Вспоминая Киплинга

Олег Волков-Казанский
Дэвид учился на инженера, и у него на родине в Англии эта профессия была уважаемой, когда это слово у нас в России 90-х уже было ругательным. Ещё он был альпинистом, что меня с ним и сблизило. Не знаю, откуда он появился, вроде бы друзья позвонили, сказали, что надо сводить на Эльбрус одного англичанина, случайно попавшего в нашу страну. В итоге, зачем-то я согласился. То ли от нашего русского традиционного преклонения перед западом, а скорее всего самому было интересно познакомиться с живым англичанином. Но Кавказ в декабре – это развлечение для сумасшедших, а тем более восхождение на Эльбрус. Знакомые альпинисты, когда делился новостью, загадочно улыбались, советовали одеться потеплее, некоторые крутили пальцем у виска. Компанию никто нам составить не хотел. Даже за фунты стерлингов.

Поезд пришёл вечером. Встречаю на заснеженном перроне человека, по приметам похожего на иностранца. Хотя тут я не волновался, иностранцы у нас в Казани были редкие гости. Я примерно так его и представлял. Высокий, худой, рыжий, в очках, с длинной шеей, как гусёныш, но с виду крепкий. Короткий красный пуховик, неизвестно для каких целей, но только не для суровых кавказских ветров, как, впрочем, и не для русской зимы, делал его еще долговязее. Задницу в горах точно обморозит – подумал я. Говорил он неохотно, только улыбался. Для меня начало доходить, что он ничего не понимает по-русски, а мой университетский английский «читаю и перевожу со словарём» для общения непригоден. На ум приходили только  «хайдую ду» и «окей».

Возвращаемся ко мне домой в уже поздно. Идём, молчим. Фонари не горят, скользим на ледяных кочках мимо «хрущёвок», создающих очертания серой массы с желтыми вкраплениями света в морозном тумане. Откровенно неудобно за советскую действительность. И внезапно Дэвид спрашивает, показывая рукой на вывеску названия улицы – что это?
 
– Название улицы – отвечаю, пытаясь вспомнить что-то из английской грамматики – улица названа именем космонавта Комарова. Он погиб.
- У нас в Англии космонавтов нет – отвечает он, а я думаю – только это и осталось, и ещё балет.

Утром, дабы восполнить проблемы непонимания и устранить по возможности языковые барьеры достаю альпинистское снаряжение, фотографии гор, и накалываю бумажки со словами на русском и на английском. Верёвка, лавина, кошки, крюк, узел, гора. За беседой Дэвид мне признался, что в Россию он отправился, чтобы так отметить последние дни перед свадьбой. У него подруга – немка из Гамбурга и после восхождения он поедет к ней.Ему ничего не нравилось – ни домашние соленья, ни наша докторская колбаса, ни даже водка, куда уж по сравнению с их ячменным виски, хотя тоже дрянь по нашим меркам. Он искренне удивился, что мы пьём воду из-под крана.

- Нарзан будем в горах пить, а здесь другой нет – объясняю. Невольно на ум пришло четверостишье Киплинга: - «Запад есть запад, восток есть восток…».
 
Поезд Москва-Нальчик следовал с пересадкой через Волгоград. Я решил воспользоваться случаем и показать ему исторические места, связанные со сталинградской битвой. Что-то мне подсказывало, что он ничего об этой битве не знает. Честно говоря, в Волгограде я тоже был впервые, и хотелось самому побывать на мемориале. Грех быть в Волгограде и не посетить эти места. Первым делом поехали к дому Павлова. Удивительно, как в этом полуразрушенном здании пятьдесят восемь дней удерживали оборону наши солдаты. Из Википедии вычитал уже после, что из тридцати одного защитника дома Павлова были убиты лишь трое–лейтенант: минометчик А. Н. Чернышенко и рядовые И. Я. Хайт и И.Т. Свирин. Был ранен, но выжил и сам Павлов. Дэвида, казалось, больше заинтересовала выставка военной техники. Потом поехали на Мамаев курган. Дух захватило при виде монумента Родина-мать – зовёт, парящего на фоне голубого неба. Распирало чувство гордости за наших воинов, за их беспримерный подвиг, за нашу победу. Пробирали мурашки от атмосферы, царящей в залах. Я и представить не мог, как после моих слов изменится его лицо, когда он услышал, что СССР потерял в этой войне двадцать миллионов человек.

- Нам об этом ничего не говорили, в Англии об этом не знают – растерянно произнес он. Было заметно, как через непроницаемую английскую маску сдержанности пробивались некие чувства сопричастности.

Южные поезда не славятся сервисом, и по пути от Волгограда до Нальчика для Дэвида было пыткой есть варёные яйца, закусывая кабачковой икрой. В результате он перешёл на обычный ржаной хлеб с чаем, чему я не препятствовал. И вот, наконец, Нальчик – начало пути в Кавказские горы. Полупустой холодный «Пазик», натужно тащил нас вверх по ущелью к посёлку Терскол. Мимо проплывали гостиницы и туристические базы с рваными глазницами разбитых стекол на фоне белоснежных вершин Северного Кавказа. По дороге встречались грузовики с вооружёнными людьми. Как всё изменилось с тех пор, когда мы студентами приезжали в горы Кабардино-Балкарии. Нищета и запустение. Но гостеприимство местных жителей осталось прежним. Попутчики приглашали в гости, угощали айраном, лепёшками. Видимо соскучились по туристам и по новостям. В Терсколе мы нашли нарзанный источник. Вкуснее воды я никогда больше не пробовал. Представьте, из земли бьёт родник из газировки. Вода в кружке быстро покрывалась кристалликами льда. Я взглянул на Дэвида – никакой реакции. Что-то почмокал – холодная. А где я тебе тёплый нарзан в декабре найду?

Эльбрус нас встретил снегом по пояс, морозом в 20 градусов. На станции Мир вагончики кантатной дороги просвечивали отверстиями от   пуль. Дэвид поковырялся в дырке – как на доме Павлова – задумчиво констатировал он. Ответить было нечем. Мне было и самому непонятно, как мы, страна, победившая фашизм, дошли до этого. На восхождении Дэвид поморозил ноги, не помогли даже хвалёные шекльтоны, и пришлось спускаться с половины маршрута. Видно гора не пускала. Может, оно было и к лучшему. Возвращаемся на Чегет – там ещё сохранилась работающая туристическая база для военнослужащих и работала гостиница Ай, где можно переночевать за один доллар с человека. Надо сказать, что мой английский в результате общения стал более продвинутым и у нас уже языковых барьеров не возникало. Но Дэвида предупредил, чтобы не особо разговаривал с местными жителями. Чувство настороженности и опасности не покидало меня. Что-то подсказывало, что нужно делать ноги. Видно было, что и Дэвида этот отдых особо не радовал. На вокзале в Нальчике группы мужчин в чёрном враждебно косились на нашу яркую альпинистскую экипировку, пока мы брали билеты.

Я вздохнул с облегчением только когда мы сели в поезд до Москвы.  Кроме нас в вагоне ехали десантники. «Наконец-то свои» – подумал я. Было чувство, что покидаем враждебную территорию, а не братскую Кабардино-Балкарию. Дэвид к моему удивлению быстро освоился и через час уже сидел в подаренной кем-то из солдат тельняшке, общаясь в купе с соседями-контрактниками. Под стук колёс вместе со всеми он пил водку из стакана, закусывая той же колбасой, радостно чокался за победу над фашистами, за союзников, рассказывал про родной Бирмингем. И его понимали, а ему всё нравилось… Потом ребята помогли мне положить его на верхнюю полку, где он и заснул со счастливой улыбкой. А я ещё смотрел на мелькающие за окном деревеньки, поля, с неубранной стернёй, похожую на недельную щетину, и вот тогда по радиоточке объявили про переворот в Москве. Я и представить не мог, что поезд нас несёт в другую Россию. А хочу ли я туда?

На вокзале нас встретил мой приятель на машине. Его «Волга» виляла мимо возбужденных толп людей, танков. Шок был такой же, как и после увиденного на Кавказе. Дэвид после эйфории в поезде опять впал в анабиоз, а может просто похмелье. То, что происходило у нас перед глазами, за стёклами автомобиля выглядело как плохо смонтированный фильм. Хотелось быстрее добраться до родной домашней Казани. Была надежда, хоть там будет спокойно. Начиналась новая страница истории, в которой мы все были обмануты и также как англичанин ничего не понимали.

Мы молча пожали руки на перроне, и я больше с ним не виделся. Начались лихие девяностые. Дошли только слухи, что свадьба у него в Германии так и не состоялась. Надеюсь, что не из-за его визита в Россию. И только сейчас начинаю понимать – а всё-таки Киплинг был прав.