1. Теоретическая часть
§1.1
Я - педофил. Звучит как на собрании анонимных алкоголиков. «Меня зовут Александр, мне тридцать пять, и я алкоголик». Аплодисменты. Осуждать со стороны - так легко! «Спасибо, Господи, что я не такой, как этот мытарь». Сразу таким замечательным себя чувствуешь. А тот даже ответить не может.
На днях видел с другом по телевизору: кто-то сбил насмерть женщину и уехал. «Вот мерзавец!» - говорит друг. И чувствует себя замечательным. А я думаю про себя: да ежели б ты насмерть сбил человека - разве б ты не уехал? И я бы уехал. И любой бы уехал, за исключением лишь некоторых, перечесть по пальцам, исключительных личностей, каким не каждому быть дано. И безрассудно обвинять кого-либо в том, что он таковым не является.
Представь: вот убил ты человека нечаянно. Ну виноват ты, бесспорно, куда ж деваться. Но ведь это уже случилось, ему уже не поможешь, его уже не спасёшь, не вернёшь к жизни и не облегчишь его близким горе. А у тебя - вся жизнь впереди, у тебя работа новая, жена молодая, дети маленькие.
А главное: вот явишься ты с повинной - думаешь, хоть одна тварь оценит твой поступок? Ты себя всего переломишь, геройский поступок совершишь, на какой единицы способны, всю жизнь свою захоронишь - думаешь, похвалят, простят, по головке погладят? Да на тебя реки ненависти изольются! Мало тебе собственных твоих угрызений? Слабовато грызёт, насквозь-то не прогрызает.
Забываете, господа фарисеи, что у всякого человека есть лишь одна-единственная реальность - это его собственные мысли и чувства, ибо никакие чужие ему не ведомы. Вроде бы очевидная да всем известная истина, с которой и спорить никто не станет - что во всякой ситуации, прежде чем выводить суждения, надо хоть попытаться представить себя на месте каждого из участников. Влезть в его шкуру, насколько это возможно. Но увы - это настолько невозможно, что аж от одной мысли жутко становится, да какой же степени люди слепы и глухи ко всему и всем, кроме самих себя.
А вы представьте, каково мне! Разве я виноват, что родился таким? Ведь не больше того, кто с заячьей губой или шестью пальцами? Вот признался я сразу сходу, что педофил - у читателя тут же и омерзение ко мне, будто к какому-то слизняку или таракану. И хоть бы капелька жалости!
Вот, например, педерастов сегодня защищает всякий мало-мальски развитый человек. Пережитки старой пещерной гомофобии нынче разве что у безграмотной черни остались. А в то же самое время - против нашего брата развернули настоящий крестовый поход. Неужели не видите, господа либералы-демократы, до чего ж ваши так называемые «прогрессивные убеждения» диктуются пиарщиками и лоббистами?
Вот, к примеру, очевидный факт. При слове «педофил» тут же представишь себе скота, насилующего шестилетних мальчиков. Но разве все педофилы такие? Можно ли всех мешать под одну гребёнку? Немногим ведь и правда шестилетние нравятся. Да и из тех большинство свои влечения подавляют, прячут ото всех, живут иногда даже в счастливых браках и детишек растят, так что ни одна живая душа и не узнаёт никогда об их наклонностях. Да таким памятники надо ставить при жизни, а не помоями обливать! Это ж надо так всю жизнь ломать себя!
Но и таких ведь немного. Нет ведь такого, чтоб все строго делились на нормальных и тех, которые шестилетних любят. Так же как между стопроцентным бабником и стопроцентным геем лежат десятки переходных состояний. И ежели считать за гетеросексуалов лишь тех, кто таковые на сто процентов - скорее они окажутся в меньшинстве. Есть ведь и 50/50, есть на 2/3, и на 3/4. Есть более или менее склонные, есть даже и сомневающиеся, порой сами не способные разобраться в себе.
Так и среди нас есть любители шестилетних, есть - двенадцатилетних, а есть и пятнадцати, от которых до нормального человека лишь крошечный, едва заметный шажок. Ведь нынче такие есть двенадцатилетние, что на двадцать выглядят и сорокалетним фору дадут в любовных делах. А в былые времена таких и замуж выдавали, в иных местах и поныне. А почему нет, ежели у девочки идут месячные и она вполне уже способна родить?
Одним словом, выродков, которые первоклашек растлевают, среди нас такое же меньшинство, как среди нормальных людей - насильников. И отношение к ним у нас столь же презрительное. Расхожий стереотип, будто педофилия неразрывно связана с причинением боли ребёнку - такой же скудоумный старо-мещанский штамп, как и слепота, якобы наступающая в результате онанизма.
Причинить боль другому ради удовлетворения своей похоти - для меня столь же неприемлемо, сколь для всякого обычного человека. И ежели человек на такое способен - это уже не педофилия вовсе, а банальный садизм, с педофилией напрямую не связанный, ибо жертвой его с тем же успехом может стать и сорокалетний.
Другой вопрос, что насилие по отношению к ребёнку - дело куда более вопиющее. Потому и обращает на себя куда больше внимания. Отчего и сочетание педофилии с садизмом есть нечто самое омерзительное, что когда-либо порождала человеческая раса. Но почему же я, в жизни и мухи не обидевший, должен за это расплачиваться?
Однако прогресс не стоит на месте, и все скудоумные старомещанские штампы один за другим отходят в небытие. Каких-нибудь сто лет назад (для истории - лишь мгновение) на содомию смотрели так же, как сейчас на педофилию. Можно ли было тогда представить себе нынешние гей-клубы и однополые семьи? А ведь примерно так же в те времена относились и к гражданским бракам. И примерно тогда же мальчикам на ночь ещё связывали руки под одеялом.
Почему же столь изменилось отношение к мужеложству, мастурбации и сожительству? Универсальный аргумент на все случаи жизни - никому от этого нет вреда, так что это личное дело каждого, кого, куда и как, лишь бы тому больно не было. И право каждого удовлетворять свои страсти и похоти как ему вздумается - до тех пор, пока это не нарушает права тех, за чей счёт они удовлетворяются.
И пишу я это всё для того, чтобы все наконец увидели и узнали: педофилия в большинстве случаев тоже никому вреда не приносит и ничьих прав не нарушает. И тем самым я постараюсь наметить хотя бы первые штрихи к будущему оправданию педофилов, которое рано или поздно наступит во всём цивилизованном мире в силу неизбежного хода эволюции массового сознания.
§1.2
Знаю я один сайт, где анонимно публикуются вырезки из личных дневников гомосексуальных подростков. В основном полные жалостливых слёзоизлияний на тему отношения к ним нашего закоснелого общества. Дабы вызвать у читателя жалость к несчастным жертвам и стыд за свою отсталость на фоне новейших достижений европейского гуманизма. Метод, надо сказать, весьма действенный. Прямо диву даёшься: как же они, бедняжки, страдают! Как же мы, сволочи, к ним жестоки!
Мне ли с этим спорить, ежели я сам понимаю их лучше, чем хотелось бы. Я лишь хочу обратить внимание, что геи - далеко не единственный объект для жалости и не самый достойный её. Почему именно геи? Школьники всегда найдут, над кем поглумиться. И сколько же таких дневниковых записей можно найти у тех, у кого длинный нос, низкий рост, кривые ноги, кавказский акцент или нищие родители.
Или вот, к примеру, универсальный объект для насмешек, какой во все времена и во всём мире найдётся в достатке - некрасивые девочки. Их, пожалуй, побольше, нежели содомитов. Неужто меньше у них подобных дневников? Неужто меньше страданий, жестокости сверстников и безответной любви к мальчикам? Неужто меньше самоубийств?
Конечно, это в каком-то смысле правильно - разрушать стереотипы надо по одному, по очереди, по нарастающей. Невозможно вот так сразу перевернуть общественное сознание от полного рабства к полной свободе. Всё начинается с малого - но рано или поздно дойдёт до педофилии, инцеста и проституции. И тогда, спустя много лет, читающий эти строки удивится и посмеётся над своими предками, что столь легко поддавались уловкам пиарщиков, которые в чьих-то коммерческих интересах столь ловко направляли в нужное им русло бездонные запасы обывательской сентиментальности.
Надо сказать, нынешние защитники прав гомосексуалистов совершают одну роковую ошибку, которой обусловлены все их поражения. Они активно пропагандируют мысль, будто гомосексуализм - это не отклонение от нормы, а разновидность нормы. Как, например, блондинки или рыжие, которые тоже в меньшинстве по отношению к тёмненьким. Даже не стану вдаваться в споры с наукой, которой это якобы безусловно доказано. Но это в корне неверный подход, если мы всё же хотим постепенной реформации общественного сознания, а не пытаемся устроить в нём революционный переворот, что большинство людей лишь отталкивает и способствует ещё более глубокому их закоренению в стереотипах.
Заставить нынешнего среднестатистического обывателя поверить, будто гомосексуализм является нормой - это слишком резкий скачок, пусть даже это тысячу раз правда. И в итоге мы получаем обратную реакцию, ибо у обывателя в голове прорисована довольно чёткая картина идеальной семьи, в которой есть мама, папа и трое детишек. И если по какой-либо причине детишки не могут быть заделаны естественным путём - почти невозможно убедить обывателя, что это норма, а не отклонение. Говоришь ему, что в цивилизованной Европе все давно уже в этом убедились - и лишь убеждаешь его, что Европа стоит на пути разложения. Потому что веками прочерченную картинку в его мозгу - за один день не сотрёшь.
Иное дело - традиционное в нынешней Европе отношение к инвалидам, что всегда вызывает у нашего человека потайную зависть и стыд, ибо там инвалиды живут совсем как нормальные люди. Простая истина, что человека слабого надо уважать, помогать ему и бережно к нему относиться - для обывателя вполне естественна и отлично вписывается в его картину идеального общества. Даже более того: ему становится стыдно, когда ты ловишь его на неподобающем отношении к слабому.
Вот почему куда проще и выгоднее для проповедников свободы однополой любви было бы сформировать в обществе отношение к гомосексуалистам как к своего рода убогим, которые ничуть не виноваты, что родились такими, словно какие-нибудь однорукие или одноногие, и сами страдают от этого, и наш долг по возможности облегчить их страдания. И в этом случае, если бы у нас и правда стали относиться к геям, как относятся на Западе к «людям с ограниченными возможностями» - изначальная цель была бы достигнута. И ежели цель эта - облегчить жизнь гомосексуалам - предложенная мною стратегия куда более верна.
Уж я-то знаю, о чём говорю, ибо сам уже двадцать лет живу с подобным «отклонением» и перебрал в голове множество вариантов возможного облегчения жизни мне и другим таким же. Если бы в обществе научились смотреть на нас, как на даунов или ДЦПшников - это было бы лучшее из того, что реально возможно. И подобный взгляд на нас ничуть не оскорбителен, особенно в сравнении с тем, что царит сейчас. И в этом случае, быть может, и растленных первоклашек было бы меньше, ибо отношение к нам, как к скотам, которых надо безжалостно истреблять - во многом и порождает всякого рода перверсии.
Проблемы педофилов, как и гомосексуалистов - не в них самих, а в отношении к ним общества. Пора наконец понять, что ни те, ни другие никогда не исчезнут. Мы всегда были и всегда будем. Никакая борьба с нами никогда не приведёт к полному нашему истреблению. Но изменив отношение к нам - вы могли бы изменить саму природу проблемы. И может быть, даже увидеть, что никакой проблемы и нет. Или, по меньшей мере, она раздута до неприличия.
Розанов в «Людях лунного света» пишет о феномене священной проституции в Древнем Египте. Там эта профессия вполне себе почиталась, ею занимались уважаемые женщины, которых общество ничуть не порицало, а даже, наоборот, воспевало за подобный промысел. У нас же «падшие женщины» загнаны в позорнейшее подполье - и именно эта загнанность порождает известного рода болезни и формирует контингент, столь типичный сегодня в сфере продажной любви. Вот Розанов и задаётся вопросом: быть может, не омерзительность их порождает в обществе соответствующее к ним отношение, а наоборот - отношение к ним в итоге становится причиной их омерзительности?
То же самое можно сказать и о педофилии, которая ныне загнана в ещё более униженное и презираемое всеми подполье. Хотя за мою долгую практику мне довелось узнать множество весьма развитых и образованных людей, порой даже известных в обществе благими делами, которые при этом втайне ото всех встречаются с недоспелыми юношами.
Да что говорить, если Чайковский в письмах брату Модесту признаётся в жгучей страсти к своему двенадцатилетнему племяннику. Если Страхов в известном письме Льву Толстому намекает на правдивость истории, описанной в запрещённой главе «Бесов». Если барон Жиль де Ре, сподвижник Жанны д'Арк и умнейший человек своего времени, был казнён за растление и убийство сотен малолетних детей. Да и не нужно так далеко ходить, покуда у современников ещё свежи в памяти процессы Плетнёва и Рябова.
§1.3
Современное общество так гордится своим уходом от старой пуританской морали - но так недалеко на самом деле ушло от неё! В основном и главном мы остаёмся такими же пуританами, как наши дедушки и бабушки, что связывали мальчикам руки. Даже после известного труда Альфреда Кинси. И даже он не нашёл доброго слова в защиту педофилии.
Есть ведь ещё абсурдный стереотип, будто педофилия происходит от трусости. Дескать, не хватает смелости овладеть нормальной взрослой бабой - оттого и нападаем на хрупких беззащитных детишек. Признаюсь, лично мне жизнь не давала ещё случая проверить себя на храбрость, но среди известных мне педофилов есть и сотрудник МЧС, ежедневно рискующий жизнью ради спасения других. Есть и участник полярных экспедиций. А один даже увешан боевыми наградами за участие в Афганской войне.
Помилуйте: да надо иметь во сто крат больше смелости, чтобы подступиться к ребёнку! Ведь ежели пробуешь подбивать клинья к женщине - самое страшное, что тебе грозит - это её отказ. И она сама хочет и ждёт, чтобы к ней подбивали клинья. И никто не осудит тебя за это, ибо это всё в порядке вещей.
А попробуй подойти к девочке, которая ничего ещё в этих делах не смыслит. Сколько нужно тончайшей психологической работы проделать, дабы убедить её отдаться тебе, а потом никому об этом не говорить! Это настоящее искусство по сравнению с соблазнением женщины, где есть свои испокон века известные приёмы и методы. Мужик, который многих соблазняет и бросает - в глазах общества настоящий мачо, хотя он причиняет куда больше боли своим пассиям, нежели я когда-либо причинял ребёнку.
Пора уже наконец покончить с этим мифом о физической боли. Есть у меня один знакомый, который десять лет жизни провёл в местах не столь отдалённых. Он много рассказывал о том, что даже самый стопроцентный гетеросексуал там рано или поздно делает это с мужчиной. Такое происходит в любом закрытом заведении, где мужчины вынуждены длительное время существовать без женщин - как происходило и в знаменитом Училище Правоведения. Ибо это всё-таки лучше, чем рукоблудие. На безрыбье, как говорится…
И ведь находятся же такие, которые соглашаются предоставить себя в пользование. И чаще всего добровольно. Из десятков заключённых один такой да находится. Вероятно, стоящий где-нибудь на одной из многочисленных ступенек между двумя крайностями. Почему нет, ежели все способы, которыми можно сделать это с мужчиной - аналогичны и с женщиной? И современные эмансипированные женщины не находят в том ничего зазорного, а многим это даже особенно нравится.
Так в чём же разница? Только в гордости? Но ведь гордость - явление психологическое, а не физиологическое. Конечно, ежели брать мужика силой - это больно. Но ведь и женщине больно. Если же сделать всё грамотно и по согласию - чисто физически это столь же безопасно и безболезненно, сколь бритьё или стрижка ногтей. А у ребёнка лет в девять ткани тела уже вполне способны такое вынести.
Так что вся проблема - лишь в психологии. Что же такого ужасного для мужчины в том, что с ним поступили, как с женщиной, если это сделано без боли и последствий для его здоровья? Только лишь его собственное внутреннее чувство унижения оттого, что его «опустили». А само чувство это происходит из-за глупых стереотипов. Общество навязывает мысль, что это унизительно - и тем самым заставляет мужчину чувствовать унижение. Общество беспощадно глумится над такими мужчинами и почитает за страшнейшее оскорбление так или иначе намекнуть, будто подобное с тобой бывало.
Не оттого ли и у ребёнка, с которым совершили известный акт, начинаются проблемы с психикой? Не оттого ли, что окружающие смотрят на это так, будто совершилось нечто непостижимое по своей трагичности? Не оттого ли он начинает чувствовать себя каким-то уродцем, что все вокруг навязывают ему мысль, будто его изуродовали? Не оттого ли он считает сам себя жертвой неслыханного по своей гнусности преступления, что и родители, и друзья, и сверстники убеждённо считают его таковым?
При всём нынешнем хвалёном торжестве законности над всяким человеческим произволом мы по-прежнему, как и в Средневековье, продолжаем жить по принципу «так принято». И это «так принято» по-прежнему для нас сильнее любого закона и важнее всех провозглашённых Конституцией неотъемлемых прав всякой личности. И если «так принято» - считать уродцем ребёнка, соблазнённого педофилом - значит его будут считать таковым пусть даже вопреки всякому здравому смыслу и во вред ему самому.
И это общественное мнение, которое давит на неокрепшую детскую психику, покуда она ещё не способна сопротивляться ему - наносит куда больший ущерб ребёнку, нежели педофил. Пора уже наконец понять, что отнюдь не само растление ломает маленького человечка - но то, как смотрит на сие происшествие общество, как оценивают случившееся окружающие, покуда их мнение для ребёнка ещё является истиной в последней инстанции.
2. Биографическая часть
§2.1
Расскажу наконец о себе. У меня таких дневников - на целый роман. И по душераздирательности они дадут фору любому из тех несчастных юных пидорков. Хотя бы потому, что я превосхожу их всех интеллектом. И начал вести эти дневники уже в более зрелом возрасте. В общественном сознании всякое сексуальное извращение почему-то ассоциируется с невежеством. Будто человек развитый и образованный может быть только примерным семьянином. А всё нетрадиционное - от нищеты и глупости, от родителей-алкоголиков и одноклассников-наркоманов.
Всё это чушь. Я рос в прекрасной семье, где обо мне заботились. Я был единственным ребёнком. Мои родители - кандидаты наук. Они весьма интеллигентные люди и воспитали меня таковым. Я не помню, чтобы отец хоть раз ударил меня. Мы никогда не были богаты, но и не бедствовали. Не было никаких детских травм, которые по законам психоанализа должны были сделать из меня чудовище.
Какая бы то ни было сексуальность во мне проявилась с большим опозданием. Лет до двадцати, когда все мои сверстники уже вовсю встречались с девушками - меня практически не интересовали вопросы пола. Родителей даже беспокоило это. Но едва ли им в голову закрадывались подозрения, что я могу быть гомосексуалистом или, тем более, педофилом. Их пугала моя полная асексуальность. И пугала справедливо, ибо никак иначе на тот момент я не мог охарактеризовать себя. Мне было просто не интересно, ничего не хотелось, я погряз в книгах и даже на пресловутое самоудовлетворение не находил ни времени, ни желания.
Всё началось позже, когда я закончил институт и начал работать школьным учителем. Мной овладело чувство, наверняка испытанное каждым, кто завершает своё обучение и впервые устраивается на работу - будто пройден некий рубеж, жизнь разделилась на «до» и «после», наступило время приостановиться и прокрутить в голове всё минувшее, подвести какой-то итог и очертить планы на будущее. Может быть, под влиянием родительского внушения я наконец задумался о том, что пора бы решить: собираюсь ли я, как все нормальные люди, иметь семью и детей - или же всю жизнь посвящу научной работе?
Всякий человек подсознательно стремится построить свою семью по модели родительской. И настал момент, когда это желание во мне дало о себе знать. Я начал присматриваться к девушкам, которых знал. Но ловил себя на том, что не столько выбираю себе возможную кандидатуру, сколько просто пытаюсь понять: а что вообще парни находят в девушках? А что вообще в них столь привлекательного, что иной раз, как мы знаем из литературы, страсть к женщине может полностью подчинить себе личность мужчины?
Вроде бы какие-то особые красивости женского тела должны вызывать какие-то особые процессы в моей крови и, как следствие, в моих штанах. И это вроде бы настолько очевидно, что когда я вместе с другим мужчиной смотрю на якобы красивую девушку - у него не возникает ни малейших сомнений, что эти процессы у меня происходят ровно так же, как у него. Но они ведь не происходят.
Сомневаюсь, что возможно описать свои чувства тому, кто вовсе и не способен их испытать. Невозможно понять бабнику, как голубой может целоваться с мужчиной. Невозможно понять и мне, как можно вожделеть тело, которое по размеру немногим меньше моего собственного. Взрослая женщина для меня - такой же человек, как и взрослый мужчина. Просто человек, с которым можно общаться, дружить, выпивать. Просто кусок плоти, интересный мне, лишь покуда в нём есть душа.
Как молодого парня едва ли привлечёт сорокалетняя женщина - так меня едва ли привлечёт двадцатилетняя. И по той же причине - она кажется мне несвежей, обвисшей, огрубевшей. Я уже не вижу в ней естественной красоты, а вижу насквозь все приёмчики, которыми она пытается создать иллюзию естественной красоты, заретушировать её медленное умирание, как замазывают в морге трупные пятна, когда готовят тело к похоронам. И вижу всё, что неизбежно прорывается сквозь эти приёмчики.
Я всегда обладал повышенным обонянием - может быть, в этом дело. И естественные запахи, производимые женским телом, всегда казались мне ещё более отвратительными, нежели мужские. Как будто не замечает никто, что женщина тоже иногда пахнет потом - и этот запах раздражает меня куда больше мужского. Вот сидящая рядом девушка снимает туфельки под столом после тяжёлого рабочего дня - и мне в нос ударяет отвратительная вонь грязных ног и носков.
Вот я захожу в общий туалет сразу после юной прелестной барышни, чувствую такой же запах, какой бывает там и после меня, и после любого другого - и рушится весь романтический ореол. А вот вижу в мусорном ведре использованное средство женской гигиены - и не только запах, но один вид его отбивает у меня всякое желание когда-либо прикасаться к женщине. А представляете вы, что такое молочница? Ей-богу, в такие дни я бы скорее совокупился с крысой.
Да и вся красота эта, всеми великими поэтами воспетая - лишь мираж. Она радует глаз лишь в одном ракурсе из ста. Просто этот ракурс девушка всячески старается выставить, а парень именно его всячески старается уловить. Да и сам этот ракурс возможен лишь с некоторого расстояния. Стоит приблизиться к ней вплотную - и видишь все мелкие прыщики, волоски, бугорки, родинки, неровности цвета, которые она тщательно пытается сгладить слоями пудры.
Но что особенно меня напрягало всегда - это стук каблуков. Цокот копыт, который для того и создан, чтобы привлечь внимание мужчины и нарушить его сосредоточенность. Никогда не понимал, для чего они нужны, чем красивее они делают женщину. Ноги у них, на мой взгляд, всегда кривые. И не кривые лишь тогда, когда все неровности их сглажены слоем жира.
А эти волосы повсюду у них на теле, хоть они и стремятся их удалять - вызывают у меня буквально тошнотворное отвращение. Тот шершавый ёжик, который остаётся там после бритья - разве может вызывать эротическое возбуждение? Разве может сравниться с гладкой и нежной кожей, на которой не вырос ещё ни один волосок?
§2.2
Тогда-то я и начал впервые испытывать тревожное ощущение, будто я - не такой, как все нормальные люди, во мне какое-то уродство, и я не смогу никогда иметь нормальную семью, детей, обречён умирать в одиночестве. Традиционное родительское воспитание заставляло меня панически бояться этого.
Однако тогда я ещё успокаивал себя тем, что это временно, что я просто слишком был увлечён наукой и до сих пор не думал о подобных вещах, что во мне просто всё развивается с большой задержкой, и нужно время. Или же я просто чересчур требователен, мне очень мало кто может понравиться - но рано или поздно я встречу такую девушку, которая не будет казаться мне куском мяса.
Настоящий ад начался позже. Мне было уже лет двадцать пять. У меня не было ещё ни одного полового контакта. И только тут я впервые начал ощущать в себе состояние эротического возбуждения, впервые начал понимать, что это за чувство - когда тебя сексуально влечёт к другому существу. Вот только существом этим была не какая-нибудь зрелая девушка - а одна из пятиклашек, с которыми я работал.
Тогда-то я и осознал впервые, что именно привлекает меня сексуально, что именно мне необходимо, чтобы испытать возбуждение. Маленькое и хрупкое тело, над которым я чувствую свою мощь. Стопроцентно естественная красота, очарование непосредственности, когда девочка ещё не понимает, что она красива. Полное отсутствие волос на теле. Этот особенный аромат, который источают девочки в самом начале полового созревания, когда даже пот у них пахнет совсем иначе. Недаром Достоевский, явно знающий дело, говаривал, что юная девушка молоком пахнет.
Меня никогда не привлекала большая грудь, которая так всем нравится. Я всегда видел в этом что-то нестерпимо пошлое и уродливое. Но когда у девочки лет в одиннадцать только-только начинает пробиваться грудь - что может быть соблазнительнее этих чувственно торчащих сосочков, трепещущих от легчайшего касания!
Уже лет в пятнадцать девушка, даже будучи девственницей, прекрасно представляет себе, что такое половое сношение с мужчиной, уже мысленно готова к этому, ждёт этого, миллион раз прокрутила это у себя в голове. И когда касаешься её - она включает все свои давно готовые к работе механизмы, воскресает в памяти свои тайные мечтания о том, как должно это быть, начинает играть совсем уже во взрослые игры. Иное дело - пятиклашка, ничего ещё не знающая и не умеющая, вся сжатая, словно пружинка, подрагивающая от страха, покрывающаяся солоноватой влагой и столь приятными на ощупь мурашками.
Разумеется, я тогда относился к педофилии так же, как любой нормальный человек, как всякий, читающий эти строки. Представьте, каково это: ощутить в себе отклонение, мерзее которого и вообразить невозможно. Я уже настолько устал описывать свои чувства, я уже столько их описал в своих дневниках, и это настолько бесполезно - что здесь скажу просто: я пережил настоящий ад, и при всём нынешнем гуманизме и человеколюбии меня следовало бы простить хотя бы за то, что я всё это пережил.
Если ты в чём-то виноват и все это знают - это мучительно стыдно перед другими. Если ты сбил человека насмерть и никто не знает об этом - это мучительно стыдно перед самим собой, но ведь это несчастный случай, который может произойти с каждым. Если ты можешь передвигаться только в инвалидной коляске - это мучительно, но не только не стыдно, а даже почётно, ибо тебе всячески стараются помочь и проявить своё уважение. Если у тебя длинный нос и над тобой насмехаются одноклассники - это мучительно, но не только не стыдно, а даже почётно, ибо ты невинная жертва.
Но если ты вдруг осознаёшь, что ты извращенец - это настолько мучительно стыдно, что едва ли что-то из перечисленного может с этим сравниться. Потому что ты даже не знаешь, перед кем тебе стыдно. Ты вроде бы не виноват и невинная жертва. Это вроде бы может случиться с каждым. Но ты вынужден жить наедине с этим и не можешь открыться даже самым близким, ибо за такое и родная мать проклянёт. И ты сам проклял бы любого, даже родного сына, узнав о подобных его наклонностях. Пожалуй, моя трагическая гибель была бы для моих родителей менее позорна и унизительна, нежели такое известие.
В основной массе простого народа, как известно, не любят геев. И многоразличные слова нашего великого и могучего языка, с разной степенью грубости обозначающие гомосексуалиста - являются самым страшным оскорблением. Но педофилом, заметьте, даже не оскорбляют. Педофил в сознании общества - даже не человек с позорным отклонением от нормы, даже не изгой и не объект для глумления. Это вовсе не человек, это нечто лежащее далеко за пределами всего человеческого. Нечто, что даже не омерзительно, но вовсе не имеет права существовать, а должно быть стёрто с лица Земли. Нечто ещё худшее, нежели слизняк или червяк, которые хоть зачем-то нужны в природе.
А главное - я ведь и сам так же относился к педофилам. И каково теперь осознать таковым себя самого? И можно ли хоть кому-нибудь признаться, хоть с кем-нибудь поделиться этим, если даже психоаналитик, к которому ты осмелишься заявиться с подобной проблемой - не задумываясь вызовет полицию? Ведь само слово «педофил» прочно ассоциируется с насилием над малолетними, чем побрезгует даже самый матёрый уголовник.
Конечно, я поначалу не верил сам себе, старался не замечать, подавлять свои влечения. Мне и в голову не приходило даже пытаться реализовать их. Я думал, это что-то особое, какая-то дурь вдруг ударила в голову, и я что-то не так сам в себе понимаю, и это скоро должно пройти. Но после той девочки была другая, третья, пятая, десятая. И каждый раз это было всё мощнее, так что мне уже стоило немалого труда себя сдерживать, я терял над собой контроль и на какие-то секунды переставал отвечать за свои действия. Я всячески старался избегать ситуаций, в которых мог бы остаться наедине с девочкой от девяти до тринадцати лет. Я понимал, что рано или поздно не выдержу и сорвусь. Наконец я ушёл из школы, чтобы избавить себя от мучительного соблазна, с которым уже почти не мог справиться. Но некуда было деться от детей, как нарочно всюду меня окружающих - соседи, родственники, знакомые, да и просто прохожие.
Около трёх лет своей жизни я прожил в подобном аду, другого слова не подобрать. Когда я наконец понял, что это никогда не кончится, что я всегда буду таким и это будет только расти и расти во мне с каждым днём - я начал всерьёз подумывать о самоубийстве. Даже не знаю, что остановило меня тогда - страх смерти или нежелание причинить боль родителям. Хотя и понимал, что моё ничем не объяснимое самоубийство было бы для них менее болезненно, нежели известие о моих сексуальных наклонностях.
И тогда я нашёл лишь один выход, пришёл к единственному решению, через которое проходит, наверное, всякий на моём месте, не исключая даже великого Чайковского - я женился. Я выбрал себе девушку маленького роста, очень худенькую и молодо выглядевшую, с маленькой грудью и не блиставшую красотой. Такую же асексуальную, каким я сам казался тогда всем, включая родителей. Я был её первым и единственным мужчиной, ей совсем мало было нужно, она была хозяйственная и покладистая - и это было всё, что нужно мне.
Столь же закрытая и замкнутая в себе, она прожила со мной вроде бы вполне счастливым традиционным браком уже почти пятнадцать лет, при этом так ничего и не зная о моих вожделениях. Да и вовсе ничего обо мне не зная. Сколько таких браков на свете, в которых муж и жена остаются друг другу чужими? Бывало ли вообще между нами хоть раз такое, чтобы мы просто сели и поговорили? Что я мог бы рассказать о ней, как мог бы её описать, если бы возникла необходимость?
Впрочем, мне и не нужен был собеседник и друг. Мне нужна была лишь иллюзия. Я подобрал себе жену, сколь возможно похожую на девочку. Я выключал свет и напрягал воображение. Я пытался убедить сам себя в том, что я обычный человек. Пытался навязать сам себе нормальную жизнь с нормальной женщиной. Пытался надеть на себя маску добропорядочного буржуа и срастись с этой маской. Пытался заставить самого себя поверить, что я именно такой, играть эту роль даже для себя самого.
Вскоре у нас родился сын, а потом и дочь. Научная работа и заботы о детях поглотили моё время и внимание - и на какое-то время мне показалось, что я победил в себе это, смог подавить свои влечения, смог заставить себя не думать о них, смог стать тем, за кого столь старательно себя выдавал. Надо ли говорить, что это было лишь временное облегчение и в конечном итоге все мои попытки оказались тщетными. Более того: чем дольше и активнее я подавлял свою похоть - тем больше копилось её во мне нерасходованной и тем более мощный взрыв её ожидал меня впереди.
§2.3
В конце концов я понял, что бороться с собой бесполезно. Когда я вновь, с новой силой, ещё мощнее, чем раньше, ощутил в себе прилив вожделения к девочкам, а потом и совсем новое для меня чувство вожделения к мальчикам того же возраста - у меня осталось лишь два пути: либо быть собой, каким создала меня Природа - либо убить себя. У меня не осталось никаких духовных и моральных сил, чтобы и дальше, до конца жизни сопротивляться самому себе и подавлять в себе это.
Более того: я прочёл переписку Чайковского с братом - и увидел, что великий композитор за полтора века до меня прошёл тот же путь. Поначалу он сам страдал от своего влечения к мужчинам, считал это уродством, боролся с собой и даже женился. Но в конце концов смирился и признал, что ничего поделать с этим невозможно, да и не нужно. Мне было уже за тридцать, когда у меня впервые появилась дерзкая мысль: быть может, это не я какой-то неправильный, а общество? Быть может, ничего нет во мне такого ужасного, и проблема-то не во мне, а лишь в отношении народа к таким, как я?
Я начал искать в интернете подобных мне. Пытался общаться с ними, поначалу лишь намёками, пытаясь найти какой-то формальный повод. Мало-помалу стена недоверия рушилась, и я обнаруживал всё больше единомышленников, всё больше тех, кто способен был понять меня, кто тоже испытывал нечто подобное, понимал меня и разделял мои чувства.
Наконец меня пригласили в особое заведение для таких, как я, которое я начал регулярно посещать тайком от близких. Многое меня там потрясло. Во-первых, нас оказалось намного больше, чем я думал. Мы ничем не выделялись среди других, педофилом мог оказаться любой. И чаще всего даже самые близкие не подозревали об этом, как до сих пор не знает моя жена и не знают мои родители. Более того: среди них было много известных и уважаемых в обществе людей.
Но главное: это заведение ничуть не напоминало мерзкий притон, каким видят подобные места обыватели. Ничего похожего на те скопища извращенцев, какие показывают в фильмах. Большинство посетителей были люди вполне приличные, образованные, интеллигентные. Я не встречал там насилия. Люди приходили туда общаться, делиться опытом, находить понимание и сочувствие. И конечно - обмениваться знакомыми мальчиками и девочками.
Мне стало смешно, что когда-то я сам поддавался заклятым стереотипам и чувствовал себя конченой мразью. Это место стало для меня настоящей школой, где меня научили, как жить со своим пороком, как скрыть его от окружающих, как не попадаться властям. Но главное и самое сложное - как правильно обращаться с подростками, чтобы склонять их к совокуплению, но при этом не травмировать их и иметь гарантию, что они будут молчать. Как грамотно сделать всё и физически, и психологически, дабы не наносить ущерба ни душе, ни телу ребёнка, ибо никто этого не хотел.
Я не стану брать дурной пример с голубых лоббистов, уверяя, будто мои пристрастия суть разновидность нормы, а не отклонение от неё. Разумеется, это отклонение, извращение, даже уродство - но не более и не менее вредное и опасное для окружающих, нежели тот же гомосексуализм. И только так следует относиться к нему. И лишь в этом случае детям от него не будет вреда.
Я уже говорил, что у меня самого двое детей. И конечно же, они - самое дорогое, что у меня есть, и я скорее причинил бы вред себе, нежели сыну или дочери. Так что лучшее доказательство моей правоты - то, что я приобщил и их к моих занятиям, как только они достигли нужного возраста. А потом и привёл их в то заведение, где с моего согласия с ними общались и другие подобные мне.
А почему бы и нет? Я говорил уже, что и кровосмешение рано или поздно ждёт реабилитация. С кем ещё дети Адама и Евы могли бы продолжить род человеческий, кроме как между собой? Запрет на совокупление между близкими родственниками появился много позже, когда из-за этого стали появляться на свет уродцы. Но нынешние средства контрацепции почти исключают вероятность беременности, ежели грамотно их использовать. Да и аборт в наши дни делается почти без боли и без последствий.
Если моя жена и обладает чуткостью хоть к чему-либо - то только к нашим детям. И даже она не заметила никаких проблем в их психическом развитии. Стоило только правильно им всё объяснить - ребёнок ведь впитывает всё, словно губка. Не в пример твердолобым взрослым, которые никогда меня не поймут, не поверят и будут стоять на своём до последнего.
Дай Бог, чтобы когда-нибудь, если не дети, то внуки наши увидели новое общество, лишённое предрассудков. Адам и Ева вкусили запретный плод - и сами устыдились этого прежде, нежели Бог устыдил их. Также и стыд перед однополой любовью, онанизмом, проституцией, инцестом, педофилией - не от какого-то государственного или религиозного закона извне, но прежде всего в наших собственных головах.
Адам и Ева, совершив Первородный грех, впервые устыдились собственной своей наготы, которая доселе казалась им в порядке вещей. И я верю, что когда-нибудь общество избавится от этого ложного стыда, от всех мещанских стереотипов и пуританских предрассудков - и вернётся в своё изначальное состояние, снова станет таким, каким его создал Бог. Едва ли нашему поколению суждено дожить до этого Нового мира, но мы можем уже начинать набрасывать его первые блёклые чёрточки.
Когда люди снова будут ходить по улице обнажённые и свободно совокупляться между собой прямо на глазах у прохожих по первому зову плоти, невзирая на пол, возраст и социальный статус партнёра - лишь тогда сможем мы смело утверждать, что сквозь тысячелетия заблуждений наконец отыскали верный путь освобождения от пут Первородного греха, очистились от скверны усилиями данного Богом Разума, освободились от рабства собственному мышлению и вернулись в первозданный Эдемский сад.
конец
16 - 17 мая 2015
© Ю.К-ов