Из серии "ИСПОВЕДЬ НЕПОЧЕМУЧКИ"
Однажды, когда мне было четыре года, отправились служащие брянского военкомата на праздничную маёвку. Приехали в лес на старом автобусе, в салоне которого до тошноты воняло бензином. Тем вкуснее показался воздух большой светлой поляны, на которой выгрузились весёлая компания.
По требованию ответственного за продукты старшины Синявского, с шутками-прибаутками, выстроились в ряд - и тот пересчитал всех, как он сказал, "нахлебников". Оказалось - восемнадцать человек.
Среди них - и мои родители. Папа – стройный, красивый и непривычно-весёлый, и мама – с большим-пребольшим животом.
К тому времени я уже знала, что в животе у мамы ребёночек, который, по её словам, «завёлся» от малинового червячка. Сама я произошла от съеденного ею яблочного червяка.
Мне не нравилось, что у меня такой заурядный прародитель. Ну, почему бы ему не оказаться обитателем сладкой и сочной груши - такой, какую однажды папа привёз из Крыма. А яблоки… Вон их сколько растёт – и в основном, все кислые. Но что делать, червяков, способствующих нашему зарождению, как и родителей, не выбирают.
Взрослые сидели на расстеленном брезенте, весело выпивали и закусывали. А мне было скучно. Из детей с нами приехал только Витька Царёв. Остальные остались с бабушками дома.
Витька попытался затеять со мной игру, но я не захотела. От таких, как он, надо держаться подальше. У Витьки всегда всё каверзами заканчивается. То голову кому-то камнем разобьёт, то палец вывихнет. И мне от него доставалось не раз.
Поэтому, отошла я потихоньку от всех и начала собирать букет из маленьких цветочков, которые голубыми лужицами освежали поляну. Занятая интересным делом, не заметила, как в лес углубилась.
*******
Очнулась, когда никаких голосов уже не было слышно. Тишина – полнейшая. Вокруг - огромные прямые сосны. Кора у них, цвета янтарных бус, которые украшают шею тёти Зины. По её словам, янтарь помогает от «щитовидки».
Будучи «непочемучкой», я не спрашивала, что такое «щитовидка»?
Может, жена щитомордника? Змей такой есть. Я его в энциклопедии нашей случайно увидела. Наверное, змеи эти под полом у тети Зины в её тёмной комнатке живут, а она от них янтарными бусами обороняется.
Но сейчас мне не до тёти-Зининых проблем. Со своими бы разобраться. Стою и соображаю, как назад вернуться?
Кричать «Ау» - как это в мультфильмах делают, когда в лесу теряются – как-то неловко. Да и страшновато - наказать могут, за то, что с поляны ушла. Ведь говорила мама, чтобы далеко не отходила… Эх, была не была, попробую сама из леса выбраться, может и не заметят моей отлучки?
Смело пронизываю, пахнущее смолой, прозрачное голубоватое пространство. Иду туда, где деревьев меньше. Сосны одобрительно кивают своими зелёными верхушками:
- Давай, Танюшка, не трусь, иди вперёд…
Не знаю, сколько прошла, прежде, чем наткнулась на странное сооружение - небольшой бревенчатый домик, вросший в землю. Двери не было. Дом словно приглашал – заходи, не бойся. Недолго думая, начала медленно спускаться по шатким деревянным ступеням…
Внутри домика оказалось неожиданно светло и сухо. Брёвна на стенах рассохлись, и песок просачивающийся сквозь них, покрыл пол толстым слоем. Под самым потолком, на уровне земли - небольшое горизонтальное окно.
Как зачарованная, стою я по щиколотку в песке и думаю, кто мог сидеть за этим столом, приделанным к стене, на манер вагонного столика и лежать на лежанке, сделанной из берёзовых досок?
Кажется, что хозяева вышли ненадолго и скоро вернутся . И будут недовольны, что я без спроса вошла в их жилище. От этой мысли холодок проползает по спине, но какое-то странное оцепенение не даёт двинуться с места.
- Таня, Таня, отзовись, где ты? - будто сквозь сон, доносится до меня голос мамы.
- Таня, ау-у… – слышны голоса других людей.
Разорвав оцепенение, опрометью выскакиваю из бревенчатого укрытия и, споткнувшись на последних ступеньках, растягиваюсь на сосновых иголках, до крови уколов обо что-то ладонь.
- Мама, я здесь! - кричу, почти не надеясь, что мой детский голос будет услышан на таком расстоянии.
*******
И вот я на поляне, сижу на чём-то мягком и доктор Шумилин перевязывает мою, смазанную йодом, небольшую рану.
Мама ругает меня за самовольную отлучку. Ей неудобно, что отдых людей был прерван поисками, а папа говорит примирительно:
- Ничего страшного, немного прошлись по лесу.
- А мы и не знали, что здесь ещё партизанские землянки сохранились, - удивляется кто-то из взрослых.
- Да, брянские леса… Немцы боялись вглубь заходить. А Таня – не побоялась – обнимает меня улыбающаяся тётя Клава.
- А знаете, эта поляна, на которой мы находимся, была партизанским аэродромом? – это уже папа говорит. – Они вырубили деревья и принимали здесь самолёты с Большой земли.
- А ну, за партизан, наливай… - доктор Шумилин, заканчивает перевязку и резко машет рукой.
Все усаживаются за брезент, с остатками еды и питья. Меня, опасаясь, что опять потеряюсь, устраивают между папой и Витькой Царёвым и наливают стакан тёплой газировки.
- За тех, кто не дожил до Победы! – произносит Шумилин.
– Вечная память! – добавляет женский голос.
Пьют молча, потом кто-то затягивает:
- Шумел сурово брянский лес, спускались синие тума-а-ны…
- И сосны слушали окрест, как шли в дорогу партиза-аны – дружно подхватывают остальные.
Я сижу на коленях отца, слушаю песню и неожиданно вспоминаю, что старик со старухой из «Сказки о золотой рыбке» Пушкина, тоже жили в землянке: «Они жили в ветхой землянке тридцать лет и три года»
- Наверное, партизанами были, – лениво шевелится мысль. Мне хочется спросить у папы, так ли это, и заодно узнать, что такое «ветхая»?
Но устав от всего пережитого и успокоенная биением сердца отца, начинаю засыпать…
******
С тех пор прошла целая жизнь, но тот майский день не стёрся в памяти, живёт, вместе с партизанской землянкой и песней: «Шумел сурово брянский лес»…