях танк обер-лейтенанта из французской дивизии СС «Шарлемань». Поспешно уходя от выстрелов второго немецкого танка, он не обратит внимание на пылающего дымящим факелом в открытом башенном люке эсэсовского офицера-француза, и тем более не заметит на этом грабителе своих собственных часов.
Малышев заприметил в одном из окон дома тусклый свет и усмехнулся.
-Это семиклассница моя неугомонная, Лия. От книг оторвать невозможно. Ну, я ей сейчас устрою взбучку.
Но, едва он скрипнул входной дверью, как свет в окне погас. Вячеслав Александрович тихонько постоял возле двери дочери и, не став её беспокоить, прокрался на кухню. Едва он налил себе чаю с молоком и сделал тонкий бутерброд с маслом, как в его кабинете зазвонил телефон. Поперхнувшись крошками, Малышев закашлялся и не успел ответить на звонок. Его опередила вскочившая с постели жена.
-Века, это тебя- растерянно произнесла она, передавая ему трубку, из которой доносились возгласы.
-Срочно наркома к телефону! Немедленно разбудите…
Малышев твёрдо взял трубку в руку и, стараясь не перхать, осторожно ответил чужим изменившимся голосом.
-Слушаю, нарком Малышев у аппарата.
-Товарищ нарком, вас срочно вызывают в Кремль. Немецкие войска перешли границу на всём протяжении. Началась война!
Закончив краткий разговор, Малышев поднял голову. В дверях кабинета столпилось, будто по тревоге, всё его немногочисленное семейство в ночнушках, тапках и с шалями на плечах.
-Папка! Не молчи! скажи что-нибудь…- попросила испуганная младшая дочь Мая.
-Это война!- безжалостно произнёс Малышев и, забыв о недопитом чае и недоеденном бутерброде, вышел во двор и быстрым шагом пошёл к машине.
-Заводи, Алексей! Едем в Кремль. Началась война! Немцы перешли границу.
В приёмной товарища Сталина народу было немного, но только потому, что люди в кабинет заходили каждые пять минут и выходили с тревожными озабоченными лицами. Минут через десять подошла очередь Малышева, как наркома среднего машиностроения, и Тевосяна, как наркома тяжёлого машиностроения. Вошедшие наркомы застыли у дверей, пока Сталин жестом руки не пригласил их к столу. За столом сидели Молотов, Калинин и Ворошилов.
-Побыстрее, садитесь товарищи наркомы и расскажите нам, что нужно сделать, чтобы наши заводы давали по двести пятьдесят танков в день? Начнём с Тевосяна. Какие мероприятия вы считаете необходимыми для решения этой задачи?
-Товарищ Сталин, мне нужно время, чтобы ответить на ваш вопрос. Без подсчёта мощностей, хотя бы приближённого, я не отвечу-поднялся растерянный Тевосян.
-Хорошо, сутки мы вам можем дать, но не больше. Садитесь!- недовольно заявил Сталин.
Сталин прошёлся вдоль стола, посасывая незажжённую трубку, и резко повернулся к среднему наркому, как иногда, шутя, называли Малышева в Наркоматах Союза.
-А вы готовы дать немедленный ответ на этот вопрос, товарищ…  очень «средний» нарком?
Средний нарком поднялся и, потерев рукой красноватую шишку на правом виске, спокойно и уверенно ответил.
-Я думал над этим вопросом, товарищ Сталин. Его можно решить, если собрать в единый кулак металлургические и машиностроительные заводы страны, особенно судостроительные. Особенно! Нам корабли не нужны-нужны танки! А также необходимо срочно обеспечить по возможности максимальное бронирование от призыва в армию для лучших работников этих заводов. Возможно, тогда мы сможем дать и больше танков. Больше, чем триста в день, я считаю.
Сталин, с минуту, молча разглядывал Малышева, но, не уловив в его взгляде робости и растерянности, вынес своё решение.
-Прекрасно, товарищ Малышев. Вот вы и займитесь подготовкой указа правительства о реформировании машиностроения, а Тевосян вам поможет. И вот ещё что. Готовьте указ для себя. Танкопром будете создавать вы. Жду вас завтра. И пригласите из приёмной следующих товарищей.
Едва Малышев вернулся на Ново-Рязанскую улицу, в свой наркомат, как ему навстречу вышел его помощник Сумин.
-Вячеслав Александрович! Юрий Максарёв с Челябинского завода телефон оборвал. Он в Москве. Какой-то у него нехороший раздрай с военными. Они отказываются от тридцатьчетвёрки…
-Зови срочно! Чтоб через полчаса был у меня-и нарком Средмаша стремительно зашёл в кабинет, в который один за другим потянулись люди с бумагами и чертежами.
Обычно сдержанный Максарёв ворвался в кабинет, как метеор, уже через двадцать минут.
-Вячеслав Александрович! Я не знаю что делать! Режут! Военная приёмка во главе с Федоренко настаивает на модернизации тридцатьчетвёрки и продолжении выпуска бэтэшек. Говорят, мол, недоработанный танк не возьмём. А мы их уже тысячу отдали в войска и ленинградцы более шестисот КВ. Вояки то довольны, а приёмка перестраховывается… Кому жаловаться? Ведь более сорока тысяч старых танков надо заменять в войсках. Кровь из носу надо!
Новоиспечённый танковый нарком спокойно улыбнулся и положил сжатый кулак на полированный стол.
-А никому больше не надо жаловаться, товарищ Максарёв. Мне поручено создать Танкопром и я его создам, даже до гола раздев судостроителей и металлургов. У Германии сорок миллионов тонн стали производится по всей Европе, а мы едва половину тянем. Поэтому считай мои слова постановлением Совнаркома. Выпуск БТ полностью прекратить. Т-34 выпускать без модернизации при пятикратном плане двести пятьдесят машин в месяц уже на июль. Модернизацию производить разрешаю только в потоке, без снижения планового выпуска. Вот так-то, дорогой товарищ директор! Держи мандат за моей подписью для разговора со снабженцами и смежниками и, кроме того, всю документацию по тридцатьчетвёрке отправь судостроителям в Горький. А ты говоришь … как это в «Трактористах»? Ты пришла меня нашла-а я и растерялся!-неожиданно подмигнул Малышев своему лучшему директору.
-Ну, нет слов! Тогда огромное спасибо, товарищ нарком- и директор Уралмаша, разведя руками, грузно направился к двери кабинета.
-Да за что спасибо-то? Я на него пятикратный выпуск вешаю. А он, на тебе, спасибо! Ох и чудной, русский народ!- посетовал Малышев вслед уходящему директору, то ли жалея его, то ли самого себя.
Ни Малышев, ни тем более Максарёв, не знали и не могли знать, что потеряв занятые врагом территории, Советский Союз будет производить не вдвое, а впятеро меньше стали, чем всеевропейский Третий рейх. Им предстояло сделать невозможное: в условиях полной эвакуации заводов и, опираясь всего на восьмимиллионный тоннаж выпуска стали, с помощью всего ста двадцати миллионов советских людей создать больше танков, чем вся трёхсотсорокамиллионная фашистская Европа, присоединившая себе и шестьдесят миллионов советских людей. И, пожалуй, в июне сорок первого года они бы очень сильно удивились, если бы им сказали, что они с этой невыполнимой задачей справятся. И справятся превосходно, превзойдя немцев и по количеству и по качеству танков и самоходок.
Малышев героически работал весь день и почти не спал ночью, но успел подготовить вовремя необходимый указ Совнаркома к следующему утру, вымотавшись почти до полного одурения. Однако указ безнадёжно устарел в этот же день. Совещание у Сталина было отменено и перенесено на следующий день, на двадцать четвёртое июня.
Войдя на следующий день в кабинет Сталина, Малышев заметил на лице вождя следы такого же переутомления, как и у него самого. Он понял, что имеет чрезвычайно помятый вид, и непроизвольно потёр лицо рукой. Этот жест не остался без внимания Сталина.
-Что, товарищ Малышев? Наверное, уже двое суток не спали? Объявляю вам выговор. Мне руководители нужны живые и здоровые, а не сонные и больные. Приказываю всем наркомам спать не менее семи часов в день. Не менее… и выкручивайтесь, как хотите!
-А вы как же, товарищ Сталин?- не удержался новоиспечённый нарком Танкопрома.
-Э, Малышев! На меня не смотри. Я-старый уже, мне много спать не нужно-грустно махнул трубкой Сталин.
Совещание началось с зачитки проекта постановления наркомом Малышевым и тут же разгорелись довольно бурные споры. Поставки брони оставались за наркоматом Судостроения, станков-за наркомом Станкопрома. Производство тяжёлых танков оставалось за Тяжмашем, производство моторов-за обеими наркоматами среднего и тяжёлого машиностроения. Вождю не понравился этот бессмысленный раздрай.
-Я теперь понимаю Малышева. Перед ним поставили очень тяжёлую задачу и он решил сделать так, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Это не выход, товарищ Малышев. Танкопром должен диктовать, а не просить. Поэтому,   предлагаю  всех ваших основных поставщиков оформить вашими заместителями:  и Горегляда, и Попова с Зальцманом и Котина с его ленинградскими КВ. Качественное усиление Средмаша за счёт наркоматов Судостроения и Станкостроения, позволит ему в кратчайший срок стать полноценным Танкопромом. Кстати, а где у нас сейчас броневые прокатные станы, товарищ Попов?
Директор Ленинградского тракторного завода, выпускающего тяжёлые танки КВ, только что назначенный заместителем наркома Танкопрома медленно встал.
-Товарищ Сталин! Вы знаете, что мы не имеем своих прокатных станов и наши заказы обычно выполняют прокатчики наркомата Судостроения. Есть один стан под Ленинградом, второй в Мариуполе. А третий такой старый, что про него стыдно говорить…
Сталин сурово и тяжело посмотрел на Малышева.
-Товарищ Малышев! Подключите Комитет по эвакуации Воскресенского и Косыгина, Госстрой Юдина, Тяжмаш Казакова и немедленно эвакуируйте эти заводы на Урал и в Западную Сибирь. Все заводы Танкопрома, и прокатные станы тоже все. Нам теперь не до капризов. И старый сгодиться, если подойти к нему с умом.
Молчание, воцарившееся в кабинете, повисло невидимым давящим туманом, который не только не позволял присутствующим произнести хотя бы слово, но даже вздохнуть. Сталин сел на место и внимательно оглядел всех присутствующих.
-Если бы это сказал кто–либо из вас, я бы приказал расстрелять такого человека, как изменника. Но меня вы расстрелять не можете. Поэтому эти страшные слова выпало произнести мне. Мы за два дня отдали больше ста километров в Прибалтике и Белоруссии. Чуть поменьше на Украине. Это не война. Это бегство! Мы заставим армию опомниться и заставим её сражаться. Но не сегодня и не завтра! Поэтому наша задача создать мощнейшую базу в Заволжье, на Урале и в Сибири. Война будет долгой, если, кто этого ещё не понял. И, наверное, не короче Первой германской войны. А задача железнодорожников максимально снизить встречные потоки. Идите и думайте, как нам в июле демонтировать тысячетонные станы, а в сентябре уже пустить их. Думайте!
Утром следующего дня Малышев вызвал своего неутомимого помощника и приказал.
-На завтра вызови ко мне Тевосяна, Гинзбурга, Казакова, Носенко, Юшина и Хабахпашева. Да именно сюда к нам на Ново-Рязанскую. Они теперь все мои заместители. На двенадцать часов дня. Повестка совещания: эвакуация броневых станов до пятнадцатого июля и монтаж этих станов до пятнадцатого сентября. Пусть готовят предложения. Первухина и Сабурова пригласи тоже-они, как эвакуаторы, могут прислать представителей. Все остальные-наркомы в первых лицах. Жду их с конретными цифрами и датами передислокации наших заводов и смежников.  И поговори с Георгием Константиновичем. Если Генштаб планирует большое танковое сражение, лети с ним и возьми тройку конструкторов-ленинградцев от Котина. С Урала ждать не будем. Через три-четыре дня привези мне отчёт с предложениями военных и конструкторов.
-Есть товарищ нарком- буднично ответил Сумин и Малышев порадовался, что его помощник оказался на высоте и даже голосом не дрогнул по поводу неожиданной отправки на фронт.
Однако к концу дня нарком Танкопрома понял, что чересчур погорячился, отправляя своего главного помощника в командировку.
-Сумин! Прошу без обид, но подбери вместо себя кого-нибудь из отделов. Ну, хоть Черепанова, например. Я без тебя сгорю здесь синим пламенем. На сон уже по четыре часа выделяю, а времени не хватает. Ну и пусть Черепанов кого-нибудь в напарники возьмёт по своему усмотрению. Но ты останься! Не в бирюльки в конце концов играем. Всю советскую промышленность на новых землях создаём.
МОСКВА. КРЕМЛЬ. 24 ИЮНЯ. ТРЕТИЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ.
-Товарищ Сталин! Генерал Голиков ждёт в приёмной- мягкий ровный голос Поскрёбышева не сразу вывел Сталина из задумчивости.
Вождь народов стоял у окна и мрачно разглядывал через заклеенное накрест окно затянутый маскировочными сетями Кремль. Бело-жёлтое здание арсенала походило на кучу тряпья. На площади перед ним старательно тренировались девушки-аэростатчицы, опуская и поднимая аэростат под руководством молоденького лейтенанта. Девушки напропалую флиртовали с ним, заставляя его краснеть. Раннее июньское солнце радостно освещало тревожные приготовления москвичей к защите древней русской столицы. Вождь понимал, что на много лет он будет лишён даже самых простых радостей жизни, задавленный повседневным грузом ответственности за страну. Сталин обернулся к Поскрёбышеву и упёрся в него тяжёлым и мрачным взглядом.
-Соединитесь со Щербаковым и передайте ему крайне важное партийное поручение для московских коммунистов. Надо объявить по всей Москве мобилизацию членов партии. И второе, пусть с двадцать пятого начинает эвакуацию еврейских детей в Казахстан. Все списки на эвакуацию должны быть послезавтра у Косыгина в комитете по эвакуации.
Обычно совершенно бесстрастный Поскрёбышев заметно побледнел.
-Товарищ Сталин, вы считаете, что враг дойдёт до Москвы?
Сталин сделал нетерпеливый жест рукой.
-Я считаю, товарищ Поскрёбышев, что работая у меня с двадцатого года, вы научились понимать меня, не задавая лишних вопросов.
Поскрёбышев торопливо кивнул и, обречённо сутулясь, вышел за огромную дубовую дверь кабинета вождя народов. Однако на секунду приоткрыл её снова.
-Что ещё?- удивился его задержке Сталин.
-А эвакуацию русских детей будем готовить?- задал тревожный вопрос помощник.
Сталин опять размеренной походкой пошёл к окну. Уже стоя у высокого окна он обернулся.
-Где я возьму столько эшелонов? А потом, мне нужно, чтобы у русских была причина хоть за что-то драться. Евреи будут драться за свою власть и так. А вот русским нужна очень сильная мотивация. За жизнь детей и женщин они будут драться сильнее, чем за советскую власть.
-Я вас понял, товарищ Сталин. Разрешите идти?- пробормотал Поскрёбышев.
-Идите и пригласите ко мне генерала Голикова. Мне нужны самые свежие сведения с фронтов- отмахнулся от помощника вождь.
Примерно через минуту после ухода Поскрёбышева дверь снова распахнулась, и в кабинет  Сталина неторопливо вошёл генерал Голиков. Круглолицый светловолосый генерал, руководитель военной разведки,  почтительно  застыл у двери в ожидании дальнейших распоряжений хмурого вождя.
-Надеюсь, хоть вы пришли с хорошими новостями, товарищ Голиков?- мрачно пошутил Сталин, ткнув трубкой на кресло у конца стола и двинувшись в этом же направлении. Как же мы с вами опростоволосились, нацелив агентуру на признаки подготовки немцев к зиме? А они нас с греками сравняли, а?
Голиков обречённо вздохнул и, не отвечая, сел возле дальнего торца длинного полированного стола на тридцать мест и чётко разложил документы, неторопливо доставая их из папки.
-Боюсь, что новости не совсем хорошие- начал он свой доклад, вставая и одёргивая мундир.
Сталин нетерпеливо взмахнул рукой и Голиков снова сел и, тщательно разложив все бумаги, опять начал доклад.
-Наш резидент из Берлина сообщает, что корпус генерала Манштейна в течение одной-двух недель должен получить химические снаряды с ипритом в качестве боевой начинки. Их массовое применение создаст значительную угрозу войскам на ленинградском направлении. И, тем более, совершенно нежелательно их применение против населения, против ленинградцев. Возможно, основным химическим оружием будут мины к шестиствольным реактивным миномётам. Но есть наработки и по артиллерийским снарядам.
Сталин неторопливо прошёлся вдоль совещательного стола, презрительно и огорчённо усмехнулся.
-Немцы опять собираются нарушить международные конвенции? Подготовьте совещание Генштаба и наших академиков. Надо будет подобрать оружие ещё страшнее, и дать немцам его испытать на себе. А эшелоны с химическим оружием подорвите. Они не должны дойти до фронта. Надеюсь, у вас найдутся надёжные люди?
-Конечно, товарищ Сталин. Диверсионная группа подобрана и ждёт отправки, но опыта работы во фронтовом тылу немцев пока ни у кого нет. Поэтому сейчас главное нацелить нашу тяжёлую артиллерию на контрбатарейную борьбу. Она потребует много снарядов, но опасность подрыва химических снарядов непосредственно на немецких боевых позициях сведёт на нет боевую эффективность их применения против наших войск. Здесь карты в руки войсковой  разведке. А ещё лучше ускорить работы по нашим реактивным миномётам и химическим снарядам к ним. Тогда через нейтральные страны или болгарское посольство можно будет дать немцам понять, что у нас имеется более грозное оружие, способное заговорить на грозном языке.
Сталин ненадолго задумался и, потыкав холодной трубкой в полированный стол, проговорил.
-Хорошо! Я скажу Поскрёбышеву, чтобы пригласил ко мне на совещание директоров ЗиСа, Компрессора и Серпа и Молота. Они обязаны взять на себя увеличенный выпуск снарядов к реактивным миномётам. А вы моим именем потребуйте от Генштаба обеспечения наших войск противогазами. Полного обеспечения. И начхимов пусть назначат в каждый батальон.
 ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ. СТАВКА ПОД КИЕВОМ.
Семь часов утра двадцать шестого июня для большинства офицеров штаба фронта наступило незаметно. Никто из них толком и не ложился спать.
-Товарищ представитель Ставки, вас вызывает товарищ Сталин- миловидная девушка-связист в сержантской зелёной форме, но в синем берете и синей юбке вытянулась по струнке у входа в оперативный отдел штаба и лица хмурых полковников и генералов невольно задержались на её ладной фигуре и слегка прояснились.
Только  генерал армии Георгий Константинович Жуков, едва взглянув на девушку, с таким же хмурым выражением лица бросил на расстеленную оперативную карту фронта красный карандаш и угрюмо пошёл в аппаратную.
-Жуков у телефона- мрачно представился он.
-Товарищ Жуков! Где Кирпонос? Что вы можете сказать о положении на Юго-Западном фронте?- в растяжку произнёс голос Сталина.
-Товарищ Сталин! Кирпонос находится в войсках, а я с Баграмяном готовлю планы оборонительных мероприятий на завтра. Наши мощные танковые удары по флангам первой танковой группы Клейста на линии Луцк-Броды-Ровно принесли свои плоды. Прорыв ликвидирован. Потери противника сотни горящих танков после встречного танкового сражения. Мы убедились, что фашистские танки горят, очень хорошо горят!
-А какие потери понесли мы?- голос Сталина утратил обычную ехидность, говорящую о том, что он поймал собеседника на обмане, но недоверие к возможному ответу собеседника всё же прозвучало.
Жуков не стал церемониться и ответил, как есть.
-Наши потери значительно больше, товарищ Сталин! Наши танки тоже горят, не хуже немецких. Тысячи полторы на тысячу немецких. Я предполагаю такой расклад. Нам нужны тысячи тридцатьчетвёрок и КВ с дизельными моторами.
На другом конце провода раздался очень невнятный вздох и Жуков поймал себя на мысли, что сочувствует сейчас не себе, не спавшему пару ночей во имя ликвидации прорыва тысячи немецких танков, а Сталину, которому он не пожелал подсластить неприятную весть.
-Враг подошёл к Минску. Положение на Западном фронте крайне тяжёлое. Когда вы сможете прибыть в Москву?- медленно проговорил Сталин, будто стесняясь и прося об одолжении.
-Вечером готов вылететь, товарищ Сталин!- чётко проговорил Жуков в трубку.
-Хорошо!- прозвучало в ответ.
-Ни здравствуйте, ни до свидания- проворчал Жуков и, вернувшись к начальнику штаба фронта генерал-майору Баграмяну, известил его о распоряжении Сталина.
Крылья четырёх истребителей, сопровождавших транспортник  Ли-2, покачивались, казалось совсем рядом, и почему-то мешали генералу думать, раздражая его всё больше и больше.
-Напомни мне, Слава, сказать Рычагову, чтобы он забрал у меня эскорт. На фронте летать некому, а меня две пары сопровождают- недовольно сказал Жуков адьютанту и, неловко повертевшись в кресле, попытался найти позу поудобнее и поспать.
Чёрный легковой ЗиС подкатил прямо к самолёту по новому покрытию Тушинского поля, в царское время прозванного Ходынкой, и видавшему и лихие разгульные народные гулянья, и трагедию при воцарении последнего российского самодержца. А в последние десятилетия и рождение хрупкой российской, а потом могучей многотысячной советской авиации.
-Последнего самодержца… значит видимо, не последнего…-вслух оборвал свои мысли Жуков, вызвав недоумённые взгляды своего адьютанта, шофёра и Сталинского порученца.
-Приказано сразу к товарищу Сталину, товарищ генерал армии!- бодро отрапортовал молодой порученец в звании майора.
-Да-а! А на фронте старлеи полками командуют- протянул Жуков, потрогав новенькие петлицы майора с двумя красными ромбами.
-Разрешите доложить!? Я просился, товарищ генерал армии! Но на фронт меня пока не пускают. Вот так и война кончится, а я не повоюю- обиделся на свою судьбу подтянутый плечистый молодой майор.
-Не плачь, майор! Ещё ни одна война с немцами быстро не кончалась. Ну, может, кроме Ледового побоища- и слегка похлопав молодого командира по плечу, уверенно сел в машину.
-Когда перенесли Ставку на новое место?-задал Жуков единственный вопрос порученцу, увидев, что машина проскочила Лубянку или площадь Дзержинского, более привычную для молодых комсомольцев, и подъехала к затемнённому особняку у метро Кировское.
-А сегодня и переехали, товарищ генерал армии-бодро сообщил порученец и повёл его кабинет Сталина, в приёмной комнате передав с рук на руки помощнику вождя Поскрёбышеву.
-Здравствуйте, товарищ Жуков!- обрадовался Поскрёбышев, вставая, и добавил шопотом. Ждёт, очень вас ждёт Хозяин, Тимошенко уже у него. Переживает он сильно, что гансы нас бьют.
Войдя в кабинет, Жуков доложился по форме, но Сталин страдальчески махнул рукой.
-Идите к карте, товарищ Жуков,  и скажите, что можно сделать в этой обстановке-и вождь народов с детской обидой швырнул двухцветный карандаш на разложенную на столе огромную карту.
Жуков искоса глянул на карту, исчёрканную стрелами немецких прорывов, и хмуро заявил.
-Я не ясновидец, товарищ Сталин. На картах не гадаю. Мне нужно хотя бы сорок минут, чтобы познакомиться с оперативными данными наших армий и фронтов.
-Хоть сто сорок! Но до конца дня я жду от вас ясного и точного ответа- буркнул Сталин.
-Поели с дороги?-спросил он равнодушно.
-В самолёте чайком с бутербродами немного подзаправился -бодро ответил невозмутимый генерал.
-Идите! Я скажу Поскрёбышеву, чтобы подали в совещательную комнату чай-чуть улыбнулся Сталин.
Через два часа нарком Тимошенко и два генерала Жуков и Ватутин докладывали Сталину свои соображения по созданию новой оборонительной линии на рубеже Двина-Витебск-Орша-Могилёв.
-А сколько всего мы потеряли танков за неделю боёв, товарищ Тимошенко? Или без счёта отдаёте?-неожиданно спросил Сталин.
-Разрешите я отвечу, товарищ Сталин –и заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии генерал Ватутин открыл свою папку. Фронт в Прибалтике безвозвратно потерял почти шестьсот танков. Это сто сорок и более машин в день. Предположительно цифра может вырасти до двух с половиной тысяч, поскольку много танков стоит без горючего, запчастей и боеприпасов с некомплектными экипажами. Эвакуировать их железной дорогой невозможно. Железные дороги разбомблены или забиты эшелонами с боеприпасами и горючим, без которых фронты просто задыхаются. Крайне мало тягачей и железнодорожных платформ. В Белоруссии мы ежедневно теряем двести шестьдесят семь танков, но цифра может вырасти до четырёх тысяч машин по тем же причинам. И на Украине средние потери около трёхсот танков в день. Эта цифра в ближайшие две-три недели также может перевалить за четыре тысячи.
-Так в чём же причины таких колоссальных, я бы сказал катастрофических потерь? Кто у нас не умеет воевать? Красноармейцы? Командиры? Генералы?- страшно бледнея, спросил Сталин, дрожащей рукой положив трубку на стол.
Жуков откашлялся и шагнул к Сталину на три шага ближе.
-Паниковать рано, товарищ Сталин. Опыт танковых сражений под Бродами показал, что наши новые танки значительно лучше немецких, но их мало и экипажи их не знают. На КВ жгут фрикционы и рвут шестерни передач, особенно третью. Тридцатьчетвёрки  страдают из-за плохого обзора, отсутствия хорошей оптики и радиосвязи. Кроме того, нехватка горючего и боеприпасов, ремонтных баз и тягачей, отсутствие карт и радиостанций иногда даже у командиров батальонов, отсутствие боевого взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией превращают наши танковые подразделения просто в массу бронированной кавалерии, не способной на широкий манёвр по фронту и в глубину. Прут в лоб за комбатами или комдивами, вот и вся тактика. А нам надо учиться бить немцев из засад и давить на фланги. Умирающий пленный офицер-танкист был восхищён нашими многочисленными танковыми таранами. Он сравнил смелость русских танкистов с французами, и совсем не в пользу последних. Но меня потряс этот допрос.
-И почему же?- недовольно запыхтел трубкой Сталин, совладав с дрожащими руками.
-Потому, что наши танки имеют более мощную пушку сорок пять миллиметров против тридцати семи с половиной у немецких и способны расстреливать немецкие танки с расстояния в восемьсот метров, а не заниматься геройским самоуничтожением в бессмысленных таранах- хмуро ответил Жуков.
-Так кто виноват, что наши доблестные войска бегут? Непобедимая и легендарная Красная Армия бежит!- повторил свой вопрос вождь, вплотную подходя к Жукову и тыкая трубкой генералу в грудь.
Жуков замер как соляной столб, но ответил совершенно спокойным твёрдым голосом.
-Страх, товарищ Сталин. Боязнь не выполнить приказ. Вот и отчитывались наши комдивы о перебазировании дивизий, на деле перевезя только личный состав и технику. Да и то, в основном по нормам мирного времени. А горючее, запчасти и боеприпасы надеялись подвезти потихоньку потом. А те комдивы, кто всё же перевёз боеприпасы и горючее, запирали их на армейских складах под контроль офицеров НКВД, боясь выдавать в войска, дабы не спровоцировать конфликт с немцами- чуть помолчав, добавил Жуков, выпрямляясь ещё больше.
-Значит, по-вашему, не надо было перебазировать войска на новые границы, а оставить их на старой?- с нехорошей усмешкой осведомился вождь народов и отошёл от Жукова к разложенной карте, постучав по ней .
-Перебазировать надо было! Но только пехотные и кавалерийские части. А самолёты и танки необходимо было оставить позади укрепрайонов и разворачивать их оттуда для срезания немецких клиньев. Но окончательно это стало ясно только теперь- уверенно ответил Жуков.
-Да, я помню, вы просили не трогать старые укрепрайоны. Таким образом, вы хотите сказать, что в разгроме наших войск повинен я?-удивился Сталин.
-Никак нет, товарищ Сталин! За график развёртывания войск отвечает Генштаб РККА, а значит и я лично. Не вникнув в возможности железнодорожников, требовал от генералов не возможного, а подойти к вам с новым, переосмысленным графиком не решился-мрачно сообщил Жуков.
Сталин помолчал и, походив вдоль стола, взмахнул трубкой.
-Мне нравится ваша самокритичность, товарищ Жуков! Прошу вас на будущее быть более решительным в отстаивании ваших взглядов. Идёт война и здесь не до сантиментов. Уверен в своей правоте- доказывай смело! И не надо меня бояться- я не так страшен, как меня малюют- усмехнулся вождь. Займитесь лично новым рубежом обороны и соберите на нём всё, что только возможно.
Жуков тут же стал обзванивать командующих фронтами, начав с Северо-Западного фронта, с генерал-полковника Кузнецова, у которого дела обстояли почти также плохо, как у командующего Западным фронтом генерала Павлова. Оставив  Ригу, он отступал к Двинску и Пскову со скоростью более тридцати километров в день.
-Филипп Иванович! Доложи обстановку! Где у тебя немцы и что ты с ними делаешь? А главное, где ты можешь их остановить? Надёжно остановить?
Маловразумительные ответы генерала Кузнецова очень рассердили Жукова и его малоподвижное лицо ещё больше окаменело.
-Я считаю, товарищ Кузнецов, что вы, как командующий, очень плохо справляетесь с руководством вверенными вам партией войсками. Не знаете толком, где ваши части, а где противник! Моторизованные дивизии немцев далеко оторвались от пехоты. Значит, бейте их по флангам и с тыла, готовьте и проводите ночные нападения на колонны. Нарушайте снабжение! Вы бездействуете, бездействуете преступно!
Обзвонив все фронты, Жуков поднял трубку и потребовал к аппарату Сталина.
-Товарищ Сталин! Дела у Кузнецова идут из рук вон плохо. Он, того гляди, пустит фашистов к Ленинграду. Его надо снимать, и начштаба к новому комфронта назначать Ватутина, как и предлагал товарищ Ворошилов, а на армии поставить Берзарина и Лелюшенко. Берзарин отлично контратаковал под Двинском.
-Значит, Даугавпилс немцам не отдали?- ожил верховный.
-К сожалению, соседи отошли и оголили у Берзарина фланги. Ему придётся отступать. Я готовлю такой приказ для него- ответил Жуков.
-Вы лучше отдайте приказ его соседям о наступлении- и с этими непримиримыми словами Верховный повесил трубку.
-Без людей и боеприпасов наступать- это самоубийство! Но Горцу не докажешь- стукнул по столу кулаком Жуков и тут же опасливо глянул на приоткрывшуюся дверь.
ПРАЗДНИК В РЕЙХСКАНЦЕЛЯРИИ
В берлинской рейхсканцелярии двадцать девятого июня царила приподнятая праздничная атмосфера. Генералы наперебой поздравляли фюрера с успешным началом вторжения и взятием Минска. Фюрер картинно расхаживал по залу, заложив руку за отворот мундира, и старался не очень поддаваться охватившей его радости.
-Браухич, я доволен сухопутными войсками, но движение к Киеву надо ускорить. Клейст должен брать пример с фон Лееба и танкистов Гёпнера. Они уверенно движутся по Прибалтике иногда даже по пятьдесят-семьдесят километров в день, как во Франции, и скоро выйдут в Пскову. Через две недели он обещает взять Ленинград, который я сравняю с землёй, как через два месяца я взорву и затоплю Москву. Вы убедились, что план Барбаросса, который многие старые генералы посчитали авантюрой, осуществляется наяву, и мы обязательно выйдем на линию Архангельск-Волга-Баку до зимы. Учитывая слабую механизацию Красной Армии и плохую пропускную способность русских дорог, основой плана является прорыв обороны русских тремя почти равными по мощи группировками. Эти прорывы перерезают их рокадные артерии на большую глубину, а двигаться внутри разрезанных областей они не могут из-за отсутствия автомашин. Во всяком случае, тяжёлых грузовиков. А полуторатонки и даже трёхтонки их не спасут.
-Мой фюрер! Даже если бы у них были автомашины, мы бы не позволили им двигаться. У нас полное господство в воздухе! И мои лётчики гоняются сейчас даже за отдельными солдатами- напыщенно произнёс толстый, довольный собой маршал Геринг.
-Запретите им это немедленно, дорогой Герман! Это немыслимая трата горючего и боеприпасов. Пусть ищут офицеров, если им так уж неймётся. Без командиров армия это стадо баранов. И артиллерия, Герман, помните, что у русских теперь мало танков и самолётов, но у них лучшие в мире артиллеристы. Уничтожайте их в первую очередь. И прошу вас остаться после совещания- добавил фюрер.
Огромные дубовые двери раскрылись и генералы, поприветствовав фюрера, неспешно покинули кабинет. Гитлер подошёл к маршалу авиации и взял его под руку.
-Не удивляйтесь, Герман, тому, что я сейчас скажу. Я ныне подобен сказочному герою, который переехал замёрзшее озеро и, узнав об этом, умер от испуга. Дело в том, что я написал завещание сразу, как только наши войска перешли советскую границу и назначил вас моим душеприказчиком.
-Мой фюрер! Вы не верите в победу?- уязвлённо воскликнул маршал германской авиации, огромной колонной возвышаясь возле невысокого Гитлера.
-Верю и хочу верить! Но в России мы впервые начали не простую войну, а войну идеологическую,  и сопротивление русских будет нарастать с каждым днём. С каждым! Поймите это дорогой Герман. Их фанатизм ещё причинит нам много бед. Но наш разговор должен остаться в тайне. Вы меня понимаете?-и Адольф Гитлер крепко сжал локоть своего верного партайгеноссе.
АРЕСТ НЕМЕЦКОГО КОММУНИСТА
-Обершарфюрер Ганс Лемке явился по вашему приказанию, герр оберст-лейтенант-браво отрапортовал, щёлкнув каблуками плечистый широкоплечий унтер-офицер, войдя в кабинет начальника  политической полиции Штеттина.
Высокий худой подполковник в сером мышиного цвета мундире встал и подошёл к бравому полицейскому унтеру.
-Мне очень жаль тебя отпускать Лемке, но фюрер требует пополнить наши доблестные войска настоящими арийцами. Выбор пал на тебя.  Сегодня я подписал приказ о твоём производстве в звание офицера. Ты больше не унтер. У тебя за плечами подвиги во Франции, аресты коммунистов и сочувствующих, наведение порядка в лагере военнопленных, затем бесценный опыт боёв с партизанами и подпольщиками в Югославии, уничтожение евреев. Ты был достоин звания офицера ещё тогда, но ранение в самом начале подавления майского восстания сербов в Белграде лишило тебя многих наград. Надеюсь, за полтора месяца ты смог поправиться и готов служить дальше? На тебя пришёл запрос из твоей родной дивизии.
-Я был бы крайне счастлив служить под вашим началом и дальше, герр оберст-лейтенант, но призыв в дивизию «Полицай», в дивизию СС, стоит того, чтобы проситься на фронт- браво ответил Лемке.
-Я очень рад, что не ошибся в тебе- ответил его начальник. Но у меня одна просьба. Людей совсем не хватает. Нам надо арестовать семью тайного коммуниста и еврея. Это будет твоё последнее дело в рядах гестапо. Надеюсь, ты не откажешь мне в просьбе- улыбнулся полковник и пожал на прощание тяжёлую руку бывшего унтера.
-Шмитке, Хауссен, Вольф и Хайземанн! Быстро, за мной! - приказал новоиспечённый офицер Климке, стремительно ворвавшись в дежурку.
-Что за спешка? - заворчали сонные полицаи-гестаповцы.
-Едем на арест и обыск. Торговец тетрадями и бумагой- коммунист. Это моё последнее дело. Мне присвоено звание лейтенанта и я всех товарищей вечером веду в пивную. Завтра я уже еду на фронт в мою родную дивизию.
Группа Лемке выехала из ворот гестапо на двух машинах через десять минут. За окнами мчащихся с ветерком машин мелькали чистенькие городские кварталы Штеттина. Послеобеденная жара душила город и навевала сонную одурь.
-Парни, а ну-ка хором «Хорста Весселя»!-приказал Лемке и затянул первый куплет.
Подъехав к пятиэтажному дому из серого кирпича с большим бумажным магазином на первом этаже, гестаповцы проехали под арку во внутренний двор и, оставив шоферов сторожить машины, вошли в чистенький подъезд и стали подниматься на третий этаж. Они громко топали ногами, пугая обывателей. Сами они не боялись и чёрта, зато как чертей, обыватели Штеттина боялись их.
Дверь открыла испуганная женщина только после пятого звонка. Гестаповцы шумно ввалились в квартиру, где за обеденным столом съёжилась перепуганная семья.
-Что вы себе позволяете?- возмутился мужчина и упал с разбитой головой на чистый паркетный пол.
Под дикие крики и плач жены, дочери и кухарки гестаповцы попинали мужчину ногами и, устав избивать обеспамятившего человека, разошлись по комнатам, переворачивая всё вверх дном.
Найденные в обувных коробках коммунистические листовки привели полицаев в бешенство, и Лемке собственноручно начал избивать усаженного женщинами на стул мужчину.
-Отдохните, господин офицер. Сейчас товарищи добудут вам подарок- и с этими словами, один из гестаповцев повалил мужчину на пол и тяжёлым ударом каблука выбил у него из передней челюсти золотые зубы. Мужчина сплюнул их на пол вместе с кровью.
Гестаповец поднял самый крупный золотой зуб и, отерев его о скатерть, преподнёс начальнику.
-Положи его в нагрудный карман и осколок никогда не попадёт тебе в сердце. Золото сильнее стали- засмеялся он.
Закончив обыск, гестаповцы увели арестованных и оставили Лемке одного с молоденькой девушкой
-Не теряйся, начальник. На фронте тебе будет некогда этим заниматься- засмеялись они.
Лемке остался с прижавшейся к стене девушкой, смотревшей на него перепуганными глазами. Он почувствовал, как желание медленно овладевает им, и приказал ей идти за собой.
Девушка пошла за ним в спальню, едва переставляя ноги, и Лемке вдруг почувствовал над ней огромную власть. Он сорвал с неё одежду и, надавав тяжёлых оплеух, бросил на кровать. Она отползла в угол и перепуганным зверьком смотрела, как гестаповец раздевается, и, поймав за ногу, тащит её к себе. Девушка ослабла и покорилась. Лемке резко вошёл в неё, заставив закричать, и долго старался разрядить в неё своё возбуждение. Новоявленный офицер СС спокойно оделся и ушёл, бросив обнажённую девушку в полубесчувственном состоянии на кровати совершенно голой и настежь распахнув дверь квартиры.
-Завтра на фронт - подумал он весело, мечтая о солнечной Югославии, но действительность оказалась на много страшнее.
Лейтенанта СС  и полицая СД Ганса Лемке ждали грязные дороги и непроходимые болота Русского Севера.
МОЩНЫЙ ЗАМАХ ФОН КЛЕЙСТА
Худощавый аристократ генерал Клейст рвал и метал, вызывая откровенный испуг у своих подчинённых из оперативного отдела штаба его танковой группы.
-Гудериан летит по Прибалтике по шестьдесят километров в день и смеётся над нами. Мы, воюя в степи, топчемся на месте, а он мчится по болотам, как резвый конь.
-Позволю заметить господин генерал, что мы ещё не в степях, а пока в лесах Западной Украины. А Гудериан мчится, потому что в Прибалтийских республиках хорошие дороги и дружественное нам население. Я хотел бы посмотреть на него, когда он выйдет к Пскову…-смело заявил, блестя стёклышками пенсне, начальник оперативного отдела штаба танковой группы Клейста.
-Вольф! Вы великий провидец. Но мне от этого не легче. Фюрер уже объявил, что если я буду также ползти и дальше, то через два дня он поищет мне замену. Ты же нащупал огромный пятидесятикилометровый разрыв между русскими частями? Так работай, пока он не захлопнулся! Обсудите наши действия и вечером у меня должен быть план прорыва в районе Ровно-Луцк-Броды. Я до вечера буду в войсках - резко возразил генерал Клейст и вышел из просторной хаты на улицу. Успокоившись, генерал некоторое время постоял, глядя на небо, по которому сновали тёмные фигурки самолётов.
Советские краснозвёздные машины упрямо утюжили железнодорожную станцию, хотя только что потеряли последнюю пару истребителей прикрытия и, уходя врассыпную, отчаянно отбивались от наседающих «мессершмитов». Досмотрев, как немецкие лётчики зажали в огненные клещи первый советский самолёт из атакующей девятки бомбардировщиков, генерал сел в подъехавшую к нему машину. Бронетранспортёр охраны двинулся за ним следом.
Зелёные сады и белые хаты за плетнями покрывались пылью. Тихие украинские дороги испытали на себе ужасающий рёв моторов всей Европы. Гогочущие сытые солдаты ехали на открытых и закрытых огромных грузовиках германского, австрийского, чешского, польского, французского, итальянского производства, распевая задорные песни. Их обгоняли застеклённые штабные автобусы и машины с боеприпасами. По зеленеющим пшеничным полям новые грунтовые трассы прокладывали танковые колонны. Никто из немецких солдат не шёл пешком.
-А всё-таки здесь не Франция, мой генерал- вдруг обернулся к фон Клейсту его молодой адъютант.
-Ну почему же, дорогой Курт? Пока также жарко, как и летом в сороковом- чуть усмехнулся тонкими губами генерал.
-Я не о погоде. Во Франции надо было иногда больше часа ехать, чтобы увидеть на дороге пару трупов или воронки от снарядов. Помните американца из «Голоса Америки»? Уильям Ширер или Штрирер. Так вот он просто исстонался, пока я его сопровождал по вашему поручению вместе с нашими корреспондентами от доктора Геббельса. «А где есть война? А где есть убитый соулджер? Вон тот корпс  в конце дороги-это есть френч зольдат? Это есть война с Франция?»-передразнил адъютант своего прошлогоднего попутчика, вызвав вялую улыбку у своего мрачного командира.
-А здесь все дороги в воронках от бомб. Убитых навалом. И техники покарёженной кучи, нет просто груды- указал лейтенант на погибшую противотанковую батарею в стороне от дороги и ещё не убранный немецкий танк, видимо подбитый гранатой последним живым бойцом.
-Это им не поможет, Курт! Русские упрямы. Это общеизвестно. Но в современной войне нужно больше, чем упрямство. Нужны ещё и знания, и ум, и мастерство. И поэтому пленных здесь будет больше, чем убитых. Вон видишь вонючую колонну русских скотов?-презрительно заметил генерал, разглядывая дорогу и обочины, заполненные колоннами измученных красноармейцев.
-Отто! Сверни на обочину и прибавь газу. Я устал плестись в хвосте пылящей колонны. Нажми-ка с ветерком и разгони эту русскую сволочь- приказал генерал своему водителю.
СТАЛЬНОЙ  УРОЖАЙ
Черепанов и Лыкова из нового Танкопрома явно волновались, подъезжая к Тушинскому аэродрому на Песчаной. Татьяна Лыкова знала, что Тушинское поле это общеизвестная Ходынка, кровью испачкавшая царскую мантию последнего российского императора.
О чём она не преминула доложить своему важничающему начальнику, умудряясь при этом строить ему глазки.
-Никакой я тебе не Славик, а Станислав Иванович- заявил тот хмуро. Здесь кругом одни генералы ходят, а ты меня как мальчика величаешь.
-Славик, ну прости. Ты же знаешь, что я тебя жутко люблю- заявила голубоглазая курносая рыжеватая девушка с веснушками на лице.
-Отстань! Вон к нам идут! Веди себя официально или отправлю обратно. Тоже мне вызвалась. Поеду войну посмотреть- мрачно прогудел Станислав Черепанов, заставив на время притихнуть трещотку Лыкову.
На следующий день оружейник  Черепанов,  моторист Лыкова, металловед с ЗиСа Нина Никитина и конструкторы танков КВ из Ленинграда Хромов и Кауфман в самом подавленном состоянии осматривали и наши и немецкие танки на полях сражений и в дивизионных мастерских. Вид с самолёта ужаснул их, но разборка и ремонт покорёженных танков с извлечением из них обгоревших трупов танкистов полностью добили столичных инженеров.
-Ой, я не могу больше!- и бледная Таня Лыкова бросилась к стене колхозной МТС, в которой производилась починка пригодных машин и её стошнило.
Нина Никитина бледнела, зеленела лицом, но пока держалась. Механики с мрачными лицами только что вытащили из танка трупы танкистов россыпью, как мрачно шутили ремонтники. Головы, туловища и ноги лежали внутри отдельно. Видимо, танк подорвался на кумулятивном фугасе.
-Девчонок то поберегите, ироды! Вон, отпустите воздухом подышать. Оно с полей тоже мертвяком горелым тянет. А всё ж не как здесь в помещении-с укоризной пристал к Черепанову капитан-ремонтник по прозвищу «дядя Паша».
-Дядя Паша! Я и сам не злодей, понимаю. Но пусть смотрит. Она должна, как учёный предложить новые технологии закалки и разработать новые структуры сталей для всех броневых листов. Она обязана знать, к чему приведут нарушения технологии на практике, в бою, и полностью их исключить. И как я её отпущу?- сердито ответил бело-зелёный Черепанов, сам едва справляясь с обмороком.
-Эх, люди-человеки!- плюнул пожилой капитан и зашумел на солдат-ремонтников, торопя их снять лебёдками от трактора башню с обгорелого танка, поскольку возле ворот скрежетали моторами ещё два тягача с повреждёнными танками.
-Я никогда не думала, что наши танки будут собирать, как урожай с полей, тракторами и комбайнами - удивилась Нина, борясь с подступающей тошнотой.
Неожиданно подошедший сзади инженер-полковник живо подхватил её разговор.
-Здравствуйте, товарищи инженеры! Очень верное замечание, девушка… Простите, не знаю как вас звать величать?
Когда инженеры Танкопрома назвали себя, представился и моложавый полковник.
-Полковник Сосенков, я представляю Автобронетанковое управление. Мы тут с дядей Пашей как раз кумекаем над этим стальным урожаем. Надо изымать тракторы и бульдозеры у колхозников и строителей и цеплять к ним лебёдки. Вот только как башни снимать в поле и необорудованных талями сараях не знаем. Не подскажете, товарищи инженеры?
Лысоватый Кауфман хотел что-то сказать, но его опередила уверенная в себе круглая отличница Нина Никитина.
-Очень просто! Я видела в депо, как кантуют паровозные котлы у нас в Бирюлёво, под Москвой, если краны заняты. Да и у жениха в депо в Сокольниках трамваи также с рельс стягивали. Наварите на бульдозер нижнюю раму, обоприте на нее верхнюю , а на неё установите просто рельс с роликом. Если трос  лебёдки  пустить поверху через ролик, это та же таль. Только рамы варите надёжней из двухсотого двутавра и электроды подбирайте шестёрку минимум.
-Приятно познакомиться со столь знающими инженерами. Конечно, москвички?- усмехнулся Сосенков. Всё в точку! Мы с дядей Пашей тоже так замыслили.
Однако отсутствие запчастей сводило на нет всю работу ремонтников и Сосенков с командой дяди Паши, подорвав перед отступлением полсотни почти годных танков, просто взбесился.
-Поеду в Киев с вами, товарищи!- заявил он. Без Москвы мне этот вопрос не решить. Ни спецов, ни запчастей! Мы так танковые армии вдрызг раскассируем. Вдрызг!
Весёлые пейзажи за окном вагонов радовали сердца удручённых пассажиров недолго. Дороги, забитые беженцами в цветной цыганской, молдаванской, еврейской, украинской одежде и запылённые войсковые колонны часто проходили среди ещё не захороненных трупов, жертв немецких воздушных налётов. Один раз под авианалёт попал и поезд со спецкомиссией Танкопрома. 
И все пассажиры в панике попадали на пол. Но пара ястребков сумела отогнать пару немецких бомбардировщиков, а с прикрывающими их мессершмитами разгорелся настоящий воздушный бой. Ястребкам удалось сбить немецкие самолёты, но и ведущий пары тоже загорелся и через минуту пылающий самолёт превратился в клубок огня.
Недовольныйй отчаянными слезами девушек, Сосенков ушёл курить в тамбур. Его мучила только одна мысль, как научиться быстро восстанавливать танки? И поэтому, на следующий день он пробился в ЦК компартии Украины и переговорил со вторым секретарём украинской компартии Епишевым об организации ремонта танков на всех киевских заводах. Однако, занятый вопросами эвакуации заводов и учреждений, Епишев отказался его слушать.
-Какой капитальный ремонт бронетехники, полковник? Вы в своём уме? Всё будем эвакуировать, до последней жестянки-заявил он. Молотки и те увезём-заявил он. Врагу не достанется ничего.
Взбешённый Сосенков шумно зашёл в гостиничный номер Станислава Черепанова и попросил его связаться с Малышевым.
-Научи дурака Богу молиться - он весь лоб расшибёт- начал он свой горячий монолог с наркомом.
Нарком Танкопрома выслушал обоих представителей и тут же перезвонил Епишеву и Кирпоносу. А через час командующий фронтом  вызвал полковника Сосенкова к себе.
-Товарищ Сосенков!  При Автобронетанковом управлении РККА создаётся танкоремонтное управление. Ваша задача по поручению Малышева возглавить его. Немедленно отправляйтесь в Москву. Мой самолёт уже ждёт на полосе. Вылетаете вместе с комиссией Танкопрома. И обязательно зайдите в Генштаб за своими полномочиями. Малышев и его представитель очень лестно отзываются о вас, как о замечательном специалисте танкового ремонта. Танки на поле боя бросать больше нельзя. А то пробросаемся… до Урала!-мрачно заключил мощный генерал-полковник и пожал руку новоиспечённому главе нового управления.
ПРОЩАНИЕ С ЗАВОДОМ
В приёмной секретаря парткома металлургического завода «Серп и Молот», расположенного на шоссе Энтузиастов, толпились люди. Однако секретарша торопливо встала при появлении щуплого светловолосого инженера.
-Товарищ Иншанин! Где вы ходите? Срочно проходите. Товарищ Меерзон ждёт вас- слегка улыбнулась чопорная секретарша, робко вошедшему в приёмную секретаря парткома завода, невысокому светловолосому мужчине.
Он направился в кабинет секретаря парткома и вдруг заметил сидящих на стульях студенток московского института Сталей и Сплавов с Ленинского проспекта.
-Нина, если можно, я хотел бы с вами поговорить?- просительно обратился он к одной из девушек, худенькой русоволосой комсомолке в цветастом сатиновом платье.
-Товарищ Меерзон ждёт вас, товарищ!- сурово напомнила строгая секретарша в круглых очках и оробевший инженер неохотно пошёл к дверям секретаря парткома.
-Здравствуйте, товарищ Иншанин!- важно поднялся из-за стола видный высокомерный брюнет, по-барски пожимая руку моложавому светловолосому коренастому инженеру. Надеюсь, первый цех даст сегодня повышенную норму выплавки?
-Вчера не подкачали, а сегодня, думаю стали дадим даже больше, чем чугуна- робея ответил инженер, вставая со стула, на который он сел, повинуясь барскому жесту заводского комвожака.
Марк Самуилович Меерзон картинно прошёлся по кабинету и заложил руку за отворот фреча, явно подражая этим жестом Иосифу Сталину.
-Я, собственно говоря, вызвал вас по другому вопросу. Начальник первого цеха сегодня отозван из отпуска и вам надо будет сдать ему все дела. Партия  требует от нас призыва добровольцев из числа партийного актива. Вы сегодня после работы должны собрать весь партийно-комсомольский актив цеха и призвать своих коммунистов и комсомольцев  добровольно пойти на фронт. Вы сами, конечно, должны быть в первых рядах. Завтра можете на работу не выходить. Отберите человек пять коммунистов-комсомольцев  и отправляйтесь с вещами в военкомат. Мы широко оповестим заводчан-металлургов о вашем порыве. До июля осталось три дня. Надеюсь, что они станут переломными и наши коммунисты остановят и погонят врага назад в его мрачное логово-картинно закинул голову смелый партсекретарь.
Покрывшись, красными пятнами инженер Иван Алексеевич Иншанин невнятно пробормотал привычные слова о готовности выполнить любое задание партии и странно  попятившись, вышел за дверь кабинета с глухим шумом в ушах. В приёмной он выглядел, как рыба, вытащенная из воды, и девушки прыснули смехом над его нелепо-оглушённым видом. Медленно приходя в себя, он неловко подошёл к четверым знакомым девушкам-комсомолкам из родного института, в котором когда-то был комсоргом факультета.
-Нина, я всё-таки хотел бы с вами поговорить- неуверенно начал инженер, завидев девушку из Бирюлёва, с которой его неделю назад познакомил брат, работавший спасателем на Академических прудах.
Иван  то нерешительно приглаживал волосы на затылке, то потирал челюсть рукой, как будто мучаясь зубной болью. Но больше он не успел сказать ничего, потому что тяжёлая дверь широко раскрылась и в приёмную вышел сам партсекретарь. Высокий лысеющий на лбу брюнет с великолепной кудрявой шевелюрой уверенно подошёл к группе сидящих русоволосых девушек, поспешно вскочивших при его картинном появлении.
-А вот и наша надежда и опора! Наши замечательные институтские комсомолки! Пойдёмте ко мне девушки, я вас очень жду. А вы не стойте, Иншанин. Вы должны успеть сегодня очень многое. А с девушками я поговорю вместо вас- ядовито улыбнулся он и, приобняв, девушек за талии, повёл их к себе в кабинет.
Его белая гибкая рука нежно огладила станы сразу двух девушек и потом чуть опустилась на ягодицы русоволосой красавицы Нины. Парторг обернулся в дверях и презрительно посмотрел на инженера. Тот смешался и, вогнув голову в плечи, покинул кабинет своего партийного руководителя с тяжёлым сердцем и предательски влажно заблестевшими серыми глазами.
-Вот таких вот трусоватых людей приходится отправлять на фронт. Хороший работник, но не герой, сами видите. Но нам надо сделать из него героя и мы это сделаем- театрально развёл руками парторг завода перед студентками.
-Я было хотел ему поручить шефство над вами, но теперь мне придётся шефствовать самому- таинственно улыбнулся секретарь, глядя на потупившуюся Нину.
Поспешное внеочередное собрание коммунистов провели в красном уголке первого мартеновского цеха. Стены были завешаны плакатами, партийными коммунистическими призывами и портретами Сталина, а через постоянно распахивающуюся дверь входили или заглядывали люди в грязных спецовках, впуская в помещение запах гари и шум работающего цеха, шипение пара и искрящегося металла с гулом множества работающих вентиляторов. Смена успешно заканчивалась и завершался разлив металла в большие литейные формы.
Иван Алексеевич грустными глазами оглядел разнопёрое собрание, состоящее из закопчённых кепок сталеваров с синими откидными стёклышками на козырьках слегка расцвеченное красными и белыми косынками работниц и шлемами мастеров и объявил, придав своему голосу некоторую строгость.
-Внеочередное партсобрание предлагаю считать открытым. Кто против?! Никого! Тогда оглашаю повестку дня. Партия призывает коммунистов и комсомольцев на фронт для усиления партийной прослойки в действующей армии.
-А чего высказываться? Меня пиши- заявил высокий сутуловатый мужчина с орденом на груди. А то у меня трудовых награды две: медаль и орден, а боевых нет. Пойду добывать.
-Алексей Демьяныч, а не поздновато? Из тебя ж песок сыпется- схохмила смешливая круглолицая деваха, лузгая семечки на лавке позади ветерана завода.
-Ничего, что песок сыпется. Зато за мной танки не застрянут- отпарировал дядя Лёша под общий смех всего цехового собрания.
-Так дело не пойдёт. Филина, веди себя прилично. А то выгоню!- возмутился парторг и нарвался на отповедь разбитной девицы.
-А ты сам то, Ванечка, небось, не пойдёшь. Дядю Лёшу вперёд выставил и рад- завелась Филина под громкие смешки в зале.
-Ладно, товарищ Филина! Раз ты так ставишь вопрос, то я предлагаю обсудить его по-другому. В связи с уходом на фронт секретаря вашей цеховой парторганизации Ивана Иншанина на должность секретаря предлагаю избрать трудового орденоносца коммуниста с двадцать девятого года товарища Алексея Демьяновича Киселёва. А для усиления партячейки предлагаю кандидату в члены партии Елизавете Филиной кандидатский стаж сократить и избрать её вторым заместителем парторга цеха. У кого самоотводы!- неожидано собрался с духом скромный интеллигентный парторг и поставил вопрос на голосование.
Отказываться у ошеломлённых кандидатов не хватило духу и под смешки в зале их избрали новыми руководителями цеховых коммунистов.
-Ну, ты и жук, Ваня!- протолкнулась после собрания к бывшему парторгу рыжеволосая Елизавета Филина. Я можно сказать только из-за тебя в партию вступила, а ты от меня готов даже на фронт сбежать?
-Ничего, вернёмся с орденами. Гитлера возьмём в плен. И через два месяца вашу свадьбу сыграем- усмехнулся комсомолец-доброволец Антон Чесноков, тряхнув головой так, что защитное стекло опустилось и закрыло его весёлые зеленоватые глаза.
-На Украину сначала съезди!-хитро усмехнулась хохотушка Лизавета, сплёвывая в ладонь шелуху семечек.
-Это ещё зачем?- не понял Антон, сделав недоумённое лицо.
-А поговорку выучить «грозилось теляты волка зъисты, да лежат у поли косты чисты»- улыбнулась Лизавета своей зажигательной улыбкой.
Моложавый парторг цеха строго посмотрел на весёлую молодёжь и, не скрывая своего расстроенного вида, сказал немного удручённо.
-Гитлера обязательно возьмём в плен, это Антон правильно говорит. Но быстро сладить не получится, поэтому добровольцам не забывать с собой тёплое бельё и носки шерстяные в вещмешок. А теперь коммунисты и комсомольцы Чесноков, Власов, Перфильев, Махмутдинов, Печерский прошу написать заявления на расчёт и срочно получить деньги в кассе завода.
-Подожди, Иван!- остановил бывшего парторга старый сталевар дядя Лёша. Пойдём я тебе на память кое-что дам. На войне обязательно пригодится.
Он подвёл инженера к разливочнуму лотку с бегущим по нему огненным ручьём стали и большим ведром с водой поймал разлетающиеся при разливе искры. Затем он вынул одну из них, похожую на неровную серую горошину.
-Держи, Ваня. Это капля стали. Носи в ладанке или нагрудном кармане. Она тебе удачу принесёт. От пули и снаряда может не защитит, но смерти не опасайся, не погибнешь! -обнял Ивана на прощание новый парторг.
ПРОВОДЫ НА ФРОНТ
Возвращаясь с работы, Иван почему то остро захотел пройти по другой стороне улицы Горького. Он вышел из метро Маяковская и прошёл мимо театров Ермоловой, Немировича-Данченко, музея Революции с двумя задранными в небо гаубицами, и, дойдя до Большой Бронной, перешёл на свою сторону к кинотеатру Центральный мимо строго милиционера в белой одежде, старательно, с испариной на лбу, управлявшего усилившимся уличным движением. Однако инженеру вдруг остро захотелось попрощаться с Пушкиным, и он пересёк улицу, пропустив пару подвод и грузовиков. Он постоял возле памятника поэту и, пройдя вдоль весело с плеском работающего фонтана, снова пересёк улицу, обратив на себя внимание военного патруля возле издательства «Известия». Командир и два патрульных двинулись к нему сквозь редкие цепочки торопливых прохожих.
-Вы не заблудились, гражданин? Почему ходим кругами?- сухо спросил политрук с двумя кубарями на петлицах.
-Я здесь живу, товарищ политрук- суховато ответил Иван, оторванный от своих невесёлых размышлений.
-Предъявите ваши документы- недовольно сказал политрук, сверля Ивана строгими настороженными глазами.
Однако появление военного билета с заложенной в него военкоматовской повесткой из кармана на вид вроде штатского человека заметно смягчило сурового политрука.
-Желаю удачи, лейтенант!- чуть улыбнулся политрук и повёл патруль дальше.
Вечером Иван Иншанин грустно сидел за круглым столом в своей двадцатиметровке на Пушкинской площади. Его дом стоял слева от сквера между издательством «Известия» и кинотеатром «Центральный» и из его окна любимый поэт не был виден.
-Не горюй, Ванечка. Я тебя у красноармейцев отмолила в восемнадцатом и у немцев отмолю- сурово брякнула на стол сковородку с жареной картошкой и котлетами, рано состарившаяся от невзгод, сухонькая шестидесятилетняя женщина.
-Эх, маманя, я не немцев боюсь, я боюсь вас без внуков оставить. Мне уж тридцать восемь, а всё без семьи. Горько и обидно- заговорил расстроенный инженер-литейщик.
-Зато ты как сестер и братьев поднял, Ванюша! И пристроил в самой Москве. А без тебя мы бы точно все в Сибирь загремели, как раскулаченные и бесприютные- вздохнула мать, вытирая заслезившиеся глаза. Лешка с Наташей вон на Сретенке, тоже хорошо устроились. И Полюшка работает. А Митя техникум закончил торговый. И Нинушка, племянница твоя, ранее под столом спала, а ныне уж замуж выскочила удачно. За москвича.
-Своих детей хочется, мать- грустно сказал Иван и налил из початой бутылки водки, настоенной на лимонных корках,  ещё по рюмке себе и матери.
-Вернешься с этой проклятой войны и будут у тебя свои дети. Не убивайся!- обхватила его голову мать и прижала к груди, нежно целуя в затылок. А с немецким языком может при штабе тебя где-нибудь пристроят. Надейся, Ванечка, без надежды, какая ж это жизнь? Помнишь, как Януш при прощании сказал?  Учи сказал, Ваня, немецкий язык дальше! Придёт время, он тебе жизнь спасёт. Глядишь и вправду, так и случится. Дай-то бог!
Иван отчётливо помнил тот февральский день восемнадатого года, когда мать за занавеской с торопливыми вздохами насыщала  страстное желание своего венгерского любовника. Затяжному трёхлетнему роману военнопленного работника и красивой вдовы с семью детьми подходил закономерный и неизбежный конец. Пятнадцатилетний Иван не спал и, лёжа на печке с открытыми глазами ждал, когда же взрослые угомоняться. Он цыкнул на маленькую Полинку, захотевшую слезть с печи и пойти к матери.
Февральский день едва забрезжил, а высоченный красавец-вольноопределяющийся Януш уже стоял в сенях одетый в шинель и высокие рыжеватые немецкие яловые сапоги.
-Прощай Иван и не поминай лихом! - с небольшим акцентом заговорил он по-русски, пожимая руку босоногому низкорослому Ивану. Я хочу присоединиться к восстанию белочехов, не потому что ненавижу красных, хотя мне, сыну венгерского помещика, они совсем не братья. Но я просто хочу выбраться из России на родину, а другого пути не вижу. Прощай, и вот что, не бросай учить немецкий, пригодиться. А может даже, он спасёт тебе жизнь. А я пойду до Тулы, благо дорогу знаю, не раз ведь зерно с тобой и вашими родичами на телегах возил. Это тебе мой перочинный нож, держи на память. Прощайте!
Вечером дом разбудил грохот прикладов. Мать с испугом открыла дверь и попятилась назад от пятерых вооружённых людей, возглавляемых чернявым человеком в короткой чёрной кожанке и в кепке. На ремне у него болтался длинноствольный кольт. Елизавета Александровна долго плакала и отнекивалась, но когда чернявый носатый начальник в кожанке закричал на неё, а Ивана поставили к стенке и приставили винтовку ко лбу, она упала на колени и, причитая, призналась, что её работник Януш Гирш ушёл к белочехам.
Неожиданный громкий топот ног в коридоре за дверью отвлёк Ивана от тягостных и мрачных  воспоминаний далёкой юности. В дверь громко постучали и она тут же открылась.
-Ой, тут уже без нас пьют, а мы идём, не торопимся. Думаем, без нас не начнут, а тут пьянка вовсю- нарочито весело закричала Пелагея, но, встретив укоризненный взгляд матери, бросилась обнимать Ивана, обмочив его щёки мгновенными слезами.
На пороге комнаты смущённо топтались Алексей с гармонью и женой Наташей под руку, а позади мелькала голова увешанного сумками самого младшего брата спасателя-водника Мити, наконец-то поступившего в вечерний торговый техникум.
Гости разулись и неторопливо подошли к столу, выгружая обычную застольную снедь. За тремя бутылками водки последовала селедка, вареная колбаса и сало, соленые огурцы и квашенная капуста на клюкве. И после торопливой суеты женщин стол скоро стал ломиться от закуски, напоминая праздничный. Мужчины поднялись из-за стола и пошли мыть руки. Длинный четырёхметровый умывальник лепился вдоль стены прямо напротив комнаты Ивана. Лёша занял очередь в туалет за тремя соседками, недовольными приходом посторонних. Но, когда они узнали, что их соседа провожают в действующую армию, пропустили братьев в туалет без очереди.
-Вот так… всё для фронта -всё для победы!- засмеялся младший брат Митя, выходя из уборной и весело ополаскивая руки.
Выпив обязательные тосты за Красную Армию, за победу и за Сталина, гости подняли тост за возвращение брата домой. Лихо развернулась гармонь Алексея и двадцатиметровую комнату  коммуналки на Пушкинской площади огласили звуки «Катюши». А за ней последовала песни «На границе тучи ходят хмуро» и «Броня крепка и танки наши быстры», « Нам разум дал стальные руки крылья». А заканчивали гости спевку под развеселую «Пойдем Дуня во лесок». Иван сам потянул руки к гармони и заиграл свой любимый вальс «На сопках Маньчжурии».
Мать оставила гостей и слегка повеселевшего подвыпившего Ивана и прошла на кухню, чтобы  поджарить картошки с салом и яичницей. Кухня, как и комната Ивана, была почти двадцатиметровой с пятнадцатью примусами на разномастных столах под ними, по числу семейных комнат в квартире. Столы были накрыты разноцветными новенькими клеёнками. Окно было над высокой чугунной батареей и смотрело на старую арку и боковую стену кинотеатра «Центральный», не позволяя жильцам повседневно глазеть на  памятник самому знаменитому российскому поэту.
-Весело у вас! -завистливо проговорила высокая худая мрачноватая соседка Надя, опрятная женщина лет сорока. Только вот непонятно мне, кто там у вас на роль Дуни предназначен?
-Отстань, Надя, не береди душу. И так тошнехонько. Сына на фронт забирают- пробормотала Елизавета Александровна, вытирая глаза концами белого платка.
-Тетя Лиза, а кого забирают-то, Алексея или Митю?- спросила Надежда, тревожно глядя на опечаленную пожилую соседку.
-Какое там! Ванечку у меня забирают!- неожиданно всплакнула мать Ивана.
Надежда торопливо засуетилась, унимая невольную дрожь в руках.
-Да как же так? Он же металлург-литейщик. У него бронь должна быть- испугалась Надя, дрожащими руками закуривая папироску и машинально приоткрывая высокое окно.
-Не знаю я ничего. Партийный набор идёт сейчас и моему старшенькому приказали быть застрельщиком на заводе- заливалась тихими слезами Лизавета Александровна.
-Тетя Лиза, я сейчас тоже приду. Не прогоните?- умоляюще попросила стеснительная Надежда.
-Надь, ты же знаешь. Не любит он тебя. Не сладилось у вас, ну и забудь ты его- вздохнула мать Ивана, промокая глаза.
-Забуду, если хочешь. Только одну то ночь он мне не откажет. Тем более перед уходом на фронт- робко настаивала соседка.
-Стыдись, Надя, ты же мужняя жена- поджала губы Иванова мать.
-А где он муженек то, корреспондент фигов? Опять катается где-то, провинциальных красоток охмуряет, да врагов народа разоблачает. Хотя сам то он и есть главный враг всего русского народа... Ну да вы понимаете. А я хоть Ванечку вашего провожу, как положено. Не мешай мне, тетя Лиза. Ну что тебе стоит? Ты же знаешь, что я за Наума от отчаяния вышла. Иначе бы чекисты сослали или давно  расстреляли меня за буржуйское происхождение, как и моих братьев и сестру- неожиданно всплакнула Надя..
-Ну, так одевайся иди! Да прихвати чего-нибудь к чаю, а то мы про него совсем забыли. Ни конфет, ни баранок! -объявила Лизавета Александровна, помешивая картошку и с сомнением поглядела на тощую грудь бывшей знатной и красивой дворянки, но та плотно запахнула халат и, уже думая о своем, торопливо ушла переодеваться.
Надежда скромно присела за общий стол под нетрезвые выкрики и ухмылки Ваниных братьев. Однако время было позднее и зажигательная песня « Как родная меня мать провожала!», сопровождаемая общей пляской с притопом и прихлопом, вызвала гневный стук в стену, почти незамеченный весёлой компанией. Соседка из крайней квартиры, венгерка из радиокомитета, возмущённо заговорила с сильным акцентом.
-Угомонитесь, пожалуйста, товарищи! Я детей не могу уложить!- попросила она, волнуясь и запахивая халат на голой груди.
Ей пообещали прекратить танцы через пять минут, но они продолжались дольше, до тех пор, пока на пороге комнаты не нарисовалась тощая интеллигентная фигура коменданта дома культуры работников редакции «Известия».
-Товарищи, ну сколько можно, так плясать? У нас же в клубе всё слышно. Вы мне репетицию срываете. Нам на фронт надо наших журналистов достойно проводить.
И тогда Надежда встала и, поставив на патефон пластинку вальса «Дунайские волны», пригласила Ивана на белый танец. После нескольких вальсов гости успокоились и начали расходиться. Иван, с подхватившей его под руку Надеждой, пошёл всех  провожать и они распрощались на углу улицы Горького, у лотка с мороженым. Когда пара возвращаясь, прошла под арку в свой двор, Надежда в отчаянии прильнула к своему бывшему ухажору.
-Пойдем ко мне, Ваня. Мать там одна приберется. Пойдём, может хоть память о тебе останется. Ой, господи Ванечка! Не слушай меня. Я чёрт знает, что несу! Одно слово, дурра-баба!
-Надо говорить, шут знает что!- сердито оборвал подругу Иван, но, поднявшись по обшарпанной лестнице, послушно пошёл в её комнату мимо своей двери.
НОЧЬ НАДЕЖДЫ
После торопливого насыщения краденной любовью, Иван приподнялся на локте и достав из пиджака, висящего на витой спинке явно конфискованного у буржуев стула папиросы, неторопливо закурил. Надежда тоже встала и, ничем не прикрывая худого тела и удлиннёных ягодиц, неспешно подошла к окну и приоткрыла форточку. Затем она вернулась к кровати и долгим взглядом смотрела, как неторопливо курит Иван. Он оторвал взгляд от огонька папиросы, нежно тлеющего в темноте и озаряющего его руки и низ живота Нади.
-Она хочет ещё раз- лениво подумал он, спокойно докуривая сигарету и огладив рукой её тонкие бёдра.
Надежда тревожно глянула на него и отошла к окну, разглядывая в темноте памятник Пушкину.  Машин было мало. Они шли на пониженной скорости, подсвечивая дорогу тусклыми габаритными огнями. Но небо было светлым, и Пушкин со склонённой головой выделялся на площади тёмной громадой.
-Погиб поэт -невольник чести,
Пал оклеветанный молвой…ох!
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой-ах!
Договорила Надежда шёпотом, наклоняясь к очень низкому подоконнику и ставя на него свои локти. Она чуть присела, чтобы её низкорослый любовник мог поглубже проникнуть в неё.
-С свинцом в п…е и жаждой мести- будет точнее -задышал Иван в её русый затылок и, ощутив тепло её волос, зарылся в них носом.
-Да, я так мщу и что? Хоть на такую месть имеет право бывшая русская дворянка?- задышала Надя чаще, почувствовав, как Иван сгрёб в кулак её волосы на затылке.
-Ставшая подстилкой еврейского комиссара- тяжело пыхнул её разгорячённый любовник, ощутивший её влажное нутро.
-Ты сам виноват. Мог бы ходить каждый день- простонала Надежда, ощущая его злость на своих тонких бёдрах, стиснутых его руками.
Через несколько минут они снова лежали в постели и думали каждый о своём. Уставший Иван неторопливо проваливался в сон, вспоминая их первую нечаянную встречу.
Он приехал в Москву марте двадцать четвёртого года. Курский вокзал был заполнен такими же, как и он, восемнадцатилетними пареньками и бородатыми мужиками с чайниками, топорами, пилами и узлами. Было много военных и баб-мешочниц. Он растерянно бродил по шумному вокзалу, завороженный выкриками, окликами, пыхтением паровозов и постепенно в его душе созрела решимость.
Расспрашивая людей в железнодорожной форме, он добрался до депо и нашёл там какого-то небольшого начальника.
-Работать хочу, товарищ начальник- взмолился он. Чинить паровозы и вагоны, в общем, на любую работу.
-Мелковат больно. Шестнадцати ещё нет, наверное- усомнился пожилой усатый мужчина в помятой железнодорожной форме, мельком взглянув на мелковатого паренька.
-Я-мелкий, но крепкий. Безотцовщина. Телеги с зерном с десяти лет сам разгружаю. И восемнадцать мне уже есть- торопливо ответил Иван.
-Где тут работу можно найти?- раздался бодрый голос за его спиной и бойкий паренёк в железнодорожной фуражке и в потёртой брезентовой куртке полувоенного покроя протиснулся в конторку начальника за его спиной.
-А ты что же, настоящий железнодорожник?- удивился усатый начальник, сильно закашлявшись.
-Училище в Усть-Сысойске начинал, в Великих Луках заканчивал. Вот бумаги. Помощник машиниста- гордо проговорил паренёк, поглядывая на поникшего Ивана.
-Малышев Вячеслав Александрович. Бумаги в порядке. К себе не возьму, некуда. А записку в другое депо дам, к знакомцу своему. Ему бойкие и толковые ребята нужны- проговорил морщинистый старик, сворачивая козью ножку. А ты, молодец, не стой. Мест нет. Иди по городу погуляй. Почитай объявления.
Иван медленно побрёл из депо через пути, ощущая острое одиночество в огромной столице и пугаясь гудков маневровых паровозов. Вячеслав Малышев догнал его и хлопнул рукой по плечу.
-Куда ж ты через пути прёшься, дерёвня? Жизнь надоела? Тут маневровые гоняют. Раздавят в миг. Пошли за мной.
Выйдя на вокзальную площадь, парни разговорились, и Вячеслав проникся Ивановой бедой.
-Хреново твоё дело. Родных и знакомых нет. Ночевать негде. На работу не берут. Вот что. Меня один дядька в поезде в вагонный парк сманивал в Сокольники, трамваи водить. Ну, я-то уже без пяти минут машинист. Да и в Баумановское училище поступать собираюсь. А тебе как раз будет. Сходи. Да держись поуверенней. А то ты какой-то виноватый что ли, или варёный. Соберись. Гляди соколом. А лучше орлом! Понял?
Пройдясь вдоль лавок нэпманов с крикливыми бородатыми продавцами и разбитными бабами, парни были остановлены густым запахом бубликов и чая и, не сговариваясь, завернули в вокзальную чайную. Новый приятель Ивана Иншанина был похуже одет, но явно по-моднее, и походил на уверенного, знающего себе цену мастерового железнодорожного депо. Они уже обменивались впечатлениями о столице и снова начали рассуждать о работе, когда за соседний стол сели трое, смахнув рукавами крошки с грязной клеёнки.
Один из двух парней походил на беспризорника-переростка, но уже опытного и, явно, прибарахлившегося крадеными вещами не по размеру, но добротными. Второй парень был высок, черняв, походил на цыгана, и одет был скорее, как нэпман средней руки, чем как уголовник. Третьим звеном этой живописной тройки была высокая худенькая миловидная девушка с лисьей мордочкой и испуганными влажными глазами.
-Ты чего в своих гимназиях языком болтать не научилась? Клиента надо уговаривать. Ублажать. Обещать. Мы на кой хрен тебя из Вологды сюда тащили. А то сдадим в Чека и вся недолга. Пусть московские доделают то, что вологодские недоделали- ухмыльнулся цыган и тыльной стороной ладони ударил девушку по губам, так что из мелкой трещинки выступила кровь.
Девушка поспешно вскочила и нервно прошла мимо столика новоявленных приятелей. Но затем резко развернулась и присела к ним за стол.
-Молодые люди не угостите даму чаем, а то так пить хочется, что переспать не с кем- нагло заявила вокзальная дешёвка, но глаза у неё были испуганными и губы выдавали внутреннюю дрожь.
-Вали откуда пришла, шалава! Венера сегодня не в нашем созвездии- грубо процедил Малышев и девушка тут же ткнулась в стол от крепкого подзатыльника, сбившего её поношенную шляпку набок.
-Ты куда плюхаешься, дура?- грозно прошипел разозлённый цыган. Не видишь, что это щенки и у них две копейки за душой? Вон в том углу лавочники сидят, вали туда.
-Сам ты, щенок! А ну вали отсюда, пока цел, нэпманская рожа- вскочил резкий Алексей, но Ваня остановил его, цапнув за рукав, увидев, что у бандитов из рукавов блеснули длинные ножи.
-Стойте, парни! Деньги у меня есть. Я возьму её на ночь- умоляюще взглянул Иван на бандитов.
-Тогда покажи деньги. Знай, мы обману не потерпим. Поставим враз на ножички- потребовал старший и Ивану на глазах у всей чайной, пришлось лезть за пазуху и доставать заветный узелок с деньгами.
-Ваня! Ну, ты и олух царя небесного- воскликнул его новый знакомый. Всё, бывай, я пошёл! Если тебя сегодня не прирежут, приходи в депо, вот по этому адресу. Захочешь меня найти, найдёшь.
Но, развернувшись в дверях, Алексей всё-таки дождался, пока Иван с девушкой выйдут из трактира. Он крайне  злобно посмотрел на бандюков, которые сплюнули на булыжную мостовую и, одновременно растерев плевки,  картинно удалились, оглядев свою маруху грозными взглядами. Девушка поспешно подхватила за руку Ивана и потянула за собой.
-Брось её, Вань! Она, небось, из дворянок, паскуда, а ты рискуешь из-за неё сесть на нож- окликнул Ивана его новый знакомец.
-Авось как-нибудь обойдётся- неуверенно ответил Иван. А она на сестру мою похожа. На двоюродную.
-Я, правда, похожа на вашу сестру, господин?- обрадовалась испуганная девушка, легонько таща Ивана за собой.
-Очень. На двоюродную. Только умерла она в прошлом году- вздохнул Иван и увидел, что у девушки заслезились глаза.
-А мою сестру убили. И братьев…-тихо добавила она, быстрым движением вытирая слёзы.
Успокоившись, Наденька, как звали тощую подружку Ивана, объяснила ему куда они идут, и вскоре привела в грязный переулок возле Таганской площади, к облупившемуся трёхэтажному дому на Верхней Радищевской улице, на первом этаже которого жила какая то сердитая старуха.
-Нам комнату на ночь, Мариэтта Константиновна, можно?- робко попросила молоденькая проститутка.
-Хорошо, заходите. Но, ты знаешь, деньги вперёд!- и получив от Ивана требуемую сумму, довольно отошла от двери, впуская постояльцев в небольшую неприбранную квартиру и толкнула дверь в полупустую комнату со стулом и железной кроватью.
-Я пойду воду поставлю. А ты потом хорошенько подмой и его и себя. Заразы мне тут только не хватало- проворчала старуха, ущипнув девушку за маленькую тугую грудь.
Наденька испуганными движениями раздела Ивана и сходила к хозяйке за водой. Когда процедура мытья была закончена, она торопливо протёрла влажным полотенцем и себя. Они долго лежали молча в постели, пока Наденька не взяла дело в свои руки и огладив тело Ивана, не скинула с него одеяло.
Отдав наутро половину всех своих денег, Иван договорился с хозяйкой о повторном ночлеге и пошёл искать работу. В Сокольниках ему неожиданно повезло. Его прогнал начальник трамвайного парка и он грустно сел на завалинку возле трамвайного депо и, выпив немного матушкиного киселя, съел дорожный пирожок с капустой. На запах пирожков подошли два странных типа в лётных кожаных шлемах и Иван поделился с ними оставшимся пирожком и киселём.
-Не-а, третий оставь себе. Последнее и цыган не отнимает- весело разломил пирожок один из них.
Рабочие присели возле Ивана и уговорили половину двухлитровой бутыли. Заметив любопытство Ивана по поводу их шлемов, новые знакомцы рассказали ему, что они лётчики и летали сначала за белых, а потом за красных,  в воздушной разведке. Когда Иван рассказал, что приехал учиться строить самолёты из-под Тулы, потому что он видел у себя над Красивой Мечей полёты на «фарманах» в тысяча девятьсот четырнадцатом году перед войной, оба бывших пилота встали и раскланялись. Так Иван познакомился с подпоручиками Сметаниным и Ярославцевым.
Новые друзья близко к сердцу приняли его беды и вскоре Иван уже крутил гайки с ними на пару. А в конце дня Владислав Сметанин принёс ему талоны в столовую и направление в общежитие. Почти счастливый Иван полетел на Курский вокзал и, потолкавшись среди людей и огромного количества подвод с берёзовыми поленьями, наконец, нашёл дрожащую девушку-проститутку. Под глазом у неё расцветал всеми цветами радуги огромный синяк.
-Это цыган мне отвесил за то, что я тебя не обокрала и мало принесла-всхлипнула она жалостно.
-Я устроился на работу. Бери остальные деньги, и пойдём к Матильде-пожалел он девушку.
-Она не Матильда, а Мариэтта. А потом я с тобой не могу. Меня утром имела вся кодла. Я не хочу после них с тобой. Ты добрый и хороший!- всхлипнула молоденькая проститутка…
Но Иван уговорил девушку и, отдав ей все деньги, провёл с ней ночь у старухи-актрисы.
Еще через три месяца Иван вступил в комсомол и тут же записался в военизированный комсомольский отряд. На его счету уже было десять пойманных беспризорников, но Цыгана ему поймать не удавалось. Но вдруг  ему повезло и чекисты запросили помощи у комсомольцев-трамвайщиков для большого «шмона» на вокзалах.
Иван получил на время облавы маленький дамский бульдог с шестью патронами и полез с новыми приятелями по привокзальным подвалам. Нарвавшись на Цыгана обозлённый на него Иван, не раздумывая, выстрелил, но промахнулся. Дружки Цыгана трусливо убежали, но он смело бросился на Ивана с ножом. Едва увернувшись, Иван почувствовал, как что-то обожгло ему руку и выстрелил второй раз. На этот раз он ранил Цыгана в бок и тот сполз по стене подвала, оставив на ней кровавый след. Подбежавшие чекисты погнались за убежавшими бандитами, а товарищи по отряду перевязали ему руку. Цыган потерял много крови и его затрясло мелкой дрожью с лихорадочным клацанием зубов. Иван сжалился над ним и попросил чекистов отвезти бандита в тюремный лазарет.
Через день вечером после работы комиссар их комсомольского отряда поздравил его с задержанием опасного бандита и вручил ему пистолет-бульдог с именной надписью, в качестве подарка от чекистов.
А на следующий вечер после получения «бульдога» Иван нашёл Наденьку и, переодев её в общежитии в лохмотья, сдал в детприёмник своим знакомцам, как девочку-пятнадцатилетку. Чекисты немного посомневались, но не стали отказывать герою дня и приняли девушку в старшую группу, под поручительство Ивана.
ПРОВОДЫ В ВОЕНКОМАТ
Утром двадцать девятого июня провожала старшего сына в военкомат одна мать, потому что братья и сестры, да и соседка Надя  убежали на заводы, работавшие уже в режиме военного времени. За опоздание на минуту грозил тюремный срок. Иван взял сидор с тёплыми вещами и баранками,  и, затягивая  горловину на узел,  бросил за плечо, а на другое повесил подаренную братом гармонь.
Выйдя из подъезда во двор,  он снял кепку и поклонился маленькому московскому дворику на все четыре стороны. И  арке, выходящей на Пушкинскую площадь, и кинотеатру «Центральный», выглядывающему из-за высокой кирпичной стены во двор дома, оставшегося от пристроек к знаменитому до революции «фамусовскому» дому, по комнатам которого бродил поэт Грибоедов, и двери родного подъезда, и входу в музыкальную школу, что виднелась в глубине двора под второй аркой, ведущей к зданию издательства «Правда». Потом он достал самодельный перочинный нож и осторожно отколупнул кусочек свежей жёлтой штукатурки с угла арки.
-Да зачем она тебе, эта штукатурка, Ванюша?- спросила мать, увидев, что он заворачивает её в клочок газеты и убирает во внутренний карман старого чуть великоватого пиджака.
-А я потом в ладанку с нашей тульской землицей положу и с кусочком стали с родного завода. Может они меня втроём и уберегут. Щепотка родной тульской земли, кусочек стали с завода и кусочек штукатурки родного дома. Всё крепче так будет и надёжней- ответил Иван, хмурясь и убрав в вещмешок свёрток, глубоко надвинул кепку на лоб.
И они торопливо пошли по Пушкинскому скверу в сторону Петровского бульвара. Фонтан ещё лил жидкие струи в красивый просторный бассейн, и она вяло стекала робкими струями вниз по изящным каменным чашам. А великий поэт задумчиво нагнув голову, отвернулся от этого московского великолепия, будто вспоминая о бахчисарайском фонтане, о фонтане бесконечных русских слёз.
-Я читал, что фонтан завтра отключат- печально вздохнул грустный инженер, но мать ничего не ответила, а только отрицательно покачала головой, не желая сожалеть о такой малости, не идущей ни в какое сравнение с её личным совершенно неподъёмным горем.
Военкомат находился недалеко от Петровского бульвара, развесившего веселую зеленую листву клёнов, лип и ясеней над головами прохожих. Среди деревьев слышались громкие команды и зенитчики торопливо устанавливали свои орудия.
- Свят, свят свят! Неужто немчура нас бомбить будет? Да не беги ты так, Ванюша! Чай успеют твои командиры- крестилась мать на все церковные купола храмов и на улице Чехова, бывшей Малой Дмитровке и в конце Петровского бульвара, ближе к Сретенке.
-Мать, за опоздание по законам военного времени трибунал. Тем более, что я сам с позапрошлого года лейтенант запаса- и они уже вместе заторопились к длинным столам в переулке рядом с военкоматом, за которыми сидели трое суровых военных.
Военком знал о запрете отправлять инженеров, но у него был приказ о срочном наборе артиллеристов. Он недовольно отложил военную книжку Ивана в сторону и повернулся к заместителю.
-Чирков! Иди запроси дополнительные инструкции! Чёрт его знает, чего с ними делать? Как партийного его требуют брать, как литейщика-ни в коем случае. Короче- бардак! Давай в общий строй, лейтенант! Ладно, потом разберёмся- кивнул он мрачно и взглянул на Иванова напарника, подбежавшего в последний момент.
-Ефрейтор со мной! Опытный коновод- опередил Иван недовольство военкома, опять увидевшего пометку литейщик в личном деле призывника-добровольца Антона Чеснокова.
А ещё через полчаса Иван торопливо выскочил из строя, поцеловал мать и маршевая колонна новобранцев под мерное «раз-раз! раз-два-три…подтянись!» весёлого артиллерийского капитана пешком зашагала на вокзал.

ПСКОВСКАЯ РАЗГРУЗКА
Псков встретил дивизионные эшелоны сто одиннадцатой стрелковой дивизии неласково. Их задержали на узловой станции в трёх километрах от города и приказали разгружаться. Толпы людей сновали между путями и искали свои вагоны. Одни эшелоны разгружались, другие загружались. Войсковое оцепление явно не справлялось со своими обязанностями. Артиллеристам пришлось выставлять собственное оцепление вокруг четырёх своих эшелонов. К командиру пятьсот шестьдесят первого гаубично-артиллерийского полка властному крепышу майору Кузнецову привели коменданта станции.
-Майор, как хочешь, у тебя на разгрузку полчаса. Твой эшелон уходит с оборудованием номерных заводов. И ты же им должен помочь в погрузке. У них своих людей не хватает. Дай хоть роту?- с ходу запросил вспотевший краснолицый комендант, не успев отдышаться.
-Вы с ума сошли, товарищ комендант? У меня боевая часть и я после разгрузки спешным маршем должен двигаться на фронт. Я уже сегодня там должен быть, а ваше начальство железнодорожное выбросило меня в полусотне километров от передовой. Мне ещё по жаре суток двое топать-мрачно загудел на коменданта станции сердитый майор-артиллерист.
-А чего торопиться, когда фронт уже рядом... А днём раньше туда попадёшь или днём позже, без разницы. Дивизии пропадают, а ты из-за полка волнуешься. Поверь, если ты не дойдёшь до фронта, то фронт-то всё одно придёт к тебе-смешком попытался возразить комендант.
Не успел комендант договорить эти слова, как завыл сигнал воздушной тревоги и через минуту над мятущимися толпами людей пронеслись два штурмовика «фокке-вульф-190». На вокзале загремели разрывы. Однако повторить атаку гитлеровские лётчики не смогли, зажатые в клещи двумя парами истребителей И-15. Быстро сбив один бомбардировщик и с боем отогнав второй, «ястребки» бросились за ним в погоню. Но,  потеряв один самолёт, вонзившийся в землю совсем рядом с ранее сбитым немецким, сразу же прекратили опасное преследование.
Поняв, что смертельно уставший от вселенского кавардака комендант по своему прав, Кузнецов приказал выгружаться, выводить лошадей и назначил через посыльных встречу своим дивизионам в двух километрах южнее станции. Посмотрев, как осторожно выводят лошадей из вагонов в батарее старшего лейтенанта Иншакова и вываживают их, чтобы не запалились на марше, Кузнецов подозвал к себе одышливого пожилого командира этого дивизиона капитана Зубарева.
-Зубарев! Своих всех предупреди, чтобы равнялись на батарею Иншакова. И сам пройди по остальным эшелонам. Предупреди всех. Лошадям особое внимание. И сильно не поить. Нам ещё полста вёрст до передовой. А я верхами с ординарцем и посыльными поеду искать комдива. Надо согласовать график движения на завтра. Видимо, пойдём через Псков-приказал майор Кузнецов.
С момента выгрузки сто одинцатой дивизии из тридцати девяти батальонных эшелонов прошло едва ли два дня, но комкор-сорок один генерал-майор Кособуцкий орал в трубку на полковника Иванова так, что казалось, он не на станции с неприятным названием Дно, а где-то рядом, на одной из псковских улиц.
-Хреново, полковник Иванов! Оч-чень хреново! Разгружаетесь черепашьими темпами. Сегодня уже третье июля! Что, бомбят?! Ах, обстреливают! Нас тоже обстреливают! К Острову, полковник, к Острову! Не жди остальные составы, а все прибывшие подразделения  маршем веди туда. Шестьдесят километров всего за два дня пробежите. Но тех, кто на конях и автомобилях сразу гони вперёд. Им срок- сутки. А дальше действуй по обстановке. Восьмая танковая прёт, не остановишь. И давай туда срочно свою артиллерию. В первую очередь артиллерию. К утру, чтоб была там…
Комдив сто одиннадцатой положил трубку и мрачно взглянул на майора Кузнецова, командира полка стодвадцатимиллиметровых гаубиц на конной тяге, имевшего три полнокровных трёхбатарейных дивизиона, по двенадцать орудий и сотню лошадей в каждом . С людьми у настойчивого комполка тоже был полный штат: тысяча триста шестьдесят человек вместе с приданными подразделениями.
-Почему твой артполк прохлаждается, майор? С первого июля разгружаешься. Сегодня уже третий день. Уж вы то, могли бы двинуться на лошадях и помочь соседям? Они гибнут из-за вашей медлительности. Комкор наш рвёт и мечет. Под трибунал грозиться отдать. А ты меня третий день завтраками кормишь- недовольно гудел комдив Иванов.
-Из-за глупости своей они там гибнут и трусости. Надо в землю зарываться и драться до последнего патрона. А не бегать от немецких танкеток. И, прибыли мы, товарищ полковник, первого под вечер. Значит сегодня вечером только двое суток будет- нахально ответил комполка Кузнецов, мрачно глядя на комдива.
-Смелый больно! Ты когда разгрузку закончишь, смелый майор?- постучал комдив сто одиннадцать карандашом по штабной карте и поморщился от близкого разрыва снаряда.
-Так я об этом как раз и докладываю! Мы же первого к ночи только прибыли. Значит здесь всего два дня на самом деле. А у меня лошади и боеприпасы ещё не все подошли. Завтра четвёртое июля. Значит, сегодня к двадцати четырём часам  закончим разгрузку боеприпасов из последнего эшелона и часов через восемь-десять будем на месте севернее Острова. Три часа на разведку и развёртывание минимум. Потому как пехота там, наверняка, воюет наобум, без карт и без разведки местности и целей- настойчиво заговорил комполка, страшась, больше чем немцев, непродуманного панического приказа.
-Ты меня без ножа режешь! Делай, что хочешь, но чтобы, как немцы кофий пить закончат и попрут дуром, твои артиллеристы были на месте. В семь-тридцать утра это крайний срок. Хоть один дивизион разверни. Хоть одну батарею с полным боекомплектом. Хоть на себе вези, но … чтобы были!- гневно произнёс комдив Иванов, с трудом удерживаясь от того, чтобы не сорваться на крик.
-Кхм-да! Товарищ комдив! Я своих командиров из первого дивизиона послал куда подальше, но, похоже, мысль то у них очень даже не плохая- испытующе глядя на комдива, медленно заговорил бравый майор.
-Что за мысль?-насторожился полковник Иванов с надеждой в голосе.
-В новом псковском депо стоит эстонский бронепоезд.  Он их национальной армии принадлежал до сорокового года. Говорят, британской постройки и всего пятилетней давности. Его неделю назад перегнали в Псков для наших  красных эстонских дивизий двадцать второго корпуса. Но эти дивизии пока в пути. Когда они ещё развернуться? Дня через три, а то и через четыре. На деле там паровоз и полностью размундиренный броневагон, к тому же, без оружия. Остальные броневагоны растащили по эшелонам для комдивов. Но мои умельцы из первого дивизиона говорят, что за день броневагон восстановят. Кроме того, ещё три теплушки цементом и цепями можно бронировать изнутри и поверху. Целый вагон морских якорных цепей стоит для Балтфлота, а туда путь всё одно Манштейн уже перерезал своим пятьдесят шестым корпусом- осторожно начал комполка, настороженно поглядывая на мрачного полковника.
Комдив Иванов зажмурился, закрутил головой и крепко хлопнул ладонью по разложенной на столе карте.
-Всё, Николай Федорович! Не тяни резину! Действуй! И пару зениток забери у зенитного дивизиона! Скажи, я велел. А у артполка… пару сорокопяток. Тоже мой приказ. Пока с ночи дожди поливают самолёты не сунуться, а зенитки хороши и по танкам. Колют их, как орехи. Гаубиц своих отправь побольше. Хоть батарею, но постарайся разместить. Твои ребята снаряд фугасный на двадцать три кило хоть за пять метров от танка положат, а гусеницы, глядишь, снесут. Уже пехоте облегчение…
-Да, если честно, я бронепоезд готовлю уже, не дожидаясь команды. Четыре гаубицы и две зенитки- это шесть платформ, да броневагон, да три теплушки бронированные абы чем. Но, сильно сомневаюсь, что «англичанин» утянет всё это великолепие?!-доложил Кузнецов, вставая и вытягиваясь перед комдивом, но тот нетерпеливо махнул рукой, приказывая садиться.
-А ты, пробуй! Лишнее отцепишь. «Овечки» наши шведской постройки тянут обычно пару броневагонов и три-четыре платформы. Англичанин должен потянуть больше. Должен! Пробуй! Короче- иди и готовь бронепоезд! Стой! А это кто ж у тебя так отличился?-спросил полковник Иванов командира гап- пятьсот шестьдесят один, задержав его в дверях просторной избы на окраине Пскова.
-Да опять, из первого дивизиона капитана Зубарева, третья батарея- скупо улыбнулся Кузнецов.
-А это те самые?… Батарея «однофамильцев». Помню, ты докладывал: у всех в дальних предках какой-то Иннокентий? Напомни, сколько их там у тебя! Тьфу ты, пропасть!- опять пригнул голову к столу комдив, пугаясь близкого взрыва. Хорошо, что немецкие дальнобойщики стреляют плохо, а то бы штаб уже похоронили. Надо будет его завтра перенести в Мараморку.
Майор Кузнецов пожал плечами и начал обстоятельно докладывать.
-Так точно, они! У них вся батарея из уменьшительных от Иннокентия: Иня, Инша, Инюша, и тому подобное. Сам комбат Иншаков из геодезистов, Днепрогэс строил, потом преподавал в техникуме, туляк, кажется. Замкомбата-командир огневой батареи Иншанин,  этот инженер-литейщик с Москвы, но тоже из тульских крестьян. Политрук Инин- школьный учитель истории из Новгорода. Командир первого огневого взвода лейтенант Инюшин, из ярославских речников, механик судна. Сержант Иннокентьев-командир второго огневого взвода- новгородец. Очень «тёмная лошадка», но послужной список, ахнешь! Акробат-циркач в молодости, воевал в Китае на стороне уйгуров, потом попал в плен и воевал за Чанкайши. Прилип к нашим военным советникам и очень им помог в тридцать пятом. Вернулся с отличными характеристиками вместе с нашими советниками, умеет стрелять из всех видов оружия, летал артиллерийским наблюдателем на самолётах и аэростатах. И еще, месяц командовал китайским бронепоездом. Воевал в финскую кампанию. Но, правда, ссылку и поражение в правах до Финской войны имел.
Комдив поднял палец к верху и настойчиво потряс им.
-Ты к нему особенно присмотрись. Если мужик стоящий, ставь его на дивизион. А то у тебя комдив первого Зубарев староват больно, да и очень слаб по здоровью. Да и по знаниям явно отстал. Присмотрись к третьей батарее и после первых боёв повышай ребят. Помню по Вологде- они первые погрузились и в пути обучение провели. Молодцы! И в Ярославле с пополнением занимались, любо-дорого. Два дня в пути –а ни одной минуты не потеряли… Сильные ребята!
-Инженеры они все хорошие- доки. Вот только, какие вояки из них получатся?- засомневался Кузнецов, вздрагивая от близкого разрыва, хлестанувшего осколками по стене. Боевой опыт только у Иннокентьева, а остальные пугливые запасники.
-Немцы научат, Кузнецов. А кто не научится-сгинет. На войне не до сантиметов, она либо всех сгибает в дугу… либо распрямляет … часто навсегда! - и полковник Иванов снова уселся за стол. Иди, Кузнецов, остальных не расслабляй, отправляй маршем через два часа, а бронепозд ночью, чтоб отправил. Как назвали то его?
-Цепной Пёс!-усмехнулся майор, стряхнув фуражку от пыли и снова надевая её и опуская ремешок по-кавалерийски, под подбородок.
-Это чего ж так? Странно вроде и непривычно. Надеюсь, звериные морды на нём не рисуете, как немцы на танках?- удивился Иванов, разгладив пышные, почти буденовские усы.
-А цепи на нём корабельные звенят без умолку. Вот и назвали «цепным псом»- ответил Кузнецов и понял, что проболтался.
-Так что ж, ты уже приготовил его? Ну, хитрец. Тогда, чтобы до шести вечера отправил- строго приказал комдив, встав и оперевшись кулаками на стол.
-Какой там хитрец, товарищ полковник! Всего одну теплуху на пробу ребята бронировали и пары развели на паровозе с помощью эстонского машиниста. Думаем- к ночи должен пойти-прищурился комполка, испугавшись преждевременного приказа на отправление.
-Ну, ладно, ни пуха- ни пера. А цепи- прибей хорошенько! Лишний звон в бою ни к чему, да и в дороге надоест. Ну и назови «Звенящий Гром», что ли? Поприличнее всё же…   А в общем, как знаешь! И «Цепной пёс» сойдёт, лишь бы дрался соответственно. Ни пуха, майор, ни пера! Лети к Острову- на чём сможешь! Жаль самолётов нет-а то бы я тебя по воздуху перебросил- огорчённо добавил комдив Иванов и снова согнулся над картой.
-К чёрту, товарищ полковник, к чёрту! А цепи коли успеют- прибьют, а нет- и так хорошо. Понизу прихватят и ладно-и майор Кузнецов, чётко откозыряв комдиву и развернувшись по уставу через левое плечо, покинул избу комдива.

БРОНЕПОЕЗД ЗВЕНЯЩИЙ ГРОМ
Ни комдив сто одиннадцатой дивизии полковник Иванов, ни майор Кузнецов ещё не знали, что немецкое наступление будет, как поленья, сжигать не только батареи и батальоны, но целые дивизии, и корпуса, и, даже, армии, сдавливая их танковыми клещами. Однако, их горькое счастье и будет состоять в том, что погибая сами и убивая немцев, они за год выбьют из немецкой армии пятикратно превосходящую технику всей Европы. И под совсем уж близкими от них Сольцами, далёкими Ельней, Москвой, Харьковом, их товарищи не очень удачно, но опробуют танковые клещи на самих немцах уже в первый год войны.
И этот опыт не сгинет, не пропадёт даром, как и их горячая кровь. Через полтора долгих года под Сталинградом немецкая армия впервые погибнет в клещах советских фронтов. И после этого, обречённо огрызаясь, покатится к Берлину. Ничего этого они не знали, и знать не могли, а просто исполняли до конца свой нелёгкий воинский долг.
Не зная, что через пять дней комдива не будет в живых, а он сам всё-таки доживёт до конца войны, майор Кузнецов с досадой ругнул комдива за спешку и, накинув на мокром крыльце плащ-палатку с капюшоном, подозвал ординарца с конём и легко вскочил в седло.
-В первый дивизион!- скомандовал он громко.
Через полчаса езды по мокрым, раскисшим от дождя окраинным псковским улицам, брызгая из-под лошадиных копыт ошмётками глины, майор Кузнецов к девяти утра добрался до железнодорожного вокзала.
-Не смотри на тучи! Не полетят сегодня мессеры-фоккеры и прочее воздушное зверье-окликнул Кузнецов беспокойного молодого ординарца, и кинул ему повод своего коня, а затем, пройдя через забитый снующими военными вокзал, набрёл на своего адьютанта, румяного и быстрого  лейтенанта Пригожина.
-Иншаков ещё в депо, товарищ майор! Второй паровоз нашли и сейчас чинят, хотя комендант вокзала упирается. Не хочет отдавать. Иннокентьев там командует. Толковый чёрт! Какой он сержант! Всё знает. Как минимум, готовый комбат. Честное слово, не вру!
-Ну, так строчи приказ, скажем, пока на младшего  лейтенанта, и давай мне. Иванов в курсе. Приказал по итогам боев всю третью батарею повысить и раскидать по слабым батареям. Очень они ему глянулись. И давай, веди к комбату- ответил Кузнецов.
Бывший геодезист, грузный плечистый комбат-три, старший лейтенант Иншаков вместе с командиром огневой батареи и, по совместительству парторгом, сухопарым блондинистым лейтенантом Иншаниным, инженером-литейщиком из Москвы, едва ли не как собачка на привязи, лазил по теплушкам, платформам и броневагонам за неутомимым сержантом Иннокентьевым. Они торопливо, на ходу создавали восстановительно-ремонтные бригады из специалистов всего первого дивизиона, пользуясь сведениями особиста дивизиона могучего атлета старшего лейтенанта Промысловикова и всесильным карт-бланшем комдива Иванова, уже выславшего на подмогу батарейцам специалистов-железнодорожников из всех своих начавших разгрузку трёх стрелковых полков.
Откозыряв по военному на вытяжку, молодцеватый сержант  Иннокентьев с мрачноватой ухмылкой доложил комполка и, возникшему рядом, будто из ниоткуда, командиру своего дивизиона краснолицему и одышливому капитану Зубареву, о ходе работ по воссозданию, размундиренного ранее прошедшими частями, эстонского бронепоезда.
-Товарищ майор! Команда первого дивизиона занимается ремонтом бронепоезда. Доклад окончен. Доложил сержант Иннокентьев…
-Стой! Не части, младший лейтенант. Командирскую гимнастёрку получишь у старшины. Понял? Вот тебе листок выписки из приказа для старшины из моего блокнота. Продолжай поподробнее!- остановил сержанта серьёзный комполка.
-Докладываю!-чуть смешался сержант с тяжёлыми плечами циркового гимнаста. Эстонский бронепоезд подлежит восстановлению. Паровоз на ходу. Броневагон с двумя башнями разоружен. Будем оборудовать спаренными пулемётами «максим», поворотные механизмы чиним. Будут восстановлены. Три теплушки для лошадей по восемь в каждую обиваем цепями. Ещё три теплушки и шесть платформ также обиваем морскими цепями и бронируем изнутри подмокшим цементом с разбомбленного завода. Второй паровоз крайне необходим для оттягивания небоевой части с базой и снарядами при выходе на позиции артстрельбы. Комендант упёрся- не отдаёт из депо. Пытался подсунуть сломанный тепловоз.  Но- отбрехались!  Связь телефонную и рупорную ведём внутри, закончим к отходу. Гаубицы, возможно,  уместим на две площадки без вращения, но с упорами и секторами доворота по тридцать градусов…
-Где так нахватался по бронепоездам, орёл?-прищурился моложавый майор Кузнецов и одобрительно хлопнул новоиспечённого младшего лейтенанта по плечу.
-Беспризорником попал к белым, прикормили. Потом Китай. Сражался на стороне Гоминдана с японцами. Освоил орудия. Командовал бронепоездом. Потом с товарищем Блюхером помогал Чан Кайши. А затем попал к уйгурам, вместе с русскими полками по поручению Ворошилова воевал в Синцзяне, командовал дивизионом. Вернулся в Советскую Россию в тридцать седьмом, но получил пять лет ссылки. Амнистирован вчистую перед финской кампанией и принял участие в боях. Был контужен и комиссован. С началом этой войны направлен в действующую армию.
-И что, нигде не ранен за двадцать лет войны?-удивился майор, разглядывая бравого сержанта.
-Никак нет. Царапин с десяток и две контузии. А так, цел пока- отчеканил «гимнаст Тибул», как прозвали мрачноватого резкого сержанта товарищи.
-Ну и сплюнь! Дай бог, чтоб и дальше так воевалось. Да, не стесняйся, лейтенант. Сплюнь три раза. Вот это дело! Капитан Зубарев!-обернулся он к командиру первого дивизиона. Обеспечь людьми младшего лейтенанта и, не дай бог, он пожалуется. Сам бронепоезд потянешь вместо паровоза…-угрожающе начал комполка.
-Делаем всё возможное и невозможное, товарищ  майор- сердито запыхтел капитан Зубарев. Но, обстановочка сложная, доложу я вам...
Но Кузнецов уже направился к выходу из депо.
-Отвечаешь головой. Но батарея твоя под Островом должна быть в шесть утра. А в семь часов лично мне доложишь о её полном развёртывании- и комполка медленно пошел вдоль нарождающегося бронепоезда.
-Ха! Ну и придумали! Цепной Пёс! И кому это в голову пришло?- обернулся он к Зубареву, но его вопрос потонул в гуле паровозного гудка и бронепоезд дернулся, лязгнул, и, выкатившись из депо, тут же отработал назад.
-Всё в ажуре, Иннокентьев!-высунулся из будки машиниста чубатый сержант Яковлев. Пожалуй, часа через полтора-два можно начинать грузиться.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ «ЦЕПНОГО ПСА»
Боевой приказ командующего войсками Северо-Западного фронта № 04  на оборону по линии Псковского, Островского и Опочкинского укрепленных районов (4 июля 1941 г.)  Серия «Г» 
Копия:  Командующим 8-й и 27-й армиями
Командирам 21-го, 24-го и 41-го стрелковых и 1-го механизированного корпусов
Командующему Военно-воздушными силами фронта
Начальнику Генерального Штаба Красной Армии
Командующим Северным и Западным фронтами
БОЕВОЙ ПРИКАЗ № 04. ШТАБ СЗФ ПСКОВ 4.7.41 16.25
Карта 500 000 – 39 г.
Первое. Противник силой до пяти пехотных и до трех танковых дивизий продолжает развивать наступление основными силами при поддержке авиации в направлениях: Екабпилс, Мадона, Псков; и Даугавпилс, Псков- в стык 8-й и 27-й армий. 
Авиация противника в течение 3.7.41 г. активно действовала по железнодорожным узлам, переправам и наземным войскам. 
Второе. Справа – Северный фронт успешно отражает атаки противника и удерживает государственную границу. 
Граница с ним – южное побережье Финского залива. 
Слева – 22-я армия Западного фронта продолжает удерживать фронт по правому берегу р. Зап. Двина. 
Граница с ней – Красава, Дагда, Зилупе, Васькова, Пухлы, Скоково. 
Третье. Армии Северо-Западного фронта имеют задачу, опираясь на Кингисеппский, Псковский и Островский укрепленные районы и на заблаговременно подготовленные позиции по линии указанных укрепленных районов, прочно оборонять этот рубеж, не допуская ни в коем случае прорыва противника на ленинградском направлении. Одновременно прикрыть территорию Эстонской ССР с юга на рубеже Пярну, Метсакюла, Яравере, Пайстум, Мустла, Палупыхья, Кулу, Тарту, Вира, Варнья, оборонять побережье Балтийского моря и острова Даго и Эзель. 
Передний край главной полосы обороны – по линии Корлы, Васильево, Крешево, Ортихово, оз. Пустое, Красный, Макушино;
полоса заграждений с передним краем прикрытия – по линии Петсери, Лыэпна, Вилака, Яунлатгалэ, Карсава, Зилупе. 
Тыловые оборонительные рубежи и отсечная позиция – согласно прилагаемой карте. 
Главную полосу занять по линии укрепленных районов вновь подошедшими и сформированными силами к исходу 4.7.41 г., а подготовку этого оборонительного рубежа закончить к исходу 5.7.41 г. 
Для обеспечения подготовки оборонительных рубежей передовыми частями 8-й и 27-й армий сдерживать наступление противника на подступах к главной полосе обороны до исхода 7.7.41 г. 
Четвертое. 8-й армии, ведя сдерживающие бои, к исходу 6.7.41 г. отойти на оборонительный рубеж с передним краем обороны по линии ст. Папининду, Метсакюла, ст. Синиаллику, Темби, Мустла, Палупыхья, Кулу, южная окраина Тарту и далее по северному берегу р. Эма-Йыги. 
По выходе на этот рубеж включить в свой состав 16-ю и 191-ю стрелковые дивизии и 3-ю отдельную стрелковую бригаду. Задача: прикрыть территорию Эстонской ССР с юга, не допустить высадки десантов на эстонском побережье и островах Эзель и Даго. 
Пятое. 41-му стрелковому корпусу (118-я, 111-я и 90-я стрелковые дивизии) занять к исходу 4.7.41 г. и прочно оборонять рубеж по линии Псковского и Островского укрепленных районов, не допуская его прорыва противником. 
Граница слева – (иск.) Нов. Деревня, Выбор, Чихачево. 
Шестое. 27-й армии в составе 24-го стрелкового корпуса (181-я и 183-я стрелковые дивизии) и 65-го стрелкового корпуса (128-я и 235-я стрелковые дивизии) прочно оборонять рубеж по линии Пустошки, Красный, Мялово, не допустив прорыва его противником.  Главную полосу обороны занять к исходу 4.7.41 г. 
Передовыми частями 27-й армии последовательно удерживать рубежи до 7.7.41 г. согласно прилагаемой карте. 
Седьмое. Резерв фронта: 
а) 1-й механизированный корпус – [в районе] Б. Лобянка, Немоево, Шванибахова с задачей быть готовым нанести контрудар в направлениях: на Псков, Остров; 
б) 22-й стрелковый корпус – в районе Подоклинье, Воробьева, Бухары, Иваньково с задачей быть готовым нанести контрудар в направлениях: Псков, Остров, Пушкинские Горы; 
в) 21-й механизированный корпус – в районе Максова, Губкино, Коковичино, Юрино, Макеево с задачей быть готовым нанести контрудар в направлениях: Остров, Опочка. 
Восьмое. Военно-воздушным силам фронта: 
а) до исхода 7.7.41 г. содействовать передовым частям 8-й и особенно 27-й армий в уничтожении зарвавшихся частей противника, особенно танков и артиллерии; 
б) прикрыть сосредоточение наземных войск и занятие ими оборонительного рубежа, в дальнейшем уничтожать главную группировку противника, разрушать пункты управления и тылы его; 
в) в течение всего периода действиями по аэродромам и боями в воздухе уничтожать авиацию противника, обеспечивая господство в воздухе. 
Девятое. Начальнику артиллерии фронта лично организовать и проконтролировать готовность артиллерийской и противотанковой обороны. 
Десятое. Начальнику инженерного управления обеспечить силами армий инженерное оборудование рубежей, постройку сплошных противотанковых препятствий перед передним краем и создание заграждений согласно прилагаемой карте.  Своими силами и силами местного населения подготовить к исходу 10.7.41 г. второй тыловой оборонительный рубеж и отсечную позицию согласно прилагаемой карте. 
Одиннадцатое. Штаб фронта до вечера 4.7.41 г. – Псков, в дальнейшем – Ст. Русса. 
Приложение1. Карта с указанием группировки сил в обороне, районов обороны и рубежей последовательного отхода. 
Командующий войсками Северо-Западного фронта генерал-майор Собенников 
Член Военного совета фронта корпусный комиссар В. Богаткин 
Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н. Ватутин

Громыхая на стрелках под проливным дождём непогожей предполуночью, эстонский бронепоезд выползал из депо Пскова в сторону города Остров, оглашая окрестности протяжными гудками. Испорченные, подмокшие и закаменевшие мешки с цементного завода пошли в дело и подпёрли все стены теплушек и борта платформ бронепоезда. Якорные цепи удалось хорошо прибить снаружи и они громыхали относительно тихо.
Младший лейтенант Владислав Иннокентьев, оказался очень сведующим и полезным для дела человеком. Он настоял, чтобы первой поставили пулемётную платформу с ручными пулемётами и сорокопяткой, за ней прицепили платформу с зениткой, а потом паровоз и броневагон четырьмя с «максимами» и в нём разместили штаб бронепоезда, за броневагоном следовали три теплушки обитые цепями, с двадцатью четырьмя  лошадьми, по шесть на одну гаубицу. Потом он посоветовал поставить теплушку для ручных пулемётчиков и стрелков бронедесанта тоже с цементом внутри и цепями снаружи и ещё одну теплушку для отделения медсанбата. А далее следовали четыре платформы с четырьмя гаубицами и одна с зениткой и сорокопяткой.
Замыкал всё это поистине барское великолепие отремонтированный лёгкий паровоз и платформа с боеприпасами. Итого на бронепоезде имелось сорок четыре артиллериста тяжёлых гаубиц и двадцать зенитчиков и пушкарей. Взвод десанта и взвод ремонтников-путейцев насчитывал по двадцать пять человек.
Взвод артиллерийской разведки состоял из двадцати двух разведчиков и корректировщиков.
Поскольку третью батарею первого дивизиона усилили за счёт полка пулемётным полувзводом лейтенанта Володи Перцева, пятью санитарами с военфельдшером и дополнительным отделением связи, то комбат-три, сорокалетний полный русоволосый невысокий запасник-геодезист старший лейтенант Степан Алексеевич Иншаков был доволен, имея в подчинении больше полутораста человек. Людей было в избытке, снарядов тоже.
Однако, старшина Переверзев ругался не зря. На бронепоезде было мало воды, продовольствия, медикаментов, топлива и сена. Командиры сидели в броневагоне в отгороженной брезентом штабной части и пили слабый, желтей мочи, чай с рафинадом вприкуску  с дарёным медичками вареньем.
-Ничего! Воды наберём из реки, дрова напилим, сена накосим, кашу будем варить пожиже, рыбу в реке толом глушанём. Ты чего старшина, как девка, которая первый день замужем?-усмехнулся политрук Семён Инин, щуря недобрые серые глаза. Боеприпасы есть, а это главное. Есть чем бить немцев.
-Хотя, конечно, например,  Кутузов в тысяча восемьсот пятом году, чтобы соединиться с союзниками-австрийцами раньше подхода Наполеона,  впереди армии послал подводы с кухнями и провиантом. И,  благодаря этому грамотному решению,  опередил императора-добавил он, рисуясь своими знаниями перед серьёзной, фигуристой, но  не без приятности и очарования, военфельдшером Капитолиной Поповой и её двумя санитарками, приятными худенькими стрижеными девчатами лет двадцати Соней и Лизой, ещё двоих пожилых мужчин-санитаров на чайные посиделки командиры предусмотрительно не пригласили.
-Чего же удивляться? Наша армия тогда на «одиннадцатом номере» почти вся ехала и дралась штыком и гранатой. А мы-то в вагонах путешествуем. И стрелять начнём, где-то километров за семь от передовой-не согласился комбат, отхлёбывая чай. У нас не жизнь, а малина. В полном смысле этого слова.
-«Мессеры» налетят и вся малина просыплется- поёжилась Капитолина, нервно дёрнув округлыми плечами.
-Пока дожди идут, не налетят, а потом видно будет. Научимся из гаубиц по самолётам шарахать- засмеялся Иван Иншанин, слегка обнимая за талию, сидящую на табурете между ним и политруком Капитолину.
Однако курносая зеленоглазка Капитолина была явно увлечена новым комвзвода-два Владиславом Иннокентьевым, широкоплечим голубоглазым младшим лейтенантом с многочисленными мелкими шрамами на лице.
-Влад, а почему у тебя столько шрамов? Откуда они?- спросила она, сгорая от любопытства.
-А я всю жизнь то дрался, то воевал- неохотно ответил Иннокентьев, лениво щуря глаза на девушку, явно магнетизировавшую его своими яркими зелёными глазами.
-А с кем дрался и с кем воевал? Расскажи!-попросила она нежно.
Иннокентьев тяжко вздохнул и не очень охотно начал рассказывать.
-Всего и не упомнишь! Дрался с беспризорниками.  А воевал я в основном с китайцами, монголами, японцами. Даже бронепоезд китайцам сделал, как вот мы сейчас, и командовал им три месяца. Только беда в том, что у них железных дорог почти нет. И в атаку они бегут босиком, а командиры позади солдат на носилках едут на плечах четверых носильщиков. Кули по-ихнему называются.
Капитолина удивлённо распахнула глаза и всплеснула руками.
-Володя, нехорошо обманывать наивных девушек. Может, вы скажете, что они с собой ещё и жён возят на носилках?
-Возят, Капа, возят. Не жён, конечно, а наложниц. Взводному разрешается иметь одну, ротному и батальонному командиру двух-трёх, полковник может и четырёх завести. Ну, а генерал, тот не меньше семи наложниц должен иметь. Иначе потеряет лицо-с ленивым  вздохом ответил Иннокентьев, понимая, что скандала не избежать.
Комсомолки-медички дружно возмутились на его фривольные речи.
-Это что же выходит? Кули без жён, солдаты без жён, а офицерам так по нескольку полагается? Вот нас, например, трое. Так выходит, мы все должны быть жёнами нашего комбата?-ядовито спросила чернявая худышка Соня.
-Нет уж, увольте- засмеялся семейный старший лейтенант. Моя Авдотья Петровна скалкой мне потом все мозги вышибет. Это мне китаяночка не сильно страшна. В ней, дай бог, сорок килограммм косточек. А в моей дражайшей половине без малого центнер будет. Кулак, как у Поддубного. А напор, как танковой армии Гудериана.
-А правда, Володя, как бы вы с женщинами поступили у китайцев?- настырно спросила  Соня, оглядываясь на подруг и явно собираясь поставить на место вальяжного сибарита Иннокентьева.
-Разыграли бы в кости между офицерами, раз уж командир отказывается. Ну, а кому не хватило, тем бы талонами заплатили для посещения походного борделя раз в неделю- криво усмехнулся Иннокентьев, пряча глаза.
-Так вы что, Володя, в бордель ходили там в Китае?- задохнулась от возмущения тоненькая Соня, сжав худющие кулачки.
-Когда командовал бронепоездом, нет, не ходил. У них это статус майора или подполковника.  У меня были три официальных наложницы. А также адъютант, два ординарца и вестовой- всё так же усмехаясь, рассказывал Иннокентьев.
-Вы-вы! Женоненавистник и развратник, вот вы кто! Пойдёмте девчата, мы не можем находиться в такой компании-заявила Соня, обиженно забирая банку красносмородинового варенья и, уходя по качающемуся броневагону в занавешенный угол медпункта.
-Ну и напрасно! Я женщин, наоборот, очень люблю! - засмеялся Иннокентьев, пожимая плечами и пристально глядя на покрасневшую пятнами Капитолину, которая поднималась с табурета медленно и уходила с явным сожалением.
-И чего обиделись? Сами же просили рассказать про Китай? Ну, не типы же орудий мне им расписывать или таблицы стрельб к ним?-удивился недоумённо Иннокентьев после ухода медичек и, достав из портсигара папиросы «Казбек», картинно закурил.
-Иннокентьев! А ты сам таблицы стрельб можешь составлять?- вдруг заинтересовался комбат, задумчиво потягивая чай из эмалированной зелёной кружки.
-Конечно! Практически для любых типов боеприпасов и орудий, даже для морских, до калибра двести тридцать, Степан Алексеевич-прищурясь ответил Иннокентьев.
-Вон оно как! Тогда вот что! Бери под команду взвод управления с телефонистами, наблюдателями, разведчиками, пулемётчиками. Медиками и хозяйственниками будет старшина отдельно заниматься. Ты не вникай. Управленцы, конечно, не в полном составе, но человек сорок будет. А главное для тебя- проверь знания наблюдателей-корректировщиков и подучи их. А вторым артвзводом пусть твой сержант покомандует, Пустовалов. Парень он вроде дельный.
-Да не то слово!- ответил Иннокентьев. Он встал и вытянулся, поблёскивая глазами в пламени керосиновых ламп. Разрешите принять взвод разведки и управления?
-Иди, принимай! И все остальные- марш к народу. Проверьте свои посты и отдыхать. Через час–полтора уже Остров покажется, хоть мы и плетёмся километров пятнадцать-двадцать.
-А что тут поделаешь, если комендант псковский пожидился дать своего старика-машиниста? А эстонский дедок ведёт осторожно, помощников поучает, а сам дороги не знает ни черта. Нам бы через часок встать у реки поближе и набрать воды и дров поболее нарубить. Что-то мне подсказывает, что на одном месте нам возле передовой стоять не дадут. И насчёт встречных эшелонов непонятно. На какой станции с ними лучше разминуться, если что?- вздохнул командир огневой батареи Иван Иншанин и пошёл проверять лошадей, посты и орудия.
-Ничего!-проворчал  плечистый комбат. Зато сержанта к эстонцу приставили толкового. Научатся. Да и ефрейтор с ними из железнодорожников. Коля с Бирюлёва-сметливый парень и, кстати, хороший знакомец нашего Иншанина.
-Не испортить бы паровоз речной водой?- возразил старшина из своего угла, надевая пилотку и поднимаясь на ноги.
-Что-то мне подсказывает, что бомба его скорее покалечит, чем накипь- возразил комбат, заваливаясь на лежак поспать, но сон никак не хотел принять его в свои объятья.
Ранний утренний лес под мелким моросящим дождём встретил бронедесант в три утра туманом и прохладной тишиной. Красноармейцы-десантники лениво втянулись в березняк, и вскоре он огласился визгом пил и ударами топоров. С треском начали падать стройные берёзки, распугивая лесных обитателей. Через полтора часа солдаты заполнили тендер водой и натаскали полный паровоз поленьев. Коноводы вывели погулять застоявшихся лошадей и тусклое, едва блеснувшее из-за облаков пятичасовое солнышко озарило своими тёплыми лучами почти идиллически мирную картину с пасущимися на лугу лошадьми.
-Эх, хорошо  то как…!- недоговорил политрук, опершейся рядом с ним на перекладину проёма теплушки военфельдшеру, как его прервал выстрел, автоматные очереди, заполошные крики и треск пулемёта.
Коноводы погнали лошадей в вагоны, красноармейцы бросились бежать из леса в страшной панике. И дело могло бы кончиться крайне плохо, если бы политрук не бросился к ближайшему пулемёту «максим» и не открыл огонь по выехавшим из леса немецким мотоциклистам. Его мгновенно поддержал из спаренного пулемёта подвижный как ртуть, но вечно молчаливый особист старший лейтенант Вячеслав Промысловиков, бывший сибирский охотник, а потом чемпион по лыжным гонкам в войсках НКВД.
Мотоциклистов было девять, а следом за ними чуть выползла из кустов полугусеничная бронемашина. Человек сорок заготовщиков дров оказались отрезанными от бронепоезда в лесу без оружия. Только поспешные действия расчёта первого зенитного орудия, выпустившего три снаряда по броневику, заставили немцев отступить и убраться.
-Старшина! Кто дал команду оставить оружие? Четверо убитых и восемь раненых ещё до боя! Я чего к Острову, лазарет привезу?-орал на старшину Переверзева комбат, оглядываясь на мрачного молчаливого особиста.
Старшина хлопал глазами и разводил руками, то и дело хватаясь за сердце.
-Ну, товарищ старший лейтенант, так до фронта ещё пятнадцать километров. Кабы знать, что они прорвуться. Ведь тыл здесь. Наш вроде тыл-тяжело и горестно вздыхал он.
Комбат понял, что сердиться на него бесполезно и тоже тяжело вздохнул.
-Понаберут из запаса деревенских олухов, вот и возись тут с вами. Расстрелять бы тебя, да боюсь, другие придут ничем не лучше-заявил он изрядно струхнувшему старшине, беспрерывно прикладывающему дрожащие пальцы к звёздочке красноармейской пилотки.
-Так вы сами тоже из запаса, товарищ комбат- удивился старшина, понимая, что на этот раз грозу пронесло мимо.
-Так я хоть курсы переподготовки прошёл прошлым летом. Короче, без оружия и боеприпасов к нему из бронепоезда ни шагу. Переверзев, это ясно!? Проследить!- рявкнул комбат.
-Товарищ старший лейтенант! Ну, вы из меня хоть полного-то дурака не делайте- обиделся приободрившийся отменой расстрела старшина.
-То-то! Любую высадку начинать с разведки, наблюдения и выдвижения боевого охранения. И голых красноармейцев уберите и похороните всех до одного. Искупаться им захотелось, бедолагам, в озерке. Вот и помылись теперь, на всю жизнь- отвернулся от старшины раздосадованный плохим началом операции Степан Иншаков и повернулся к особисту-старшему лейтенанту Промысловикову.
-Что с ним прикажешь делать, товарищ старший лейтенант?- спросил он растерянно у привычно мрачного особиста.
-Ты комбат, тебе и решать. А я сейчас же пройдусь с политруком по вагонам и проведу беседы на предмет бдительности- поправил фуражку жилистый могучий особист, которого побаивался даже бесстрашный «гимнаст Тибул», хотя и знал, что он не кадровый следователь, а окруженец из пограничников.
В отличие от раздосадованных своей оплошностью красных командиров, немецкий лейтенант, наоборот, был крайне доволен итогами поиска своей разведгруппы. Выскочить на идущий к передовой тяжёлый бронепоезд было необыкновенной удачей.
-Квадрат семнадцать-десять! Обнаружил крупный бронепоезд с шестью орудиями и десятком пулемётов. Прошу срочно произвести артналёт. Огонь готов постоянно корректировать- доложил он по рации своему артиллерийскому начальнику.
-Отлично, лейтенант Кройцнер!- послышался ответ подполковника Милькаса. Если бронепоезд будет уничтожен, я представлю вас к Железному кресту. Удачной охоты, лейтенант!
Однако через десять минут бронепоезд развёл пары и укатил. Артналёт опоздал всего на полминуты.
Хмурый и недовольный собой командир батареи и начальник бронепоезда Степан Иншаков снова попытался заснуть, но через двадцать минут его разбудил резкий толчок. Бронепоезд затормозил и тут же раздался сигнал зуммера.
-Товарищ комбат. Машинисты вызывают. У нас ЧП-мы вышли под встречный!- доложил дневальный ефрейтор Чесноков испуганно.
Когда плотный старший лейтенант Иншаков отошел от броневагона и попытался осмотреться, к нему подбежал, размахивая пистолетом, полный седой подполковник.
-Я- комендант встречного эшелона. Немедленно освободите дорогу для срочной переброски войск!
-Товарищ подполковник, мы тоже войска и тоже перебрасываемся. Причём сверхсрочно-мрачно заявил Иннокентьев, мельком глянув на растерянного комбата, непривычного грубо разговаривать со старшими по званию.
-У меня эшелон с призывниками полторы тысячи человек, а у вас три пушки. Немедленно очистить дорогу, иначе я вас расстреляю за саботаж!- бушевал побуревший от волнения пожилой подполковник, с опаской поглядывая на странный самодельный бронепоезд с восемью пушками и десятком пулемётов и оглядываясь на трёх своих автоматчиков.
Иншаков не знал, что делать, и его заместитель лейтенант Иншанин спрыгнул из броневагона на землю, чтобы прийти ему на помощь.
-Товарищ старший лейтенант! Под Островом мясорубка и под Псковом тоже. Надо призывников пропустить. Может, ребят хоть вооружить успеют. Иначе перебьют не за понюх табаку…
-Сам понимаю!- сердито огрызнулся комбат и, махнув рукой, отдал команду на движение вспять. Команде бронепоезда- по вагонам! Отходим к разъезду назад и пропускаем эшелон!
После разъезда часов около шести утра комбат мечтательно произнёс.
-Вот лягу на целый час, и хрен кто меня за час разбудит! А кто разбудит, застрелю собственноручно.
Однако, какой-то неугомонный красноармеец, сменившись с поста, вдруг завёл надрывную песню, видимо, навеянную холодным утренним туманом русского Севера.
-Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война!- залился пронзительной тоской звонкий молодой голос.
-Ваня, лейтенант Иншанин! Ты дежуришь или для мебели сидишь? Кто у тебя там с ума сходит? Отними у него свою гармонь и больше не давай никому. А нарушителя застрели- я разрешаю!- рассвирепел комбат.
-Товарищ комбат!- виновато пропел молодой голос артиллерийского разведчика Семёна Сапожкова, и его бритая голова осторожно всунулась за плащ-палатку. Разрешите, ради первого раза, остаться в живых?
-Останься!- сонно пробурчал комбат. Но, чтоб я тебя больше не слышал. Сгинь!
Володе Перцеву по жизни везло. Вот и на этот раз во сне ему мучительно захотелось покурить, и поэтому он проснулся, подошёл к полусонному наблюдателю и попросил огоньку. Туман на реке начал рассеиваться, но солнце пока ещё хмуро пряталось за тучки с надоедливым мелким дождём.
-Твою же мать! Прохоров-ты спишь, сучий потрох! Полундра! Свистать всех наверх!- и его пулемётное отделение ошалело вскочило на ноги,  ещё ничего не понимая.
Впереди метрах в четырёхстах от медленно ползущего бронепоезда немецкие сапёры деловито устанавливали на рельсах противотанковые мины.
А из ближнего леска осторожно показались стволы, по крайней мере, трёх-четырёх немецких танков.
-Тормози!- завопил Перцев, трижды пальнув в воздух, и состав, издав тревожный гудок, заскрежетал неподвижными колёсами по рельсам, высекая яркие искры.
-Полундра! Все за борт! - снова заорал лейтенант и все его девять пулемётчиков, схватив оружие, попрыгали через мешки с цементом, сваливаясь на ходу.
Открыв огонь по танкам, они начали бессмысленный скоротечный бой, единственной целью которого было встряхнуть своих артиллеристов. Однако, окончательно разбудила всех мина, рванувшая под передней платформой и контузившая троих зенитчиков.
Бронепоезд встал, как беззащитная мишень, и по нему открыли огонь немецкие танкисты, впрочем, без особого ущерба для его команды. Снаряды отскакивали от толстых морских цепей, высекая искры или взрывались уже после рикошета.
Отправив старшину с десантом на помощь Перцеву, чтобы отогнать от путей немецких сапёров,  плечистый комбат начал артиллерийскую дуэль с танками, задействовав зенитку и сорокопятку. Гаубицы он решил не трогать без надобности, но Иншанин и Иннокентьев были другого мнения.
-Товарищ комбат! Если через пятнадцать минут запасные рельсы не поставим, нам труба. Танкисты дальнобойщиков подключат и по нам начнут  гвоздить из главного калибра, а то и бери выше. Это вам не калибр тридцать семь у танкистов. Надо отогнать танки и обеспечить десанту спокойную работу. А иначе нам сорокакилограммовки насыпят прямо на темечко. Точно в чинфанду-добавил настырный Иннокентьев.
-Ладно, только ругайся по-русски, без своих чинфанду. А так я согласен, мужики! Давай цели, Иннокентьев! Иншанин, на платформы и управляй огнём. Даваните фугасами и танки отойдут, кто успеет- усмехнулся комбат.
Через пару минут телефонисты запели в телефонные трубки слова команд.
-Буссоль- тридцать два! Возвышение- сорок три! Трубка- четыре. Батарея, пристрелочным, по одному снаряду-огонь!
Прикинув поправку, Иннокентьев подал команду на стрельбу очередью.
-По танкам противника, батарея- очередью, беглый, три снаряда-огонь!
Жутко забухали залпы сто двадцать второго калибра и, потеряв один танк, фашисты отошли в лес не желая испытывать судьбу.
И на этот раз бронепоезд успел уползти в тот момент, когда вокруг него начали вставать фонтаны чёрного дыма и земли. Комбат, через лаз в торце броневагона, отправился на паровоз. Быстро взобравшись по металлической лестнице на дрова, он прополз несколько метров и спустился в кабину.
-Отец, за ради Христа, пару давай на полный! Иначе накроют, сволочи!- взмолился он в отчаянии. Чует моё сердце, накроют!
-Товарищ Лоймо никогда не подводил своих и сейчас не подведёт!- меланхолично ответил машинист, а сержант Яковлев молча схватил охапку дров и стал закидывать их в топку, помогая долговязому пареньку-эстонцу по имени Леппо.
Близкий разрыв тяжёлого снаряда возле грузовой платформы и будки заставил паровоз содрогнуться и все повалились на пол.
Когда Иншаков очнулся, он понял, что лежит на койке в санитарном отделении перебинтованный от головы и почти до пояса.
-Капа! Что со мной! Как машинист? Кто ведёт состав?- попытался он приподняться на локте и завалился назад.
-Лежите, лежите, товарищ комбат! У вас контузия и тяжёлое ранение в голову и в плечо, Степан Алексеевич- подскочила к нему военфельдшер.
-А как машинист? Кто ещё жив остался?- простонал раненый комбат, преодолевая головокружение.
-Сержанта Яковлева убило, а машинисты оба целы, только ушиблись сильно. Ефрейтор Коля-Бирюлёвский, то есть Трошин, легко ранен. Лейтенант Иншанин командование бронепоездом принял на себя- заторопилась доложить исполнительная Капитолина.
-Ваня не подведёт! Он мужик толковый! Хорошо!- и раненый комбат устало откинулся на спину и закрыл глаза, в которых началось ускорившееся вращение окружающего мира и потолка теплушки.

-Курт!-рявкнул в телефоне начальника артиллерии дивизии голос командира четвёртой дивизии СС «Полицай» генерала Мюльферштедта. Если твои артиллеристы снова упустят этот русский бронепоезд…   поздравь себя с гаутманом. На полковника можешь больше не рассчитывать.
И мрачный оберст-лейтенант Курт Вюллембраннт на охоту за русским бронепоездом отправил сразу четыре немецких броневика с дюжиной  мотоциклов сопровождения.
-Чёртов дождь! Без самолетов это не война, а кордебалет в шароварах- ворчал Мюльферштедт, разглядывая разложенные ординарцем на столе, новые немецкие журналы с полуобнаженными актрисами.
-Рюйе! Ты обещал снимки из местного борделя в Каменках. Когда ты собираешься туда, чёртов обещалка? Я ведь достал тебе ящик армянского коньяка, как ты просил?- заявил подвыпивший генерал, старательно раскуривая американскую сигару.
-Герр генерал! У местного старосты шестеро девок-старшеклассниц сбежали к партизанам. Он обещает за это казнить шестерых заложников, если через месяц не поймает девок. Я жду его сообщения о поимке школьниц и тогда, я надеюсь, сразу же отправлюсь в Каменки… Конечно, если от доктора Геббельса не будет других срочных приказаний-  слегка развязано ответил тощий морщинистый лейтенант, появляясь в дверях генеральского кабинета.
-Гут! Тогда составьте мне компанию без девок, Рюйе. Коньяк действительно хорош! Давайте с вами напьёмся по-мужски под разговоры о наших великих победах и гении фюрера- проворчал генерал-эсэсовец и пригласил любимчика  доктора Геббельса к столу с лимонами коньяком и устрицами.
СНЫ КОМВЗВОДА ИННОКЕНТЬЕВА
Владислав Иннокентьев устало выпил холодный сладкий чай из зеленой эмалированной кружки возле качающегося вместе с броневагоном откидного стола. И, не обращая внимания на возню и разговоры пулемётчиков, тихо споривших о том, когда будет нанесен решительный удар, и мы погоним Гитлера, повалился под брезентовый полог, на наспех сколоченные нары,  на подстеленную чистую телогрейку и подложил под голову новую командирскую шинель. Объятия Морфея оказались чумным забытьём, и он понял, что после такого обрывочного беспокойного сна у него жутко разболится голова, но выплыть из тягостного дурмана уже не мог.
Стояла августовская жара тысяча девятьсот восемнадцатого года, совершенно нестерпимая в безводных донских степях. Блуждания истощённого гардемарина в крестьянской одежде и двух мичманов-артиллеристов, одетых не менее живописно, наконец-то  закончились. Все трое в крестьянской одежде с чужого плеча стояли перед щеголеватым полным подполковником Скопиным с монархической бородкой а-ля Романов и профессорским моноклем в левом глазу.
-Откуда мне знать, что они не подосланы красными? По виду студенты-социалисты, а вовсе не моряки. Отравят нам последнюю воду и тогда что?- сердито спросил подполковник своего заместителя штабс-капитана Владимирского и отвернулся, глядя на поспешную погрузку команды своего мощного бронепоезда.
Бронепоезд Белой гвардии под названием «Единая Россия» из донецкой Енакиевки должен был двинуться в сторону Мариуполя и отогнать оттуда прорвавшиеся красные полки. Скопин спешил, да и вид истощённых юношей и мальчика казался ему подозрительным.
-Позвольте мне ответить, господин подполковник. Я- сын капитана второго ранга Белоярского, Владислав. А чтобы доказать…  да вот хоть боевой устав зачту- испуганно зачастил бывший гардемарин, в отчаянии глянув на безучастных ко всему товарищей. Орудия главного калибра предназначены для бомбардировки морских и наземных целей за горизонтом. Они вступают в бой только после точного обнаружения и опознания противника с предварительной пристрелкой. Предварительная стрельба ведется под командой артиллерийского офицера-наблюдателя с корректировкой разрывов по дальномеру… кэнонз оф зе мэйн тауа а юзд фо шутинг энд бомбинг клоузд гоулз бихайнд зэ хоризон…
- Ну что ж, складно и на одном дыхании… ладно, ладно! Довольно с тебя- перебил мальчика удивленный полковник. Произношение прекрасное. Сразу видно гардемарина. Считай, экзамен сдал. А за своих спутников поручиться можешь?
-Как за себя, господин полковник. Они у красных мою мать и сестру отбили, когда краснопузые матросики пришли их насиловать, это уже после расстрела отца вместе с другими офицерами Черноморского флота, когда адмирал Колчак приказал офицерам разоружиться, а сам сбежал-дрожащим голосом ответил высокий тринадцатилетний подросток. А, кроме того, мы в десяти верстах отсюда натолкнулись на бронепоезд красных и в полумраке приняли его за вас. А когда пришли, смотрим, кругом матросня в патрулях. Они нас задержали и потащили к командиру. А ими комиссар-девка командует. Людка Мокиевская её зовут. Зверь-баба, но красивая, тварь. Стали матросики нас при ней раздевать, да обыскивать. Мы сразу в разные стороны. А Павел с Сержем по последней гранате в них кинули. Сначала показалось, что командиршу убили. Но она поднялась, очухалась вроде и ну по нам садить из маузера. Ну, а мы в балок нырнули и ходу по дну сюда. А он длинный, километра на полтора, и весь кустами зарос. Так мы и спаслись. Не погнались они за нами.
-Добро! Молодцом, господа мичманы. В артиллерийские прапорщики пойдёте?- одобрительно улыбнулся полковник.
Неожиданно лица людей исказились и исчезли. Суета прислуги и дым орудий и пулеметов оглушили мальчика. В бойницы бил холодный встречный ветер и вокруг спешащего бронепоезда лежал глубокий снег.
-Подходим к Баронской! Впереди Луганск!- раздался громкий голос по внутренней связи.
-Слава! Очнись, Слава!-затрясли его за плечо. Твои друзья оба ранены и некому корректировать огонь батареи. Полезай в аэростат.
Владислав из корзины аэростата с тоской посмотрел на удаляющийся бронепоезд, редкие неприцельные разрывы красноармейских снарядов и на суету убегавших телефонистов, торопливо разматывавших вдоль путей в сторону уходящего бронепоезда катушку телефонного провода. Когда бронепоезд отошёл на четыреста-пятьсот метров солдаты стали крутить ворот каната и аэростат, дрогнув, пополз вверх.
-Белоярский! Докладывай, что ты видишь?- услышал он сквозь треск телефонных помех голос поручика Хмелевского.
-Туман! Видно плохо! Надо еще поднять! Так, хватит, есть! Я вижу красный бронепоезд за рощей на тупиковой ветке. Он стоит точно на углу южном кладбищенской рощи. Матросня спешно пилит деревья и кресты на могилах. А сейчас они тащат кладбищенские кресты на паровоз- возмутился молоденький гардемарин.
-Корректируйте огонь, гардемарин! Не спите! Даю два одиночных для засечки- отозвался трещащий голос через помехи линии.
Владислав тщательно засек клубы разрывов по буссоли и дальномеру, поочерёдно дуя на замёрзающие на ветру пальцы.
-Внимание! Перелёт двести метров по дальномеру. Азимут- тринадцать… точно, тринадцать!-закричал бывший гардемарин.
-Азимут- тринадцать! Трубка –пятнадцать! Три снаряда- беглый огонь-услышал мальчик через хрип трубки и снова прильнул к дальномеру.
Дав еще одну поправку, он радостно завопил в хрипящую трубку полевого телефона, покрутив рукоять динамки.
-Есть паровоз, господин поручик! Разбит паровоз. Матросня разбегается!- закричал мальчик и увидел, как белый бронепоезд, строча из пулеметов, быстро надвигается на красный, а затем белый бронедесант берёт захваченный бронепоезд на форкоп и, потушив пожар в броневагонах, волочит бронепоезд к своим по параллельному пути.
-Забыли. Меня забыли!-обожгла его страшная мысль и он глянул вниз.
-Слезай, барич, а то пристрелим!-крикнули матросы, оказавшиеся внизу на путях и подняли винтовки, аэростат стал неумолимо падать, превращаясь в тряпку.
Ужас обуял юного корректировщика, но его сон прервался неумолимым падением и, тяжело ударившись о землю, он вдруг почувствовал себя лежащим на тёплом мелком песке речной отмели.
По сверкающей в июльских лучах Волге, недалеко от Царицына, медленно двигался колёсный пароходик, казавшийся детской игрушкой. Владислав лениво поднял голову и посмотрел на своих друзей- артиллерийских прапорщиков, недавних мичманов российского флота. Неожиданная суета на палубе пароходика удивила его, и он стал пристально вглядываться в игрушку, показавшуюся ему почему-то очень опасной.
-Серж! Тревога! Они там пушку расчехляют на палубе- закричал Владислав в полный голос и его друзья, подскочив, как ошпаренные, начали торопливо одеваться и побежали на береговой откос, захватив сапоги в руки.
Им пришлось прервать торопливый подъем на откос песчаного берега, потому что на самой его кромке разорвался снаряд и обдал их фонтаном песка и камней. Тогда молодые офицеры побежали вдоль берега и начали свой подъём на откос метрах в трёхстах от разрывов снарядов.
-Чёрт! Командовать придется в мокрых кальсонах-весело чертыхнулся Серж, и они поспешили к поднявшему пары бронепоезду с двумя мощными броневагонами и пятью бронеплощадками. Вспомогательный паровоз торопливо оттягивал от боевой части три вагона боезапасом и провиантом.
Безобидная и безрезультатная сначала, артиллерийская дуэль затянулась. К пароходику один за другим подходили другие, включая и канонерские лодки Красной Каспийской флотилии. Артиллерийская дуэль, начавшаяся лениво и будто понарошку, вдруг стала  страшно беспощадной, и  белый бронепоезд принял на себя несколько прямых попаданий легких снарядов. Пожара это не вызвало, но убитых и раненых солдат пришлось отправлять на вспомогательный поезд-базу. Подавая убитых, Владислав поднял голову вверх и с ужасом увидел, как из летних облаков на него обрушился огромными пушистыми хлопьями чистый и холодный снег.
Тайга зимой тысяча девятьсот двадцать второго года казалась заснеженной до середины деревьев. Красный бронепоезд настигал «Единую Россию» и вёл все более успешный прицельный огонь. Наконец, взрыв боеприпасов и многочисленные пожары, заставили команду остановиться и броситься в тайгу.
Серж, Павел и возмужавший, уже почти совершеннолетний Владислав, в одежде рядовых белогвардейцев, гранатами подорвали орудия и паровоз и бросились в тайгу. Пулеметные очереди настойчиво колотили по великанским елям и, снова ныряя в глубокий снег, Влад почувствовал боль в ноге. Павел был тоже ранен. Они долго оглядывались и прислушивались в поисках Сержа, но ничего не услышав, решили вернуться обратно. Бывший мичман российского императорского флота, а потом подпоручик Белой гвардии лежал на окровавленном снегу, почти перерезанный пулемётной очередью. Оставшиеся в живых молодые офицеры плакали, не стесняясь слёз, а потом заиндивевшими руками похоронили друга в глубоком снегу под елью и отправились в темноту тайги, не надеясь в ней выжить. Однако, перейдя Уссури, на третий день они наткнулись на китайских браконьеров и те добродушно подкормили и перевязали раненых офицеров.
За это участие в их судьбе китайцы заставили их командовать нападением на японский поезд, в котором ехало много русских беженцев. Забрав семерых самых красивых женщин на продажу, хунхузы разорили состав и ушли в лес. Насмотревшись на насилие над соотечественницами, оба офицера  горько пожалели о своем участии в операции и ночью попытались бежать вместе с молоденькими гимназистками и женами офицеров. На их счастье пятеро из семи женщин прошли ад германской и гражданской войн и великолепно стреляли. Вскоре беглецам удалось оторваться от хунхузов и, через день, они сдались регулярным китайским частям, воевавшим против хунхузов на стороне японцев. Женщины отправились в Харбин, а прапорщики, поработав на китайских богатеев бесконечных и невыносимых два года, вступили в ряды китайских красных партизан. Здесь они и познакомились с советскими военспецами и вскоре были переброшены к уйгурам Синьцзяна, воевать с китайцами- чанкайшистами.
Полк бывших белогвардейцев вернули на родину перед финской войной, но большинство власти оставили в Казахстане на поселении. Владиславу Иннокентьеву повезло. Его новые документы оказались надежными. Он вернулся в Ленинград, но вскоре был призван на войну с белофиннами и раненым попал в новгородский госпиталь, где остался работать, выучившись на военфельдшера.
С ужасом перепилив себе ногу под аплодисменты хохочущих медсестер Капитолины и Сони, Владислав проснулся и вскочил от сильного толчка затормозившего бронепоезда.
-Иннокентьев! Остров на подходе! Готовь конную разведку- услышал он голос нового комбата Ивана Иншанина через трубу переговорника и окончательно проснулся.
-Конную это когда немцы в пяти километрах. А если они в километре, тут на брюхе ползти придётся- проворчал он сердито, наматывая портянку и споря с невидимым новым комбатом.
Собираясь, Владислав поймал на себе настороженный взгляд особиста, старшего лейтенанта Промысловикова, и зябко поёжился. Он знал за собой слабость дико кричать по ночам, и поэтому быстро направился к торцевой бронедвери, боясь не нужных распросов.



ПЕРВЫЙ БОЙ ЦЕПНОГО ПСА
Командир 398-го стрелкового полка майор Чернышов сам обходил позиции поредевшего более чем наполовину полка. Пологий левый берег реки Великой совершенно тонул в тумане и майор с надеждой поглядывал на тусклое небо.
-Даст бог, туман до полудня простоит? Как думаешь, комиссар?- оглянулся он на то и дело стряхивающего глину с рукавов комиссара третьего ранга Мохова, больше напоминавшего школьного учителя, но тот безнадёжно глянул на небо и ничего не сказал.
-Вчерашних убитых всю ночь хоронили- недовольно  проворчал старшина второй роты третьего батальона, сидевший в нише траншеи и попытался встать.
-Сиди уж! А то снайпера или миномётчика на наши головы приманишь- разрешил комполка и, пожав старшине руку, пошёл дальше.
Он похлопывал по плечам молодых пулемётчиков-комсомольцев 154-го отдельного пулемётного батальона и подбадривал их.
-Не робей, ребята! Пехоту отсекай, а с танками гранатомётчики справятся- шутил комполка, криво улыбаясь и отводя глаза.
Он хорошо знал, что в его потрёпанном полку на два целых орудия был лишь десяток снарядов и двадцать гранат. Мин и ружей не было совсем, и, поэтому, уповать приходилось в основном на коктейль Молотова. Но, боявшиеся немецких танков, вчерашние запасники чаще поджигали этими бутылками себя, чем нахальный немецкий танк, иногда прорывавшийся к хилым, необорудованным одеждой крутостей траншеям, с хлюпавшей едва не по колено водой.
И поэтому, когда из-за леска в их сторону выдвинулся корпус мощного бронепоезда на дюжину вагонов и платформ, он искренне обрадовался ему, как чуду. Вскоре к нему привели решительного младшего лейтенанта-артиллериста в новенькой гимнастёрке, с которым у майора Чернышова состоялся неприятный разговор.
-И что ж? Уже двое суток здесь в обороне сидите, а расположение немцев не знаете?- мрачно буркнул недовольный артиллерист-разведчик и майор некрасиво вспылил, тыкая ему в глаза трупами на поле и огромными воронками от авиабомб.
Но Владислава Иннокентьева смутить было крайне тяжело. Он неохотно извинился и попросил выделить ему сапёров для организации поиска. И майор, и его комиссар по скользким траншеям добрались до железнодорожной ветки и, с завистью окопников, поднялись в чистый с цветочками, скатёрками и занавесочками броневагон командира бронепоезда лейтенанта Иншанина.
-Ну, «юнкерсы» навалятся и от вашей чистоты здесь ничего не останется- завистливо сказал комполка, представившемуся ему худенькому светловолосому лейтенанту.
Согласовав поиск и выделение ему сапёров и прикрытия, Иннокентьев с пятью бойцами ушёл в туман, обвешавшись гранатами, обоймами и дисками к автомату и ручному пулемёту. Через полтора, часов в восемь-тридцать утра, заполошная стрельба возникла на немецких позициях, а ещё через полчаса к траншеям выполз мрачный, как обычно, Иннокентьев с фрицем, в напяленном на голову вещмешке.
-Ребят не ждите! Никто больше не придёт- сказал он и сплюнул кровью на землю. Во шандарахнуло, аж до сих пор в ушах звенит.
-И какого чёрта ты туда полез? Тебе же говорили, что это авантюра!- встретил его в блиндаже комполка Чернышов, но примолк, когда из-за спины грязного в потёках воды Иннокентьева, бойцы вытолкнули немецкого обер-лейтенанта.
-Начштаба батальона, кстати! Обходил позиции перед атакой и напоролся на наш поиск- доложил Иннокентьев и расстелил на дощатом столе карту из планшетки немецкого офицера.
Однако немец отвечать на вопросы Иннокентьева отказался, хотя они были заданы на хорошем немецком языке и Владислав потащил упрямого гитлеровца к комбату. Он затащил щеголеватого обер-лейтенанта в бронированную теплушку и выгнал из неё возившихся с лёгкими ранеными медсестёр.
-Идите в свой вагон! А мне его за полчаса разговорить надо. Вы мне тут мешаться будете- заявил он, вызывающе блестя глазами.
-Надеюсь, вы не будете его избивать?-уходя спросила Соня, но не получила никакого ответа.
Через пять минут из теплушки донёсся истошный вой, а ещё через десять минут голый обер-лейтенант лихорадочно объяснял обозначения на немецкой карте, постанывая и прикрывая причинное место ладонями. Не прошло и часа, как связисты бронепоезда запели координаты стрельбы по немецким батареям и скоплениям танков.
Однако, даже оглушительный грохот гаубиц не помешал Соне толкнуть курившего Владислава острым локотком, когда она проходила мимо него.
-Мерзавец и палач!-выдохнула рассерженная девушка-комсомолка.
Иннокентьев бросил папиросу и схватил медсестру за руку.
-Что? Чёрные яйца у немца не понравились? Скажи спасибо, что я ему половину пальцев и глаза целыми оставил. Это называется пыткой по-хунхузски, подожжёной ватой. А кто мне бойцов пятерых вернёт? Ты что ли, жалостливая? Ну так роди их мне прямо сейчас!- рассвирепел он на растерявшуюся и перепуганную девушку.
Но, вовремя подошедшая Капа успокоила бешено раздувшего ноздри Владислава, оттащив от него Соню и прикрыв её собой.
-Прости её, Влад. Она просто не подумала. Мы очень сожалеем о твоих ребятах.
Туман быстро редел под яркими солнечными лучами, но только через два часа немцы осторожно пошли в атаку и вскоре откатились вместе с танками, по которым били и сорокопятки и зенитки и гаубицы бронепоезда.
-Башенные пулемётчики, молчим!- расхаживал по главному броневагону лейтенант Иншанин. Ленты набить трассерами один к трём и ждать «мессеры». Вот их встречаем на полную катушку.
Но Иннокентьев и здесь влез, потребовав перенабить ленты один к пяти.
-Не ночь! И так всё видно. И запомните! Целится прямо лучше в лоб или хвост, а по продольному силуэту на пять-шесть корпусов вперёд и очередь чуть подлиннее. Но без истерики- будьте экономней. Иначе все у меня пойдёте гальюны драить в санчасти у медичек-пошутил он, вызвав смех у напряженных перед боем молодых пулемётчиков.
На столике комбата затрещал полевой телефон, протянутый телефонистами майора Чернышова.
-Комбат! Спасибо тебе большое за стрельбу. Просто низкий поклон. Сорвал ты им утреннюю атаку. Ушли кофий с кровью пить, как по нотам… чтоб им юшкой три дня чихалось… Младшому твоему от меня особая благодарность за карту. Ну, будь! Держись за шпалы-скоро гады прилетят-послышался в телефоне голос комполка.
Состав едва  успел разделиться на бронь и базу, когда в чистом полуденном небе завыли «ю-восемьдесят седьмые». Однако бронепоезд начал деятельно маневрировать, окутываясь клубами пара и отстреливаясь всё более яростно. Потеряв теплушку и две платформы бронепоезд неодвижно встал на одном месте, и последний налёт гитлеровских авиаторов отражал в неподвижности. Но к общему удивлению, пронесло. Две зенитки и спаренные пулемёты заставили немецких лётчиков сильно понервничать, а потом и вовсе развернуться, направляясь на свои аэродромы.
-Десант на колею. Восстановить пути- скомандовал бледный, полуоглохший Иншанин и опять его ремонтники управились за полчаса.
Когда разрывы тяжёлых снарядов приблизились к вагонам бронепоезда, он на всех парах умчался километра за три от прежнего места и ошеломлённая первым боем команда начала приводить себя в порядок. Однако вернуться на прежние позиции бронепоезду не удалось.
Наступление немцев успешно развивалось.  Через Двину начали переправляться отставшие пехотные дивизии, следовавшие за моторизованными корпусами. А немецкие танкисты, почуяв поддержку своих тылов, резво бросились к степенной реке Великой с чудными зелеными островами в черте красивого тихого древнего русского города с одноимённым названием.
Генерал Манштейн был недоволен тем, что командование четвёртой танковой группы одобрило замысел своих штабных офицеров обойти с востока группировку советских войск, обнаруженную в районе Пскова. И, если не окружить, то отрезать её от сил Западного фронта. Это решение пользовалось поддержкой Гальдера. Беспокойство у Манштейна вызывало наличие здесь русского 1-го танкового корпуса. Генерал не знал, что это были дивизии 1-го мехкорпуса, которые давно уже были распотрошены в Латвии и танки использовались большей частью по отдельности, для затыкания дыр на разных направлениях.
Его подтянутый начальник штаба серьёзно и обстоятельно докладывал.
-Можно предположить, что общая численность советских войск вместе с батальонами псковско-островского укрепрайона и 181-й стрелковой дивизией составляет чуть более сорока тысяч человек, а части трех наших  дивизий имеют меньшее количество людей, тридцать пять тысяч максимум. Нам надо повышать насыщенность техникой и боеприпасами штурмовые колонны, иначе нам не пробить здесь сильную русскую оборону.
-Ну, так повышайте! Кто вам мешает, мой дорогой оберст?- сморщился Манштейн,  чувствовавший, что его обойдут в наградах другие генералы из-за сильного сопротивления русских. Только учтите, что прогулка по Прибалтике кончилась. Здесь русские будут драться не шутя, и даже Гальдеру придется это учесть, в конце концов.
Начштаба вежливо покашлял и невозмутимо продолжил обстоятельный доклад.
-Кроме того, направление движения нашего пятьдесят шестого моторизованного корпуса оказалось сильно смещено вправо. Теперь наша  восьмая танковая дивизия должна уйти с шоссе Двинск—Псков, и от Карсавы повернуть на Пушкинские горы. Но правее неё наша третья моторизованная дивизия всё ещё двигается через Лудзу на Опочку. Ещё правее и далеко позади дивизия СС «Мертвая Голова», пробивается через советские позиции у Дагды. Она пойдёт по шоссе на Себеж и далее на Идрицу.
По замыслу командующего 4-й танковой группой генерал-полковника Гальдера выходило так, что вместо 56-го корпуса Манштейна на Псковское шоссе выходил 41-й моторизованный корпус Рейнгарда. К вечеру третьего  июля передовой отряд его 1-й танковой дивизии, наступавшей через Лубана и Гулбене, уже занял Балвы, а утром 4 июля он вышел к переднему краю Островского укрепрайона. Именно на этом участке занимали оборону 154-й отдельный пулеметный батальон и 398-й стрелковый полк майора Чернышова. Свежая русская 235-я стрелковая дивизия в этот район ещё не прибыла — её первые эшелоны должны были подойти лишь пятого июля. Оборонявшиеся части испытывали недостаток артиллерии, практически не было ручных противотанковых гранат и противотанковых мин.
Утром четвёртого июля гитлеровская 6-я танковая дивизия всё ещё сдерживалась на шоссе остатками 181-й стрелковой дивизии, однако, северо-западнее Острова,  части 1-й танковой дивизии атаковали советские войска, занимавшие оборону по линии Островского укрепрайона. Немецкие танки с мотопехотой несколькими группами обошли узлы обороны с севера и с юга, и уже днём одна из подвижных групп появилась в шести километрах западнее Острова. Об этих боях артиллеристы Иншанина ничего не знали и поэтому спокойно выполняли приказ командования о безусловной поддержке огнём всех частей Островского укрепрайона.
Пока ремонтный десант под огнём немецкой артиллерии пытался восстановить пути отхода, Иван собрал в броневагоне командиров. Прежний комбат был очень слаб и часто терял сознание.
-Всё, Иван! Прикажи меня унести в теплушку к раненым. Действуй, как сам знаешь. А я уже не боец. Иннокентьева назначь замом…-прошептал коренастый комбат бескровными губами и опять потерял сознание.
-Иван! Разреши начать мне?- попросил резкий сухощавый политрук Инин и злым голосом доложил обстановку.
-Пока вы вели огонь, я прошёлся по эшелону. Положение неутешительное. Мы прошли почти 60 километров, и у нас кончается вода. Почти нет дров и снарядов. Мы хорошо причесали немцев, но подошли их свежие силы и полк Чернышова разгромлен. Несколько его бойцов и командиров принесли его к нам на носилках. Я своей властью принял их на борт. Моё предложение такое… раз нам больше некого поддерживать надо уходить на станцию через железнодорожный мост и там попытаться пополнить воду, топливо и боеприпасы. Еды тоже маловато. На сутки, может двое, в лучшем случае.
Поскольку предложение политрука было поддержано остальными командирами, Иншанин, нервно почесав небритый подбородок, приказал через десять минут начать движение на станцию.
Они едва успели заправиться и пополниться к вечеру, отправив раненых в госпиталь, как уже под вечер на станционных путях загудели гитлеровские танки.
-Ха, рус, сдавайса!- засмеялись немецкие мотоциклисты, дав несколько очередей над толпой на перроне, и вокзал быстро опустел от женщин и детей, с визгом хлынувших врассыпную.
Поднявший пары паровоз привлёк их внимание и они обстреляли кабину машиниста. Но их счастливый смех оборвался под точными очередями спаренных пулемётов. Похвалив пулемётчиков, Иван закрыл бронезаслонку и закричал в раструб трубопроводной связи.
-Товарищ Лоймо! Наддай пары. Надо уходить, пока не отрезали.
Но их уже отрезали, поскольку на переезд за вокзалом взгромоздился лёгкий немецкий танк, и его пришлось подбивать из сорокопятки, установленной на передней платформе. Пулемётчики Перцева спрыгнули на шпалы и, подбежав к горящему танку, ещё двумя противотанковыми гранатами свалили его с рельс. Осторожно, с гулом и скрежетом бронепоезд переполз через повреждённые пути.
-Всё, а я думал хана!- вытер пот с лица пилоткой Иван, испуганно глянув на невозмутимого заместителя. Встали намертво!,
Но Владислав Иннокентьев в ответ только скупо улыбнулся.
-Не робей, комбат. Ты всё делаешь правильно. Поверь моему опыту. Так держать- и дружески похлопал Иншанина по плечу.
Набравший приличную скорость бронепоезд вскоре за Островом был остановлен красноармейским  заслоном и в броневагоне Иншанина неожиданно появился сам комдив сто одиннадцатой дивизии полковник Иванов, взбадривая народ привычным зычным голосом.
-Вот так «батарея однофамильцев»! Молодцы, ребята!-сказал он громогласно, выслушав доклад Иншанина. И что успели к передовой отлично, и что немцев задержали, и что успели пополниться. Молодцы! Дуйте за лесок, это  в километре отсюда и дайте своих корректировщиков и телефонистов танкистам. И сигнальных ракет возьмите побольше. Связь будет рваться, к гадалке не ходи. Поэтому основной упор на ракеты. Обговорите сигналы переноса огня и с богом. Утром мы должны выбить фрицев из города.
Генерал Гальдер вечером четвёртого июля, получив сведения от Манштейна, командира 56-го мехкорпуса  и  от Рейнгарда, командира 41-го мехкорпуса, бодро докладывал по телефону в главный штаб сухопутных войск в Берлине.
- К вечеру сегодняшнего дня 4-я танковая группа главными силами обоих корпусов, преодолевая упорное сопротивление противника, подошла к балтийско-русской границе. На правом фланге южнее Пскова уже удалось ее перейти. Быстрым броском 1-я танковая дивизия достигла южной части Острова. Железнодорожные и дорожные мосты захвачены в исправном состоянии.
Одновременно главные силы 56-й моторизованной дивизии, вышедшие в район Качаново в 35 км северо-западнее Острова, нанесли удар в стык между 399-м и 532-м стрелковыми полками 111-й стрелковой дивизии, оставшихся без 561-го артполка, который спешно был переброшен непосредственно к Острову. Таким образом, я первым же ударом прорвал Островский укрепрайон сразу в двух местах.
Заместитель начальника штаба принял его доклад к сведению и призвал активно готовиться к обороне.
-Русские- не французы.  Имейте в виду, они будут атаковать даже при полуторном проигрыше в артиллерии, минометах и танках. Закрепляйтесь намертво. Мосты через Великую- не отдавать ни в коем случае!
Но и советское командование довольно быстро разобралось в ситуации. Командование фронтом  в Старой Руссе на ухудшение положения фронта отреагировало достаточно оперативно. Уже в восемнадцать ноль-ноль четвёртого  июля командующий Северо-западным фронтом генерал-лейтенант П. П. Собенников приказал командирам 41-го стрелкового и 1-го механизированного корпусов уничтожить прорвавшегося в Остров противника, овладеть городом и отбросить немцев за линию укрепрайонов.
Связавшись по телефону с командиром 41 -го стрелкового корпуса И. С. Кособуцким, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин потребовал от него решительных действий.
-Инцидент ликвидировать, врага уничтожить и не дать ему возможности переправиться через реку. Все подходящие подкрепления противника также уничтожить. Имейте в виду, ликвидация и уничтожение прорвавшегося врага возлагаются персонально на вас, под вашу личную ответственность. За выполнение этого приказа вы отвечаете своей головой.
ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ
По замыслу начштаба фронта генерала Ватутина основной удар должна была наносить 3-я танковая дивизия, не так сильно потрёпанная в Прибалтике, благодаря самоотверженному упорству её командиров и отчаянной смелости бойцов. Однако мотострелкового полка в ее составе уже не было. Разбитый вдребезги полк был отведён на переформирование за сутки до немецкого прорыва. Но атаку танкистов мог поддержать уже прибывший маршем под Остров, смертельно уставший, но ещё не потрёпанный в боях 468-й стрелковый полк 111-й дивизии полковника Иванова, выделенный из резерва 41-го стрелкового корпуса. И командир танковой дивизии приказал установить самый тесный контакт со стрелковым полком и, особенно, с разбросанными по всей обороне города батареями 122-миллиметровых гаубиц из 561-го  артполка. По сведениям танкистов под Островом уже сутки находился третий дивизион капитана Зубарева и главное самодельный бронепоезд его артиллеристов, которому при захвате мостов и центра города отводилась решающая роль.
Появление танкистов не было неожиданным. Иншанин прождал их всю ночь, тревожно засыпая и просыпаясь, чтобы проверить посты часовых и наблюдателей, пока политрук Семён Инин окончательно не прогнал его спать.
-Ложись спать, комбат! Командиров на бронепоезде, как грязи! Иннокентьев с Перцевым десяти стоят каждый, а тебе отоспаться надо.
Иван полез в броневагон по высоким ступенькам, оглядываясь на яркий диск июльского солнца, но едва он блаженно растянулся на топчане, как был разбужен громкой весёлой руганью.
-Так давай, поднимай своего комбата! Ты видишь, что к тебе явился аж целый начальник связи целого танкового полка, да ещё в чине капитана. А ты меня до тела свого комбата не пускаешь. Это ефрейтор диверсия и саботаж. И я очень даже в полном праве пристрелить тебя на месте, как злостного агента поганого Гитлера-пугал Иванова ординарца Антона Чеснокова нахальный баритон, на поверку принадлежащий щуплому капитану, но с отменным казацким чубом, выбивавшимся из-под танкистского шлема.
Увидев высунувшегося из вагона Ивана, танкист небрежно откозырял.
-Как я понимаю, передо мной вышеупомянутая неприкосновенная фигура грозного комбата?
-А, Одесса-мама!? Я жду представителя третьей танковой дивизии аж с самого вечера. А он заявляется в пять утра и ещё права качает?-недовольно буркнул Иван, передёрнув плечами от свежего туманного ветерка, и надевая фуражку.
-Никак нет, не угадали, уважаемый геноссе комброневаген! Ростов-папа к вашему сведению! Капитан Азовцев-начсвязи 6-го танкового полка-рассмеялся капитан и протянул новоиспечённому комбату пакет с сургучной печатью.
-А-а!… Да не велика разница-блатная столица-буркнул ещё сонный Иншанин, поправляя фуражку.
Едва Иван повернулся, чтобы войти в вагон и пригласить следом танкиста, как вдоль вагонов к нему направилась крупная фигура военфельдшера Капитолины и капитан при виде её выпал в осадок.
-Ах, какая женщина! Её формы надо ваять в бронзе, и обязательно в натуральную величину- и при этом он попытался подсадить Капу на ступеньки броневагона, но она грубо оттолкнула ретивого капитана, попытавшегося ладонью провести по её округлому туго обтянутому юбкой заду.
-Отстань чёрт-дубина стоеросовая! Наберут в армию балаболов, вот она и отступает!-и не удостаивая больше взглядом изобразившего на лице смертельную обиду старшего по званию танкиста, она взмолилась плачущим голосом.
-Товарищ лейтенант! Я не умею делать операции. Нам врач нужен. А то у меня и лёгкораненые все поумирают. А с бронепоезда я не хочу больше никого снимать. Итак, мы в госпиталь раненых сдали за час до немецкого прорыва. Их смерть будет на нашей совести.
-Знаю! У самого сердце ноет…  Ладно, Капа, иди! Я сегодня что-нибудь обязательно придумаю-растерянно ответил Иншанин и торопливо поднялся в броневагон, пригласив ретивого танкиста следовать за собой.
В броневагоне его уже дожидался «гимнаст Тибул», подтянутый плечистый Иннокентьев, вошедший с торца вагона из теплушки, обитой чёрными морскими цепями.
-Разреши доложить, комбат! Полный порядок! В теплухах прорезали двери в торцах, прибили дощатые мостки с одной стороны, чтоб елозили при движении, но с поручнями. Сделали мощные щиты. Теперь можно ходить по всему бронепоезду, куда захочешь. Особо хочу отметить помощь особиста. Промысловиков явно не у дел. Плотник просто от бога!
Капитан Азовцев тут же восхищённо откликнулся, пожимая мощную длань Иннокентьева и смешно морщась.
-Во какие у тебя ребята, комбат! Любо-дорого! Без приказа крутятся, как заведёные. И цепи, наверное, сами где не-то украли и догадались на вагоны прибить. А то мне комполка говорит, найди «Цепного пса» и отдай пакет из нашего. Да! Теперь понятно, откуда такая кликуха… Комбат, подари мне младшего лейтенанта. Без зама пропадаю, как швед под Полтавой- весело взмолился ретивый капитан.
Получив отказ, он вздохнул и сел на ближайший табурет, и молча, дождался, пока Иван прочитает секретный пакет. Иншанин поднял голову от бумаги.
-Ясно! В восемь- на исходную, ворваться в город. А затем на станцию и захватить мосты. Выделить корректировщиков танкистам и поддержать их огнём. По возможности уничтожить проявившие себя орудия противника. Ну, что ж, ракетницы у нас готовы. Сигналы оговорены. Два красных-цель накрыта, красный-зелёный сто метров правее, красный-синий сто метров левее. Зелёный-зелёный сто метров перелёт. Синий-синий сто метров недолёт. Плюс телефонистов четверо. Но это, пока вы в полутора километрах будете. Ну а дальше, чего-нибудь придумаем. Как говорится, бог не выдаст-свинья не съест!
-Отлично, комбат! А то я подумал, что вы здесь подушки прессуете. А у вас всё толково…- подхватил обрадованно капитан-связист, но Владислав Иннокентьев, по обыкновению невежливо, перебил старших по званию.
-Стоп, командиры! Никуда не годится такая связь! Извини, капитан, я по делу говорю! Ты сам понимаешь, что у немцев автоматов, миномётов и орудий поболее нашего. А теперь представь, что они за ночь всё своё великолепие успели расставить. Вас похоронят там, как цыплят в коробочках. Давай нам рацию или любую бронемашину или мотоцикл, но с рацией и радистом.
Капитан-танкист Степан Азовцев сначала полез в бутылку, но рассудительный и настойчивый голос Владислава постепенно остудил его.
-Смотри сам! Мы по северной окраине прорываемся к мостам. Используем сорокопятки и зенитки, станковые и ручные пулемёты. А гаубицы остаются в бездействии. Мы их применим по центру и южной окраине в районе монастырей Симановского и Спасоказанского. Немцы, верняк, там засядут, рядом с монастырями, в оврагах, чтобы их дымные выбросы не обнаружили. Но представь, что наших корректировщиков фрицы выбили. И всё! Мы ослепли. Поэтому передай своему танкистскому богу, чтобы хотя бы двоих корректировщиков впихнул в танки или бронемашины с рациями. Ещё семерых я посажу на броню с ракетницами. И тогда, бог даст, не ослепнем до конца боя. Да и разлёт снарядов будет поменьше. А то сами же своими руками снесём монастыри к ядреней фене.
-Нашёл о чём переживать! Религия-дурман для народа, не жалей ребята поповского сада-огорода!-засмеялся отчаянный танкист, явно вспомнив своё отчаянное пионерское детство и налеты на поповские огороды.
Но Иннокентьев взглянул на него ненавидящим взглядом и танкист сразу потух.
-Ну, ладно-ладно, парни! Мир! Не мы строили-не нам и ломать. Добуду я вам танкетку с рацией у нашего помпотеха. Только как вы её на платформу загоните вне станции?
-Ты, капитан, гони давай! Остальное-не твоя забота- мрачно сверкнул глазами ещё не остывший от своей внезапной вспышки младший лейтенант Иннокентьев.
Худощавый благообразный батюшка Пётр Антонович Бережковский истово молился на коленях перед иконами, подметая тощей бородкой пол церкви Вознесения в центре Симановского монастыря. Он успел спрятать всё золото и каменья, оставив на виду только небольшие иконы в серебряных окладах, и теперь тревожно оглядывал их, не прерывая показной степенной молитвы.
-Батюшка!- позвал его тревожный голос молодой попадьи от двери храма. Тебя спрашивают немецкие офицеры.
Когда отец Пётр вышел на монастырский двор, на нём уже было тесно от суетящихся солдат и разворачивающихся тягачей с тяжёлыми стопятидесятимиллиметровыми орудиями, стрелявшими тяжёлыми снарядами под сорок килограммов каждый. Его схватил за руку проворный переводчик и подвёл к высокому худому немецкому майору и заговорил от его лица.
-Мы вынуждены просить вас увести монахов и соседних монахинь по домам. На ваших часовнях расположатся наши корректировщики, а монастырские погреба послужат хорошим укрытием для нескольких наших орудий и немного обогатят наш скудный рацион. Не обижайтесь- это военная необходимость. Из-за ваших стен и башен русским корректировщикам тяжело будет засечь восьмиметровые выбросы дыма из наших орудий. Поэтому прошу вас не таить на нас зла!
- Возьмите всё самое необходимое и через полчаса я вас не наблюдать- веско закончил речь переводчика по-русски сам майор.
-Кстати, свою красивую златовласую дочь вы можете оставить нам. Мы её не обидим, особенно, если она сумеет подарить наслаждение нашим офицерам- с усмешкой добавил важный майор презрительным тоном.
-Я не его дочь-я его жена!- сурово произнесла на хорошем немецком языке молодая девушка и взяла своего престарелого мужа под руку. Пойдём собираться, Пётр Антонович! Опять пришли наши гонители.
-Иншульдиге зи мир биттэ! -смущённо поперхнулся майор. Однако я вынужден вас немного задержайт. Вас хотят допросить герр гауптман из военной разведки и его переводчица. А вот и они…
Сухощавый отец Пётр с женой перешёл в распоряжение сурового офицера абвера и его молодой переводчицы. Монахини вышли из церкви и, соединившись с монахами, и , осеняя себя крёстным знамением, торопливо покинули двор, в котором солдаты закатывали орудия в монастырские погреба, снося с них перекрытия.
-По нашим данным в ваших монастырях имеются ценные иконы. Мне нужны их списки и фотографии. Немецкое командование заберёт их у вас на хранение. После поражения Советов мы вам всё вернём по описи- приторно улыбаясь, заявил пожилой офицер абвера. Эльма отправится с вами и поможет вам в вашей работе у вас дома. Я вынужден дать ей охранника в сопровождение, но это не акт недоверия. Он будет и вашим охранником, на случай нападения ещё не полностью выбитых из города большевиков.
Отец Пётр нервно шагал домой, время от времени перешагивая через большие лужи. Когда они вошли в дом, охранник застыл у дверей дома священника снаружи. А переводчица Эльма, настороженно зыркая по сторонам, начала копаться в вещах священника. Списки драгоценной церковной утвари и украшений, которые ей вручил мрачный отец Пётр возмутили переводчицу.
-И это всё? Вы хотите нагло обмануть немецкую нацию, но у вас ничего не выйдет. Я не первый раз разговариваю с русскими священниками-и с этими словами она влепила священнику тяжёлую оплеуху. Вот вам в назидание!
Переводчица достала пистолет, и под его прицелом священнику и его молодой жене пришлось раздеться по её приказу до нижнего белья.
-Ха, что я вижу!?-Эльма отобрала у священника небольшой мешочек с золотыми изделиями и подозрительно оглядев точеную фигурку попадьи нахально полезла в её панталоны.
-А вот и ещё добыча! Вот как прекрасно! Жемчуг, алмазы, изумруды, рубины и всё это в панталонах попадьи -недоговорила Эльма и вдруг схватилась за горло, в которое рукой отца Петра вонзилось тонкое лезвие скальпеля.
-Выйди так, без одежды, и позови охранника. Да, улыбайся, доча-улыбайся. А то насторожишь его не ко времени-и с этими словами отец Пётр дрожащей рукой расстегнул кобуру немецкой переводчицы, второй продолжая сжимать её окровавленный рот, пока она ещё хрипела.
Голая Лизавета наскоро стёрла несколько капель крови с молочно-белой груди и с дрожащими губами, криво улыбаясь, вышла к охраннику за двери.
-Герр офицер! Фрау Эльма вас просит помочь обыскать меня!- заявила она молодому парню, всё также криво улыбаясь.
Автоматчик снял каску и закинул автомат за спину. Он успел пощупать грудь жмущейся к нему девушки, но это было его последнее ощущение. Он рухнул на пол от удара скальпелем в сердце.
У священника и его жены ушло около получаса, чтобы замыть кровь в холодной воде и сухими полотенцами просушить мундиры. Затем они постригли волосы друг другу, а священник сам сбрил себе бороду. Пётр Антонович тяжело вздыхал, отрезая роскошные волосы своей молодой жены. Через тридцать пять минут сельский дом с густым садом осторожно покидали тщательно выбритый немецкий унтер в мундире, висевшем очень мешковато, и смазливая немецкая переводчица в мундире в обтяжку.
Капитан Азовцев всё-таки пригнал целый танк БТ-5, но на буксире тракторного тягача кировец, поскольку у танка не работал двигатель. Естественно, Владислав Иннокентьев в сердцах обматерил капитана и тот полез за пистолетом. Драчунов разнял политрук Инин.
-Мужики! Бой в восемь ноль- пять, а мы ещё не на позиции. Давайте тяните танк к последней платформе.
Там в конце состава уже возникало громоздкое сооружение. Уложенные в виде пандуса мешки с цементом красноармейцы накрыли огромными досками и с трудом втащили танк наверх. Однако, доски сильно просели. Толкать танк через край платформы пришлось вагами, перецепив тягач на другую сторону пути.
-Видишь, танкист? Наши бомберы полетели и артиллерия лупит вовсю. Мы опоздали из-за тебя!- закричал комбат в сердцах, но танк неожиданно чихнул мотором, проскрежетал и заглох. Однако этого рывка вполне хватило, чтобы он переполз с пандуса на платформу.
Через десять минут танк удалось развернуть и в восемь-тридцать, издав мощный гудок, бронепоезд рванулся в город, оставив паровоз поддержки с боеприпасами и лошадьми на замаскированной позиции.
 Видимо, не все немцы знали о приказе беречь пути и бронепоезд едва не лишился колёс от близких разрывов. Звеня оторванными взрывами цепями, он настойчиво поливал окраины Острова пулемётно-артиллерийским огнём и, приостановившись перед мостом за пакгаузами станции, разнёс парой гаубиц укрепления охраны на ближней и дальней стороне реки.
-Может, дальше не пойдём? Что-то мне всё это не нравится- усомнился политрук. На том берегу всего несколько танков и почти нет пехоты. В ловушку нам лучше не лезть. Мы кроме как вперёд-назад маневрировать не можем.
-Приказ есть приказ! Как только гаубицы отстреляются по новым целям, двинемся вперёд!- непреклонно возразил Иван и нарвался на уважительный взгляд Иннокентьева.
-Жму руку, товарищ лейтенант. Я слышу глас не мальчика- но мужа. Толково воюешь-прям как я в Китае!-улыбнулся «гимнаст Тибул».
А тем временем Володя Перцев уже передал несколько целей на бронепоезд и, трясясь в танке КВ,  похоже двигался навстречу своей смерти. Из ворвавшихся в город пятидесяти танков уцелело лишь тридцать с небольшим. Немцы за одну ночь успели приготовиться к атаке, ждали её, и без пехотного прикрытия танкисты ничего не могли сделать и вскоре стали поспешно отходить назад.  468-й полк 111 дивизии состоял целиком из запасников и они, тыкаясь, как слепые котята, залегли на окраине Острова. В город вошёл только один батальон и, понеся жуткие потери, в панике бросился назад.
Комдив 3-й танковой дивизии сухо докладывал комкору-41 Кособуцкому по рации.
-5 июля в 8:50 части 3-й танковой дивизии после короткого авианалета на позиции противника начали атаку. Пройдя боевые порядки пехоты, два батальона 6-го танкового полка и батальон 5-го танкового полка ворвались в город, завязав бой с немецкими танками. 8-я рота 6-го полка, пройдя через весь город, вышла к мостам через Великую, но из-за отсутствия пехоты удержаться здесь не смогла. В то же время 468-й полк в наступление так и не перешел, в результате чего наши танки оказались выбиты из города. Вдобавок почти одновременно с нашим наступлением немецкие разведывательные отряды на мотоциклах, сначала принятые нами за воздушные десанты, появились в районах Шванибахово и Селихново. Мне пришлось направить для борьбы с ними танковые отряды, ослабив штурмовые группы.
В Острове гремел тяжёлый кровавый бой. Огонь артиллерии поджидал танкистов почти на каждой крупной улице города.
-Суки, Перцев! Одни суки в вашей дивизии! Вы нас бросили на растерзание фрицам- размазал слёзы по грязному лицу молоденький лейтенант-командир танковой роты. Всё! уходим ребята! Уходим! Башенный! Отфлажкуй-делай как я!
Однако сигнал ротного командира увидели всего три танковых экипажа. Остальные танки тоже не имели раций и, не видя сигналов командира, продолжали упорно прорываться на западную окраину Острова, настойчиво стремясь к неминуемой гибели.
Люк громко лязгнул и окровавленный башенный стрелок без глаза и уха свалился внутрь. Пока командир торопливо бинтовал своего товарища, Перцев настойчиво повторял в микрофон рации.
-Квадрат 57! Квадрат 57! Бьют противотанковые! Дайте огневой заслон! Огонь-баррикада! Дайте баррикадный огонь…
Его хриплый голос, наконец, был услышан и просьбу Перцева доложили Иннокентьеву.
-Хрен им, а не баррикада! Пусть цели дают! Я по русскому городу залпами лупить не буду- злобно окрысился Иннокентьев.
Вскоре Перцев дал точные целеуказания и Иннокентьев весело заорал в телефонные трубки.
-Буссоль-тридцать! Дистанция- две пятьсот! Возвышение- пятьдесят пять! Трубка-четыре! Первое орудие-огонь! Второе орудие-огонь! Третье-огонь! Четвёртое-огонь!
Получив поправки, Иннокентьев приказал после нового залпа зарядить дымовые и дать беглый огонь. Под чёрной дымовой завесой танк Перцева  и несколько других советских танков стали пробиваться назад к мосту. Однако, в конце зелёной улицы их поджидал неприятный сюрприз в виде немецкой противотанковой пушки, бившей из полуподвала каменного дома. Неизвестно, чем бы закончилась эта дуэль, если бы к тройке танков от неожиданно замолчавшей пушки, не двинулись две фигуры в немецких мундирах, но с большими белыми платками в руках.
-Ребята,  не стреляйте, родные! Свои!- звонко и радостно кричал женский голос.
Перцев с автоматом в руке осторожно выбрался из танкового люка.
-Товарищ лейтенант! Дорогой! Как же вы вовремя! Я- священник Симановского монастыря! Мы с женой спасаем монастырскую сокровищницу и несём её для Красной армии. У пушки больше никого нет. Немцев я положил из автомата всех до единого.
Убедившись, что возле пушки лежат только трупы, Перцев со священником сели на броню, а девушку они запихнули в танк. На улице снова встали чёрные султаны тяжёлых разрывов, и танкисты двинулись дальше. Они выскочили на железную дорогу, когда на путях появился бронепоезд. Его огонь оказался достаточно эффективен и позволил двум-трём десяткам советских танков из пятидесяти ушедших в атаку, уйти на другой берег. Перцев и встреченные им странные немцы, были приняты на борт бронепоезда, и комбат Иншанин повёл переодетых людей в свой броневагон.
Однако неожиданно комбата вызвали к телефону и он не успел начать допрос странных переодетых диверсантов.
-Вас полковник Иванов, товарищ комбат! Я приложу наушники рации к трубке внутреннего телефона, чтобы вам сюда не бежать-послышался голос танкового радиста.
-Иншанин, мать твою за ногу! Ты где там прохлаждаешься?- услышал Иван отчаянный голос командира дивизии. Выясни, откуда бьют немецкие стопятидесятки, и срочно подави. Срочно- кровь из носа! Пехота легла под разрывами. Не поднять. Действуй немедленно! Они наш 468-й полк перемалывают на окраине.
-Товарищ полковник! Мне надо выслать в город разведчиков. Их яжёлые я пока не засёк!-заорал Иван в трубку, оглушая себя и окружающих. Пусть пока окапываются…
-Ты чего, охренел лейтенант? У них в полку три лопаты. Подави полуторосотки- богом тебя прошу!-прохрипел и исчез в телефоне голос комдива.
-Чёрт! Откуда они бьют?! Хрен их знает- потёр Иван подбородок и невидящим взглядом упёрся в карту города, висевшую возле его командирского столика.
-Я знаю, откуда они бьют!- неожиданно поднялась переодетая молодая попадья, хотя священник дёргал её за руку. Тяжёлые пушки немцы поставили на монастырских дворах в обоих монастырях и в мужском и в женском.
-Ох, спаси и сохрани!-запричитал батюшка. Зачем ты, Любушка? Они же сейчас там камня на камне не оставят. Это же гаубицы!
-Ничего, что-нибудь оставим! Покажите точнее?- попросил Иван, и когда священник толково и грамотно нарисовал немецкие позиции, Иван подозрительно уставился на него. Военное дело изучали, святой отец?
-Три года на первой германской. Капитан медицинской службы. Был ранен в голову и ослеп. А с тысяча девятьсот шестнадцатого, уже  после ранения обратился к богу и он меня спас. Зрение вернулось, а потом я и дочь свою нашёл, то есть жену. Простите,обмолвился-неожиданно сильно побледнел переодетый батюшка.
Иван долго смотрел на бывшего царского офицера, но тот выдержал его взгляд, хотя и с заслезившимися глазами.
-Я вижу, что вы человек совести, батюшка. У меня к вам огромная просьба. Наши медсёстры очень неопытны. Спасите наших раненых. Помогите нам с ними. У нас не кому их оперировать.
Отец Пётр заколебался и ответил не сразу. Наконец, он решился и протянул руку комбату.
-Спасибо за доверие! А к вашему генералу я, пожалуй, дочь отправлю. К ней меньше будет вопросов.
-Так дочь или жену?- удивился Иван. Что-то вы путаетесь, батюшка?
-Не выдавайте, товарищ лейтенант. Богом заклинаю. Дочь она мне. Но уж больно приставать стали местные горе-комиссары и пришлось мне переехать из Новгорода сюда и оформить её как жену. Не выдавайте-испуганно попросил священник.
-Ладно, батюшка! По рукам! Только вы уж больше нигде не сбивайтесь. Худо будет- предупредил Иншанин и по телефону приказал старшине зачислить военврача на довольствие. И особисту нашему, Промысловикову, лишнего не говорите. Он- мужик понимающий, но всё же впутывать его в это дело не надо. Рассказывайте всё строго по документам!
Немцы ещё не успели оправиться от первого натиска красноармейцев и поэтому второй прорыв в город прошёл без сучка и задоринки. Обстреляв тридцатью  снарядами монастырские дворы с дальней дистанции, бронепоезд перешёл на ближнюю ветку и высадил бронедесант с гранатами, пулемётами и одной сорокопяткой. Через полчаса весь забинтованный политрук Инин со стоном докладывал.
-Комбат! Как же больно-то, сволочь! Докладываю-двенадцать орудий и пункты боепитания подорвали гранатами. Десант прошёл стремительно и удачно. Но надо уходить-проще говоря уносить ноги, пока не запахло жареным. Рядом за оврагом накапливается мотопехота с миномётами и бронетранспортёрами. Овраг обойдут и ударят.
Возвращение бронепоезда было похожим на ад. Возле моста успешно развернулась зенитная батарея и начала расстреливать русский бронепоезд прямой наводкой.
ШТУРМ МОСТА
Бронепоезд с официальным названием «Звенящий гром» или попросту «Цепной пёс», как прозвали его сами бойцы, дышал тяжело, как загнанный зверь.  Он стоял в километре от моста за небольшими постройками и команда спешно приводила его в порядок, туша пожары и перевязывая раненых.
Совещание в броневагоне было отчаянным. Снаряды кончались. До мостов через Великую было чуть больше километра, до станции три, до своих пять, но пройти эти пять километров надо было под дождём пуль и снарядов. Вокруг карты встали семеро командиров подразделений. Все они были ранены и повязки сочились свежей кровью.
-Мы не можем бить по зениткам из тяжёлых орудий. Пути и мост нам потом не восстановить. Да и снарядов-кот наплакал, хорошо если по четыре на орудие. У нас не более часа. Немцы подтянуться основательно и нам конец!- лейтенант Иншанин дрожащей рукой нервно сломал карандаш. Выход один-бронедесант. Надо пробиться к батарее на этой стороне, захватить её и обстрелять батарею на противоположном берегу. Политрук ранен. Кто поведёт десант на мост?
Долгое молчание повисло в воздухе.
-Тогда я сам поведу десант!-бросил на стол переломанный карандаш лейтенант Иншанин, решившись на отчаянный поступок, но спокойный ледяной голос Иннокентьева заставил его полуобернуться.
-Здесь иначе надо. Я знаю немецкий, и у меня есть мундир обер-лейтенанта. У нашего батюшки-военврача мундир унтера и тоже свободный немецкий. Его жена тоже владеет свободно и имеет мундир переводчицы. Ещё четыре человека возьмём как пленных, и заявимся на батарею с известием, что на бронепоезде страшная паника, командиры убиты и есть возможность небольшим отрядом захватить его. На меня мундир обер-лейтенанта, конечно, не налезет. Но мы его так порвем, что несоразмерность не будет заметна.
Предложение Иннокентьева было принято с восторгом, а на пути немецкого отряда в прилегающих зданиях и садах разместили засаду с автоматами и ручными пулемётами.
Обер-лейтенант Зейдлер с интересом выслушал Иннокентьева и старого унтера, когда их привели к нему вместе с переводчицей. Он поверил, что документы у них обобрали в плену.
-У красных страшная паника. Командиры в большинстве убиты. Дайте мне двадцать человек с парой пулемётов и бронепоезд будет наш. Звание гауптмана и Железный крест у вас в кармане-убеждал он Зейдлера излишне горячо, но немецкий офицер счёл эту горячность свидетельством позорного плена и решил помочь опозоренному пленом камраду.
-Зер гут. Ведите моих золдатен-объявил он о своём решении.
Убедившись, что возле четверых красноармейцев стоит только один часовой Иннокентьев устроил им разнос и избивая, незаметно всунул в карманы пистолеты и гранаты. Едва немецкий отряд попал в засаду и был расстрелян, как Иннокентьев с шестью разведчиками бросился к немецкой батарее. Почти все немцы на ней были перебиты и недавние пленные вместе с подмогой развернули орудия против двух зениток на другом берегу.
Однако артиллерийская дуэль зениток пошла неудачно и буквально через десять минут Елизавета и её отец вытащили Иннокентьева из-за обложенных мешками с песком пушек. Из его отряда в живых осталось лишь три раненых бойца. Только появление бронепоезда спасло их от гибели. Подавив последнее немецкое орудие на другом берегу, бронепоезд медленно вполз на мост.
Лёжа в санитарной теплушке на дощатой лежанке Владислав с удивлением смотрел, как смертельно уставший после атаки на зенитчиков военврач, закусив бескровные губы, оперирует раненых бойцов. Жена помогала ему, но Владислав чувствовал её неприкрытый интерес к своей скромной личности и на что-то надеялся. Их глаза не раз встречались в полумраке выложенного цементными мешками вагона.
Зато военфельдшер Капитолина смотрела только на доктора и крутилась сама и гоняла подруг, как заведённых. Примерно через полчаса обстрел и разрывы утихли и бронепоезд резко набрал ход.
-Мы в нашем расположении друзья!- объявил всем раненым военврач и лица красноармейцев покинула злая отрешённость.
Эти беспомощные люди страшились смерти в плену. Мучительной смерти. Она пронеслась мимо. Надолго? Никто этого не знал, но многих раненых постепенно сморил сон.

ЛЮБОВЬ НАД КОЛЕЁЙ
Бронепоезд Иншанина поздним вечером пятого июля успешно соединился с базой, составленной из лёгкого паровоза, четырёх теплушек с провизией, боеприпасами, двадцатью лошадьми и санчастью. Раненых во время ночной остановки медсёстры и выделенные комбатом солдаты перенесли в теплушку санчасти.
Бронепоезд лязгнул несколько раз, проверяя сцепки и медленно двинулся вперёд. Платформ с одной сорокопяткой и одной зениткой в его составе уже не было. Разбитые остовы этих платформ были сброшены под откос возле Острова. В составе бронепоезда ещё оставлись грозный бронепаровоз, броневагон с пулемётными башнями и две, обитые цепями десантные теплушки из трёх, дважды ворвавшихся в Остров.
Передав начальство над похоронной командой Соне и бойцам-санитарам Капитолина поместила совершенно вымотанного военврача-священника на свободные нары и почти сразу же направилась к Иннокентьеву, рядом с которым в забытьи стонал молоденький боец с оторванными руками. Но рядом с Владиславом уже сидела на табурете Лизавета и внимательно осматривала его повязки. Блаженное выражение легкораненого командира разведвзвода очень не понравилось военфельдшеру и она, уперев руки в бока, решила устроить крупный скандал, но пока шёпотом.
-Попадьям здесь не место. Проваливай. Я сама заменю ему повязки- объявила она.
Елизавета потупилась и встала. В её бездонных голубых глазах блеснули слёзы. Блаженная улыбка исчезла с лица Иннокентьева и младший лейтенант, в Китае командовавший полковниками, резко оборвал посягательство военфельдшера на своё право выбирать себе сестру милосердия.
-Капитолина, брысь! Ты чего раскомандовалась. Мне попадья в самый раз сойдёт. Я единственный в этом вагоне настоящий убеждённый атеист, но православный крест не снимаю, ибо крещён моими невинно убиенными родителями. Мы тут с Лизой сами разберёмся, что и как. Поняла?
Сердито блеснув глазами, Капитолина вспыхнула ярким румянцем и могла бы наговорить кучу гадостей объекту своего обожания, но положение спас очень кстати нарисовавшийся в вагоне лейтенант Перцев. Луч его фонарика рассёк полумрак бронетеплушки и упёрся в крупную фигуру военфельдшера.  Пулемётный командир очень обрадовался.
-Капа? Что ты здесь делаешь, сердце моё? Я и комбат обыскались тебя и приглашаем на ужин. Всё стынет, моя дорогая.
-А кто больше обыскался ты или комбат?-медленно остывая от обиды на Владислава, всё ещё сердито сказала Капитолина.
-Ну, конечно, больше я. И двух мнений тут быть не может- согнул руку в локте Володя Перцев и Капитолина гордо взяла его под руку.
-Эй-эй, друзья! Я сейчас тоже приду. Мою кружку не занимать- возмутился Владислав и начал одеваться. Лиза, вы идёте со мной и никаких возражений, я так решил!
В командирский броневагон они пришли вовремя и Лиза застенчиво села на табурет рядом с Владиславом. За длинным раскладным столом, дополнительно увеличенным тремя длинными досками, положенными вдоль и накрытым газетами, уже сидели комбат Иван Иншанин с чуть забинтованной головой, весь перевязанный политрук Семён Инин, комвзвода Иношин и командир пулемётчиков Володя Перцев с Капитолиной. Единственным целым человеком оказался рьяно воевавший особист Промысловиков, которого все стали считать невероятным везунчиком под стать Иннокентьеву. Политрук, забинтованный, более основательно, чем комбат, быстро резал идеально заточенной финкой чёрный хлеб, а Иношин, порезав селёдку, ловко вскрыл мясные консервы. Всегда хмурый особист, старший лейтенант Игорь Промысловиков, быстро чистил селёдку и кромсал её большими кусками, аккуратно опрокидывая ножом на крупные ломти чёрного хлеба.
Владислав настойчиво забрал у новоявленного комбата нераспечатанную бутылку водки.
-Ты ещё от контузии не отошёл, комбат, руки ходуном ходят. Давай я разолью, а ты толкани тост. Когда ещё-то так посидеть придётся? Война началась серьёзная. Я в Китае так не воевал. Там даже у японцев с артиллерией, танками и самолётами не особо банзай был.
Иван Иншанин встал и, взяв эмалированную зелёную кружку дрожащей рукой, тут же  поставил её на стол.
-Ничего. Я думаю, что мне  простительно. Скажу, а потом выпью. Некоторые уже знают за кого. Когда уходили со станции Остров, наши бойцы подтянулись из госпиталя, шестеро. Прятались на станции. Комбата принесли. Я дал команду погружать, они его вынесли из-за пакгауза и всех снарядом положило. Надо было бы конечно остановиться, проверить, да уж поезд двинулся-эх! Да и рвануло так близко, что бесполезно было проверять. А совесть мучает всё одно. Поэтому я хочу выпить за память нашего первого командира Степана Алексеевича Иншакова, который нас всех собрал вокруг себя и научил храбрости, твёрдости и уверенному спокойствию. А главное, непоколебимой уверености в нашу победу!
Елизавета поперхнулась обжигающей жидкостью и попыталась поставить свою кружку, отпив всего глоток, но под суровым взглядом Капитолины решилась и дерзко выпила свою треть кружки. Любезный Иннокентьев тут же подсунул даме бутерброд с маслом и селёдкой.
-А теперь нажимай на жирное, а то я тебя не дотащу до санвагона. Я же раненый и слабый-пошутил он.
-То-то я и смотрю, ты фигуристую Капитолину, похоже,  на попадью стройняшку сменял-пошутил политрук под общий смех.
Но Иннокентьев не обиделся на слова политрука.
-Верно заметил, политрук. Моя душа на крыльях рвётся к Капитолине, но моё бренное пробитое тело тянется к Лизавете Петровне-мечтательно произнёс Владислав, закусывая тушёнкой.
-Правильней было бы наоборот! Душу попадье-а тело медсестре-язвительно заметила Капа.
-Он просто трусит, Капа- заметил грустный комбат. Он мне как-то признался, что очень начальства боиться. А военфельдшер для раненого просто царь и бог.
-Товарищи! Давайте ещё две по полстопки и кончаем посиделки, разбегаемся- заметил политрук, торопливо закусывая. Отдохнуть надо и проверить в подразделениях как дела. Сменить часовых и наблюдателей.
-А пусть Владислав хоть разок споёт- попросила Капитолина, заглядываясь на Иннокентьева и тут же командир пулемётного взвода Володя Перцев, явно в отместку, сунул ей в рот большой бутерброд.
-Не получится. Руку зашибло. Пальцы не гнуться. Теперь, дай бог, через недельку поправлюсь. Правда, если комбат Елизавету Петровну ко мне приставит и она  постарается меня выходить, то обязуюсь поправится досрочно, через три дня-улыбнулся Владислав приобнимая мнимую попадью за плечи.
-А давайте я сыграю-вдруг предложила Лиза и, настроив гитару, чудным альтом запела песню собственного сочинения.
Между берегом левым,
Между берегом правым,
Только лента реки,
На ней нет переправы.

На ней нет переправы,
Переплыть невозможно.
Только птицам свободным
Переправиться можно.

Расправляют крыла
Белоснежные чайки.
И летят кто-куда
На виду, без утайки.

На виду, без утайки
Могут парой кружиться,
Нам свободы такой
Никогда не добиться.

Мы любили когда-то,
Но боялись признаться.
На чужих берегах
Суждено нам остаться.
Суждено нам остаться
на чужих берегах,
и по жизни метаться,
видя счастье лишь в снах.

Видно прокляли нас
всемогущие боги,
и к любви никогда
не найти нам дороги.

Не найти нам дороги,
Не найти переправы.
Счастье наше зарыто
У заветной дубравы.

Не дойти- не доехать
К той дубраве по суше,
Ну, русло реки
Перерезало души.

На чужих берегах
Суждено нам остаться.
Кто боится любви,
Будет с горем брататься.

Будет с горем брататься,
Счастье видя лишь в снах.
И по жизни в успехах
Будет видеть свой крах.

Между берегом левым,
Между берегом правым,
Только лента реки
На ней нет переправы.

На ней нет переправы,
Переплыть невозможно.
Только птицам свободным
Переправиться можно.
Песня вызвала восхищённые возгласы и громкие аплодисменты, а Владислава просто покорила. Он целовал Елизавету на обратном пути во всех теплушках, в каждом тёмном углу, и уже перед самым санвагоном, куда они добирались не меньше получаса, она осмелела и призналась, что она не попадья, а просто дочь священника-бывшего военврача, и оформились они так, чтобы избежать наглых приставаний начальства. Лиза откровенно таяла в руках Владислава и он, оставив её в санвагоне, бегом бросился к комбату.
-Ваня! Не в службу, а в дружбу, переночуйте с политруком в общем отделении. У меня вопрос жизни и смерти- взмолился Владислав.
-Ага, смерти на бабе… твою же мать!- ругнулся разбуженный политрук. Ну, на хрена мы взяли на батарею этого хунхуза. До печёнок одолела меня эта китайская красная армия…
А ещё через полтора часа истошный девичий крик разбудил броневагон.
-Во чёрт! А попадье то кажется целку порвали- громко проворчал политрук и перевернулся на другой бок.
Жизнь продолжалась даже здесь в стынущем металле бронепоезда, и комбат тяжело вздохнув, вытер в уголке глаза непрошенную слезу.
Но только на рассвете под обстрелом немецких танков, мельком увидев голой переполошившуюся Елизавету, он понял, как остро он завидует Иннокентьеву.
ПСКОВСКИЕ СТРОИТЕЛЬНИЦЫ
Школьный двор на окраине Ленинграда постепенно пустел. Грузовики ЗИС-5 увозили мебель, приборы и часть девушек-первокурсниц. Важный и тучный завхоз Георгий Андроникович Романишвили явно был не похож на самого себя. Он занимался эвакуацией торгового техникума с окраины в центр Ленинграда отрешённо, с бледным перекошенным лицом. Он что-то говорил, распоряжался и вновь растерянно бродил по двору, подцепляя носком камешки и мусор.
Завхоз страшно трусил, но старался за раздражением скрыть это от  подходивших к нему с вопросами преподавательниц и студенток, как называли себя учащиеся в техникуме девушки. Практически все немногочисленные мужчины и юноши торгового техникума были мобилизованы на заводские работы и на фронт, который в июне стремительно приближался к Ленинграду, делая пятьдесят километров в день по Прибалтике, но на счастье упёрся в неодолимый Лужский рубеж. Ленинградцы с облегчением вздохнули. Но Романишвили не относил себя к этим оптимистам. Ленинград сформировал для этого рубежа две дивизии народного ополчения и в них шёл набор и отправка партийных работников северной столицы Союза.
-Это разгром! Это разгром!-шептал он себе под нос утром двадцать девятого июня. За неделю отдать Прибалтику, в которой танков было больше, чем прибалтов. Это разгром!
Романишвили со дня на день ждал для себя такой отправки. Он знал, что бывшего работника райкома отдела массовой культуры, год назад переведённого в техникум со строгим взысканием за связь с молодыми балеринами дома культуры железнодорожников, щадить не будут.
Треск мотоцикла с коляской привлёк его внимание. Завхоз спрятался за облупившуюся колонну школьной арки. Но скрыться даже на время, отодвинуть от себя то страшное, что висело над ним дамокловым мечом, ему не удалось. Обступившие молодого мотоциклиста девушки-старшекурсницы, среди которых выделялась улыбчивая меланхоличная красавица с длинной тёмнорусой косой Варя Мелентьева и её соперницы: брюнетка Изольда  Тарновская и худая и резкая блондинка Аглая Белецкая, а также их смешливые подружки Бобкова и Сдобнова, прозванные Бобчинский-Добчинский, указали молодому пареньку-сержанту на облупившийся вход в школу. Она несколько лет назад была отдана под торговое училище, которое не очень давно преобразовали в техникум и надлежащий ремонт в ней ещё не проводился.
-Твари! Все русские девки-твари!- со злобой подумал он, вспоминая разоблачившую его жену.
На полусогнутых ногах, беспрерывно вытирая пот с лица, суетливо дрожащей рукой поправляя тонкий ремешок командирской гимнастёрки без знаков различия, завхоз направился к вестнику своего несчастья.
-Товарищ Романишвили? Вас срочно вызывают в райком партии. Я за вами!- бодро доложил завхозу мотоциклист и чуть крутанул ручку газа, заставив девушек отскочить.
Всё ещё в таком же ошарашенном состоянии Романишвили добрался до двери первого секретаря райкома Антонова, но, к своему удивлению, на его месте увидел второго секретаря Гавриладзе, который год назад был его главным гонителем и требовал исключения из партии.
Гавриладзе поднялся и вытянулся, оправив на себе полувоенный френч. Он вполне дружелюбно посмотрел на Романишвили.
-Товарищ Романишвили! Садись и слушай, что я тебе скажу. Партия решила вспомнить о тебе и направить тебя на трудовой фронт, командовать батальоном псковских строительниц. Однако людей, ни в Пскове, ни в Острове не хватает. Поэтому твоя задача получить сегодня в военкомате военный билет и документы на батальонного комиссара, то есть майора и, собрав всех старшекурсниц техникума, во главе трудбатальона отправиться на строительство оборонительных рубежей под Псковом. Немцев необходимо остановить на новых рубежах и не допустить к Ленинграду любой ценой.
Обрадованный новостью, что он едет не на фронт, а на строительство укреплений в тылу, Романишвили медленно терял серый цвет лица и оживал заново, начиная ощущать окружающий мир и звуки трамвая за окном. Он торопливо вскочил и вытянулся по стойке смирно.
-Я готов немедленно приступить к формированию батальона и завтра же выехать к месту назначения!
Худощавый невзрачный с тонкими усиками второй секретарь долго пристально смотрел на завхоза техникума, затем подошёл к Романишвили и, нажав на плечо, заставил сесть. Оглянувшись на дверь, он тихо заговорил ему на ухо.
-Георгий! Я хочу, чтобы ты знал! Это я изъял из показаний твоих балеринок, что ты склонял их к сожительству, представляясь родственником товарища Сталина. А теперь я отстоял тебя перед Антоновым от направления на фронт. И поэтому я жду от тебя ответной благодарности и полного понимания и молчания. Это тебе понятно?
Получив растерянный кивок от ошеломлённого Романишвили, секретарь райкома продолжал крепко сжимать его плечо, принуждая сидеть и слушать.
-Кроме главной задачи по строительству противотанковых рвов под Островом и Псковом, тебе будет и от меня очень важное личное поручение! Ты должен сманить в свой трудбатальон несколько несовершеннолетних комсомолок,  но из тех,  кто покрасивее. Создашь из них хозвзвод на усиленном питании. Где-нибудь в лесу построй большой блиндаж и баню. Через неделю я навещу тебя там. К этому времени у тебя уже должна быть группа, хотя бы в полдюжины послушных девочек, красивых девочек. Меня интересуют их попки. Остальные дырочки можешь использовать по своему усмотрению. Для этого можешь снова стать родственником нашего мудрого вождя. Но не зарывайся, об этом им только на ушко можешь говорить. Ну, а если тебе это поручение не подходит, то, что ж. Твоё прошлогоднее дело я передам на доследование и ГУЛАГ тебе обеспечен лет на пятнадцать. А могут и расстрелять с учётом военного времени.
Побуревший от волнения Романишвили едва слышно прошептал осипшим от волнения голосом.
-Я сделаю всё, как вы сказали. И девочек дюжину обеспечу! Две дюжины! Буду с ними работать от темна до темна и в мой хозвзвод очередь выстроиться.
Партсекретарь внимательно посмотрел на завхоза и подошёл к нему вплотную.
-Мне нравиться твоя исполнительность. Я вынужден признаться, что это была проверка. Задание будет другим. Мне нужно, чтобы ты сделал из батальона и, особенно, из десятка агентесс, которых вы подготовите, настоящий бордель. Затем с помощью этого хозвзвода мы обманом уведём трудбатальон к немцам. Эти девицы будут нашим вступительным взносом в германскую армию. Особенно обрати внимание на девушек из раскулаченных семей. Из них получатся хорошие диверсантки. Несколько фамилий твоих студенток для вербовки в подразделения абвера я тебе дам. Среди них будут и те, которые уже зарекомендовали себя, как потаскушки и шлюхи. Это тоже хороший контингент для абвера. Я думаю, ты тоже уверен, что Советская власть скоро рухнет? Если нам удасться устроиться в германской разведке, то позже можно будет поторговаться с Германией за свободную Грузию и за министерские посты в ней. Поработай над нашим пропуском в абвер. Человек десять агентесс, это будет неплохой успех! Ну, а несколько первокурсниц всё равно прихвати. Они нам пригодятся и на той стороне.
-А это тебе деньги на первое время. Здесь пока пять тысяч рублей. Можешь смело их тратить. Всё равно здесь в ходу будут рейхсмарки- добавил секретарь заговорщецки, вручая завхозу толстую пачку денег.
-Я всё сделаю! Вы можете полностью положиться на меня!- заверил Романишвили дрожащим голосом.
-Тогда вот что! Вооружись сам. Возьми из своих хозяйственников самого надёжного человека с собой. Конечно, из нерусских. Его тоже вооружи. Беглянок быть не должно. Расстреливать беспощадно. Ни одна живая душа о нашей затее не должна знать-секретарь помолчал. Ну и подбери мне пару девчонок, которых я смогу спасти из прифронтового ада и увезти в Ленинград. Это будет наш запасной вариант. Но только, чтобы они родни в Ленинграде не имели. Я хотел бы использовать их долго. Война с немцами будет затяжной. Надо помочь русским с рождаемостью. А я люблю белые берёзы и белых женщин. Не обижайся на меня за поручение с душком. Но мою жену Жданов посадил в тридцать девятом. Ты поможешь мне найти ей замену. Многочисленную замену!
Романишвили встал и долго тряс руку своему бывшему начальнику, шепча слова благодарности.
Назад в техникум завхоз гордо явился уже на мотоцикле с водителем-туркменом, которого еле вытребовал у военкома, отдававшему новоиспечённому комиссару русских ребят-мотоциклистов, и, взяв немого дворника-татарина с собой, пошёл выгонять девушек из общажного крыла школы на построение.
Хозвзвод он начал создавать сразу, набирая в него самых красивых и молодых девушек, не забывая заглядывать в полученный от партсекретаря список из семи шалав, которыебыли предназначены для вербовки. На первых порах он ограничился восемнадцатью девчатами. Девушки смущались и хихикали под его внимательным, ощупывающим взглядом, не понимая, что мысленно он уже раскладывает, ставит и переворачивает их, изобретая для каждой особенную позу.
Всего девчат набралось двести сорок человек, и тогда недовольный завхоз выгнал из общежития ещё человек пятьдесят не успевших переехать первокурсниц, многим из которых не было ещё шестнадцати лет.
-Или вы записываетесь в батальон или идите на все четыре стороны. Мне приказали освободить общежитие- нахально врал распоясавшийся от безнаказанности завхоз.
Девушки-областницы, многим из которых некуда было идти, толпой окружили его и с плачем стали уговаривать непреклонного завхоза. Он успокаивал девушек и его блудливая рука всё чаще соскальзывала с талии на попку или бедро просительницы. В конце концов, девушки сдались и все записались в его батальон, подняв его численность до двухсот девяноста двух строительниц, и резко  увеличив количество юных кандидаток в кавказский гарем.
Раздав сухпаёк на два дня и оставив девушек собираться, он запретил им брать спортивные шаровары и кеды. Этим завхоз вызвал удивление своего водителя и ответил ему с усмешкой.
-А зачем нам с тобой в штанах с завязками путаться. Поднял подол, трусики спустил и бери её, как хочешь-засмеялся завхоз в комиссарской форме и приложил палец к губам.
Настроение его водителя заметно улучшилось и он стал исполнять все поручения своего нового начальника с преувеличенным старанием, походя щупая девчонок в коридорах за задницы и заставляя их визжать и драться.
Их поезд отправился только днём и шёл два дня с частыми остановками. Непривычные к сквознякам теплушек девушки стали сильно простужаться. Пришлось посылать девчат из хозвзвода клянчить лекарства в санитарных эшелонах и они приходили оттуда с очумелыми глазами и зрачками чуть ли не в пол-лица. С трудового эшелона началось бегство, и завхоз приказал немому татарину запереть теплушки на ночь.
А утром на долгой стоянке высокий голос молодого слепого бойца из санитарного эшелона разбудил девчат и они стали яростно стучать в двери до тех пор, пока им не открыли. Многие побежали искать умолкшего певца и вскоре его песня зазвучала вновь.
Горит свечной огарочек,
Трепещет огонёк.
Теплушечка, теплушечка
Бойца доставит в срок.

Забиты щели паклею,
Картон по всей стене.
И свет звезды далёкой
В замызганом окне.

Куда б ты не поехал,
Какой не принял бой,
Теплушечка, теплушечка
Везла к передовой.

Её бомбили с воздуха,
Палили, жгли в упор.
Но только на теплушечке
Подрагивал запор.

Печурка маломощная,
Портяночки сушить,
Да чайничек, да чайничек
В дороге вскипятить.

Гармонь лила здесь песни
В распахнутый проём.
Теплушечка, теплушечка
Давай-ка подпоём!?

И где бы мы не ехали
В далёкой стороне,
О Родине, о Родине
Всё чаще пелось мне.

Горит свечной огарочек,
Качается состав,
Мелькают тени в сумерках
моих родных дубрав.

Теплушечка, теплушечка
Закончен разговор.
Нас скоро будут с воздуха
Расстреливать в упор!

Паренёк ещё счастливо улыбался своим незрячим лицом, сидя в проёме, задаренный кульками семечек, баранок, конфет, от своих восхищённых слушательниц, когда сигнал воздушной тревоги заставил в панике забегать всю станцию. Когда паника через двадцать минут стихла и самолёты улетели, девушки вернулись к своему эшелону.
Стоящий рядом санитарный поезд в нескольких местах чадно горел, а возле теплушки с распахнутым проёмом неподвижно лежал молоденький гармонист, придавив своим окровавленным телом и гармонь, и кульки с конфетами и баранками. Девушки стояли над его телом в ошеломлении, пока не появился завхоз и руганью и выстрелами из револьвера не загнал девушек в эшелон, запрещая помогать медперсоналу спасать горящих раненых.
-Какая же ты тварь, комиссар!-прошептала сероглазка Варя Мелентьева и получила рукояткой пистолета довольно сильный удар в лицо.
Эшелон вскоре тронулся, и девушки жадно набросились на питьё, а также умыли Варю. Они поздно спохватились, поняв, что в ведре показалось дно. До вечера тридцать первого июня остановок не было, и девушки измучились от жары, подставляя сквознякам потные лица и растрескавшиеся губы. Некоторые раздевались до трусов уже не стесняясь взглядов немого татарина и мотоциклиста, проверявших наличие девушек на коротких остановках. К вечеру тридцать первого июня строительный батальон выгрузился на станции за Псковом, где их встретил  прикомандированный к батальону военспец, пожилой лейтенант-сапёр с испитым лицом. Узнав, что лейтенант-строитель чистокровный  молдаванин, настороженный Романишвили очень обрадовался.
-У нас столько русских девок- зачем нам с тобой русские мужики?- засмеялся он, похлопывая по плечу довольного лейтенанта, попытавшегося покружить на мотоцикле возле полустанка, фасоня перед девчатами.
Мобилизованные лейтенантом местные мужики на семи подводах повезли остальное имущество и продукты, пообещав сообразить насчёт бочки квашеной капусты и десятка мешков картошки. Они же, за водку, коньяк и шоколад, подрядились выстроить в лесу длинный блиндаж с широкими нарами вдоль стен. А также большую баню возле его дальнего торца прямо на следующий день.
-Рыть ничего не будем. Здесь и так болото кругом. Да ещё и лето с дождями, то льёт- то жарит. Мы погреб сырой вырыть, конечно, можем. Но там всегда вода будет. Тогда уж без обид. Было бы сказано!
Назначив пять командиров рот, и ещё трёх взводных в каждую роту, Романишвили с мотоциклистом Думгаром и дворником Фархатом заставили девчат трудиться до позднего вечера и только потом подвезли еду и разрешили измученным девушкам ставить шалаши в лесу. Приехавший на козлике майор-инженер остался доволен работой вновь прибывшего батальона и объявил, что дня три к ним не заглянет, поскольку у него есть и очень слабые подразделения на этом рубеже.
Вскоре приехал лейтенант-молдаванин и покачиваясь доложил, что мужики постарались, так что баню и блиндаж можно принимать, но конечно, из неошкуренных брёвен. Довольный завхоз выбрал из вновь построенного батальона самых молоденьких и усталых девчат и назначил их часовыми. Естественно, пока командиры ночью пьянствовали, девчонки под навесом крыши прижались друг к другу и заснули. Пробуждение стало для них настоящим кошмаром. Избив девочек, майор приказал своему мотоциклисту расстрелять их за сон на посту. Девочек раздели догола и поставили к стене бани.
Девушка поменьше встала на колени и была прощена, подруга последовала её примеру после некоторых колебаний. Замёрзших девушек связали и посадили в сырой подвал. Их стоны, мольбы и крики развлекали насильников довольно долго, пока завхоз не приказал прекратить комедию.
Девочкам дали полотенца, красноармейские белые рубахи, заставили выпить водку и немного покормили. Им разрешили пойти спать и, когда они заснули, вся свора насильников с вожделением накинулась на их тонкие трепещущие тела. Не смотря на молчание девчонок, их подруги поняли, что с ними произошло, и хозвзвод разделился на две части. Одни со страхом ждали своей очереди, а другие, в основном из числа помеченных в списке шлюх, наоборот напрашивались на ночное дежурство за обильную кормёжку и безделье, частенько поигрывая перед командирами подолам платьев. Остальной батальон вкалывал до изнеможения и сидел на очень скудном рационе.
Довольные успехом с двумя прячущими глаза девочками, пьяные командиры стали назначать по шесть, по восемь часовых и дневальных, а затем ночью подпаивали и насиловали их до тех пор пока через два дня не добились полного послушания и молчания.
Через четыре дня нагло улыбаясь, Романишвили назначил ночными часовыми, отозванных с траншейных работ, самых красивых девушек своего батальона: Мелентьеву, Тарновскую, Белецкую, Сдобнову и Бобкову. Девушки потупили головы. Но после построения они незаметно ушли в лес и договорились тайно бежать.
-Я не хочу быть подстилкой для этих тварей. Изольда, а ты как? Варька может остаться. Её роскошное тело жаждёт многостаночной любви- заявила Аглая, с презрительной усмешкой.
-Неправда!- со слезами на глазах заявила Варя. Просто я городская и боюсь идти через болота.
-А мы что, деревенские что ли?- возмутилась Изольда. Ну, поплачь. Нам веселее будет.
-За что вы меня так ненавидите? За то, что я красивее вас и об этом все говорят? А вы, вы просто беситесь от зависти!- заплакала Варя в полный голос.
Соперницы переглянулись и бросились её утешать. Дальнейший разговор касался только того, что им необходимо взять с собой. Девушки тревожно прислуживались к гулу возвращающихся с бомбёжки немецких самолётов.
-А нам похоже опять набросают стишков… русские дамочки бросайте ваши ямочки- приедут наши таночки, зароют ваши ямочки!- усмехнулась плотная розовощёкая Маша Колобова.
Но взрывы тяжёлых бомб заставили её сильно побледнеть.
-Как же мы уйдём? Там наших девчат немцы уже бомбят- тревожно спросила она.
Но её подруги, молча, ушли в шалаши за вещмешками, и она последовала за ними. Вскоре небольшой отряд пошёл к деревне короткой дорогой через болота. Однако им не суждено было убежать в этот день. Уже возле первых деревенских домов их ждала засада в лице Романишвили, немого дворника и мотоциклиста с карабинами в руках. Посадив связанных девушек на подводы, завхоз с издёвками начал рассказывать им, как он сейчас их с удовольствием изнасилует, а потом расстреляет за дезертирство.
Девчат голыми поставили к стене бани, а затем, приказав самым преданным девицам из хозвзвода отстегать беглянок ремнями, поместили в сырой подвал. Через два часа девушки уже не помнили себя от холода и безнадёжно выли.
Насильники неторопливо достали девчат из подвала и, напоив коньяком, повели в баню. Они бы долго изгалялись над несчастными девушками, которые от слабости и выпитого спиртного не могли держаться на ногах, если бы дверь неожиданно не распахнулась, и в неё не влетели с лопатами наперевес девчата их батальона.
- Немцы, немцы в лесу!- закричали перепуганные девушки, но поняв, что их командиры только что насиловали их подруг, голых мужиков избили лопатами, заставили одеться и связали попарно.
Они стояли окровавленные и бледные перед своим бывшим батальоном и ждали немедленной смерти. Но Аня Гусева, комсорг техникума, взяла командование на себя.
-Убивать не сметь! Я расправы не допущу! Забираем продовольствие, оружие и боеприпасы и уходим к своим. А их пусть судит Советская власть.
Но через несколько дней скитаний по лесам и встреч, то с немцами, то с красноармейцами- окруженцами, батальон растаял,  разойдясь по псковским деревням. Девушки разошлись к друзьям, знакомым, дальним родственникам и просто к хорошим людям.
Попытка арестованных захватить оружие и бежать, задушив девушку-часового, привела к трагедии. Немой татарин и мотоциклист с лейтенантом были до смерти забиты лопатами, и только майор Романишвили успешно скрылся в темноте псковского леса. Двух девушек передавших арестованным нож обозлённые девчата собирались повесить, но ограничились только избиением и изгнанием из отряда. Неожиданно к изгнанницам присоединилась ещё одна группа из семи девушек.
-Я слышала! Они собираются уходить к немцам- заявила Варя, но после ночной суматохи вымотанным девушкам было не до преследования предательниц.
-Ну и пусть валят! Скатертью дорога! Они думают их там ждут молочные реки и кисельные берега. А их днём рыбу чистят заставят, а ночью солдатню пьяную обслуживать- перекосилась решительная и смелая комсорг Гусева, действительно страшно не любившая чистить рыбу и поэтому, к своему счастью, не попавшая в хозвзвод майора.
В отряде Гусевой осталось сорок семь человек. Это были только те девушки, которые настроились пробраться в Ленинград или идти на военную службу. И поэтому их ночная встреча с бронепоездом лейтенанта Иншанина, когда бронедесант рубил в лесу дрова для паровоза,  показалась им настоящим чудом.
Новый комбат Иван Иншанин упорствовал недолго и приказал старшине донельзя измождённых и грязных девушек распределить по платформам и накормить.
-Имейте в виду девчата! Перед Псковом я вас всех высажу. Иначе меня расстреляют- мрачно заявил он комсоргу Гусевой, но девушки были согласны и на это, лишь бы двигаться в сторону наших войск.
Девчата пока не знали, что их батальонный комиссар или майор Романишвили, как он любил называть себя сам, находится здесь же, на бронепоезде «Цепной пёс».
Они не знали и того, что в своём ленинградском кабинете бывший царский офицер и очень грамотный военный строитель, каких очень мало на свете, сдержанный и красивый генерал-лейтенант Пядышев, невольный виновник срочной мобилизации всех женщин Ленинграда на окопные работы, уже второй раз вынимает из ящика стола свой именной кольт и надолго прикладывает его ко лбу, наслаждаясь холодом стали.
Звонок телефона в тёмном кабинете генерала прервал его мрачные мысли.
-Константин Павлович! Здравствуй дорогой! Увы, утешить тебя нечем. Немцы, как ты очень верно предполагал в сороковом году, прорвали укрепления Кингисепского укрепрайона. Надо было там наверху тебя послушать, когда ты настаивал и ругался с Ворошиловым, чтобы от финнов отгородиться подвижными соединениями, а мощные УРы строить от немцев, на юго-западе Ленинграда. Короче, приезжай в штаб округа. Будем думать над новыми укреплениями на окраинах города. Без твоей головы не обойтись.Собирайся! Жду!
-Слушаюсь, товарищ генерал-полковник!- мрачно ответил Пядышев, и крайне медленно и неохотно задвинул ящик с именным кольтом в свой огромный дубовый стол.
-Ну что ж! Застрелиться не посмел- сдохну в лагерях!- предсказал генерал-лейтенант свою горькую судьбу на зиму сорок третьего года. Нельзя быть умнее вождя и его приближённых- особенно царскому офицеру…
ЛЕСНОЙ ЛАГЕРЬ
Евдокия Николаевна Сереброва, высокая, светловолосая, почти тридцатилетняя женщина, проснулась не только от привычного уже утреннего лесного холода, но и от густого сытного запаха, защекотавшего ей ноздри. Она подняла голову, и ветки низкого шалаша на трёх человек мягко зашуршали. Даша закашлялась, задёргавшись всем телом и тут же испуганно отдёрнула зад, в который упиралось что-то твёрдое. На прошедшую ночь она взяла с собой тринадцатилеток Васю Дергачёва и Танечку Волховникову, которые очень мёрзли в лесу и сильно кашляли. И она поняла по блаженной улыбке Васи, что он возбудился во сне, отираясь то возле её, то возле Танечкиной попки. Осторожно сунув руку под коричневое байковое одеяло, она чуть коснулась Васиной шишечки и отдёрнула руку.
-Не было печали-черти накачали- прошептала она. Надо всё-таки мальчишек поселять в отдельные шалаши.
С этими словами она села и скользнув задом по колким еловым ветвям подстилки, собралась выбраться из шалаша. Однако, спущенный коричневый нитяной чулок на левой ноге расстроил её, и она, задрав осторожно юбку, достала из кармана серого городского пиджака катушку белых ниток и туго перемотала широкую резиновую подвязку, укоротив её и сделав туже. За этим занятием её и застал Антон, по прозвищу Крепыш. Антон  в пионерском лагере был капитаном спортивного отряда, первого отряда, набранного из шестнадцатилеток-комсомольцев и возглавлял секцию бокса.
-Ой, извини Даша!- чуть отвернул  голову наружу смущённый парень, слегка косясь на белые ляжки и розовые рейтузы самозванной начальницы. Там Лиза с дежурным отрядом грибной суп сварила, закачаешься, и чай с молоком и с мятой. Она спрашивает, может, поднимем отряды пораньше, в шесть, пока ещё всё горячее?
Сереброва быстрым движением одёрнула юбку и, сердито сопя, выползла из шалаша. В слабом белесом утреннем тумане почти сотня шалашей их неожиданной стоянки охватить одним взглядом было нельзя. Они стояли как-будто по всему лесу, напоминая огромные муравейники.
-Ты иди и поднимай народ. Я сейчас подойду- буркнула она, на ходу поправляя длинные светлые всклокоченные волосы, и просочилась налево в кусты.
Пройдя метров тридцать по кустам она увидела стайку девочек-одиннадцатилеток, уже присевших под кустиками и, подняв юбку, расположилась рядом. Поспешное одевание девочек и запах от них очень ей не понравились.
-Девчонки, это что за дела? А ну-ка покажите-ка мне ваши попки.
Девочки помялись, хихикая, но всё-таки одна за другой показали ей грязноватые попочки и испачканные трусики.
-Так, всем смотреть сюда! Срываете лопух или подорожник, или лист орешника пошире, и подтираетесь вместо бумаги. Срывайте два-три листа, чтобы подтереться очень тщательно. При этом не забывайте про ваши щелки. Их тоже надо каждый день протирать свежим листом. К своим мы выйдем не раньше, чем через неделю. Поэтому скорую баню я вам не обещаю. И волосы тщательно мыть и расчёсывать. Иначе мы с вами все завшивеем. Ой, гадство, помереть можно!-вскрикнула она и нервно расчёсывая комариные укусы, стала натягивать рейтузы.
-Ну чего смешного? Пошли на завтрак!- прикрикнула она на девчонок, довольных, что их начальница тоже боится комаров.
Однако девчата продолжали хихикать, пока одна из них не осмелела.
-Евдокия Николаевна! Да как же тут подотрёшься? У вас вон какая мохнатка на писе и то комары донимают, а у нас то голенькие.
-Ничего, терпите! Комар это общероссийское бедствие. С немцами мы скоро справимся, а с комарами никогда. Так что хотите-не хотите, а терпеть придётся. И трусишки, чтобы в первый же солнечный день постирали, я проверю.
У десятка поварских костров с большими эмалированными вёдрами, висящими на перекладинах и пахнувшие чем-то позабыто-вкусным уже толпилось полдетдома, как пионеры договорились называть себя, объединившись в общий отряд с полсотней детдомовских ребятишек. Малыши ныли и лезли вперёд со своими несоразмерно большими солдатскими котелками, собранными старшими ребятами у убитых солдат. Самый младший детдомовский малыш шестилетний Шурик упал и заплакал. Его взяла на руки порывистая Василиса, старшая пионервожатая лагеря и закричала на ребят.
-Лагерь, слушай мою команду! По отрядно, становись! Старшие, я для кого команду подала? А ну, строиться, и еду получать строго по очереди. Сначала-младшие!
Пионеры и комсомольцы-спортсмены от тринадцати до шестнадцати лет были разбиты по младшим отрядам и строились вместе с ними, причём самые старшие девочки были по решению педсовета и совета пионерской дружины определены в самые младшие отряды, как пионервожатые и помощники воспитателей, которых насчитывалось всего тринадцать молодых женщин. В их число входила и детский врач Елизавета Чистова, светловолосая стриженная коротко худышка, мастер спорта по лёгкой атлетике, необычайно выносливая девушка двадцати шести лет. Её выносливость позволяла ей не только выполнять врачебные и поварские обязанности, но и ходить за травами, грибами и ягодами со старшими девочками, а иногда и в разведку с ребятами.
-Десять вёдер густых крапивных и щавелевых щей получилось с грибами, пшеном и картошкой. Жалко сала по тридцать-сорок грамм на ведро вышло. Но зато по целому варёному яйцу и большой ложке сметаны- похвалилась Лиза подошедшим воспитательницам.
-Как ночь прошла, дежурная?- требовательно спросила её Сереброва, кутаясь в платок и отгоняя комаров от лица.
-Да наши солдаты-окруженцы опять наскочили на нас. Я сначала испугалась, чего мы можем с ними  сделать с двумя пистолетами против их винтовок. А у них глаза голодные, дикие. Я, честно говоря, подумала сейчас прямо у костров разложат и насиловать начнут. А они хлеба и картошки попросили, ну я им буханку чёрного и двадцать картошек дала- виновато закончила Елизавета, поправляя на лбу белый платок.
-Чёрт, Чистова! Я же запретила давать еду окруженцам. Ты бы лучше дала им, то о чём сначала подумала-рассердилась Даша.
-Даш! Ну они же все раненые и без патронов идут, а в деревнях не очень то и подают. Там людям самим есть хочется- возразила Лиза.
Закончив еду, младшие дети расплакались из-за комаров и Даша приказала старшим пионерам.
-У нас есть лишние одеяла, режьте пополам, а потом прорезайте полукруг. Оденете на младших, им теплее и комары не так донимать будут.
Ее приказу подчинились почти все дети, кроме фасонистых комсомольцев, которые уже ходили в красноармейских пилотках,  гимнастёрках и брезентовых плащпалатках, подпоясанные солдатскими ремнями, включая девочек, чем вызывали оправданное беспокойство воспитательниц.
-С вами нас немцы примут за воинскую часть!- ругалась начальница, но запретить подросткам походить на красноармейцев не решалась.
После восьми часов утра опять закапал нудный дождь и дети попрятались в шалаши. Воспитательницы и те, кто имел плащ-палатки возились с кострами и кипятили на них горячую воду, не взирая на дождь. Резкие орудийные выстрелы встревожили многих.
-Немцы! По нашим лупят из танков-с ненавистью -проговорил Антон, обращаясь к своему бессменному порученцу, рыжеволосому, веснушчатому и жилистому Славке Порываеву.
-А вот это уже наши!- радостно закричала Сереброва. Слышите? Сорокопятки отвечают. Боже мой, вы слышите-слышите, ведь это уже наши гаубицы грохочут. Значит, фронт рядом. Ура! Мы дошли!
-Всем строиться! Вещи укладывать и вперёд! Антон, отправляй разведку!-закричала Василиса, не скрывая слёз радости.
Антон уже суетился, сколачивая отряды мальчишек для передового и боковых дозоров. Некоторые из них носили на поясе гранаты и лимонки. Но Сереброва не возражала против этого, понимая, что мальчишкам в такой обстановке без оружия нельзя. Да его всё равно было не отнять. Повинуясь командам разведчиков, три странные, в ниспадающих одеялах, вереницы детей потянулись к окраине леса.
Их радости не было предела когда они увидели своими глазами окутанный клубами дыма красный бронепоезд и отступающие и горящие немецкие танки. Не слушая окриков, дети бросились из леса к железной дороге. Но в это время бронепоезд стал пятится назад, а на окраине поля вновь показались немецкие танки.
Сереброва, догоняя детей и пытаясь повернуть их к лесу, чуть не сошла с ума.
-Лиза! Что делать?- завопила она в отчаянии, обращаясь к Лизавете Чистовой, вдруг застывшей, как изваяние среди редких пока взрывов и падающих от осколков убитых детей.
-Я его, гада, догоню! Два километра –шесть минут!- выкрикнула вдруг Лиза и лихорадочно стала сбрасывать с себя одежду.
Оставшись в белом лифчике и чёрных трусиках, она с сумасшедшей скоростью понеслась по полю среди разрывов. Бегала ли она с такой скоростью до этого, она не знала. Ее сердце колотилось в бешеном ритме, а дыхание вырывалось со свистом, но она неслась не сбавляя скорости, боясь только одного.
-Только бы не подвернуть ногу- думала Лизавета, перестав замечать разрывы снарядов.
Бронепоезд полз и полз назад, но вдруг стал увеличиваться в размерах.
-Ну, давай, родная, наддай!- кричали пулемётчики с крайней платформы и тянули к ней руки. Её выдернули на платформу, почти стянув с неё трусы, но Лиза только машинально поддёрнула их.
-Где ваш командир?- прохрипела она, не переводя дыхания.
Пулемётчики переправили её через паровоз в броневагон, забитый толпящимися женщинами.
-Я- командир!- ответил ей светловолосый лейтенант с лицом Есенина. Лейтенант Иншанин! А вы, кто такая?
-Товарищ командир, я детский врач. В лесу двести детей, пионеры и детдомовцы. У всех родители командиры Красной армии. Заберите их. Спасите! Умоляю!-задыхаясь проговорила Елизавета.
-Я не могу возвращаться! Моя боевая задача выполнена. А с самолёта мне недавно сбросили вымпел с приказом об отходе от комкора Астанина. Я обязан выполнить приказ генерала-неловко развёл руками Иван Иншанин.
Красная как рак, белокурая женщина ничего не могла сказать этому трусливому лейтенанту.
Набрав полный рот слюны, она смачно плюнула ему в лицо и пошла к бронедвери, расталкивая женщин и красноармейцев.
-Остановите её!-приказал Иван, вытирая лицо и чувствуя себя говнюком. Сколько у вас детей, девушка?
-Двести человек!- Лиза вернулась и вдруг, всё ещё не веря, что за детьми могут вернуться, встала перед Иваном на колени и поцеловала его руку. Лейтенант, спаси их, что хочешь для тебя сделаю, только спаси!
Но неожиданно рядом с артиллерийским лейтенантом выросла крупная фигура батальонного комиссара с сильно перевязанным лицом.
-Отставить спасение, лейтенант! Вы обязаны выполнить приказ- грозно воскликнул кавказец, заставив нескольких девушек оглянуться на него с удивлением.
Но, поскольку команда на возвращение прозвучала из уст непослушного лейтенанта и её чётко продублировал в полевой телефон связист комбата, батальонный комиссар достал из кобуры пистолет и приставил к виску Ивана.
-Выполнять приказ, лейтенант, иначе пойдёшь под трибунал!-заметно волнуясь и заговорив с заметным кавказским акцентом, начал комиссар. Я лично знаком с товарищем  Сталиным и отвечаю за строительство укреплений. Ты обязан меня срочно доставить в штаб армии и, к чёрту этих русских детей.
Последние в своей жизни слова завхоз Романишвили проговорил явно в сильнейшем испуге от стрельбы, от танковой атаки, и неясных страхов оказаться в окружении снова, в этом страшном, тёмном и холодном русском лесу. Позади него сухо бахнул выстрел и комиссар с развороченным пулей глазом рухнул на пол.
-Угроза оружием командиру в бою лицом без документов!- сурово произнёс младший лейтенант Иннокентьев, вставая после приседа и обернулся к ближайшим бойцам. Выкинуть эту падаль, диверсанта немецкого, из бронепоезда. Оружие и все бумаги комбату.
Стоя на коленях среди мечущихся под взрывами детей, Сереброва не поверила своим глазам, когда из-за леска снова показался бронепоезд. Он с гулом шёл навстречу лениво приближающимся танкам гитлеровцев, до которых оставалось едва ли пятьсот метров. Внезапная остановка бронепоезда тут же завершилась мощными залпами из всех орудий и, когда дымные разрывы фугасных снарядов стали вздыбливать землю среди танков, они снова попятились назад оставив ещё одну машину в неподвижности. Бронепоезд решительно двинулся вперёд и вскоре оказался в ста метрах от толпы детей.
-Иннокентьев! Принимай команду над гаубичной батареей! Сгружай все гаубицы и лошадей и после нескольких залпов уходите вдоль дороги самостоятельно. Детей загрузим в теплушки. Политрука забирай с собой- ,распорядился новый комбат.
Его команда была выполнена через час. Огневая батарея начала самостоятельно  давить цели, пользуясь огромным сосновым крестом, прибитым к торцу одной из теплушек бронепоезда, на котором повис наводчик.
-Эх, рыцарские латы наверно полегче были-закричал обвешанный и замотанный цепями командир первого огневого взвода младший лейтенант Иношин, вскинутый тросом на десятиметровую высоту вдоль неошкуренного соснового ствола к перекладинам.
Через пять минут он отдышался, огляделся по сторонам, и начал уверенно корректировать огонь батареи, пока шла посадка детей в вагоны.
-Жаль, самолёты не летают. А то бы я пару штук цепью бы грохнул!-весело обижался Иношин на моросящий дождь и передавая координаты новых целей.
Именно он первым засёк дымные залпы немецких дальнобойщиков за лесом. Чёрные могучие разрывы немецких стопятидесяток легли с недолётом. Это позволило Иннокентьеву рассчитать заряды и траектории и через некоторое время немецкая батарея в четырёх километрах от них внезапно замолчала.
-Ну всё, умыли гадов! Я слезаю, а то они сейчас сменят позицию и по нам со всей дури грохнут- испуганно закричал Иношин и был торопливо спущен на крышу вагона.

Бронепоезд и конная батарея долго двигались рядом, но потом, после нового обстрела немецкими танками, бронепоезд вступил с ними в борьбу, а батарея на рысях ушла вперёд. На окраине Пскова бронепоезд оказался ближе к ночи и Иншанин с облегчением расстался с детьми и женщинами.
Бронепоезд медленно загромыхал по стрелкам, продвигаясь к псковскому железнодорожному мосту.
-Товарищ военный инженер! Смотрите! Бронепоезд со львами на форкопе-в панике закричал дежурный сержант и полусонный капитан Сопин выскочил из блиндажа, прикрывавшего мост, наружу.
Он едва приложил бинокль к глазам, а затем снова вбежал в блиндаж. Протянуть руку к вертушке и повернуть рукоять электроподрыва было делом одной минуты. Мост вздыбился и рухнул едва не под самым бронепоездом, который тревожно загудев, завращал колёсами назад.
 ПОСЛЕДНИЙ СНАРЯД
-Отводи паровоз, Леппо!- прохрипел Иван молодому машинисту и с огромным трудом, качаясь от контузии, с помощью Лизы Чистовой, стал спускаться по ступеням подножек из кабины машиниста.
Из разбитых снарядами броневагонов ещё трещали короткими очередями пулемётчики, но уже ничего не было способно удержать стремительный натиск немецких танкистов. Первые немецкие танки уже медленно, но неудержимо пробивались к берегу реки Великой. Пригибаясь Иншанин с молодой врачихой добежал до своей единственной целой зенитной пушки. От расчёта осталось четверо уставших и израненых артиллеристов.
Дождавшись, пока паровоз отъедет на сотню метров, Иншанин взобрался на платформу.
-Расчёт! К орудию! Заряжай! Прямой наводкой по паровозу, угол возвышения -два! Последним снарядом-огонь!- выкрикнул комбат Иншанин, увидев, что в дыму взрывов к ним бежит плотная фигура молодого машиниста.
Через три секунды после команды орудие грохнуло, извергнув язык пламени в сторону оставленного на параллельной ветке паровоза. Грохот взрыва потряс горящий город. Перегретый паровой котёл лопнул с оглушительным треском.
-Все к реке! Оружие не бросать!- закричал Иван, прыгая с платформы и падая на землю.
Елизавета соскочила очень легко и, помогая ему подняться, поволокла его к реке, почти что на себе. Река была покрыта головами плывущих красноармейцев двух полков сто одиннадцатой дивизии и самодельными плотиками из брёвен, поленьев и оторванных от заборов досок. Придя в себя в холодной воде, Иван оглянулся на берег и увидел как в кошмарном сне, светлые платья молодых строительниц укреплений . Женщины и девушки не успели заранее переправиться на другой берег и теперь со страхом вбегали в воду, по которой уже колотили фонтаны танковых пулемётов. Увидев кровь и трупы, многие из них бросились назад и стали метаться по берегу, не имея сил для того, чтобы плыть через реку, покрытую трупами людей. На глазах у переплывших реку красноармейцев немецкие танкисты с хохотом стали гоняться за женщинами по берегу и, содрав с них мокрые платья, по одной или по две начали силком запихивать свою добычу в люки танков.
-А-аа-а! -страшно завопил Иван и попытался броситься назад в воду с трудом переплыв на другой берег, но его сбила с ног стремительная Лизавета.
-Не надо, Ваня, милый, не надо! Мы отомстим за них! Мы страшно отомстим! -кричала она, утаскивая его с берега.
Шагая под бомбами по дороге из Пскова, Иван пришёл в себя и переписал своих бойцов. Не считая сорока человек, ушедших с четырьмя орудиями под началом Иннокентьева, он недосчитался пятидесяти двух человек. В строю находилось шестнадцать бойцов, голодных и израненых, но горевших страшным желанием мстить за своих товарищей.
Через двадцать километров от реки, устав от голода и изнуряющей жары, они вечером покинули Ленинградское шоссе, забитое отступающими и беженцами и развели костёр, чтобы пожарить найденные наспех грибы и разделить шесть последних сухарей. Сумерки уже вступили в свои права и солдаты стали готовиться к ночлегу, ломая ветки и лапник.
Неожиданно загудевший мотор автомобиля заставил вскочить всех. Фары автомобиля упёрлись в полусогнутые фигуры готовых разбежаться людей и, мигнув притухли, перестав слепить.
-Это что за шайка дезертиров?- загремел в темноте грозный голос и высокий полковник с новенькими ромбами на петлицах появился перед жалкой кучкой полураздетых людей в сопровождении трёх высоченных автоматчиков. Драпаете, трусы? Кто за старшего?
Иван с помощью Лизы поднялся с кучи наломанных веток и, заикаясь, представился.
-Лейтенант Иншанин, товарищ полковник! Заместитель командира третьей батареи первого дивизиона пятьсот шестьдесят первого гаубичного артполка. Замещаю командира батареи, выбывшего по ранению.
-А где твоя батарея? Где ваше оружие и документы? Вон там фронт, там люди, лучшие советские люди отстаивают свою землю, а ты здесь на веточках с полуголой бабой прохлаждаешься? Сержант Марецкий-расстрелять труса и дезертира!-заревел взбешённый полковник.
Не успев ничего понять из-за гула в голове, Иван был схвачен двумя автоматчиками и его стремительно потащили в кусты.
-Нет, не дам! Не дам трусам и подонкам расстрелять героя! Вы расстреливаете своих, а он немцев уничтожил не меньше батальона и девять танков подбил- вопила Лиза вцепившись руками в рожу одного из автоматчиков и порвав ему губу так, что он двинул её прикладом автомата.
-Стой! Стрелять будем!-загремели голоса из кучки измученных батарейцев и на полковника нацелились три последние винтовки.
-У вас орудия были, а вы их немцам оставили! И вы всерьёз считаете, что я испугаюсь ваших угроз?-загремел полковник, осторожно отступая к машине.
-Тук-тук-тук! А ты сам то жить хочешь, диверсант поганый?- раздался громкий стук по металлу и из-за машины вышел командир пулеметчиков Володя Перцев с гранатой в руке.
-Предупреждаю-чека выдернута и на двести метров вокруг никого в живых здесь не останется!-голос лейтенанта Перцева звучал донельзя убедительно и не менее убедительными были его сумасшедшие глаза, сверкающие в пламени потрескивающего костра.
-Быстро! Номер подразделения, когда и сколько вас забросили в наш тыл для уничтожения командиров Красной Армии?-дожимал Перцев мнимых диверсантов.
-Спокойно, лейтенант! Не машите гранатой!- вдруг потух полковник. Марецкий, комбата ко мне.
Ивана поставили перед полковником, и тот вынул из кармана своё удостоверение.
-Ваш комдив полковник Иванов геройски погиб сегодня в деревне Мараморка. Мне, полковнику оперативного отдела штаба одиннадцатой армии Рогинскому приказано собрать сто одиннадцатую дивизию и вывести её на рубеж реки Череха в семнадцати километрах южнее Пскова и занять оборону! Понятно, лейтенант? Мне приказано это сделать, и я, хоть трупы, но притащу туда и заставлю их стрелять в немцев!-заорал он в ухо Ивану. А теперь сами доложитесь по форме- добавил он, вдруг снова остывая и будто застеснявшись своей вспышки.
Иван постоял, качаясь перед холёным штабным полковником, и с ненавистью сплюнул ему под ноги.
-Ни о чём я тебе докладывать не буду. Стреляй здесь! Я всё сказал там в бою!- и он сел прямо на землю обхватив голову руками.
-Контужен он сильно и ранен в руку! Не в себе он, товарищ комдив!- подскочила к Ивану быстрая Лизавета и обняла его.
К её удивлению полковник не разгневался.
-Кто может доложить? Вы можете, лейтенант?-спокойно обернулся он к Перцеву, крепко вцепившегося в гранату.
-Так точно, товарищ комдив! Согласно приказу комполка майора Кузнецова наша батарея была усилена зенитными и противотанковыми орудиями, а также другими подразделениями, и, оборудовав и оснастив эстонский бронепоезд, выдвинулась к станции Остров и вела за него оборонительные бои с четвёртого по седьмое июля. Израсходовав боезапас, бронепоезд вернулся в Псков, где пострадал из-за преждевременного взрыва моста и был взорван лично комбатом лейтенантом Иншаниным. Гаубичная батарея была разгружена раньше и своим ходом направилась на соединение с полком. Так что, орудия скорее всего целы, товарищ комдив!- усмехнулся Перцев под конец своего доклада.
-Молодец, лейтенант! Так держать!- одобрил его доклад полковник Рогинский.
-Я- младший лейтенант, товарищ полковник!- возразил Перцев, порываясь застегнуться, и прекращая попытки под взглядами расхристаных товарищей.
-Это легко исправить! Поможешь старшему лейтенанту довести подразделение до расположения полка, а затем явишься ко мне за новым назначением. Мне нужен боевой адъютант. Кстати сам и проследишь за присвоением вам обоим очередных званий. Задача понятна!- усмехнулся комдив Рогинский. Тогда получите у сержанта Марецкого два автомата и сухпаёк на восемь человек и завтра  с утра займитесь сбором подразделений дивизии. А я сейчас черкану записку для вас с особыми полномочиями. Дивизия отходит за Черёху. Это понятно?
-А вы, девушка, военнообязанная? –строго обратился он к Елизавете.
-Вообще-то, я детский врач и пока не призывалась, но если надо-растерялась Лиза, помогая Ивану встать.
-Товарищ старший лейтенант, давай без обид. У нас раненые мрут десятками, а ты военврача при своей особе держишь. Отпустишь, я отвезу её в дивизионный госпиталь. Ну, чего она в этой каше с вами мужиками шляется?- беззлобно спросил комдив, угощая Ивана папиросой из кожаного рижской работы портсигара.
-Я ей не начальник! Она с нами добровольно! А моё мнение, верно- надо её к настоящему делу пристроить! Прощай Лиза и прости, если что не так!- взял руку девушки в свою Иван, стесняясь обнять, но Елизавета сама обняла и расцеловала его.
-Не надо прощаться, Ваня! Я верю-мы встретимся! Обязательно встретимся! Где бы ты ни был, я буду тебя искать!

СПАСИТЕЛЬНАЯ ЧЕРЕХА
Павел Афанасьевич Горушкин хромал не сильно, но бывшего резвого молодого лесничего, а теперь молодого директора оредежского леспромхоза в армию не брали, к искренней радости его супруги и отчаянию сыновей, мечтавших, что он привезёт им немецкий автомат.
-Тра-та-та, ура, смерть фашистам!- донеслось из лопухов бурьяна за ветхой изгородью, чуть намечавшей директорский огород, где младшие дошколята Глеб с Егором били крапивных фашистов саблями из струганных сучьев ивняка.
-Где Николаша, Зой? - спросил молодой директор, вырезая наклейку для репродуктора с высунутым языком и тщательно промазывая её жидким столярным клеем.
-Язык убери, директор! Как маленький, точно когда-нето горчицей намажу! - рассердилась его строгая миловидная жена.
-Здорово, старички!- вдруг раздался из сеней звонкий голос старшего сына, высокого десятилетнего Николаши и он тяжело бухнул отцовскую заплечную корзину на пол.
- Глядите! За два часа насобирал. Волнухи, рыжики, красноголовки и пятнадцать белых крупняков. Аж полкорзины!- похвастался он обернувшемуся отцу.
-Так чего ты творишь, Паш! Высохнуть-то дай!- упрекнула вешающего репродуктор мужа Зоя, обнимая и целуя своего неутомимого старшего помощничка.
-Ничего! Потом высохнет. А сейчас мне перед отплытием надо обязательно сводку послушать. А вдруг наши уже погнали фрицев? - заявил Павел, подмигивая сыну.
Чёрный репродуктор немного похрипел и вдруг заговорил басистым, но разборчивым голосом.
-На псковском направлении идут упорные бои с прорвавшимся противником. В боях за город Остров отлично зарекомендовали себя артиллеристы товарища Кузнецова, поддержавшие атаку танкистов. Ими уничтожен дивизион тяжёлых гаубиц противника…
-Ну всё, я побежал!- и с этими словами директор леспромхоза подхватил свой сидор и фанерный чемоданчик и бегом помчался к реке.
Барка, нагруженная берёзовыми поленьями, и длинный плот неподвижно стояли возле причала за мыском.
-Батя, стой! Батя, удочки!- на бегу вопили младшие сыновья, догнавшие отца уже возле длинного бревенчатого причала.
-Опять забыл удочки, Афанасьич! Ну, совсем не печёшься о народе. Это ж надо-хотел нас без ухи оставить! - громко крикнул старый плотогон Самсоныч и забрал у ребят удочки.
Мужики навалились на длинные, пятиметровые вёсла и барка из полубрёвен степенно поплыла  по течению Черёхи, собираясь одолеть Ловать и Полю, а потом Ильмень и далее по Волхову прибыть в Ленинград, где её безжалостно распиливали и продавали вместе с брёвнами.
-Как барку с мотором увидим, так садись на хвост! На хвост садись - поучал директор новичков и, помахав сыновьям и другим набежавшим ребятишкам, начал с плотогоном Самсонычем разматывать удочки.
И вот в такой сонной безмятежной идиллии, с полным ведром наловленных пескарей, на следующий день утром четырнадцатого августа плотогонов перехватил немецкий разведвзвод. Редкие выстрелы с советской стороны реки не могли испугать бывалых эсэсовцев дивизии «Полицай».
Обер-лейтенант Лемке, новый начальник комендантской роты генерала Мюльферштедта, уже получивший предложение генерала перейти к нему адьютантом, сам напросился в поиск. Он решил подобрать заранее штаб дивизии на другом берегу реки. Лемке первым заметил в слабом тумане, исчезающем под солнечными лучами, длинный плот с перегруженной берёзовыми поленьями баркой.
-Штее зих ауф! Останови их!-скомандовал он командиру разведвзвода Шлюппенвальду, и тот приказал выстрелить из ручного пулемёта перед носом барки.
Перепуганные гребцы поспешно залегли, бросив вёсла, и барку течением подтянуло к берегу. Длинный хвост плота стал медленно разворачиваться и упёрся в отмель на другом берегу.
-Ха-ха! Ми ест вам мост делай, легче сдавайся плен! Пуф-пуф!- смеялись гитлеровцы над перепуганными мужиками и их хромым начальником, которого придавил к брёвнам Самсоныч, чтобы он не принялся палить по гитлеровцам из нагана.
-Ты чё удумал, дурья твоя башка! У них пулемёт и гранаты - шептал он на ухо побелевшему молодому директору.
Неожиданно из-за спины немцев ударили редкие выстрелы. С отчаянным «ур-ра!», на немецких разведчиков бросились в штыковой бой полсотни грязных, тощих и небритых красноармейцев. Перепуганная разведка бросилась наутёк под прикрытием хладнокровного и толкового пулемётчика, и лейтенант Иншанин умоляюще поглядел на командира прибившегося к его артиллеристам отряда бойцов-пехотинцев лейтенанта Бегуна, как на последнюю спасительную надежду. Бросаться на пулемёт в штыковую, было верхом безумия.
-Микола! Пропадём?-хрипло прошептал Иван.
-А нехай!- вдруг понятливо кивнул Бегун и, достав из-за пазухи ребристую гранату-лимонку, поцеловал её.
-Последняя, перцевская, его подарок перед ранением! Ну, Володя-выручай-и с этой молитвой Бегун торопливо пополз влево, оставляя пулемёт сильно сбоку и старательно уходя с биссектрисы прицельного огня.
Он уже скрылся в папортниках и время для ждущих его броска красноармейцев почти остановилось. Осмелевший напарник пулемётчика нахально поднялся и с колена начал гвоздить по лежащим бойцам из карабина, убивая одного за другим. Неожиданный взрыв положил конец этой расправе, и бойцы поднялись на дрожащих ногах. Оглушённых пулемётчиков жестоко добили штыками несколько подбежавших красноармейцев.
-Шесть карабинов, пулемёт и автомат, шесть гранат с трёх убитых - довольно объявил старшина, всегда умудрявшийся быстро собрать трофеи. Наши потери пять убитых и тринадцать раненых.
-Жратва, старшина? Есть у них что-нибудь пожрать, а? - с тоской спросил подошедший особист, раненый старший лейтенант Промысловиков.
-Лейтенант, идите сюда! Накормим!- раздался крик с реки и все обернулись к плоту, на котором медленно стали подниматься на трясущихся ногах, ещё не верящие в свою неожиданную удачу, плотогоны из леспромхоза.
-Комбат, давай перетащим раненых на другой берег, а потом пожрём-вдруг, дёргая горлом, предложил лейтенант Бегун, весь покрытый грязными бинтами.
И к его голосу неожиданно прислушались смертельно оголодавшие командиры и красноармейцы. Через час около полутора сотен бойцов и полсотни гражданских с детьми перебрались на другой берег и, взорвав плот и барку, не смотря на робкие возражения директора леспромхоза, расположились на солидный привал.  Помимо немецких галет, шнапса, да сигарет бойцы бодро начали потрошить сидоры плотогонов, которые без спору вошли в положение отощавших на ягодах бойцов и затеяли варить душистую уху с пшеном, на запах которой, сбежались и гражданские. К счастью, двух вёдер хватило на всех, но не больше кружки, и повара тут же занялись приготовлением добавки.
Конский топот привлёк внимание командиров, пробившихся из окружения. К большому командирскому костру подъехали три начальственного вида всадника в чистых гимнастёрках.
-Ззздраавия жжелаюю, та-аварищ комдив!- вытянулся комбат Иншанин при виде капитана Зубарева и вдруг, вспомнив устав, крикнул, всё ещё заикаясь после тяжёлой контузии. Баа-тарея, смирно, рааа-ввнение на середину!
-Отставить! Батарея вольно!- крикнул довольный Зубарев и грузно слез с коня,  присев на траву возле костра.
-Ну, а чаю комдиву нальёте? - и к нему потянулись несколько рук с кружками. Ого! С малиной и мятой. Чудесно, как на лесной прогулке. Но мы, увы, не на прогулке -вздохнул он, отхлёбывая горячий чай. Так что, давай Иншанин, докладывай вкратце, где и как воевал.
И комбат, заикаясь, начал докладывать, растягивая слова и делая постоянные глотательные движения.
-Ладно, не мучайся, потом напишешь! Лучше расскажи сколько вывел и с кем сейчас сражался!-махнул рукой на его потуги Зубарев.
-Натолкнулись на разведку, до полувзвода с пулемётом. Их прогнали, переправу наладить не дали. По документам эсэсовцы дивизии «Полицай». А вышли со мной пятнадцать батарейцев и моих десантников с бронепоезда и ещё сто сорок человек наших окруженцев из сто одиннадцатой и беженцы. Батарею на конной тяге я отправил седьмого июля с Иннокентьевым и Ининым, если живы, придут-добавил Иван расстроено.
-Тут я тебя обрадую, лейтенант. Иннокентьев и Инин дошли и с неделю отступали уже вместе с нами. Сейчас их увидишь и военврач с ними и жена его. Она в вашей батарее медсестрой. А твои медики где? - усмехнулся капитан Зубарев попивая чай.
-Виноват, товарищ капитан! Не уберёг! Оставил в Пскове с ранеными. Скорее всего, они все в плену у немцев. Капиталину и Дашу может не тронут, а Соню, скорее всего, уже расстреляли. Она еврейка, и это видно сразу, не скроешь.
Зубарев снял фуражку и платком вытер мокрый лоб и лысину.
-Ладно! Будем надеяться на лучшее. Давай через час с моим ординарцем подтягивай своих на наши позиции и принимай батарею. Нам передан приказ отступать к Луге. Там будем обороняться. А здесь на Черёхе полковник Орленко со своими танкистами наш отход прикрывать будет. Лихо дерутся его ребята. Да, и вот что! Иннокентьева я у тебя к себе начштаба дивизиона пока заберу. Потом верну, если пришлют поопытнее. Пехоту оставь здесь  для прикрытия берега. Ещё пулемёт и патроны мы им дадим и жратвы подкинем. А то у меня три батареи в трёх километрах отсюда, а пехота ночью ушла. Разбежались, сволочи. Особистов на них нет. Кстати, наш то где, Промысловиков?
-Старший лейтенант Промысловиков сейчас с ранеными. Но, похоже,  уже поправляется - ответил Иншанин поспешно.
-Добро, всё потом! Жду тебя у себя через полтора часа!- и Зубарев, две недели назад висевший на лошади кулём, лихо взял с места в галоп, оставив у командирского костра своего ординарца в качестве проводника.
Весь день по прибытии в свою батарею Иван запомнил, как непрерывную карусель встреч и объятий, ругани и суеты, криков и настойчивых требований, и поспешных отходов. Но потом стало не до этого. Вскоре Красная армия двинулась на Сольцы и дивизион Зубарева перебросили для поддержки к танкистам.
Единственное, что отчётливо запомнилось Иншанину, так это допрос, устроенный ему комполка майором Кузнецовым.
-Я тебя в потере бронепоезда не виню, лейтенант- объявил майор Кузнецов. Но по твою душу сюда могут нагрянуть особисты из дивизии. Поэтому давай мне всё по часам расскажи, где, что и как делал. Как воевал и как убегал. Всё, как на духу! Тем более у Промысловикова, похоже,  большие неприятности. Видимо, он ничего не накопал за время боёв в составе экипажа бронепоезда. Может, обойдётся, понизят в звании и за линию фронта партизанское движение возглавлять отправят, а могут и под трибунал. Одна надежда, чекисты не любят сор из избы выносить. Кстати, как особист воевал, не плохо?
Иншанин резко вскочил и твёрдым голосом доложил своему командиру полка.
-Товарищ майор! Старший лейтенант Промысловиков неоднократно возглавлял бронедесант и воевал исключительно геройски. Я считаю его достойным ордена Красной Звезды.
Кузнецов досадливо поморщился и слегка толкнул в плечо вскочившего комбата.
-Чего орёшь? Сядь! Итак, от контузии никак не вылечусь, и ты ещё мне перепонки рвёшь. Раз так дело поворачивается, пиши на него представление к награде. И Зубарев и политрук пусть подпишут. Я лично его в дивизию отвезу. Надо выручать парня, пока его свои же не съели. С них станется.
ЧЁРТОВА ДЮЖИНА
-Щипачов, Исбах, Савельев, Бялик, Матусовский, Гроссман! Берите полуторку и с газетами в войска. Осмотритесь, соберите материал  и, заодно, захватите назад  Фролова со снимками за неделю. Он должен быть в штабе сто одиннадцатой дивизии, которая атаковала Остров пятого июля. С учётом того, что сегодня тринадцатое, на передовую не соваться.  И не смеяться! Я не суеверный-я просто опасливый. Главное это раздать газеты, поговорить с командирами и генералами и написать заметки по фроловским снимкам. Поезд догнать у Рядчино. Старший группы - батальонный комиссар Щипачов.
Комбриг второго ранга Косарев третий день исполнял обязанности главного редактора и замучил подчинённых своими опасениями. Потери в редакции, конечно, были, но пока только по ранениям. Однако было заметно, что Косарев не очень хочет отпускать подчинённых всех разом, но над ним довлеет чей-то приказ. Его полная фигура в роскошном вагоне голубого спецпоезда начальника Рижской железной дороги смотрелась вполне уверенно. Тем не менее, голос и лицо выдавали скрытую внутреннюю борьбу.
-Из Москвы звонили - тихо добавил он. Ни генералам, ни политорганам нет доверия. Войска бегут, и ваша задача представить самую полную картину происшедшего. Очень боюсь, что за Псков и Остров кое-кому придётся ответить головой и не в фигуральном смысле этого слова. Ваша партийная обязанность дать правительству полную картину причин нашего отступления и определить недостатки политической работы в войсках.
Через два часа, спрыгнув с поезда, журналисты прошли вдоль его лакированных синих боков и, оглянувшись на синюю стрелу состава с изящными белыми занавесками в окнах, тяжело вздохнули.
-Пора бы перекрасить, а то не ровён час… облаков то, кот наплакал. Налетят гансы и размундирят всё это барское великолепие -проговорил Михаил Матусовский, но тут же замолчал, так как навстречу их группе, от замершей на параллельной грунтовке пыльной и грязной полуторки, двинулся изрядно помятый, но весёлый и лихой боец.
-Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар! Ефрейтор Краснопевцев поступил в ваше полное распоряжение-весело проговорил он, картинно козыряя и вытягиваясь по струнке.
Но Щипачов весело обернулся к коллегам, подмигнул, и в тон бойцу шутливо ответил.
-Нет уж! Ты своим агрегатом распоряжайся сам, ефрейтор. А мы до штаба дивизии при тебе побудем в качестве экипажа машины боевой. Хоть она и сильно смахиват на обычный самовар.
Щипачов решительно шагнул к полуторатонному грузовику марки зис, да ещё с трубой газгольдера для берёзовых чурок, и легко залез в кузов. Однако всеобщее возмущение коллег смутило его, и он неохотно пересел в кабину.
-Ну, старший, так старший. Хотя я седой- молодой. Седина исключительно для солидности. Нахально подкрашиваюсь – огорчённо, но весело буркнул он.
Тем не менее, выезд на шоссе прогнал весёлое и боевое настроение журналистов, и дальше полуторка двинулась в потоке повозок, машин, орудий и прочего армейского имущества, сопровождаемая колоннами уставших и отчаявшихся беженцев, с запылёнными лицами и воспалёнными от недосыпания и усталости глазами.
-Эх, вся Россия от немца убегает! С детишками и младенцами бегут. Старики и бабы бегут, женщины беременные - горько вздохнул водитель. Третью неделю смотрю, а привыкнуть никак не могу, товарищ батальонный комиссар. Почему ж всё так хреново?
Щипачов и сам не знал, что ответить на скрытый упрёк солдата. Он посмотрел на него и с горечью ответил на вопрос, который не раз за эти недели слышал от других и ежедневно задавал себе сам.
-Это мы в ответе за то, что им пришлось бросить дома. Значит, плохо мы учились воевать, очень плохо. Все плохо учились, и солдаты, и командиры, и генералы. Мы ошиблись, нам и исправлять. Кровью своей исправлять и на крови этой учиться.
-Эй, братва! Ну, как там? Жарко?- с весёлой надеждой выкрикнул плотный разбитной парень из колонны пополнения, спешившей на фронт в новеньких зелёных гимнастёрках и широко улыбнулся, надеясь, что кто-нибудь отшутится ему в ответ.
Но встречная колонна измученных пропылённых бойцов в линялом обмундировании и окровавленных бинтах шла отрешённо и молча, отворачиваясь от весельчака.
-Парни! Да вы чего, как не родные?- удивился он, оглянувшись на ожидающие шутки, весёлые лица своих товарищей.
-Ну, раз ты мне в родные набиваешься, то, как на место придёшь, пошукай моё ухо, да вот ещё глаз для приятеля. Мы там их позабыли, драпая- прохрипел огромный боец в окровавленных бинтах.
-Разговорчики в строю! Агапов, не заткнёшься, я тебе и язык и второе ухо отстрелю - зашумел на мрачного бойца старший политрук тоже с забинтованной головой и раненый, в кровавых бинтах, боец отвернулся от притихшего пополнения.
Грязные запылённые лица беженцев, которых безуспешно сгоняло с дороги в поле редкое боевое охранение, видимо, давно уже не выражали ничего кроме безнадежного отчаяния и журналисты отвернулись, стремясь не видеть эти рвущее сердце толпы измученных людей с  ноющими и плачущими детьми.
Авианалёт для всей этой массы людей стал полной неожиданностью. Огромная толпа с криками, визгом и воплями понеслась в поле от пыльной широкой дороги на Ленинград, падая, где попало. Беременная молодка, волоча за руки двух пятилетних малышей долго бегала, охваченная безумной паникой, среди чёрных столбов взрывов, пока осколком ей не разворотило живот и оттуда не выпал младенец. Сыновья долго визжали над телом умирающей матери, пока новым взрывом их не раскидало в стороны. Ещё живой безногий мальчик очнулся и пополз к трупу матери, пока не замер, уткнувшись ей в бок.
Подгоняемые хриплыми командами едва не плачущего Щипачова, журналисты быстро зашагали назад, стараясь не смотреть на детей и женщин с оторванными ногами, ползающими в дорожной пыли. Отступающие бойцы торопливо перевязывали беженцев и укладывали на обочину в надежде, что подберёт какой-нибудь санитарный автомобиль. Но они все шли, забитые под завязку ранеными бойцами, и не останавливались.
Журналисты так и уехали на своём побитом осколками грузовике со слезами на глазах, не зная, забрал ли кто-нибудь в тыл этих вопящих от боли несчастных людей. Они долго оглядывались назад, пытаясь вместить всё горе этих умирающих людей в своё сердце, в свой мозг, но оно было так огромно, что поместить его туда никак не удавалось.
Александр Исбах сел последним, не в силах сдержать бьющих ручьями горьких слёз. Но товарищи не осуждали его за это, потому что глаза слезились у всех. Только грозный вид новых танков и орудий на время заставил их позабыть о беспризорных беженцах, и они долго ждали на перекрёстке, перекрытом властным регулировщиком на мотоцикле, пока из леса не выйдет на шоссе крупное механизированное соединение.
-Танковая бригада прошла, не меньше! - вылез на подножку, вдруг посветлевший лицом Степан Щипачов и неожиданно тихим и будничным голосом произнёс всколыхнувшие его разум строки. Слушайте, как вам такое?!

Ещё трудны недели фронтовые
Шоссе скрежещет, лязгает. Оно
Ведет не просто на передовые
Оно к победе всё устремлено!
-Ну как, хлопцы? Годится?-полюбопытствовал он, будто сомневаясь с своём поэтическом таланте.
Одобрительный хор голосов порадовал его, и поэт опять сунулся в кабину. Примерно через час-полтора езды сырая псковская земля после поворота на лесную дорогу совершенно перестала держать на себе грузовик и водитель с трудом, привычно матерясь, выполз на хлипкую гать из стволов и сучьев.
-Всё, цивилизация кончилась, теперь по «роялю» поедем, туды его растуды, Гитлера проклятого! Свиные кишки ему в глотку, крапиву в глаз и нашу грязь ему полные ноздри!- политически грамотно ругался ефрейтор, пока брёвна и сучья держали машину на «рояле», как называли фронтовые водители грязевую дорогу с кое-как накиданными на неё стволами.
МАЛЕНЬКИЙ КОМБАТ

-Ну, товарищ батальонный комиссар, теперь пришла пора песни разучивать-чертыхнулся водитель, когда грузовик безнадёжно взвыв, окончательно сел на мост.
-Что за песни?-удивился Щипачов, предугадывая ответ.
-Да, бурлацкие в основном. Подёрнем-подёрнем-да ухнем! - вздохнул помрачневший водитель.

Часа через четыре, когда грузовик уже на закате доехал до лесной стоянки в километре от штаба комкора-сорок один генерала Кособуцкого все журналисты превратились до пояса в подобие божьего творения.
-И слепил господь человека из грязи, глины и земного праха, и решил он, что это хорошо!-процитировал Щипачов Библию через десять минут, пытаясь отчиститься от грязи возле лужи перед входом в штаб корпуса.
-Да уж, из грязи мы слеплены наполовину, и жизнь из нас уже наполовину ушла. Точно мы недочеловеки, как наш общий друг Ося Хеббельс нас обзывает по берлинскому радио- засмеялся Борис Бялик и вдруг вытянулся в струнку.

Из огромного штабного блиндажа, построенного сапёрами из неошкуренных восьмиметровых брёвен, вышел расстроенный и мрачный комкор генерал-майор Кособуцкий. От стоявшей неподалёку чёрной легковой эмки отделились три подтянутых офицера НКВД.

-Генерал Кособуцкий! Согласно приказу Военного совета фронта вы арестованы за беспричинное паническое оставление Псковского укрепрайона. Прошу сдать оружие и сесть в мою машину-объявил мрачный подполковник и Кособуцкий, неловко заторопившись,  с поникшей головой, торопливо сел в воронёный автомобиль, не оглядываясь на столпившихся у входа в штаб командиров.

Садясь в машину, подполковник НКВД недовольно обернулся на вспышку магния, но, чуть придержав дверь, видимо, передумал отнимать фотоаппарат у фотокора Вани Фролова и дал водителю команду трогаться.

-Эх, жаль мужика!-вздохнул Матусовский, недобро сощурившись на уходящую машину. Теперь на него всех собак понавешают.

-Чего ты его жалеешь? - спросил, подошедший к кучке коллег, исхудавший и обросший щетиной фотокор Ваня Фролов и пожал товарищам руки. Ты бы там побывал на переправах у Карамышево и у взорванного железнодорожного моста. Знаешь, сколько там народу полегло? В реке Великой две дивизии чуть не потонули. Я этот ад видел своими глазами. А за горящие бомберы над Псковом и Островом я бы ещё кого-нибудь из авиаторов расстрелял. Лётчики пытаются танки бомбить, а мессеры их жгут, жгут, жгут и жгут. Бомбовозы без прикрытия пускать - это бред или вредительство? Да половину из того, что я отснял, надо засвечивать. Иначе меня шлёпнут за паникёрство.

-Ваня прав!-хмуро отозвался Щипачов. Ты, Миша лучше бы деваху ту беременную с детишками пожалел. Ей ведь и двадцати пяти, наверное, не было. Если бы наши генералы с командирами побольше в войсках бывали, и порученцев своих гоняли, тогда бы и управление  полками-дивизиями не растеряли. И города врагу не отдавали бы один за другим. А командующего ВВС фронта генерала Ионова, Ваня, ещё позавчера арестовали. Видимо, есть здесь свои глаза у нашего Верховного.
 
-И о чём же нам теперь писать, если кругом трусы, паникёры и предатели?-огорчился Борис Бялик.
-О смелых людях пиши. Их немало. А о недостатках командования напишем коллективное письмо в Политуправление фронта. Ибо пора нашим генералам очнуться-давно пора!- подвёл итог разговора Щипачов и журналисты медленно потянулись в штаб корпуса, но нервный и мрачный адъютант Кособуцкого посоветовал им подождать корпусного комиссара, а лучше отправиться на ужин и укладываться спать в палатке в ста метрах от штаба.

С сомнением глядя на темнеющее небо, журналисты предпочли поужинать и выспаться. Тем более опасения главреда по поводу тринадцатого числа сбили им настроение изо всех сил торопиться на передовую.

На следующий день, четырнадцатого июля, спозаранку Степан Щипачов, Михаил Матусовский и молодой разбитной фотокор Ваня Фролов выдвигались в пятьсот шестьдесят первый гаубичный артполк майора Кузнецова. В полк, отличившийся в боях за Остров и, при отступлении сто одиннадцатой дивизии, оставшийся с частями заграждения до самого конца. Комполка Кузнецов умудрился сдерживать немцев до последнего снаряда и увёл дивизионы на рысях, когда их стали атаковать немецкие автоматчики.

-Миша не отставай, Миша не отставай-ворчал под нос Матусовский, трясясь на смирной кобылке Мухе.
-Самому хорошо, в гражданскую в кавалерии воевал, а я то коней всю жизнь боюсь -продолжал ворчать поэт Матусовский, трясясь в седле, как чучело.

Он едва не выпал из него, когда его Муха, вслед за сопровождающим их бойцом, перешёл в галоп. Сам поэт не совсем понял его неразборчивой команды.

-«Костыль» торчит, ё-моё!-прокричал боец громче и показал вверх на немецкий самолёт-корректировщик «хейнкель», способный зависать не хуже привычной нашим бойцам «рамы». Уходим!

И действительно, едва они успели скрыться в спасительный лес, как на лесной прогалине, по которой они только что проехали, встали султаны полдюжины разрывов немецких гаубиц.

Бревенчатый блиндаж коренастого, но сухого и подвижного, комполка Кузнецова был намного меньше и скромнее корпусного, но более тщательно замаскирован ветками хвои и глубже утоплен в землю. Комполка посмотрел удостоверения журналистов и сердито поморщился.

-Эх, как вы не вовремя! Ну, что бы вам завтра не объявиться? А сегодня у меня передислокация двух дивизионов. Один я оставляю здесь под Красными Стругами, а первый и третий уже снимаются, условно в направлении Большое Заборовье.
-Неужели наступаем, товарищ майор?-обрадовался Матусовский, но майор недружелюбно посмотрел на него.

-Передислоцируемся, передислоцируемся, товарищ Матусовский. И больше никаких подробностей. Не положено-ответил комполка сердито и громко вызвал сержанта-разведчика.
-Космачёв! Срочно к майору! - услышали военкоры крик вестового снаружи, но прошли минуты,а никто так и не появился.
Затем молоденький проворный вестовой, запыхавшись, снова ввалился в блиндаж.
-Товарищ майор! Космачёв на перевязке в медсанбате. Будет через двадцать минут. Ему там кожу с головы срезают!
-Ладно! Хорошо хоть не всю голову! Пока иди и скажи ординарцу, чтобы заварил чай, а то, похоже, товарищи военкоры в такую рань заявились натощак? - вдруг насмешливо подмигнул майор Степану Щипачёву и тот сдержанно улыбнулся.

Из осторожного с недомолвками разговора с майором журналистам всё же удалось немного прояснить общую фронтовую обстановку.

-Нашу сто одиннадцатую дивизию немецкие первая танковая и шестая танковая потрепали изрядно, сразу после переправы через Великую на подручных средствах, потрепали вместе с девяностой. Мои артиллеристы проскочили немного раньше и поэтому мы потеряли пару орудий на бронепоезде и несколько десятков бойцов. Как не паскудно так говорить, но это мелочь. Основной костяк артполка и дивизии сохранили, благодаря танковой группе полковника Орленко. Они нас здорово выручили и дали передышку на пару дней и возможность закрепиться на Черёхе, пока немцы не выбили у них почти все танки. Наша дивизия потеряла тысяч пять личного состава на Великой и Черёхе. Но после гибели полковника Иванова двенадцатого июля нам дали нового комдива полковника Рогинского из оперативного отдела штаба фронта. Мужик толковый. Порядок навёл. С ним мы допозли до Луги. Теперь мы потихоньку отбиваемся от шестой танковой дивизии и от двести шестидесят девятой пехотной. И я чувствую, что фрицы выдохлись. Это очень заметно. Накал боя уже не тот.

-Да вы не стесняйтесь товарищ Матусовский, налегайте на сгущёнку с хлебом. Я её почти не ем, вот и накопилось изобилие- с этими словами Кузнецов почти насильно впихнул военкорам по две банки сгущёнки в их тугие вещмешки.

-А как бы нам, товарищ Кузнецов, к комбату Иншанину попасть на батарею? Он ведь у вас с неделю самодельным бронепоездом командовал? И даже женщин с детьми вывез, ходят слухи?- осторожно попросил Щипачов.

-Кхм! Да уж командовал он бронёй на полную катушку. Я бы даже сказал, что чересчур раскомандовался. А насчёт вывоза гражданских не верьте, это досужие слухи. Писать об этом не стоит. Ни к чему!- нахмурился комполка.

Ещё через час военкоры были уже в расположении батареи новоиспечённого старшего лейтенанта Иншанина и, оставив коней коноводам в полукилометре от батареи, попали в настоящий ад. Комбат не успел сняться, как началась атака фрицев на позиции прикрываемого батареей полка.

Заново рассредоточенные по полкам дивизии батареи второго дивизиона кузнецовского полка ещё не подошли, а часть батарей уходящих дивизионов уже снялась. И по просьбе пехотного комполка запоздавший сняться маленький комбат прикрыл его огнём, задержавшись на месте своевольно. Естественно, что вскоре дым его батареи засекли немецкие корректировщики, и вокруг его расположения стоял настоящий лес разрывов, которые, к счастью, заглушали отборный  мат майора Кузнецова.

Комполка орал по поводу трибунала и расстрела, а грязный от чавкающих большей частью в стороне от батареи разрывов немецких гаубиц, кидающих на батарейцев грязные шматки болотной жижи, маленький комбат Иншанин держал телефонную трубку связи с полком в стороне на вытянутой руке и, морщась от напряжения, слушал доклады корректировщика через другую трубку.
 
-Буссоль-сорок пять, возвышение-сорок восемь, заряд-два. Батарея-четыре снаряда беглый-огонь!- выкрикнул он, приподнявшись над бруствером блиндажного окопа и сержанты-командиры орудий тут же прокричали его команду своим расчётам и резко взмахнули флажками, потому что почти все бойцы их расчётов наполовину оглохли от беспрерывной канонады и взрывов.

От грохота гаубиц у сползающих в окоп журналистов тоже заложило уши, и они поспешно повторили позу комбата, зажавшего уши и открывшего рот, чтобы не порвало барабанные перепонки.

-Со свиданьицем!-криво улыбнулся комбат. Комполка передал, что вы уже на подходе, товарищ Щипачов. И я рад вам чрезвычайно. Я ведь многие ваши стихи читал, и они мне очень нравятся. О,  ёшкин кот! Кого я вижу! И Ваня Фролов опять к нам заявился! Неужели так без нас соскучился? Мало повеселился на Великой?

Журналисты пожали комбату руку, и он жестом показал сержанту Космачову на вход в блиндаж. На правах своих Космачов и Фролов завели журналистов в блиндаж и уселись покурить. Сержант взял развёрнутую на столе карту и стал наносить на свою новые пометки и цели, обозначенные на карте комбата.

-Космачов! Ты чего мою карту всю залапал? Расхозяйничался, понимаешь!- выговорил разведчику, согнувшийся в три погибели комбат и боком присел к мощному дощатому столу, баюкая перевязанную левую ладонь.

-Извини, комбат! Мне Кузнецов приказал твоих сменщиков дождаться и передать им цели и разведданные-привстал сержант со своего колченого низкого табурета.

-Ладно, работай! Я доложил Кузнецову, что через десять минут снимаюсь, и он успокоился. Сегодня обещал не расстреливать -серьёзно проговорил полуоглохший комбат громким голосом.

-И часто он так вот… расстрелом грозиться? - поинтересовался Матусовский.
-Не часто, но бывает. Позавчера комбата из нашего дивизиона растрелял перед строем. Тот в деревню сходил, где семья его брата жила, а там одни головешки вместо избы. Он и напился у соседей. Ну, а как проспался, так через полдня заявился в свою батарею весь в слезах и соплях. Кузнецов таких вещей не прощает. Командир, бросивший подразделение, для него как предатель -вздохнул Иншанин.

-Слишком много у нас таких лютых, а толку мало. Драпаем!- непримиримо прищурился Михаил Матусовский.
-Я его понимаю и не осуждаю-посуровел комбат. У нас едва не каждую ночь пехотное прикрытие разбегается. Если и своих прощать, тогда уж лучше самому застрелиться. Командир не должен свет коптить, а светить всем и желательно пламенем. Вот такая она, правда жизни.

-А почему немцы в стороне от батареи лупят, а по вам не попадают?- решил подать голос, быстро чиркающий что-то в блокноте Степан Щипачов.

-Всё просто! Мы в болото деревянные макеты загнали, их «рама» и засекла на рассвете. А когда начали стрелять мы туда еще и шашки дымовые на плотиках подбросили. Вот гансы и лупят по наиболее густому дымному выбросу, тем более, что с фотосъёмкой эти координаты совпадают.

-Это отличная мысль!- одобрил обрадованный Щипачов. Эту уловку надо бы широко и повсеместно распостранить в войсках.
-Да чего её пропагандировать? Итак, все-всё знают. Только пока орудия по грязи потаскаешь на себе туда –сюда, на хитрости уже кишка тонка. Ну, а я своих всё же заставил, через не могу, а заставил, так что даже покрасили. Ну, а выбьют половину батареи-тут уж и заставлять некого будет-поморщившись, вздохнул  старший лейтенант и вдруг резко поднялся. По коням, товарищи командиры, десять минут прошли.

Удивляясь наступившей в лесу звенящей тишине, военкоры торопливо направились к лошадям и выехали вперёд с разведкой, оглядываясь на измученных артиллеристов, с криком выдиравших трёхтонные пушки из окопов по отлогим, но скользким задним скатам. Это была адская работа. Коноводы привели лошадей с передками и расчёты стали цеплять на них орудия.

-Лейтенант Тюрин! Выдвигаешься вместе с батареей! - прокричал комбат своему новому заместителю и тронул коня. Я оставил тебе пару разведчиков, чтобы встретить корректировщиков и пулемётное прикрытие. Потом пусть они тоже двигаются за нами.

Артиллерийские разведчики и журналисты поскакали за маленьким комбатом неспешной рысью. А ещё через пять минут трое разведчиков проехали далеко вперёд. И ещё через час батарея, наконец, соединилась с полком, и мощные битюги потащили параллельные колонны по лесным дорогам и гатям.

Для замыкающей батареи Ивана Иншанина большой неожиданностью стала пулемётная очередь из кустов, уложившая пару лошадей и ездового. Следующие очереди были подавлены торопливым ответным огнём. И военные корреспонденты с большим пылом приняли участие в короткой, но настоящей боевой перестрелке.

-Миша ! Ты ранен!- закричал Щипачов, прячась за стволом и стреляя из нагана.
Матусовский палил из-за ствола рядом, но боль он почуствовал позже, когда кровь от щепы, вонзившейся над ухом, уже потекла за воротник гимнастёрки.
-Ерунда, Степан Николаич!-прокричал он и перебежками метнулся вперёд. Мне кажется, я попал в одного.

Всё было кончено за две-три минуты. Батарейцы поспешно вытащили трупы четверых мотоциклистов немецкой разведки и завели мотоциклы. Пара разведчиков села на них, а их лошадей пришлось впрягать в постромки артиллерийской упряжки из шести лошадей. Верховые лошади фыркали и брыкались. Им не нравилась их новая обязанность тащить тяжёлый груз по бревенчатым гатям.

Недовольный комбат Иншанин подъехал к возбуждённым перестрелкой военным журналистам.
-Ну как, все живы?! Тогда порядок. Боевое охранение поздновато, но всё ж сработало, обстреляли мотоциклистов сзади. А то мы малой кровью могли и не отделаться. Значит, продолжаем движение!
РУССКИЕ КЛЕЩИ
А ещё через пять часов, после трудного перехода, маленький и худой комбат Иншанин показал журналистам в бинокль берег реки Шелонь и окраины города Сольцы.

На его подступах уже гремел бой, но даже генералы ещё не отдавали себе отчёта в том, что в городе истекала кровью, борясь в первом своём советском окружении, восьмая танковая  дивизия из пятьдесят шестого корпуса самого знаменитого немецкого генерала и героя французской компании Эриха фон Манштейна. А на выручку потрёпанной дивизии спешит «пожарная команда» Гёпнера, танковая дивизия СС «Тоттенкомпф» или «Мёртвая голова», как называли эту дивизию советские артиллеристы, периодически делавшие её действительно мёртвой, пока не перебили окончательно.

Никто из участников этих событий  и догадываться не мог, что позора своего второго окружения пятьдесят шестой корпус германской армии уже не переживёт. Потому что второе окружение он испытает  в самом Берлине и там будет разгромлен полностью. А худые, обгоревшие и грязные гитлеровские вояки будут прицеплять к палкам белые женские рейтузы и с этими позорными флагами выбираться из подвалов своей родной столицы.

А тем временем наступали сумерки. Ни журналисты, переодевшиеся в потрёпанную солдатскую форму и взявшие в руки лопаты, чтобы помочь артиллеристам закопать орудия чуть не по срез ствола на новой позиции и боровшиеся с мокрой глиной до кровавых мозолей, ни артиллеристы геройского комполка Кузнецова, ни сам майор Кузнецов не знали, чем вызвана их срочная переброска.

А случилось следующие. По итогам неудачных боёв в Прибалтике генерал-полковник Филипп Иванович Кузнецов с командования Северо-Западным фронтом был снят и заменён маршалом Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Ворошилов тут же выпросил у Сталина и нового начальника штаба фронта в лице одного из самых талантливых генералов Генштаба Красной Армии генерал-лейтенанта Ватутина.

Двенадцатого июля они уже прибыли в штаб фронта, находившийся в Новгороде и, приняв дела у прежних военачальников, наконец, остались совсем одни.
-Я теперь очень хорошо понимаю, почему Хозяин на совещаниях курит трубку и не повышает голоса. Честно говоря, я сегодня так наорался, что у самого руки трясутся, как у слабонервного. Что будем делать, Николай Фёдорович?- обратился маршал к Ватутину. Ведь Порхов - это не игрушка. Это крупный железнодорожный узел, причём на пути и к Новгороду и Ленинграду. А вдруг Гёпнер прямо отсюда начнёт вторую линию наступления на Ленинград? Ну, ты то, может, генералом и останешься, а вот я маршалом вряд ли-со смешком заметил Ворошилов, намекая на то, что у него одна большая звезда на петлицах, а у Ватутина две, хоть и поменьше размером.

Однако Ватутин продолжал что-то молча черкать на оперативной карте фронта, занимавшей огромный стол в кабинете командующего фронтом.
-Ну, Николай Фёдорович, не тяни резину! Выкладывай, что мы можем предпринять?- нервно спросил маршал, снова останавливаясь за спиной начштаба фронта и ломая очередной карандаш между пальцами.
Ватутин оглянулся и первым делом отставил стаканчик с карандашами от сильно нервничавшего маршала.
-Ну-ну, давай! Молодец! Многообещающее начало!- усмехнулся Ворошилов и сел за стол на председательское место.
Ватутин выпрямился и указал концом карандаша на вновь нанесённые стрелы перемещения войск.
-Я предлагаю усилить одиннадцутую армию тремя дивизиями  и с их помощью нанести удар по расходящимся направлениям. Семидесятую стрелковую дивизию следует направить из Уторгош на Сольцы на юго-запад. Обстрелянная на «финской» войне дивизия генерала Федюнина всего в пятнадцати километрах. Им и карты в руки. Кузнецовских гаубичников отдадим ему на усиление, и это помимо корпусного артполка стопятидесятимиллитровок из армейского резерва.
Ватутин немного помолчал и, подрисовав что-то на карте, продолжил.
-А полковника Тишинского, с его необстрелянными петрозаводцами   из двести тридцать седьмой дивизии,  усилим двадцать первой танковой. Жаль, что в ней едва больше тридцати процентов танков осталось. Но горе-вояк Тишинского вместе с танками в атаку поднять будет намного проще. Их отправим точно на запад на Болоцко. А двести вторую мотопехотную и сто восемьдесят третью стрелковую оставим на южном берегу за Шелонью оборонять Старую Руссу и вообще московское направление. От Гёпнера всего можно ожидать. Уж лучше у немцев пусть ноги разъезжаются между двумя столицами. Нельзя давать им сосредоточиться ни на одной. Ни в коем случае. Не давать сосредоточиться-кровь из носу!

Ворошилов резво подскочил с места и направился к карте. Постучал по ней карандашом.
-Я тоже думал над этим ударом. Спасём и Новгород, и Старую Руссу, и штаб фронта в ней! А про Ленинград им, хотя бы на время, придётся серьёзно забыть. Так! А что, если строго на запад, на Болоцко, направить отвлекающий удар третьей механизированной дивизии? А удар семидесятой резко сузить, направив на Сельцо, как предлагает начальник оперативного отдела штаба семидесятой  полковник Виноградов? Нам придётся роль «наковальни» оставить только за двести второй дивизией. Но у них ведь целый мотоциклетный полк. Значит можно оставить им обороняемый участок пошире? С манёвренными группами за Шелонью отсидяться, наверняка, как миленькие. А вот сто восемьдесят третью латвийскую дивизию лучше задействовать активно, для удара через Шелонь на Дубки и Замушки.
Смотри, Николай! Она пойдёт почти на север, но сильно западнее Сольцов, прямо по тылам немецких танкистов.То-то интенданты у них обсеряться! Ведь хвалят латышей. Хорошо воюют, заразы! Если не весь пятьдесят шестой корпус, то одну восьмую танковую дивизию, но возьмём в клещи -радостно заключил маршал и, хлопнув по карте, сломал Ватутину последний заточенный карандаш.

Вскоре после этого совещания в Ставку ВГК на имя товарища Сталина ушла телеграмма крайне тревожного содержания.
-К 9 июля 1941 г. 4-ая танковая группа ген. Гёпнера сосредоточилась  в р-не г. Остров. От него Манштейн может начать массированное наступление на Ленинград –а именно 56-го тк через Лугу, а 41-го мк через Псков. Однако, возможно, что 41-му мк будет поставлена задача двигаться на Ленинград по шоссе через Лугу. 56-ой тк нанесёт удар на восток, через Порхов-Новгород, чтобы перерезать в р-не г. Чудово ж.-д. линию Ленинград-Москва.

Однако, такая группировка сил означает большой разрыв между танковыми корпусами из-за сильно заболоченной местности. Это не очень благоприятно для действий танковых корпусов. Из состава 56-го корпуса выведена механизированная дивизия СС «Мертвая голова». Ясно, что 56-ой танковый корпус нанесёт удар 8-ой тд и 3-ей мд. Северный фланг корпуса прикрывает 269-ая пехотная дивизия, а южный фланг немцев вдоль реки Шелонь фактически  открыт на десятки километров, что создаёт возможность нашей армии для нанесения мощного рассекающего  контрудара.

Наступление двух немецких танковых корпусов проходит успешно и создалась угроза полного прорыва нашего фронта и выхода подвижных соединений немцев на оперативный простор. Особенно опасным является продвижение 56-го корпуса Манштейна, что создаёт угрозу его выхода во фланг Северо-Западного фронта.
Прошу Вас, в связи с непрерывным продвижением 4-ой ТГр от Пскова на север и восток,  приказом Ставки в распоряжение командующего Северо-Западным фронтом передать из резерва 70-ую сд, 177-ую сд и 21-ую тд для организации контрудара в разрыв между немецкими корпусами, с последующим отбрасыванием немецких войск к Пскову.
Подписали: Ворошилов, Ватутин.
Ответ Верховного главнокомандующего был краток.
-Контрудар разрешаю. На передачу указанных дивизий согласен, при условии наказания лиц, причастных к оставлению Пскова и прилегающего укрепрайона. Сталин.
Утро следующего дня было не только солнечным,  но и по-настоящему счастливым. Неумолчимый грохот двух дивизионов стадвадцатимиллиметровых гаубиц разбудил бы даже мёртвого. Военные журналисты со стонами выползали из самодельного сырого блиндажа и ежились от утреннего тумана, похлопывая себя руками по промозглым шинелям, по плечам и бёдрам. Но радостный возглас пробегавшего мимо командира «Наши уже взяли Сольцы!», мгновенно оживил всех. Даже приехавшие поздно ночью, и, явно невыспавшиеся, Исбах и Бялик заметно приободрились.
И вскоре расшатанный грузовик-самовар, как по рояльным клавишам, повлёк военкоров по полузатонувшим стволам кривых гатей в сторону отбитого у немцев городка. Немецкие самолёты лишь изредка крестили сверкающее голубизной июльское небо своими чёрными крыльями, но почему-то не нападали на расхлябанную полуторку с военными журналистами, заставляя их запоздало переживать по поводу напрасной паники и отчаянных стуков по крыше кабины.
-Ничего лучше десять раз пригнуться, чем один раз тюкнуться-шутил смешливый водитель по поводу неуклюжих извинений военных журналистов, то и дело принимавших многочисленные советские самолёты за немецкие.
Немецкие самолёты уже не хозяйничали в небе, как раньше, нагнетая панику в колоннах безоружного пополнения и у беженцев. Лётчики первой воздушной армии Северо-Западного фронта на какое-то время смогли переломить обстановку и местами хозяйничали в небе, заставляя иногда напрасно паниковать непривычных к своим самолётам бойцов.
ПОЗОР МАНШТЕЙНА
На рассвете пятнадцатого июля командный пункт  четвёртой танковой группы фельдмаршала Гёпнера получил от штаба пятьдесят шестого корпуса генерала Манштейна тревожную радиограмму о том, что возле городка Боровичи тыловые части восьмой танковой дивизии вермахта внезапно атакованы крупными отрядами противника при  мощной поддержке миномётами и артиллерией.
Фельдмаршал Гёпнер молча прочитал радиограмму, а затем сам прошёл в комнату радистов на первый этаж своего штаба. Приказав радистам сидеть, он взял трубку радиотелефона и набросился на генерала Манштейна, как на мальчишку.
-Майнштейн! Вы в своём уме? Фюрер ждёт, что послезавтра мы уже будем в Луге, а вы, не дойдя до Шимска, этого ключа к Новгороду, уже от Сольцов драпаете? Доложите, что там у вас происходит, чёрт побери!
Злым напряжённым голосом генерал Манштейн начал свой доклад, но постепенно успокоился.
-Два стрелковых полка при поддержке артиллерии и одиночных танков атаковали наши позиции в Сольцах. Дивизия вынуждена обороняться тремя отдельными частями. Боевая группа полковника Фронхофера борется за Сольцы. Полковник Шеллер с двумя полками и пятью артдивизионами борется за центр, там у нас ремонтная база и стоят десятки подбитых и неисправных танков. Майор Шмидт примерно с такими же силами сражается у моста в селе Клин. И подполковник Кризоли меньшими силами прикрывае шоссе западнее Сольцов. Однако, удар сто восемьдесят третьей латышской дивизии пришёлся западне и мы потеряли две автоколонны с горючим и боеприпасами. Водители-поляки разбежались под огнём противника. При условии обеспечения горючим и боеприпасами по воздуху надеюсь спасти почти все целые танки и выйти из тактического окружения.
Гёпнер побагровел лицом и мгновенно взбесился, на минуту потеряв дар речи.
-Эрих! Если вы где то ещё брякните про окружение красными, я обещаю, что должность командира полка покажется вам счастливым исходом. Танки вывезти все! Горючее я дам. Готовьте аэродром. И выясните, куда пропал дивизион химических миномётов. Если он попадёт в руки противника вместе с документацией, фюрер будет в бешенстве. О нашей готовности применить по Ленинграду химические мины не должен знать никто. Действуйте. Ваш отход прикроет дивизия «Тоттенкомпф» из моего резерва. И докладывайте каждый час, мне не нужен ещё один теоретик, вроде Гудериана. Мне нужен практик. Надеюсь, Эрих, вы меня понимаете?
Чванливые немецкие генералы и не предполагали, что вышедшие на шоссе батальоны «латышей» уже подарили своему комполка штабную машину «химиков» из пятьдесят второго полка химических миномётов вермахта и комполка сразу оценил значение этих документов. На мотоцикле с надёжным офицером связи он отправил их в дивизию немедленно.
-Лейтенант Купер! Отвечаешь за них головой- заявил комполка лихому связнику-гонщику, офицеру оперативного отдела штаба полка и, в прошлом, бывшему чемпиону Риги, передавая пакет.
Под смех бойцов Купер завернул лихой круг, поднял мотоцикл на дыбы и, газанув, скрылся за поворотом узкого шоссе на Сольцы, Шимск и Новгород.
-Не удивительно, что польские водилы бросили колонну и дали дёру - заметил комполка своему комиссару. Хорошо хоть у одного хватило ума побежать к нам и поднять руки. Да и рассказать про грузовик с ипритом. А то я наших пушкарей знаю. Перещёлкали бы все машины, как в тире, не за понюх табаку и заодно отравили бы весь полк ипритом. Ты проведи с латышами работу. В колонне переднюю, заднюю и среднюю машины выключили и пусть ждут команды. В следующий раз я им за тир наперегонки ноги повыкручиваю. Это ж надо? Чуть грузовик иприта на полк не выпустили. А ещё говорят, что латыши азартными не бывают. Или у нас с тобой какие-то неправильные латыши, а комиссар? - спросил комполка, хлопнув замполита по плечу и поднёс к глазам бинокль.
Над Сольцами кипел ожесточённый воздушный бой и несколько немецких транспортников успешно прорвались к аэродрому на окраине города. Неожиданно к отставшему транспортнику выскочил лихой советский ястребок и зажёг его парой очередей. Взрыв боеприпасов на гитлеровском  транспортнике был так силён, что истребитель отбросило в сторону. Он отчаянно боролся за жизнь, но, кувыркнувшись раз-другой, свалился в штопор, из которого так и не вышел. Чёрный столб дыма стал недолгим памятником отчаянному лётчику.
-Эх, кулёма!- отнял от глаз бинокль комполка и вытер неожиданно заслезившийся глаз.
-А ты чего стоишь, как соляной столб? Зови адьютанта, пусть заводит штабной трофей, и покатим к комдиву. Дальше то, что делать?- ни с того- ни с сего набросился, раздосадованный нелепой гибелью лётчика, комполка на своего увальня-комиссара.
Но комиссар знал, что сын комполка летает на таких же истребителях под Мурманском и не обиделся.
А что делать дальше? Лихой комполка не знал, что этими же словами ещё полтора года будет болеть вся Красная Армия. До тех пор, пока не перестанет воевать от сих до сих, и сама не научиться искать соседей, чувствовать врага,  и развивать инициативу успешного боя без остановки. Эта учёба давалась большой кровью, но и учителя были хорошими. Ну, а те, кто выживал, воевали на голову лучше своих учителей.
ВОЕНКОРЫ В СОЛЬЦАХ
Когда военные журналисты услышали мощный грохот боя западнее города, их остановил усталый патруль из трёх красноармейцев с винтовками и с обмотками вместо сапог на ногах. Проверив документы, сержант попросил воды.
-Вторые сутки не сменяют! Ни тебе жратвы, ни воды нормальной. Пьём прям из болота, где не замутили-мрачно сообщил он журналистам и очень обрадовался дарёной фляге с чистой родниковой водой и десятку сухарей с банкой тушёнки из двухдневного пайка военных корреспондентов.
-Машину здесь оставьте. Немцы все улицы перед уходом заминировали. Мы начали разминирование, но потом нас вот сюда в заграждение выставили, когда танкетка подорвалась. Так что идите гуськом и интервалы держите побольше. Авось и пронесёт-добавил плечистый низкорослый сержант и пошёл навстречу подъехавшей машине с бойцами.
-Я пойду первым!- заявил Марк Гроссман. А Степан Петрович, как командир,  пусть замыкает колонну.
Щипачов сосредоточенно кивнул, грустным взглядом окидывая окрестности. До города было не больше полувёрсты.
Ваня Фролов весело перевесил лейку на живот и стал готовить фотоаппарат к работе.
-Марк, ты своей широкой спиной мне всю панораму загородишь. Давай я пойду первым! После того, что я пережил за неделю под Псковом в сто одиннадцатой, мне теперь сам чёрт не страшен-попытался пошутить фотокорреспондент, но Гроссман молча развернулся и зашагал вдоль станционной улицы с низкими бедными бревенчатыми домами и огородами.
Подойдя к крайним заборам городка, он оглянулся в очередной раз и испугался, не увидав в хвосте колонны Щипачова. Марк торопливо поспешил назад, громко ругаясь на беспечных собратьев по перу.
-Вы куда Щипачова дели, бумагомаратели хреновы?
Однако, поднявшись на железнодорожную насыпь вместе с Борисом Бяликом, Гроссман увидел тягостную картину.
Под насыпью лежали расстрелянные из танкового пулемёта свежие трупы шести светловолосых детишек-дошколят, а возле их тел, закрыв глаза руками, стоял на коленях старший политрук Щипачов. Он услышал торопливые шаги сослуживцев и, почти не скрывая горьких слёз, поднялся с колен.
-Им будет расплата! За это - им будет расплата!-повторил несколько раз и погрозил кулаком невидимому врагу. Да, именно так!
О, расплата, близится расплата!
Пулей, бомбой, громом батарей!
Близится! Да будет трижды свято
Мщение за горе матерей!
-Я найду кого-нибудь, чтобы детей похоронили- торопливо пообещал Борис Бялик и Щипачов ухватился за эти слова.
-Найди, Боря! Обязательно найди! Детишек надо похоронить! Обязательно надо!
АВИАНАЛЁТ НА РЕДАКЦИЮ
А ещё через два дня, наевшись до отвала в вагоне-ресторане, приспособленном под столовую редакционного поезда, редколлегия газеты «За Родину!» приступила к работе. Нахмуренные лбы и склонённые над блокнотами головы журналистов надолго превратились в немую сцену.
Тишину нарушала только неспешная, со вздохами, возня фотокорреспондента. Но скоро и он совсем вышел из своей тёмной комнаты и стал расклеивать на стёклах вагона свои псковские снимки. Его коллеги поднялись со своих мест один за другим и надолго прилипли к полузаклеенным окнам.
-Так, почему в окошки смотрим? Почему не работаем, товарищи дорогие? Мне что ли за вас одну передовицу на всю газету расписывать?- раздался голос бригадного комиссара Косарева, и его грузная фигура тихо нарисовалась в проёме двери.
-Да, а ты, Савельев, бегом на тендер! Воздушного наблюдателя пора менять. И будь начеку, Савва! Самолётов в небе, как чижиков над садами, и всё больше немецкие.
-Я очки разбил, товарищ бригадный комиссар - робко пожаловался Савва, обречённо хлопая глазами.
Но бригадный комиссар Косарев был неумолим.
-Бегом на паровоз! А самолёт не чижик-не проворонишь! Но бинокль возьми!
Затем комиссар стал внимательно рассматривать фронтовые снимки Фролова.
-Ваня! Ну что это? Почему тут наши сгоревшие танки, а не немецкие? Почему наших трупов так много? А эти бойцы куда бегут? Драпают, что ли? Ты что и дезертиров тоже снимал? Посадить бы тебя под арест на пару дней, чтоб думал, что снимаешь. А это что за бронепоезд? Отличный ракурс и команда боевая. А вот, я вижу и немецкие танки тоже горят. Можешь, когда хочешь!- одобрительно крякнул комиссар и тут же спросил. А это что за женщины и дети на бронепоезде? Откуда они?
-Я уже перед взрывом моста на бронепоезд подсел.  Детей и женщин командир бронепоезда, комбат из пятьсот шестьдесят первого гап, вывез из зоны боевых действий. Это строительницы укреплений и дети из пионерлагеря, как мне сказали перед их высадкой-виновато проговорил Фролов.
-Вот мы поэтому и города сдаём, что командиры бронепоездами своих женщин эвакуируют, вместо того, чтобы драться за каждый метр нашей земли. А ну-ка, дай мне эти снимки! Я их в политотдел отправлю. Пусть там с твоим комбатом разбираются - неожиданно рассвирипел Косарев и протянул руку, чтобы отлепить ещё влажные снимки.
Однако Фролов сам, дрожащими руками, отклеил снимки со стекла и убрал их за спину.
-Не дам я вам эти снимки, товарищ комиссар! Хоть режьте - не отдам!-нервничая, упёрся Фролов. Вы бы лучше наш состав беженцам или раненым отдали, а то катаемся, как баре, а люди с детишками сотни вёрст идут! Голодные и раненые идут!
Комиссар густо побагровел от возмущения.
-Младший политрук Фролов! Сдайте оружие и отправляйтесь под арест за неповиновение старшему начальнику!
Однако на помощь Фролову неожиданно пришёл Щипачов и, забрав снимки у Фролова, тщательно порвал их на глазах у Косарева.
-Этих снимков вы не видели, товарищ комиссар!- твёрдо заявил он и Косарев, мотая головой и ругаясь, покинул вагон военкоров.
-Ну, распустились, писаки! Я найду на вас управу!- кипел Косарев, громко  хлопая дверями тамбуров по всему составу.
-Так, Савва, ты почему ещё здесь? А ну, бегом на паровоз! А остальные за работу и готовьте статьи- скомандовал Щипачов громко.
-Ваня! Срочно нумеруй оставшиеся фотографии и готовь для них краткие надписи. Дата, время, часть, фамилия, местность. Потом вычистим, что нельзя, а что можно печатать.
Примерно через час Фролов в отчаянии сдался.
-Степан Николаевич! Курить, смерть как хочется. Пойдёмте – проветримся -начал он упрашивать Щипачова и тот махнул рукой.
-Пошли! Перекур десять минут, и пойдём надиктовывать статьи машинисткам.
В тамбуре возле открытой двери сидел старик-железнодорожник в яловых сапогах и курил толстую самокрутку, внимательно оглядывая проплывающие достопримечательности Валдайской возвышенности.
-На что любуемся, отец?- весело спросил Ваня, тоже скручивая из газеты внушительную козью ножку.
-А на что тут любоваться? Как наши драпают, я уже налюбовался. Хотелось бы, хоть перед смертью, посмотреть, как они наступать будут- проворчал старик, и Щипачов отошёл к противоположной двери вагона, чтобы не вступать в неприятный разговор с ворчливым стариком.
Очнулся он в дыму и гари. Рот был набит песком, и Степан Николаевич со стоном сел. Фролов лежал навзничь, и все стены тамбура были забрызганы его кровью и мозгами. Старик-железнодорожник ещё подрагивал в конвульсиях и сучил обрезанными по колени ногами, истекая пульсирующей из ран кровью, но когда Щипачов со стоном поднялся, железнодорожник уже затих. Поезд стоял и, подвернув разорванные возле паха брюки, старший политрук стал медленно спускаться по ступеням, наступив на оторванную ногу старика. Он поскользнулся и упал. Но к нему уже бежали Исбах и Бялик.
-Скорей, Степан Николаевич в сторону. Вы ранены?
Но Щипачов не успел ответить. Гудя моторами, немецкий самолёт теперь заходил с головы красивого голубого поезда. Военкоры гурьбой бросились на землю, но лётчик почему-то не стал стрелять, хотя кое-кто из женщин продолжал выскакивать из вагонов и бежал к ближнему перелеску. Когда всё успокоилось, журналисты и служащие вернулись в вагоны и поезд тронулся дальше.
Могилы погибшим вырыли поздно вечером возле станции Рядчино.
-Прости, Ваня! Ты был настоящий человек и настоящий солдат - проговорил бригадный комиссар и поднял вверх руку с пистолетом.
И вслед за его выстрелом грянул нестройный залп из личного оружия членов редакции.
Журналисты и персонал редакции цепочкой потянулись к станции, а Щипачов и Косарев всё ещё стояли возле двух свежих могил.
-А ведь старик, хоть перед смертью, хотел посмотреть, как наши наступают-вздохнул Щипачов. Но не увидал.
-А Фролов хотел, чтобы мы редакционный состав под раненых отдали - вздохнул Косарев.
-Неужто решитесь, товарищ комиссар?- устало полюбопытствовал Щипачов.
-Уже решился, Степан Николаевич, уже! Завтра доложу Ватутину и политруководству фронта, чтоб дали пару автобусов и десяток полуторок. Ваня прав. Не баре! Всё для фронта - всё для победы и для нас не пустой звук. С завтрашнего дня будем рыть землянки, и учиться жить в них. А ездить будем на полуторках и трёхтонках зисовских. Что скажешь, старший политрук?
Но Щипачов только молча протянул руку и пожал протянутую ладонь Косарева крепким солдатским рукопожатием.
СОВЕЩАНИЕ В ШТАБЕ АСТАНИНА
С момента взятия, а потом поспешного оставления Сольцов прошёл долгий и горький месяц. Для кого-то этот неполный месяц тянулся, как гуттаперчевый, а для многих командиров Северо-Западного фронта он пролетел едва ли не мгновенно.
Августовский холодный утренний дождь нудно шелестел по еловой крыше и бревенчатым стенам огромного штабного блиндажа нового командира сорок первого стрелкового корпуса  генерал-майора Андрея Никитича Астанина, расположенного в лесу вблизи деревни Раковичи, южнее Луги. Вдали между деревьями расположились палатки, лошади у коновязей, штабные машины и грузовики с зенитными пулемётами. Внутри блиндажа пахло сыростью от развешанных по стенам мокрых плащ-палаток трёх десятков командиров всех рангов.
Вёл совещание, приехавший из Старой Русы, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-полковник Ватутин. Его крайне беспокоил важнейший выступ фронта-Лужский рубеж, пересекавший ленинградскую железную дорогу у города Луги и упиравшийся плечом в полных триста километров непосредственно в Балтийское побережье, в Финский залив.
Шестнадцатая стрелковая дивизия, четвёртая дивизия народного ополчения, сто восемнадцатая и и сто девяносто первая дивизии вместе с двумя ленинградскими пехотными училищами укрепились на северо-восточном берегу Луги. Двадцать четвёртая танковая дивизия, сто семьдесят седьмая пехотная дивизия и батальоны десятого мехкорпуса крупным выступом вдавались в немецкие порядки на западном берегу Луги. Вместе с первой дивизией народного ополчения, девяностая и сто одиннадцатая стрелковые дивизии, а также двадцать первая танковая дивизия у Шимска сторожили левый фланг фронта.
Ватутина серьёзно беспокоили приготовления немцев к наступлению по кратчайшему пути на город Лугу и далее,  вдоль железной и шоссейной дорог на Ленинград, ещё не готовый к полноценной обороне. Ватутина удручала низкая подвижность наших частей, из-за которой мы вынуждены были растягивать войска в непрочные линии, легко прорываемые немецкими моторизованными кулаками.
-У нас сорок машин на дивизию, а у немцев по четыреста, и лошади тоже с половины Европы. Да и радиостанции у нас не во всех дивизиях. Тогда как у немцев в каждой роте и на каждом танке по штуке, не говоря про самолёты-докладывал высокий плотный широколицый комкор Астанин невысокому,  но тоже плотному, как груздь,  заместителю командующего фронтом. Полагаю, что немецкое наступление отодвинули проливные дожди с шестого августа. Но, как только они кончаться, немцы обязательно зашевеляться. Их сорок первый мехкорпус обрушится на нас, а пятьдесят шестой генерала Манштейна пойдёт к Балтике через наших соседей.
-А что скажут «повелители ветров»? Сколько дней ещё нас будут полоскать дожди?- усмехнулся  генерал-полковник Ватутин, сцепив пальцы рук и чуть исподлобья взглянув на метеоролога-майора Пухова, угадав его по разложенным перед ним погодным картам с изотермами и изобарами синего и красного цвета.
 Майор Пухов проворно поднялся после резкого толчка соседа.
-Товарищ командующий, разрешите вызвать моего заместителя, капитана Рагулину. Она лучше доложит обстановку. Я контужен тяжёлым снарядом и плохо слышу - доложил он, заикаясь, и, получив разрешающий кивок начштаба фронта, подошёл к двери и вызвал из коридора стройную и подтянутую светловолосую женщину в новой военной форме.
-Товарищ командующий, разрешите доложить! Завтра девятого августа, видимо, последний день дождей. Мы не имеем данных из Прибалтики и Скандинавии, но сведения по Ленинграду, Новгороду и Карелии надёжные. Восточный циклон из Сибири обещает ясную погоду в течение от трёх дней до недели. И подойдёт он сюда через пару дней - чётко доложила капитан-метеоролог.
-Эх, дорогой мой капитан! Вы нас не утешили, прямо скажу. А поколдовать вы никак не можете, чтобы восточный циклон ещё маленько повременил? Ну пару дней хотя бы?- спросил Ватутин, оглядывая улыбающихся командиров.
-Я комсомолка, товарищ командующий, и колдовать не умею - сухо ответила капитан Рагулина и неожиданно залилась краской, застеснявшись своей необдуманной резкости.
-А жаль! Я бы за вас похлопотал перед политорганами, лишь бы немцы ещё недельку нам на подготовку дали - наконец улыбнулся и сам заместитель командующего.
-Перед смертью не надышишься! Наступать немцы так и так будут!- сурово возразил генерал Астанин и Ватутин поморщился.
-Да уж наслышан, товарищ генерал-майор, о твоей суровости и умении вылить на голову ушат холодной воды - расстроился Ватутин, потирая подбордок и морщась, словно от зубной боли.
-Товарищ заместитель командующего! Зато дороги сильно раскисли и машины у немцев наверняка завязнут. Подвоза боеприпасов у них не будет. Да и их  танкам с узкими гусеницами сложно передвигаться по  нашим раскисшим и размокшим лугам-виновато доложила капитан Рагулина и генералы весело засмеялись.
-Спасибо, мой дорогой капитан. Значит, благая весть от синоптиков всё же есть. Вы свободны- усмехнулся Ватутин.
-Давайте продолжим совещание, товарищи! Итак, вывод комкора Астанина о том, что необстрелянные бойцы, которых в его корпусе больше половины, с такими же командирами из запасников, после начала бомбёжек могут оставить позиции, принимаем к сведению. Поэтому основные надежды мы возлагаем на артиллерию. Ждём твоих предложений, Георгий Федотович-Ватутин всем корпусом повернулся к начальнику артиллерии корпуса полковнику Одинцову.
Приятный подтянутый моложавый командующий артиллерии сорок первого корпуса быстро поднялся и прошёл к карте, затянувшей огромную бревенчатую стену до самого пола.
-По данным нашей разведки позиции корпуса будет атаковать четвёртая дивизия СС «Полицай» генерала Мюльферштедта.  Это отъявленные головорезы, набранные из числа настоящих немецких полицаев, и прошедшие Францию и Югославию. Боевая стойкость дивизии очень высока, но тактические навыки слабоваты. Не бывали они и под огнём крупнокалиберной артиллерии. Мое предложение сводится к тому, что   корпусные орудия и орудия АКУКС калибром свыше ста пятидесяти миллиметров мы будем располагать в геометрически точно привязанных окопах в трёх километрах за каждым орудием дивизионных гаубиц. Гаубицы расположим за три километра от передовой, то есть добьёмся разлёта снарядов в пределах  двухста метров при размерах области поражении осколками до ста пятидесяти метров. В отрытые и замаскированные окопы мы выдвинемся ночью и после пристрелки дивизионных артполков внесём точную корректировку и беглым огнём сто пятидесятого и двухсоттридцаторого калибров сорвём любую атаку противника, даже при поддержке танков и авиации. Главное- точная привязка к местности. За этим будут следить курсанты-артиллеристы ленинградских училищ. А ступенчатый перенос артогня будем производить позади наступающих, чтобы подавить их психологически.
-Так они же не увидят взрывов?- разыграл удивление Ватутин, уже в душе соглашаясь с полковником Одинцовым.
-Зато они их услышат. Чёрный грохочущий ад будет надвигаться на них из-за спины, лишая их надежды убежать. Зато спереди они будут открыты воздействию наших стрелков и пулемётчиков.
В немецком штабе тоже шла подготовка в предстоящему наступлению. Командиры подразделений отрапортовали о готовности и покинули совещательную комнату штаба, после дружного нацистского приветствия. Генерал Мюльферштедт, как обычно, сильно волновался перед запланированным наступлением и жаждал успеха.
-Лемке! Проверь мой вездеход и бронетранспортёр сопровождения. Завтрашнюю атаку я хочу возглавить сам. Мы утрём нос этим заносчивым пруссакам и докажем, что можем сражаться лучше обычных гренадёров! Мы - гренадёры СС! После обработки красных позиций нашей доблестной авиацией русские дивизии либо залягут на дно окопов, либо побегут в тыл, как они бегали в Прибалтике. Наша задача будет сведена к тому, чтобы расстреливать красноармейцев в спины- решительно произнёс он. У нас на вооружении превосходные чешские карабины и наши парни отлично из них стреляют. И стоя, и с колена, и лёжа! Завтра у них будет хорошая возможность поохотиться за убегающей дичью.
-Всё готово, мой генерал. Наша техника в полной боевой готовности, и вездеход и бронетранспортёр и взвод мотоциклистов-отрапортовал, располневший на русской свинине,  подобострастный обер-лейтенант Лемке, охотно оставшийся на предложенной ему сначала временно должности адьютанта командира дивизии, взамен недавно убитого прежнего порученца.
Мюльферштедт  внезапно задумался и немного замялся.
-Я думаю, что наше боевое крещение и победу надо будет отпраздновать как-то особенно. Съезди к танкистам и договорись с ними о посещении их борделя нашими офицерами. Я считаю, что в наших полковых борделях не лучший контингент. Ты помнишь француженок и сербиянок? Договорись с танкистами, пусть наловят русских девочек помоложе и на нашу долю. Завтра вечером мы будем гулять у них в Каменках - приказал любострастный генерал, потирая руки.
-Яволь, майнэ экселенц! Всё будет сделано в лучшем виде. Главный интендант из восьмой танковой дивизии мой земляк из Штеттина. Думаю, он обязательно пойдёт мне навстречу - старательно, не моргнув глазом, вытянулся бывший полицай из Штеттина, являя полную готовность выполнить любой, самый дикий приказ генерала.
Но, когда он передал приказ генерала новому командиру комендантской роты одноглазому великану-гауптману Шольце, тот громко засмеялся.
-Клянусь моим целым глазом! После выполнения столь приятных поручений не пройдёт и месяца, как мы с вами окажемся в одном звании. Но вам не придётся прыгать на Крит, как мне, и воевать с вдвое превосходящим противником. Да и глаз в боях с русскими девками вы не потеряете-похлопал он фамильярно по плечу обиженного Лемке.
РАЗГРОМ ПОЛИЦАЕВ

-Первая батарея, старший лейтенант Иншанин. Скрытно в сумерках меняете позицию, оставив на старом месте макеты из сосновых стволов, зарываетесь в землю на опушке леса в трёх километрах от наших передовых позиций в квадрате сто двадцать девять. Но сначала свяжитесь с корпусными артиллеристами и проведите к ним связь. Вы будете пристреливаться по немцам, а сто пятидесятые и двухсотые калибры будут бить потом, с учётом поправок для ваших координат. Все прониклись? Вас засекут и будут долбать нещадно. Поэтому зароетесь так, чтобы стволов не было видно. Воду откачивать будете вёдрами. Здесь оставляете одно кочующее орудие. Пусть гансы пока думают, что батарея на старом месте. Вам же потом легче будет!
 Майор Кузнецов был молод, но властен и, уверенно заложив пальцы за поясной ремень, расхаживал по просторной землянке нового командира третьего дивизиона капитана Горелова, присланного взамен инфарктника Зубарева, как полный хозяин.

Его собственную землянку недавно разбомбили и он временно переехал в третий дивизион, беспокоясь за нового комдива-три неопытного и к тому же раненого. Горелов сидел за столом напротив своих комбатов и морщился от боли в перебинтованном плече. Ему ночью удалили небольшой осколок, но он отказался ехать в госпиталь, считая ранение довольно лёгким.

Кузнецов продолжил разговор, стоя у дощатого стола и постукивая двухцветным карандашом по крупномасштабной карте.
-Вторая и третья батарея точно также зарываются в двухстах метрах и четырёхстах метрах севернее. Лошадей убрать подальше в стороны. Хорошо в стороны, понятно? В полки нашей дивизии выслать корректировщиков не только с телефонами, но и с ракетницами.

В частях поговаривали, что бывший командующий фронтом генерал-лейтенант Кузнецов родственник комполка-пятьсот шестьдесят один, и поэтому бывший инженер-литейщик и лейтенант запаса Иншанин, вместе с двумя другими комбатами, бывшими строителями-геодезистами Ямщиковым и Харченко, старательно тянулся перед бравым кадровым майором со свежими шпалами на петлицах и в новенькой, всегда очень чистой гимнастёрке.

-Товарищ майор! Опять ведь будет, как было под Островом. Снарядами и бомбами провода побьют, ракет над полем наших и немецких будет полно. Запутаемся!

Кузнецов недовольно обернулся к бывшему инженеру-литейщику.

-И что ты предлагаешь, Иншанин? Только, пожалуйста, без твоих аэростатов. Ты с ними уже надоел-поморщился комполка, вызвав понимающие улыбки на лицах начштаба дивизиона лейтенанта Иннокентьева, ещё недавно бывшего заместителем у Иншанина и нового начальника инженерной службы полка, знакомых с предложениями бывшего литейщика. Нет их у нас. Корректировку надо проводить с использованием господствующих высот.
-Только хрен их найдёшь в этих болотах-добавил комполка с досадой, потыкав пальцем в карту.

-Так вот и я про то же, товарищ майор-чуть осмелел почти сорокалетний лейтенант, вытянувшийся перед едва ли тридцатилетним майором. Давайте я отберу верхолазов, обучу их корректировке, и посадим в лесу на крайние сосны. На три-четыре километра горизонт будет, как на ладони.

-Неуверенно докладываешь- это раз! И где ты сразу трёх верхолазов найдёшь- это два! И как ты их за пару часов обучишь- это три!-выговорил Кузнецов, остановившись возле вскочившего комбата-один.
-Всех обучу, товарищ майор, если вы мне чуток поможете с запасными вожжами или канатами-неуверенно ответил бывший инженер. Метров тридцать на одного, триста на дивизион, три тысячи на весь артполк. Верхолазы взлетать наверх будут, чтоб мне самому свалиться.

-Хитёр! Как бы подъёмники хочешь сделать? Только на себя не клянись-ты нам пока нужен!- и майор Кузнецов резко закрутил ручку полевого телефона в корпус.
-Товарищ полковник! Майор Кузнецов на проводе!-закричал он громко, чтобы перебить хрип и фоновые голоса на линии.
-Ландыш! Мой позывной Незабудка, если ты не забыл. Еще раз назовешь по званию по телефону, отстраню от командования. Дивизионной столовой будешь командовать. И сам не засвечивайся- заворчал в трубке раздражённый голос полковника Одинцова. Докладывай, что у тебя?

-Есть инициатива снизу для наводки на цели использовать верхолазов и обучить их корректировке с высоких сосен в связи с отсутствием других господствующих высот-доложил майор по привычке вытянувшись перед трубкой.
-Одобряю, но вношу поправку. В твою группу сейчас пришлю корректировщиков, пусть лучше их твой верхолаз обучает. Будут через полчаса. И к утру, чтобы сидели на своих местах.

Командиры батарей торопливо расходились из землянки.
-У тебя, Вань, сколько людей осталось?-на ходу спросил лейтенант Харченко, закуривая папиросу.
-Наводчики и ездовые почти без потерь, хотя есть легкораненые, а вот с орудийными номерами неважно. По семь-восемь человек на одно орудие вместо девяти.
-Неплохо, значит, человек тридцать артиллеристов у тебя есть. А у меня двадцать пять всего, да и у Ямщикова не лучше. Может пару человек подаришь?
-А вы поглубже в землю зарывайтесь, тогда и потери уменьшатся. А подарки я только женщинам делаю -посоветовал инженер-литейщик и озабоченно дёрнул фуражку на затылок. Дождь-зараза надоел, но зато авиация не летает-и комбат первой батареи отёр рукой влажное от дождя лицо и двинулся к своим позициям.

-Старшина и командиры взводов ко мне!-крикнул он в сторону завесы дождя на фоне неприглядного серого леса.
 Но, как ни странно, на его голос из туманной серости возникли несколько фигур в широких зелёных плащпалатках, а следом донеслось призывное ржанье лошадей. Лошади любили маленького комбата, как в шутку называли его артиллеристы, и он обязательно делился с ними сухарями и сахаром.

-Комвзвода разведки и управления лейтенант Сухарев по вашему приказанию прибыл! Командир первого огневого взвода младший лейтенант Воршин прибыл! Командир второго огневого взвода старший сержант Мачин прибыл! Командир взвода боепитания старшина Чесноков прибыл!-отозвались голоса и командиры собрались в крайнем орудийном окопе, рядком рассевшись на станине и упорах первого орудия.

-К вечеру дождь перестанет, а утром фоккеры-мессеры залетают!-объявил комбат. Снимаемся с места и готовим новые позиции в квадрате сто двадцать девять. Зарываться и маскироваться ночью по самые ноздри. Лучше мокрота, чем осколки за ворота. И мне от каждого взвода по человеку для обучения верхолазанию. Мало ли со мной что может случиться.

-И чего только в штабе не придумают эти бездельники. А насчёт себя, сплюнь, комбат-заворчал старшина Чесноков, друг и товарищ комбата по металлургическому заводу, назначенный вместо убитого пожилого старшины Переверзева, но тут же нарвался на окрик.
-Отставить, старшина! Это у кого тут в штабе одни бездельники?- грубовато спросил знакомый голос и командиры со страхом узнали в неслышно подошедшей группе полковника Одинцова, строгого начарта всего сорок первого корпуса.

-Извините, товарищ полковник! Это я не со зла. Просто люди и так умаялись. Устали, мочи нет-отрапортовал лихой старшина виноватым голосом.
-Лучше пусть устают, но живыми, чем отдыхают, но мёртвыми-заявил полковник, строго оглядев собравшихся. Старшина, бегом-марш проверять посты! Охрана хуже, чем у таджикского басмача в гареме. Бабки да дедки на часах, покой блюдут! Почему я к вам прошёл без сопровождающего? Бардак развели!- неожиданно загремел он, надвигаясь на старшего лейтенанта Иншанина.
-Ты что ли можешь верхолазов обучить, комбат?- вдруг остыл полковник.
-Так точно, товарищ полковник! Я!- изо всех сил тянулся комбат и все его малость испуганные командиры.
-Ну, так обучай скорее. Я тебе ещё группу собрал. Сейчас подъедут-обрадовал растерянного Иншанина полковник.
-Так дождь ведь еще не кончился?-замялся маленький комбат.
-А если он и завтра не кончится?-зло возразил Одинцов. Пробуй, лейтенант! Пробуй! И не удивляйся, что вместо полковых корректировщиков будешь и корпусных обучать. Просто ты в точку попал. Я сам над этим голову не первый день ломаю. Неважный в здешних болотах рельеф местности. Придётся нам сосны оседлать на время.
Иншанин козырнул и пристально вгляделся в небо, задрав голову.

-Никак нет, дождь скоро кончится. У меня спину отпустило, да и просинь виднеется по окаёму-возразил маленький сухощавый комбат.
-Ну и дела, комбат! Молодой, а уже с радикулитом?- насмешливо спросил Одинцов, закуривая и предлагая папиросу Ивану.
-Так я из запаса, товарищ полковник. Да и на разливке стали спину чуток сорвал. Я ведь до инженера простым рабочим пару лет оттрубил в литейном цехе.
-Вижу, что не строевой. А что инженер-это очень хорошо! Надо мне тебя к себе будет забрать потом. Мастерские по ремонту орудий надо в корпусе будет наладить. Но об этом потом!
Ну, так полезешь? -с лёгкой насмешкой спросил полковник, взглянув на два забинтованных пальца на левой руке самозваного инструтора-верхолаза. Рана не помешает?

Лейтенант Иншанин пожал плечами, огляделся и с обреченным видом пошёл к мокрой сосне. Он скинул плащ-палатку, снял каску и неторопливо стянул сапоги. Затем он расставил ноги и брючным поясным ремнём обкрутил щиколотки, прикинув размер поперечника ствола. Мелко перекрестившись, он ловко обхватил сосну руками и ногами и неторопливо стал подтягиваться вверх, время от времени отсиживаясь,  как бы на корточках, обхватив ствол ногами впереди и ремнём сзади. Добравшись до нижних ветвей сухой и мелкий комбат долго отдыхал.

-Чёрт! Чего он замер?- забасил было майор Кузнецов, но полковник Одинцов отмахнулся. Не торопи мужика, глядишь и залезет.
Примерно через десять минут лейтенант был уже возле самой макушки, хотя раза три обломил сухие ветки и чудом удержался на стволе.
 -Как думаешь, слезет?- тихо спросил Одинцов у комполка.
-Жить захочет-слезет!-уверенно ответил майор и полковник Одинцов засмеялся.
-Ты прям как лётчик. Те тоже насчёт первого полёта без инструктора отмахиваются. Жить захочу-сяду.

Иван действительно вскоре слез и, сидя, некрасиво раскорячился под сосной.
-Встать, старший лейтенант! Чего разлёгся?- рыкнул на него майор Кузнецов.
-Не могу! Ноги не держат. Да и не ел я сегодня ничего, кроме пары сухарей. Кухню сегодня ещё пока не привозили.
Одинцов сильно нахмурился и обернулся.
-Адъютант! Где ты там, Скоробеев? Мой колбасный доппаёк за три дня вперед отдашь корректировщикам и выпроси у интендантов сало. Приказываю побольше. И никаких рядовых. По офицеру от каждого дивизиона, включая дивизионы корпусной артиллерии. Итого одиннадцать человек в распоряжение лейтенанта Иншанина. Потом сам их и рассадишь. Места они тебе покажут. Бегом на телефон!

-А ты сам-то,  где так ловко лазить наловчился, комбат?-заинтересовался начарт, оборачиваясь к подпоясавшемуся Ивану.
-Да у нас под Воскресенском, на Красивой Мечи, почти возле Сиверского Донца перелесок, а на самом берегу четыре сосны. Девчата часто после ягод туда купаться ходили. А подглядеть хочется, да только спрятаться там негде. Вот мы с приятелем и придумали на сосны забираться. Вверх-то никто не смотрит. Так мы всех наших деревенских девок голышом и разглядывали. Выбирали, значит.
-А ты с какого ж года женат, туляк?
-Да не женат я, товарищ полковник. Не привелось - застеснялся комбат Иншанин.

-Вот это лихо ты выбирал.Тогда уж  точно, довыбирался!-под смех командиров закончил разговор Одинцов и неспешным шагом двинулся в лес к своей машине.
Иншанин спохватился и торопливо окликнул Одинцова.
-Товарищ полковник! Пусть запасные вожжи принесут или канаты. Каждый кусок метров по тридцать. Есть менее опасный способ залезания и более быстрый. Я буду на сосны лазить и крепить канаты и вожжи. А остальные уже с их помощью будут забираться на конной тяге.
-Отлично, Иншанин! Если завтра не опозоримся-с меня орден! - донеслось из промокшего леса, и группа сопровождавших начарта командиров растворилась в пелене дождя.

Ночью, оставив на старой позиции четверых бойцов с пожилым опытным ездовым и упряжку лошадей, Иншанин сел на своего коня Терека и отправился в путь во главе батареи. Двигались осторожно, не зажигая огней. Сумерки уже позволяли определяться на местности и дождь совсем перестал. Облака стремительно убегали с чистого звёздного неба и в дивизионной колонне только и было разговоров, что про немецкую авиацию.
-Не курить. Огни не жечь- разъезжал вдоль колонны старший политрук дивизиона капитан Величко.

На позиции вышли к середине ночи. К четырём часам утра пушки были вкопаны в землю падавшими от изнеможения людьми. Старшина Антон Чесноков бултыхал сапогами в яме, предназначенной для закатки орудия.
-Так что ж, прямо в воду закатывать, товарищ старший лейтенант?-недовольно спросил он.
-У тебя что, старшина, есть выбор?- ответил усталый комбат. Закатывайте и спать два часа. А часовой пусть время от времени ведром машет. Насосов у меня нет, сам знаешь.

В пять утра небрежно засветило солнце и Чесноков принёс комбату на завтрак кашу с маслом, сало и белый хлеб.
-Так что, товарищ комбат, люди уже здесь. Офицеры-корректировщики то есть. Я всех покормил усиленно, и они ждут команды. Аховские ребята. Все кадровые командиры. Так что, вы уж держите с ними ухо востро.

Однако комбат Иншанин с большим облегчением увидел, что вокруг него собралась военная молодёжь. Правда, были два старших лейтенанта, но явно не старше двадцати пяти лет. Это были, как на подбор, сухощавые и подтянутые парни. Сверившись с картой, они быстро  наметили пятикилометровый маршрут похода и колонной на лошадях, двинулись в путь в сопровождении связистов с полевыми телефонами и катушками.

Через двадцать минут подъехали к первой сосне и Иван показал способ использования вожжей. Младший лейтенант с их дивизиона забирался минут десять, но, наконец, добрался и доложился по телефону, что он в порядке. Недовольный медленным подъемом Иншанин стал лазить на стволы сам и подтягивать корректировщиков вожжами, связав их вчетверо и прицепив к лошадям. Под мощной тягой лошадей со всадником корректировщики взлетали вверх, как на подъёмнике, а дальше добирались по сучьям. К семи утра пятеро корректировщиков в масхалатах уже сидели на местах, и Иншанин отпустил трёх оставшихся офицеров на места для самостоятельного размещения, снабдив их салом и хлебом.

Когда Иншанин с ординарцем вернулся на батарею, его новый заместитель лейтенант Трошин доложил, что все корректировщики уже на местах, отзвонились по телефонам и полковник Одинцов объявил благодарность всему артполку. Вскоре над их головами завыло и застучало. В облачном небе начались скоротечные воздушные бои, но артиллеристы старались на них не смотреть, чтобы не травить душу. Немцы отогнали наших лётчиков и, сбив нескольких, с трудом, но проложили дорогу своим бомбовозам. Лес впереди закипел от разрывов.

-Пусть бомбят, твари, у них бомб много!-раздался голос комдива-один капитана Горелова и он спрыгнул в орудийный окоп в сопровождении ординарца.

-Твою ж мать! Иван! Ты, конечно, верхолаз и молодец и всё такое! Но если ты не осушишь орудийные ямы через полчаса, я тебя здесь на ночь спать положу - внезапно разозлился новый комдив третьего дивизиона и тяжело переступая в воде грязными сапогами, полез на подъём.

Пришлось Иншанину будить батарейцев, кемаривших на влажной траве под елями и соснами и вёдрами отчёрпывать жижу из ям. Она стала быстро набираться снова и, учитывая мрачное недовольство подчиненных, Иван решил бросить это бесполезное занятие.
-И правильно комбат! Дальше фронта не пошлют - меньше взвода не дадут!- мрачно шутили его бойцы.

Тяжёлый гул разрывов говорил о том, что после самолётов подключились немецкие батареи.
Полковник Одинцов построил своё капэ сразу за первой линией обороны сто семьдесят седьмой стрелковой  дивизии и третьей механизированной. Связисты проложили от него связь к восьми дивизионам корпусной артиллерии, основательно зарыв провод. Однако, через полчаса немецкой артподготовки после прошедшего по красноармейским позициям огневого вала, Одинцов тоже потерял связь. Его корпусная артиллерия разгромила танковый и мотопехотный  батальоны противника и больше достойных целей не находила. Разрывы вставали на поле редкими кучками. Многие советские доты и дзоты замолчали.

-Связь! Растак вашу мать! Лейтенант Чащин, восстановить связь с корпусом, немедленно-крикнул Одинцов.

Лейтенант с тремя связистами испуганно выкатился из блиндажа наружу, и они поползли по проводу обозначенному поломанными вешками.
-Ну всё! Прибалтика начинается-заскрипел зубами Одинцов, видя в стереотрубу как из окутанных взрывами траншей побежали красноармейцы.
-Не волнуйтесь, товарищ полковник. Сейчас мы дадим им прикурить-согнувшись, чтобы не ударится о притолоку вошёл на капэ начарта командир сводного полка-задирал, составленного из дивизионных гаубичников майор Кузнецов.
-Дай своим команду, по два пристрелочных и пять беглым-потребовал Одинцов.
-Корректировщики на местах. Как дойдёт до серьёзного дела, не подведут- успокоил его майор Кузнецов.

И дело началось. Одиннадцатью стройными цепями с танками и мотоциклами на флангах по полю к советским бойцам чётким размеренным шагом двинулись каратели-эсэсовцы дивизии «Полицай». Из семнадцати с половиной тысяч человек этой дивизии в бой двинулся пока лишь один трёхтысячный полк. Сухо потрескивали чешские карабины и ручные пулемёты  в руках эсэсовцев и даже Одинцову на мгновение стало страшно.
-Эх, пехота! Пехота-матушка, неужто не сдюжишь?-заскрипел он зубами.

Из окопов по убегающим раздалось несколько очередей и Одинцов вытер вспотевший лоб рукой.
-Кузнецов! Если у меня не восстановят связь - передай мой приказ. Равняться на твой сборный артполк. Передай корпусным артиллеристам-делай как я! Равняться по «задиралам»!
-Спасибо за доверие, товарищ полковник- и майор, выбежав из капэ начарта, бросился между толстых сосновых стволов к коновязи.
Он пришёл в себя не сразу и оглядевшись понял, что после немецкого артналёта у него нет ни лошадей, ни ординарца. С трудом поднявшись на ноги, майор, качаясь, пошёл в свой сводный полк всё больше ускоряя неверный шаг.

-Первая батарея! Приготовиться- атака началась!- через десять минут майор подал команду своим артиллеристам, которые вряд ли в ней нуждались, получая точные сведения от замаскированных на соснах корректировщиков огня.
Капитан Горелов быстро отрепетировал координаты из трубки телефона.
-Третий дивизион! Шесть снарядов! Беглый огонь!

Увозя на бронетранспортёре разорванное тело генерала Мюльферштедта, с приложенными к нему отдельно конечностями, Шольцэ и Лемке не смеялись. Одиннадцать цепей лучшего полка их дивизии покрыли трупами и телами огромную чавкающую водой луговину. Автоматчики и стрелки с засученными рукавами метались по ней, как перепуганные дети, стремясь убежать от чёрных столбов из пламени, дыма и грохота. Казалось, никакой надежды на спасение не было.

-А как хорошо всё начиналось?-закуривая дрожащими руками уже за перелеском, почти в тишине, проговорил Шольцэ, останавливая оглохшего водителя тычком в спину. Шнапс и галеты, напутственная речь генерала и развёрнутые знамёна. Проклятые русские артиллеристы, положить почти две тысячи человек за полчаса. Клянусь, я не буду брать их в плен.
Но его приятель Лемке молчал, тупо уставившись на искалеченное тело командира дивизии на полу бронемашины.
-Дурак! Набитый дурак!-прошептал он, вызвав недоумевающий взгляд приятеля.

А на позициях пятьсот шестьдесят первого артполка тоже творился настоящий ад.
-Иншанин, держись! Все наши уже на запасных. Дай огня ещё на двадцать минут. Как только тяжёлые батареи по тебе отстреляются, уходи на запасные. Наша корпусная начнёт добивать эсэсов и их батареи с новых позиций. Держись, задирала!- кричал в трубку комполка Кузнецов, по грохоту понимая, что половину из того, что он сказал, комбат первой батареи третьего дивизиона так и не расслышал.

Иван выбрался из блиндажа и, падая между разрывами тяжёлых немецких снарядов и поднимаясь вновь, побежал к расчёту первого орудия.
-Не падать, заряжай заряд номер один и беглый огонь. Через двадцать минут уходим.
 
Наконец, вой снарядов над головой и гул тяжёлых разрывов далеко впереди заставил его батарейцев облегчённо вздохнуть.
-Слава богу, корпусная начала, значит, нам передышка.

Но то, что артиллеристы дивизионной артиллерии называли передышкой, на самом деле было тяжёлым трудом по выталкиванию тяжёлых трёхтонных гаубиц из грязи мокрых окопов. Затем последовала суета коноводов, погрузка снарядов и перемещение пушек на новые позиции с повторной установкой орудий и разгрузкой тяжёлых двадцатикилограммовых снарядов. Не смотря на то, что эти позиции готовили ночью, их пришлось поправлять и подкапывать заново, с обязательной растяжкой сетей маскировки.

-Ну, и чего говорит Кузнецов?-с надеждой в голосе спросил политрук Семён Инин, вопросительно посмотрев на маленького комбата.
-А что он может сказать? Говорит, отдохнули –начинайте. Через десять минут -залп. Время пошло!

Но на самом деле время остановилось. Оно остановилось не только для тех кто, раскинув руки лежал на брустверах артиллерийской позиции или раненый пытался остановить кровь на дне ходов сообщения между орудиями и пунктами боепитания. Оно остановилось и для тех, кто выжил, чтобы принять на себя новый чудовищный удар самолётов с крестами на крыльях. Десятков самолётов из первой воздушной армии «красного барона» Вольфрама фон Рихтгофена, знаменитого немецкого аса Первой мировой войны.

 Но, не смотря на безумную какофонию взрывов и чёрный ад клубящегося дыма на батарее, она продолжала стрелять, потому что орудия закрытые брустверами едва не под дульный срез могло разрушить только прямое попадание. Но положить бомбы точно в четырёхметровый пятачок окопа с высоты в сто метров лётчики не могли, как не старались. Тем более, что стоящие в лесной чаще зенитчики тоже не теряли времени зря.

С пробитыми плоскостями и дымящимися двигателями немецкие лётчики потянулись на свои аэродромы, а более робкие утюжили бомбами лес в стороне от батареи. Наступившие сумерки одеялом легли на едкий вонючий дым разрывов и поэтому ночь наступила незаметно. Казалось, что утро десятого августа так и не перешло в светлый день.
МЕСТЬ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА ЛЕМКЕ
Деревня Песковичи находилась на берегу Луги, и жители села в своём большинстве остались, не решаясь покинуть тёплые дома и скотину, обрекая детей на голод и холод бесконечных скитаний. Да и запасы сена тоже надо было спешно восстанавливать к следующей зиме. Поэтому семья Рукавицыных из трёх взрослых сестёр, двух братьев-подростков и деда с бабкой, как и все жители села, встала рано.  А вместе с ними встала и соседка Тоня, поселившаяся у них после гибели родителей в разбомбленном доме.
Вставали люди без весёлых возгласов и смеха уже полтора месяца, мрачно делая тяжёлую повседневную работу без песен, будто в испуге, молчком. Конечно, в село часто залетали снаряды и его бомбили сначала чужие, а потом и свои. Но к этим бомбёжкам все привыкли, прячась по щелям, раскопанным и в огородах и возле домов. Немецкие части приходили и уходили, занимаясь мелким грабежом курей и поросят, а иногда насиловали молодых девок. Но крупных преступлений и расправ не совершали и поэтому треск мотоциклов и крики немецких солдат в полусонной деревне показались необычными.
-Антонина, посмотри что там творится! - попросил дед Иван Егорыч молодую соседку и она поспшно выбежала во двор.
Но вернулась она уже не одна, а вместе с немецкими солдатами, которые, ничего не объясняя, стали прикладами карабинов выталкивать семью из избы.
-Шнель! Ком! Цурюк!-вот и всё что жители слышали в ответ на крики и мольбы.
Под плач и причитания женщин всю деревню с маленькими детьми и грудными младенцами с трудом построили в колонну и погнали к переправе. Их прогнали по колеблющемуся настилу понтонного моста в трёх километрах от деревни, а затем погрузили на машины. Малейшее сопротивление пресекалось жестокими избиениями. Через пять километров их высадили и построили в цепь впереди немецких пехотных колонн, приказав идти без оглядки только вперёд.
-Шнель! Форвертс! - кричал обер-лейтенант Лемке, разъезжая на мотоцикле с коляской впереди батальона и властно взмахивал своим парабеллумом.
Немцы, следом за спотыкающимися жителями, двинулись тоже и их колонны в страшных плоских касках с мёртвыми лицами и безучастными глазами начали разворачиваться в цепи. Только увидев впереди огоньки выстрелов и пулемётные дымки, жители поняли, что их гонят прямо на позиции красноармейцев. Заприметив важного лощёного обер-лейтенанта, разъезжавшего вдоль немецких цепей Иван Егорыч толкнул Антонину назад.
-Беги к нему и умоляй. Покажи младенца и свою грудь. Может смилостивиться, убивец?
Через несколько шагов Тоня решилась и повернула. Распахнув ворот и обнажив груди, она прижала к ним младенца и бросилась назад.
Редкие ковоиры пропустили её к сплошной цепи пехоты и она бросилась к мотоциклу с лощёным офицером. Только заглянув в его совершенно мёртвые, белые глаза, Тоня поняла, что совершила страшную ошибку. Лемке бешено заорал на неё, а увидев, что вслед за Тоней к нему бегут ещё женщины с детьми, двумя выстрелами убил и мать и младенца. А подумав, добавил и третий выстрел. Все женщины в испуге бросились назад в общую цепь.
Иван Иншанин до боли вдавил бинокль в глаза. На позиции полка его сто одиннадцатой дивизии, стоящего перед его батареей, наступал усиленный охранный батальон человек в восемьсот. Развернув только передовые цепи, человек четыреста наступали ротными колоннами.
У высокого с воспалёнными от недосыпания красными глазами майора Шнырёва в полку было чуть больше семисот человек. И то, после свежего авианалёта, он явно мог рассчитывать едва ли на пятьсот человек из прежнего числа бойцов.
-Давай заградительный огонь, старший лейтенант! Иначе не выдержим, сомнут - приказал он замершему возле сержанта-наблюдателя со стереотрубой растерянному Ивану.
-Как я дам, товарищ майор? Как я дам? По женщинам и детям я дам? У меня разлёт снарядов сто пятьдесят - двести метров. Пока пристреляюсь, половину баб уложу -пытаясь унять дрожь в руках и сильнее вцепляясь в восьмикратный артиллерийский бинокль дрожащим голосом ответил Иншанин.
-И-эх! Мать честная! -закричал Шнырёв. Комиссар, готовь политруков поднимать цепи. Дымовыми сейчас артиллеристы пройдутся, а потом в атаку! Дымовыми, комбат, давани хоть дымовыми! Богом прошу
Иван дал координаты для дымовой стрельбы и после корректировки пяти залпов решился на пару фугасных залпов позади цепочки жителей. А затем он вскочил в атаку и сам, не в силах видеть, как в клубах дыма эсэсовцы расстреливают залёгших на поле русских женщин и детей.
-А-а, твари! - побежал он в наступление, выхватив тяжёлый револьвер и противотанковую гранату.
К его несчастью, подорванный лимонкой пробегавшим красноармейцем мотоцикл с коляской прикрыл от осколков вовремя соскочившего  обер-лейтената Лемке и тот вскочил на ноги. Но, придя в себя, тоже выхватил пистолет и быстро пошёл на набегающего Ивана.
Эта странная дуэль на сближение, в дыму, с копошащимися под ногами ранеными и воющими от боли женщинами и детьми, никак не хотела заканчиваться. Стрелки не попадали друг в друга, стреляя почти в упор, и поэтому Иван дико заорал и начал гвоздить немецкого офицера по плоской каске тяжёлой противотанковой гранатой, в ярости забыв поставить в нее запал. Эсэсовец от страха выпучил глаза, вырвался из Ивановых рук и задал такого стрекача, что Иншанин сразу же оказался далеко позади.
Выскочивший из клубов дыма комиссар стрелкового полка Артём Браслетов услал вперёд своих красноармейцев, и, вцепившись в Ивана почти также, как тот в немца, заорал в едва не в истерике.
-Ты что, сука -в бога душу мать! Ты что делаешь? Дым сейчас рассеется и наши побегут в окопы, а немцы на их плечах прыгнут в наши траншеи. Давай заградительный, старлей! Или я тебя прямо здесь расстреляю!- заорал он Ивану в ухо и очумевший Иншанин бросился к окопам, к своему наблюдателю, который, оставшись без командира, оказывал помощь женщинам и детям, добежавшим до советских окопов.
И через несколько минут, обливаясь слезами и рыдая от жалости к тем, кто остался на нейтральной полосе Иван, проклиная себя, дал жестокую команду.
-Батарея! Буссоль - сорок пять! Угол- пятьдесят! Трубка - четыре! Десять снарядов- баррикадный-огонь по квадрату четырнадцать-восемь!
РУЗВЕЛЬТ ДОВОЛЕН
Сухопарый и высокий, часто возвышавшийся над собеседниками даже сидя в кресле, американский президент-инвалид толкнул колёса своей каталки и подъехал к своему рабочему столу. Его молодой секретарь быстро поправил коляску так, чтобы президенту можно было дотянуться до разложенных на столе бумаг. Рузвельт поблагодарил его кивком головы, но подумав, чуть отодвинулся.

-Садитесь, генерал -произнёс президент и, сложив руки у подбородка, подождал, пока начальник управления стратегических исследований генерал Донован, остановившийся у дальнего конца совещательного стола, сядет и разложит свои бумаги на длинном палисандровом столе.
Затем президент заговорил снова, обращаясь к генералу и молчаливому пожилому человеку, в котором Донован, немного подумав, признал члена обширной финансовой империи Ротшильдов.

- Завтра мистер Черчиль прибывает в Ньюфаундленд. Он настаивает на том, чтобы переговоры проходили, если уж на американском крейсере, то, по крайней мере, в канадских водах. То есть, как бы на британской территории. Пока ещё на британской. Но нам не до смешных ужимок союзников. Мы должны выстроить наш подход к переговорам с британским министром, и, по возможности, достаточно жёсткий подход. Они должны понимать, что в этой ситуации им надо сохранить не просто лицо, а саму жизнь. А для этого надо делиться. Пятнадцать британских баз на нашей земле переданных нам в сороковом году - это только закуска. Они обязаны отдать всё. Шестьсот миллионов человек в колониях, слишком жирно для сорокамиллионной старушки-Британии. Так, что вы можете предложить в отношении наших британских союзников, генерал? - спросил президент Рузвельт.

Донован слегка усмехнулся и неторопливо поправил на столе бумаги.
-Сегодня двенадцатое августа. Завтра или послезавтра гитлеровская армия  наверняка добьёт дивизии командарма Лукина в Смоленске, и немецкие танки пойдут прямо на Москву. Я не представляю, что их может задержать. Моя агентура доносит о полном развале фронта. Даже если Сталину удастся создать какие-то заслоны, то они только не очень надолго задержат германские войска, не более того. Под Лугой боеспособен только корпус генерала Астанина и, не смотря на все усилия Ватутина, пятьдесят шестой корпус Манштейна скоро уничтожит группировку Астанина и устремиться к Питербургу. К зиме обе русские столицы будут в руках Гитлера.

-Поэтому нам можно говорить о том, что уже в начале зимы Британии, полублокированной от своих союзников, колоний и флотов будет противостоять огромная евразийская Германия от Волги до Дувра? Если мы немедленно не окажем Британии решительную поддержку, через год Гитлер высадит свои войска непосредственно на Британские острова?- уточнил президент своё видение будущей картины мира.

-Совершенно верно. И тогда германо-евразийский монстр сможет в какой-то мере диктовать свои условия и нам - мрачно уточнил генерал, мельком взглянув на неподвижного и молчаливого гостя.
-Это значит, что если намекнуть Черчиллю об этом, то он согласиться на любые условия. Я в этом уверен. Даже на вывод своих войск из колоний, что позволит нам насытить их более дешёвым товаром и окончательно изгнать оттуда жирных британцев в последующий послевоенный период. Дешевле и лучше наших товаров не будет ни у кого на разорённой планете-вдруг заговорил молчаливый собеседник.

-Мы сотрудничаем с мистером Черчилем по нашей линии с восемнадцатого года и он всегда был покладист в отношении американских требований-убеждённо заявил Донован.

-И вы считаете, он не возмутиться на требование по вводу американских войск на Британские острова и последующую передачу всех британских колоний Америке?- требовательно спросил американский президент, устремив проницательный взгляд на самоуверенного генерала.

-Не возмутиться, особенно, если мы позволим ему сохранить лицо перед британской и мировой общественностью-снова утвердительно кивнул Донован.
-Конечно. Никто и никогда не должен узнать, что мы не собираемся уходить ни из Британии, ни из её обширных колоний, ни из наивной, передравшейся опять за наши интересы, Европы-настойчиво пояснил президент. Поэтому вынужденность наших действий подобного рода должна всячески разъясняться средствами информации, особенно обратите внимание на совершенно новое средство, телевидение. Мнение американского правительства должно проникать в мозг каждого американца и мозги наших союзников непосредственно на кухне. Но наши намерения должны быть затемнены пропагандой демократии. Разумеется в нашей трактовке - разъяснил президент своё видение будущей политики.

-Ну, в колонии ещё надо войти. А массовую информацию придётся покупать по всему миру-усомнился генерал, пожимая плечами.
-Как только мы увеличим поставки самолётов Китаю и прекратим поставки нефти Японии, императору ничего не останется, как напасть на наши базы и на британские колонии в Индонезии и на Филиппинах. Не полезет же он за нефтью на американский материк? Японские войска не готовы воевать на Аляске. Естественно их целью будет нефть острова Борнео. Зато выбивать их с островов и архипелагов мы будем совместно с британцами. И, таким образом, обеспечим необходимое войсковое давление на британцев по выполнению нашей совместной  Хартии. Назовём её Хартией Независимости Колоний. Или даже лучше, Хартией Независимости. Так будет звучнее. А способных журналистов мы купим. Если надо, то и по всему миру - усмехнулся мрачноватый гость и потянулся за стаканом минералки, услужливо налитой ему секретарём Рузвельта.

Через день после важного совещания крейсер «Миссури» на самом малом ходу неспешно бороздил воды Атлантики вблизи канадского острова Ньюфаундленд, что означало всего лишь «вновь найденная земля».Видимо, это был туманный намёк на то, что раньше она была открыта викингами и новгородцами, но затем надолго потеряна для европейской цивилизации.

-Я понимаю, почему эта земля была потеряна, забыта европейцами, капитан-засмеялся американский президент, поправляя на коленях свой знаменитый шотландский клетчатый плед и улыбаясь почтительному капитану крейсера, подошедшему с утра поинтересоваться здоровьем господина президента. Гарри, будь добр, принеси мне второй плед-позвал он секретаря.

-Увы, господин президент. Конечно, здесь не тропики. Даже под лучами августовского солнца можно простудиться. Что делать? Материковые льды Гренландии подмораживают и без того холодный арктический воздух-вежливо улыбнулся розовощёкий капитан президенту, удобно устроившемуся обозревать океанские дали на носовой палубе крейсера.

-Джон! Запросите по радио о вылете мистера Черчиля ещё раз-засмеялся довольный прогулкой в океане американский президент.
-Есть, сэр! Что то ещё?- почтительно вытянулся капитан крейсера «Миссури».
-Только это! Я начинаю скучать без важного пыхтения сигарой господина Черчиля. Его курительная привычка почему то заражает меня бодростью и уверенностью-пошутил президент.

-Не могу с вами в этом согласиться, сэр-вежливо поклонился капитан.
-О, дорогой Джон. Я не настаиваю на вашем присутствии на переговорах, как вы понимаете. Таким цветущим спортсменам, как вы, не место рядом с нами, стариками. Идите, Джон. Доложите сразу, как только вы получите ответную радиограмму-снова засмеялся Рузвельт, радуясь солнечным бликам на воде и скачущим в погоне за стремительными тунцами не менее стремительным чёрно-белым касаткам.

-Есть сэр!-вытянулся широкоплечий капитан и быстро ушёл исполнять распоряжение американского   президента.

Часа через три, ближе к полудню, гидросамолёт с британским премьер-министром чётко приводнился вблизи крейсера и к нему сразу же устремился белый катер президента Соединённых Штатов. Черчиль грузно спустился в него и , отдышавшись, проворчал.
-Уж лучше качаться на волнах, чем болтаться в воздухе. Если бы не их скорость и вездесущесть, я бы, пожалуй, запретил авиацию вообще-пожаловался британский премьер встречающему его контр-адмиралу из свиты американского президента, но тот только улыбнулся на это ворчание по поводу самолётов, ставшее визитной карточкой лорда Уинстона Черчилля.

Однако торжественная часть визита дорогого британского союзника и гостя была несколько скомкана появлением в прилегающей акватории германского подводного рейдера. Хищная немецкая субмарина умело уходила от атак стремительных миноносцев и, отлежавшись на дне с соблюдением полной тишины, малым ходом продвигалась к сердцу американской эскадры, крейсеру «Миссури». Ни гидросамолёты, ни эсминцы не могли её остановить.

-Адмирал Пирс! Если вы не уничтожите эту субмарину через три часа, наши переговоры могут быть сорваны. На вашей совести будут тысячи жизней на фронтах союзников, погибших за те лишние сутки, на которые будут сорваны переговоры.
Мрачный адмирал вышел из кают-компании, оставив Рузвельта и Черчилля мило улыбаться друг другу и потягивать виски и коньяк из маленьких рюмок.
 
-Джон! Вызовите воздушный патруль и догрузите их ещё одной бомбой-скомандовал адмирал капитану крейсера.

Через полчаса над крейсером появился стометровый дирижабль и, зависнув над палубой, под довольными взглядами восхищённых моряков, зацепил тросом третью глубинную пятидесятикилограммовую бомбу. Так же тросом из него высадили третьего члена экипажа.

Охота на рейдер началась. Длинная блестящая сигара гелиевого дирижабля висела над водой на высоте пятидесяти метров и, делая, время от времени, крутые развороты с радиусом двести метров, снова устремлялась назад. Наконец, пилот-наблюдатель мельком заметил слева по курсу тёмный силуэт гитлеровской субмарины и американские пилоты начали более тщательно прочёсывать подозрительный квадрат.

-Выбрасывай гидробуй, Гарри! Иначе мы его не засечём. Опять ушёл на глубину, паршивец!-приказал командир воздушного корабля.
Гидробуй недолго качался на пологих океанских волнах. Вскоре гидролокатор патрульного противолодочного дирижабля запищал и засветился. Выставив дирижабль против ветра пилот подтянул его по наиболее сильному сигналу к нужной точке и наблюдатель нажал кнопку сброса глубинной бомбы.
-Первая-пошла!-доложил он об отрыве бомбы.

Но море, вскипев шапкой подводного взрыва и сотнями глушёных рыб, снова успокоилось, мерно укатывая пологие волны за горизонт.
-Начинаем второй заход! Приготовиться! Старт! - приказал командир и вторая бомба канула в холодные волны Атлантики,  вызвав новую шапку взрыва.

Неожиданно в паре кабельтовых снова мелькнул силуэт подводного хищника, и вскоре на поверхности океана плавно закачалось вытянутое серое тело германской субмарины. Едва с палубы пенными струями сбежала вода, как открылся боковой люк высокой рубки и на палубу выбежал расчёт спаренного зенитного пулемёта. Через четыре минуты огненные трассирующие струи нащупали огромное тело дирижабля и он, вздрогнув, стал худеть и изгибаться, на ходу превращаясь из стремительной сигары в огромную небесную кляксу.

-Ну, вы очень ошиблись, ребятки!-воскликнул командир и повёл небослушный аппарат прямо на немецкую субмарину. Третий-товсь! Пошёл!- скомандовал он, и раненый наблюдатель произвёл сброс прямо над палубой германской подлодки.

Третья бомба легла точно на палубу и смела с неё пулемётный расчёт, проломив огромную дыру в корпусе. Субмарина легла на бок и начала погружаться. А через несколько минут глухой подводный взрыв дал понять пилотам океанского воздушного патруля, что торпеды подлодки сдетонировали от страшного подводного пожара.

Но отважным пилотам было не до неё. Надув спасательный жилет и себе и раненому товарищу, командир дождался, пока ветер не прибьёт поникший, стремительно теряющий гелий дирижабль к воде и вывалился через боковую дверцу пилотской кабины с высоты трёх метров. Когда пилоты пришли в себя от раздирающей мозг холодной воды, они увидели в отдалении, кувыркающееся тело их аппарата. Он тоже лёг на волны и постепенно удалялся от них. Нажав кнопку спасательного радиомаяка, командир занялся оказанием помощи своему раненому товарищу.

Примерно через час на волны рядом с ними стремительно приводнился спасательный гидросамолёт и пилоты были доставлены на крейсер «Миссури».
-Представьте этих парней к наградам , адмирал!-заявил президент, выслушав доклад об уничтожении рейдера. И не скупитесь. Эти отважные парни спасли американского президента!

В спокойной обстановке морской прогулки переговоры с длительными перекурами на палубе продолжались до позднего вечера и в семь часов Хартия была подписана. Черчиль понимал, что  на деле Британия попадает в зависимость от США и лишается всех своих колоний, но у него не было возможности их отстаивать. Над Британской короной висел Дамоклов меч евразийской Германской империи. Годами поддерживая антисоветизм Гитлера Британия сама загнала себя в американскую ловушку. Сопротивление было бесполезным и смертельным для Британии.
ВЗРЫВ ДНЕПРОГЭСА
Звонок в кабинете танкового наркома Малышева прозвучал неожиданно, и Малышев раздражённо встал со своего председательского места и, извинившись перед участниками совещания, переключил телефон на секретаря. Вернувшись к столу, он продолжил свою речь.
-Итак, ясно, что к восемнадцатому августа сорок первого года мы из тысячи двухсот шестидесяти предприятий, предназначенных к эвакуации, перевезли только треть. Наши эвакуационные возможности сдерживаются географией Танкопрома. А именно, опорой на Запорожсталь, Донецк, Харьков и Ленинград, которые являются прифронтовыми городами. Поэтому вывоз заводов, работающих на фронт, возможен только в случае прямой угрозы и прорыва противника на окраины этих городов…
Неожиданно дверь кабинета распахнулась и в неё ворвался новый секретарь Малышева. Он был явно очень сильно испуган.
-Товарищ нарком! Возьмите телефон. Там из Днепропетровского обкома товарищ Грушевой на проводе. Он утверждает, что ДнепроГЭС сегодня взорван!
Руководители министерств и ведомств повскакали со своих мест и, сдерживая возгласы негодования, смотрели на Малышева.
Танковый нарком торопливо взял телефон и долго разговаривал со вторым секретарём обкома партии.
Закончив разговор, он тяжело опустился на председательское место и долго молчал. Наконец, нарком взял себя в руки.
-Крупное немецкое танковое соединение вышло на плотину. Взрыв был глухой, подземный. Значит, взорвали наши. Сапёры спецподразделений НКВД. Вырвано восемьдесят метров плотины. Гребёнка разрушена, а это значит, танки дальше не пройдут. Паводок и падение уровня реки неизбежны. Но плотина более чем на половину сможет работать. Значит, время у нас есть. Оснований для паники пока не вижу.  Однако, приступать к эвакуации важнейшего оборудования на Урал необходимо немедленно. Товарищ Тевосян, прошу вас отправить своего замнаркома товарища Шереметьева на Запорожсталь, Днепроспецсталь, Ферросплавы и завод Цветмет. Их предстоит вывезти в первую очередь. Надеюсь, пятнадцать тысяч вагонов ему хватит? Значит, будем биться с военными за эту цифру.
Однако, собравшиеся на заводе Запорожсталь вместе с его директором Гармашовым представители Наркомата Чёрной металлургии Юшин, Екатерина Джапаридзе и Орлов были в полной растерянности. Они стояли в цехе, размером с Красную площадь и молчаливо взирали на громаду пресса с усилием в пятнадцать тысяч тонн. Его купили перед войной на немецкой фирме Шлеман и с трудом установили за четыре месяца.
Старый и опытный прессовщик Орлов покачал седой головой.
-За неделю его разобрать будет не возможно. А потом ещё за неделю доставить и за неделю собрать. Я человек неверующий, но без помощи господа бога это сделать не возьмусь. Да и кран надо снять весом триста тонн, патрон в сто тонн, слитки по сто шестьдесят тонн, да валки чуть меньше. А вагоны-то у нас двухосные на пятьдесят тонн максимум. И что делать? Кто тут от наших уважаемых железнодорожников? Что скажете, товарищ Сартана?
Начальник станции выдвинулся вперёд из второй группы специалистов, стоящей поодаль от высокого начальства. Он неторопливо оглядел огромный цех и рельсовый путь сбоку прокатного и прессового станов.
-А я думаю, что волноваться не стоит, товарищи! Будем загонять платформы прямо в цех, переворачивать их вашим краном и приваривать к ним дополнительную двойную тележку прямо посередине. Так и увеличим грузоподъёмность до ста тонн. Короче, на всякого попа есть своя попадья! Прорвёмся…
-Вот ещё один атеист выискался! А без бога и попов никак обойтись не может!- засмеялся довольный предложением Орлов, и все члены комиссии постепенно оттаяли, оживились и заулыбались.
С их плеч будто упал груз безысходности. И тогда Шереметьев подлил масла в огонь неожиданного веселья.
-А можно я на должность попадьи предложу товарища Джапаридзе? Пусть она местных попов за бороды таскает. То есть тех спецов, кто со вздохами и охами привык работать. Не откажетесь, Екатерина? А я двинусь дальше, на завод ферросплавов.
-Попадья так попадья! Хоть горшком назови - только в печь не сажай-заулыбалась Екатерина Джапаридзе и высокая комиссия отправилась в кабинет директора согласовывать график демонтажа оборудования проката и самого пресса-великана, чуть было не напугавшего всех специалистов наркомата.
А несколькими днями раньше произошло следующее. Майор НКВД Верховой с аппетитом доел суп и тщательно вытер ложку о кусок чёрного хлеба.
-Спасибо, Глаша!-сказал он подавальщице и вышел из полупустой столовой ДнепроГЭСа.
Наверху его ждал водитель и мотоцикл с коляской. Майор обстоятельно выкурил папиросу и сел в коляску под вопросительным взглядом своего водителя.
-Давай-ка на ту сторону, Яша! Что-то немцы чего то попритихли, не летают. Надо посмотреть, что да как и всё такое прочее - сказал он водителю и перекинул ремешок фуражки на подбородок.
Мотоцикл с треском помчал по гребню плотины.И от сверкающий воды со стороны огромного водохранилища и гремящего пенного  водопада с другой у майора на минуту закружилась голова.
-Яш! Давай-ка потише. Ещё загремим с эдакой-то  высоты-попросил он своего лихого водителя и тот, улыбаясь, сбросил скорость.
-Эх, товарищ майор! Не гоняли вы по нашим Крымским горам - засмеялся он.
На другой стороне длинного, предлинного тела плотины виднелись четыре мощных пулемётных дота и груды мешков с песком, укрывшие три сорокапятки. Едва мотоцикл остановился возле одной из них, как из-за укладки с мешками выскочил молодой лейтенант, очень похожий на майора лицом и статью. Он вытянулся и начал докладывать старшему по званию, но майор махнул рукой и на минуту обнял его, похлопав по спине.
-Как дела, Миша! Что тут у тебя творится?- спросил он у озабоченного серьёзного лейтенанта.
-В том то и дело, что канонада стихла внезапно и оттуда больше никто не едет - удивился лейтенант. На, посмотри в мой артиллерийский, а то твой пехотный слабоват. Один к пяти увеличение только даёт- и лейтенант протянул отцу свой новенький мощный восьмикратный бинокль.
Майор долго вглядывался в горизонт и уже почти успокоился, как вдруг нервно поднёс бинокль к глазам снова, а затем сунул его сыну.
-Ну-ка глянь, что там за рощей и хатами двигается!
Командир артзаграждения торопливо поднёс бинокль к глазам и вдруг обернулся к своей противотанковой батарее.
-Батарея- к бою! Танки!
Из-за леска и хутора медленно вытягивались на дорогу две колонны гитлеровских танков.
-Пять, восемь, двенадцать!- шептал побледневшими губами лейтенант. И мотоциклистов два-три десятка. Сволочи! Ну, сейчас мы им дадим прикурить.
-Ну, с богом, старшинка! Постарайся сдюжить!- ещё раз обнял майор своего старшего сына и прыгнул в коляску мотоцикла.
Они уже пролетели плотину, когда за спиной раздались несколько пушечных выстрелов, а потом бесконечная серия взрывов накрыла батарею и из её расположения трещали только пулемёты. Майор бегом бросился во внутренние помещения и влетел в секретную комнату подрывников, оттолкнув полусонного часового.
-Лейтенант Голованов! На верх - наблюдателем! И включи по пути сирену эвакуации.
Когда взвыла сирена, майор положил руку на ручку подрывного устройства. Зуммер телефона отвлёк его.
-Майор Верховой-слушаю!-ответил он, взяв трубку другой рукой.
Из трубки отозвался немного чужой голос его заместителя.
-Товарищ майор! Батарея отбивается гранатами. Танки уже рядом с ней.
-Сколько танков, лейтенант? - спросил майор внезапно охрипшим голосом.
-Около десятка. Четыре горят в отдалении. Товарищ майор! Всё, кончилась батарея! Три танка поднялись на дебаркадер и пошли по плотине-голос лейтенанта перешёл в крик.
-Прости меня, Миша! - заплакал майор и уронил трубку телефона, и она закачалась продолжая жалобно гудеть.
Но в следующую минуту сжатая рука майора легла на ручку подрывного устройства и, помедлив мгновение, майор повернул её жёстким безжалостным движением.
Глухой взрыв изнутри вздыбил плотину примерно посередине, и её стена покрылась на мгновение сетью огромных трещин. Их начали догонять другие. И вот вся стена распалась на мгновение и исчезла в кипящем потоке воды. Поток понёсся вниз с огромной скоростью, и временами под его пульсирующим натиском почти обнажалось дно, усыпанное огромными осколками плит и монолитного бетона. Стихия почуяла свободу и ревела от счастья.
Майор, шатаясь, вышел из помещения и, поднявшись на гребень целой части плотины, долго смотрел на другую сторону. Там, раскатанная немецкими танками, погибла батарея его старшего сына. Но поднять бинокль и посмотреть подробности боя было свыше его сил. Он безмолвно стиснул висящий на груди бинокль и не мог оторвать взгляда от противоположного берега. Неподалёку от него стали вставать разрывы  снарядов, но он не обратил на них внимания. Его мотоциклист что-то закричал ему и силой попытался усадить в мотоцикл. Но майор не хотел садиться.
Наконец, водитель втолкнул командира в коляску и, виляя из стороны в сторону, рванул за промышленные здания на другой стороне Днепра. Однако, едва они остановились, чтобы отдышаться, как к ним подъехал воронёный ЗИС и из него вышли несколько военных.
-Майор Верховой! Вы арестованы за преждевременный взрыв плотины – и тут же двое особистов разоружили майора и грубо впихнули его в машину.
Внезапно после скучного допроса, на который он почти не реагировал, уже в камере, к нему пришло осознание беды, нависшей над ним и его многочисленной семьёй. Майор поднялся и постучал в дверь.
-Мне нужен следователь. Немедленно! У меня важные свеения- заявил он открывшему дверь конвоиру и тот медленно прикрыл дверь, слегка кивнув головой.
В кабинет следователя майор входил внешне совершенно спокойным.
-Товарищ майор! Мы с вами в одном звании, но то, что я сейчас скажу, будет равносильно приказу. За не подчинение вам придётся ответить головой. Соединитесь с Москвой с главным управлением НКВД и сообщите, что ДнепроГЭС взорван по режиму семь-три.
- И что потом? -с издёвкой спросил майор, закуривая папиросу и откидываясь на стуле.
-А потом вам сообщат о том, что меня у вас заберут сотрудники центрального аппарата - спокойно ответил Верховой.
-А если я желаю расстрелять вас собственноручно?- зло ответил майор-следователь, пуская дым в потолок.
-Ваше желание понятно! Но за превышение полномочий вы следом встанете у стенки. Если вы любите испытывать судьбу, то лучше просто застрелитесь.
На следующий день майор Верховой вышел из спецтюрьмы НКВД и подошёл к мотоциклу, на котором вместо водителя сидел его помощник капитан Беспалов.
-Куда теперь, товарищ майор?- спросил он.
-На Запорожьсталь, капитан! Приказано минировать заводы. Отряд погрузился?
-Так точно! Ждут нас на двух грузовиках. И ещё один удалось добыть, чтобы не ехать на ящиках с взрывчаткой.
Майор оглянулся по сторонам и без слов сел в коляску мотоцикла. Он ехал снова разрушать то, что вся страна, отказывая себе даже в еде, строила годами. Но это была его война, и он тоже привык на ней побеждать. Ещё долгих полтора месяца до конца сентября гитлеровцы сражались перед Донбассом и Днепропетровском, не в силах их взять. И в этом была часть и его воинского труда. Страшного, но нужного и полезного для его отступающей армии.
-Пока отступающей!- твёрдо сказал майор, но капитан, не поняв его слов за треском мотоцикла, просто мотнул головой.
НЕОБЫЧНЫЙ ПЕДСОВЕТ
-Надеяться не на что! Надо уходить из санатория к партизанам- резко тряхнула светловолосой головой детский врач, худощавая и резкая Евдокия Сереброва. Кормить детей больше нечем. Госпиталь эвакуирован и здесь скоро появятся немцы.
Её голос прервал шум мотора. На площади с клумбами резко развернулся Зис-5 и к нему потянулись последние медсёстры с тяжелоранеными бойцами, легкораненные бойцы и командиры делились на отряды и уходили пешком. Евдокия вместе с исхудавшими учительницами детдома и жёнами командиров с надеждой бросилась на широкое крыльцо санатория имени Ленсовета. Двойные остеклённые двери были заклеены портретами поэта Степана Щипачёва и его сына, сыгравшего роль Тимура в нашумевшем предвоенном фильме по повести детского писателя Аркадия Гайдара.
-Товарищ водитель! Подойдите ко мне! -громко заявила высокая Евдокия, благодаря своей холодной красоте до сих пор успешно игравшая властную жену генерала, хотя была женой полковника, заместителя командира дивизии.
Молодой водитель с посечённым осколками стекла лицом неохотно подошёл к ней.
-Вы комсомолец?-требовательно спросила Дуня, строго сощурив ярко-зелёные глаза.
-Милая девушка, вы хотите надавить на мою сознательность? Меня только что обстреляли немецкие танки. Дай бог раненых вывезти удастся -скривился от боли водитель, машинально потерев иссечённое лицо такой иссечённой осколками стекла рукой. Так, что мне не до красоток. Ножки у вас стройные, вот и убегайте ножками. И чем быстрее, тем лучше-грустно сплюнул водитель на землю, наблюдая за окончанием погрузки раненых бойцов.
 -Я вам не девушка и у меня здесь двести командирских детей. Вы обязаны вернуться с машинами и вывезти всех -разозлилась Евдокия, схватив водителя за отворот порванной запылённой гимнастёрки.
-Уходите в лес. Я не смогу найти для вас десяток машин. А командованию передам, что здесь дети. Пусть решают … -и водитель услышав отдалённые выстрелы вдруг резко развернулся и бросился в кабину грузовика.
Машина, сделав круг по площади, газанула сизым дымком выхлопа и покатила на большак.
-Всё! Положение безнадёжное. Уходим в лес. Самых маленьких раздайте медсёстрам и персоналу, пусть пристроят малышей в деревнях-решительно заявила Сереброва воспитательницам и пионервожатым, которые слушались прибившуюся к ним за Даугавой генеральшу беспрекословно. Санаторий надолго огласился надрывным плачем расставания, а через пару часов две вереницы заплаканных детей от семи до пятнадцати лет втягивались в яркий солнечный лес.
Примерно через неделю после ухода из санатория, в незабываемый до войны день первого сентября молодая генеральша сидела в просторной партизанской землянке и сумасшедшими глазами смотрела на своих подруг. Каждая из них ухаживала примерно за пятнадцатью детьми от восьми до четырнадцати лет. Уставшие и вымотанные женщины напоминали невообразимых тощих и грязных чумичек. Дуня опустила глаза на доски неструганного стола и поскребла его длинным чёрным ногтем, о наличии которого у себя она даже представить не могла пару месяцев назад.
-Мне тяжело начинать разговор, дорогие мои подруги, но другого выхода у меня нет. Вы знаете, что позавчера в Каменках были повешены шестеро жителей, потому, что девушки, выделенные бургомистром для обслуживания офицерского дома отдыха, сбежали к нам. Командир считает, что этим дело не кончится. Среди сбежавших его внучка и её одноклассницы, выпускницы этого года. Поэтому командир выдвинул нам условие. Он будет кормить наших детей и даст проводников и лошадей для похода за линию фронта, при одном условии, что шестеро из нас отправятся обслуживать немецких офицеров в санаторий имени Ленсовета. Мы не местные, пришли и ушли. Он считает, что на нас несмываемого позора не будет. К тому же мы не девушки, уже!
-Как это не будет? Как не будет?-возмутились женщины. Мы же комсомолки. И мы не обязаны удовлетворять похоть немецких самцов. Нам прозвище «немецкие овчарки» совсем не нужно. И потом они наших мужей, отцов и братьев убивают, а мы их ублажать должны? Да мы сейчас порвём в клочья такого командира!
-Это я вас сейчас порву в клочья, курицы безмозглые! Вы можете ругаться и спорить сколько угодно, но в санатории есть еда, а у партизан её нет,  и они не могут голодать неделями ради нас и наших детей-резко заявила Евдокия, нервно сцепив руки над столом.
-Ладно, Дуняха, если ты пойдёшь сама, то я с тобой! И дело благородное и тощее оголодавшее тело к делу можно пристроить- горько усмехнулась ладная чернобровая Василиса Кудрова.
Евдокия тяжело посмотрела на подругу, помолчала и, погладив ладонями шершавую поверхность бревенчатого стола мрачно ответила.
-Если вы поклянётесь меня не сдавать, как жену генерала, то я пойду в бордель вместе с вами.
Остальные женщины продолжали протестовать, и Дуся-генеральша достала из обтягивающего серого пиджака коробок спичек с довоенной этикеткой ОСОАВИАХИМа и летящими советскими самолётами.
-Тогда делаем так! Вера несовершеннолетняя, а Соня и Рита явные еврейки по облику, они заведомо исключаются. Для них появление у немцев верная смерть. Поэтому играем на только девять спичек. Три обломанных остаются. Остальные шестеро готовятся к походу. Надо хотя бы умыться и почиститься.
-Вечно эти еврейки в стороне- недовольно буркнула Лиса, как звали Василису подруги для краткости и выходя толкнула Риту, которая с виноватым  видом отодвинулась. Чтобы дать Василисе пройти.
-Тётя Дуся! Не уходите! Не бросайте нас!-заплакали несколько малышек лет восьми, когда вереница женщин с котомками нехотя направилась за пределы партизанского лагеря в сопровождении двух разведчиков.
Тут же из шалашей вылезли десятки чумазых ребят и осуждающе молча смотрели на уходящих женщин. На их памяти нередкими были уходы взрослых, но крайне редкими были их возвращения.
-Они разорвут мне сердце! Я не могу их бросить-вытерла набежавшие слёзы Василиса и женщины, нагнув головы, ускорили шаг прочь от этих детских слёз и горьких обжигающих взглядов.
Бородатый командир партизан вызвал в свою землянку ещё двух разведчиков.
-Ребята! Возьмите восьмерых хлопцев-пионеров постарше и ночью пройдите с ними весь путь к санаторию, замечая ориентиры. В течение пары недель нам надо будет наладить продуктовое питание оттуда с помощью отряда носильщиков из двадцати пацанов помощнее и пошустрее.
После полудня, под заблестевшим после моросявого утреннего дождя солнцем, умывшихся и чуть принаряженных девушек повезла на подводе жена бургомистра, разбитная тётка лет сорока пяти.
-Чего хмурые такие, девоньки? Или мочалки свои жалеете? Ничего, не протрёте за две недели, зато отоспитесь-отъедитесь, ещё и проситься будете, чтобы оставили. У партизан небось оголодали да замёрзли, не спали ночами? И не шпокал вас никто ни спереди ни сзади?
-А как там у них всё поставлено, тётка Агриппа? Издеваться не будут? Не расстреляют?-встревоженно спросила тридцатилетняя учительница географии детдома мрачноватая темноволосая Надежда Рыбникова, одетая в цветастое платье дочери бургомистра.
-Красивых баб кто ж стреляет? Вас сейчас помоют, покормят. Щелки ваши доктор осмотрит. А потом спать. После обеда часов с четырёх у вас начнётся работа. Ну, а завтра поднимут рано  и займётесь до двенадцати уборкой, стиркой, готовкой. Потом отдых и подготовка на обед и опять по номерам после трёх-четырёх. Только вы девчоночку молоденькую зря взяли. Затаскают её офицеры. Шестнадцатилетку-то каждому лестно нагнуть.
-Мне уже семнадцать-мрачно буркнула хрупкая Вера, побледнев и натягивая платок поглубже на заслезившиеся глаза.
-Она сама вызвалась вместо упёртой отказницы - недовольно покривилась Евдокия Сереброва, странно смотревшаяся в сером городском костюме, разбитых, но начищенных туфлях и белом крестьянском платке в горошек, накрученном на лицо по самые брови, чтобы спасти лицо от неожиданно жгучего  солнца.
-Ну, так вы девки сами поактивнее ноги раздвигайте, чтобы девчоночку вашу немцы не затаскали, иначе через месяц обабиться, распухнет и смотреть не на что будет-посоветовала тётка Агриппина.
-Мне бы с голоду не сдохнуть, а там, будь, что будет. А в санатории раньше хорошо было. Я часто там выступала. В начале лета с настоящим Тимуром познакомилась из кино и с его отцом поэтом Щипачёвым -горько сглотнула слюну Верочка. 
-А мы разве месяц там будем?-вдруг спросила она тревожно, но тётка Агриппа только тяжко вздохнула.
-Эх девоньки, где ж они тимуровцы-то наши? От фашиста сломя голову драпают, и нас ему на поругание оставляют- и после этой её горькой мысли женщины надолго замолчали, сопя носами и вытирая ладонями редкие непрошенные слёзы, резко усилившиеся после того как телега провезла их мимо виселицы из трёх больших брёвен, на которой висели, вывалив распухшие синие языки шестеро повешенных заложников .
Крупная лошадь лениво тащила крашеную гладкую телегу бургомистра на шинном ходу по нежданной сентябрьской жаре жаре, то и дело гоняя хвостом мух. За перелеском показались три разновеликих здания санатория.
Жена бургомистра остановила телегу возле ворот санатория и сдала женщин под расписку шарфюреру СС из охраны офицерского дома отдыха, отводя глаза от жалобно- обречённых взглядов молодых женщин, которых колотила крупная дрожь. Побледнела даже храбрая генеральша Сереброва. Шарфюрер вызвал на пост бодрствующую смену и воспитательниц отвели в общий сарай, в котором было уже около сотни женщин.
-Откуда вы, девчата?- раздались жалобные голоса пленниц со всех сторон. Приветствуя вновь прибывших.
-Беженки мы, поселились здесь милости ради, и работаем за прокорм. А теперь вот нас вместо деревенских прислали офицеров ублажать. А вы-то сами откуда?-хмуро пробурчала Сереброва заученную легенду.
Ответили за всех две крупные решительные женщины.
-Мы в большинстве с Ленинграда и области. Рвы и блиндажи строили под Псковом и Лугой. Нас в плен захватили, пятерых у кого самые большие мозоли были, расстреляли, как активисток. А остальных вот уже месяц, как мытарят. Нас сюда около тысячи человек пригнали, ну, комендант всех сразу переписал и подал наверх. А оттуда приказ-гнать значит в Германию, на работу. Комендант с доктором спохватились, что им тоже люди нужны, только им теперь отказали.
-Вот они нас завтра отправят, а на местных отыграются. Часть наших заменили уже.  Здесь по постелям каждый день таскают. Здесь женская обслуга человек сорок нужна-раздались женские голоса наперебой.
В разговор вступила ещё одна высокая худая женщина.
-Вон Эльвира нам всё переводит, что немцы говорят. Она-учительница немецкого языка, и очень уж  в Германию хочет уехать, а так человек очень хороший.  По немецким правилам работать в публичном доме имеют право только немецкие женщины или фольксдойче, то есть немецкие полукровки. Она с сестрой оформилась, как фольксдойче и будут обслуживать только старших офицеров-указали женщины на красивую блондинку с презрительным лицом, сидевшую рядом с сестрой-двойняшкой. Но похоже, выучив язык можно за взятки оформиться кому угодно. Красивых баб немцы любят. Если постараетесь, то и вы через пару месяцев за фольксдойче сойдёте.

ЖИЗНЬ В БОРДЕЛЕ
На следующий день завтрак принесли поздно. Утро началось с возмущённых возгласов франтоватого полного доктора, который на ходу осматривал промежности женщин, на которых указывали офицеры.
-Вы что потерпеть не можете, господа, пока вам постоянный контингент не подберут?-ругался надушенный франтоватый толстяк-доктор с настойчивыми офицерами, но женщин брезгливо осматривал, теребя пальцы в резиновых перчатках.
Неожиданно завыл мотор и к площадке перед сараем подкатил чёрный «хорьх». Из него резво выскочил лощёный длинный  обер-лейтенант в щегольском мундире и зашагал к начальнику санатория, раскинув руки и радостно улыбаясь.
-Герр майор! Как я рад вас видеть!-воскликнул худой, как щепка офицер.
-Я тоже дорогой Рюйэ, крайне рад вас видеть. Каким ветром вас занесло в нашу тихую гавань?-ответил начальник дома отдыха, огромный потный здоровяк ещё пышнее толстого доктора.
-Я услышал от покойного генерала Мюльферштедта, что вы открываете бордель с русскими проститутками, и давно собирался выбраться к вам. А кроме того, мне надоело снимать русские трупы на полях и повешенных подпольщиков. Доктор Геббельс приказал снять побольше покорных русских женщин. Германцы ценят красоту и вместо обносков предлагают красивую одежду, непривычную русским и даже оставляют колхозы и комсомол-это его свежая идея-засмеялся довольный жизнью и погодой подвижный, как ртуть, офицер пропаганды.
-Ну, если вот эта вонючая толпа русских девок вас не устроит-тогда я не знаю, что вам ещё смогу предложить-проворчал майор, зажимая нос платком.
-Вонь на экране не передашь, а эти женщины выглядят хоть и помято, но вполне прилично. Многие в шляпках и туфельках. Давайте сделаем так. Я отберу двадцать женщин, они сначала  переоденутся в тряпьё, которое мы снимем сейчас с самыхоборванных, а затем я сниму всю толпу с чумичками на первом плане. Ну, а потом, ваши офицеры предложат им их же красивую одежду, скажем, добавив французские чулки и красивое кружевное бельё и женщины будут целовать им ноги и тут же переодеваться в это бельё. Кстати, я привёз пионерскую форму на двадцать женщин-комсомолок из санаторной обслуги. Но этот сценарий мы обсудим потом…
Женщины в испуге завизжали, когда толстомордые эсэсовцы-охранники стали выхватывать их из толпы и раздевать догола. Многие упали на колени, умоляя не расстреливать.
-Ха- ха-ха! Нихт файер, нихт шиссен! Делать кино!-радостно завопил Рюйе, щёлкая фотоаппаратом и довольно подгоняя кинооператора с помощником для съёмок самым крупным планом.
Одна из смелых и гордых женщин наотрез отказалась раздеваться и вырвалась из рук эсэсовцев. Тогда обер-лейтенант Рюйе подошёл к ней и потрепав по щеке, вынул пистолет и выстрелил гордячке в висок. Когда непокорная красавица упала, остальные женщины в панике стали скидывать с себя одежду. Оглядев их, обер-лейтенант вдруг подбежал к красавице Серебровой и, ощупав со всех сторон, сорвал с неё остатки одежды и сунул в руки старую рухлядь.
Ощущая на себе плотоядные взгляды автоматчиков из охраны санатория и пьяных офицеров-танкистов, Евдокия, дрожа всем телом и путаясь в лохмотьях, торопливо оделась и, уже в этом гадком виде, несколько раз вставала на колени перед офицерами и солдатами, выпрашивая хлеб и свою собственную одежду. Рюйе был неистощим на выдумки. Но, когда он придумал сцену порки обнажённой партизанки, выбрав перепуганную малышку Веру, нервы у Даши не выдержали и она стала драться  с автоматчиками и даже бросилась на самого Рюйе.
Однако, подонок был очень доволен натурой. Его оператор снял сцену борьбы и выразил своё восхищение. А когда Рюйэ узнал, что Евдокия местная и останется работать в борделе надолго, то очень обрадовался.
-Я хочу первым разложить свою киноактрису, герр майор. Когда она будет готова?-поинтересовался фотограф, приподнимая на извивающейся в руках автоматчиков Евдокии длинную юбку.
-Мы успеем пообедать, а к тому времени девку вам подготовят!-усмехнулся доктор.
После гнусного торга между начальником санатория майором Апштайном и командиром комендантской роты дивизии «Полицай» обер-лейтенантом Лемке, ответственным за пленных местных женщин, во время которого они ходили по рядам перепуганных, съёжившихся от страха женщин и заставляли их снимать трусы, майор отобрал двадцать четыре женщины для санаторной обслуги и троих перепуганных евреек.
Молоденькие еврейки встали на колени, высоко подняв подолы платьев и жалобно плача, но эсэсовцы за волосы потащили их к стене сарая. Где девушки замерли с поднятыми подолами. Апштейн с сомнением посмотрел на них, облизнулся и что-то пробормотал на ухо  Лемке, но тот был непреклонен.
-Плевать на их красоту. Мы итак слишком долго и терпеливо нянчимся с французскими и польскими еврейками, но с русскими еврейками рейхсфюрер приказал поступать беспощадно. Коммунистическую заразу надо вырвать из гнезда. А гнездо это вот здесь-злобно ощерился Лемке и ткнул пальцем в курчавые чёрные волосы промежности одной из евреек.
Под плач и причитания толпы женщин евреек тут же расстреляли отбежавшие на несколько шагов автоматчики, но одна из них успела выкрикнуть проклятие палачам.
-Сталин за нас отомстит! Фашизм будет уничтожен! И псы-олигархи узнают… -и девушка упала навзничь, стукнувшись головой о стенку сарая, на ее полуголой пробитой груди запузырилась алая кровь.
Пока остальных женщин строем по очереди загоняли в сарай, уже вроде как спокойная, но совершенно   бледная Евдокия огляделась и шепнула Надежде и Василисе.
-Один часовой у ворот и двое на вышках! Если они не спустят на ночь собак, то охрана слабенькая. Общая численность охранников вместе с шарфюрером человек двенадцать. Значит не больше четверых в ночную смену.
-Нас сейчас шпокать будут во все дыры пьяные танкисты, а ты про охрану. Ты железная что ли, Дуня? -едва не плача, зашептала в строю темноволосая гибкая Надежда на ухо подруге.
-Прекратить истерику и передать по цепочке своим. На скандалы не нарываться. Проявлять послушание и покорность. Наша задача добыть продукты для детей во что бы то ни стало-тихо ответила Сереброва ей на ухо.
Желанный горячий душ произвёл на молодых женщин гадливое впечатление из-за того, что старшая над женщинами фрау Дитмар, полногрудая блондинистая начальница борделя  и её крупная помощница по нескольку раз запускала свои  пальцы им в задний проход и промежность,  заставляя их подмываться заново на глазах у полупьяного доктора Шерера и довольного зрелищем обер-лейтенанта Рюйе. К удивлению женщин им подобрали наряды пионерок: голубые плиссированные юбки, белые кофточки, красные галстуки и пилотки. Всем у кого были длинные волосы, заставили их заплести в косы.
-Коса плести, русский девка!-приказала фрау Дитмар, дёргая за волосы тех женщин у кого они были по её мнению подходящей длины.
После долгого процесса накрывания столов в обеденной зале, женщин по очереди покормили в подсобке и отправили отдыхать.
-Лежать кровать и ждать официр! -скомандовала фрау Дитмар. Себя показать под юбка и идти за официр. Будет крик-будет расстрел! Ферштейн?
Фотокорреспондент Рюйе был в первой группе из пяти офицеров и все они выбрали самых лучших женщин. Которыми оказались молодые воспита. Евдокия, Василиса, Людмила, Надежда и Верочка испуганно последовали за своими мучителями. Веру сразу же утащил к себе маленький толстый подполковник-интендант, а Евдокию и подруг сначала усадили за обильный стол, чтобы подпоить французскими винами.
-Дуняша делай так! -и через час после застолья по команде обер-лейтенанта Евдокия ползала на четвереньках или раздвигала ноги, постепенно обнажаясь, пока наконец Рюйе не устал её фотографировать и не разложил на кровати, смазав оливковым маслом её задний проход. Уткнувшись в подушку и плача, генеральша Сереброва терпеливо переносила его бурный натиск, старательно раздвигая ноги.
Женщины молча вернулись к себе и долго лежали без сна, не смотря на поздний вечер и темень. Постепенно визиты офицеров совсем прекратились и подруги одна за другой начали раздеваться для сна. Евдокия утомлённо откинув голову села на кровати, огляделась, а потом тихо начала раздеваться тоже.
-Ты как, Дуняш? Выдержала? -шопотом спросила Василиса со своей койки.
Длинные лучи фар большого грузовика осветили полуказарменное отделение для двух дюжин русских проституток. Евдокия неторопливо встала и подошла к окну,  чуть прячась за шторой.
-Выдержала! Ещё как выдержала! Опидорасил он меня в задницу, вот и всё! Там продукты привезли, тонн пять разгружают. Надо ждать связного от партизан -равнодушно-отрешённо ответила она, тихо ложась на кровать и, повернувшись, на бок провалилась в тяжёлый сон с частыми кошмарами.
Но стонала и кричала во сне она не одна. Время от времени вся спальня оглашалась чьими-нибудь криками и поворочившись без сна женщины, смахнув слёзы, засыпали снова.
РАЗГРОМ НЕМЕЦКОГО БОРДЕЛЯ
Прошло три дня и жена бургомистра снова появилась возле офицерского санатория с большими охапками  берёзовых веников на телеге. Солдаты, смеясь, пропустили её к фрау Дитмар и та прислала троих девушек для разгрузки веников возле бани.
-Восемь ребят будут ждать продукты под забором на лесной стороне. Отвлеките охрану и собак и перекиньте им пару мешков еды. Хлеб, колбаса, шоколад, водка-всё сгодиться. И про лекарства не забудьте- зашептала тётка Агриппина Василисе, нагнувшись у колеса телеги. По чётным дням в два ночи. Ждите обязательно.
Первая отправка прошла успешно. Полупьяная малышка Верка выскочила голая из санатория, а Светлана и Людмила старательно делали вид, что её ловят. Охрана помирала со смеху. Собаки на привязи заливались пронзительным лаем и в общей суматохе Сереброва с двумя воспитательницами удачно перекинули в кустах сирени у забора четыре мешка продуктов килограмм по двадцать. Два дня они жили в эйфории от этой удачи и на следующую ночь Василиса и Надежда полезли голые на вышки к часовым. Эсэсовцы радостно приняли девушек с выпивкой и закуской и это развлечение обошлось санаторию в восемь мешков продуктов. Однако утреннее пробуждение женщин было кошмарным. Фрау Дитмар и приехавший ночью командир комендантской роты дивизии «Полицай» обер-лейтенант Лемке  подняли сонных женщин и устроили обыск в спальне.
-Нам конец! -шепнула Евдокия подругам. Возле вездехода во дворе четверо наших избитых мальчишек. Они, видимо, напоролись на патруль или засаду.
Когда полуголых женщин санаторной обслуги выгнали под моросящий сентябрьский дождь, Лемке не стал долго разговаривать. Он приставил пистолет к виску одного из пареньков и задал короткий вопрос.
-К кому в санатории вы приходили, отвечай! Айн, цвай,…-перевела фрау Дитмар.
Из нестройной шеренги женщин вырвалась стройная темноволосая Василиса и, оттолкнув от офицера рыжеволосого угловатого мальчишку, прикрыла его собой, обнимая.
-Не убивайте его, господин офицер. Он приходил ко мне. Это мой племянник и его друзья. Они голодают -выкрикнула она, дрожа от холода и возбуждения.
Холодный дождь омыл её полуодетое тело, выставляя на позор грудь, живот и бёдра, которые уже почти не скрывала мокрая ткань.
-Браво! Браво! Я прошу повторить это замечательное зрелище для кинокамеры -зааплодировал с крыльца щеголеватый фотокорреспондент и, полуобняв Лемке, шёпотом начал с ним настойчивый и деловитый торг.
Наконец, Лемке затейливо выругался, махнул рукой и сдался.
-Если послезавтра я не увижу обещанного вознаграждения, то этих мальчишек я у вас заберу-пригрозил он пропагандисту сердито.
-Итак, всё повторяем для мой оператор! -радостно возвестил Рюйе дрожащим женщинам, встав на место Лемке.
Приставив автоматчика к спальне обслуги и спустив с цепи из-под навеса недовольных дождём двух обиженно тявкающих собак, начальник охраны ушёл досыпать свой сон, передав мальчишек фрау Дитмар. По настоянию Рюйе их поселили в спальне обслуги, положив валетом на двух кроватях рядом с Василисой.
-Что с нами будет Василиса Николаевна?-тревожно спрашивали они.
-Пока не знаю, но, похоже, что наш гениальный художник образного творчества придумал новое страшное кино. А пока поешьте колбасы с хлебом и спать.
-Мы  хотим спокойно переодеться, а мальчикам надо в туалет -презрительно увещевала местная учительница немецкого Эльвира своего соплеменника и, наконец, недовольный автоматчик повёл мальчишек в туалет в конец коридора.
Одеваясь, Василиса, осторожно оглядываясь, шептала Серебровой услышанные от ребят новости.
-Ребята говорят, что нарвались на засаду и, отдав мешки младшим, стали уводить погоню за собой. Так что какао, колбасу, шоколад, сухое молоко дети сегодня получат. Надо понравиться Рюйе и уговорить его продлить съёмки, а там мы организуем им побег. Опять к часовым на вышки лезть придётся. Подружись с Эльвирой, похоже, она своих немцев люто презирает. Глядишь, обе сестрёнки нам на что-либо пригодятся…
Разнося весёлым офицерам обед, и, заученно улыбаясь на их попытки залезть под юбку, Евдокия подошла к стойке бара и, также улыбаясь одноглазому бармену, прошептала задержавшимся Василисе и Надежде.
-Я голову сломала, ума не приложу, что нам делать? То, что мы в присутствии наших мальчишек переодеваемся, ещё куда ни шло. Можно сказать полбеды. А вот скоро они в присутствии ребят нас выбирать начнут. Это катастрофа! Какие мы для них будем воспитательницы, когда в отряд вернёмся?
-Надо их как-то подготовить к нашему неблаговидному положению. А то вдруг они на офицеров кидаться начнут… тогда точно беда-прошептала Надежда и с наклеенной улыбкой поспешила к очередной компании офицеров.
-Лиска, ты у нас самая хитрая по определению. Объясни мальчикам, что их дело сидеть тихо, ниже травы ниже воды и не тявкать- приказала Евдокия.
Торопливо убрав со столов, воспитательницы бросились в спальню и очень вовремя. Капитан-танкист с обожжённым лицом тащил к себе голую Веру в пионерском галстуке и красной пилотке, во французских кружевных чулочках, а мальчишки тянули её к себе, пытаясь вырвать девушку-пионервожатую из его рук. Женщины бросились к ребятам и позволили танкисту уйти со своей избранницей, заставив его убрать пистолет.
-Сядьте, ребята! -обречённо-настойчиво приказала Василиса, нервно сжимая руки и садясь на постель напротив ребят.
Она помолчала и затем вдруг подняла повлажневшие глаза на мальчишек, сидевших опустив головы.
-Ребятки, я не могу вам приказывать, но понять меня и подчиниться мне вы обязаны. От этого зависят наши жизни. Я знаю, что Зосе Альтшуллеру, то есть извини, конечно, Иванову, уже есть шестнадцать лет, хотя он из вас самый рыженький и худенький. Сколько тебе Антон?
Высокий белобрысый здоровяк с совершенно детским лицом расправил плечи, подходившие, пожалуй, накачанному гиревым спортом бывалому моряку.
-Мне шестнадцать с половиной. Даже чуть по-больше, тётя Васса. Мишке и Федьке примерно столько же…
Василиса горько и печально усмехнулась, нервно теребя подол лёгкого платья.
-Ну, если не соврали, значит с девчонками целовались, а некоторых даже лапали? Да не краснейте, не краснейте. Я сама видела, как Антон Лизу Дронову из спортивного отряда то и дело в кусты таскал. Ей то шестнадцать едва исполнилось. Дала она тебе, Антоша? Чего покраснел, как буряк? Значит, дала! А Верка сейчас этому танкисту даёт. То что вам хочется- у женщин под юбкой находится. В этом наша женская беда и наша радость…   Здесь пять тонн продуктов, парни, и пока мы с вами все эти продукты отсюда не вывезем, мы будем давать немцам столько раз, сколько потребуется. Поэтому ваша задача лежать молча, чтобы не происходило. А когда выберемся отсюда, я вам сама всем дам. И про тётю Вассу- забудьте! Я для вас теперь Лиса или, если хотите, Лиска -с этими словами Василиса мрачно улыбаясь подняла подол платья под которым не было трусов и развела ноги.
А затем она торопливо встала и, не опуская подол, поигрывая бёдрами, пошла навстречу вошедшему в спальню толстому интенданту, который спросил малышку Верку, но согласился на её замену весёлой Лисой-чернобуркой.
Ребята пролежали весь вечер, уткнувшись в подушки, чтобы не видеть и не слышать происходящего вокруг них торга и уговоров. Одна за другой возвращались в спальню голые и полуголые женщины, среди которых были их любимые воспитательницы, не бросившие ребят, чтобы не происходило вокруг и вели небрежные разговоры с остальными о подаренной помаде, чулках, трусиках, комбинациях, шоколаде и коньяке. Иногда они подходили к ребятам и робко предлагали им колбасу, булки или шоколад. Но ответом им были только злобные взгляды их бывших воспитанников. Женщины поняли, что назревает страшный взрыв, способный погубить парней и их общее дело. Поэтому спать женщины улеглись в очень мрачном настроении.
Василиса проснулась от холода. В спальне обслуги было темно и тихо, как бывало обычно часам к трём ночи. Она осторожно натянула сбившуюся наверх комбинацию на колени и в полумраке разглядела стоявших у её постели парней, которые подняли её одеяло.
-Тётя Васса, то есть прости, Лиска! Мы не хотим ждать столько времени. Мы не знаем, кто из нас выберется отсюда. Короче! Давай прямо сейчас! А не то мы сбежим этой ночью! -заявил Антон Крепышов от лица всех ребят.
 Василиса подняла голову и безнадёжно посмотрела на тонкие фигуры парней, кучей стоявших у её постели. В темноте их глаз почти не было видно, но молодая воспитательница и пионервожатая Василиса Николаевна догадывалась, что они светятся плотским желанием. Желанием её худого тела, едва подёрнутого жирком последних дней роскошной жизни. Она оглядела тихую спальню. Её подруги спали, как убитые и тогда она медленно развернулась к ребятам задом и подняла подол комбинации почти до груди.
Ощутив через несколько томительных минут, как в её щель скользит упругий стержень, она догадалась, что в неё вошёл более опытный Антон. Потом был смелый и отчаянный Мишка, потом ребята тихо заспорили и она подняла голову, но навалившийся Фёдор, заставил её снова вжать голову в подушку. Потом она пару минут лежала со слезившимися глазами и захотела уснуть и забыться, но Антон потряс её за плечо.
-Лиса, у нас проблема! Рыжик хочет Евдокию Андреевну.
Василиса тихонько встала и попыталась поцеловать рыженького и костлявого еврейского паренька Зосю Альтшуллера-Иванова по новым документам, но он с гадливостью оттолкнул прижавшуюся женщину.
-Отвянь, дырка, от тебя немецкой спущёнкой пахнет!-горячечно зашептал брезгливый паренёк.
-Это не немецкая! Это твои друзья наспускали…-обиженно прошептала Василиса, с заслезившимися глазами и торопливо опустила подол.
-Ну и что! Дело не в этом! Я видел, что Евдокия Андревна перед сном ходила в душ. Разбуди её, пока она чистенькая-настаивал худой паренёк.
Василиса растерянно села на постели и брезгливо поправила комбинацию, ощутив сзади мокроту от выделений из своей промежности. Через минуту она медленно встала и растеряно оглядываясь на ребят прошла по проходу и через две койки нашла голову Евдокии.
-Рыжик тебя хочет, Дуняха -сказала она сердито и шёпотом поведала о своём ночном приключении с молодыми парнями. Их надо как то привязывать к себе. Духовное влияние мы на них потеряли стопудово. Остаётся одно, отдать тело. Дуняш, не ломайся -дай ему! Ну, хочет парень подмытую жещину, это его право.
К  удивлению Лисы-чернобурки, Сереброва молча встала и тихо пошла к её койке. Она нерешительно постояла возле четвёрки сидящих на кровати смущённых ребят, осуждающе пытаясь разглядеть их лица.  Затем генеральша неторопливо стянула комбинацию и нагнулась над Лискиной кроватью, подставив свой упругий обнажённый зад почти к носам осторожно отпрянувших мальчишек.
-Кому не понравилась Лиска, нате вам Дуську- презрительно сказала она и чуть присела, понимая что ребятам ещё не по росту её высокий станок.
Зося  вскочил первым и торопливо начал тыкаться членом, пытаясь найти влагалище.
-Эх ты, герой! У тебя ещё корешок мелковат, воспитательницу шпокать-с этими словами она ещё чуть присела и, найдя рукой тугой член Зоси, сама ввела его в своё влажное отверстие.
Евдокия не разгибалась ещё полчаса, пока за Иваном её зад не проверили на прочность остальные ребята.
-Зося, минут через пять подходи! Ты будешь спать со мной - шепнула она засиявшему в предрассветной мгле угловатому пареньку. А сейчас Лиска, пошли- поговорим!-добавила она многозначительно.
Василиса пошла за ней и осторожно, стараясь не скрипеть села на кровать рядом с подругой.
-Лиска, давай-ка разбуди Надежду, Светлану, Людмилу и Верку!  До подъёма ребята должны переспать со всеми воспитательницами. Во-первых, будут привязаны, хотя бы телесно, а во-вторых, уважения не останется. Иначе могут сорваться. Мне кажется, что Рюле готовит подлое мероприятие и нам всем уготована в нём самая неблаговидная роль. Поэтому мы для мальчишек должны стать женщинами, которые дают всем. Тогда они не сорвутся. Шлюх, их ведь никому не жалко -горько зашептала ей на ухо Сереброва и Василиса осторожно пошла будить остальных воспитательниц, почти насильно стягивая с них комбинации.
На следующий день парни уже довольно легко переносили своё заключение и не очень нервничали, когда Рюйе вывел их на сцену клуба для репетиции представления с голой пионеркой Лиской на столе.  Девочка-женщина отдавалась им  под огромным портретом Гитлера и перевернутом портретом Сталина, с подмалёванными усищами,  на фоне зарисовок берёзовых рощ Гелия Щипачёва, расклеенных по всей стене. Потом его фантазия решила обогатить это событие отдающимися барабанщицами без юбок, на роль которых он выбрал Надежду, Верочку и Евдокию. После того как с пионерками расправились мальчишки-партизаны на сцену стали выходить офицеры-добровольцы, пожелавшие сняться в патриотическом фильме. Ребят увели, и актрисам пришлось работать ещё часа два, отдаваясь желающим под аплодисменты полупьяной публики.
-Её к земле сгибает ливень почти нагую, а она… -беззвучно шептала Верка, подставляя свой тоненький зад пьяным немецким офицерам.
Распоряжающийся на сцене Рюйе неожиданно расслышал её невнятные  бормотания и по своему их понял.
-О, да, это есть правда! Вся Европа любит белый берёза и русский женщина. Мы их привозить в Европа очень много.
Начавшаяся после представления пьянка с голыми красотками охватила весь санаторий. К удивлению Евдокии ей не пришлось уговаривать Эльвиру и её двойняшку Матильду. Они выслушали наставления и потащили несчастную Верочку к толстяку-доктору. Скоро ампулы со снотворным и успокаивающие порошки перекочевали в руки подавальщиц зала, расхаживавших в толпе офицеров только в чулочках, пилотках и красных галстуках.
Когда большая часть офицеров крепко уснула,  неожиданная проблема возникла с маленькой Верой.
-Верунь, ну что с тобой? –спросила тихо рыжеволосая грудастая Люда, прижимая сидящую на постели девушку к мягкой груди, но маленькое тельце девушки продолжало содрогаться от истерических рыданий.
-Вы меня назад в лес утащите, да-а? –жалобно шмыгала носом Вера, забыв о деревенских девчатах и строительницах-беженках, и тут же вызвала на себя недоумённые вопросительные взгляды.
Люда вскочила и стала гладить и целовать маленькую Веру, как мать, шепча ласковые слова, пока та не успокоилась до того, что торопливо вскочила при появлении очередного офицера с цветным талоном в руке и подняла подол цветастого платья.
В отличие от учительниц детдома и колхозных девчат Вера уже стянула с себя трусы. Она заиграла перед офицером чуть округлившимся животиком и ягодицами, но он сначала задрал подолы у равнодушно лежавших женщин постарше и только потом подошёл к девушке. Однако талон он всё же отдал ей и, взяв пьяненькую девицу за руку, повёл за собой.
-Во, малявка, даёт! Ещё вечер только кончается, а она уже чуть ли не десятого ублажает -презрительно хмыкнула фигуристая молодая солдатка из Каменок, но тему развить не успела, потому что вошедший офицер-танкист направился прямо к ней и, особенно не разглядывая, потащил за собой вяло сопротивлявшуюся девушку.
Мрачноватая Надежда Рыбникова вызвала Василису и Евдокию в коридор и, оглядевшись по сторонам, объявила шёпотом.
-Эта маленькая сучка нас точно продаст! Надо с одним из наших юных женихов отправить её в лес. Она явно прижилась здесь и добровольно отсюда не уйдёт -заявила она подругам, почти не слышным голосом. Сорвёт нам продовольственную операцию, ведь спят то не все девчата.
-А чего только её одну? Если остальные воспитательницы тоже устали пацанам отдаваться. Отправим всех -усмехнулась Евдокия.
-Евдокия, уж от тебя то я таких слов не ожидала. Или тебе обидно, что они с твоей и Лискиной задниц перключились на мою? Могу уступить половину -обиделась Надя и оглянулась на стук дальней двери одного из офицерских номеров.
Но длинный коридор, озарённый робкими лунными лучами был пуст и женщины продолжили совещание.
-Ладно, не обижайся! Ты хоть в основном с русскими мальчишками спишь, а каково нам немецких убийц ублажать? Отбою ведь нет! - сурово ответила Даша. А по поводу Верки похоже назревает большая беда. Надо с ней что-то решать. И решать немедленно!
-А что решать то? Или пусть сегодня сбегает с одним из пацанов или надо её кончать -жёстко ответила Надежда. Или будем ждать, пока её причитания станут известны фрау Дитмар?
-Где то надо с ней серьёзно поговорить, чтобы она не поняла и не почуяла опасности, и там, в случае чего, тихо прикончить-заявила Василиса требовательно вглядываясь в глаза подруг.
-Тогда лучше в ванной! Подговорим помыться и там же с ней и разберемся, а Дитмар скажем, что часто плакала и, видимо, осталась после нашего ухода одна, чтобы утопиться -решила Сереброва с дрожью в голосе.
Однако их план терпел провал за провалом, потому что офицеры подходили до поздней ночи и, полапав женщин, всё чаще уводили бывших вожатых и воспитательниц.
-Девки, вы чего лежите, как мёртвые? Мы что ли одни за вас отдуваться должны? У нас уже итак все дырки болят! А то Дитмар пожалуюсь, что вы нарочно сачкуете и она вас на второй срок оставит-разозлилась Евдокия и, хлебнув коньяка, стянула платье с одной из колхозных девчат. Вот так то лучше.
Остальные девчата, и колхозницы и беженки, с ворчанием тоже стали раздеваться и на их обнаженные тела сразу завелась подошедшая компания пьяных офицеров. Наконец-то появилась и малышка Вера, таща охапку шоколадок, пару бутылок вина и кучу французских чулок. Она пьяно стала примерять их и Сереброва включилась в игру, выложив свои вещи.
-А давай пойдём помоемся и переоденемся во всё французское? -предложила она сильно запьяневшей Вере. Спорим, офицеры будут чаще выбирать меня? И коньяк твой допьём.
Вымолив у фрау Дитмар один часок для перерыва, женщины отправились в баню. Перебравшись из парилки в ванную комнату, Даша разложила Верочку на мраморной скамье и стала натирать мылом. Подруги стали возиться возле ванны, торопливо заполняя её тёплой водой.
Даша не дала  уснуть пьяной пионервожатой, а, задрав голову за мыльные волосы, требовательно спросила.
-Я правильно поняла, что ты только первый день тряслась, как осиновый лист и писалась, а теперь вошла во вкус и хочешь здесь остаться?
Вера пьяно села на лавке и на глазах у неё выступили злые слёзы. Она умоляюще протянула руки.
-А вы-то, чего хотите, девчата? А давайте останемся здесь вместе. А, Дусь? Ну, здесь же тепло и светло. Кормят сладко-залепетала она, уцепившись за скользкую руку Евдокии и просительно заглядывая ей в глаза. Хочешь я тебе буду отдаваться-меня офицеры научили и женщин ублажать. Я на Эльвире и её сестрёнке научилась женские киски вылизывать. Хочешь и твою вылижу? Ну, хочешь?
-Ага! Нас шпокают большими немецкими хренами, просто рай-да и только! А в это время в лесу уже четверо детей от голода умерли -разозлилась Евдокия. Давай так, комсомолка Смирнова! Или ты уходишь с пакетами продуктов и лекарств сегодня же с нашим проводником, или пеняй на себя!
-Да не комсомолка я давно. Я немецкая подстилка -зарыдала Вера. Не хочу я в лес! Я два месяца скиталась под бомбами и подыхала с голоду с ранеными, а потом с пионерлагерем и детдомовскими. Дайте мне здесь ещё немного пожить по-человечески. Нас же немцы жалеют, ну и что нам до других? Мы то с вами устроились и хорошо, а? И слава богу, что нам то, наконец, стало хорошо? –с этими словами Вера  встала на колени и со слезами на глазах стала целовать руки Евдокии, пока та брезгливо не отдёрнула их и не кивнула головой, показав пальцем вниз.
Её подруги стояли в стороне с потрясёнными лицами и ненавидящими взглядами и ждали только этого тайного знака. Мгновенно зажав Верочке рот, женщины выкрутили ей руки и сунули девушку головой в ванну. Тонкий Верочкин стан долго извивался, не желая сдаваться, и она пару раз вырвала голову из-под воды, издавая булькающие звуки.
Но вскоре ноги её заскользили по полу, задёргались и обмякли. Тщательно придав телу естественную позу и уложив Веру в ванну, женщины торопливо ушли в раздевалку. Василиса задержалась и, взглянув на искажённое под мыльной водой лицо молоденькой девушки, торопливо перекрестила её.
-Спи спокойно, бедняжка! Ты ни в чём не виновата! Ты просто очень устала! Мы отомстим за тебя, малыш!
К двенадцати часам ночи оргия затихла сама собой. Все восемьдесят раненых немецких офицеров спали вместе с персоналом и проститутками. Пьяная охрана еще оставалась у ворот и на вышках, но и  эти крепкие парни спотыкались на ходу. Неожиданный рёв грузовика возле ворот офицерского санатория прозвучал как близкий рёв тигра в ночных джунглях. Группа Серебровой заметалась по дому. Не растерялись только двойняшки. Они быстро раздели спящую фрау Дитмар и её помощницу и вышли навстречу подъехавшей машине, ругаясь по-немецки. Пьяный часовой на воротах не разглядел лица женщин и отдал честь женщине-начальнице издалека.
Водитель и сопровождающий продукты унтер- офицер долго ругались, требуя разгрузить машину с продуктами. Но затем, видя, что дамы и охрана пьяны, отправились спать, соблазнившись предложенными девочками. Однако в предчувствии близкой свободы их просто скрутили и заперли в подвале а потом также заманили на голых девочек и вырубили охранников.

-Никого не убивать! Если здесь будет бойня, то немцы подключат гестапо и егерей. Тогда детям конец! А кража машины с продуктами, скорее всего, заставит местного коменданта поорать на охранников и ограничится ближним прочёсыванием леса.

После погрузки Рюйе в машину, туда же, поверх ящиков, закинули десяток мешков с картошкой, а потом залезли все воспитательницы и их воспитанники, забрав оружие охраны. Сереброва вывела и оседлала пару коней и скоро ускакала далеко вперёд, за партизанской подмогой, приказав бывшей передовой трактористке и агроному Надежде Рыбниковой сесть за руль французского грузовика.
По мере продвижения машины по лесной дороге радостное ощущение боевого братства стало испаряться и понемногу все участники продуктового налёта  стали задумываться о будущем. Причём каждый о своём. И поэтому когда на очередном ухабе Василису в мужском офицерском мундире кинуло на плечистого Антона, он только дёрнулся, но сразу же убрал руки с её бёдер и не решился обнять эту суровую привлекательную женщину, телом которой он пользовался совсем недавно.
-Вот и ладненько! Вот и правильно, Антоша! –едва слышно за гулом мотора произнёс и темноты голос бывшей географички. Чем скорее вы забудете обо всём, что было в пансионате, тем лучше.
А когда грузовик застрял в лесу окончательно, началась суета разгрузки, а потом томительное ожидание отряда носильщиков и их добровольных помощников. Несколько подвод и десяток вьючных лошадей перевезли в лагерь и ближние схороны все продукты. Носамое настоящее счастье ожидало женщин возле шалашей малышни.
-А я всем говорила, что ты вернёшься, тётя Дунечка! А вот Коля не верил и поэтому он умер -обняла Сереброву тонкими ручками самая маленькая девочка, заставив разрыдаться несгибаемую генеральшу.
ПРОЩАЙ ЛИЗАВЕТА
Глаза на лице Лизы Чистовой странно светились тихим голубым пламенем. Собственно светиться больше было нечему. Загорелая обветренная кожа обтягивала её лицо с выдающимися скулами и пухлыми губами в крупных заедах простуды. И без того худая Лиза напоминала живой скелет, но никого не могла напугать по той простой причине, что двигалась она среди таких же скелетов, которые куда то шли, что то несли, выполняли чьи то приказы и, не смотря ни на что, жили. Жили на болотных островках, двигаясь в немыслимой холодной жиже. Исхудавшие до костей люди тащили на себе оружие без патронов, стелили гати из брёвен и толкали по ним телеги с обречёнными на съедение лошадьми и машины почти без горючего. Она отвернулась от бьющегося в постромках коня со сломанной ногой, которого ездовые тут же пристрелили, на глазах других храпящих и дёргающихся лошадей. Полубезумные бородатые люди штыками начали кромсать тело, ещё подрагивающего в последних проблесках сознания животного, со всхлипом облизывая окровавленные пальцы.
-Воздух! -внезапно понеслись отчаянные крики со всех сторон и над лесными прогалинами показался самолёт с огромными крыльями.
-Наш! Это наш! ТБ! Не стреляйте! -радостно закричал какой-то политрук, запрещая начавшуюся стрельбу и принялся махать своей грязной пилоткой.
Люди будто обезумели, увидев тяжёлый ТБ-3 и замахали ему руками, бинтами и пилотками. Однако самолёт исчез и долго не показывался. Наконец, он появился, спустившись ещё ниже, почти задевая верхушки сосен своими распростёртыми неимоверно широкими крыльями. Его бомболюк открылся и оттуда, расцветая белыми одуванчиковыми шарами, посыпались грузы в виде тюков и бочек. Красноармейцы бросились собирать эти тюки и бочки, но внезапно появившийся коренастый особист, стреляя в воздух, стал отгонять людей от грузов.
-Стой! Прекратить мародёрство! Сначала накормить штурмовые группы, раненых и передовое охранение!- кричал капитан-особист сиплым сорванным голосом и несколько политруков поспешили ему на помощь, застрелив одного из бойцов, бросившегося на них со штыком наперевес.
Тогда голодные красноармейцы побежали в топи, куда залетело несколько тюков. В спешке двое бойцов провалились и, страшно воя, стали погружаться в трясину. Лиза была потрясена этими дикими сценами и,  отряхнув юбку от грязи и заправив гимнастёрку,  после падения на тонкие стволы временной, уже местами притопленной дорожной гати, отрешённо пошла дальше, спросив у водителя полуразбитого  зилка в какой стороне она сможет найти медсанбат 111-й дивизии. Небритый водитель с воспалёнными от бессонницы глазами встал на подножку машины, огляделся и неопределённо махнул рукой в сторону.
-Они с артполком выбираются по параллельной гати. Это километра полтора отсюда. Но, будь поосторожней, сестричка, там с утра сильная пальба была -ответил водитель, называя военврача явно не по рангу, но Лизавета Чистова пропустила его панибратство мимо ушей.
Тяжёлый гул над головой заставил их посмотреть в небо. Советский бомбардировщик всё так же низко летел над лесом, поспешно скидывая грузы, но теперь за ним прицепились два наглых немецких фоккера. Они не спеша зажали бомбардировщик в клещи и несколькими очередями зажгли ему правый, а потом левый двигатель, поочерёдно взмывая в небо гордыми свечками. Уже горя густым чадным пламенем русский бомбовоз медленно тянулся по небу над окруженцами, продолжая лихорадочно сбрасывать грузы уже без парашютов. Тяжело бухнувший взрыв сказал Лизе и водителю, что отчаянных летунов больше нет в живых. Водитель неловко отвернулся от зарыдавшей Лизы и украдкой тоже мазнул ладонью по глазам.
-Уходите, товарищ военврач! Они сейчас дорогу утюжить начнут -угрюмо сказал водитель.
Пробираясь среди стройных сосен по ещё сухим островкам младший военврач Лиза Чистова уже далеко за спиной услышала тяжёлые взрывы. Начался немецкий авианалёт на дорогу, по которой шла её сто одиннадцатая дивизия. Шли ещё живые полки всё ещё живой дивизии.
Но то, что она увидела в медсанбате, потрясло её до глубины души. Ездовые отцепляли лошадей от повозок, не обращая внимания на крики и проклятия раненых. Медсёстры торопливо раскладывали на повозки бинты и пузырьки с лекарствами и убегали с уходящими красноармейцами. Она с трудом нашла Ивана на  отцепленной повозке. Он был в сознании. Она обняла и расцеловала его, со слезами на глазах клянясь ему в любви, отбросив мысли о комдиве Рогинском, с которым спала уже больше месяца. Лиза покормила раненого  комбата сухарями и переложила чуть поодаль от метавшегося в бреду соседа, с обмотанным окровавленными бинтами животом.
-Ванечка, я сейчас! Жди меня, Ванечка . я скоро. Я сейчас приведу твоих батарейцев -плакала она в отчаянии, не стесняясь горьких слёз.
Она пробегала больше часа, пока не натолкнулась на политрука Инина и не вцепилась в него, как клещ. Инин глянул на неё воспалёнными глазами.
-А ты чего так за комбата хлопочешь? У тебя же теперь другой хахаль, повыше рангом?
Он схлопотал от Лизаветы пощёчину, после которой она горько разрыдалась.
-Дурак, я только его люблю. А с комдивом это так. От безысходности-ответила Лиза сквозь слёзы.
Политрук сердито посмотрел по сторонам и потёр свою худую щёку.
-Ладно, Ваньку спасти это дело святое!  Он вон сколько тогда с тобой детей и женщин вывез в нарушение всяких приказов… Пошли!-и с этими словами он схватил Лизу за руку и стремительно потащил за собой.
Однако у них ничего не получилось. Она привела Инина с конём и коноводом прямо к  телеге. Инин обнялся с Иншаниным и тяжело вздохнул.
-Ну, держись комбат! Сейчас будем тебя кантовать, как колоду.
Однако все их попытки посадить или положить Ивана на лошадь к успеху не привели. Он терял сознание от боли в израненных ногах и кулем скатывался им на руки. Оставив Лизу с Иваном, Инин ушёл, недовольно дёргая головой. Когда Иван пришёл в себя, Лиза дала ему несколько глотков спирта и легла с краю, чтобы немного согреть. Она исступленно целовала его, не решаясь бросить на почти неминуемую смерть.
-Уходи, Лизавета! Мне будет тяжко сознавать, что ты в плену у немцев по моей вине. Оставь только пистолет. Когда они придут, я застрелюсь.
-Нет, Ваня! Ты будешь жить! Вот тебе моя ладанка с землёй. Она приведёт тебя ко мне во что бы то ни стало. Надень её вместе со своей. Вот так! А это тебе карта. Инин оставил. Вот сторожка лесника в пяти километрах отсюда. Смотри! Постарайся туда добраться. И дай я надену на тебя красноармейскую гимнастёрку, а твою вместе с документами заберу себе-и, с этими словами, Лиза подбежала к бездыханному бойцу и с трудом стянула с него гимнастёрку.
А ещё через пятнадцать минут Лиза, заливаясь  слезами, уже шла по лесу, бросив любимого человека на произвол судьбы, почти на верную смерть. Внезапно начавшийся позади авианалёт заставил её обернуться. На месте повозки с Иваном и раненым в живот бойцом встал столб чёрного взрыва. Лиза без сил упала на землю и, пролежав так несколько минут, медленно встала и побрела к гати с сильно поредевшими колоннами бойцов.
Вернувшись в сумерках в штаб, она доложилась комдиву о прибытии. Он, пригнувшись, чтобы не пробить дыру в крыше шалаша, встал и обнял её. Она не ответила на его поцелуй.
-Как я понимаю, ты сходила неудачно? Не нашла своего комбата? -сурово спросил полковник Рогинский.
-Нашла, но вывезти не смогла. У него сильно пробиты ноги и он не может сидеть в седле -ответила Лизавета, промолчав о близком разрыве и о гибели своего спасителя.
-Тогда забудь. Пока забудь. Ты знаешь приказ Астанина, выводить только ходячих или способных ехать верхом. Иди к раненым. А ночью, чтобы не отходила от меня ни на шаг. Штурмовые группы созданы. Они разгромят заслоны дивизии «Полицай» и мы будем прорываться к своим. Нам навстречу в сторону Вишеры будет прорываться сороковой бронепоезд с усиленным десантом из парашютно-десантной бригады. Вместе прорвём заслоны полицаев и выйдем к нашим. Ночью от меня ни на шаг! -повторил комдив, отворачиваясь от Лизы к другим командирам и оставляя её наедине со своим горем.
Однако ни в эту ночь, ни в последующие, прорваться им не удалось. Их одиссея по немецким тылам продолжалась до шестого октября, когда командир разведвзвода дивизии младший лейтенант Оплесин смог ночью снова выйти к советским войскам и согласовать встречный удар.
А судьба маленького комбата сложилась на редкость удачно. Если можно говорить об удаче, попав в немецкий плен. Не тот малоприятный плен Первой германской, из которого вернулись девять из десяти солдат. А гитлеровский беспощадный плен, из которого не вернулись шесть из десяти военнопленных. А  из попавших в плен окруженцев  сорок первого года  вообще мало кто выжил. Уход Лизы перевернул ему душу и Иван, не выдержав стоны умирающего соседа, решил сразу ползти к избушке лесника.
Он прополз сотню шагов в сторону, противоположную её уходу, когда за спиной послышался обвальный грохот. Как и Лиза, он оглянулся на этот грохот и увидел, как в щепы разбило бомбой его телегу. Смерть опять обошла его стороной, но он не обрадовался этому. От отчаяния он стал обшаривать все брошенные винтовки и наганы, карабины и автоматы. Но патронов в них не было.
С упорством маньяка он пополз через болото и не провалился, старательно обползая чарусы, затянутые тёмно-зелёной  ряской. Ещё недавно в некоторые из них попали испуганные бомбёжкой кони и их застывшие морды ещё виднелись под тёмной плёнкой воды.


ИВАНОВ ПЛЕН
Отложив неудачную попытку застрелиться, Иван Иншанин полз через мелкое новгородское болотце и почти без страха думал о том, что может провалиться. Разрезанные командирские бриджи намокли и волоклись за ним обычными тряпками. Но во много раз хуже было то, что и намокшие бинты стали скручиваться с ног и виться позади всё более длинными грязно-белыми лентами.
Устав, он набрал пригоршню клюквы, и, осторожно трогая ягоды языком, растянул наслаждение на полчаса. На самом деле ему только показалось, что он лежит, прислонившись к сосне, лишь полчаса.  В действительности прошло больше часа. Но он ни за что  бы не поверил, если бы ему сказали об этом. Сломав разлапистую ёлочку, он попытался сделать себе костыль, но встать не смог. Бинты прочно облепили его ноги от лодыжек до паха и знаменитый в своём гаубичном полку маленький комбат так и не смог подняться. Оставив костыль себе на всякий, ещё не понятный случай, он пополз опять.
Избушка лесника показалась уже в сумерках, и Иван с удивлением понял, что она уже занята. Тяжелораненые набились в неё битком и протиснуться внутрь у него не было никакой надежды. Надёргав соломы через щели сарая, он улёгся под навесом дровницы и постарался заснуть. Звуки боя уходили куда-то далеко-далеко. Иван остро почуствовал холод, голод, одиночество и незащищённость и , дрожа крупной дрожью, заплакал с закрытыми глазами. Это поганое чувство обречённости не оставляло его уже неделю. С того памятного дня седьмого сентября, когда комкор Астанин приказал корпусу прорываться из окружения к своим отдельными дивизионными и полковыми колоннами, после чего связь с корпусом прекратилась полностью.
Атака эсэсовцев на его батарею была неожиданной. Батарея расстреливала последние снаряды, пытаясь сбить немецкие заслоны перед их дивизией и, обнаружив себя, подверглась удару авиации и гитлеровских артиллеристов. Оглушённый бомбой и контуженный на оба уха комбат нашёл такого же оглушённого политрука и они с двух ручных пулемётов отбили атаку пехоты на позиции батареи.
Разозлившись, гитлеровцы спрятались поодаль, за лесной прогалиной, и насыпали на батарею десяток-полтора мин. Передав пулемёты подоспевшим ездовым, комбат и политрук побежали к блиндажу управления, чтобы запросить помощь у майора Кузнецова. От первых мин они бросились в дымящуюся полутораметровую воронку тяжёлого снаряда, но Иван чуть отстал и ему миной посекло ноги чуть ниже бёдер. Инин порадовался за друга.
-Ещё чуток и мог бы остаться бездетным навечно. А так ты ещё жених хоть куда!- шутил политрук, торопливо разрезая финкой штаны и сапоги Ивана и доставая индивидуальный пакет из пухлого планшета.
Бой стих внезапно и обоих командиров оглушила наступившая тишина. Иван потерял сознание и не чувствовал, как его отправили в медсанбат и сделали операцию. Он пришёл в себя уже стреноженным и забинтованным по всем правилам медицины. Именно тогда бесконечно тоскливое чувство обречённости овладело им, и жить он стал механически, почти не думая о будущем. Он знал, что будущего у него нет, но одно дело осознать это и совсем другое предаться этому чувству и рыдать и метаться от боли и безысходности, как другие бойцы и даже командиры, умиравшие на повозках медсанбата рядом с ним в самом цветущем двадцатилетнем и тридцатилетнем возрасте. Первое посещение Лизы смягчило его тоску, но потом эта тоска охватила всё его существо так, что он забывал о боли в заживающих ногах.
Вдруг непонятное движение и шум в доме отвлекли Ивана от тягостных дум. Вскоре из дома стали выходить раненые с горстями и пазухами гимнастёрок, набитыми сухими грибами.
-Браток, принеси поесть - обратился он к забинтованному бойцу, но в обернувшемся лице узнал ездового Панасюка, которого он не сдал в особый отдел, как бывшего махновца и распостранителя панических слухов, потому что он тоже был литейщиком, но с Азовстали.
-Иди сам, комиссарская рожа! -зло ответил Панасюк и ушёл в сарай к своим дружкам.
Комбат Иншанин остро осознал своё одиночество в этом лесу, набитом ранеными красноармейцами. Они сдадут его как командира и коммуниста. Это было ясно и без слов Панасюка. Но именно эти слова убили в комбате последнюю надежду на спасение. Однако проходивший мимо огромный сержант вдруг наклонился и насыпал ему на грудь несколько пригоршней сухих грибов.
-Поешь, братишка! А то в плену кормят хреново! Я то был уже, знаю!- подмигнул сержант отчаявшемуся комбату. Везде люди живут-не дрейфь!
Слова сержанта вдруг пробудили в душе Ивана желание жить, и он осторожно пополз прочь, подальше от этих людей. Знакомство с ними было ему опасно.
В очередной раз собирая клюкву на болоте Иван опять потерял сознание и очнулся от толчка под рёбра.
-Шиссен! Это раненый, его придётся тащить на носилках! Убей его -добавил голос по-немецки.
Открыв глаза, Иван увидел перед собой двух пожилых немцев, один из которых целился в него из винтовки. Настойчивое желание жить заставило его шевелить застывшими губами.
-Битте! Хильфэ мир бите! Я хорошо говорю по-немецки и мог бы пригодиться немецкому командованию в качестве переводчика. Пожалуйста, принесите носилки -обратился он к пожилым солдатам и они начали совещаться, поглядывая на подозрительного раненого красноармейца.
Первый солдат порывался привести свой приговор в исполнение, но второй немец постарше неожиданно упёрся и остался охранять раненого, послав напарника за носилками.
-Почему у тебя австрийский акцент?-спросил немец закуривая.
И Иван ответил, что его обучил немецкому пленный работник-венгр, с которым они сильно подружились за три года первой германской войны.
-Не волнуйся, солдат. Мы тоже австрийцы и поможем тебе - успокоил Ивана немец, угощая сигаретой.
Некурящий Иван сильно затянулся, закашлялся и снова потерял сознание. Очнулся он от странного колыхания. Иван плыл на носилках по лесу, слушая ворчание одного из солдат, и робкий лучик надежды на спасение затеплился в его сердце. Скоротечный допрос показал ему, что немецкий офицер с интересом отнёсся к раненому красноармейцу с хорошим знанием немецкого языка и его носилки поставили в ряд с другими, хотя офицер перед этим собственноручно застрелил пару раненых, майора и политрука, опознав их как евреев. Солдатам выдали сигареты и тушёнку и даже бутылку вина, и они ушли очень довольные неожиданной премией.
Задремавшего на тёплом солнце Ивана неожиданно разбудили осторожные женские прикосновения. Над ним колдовали две русские медсестры под присмотром капитана-военврача. Они обработали его раны мазью ихтиолкой и йодом и заново наложили повязки.
-Не волнуйтесь, товарищ! Скоро будете вставать. Раны ваши затягиваются очень хорошо -сказал военврач, потыкав пальцем в месиво красных рубцов из которых теперь состояли ноги Ивана.
Медики напоили Иншанина сладким горячим чаем с клюквой и перешли к его соседу. Ещё через два дня раненых перевезли в огромный барак, расположив их вместе со здоровыми красноармейцами, которые его строили. Пленных водили на колхозные поля, собирать картошку и свеклу, иногда капусту. Повара варили из овощей тюрю и потом в котелки и пилотки разливали раненым. Начались побеги с шумом, построениями, злобным лаем овчарок и расстрелами заложников.
Вызов в контору лагеря, обычный барак, наспех сооружённый военнопленными красноармейцами, но отделанный внутри довольно прилично руками немецких сапёров был для Ивана страшным потрясением. Гнусная рожа предателя Панасюка, оказавшегося внутри конторы стала последней каплей. Иншанина била крупная дрожь не от страха, а от нервного потрясения и предчувствия своего близкого конца. Лекарством от постыдной дрожи послужило гнусное поведение обер- лейтенанта Лемке, который выходя из конторы, яростно хлопнул дверью и увидев на Иншанине и Панасюке артиллерийские петлицы с размаху ударил обоим по зубам и уехал на мотоцикле, не переставая ругаться. Вытирая кровь из разбитой губы Иван засмеялся, поскольку Лемке выбил у Панасюка зуб и сильно разбил и без того толстые губы. Автоматчик, услышав приказ втолкнул обоих военнопленных в контору и Иван едва устоял на ногах от изумления. За длинным столом сидели два его знакомца, инженер Макс Рейнхенау в форме обер-лейтенанта и венгр Януш Немер в цивильном костюме.
Они оба сделали вид, что не узнают Ивана и начали тщательный допрос о его звании и должности. Однако горячность Панасюка в изобличении коммуниста и командира им почему –то не понравилась и через несколько минут бывшего ездового вытащили из конторы автоматчики и тут же передали двум крепким охранникам, которые всыпали Панасюку двадцать палок по голой спине.
-Ну что, Иван? Садись и рассказывай, как ты оказался в плену! -усмехнулся Рейнхенау, видимо бывший здесь за старшего.
-Ваня! Давай без увёрток! – вкрадчиво перебил сбивчивую речь бывшего комбата господин Немер. Мы всё про тебя знаем и, тем не менее, желаем тебе добра. Нам нужны инженеры для восстановления заводов на оккупированных территориях и ты, один из первых кандидатов. Нам нужно только твоё согласие. Квартира, женщины, паёк по высшему разряду тебе будет обеспечен. Но, естественно, все случаи саботажа выявлять придётся тоже тебе. От работы на гестапо, хотя бы спустя рукава, мы тебя избавить не можем. Сколько времени тебе нужно, чтобы принять решение?
Ивана затрясло. Перед его глазами встало бешеное лицо Лемке и выстрелы его эсэсовцев в детей и женщин, пытавшихся убежать из огненного ада на передовой. Он вскочил на ноги и опираясь на костыли зловеще зашептал, задыхаясь от ненависти.
-А женщин и детей, которых вы гнали на наши позиции и заставили меня бить по ним снарядами, по тем, кто не смог добежать до наших окопов я вам должен простить? И то что я был вынужден перемалывать их вместе с эсэсами, я тоже вам должен простить? Мрази!
Небритое лицо Ивана выглядело столь зловеще, что его собеседники смутились.
-Ладно, Иван! Если ты выживешь, мы ещё вернёмся к этому разговору. Вот тебе хлеб и сигареты от нас! Ну, а десять палок по спине ты заслужил своей ненавистью в Великому Рейху. Мы попросим чтобы охранники не очень усердствовали. Счастливо Иван! И хорошенько подумай над этим предложением.
Избитый Иван едва встал и доплёлся до барака в котором над ним опять взял шефство майор Вихров, скрывавшийся под личиной сержанта Малыгина. После  рассказа Ивана о расстреле артиллеристами корпуса целого полка эсэсов майор-десантник нежно ухаживал за раненым комбатом. Они подружились и эта дружба скрасила Ивану долгий и страшный плен.
РОЖДЕНИЕ БРОНИ
-Товарищ Гармашов! Отдайте танкетку! Ну, зачем она вам, если у вас только механик-водитель? А у нас она в бою послужит, глядишь до роты немцев положим?-упрашивал директора Азовстали Гармашова командир сводного полка прикрытия. У нас же полк из комендантских рот, батальона с азовской флотилии, батареи и истребительного батальона из комсомольцев города. Как воевать, если на бойца по обойме и бутылке с зажигательной смесью, а на батарее пятнадцать снарядов? Хоть какая то броня подбодрит людей.
Гармашов с тоской глянул в окно своего временного кабинета. Последние корабли Азовской флотилии покидали рейд под обстрелом немецких артиллеристов. Хмурые сентябрьские волны небрежно раскачивали их, то скрывая из вида, то вновь открывая их смутные абрисы, уже не грозные и опасные, а беззащитные и хрупкие на просторе моря.
-Добро! Забирайте! - решился директор и, проводив командира полка, позвонил майору Верховому.
-Как ваши подрывники? готовы, товарищ майор?-спросил он для того чтобы просто услышать чей –то голос в опустевшем даже от собак заводе.
-А куда мы денемся, товарищ директор?-удивился Верховой. Нам уходить последними.
Немецкие мотоциклисты с треском въезжали на опустевший заводской двор и закружили по ближайшим проездам, постреливая для острастки. За ними на заводской двор въехали четыре легковые машины и бронетранспотёр. Затем на четырёх огромных ганимагах с тентами вкатила рота пехоты с карабинами в руках.
Едва офицеры вошли в огромный пролёт прокатного цеха, как свет погас и раздалось жуткое шипение пара. Совершенно пустой цех окутали паровые облака. Под их прикрытием директор и его товарищи из комиссии наркомата сорвали ограничители и паровые турбины завыли под предельной нагрузкой. Грохот и взрывы, прозвучавшие через несколько минут, показали, что турбины пошли в разнос и их лопатки разлетелись полностью.
Метания немецких автоматчиков и бестолковые команды офицеров только усилились, когда в цехах прогремело несколько взрывов, и внезапно загорелся, выметнув чёрный дым склад горючего.
Директор и его команда успели добраться до берега и сесть на катер. Гремевший на заводе бой показал им, что минёры майора Верхового тоже прорываются к берегу.
-Мы должны взять их с собой! Их нельзя бросить на расправу немцам - закричала Екатерина Джапаридзе, но Гармашов её уже не слушал.
-Заводите моторы, капитан! - приказал он пожилому моряку и палуба катера явственно задрожала от вибрации дизеля.
Вскоре берег и запоздалые разрывы снарядов в волнах остались далеко позади. А сражавшийся на заводе с десятком бойцов раненый майор Верховой ушёл из города ночью, подняв на воду притопленную у берега лодку. Их несколько раз освещали ракетами и обстреливали из пулемётов, но пятеро раненых минёров всё-таки достигли своего советского берега.
А несколькими днями раньше директор Магнитогорского металлургического комбината Носов созвал совещание своих руководителей и специалистов и они плотной толпой ходили по впечатляющим просторам комбината, пытаясь найти место под крышей для азовского пресса и прокатных станов. Главный механик Рыженко, как человек обстоятельный, с большой двадцатиметровой рулеткой вымерял выбранную площадь вместе с помощником и, почесав затылок, снова резко натягивал кепку на голову, дёргая за сломанный козырёк.
-И здесь не пройдёт! - сурово вынес он свой новый приговор, взбесив давно уже закипавшего, покрытого бурыми пятными директора.
-Здесь то, что мешает, товарищ Рыженко? Свободней места на всём заводе не не найдёшь? Не хочешь думать так и скажи.  Дуй на фронт, а на заводе освободи место для тех, кто готов разбиться вдребезги, лишь бы дать фронту танковую броню. Чего встал? Уйди с моих глаз к чёртовой матери! - раскричался директор, обидевшись как ребёнок.
-Вы меня не так поняли, товарищ директор! Я от фронта не отказываюсь. Можно сказать, ловлю вас на слове. Я – человек молодой и на фронте мне самое место. Но я совсем о другом сейчас говорю. Здесь у нас идут подземные коммуникации на дизельную электростанцию. Если их перекладывать, то завод обесточим на несколько дней. Так что здесь мы прокатный стан  не поставим, это факт -твёрдо сказал механик и поёжился, шевельнув под синим халатом могучими плечами.
-Рыженко! Думай, куда прокатный цех разместить! Думай! Или я не знаю, что я с тобой сделаю! - рассвирепел директор и так затряс кулаками на механика, что окружающие их члены рабочей комиссии чуть подались назад.
-Так я что? Я и думаю, а вы мне мешаете! - серьёзно сказал механик, оглядываясь по сторонам и делая вид, что не замечает обалдевшего от такой наглости директора.
-Значит так! – наконец рубанул воздух, сорванной с головы кепкой, Рыженко. Будем строить новый цех, это сомнению не подвергается. За месяц-другой прокатные станы в них расставим. Но…  листы будем катать сразу и немедленно. На блюминге будем катать - без вариантов! Вот как-то так… - добавил Рыженко, оглядывая возмущённые лица заводских специалистов.
-О чём ты, Рыженко?!? Блюминг только мягкую горячую заготовку катает, давление валков слабое, края он не прикатывает, боковых роликов нет. Как ты его приспособишь под прокат вязкой полуостывшей броневой стали? - закричал директор. Никто, Рыженко! Никто в мире чистовую прокатку не делает на блюмингах, запомни! И отойди от меня на пять шагов, пока я тебя не убил…
-А ведь механик-то наш толково говорит! - неожиданно решил вмешаться главный технолог завода Агранский. Давление в гидроцилиндрах раза в полтора поднимем,  и дело, наверняка, пойдёт. Уплотнения, конечно, придётся менять чаще. А боковые ролики пусть откидные сделает. Скажем так, две смены будем ускоренно катать свою программу, а в третью броневой лист. Ну, а если Рыженко в межоперационное пространство впихнёт дополнительное устройство обжима, тогда считай мы на совсем коне. Можем рапортовать о начале проката брони на комбинате даже до прибытия последних эшелонов с Азовстали.
Однако первые опыты проката брони на блюминге привели к поломкам двигателя и Носов ходил чернее тучи. Но Рыженко не сдавался и на третий день все приспособления дополнительного обжима листа заработали. И когда огнедышащий многотонный пятиметровый лист благополучно сполз с блюминга и покатился по валкам в зону гибки, обрезки и нормализации дирекция и специалисты завода стали подкидывать в воздух кепки, береты, шляпы и обниматься. Довольный  Рыженко тоже с криком «ура!» подбросил свою кепку выше всех и она попала в воздушный поток дутьевого вентилятора, улетев в сторону.
Падение кепки на горячий лист механик сопроводил с открытым ртом. Крик замер у него внутри. И едва только кепка коснулась раскалённой поверхности не менее шестисот градусов Цельсия, как вспыхнула ярким пламенем. И через минуту равнодушно ползущий многотонный  лист унёс на своей поверхности дымящие угольки.
-Твою же маму! - огорчился Рыженко. Кепка же ведь совсем новая. Ну, ведь всем ребятам говорю - инициатива наказуема, а сам попался.
-И ещё как наглядно! –смеялись его товарищи, по очереди пожимая руку самому настоящему герою дня.
-Отлично, товарищи! С трудовым праздником и трудовым успехом и вас, и всех магнитогорцев. Пора звонить наркому Малышеву и обрадовать его нашими успехами. Пусть порадуется вместе с нами - весело объявил директор. Ну, а всем участникам героической переделке блюминга обещаю по сто грамм спирта в обед и лишние полтарелки щей и картофельную котлету. В этом можете даже не сомневаться. От руководителей жду списки в столовую на доппаёк для участников авральных работ!
И с этими словами директор знаменитой Магнитки Носов, почти окрылённый одержанной победой, пошёл к себе в кабинет звонить наркому Чермета Тевосяну и наркому Танкопрома Малышеву. Однако звонок Малышеву сбил его радостное настроение.
-Товарища Малышева пока нет. Он в Ленинграде на «Красном Путиловце», то есть, простите, на Кировском. Выталкивает неокрашенные танки на фронт. Но связь с ним вчера прервалась. Немецкие танки вышли прямо к заводу, почти к проходной.
Носов помрачнел и, подойдя к карте Советского Союза, передвинул чёрный флажок немецкого наступления ещё ближе к Неве.
БУДНИ ЭВАКУАЦИИ
Вопрос об эвакуации ленинградских заводов уже неоднократно поднимал перед Сталиным Жданов, как секретарь ленинградского обкома коммунистической партии. С первых дней сентября, назначенный на Ленинградский фронт генерал армии Жуков всецело поддерживал его в этом.
И Малышев ночью под утро срочно вылетел в Ленинград, чтобы поставить задачу об эвакуации Кировского завода и его смежников на Урал, в Свердловск и Челябинск. Тяжёлые танки КВ-1 были позарез нужны фронту. Но ещё в большем количестве фронту требовались запчасти из-за поломок утяжеленной и недоработанной конструкции танка. Особенно это касалось бортовых фрикционов и коробки передач. Малышев хмуро вспоминал, сидя в кресле ночного бомбардировщика, с какой обидой ему выговаривал Будённый  о том, что под Смоленском по просьбе бригады ремонтников с Кировского завода для спасения полусотни годных танков он срочно отправил в Ленинград за запчастями свой  личный самолёт.
А в кабинете секретаря московского обкома партии Щербакова утром также состоялось неприятное совещание на эту же тему.
-Что вам непонятно, товарищ Лихачов? - резко заговорил плотный коренастый секретарь обкома, подошедшему с вопросами после совещания директору ЗИСа Лихачову, такому же круглолицему крепышу, но только с примечательной щёточкой усов над губой.
-Я считаю вопрос об эвакуации моего завода преждевременным. И настаиваю на том, чтобы этот приказ решительно отменить - заявил директор упрямо, каменея лицом.
-Вы знаете, товарищ Лихачов, что этот вопрос обсуждался на самом верху в ставке Верховного и теперь даже наши «главные эвакуаторы»  Воскресенский с Косыгиным не в состоянии его изменить. Но дело ведь не только в этом. Смотрите сюда! – и с этими словами Щербаков развернул лежащие перед ним карты.
-Я по-немецки не понимаю – неожиданно обиделся Лихачов, отворачиваясь от карты. Я  академиев не кончал…  я их не закончил - добавил он вдруг словами киношного Чапаева Бориса Бабочкина.
-Ну и нечем гордиться, товарищ Лихачов! Нечем! Тогда вот послушайте, что товарищи из авиаразведки пишут. Слушайте! В настоящее время для прикрытия столицы сформированы авиаполки и дивизии ПВО, насчитывающие до семисот самолётов-истребителей. Поэтому перехват дальних бомбардировщиков противника до сих пор производился успешно. Группировки из двухсот-трёхсот бомбардировщиков при двойном прикрытии истребителями рассеивались почти полностью и даже в большом количестве сбивались. Однако прорыв вермахта на расстояние до двадцати-тридцати километров от столицы позволит гитлеровскому командованию задействовать для  бомбардировок столицы тактическую штурмовую авиацию и истребители, что, вероятно, учетверит численность авиагруппировок прорыва и сделает невозможной сплошную защиту столицы.
А теперь смотрите на карту! Семь заштрихованных зон-это зоны обязательного прицельного бомбометания и все немецкие пилоты, откуда бы они не прорывались, всегда стремяться именно сюда. Ваш завод заштрихован, Иван Алексеевич. Поймите это и не упрямьтесь - твёрдо сказал Щербаков и протянул Лихачову руку для прощания. Ваш завод нам нужен целым. Пусть далеко -но целым!
-И усы то сбрей! Поговаривают ты с ними на Гитлера похож- мрачно пошутил Щербаков напоследок.
-Придём в Берлин, я лучше его заставлю сбрить - потрогал свои усики Лихачов, вызвав улыбку на утомлённом лице секретаря обкома.
Чуть прикорнув в вороненом «зисе», мягко прошуршавшем шинами по заставленной заслонами и баррикадами Москве, местами пропуская маршевые колонны солдат, отряды зенитчиц и ополчения, Лихачов хмуро вошёл с помощником в проходную. Отсюда он отправился в одиночку по цехам, поручив помощнику собрать срочное совещание всех руководителей заводских служб, пока не раскрывая сути вопроса.
Свернув мимо кузовного корпуса влево, ко второй литейке и «золотому домику», как называли расчётную кассу завода со времён Рябушинских, Лихачов передумал, и быстрыми шагами углубился в проезд, чтобы пройти в кузницу и термичку. В кузнице он пробыл минут десять и, выслушав начальника цеха, накоротке поздоровался с парой старых рабочих. Гарь, искры и дым огорчили его и, записав о необходимости срочно добыть запасные ремни для систем вентиляции, он прошёл в термический цех, находившийся напротив главного сборочного.
В термичке было тихо и чисто. Работали в термичке в основном молодые женщины. Ровное гудение термопечей порадовало беспокойного директора. Однако и здесь его ждала небольшая неприятность. Начальник цеха, давний пенсионер Козлов встретил его на трёх ногах, то есть, попросту, ковылял с палочкой.
-Что случилось, Иван Гаврилович? -пожал ему руку директор , кивнув головой подошедшей с Козловым девушке в сером халате и газетами в руках.
-Бежал ночью от бомбёжки в щель на огороде и навернулся через брошенные внуком поленья. Колено расшиб спасу нет от боли. Но лечусь и пока прыгаю. Да вот и технолог меня выручает Нина Никитина, моя соседка по Бирюлёво, таскает на завод на себе. Она у меня многостаночница, и зам, и технолог и старший мастер. И вот, кстати, у неё есть очень дельное рацпредложение по поясной закалке минометных мин. Клянётся, что осколков будет значительно больше. Покажи чертежи, Нина! - гордо добавил начальник цеха.
-Э, Иван Гаврилович! Да что ж вы чертите на «Московском автозаводце»? Неужто так плохо с бумагой? - удивился директор и вдруг возмутился. Стоп, тут же портрет товарища Сталина. Как же вы смеете рисовать на вожде?
Однако технолог Никитина обиделась на него сама.
-А как нам прикажете выкручиваться, если эскизы не на чем делать? Ватмана хватает только на чистовые чертежи и то не всегда? Дайте нам чистую бумагу!
Лихачов посмотрел на часы и потёр лоб рукой.
-Ладно! Сейчас разберёмся! Пойдемте к вашему телефону в контору-и он, улыбаясь, взял Никитину под руку. Эх, и когда же это я последний раз с барышней вот так прогуливался -не припомню! Кстати, вы уверены, что закалка с двух концов и оставление пояска не увеличат трудоёмкость изготовления корпуса мины?
-Да увеличат, но зато позволят отказаться от внутренней нарезки. А это как раз и снизит почти в полтора раза всю трудоёмкость и высвободит токарные станки для более важных работ, те же корпуса мин будем точить в большем количестве-возразила Никитина, входя в кабинет начальника и осторожно освобождая свою руку из-под руки директора.
Лихачов ещё раз делано вздохнул и взял трубку заводского телефона.
-Барышня! Дайте два-пять-пять-два! Алло! Агеевский? Евгений Максимович! Лихачов у телефона. Будь добрый помоги инженерам с бумагой, уменьши выпуск заводской малотиражки  процентов на десять. И вот ещё что. Портреты вождей теперь печатай только с одной стороны. Или внутри или снаружи! Почему-почему! Потому что чертить людям не на чем, да и ты краску не бережёшь. Понял? Все фотографии только с одной стороны! Пока!
-Ну что, товарищ Никитина? Я даю добро на ваше усовершенствование. Пусть дальше Козлов им займётся в рабочем порядке. А на вас у меня есть другие виды. У меня Малышев просил специалистов на недельку в связи с эвакуацией ленинградских заводов. Не сможете ли вы отправиться туда на недельку. Там надо наладить выпуск боеприпасов, а то они всё по крупняку работали. Корабли-танки. Осилите помочь им с боеприпасами?
-Да, Иван Алексеевич! С удовольствием!- кивнула Нина, обрадовавшись.
-Ну, удовольствия там положим никакого - ответил директор. Одевайтесь теплее и захватите с собой продукты. Ленинград уже голодает, к сожалению.
-Я не поэтому. Я уже летала по танковой броне под Луцк со специалистами Малышева, а теперь мне хочется с ним самой поговорить. У меня отец забран в Челябинск по мобилизации и не пишет. Мне очень нужно получить от него весточку-радовалась молодой технолог.
-Что ж, это дело хорошее! Значит, я ему рекомендую вас Нина. Кстати, сколько вам лет? -спросил директор. Комсомолка?
-Мне двадцать один. Но я, к сожалению, не комсомолка - покраснела Нина.
-Понятно! -вздохнул директор. Из раскулаченных?
-Нет, мы были лишенцы. Но в тридцать седьмом нам вернули право голоса. Однако, я уже закончила школу, а в институте было не до этого. Я хотела получить красный диплом, но не смогла-вздохнула в свою очередь Никитина.
-Ничего! Подавайте заявление! Если какие вопросы возникнут, имейте в виду, что в комсомол я буду вас рекомендовать-ответил директор и заторопился к выходу.
-Иван Алексеевич! Неужто Путиловский будут вывозить полностью? - остановил Лихачова в дверях начальник термички.
Лихачов вздохнул и обречённо махнул рукой.
-Не Путиловский, а Кировский-пора бы привыкнуть. А ты давай через десять минут Никитину отправляй ко мне на совещание. Не только Ленинград…  Мы тоже с сегодняшнего дня эвакуируемся -добавил он, помолчав, и взглянув на побледневших термистов, кивнул головой и вышел.

КИРОВСКИЙ ФРОНТ
Нина Никитина встретила Станислава Черепанова на Тушинском аэродроме с большой радостью, но её  старый знакомый по луцким событиям в июне держался сухо и официально, и она не стала навязываться, отойдя от мужчин в сторону. Группа инженеров вылетала в Ленинград совсем небольшая и Нина очень обрадовалась, когда к пяти мужчинам подошла и вторая её знакомая по страшной луцкой командировке Таня Лыкова. Девушки сразу отошли в сторону и обменялись воспоминаниями о поражающих воображение танковых сражениях под Бродами и Луцком в конце июня.
-А теперь я заместитель начальника термического цеха у себя на Зисе- добавила Нина не без гордости. Но диплом защитить вряд ли теперь удастся. Хотя, говорят, последний курс могут просто зачесть по факту инженерной работы и выдать диплом без его защиты. Война!
-Ну, а я всё так же работаю конструктором боеприпасов - ответила Таня, отворачиваясь от ветра, с мелкой ледяной крупой и холодным дождём, и, кутая нос и щёки в высоко поднятый воротник чёрной каракулевой шубки.
-Господи! И что там в небесной канцелярии творится? До Покрова месяц, а уже снег с дождём сыпет -обиженно проворчала Никитина.
У Нины было зимнее пальто, но воротник был тоже каракулевый, серый и большой, и она подняла его.
-Ой, как я боюсь лететь! - призналась Нине подруга. Но с Черепановым летаю. Хотя он, гад, не обращает на меня никакого внимания.
-А давай его напоим? Мне мать вишнёвки сунула почти литр. Он и подобреет! Вишнёвка, она знаешь как разбирает-ого-го!-засмеялась Нина и девушки поспешили со своими сумками за кучкой мужчин, направившихся к ближайшему самолёту.
Военные инженеры помогли девушкам взобраться по приставной лесенке, а из люка в них вцепились сильные руки лётчиков транспортной авиации.
Трясясь на твёрдой деревянной скамейке, Нина вскоре почувствовала дурноту и сидела с бледно-зеленым лицом все два часа до Ленинграда. Четверо военных инженеров распрощались с конструкторами  на ленинградском аэродроме и Станислав заметно подобрел и стал общительнее.
-Он старших стесняется. Боится, что я при них его буду подкалывать - заговорщецки шепнула Таня и, достав из огромной сумки пакетик лимонной шипучки, сунула Нине.
Раздобыв в пустом аэродромном буфете стакан воды, Нина развела лимонную шипучку и, выпив её, ожила на глазах заулыбавшихся товарищей.
-Ну, вот и порядок! Тогда сразу на завод. Потом доложимся Малышеву и будем устраиваться на ночлег – бодро скомандовал Черепанов, сразу взявший бразды правления в группе в свои руки.
-Ах, Славик! Из всей твоей длинной команды мне понравилось только слово ночлег -томно выговорила Таня и Черепанов глянул на неё злыми глазами, но вздохнул и ничего не ответил.
Трамвай, который они прождали полчаса, наконец- то подъехал, и москвичей поразил фронтовой вид Ленинграда из окон этого мирного транспортного средства из их полузабытой жизни.
-Да уж! Москва по сравнению с Ленинградом почти мирный город - удивился Черепанов обрушенным домам, баррикадам и зениткам на каждом шагу.
-Трамвай только до Нарвских ворот! Дальше до «Красного путиловца» пешком! Ну, до Кировского вашего – громко объявила кондуктор, старая петроградка по внешнему виду, на весь полупустой вагон. И бегите перебежками к проходной по проспекту Ивана Газа, потом по Калининской улице. А там к Турбинному цеху как раз и выйдете, где танки собирают -добавила дама и вдруг рассердилась. И не делайте на меня глаза, молодой человек. Мы, старые петербурженки, всё про свой город знаем. И вас я москвичей по говору сразу распознала и вижу, что командированные вы на военный завод. А в этой стороне только Кировский и остался. Никак его, громаду такую, никуда не увезут.
-Ничего, скоро… -подавилась словом Татьяна и в ответ обиженно тоже стукнула Черепанова локтем в бок.
Пробежав, как их научила старая дама, до проходной, москвичи, едва вбежав в отдел пропусков,  вместе со всеми людьми в очереди на завод, упали на пол. На заводе грозно забухали взрывы тяжёлых снарядов и зазвенели разбитые стёкла. Но артналёт скоро прекратился.
-Ничего не зажгли сегодня, вот и перестали. А то любят долбить по дыму, добивать -проворчал старый вахтёр, отряхивая чёрную шинель от песка и пыли. Вставайте-вставайте молодёжь! Гансы теперь до обеда отдыхать будут.
-И много у вас разрушений? - полюбопытствовал Черепанов у старика.
-Не очень! Обычно до сотни снарядов за день. Так что успеваем ремонтироваться. Да и наши, слышь-ка, бухают вовсю. Значит, засекли и теперь пытаются накрыть немчуру. Вы меня слушайте. Я ведь в гвардейской артиллерии служил в первую германскую. В военном деле дока!
Малышев встретил своих специалистов очень любезно, но сразу же так загрузил их учётом оборудования, с выделением необходимого на месте, технологическими планировками и другой работой,  что спать москвичам первую ночь пришлось в рабочей раздевалке на лавках. Ехать в общежитие было явно поздно.
-Хорошо хоть талоны дал на обед и ужин -ворчала Таня. Он сам звереет от работы и думает, что остальные также должны.
-Не в этом дело - завздыхал Станислав, ворочаясь на жёсткой лавке за шкафчиками. Он завтра вечером улетает. Ему полная картина нужна, что оставляем, что вывозим и что сможем производить здесь.
-Да разве это мыслимо? Тут оборудования на сотни эшелонов - удивилась Нина.
-Просто у него есть списки с остальных заводов города. Если надо, он их разденет и стянет сюда -ответил Черепанов. Хотя я буду настаивать на распылении. Иначе взорвут здесь фрицы всё к чёртовой матери. Фронт то в трёх километрах от проходной!
-И меня Станислав, возьмите с собой. Пожалуйста! У меня к Малышеву личная просьба, насчёт отца - взмолилась Нина, но Черепанов неразборчиво вздохнул и провалился в сон.
А девушки за деревянными шкафчиками долго не спали, провожая взглядами лучи прожекторов в окнах и близкие звуки боя в трёх километрах от завода. Они, то затихали, то разгорались с новой силой. Но Нина и представить себе не могла, что именно сюда, под Автово, пробиваются окруженцы сорок первого корпуса генерала Астанина и бойцы гаубичного полка  майора Кузнецова, с батарейцами её Ивана. Пробиваются через леса и болота всего несколько тысяч из сорока пяти. Но её жениха среди них уже нет. Может быть именно поэтому непроизвольно сжималось тоской её молодое сердце. Она этого не знала. Скорее, она просто сочувствовала всем подряд. Всем бойцам, которые защищали её мирную жизнь. И от бессилия спасти их или сделать для них что-то  очень хорошее, она неожиданно расплакалась и, наконец, заснула.
Из десятка беспокойных сновидений Нине запомнилось лишь одно, в котором она смотрела на  себя со стороны. Она была девушкой, закрывшей лицо руками, которую защищали смелые, крепко взявшиеся за руки люди. Защищали от страшных огромных рук, которые хватали людей и они загорались, вспыхивали ярким факелом. Но стена людей просто отступала назад и снова смыкалась, настойчиво ища руки друг друга. К её удивлению и в этой стене людей она увидела себя. Нестерпимая боль от охватившего её пламени заставила Нину закричать и кто-то сильно затряс ее за плечи.
-Нинуль! Что с тобой? Ты орала, как сумашедшая-снова затрясла ее Татьяна Лыкова, кривя губы то ли от испуга, то ли от жалости.
Нина огляделась. Занавешенные тканью окна слабо пропускали свет. Полумрак почти не давил на глаза. А за стенами здания кипела фронтовая жизнь.
-Вторая рота ополчения -строиться! -надрывался чей-то молодой голос, временами перекрывая гул утренней канонады и слабый треск пулемётных выстрелов в трех километрах от завода.
-Добровольцы -на строительство баррикад!  Становись! -закричал пожилой женский голос и Нина окончательно проснулась.
В столовой москвичам без талонов на завтрак были не рады, но всё же с ворчанием налили жидкого чаю и выдали по куску чёрного хлеба. Зато им позволили сварить картошку в мундире, после того как москвичи поделились с поварихами селёдкой и салом. Успокоившись насчёт завтрака, Черепанов захватил Нину с собой на совещание к Малышеву. Они торопливо, перебежками от стены к стене, побежали к заводоуправлению. В коридорах на носилках лежали раненые, которых не вместил красный уголок завода, в котором развернули полевой госпиталь.
Конечно, нарком выговорил Черепанову за то, что тот сам не разобрался с кузницей, литейками и термичками, а пригласил на совещание помощницу, но докладом Никитиной остался доволен. Выслушав местных заводчан, нарком записал их замечания и приказал не раздевать завод полностью.
-Учтите, что оставшимся товарищам негде будет взять станки, а у выезжающих на Большую землю возможностей  не в пример больше. Поэтому специальные станки для Танкопрома забираем все, а с универсальными можно сделать послабление в пользу заводчан, занятых на боеприпасах.
Закрыв совещание, Малышев сразу же устремился к выходу, но Нина пробралась через толпу участников совещания и остановила его. Однако нарком не захотел её даже слушать о записке для отца в Челябинск.
-Никитина, вы о чём? У меня каждая минута на счету, а вы тут со своими записками. Да если я каждому мобилизованному начну записки возить, я почтальоном стану. Представьте, вот ваш жених из пулемёта по врагу стреляет, а вы к нему, ой, а передай записочку бате. Где хоть воюет жених, вы знаете?
Нина смутилась и покраснела, и её глаза наполнились слезами.
-Он тоже не пишет, как и отец. С июня не пишет. А дрался, кажется под Лугой, судя по его намёкам.
Малышев торопливо взглянул на часы и поморщился.
-Черканите здесь на моём блокноте его звание имя и фамилию. Лужская группировка сегодня частично прорвалась в Ленинград. Возможно, я что-нибудь о нем узнаю.
Но, взглянув на торопливую запись Нины, Малышев вдруг сильно удивился.
-Иван Иншанин? Небольшой светловолосый? Литейщик с «Серпа и Молота»? Вот так встреча! Значит, лейтенант-артиллерист? Ай да Ваня! Значит, бронь побоку и на фронт? Ну, хорошо! Давайте записку и для вашего отца. Я скоро буду в Челябинске и обязательно передам записку лично. Так, это что такое! А вот узелок с продуктами оставьте себе! Вам ещё неделю здесь жить. А уж мёд, сало и картошку я как-нибудь сам найду на Урале. Не волнуйтесь- подкормлю!
С этими словами Малышев кивнул почти счастливой Нине и исчез в толпе военных, которые с нетерпением ожидали наркома и торопливо бросились за ним, подстраиваясь под его быстрые шаги.
Через три дня Нина одиноко стояла на причале у второго рукава Екатерингофки и со страхом поглядывала на широкую гладь реки. По распоряжению Малышева Балтийский флот выделил три канонерки и несколько тральщиков для прикрытия погрузочных работ на причалах Кировского завода. Она стояла в каске, о которую время от времени звякали гильзы и осколки снарядов, которыми зенитчицы буквально поливали небо и нервно отмечала станки на погрузку.
-Крестик, флажок , галочка-шептала девушка, стараясь не думать о разрывах снарядов. Станки, запчасти, инструменты…
Немецкие батареи едва могли выпустить по пять-шесть снарядов, как моментально давились огнём флотской артиллерии, активно задействованной комфронта Жуковым. Но Нине Никитиной не повезло. Новая тяжёлая батарея гитлеровцев неожиданно прошлась по её последней барже и толчок страшной тяжёлой ладони сбросил её в воду. Её спасителем оказался матрос с этойже  баржи. Именно он вытащил оглушённую девушку из воды. Когда с помощью прибежавшего Станислава Черепанова девушку вытащили на причал, баржа уже наполовину погрузилась в воду, а на причале лежали разорванные на части тела девушек-зенитчиц. Тяжело грохотали флотские канонерки, пытаясь уничтожить нового невидимого врага.
Черепанов убежал куда-то звонить, а Нина сидела на ящиках и горько плакала над закрытыми брезентом телами зенитчиц. Грохот танков отвлёк её. С завода из Турбинного цеха на самый ближний фронт уходила колонна из десятка танков, без пулемётов и запасных бензобаков, неокрашенных, но грозных хищно поворачивающихся стволами артиллерийских башен. Из откинутых люков виднелись замасленные лица сборщиков. Из-за некомплекта экипажей они сами иногда ездили на фронт воевать, тем более, что до немецких окопов ходу было не более десяти минут.
Звук катера отвлёк её от рыданий и девушка нерешительно двинулась к причалу. Но ей не пришлось помогать матросам швартоваться.  Два тощих парня махом перепрыгнули двухметровый просвет над водой и, размотав канат утонувшей баржи, приняли конец с большого водолазного катера. К Никитиной подошёл худощавый капитан-лейтенант.
-Это не вы случайно ждёте водолазов со списком оборудования? -спросил моряк, неразборчиво представившись.
-Нет, я никого не жду -удивилась Нина. Но список, да-он у меня…
-Тогда вы свободны. Ведь погрузка закончена, так? Значит, теперь дело за нами. Сейчас наши водолазы зачалят ящики, и мы их из воды будем поднимать сразу на другую баржу, с краном. Так что не волнуйтесь. Так по списку всё и перегрузим -чуть улыбнулся суровый капитан и Никитина безропотно отдала ему списки.
На палубе катера уже привинчивали огромные медные шлемы двум водолазам.
-Не волнуйтесь, идите домой! Балтийский флот не подведёт! -крикнул Нине моряк и пошёл к своим водолазам.
Спокойное бурление пузырей у борта катера, почему то придало Нине уверенности в благополучном подъёме оборудования и она, трясясь от холода, пошла искать пропавшего Черепанова и Татьяну, чтобы с её помощью переодеться и обсушиться.
А ночью они уже летели в Москву и Нина мучила себя мыслями о том, что она составила планировки цехов наспех, не так хорошо, как следовало.
-Забудь! -ответила ей Татьяна. Переставят ещё без нас десять раз. Мы скоро будем дома.
Но оказаться дома им помешал нахальный «мессершмит», который выскочил ниоткуда и поджёг у их транспортного самолёта правый двигатель. Видимо, снаряды у немца были последними и он не преследовал дальше подбитый советский транспортник. На аэродроме жутко перепуганные пассажиры на ватных ногах покидали самолёт под внимательным взглядом штурмана.
-А ничего…поплачьте, девчонки! Я, бывало тоже, по первости плакал. А теперь привык. Пятый раз горю…-засмеялся он.
Долгий разговор с матерью о ленинградской командировке за мирным чаем с вареньем вдруг показался Нине частью нереального мира и она встала и походила по дому трогая мебель и стены. Это был иной мир, мир без войны. Мир, от которого она отвыкла за неделю, проведённую в сражающемся Ленинграде.
-Нохоже и у нас скоро булет не лучше-всплакнула мать, но Нина утешила, намёками рассказав о размахе эвакуационных работ в стране.
Но ночной налёт на крупнейший московский железнодорожный узел Бирюлёво, от которого они жили всего в километре, заставил её и мать прятаться в оборудованную отцом щель, в которой были и лавочки из досок и даже небольшая икона,  на которую безостановочно крестилась мать, отсиживаясь в щели.
-А в Ленинграде вот так чуть не каждый час, мама. И никто не молится. Все привыкли! -заметила она и мать испуганно посмотрела на дочь, остановив руку на полукрестии.
Утром Иван Гаврилович Козлов встретил Нину с чрезвычайной радостью.
-Ну, Нинок, дорогая моя, наконец-то! А то, я здесь совсем упарился. Нога как бревно стала. Врачи грозятся отчекрыжить. Ты уж там наверно отдохнула? Небось нарком по Ленинграду на машине катал. Ну, так принимай дела и вперёд. А я пойду полечусь.
-Да уж, Иван Гарилыч! Это точно. И отдохнула и накаталась, пора и поработать -тяжело вздохнула Нина и, надев халат, пошла в привычно гудящий цех.

НЕМЕЦКИЙ ПЛЕН
Немцы всё реже заходили в мрачный октябрьский лес, боясь партизан о которых было много разговоров среди охраны. И старший лейтенант Иншанин мог бы сильно удивиться, узнав, что начальником разведвзвода в ближайшем партизанском отряде служит его прежний командир  старший лейтенант Степан Алексеевич Иншаков, первый комбат и создатель той знаменитой «батареи однофамильцев», которая смогла ворваться в Остров четвёртого июля на обмотанном цепями самодельном бронепоезде. Он выжил после взрыва и местные жители-островитяне  спасли и выходили его за два летних месяца, а потом переправили к партизанам, у которых бывший строитель и артиллерист неожиданно прижился в разведке.
Иван удивился бы ещё больше, если бы узнал, что командир отряда ломает голову, как сообщить на Большую землю о появлении у него Дарьи Серебровой и других педагогов и вожатых вместе с двумя сотнями детей командиров, которых женщины привели к нему. Однако вряд ли бы он обрадовался этой новости. Иван был уверен, что спас детей и женщин и они уже далеко от фронта в нашем советском тылу.
Ограду лагеря в начале октября обнесли колючей проволокой и пустили по ней ток. Наконец, Иван, спихнув с нар на пол умершего ночью бойца, вдруг оценил это изобретение.
-Раз и готово! Раз и готово! - повторял он про себя, с трудом перемещая на костылях распухшее от голода и водянки тело.
Уже стоя перед проволокой, он постепенно начал раскачиваться, чтобы коснуться её головой и умереть сразу, без мучений. Шлепок под ногами заставил его открыть глаза и оглядеться. Иван увидел бумажный пакет под ногами и оглянулся на часового. На вышке стоял знакомый ему австриец. Он , покачав головой, отвернулся. С трудом наклонившись и подняв пакет, Иван нашёл в нём две белые булки, плитку шоколада и три пачки сигарет.
Разделив хлеб и шоколад с товарищами по-соседству и, особенно, с десантником майором Вихровым, в сержантской гимнастёрке, Иван спас себе жизнь, выменивая по сигарете за сухарь или остаток тюри. Потеряв счёт времени, он не знал, что холодный октябрь и рано выпавший снег, убившие многих его товарищей, спасут ему жизнь. Именно в этом месяце министерство труда Германии вместе с управлением  снабжения армии поставят перед фюрером вопрос  о продолжении русской кампании в течение всего следующего года. И, крайне раздражённый этим приказом, Гитлер признает его целесообразность. Начиная с конца октября, пленных советских солдат вдруг стали лучше кормить и постепенно отправлять на работы в Германию.
-Я останусь здесь! - вдруг заявил Вихров маленькому комбату, услышав от него о разговорах немцев и передавая докурить маленький окурок для сугрева. Мне надо устроиться в полицаи. А потом я покажу им, где раки зимуют. Им небо с овчинку покажется. Я не успокоюсь, пока сотню фрицев к ихнему богу не отправлю. А ты езжай Ваня, может там и доживёшь до освобождения. Я нутром чувствую, что выдохлись фрицы. Помёрзнут они в наших лесах. Помяни моё слово, помёрзнут.
И Иван опять почувствовал в груди страшную тоску и одиночество, такую же, которую испытал брошенный своими сослуживцами раненым почти на верную смерть всего месяц назад. Оно всегда соседствовало с чувством беспомощности и обречённости, и Иван заскрипел зубами, вызвав обеспокоенный взгляд Малыгина-Вихрова.
-Ничего! Это я так! Это пройдёт! -неловко оправдался Иван возвращая окурок майору для последней затяжки.
УЛЬЯНОВСКИЙ АВТОЗАВОД
Двадцатого октября сорок первого года на Волге появился лёд. Морозы и ветры разбушевались не на шутку. Нина Никитина подъезжала к Ульяновску неделю спустя с заложенным носом и ноющими от сквозняков и кипятка зубами. Но, едва состав остановился и зазывалы от подразделений закричали на разные голоса, выкликая своих строителей, металлургов, кузнецов и людей ещё более редких профессий, она бросилась по путям искать эшелон, в котором приехала днём раньше её младшая шестнадцатилетняя сестра Валентина.
В отличие от русоволосой с продолговатым умным лицом стройной Нины, её сестра Валя была девушкой простой темноволосой круглолицей и коренастой. Но Нину беспокоила именно простота и безотказность Валентины. Сестру записали в формовочный цех ЗиСа, но опытной Нине очень не нравилась эта вредная профессия. Она явно была не для молодой девушки. Нина с трудом нашла главного технолога завода Петрикина и обратилась к нему за помощью. Петрикин тоже был явно простужен и, пытаясь ответить на просьбу Никитиной, тяжело закашлялся.
-Товарищ Никитина! Я понимаю ваше беспокойство и постараюсь перевести девушку на наружные работы. Женская бригада по расчистке путей от снега уже создана. Вот вам записка для бригадира Мотовилиной. А потом что-нибудь придумаем. Но вы уверены, что ваша сестра выдержит такие морозы? В формовочном цехе скоро будет тепло. Через одну две-недели туда очередь будет стоять. Вы это понимаете?
-Алексей Алексеевич! Вы забыли, что разговариваете с металлургом. Я не хочу раннего силикоза для младшей сестрёнки, поймите. А на расчистку путей Бирюлёвского железнодорожного узла она уже ходила не один раз. Выдержит, не маленькая-настойчиво ответила Нина.
Петрикин написал записку главному механику Твердохлебову по поводу разгрузки вновь прибывшего эшелона и попросил Нину срочно его найти.
-Пусть аварийно создаёт бригаду по разгрузке оборудования для вашего эшелона и под вашим руководством.
-А куда разгружать и когда подадут железнодорожный кран?- спросила Никитина, подрагивая от холода и постукивая подошвами полусапожек по снегу.
-Оборудование разгружайте в снег, вдоль путей, на бровку. И переобуйтесь в валенки. С волжскими ветрами не шутят- ответил Петрикин, снова раскашлявшись.
-Валенки мы всей семьёй ещё в сентябре отдали на фронт. У меня отец по мобилизациив Челябинске и то в обмотках работает - обиженно ответила Нина, кутаясь в каракулевый воротник. А оборудование у нас половина без ящиков и я не позволю его скидывать в снег.
-Вот записка для вашего начальника эшелона. За разгрузочные работы будет отвечать он. Эшелон за сутки от оборудования освободить и вернуть железнодорожникам. Это приказ! -через слово прокашлял Петрикин и заторопился к группе специалистов, оставив молодую девушку топтаться в растерянности.
Однако мороз и ветер на перегонном участке станции не позволил ей долго раздумывать и Нина бросилась к кучке такелажников, которые разгружали соседний эшелон. Они указали Никитиной на реку.
-Лихачёв для нас целый плот выбил у речников. Тысяч тридцать кубов на реке в лёд вмёрзло. Твердохлебов бригаду создал по вырубке деревьев изо льда. Ищите его где-то на Волге.
С огромного волжского обрыва фигурки людей казались мелкими и однообразно чёрными. Но на самом верху работало значительно больше народа, и Никитина торопливо направилась к этим людям. Молодые парни на полном серьёзе предложили спустить её на лёд реки к главному механику на канате. Но, когда Нина не струсила и обмоталась канатом вокруг пояса, шагнув к обрыву, молодые парни засмеялись.
-Да мы пошутили, девушка! Ждите. Сухарь скоро сам сюда вылезет -смеялись они.
-Почему Сухарь? Вы имеете в виду Твердохлебова -удивилась она.
-Ну да! Мы его про меж себя сухарём кличем. Сухарь и есть самый твёрдый хлеб -опять засмеялась четвёрка парней и вдруг парни засуетилась, спеша опередить соседнюю бригаду и спустить тяжёлую слегу на канате под откос.
К этой слеге внизу привязали пару обледеневших брёвен и парни с уханьем потянули их наверх. Чтобы не мёрзнуть зря, Нина подошла к бригаде пильщиков и предложила им свою помощь. Но мужчины отправили её в женскую команду, обрубать с брёвен корку льда и в поисках свободного молотка Нина неожиданно наткнулась на сестру. Девушки очень обрадовались друг другу, но поговорить удавалось только между делом, передавая молоток друг другу. Брёвна подкатывали то и дело, но, не смотря на это, пильщики торопили обрубщиков, немилосердно подгоняя.
-Девчата! По-фронтовому давайте! Раз-два-раз-два! -кричали на них соседи.
Передав Вале записку для бригадира снегоуборщиков, Нина расслабилась и не сразу расслышала, что парни с ручного подъёма брёвен кричат, разыскивая её.
-Это вы, девушка, меня ищете? -уже спешил к ней рослый плечистый механик в ватнике и солдатской шапке.
-Товарищ Твердохлебов! Я случайно в поисках сестры натолкнулась на главного технолога Петрикина, а он сразу поручил мне создать бригаду по разгрузке эшелона и дал на это всего лишь сутки -пожаловалась Никитина.
Твердохлебов внимательно посмотрел на посиневшую от холода девушку.
-Вашей смене греться пора. Пойдёмте к кострам и там поговорим.
Костры из брёвен пылали в нескольких местах и Нина заторопилась за размашистым Твердохлебовым к ближайшему. Валя пошла за ней, но встала чуть в стороне, отогревая руки и ноги возле жаркого пламени.
Твердохлебов расспросил Нину о составе эшелона и количестве людей и вагонов.
-Понятно. Вам к Крылову надо будет потом подойти. К начальнику технологического отдела. Он знает по памяти из какого таможенного склада какой цех будет создаваться. А мне через час мой заместитель лебёдки подтянет с дизель-электростанцией. Я тогда с вами человек двенадцать отправлю. Сниму с погрузки и отправлю. И не забудьте начальнику своего эшелона напомнить о талонах на еду. Видите, вон в том складе столовка развернута и полевые кухни стоят. Если он поторопиться сдать списки прибывших, то вы сегодня уже горячий обед есть будете. А пока часок подождите. Или постучите молотком. У вас хорошо получается -улыбнулся Сухарь и Нине стало отчаянно жаль, что через сутки с этим разгруженным эшелоном она отправится домой. Никитиной очень захотелось остаться рядом с таким симпатичным механиком.
Через несколько дней эшелон с Ниной Никитиной уже возвращался в Москву. Она страшно простудилась в теплушке и поэтому старалась не отходить от буржуйки. На остановке в дверь вагона постучали и кто-то из пассажиров сдвинул и приоткрыл створ двери. В вагон ловко заскочил дыша морозным паром бодрый немолодой офицер с капитанскими кубарями на петлицах. Он весело заговорил с Ниниными соседками и попросил у них в долг кипятку в обмен на сахар. Пока женщины наливали ему кипяток, капитан, не меняя весёлого выражения лица, огляделся и остановил свой взгляд на Нине. Капитан шестым чувством понял, что молодая женщина его узнала или пытается вспомнить и поэтому не стал задерживаться в вагоне.
Поезд тронулся через два часа, а Нина всё никак не могла успокоиться. Она явно где-то видела этого человека, но когда и при каких обстоятельствах, она никак не могла вспомнить. К вечеру она стала засыпать, и во сне ей приснился Митя Иншанин со спасательной станции. Они вместе снова зашли к его матери и брату на Пушкинскую площадь. Он рассказал ей за чаем, что Иван ранен и сейчас лежит в госпитале. Но едва Митя встал, чтобы найти письмо Ивана, как Нина похолодела от страха. На стареньком комоде на фотографии в рамочке рядом с матерью Ивана Елизаветой Александровной стоял молодой капитан с подмосковной станции. Но одет он был в одежду австрийского унтер-офицера. Едва приехав в Москву, Нина сдала на заводе документы с описями увезённого в Ульяновск оборудования и пошла в медсанчасть. Она долго просидела в очереди среди больных работников завода и, застеснявшись, отказалась от витаминного питания, хотя пожилая врачиха очень настаивала.
-У нас сад свой в Бирюлёво -застенчиво произнесла Нина. А у кого-то компотов и варенья нет, им нужней будет. А я обойдусь. Хотите сушёные яблоки и груши вам принесу?
Старушка вздохнула и посмотрела на Нину заслезившимися глазами.
-Если вам будет не трудно, то я бы от мешочка сушёных яблок не отказалась. А вы приходите послезавтра. Вот вам порошок аспирина. Выпейте его сейчас и немного посидите в приёмной. А вечером попейте чай с яблоками. Только не заваривайте, а положите дольки в тёплый чай и пусть минут десять настояться.
Идя по заснеженным улицам Нина, с трудом переставляя ноги добрела до метро Автозаводское, а затем от Маяковки до  Пушкинской площади и с отдыхами на площадках поднялась на третий этаж в квартиру Ивана. Постучав во вторую дверь от лестницы, она дождалась, пока ей откроет худенькая востроносая старушка лет шестидесяти. Мать Ивана была очень рада узнать, что у Ивана есть столь привлекательная симпатия, наверняка невеста по её понятиям,  и они долго разговаривали о том, что творится под Ленинградом. Видимо, про приход Нины с Митей она успела забыть.
-Ваня не вышел под Ленинград. Мне сказал это нарком Малышев -наконец призналась Нина и обе женщины непроизвольно заплакали. Может он в плену или у партизан. Я уверена, что у партизан. Там сейчас вся Псковщина -предположила Нина.
Пока мать Ивана крестилась на икону, Нина подошла к комоду и удивлённо воскликнула.
-А вот этого человека я видела в поезде. Мы расстались с ним недавно и он оставил мне свой телефон. Можно я покажу ему эту фотографию? -попросила она настороженно.
Но Елизавета Александровна ничего не заподозрила и достала из альбома другую чуть поломанную фотографию с бравым австрийским унтером.
-Это я с ним в пятнадцатом годе! Ещё симпотная была. А этого венгра нам работать определили из волостного правления. Вряд ли это он, но поговори, расспроси. А мой адрес не давай. Нечего напрасно бередить былое -полусердито сказала старушка.
Нина ушла от Ивановой матери с тяжёлым сердцем и чувством странной вины. И только понимание огромной опасности, исходящей от незнакомца, заставило её прийти в московскую комендатуру.
Её принял молодой лейтенант, высокий, с длинным носом и сердитым унылым лицом.
-Садитесь -недовольно сказал он, отрываясь от писанины и с сожалением закрывая разложенные папки. Рассказывайте гражданочка, что у вас случилось.
Нина с трудом преодолела минутное головокружение и лейтенант обеспокоенно взглянул на нее.
-У меня важное сообщение. Вот это фото я видела на квартире у моего жениха. На нём работник-военнопленный венгр Януш Гирш стоит возле своей русской хозяйки. Он ушёл от них в восемнадцатом году, собираясь пробираться на родину.
-Ну, а мы-то тут при чём? -настойчиво спросил лейтенант, с тревогой глядя на пышущую жаром девушку с красным, почти раскалённым лицом.
-Вчера под вечер я видела его в форме капитана-танкиста на станции Покров. Наш эшелон долго стоял и он заглянул к нам в теплушку с чйником, разжиться кипятком. Сказал, что у них нет буржуйки в вагоне. Он попытался закадрить одну из моих соседок, а когда она отказалась дать ему адрес сказал «их шадэ»-как жаль по-немецки и заторопился уйти.
Лейтенант переменился в лице, но вскочить не успел. Девушка уже упала со стула, и ему пришлось вызывать скорую помощь. Витаминный укол и небольшой отдых в коридоре с кружкой морковного чая и кусочком сахара придал Нине сил и она отправилась домой, с трудом доехав от Павелецкого вокзала до Бирюлёво. Подъём на Бирюлёвский мост показался ей вечностью и домой к своему забору она дошла, качаясь как пьяная, уже около часа ночи.
Вой воздушной тревоги и сборы матери в щель бомбоубежища за яблони на огород прошли мимо её сознания. Нина лежала на постели в горячке и мать со вздохом поставила сумки на пол и начала раздевать свою старшую дочь.
И ни она, ни Нина даже не знали ничего о том, что Елизавета Александровна вместо того, чтобы сидеть с годовалым внуком на Сретенке у среднего сына, провела всю ночь в Московской комендатуре и утром вышла из неё до нельзя злая на свою доверчивость, и на змеюку-невесту своего старшего сына.
Покровский отдел НКВД бы поднят по тревоге вместе с военной комендатурой и бесполезно обшаривал все приходящие и уходящие эшелоны в поисках капитана-танкиста. Несколько человек с похожими приметами были задержаны на сутки с руганью и угрозами, а потом выпущены с мрачными извинениями.
-Да подавись ты своими извинениями, лейтенат -заявил один из задержанных танкистов. Я жену и сына мог увидеть. Их из Ленинграда привезли сюда в Покров. А мне теперь вместо свидания с родными свою часть догонять и выслушивать от комдива, что он никого больше никуда не отпустит, раз кругом такая подлянка, что замнач оперативного отдела штаба подвёл. Что мне теперь твоя справка?
Но, стукнув кулаком по двери, вернулся и справку тщательно сложил и убрал за отворот шинели.
-До свидания!- мрачно произнёс лейтенант Стержаков, крутя в руках обрезанную фотографию и откидываясь на стуле.
Но ответа он не дождался, хлопнув дверью, капитан ушёл. Тяжело вздохнув, лейтенант из московской комендатуры подвинул к себе лист чистой бумаги, написал заголовок «как поймать Венгра» и, поставив цифру один, положил голову на руки и тут же уснул.
Разбудила лейтенанта Стержакова беспокойная трель телефонного звонка. В кабинете кто-то заботливо выключил свет и только синий свет луны и сугробов из окна помог лейтенанту найти и схватить трубку чёрного массивного аппарата.
-Лейтенант! Слушай сюда! Это капитан Вяликов, ну, танкист который с тобой поругался. Я видел этого капитана вот как тебя и говорил с ним. Потом проследил до дома, всё одно мой эшелон пока в тупике. Новый, на который я предписание получил. Не в этом суть. Пиши адрес! Имей в виду -это без развода на полном серьёзе. Мужик очень похож на твоего с фото. Ну, бывай! А я уезжаю…
Протерев лицо руками, Стержаков отправился за караульными, но они были в разгоне, и ему пришлось останавливать и брать с собой на задержание ближайший патруль. Подойдя к дому, Стержаков оставил сержанта в засаде с двумя солдатами, а сам с третьим патрульным пошёл в дом. Однако на стук в дверь раздалась автоматная очередь и завязалась перестрелка, которой Стержаков уже не слышал. Только очнувшись в госпитале, он узнал,  что Венгр ушёл, а двоих его подельников убили патрульные.
Позавтракав и с улыбкой чувствуя как наполняется силой его тело, Стержаков попросил у медсестры блокнот и снова написал скачущим почерком заголовок «как поймать Венгра».
-Чёрт его знает, как его поймать?-вслух произнёс лейтенант и, уставившись в потолок, незаметно уснул.
ВЕНГР ЗАМЕТАЕТ СЛЕДЫ
Неожиданный провал и ранение в Подольске, заставили Януша Немера уходить сначала садами на самую окраину города, а затем далеко в лес. Он перевязал голову обрывком нательной рубахи и углубился в лесной массив, волоча за собой ветки елового лапника, с целью замести глубокие следы. Поняв, что следы всё равно остаются, гауптман Немер связал обрезки лапника крест –накрест и двинулся дальше. Он оглянулся и остался доволен своей выдумкой. Следы оставались неглубокие и метла из лапника привязанная к поясу хорошо их заметала. Одно было плохо. Скорость движения резко снизилась и он, подумав, изменил своё решение и двинулся к ближайшему жилью. Луна светила ясно, а когда она исчезала, он изредка включал карманный фонарик. Дойдя до небольшой деревни, Януш разделся и закопал шинель, автомат и гранаты в снег и спорол погоны. Возле крайней избы он застонал, чем вызвал бешеный лай собаки. Януш наклонился и, подобрав пригоршню снега, слепил снежок и швырнул его в собаку. Вялое гавкание превратилось в истошный лай и на шум к собаке вышла женщина в нагольном тулупе и с топором в руке.
-Кто здесь прячется? -тревожно спросила она.
Януш со стоном подошёл к калитке и женщина, поколебавшись, открыла её.
-Вы ранены? Что с вами случилось?- спросила она, продолжая держать топор.
Януш, застонав, вошёл за калитку и, увидев молоденькую девушку в тулупе не по росту, успокоился.
-Девушка! Ради бога, помогите! Меня попытались ограбить в поезде и выкинули в снег. Бандиты забрали часть денег за два подбитых танка, но я всё отдавать не захотел и выпрыгнул на ходу. Хорошо хоть пуля прошла по касательной. Я-старшина иптаповской батареи Луганцев Иван Ильич. Документы у меня есть -жалобно произнёс раненый венгр. Пожалуйста, помогите!
Девушка подставила Немеру своё плечо и проводила в избу. С печи свесились три русые головёнки и любопытными глазами уставились на раненого военного.
-Ого! Мал-мала-меньше! И что, все ваши?-удивился он, оглядев фигуру скинувшей тулуп девушки. Это во сколько же ты их родила, красавица?
-Это мои братья-застеснялась девушка. Страшные озорники. Старшему семь, а младшему четыре. А мать и отец работают на дороге по мобилизации. Расчищают завалы,  а я вот с ними вожусь, неслухами.  Садитесь к столу на табурет. Я вам рану обработаю.
Через полчаса с чистой повязкой на голове и стопкой самогона в желудке Немер старательно хрустел солёным огурцом и обдумывал план дальнейших действий. Он попросил девушку не сообщать о происшествии никому, объяснив это тем, что его, боевого вояку, раздели какие-то сявки.
-У меня увольнительная до завтрашнего вечера. Наша часть стоит здесь на недалеко на переформировании, а я деньги получил и отпросился на сутки к семье. Семью не нашёл. Уехали в эвакуацию. Я вам часть денег оставлю. Вы себе сто рублей за хлопоты возьмите, а остальное отправьте в Москву, родственнику, как сможете. Он разыщет моих и перешлет им деньги. А я уйду вечером. К ночи до части доберусь и на фронт на этой неделе. По рукам, Вера?-спросил он девушку.
-Конечно, я отправлю. Можете не сомневаться. И сто рублей мне не надо -отказалась Вера.
-Вера! А мне-то куда их девать? Не хотите сто, берите триста. Братишкам вкуснятину купите -засмеялся ложный старшина и достав из кармана офицерской гимнастёрки пачку денег, не считая половину отдал девушке, на рубле написав адрес получателя.
Вера заторопилась, и отругав мальчишек за то, что не хотят спать, побежала стелить постель своему нечаянному гостю в горне. Немер сильно устал и самогон легко усыпил его, не смотря на шум и шорох в доме. Однако под утро он проснулся от осторожных шлепков босых ног. По холодным половицам сеней кто-то прошёл. Дверь скрипнула и Вера осторожно вошла в горницу.
-Иван? Вы не спите? – спросила она. Я уже встала прибираться и поэтому принесла вам свой тулуп. А то в горне ужасно холодно. Вы не замёрзли?
-Спасибо, Верочка! Здесь действительно чертовски холодно. Но под одеялом и двумя тулупами будет просто рай-бодро ответил венгр.
Девушка накинула на венгра тулуп и в разрезе ночнушки мелькнули её полные груди. Она выпрямилась, но отойти уже не могла. Немер смотрел на её бёдра раздевающим взглядом, и Вера замерла, как кролик перед удавом. Неожиданно его рука выскользнула из-под одеяла и ухватила девушку за подол ночнушки. Задрав подол рубашки почти до пояса Немер потащил девушку на себя,  жёстко ухватив за голые ягодицы. Однако после непродолжительной борьбы, она вырвалась и, кинув на него испепеляющий взгляд, стремительно убежала.
Лжестаршина долго ворочался и не мог заснуть. Он уже почти начал засыпать, когда звук льющейся воды донёсся до него. Он осторожно встал и плавно приоткрыл дверь. Дождавшись пока девушка закончит писать, Немер стремительно вышел и схватив её за руку потащил в горницу. Вера склонила голову и тяжело задышала. Она не сопротивлялась.
Нагнув пискнувшую девушку над кроватью, Немер осторожно стал гладить её промежность и, почуствовав, что его ладонь нащупала влагу, осторожно засунул два пальца в лоно покорной девицы. К его удивлению она оказалась действительно девушкой и венгр изменил тактику. Приказав девушке раздеться он долго оглаживал покрытое мурашками тело девушки, всё грубее лапая её, так что она тяжело задышала, а потом повалил на постель и приказал поднять ноги. Вера покорно выполнила приказ и Немер, быстро скинув свою одежду, резким движением вонзил свой конец между пухлых половых губ, стараясь одним движением сломать ей целку. Ему это не удалось и девушка, вскрикнув, стала выбираться из под него.
-Так ты, сиповка!- прохрипел лжестаршина и, перевернув девушку на живот, ногами раздвинул её ноги и вошёл во влагалище девушки сзади.
Короткий вскрик показал ему, что проход свободен и он увлёкся долблением внутри стонавшей девушки, пока она словно безумная не задёргалась под ним. Но Немер не стал её щадить и так сжал её бёдра, что она покорилась и дождалась, пока он не сольёт в неё всё семя до капли. Утешая, заплакавшую девушку, Немер гладил её волосы и неожиданно снова ощутил своё желание. Уже не церемонясь, он снова повалил девушку на постель и насытился ею ещё раз.
День прошёл тускло и Немер ещё два раза затаскивал Веру к себе на постель, уже не обращая внимания на её возражения и неразборчивый лепет. Когда родители объявились дома, венгр стал отменно вежлив и начал собираться, выпросив на дорогу старый вещмешок, кусок сала, картошку и кусок чёрного хлеба с луковицей.
Уходя в сумерках в сторону шоссе, он незаметно свернул в лес и двинулся сторожким шагом в сторону Ногинска. Именно там немецкие войска пытались замкнуть кольцо окружения русской столицы. Ему надо было пройти лесами от Покрова около пятидесяти километров. Запахнув подарёный Верой старый ватник, он вдруг залез в карман гимнастёрки и достал маленькую карточку Веры. Поглядев на неё, он со вздохом смял снимок и швырнул его в кусты. А через сотню шагов он ещё раз определился по звёздам и часам и решительно зашагал в сторону глухого гула тяжёлых гаубиц. Теперь все его мысли были только о том, насколько убедительными будут признаны причины его провала и он шёпотом повторял про себя номера частей, проследовавших на фронт за неделю.
ПОДВИГ МАЙОРА ВИХРОВА
В начале ноября, через три дня после расставания с майором Вихровым,  Иван Иншанин, проехав Литву, уже пересекал старую границу Польши в холодной дырявой теплушке и, греясь, учился ходить с одним костылём. Он всё реже вспоминал своего спасителя, майора Вихрова, ставшего сержантом Малыгиным для поступления в полицаи по документам умершего бойца, всецело занятый борьбой за выживание, за сухарь, кипяток, котелок тюри. А немецкий двойник Ивана, гауптман абвера Макс Рейнхенау,  сидел в жарко натопленной избе районной управы в пригороде Луги и инструктировал начальника полиции и командира ягдкоманды по вылову окруженцев. Оба предателя были крайне внимательны и предупредительны.

-Вы, сержант Малыгин, назначаетесь начальником особой разведгруппы  из пяти человек и  постараетесь нащупать в лесу не окруженцев, а колонну детей из пионерского лагеря под Двинском, по нашему Даугавпилсом. Имейте в виду, что в их числе большое количество детей старших офицеров Красной армии и вам необходимо перехватить этих комиссарских выродков. Я надеюсь, что вы достойно справитесь с этой трудной задачей. Вот вам пакет с инструциями и паролями на пять дней вперёд. Это крайний срок. И учтите, что детей уже неделю, как ищут в лесу парашютисты НКВД. Если они уже нашли их, вам необходимо перейти на их сторону и любой ценой их обезвредить.

Сержант Малыгин торопливо пролаял нацистское приветствие и выскочил на крыльцо, чтобы глотнуть холодного воздуха.
-Эх, Вовка-Вовка! -прошептал он, подумав о сыне и вытирая непрошенные слёзы.

На следующее утро его пятёрка напала на одинокий лыжный след и, устроив засаду, захватила в плен молодого бойца в белом маскхалате.
-Ну, что младший сержант, говорить будем -зловеще прохрипел он, двинув пленного по зубам.
Но боец молчал, и Малыгин решил изменить тактику.

-Немцы про вас всё знают. И про то, что вы уже нашли и накормили детей. И что вас тридцать четыре человека. И что семеро ваших уже погибли, отбиваясь и уводя преследователей за собой. Вы не выйдете без нас, ребята. Мы здесь уже месяц шарим по лесам и каждую тропку знаем. Короче, принимайте нас в отряд и мы вас выведем к своим вместе с детьми.

После долгих уговоров сержант согласился привести командира, если его отпустят и не будут за ним следить.

Когда, уже ближе к вечеру, младший сержант Муромцев привёл старшину Вязникова у маленького костерка под густой елью сидел только один полицай. Он не пошевелился, когда двое диверсантов приблизились к нему с разных сторон, оставив третьего далеко позади, прикрывать их отход.
-Садитесь, мужики! Погрейтесь! В ногах правды нет! -не оглядываясь, окликнул майор Вихров советских парашютистов.

-Мы тебе не мужики, полицейская мразь! А ну, встать и доложить по форме. Кто ты, почему здесь и где остальные? -хрипло просипел старшина и закашлялся.
Малыгин неторопливо встал и неторопливо застегнул зелёный бушлат, оставив свой автомат на снегу.

-Майор Вихров! Отдельная рижская воздушно-десантная бригада. А друзья мои вон там, в снегу закопаны. Опасные они, гады. Полицаи - из местных. Я то, окруженец. В плен попал легкораненым и по случайным документам представился сержантом Малыгиным. В полицаи пошёл с единственной целью найти партизан и уничтожить как можно больше фрицев и полицаев.

Проверив трупы убитых полицаев старшина мрачно решил.
-Пусть командир разбирается, что ты за человек. Ясно, что раз четверых матёрых вояк уложил ножами, то человек ты опасный. Скажет, расстрелять - не обессудь, шлёпнем. Пошли, майор!

Едва диверсанты подвели пленного к шалашам пионерского лагеря, как от одного из костров отделился маленький десятилетний человечек и неуверенно бросился к нему.
-Папка! Это ты? Папка-ты живой?
Они обнялись на глазах детей и бойцов и столько радости и муки было в их лицах, что у всех на глаза навернулись слёзы.
Наконец майор оттолкнул сынишку и шагнул в шалаш командира отряда. Просмотрев немецкие пароли, высокий, моложавый и плечистый, как опытный  спортсмен, разжалованный на один кубарь особист артдивизиона, а теперь командир взвода диверсантов лейтенант Промысловиков надолго задумался, дыша паром на леденеющие пальцы.
-Не обижайся майор, но оружие мы у тебя отберём. Карта твоя нам пригодиться. Ножом ты орудуешь хорошо. Вот его мы тебе и оставим. Твоя задача подходить к засаде и, назвав пароль, её обезвредить по-тихому. Я верю, что сына ты постараешься вывести к нашим-но служба есть служба. Не обессудь. Пока будешь на подозрении и проверке. И команды мои будешь выполнять, как рядовой. Мы на бронепоезде этих детей довезли до Пскова, но, как видишь, оказалось, что из окружения не вывезли. Я считаю, что многим обязан комбату Иншанину, который этих детей спас и выведу их любой ценой. Да и приказ Меркулова не оставляет мне шансов. Хотя я, конечно, и без приказа замминистра госбезопасности, ради детей в лепёшку разобьюсь!
Вихров печально взглянул на лейтенанта.
-Небольшого роста, худощавый блондин, москвич, но родом из Тулы, верно?
Промысловиков протянул руки к трофейному немецкому керогазу и с наслаждением пошевелил пальцами над огнём.
-Вот один себе оставили, а десяток воспитательницам отдали. Теперь у нас дети горячим чаем всегда обеспечены и шоколадом с сухарями. А насчёт комбата, ты хочешь сказать, что Иван в плену? Как он?
-Уехал в Германию твой комбат. Ноги изранены, но его перед пленом наши подлечили. Если кормить начнут он сдюжит, выживет. Мужик выносливый и твёрдый -ответил Вихров.
-Ну, тогда давай по глотку коньяка за его спасение. Для детей дали по чайной ложке в день, но я по сто пятьдесят и своим бойцам налил. Холод-то собачий! -заметил Промысловиков, отвинчивая фляжку и отпивая глоток.
-Хорошо! За Ивана и за нас! Чтобы детей вывести к нашим, на Большую землю -взяв фляжку сделал глоток майор.
-Можешь пока идти к сыну! Когда надо будет я позову- кивком головы отпустил майора Промысловиков. А за пять вещмешков с продуктами тебе отдельное спасибо. Детям сейчас подкрепиться надо перед дальней дорогой.
Ещё тёмной ночью перед рассветом детский лагерь снялся по тревоге и заспанные ребятишки безнадёжно устало побрели по глубокому снегу. Позади них, куда ушло ещё одно отделение парашютистов, гремел бой, в котором не было победителей. Гитлеровцы шли облавой с овчарками и миномётами и у русских диверсантов не было шансов на победу. Но они так дорого продавали свою жизнь, что и немцам она досталась без радости.

Через два дня похода диверсанты и женщины хоронили ещё пятерых детей, умерших от жара и простуды. Остальные дети плакали и, казалось, что никакие силы уже не смогут поднять их со снега. Это было невозможно для восьмерых измотанных женщин и семи бойцов-диверсантов. Детей всё ещё было сто семьдесят пять человек. Но вдруг одна из старших девочек подняла голову.
-Фронт! Слышите фронт! Там грохочут наши пушки, помните, как на том бронепоезде?

В тихом ночном лесу не было слышно ничего. Но вдруг и остальные дети приподняли головы и зашевелились.
-Там наши! Фронт уже близко!
Это известие всколыхнуло детей и заставило плотно укутанных разноцветными шалями и платками детей  идти из последних, неизвестно из каких тайников появившихся, сил. Трое женщин окружили своих последних спасителей и с тревогой смотрели в их лица. Лица бойцов были не ангельские, они почернели от холода и голода.

-Ребята, чего вы решили?!- обеспокоенно спросили измождённые воспитательницы.
-Вы забираете продукты и лекарства и идёте дальше, а мы остаёмся-сухо ответил командир взвода и отвёл глаза.
-А вы? Вы то что есть будете? -беспокоились воспитательницы, хватая лейтенанта за рукава ватника и всматриваясь в лица остальных.

Но бойцы хмуро отворачивались от женщин, точно зная, что еда им больше не нужна.
-Забирайте всё! Дальше они пойдут налегке -грубо ответил за всех лейтенант.
Он подождал, пока женщины отошли от них, беспрестанно оглядываясь, и стал ясно и чётко ставить задачу своим бойцам.
-Старшина берёт всю наличную взрывчатку и подрывает мост в Вязниках, чтобы наделать побольше шуму. Младший сержант Молодцов с остальными бойцами прикрывает отход детей и уводит погоню за собой.
-А вы, майор, идёте со мной, чтобы снять последнюю засаду. Снять без шума -ножами. Две засады ты сработал чисто, майор. Смотри под конец не оплошай!

В поднявшейся снежной замяти бойцы разбрелись в разные стороны и женщины с детьми до слёз остро почувствовали свою полную незащищённость.
-Хватит реветь, Василиса! -разозлилась на подругу Сереброва. Итак, все идут на последнем нерве.
-Ну да! Мы-то всё идём и идём, а они всё гибнут и гибнут -всхлипывала Василиса, кривя губы и не сдерживая потоки горьких слёз.
-Иди в конец колонны и подтяни отстающих -стукнула её варежкой по лицу Сереброва, но когда Василиса отошла, суровая генеральша заревела сама, отворачиваясь от испуганных детей.

Старшина Вязников умирал. Нет, он не был ранен  или захвачен в плен. Но каждый свой шаг, каждый свой выстрел после взрыва моста он считал шагом к своей смерти и спокойно думал об этом.
-Счас вот ещё гада прихвачу, чтоб не скучно одному было помирать -и старшина давал короткую очередь по чёрным фигурам полицаев, перебегающих от дерева к дереву.
-Ну вот, пяток прибрал. Может ещё пяток добавлю-шепнул он и, размахнувшись, бросил гранату.
-Вот ещё парочка. Значит, двенадцать апостолов себе наберу -тихо шептал он про себя и вдруг развернулся от дерева винтом и, уронив автомат, пошёл по кругу.
-Недобрал…-прошептали его губы и старшина, прижав пробитый бок к холодному снегу почему-то подумал, что ему тепло.

Но ему уже было ни тепло, ни холодно. Особым мертвенным холодом охватывая ему грудь, душа старшины медленно и неохотно покидала его измученное, пробитое тело.
-Как плохо быть таким здоровым –устало подумал он, ощутив пинок сапога в бок и, наконец, жизнь оставила его, не позволив даже секунду побывать в фашистском плену, чего старшина мысленно страшился с самого начала войны.

А в это время, уводя за собой немцев и полицаев, пятёрка диверсантов вела шумный и яростный бой в пяти километрах от старшины. Лейтенант не слушал, как идёт бой. Он спрятался за деревом и вглядывался в кусты и ельник за оврагом.
-Майор! Есть засада. Ты готов? -спросил он треснувшими губами в кровавых заедах. Через полчаса сюда придут дети. Здесь должно быть всё чисто.
Он протянул финку майору и тот небрежно сунул её за отворот ватника.
-Мне идти одному? Там должно быть пятеро. Может, взять пистолет?
-На, но только на крайний случай. Я обползу овраг и подберусь с тыла. А ты иди напрямки и выходи на засаду ровно через десять минут. Там мы и встретимся.

Выждав эти бесконечно тягостные минуты майор спустился в овраг и смело двинулся к ягдкоманде.
-Мужики! Я свой! Русский-то есть немецкий, тьфу! Запасной пароль-нибелунги. Отзыв, мужики?
-Ладно иди! Обойдёшься без отзыва -проворчали сверху и майор поднялся по небольшому откосу к цепочке густых елей под которыми расположилась засада.
-Мужики, мы нарвались на партизан… Я сам  еле ушёл. Моих мужиков четверо полегло. Я сержант Малыгин. Посыльного отправьте к гауптману Рейнхенау. Если можно, побыстрее. У меня срочные сведения о том куда парашютисты уводят детей комиссаров.

-Зачем посыльного. У нас немец с рацией. Он сейчас отстучит-ответил старший полицай и отвернулся в сторону деревьев.
 
Поняв, что лейтенанта ему не дождаться, Вихров резким ударом положил одного, а  затем второго полицая. Третий сдёрнул автомат, но выстрелить не успел. Нож разбил ему лицо и он чудно всплеснув руками, выронил автомат, схватил нож и бросился на Вихрова. Майор схватился за пистолет, но выстрел прозвучал позже удара ножом. Уже умирая, Вихров услышал короткие очереди.

-А ведь успел лейтенант- подумал он с удовлетворением и умер, забыв подумать о своём спасённом сыне.
 
Но это было уже неважно. Поскольку он сделал для сына всё, что мог сделать любящий отец и даже немного больше. Он отдал за него свою жизнь. Мог ли он дать ему меньше, чем отдали совершенно незнакомые детям бойцы отряда лейтенанта Промысловикова?  Конечно, не мог. Но и большую цену, которую он хотел бы отдать за спасение сына и всех остальных детишек, заплатить ему было не дано. Большей цены на свете не существовало.
 
Майор Вихров уже не видел и не слышал, то приходя в себя, то проваливаясь в забытьё, как смертельно раненый лейтенант из последних сил оттолкнул ещё живого немецкого радиста от рации и вцепился ему в горло. Немец уже давно умер, а лейтенант всё стонал, ломая ему горло, и умер сам, так и не поняв, что и в этой последней смертельной схватке одержал верх.

Длинная колонна детей с одной женщиной впереди и семью позади привела в замешательство командира стрелковой роты капитана Головина.
-Рота к бою! -разнеслась его команда в вихрях метели и, он, поняв, что его не слышат, послал посыльных во взводы. О, чёрт! Дети!-изумился он, рассматривая цепь в стереотрубу и вдруг ощутил сильный удар по спине.
-Коля! Мины! Дети идут на мины! -крикнул его политрук и пулей выскочил из окопа, размахивая руками и неистово вопя.

Политрук забирал сильно влево, чтобы отсечь детей от мин и это его погубило. Взрыв грохнул неожиданно, будто его и не ждали. Чёрный султан поглотил политрука и из траншей к нему побежали бойцы. Они добежали до политрука, но вынуждены были залечь. Обеспокоенные взрывом немцы кинули вокруг пяток мин. По счастливой случайности, залёгшие на поле маленькие фигурки детей остались в стороне от разрывов и бойцы по- пластунски стали вытаскивать детей с поля, создавая цепочки и облегчая им движение прокладкой траншей к своим окопам.

-Мы дома, дети! Дома! -зарыдала Василиса, а за ней заревели Даша и Надежда и остальные воспитательницы.
А вслед за воспитательницами в рёв ударились почти все дети, даже ко всему привычные подростки.
Горячий чай с чёрными сухарями, которым их угощали  в траншеях долгожданные спасители, дети ни за что не променяли бы на самые вкусные пироги.

И капитан Головин, вызвав из штаба полка пяток розвальней для самых маленьких и раздав детям последние запасы кускового сахара, временами вытирал украдкой счастливые слёзы. Только стоны политрука, потерявшего на мине обе ноги, вызывали у него ощущение горькой потери.

Но отправив его, в окровавленных бинтах, в медсанбат на первых же санях, Головин успокоился настолько, что даже поздно вечером, проверяя посты, вдруг улыбался и крутил головой, удивляясь тёплому комочку, который поселился у него в груди.

СОВЕЩАНИЕ В ШТАБЕ ЭЙЗЕНХАУЭРА
За две недели до конца марта сорок пятого года в штабе генерала Эйзенхаура состоялось важное, но непродолжительное совещание с представителями авиационных корпусов американской армии вторжения. Собравшиеся генералы выглядели серьёзными и озабоченными, что было понятно с учётом последних событий. Затоптавшись в Арденнах, союзники оправились от поражения и, наконец-то, нацелились на Рур. Отменно укреплённый, прикрытый эсэсовскими полками Берлин, создававший перспективу затяжных боёв в многомиллионном городе, страшил их донельзя. Но и бездействовать тоже было нельзя. Русские армии могли занять всю Европу, что совершенно не вписывалось в западный сценарий победы над гитлеровской Германии.
-Русские подошли к Братиславе, на очереди Вена. Её они собираются взять тоже с ходу. Есть ли у нас какие-то предложения по данному вопросу? Что думают представители стратегической разведки из ведомства всеми уважаемого мистера Донована? Сможем ли мы противостоять Советам, если Сталин решит идти дальше рубежа, оговорённого в Крыму?
Высокий сухощавый представитель стратегической разведки в сером штатском костюме встал.
-Если мы исключим попадание в их руки новейших немецких разработок, прежде всего реактивной авиации, баллистических ракет и ядерного оружия, то Сталин никогда не решится на противостояние за пределами оговорённого рубежа. А в случае, если Советы будут превосходить нас технически, такое развитие событий не исключено.
Разрешите мне показать на карте район, который желательно зачистить до прихода русских войск именно по этой причине. Это прилегающий к Вене с севера район Дунайского полуострова. Этот небольшой полуостров площадью пятьсот на четыре тысячи метров тщательно охраняется подразделениями СС, потому что в настоящее время густо заселён курсантами академии люфтваффэ.
Академия имеет особый статус внутри германских академических заведений, поскольку пилоты в неё собираются наиболее опытные и в очень высоких званиях. Ниже майора в академии курсантов нет. Согласно нашим данным триста курсантов осваивают новейшую авиатехнику, и особый упор сделан на обучение двадцати пяти курсантов секретного отряда. Это действительно выдающиеся пилоты. Они осваивают новейшие реактивные истребители фирмы «Мессершмит». Их потолок досягаемости доходит до двенадцати километров, а скорость в полтора раза выше и наших и союзных британских истребителей. Отсюда следует вывод, что появление сотен таких истребителей в ближайшее время сделает бомбардировки немецких городов  с помощью дальних бомбардировщиков Б-2 невозможными.
Генерал Эйзенхауэр постучал карандашом по столу, привлекая к себе внимание собравшихся.
-Господа! Уважаемый представитель нашей разведки преувеличивает опасность этих самолётов. Хотя она существует, это несомненно. Но главная опасность заключается в другом…   И пилоты и образцы этой, во всех отношениях  великолепной техники, могут попасть в руки русских моряков и поэтому их уничтожение не желательно, а обязательно. Как говорят русские -кровь из носу! По моим сведениям советское командование собирается уже двадцатого-тридцатого  марта овладеть этим районом и высадить на острова моряков Дунайской флотилии. Что мы можем срочно предпринять, чтобы этого не случилось? Я, разумеется, имею в виду не высадку моряков, а захват или уничтожение уникальной немецкой техники вместе с пилотами.
Авиационный бригадный генерал поднялся и одёрнул китель на выпирающем животике.
-Господин главнокомандующий! Опасность захвата русскими этих выдающихся пилотов и образцов техники столь велика, что у нас не остаётся ничего другого, как произвести тотальный ковровый налёт на дунайские острова. Лучше всего это сделать в пять утра, когда курсанты ещё нежатся в постелях с жёнами и детьми. Правда, при этом погибнут и русские военнопленные. Около трёхсот человек красноармейцев обслуживают поля и теплицы, обеспечивая семьи курсантов овощами.
-Давайте не будем нарушать наши планы из-за нескольких сотен русских пленных. Нам следует считать, что их гибель это просто жертва необходимости. Тем более русских в этой войне погибло  больше, чем всех остальных народов, причём даже китайцев. При миллионах жертв, гибель нескольких сотен пленных, это просто небольшая погрешность. Готовьте авиадивизию на послезавтра. И договоритесь с русскими авиаторами о челночном вылете дивизии. Пусть подготовят несколько аэродромов для приема наших самолётов и их повторном оснащении и бомбардировки городов в южной Германии, обязательно в той зоне которая достанется Советам. Пусть они забирают себе руины. И проверьте штаты переброшенных американских авиамехаников. Заправку топливом и подвеску бомб можно доверить русским техникам, но внутрь самолётов их пропускать я запрещаю. Это под личную ответственность командиров экипажей, учтите!-сурово проговорил Главнокомандующий американскими войсками и закончил совещание.
СУДЬБА ВОЕННОПЛЕННЫХ
Русские военнопленные в тёплых бараках авиаучилища люфтваффэ всё чаще не могли заснуть после отбоя, бродя с кружками кипятка к буржуйке в середине барака, и вызывая лишь раздражённое ворчание присмиревшего старосты и его подручных. Советская канонада по ночам слышалась всё более явственно. И, хотя усталость давила на веки, заставляя кулаками выдавливать себе глазные яблоки, но бывший комбат гаубичного полка Иван Иншанин, чуть передохнув с закрытыми глазами, приподнялся на локте и начал шептаться с соседями по нарам.
-Сержант Хусаинов! Ты шила и ножи приготовил, разведчик? Молодец, Рома! Раздавай всем членам группы. Завтра в поле постараемся убрать конвой, как только наши летуны бомбить прилетят. Инвалиды-австрийцы вряд ли окажут серьёзное сопротивление. Собакам мешки на голову и задушим. Или забьём  лопатами. Лопаты, надеюсь, у всех наточены? Наши двинуться с юга. Поэтому захватим прогулочные лодки, на которых фрицы своих киндеров катают, и вдоль берега, пока туман, рванём на юг. По шесть человек в лодку, а там как раз сорок лодок на лодочной станции. На всех желающих хватит.
-А вдруг фрицы на нас бросят свои новые самолёты?- раздался голос из темноты и лицо говорившего осветилось слабым огоньком сигареты.
-Около часа во время авианалёта им будет не до нас, а через час мы уплывём по течению километров на пять-десять и, притопив лодки, мелкими группами пойдём ночами по перелескам-ответил ещё один голос и после этого, размышляя каждый о своём, пленные красноармейцы начали укладываться спать, беспокойно ворочаясь на хрустящих соломенных матрасах.
Среди ночной тишины неожиданно раздался неожиданный стук дверного засова и свет нескольких электрических фонарей осветил длинный барак с рядами деревянных нар и тремя небольшими буржуйками, бросавшими тусклые пламенные отсветы на земляной пол.
-Номер семнадцать тысяч сто пятьдесят два. Иншанин. К начальнику лагеря-срочно! Шнель, шнель!
Иван осторожно сполз с нар и, захватив костыль, двинулся навстречу немецким конвоирам с автоматами в руках. Вызов по фамилии, а не по номеру сильно встревожил бывшего офицера и коммуниста, скрывающего своё звание и партийную принадлежность.
-я-номер семнадцать тысяч сто пятьдесят два, господин унтер-офицер!-произнес бывший комбат хриплым голосом и обернулся, уловив испуганные взгляды товарищей.
-Неужели опять про меня вспомнили знакомцы из абвера? Зачем я им? -думал Иван, настойчиво налегая на костыль и делая вид, что без костыля он ходить не может.
Когда ковыляющего Ивана привели в одноэтажную комендатуру лагеря и втолкнули в кабинет начальника, он с удивлением увидел в кресле начальника лагеря своего старого приятеля Януша Гирша, военнопленного работника своей матери в первую германскую войну, ставшего гауптманом Немером, офицером вездесущего абвера.  После беседы под Старой Руссой в октябре сорок первого года, перешедший к немцам, опытный венгерский разведчик ещё раз попытался завербовать Ивана в сентябре сорок третьего года, уже после разгрома гитлеровских вояк под Курском. Видимо, наступил черёд третьей попытки.
-Здравствуй, Иван! Садись ближе! В ногах правды нет, тем более в твоих, пробитых осколками и больных. Понимаю, что ты не ожидал увидеть меня здесь. Но я, по старой дружбе, решил тебя проведать. Твоя мать выходила и вылечила меня, пленного венгра, в четырнадцатом году. В знак благодарности я пытался помочь тебе в сорок первом и сорок третьем. Не буду скрывать, что сейчас для нас настали тяжёлые времена. Мне нужен свой человек на авиазаводе в среде остарбайтеров-специалистов. Они сознательно нарушают технологии приготовления сплавов для реактивных авиадвигателей. Мы не можем доверить наше оружие возмездия кому попало. Нужен плотный контроль за подпольным движением. Пусть ограничиваются выпуском листовок, но вредительства не должно быть. Если ты согласишься, то тебя обеспечат по высшей категории. Должность инженера, свой домик и талоны в офицерский бордель тебе обеспечены. Хватит гнить в трудовом лагере столь способному и талантливому человеку…
Иван презрительно и зло взглянул на непрошеного спасителя.
-А если я откажусь и в третий раз? -спросил он, нахально отстукивая концом костыля по дощатому полу ритм песни «Вставай, страна огромная».
Капитан Немер кисло посмотрел на палку и откинулся в кресле.
-Полагаю, что ты помнишь Макса Рейнхенау, который побывал у вас на заводе Гужона, по вашему на «Серпе и Молоте»? Это именно он потом, в сентябре сорок первого, убедил меня в возможности твоей вербовки, просто потому что ты очень похож на него, можно сказать почти двойник. После покушения на фюрера в сорок четвёртом, Макс проявил необычайное рвение по изобличению заговорщиков в абвере и вскоре перешёл в СД. Думаю, ты не захочешь с ним встретиться в его новом качестве? В общем, подумай Иван. Завтра вечером я жду от тебя ответа. Последнего ответа, учти! Пакет с продуктами можешь взять с собой. Надеюсь, ты на хорошем счету у товарищей и они не заподозрят, что ты продал их за хлеб и консервы?
Снова ворочаясь на жёстких нарах в бараке, Иван совершенно измучился без сна, думая, как ему выбраться из этого страшного положения, если советского авианалёта вдруг не будет. Это была для него на редкость кошмарная ночь. Его без конца колотила дрожь, то ли от сквозняков, то ли от изматывающего нервного напряжения. И поэтому, уже под утро, он вспылил и подрался со старостой, попытавшимся отнять у него кусок белого хлеба и кружку кипятка, подогретую на жарко пылающей буржуйке. Разъярённый его неповиновением, староста объявил построение в четыре утра и, после получасовой воспитательной речи с матом и ором, выгнал всех пленников на полевые работы, с издёвкой указав на Ивана, как на виновника раннего подъёма барака. Г лядя на первый барак старосты второго и третьего тоже объявили раннее построение на полевые работы.
Большая и длинная колонна мрачных худых военнопленных едва вышла за ворота сонного офицерского городка и направилась к теплицам в четырёхстах метрах от ворот и пропускного пункта, как ясное голубое небо на западе потемнело от десятков самолетов. Только когда они оказались над головой, впечатление сплошного строя исчезло. В разрывах между самолётами стали вскипать облачка зенитных разрывов. Но немецкие зенитки били значительно ниже. Советских военнопленных охватил жуткий панический страх при виде этой крылатой армады и они попадали на влажную пашню, разбегаясь в стороны от дороги. Охранники в панике тоже упали на землю вместе с красноармейцами. От домов курортного городка к воротам в поле побежали кучки полураздетых офицеров с жёнами  и детьми, но они опоздали. Не выходя на боевой курс, прямо по ходу своего движения самолеты открыли бомболюки и равнодушно высыпали на маленький городок тяжёлые бомбы, от взрывов которых содрогалась земля. Они сделали своё дело и продолжили движение на восток для заправки на советских аэродромах.
Аэродром, учебные здания и весь веселый южный, почти курортный, городок утонул в грохоте дымных разрывов. А ещё через полчаса наступила такая тишина, что у людей, спасшихся на поле, заложило уши. Иван с огорчением понял, что о бегстве придётся забыть. От городского берега к острову направились десятки катеров. Да и уцелевших охранников оказалось слишком много, чтобы на них нападать. И поэтому советские солдаты смирились со своей участью, пряча часть ножей и заточек в траве между теплицами.
-Нас сейчас наверняка погонят на раскопку завалов. У всех офицеров были дома пистолеты. Их надо припрятать в развалинах, а потом пронести в лагерь - шептал Иван подходившим к нему обеспокоенным товарищам.
Постепенно охранники пришли в себя после страшного, но короткого, едва ли получасового авианалёта. Но теперь они бы согласились пережить намного более длительный, но не столь страшный, налёт советских бомбардировщиков вместо «коврового» налёта американцев. Было видно, что видавшим виды инвалидам войны не очень хочется преодолевать эти триста метров между парниками и почти целыми, чуть перекошенными воротами городка, странно и одиноко стоящими поперёк дороги посреди поваленного забора и дымящихся развалин города, откуда доносился лишь устрашающий треск пламени. Ни одного живого голоса слышно не было.
Тем не менее, растерянность охраны как рукой сняло после появления со стороны реки катера с несколькими офицерами на борту. Иван с удивлением узнал среди них штурмбанфюрера Ганса Лемке, пытавшегося готовить массовые расстрелы артиллеристов в лагере под Старой Руссой в отместку за гибель командира дивизии «Полицай» генерала Мюльферштеда и своего московского знакомца, бывшего абверовца, Макса Рейнхенау, но теперь уже в гестаповском мундире.
То, что комбат Иншанин спрятался за спины пленных солдат, не скрылось от глаз его верного и наблюдательного приятеля сержанта Хусаинова.
-Что-то не так, Иван?- осторожно спросил бывший артиллерийский разведчик, докуривая бычок, выброшенный одним из охранников в толпу неохотно строящихся пленных.
-Как-то не хорошо у меня на душе -шёпотом признался Иван. Слишком много знакомых по сорок первому году в одном месте, это явно не к добру. Теперь мне без пистолета не обойтись, даже если расстреляют, может хоть одного изверга, но прихвачу с собой.
После построения колонны пленных «комиссаров», как выразился герр Лемке в переводе Макса Рейнхенау, оба карателя эсэсовец и гестаповец пролаяли короткую речь и, мрачно и обречённо покурив у мотоциклов, сгруженных матросами с катера, поехали с двумя парами мотоциклистов сопровождения внутрь пылающего городка.
Разбор завалов занял три дня и красноармейцы отупели от вида искалеченных тел до того, что трое из них затеяли играть в футбол детской головой, пока охранники отошли пересчитать целые тела. Ивану пришлось врезать заводиле костылём по спине и солдат остервенился.
-Я в ополчении с июля под Лугой, думаешь, почему оказался? Пока я на заводе работал в Пушкине, бомба-пятисотка разворотила нашу деревянную трёхэтажку. У меня вся семья в нём сгорела. Две дочки и жена! А ты, тварь ещё стыдить меня будешь?
-Тёзка! Хренников! Ваня! Пойми-мы не немцы… мы-русские!-почти плача, совестил солдата бывший комбат.
При этих словах Иван Хренников дико глянул на серьёзного комбата, на голову ребёнка  и, сорвав пилотку с головы, закрыл ею лицо и горько разрыдался, сев на кучу кирпичей.
-Вас ист дас? Зачем они плакать?-подскочил австрияк-охранник.
Иван сурово глянул на суетливого австрийца и медленно ответил по-немецки.
-Его дети тоже сгорели в городке под Ленинградом в начале войны, герр унтер-официр -пояснил он с горечью в голосе и австрияк вдруг виновато зашарил по карманам.
-Битте! Гиб эс зайне камараден -и охранник вручил Ивану две шоколадки и две пачки сигарет.
Иван тут же раздал сигареты и шоколад своим товарищам, но Хренников оттолкнул его руку с шоколадкой, а сигареты бросил в лицо австрийскому унтеру. Тот сначала сорвал с плеча карабин и передёрнул затвор, но потом ссутулил плечи.
-Скажите ему, что мои дочери тоже там! Ин ди Хивен! На небесах! -сказал австрияк по-немецки и вдруг резко отвернувшись, чтобы скрыть слёзы, зашагал прочь.
Отчаянный рывок Дунайской флотилии и захват всех венских мостов привёл к блокированию в городе восьми немецких дивизий. Но последующий малый десант разведроты морской десантной бригады на полуостров, который немцы называли Авиационный остров, к северу от австрийской столицы был практически бесполезен. Кроме развалин, могил с крестами и груд тщательно взорванной авиатехники десантники не нашли ничего.
Командующий Вторым Украинским фронтом маршал Родион Малиновский по просьбе своего обеспокоенного начальника разведки позвонил лично Сталину.
-Товарищ Верховный главнокомандующий! Вынужден признать, что обломков реактивных самолётов морякам-десантникам найти не удалось. После американского авианалёта немцы технику собрали в груды и подорвали повторно. Частично уцелели только бараки военнопленных. Там удалось найти списки наших солдат, которые, возможно, обслуживали также и аэродром.
-Это тоже неплохо! Передайте Виктору Меркулову эти списки. Пусть Смерш ищет этих людей и добьётся от них подробных описаний самолётов и специфики их обслуживания. Важны любые мелочи! Вы понимаете о чём я говорю? Технического отставания от наших «заклятых друзей» американцев мы не имеем права допустить. Иначе за второй мировой они немедленно развяжут и третью!
-Понятно! Слушаюсь, товарищ Сталин! -бодро ответил маршал, поняв, что нареканий по этому инциденту не будет.
-Родион! Ты когда отвыкнешь от своего старорежимного «слушаюсь», а? Вот уже конец второй германской, а ты всё унтером первой хочешь остаться? Когда научишься отвечать, есть, товарищ Сталин? -задышал в трубке хрипловатый грозный голос Верховного.
-Да вот, как Гитлера пленим, так сразу и научусь -бодро ответил Малиновский.
-Ну, смотри! Я тебя за язык не тянул! Пожалуй, Гитлера брать доверю тебе, хотя честно признаюсь, соперников у тебя пруд пруди. Посмотрю, как Вену и Будапешт брать будешь. А после войны, чтоб я от тебя больше … слушаюсь- не слышал! -и Верховный дал отбой, не дождавшись ответа собеседника.
Маршал Малиновский, улыбаясь, расправил плечи и подошёл к окну, и, сдвинув тёмную штору, распахнул его. В кабинет командующего ворвался свет весеннего дня и грохот сходившей с ума зенитной пушки, расчёт которой защищал своего командующего от немецких бомбовозов, не жалея снарядов.
-После войны… -мечтательно протянул Малиновский, оборачиваясь к начальнику разведки фронта. Ах, как это здорово звучит, Виктор Михалыч, дорогой! … После…войны!
ЖЕЛАННАЯ ВОЛЯ
В конце апреля химический завод на окраине Штеттина лихорадило. Немецкие корабли отплывали с войсками и беженцами в море, в западную часть Балтики, чтобы там сдаться британскому флоту. Охранники из пожилых немцев тоже разбегались, кто куда. Военнопленных русских солдат перестали кормить три дня назад и в лагере назревал голодный бунт.
Неизвестный плотный хромоногий артиллерист, вышел на площадь между бараками и закричал.
-Командиры и артиллеристы -ко мне! Я –майор, командир противотанкового артполка Пыльников предлагаю создать до прихода наших войск команды охраны лагеря и оперативного снабжения. Кто за, вставайте справа от меня и разберитесь по росту. И сразу разбивайтесь на команды. В снабженцы пишитесь те, кто может ходить.
-А танкистам можно записываться? -раздались из толпы обиженные голоса.
-Можно! Хоть обозникам! Но только тем, кто будет слушать и не бузить. Все создаваемые команды должны будут решить главные вопросы. То есть обеспечить охрану лагеря и порядок в нем, а главное добыть на всех продовольствие. Любое сопротивление немцев должно подавляться силой, а всё находящееся у них продовольствие изъято- заявил Пыльников устало. Если среди нас есть врачи, санитары, повара-всех прошу подойти ко мне через пять минут. В лагере началась смертность от голода. До прихода наших, как позавчера сказали американцы дня два. Мы должны продержаться эти два дня.
Примерно через час майор Пыльников создал команды по всем направлениям и вооружил их лопатами, ножами и кирками. Поскольку по городу все еще передвигались гитлеровские патрули, а внутри лагеря волновались бывшие полицаи и партизаны с тёмным, часто бандеровским прошлым, Пыльников поручил бывшему комбату Ивану Иншанину составить их списки и запереть в одном из бараков. Однако дело ограничилось только составлением списков. Отряду Иншанина не хватило сил и оружия запереть эту тёмную силу в отдельном бараке.
А ночью двадцать четвёртого апреля весь льготный барак, составленный немцами из числа бывших полицаев, ушёл грабить городские предместья. Грохот выбиваемых дверей и крики женщин огласили прилегающие к лагерю районы, иногда прерываемые короткими перестрелками. Переведённых в Штеттин из Вены военнопленных прозвали «авиаторами-брехунами» за их рассказы о мгновенно исчезающих в воздухе немецких самолётах.
-Иван! Твой отряд «авиаторов» самый надёжный. Наша «тёмная рота» уже возвращается в лагерь с продуктами и оружием. Даже несколько девок привели и насилуют всем бараком. Твоя задача с лопатами и ножами разоружить каких-нибудь немцев и добыть огнестрельное и автоматическое оружие. Какие есть возражения?- волновался майор Пыльников.
-Никаких! В комендатуре лагеря есть адреса вольнонаемных охранников. Они все ушли с оружием в руках. По-немецки я понимаю отлично, хотя и говорю плоховато. Человек десять выберем, обыщем и вооружимся. А дальше дело само пойдёт. Главное, жратву бы найти. А то до наших не продержимся -спокойно ответил бывший комбат.
-А наши… думаешь простят?- вдруг тихо спросил верзила-майор, обреченно скривив покрытое шрамами лицо.
-Думаю, что простят. Кто раненый попал- наверняка. А кто без ран…разберутся- ответил Иван уверенно, но отвёл взгляд от пристального взгляда майора.
Пыльников вздохнул и похлопал бывшего комбата по плечу.
-Давайте, ребята! Действуйте. А то без жратвы пропадем совсем. На семьсот человек надо добыть еды и питья. И все лекарства, какие попадут, забирайте тоже. Обязательно забирайте!
НЕМЕЦКИЕ ЖЕНЩИНЫ ГОТОВЯТСЯ
-Фатер, ист ду кранк? -торопливо спросила вошедшего в дом среди дня отца высокая худая Эльза, ещё не умывшаяся после страшной американской бомбардировки, так что на её запылённом лице светились полосы слёз и необычно сияли лучистые серые глаза.
Дочка была красива той замечательной юной красотой, которой редкая женщина не имела в свои семнадцать лет. Лемке откашлялся от заводской пыли и,  наскоро ополоснув запылённые глаза, боком уселся к столу, забыв про обязательную благодарственную молитву.
-Что случилось, отец?- настойчиво повторила вопрос четырнадцатилетняя Дора, погладив рукой запылённую щёку отца и тут же на пороге красивого когда-то немецкого дома под красной черепицей, возникла фигура их старшей сестры крупной светловолосой двадцатишестилетней Магды, с двумя большими двухлитровыми стеклянными банками солёного сала в руках.
Но измученный Ганс Лемке не ответил. Он промычал что-то невнятное и опустил голову ещё ниже, бессильно свесив руки между колен.
-Смерть! Смерть придёт к нам завтра! Готовьтесь девочки - нас всех убьют!- неожиданно завопил он в истерике, потрясая кулаками и ударяя ими себя по круглому лицу, обезображенному несколькими свежими шрамами.
-Отец, да что случилось? Не пугай нас! Мы так готовились к твоему завтрашнему сорокапятилетию. Мы хотели хоть немного скрасить нашу беспросветную жизнь -плача обняла отца его любимица Дора.
Ганс Лемке помолчал и потом через силу заговорил.
-Сегодня после бомбёжки на химзавод ворвались американские танки. Охрана разбежалась кто-куда. Американцы пофотографировались с освобождёнными военнопленными дали им виски и жвачки и укатили назад. Оказывается, по договору между союзниками Штеттин снова вернут полякам и назовут Щецином, как в глубокой древности. Пленным сказали, чтобы они дожидались русских. Поляки и французы сразу пошли по домам, а русские начали вооружаться, чем попало. На развалинах химзавода ещё много горючего и боеприпасов. Они точат ножи, топоры и лопаты. Заливают бутылки горючим. Красная Армия ещё далеко. Ей надо дня два, чтобы войти сюда. Город и порт наши части как-нибудь прикроют, а пригород будет во власти военнопленных. Они отомстят нам за всё! Я ушёл с завода живым только потому, что давно хожу в штатском. Тех, в ком подозревали недавних военных кирками и лопатами, убили прямо на моих глазах.
Магда поставила банки на стол и, присев, обняла отца с другой стороны, гладя его голову.
-За что отомстят? Объясни нам, отец, что нам ждать? Ты никогда не расказывал, что вы творили в русских городах и сёлах. Может нам удасться вымолить прощение? - осторожно спросила бледная Эльза.
-На прощение не рассчитывайте! Мы безжалостно бомбили их города, хотя щадили и польские и французские и любые другие. Мы гнали их женщин и детей впереди наступающих немецких цепей, особенно после разгрома целого полка дивизии СС «Полицай», в которой я служил до ранения. Войдя в город и в деревню, мы у власти ставили уголовников и отщепенцев. Они грабили и насиловали, кого хотели. Мы не смогли навести порядок и, отступая, стали поступать так же,  как и они. Мы сжигали зимой целые деревни вместе с людьми. И хотя у нас были полковые бордели, многие из нас насиловали и убивали даже девочек.
-Отец и ты? Ты тоже насиловал?- в страхе прошептала Дора, прислонясь к стене, чтобы не упасть.
-Да-а! -едва слышно простонал разжалованный штурмбанфюрер, не глядя на своих дочерей.
Магда вскочила и поспешно стала накрывать на стол, нервно кромсая сало, картошку и хлеб и разливая шнапс по мелким богемским рюмкам. Семья долго в молчании ела скромные припасы под равнодушный стук напольных часов и незаметно над Штеттином и Балтикой опустилась сырая промозглая апрельская ночь сорок пятого года.
Лемке, покачиваясь, встал и, пошарив в своей спальне, вышел оттуда с двуствольным ружьём и набитым патронташем.
-Я своих девочек никому не отдам!- заявил он, вытерев нечаянную слезу и раскладывая на столе патроны. Мне не на что рассчитывать. После разжалования из штурмбанфюреров в унтер-офицеры за плохую организацию службы охраны и оповещания секретного авиаучилища под Веной, я срывал злобу на русских военнопленных в здешнем лагере, и они обязательно придут мстить. Их месть будет страшной. Многие из них помнят первые недели апреля, когда я расстреливал их каждый день, пока не разозлил начальника лагеря потерями в рабочей силе.
-Ты хочешь, чтобы русские пленные спалили нас вместе с домом, как вы палили их жён и детей?-Магда вцепилась в ружьё и, после недолгой борьбы, отняла его у отца. Я не для того, после гибели моего Курта, как вдова отправилась на фронт во вспомогательные войска и обслуживала в борделе офицеров, чтобы завтра напрасно погибнуть. У нас было много русских женщин, которые выправляли себе документы фольксдойче и обслуживали солдат и русских полицаев. Иногда они не справлялись, и отличившихся полицаев приходилось обслуживать нам- жёнам немецких офицеров.
Они такие же люди, эти русские, и многие очень жалели, что пошли служить к нам за еду и постель. Лучше б мы сдохли, чем служить таким зверям, как вы, говорили они и часто зверски насиловали немок, чтобы излить на нас свою ненависть. Я умею принимать в себя ненависть русских. Завтра нам надо проявить покорность и позволить им пролить свою ненависть в наше лоно. За это они оставят нам жизнь. Я права, сестрёнки?- обернулась Магда к младшим сёстрам.
-Ты опытная шлюха и можешь поступать, как хочешь, но девочек я на поругание пленной солдатне не отдам - твёрдо заявил Ганс, вырывая у неё из рук своё ружьё.
Магда встала на колени и, схватив за руки сестёр, поставила их рядом с собой.
-Отец, тогда надругайся над нами сам, как ты делал это с русскими девочками, и мы достанемся русским солдатам уже порченными. Порченными тобой. Нашим отцом. У тебя не будет повода мешать нам спокойно отдаваться русским солдатам.
Ганс схватился за голову руками и убежал в спальню. Очень долго он слышал из комнат дочерей плач и невнятный шёпот. Наконец шёпот затих и послышался плеск воды. Когда затих и плеск  , Ганс внутренне сжался, понимая, что Магда не отступиться и снова попытается его уговорить. Он закрыл голову подушкой, чтобы не смотреть и не слышать её голос. Однако нежные руки настойчиво стали тащить у него подушку и он поднял голову.
Магда с еще не совсем просохшим от воды телом стояла над ним, нагнувшись, и её спелые молочные груди почти касались его лица. А высокая Эльза и худышка Дора распростёрлись на полу на коленях, склонив лица, и на спинах обоих девочек явственно проступили крупные цепочки позвонков и ряды рёбер.
Лемке почти не сопротивлялся, когда Магда мягко, но всё так же настойчиво, потащила его с постели в другую комнату и, раздев, поставила в таз с водой. Бывший эсэсовец закрыл глаза и позволил опытной женской руке вымыть его губкой и возбудить его проснувшееся достоинство. Она ввела его в спальню совсем без одежды и, посмотрев в лица обернувшихся сестёр, жёстко произнесла.
-Сначала, Дора. Марш на постель и раздвинь ноги.
Девочка подскочила как ужаленная и, упав на постель, деловито развернулась на спину, поёрзала задом и послушно раздвинула ноги, приподняв их к лицу.
-Сучка! Она уже готовая сучка -механически подумал Ганс, со злобой разводя дочери ноги ещё шире.
Он  лёг на неё и, закрыв глаза, попытался ввести дочери свой член, но тот неожиданно обмяк и не хотел слушаться хозяина. Лемке открыл глаза и увидел укоризненное лицо Магды.
-Эльза, поласкай Дору, а я займусь папочкой - нервно усмехнулась она и, подняв отца с постели, встала напротив него на колени.
-Ну, не стой как истукан, а вложи его мне в рот -недовольно произнесла Магда и широко открыла рот, закрыв томные глаза.
Ганс Лемке осторожно погрузил свой набрякший член в рот старшей дочери и, тоже закрыв глаза, стал представлять себе, что он в России и его напор принимает не его Магда, а жилистая русская крестьянка, которую он с товарищами насиловал в псковской деревне вместе с дочерьми.
Он едва не кончил дочери в рот, но она поспешно отстранилась.
-Чего разошёлся? Я - Магда, а не Катька, про которую ты вспомнил! -обвиняюще произнесла она и положила отца на постель, прямо к заласканной и зацелованной младшей сестрёнке.
Её щелка теперь сочилась блестящей слизью и Магда настойчиво затащила отца на сестру. Безумный вскрик сестры сменился протяжным стоном и, оголодавший после гибели жены, отец яростно вцепился в тонкие бёдра младшей дочери.
-А-а-русская сучка! Ты царапала немецкого солдата? Так на тебе! На ещё и ещё! -он распластался на дочери, едва не придушив ее, но старшие сёстры внимательно следили за церемонией дефлорации младшей, и спихнули с неё отца, как только его напряжённое тело обмякло.
Эльза, торопливо отпихнув сестру, полезла под отца. Но Магда дёрнула её за руку.
-Стой! Не спеши! Пусть отдохнёт и поест. Принеси ему шнапса и свинины.
Девочки сидели кружком вокруг отца, а он вспомнил худую русскую крестьянку и двух её дочерей, которые к утру стали уже ручными и ждали только очередной команды, чтобы принять нужную позу. Но он всё равно расстрелял их после завтрака.
Наевшись и выпив, Ганс отнял у Эльзы последний кусок сала, который она проводила голодным взглядом, и повалил её на постель. С неожиданной силой она забилась под ним, но он придушил девушку и медленно вошёл в её лоно, заставив зашипеть от боли. Позыв не подходил, и Лемке заканчивал уже в вопящую от боли девушку.
-А что на всё это семейное веселье скажет наш братец Отто, когда вернётся?- фыркнула Эльза Магде, недовольно вылезая из-под отца.
ЗЕНИТЧИКИ ПРОТИВ ТАНКОВ
За два дня до отцовского дня рождения Отто Лемке вечером дежурил по шестой батарее учебного зенитного дивизиона, когда в канцелярии тревожно зазвонил телефон.
-Пост реки Иннер. Докладываю! Вижу американские танки в километре от себя на другом берегу. Движутся по направлению к мосту. Минут через двадцать будут на мосту. Охранение разбежалось.
Шестнадцатилетний Отто бросился в канцелярию роты и разбудил долговязого фенриха.
-Вернер, господин фенрих, вставайте! Наш пост видит американские танки.
-Да хоть русские! Дай поспать-проворчал фенрих и повернулся на другой бок.
Однако Отто продолжал трясти своего командира, а точнее вольноопределяющегося, который временно замещал командира батареи. Он уже отчаялся, когда фенрих неожиданно откинул шинель и, вскочив, стал подпоясываться и приводить себя в порядок. Этому двадцатилетнему студенту-историку по жизни везло. Он долго учился, пока шла война, и страдая плохим зрением, понимал, что не попадёт на неё никогда.
Воспитанный в тылу оголодавшими немецкими женщинами, он возомнил себя суперсамцом и менял подруг каждую неделю. Их восхищение его мужеством ударило ему в голову, и он добился отправки в армию год назад, но попал в зенитные части на западе. Это позволило ему выжить и успеть возненавидеть американцев лютой ненавистью. На его глазах под американскими бомбами рушились целые города. И поэтому в его злости и мужестве у курсантов-зенитчиков, мальчишек пятнадцати-шестнадцати лет никогда сомнений не возникало.
-Почему звонят к нам? Где дежурный по дивизиону и старшие офицеры?- недовольно спросил фенрих у вытянувшегося Ганса.
-Дежурный по штабу не отвечает ни по полевому, ни по внутреннему телефону- торопливо ответил Отто.
-Ладно, ефрейтор! дивизиону-тревога и посыльного в штаб, к офицерам и к командиру дивизиона. Шнель!- неожиданно заорал фенрих, пристраивая толстенные очки на носу.
Растерянные посыльные возвращались ни с чем.
-Господин фенрих! Офицеры исчезли в неизвестном направлении. А командир сказал, что имеет негласный приказ не воевать с американцами-доложили они через десять минут.
Через несколько минут дрожащий на ветру учебный зенитный дивизион из двухсот человек слушал своего нового командира, который, расхаживая как журавль, объявил, что их офицеры дезертировали.
-Я готов отомстить американцам за смерть немецких женщин и детей в разбомбленных ими городах, но с собой я могу пригласить только добровольцев старшего возраста. Кому нет шестнадцати лет, прошу покинуть строй и разойтись по домам.
Однако, к его удовольствию разошлась только половина учебного дивизиона. Большинство пятнадцатилетних мальчишек осталось.
-Ну, как тут дела? -спрашивал фенрих Краузе шёпотом у залёгших дозорных возле моста через десять минут сумасшедшего бега в составе дивизиона вслед за тягачами с орудиями.
-Их сапёры обследовали мост на мины, а потом проехал десяток мотоциклистов и танкетка. Но они ушли в городок. Нас пока не обнаружили. На том берегу слышен гул тяжёлых танков, но, похоже, до рассвета они переправляться не будут-трагическим шёпотом сообщили мальчишки в военной форме.
-Отлично, я вас сменю. А пока себя не обнаруживать. вести наблюдение и докладывать каждые четверть часа. Отто, пошли на батарею-скомандовал комдив-доброволец.
В сумраке апрельской промозглой ночи лица мальчишек-зенитчиков казались безжизненными и серыми.
-Кто из вас хорошо знает местность, мне нужно пристроить вторую зенитную батарею?-решительно спросил фенрих, подсвечивая карту синим фонариком.
-Командир зенитной батареи ефрейтор Герлиц. Я знаю местность. Это мои родные места, герр фенрих-вышел из строя один из курсантов.
-Тогда оставь за себя заместителя и пусть он разместит здесь роту прикрытия с пулемётами, а мы двинемся ещё на полкилометра левее от моста. Зенитные пулемёты тоже поставьте здесь, но поодаль.
Вязкая апрельская почва чавкала и поддавалась лопатам очень плохо, но фенрих работал сам вместе с дивизионом и воодушевлённые мальчишки закопали орудия так, что накрыть их могло только прямое попадание.
-всё! здесь порядок. Пошли на первую батарею. Надо проверить, как они разместили зенитные пулемёты. Отто, за мной!
Следуя за долговязым мрачным фейнрихом, Отто временами бежал вприпрыжку, но старался не отставать. Ревизия трёх орудий первой батареи показала, что она очень хорошо замаскирована и зарыта.
-Ефрейтор Герлиц. Мы начинаем первыми и, если вас не обнаружат, огня не открывать. Вы будете отбивать самолёты. И вторую атаку танков, если она состоится.
Но вторая атака американцев так и не состоялась.
Пропустив два «шермана» через грохочущий понтонный мост, зенитчики Вернера Краузе открыли такой ураганный огонь, что через полчаса боя подожгли восемь машин. Первые два «шермана» нашли свою смерть от рук фаустников, спрятавшихся под мостом. Американцы ещё с час обстреливали зенитчиков из танковых пушек, а затем двенадцать самолётов накинулись на разгромленную батарею. К их удивлению она ожила, а через некоторое время неожиданно ожила и вторая.
Мальчишки сражались с упоением. На их глазах гибли ненавистные американцы, уничтожавшие их матерей до сих пор совершенно безнаказанно. К полудню двадцатого шестого апреля американцы прекратили стрельбу и покинули противоположный берег. Команда воздух-на этот раз была подана заблаговременно. В посветлевшем небе были хорошо видны серебристые силуэты тридцати бомбардировщиков и Краузе дал приказ покинуть позиции. У них кончились боеприпасы и дальнейшая борьба означала бессмысленную гибель.
Один за другим поток отступающих молодых зенитчиков делился на группы и вскоре они дошли до своего училища не более чем полусотней человек. Обшарив склады, ребята подкрепились и закурили.
-куда теперь?-спросил Отто своего командира.
-Не знаю. Мне идти некуда. В моём городе уже русские-заявил долговязый фейнрих и зачем то стал старательно протирать очки.
-тогда пошли ко мне. Отец и сёстры будут рады-повеселел Отто.
-Если можно я тоже с вами-напросился Герцель и Отто Лемке довольно хлопнул его по плечу.
Отто был несказанно рад, что оставил своих друзей на задах за курятником, когда тихо прокрался в дом. Комнаты его сестёр были девственно пусты и он с недоумением открыл дверь отцовской спальни, из которой доносились невнятные стоны.
Оглушительный визг голых сестёр и остекленевшие глаза Магды, на которой раскачивался его отец, ошеломили его. Девушки выскочили за дверь, а отец тяжело сполз со старшей дочери.
-Зачем ты это сделал, отец?-поднял карабин Отто, дрожа от возмущения.
-Если ты выйдешь, я сейчас закончу. А потом Магда сама выйдет к тебе и всё объяснит-пробормотал пьяный отец, снова забираясь на старшую дочь.
Магда не выходила минут пять, а когда вышла, то быстро собрала Гансу на стол.
-Не осуждай отца! -проговорила Магда. Это я так решила, когда узнала, что он собирается драться с русскими солдатами из-за нас. Всё предместье с утра ждёт погромов, которые уже вчера начали голодные русские военнопленные. Отец наконец-то честно рассказал, какие зверства вытворяли в России наши доблестные воины и мы готовимся к тому, чтобы как то противостоять этому натиску.
-Раздвинув ноги что ли будете противостоять?- гнусно ухмыльнулся Отто, торопливо, стоя возле стола, поглощая селедку с картошкой.
-Да, именно так! Если мы отдадимся …
Грохот раскрывшейся двери заставил девушек завизжать. Трое русских военнопленных ворвались в дом с автоматом и кирками. Отто побледнел от страха. Он решил, что военнопленные убили его друзей. Но метнуться к карабину ему не позволили. Тяжёлый кулак громилы Панасюка сшиб его на пол.
-прекрасно! Девки готовы. Пожрём и по койкам-засмеялись его товарищи.
Но едва девушки застонали под пьяными военнопленными, как дверь спальни распахнулась и голый Ганс Лемке двумя выстрелами из охотничьего ружья  убил двоих насильников. Панасюк трусливо встал на колени и поднял руки, не успев натянуть штаны.
Новый визг девушек заставил Лемке и отца и сына обернуться. В дверь один за другим входили новые вооружённые военнопленные и отец с сыном благоразумно подняли руки.
-вот это везуха! Чтоб я так жил!-и тощий военнопленный, схватив бутылку со стола и раскрутив, сунул горлышко в рот.
-лейтенант Охрименко! Остап! Оставь для больных-отнял у своего заместителя по отряду снабжения сильно початую бутылку шнапса бывший комбат Иншанин.
-бляха-муха! Иван! А мы то как же?-возмутился азовский сталевар Охрименко, но верзила разведчик сержант Роман Хусаинов молча забрал бутылку у комбата и запечатав, сунул в мешок с наспех приделанными лямками.
-кто хочет начинайте-презрительно указал Иван на полуголых немецких девиц и его солдаты увели девушек в спальню, а Иван с Романом начали собирать еду со стола в мешки, сами перекусывая на ходу и с жалостью останавливая друг друга.
Через десять минут несколько пленных из отряда Иншанина притащили картошку в двух мешках и какие то банки из сарая. Следом за  ними красноармеец с вальтером в руке втолкнул в дом длинного фенриха Вернера Краузе и ефрейтора Фрица Герцеля.
Но Ивану не удалось допросить пленных мужчин, хотя он приказал связать опасного преступника  Ганса Лемке и не спускать с него глаз. Длинная пулемётная очередь по стёклам и абажуру заставила военнопленных отстреливаться, а затем выскочить из дома, бережливо прихватив мешки с продуктами. Взрыв гранаты вскоре охладил пыл преследователей и полувзвод  из двадцати человек под командой лейтенанта Иншанина сторожко собрался вместе и ушёл в направлении лагеря.
Неожиданная встреча с вооружёнными поляками закончилась мирными переговорами и местные поляки с ворчанием отступили, отправившись грабить немцев в другие места.
-всюду эти русские успевают вперед нас-проворчал командир местного партизанского отряда и погрозил ушедшим русским тощим кулаком.
-Как мы их пугнули этих русских сволочей?-трясясь от возбуждения спросил у Лемке вооружённый пулемётом  Макс Рейнхенау, заново знакомя его с Янушем Немером. Вы немного знакомы по венскому авиаучилищу, господа. Если помните эти события с бомбёжкой училища. Вроде всего месяц назад, а будто бы это было в прошлой жизни.
Успокоив девушек и вынеся трупы русских пленных,  офицеры и курсанты с воодушевлением начали составлять план создания отряда «вервольф», довольствуясь кипятком и сухарями, оставшимися после тщательного обыска в доме.
-Пока Немер притаился возле вашего дома, я выпустил очередь-другую и увел русских за собой. Всё таки я местный и по оврагу вдоль реки сделал круг и вернулся сюда-рассказывал, покуривая сигарету прямо за столом, грязный гауптман Рейнхенау, давно уже из лощёного офицера абвера превратившегося в гестаповского палача, причём палача немцев по большей части.
Майор Пыльников был недоволен всего десятком пистолетов, карабинов и автоматов. Ещё меньше он был доволен всего сотней килограммов продуктов.
-Тогда решаем так – заявил Пыльников, сглатывая обильную слюну. По сухарю всем раздать сразу. А сало, картошку и крупу на суп. Ещё наскребём овощей, и щи по-уральски с крупой, хоть жидкие, а смастерим на весь лагерь.
Оголодавшие пленные часа три простояли возле кухни, окружённой вооружённой охраной. Все попытки голодных людей прорваться туда настойчиво пресекались вымотанными полусонными «авиаторами». И, наконец, наступило время раздачи супа. Толкотне и дракам не было конца, но постепенно пленные насытились и закурили. Самые хитрые тут же побежали к врачам, чтобы получить столовую ложку виски или шнапса.
-Жизнь налаживается ?! А, Иван? -спросил чуть подвыпивший лейтенант Охрименко у бывшего комбата и протянул ему пачку американских сигарет. Вот и второй фронт! Вот и вся помощь союзников, лихоманка их раздери!
Иван открыл дарёную пачку сигарет с верблюдом на картинке и угостил майора Пыльникова и сержанта Хусаинова.
-Налаживается, мужики! - сказал он довольно и, сделав каменное лицо, достал из запазухи маленькую плоскую бутылку виски.
-Ну что? По глотку под затяжку? - объявил он обрадованным,  заулыбавшимся товарищам.
-Ну, ты даёшь Ваня! Это ж надо? Выходит, ты её второй  день при себе таскаешь и ни-ни? Ни глоточка? - удивился Пыльников. Мужики, после освобождения бывшего старлея надо бы причислить к лику святых. Кто за? Прошу поднять руки!

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Тёплый, ласковый июньский ветерок тихо колыхал занавесками открытого окна комнаты дежурного медперсонала. Луч света из коридора не разбудил спящую женщину в военной форме и тихо вошедший в дверь молодой хирург начал её усиленно тормошить.
-Товарищ военврач, проснитесь же, наконец! Капитан Чистова-подъём!- негромко завопил он нахальным молодым голосом прямо на ухо спящему военврачу.
 Елизавета с трудом разжала зубы и удержала стон, навеянный жутким сновидением,  в котором она под бомбами шла навстречу Ивану, а его повозка без лошади медленно удалялась от неё среди толстых сосен. Но когда она ускорила шаг и ухватила Ивана за ногу, его тело взорвалось и швырнуло чёрным дымом ей в лицо.
С бледным лицом и всклокоченными волосами Лиза села на кушетке и только тогда поняла, что её будит лейтенант Сергованцев, молодой врач, дежуривший сегодня по ортопедическому отделению Щецинского госпиталя, который многие русские пока называли по-прежнему, по-немецки, штеттинским. Вопрос о передаче города польскому правительству новые немецкие власти и советское оккупационное командование решали по принципу шаг вперёд и два шага назад. Это приводило к двусмысленному положению и поляков и немцев на этой земле. Но поляки чувствовали себя увереннее и наглее.
-Товарищ подполковник вас к телефону вызывает -срочно!- настойчиво теребил молодой врач Чистову и она, отбросив шерстяное одеяло, ловко сунула ноги в сапоги с накинутыми на них портянками.
Заправляясь по дороге, военврач Чистова шла за дежурным врачом по коридору, забитому койками со стонущими и кричащими во сне ранеными бойцами. Войдя в кабинет, она подняла телефонную трубку со стола и представилась.
-Капитан Чистова у телефона!
-Елизавета! Срочно возьми пару медсестёр и съезди в порт. Там надо раздать сухари первым немецким переселенцам и погрузить их на пароходы. Будут раненые и больные - перевяжете и всех на пароход. Польские железнодорожники не справляются с вывозом немецкого населения. Наш флот решил помочь с пароходом. И по дороге прихвати пару отделений из сорок третьего запасного артполка с начальником штаба во главе или с любым офицером, которого он даст. Артиллеристы в курсе и уже ждут. И проверь поляков, которые прибудут на пароходе. Если среди переселенцев есть больные и раненые, осмотри и в городской госпиталь к полякам отправляй. От них там будет дежурить машина – глухо, как из подземелья, зазвучал в трубке голос подполковника медицинской службы Архипова.
Когда американский студебеккер, светя фарами, покатил по ночному городу, Елизавета откинулась на спинку пассажирского сиденья и прикрыла усталые глаза.
-Почему мне опять стал сниться Иван? Неужели я повинна в его гибели?- медленно, как пластинку вальса, прокручивал её мозг сцену прощания с раненым комбатом Иншаниным, оставленным с другими тяжелоранеными на милость немцев по приказу комкора Астанина.
Патруль возле порта возник из темноты неожиданно.
-Кто старший машины? Ваши документы? Куда следуете? - спросил тощий политрук, проверяя бумаги.
Услышав, что она должна заехать в сорок третий запасной артполк, он поднял на неё внимательный взгляд суровых зелёных глаз.
-Вам надо свернуть на следующей улице налево и, через два километра, сразу после крайних строений порта найдёте контрольно-пропускной пункт нашего полка. Этот район ночью патрулируем мы. Комендантские роты не справляются.
Ворота и колючка возле ворот запасного полка слабо освещались единственным тусклым жёлтым фонарём.
-Ничего не знаю. Ждите дежурного! - упрямо отвечал пожилой тощий боец, не желая пропустить госпитальную машину на территорию своей части.
Что-то неуловимо знакомое было в фигуре и походке офицера с красной повязкой дежурного по части и капитан Чистова вдруг безотчётно напряглась, сдерживая крик.
-Дежурный по полку лейтенант Иншанин! - небрежно представился мелкий худощавый хромой офицер, и военврач Чистова буквально рухнула ему на грудь, вывалившись из машины и осыпая поцелуями его лицо.
-Ваня! Ванечка! Милый! Да неужто, ты живой?! Господи, ведь ты мне только недавно снился! -плакала счастливая Елизавета, снявшая с души самый тяжёлый из наваленных на неё камней.
Ошеломлённый Иван в ответ тоже осторожно поцеловал её мокрые щёки.
-Лиза! Чистова! Лизка! Ты-то здесь что делаешь?! – дрожащим голосом заговорил Иван, не веря в полном смысле свалившееся на него чудо.
Спустя десять минут они ехали в кабине полкового грузовика вдвоём и целых двадцать минут не могли наговориться, даже не заметив, что улыбающийся в усы сержант-водитель везёт их в порт какими-то путанными окольными проулками.
-Теперь я тебя ни за что не потеряю!- лицо Лизаветы осветила знакомая мальчишеская улыбка и сердце Ивана дрогнуло от щемящей боли и жалости.
Он жалел себя и её и весь белый свет, который казался ему таким счастливым и несчастным одновременно. Большой морской буксир, весь в огнях, подвалил к причалу и моряки лихо прыгнув на причал стали заводить причальные канаты. Вскоре по сходням на причал потянулись цепочки поляков с узлами в руках.
-Ваня! Прости, но мне пора идти!- оторвалась от него Лизавета и, беспрестанно оборачиваясь, пошла к причалу с развёрнутыми на нём медицинскими постами, разделившими людей на четыре ручья.
-Начштаба первого батальона запасного артполка лейтенант Иншанин!- представился он капитану особого отдела, расхаживавшему возле толпы гражданских немцев с папиросой во рту.
Капитан небрежно выплюнул папиросу и мрачно поглядел на него.
-Капитан Дрожжин! Какого чёрта, лейтенант! От вас должен был явиться начштаба полка капитан Калистратов - возмутился он.
-Товарищ капитан болен. Рана сильно кровоточит и он не может встать на ногу- невозмутимо откозырял Иншанин, ещё не переставший трястись неуловимой дрожью при разговоре с любым незнакомым воинским начальством.
Капитан посмотрел на его подрагивающую руку и подогнутую в колене ногу, которая никак не хотела распрямляться.
-А ты, значит из балета, и можешь прыгать как акробат?- усмехнулся особист с решительным крестьянским лицом и, подобрев, неожиданно достал латунный портсигар с русским боевым монахом Пересветом и татарином Челубеем на вздыбленных конях на крышке.
-И у меня был такой- вздохнул Иван. Немцы отняли. Император подарил прадеду на пятисотлетие Куликовской битвы.
-Так ты тоже туляк? Ничего, земляк, не робей! Теперь мы у них тоже много чего отнимем. Бери, бери, не стесняйся. Угощаю! - настаивал особист, откинув крышку. А ты выходит из энтих, из бывших буржуев?
-Извиняюсь, курить не могу! Недавно туберкулёз залечили. А прадед был просто уважаемый человек, волостной старшина в Липецкой губернии. Потом нас прирезали, правда, к Тульской. А при Николае Втором мы уже сильно обедняли. Потому как в семьях по восемь-десять детей у всех моих дедов и дядьёв было- неохотно признался Иван и, неожиданно для себя, закашлялся.
-Понятно! Ну, тогда строй своих цепью и пошли проверять немцев. Разбиваем на два ручья. Один к тебе, второй ко мне. Инструктировать надо?- тяжёлый взгляд капитана остановился на бледном лице Иншанина.
-Не надо! Я их эсэсов и офицеров за четыре года навидался, так что тошнит. Отличить сумею-побледнел Иван ещё больше.
-Ну, тогда добро! И будь повнимательнее к документам. Шпрехен зи дойч одер ферштеен?-спросил особист.
-И говорю и читаю, но понимаю иногда плоховато, особенно, если быстро начинают говорить, а слух после контузии не важнецкий-ответил Иван и они двинулись к испуганным немцам-беженцам, стеснённым редкой цепью автоматчиков.
Иван проверял документы немецких переселенцев невнимательно. Перед его глазами неотступно маячило счастливое лицо Лизы и поэтому часа через два он с трудом поднял глаза на обросшего щетиной немца с повязкой на голове.
-Рядовой Тюринг. Ранение в голову и перелом ноги при последней американской бомбёжке - торопливо проговорил немец, стараясь не смотреть ему в глаза.
Иван поднял взгляд на беженца и его будто обдало жаром. Передним стоял обер-лейтенант абвера Макс Рейнхенау, спасший его от расстрела, как коммуниста, и заменивший концлагерь на рабочий лагерь для рядового состава. Иван долго вертел его бумаги, стараясь не выдать своего волнения и не признавать того, что он узнал в нём  офицера абвера, ставшего в сорок четвёртом году гауптманом гестапо.
-Когда и где воевали на восточном фронте? - спросил он для того, чтобы иметь время для размышления и терпеливо выслушал складное враньё бывшего инженера-литейщика и по совместительству кадрового разведчика.
Конечно, у него были свои виды на использование русского инженера, но они оказались несостоятельны и Иван принял благородное решение не выдавать своего расчётливого и подлого, но всё-таки спасителя. Он, молча, протянул назад документы Макса и услышал его торопливый шёпот.
-Спасибо, Иван! Мы в расчёте!- герр Рейнхенау захромал вдоль причала дальше.
Нехорошее предчуствие сжало сердце лейтенанта Иншанина и он с горечью усмехнулся.
-Проваливай, Тюринг, и никогда больше не воюй с русскими! -проворчал он грубо ему вслед.
Примерно через два часа началась погрузка немецких переселенцев на пароход. Выстрелы прозвучали неожиданно громко, и Иван с ужасом обернулся к цепочке медицинских постов. То, что он увидел, сдавило его сердце настоящим леденящим душу страхом. Две девушки-медички лежали на грязном асфальте причала. Лежали бездыханно, и Иван понял, что одна из девушек, не кто иная, как его Лиза.
Дальнейшее он помнил смутно. Его едва оторвали от её тела и, как только убитых медиков погрузили в санитарную машину, особист начал допрос своего земляка.
-Как ты мог пропустить эту мразь, лейтенант!? Ты что не понял, что он моложе, чем указано в документе? - хоронил Ивана заживо напористый капитан из Смерша.
Одна за другой возвращались группы, гнавшиеся за беглецом. Он исчез бесследно в тёмных портовых проулках.
-Военврач Чистова заподозрила, что у него что-то в гипсе спрятано и приказала нам снять с него гипс. Этот гад выхватил из гипса браунинг и выстрелил ей в сердце и Машу ранил - в очередной раз рассказывала о происшествии третья медсестра, отделавшаяся только испугом.
Особист зло и сердито выговорил Иншанину за его преступную халатность и, придав ему в помощь пару сержантов с десятью автоматчиками, приказал прочесать все портовые постройки.
-Он, гад, затаился где-нибудь за складами и будет уходить следующей ночью. Если не поймаешь-пеняй на себя. Я сам тобой займусь, землячок хренов! Будь ты неладен, растяпа! -зло сказал капитан Дрожжин и ушёл продолжать погрузку беженцев.
Только к утру, падая с ног от усталости и от боли в раненых ногах, скрежеща зубами Иван, доложил капитану Дрожжину о своих безрезультатных поисках. Поглядев на его почерневшее лицо и воспалённые глаза, капитан махнул рукой.
-Веди своих завтракать, а к вечеру мне пришлёшь рапорт через своего начштаба полка! И немца опиши так, чтобы у меня его портрет стоял перед глазами, как маслом нарисованный.
Кое-как выспавшись, Иван Иншанин осторожно обошёл своих бывших товарищей по несчастью в немецком плену.
-В патрули и в увольнительные в город, парни, я буду брать только вас. Мы должны достать этого гада, даже из-под земли-умолял он своих товарищей.
Через пару дней бесплодных поисков Иван намекнул капитану Дрожжину, что мельком видел в городе инженера с Серпа и Молота, который приезжал из Германии в Москву по обмену. Он сильно рискнул, назвав его настоящее имя, которое явно мог знать, только  в том случае, если встречался с ним повторно, уже в Германии. Но ему повезло. Особист, по своим каналам  и через горкомендатуру нашёл несколько адресов родственников и сослуживцев Макса Рейнхенау и они начали методический обход квартир.
В подъезде полуразрушенного дома недалеко от порта у Ивана вдруг сильно забилось сердце, и он почувствовал, что они напали на след. Особист понял его состояние по бледному лицу и, достав пистолет, приказал солдатам ломать дверь. Однако все комнаты квартиры казались нежилыми, причём уже долгое время. Только горелый запах из камина говорил о том,  что его недавно зажигали.
-Ай, молодец лейтенант! Старлеем будешь -пошутил капитан, но поняв, что Ивану не до шуток, вздохнул и закурил. Не плачь, старина! У меня тоже всю семью убили -а я, как ни странно, живу… копчу белый свет. Зачем? Не знаю! Но…  живу.
Иван походил по пыльным и мрачным комнатам и тщательно осмотрел все вещи.
-Капитан! Замолви за меня словечко перед комполка Пыльниковым и освободи меня на пару дней от дежурств, ну и выпроси хоть пару человек. Я хочу здесь засаду сделать. Есть ощущение, что он сюда ещё раз вернётся. Кому ещё в холодной квартире прятаться?
Его предложение было встречено без восторга, но сам капитан ничего лучше придумать не мог и заставил командира запасного учебного полка майора Пыльникова заменить начштаба первого батальона лейтенанта Иншанина на трое суток.
Засаду Иван и его солдаты сделали не в квартире, а в доме напротив, внимательно наблюдая за подъездом, окнами и чердаком подозрительного дома. Их терпение было вознаграждено на третью ночь, когда из развалин вышла высокая стройная женщина и, оглядываясь, торопливо юркнула в подъезд.
-Ну, теперь только бы Хусаинов не проспал под диваном - прошептал ефрейтор Чесноков и они начали осторожный спуск по тёмной лестнице.
-Не переживай, командир! Скрадём, как миленькую - снова выдохнул ефрейтор шёпотом и они на цыпочках побежали через двор к подъезду напротив.
-Оставайся здесь! - выдохнул Иншанин. И следи за вторым подъездом, а я наверх.
Немка страшно перепугалась, когда увидела встающее возле дивана покрывало. Взвизгнув, она бросилась из квартиры и в темноте чуть не сшибла с лестницы Иншанина. Ему удалось повалить вопящую женщину и, стукнув рукояткой по черепу, наконец, заставить замолчать.
Доставленная в квартиру красивая немка пыталась отпираться, но когда ей предъявили уложенные в сумку мужские вещи, она расплакалась и стала лепетать о несчастной судьбе своего брата. Страшным ударом ладони Иван сбил её со стула и, едва ворочая разбитой челюстью, немка призналась, что выполняет поручение соседки, которая теперь живёт в другом месте и боится приходить на свою квартиру.
-Товарищ лейтенант. Ну, за что вы её так? - пожалел сержант Хусаинов очень привлекательную молодую немку.
Он не ожидал никакой реакции от успокоившегося лейтенанта и поэтому с ужасом увидел, как того затрясло как припадочного, и он сильным ударом в грудь снова опрокинул немку на пол. Хусаинов бросил мокрое полотенце, которым вытирал женщине лицо, и, обняв немку, прикрыл её собой.
-Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! Хватит, товарищ лейтенант!- ошеломлённо повторял он раз за разом и Иван медленно очнулся от припадка ярости, скрипя зубами.
Через полчаса Иван сидел в городской квартире у немки с сержантом и ефрейтором, его товарищами по плену. Они настороженно ждали, когда за вещами придёт заказчица. Немка лежала на постели и стонала. Из её глаз ручьями текли крупные слёзы.
-Так, товарищ лейтенант. Я думаю, чего красивая женщина без дела лежит и стонет. Боится она нас, факт! Надо её напоить, покормить, приласкать. Она гляди и перестанет? Но кормить и поить нам её нечем, а приласкать бы надо?- вздохнул Чесноков.
-Ну, иди, поговори с ней! Да гляди, не перестарайся - махнул рукой Иван.
Женщина обречённо глядела на подходившего к ней ефрейтора и вдруг, заплакав, повернулась на живот. Ефрейтор деловито разделся и, забравшись на кровать, неторопливо обнажил женщине ягодицы.
-Ну, вот и чудненько. И стонать перестала. Поняла, что нужна для дела, значит не убьём -удовлетворённо отметил он, устраиваясь на уткнувшейся в подушку женщине поудобнее.
Немка продолжала лежать с задранным подолом, когда ефрейтор слез с неё и, одевшись, позвал своего лейтенанта.
-Если не брезгуешь, то давай лейтенант. Задница сочная и мягкая. Небось на генеральском пайке сидела, стерва -заявил он и несколько раз хлопнул женщину по заду, демонстрируя дрожание её плоти.
Осторожный стук в дверь заставил всех подскочить. Немка со стоном сползла с кровати и медленно, как сомнамбула, поправив одежду, пошла открывать дверь, ощущая на позвоночнике ствол автомата.
-Ну как, Марта? Успешно? - спросила хозяйку вошедшая красивая дама в изящном пальто и шляпке, но была грубо повалена на пол рукой сержанта Хусаинова, рванувшей её из-за двери.
Появление сразу двух женщин в штабе батальона вызвало фурор. Особист пришёл, когда женщин уже раздели и стали бить ремнями и мокрыми полотенцами.
-Иван! Немедленно прекратить издевательства и одеть подследственных!- заорал он на Иншанина и тот с ворчанием отошёл от перепуганных женщин.
-А если они молчат? Мне что, краковяк перед ними вытанцовывать?-обиделся Иван.
Однако ни лаской, ни ором капитану- особисту ничего не удалось из них вытянуть и он, зло закурив, ушёл, сердито ругаясь.
-Наверно им больше нравятся твои методы. Продолжай в том же духе, но абверовца мне достань!
И тогда Иван, вызвав нескольких надёжных  солдат из своего батальона, позволил им жестоко изнасиловать немок, под обязательства держать такой метод допроса в секрете,.
Узнав, что их могут отдать в казармы батальона десяткам солдат, женщины разрыдались.
-Моего Макса уже нет, он пешком ушел к американцам, а в подвале под развалинами знаменитого штеттинского гаштета живёт его друг венгр Януш Немер с Гансом Лемке . Он слегка ранен в ногу. Мы хотели переправить его в деревню - заплакала изящная дама, назвавшаяся Мартой Рейнхенау в истерике, комом прижимая одежду к своему голому телу.
Отобрав двадцать самых надёжных товарищей из своего батальона под командованием Охрименко, Хусаинова и Чеснокова, Иван отправился проверять подозрительный адрес, как обтекаемо он преподнёс срочный выезд на поимку абверовца, капитану Дрожжину.
Не смотря на саднящую в сердце занозу, Иншанин признался своему верному товарищу Антону Чеснокову, который сидел с ним рядом в кабине «студебеккера», что его не покидает чувство большой удачи и завершения затянувшихся поисков.
-Выловим господ из абвера! Как пить дать выловим! Их бабы приведут нас в их тайное логово-уверенно сказал Иншанин.
Женщины провели его солдат среди развалин к полуподвальному помещению, и, осторожно спустившись туда с тремя солдатами, на сдвинутых столах бывшего ресторанчика Иван увидел в полутьме спящих мужчин. Его люди двигались так тихо, что ослабевшие от голода и ран Немер и Лемке так и не проснулись. Их захватили во сне и они непонимающими и ненавидящими взглядами  смотрели на советских солдат вокруг них.
-Иван! Какая удача, что это ты, а не кто-то другой пришёл за нашими жизнями -узнал венгр своего бывшего воспитанника. Разреши нам поговорить с тобой. Только с тобой одним. Я надеюсь, что ты можешь рассчитывать на исполнительность и молчание своих солдат?
Когда Иван отправил своих подчинённых наверх, гауптман Немер стал настойчиво уговаривать его отпустить его и приятеля к американцам.
-Спаси нас,  Иван! Я уверен, что ты не сможешь быть неблагодарным. Если бы ты ещё отпустил Марту и Магду с нами? - робко попросил он.
-Не могу! Они слишком понравились моему батальону - процедил Иван сквозь зубы.
-Раньше ты был другим, Ваня! Не злым, а понятливым и послушным. Прощай, надеюсь, что ты не выстрелишь нам в спину и позже отпустишь женщин-прошептал венгр.
-Не бойся, Януш! Я не умею стрелять в спину -горько выдохнул Иван.
Чтобы подкрепить просьбу Януша, грязный и оборванный, бывший штурмбанфюрер Лемке, подрагивающими руками, достал два маленьких, но увесистых мешочка с золотыми зубами и показал их Ивану.
-Здесь почти два фунта золота! Я копил их всю войну. Один нам нужен, чтобы заплатить за переход в американскую зону, а второй твой, лейтенант. Немцы умеют быть благодарными -добавил он дрожащим голосом. А свою дочь я оставляю тебе. Только тебе. Спаси её и она доставит тебе неземное удовольствие. Магда необычайно опытна в постели. Попробуй её, и ты поймёшь, о чём я говорю.
Иван медленно покивал головой, из последних сил пытаясь сдержать охватившее его бешенство, но этого оказалось достаточно, чтобы обрадованный Лемке схватил приятеля за рукав и потащил к дальнему полузаваленному проходу из подвала.
-Мои друзья всегда говорили, что золото сильнее стали. Ты видишь, они не ошиблись - громко зашептал он своему приятелю.
-Сталь сильнее золота! - выкрикнул бывший комбат с перекошенным от ярости лицом, и, высыпав золотые зубы на грязный стол, дважды выстрелил в обернувшиеся испуганные лица немецких офицеров, а потом ещё и ещё, пока не опустела обойма.
Испуганные товарищи вбежали в подвал, но Иван дрожащими руками уже вставил новую обойму и убрал пистолет. Вытащив по разрушенным ступеням на улицу трупы абверовцев, бойцы Ивана небрежно закинули их в машину, перепугав обеих женщин. Визг и рыдания разозлили чуть успокоившегося Ивана ещё больше. Отдав завизжавших женщин своим солдатам, Иван долго ждал на улице, пока солдаты не натешатся с немками прямо на столах бывшего подвального ресторанчика, где Марта часто проводила время с мужем до войны и даже в войну.
Антон Чесноков вышел, и тщательно оправив галифе и гимнастёрку, подошёл к лейтенанту.
-Иван! Я понимаю твоё состояние, и поэтому баб тебе не предлагаю, хотя они чистые и очень старательные. Но смотри, что они предлагают за своё спасение! Они из разбитого электрощита достали и отдали нам в благодарность за свою свободу. Может правда, давай их отпустим. Ну хоть одну? Магда говорит, у неё есть очень красивые молоденькие сёстры…
С этими словами бывший старшина батареи, а теперь ефрейтор Антон Чесноков, которому, как и Иншанину, восстановили звание по военному билету, пояснив, что вытащенные из окружения документы на присвоение новых званий где-то затерялись и отыскать их пока нет возможности, также как и на звание его командира, показал Ивану небольшой мешочек с золотыми украшениями. Иван настороженно порылся в нём и высыпал золото на ладонь.
-Ты знаешь, дурак, что это? Это в основном детские и женские зубы, выдранные с трупов в концлагерях. И ты этих подлюк собираешься отпустить? - сквозь зубы прохрипел Иншанин. Пошли! За мной!
Чесноков настойчиво тянул своего начштаба за рукав, но всё было бесполезно. При его появлении, немки ещё более яростно вцепились в своих кавалеров и старательно подмахивая, прятали лица от яростного взгляда Ивана. Однако избежать бессудной расправы им не удалось.
Стянув за ноги увлечённых кавалеров со своих дам, Иван навёл трясущийся рукой револьвер на убийц детей, как он понял по их драгоценным накоплениям. Женщины сползли со столов и скорчились под ними, пытаясь заползти всё глубже и глубже. Но это им не удалось. Выстрел за выстрелом пули вонзались в их плоть, кровавя их тела.
-Отставить стрельбу! -ворвался в полумрак подвала громоподобный голос капитана Дрожжина, опередив его появление, но Иван механически нажал курок ещё два раза.
Тяжёлый удар пистолетом по голове свалил его и очнулся лейтенант Иншанин от тряски только в коляске мотоцикла, сопровождаемый двумя автоматчиками. Сдав Ивана в комендатуру, автоматчики капитана Дрожжина уехали. Всю ночь Иван не находил себе места, уже почти смирившись с расстрелом. Только ближе к отбою на следующий день его вызвали на допрос и он не очень удивился, увидев капитана Дрожжина. Мрачный как Мефистофель, капитан отпустил конвойного, и, разложив перед собой бумаги, поднял непрязненный взгляд на арестованного.
-Ты что совсем дурак, лейтенант? Ты с какого бодуна мне всех фигурантов дела о вервольфах завалил? И что мне прикажешь делать теперь? Вчера, я честно хотел расстрелять тебя на месте, но потом решил отдать под трибунал.
-Я ни о чём не жалею!- дрожащим голосом заявил Иван. Я расстрелял своё прошлое. И поражение с пленом в сорок первом расстрелял, а также покарал палачей и садистов.
-Ах, ты боже мой! А я то думал, что арестовал мародёра и убийцу мирных немцев. А передо мной, ни много, ни мало-ангел мщения! Хорош! Нечего сказать! Ты понимаешь, дурак, что я тебя за этих вервольфов собирался к ордену представить? А вдобавок раскопал в твоём личном деле, что комполка Кузнецов уже в окружении тебя на капитана в дивизию подал и генерал Рогинский твоё назначение подписал. Значит, дослужил бы капитаном до демобилизации и весело поехал домой на следующий год. А теперь что, расстрел?
-Я ни о чём не жалею! - упрямо повторил Иншанин и без разрешения сел на табурет, не в силах стоять на дрожащих ногах.
-Эх, туляк! А мне, ты что думаешь, легко тебя расстреливать? Ты же мне по реактивным «мессершмитам» столько ценного рассказал. Потом на организацию вервольфов вывел. На тех, кто золото у мирных немцев отбирает и переправляет военных преступников к американцам. Пыльников за тебя со мной час торговался. Короче, ладно, дуракам везёт. Я у твоих бойцов машину конфисковал и повёз немцев в госпиталь. Чуть не под пистолетом положил их на операционный стол, ещё тёпленьких. И представляешь, трое выжили. Убит один Лемке. Немер мне пообещал сдать цепочку вервольфов, которая в американскую зону за золото немцев вывозит за отправку в Венгрию. Янки уже на них озолотились на полтора пуда. Ну, а на любимую жену я твоего знакомца Макса сюда обязательно вытащу. Он ещё поработает на свободную Германию. И главное, на последок! Чистова твоя тоже жива осталась. Пуля в сантиметре от сердца застряла. Её отвезли в Берлин и там прооперировали.
Ну, а увидеть тебе её не скоро придётся. Пыльников предложил до трибунала дело не доводить. Он тебя разжалует за превышение служебных полномочий и поедешь домой рядовым. В тульской дивизии будешь пока дослуживать. Но следом за тобой он пошлёт бумаги на перекомиссию. Контузия, туберкулёз, движение осколков в ногах-служить тебе долго не придётся. Вот такой мясной набор получается. Так что, свободен земляк! И ни пуха тебе, ни пера! К чёрту можешь не посылать! Я с ними вижусь каждый день и похоже этой недобитой нечисти на мой век хватит. Да и внукам похоже достанется.
И с этими словами капитан Дрожжин вручил документы на освобождение своему, так сильно проштрафившемуся, добровольному помощнику.


ЭПИЛОГ
Пожилой высокий сутуловатый, совершенно седой полковник Долгушин вызвал своего секретаря Женечку Добровольскую и приказал вызвать к нему через час парторга управления МВД по Псковской области Ивана Петровича Евстигнеева. Встретив недоумевающий презрительный взгляд Женечки полковник поправился.
-Хорошо, хорошо! Я оговорился! Разумеется, я помню, что компартия после августовских событий распущена. Вызовите ко мне бывшего парторга управления майора Евстигнеева.
-Вы только с ним не засиживайтесь. Мой рабочий день через час заканчивается и я не собираюсь за бесплатно торчать здесь после работы - фыркнула в лицо начальнику нахальная девица, подвизавшаяся в проельцынских кругах и поэтому очень злая на своего краснокоричневого начальника.
-Договорились, Женечка! Вы пойдёте домой вовремя. А мы с парторгом, то есть с майором Евстигнеевым ненадолго задержимся и понятно будем скучать без вашего замечательного чая-потёр полковник рукой грудь в области сердца и непроизвольно поморщился. Усевшись за стол он накапал себе в стакан валокордина и разбавив водой из графина морщась выпил лекарство залпом.
Полковник медленно уселся за стол и, достав из большого конверта с уже написанным адресом бумаги, принялся неторопливо вносить в них исправления.
-Антон Крепышов и Василиса Николаевна живут счастливо и имеют много детей и внуков. Иван Иншанин и Нина тоже вырастили двоих сыновей. Первый командир «батареи однофамильцев» старший лейтенант Иншаков из партизанского отряда был самолётом вывезен в тыл, после войны закончил строительный институт и стал строителем Байконура.  Младший лейтенант Иннокентьев дослужился до подполковника и заканчивал войну командиром полка истребителей танков. Он обгорел в самоходной установке ИС-2 и ослеп. Лиза Бережковская и её отец-священник, ставший военврачом, нашли его в сорок восьмом году в Новгороде и вскоре у слепого подполковника Иннокентьева появились и жена, и дети. Комиссар гаубичного полка Семён Инин погиб в сорок четвёртом году, освобождая Ленинград от блокады. Сержант Роман Хусаинов поступил в училище КГБ и впоследствии несколько лет служил военным советником в афганской народной армии. Володя Перцев погиб в боях за Ленинград. Антон Чесноков закончил институт и стал авиастроителем. Евдокия Сереброва стала директором института и дважды неудачно выходила замуж. Но в третьем браке нашла своё счастье и родила троих детей. Полковник Одинцов и майор Кузнецов остались живы и в новых должностях и званиях приложили руки к укреплению ракетного щита нашей Родины.
Сделав ещё несколько приписок, полковник Долгушин набросал небольшое письмо.
-Дорогой Антон! Эти записки, память о дорогих тебе людях, а также их друзьях и сослуживцах, всего лишь небольшой дар признательности отважному воину, освободившему Саласпилс, от одного из его узников. Напиши о них книгу, а если не сможешь сам, попроси свою жену. Она талантливый человек и обязательно поможет тебе в этом благородном деле. К сожалению, задуманная мной книга у меня самого не получилась по не зависящим от меня обстоятельствам.
Вложив письмо в конверт вместе с документами полковник Долгушин дождался своего друга майора Евстигнеева и настойчиво попросил его отправить это письмо по указанному адресу более, чем срочно.
Убедившись, что майор уехал полковник Долгушин включил маленький переносной цветной телевизор и внимательно прослушал новости, преподнесённые ядовитым голосом Митковой.
-Сегодня произошло ещё одно самоубийство одного из сторонников ГКЧП. Ночью у себя дома в кабинете застрелился глава антисионистского комитета генерал Драгунский. Перед самоубийством он несколько раз встречался со своим горячим сторонником полковником милиции Долгушиным. Не исключено, что полковник Долгушин будет привлечён к делу о самоубийстве. Пока в качестве свидетеля, но есть версия, которая может изменить его статус.
Выключив телевизор, седой высокий полковник сел за свой широкий письменный стол, ещё раз накапал себе корвалол, а выпив его, налил себе стопку коньяку. После этого он выкурил сигарету и достал из верхнего ящика свой наградной пистолет ТТ. Он достал из стола две фотокарточки: серьёзного мрачноватого Антона Крепышова в военной форме с двумя боевыми друзьями на фоне детского лагеря «Саласпилс» и худенькой, истощённой, но улыбающейся Василисы вместе со спасёнными детьми, уже в эвакуации.
-Простите, друзья! Вы нас спасли, а мы вас нет! -сказал седой полковник  и медленно потянулся к пистолету.
Глухой выстрел, ударивший в кабинете, сказал о том, что ещё одним честным и порядочным человеком на планете стало меньше.