(по мотивам древнегреческого мифа о Дедале и Икаре)
I
– Что же ты молчишь, Дедал? – спрашивает Тиндар, высокий, крепкий мужчина, со смуглой, оливкового цвета кожей, коротко стриженными, иссиня-черными кудрями и вьющейся черной бородой, что достает ему до кадыка, еще молодой (едва отсчитал тридцать лет), но очень самоуверенный. Дедал повидал многих, но подобного Тиндару ему еще не приходилось встречать.
Тиндар – стражник. Утром и вечером он приносит Дедалу и его сыну скудную пищу – хлеб, сыр, миску овощей, иногда – рыбу, кувшин молока и ключевую воду. Он должен также следить, чтоб пленники не сбежали, ибо Дедал пока еще нужен царю Миносу. Однако есть у Тиндара недостаток, весьма существенный и особенно неприятный Дедалу – он любит поболтать. Вот и сейчас, явившись с подносом, где остывает скромный ужин, он не спешит уйти, а явно готов завести продолжительную, но совершенно бесполезную беседу.
– О чем мне говорить с тобой? – в голосе Дедала утомление смешивается с раздражением. – Уходи, Тиндар. Мне еще надо подумать над чертежом.
– Что-то ты слишком желчен сегодня, Мастер, – говорит Тиндар. – Смотри, обижусь я и кормить вас не стану.
– Что ж, мы с сыном умрем голодной смертью, да и тебя Минос по головке не погладит, коли узнает об этом, – спокойно отвечает Дедал. – Не думаю, что ты желаешь себе такой участи.
– Вредный ты старик, – лицо стражника недовольно кривится. – Ладно, будь по-твоему. – Занимайся своим чертежом, видать, он тебе куда интереснее, чем разговор со мной.
Поставив поднос на маленький столик, Тиндар уходит, и Мастер слышит, как поворачивается в замке ключ. Наконец-то он может побыть в тишине.
Дедал подзывает сына, и вместе, в полной тишине, они совершают свою вечернюю трапезу. Икар знает – в такие минуты отца нельзя отвлекать ни жалобами, ни беседами. Даже если поговорить очень хочется. Икар с охотой поболтал бы и с Тиндаром, но отец запрещает ему общаться со стражником – он не доверяет нагловатому воину, который, как уверен Дедал, поставлен не только охранять их, но и доносить Миносу. А давать царю лишнюю возможность ухудшить жизнь пленникам Мастер не желает.
Солнце уже зашло. Сквозь узкие оконные прорези видно закатное небо. Острый взор Икара различает на фоне темнеющих туч черные точки – то летят дикие гуси. Паренек завидует им – они свободны, в любой из концов света свой путь держать вольны. Их же с отцом царь Минос, который уже год держит взаперти.
Икар смотрит на отца. Сгорбившись, при свете свечи склонился он над чертежом, что занимает его мысли все последние дни. Отец стар. Тонкие седые волосы окаймляют его худое лицо, изборожденное морщинами, бела и борода. Подпоясанный хитон висит мешком – за последние месяцы он, как и Икар, очень исхудал. Пища, которой их потчуют с позволения Миноса, не дает умереть с голода, но и не насыщает. Неровный свет свечи падает на сжимающую стилос руку, и тонкая сеть синих, вздувшихся вен проступает явственнее на иссушенной критским зноем коже. Однако глаза Мастера не выдают его почтенного возраста – яркие, живые, они сморят строго, и собеседнику часто становится не по себе, коли устремляет на него Дедал свой пронзительный взгляд.
Отец говорит, что он, Икар, похож на него. У мальчика каштановые волосы, ровными прядями спускающиеся чуть ниже плеч. Черты лица их тоже схожи, только глаза у Икара не черные, как у отца, а зеленые – материнские.
Дедал сказал ему однажды, что прежде его волосы тоже имели такой оттенок, только было это давно – еще, когда они жили в Афинах. Икар уже не помнит Афин – он был слишком мал, когда они в спешке покидали родной город. Детство и часть отрочества мальчик провел на Крите. Четырнадцать лет ныне сравнялось ему, и третий год живут они под неумолчным оком стражи в одном из покоев Лабиринта – царского дворца, что построил Мастер Дедал … и чьим узником стал, несправедливо обвиненный в измене царем Миносом.
– Уже поздно, – говорит ему отец, поднимая голову от глиняной таблички, где он делал расчеты. – Ложись спать, Икар.
Мальчик не приучен перечить отцу. Забираясь на ложе, он лишь кротко спрашивает Мастера:
– Скоро ли и ты ляжешь, отец?
– Мне еще надо работать, – кратко отвечает Дедал, и вновь углубляется в расчеты.
Но и нырнув под тонкое покрывало, Икар все еще не спит. С деревянными птицами играет он, когда-то Дедал сделал их для еще маленького Икара, и с тех пор они остаются любимыми игрушками мальчика.
Краем глаза Дедал следит за сыном. Мастер помнит, как однажды спросил мальчика: отчего он этим игрушкам отдает предпочтение пред другими? Икар тогда ответил ему, что нет созданий счастливей птиц – они могут летать где угодно, и никто не удержит их. Болью резанули тогда Дедала эти слова сына – хоть и молчал тот всегда, не жаловался на заточение в Лабиринте, все ж тоску носил в себе, тоску по свободе … ибо рожден был вольной птицей, гражданином Афин, как и сам Дедал, и лишь по вине отца своего лишился этой свободы, вырос на чужбине, в городе, который так и не стал ему родным.
Вольным птицам не место в клетке – Дедал понимал это. Но как теперь отыскать тот ключ, что отопрет ее?
Раннее утро не освежает редких путников, шагающих по улицам Кносса. Всего шесть часов показывают солнечные часы на городской площади, а воздух уже душен и полон пыли, что поднимает горячий ветер. Стены домов и мостовые дышат жаром, приветствующие друг друга люди жалуются, что Зевс послал еще один жаркий день. «Засуха … грядет засуха», – слышно со всех сторон.
В порту дышится чуть легче. Здесь ветер напоен морской влагой, запах соли, водорослей, гниющей рыбы ощущается на всем побережье. Трепещут на ветру красные паруса прибывших этим утром финикийских торговых кораблей, поодаль качаются на волнах пентеконтеры критского флота. Финикийцы издревле ведут торговлю с Критом, в Кносс привозят они замечательные пурпурные ткани, оливковое масло, вино и, конечно же, рабов, так нужных здесь, ибо город растет и возводятся новые здания – одно краше другого. Невольники уныло ступают по трапу, подгоняемые окриками надсмотрщиков, тут же суетятся матросы, выгружая на берег тяжелые пифосы .
Кносс, возведенный на месте старых поселений, не раз разрушался от буйства стихии, но всегда отстраивался вновь. Весь остров покрыт сетью дорог, сходящихся ко дворцу Миноса. Самая широкая из них, связавшая разобщенные прежде поселения, протянулась с севера на юг до самого города Комо. Фест, Малия, Гурния, Палекастро и прочие города Крита подчинились владычеству Кносса. Минос укрепляет свою власть, распространяя ее не только на Крит, но и на другие земли, куда устремляется его жадный взгляд.
Дедал в сопровождении Тиндара и других стражников направляется к одному из ныне строящихся дворцов. Степенно шагает он, укутанный в искусно расшитый гиматий , надменный взгляд Мастера скользит поверх голов редких пешеходов – ремесленников, торговцев, рабов, что торопятся с поручениями на городской рынок. Словно критский вельможа в сопровождении своей охраны, ступает он по мостовой, и ни за что не догадаешься, что это царский пленник, которого в любой миг может лишить жизни прихоть Миноса. Тиндар, идущий на шаг позади Дедала, несет его сумку, тяжелую от обилия чертежных инструментов и аккуратно свернутых папирусных свитков – то новые чертежи.
Прежде Дедал ежедневно присутствовал на строительных площадках – как архитектор, скульптур, Главный Мастер Кносса. Теперь же иначе, как в сопровождении охраны, он не может попасть туда. Да и приглашают его не всегда – лишь когда и впрямь возникает необходимость в присутствии Великого Мастера. Ибо Минос опасается, что пожелает сбежать Дедал, и потому не позволяет ему брать с собою Икара – заложником в царском дворце остается мальчик. А стало быть, и любая попытка побега для Дедала становится невозможной – ведь никуда не уйдет он без сына. Так и томится Икар в тесных покоях, пока отец его, Дедал, находится на строительстве нового здания.
За все время пребывания на Крите немало дворцов, и храмов, и дивных статуй богов было создано Дедалом. Любовались ими и сами критяне, и те, кто посещал сей остров. Почитали Мастера Дедала, несколько счастливых лет провел он с сыном при дворе царя. Все закончилось в один миг.
Прибыла на остров очередная партия пленников – семь юношей и семь девушек – лютая дань, что платили Криту Афины за вероломное убийство Андрогея, сына Миноса. Предназначались они Минотавру. Последнего Дедал видел всего один раз – когда того, скованного железными цепями и опутанного сыромятными ремнями, загоняли в отстроенную специально для него часть дворца, наиболее извитую и запутанную. Именно в ней и предстояло блуждать несчастным, пока не попадутся они Минотавру.
Разное шептали о нем в переходах дворца. Говорили, что был Минотавр незаконным сыном царицы Пасифаи, жены Миноса. Странные причуды имела царица, не на мужчин – на быков заглядывалась. От одного из них, подаренного Миносу самим повелителем морей Посейдоном , и зачала царица Минотавра – странное и страшное создание с телом человека, состоявшим, казалось, из одних только мышц, и крупной головой, напоминающей бычью. Был Минотавр от рождения безумен, но при этом обладал нечеловеческой силой. Когда приходил он в неистовство, никто не мог его удержать. Едва подрос бычеголовый, Минос, опасавшийся его силы, приказал держать урода в каменных клетках старого дворца.
Другие же называли его не пасынком Миноса, а его родным сыном, но, произнося это, боязливо оглядывались – не услышали бы сии ужасные речи чужие уши и грозному царю не донесли. Ох, и несладко пришлось бы тогда говорившему!
Правда то или выдумка, Дедал не знал. Да и никто во всем дворце не ведал точно тайны происхождения Минотавра. Но Дедал прожил на свете немало лет, чтобы понимать – не стоит доверять всему, что слышишь. Приходилось видеть ему младенцев с пугающей, немыслимой внешностью, рожденных от обычных, казалось бы, родителей. Большинство таких детей долго не жили. Еще больше рождались уже мертвыми. Но те, кто выживали, и впрямь лишены были разума, зато наделены немалой физической силой – почти, как Минотавр.
Шептались также, что кормили его только сырым мясом – сначала звериным, а с тех пор как разгневанный Минос наложил на Афины дань – и человечьим. Для того и присылались на Крит афинские пленники – в пищу чудищу предназначал их Минос.
Дважды приходил на Крит корабль с несчастными афинянами. Дважды загоняли их в логово безумного – сначала в старом дворце, а после и в Лабиринте, и запирали на засовы тяжелые двери, чтоб не могли они ненароком выбраться из него. Дважды находили окровавленные останки – следы страшной трапезы Минотавра. Сердце Миноса все больше ожесточалось, не желал он прощать Афины, слишком малой платой считал наложенную дань за гибель любимого сына.
Но в третий раз все пошло не так, как было угодно Миносу. Ибо на пришедшем из Афин корабле прибыл сын афинского царя Эгея, юный Тесей. Ему удалось то, чего еще не мог сделать никто – он не только убил Минотавра, но и смог найти обратный путь из запутанных коридоров Лабиринта. Как позже выяснилось, помогала ему критская царевна, дочь Миноса и Пасифаи, Ариадна. Испугавшись гнева отца, девушка бежала с Тесеем, а взбесившийся Минос обвинил Дедала в том, что именно он помог соотечественнику, подсказав правильный путь из Лабиринта. Вот тогда и потянулись дни заточения в царском дворце …
II
Те немногие, кто знают Дедала в лицо, учтиво приветствуют Мастера, и он кивает им. До зодчего доходят слухи, что не все жители города одобряют подобное обращение Миноса с афинским Мастером. Разумеется, никто не смеет прямо сказать об этом Миносу – царь известен своим жестоким нравом. Конечно, у него еще остались здесь друзья – со времен службы при дворе. Но даже и они не могут помочь ему с Икаром покинуть Крит.
О возвращении на родину думает Дедал беспрестанно, мечтает вернуться в родные Афины, горячо желает этого, несмотря на то, что когда-то был изгнан из них за убийство племянника.
Сын его сестры, Пердикс, оказался не просто способным – талантливым учеником. Ему было только двенадцать, а он уже самостоятельно изобретал новые, изящные по простоте своей, инструменты. Но Дедал не радовался успехам ученика, наоборот – поддерживаемая огнем гордыни, в душе его разгорались зависть и злоба. И поняв, что однажды ученик превзойдет учителя, и отнимет у него славу, решился Дедал на злодеяние – обманом заманив мальчика на Акрополь , он столкнул его со стены.
В городе стало известно об этом. И Дедалу с сыном пришлось бежать из Афин. Один из торговых кораблей доставил их на Крит, где Минос благосклонно встретил Мастера, ибо наслышан был о его искусстве, и предложил служить у него. Немало лет прожил здесь Дедал, но тоска по родине терзала его едва ли не каждый день. Сколько б не пробыл ты на чужбине, никогда не станешь здесь своим – это он понял давно. Долгими ночами ему снились Афины … величественный Акрополь, храмы богов, Агора – все то, что так привык он видеть с детства. Но приходило утро, и вновь вставали пред ним стены критского дворца. Он глушил тоску, уходя с головою в работу, пытаясь найти в ней забвение от гнетущих воспоминаний … но память безжалостно возвращала его в родные края – каждую ночь. Он страдал молча, стараясь никому не показывать своей боли, скрывал ее даже от сына, а Икар уже начал забывать, где же его родной дом.
Солнце все жарче и жарче печет, а ведь еще утро. Но на строительной площадке уже немало людей. Согнувшиеся под тяжестью корзин, грузно шагают рабы, привезенные из Аттики, Ливии, Малой Азии, Египта. Воздух полнится хриплыми криками надсмотрщиков, что подгоняют их, до слуха доносится свист тонких бичей. Немало несчастных поляжет тут, не выдержав непосильного труда, но новых рабов доставят в Кносс финикийские корабли.
Из каменоломен привозят сюда мрамор, из сотен мастерских – особым образом сделанные кирпичи, и растут вверх стены будущего дворца, создаваемого по чертежам Дедала. Едкая каменная пыль оседает повсюду, горячий ветер подхватывает ее и горстями бросает в лицо работающим. Бранью разражаются они, сплевывают скрипящую на зубах взвесь, трут зудящие глаза, но ветер точно смеется над ними – не долгожданную прохладу несет он – каменной крошкой потчует.
Однако Дедал не замечает ни ветра, ни этой досадной пыли. Первые камни в основание фундамента нового дворца уже заложены, доставлены и искусно изукрашенные колонны, что будут поддерживать плоскую крышу, день за днем увеличиваются сложенные из кирпича стены. Это еще остов здания, но Дедал уже видит на его месте великолепный дворец – еще одно будущее украшение могучего Кносса, на радость царю Миносу.
Критий, один из старших мастеров, с поклоном приближается к Дедалу.
– Хайре , Великий Мастер! – приветствует он его. – Рад, что вы смогли прибыть к нам.
Дедал кивает ему. Критий – один из его главных помощников, вместе они возводили Лабиринт. Низкорослый, он моложе Дедала, волосы его еще не успели поседеть и темными, спутанными прядями стелятся по плечам (Критий подвязывает их ремешком), а в узловатых руках осталась сила. Потомственный критянин, он глубоко уважает Великого Мастера и даже пытался уговорить Миноса смягчить ему наказание, но царь остался непреклонен. Хорошо уже и то, что силою своего авторитета Критий вызволяет порою Дедала из его темницы, ссылаясь на необходимость присутствия Мастера на строительстве.
Вместе они обходят всю площадку, и Критий внимательно изучает принесенные Дедалом чертежи. Теперь большую часть работы приходится делать ему самому, ведь не всякий раз можно вытребовать присутствия Мастера.
Придирчиво осматривает Дедал мраморные глыбы, предназначенные для будущих статуй богов. Щурясь от яркого солнца, выискивает он опасные трещины, что могут повредить ценный камень при неудачной его обработке и вполголоса обсуждает с Критием, какие из них можно передать в руки искусных скульпторов. Дедал и сам скульптор, когда-то в Афинах он не только строил дома и изобретал новые инструменты, но и создавал прекрасные статуи олимпийских небожителей. Кносс украшает созданная им статуя богини Афины , глубоко почитаемой Дедалом. Оттого и внимает ему Критий – Мастер Дедал знает все тонкости этого дела. Позже великолепные статуи украсят залы дворца, а художники дивными фресками распишут стены. Так было при возведении Лабиринта. Так будет и здесь.
Кружат над стройкою птицы. До слуха Дедала доносятся крики чаек, прилетающих сюда из порта. И вновь, как и вчера вечером, возникает одна и та же мысль … унестись бы отсюда подобно птицам … Дедал выпрямляется. Ну, конечно! И как он раньше об этом не подумал? Бежать морем они бы не смогли – Минос закрыл для Мастера все пути отступления по воде. Но остается небо … небо Минос запереть не в силах.
Критий вопросительно глядит на него, но Дедал качает головой. Критий – умен и талантлив, придет время, и он сам будет зодчим. Он справится здесь и без него, Дедала. Да, Мастер многим обязан этому критянину, своему другу, одному из немногих, кто еще остался у него, но более ждать Дедал уже не в силах. Да и чего ждать? Милости от Миноса? На нее рассчитывать не приходится, а проживать каждый свой день, не зная наперед, что сегодня уготовили тебе боги, постоянно ожидать подвоха от Тиндара, опасаться его самодурства … нет, всему этому должен прийти конец. Не может расти здесь и Икар. На Крите у него нет никакой надежды изменить свою судьбу. И потому Дедал должен вытащить их отсюда. Он сумеет. О, он уже знает, какой путь приведет их к свободе.
Но проходит еще несколько недель, прежде чем у Дедала окончательно складывается план побега. Невиданную вещь готовится сотворить он – в воздух подняться подобно птицам или бессмертным богам.
Еще ни один человек не дерзнул совершить полет. Не рождены для этого люди, не дали им боги крылья. Но о Дедале недаром говорят как о небывалом Мастере. Замыслил он сделать крылья, что унесут их с сыном прочь от Крита. Однако непросто это. Долго размышлял Дедал, припоминал все, что знал о птицах, восстанавливал в памяти мельчайшие детали их полета, рисовал на обрывках папируса птичьи крылья, напряженно думал, пытаясь представить, как будет выглядеть это летательное устройство. Наконец, он закончил свой чертеж.
Теперь встала перед ним другая задача – раздобыть все необходимое для крыльев. И рискнул Мастер пойти на хитрость.
III
– Перья … воск … мотки прочных нитей … прутья ивовые … ремешки … – Тиндар с подозрением смотрит на Дедала, перечисляя все запрошенное им. – Что ты задумал, Мастер?
– Дар хочу преподнести царю Миносу, – спокойно отвечает тот.
– Дар? – недоверчиво переспрашивает Тиндар. – С чего это вдруг ты решил одарить царя? Только не рассказывай мне, что смиренно принял свою участь. Мы-то оба знаем, как ты ненавидишь Миноса.
– Да, мне любить его не за что, – соглашается Дедал. – Я верно служил ему, благодарный за приют, что он предоставил нам с Икаром. Однако Миносу вздумалось обвинить меня в том, чего я не совершал.
– Значит, это не ты подсказал Тесею, как найти выход из Лабиринта? – усмехается Тиндар.
– Зачем же мне было рубить сук, на котором восседали мы с сыном? – задает встречный вопрос Дедал.
– Вот и я думаю, зачем? – не спуская глаз с лица Дедала, спрашивает Тиндар.
Дедал молчит. Он надеется, что Тиндар не знает всей правды … не может знать. В ту ночь царевна Ариадна пришла в его покои. Пришла одна, без служанок – боялась, что кто-нибудь из них донесет отцу о ее ночной прогулке. Со слезами молила помочь в своей беде – полюбился ей статный сын афинского царя. Всего раз видела она его, но уже воспылала страстью, сжигавшей ее саму, и в ужас приходила от мысли, что еще одной жертвой ее брата-безумца падет прекрасный юноша. К Дедалу же питала она глубокое уважение, да и он любил девушку, выросшую у него на глазах. Строителя Лабиринта молила Ариадна показать безопасный путь из логова Минотавра.
Тесей тоже пришелся по сердцу Мастеру Дедалу. Бесстрашным выглядел он, не высказывал тревоги, как собратья его и утешал плачущих девушек и юношей. Дедал понимал, что если и удастся Тесею одолеть Минотавра, едва ли он найдет обратную дорогу в той запутанной системе коридоров, которую он проектировал по приказу Миноса. Сам Дедал, даже держа в памяти план Лабиринта, с трудом находил выход из той части дворца, где позже поселят Минотавра. И потому, после долгих сомнений, он посоветовал царевне передать Тесею клубок особо прочной нити. Пусть привяжет конец ее у входа, да не выпускает клубка из рук всю дорогу в Лабиринте – так он наказал Ариадне. Ибо лишь таким образом он сможет отыскать выход.
Дедал опасался, что Миносу могут донести об их ночном разговоре. Но тогда он решил рискнуть. А потом … сам ли Минос догадался, что без Дедала здесь не обошлось, или подслушал кто их беседу – тот же, Тиндар, или служанки Ариадны, шпионившие за госпожой, или кто-то иной – теперь уже не важно. Сейчас главное заставить стражника поверить его словам и добиться, чтоб он принес Дедалу все необходимое. Иначе весь план рухнет.
– Послушай меня, Тиндар, – молвит он наконец. – Да, я огорчен, что мы вынуждены ныне пребывать здесь, но я не держу зла на Миноса – здесь ты ошибаешься. Наоборот, я благодарен ему за то, что он оставил нам с сыном жизнь, а ведь мог бы и казнить. Он не сгноил нас в сырой темнице, а позволил пребывать во дворце – пусть и под замком, под постоянной охраной. За это я и хочу отблагодарить его – за милосердие, проявленное к нам.
– Милосердие, – в голосе Тиндара звучит скептицизм. – Допустим, ты прав, и я поверю тебе. Но что ты намерен преподнести царю?
– Это будет небывалая вещь, – отвечает Дедал. – Ни у кого в мире еще нет такой. Минос – правитель могущественной державы. Он достоин этого Дара, поверь мне.
– И все же, что именно ты имеешь в виду? – допытывается подозрительный Тиндар.
– Ты увидишь все сам, когда я закончу эту вещь, – Дедал старается сохранить терпение. – Но не раньше. И для того, чтобы приблизить этот миг, распорядись, чтоб мне доставили все, что я назвал тебе.
– Не нравится мне все это, – отзывается Тиндар. – Ладно, я выполню твою просьбу. Но буду присутствовать при создании этой вещи, и не вздумай мне перечить!
Дедал закусывает губы. Это может разрушить его план. Но если Тиндар выполнит просьбу, он уж как-нибудь найдет способ отослать его.
– Отец, зачем тебе все это? – с недоумением спрашивает Икар, когда Тиндар покидает покои.
Дедал улыбается.
– Сынок, я нашел способ вызволить нас отсюда, – говорит он. – Когда мне принесут все необходимое, я изготовлю для нас крылья.
– Крылья? – Икар взметывает брови. – Как у птиц?
– Верно, – кивает отец. – Мы улетим с Крита, вернемся в Афины!
– Но разве мы не изгнаны? – мальчик с беспокойством глядит на Дедала. – Позволят ли нам снова ступить на родную землю?
Дедал думает о том же. Афины не прощают преступлений, подобных тому, что совершил он. Но тревожить сына своими сомнениями он не хочет и потому деланно улыбается.
– Рано думать об этом, – произносит Мастер и ласково гладит сына по шелковистым волосам. – Сначала надо выбраться отсюда. Но для этого ты должен помочь мне.
– Что мне надо делать, отец? – Икар внимательно смотрит на него.
– Тиндар не доверяет мне. Он ожидает подвоха и потому собирается следить за мной. Это не на руку нам. Потому, пока я работаю, ты должен отвлекать Тиндара разговором. Еще лучше, если тебе удастся увести его в глубину покоев, и там ты можешь беседовать с ним сколь угодно долго. Расспроси его о военных походах – Тиндар обожает рассказывать о своих подвигах.
– Но как долго я смогу его сдерживать? – в голосе мальчика скользит сомнение. – Он ведь догадается, что я не просто так болтаю с ним.
– Чтоб этого не случилось, ты предложишь ему воды. Днем в покоях очень жарко, все мучаются от духоты и Тиндар не исключение. Можешь налить воды и себе, чтоб у него не возникло подозрений. У нас всего две чаши. Запомни – ты подашь ему мою. В ней будет сонный порошок. Не перепутай, малыш – своей чаши не преподноси.
– Я понял, – глаза Икара широко раскрываются. – Но откуда порошок?
– Я приобрел его несколько лет назад, еще когда мы были свободны. Тиндар выпьет питье и уснет – надолго – на несколько дней, если верить колдуну, у которого я покупал снадобье. Тогда никто не помешает мне закончить крылья, и мы, наконец, сумеем покинуть этот остров!
– Лишь бы все получилось! – Икар хлопает в ладоши. – Ведь, получится, да, отец?
– Если боги будут к нам благосклонны, – отвечает Мастер. – Но будь осторожен, Икар – ни единым словом ты не должен намекнуть Тиндару о нашем побеге!
– Ты можешь положиться на меня, – кивает мальчик.
Через два дня в покои Дедала вошли груженные поклажей рабы в сопровождении Тиндара. На пол сложили они мешок гусиных перьев, связку ивовых прутьев, двенадцать мотков нитей, баночки пчелиного воска и тонкие ремешки – все, как просил Дедал.
– Итак, – прогнав рабов, Тиндар уселся на пол. – Можешь приступать, Дедал. Мне будет любопытно взглянуть на твою работу.
Ничего не ответил Дедал. Опустился он перед мешком, распутал стягивающую его веревку, высыпал на пол часть перьев и остался доволен. Перо к перу стал складывать он, сортируя крупные и мелкие перышки, не обращая внимания на пристально наблюдавшего за ним Тиндара. Тому вскоре надоела однообразная работа Мастера, в которой он явно не видел смысла. Скорчив недовольную гримасу, Тиндар широко зевнул. Заметив это, Дедал сжал обеими руками голову и болезненно поморщился.
– Что с тобою, Мастер? – встрепенулся стражник.
– Стар и нездоров я, Тиндар, – ответил Дедал. – Мучают меня головные боли, нападают внезапно и не отпускают, пока вдоволь не натешатся моим страданием.
– Это оттого, что ты много думаешь, – глубокомысленно заметил Тиндар.
– Может, да, а может, и нет – я того не знаю, – губы Дедала чуть дрогнули в улыбке – позабавили его слова тюремщика. – Но мне, и правда, нехорошо.
– Так позовем лекаря, – Тиндар шевельнулся, собираясь встать, но Дедал предостерегающе поднял руку.
– Не стоит, – молвил он. – Лекарь не сможет помочь, лишь отнимет время. Эта боль пройдет сама. Придется терпеть. А теперь не отвлекай меня. Я постараюсь сосредоточиться на работе.
До сих пор молчавший Икар подал голос.
– Тиндар, мне говорили, ты много воевал, – обратился к стражнику мальчик.
– Это так, малыш, – откликнулся Тиндар. – А почему ты спрашиваешь?
– Ты повидал разные страны, – заискивающе начал паренек. – Я же нигде, кроме Крита не был … разве что в Афинах, но их я совсем не помню. Расскажи о своих походах! Мне очень интересно, правда! А еще слышал я, что ты проявил себя там храбрым воином и много подвигов совершил, – добавил Икар, заметив, как заблестели глаза Тиндара.
Люди падки на лесть, любят, когда кто-то проявляет интерес к их жизни.
Стражник не был исключением. Самодовольно улыбнувшись, он заявил:
– Такое желание достойно настоящего мужчины! Сразу видно, что ты миновал детский возраст, коли заговорил об этом. Хорошо, малыш, я поделюсь с тобою своими воспоминаниями!
– Тогда давай сядем у дальней стены, – предложил Икар. – Не будем мешать отцу. Он этого не любит.
– Что ж, можно и пересесть, – согласился Тиндар. – А ты знаешь, что собирается преподнести нашему царю Дедал?
Мастер насторожился.
– Отец не посвящает меня в детали, – улыбнулся Икар. – Так уж у него заведено. Но мы и сами все увидим – когда он закончит.
– Ишь, хитрец, – усмехнулся Тиндар, устраиваясь поудобнее. – Ладно, уж. Итак, с чего же нам начать? А расскажу-ка я тебе о походе на Мегару.
Аккуратно раскладывая перья, Дедал вполуха прислушивался к их беседе. Время от времени поглядывал он и на сына. Усердно внимал тот стражнику, хотя от рассказов его, изобилующих леденящими кровь подробностями, стыла кровь даже у немало повившего Дедала. Впечатлительный мальчик широко раскрытыми глазами смотрел на Тиндара, и Дедал опасался, что, в конце концов, сын не выдержит и расплачется – он не привык к таким подробностям. Однако Икар молчал, и даже пытался улыбаться, чтоб не вызвать подозрений у стражника, хоть и давалось это ему с явным трудом. А Тиндару, видимо, нравилось пугать Икара, за доблесть почитал он бессмысленную жестокость, что обращали против несчастных жителей Мегары воины Миноса.
Натужно закашлялся Дедал. И вновь верно понял знак Икар.
– Как жарко сегодня, – вздохнул мальчик. – А ведь еще утро.
– Настоящий мужчина не боится ни жары, ни холода! – хохотнул Тиндар.
– Я знаю это, – смущенно улыбнулся Икар. – Но в покоях, и правда, жарко. Я, пожалуй, выпью воды. Хочешь, и тебе дам напиться?
– Жажду лучше утолять вином, – стражник показал белые зубы. – Коли уж нет его, сойдет и напиток черни. Неси сюда свою воду, малыш!
Икар направился к столику. Две чаши стояли на нем и высокий кувшин с родниковой водой. Мальчик потянулся за отцовской чашей. На дне ее обнаружился белый порошок. Наливая воду, Икар вспомнил слова отца: порошок не имеет вкуса, а значит, Тиндар не сможет ничего заподозрить. Надо лишь, чтоб он хорошо растворился.
Неся чаши, Икар старался унять дрожь в руках. Нельзя позволить Тиндару догадаться, что это не просто питье. Но вальяжно расположившийся воин, кажется, ничего не заметил. Залпом выпил он воду и самодовольно взглянул на паренька.
– Расскажешь еще что-нибудь? – с надеждой спросил Икар.
– Что, понравилось? – ухмыльнулся Тиндар. – Уверен, от отца ты бы ничего такого не услышал.
– Это точно, – закивал Икар.
Дедал стиснул зубы. Гнев плескался в нем. Сумел все-таки Тиндар вывести его из себя. Связывая нитями отдельные пучки перьев, Дедал пытался взять себя в руки. От надоедливой болтовни Тиндара у Мастера звенело в ушах. И как терпит это славословие Икар?
За эти годы Тиндар надоел ему безмерно. Сначала приставленный к нему Миносом в качестве телохранителя, потом также легко превращенный в тюремщика. Ни дня не доверял ему Дедал, хоть и пытался стражник втереться к нему в доверие. Мастеру была хорошо знакома эта порода людей, хоть и признавался он сам себе, что порой не знает, чего ждать от Тиндара. И он не очень удивился, когда именно на последнего возложили обязанность надзирать за ним и его сыном.
Поначалу Икар привязался к стражнику, и Дедала это очень тревожило – боялся, что дурного наберется сын от него, ведь юн был в ту пору Икар. Но, по счастью, не перенял он повадок Тиндара, мягкий, материнский характер сохранил. Учил его Тиндар стрельбе из лука и громко смеялся и успехам, и промахам мальчика. Упрямо сжимал Икар губы и тренировался до тех пор, пока точно в цель бить не научился, заслужив, тем самым, похвалу воина. Пытался Тиндар научить мальчика и игре в кости, но тут уж воспрепятствовал тому сам Дедал, не выносивший азартных игр.
В последние же годы Икар тосковал в одиночестве, проводя все свои дни взаперти в покоях, тогда как Дедал хоть иногда, но все же покидал их, отправляясь на стройку или в мастерские, где его ждали Критий и иные мастера. С Тиндаром же говорить ему ныне запрещалось. Бросив взгляд на побледневшее лицо сына, Дедал посочувствовал ему. Тиндар, похоже, пустился во все тяжкие, рассказывая о своих похождениях, обраставших с каждым часом все более жуткими подробностями. «Потерпи еще чуть-чуть, сынок! – мысленно обратился Дедал к Икару. – Скоро твой мучитель уснет, и мы покинем этот остров … вновь будем свободны … держись!».
Через несколько минут язык у Тиндара стал заплетаться, он и сам почувствовал неладное.
– Что … что вы мне подмешали? – глаза мужчины недобро сверкнули, он попытался приподнялся, и Икар резво отпрыгнул в сторону, но в следующий миг Тиндар рухнул на пол и затих. Хриплое, с всхрапываниями, дыхание стражника заполнило комнату.
– Он не умрет? – испугано спросил мальчик.
– Не должен, – Дедал поднялся и шагнул к Тиндару. Тот лежал на спине, раскрыв рот, и безобразно храпел.
– Он крепко уснул, – сказал Мастер. – Но я не знаю, как долго продлится его сон. Нам лучше связать его.
Разорвав свой хитон на отдельные полосы, Дедал с помощью Икара связал Тиндара.
– Теперь мне никто не помешает закончить крылья, – удовлетворенно произнес Мастер. – Ты же, сынок, собери пока наши вещи. Да не бери их много, иначе мы не сможем взлететь.
Икар кивнул и поспешил выполнять веление отца.
Тихо шуршат перья, что связывают вместе умелые пальцы. Немало связок уже готово, но еще много перьев остается в мешке – для крыльев Икара. Скрепляет легкие перышки воск – чтоб не разлетелись они в полете. Гибкие ивововые прутья послужат основой – из них изготовит он скелет крыльев, и на них же лягут одна за другой связки перьев. Прочные нити удержат всю конструкцию, не дадут ей разрушиться при сильном ветре.
Незаметно бегут часы. Давно вечер глядится в окна, темнеет в покоях. Икар уже собрал их сумки, сидит он на ложе и смотрит на отца. Дедал внимательно осматривает готовые крылья – нет ли где изъяна. Уж лучше увидеть его сейчас, чем после, уже в полете, ощутить, как рассыпаются крылья. Но не замечает того Мастер и вздыхает облегченно – справился он с работой. Продевает руки в ремешки, закрепленные на ивовых прутьях, делает несколько легких махов и плавно поднимается в воздух.
– Здорово! – восклицает восхищенный Икар.
– Тише, сынок, – улыбается Дедал. – Осталось сделать крылья и для тебя. Утром мы, наконец, улетим с Крита! Ложись спать. Завтра долгий путь предстоит нам. Надо набраться сил.
– А как же ты, отец? – спрашивает Икар. – Может, мне помочь тебе?
– Мне будет спокойней, если ты выспишься перед дальней дорогой, – отвечает Мастер, осторожно снимая крылья. – Засыпай и ни о чем не тревожься. Я закончу работу и тоже лягу. Спи спокойно, сынок.
Икар закрывает глаза и сворачивается в клубок на своем ложе. Но еще долго не может уснуть, вздыхает и ворочается беспокойно. Мастерящий крылья Делал поглядывает на сына. О чем думает мальчик? Неужели … неужели и ему становится не по себе от мыслей о предстоящем?
Икар, его любимый, единственный сын, его радость, его боль. Радость – ибо мальчик смышлен и послушен. Боль – оттого, что не унаследовал он таланта отца, и теперь Дедалу некому передать свое искусство. В свое время, еще в Афинах, движимый гордыней не брал он учеников, хотя немало их приходило к нему со всей Аттики. В своей семье хотел оставить тайны мастерства, думал маленькому Икару их передать. Единственный же ученик его пал от руки своего учителя. Он давно раскаялся в том поступке, сожалел, что загубил талантливого юношу, родную кровь. Но боги ничего не прощают. Долгие годы изгнания, заточение в им же построенном дворце, невыносимая тоска по родине, муки совести – это ли не достаточная кара за его деяния?
Дедал очень боялся. Тревога охватывала его всякий раз, как он начинал думать о завтрашнем побеге. Никому из смертных еще не удавалось путешествовать по воздуху, подобно бессмертным богам. О, знать бы наперед, что все пройдет благополучно. У него никого не осталось, кроме сына. Он не может потерять его.
Вот готовы крылья и для Икара. Мальчик давно спит. Его грудь спокойно вздымается – он видит добрые сны. В углу, крепко связанный по рукам и ногам, сопит Тиндар. Дедал, не отрываясь, глядит на сына. Внезапно на глаза наворачиваются слезы. «Икар, Икар, Икар!» – шепчут беззвучно губы. Вдруг вспоминается, как акушерка впервые подала ему сына, крохотный пищащий комочек. Он родился слабым, и лекарша опасалась, что мальчик не выживет. Но Икар выжил.
Растила малыша Филомела, его рабыня и верная служанка. Она исправно ходила за ребенком, не доверяя никому единственное дитя Мастера. Уже тогда он заметил, что подросший Икар не проявляет никакого интереса к занятию отца. Но тогда он утешал себя тем, что Икар еще очень мал, и со временем он, Дедал, обучит сына секретам инженерного дела. Не получилось. Вначале умерла Филомела (пришедшая в Афины чума забрала многих достойных граждан, не пощадила она и его служанку). А спустя год и Дедалу пришлось бежать из Афин, просить покровительства критского царя и надолго остаться в его царстве. Икар рос, играл с местными детьми, учился у Тиндара воинскому искусству, послушно пытался вникнуть и в математику, которой его обучал Дедал. Но Мастер с годами все отчетливее видел: не лежит у Икара душа к делу, которому посвятил свою жизнь его отец, тяготится он точной наукой. Огорчало это Дедала, камнем на сердце лежала печаль о сыне.
Но теперь Икар вырос. Еще год – и он достигнет совершеннолетия. Может, когда они освободятся от гнета Миноса, ему удастся настоять на более усердных занятиях сына науками? Лишь бы все прошло удачно …
Дедал пытается уснуть, но сон нейдет. Ворочается на ложе и зубами скрипит в бессильной злости на себя. Нет сна, хоть ты плачь! Пытается он заставить себя забыться, но вновь – непрошеные, незваные – приходят воспоминания.
… Тронный зал. Не раз Дедал бывал здесь. Вот трон царя, высеченный из алебастра . Украшенный морскими волнами, покоится он на сплетенных в единый узел каменных стеблях диковинных растений. Белые стены расписаны красочными фресками – спокойно возлежат грозные грифоны меж цветов папируса. Вдоль стен – искусно вырезанные каменные лавки, вдали высятся три коричнево-черные колонны.
Когда-то он входил сюда свободно, как друг, как верный подданный. Ныне же поставлен на колени перед царем.
Сам Минос восседает на троне. С трудом сдерживает он ярость.
– Ты предал меня! – бросает он Дедалу. – Ты указал этому мальчишке, Тесею, путь из Лабиринта!
– Это не так, мой царь, – возражает Дедал. – Оговорили меня. Я бы никогда не пошел против твоей воли.
– Ты лжешь мне в лицо! Мне, сыну самого Зевса! – голос Миноса срывается. – Обманными речами пытаешься прикрыть свое предательство! Ведь это ты строил Лабиринт, и кому, как ни тебе, знать план покоев моего пасынка Минотавра! По твоей вине Минотавр мертв, а Афины освободились от наложенной на них дани! Что, пожалел родной город?! Город, так легко изгнавший тебя!? Уже забыл, как явился ко мне искать защиты от разгневанных старейшин Афин?
Дедал выпрямляется.
– Нет, не забыл, – молвит он спокойно. – Я благодарен тебе за приют. Мой царь, ты вправе считать меня виновным, хотя тобою сейчас движет лишь гнев, а не холодный разум. Что ж, поступи, как считаешь нужным. Можешь казнить меня … но прошу, не вымещай зло на Икаре. Он еще мальчик, мой сын ни в чем перед тобой не виноват!
– Значит, казнить? – прищуривается Минос. – Ты так легко примешь смерть?
– Если на то будет твоя воля, – отвечает Мастер. – Просить о прощении я не стану.
Стоящая рядом царица Пасифая склоняется к супругу и что-то шепчет ему. Минос недовольно морщится.
– Глупая женщина! – бормочет он чуть слышно.
– Он очень много сделал для города, – доносится до Дедала тихий голос Пасифаи. – В Кноссе не поймут тебя.
Дедал ждет. Наконец, хмурый Минос поднимает голову.
– Увести его! – приказывает он.
Вот и все. Поддерживаемый под руки стражниками, он покидает Тронный зал. Дедал уверен – его ведут в темницу. Сожалеет он, что не попросил о милости – еще раз встретиться с сыном. Но, может, это и к лучшему? Мальчику не стоит видеть его казни.
Однако их догоняет слуга Миноса и что-то тихо говорит одному из стражников. И вновь уводят Дедала. Но на сей раз Мастер удивлен – они направляются не в подземелья. Вновь в покои, где ждет его Икар, возвращают Дедала. Отныне – они пленники в прежде гостеприимном доме царя Миноса. Под неусыпным надзором стражи проходит каждый день. И так – год за годом.
IV
Ранее утро встречает их богатырским храпом Тиндара. Тот спит крепко – можно не бояться, что он пробудится в ближайшие часы. Дедал чувствует себя неважно – смог заснуть он ненадолго – перед самым рассветом. Разбудив сына, Дедал торопит его. Наскоро перекусывают они вчерашней лепешкой и запивают ее несколькими глотками воды. Надевают заплечные сумы, где спрятан их нехитрый скарб. После Дедал закрепляет на руках сына длинные крылья, крепкие ремешки удерживают их, не дадут они развалиться всей конструкции даже при сильном ветре – Дедал надеется на это. Затем надевает свои крылья и он.
– Теперь послушай меня, Икар, – обращается к нему отец. – Скоро мы отправимся в путь. Ты должен слушаться меня и ни в чем не противоречить. Помни – не спускайся слишком низко к морю, чтоб соленые брызги не замочили перьев, однако и не думай слишком высоко подниматься – иначе воск, скрепляющий перья, растает под жаркими лучами, что источает колесница Гелиоса. Если случится это, ты упадешь прямо в волны морские. Так будь же послушен и держись все время подле меня.
– Я поступлю, как ты велишь, отец, – отвечает Икар.
Дедал обнимает сына, целует его в лоб и не может скрыть своих слез – дрожат прозрачные капли на его ресницах.
– Ты плачешь, отец? – поднимает глаза мальчик.
– Нет, малыш, – Мастер через силу улыбается. – Просто я очень люблю тебя. Пообещай, что не поступишь необдуманно.
– И я люблю тебя, – Икар серьезно смотрит на него. – Обещаю, я буду осторожен.
– Тогда поспешим, – говорит Дедал.
И вот покидают они свои покои, осторожно ступают по каменному полу, боясь лишним шумом привлечь к себе внимание. Многие во дворце еще спят, но стража круглосуточно обходит коридоры, поднялись и слуги – до слуха Дедала доносятся далекие голоса. Если увидит их хоть один из них – нипочем уже не выбраться из плена. Сгноит их Минос в подземельях. Лучше не думать об этом.
Коридоры узки и извилисты, многочисленные комнаты, залы, кладовые и мастерские расположены, казалось бы, бессистемно, но Дедал не зря зовется Великим Мастером – он помнит схему построения всех помещений Кносского дворца, который возводил сам. Воздух прохладен, струится мягкий свет сквозь световые колодцы . С огромной предосторожностью следует Дедал по хитросплетениям дворца и про себя возносит молитву богам, чтоб позволили ему с Икаром покинуть Крит. Похоже, боги слышат его молитву, ибо ему удается выбраться на крышу дворца. Здесь их встречает резкий, дующий с моря ветер. Ветер напоен морскими брызгами, он приглашает присоединиться к нему. Взволнованно смотрит Икар на открывшийся перед ним простор. Дворец Миноса высок и, глянув вниз, на далекую землю, Икар невольно отступает прочь от края крыши.
– Не бойся, сынок, – Дедал ласково берет сына за руки. – Ты помнишь все, что я сказал тебе?
Мальчик кивает.
– Просто делай так, как я учил тебя, и все будет хорошо, – Дедал старается улыбаться, хотя у него самого душа не на месте.
Взмахивает крыльями Дедал и поднимается в воздух. Не отрывает взгляда от него Икар, пытается побороть внезапно возникший страх.
– Ну же, Икар, – зовет его отец. – Последуй за мной, нельзя терять времени!
И мальчик решается.
Вслед за отцом взлетает он. Вниз старается не смотреть – высота увеличивается, и стоит бросить взгляд на далекую землю, как начинает кружиться голова. Но сделанные отцом крылья держат крепко, и постепенно Икар приноравливается к ним. Они удаляются от города, и уже над Эгейским морем Дедал оборачивается к Кноссу. Бело-голубые стены величественного дворца еще различает взор Мастера. Великий город предков критского царя, Дедал прощается с тобой. Не с Миносом – дружба царей изменчива, это Мастер понял на собственном примере, не с Пасифаей – хоть и спасла его от казни царица, все ж ни разу за эти годы не помогла освободиться от плена, и даже не с Критием – расставаться с ним было всего горше Дедалу. Кносс, тебе Дедал отдал долгие годы, его гением ты преобразился … и ты же удерживал Мастера все это время, до последнего принуждая творить во благо Крита. Теперь же свободен Дедал. Отчего же так тревожно, так страшно на душе?
До беглецов доносятся отдаленные крики. На дворцовом балконе мечутся люди, они встревожено вглядываются в небо. Отсюда Дедалу не видать, кто это, но остроглазый Икар, прищурившись, различает на балконе самого Миноса и его свиту.
– Отец, это царь! – восклицает мальчик. – И он разгневан!
– Минос заметил нас? – с беспокойством спрашивает Дедал. – Тогда нам следует поторопиться!
Все выше и выше поднимаются они. Теперь отец и сын недосягаемы для критских лучников. Кто еще может увидеть их? Возможно рыбаки – их лодки в изобилии качаются в водах залива, но те могут просто принять их за богов – кто же из черни догадается, что над морем летит сам Великий Мастер с сыном?
На такой высоте свежо. Ветер дует им в лицо, он обтекает их тела, расправляя крылья, заставляя вертеться волчком в воздухе.
– Слишком опасно! – кричит Дедал сыну. – Надо спуститься!
К морю направляют беглецы свой полет. Точно стремительные чайки несутся они вниз, и в ушах свистит ветер. Море все ближе и ближе, но отчего не страшно Икару? Вся его боязнь вдруг куда-то ушла, он смеется, наслаждаясь полетом, и отец, оборачиваясь, улыбается ему. Но слишком низко они не спускаются, выравнивая свой полет, скользят над водою, вдыхают соленый, влажный воздух, и вновь взмывают ввысь.
Дедал то и дело оглядывается на сына. Икар улыбается, он счастлив. Бедный мальчик столько долгих лет провел взаперти, солнце видел лишь в прорезях узких оконцев, и в ту пору, когда другие дети беззаботно бегали, предаваясь забавам и играм, он выхаживал из угла в угол, меряя шагами небольшие покои, скучая в одиночестве, по вине отца лишенный свободы. Теперь же долгие дни заточения закончились, и скоро они ступят на землю Афин. Лишь бы Икару хватило сил преодолеть этот путь, лишь бы не поддался он безрассудным желаньям!
А Икар и не думает уставать. Радостью полон мальчик – оказывается, и он может летать! Когда-то он с тоской провожал птичьи стаи, завидуя им, в мечтах следуя за ними, пытаясь представить, каково это – летать. На деле все оказалось намного лучше. Икар не чувствует ни прохлады, что дарят воздушные потоки, ни усталости – равномерно взмахивает он крыльями по примеру отца, летит позади него, как и было ему велено. Хочется смеяться, обогнать отца и мчаться наперегонки с ветром, развевающим его волосы, рвущим тесемки хитона. Но Дедал сказал ему: «Береги силы!», и Икар следует его совету, ведь он привык во всем слушаться отца.
Внизу проплывают Киклады. Дедал хотел было сделать остановку на одном из островов архипелага, но потом передумал: Парос и Делос, над которыми летят они – острова крупные, неровен час их кто-нибудь заметит. Нет, лучше дождаться островков поменьше, да побезлюднее – таких немало в Эгейском море, и сделать остановку там. Вновь оглядывается Дедал на сына. Размышляет, не подняться ли им еще выше, ибо опасается шальной стрелы, пущенной с островов. Глупо, конечно, так думать, но разве немало на свете безумцев? Вдруг разглядят, что летящие в вышине – вовсе не крупные птицы и не убоятся послать стрелу? Вовсе не был прежде так боязлив Дедал, но нестерпимое желание вернуться домой заставляет его проявлять чрезмерную осторожность. Взлетает Дедал чуть выше и зовет за собою сына. А тот и рад последовать за отцом – нисколько не устав, мальчик никак не может насытиться новыми ощущениями. Все вызывает в нем живейший интерес – и острова, проплывающие внизу, и белоснежные облака, похожие на легкие перья и причудливые фигуры, подгоняемые ветром, мирно плывущие, сверкающие на солнце, ослепляющие своей белизной. А над ними и само Светило на недосягаемой высоте, великолепное и манящее. Все чаще поднимает мальчик голову к нему, вспоминает рассказы старой Филомелы, своей кормилицы. Странно, саму кормилицу он уже не помнит, но вот сказания ее, яркие, незабываемые, остались в его памяти. Однажды поведала она малышу о титане Гелии , что называют еще Гелиосом, и после много долгих вечеров говорили они о нем. Свой дворец есть у Гелиоса на востоке, и каждый вечер, пройдя дневной путь по небосводу на солнечной колеснице, запряженной огненными конями, опускается он на западе в воды Океана, садится в золотой челн и плывет в свой дворец, где и проводит ночь. И о Фаэтоне , безрассудном сыне Гелиоса, рассказывала кормилица маленькому Икару. Тот юноша, сын солнечного бога, вымолил у отца право проехать на его колеснице, да не справился с доверенным ему делом, и едва не спалил всю землю – слишком низко опустились огненные кони, и лишь Зевс остановил катастрофу. И столь же безрассудное желание посещает Икара – желает он взглянуть на золотую колесницу, один лишь раз увидеть прекрасного бога в сверкающем венце из солнечных лучей и его крылатых огненных коней, из ноздрей которых, как говорила Филомела, вылетает слепящее пламя. Да ведь он не станет приближаться к колеснице слишком близко, он понимает, насколько это опасно, о том и отец предупреждал. Но одним-то глазком посмотреть можно! Издалека! Всего на минутку! И сразу вниз – к отцу! Он и не заметит ничего. А коли браниться станет, что ж, Икар стерпит упреки, зато будет потом о чем рассказать, ведь не каждый смертный может похвастать, что воочию видел бога Солнца.
Поначалу благоразумие берет в нем вверх, и гонит Икар прочь от себя эти мысли, но все ярче сверкает солнце, и все непреодолимей желание. И мальчик покоряется ему.
Оглядывается на отца. Тот летит впереди, не оборачивается, как прежде – уверен, что помнит сын все его наставления. Взмахивает Икар крыльями и взмывает к облакам.
Путь солнечной колесницы – на ужасающей высоте, выше самых далеких облаков. Ее блеск так велик, что Икар не смеет смотреть на солнце, но все равно упрямо движется вверх, ощущая на плечах жар светила. Мелькает мысль: как же увидит он сверкающего бога Солнца, если уже теперь не в силах стерпеть сияния солнечного диска? Но Икар отбрасывает ее – выше облаков хочет он вознестись. Однако задача оказывается непростой. Лететь над землей тоже нелегко – то и дело приходится взмахивать крыльями, чтоб удержать высоту. Но подниматься вверх – иначе. Нужно делать больше махов, и очень скоро мальчик устает. Ему бы прислушаться к утомленному телу, но разгорается неожиданно упрямство. Отчего же не может взлететь он выше? Мышцы болят, просят об отдыхе, но Икара неудержимо влечет вперед. Вот вырастают пред ним кучевые облака. С земли кажутся они небольшими, легкими мазками на синем небосводе, но Икар с изумлением взирает на белоснежные громады, больше многих дворцов, коими приходилось ему любоваться в Кноссе. Неумолимо движутся они на него, и мальчик пугается: думает он, что исполины сметут его, сбросят на землю, и не достигнет он желаемого. С усилием Икар продолжает свой полет, но проходит много долгих минут, прежде чем оставляет он под собою облака.
Он уже так высоко забрался, что не видит отца. Но это не пугает Икара, наоборот, он еще сильнее хочет добраться до своей цели. Однако как бы высоко он не поднимался, солнечная колесница не становится ближе, хотя все также слепит глаза. Сколько же ему лететь? Здесь поднимается ветер, попав в студеный поток, Икар крутится, словно, мячик и отчаянно бьет крыльями, пытаясь сохранить равновесие. Чудом удается ему вырваться, и паренек, собрав все силы, взмывает еще выше – спуститься вниз, вновь в объятия жгучего ветра, он не решается.
Как странно, он приближается к солнцу, но отчего больше не чувствует его жара? Наоборот, становится все холоднее и холоднее, капельки влаги, оседающие на крыльях, с высотой превращаются в иней. Каждый вдох дается с трудом, и он уже не насыщает живительным воздухом. Чего-то не хватает в нем Икару, мальчик делает резкие вдохи, но в груди точно растет пустота. Резкая боль растекается по телу, звон нарастает в ушах, и с ужасом видит Икар, как расплывается все перед глазами его. Хочет закричать, позвать на помощь отца, но голос предает его: ни звука не вырывается из горла испуганного мальчика. Из последних сил он резко взмахивает крыльями, и те ломаются. Камнем вниз падает Икар, так и не узревший бога Гелиоса, и последнее, что видит он – яркое солнце в недосягаемой вышине. Мальчик теряет сознание и уже не чувствует, как неудержимо влечет его к морю.
Поглощен невеселыми мыслями Дедал. Тяжела дума Мастера. Стремится он в Афины, но примут ли их там? Сестры давно не видел он, да и не простила его она – не прощают такое. Что же, опять скитаться неприкаянным, по чужим землям, на милость царей уповая? Не того желал он для Икара. Одно лишь хорошо – освободились они от гнета Миноса.
Осознав, что давно не слышит шороха крыльев сына, Дедал оборачивается и сердце обмирает от страха – не летит за ним сын.
– Икар! – в ужасе кричит Дедал. – Где ты, сынок? Отзовись!
Небеса окидывает он быстрым взором, но нигде не видно Икара. Тогда, дурными предчувствиями полон, бросает он взгляд на море и успевает заметить далеко вдали мелькнувшее бездыханное тело сына. Миг – и исчезает Икар в море, волны смыкаются над ним.
Отчаянный крик разрывает небеса.
– И-Ика-а-р! – кричит несчастный Мастер. Мчится он к морю, еще не верящий в случившееся, словно надеется увидеть мальчика, но лишь перья да фрагменты крыла качаются на волнах. И вновь кричит Мастер – громко, страшно, в том крике – жгучая боль, и нет от нее лекарства, потому что нет больше Икара.
– За что? – Дедал запрокидывает голову к небесам. – За что Вы забрали моего ребенка?! За грехи мои караете меня смертью сына! Вам было мало моих терзаний, боги?! Вам надо было отнять еще и Икара?! Жизни лишить ни в чем не повинное дитя?! Забрали бы меня, меня, МЕНЯ, не его!!!
Он рыдает, но слезы не приносят облегчения. Горечь одиночества обрушивается ледяным дождем. Он один отныне, один посреди моря, один на всей земле. Он так хотел вновь обрести свободу.
Теперь ты свободен, Дедал. Но какова цена свободы твоей?
12 апреля 2015 г. – 22 мая 2015 г.
Глоссарий
Агора – рыночная площадь в городах Древней Греции, центр общественной и деловой жизни. Агора находилась под открытым небом и, как правило, была окружена общественными зданиями, главными святилищами города, а также торговыми рядами.
Акрополь – возвышенная и укрепленная часть древнегреческого города, так называемый «верхний город», а также крепость.
Алебастр – мелкозернистая просвечивающая разновидность гипса снежно-белого цвета, переходящего иногда в бледно-красный или серый.
Афина – дочь Зевса, богиня мудрости, ремесел и искусства, а также богиня справедливой войны, покровительница героев, защитница порядка и справедливости.
Гелиос (Гелий) – сын титана Гипериона и Тейи, бог Солнца. Ездит по небу на золотой колеснице, несет людям и богам свет, тепло и жизнь.
Гиматий – у древних греков верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани, надевался обычно поверх хитона.
Пентеконтеры – это 30-метровые одноярусные гребные суда, приводимые в движение 25-ю весельными с каждой стороны. Ширина – около 4 м, максимальная скорость хода – 9, 5 узлов.
Пифос – большой древнегреческий кувшин (мог быть размером с человека и более), сосуд для хранения продуктов – зерна, вина, оливкового масла, соленой рыбы.
Посейдон – сын Кроноса и Реи, брат Зевса, бог морей и всех водоемов.
Световой колодец (световая шахта) – оборудование для освещения помещений при помощи естественного солнечного света. Представляет собою трубу, передающую свет с минимальными потерями.
Стилос – инструмент для письма в виде остроконечного цилиндрического стержня (длиной – 8 – 15 см и диаметром около 1 см) из кости, металла или другого твердого материала.
Фаэтон – сын бога Гелиоса и нимфы Климены. Выпросил у своего отца разрешение проехать на его золотой колеснице, но не справился с нею и едва не сжег небо и землю. Был убит молнией Зевса.
Хайре – греческое приветствие, переводимое, как: «Радуйся!», «Возрадуйся!».
Хитон – мужская и женская нижняя одежда, которую шили из льняной ткани.
Коллаж составлен из трех иллюстраций: "Дедал, Минос и Пасифая" и "Дедал и Икар" позаимствованы из Интернета, "Портрет Икара" сделан автором рассказа.