Корней Ферапонтович открыл глаза. «Утро красит нежным светом…» – бодрая строка из песни прошлых лет всплыла в голове, задавая настроение грядущему дню. Он повозил ногами по полу и, нащупав тапки, долго разворачивал их носками вперёд, чтобы попасть внутрь худосочными ступнями; затем зевнул, крякнул и энергично потёр дряблую грудь с остатками редких седых волосков.
Жена, Ираида Зосимовна – милейшая женщина, хлопотала на кухне. Добрая, заботливая, по отношению к детям и внукам, однако, к мужу вела себя строго и властно, но так было заведено с самого начала их совместной жизни.
– Собираюсь поехать к Валентине, давненько не виделись, нехорошо, всё-таки – родственники, – сказала она уверенным тоном. – А ты что? На дачу едешь? Только не задерживайся, жду к ужину.
Корней Ферапонтович как будто очнулся от громкого вопроса, но не сразу понял, что именно должен отвечать. Дачка, так любовно он называл место, которое считалось почти сакральным. Отдых, строительство бани, наблюдения за всякой живностью – от котов до летучих мышей, за небом, лесом, погодой – всё это до краёв наполняло душу несметным богатством умиротворения и покоя, удивления и радости. Нигде, кроме как на дачке он не чувствовал себя таким свободным и счастливым, способным не стесняться своей отстранённости от суеты и отрешённости от жизненных реалий, что присущи всякому беспокойному человеческому существу.
Корней Ферапонтович помахал жене, наблюдая из окна пятого этажа, как она поспешила к автобусной остановке. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону» – мелькнула запомнившаяся фраза из патриотического песенника. Он страстно любил старые песни, – понятные, искренние и душевные.
«Одинокая ветка сирени у тебя на столе стояла…» или вот – «распустилась черёмуха, нарядилась невестою…» Какая-то блаженная истома и тепло разливались по всему телу, когда звучали эти простые, может, самую чуточку, – наивные слова, которые возвращали его в прошлое. Он путешествовал по своим воспоминаниям,словно на ковре-самолёте: легко переносился во времена детства, школьные годы юности, студенчества и уж тогда сердце щемило, плакало, трепетало от нахлынувших чувств и понимания безвозвратности того, что было запоминающегося и наполняло его жизнь смыслом, создавая приятное ощущение гармонии и цельности. Именно там, в этих путешествиях он чувствовал главное – был любим и сам любил сердечно, до боли и самозабвения; жизнь неслась под парусами молодости,увлечённости, желания самостоятельно вести свой корабль, строить и вершить самые грандиозные планы.
Любимое увлечение Корнея Ферапонтовича – чтение – органично вплеталось в его жизненную потребность понять смысл всего сущего, непознанного: он, то вникал в мудрёные постулаты Канта о теории «чистого разума», то искушал себя французскими романами, то поглощал книгу за книгой других зарубежных авторов, но, более всего, его душа отзывалась на русскую классику. Чехов, Салтыков-Щедрин, Гоголь, Крылов… Сколько же состоялось встреч со словом мудрым, чувственным и проникающим в самые заветные уголки сознания!
Он доставал толстую, на 96 листов, тетрадь, аккуратно записывал понравившиеся мысли и запоминал их крепко и надёжно; цитировал с пониманием того, что ставит собеседника в тупик, заставляя наморщивать лоб и вспоминать «откуда же это высказывание?». Такое «тестирование» доставляло ему явное удовольствие, наблюдая, как человек теряется, смущается, не решаясь сменить тему разговора. Напичканный всевозможными цитатами и мудрыми выражениями, Корней Ферапонтович самодовольно чувствовал некоторое превосходство над всеми остальными: пришлось даже придумать нечто вроде «Ордена Умника», который вручался тому, кто был способен не только распознать автора озвученного высказывания, но и поддержать разговор согласием или новым собственным рассуждением.
А уж всевозможные пословицы, поговорки, присказки так и сыпались из сундучка, где сидели до поры до времени в тесноте и изобилии. Корней Ферапонтович сходу цитировал понравившиеся цитаты и крылатые выражения из книг, песен, оперетт, фильмов, юморесок, причём, часто перекраивая их на свой лад, приближая смысл к обсуждаемой теме разговора. Удивляя своих друзей и приятелей, а то и вовсе посторонних людей начитанностью и памятью, он, словно специи при приготовлении блюда, добавлял в речь известные выражения и поговорки, аргументируя свои утверждения, чтобы они казались более эмоциональными,яркими и, главное, убедительными.
Захватив пакет со скромным перекусом, Корней Ферапонтович направился к остановке автобуса. Будний день для дачников – всё равно что выходные для работающих. С котомками, рюкзаками и картонными коробками с рассадой помидоров и перцев все засуетились, завидев приближающийся автобус. Неожиданно для себя Корней Ферапонтович услужливо помог подняться на ступеньку давней знакомой, которой симпатизировал, не решаясь, однако, сблизиться и приятельствовать на радость ей и себе; так, перекинуться парой слов, не возбранялось.
Антонина Васильевна смутилась, поблагодарила за помощь и, увидев два свободных места, предложила ему сесть рядом у окна. Сама пристроила сумку в ногах, а коробку, почти на проходе. Понимающие пассажиры аккуратно переступали через дачные пожитки и проходили в конец салона.
– В тесноте, да не в обиде, уж как-нибудь доедем! – с оптимизмом произнес Корней Ферапонтович.
Даже через ткань куртки он почувствовал прикосновение локтя соседки, и маленькие приятные мурашки забегали по всему организму. «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь», – пришла на ум известная строчка. Но, тут же Корней Ферапонтович слегка вздрогнул от следующей мысли: Ираида Зосимовна возникла перед взором, как восходящее на горизонте – руки в боки – солнце и осветила, его самые сокровенные порочные мысли. Сама она никогда не давала повода для ревности и подозрений в супружеской неверности, и уж, тем более, даже малейшие намёки на появление соперницы терпеть точно не собиралась.
Но, трава прорастает и сквозь асфальт.
Он поспешно пошарил в кармане и нашёл завалявшуюся конфету-дюшес.
– Позвольте Вас угостить,.. не шоколадная, правда, но, чем богаты, тем и рады, как говорится, – обратился он к Антонине Васильевне с некоторой робостью в голосе.
– Спасибо, только я уж давно сладкого не ем, зубы берегу, да и вообще…
– А-а-а… за фигурой значит, следите!– понимающе закивал он в ответ.
Корнея Ферапонтовича особенно привлекали женщины, уделяющие внимание своему внешнему виду:стройная фигура, аккуратная причёска, макияж, маникюрчик и все остальные признаки ухоженности вызывали в нём желание познакомиться поближе. Правда, с возрастом, он стал замечать, что мимолётные взгляды противоположного пола уже не задерживались на его персоне, а скользили мимо, в поисках молодого, породистого «скакуна» и оттопыренного кармана, подразумевающего наличие у него толстого кошелька.
Дачка встретила его в том же порядке, который он каждый раз оставлял при отъезде. Подкошенный газон зеленел молодой травой, а высаженные прошлой осенью нарциссы издавали такой головокружительный запах, что захотелось тотчас устроиться в уютном кресле,распрямить ноги, взять бутылочку холодного пива, смаковать его маленькими глотками, и сидеть так до самого заката в размышлениях и умиротворении. А вот ближе к ночи, пригласить бы Антонину, стаканчик первача, конечно, хряснуть для смелости и любоваться вдоволь дорогой гостьей, потом – душные ласки на сеновале. Ну, разве не счастье? А утром похмелье, как раскаяние… «Ах, мечты мечты, где ваша сладость? Где ты, где ты ночная радость?...» – пушкинские строки завершили минутную паузу, которой, расслабившись, поддался Корней Ферапонтович.
От этих тёплых мыслей он взбодрился, почувствовал беспричинную радость, а, главное, прилив сил, готовность «свернуть горы»; внутри как будто какой-то моторчик сначала поскрипел, поворочался, но потом заработал уверенно и ритмично.
А дела только и ждали своего хозяина! В теплице рассада помидоров и перцев хорошо пошла в рост. Кое-где уже зажелтели-забелели цветочки, готовые через недельку-другую выпустить малюсенькую зелёную горошину завязи. Как он любил эти моменты, когда видны плоды своего труда, которые закладывались ещё с февраля месяца! Хозяином он чувствовал себя во всём, что касалось дачных работ: вдоль стены сарая высилась огромная поленница берёзовых дров, с любовью обустроенные клумбы красовались дивными цветами – петунии, ирисы, тюльпаны, дельфиниумы всевозможных форм и расцветок составляли предмет его гордости. Розы требовали особого внимания и получали его; клематисы радовали глаз, но не уступали в капризности, словно кокетливые дамочки. «Весна красна цветами, а осень – плодами» – любил повторять он…
Проходившие мимо забора соседки останавливались, восклицали, ахали и восторгались его трудом и умением навести изумительную красоту на участке, вокруг дома и даже возле строения новой баньки. «Золотые руки у тебя, Ферапонтович! Это ж как нужно любить землю, чтобы так всё облагородить!– сыпались хвалебные речи, от которых он удовлетворённо кивал, щедро делился советами и опытом: что, когда и где сажать, чем подкармливать и как получить богатый урожай.
«Один весенний день работы год кормит» – вздохнув, подумал Корней Ферапонтович и впрягся в работу. Это начать всегда трудно, взять разгон, так сказать, а уж потом любое дело идёт по инерции, практически на автомате…
– Э-эх, скорей бы баньку достроить, да попарить старые косточки! Расслабиться от печного жара и пара, подышать горячим и настоянным воздухом берёзового веничка, да похлопать себя по спине, да ягодицам… Здоровье, оно-то враз проникнет в каждую открытую пору, зарядит энергией каждую клеточку…Глядишь, в баньку и кого-то из женщин можно будет заманить…Э-эх!
Корней Ферапонтович потёр усы и даже глаза прикрыл от удовольствия и воображаемой картины банного счастья.
Поливать в теплице пришлось торопливо, слишком уж напекло от полуденного солнца. Он прополол сорняки на грядке с клубникой, собрал их в бачок и скинул в компостную яму. Заготовленную для кабачков грядку ещё раз протянул граблями, выровнял и воткнул семена, накрыв плёнкой для быстрой всхожести. Он в полном смысле слова поливал потом грядки, копал, рыхлил, а капли отрывались от лица и падали на землю...видя их,рассудительно думал: «А на хрена мне это всё? И нет от земли ответа, она ждёт, пока я весь туда не мырну, тогда будет довольна».
Хотелось пить. Он сходил к колодцу, вытащил полное ведро воды, переливающейся яркими бликами, словно от золотых монет. Двумя пригоршнями умылся, не вытираясь, загладил волосы наверх и вдруг, глубоко вдохнув, совсем по-мальчишески окунул лицо в ледяную воду. Открытые глаза зарезало, он моргнул раз, другой, третий и они быстро привыкли к холоду. На дне лежало несколько увеличенных крупинок песка, которые плавно перекачивались, повторяя движение потревоженной воды. Корней Ферапонтович вспомнил, что где-то читал, песок – знак зыбкости, бесплодности и непрочности; человек, не достигший намеченной цели, напрасно расходовал свои силы на какое-то бессмысленное или маловажное дело, жил пустыми фантазиями и бестолковыми иллюзиями. «Нет, нет … неправда, я доведу начатое дело до конца! Ведь сколько ушло сил на эту баню, упорства и даже злости на себя. Сколько раз меня подтачивало неверие и отчаяние, что впору было всё бросить и забыть… Разве всё это зря? Не может быть…»
Строительные работы бани шли к завершению: осталась внутренняя отделка. «Пора бы уже и вагонку заказать, лучше липовую, конечно…но, денег понадобится не меряно» – размышлял Корней Ферапонтович. «Может, у сына перехватить?…»
Денежный вопрос испортил настроение. «Вот ведь, родственнички! Никому ни до чего нет дела… А ведь для детей стараюсь, чтобы хоть какую-никакую память о себе оставить.»
Корней Ферапонтович расстроился от собственных мыслей. «Вечереет, пойду-ка в дом, перекушу, да и отдохнуть пора, а уж потом и домой поеду» – перенастраивал он себя, стараясь отвлечься от нахлынувшей грусти.
В доме было тепло, уютно… Он попил чаю, с аппетитом умял бутерброд с колбасой и варёное яйцо. Диван показался раем. Корней Ферапонтович вытянулся и упёрся ногами в стенку подлокотника, чувствуя, как позвоночник принимает естественную форму, удобную для всего тела. В комнате работал небольшой приёмничек, напоминая о связи с внешним миром. Передавали концерт по заявкам. Зазвучала нежная мелодия, а потом озадачили слова «нелюбовь, нелюбовь…»
– Надо же! Кто это такую песню заявил? – произнёс вслух Корней Ферапонтович.
Романтичная ностальгическая тоска сковала сердце…Хотелось про любовь… а тут назойливо звучало: «нелюбовь, нелюбовь…»
Он резко повернулся на бок, чтобы переключить приёмник на другую программу, но острая боль где-то под подмышкой слева остановила его. Он лежал без движения. Страх подползал медленно: сначала дал о себе знать где-то у горла, потом стал подниматься выше, к лицу… онемела левая щека, между волосами по коже пробежали мурашки и холод стал постепенно затуманивать сознание… «Нелюбовь, нелюбовь…» Эти повторяющиеся слова пробивались сквозь темноту и вспыхивали маленькими яркими точками… «Вот тебе бабушка и юркнула в дверь!»
Ираида Зосимовна который раз озабоченно посмотрела на часы. «Да что же это такое! Уже одиннадцать часов, а его всё нет… Увлёкся, видать, своими дачными делами.. и про время забыл! Вон и телефон на столе лежит… не позвонить…»
В пять часов утра она открыла глаза и вздрогнула от вида пустого места рядом на постели. Взгляд переместился на икону Божьей Матери и губы непроизвольно зашептали молитву…