Венценосный Государь Николай II. глава 63

Анатолий Половинкин
LXIII

   Генерал Рузский изменился в лице. Что это, Николай по-прежнему оставался Верховным правителем? Это сводило на нет все усилия генерала. Совсем не этого он хотел, и добивался. Более того, такой поворот событий совершенно недопустим и неприемлем.
   Рузский побледнел, и метнул на Императора испепеляющий взгляд. Ему показалось, что тот вновь приобрел былую уверенность в себе. Так ли это было или не так, но Рузский негодовал. Да, конечно, он ожидал сопротивления со стороны Царя, но такого варианта он, собственно, не предвидел. Нет, такую телеграмму нельзя было ни в коем случае допускать. Если она дойдет до адресата, то это неминуемо будет означать крах революции.
   - Написали? – спросил Государь, обращаясь к Воейкову.
   - Так точно, - немного рассеянно, и с легкой дрожью в голосе ответил тот.
   Николай протянул руку, забрал телеграмму, и передал ее Рузскому.
   - Вот, - сказал он. – Отправьте ее лично адресату.
   Мертвенная бледность разлилась по лицу генерала. Через несколько мгновений она сменилась багровостью.
   - Государь, это неприемлемо, - резко выкрикнул он.
   Император спокойно выдержал яростный взгляд Рузского.
   - Вот как? – спокойно произнес он. – Не вы ли только что требовали от меня создания «ответственного правительства»? Я исполнил вашу волю.
   - Я повторяю, что такие условия неприемлемы, - продолжал выкрикивать Рузский.
   - Тогда чего же вы хотите?
   - Вы должны сложить с себя полномочия. Страна ненавидит вас, и больше не потерпит вас у власти. Новое правительство должно быть без вас!
   Настал черед побледнеть Николаю. Вот, наконец-то, генерал Рузский показал свое истинное лицо. Лицо, которое выражало всю ненависть к своему Царю, желание сместить и уничтожить его любыми средствами.
   С телеграммой в руках Рузский покинул вагон Императора. Его свита последовала вслед за ним.
   Государь остался один, и обессиленно опустился на диван. Он уступил, дал свое согласие на «ответственное министерство», но Рузского не устраивало и такое решение. 
   Николай отчетливо понимал, что это еще не конец. Его заманили в ловушку, и не выпустят из своих рук. Уже прозвучало слово «отречение», и было ясно, что именно этого и добиваются от него заговорщики.
   Но Император еще продолжал надеяться. Он надеялся на телеграмму, которую генерал должен был отправить. Отречение означало гибель и его самого, и всей его семьи. И конец всей Российской Империи. Государь это знал, и боялся такого шага. 
   Николай взглянул на часы. Было уже поздно, и тишина, установившаяся в вагоне, действовала на него угнетающе. Она была зловещей, и не предвещала ничего хорошего. Государь чувствовал, что, возможно, пошли последние часы, когда он находится на должности императора. Непомерная тяжесть давила на него. Ему сейчас очень необходим был крепкий сон, но разве он смог бы уснуть в такой обстановке.
   В то время, когда Император размышлял над своим положением, генерал Рузский негодовал. Он сжимал в руках телеграмму, которую должен был отправить, и чувствовал, как его душит гнев. Как, Николай смеет по-прежнему претендовать на то, чтобы оставаться у власти? Чтобы и дальше руководить страной? «Ответственное министерство», которое он одобрил, превращалось в ничто, если оно должно было, как и раньше, отчитываться перед Царем.
   Глаза Рузского впивались в телеграмму, каждое слово, в которой, казалось, издевалось над ним. Сам того не осознавая, генерал скомкал бланк. Если такая телеграмма дойдет до адресата, то последствия будут самыми непредсказуемыми.
   Внезапно Рузский вновь ощутил себя хозяином положения. А ведь действительно, Император был полностью в его руках, и теперь он уже не представлял для заговора угрозы. Николай был лишен возможности с кем-либо связаться, ни один его приказ не мог бы пройти мимо Рузского. Генерал держал ситуацию под своим контролем, и такую возможность нельзя было упускать.
   После полуночи Рузский вновь вошел в вагон Императора. Тот имел нездоровый цвет лица, и сидел измученный и подавленный. На какое-то мгновение в сердце генерала мелькнуло сострадание и жалость к Царю, но тут же злорадство вытеснило эти чувства.
   Государь не спал, и даже, судя по всему, не ложился. При виде вошедшего генерала, он не проявил никаких эмоций, не сделал никакого движения, лишь поднял голову, и бросил на вошедшего вымученный взгляд. Несколько мгновений он молча изучал лицо изменника и предателя, затем спросил спокойным, но уже отнюдь не властным голосом:
   - Вы отправили телеграмму на имя Родзянко?
   - Нет, - коротко ответил генерал.
   Николай вскинул брови, в глазах его промелькнуло недоумение. Словно предупреждая вопрос Императора, Рузский добавил:
   - В этом теперь нет никакой необходимости. Телеграмма уже запоздала.
   Видя непонимание Царя, он пояснил:
   - Ситуация осложнилась еще больше.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Вы должны немедленно остановить репрессивные методы против революции.
   В голосе Рузского вновь прозвучал вызов.
   - Вы хотите сказать, что я должен позволить событиям идти своим ходом?
   - Да-да, - воскликнул генерал. – Сопротивление приведет к новым кровопролитиям. А я полагаю, что уже достаточно пролито крови. Народ устал от кровопролитий.
   На лице Николая промелькнула задумчивость.
   - Необходимо, слышите, просто необходимо остановить действия генерала Иванова. Вы представляете себе, во что выльется все это, если он, вместе с войсками, войдет в столицу? Будет пролито столько крови, сколько не было ее пролито за все революции. Вы хотите быть ответственным за такое?
   Николай опустил взгляд. Рузский знал слабые места своего Царя, и знал, какими аргументами воспользоваться. Больше всего на свете Государь опасался, что из-за него будет литься народная кровь. Такая цена была ему не по карману. 
   - Так что же вы на это скажете? – спросил генерал, видя колебания Императора.
   - Боюсь, что вы можете оказаться правы, - медленно произнес тот. – Прибытие войск в столицу приведет к новым кровопролитиям.
   Рузский воспрянул.
   - Именно. В таком случае остановите готовящуюся бойню.
   Николай поднялся с дивана.
   - И в то же время, - неожиданно сказал он. – Подобный приказ приведет к полной анархии не только в столице, но и во всей России.
   И Государь пристально посмотрел на Рузского. Сердце генерала екнуло, таких слов он не ожидал. Он был почти уверен в том, что Император отдаст этот приказ.
   Завязался спор. Рузский убеждал всяческими способами, угрожал кровопролитием, хаосом, разрушением государства. Император приводил контраргументы. 
   В конце концов, взбешенный генерал покинул царский поезд, вновь оставив Николая в одиночестве. Почти сразу же он отправился на телеграф, и самовольно, от имени Императора, составил и отправил телеграмму, в которой приказывал генералу Иванову до приезда Государя никаких мер не предпринимать. После этого он отправил другую телеграмму, в которой повелевал прекратить отправку войск в помощь генералу Иванову, и вернуть обратно уже отправленные с Северного фронта эшелоны.
   Все это Рузский делал от имени Царя, в надежде на то, что никто и никогда не узнает об этом. Он был уверен в том, что время правления Николая закончилось, и что он непременно подпишет свое отречение, ради которого и устраивался весь этот заговор Генералитета.
   В четвертом часу ночи Рузский сообщил Родзянко о том, что Император согласился на «ответственное министерство». В ответ на это Родзянко объявил, что этого уже недостаточно. Единственный вариант – это отречение, и передача власти Великому князю Михаилу Александровичу.
   Рузский немедленно телеграфировал генералу Алексееву, передав ему разговор с Родзянко. Началась круговая пересылка телеграмм. Алексеев передавал слова Родзянко всем генералам, те же, в свою очередь, выражали Алексееву свое согласие по поводу отречения Императора.
   Сам же Император Николай Александрович находился во время этого непрерывного обмена телеграммами наедине с самим собой, в своем вагоне. Воспользовавшись своим одиночеством и, будучи очень религиозным человеком, твердо верящим в то, что все в руках Божьих, и на все его воля, он долго молился в ту роковую ночь, когда решалась судьба его правления. Как и Иисус Христос в Гефсиманском саду, он молил Господа о том, чтобы, если это возможно, сия чаша миновала его. Так же, как и Иисус Христос, он знал, что начался его путь на Голгофу, и что этот путь будет очень тяжел. Зная об ожидающей его участи, и участи всей его семьи, он не знал, сможет ли вынести этот крест.
   Николай молился, обливаясь слезами, просил о помиловании, об избавлении его от тяжелого и непосильного креста. Он целовал образа, с которыми он никогда не расставался, и которые сейчас висели на стенах его вагона. Так, как этой ночью, он, наверное, не молился никогда. Государь доставал фотографию своего сына, и молил Бога о снисхождении, молил его о том, чтобы тот сохранил жизнь его сыну, ведь именно в нем он видел своего наследника, в нем видел свое будущее. Ради него он готов был отречься от престола.
   Ночь с 1-го  на 2-е марта была для Императора самой тяжелой ночью в его жизни. Тяжелее всего ему приходилось еще и потому, что он остался в полном одиночестве, и чувствовал себя оставленным и преданным всеми. Эта мысль нестерпимо жгла его сердце. Рядом не было ни одного человека, на которого он бы мог положиться, и который поддержал бы его в эту минуту.
   Утром бледный, не спавший, сильно измотанный и издерганный, он велел позвать к себе генерала Рузского. Тот вошел с видом победителя и, не скрывая своего высокомерия, посмотрел на Государя.
   - Что вы можете сообщить мне нового? – спросил тот тихим, дрожащим голосом.
   Рузский передал ему о ночной переписке с Родзянко, и положил перед Николаем телеграфную ленту. Медленным движением тот взял ленту, и принялся внимательно читать ее. Рузский терпеливо ждал, когда Царь закончит чтение. Ему была интересна его реакция.
   Закончив читать ленту, Император встал, и подошел к окну. Во всей его фигуре, в его походке, была какая-то обреченность.
   Государь некоторое время стоял неподвижно, глядя за окно. В который раз он уже думал о том, что день его рождения совпал с днем Иова Многострадального. Это всегда казалось ему дурным предзнаменованием, он с самой юности был уверен в том, что такое совпадение не случайно, и оно непременно навлечет на него беду. Как оказалось, он был прав. Все его правление сопровождалось всевозможными трагедиями и бедами. Само его воцарение сопровождалось трагедией на ходынском поле. Война с Японией, которая, как многие полагали, закончилась поражением России, хотя Николай так не считал. Ведь Япония сама запросила мира. Провокация «кровавое воскресенье», и последующая за этим революция 1905 года, унесшая множество человеческих жизней. Разгул терроризма, последовавший за этой революцией, бесконечные стачки и забастовки. Убийства многих преданных и близких ему людей. Война с Германией, начавшаяся в 14 году, все ее поражения и неисчислимые жертвы. Наконец, опять новая революция, поставившая его на пороге отречения от престола. Да, сколько всего страшного произошло во время его правления. Но видит Бог, он, Николай, делал все возможное и невозможное для того, чтобы избежать того, что произошло. И если и были в чем-то его ошибки, то уж, во всяком случае, не было злого умысла с его стороны. Как тут не сравнить свою жизнь с жизнью Иова Многострадального, как не сравнить судьбы.
   Императору вдруг стало так горько, и так жалко себя самого, что слезы невольно выступили у него на глазах.