Глория

                В судьбе нет случайностей; человек
                скорее создаёт, нежели встречает
                свою судьбу.
                Л.Толстой


                1. «От судьбы не уйдёшь»


     «Глория… Я вижу твои большие глаза-оливки, обрамлённые длинными ресницами, вижу ослепительную улыбку, слышу твой голосок-колокольчик.
    А потом… Вижу тебя мертвенно-бледную, уходящую, твои бегающие глаза. Я стараюсь поймать твой взгляд – и не могу. Я в отчаянии: ты не можешь уйти, не попрощавшись со мной, – ведь я любил тебя пятнадцать лет. И тогда я поворачиваюсь и говорю;
    - Оставьте нас на несколько минут.
    Как ни странно, они повинуются.
    Тогда я приподнимаю тебя. Боже, какой пушинкой ты стала! Подношу тебе немножко «порошка». Вдох, другой – и ты оживаешь. Ты уже смотришь на меня осмысленным взглядом.
    - Глория, ты видишь меня?
    - Да, Максим, вижу. – Говорит она тихо-тихо.
    - Ты ничего не хочешь сказать мне?
    - Нет. Хотя – да. У нас всё было здорово, Максим. А теперь отпусти меня. Мне пора. Прощай, Максим!
    Я отпускаю её. Она издаёт облегчённый вздох… И уходит.
    - Глория! – кричу я. – Не покидай меня! Я не хочу оставаться один.
    Тишина. Я сижу в ступоре. И вдруг слышу, как кто-то тихо говорит:
    - От судьбы не уйдёшь. 
    Кто?! Кто это сказал? Я вскакиваю, озираюсь по сторонам.

    - Ты кого-то звал, Макс? – мимоходом, приоткрыв дверь спальни, спрашивает мама.
    - Нет, это я так, во сне.
    - Бывает! – И она проходит дальше, предоставляя мне право побыть в одиночестве и продолжить предаваться воспоминаниям.
   
    Глория!.. Любовь всей моей жизни… Сквозь толщу лет я слышу твоё дыхание, ощущаю вкус твоих губ, запах волос. Я очень любил целовать твои маслиновые, всегда как будто влажноватые глаза…
   Как давно это было! После твоего ухода я прожил ещё одну жизнь. Я уже старик, Глория. Мне пятьдесят два. А когда мы встретились, было тридцать. Я был тогда классным яхтсменом. А тебе, моя девочка, было всего-то семнадцать…

    - Девушка, - подозвал я миниатюрную девочку-брюнетку, стоящую на пирсе. – Не хотите ли прокатиться со мной? До Эстонии, до Сааремаа. Составите мне компанию?
    Она надела очки и внимательно посмотрела на меня.
    «Магические у неё стёкла, что ли? Или взгляд? А, может, и то, и другое? Что за бред!» Меня бросило в жар.
    - Ну, так как?
    - Вы знаете, - медленно, как бы задумчиво, произнесла она, - пожалуй, я составлю вам компанию. Вы – надёжный.
    - Почему вы так решили?
    (До неё у меня уже были и девушки, и женщины, но я вёл с ними честную игру, в основном на равных).
    - У вас хороший взгляд. Чистый, открытый. Мне кажется, озеро вашей души ничем не замутилось. Вы настоящий, не фальшивый.
    Её характеристика обезоружила меня. Мне было приятно и как-то тревожно одновременно. Откуда у столь юной особы такое глубокое знание человеческой природы?
    Я замялся, но было уже поздно: девушка прыгнула с пирса на палубу, и я едва успел подхватить её. Была она лёгкая-прелёгкая, но до чего же притягательная! Большого труда стоило мне сдерживаться, имея под боком такое сокровище.
    - Ты не голодна? – поинтересовался я.
   - Немного, - последовал отнюдь не стеснительный ответ.
    «Отлично! Первое, что я сделаю, - накормлю её».
    Я достал из холодильника суши, порезал дольками сёмгу, заварил кофе, положил в подобие вазы все наличные фрукты и извлёк из рундука початую бутылку шерри-бренди, после чего пригласил её к столику. Девушка, ничуть не жеманничая, с аппетитом поглощала всё это. Учитывая её возраст, я разрешил ей выпить две рюмочки бренди, тогда как сам выпил всё остальное содержимое почти полной бутылки. 
    Я отвернулся к небольшому музыкальному центру, чтобы включить какую-нибудь музыку, а когда вернул голову в исходную позицию, замер…»


                2.  На яхте


   « … Девушка спала, раскинув руки в разные стороны. Её чёрные, как смоль, волосы блестящей волной свесились с кресла. На лице было безмятежное выражение, приведшее меня в полное умиление.
    Я взял её руку - она была тоненькая-тоненькая, так что все прожилочки были видны, – перевёл взгляд на грудь. А вот грудь, при её среднем росте и миниатюрности, была довольно большой. Платье сползло с одного плеча, и я понял, что бюстгальтера девушка не носит, по крайней мере, сейчас на ней этого женского предмета не было.
    Я сел на диванчик и, смежив веки, сам незаметно для себя заснул. Забытьё моё длилось недолго, с полчаса. Я встал, вышел на палубу, включил зажигание и завёл мотор на самых низких оборотах. Движок тихо зашуршал, я отшвартовал её и вывел яхту на фарватер Даугавы. Парус поставим вместе, где-нибудь в заливе, когда этот ребёнок соизволит пробудиться. Яхта вышла за мол, я включил автоматику, взяв курс на Куресааре, и спустился в кубрик.

    Это судно было моим любимым детищем и вторым жильём, так как сам я жил в небольшой двухкомнатной квартире на улице Кристапа. Мечту о собственной яхте мне удалось воплотить в жизнь благодаря тому, что после денационализации недвижимости я, как законный наследник своего деда-старовера, получил большой участок земли с лесом под Лудзой. Я выгодно – по тем временам, а это были лихие девяностые – продал лес одному, явно криминальному, нуворишу, пахотные же земли – богатому крестьянину, бывшему председателю тамошнего колхоза, который прихватизировал бОльшую и лучшую часть этого самого колхоза. Это и дало возможность мне, безработному инженеру советского разлива, не только избежать нищеты, но и приобрести упомянутую квартирку, «рено» десятилетней «выдержки» и, главное, построить яхту по собственным чертежам.

    Моя красавица-брюнеточка уже не спала, протирая заспанные глазки. Я подошёл.
    - Мне кажется, мы с тобой даже не успели познакомиться. Я Максим Васильев.
    Она протянула мне свою ручку:
    - Глория.
    Какой удивительной музыкой отозвалось в моей душе это удивительное имя!
    - К столику, Глория, а я кофе сварю.
    Мы выпили по чашечке, закусив бутербродиками и персиком на двоих.
    Я взял её тоненькую руку в свою и прижал к губам.
    - Скажи мне, Глория, сколько тебе лет.
    - Три месяца, как идёт восемнадцатый, - ответила она.
    Мне было приятно, что она оказалась немного старше, чем я думал.
    - Ты куришь?
    - Да, только дамские. У вас есть?
    - Сейчас посмотрю. – Я знал, что есть, потому что держал курево на разные случаи, поэтому, изобразив небольшие поиски, я вернулся к столику с пачкой «Вог».
    Мы курили и молча смотрели друг на друга.
    - Максим, вы просто так меня пригласили покататься?
    - Нет, девочка, ты мне очень понравилась.
    То, что прозвучало дальше, заставило меня вздрогнуть, и я от неожиданности даже обжёг сигарой пальцы.
    - Максим, так вы меня хотите?
    Я в замешательстве сделал вид, что тушу сигару и охлаждаю обожжённый палец кусочком льда, хотя у самого захватило дух. Но я всё же взял себя в руки и ответил:
    - Да, Глория, ты, наверно, и сама это видишь.
    - Вижу. Если хотите, возьмите меня. Мы не должны терять мгновения этой жизни – она быстротечна.
     И я снова удивился таким странным для её возраста словам. Но удивляться было некогда: девушка приблизилась ко мне, и я, совершенно заворожённый её красотой и юностью, а также изяществом её тела и движений, пал перед нею, охваченный пожаром.
    Что было потом, почти не помню: всё слилось в море огня и сладострастной неги…
    Потом мы заснули на моём холостяцком диванчике под плавное покачивание на волнах яхты, которую я успел положить в дрейф.
    Проснувшись раньше Глории, я взглянул на светлый плед и понял, что она до сегодняшнего дня была девушкой. Перехватив мой взгляд, она сказала:
    - В моих жилах, похоже, течёт немного цыганской крови. Но росла я в русской семье, считая за мать женщину, которая меня воспитала. Когда мне исполнилось семнадцать лет, прислуга принесла мне конверт, в котором было шесть новеньких купюр по пятьсот латов. Кто мне их прислал, неизвестно, но женщина, передавшая деньги, сказала, что это на приданое Глории.
   - Мне не важно, кто ты, моя радость. Отныне ты всегда будешь со мной. Ты хочешь этого?
    - Да, Максим. – И она обняла меня. – Я буду крепко любить тебя.
    И мы вновь погрузились в нирвану».





                3. Детство


    - Мария Петровна! – донёсся сквозь сон голос экономки до хозяйки дома.
   Мария Петровна Астахова, богатая вдова, жила одна в своём доме в Огре, недалеко от Риги. Было ей 52 года. Муж, старше её на 16 лет, был крупным чиновником на железной дороге и к моменту своей скоропостижной смерти сумел оставить супруге не только хороший дом, но и немалый счёт в Сбербанке.
    У четы Астаховых было два сына – Олег, 26 лет, и Виктор, 24-х., но оба после окончания школы в Риге уехали в Россию, позаканчивали престижные столичные вузы и жили в Москве самостоятельной жизнью, лишь изредка заглядывая к матери в Латвию.
     Одиночество Марии Петровны разделяла только верная приятельница Елизавета, она же экономка. Ей было 44 года, замужем не была никогда и не планировала в обозримом будущем. В доме также проживал некий Гоша – одинокий мужчина 46 лет, ранее работавший официантом в ресторане, а ныне подвизавшийся за еду, крышу над головой и небольшое вознаграждение в роли повара, садовника и водителя.
    Изредка из Риги к хозяйке дома приезжала её старшая сестра Лидия. Она тоже была одинока, но сёстры были слишком разными по характеру, поэтому сходиться не рисковали. Сейчас Лидия Петровна как раз гостила у сестры, пошла уже вторая неделя, а выдержать вдвоём они могли не больше трёх. 
    - Мария Петровна, вставайте! Я не знаю, как и сказать вам.
    - Ну, скажи уж как-нибудь, не тяни резину.
    - Понимаете? Её, похоже, подбросили.
    - Кого? – спросила, зевая, хозяйка.
    - Девочку! Маленькую девочку в конверте из голубого атласа. Внутри конверта лежит какое-то письмо. Ну, а девочка, скажу я вам, просто загляденье. Бывают же на свете такие красивые дети!
    И только тут Мария Петровна из сбивчивого рассказа экономки поняла, что на крыльце её дома лежит подкидыш – девочка.
     - Сколько лет? – машинально поинтересовалась озадаченная хозяйка.
    - Да какие лета! Годик если.
    - Неси сюда и Лидию Петровну позови.
    Через несколько минут вошла сестра и спросила, по какой причине была так рано разбужена. Мария Петровна показала ей на свёрток в руках у Лизы.
    - Что это? – спросила Лидия Петровна.
    - Не что, а кто! Подкидыш. Нам её сегодня подкинули, Елизавета нашла на крыльце.
    - Надо брать, - сказала Лидия Петровна, - ничего не поделаешь.   
    - Это почему же «брать»? – возопила Мария Петровна.
    -  А ты на календарь взгляни. Какое сегодня число?
    - Ну, 28 августа.
    - Тебе это ни о чём не говорит?
    - Батюшки! – воскликнула Мария Петровна, - Да сегодня же Успение! Праздник немалый, и радостный, и грустный.
    - А я о чём? К Успению подгадали, на сострадание и жалость давили.
    - Как же быть мне теперь? Я ведь не молодая… Да, вот и пришли в дом и радость, и грусть.
    - Чего запричитала? Не стара ещё ты. А я чем смогу – помогу. Няньку возьми сразу, оплачивать я буду. Но ещё не факт, что нам оставят ребёночка-то, могут и отнять, в детдом сдать. Придётся кучу бумаг оформлять на удочерение. Первым делом надо в милицию звонить, они и объяснят, что делать полагается.
    И началась волокита…
    По истечении нескольких месяцев решение было всё-таки в пользу Марии Петровны. Так решилась судьба маленькой Глории, имя которой Мария Петровна прочитала в записке. Там же была записана и дата рождения девочки – 26 мая 1975 года. Значит, ребёнку, попавшему к Марии Петровне в день Успения Пресвятой Богородицы, был год и три месяца.
    Время летит быстро. В раннем возрасте Глорию все лелеяли, любовались ею, любили. У неё было много красивых вещей, игрушек, и подруги были. Две стареющие сестры души в ней не чаяли. Девочка платила им лаской и хорошим поведением.


                4. Становление


    Когда Глорию стали собирать в школу, тёте Лиде исполнилось уже 62 года, а приёмной маме Марии – 58. Ещё через три года Лидии Петровны не стало – сердце, да и Марья Петровна заболела, правда, не сразу, но через пять лет после смерти сестры слегла. Она уже не могла уделять девочке должного внимания, а пятнадцатилетней школьнице это внимание ох как было нужно. Да и время в стране смутное наступило: перестройка, Латвия уже всерьёз из Союза рвалась. Зато денежки, оставленные покойным супругом Марии Петровны, сестра её удачно перевела в доллары ещё при жизни, а потом и свои накопления приёмной племяннице завещала. Взрослым племянникам уже ничего не нужно было: оба прилично зарабатывали в Москве, один дипломатом служил, второй в кооперативе разворачивался.
    Девочке за хорошие деньги наняли гувернантку, которая успешно довела её до выпускных экзаменов, и Глория засобиралась в столицу, в университет.
    - А как же я, дочка? – причитала Мария Петровна. - Видишь, как я слаба стала?
    Но молодость эгоистична:
    - Я должна ехать в Ригу поступать в университет. На все выходные буду приезжать к тебе, мамочка, подумаешь, час на электричке! А потом, может, и на заочное переведусь, если работу найду.
    Вечером того же дня мать позвала Глорию к себе и показала ту записку, которая была при ней тогда, когда ребёнка нашли на крыльце их дома. В ней, помимо имени девочки, которое Мария Петровна сохранила ей, было сказано, что девочка наполовину русская по матери, а по отцу – на четверть латышка, а ещё на четверть цыганка, чем и объясняется цвет её волос и глаз. Никаких других сведений о родителях там больше не было. 
    До последнего дня рождения, когда девушке исполнилось семнадцать лет – а это было накануне выпускных экзаменов в школе – никаких сигналов от этих, как теперь модно говорить, биологических родителей, не поступало. А 26 мая из почтового ящика, висевшего на заборе у калитки, Елизавета извлекла конверт, в котором лежали три тысячи только что отпечатанных латов и приписка, что деньги – на приданое Глории.
   
    Узнав обо всём этом, Глория нисколько не смутилась. Она любила свою нынешнюю маму, которая её воспитала, но рвалась за знаниями в столицу и о своём происхождении задумываться не собиралась.
     Она сдала документы для поступления на юридический факультет тогда ещё единственного университета Латвии, блестяще сдала вступительные экзамены и стала студенткой. Это был 1992 год, первый полный год реальной независимости Латвии. Учиться в вузе Глория Астахова начала ещё на родном русском языке.
    За последние два-три года, ещё в школе в Огре, она расцвела, и всем стала заметна её необыкновенная красота. За нею бегали, и не только одноклассники, из-за неё дрались, но сердце Глории не принадлежало пока никому.   
     Но на смену радостному событию в жизни девушки – первому месту в конкурсе на престижный факультет – пришло тяжёлое горе: скончалась её любимая мамочка, Мария Петровна. Сбылись слова тёти Лиды, которая говорила когда-то сестре; «Ты ещё молодая, поднимешь». И она успела – девочка теперь студентка, но на этом жизненные силы Марии Петровны иссякли.
    Соседи и названые братья из Москвы помогли Глории похоронить маму и вступить в наследство (сами братья от него отказались). Как бы ни сложилась её дальнейшая судьба, у неё оставался родной дом, совсем недалеко от Риги, где она поселилась в общежитии. В доме её всегда ждала заботливая тётя Лиза, продолжавшая вести хозяйство и после смерти своей любимой приятельницы.
    Совсем юной девушке тяжело было пережить потерю самого близкого человека, но нужно было приступать к учёбе. Горе она гасила поездками на природу после лекций. В один из жарких сентябрьских дней – а лето в том году сильно затянулось – Глория и приехала в Болдераю, куда её пригласил покататься на папиной яхте однокурсник из богатеньких, ещё во время вступительных экзаменов положивший глаз на прекрасную провинциалку. Перст судьбы велел  Глории заблудиться в незнакомом ей месте, и она  перепутала причал. Так она и оказалась рядом с «Тайфуном» Максима. Его полушуточное приглашение прокатиться в Эстонию решило всё. Впервые она посмотрела на мужчину глазами своих предков по отцовской линии и увидела ВСЁ: это была её судьба.

   После той поездки на яхте и происшедшего в каюте Максим сделал ей официальное предложение, но Глория не приняла его, сказав, что ей ещё учиться и учиться. На самом деле ей подспудно мешало её происхождение. Она понимала, что Максим – отличная партия для неё. Несмотря на разницу в возрасте, она даже полюбила его. Но связать себя узами брака?.. Нет! Слишком рано. Глория посчитала, что брак может убить любовь, особенно в таком возрасте, как у неё, а она не сомневалась, что рождена быть свободной.
    Однако отношения с Максимом не только не оборвались, а, наоборот, развивались: она переехала из общежития в его квартирку в Агенскалнских Соснах, где были куда более подходящие условия для учёбы, но частенько выезжала в одиночку и в родное Огре, не позволяя Максиму отвозить её туда на машине.
    Так прошло три года, по истечении которых она однажды не вернулась домой. Все поиски, предпринятые Максимом, были тщетными.


                5. Поиски Глории


    Максим терялся в догадках, куда могла деться Глория. В несчастный случай он не верил: где-то что-то всплыло бы. Уехала сама – да, по своему характеру сделать это могла. Но куда? Больших денег быть при ней не могло, только карманные, а её личный счёт в банке был срочным, и так просто деньги с него получить было нельзя. Он и на факультете её искал, и в Огре – безрезультатно.
    Куда же упорхнула его попрыгунья-стрекоза? Это было тем более непонятно, так как в последнее время у них начался как бы новый медовый месяц – и это при том, что они уже три года были вместе. Глория была неутомима в постели. Она засыпала с его именем на устах, а утром они снова сливались воедино, качаясь на волнах страсти.
    - Глория! – говаривал он, - при такой бурной жизни нет никакой гарантии, что ты не забеременеешь.
    - Ну, и пусть! – отвечала она. – Мне уже двадцать, и тело для этого вполне созрело.
    Что касается Максима, то он в свои тридцать три года сам хотел иметь ребёнка от Глории, однако понимал, что ей желательно сначала получить заветный диплом. И вот это внезапное исчезновение. Он оделся и в который раз отправился в полицию. Увы! – полиции по-прежнему не было известно ничего. Максим вновь вернулся домой ни с чем.

    А произошло вот что. Беспечная Глория решила подготовиться к очередной контрольной на «Тайфуне». Она взяла учебники и отправилась в Болдераю, где стояла яхта, - ключи у неё были. Она пыталась дозвониться до Максима – домой, и в офис его фирмы – но безуспешно, а потом и таксофонов больше не было. Потом она  увлеклась учёбой и незаметно крепко заснула, поэтому и не заметила, как на яхту проникли два парня.
   - Красивая… Девочка – что надо, сложена – супер.  Но придётся сохранить её для босса – он же просил что-нибудь экзотическое, а мы в баре себе что-нибудь попроще отыщем. Папик щедрый, в накладе не останемся.
    Прижать ко рту Глории платочек с хлороформом было делом нетрудным, после чего её без труда перегрузили в подплывшую  к неосвещённому борту лодку. Она на вёслах вышла из гавани яхт-клуба, и все трое бандитов  со своей, такой неожиданной, драгоценной добычей скрылись в ночи на реке.
    Глории, безмятежно спавшей, снилось, что она держит на руках ребёнка, которого недавно родила. Рядом стоит Максим, протягивает руки к малышу: «Глория, дай сыночка подержать», но она не даёт. Тогда они оба садятся на диван, целуют младенца в головку и розовые пяточки. «Ты счастлив, Максим?» - «Безумно!» - шепчет тот и, положив ребёнка на дно коляски, склоняется над ней.
    Глория и в правду слышит чьё-то дыхание над собой. Она вздрагивает и просыпается. Ох! Это же не Максим!
    - Кто вы, как вы здесь оказались? – кричит она, полагая, что всё ещё на «Тайфуне».
    - Скоро всё узнаешь, - отвечает незнакомец не самого приятного вида, - а пока подкрепись немного. – И он ставит перед ней тарелку с бутербродами.
   
    Глорию привезли в какой-то дом на Курземском побережье. Там находилась одна из резиденций крупного криминального авторитета из так называемой Пардаугавской группировки, промышлявшей всем, чем придётся, но делавшей основную ставку на нефтепродукты, точнее, на их утечку из трубы, шедшей из России в Вентспилс. Назовём этого деятеля Виктором Черных.
    Обитал он в основном в своём особняке в Лапмежциемсе – это далее по берегу Рижского залива после Юрмалы. Совсем недавно Виктор расстался со своей многолетней подругой Виолеттой, латышкой из Лиепаи. Они познакомились с ней ещё в советское время, когда девушке было 22, а Виктору, в то время третьему секретарю одного из райкомов партии, подходило к сорока. Гармония между ними оказалась столь устойчивой, что прожили вместе они целых шесть лет. Однако выяснилось, что и такой срок недостаточен для того, чтобы люди познали друг друга до конца.
    Однажды, раньше срока возвратившись в Ригу из Франции, Виктор увидел, как Виолетта страстно целуется в зале встречи пассажиров с прилетевшим тем же парижским рейсом, что и Виктор, известным более в России, чем в Латвии, киноактёром. Виктор подошёл к слившейся в поцелуе парочке, резко оторвал Виолетту от красавчика и дал ей пощёчину прямо на глазах у других встречающих. Потом он довёл не старавшуюся ради приличия упираться женщину до своего лимузина, который его водитель уже подогнал к VIP-выходу, и машина рванула по юрмальскому шоссе.
    - Я хотел чистоты отношений, - сказал Виктор ей дома. – Даю тебе два часа, чтобы собрать вещи и цацки, после чего вызывай такси и убирайся.
    Ехать Виолетте было некуда, кроме не столь близкого «города под липами», поэтому, кроме денег на такси, Виктор дал ей ещё и на гостиницу, и на автобус до родной Лиепаи.  Больше судьбой этой женщины он не интересовался.
    Расставание с Виолеттой всё же было болезненным для него, и Виктор обратился за помощью к своим компаньонам из менее легальных кругов, дабы они побыстрее подобрали ему новую подругу, хотя бы на время, лишь бы не с панели. 
    И вот в кресле перед ним сидело более чем симпатичное создание – прекрасное, но, как видно, строптивое. «Ничего, укротим!» - подумал господин Черных, опуская в бокал с лёгким вином, который он поставил рядом с угощением для девушки, некую легкорастворимую таблетку.
    В тот же вечер ему удалось легко подобрать ключ к телу девушки, взлетев с ней в постели куда выше к небесам, чем с Виолеттой и теми, кто был ещё ранее: прекрасная брюнетка по своему темпераменту и какому-то сексуальному таланту намного превосходила всех своих предшественниц. Глория оказалась находкой, да ещё какой!
    - Не спускать с неё глаз ни на минуту! – отдавал распоряжения своей челяди Виктор. -  Я оставляю её себе. Если выдержит испытательный срок – женюсь, несмотря на её молодость.
   
    Первые дни Глория бродила по особняку, как сомнамбула. Повар, а по совместительству, дворецкий, продолжал подмешивать указанное шефом зелье, но в уменьшающихся дозах. Спустя пару недель такой жизни, наполненной роскошью, но и бездельем, она, казалось, смирилась с тем положением, в котором оказалась.  Она уже  была настоящей женщиной, давно привыкшей к ласке, поэтому не могла жить без мужчины, а Виктор, хотя и был намного старше Максима, оказался любовником хоть куда.
    Виктор, спеша домой после всех своих далеко не праведных дел, не мог дождаться, когда увидит свою новую подругу, и между ними снова начнётся сказочная феерия любви.
    Глория, поняв что вырваться из этой золотой клетки не удастся, со временем привыкла к Виктору. Месяца через три после похищения он начал выводить Глорию в свет, представляя как свою жену, а ещё через пару месяцев они расписались в одном из юрмальских загсов. Глория всё это время пыталась понять, как удалось её новому мужчине так подчинить её себе, но докопаться до истины ей было не суждено. 

    Максим продолжал поиски Глории, не теряя надежды и бдительности ни на минуту. Однажды он отдыхал в дальней от Риги части Юрмалы на прибрежном песочке. С ним вместе был знакомый, который отправился поплавать. Из сумки знакомого выпала какая-то карточка, Максим протянул руку, чтобы положить её назад в сумку, и обомлел: на фотографии была Глория.
    Приятель быстро вернулся, лишь раз окунувшись в ледяную воду.  Естественно, что Максим в недоумении обратился к нему с вопросом, что это за фото. Тот рассказал, что в одном из развлекательных журнальчиков увидел фотографию прекрасной женщины, которая ему настолько понравилась, что он отнёс журнал профессиональному фотографу, чтобы переснять и немного увеличить изображение из журнала на отдельной фотографии.
    - А ты не запомнил, что было под фотографией?
    - Статьи там не было, это просто были снимки с какой-то светской тусовки, но кто эта женщина, я запомнил: это жена Виктора Черных, слыхал о таком?
    - Да, приходилось читать в криминальной хронике. Скорее бандит, чем бизнесмен, - ответил Максим, всё более понижая свой любознательный тон. Он сразу же понял, кто украл у него Глорию и насколько трудным делом будет её вернуть. Но то, что она жива, его обрадовало, и то, что он хоть что-то о ней узнал, тоже обнадёживало.


                6. Вновь похищение


   Сидеть сложа руки Максим не собирался. Во-первых, он узнал, что там, на Курземском взморье, Виктор с молоденькой женой теперь только отдыхали, а основная резиденция его находится в Риге, там же и офис головной компании. За особняком в Лапмежциемсе друзья Максима – они же компаньоны по бизнесу – установили наблюдение, меняясь, чтобы не засветиться. Заглянуть во двор, обнесенный высоким забором с видеокамерами, ему, конечно, не удалось, но записать номера трёх машин Черных, въезжавших за этот забор и выезжавших оттуда, труда не составило. Охранники сидели внутри, за ограду не высовывались, единственная камера «смотрела» наружу только у главного входа.
    Тогда к делу подключились Саша и Дима, близнецы-племянники однополчанина Максима, стажировавшиеся в его фирме, попеременно сидели на высоком раскидистом клёне, росшем рядом с территорией усадьбы Виктора. Они знали распорядок дня его обитателей, когда те приезжали туда. В самом доме постоянно проживали упомянутый уже повар-дворецкий и его жена, прислуга, а охранники попеременно приезжали из Тукумса, сидели в своей сторожке у въезда в усадьбу по двенадцать часов, и уезжали назад на одной и той же машине. Обедали они там же, время от времени перемещаясь по территории, но не заходя в дом.
    Последнее время к Глории, когда она здесь бывала, стал приезжать какой-то мужчина лет сорока пяти, похожий на преподавателя или репетитора, с которым она, очевидно, усердно занималась, просиживая часть своего времени за учебниками.
    Когда ребята доложили Максиму обо всём этом, он задумался. «Надо подсуетиться, - размышлял он, - похоже, что наш магнат либо собирается уехать за границу совсем, либо надолго, а Глория, по-видимому, учит язык выбранной им страны. Английский язык она знает неплохо, значит эта страна не англоязычная».   
      Когда он передал свои мысли друзьям, они согласились, что надо поторапливаться с решительными действиями. Близнецы продолжили слежку, а Арсений, их дядя, а также Тимур с Сергеем, вместе с Максом служившие в Псковской дивизии ВДВ,  стали разрабатывать план освобождения Глории. У них даже бронежилеты имелись, но вот оружие смог приобрести только сам Максим, у которого был паспорт гражданина Латвии, – «негры» на это права не имеют и по сей день. 
    Дима и Саша, в числе другой информации, поведали своему шефу, что у Глории и Виктора на втором этаже раздельные спальни и одна общая. Когда Черных привозят из Риги пьяным – а это в последние месяцы стало случаться намного чаще – она запирается в своей комнате и спит одна.
    На второй этаж, в принципе, попасть несложно – например, по водосточной трубе, но вот как попасть к дому незаметно для охранника, который по монитору просматривает всю территорию, а, самое главное, как не растревожить овчарку, явно натасканную?
    Отношения супругов, несмотря на то, что Виктор стал больше пить, по-прежнему были хорошими. Он довольно часто посещал спальню жены в трезвые периоды, их сексуальные игры были разнообразными и страстными.
    - Самец! – ворчал Максим, - ты вернёшь то, что украл, и ответишь за свой дерзкий поступок.
    - Максим Игнатьевич, - спрашивали парни, - а что если Глория сама не захочет покидать мужа? Ведь она утопает в роскоши. Вот и вчера папик ей машину новую подарил…
    - Машину, говорите? Так это, ребятки, облегчает нашу задачу. Какого цвета и марки машина?
    - «Пежо» представительского класса, ярко-синий. Вот его номер.
    Максим переписал номер в свой блокнот.
    - Глория водить не умела. Да и, судя по вашим наблюдениям, сейчас тоже не умеет. Значит, будет учиться. А бандит наймёт ей инструктора, чтобы готовить к сдаче на права. Завтра пятница, наверняка подъедет этот инструктор – смотрите в оба. Я с Тимуром и Сеней буду в машине поблизости. Как только они за ограду, дайте знать по рации.
   Расчёт Максима оказался верен: в пятницу инструктор, действительно, появился, в субботу тоже. Максим выяснил, что они с Глорией выезжали тренироваться в вождении на заброшенный стадион закрытой за отсутствием учеников школы в глубинке.
    А в воскресенье Виктор с Глорией выехали из ворот на его «мерседесе», причём за рулём сидел он сам, и в машине никого больше не было. Тогда Максим плюнул на уроки вождения, и решил идти ва-банк.
    Все трое его друзей и он сам попрыгали в «джип» и рванули вслед за «трёхсотым».
    - Кстати, Макс, - сказал Арсений, пока Максим набирал скорость, - Сашка докладывал сегодня, что вчера Виктор привёз сюда из Риги симпатичную блондинку лет тридцати, а покинула она этот гостеприимный дом рано утром на такси.
    - Стоп! – перебил его Максим, - а Глория что, тоже дома была?
    - Была, но папик-то пьяный явился, и она об этом знала, поэтому заперлась у себя. Позже его личный шофёр вывел блондинку тихонечко из «мерса» и отвёл в спальню шефа, так что ваша Глория, похоже, ничегошеньки не знала о посторонней бабе в доме.   
    - Ну, что ж, подрастянувшийся медовый месяц закончился, - вымолвил Максим, - хозяину пришлось восполнять пробел. А нам это на руку. Мужики, вы готовы?
    - Так точно, командир! – отрапортовали «мужики», одетые в форму дорожной полиции.
    Мигалка на крыше была включена, Максим врубил и сирену, несмотря на то, что других опознавательных знаков полиции не имелось, да и марка внедорожника ей не соответствовала, но – была не была! Он резко прибавил скорость и уже через пять минут обгонял «мерседес».
    - Пожалуйста, остановитесь! – пролаял он на своём безупречном латышском в заранее вмонтированный в машине мегафон.
    Трое вышли из машины, Максим остался за рулём.
     - В чём дело? – обратился к ним Виктор, резко притормозив и открыв окно. Глория отрешённо смотрела на осещённые солнышком ели.
    -  Пожалуйста, выйдите из машины! – по-русски обратился к Виктору Тимур, имитируя латышский акцент. - Есть сомнения в вашей трезвости. Прошу дыхнуть вот в этот приборчик, - сказал ему Тимур. (Напомним, что действие происходило в середине 90-х).
    Виктору ничего не оставалось делать, как выполнить приказ. А он не только был с похмелья, но и немного принял на грудь с утречка, провожая знойную блондинку.
    - Придётся проехать в управление на экспертизу, господин Черных! – сказал Тимур, а двое его друзей мягко взяли Виктор под локотки и провели в «джип».
    Пока протекал весь этот ритуал, Максим незаметно покинул свой водительское сиденье и скрылся в кустах, а когда «полицейские» уехали с Виктором, подошёл к «мерседесу»:
    - Ну, здравствуй, дорогая беглянка! 
    - Максим! – выдохнула Глория. – Максимушка! Я не беглянка, меня похитили.
    - Знаю. А чего же не убежала?
    - Это было невозможно. Меня охраняли, и жила я за высоким забором.
    - И это знаю. Ладно, слава Богу, что мы снова вместе. А всё остальное – потом! – воскликнул он, заводя мотор «мерседеса».



                7. Вновь обретённое счастье


    В дороге они продолжили разговор.
    - И всё-таки я не понимаю, - сказал Максим, - вы ведь с ним уже зарегистрированы. Как ты пошла на такое? От привычки?
    - Он опытный мужчина, Максим. А я – всего лишь слабая женщина, созданная, заметь, тобою.
    - Да-да, было такое. А как насчёт того, чтобы вернуться ко мне? Я кое-что сделал для этого.
    - Максим, давай обо всём поговорим дома. Так хочется побыстрее домой!
    - А как же твой миллионер? Ты же с ним была без малого целый  год! И он же твой законный…
    - Да прекрати ты, Максим! Мой муж – ты, а он только на бумаге, и уже продолжает пополнять свою коллекцию пойманных и прилетевших добровольно к нему бабочек. А я закрываю на это глаза, мне неинтересно.
    Остаток дороги они молчали. Максим искоса посматривал на неё, полудремавшую на сиденье. Она стала немного взрослее и серьёзнее, что ли. Под глазами едва заметные, но всё же круги. Похудевшая, несмотря на роскошную и малоподвижную жизнь. И, как всегда, до боли в паху – желанная. 
    «Это счастье. Надо только теперь крепко держать его в руках. А что для этого нужно? Бди-тель-ность! В конце концов, жизнь и есть вечная бдительность, и ничего нового я тут не открываю».
    Дома – а это уже была не тесная квартирка в «хрущёвке» - дела Максима за последний год пошли в гору – он усадил её в новенькое кресло, зажёг электрокамин, прикрыл пледом и пошёл хлопотать на кухню. Разогрел любимые ею голубцы маминого приготовления, открыл баночку чёрной икры, подрезал ещё кой-чего, положил в вазу фрукты, а в ведёрко со льдом поместил бутылку шампанского.
   Лёгким прикосновением руки Максим разбудил задремавшую по своей давней привычке Глорию и, показав на столик, сказал:
    - Скатерть-самобранка прилетела к нам в гости, прошу!
    Она улыбнулась. Максиму показалось, что все улыбки мира сконцентрировались сейчас здесь. Он протянул ей бокал.
    - За возвращение домой! – провозгласила Глория.
    - И за вновь обретённое счастье! – добавил Максим.
    Они выпили до дна и поцеловались. Потом наслаждались вкусной едой, вином и общением друг с другом.
    Просидев так часа с полтора и увидев, что женщина снова задрёмывает, он сказал:
    - Ты, Глория, наверно, не выспалась сегодня.
    Он не ожидал, что Глория вдруг вскинет на него свои «маслины», обрамлённые пушистыми ресницами:
    - Ты хочешь сказать, что между нами сегодня ничего не будет?
    И то, как она это произнесла – полувопросительно-полуразочарованно, с нотками возмущения и желания в голосе – совершенно обезоружило Максима. Он, державшийся изо всех сил, чтобы не выдать прущего из него желания, всё-таки дрогнул и, подхватив её, как пушинку, понёс в спальню.
    Через пару минут они стояли друг перед другом совершенно обнажённые, высокая грудь Глории то вздымалась, то опускалась, выдавая сильнейшее волнение. Он приник к её губам, и только после этого поцелуя она облегчённо вздохнула.
     Что тут началось!.. Обезумевший от ласк нежнейшего в мире существа, он по капельке пил её, как пьют хорошо выдержанное дорогое вино. Да, жизнь с олигархом не прошла для Глории бесследно. Сейчас Максим обладал очень опытной в делах сексуальных женщиной., которая с радостью демонстрировала ему накопленный опыт и щедро этим опытом с ним делилась. Они оба упивались нежностью, сладострастием, силой и гибкостью своих молодых тел. Они целовали губы, глаза и руки друг друга, а их тела выполняли за них свою упоительную работу – до тех пор, пока слившиеся в едином крике Глория и Максим не рухнули на подушки., чтобы потом вновь разбудить такие струны души, которые сотворят другую песню неописуемой игры страстей.
    Они не помнили себя от счастья. Их ненасытные тела были невесомы. Если бы в эти мгновения кому-то взбрело в голову пройти по ним, они даже не почувствовали бы этого. Такова была сила страсти, подкреплённая вновь обретённым счастьем любви.
    Из этой близости Максим извлёк ещё один урок: Глория всё время ласкалась к нему, что говорило о том, что Виктор нежным с ней не был, а нежность для женщин главное – это он давно и хорошо усвоил, поэтому теперь, как и раньше, охапками бросал свою нежность к её ногам.

    Так началась новая жизнь Максима и Глории, которая продолжалась одиннадцать лет. Вдумчивый читатель спросит: а как же Виктор, такой могущественный, обладающий деньгами и криминальными связями, оставил их в покое на такое длительное время?
    Дело в том, что Виктору и впрямь пришлось на энное количество лет покинуть страну в связи угрозами как от конкурентов, так и от правоохранителей – поэтому-то он и вынуждал жену учить немецкий язык. Свои капиталы он сохранил и спустя годы, когда вернулся в Латвию, только что вступившую в ЕС. Связи тоже кое-какие остались, и тогда-то постаревший господин Черных вспомнил про Глорию…


                8. Западня


    Виктор метался по дому, как раненый зверь. «Проклятье! Эти крашеные обезьянки-блондинки гроша ломаного не стоят!», - бубнил он после расставания с первой после возвращения в Латвию подругой. Впрочем, то же он говаривал и в годы, проведённыве в бегах по Европе. Но когда он оставался совсем без женщины, ему было ещё хуже. Ему нужна была Глория, её смуглое подвижное тело, чёрные глаза, распущенные длинные волосы. Присев в кресло, он завыл от тоски.
    И вдруг он вспомнил, как кто-то из его братвы, увидев однажды Глорию, сказал:
    - О! Она так же красива, как одна актриса, игравшая в старом советском фильме по цыган – не помню, как её звали, но баба была – супер!
    Зато Виктор хорошо помнил и актрису, и название того фильма, потому что когда сам жил с Глорией, часто вспоминал и «Табор уходит в небо», и бесподобную Светлану Тома в главной роли той картины. «Да, но Светлана Тома – цыганка, пусть и молдавская. Болван! - и он стукнул себя по голове, - как же я раньше не подумал! Ну, точно! Глория вполне может быть цыганкой. Вот в каком направлении нужно искать».   
    Он сбросил звонок шефу своей охраны, который раньше работал и в полиции, и в частном сыске. Тот явился пред очи босса через пару минут.
    - Чем могу быть полезен, Виктор Сергеевич? – обратился к нему квадратный, как шкаф, здоровяк средних лет с лицом тупого «качка», хотя голова его, как хорошо знал Виктор, работала дай Бог каждому.
    - Есть работка, Эдик! Я освобождаю тебя от своей персоны на недельку, но, пожалуйста, найди мне за это время Глорию. Формально она всё ещё моя жена. С ней явно какой-то мужчина, но фамилия у неё должна быть моя. Пробей её через регистр жителей, подключи старые связи в ментуре. Имей в виду, что у девчонки – впрочем, ей уже за тридцать – могут быть какие-то цыганские корни, но этим займусь я сам. А ещё она родом из Огре, покопайся и там, загляни в тамошние русские школы – их не больше двух.
   
    Неделя миновала. Его старые партнёры из цыганских кругов, ещё не успевшие перекочевать в ставшую теперь доступной Европу, ничего не смогли ему сказать ни о Глории Черных, ни о Глории Астаховой.
    Ближе к ночи раздался звонок от Эдуарда, который уже подъезжал к Лапмежциемсу.
    - Что, Эдик, не пустой едешь?
    - Да, Виктор Сергеевич, сейчас доложу.
    Через пару минут раздался стук в кабинет, и Эдуард вошёл. Он доложил о том, что он обнаружил в Огре – о школе, где она училась, о приёмной матери, о том, что девочку подкинули, и о том, что в происхождении Глории действительно был цыганский след.   
    - Я вышел на тамошних цыган, и одна древняя старушенция мне рассказала, что у её подруги в молодости был весьма непутёвый муж, который закрутил роман с очень красивой латышкой из Юмправы, а когда та забеременела, и вовсе смылся из табора. Сам ром тоже был писаным красавцем, мне даже показали его фотографию – очень похож на вашу Глорию. Кто из них и почему подкинул девочку в приличную семью – я узнал немного позже, но то, что приёмная мать была русской и имела нехилый по советским меркам дом в Огре – это факт. Была она немолодой, звали Мария Астахова – это я нарыл уже в архиве 2-й средней школы.
    - А про её биологических родителей что-то есть?
    - Есть. Был я и в Юмправе, это недалеко от Огре. Мать Глории я нашёл, она там и живёт, а вот папаша жил с ней совсем недолго и бросил беременной, совсем юной, шестнадцатилетней, а потом с другим табором, не своим, уехал куда-то на юг. Отец Велги – так зовут мать Глории – был грозным мужиком, дочь его боялась. Как ей удалось родить тайком от него – непонятно, но она всё же умудрилась подкинуть девочку к богатому дому в Огре. Позже она удачно вышла замуж – красивая баба и по сей день, я вам скажу – но за девочкой следила постоянно, благо жила неподалёку.
    - А сейчас-то она в курсе, где дочь?
    - Нет, давно потеряла её след. Она и сама не прочь это узнать, зато дом, в который она подкинула малышку, стоит, где и стоял тридцать с чем-то лет назад, и, судя по бумагам, он принадлежит – кому бы вы думали? – Глории Астаховой. Вот так.
    Через день Эдуард с одним из своих парней уже подъезжал к дому на проспекте Чакстес, где доживала свой век старая экономка Елизавета.
     Елизавета встретила их приветливо. Бойкая старушка ответила на все вопросы о своей хозяйке, но сказала, что не видела её лет десять, а общается с ней только по телефону. Глория регулярно присылает ей деньги на коммунальные нужды дома и на ремонтников, если что-то сломается, – стоит только позвонить, но сама приезжать перестала давно. Номер мобильного телефона Глории без труда перекочевал в записную книжку Эдуарда.
    На этом доклад Эдуарда был завершён. После недолгого обсуждения было решено выйти на Глорию через её матушку. Велге было предложено встретиться с Виктором в удобном для неё месте, та охотно согласилась. Виктор подъехал в Огре и в одном из местных кафе поговорил со своей формальной тёщей. Решено было, что Велга прямо отсюда позвонит Глории и назначит ей встречу в Риге, сказав, что телефон ей дала Елизавета – больше-то некому. По легенде, Велга попросит Глорию о встрече, чтобы поговорить о возможности купить её дом, поскольку Елизавета уже не справлялась с ним и собиралась переехать в пансионат для престарелых – об этом та и впрямь поведала Эдуарду. Говорить же сразу, к тому же по телефону, о том, что она мать, означало спугнуть Глорию и завалить дело.
   
     И вот Велга подходит к кафе «Под липами». Она уже видит через высокое окно одинокую красивую женщину, так похожую на возлюбленного её юности. Она долго не решается войти в кафе, но всё же переступает через порог. Глория сидит спиной к ней, ею овладевает беспокойство. Она оборачивается и видит стоящую в двух шагах от неё ещё женщину не старше пятидесяти лет.
    - Почему вы так смотрите на меня? – спрашивает Глория, ощущая смутное беспокойство.
    - Девочка моя! Я – твоя мама.
    - Как! Моя мама ведь умерла много лет назад.
    - Глория! Мария Петровна была твоей приёмной мамой, и ты это знаешь.
    И тогда Глория услышала давнюю печальную историю о том, что было до того, как свёрток с годовалой девочкой оказался на крыльце дома Марии Астаховой.
    Глория не дослушала рассказ о печальной участи Велги, как и не прониклась доверием к этой странной женщине. Она стремглав выскочила из бара.
    - Максим! – крикнула она мужу, который стоял почему-то в компании двух незнакомых молодых людей.          
    Он сделал шаг к жене, но эти двое преградили ему путь, а в это время откуда-то сбоку появились ещё два парня такого же телосложения. Глория пятилась к выходу из кафе, чтобы развернувшись, дать стрекача, но эти двое продолжали надвигаться на неё. Вот сейчас она развернётся – и побежит, они за ней, догнать её не смогут, а Максим отобьётся от «своих» и скроется. «Потом друг друга найдём по телефону», - мелькнула мысль, но тут вышла осечка: пятясь от бандитов, женщина наткнулась на металлическую ограду. Сначала она не почувствовала ничего, но потом стала медленно сползать на землю, не заметив, как отогнувшийся металлический прут повредил ей не только платье, но и кожу на спине. В это время к бару уже подъезжала патрульная машина полиции, которую вызвал бармен. Четыре «фантома» исчезли, словно их и не было, а подбежавший к жене Максим, придерживая её одной рукой, вызывал по телефону «скорую»
    - Большая потеря крови, возможно заражение, - в тревоге говорил врач. - Немедленно в стационар!
    Носилки с Глорией погрузили в «скорую», Максим и один из полицейских прыгнули туда же.
    - Как такое могло случиться в центре города? – спрашивал по дороге в больницу один из полицейских.
    - Она хотела вырваться из западни, а я не мог помочь ей – тоже был окружён.

    На всё происходившее рядом с кафе из окна смотрела остолбеневшая Велга. «Эх, доченька, от меня-то ты убежала, а вот от судьбы…»

    В машине Глория ненадолго потеряла сознание, потом встрепенулась. Максим склонился над ней:
    - Глория, милая, не уходи!
    - Я не уйду, Максим, - чуть слышно проговорила она, но потом, как ножом, резануло его слух одно-единственное слово: «Прощай!»
    Глория закрыла глаза и больше в сознание не приходила. До больницы её довезли живой, операцию подготовили быстро, но спасти её не удалось.

                ***

    После того, как всё было кончено, Максим долго сидел в пустом коридоре рядом с операционной. По его щекам текли слёзы, но он не стыдился их. К нему подошёл молодой хирург:
    - По кому так убиваешься?
    - По жене. Любил я её очень.
    - Её не вернёшь, а тебе ещё жить. Успокаивайся.

    Виктор напрасно полагал, что Глория формально оставалась его женой. Она оформила развод с ним как с преступником, находящимся в розыске. С Максом же они не только зарегистрировали свой брак, но и обвенчались, поэтому Эдуард и не мог найти её под фамилией Черных. Последние одиннадцать лет были самыми счастливыми в их жизни.
 
    После ухода Глории Максим прожил ещё двадцать лет, из которых первых десять – со своей старенькой мамой. Когда её не стало, он жил одиноко, даже собаку себе не завёл. Много читал, что-то пописывал, часто ходил в парк на прогулки… Перед смертью он завещал своё немалое имущество своему сослуживцу по «десантуре» Арсению, взяв с него обязательство, что тот похоронит его рядом с Глорией – родственников у него не было.
    Теперь они вместе. Навсегда.


                07.09.14