Синдром Раскольникова

Алена Шатравка
Я - самый обычный и в то же время самый необычный убийца в мире. Меня зовут Родион Романович Раскольников.

Не пугайтесь, я не ожившее дитя Достоевского, просто мама очень любит этого писателя и в частности "Преступление и наказание". Она хотела (и даже сейчас, наивная, хочет!), чтобы я пошёл по стопам главного героя. Конечно же, она имела в виду юриспруденцию, но я сделал вид, что не понял её, и стал тем, кем являюсь по сей день, то есть наёмным убийцей.

Меня никогда не пугала эта профессия. Знаете, мне кажется, что киллер похож на шахматиста. Он продумывает множество разнообразных ходов, некоторые из которых ведут к тупику, а некоторые – к шаху, а впоследствии и к мату. Всё правильно – король умер. Моя задача – сделать так, чтобы король умер быстро и безболезненно. Например, пустить ему пулю в спину, попав точно в сердце. Поверьте моему опыту, вы погибаете быстрее, чем успеваете сообразить, в чём дело. К тому же вы не видите пистолета. У вас просто нет времени и возможности испугаться. Да, неожиданность – блестящая вещь.

Вы спрашиваете, кто стал моей первой жертвой? Мой отчим. Причём мне даже не пришлось тогда в него стрелять. Едва увидев мою «ласточку», он тихо опустился на землю, став жертвой мгновенного разрыва сердца. До сих пор с тихим умилением вспоминаю тот случай.

Где-то через год пошли мелкие разборки между местными авторитетами. Звали, причём с обеих сторон, просили, платили. Делал. На этом я сколотил себе небольшой капитальчик. За 2 месяца – 20000 у. е.

Половину я отдавал матери, как примерный сын. Как примерная мать, она знала обо всём, но молча брала. Даже благодарила иногда. Недавно я купил ей маленький уютный домик, который уже является её собственностью. Согласитесь, после барака, в котором она жила без малого тридцать один год, иметь собственный дом довольно-таки неплохо.

В душе она люто ненавидит меня за то, что я делаю. Я её понимаю. Она не столько жалеет людей, которые погибают от точного прицела и вовремя нажатого курка, сколько боится, что скоро сама станет моей жертвой. Что ж, возможно.

Мне часто говорят: у каждого человека есть свои странности и свои особые приметы. Я не исключение. У меня на куртке нашито три капюшона.

И надеваю я первый капюшон, и иду я на место будущего убийства. Надеваю, чтобы никто не заметил меня раньше времени. К чему мне это?  Пока…..

И надеваю я второй капюшон, чтобы не назвали меня убийцей, чтобы за маской искусного мага не разоблачили шарлатана, за маской гения – обывателя с примитивнейшей философией, за маской учителя – ученика, за маской счастья – омерзение и опустошённость, чтобы не разорвали меня на куски, чтобы не упились моей кровью, как я упиваюсь кровью других. Не хочу. Пока…..

И надеваю я третий капюшон, чтобы наконец назвали меня убийцей, чтобы показывали на меня пальцем, чтобы приговорили меня к высшей мере наказания, чтобы презирали, чтобы ненавидели искренне, всем сердцем, всей душой, чтобы плевали мне вслед, как ядовитой змее. И уже не хватает у меня терпения. И уже я срываю все свои маски, и показываю свою истинную сущность. Но меня никто не хочет ни слушать, ни слышать. И друзья, и враги в один голос ласково твердят мне: «Хватит притворяться, глупышка! Мы же знаем, что ты не такой!» Я в ужасе бегу от них, слепцов, движимых лишь основными инстинктами.

И: - у меня есть вторая примета, по которой вы узнаете меня из тысячи. На моём курке долгих тринадцать лет покоится простое серебряное кольцо.

Вы ещё не поняли, в чём моё проклятие? Тогда я иду к вам.