51. Предстоящие перемены
Первое время, как я оказалась на больничной койке и еще не в полной мере осознавала свое состояние и положение, я мечтала вырваться на волю. Я никогда не болела серьезно, и теперь меня страшно угнетали больничные стены, процедуры, одни и те же лица… Казалось: только бы выйти отсюда, и мне станет гораздо лучше, я быстро выздоровею. Мысли мои и желания следовали странной логике - я больна, потому что лежу в больнице.
Когда до меня начало доходить, в каком положении я нахожусь, я стала бояться выписки. Куда мне деваться, куда идти из больничных дверей.
А потом я перестала думать об этом. О выписке. Потому что лечению моему не было ни конца ни краю.
И вдруг как гром среди ясного неба - врачи заговорили о возможности отпустить меня из больницы. То есть, мне еще надо было лечиться да лечиться, впереди ждала бесконечная серия косметических операций, но врачи решили дать мне временную передышку, тем более, что близились Рождественские праздники.
Вайнахтен. Я никак не могла выудить из своей память, что значит слово, которое уже ни раз произносил Ральф. Но когда в палате появился хвойный венок с четырьмя золотыми свечами, я мысленно хлопнула себя по лбу: ба-а! ну Рождество же! конечно! И как я могла забыть? Ведь учительница немецкого столько рассказывала о нем, мы даже праздновали его на немецкий манер - в декабре она приносила еловый венок с четырьмя свечами, и каждую неделю декабря мы зажигали по одной свече. Когда зажглись все четыре, наступило Рождество.
В палате теперь пахло елкой, Новым годом. Создавалось ощущение праздника, и я чувствовала это в людях. Улыбки стали по-особому теплыми, настроение приподнятым. Они смотрели на венок, что-то говорили, шутили… А меня приближение праздника пугало.
Поверьте, невозможно привыкнуть к болезненным процедурам, к страху перед операцией, к холодному блеску операционных… Но, кажется, я готова была предпочесть все это и остаться в клинике, чем оказаться за ее дверями. Там была неизвестность. И я имела все основания предполагать, что она нисколько не будет похожа на мешок Деда Мороза, полный радостных сюрпризов. Для меня Дед Мороз приготовил мешок, полный черноты, и что появится из нее? Нет, уж лучше бы я осталась на своей больничной койке.
Но что могли поменять мое малодушие, мои мысли и желания? Что от меня зависело? Впрочем, нет, кое-что зависело-таки.
Что меня выпишут, уже не подлежало сомнению, и однажды Ральф спросил:
- Рут, ты хочешь поехать домой?
Я не поняла, что он имеет ввиду. Хочу ли я покинуть клинику? Нет, что-то не то. С чего бы Ральф об этом спрашивал? А он добавил:
- Может быть, я отвезу тебя к себе?
Ах, вот он о чем! Домой или к нему? А если домой, как это будет выглядеть? Я ведь там ничего не знаю. Ко мне сиделку, няньку приставят? А Ральф со мной останется?
- Подумай, Рут, о’кей? Мне хочется, чтоб ты была у меня, но ты поступай, как тебе лучше. Как тебе лучше, так и сделаем.
К Ральфу? Я тоже хочу быть с ним. Вернее, чтоб он всегда был рядом. Мне хорошо там, где он. Неужели я выберу чужой, холодный, пугающий неизвестностью дом? Пусть даже он и "мой". И когда через пару дней он снова спросил, куда я хочу поехать из клиники, я ответила: "К тебе".
Общались мы с ним нашей азбукой взглядов и скудных жестов. Говорить я не могла. Ральф успокаивал, говорил, что речь восстановится после пластической операции, когда губам вернут более нормальный вид. Но я догадывалась, что речевой аппарат у меня поврежден гораздо серьезнее. Я могла издавать некоторые звуки, где не требовалось участия губ. Но звуки эти пугали меня саму. По-видимому, вдыхая раскаленный воздух и ядовитый дым, я сильно обожгла гортань, может, даже и связки пострадали, и что там еще отвечает за речь - я плохо представляла себе эти анатомические подробности.
Я догадывалась, что врачи совершили невозможное, вытащили меня прямо с того света. Понимала, что кожу мне, можно сказать, создали заново. Теперь жизни моей ничто не угрожало. Кроме моей собственной психики. Трудно было свыкнуться с мыслью, что в этой коже надо жить. Вся в глубоких, тянущих рубцах и шрамах, неприятная (да что там, ужасающая) на вид, местами глянцево-розовая и такая тонкая, что казалось, будто она вот-вот лопнет. Я не могла ходить, не могла ничего удержать в руке, потому что из-за рубцов кожа перестала быть эластичной, не позволяла мышцам правильно работать.
Я на собственной шкуре (такой вот мрачный юмор) убедилась, насколько это важная часть тела. Сначала убедилась на опыте, а потом, когда смогла читать, много чего перечитала на эту тему, и хорошо, что знаниями этими я "обогатилась" позже. Если бы я сразу знала, какая работа предстоит врачам, я бы, наверно, не выжила. Мое невежество сыграло благую роль, иначе меня убило бы неверие в реальность цели, которую ставили перед собой хирурги, и в возможность благополучного исхода. Воистину мудрым был человек, который сказал, что знание умножает скорбь.
Прежде я и не задумывалась, что такое кожа и зачем. Она идеально выполняла свое назначение, а потому мне в голову не приходило обратить на нее внимание. И потому мне оставалось только удивляться, когда я читала, что кожа - самый большой орган и едва ли не самый сложный по устройству. Что это не просто эластичный слой, защищающий все, что внутри, - он живой, клетки там в бесконечном движении. В самом первом, наружном слое они постоянно погибают, но им на смену из глубины идут новые и новые клеточки, чтобы занять место умерших и принять на себя первый удар. Подумать только! Их главная задача: родиться - защитить - умереть.
Кожа немедленно распознает изменение температуры вокруг человека и регулирует теплообмен, защищает от перегрева или переохлаждения. Она выполняет добрую сотню функций, но одни только защитные настолько сложны… куда там современным электронным системам охраны! Так вот вникнешь, и невольно приходит в голову: может, она думать умеет? Есть же ученые, которые говорят, будто каждый орган в теле человека обладает собственным разумом. Может, они, эти ученые не такие уж сумасшедшие?
Так вот, хорошо, что я раньше об этом всем не знала. По моим представлениям, основная цель лечение заключалась в том, чтобы на место сгоревших участков приживить здоровую кожу. Я понятия не имела, какие сложные системы надо было заставить восстановиться и начать работать. Сгорели нервные окончания, пронизывающие кожный слой, кровеносные сосуды, железы… К счастью, кожа обладает удивительными способностями к регенерации… может, все и восстановится. Но только до этого было еще ох, как далеко! Если прежде моя кожа была образцом порядка, то теперь ее можно было сравнить с инвалидом, который еще и безумен - не только не помогал, так еще и страшно во всем мешал.
Из-за этого я мало что могла делать сама. Главным достижением было то, что я уже не была прикована к постели, к трубкам и капельницам. Мне даже разрешили прогулки! Каждый день Ральф усаживал меня в коляску, и мы спускались вниз. Рядом с клиникой был большой парк, и Ральф возил меня по дорожкам. Первое время я не могла надышаться воздухом, в котором не было примеси больничных запахов - я и забыла, как пахнет нормальный воздух. Я радовалась солнечному дню, но нисколько не меньше удовольствия приносил пасмурный день с его приглушенными красками, когда влажный, прохладный воздух пах дождем, и я с наслаждением вдыхала его прохладу. Я скоро уставала, мне хотелось вернуться, хотелось покоя, но одновременно было так жаль расставаться с этой ароматной свежестью, которую раньше назвала бы промозглостью, а аромата ее и вовсе не чувствовала…
http://www.proza.ru/2015/05/26/777