Перед каждым Новым годом взрослые дети и подросшие внучки начинают приглашать меня к себе наперебой. Так получилось, что разбрелись мы по разным городам и весям. Расстраивать мне никого не хочется, и я обычно планирую праздники так, чтобы у всех успеть побывать. У одних провожу тридцать первое, у других — праздничную ночь, потом перемещаюсь к третьим.
Мои новогодние каникулы — это всегда самолеты, поезда, электрички, встречи, расставания, чемоданы.
Тот конец года, о котором идет речь, выдался на работе особо тяжким. Дел навалилось — выше крыши. Переизбыток общения зашкаливал. Любя всех своих, понимала — должна отдохнуть. Неделя сплошных переездов и перелетов? Невозможно. Сдохну. Нужны тишина и покой. Защитная реакция не очень молодого организма.
И я укатила в Пушкинский заповедник, в Михайловское.
А чтобы родные и близкие не очень на меня обижались, соврала про какой-то мифический рождественский пресс-тур, который не могу проигнорировать. Поскольку мои привыкли, что я могу в любой момент сорваться с места и унестись в неизвестном направлении, никто особо не удивился.
(Говорят, как новый год встретишь, так его и проведешь. Получается, начала я тот год с вранья. Правда, оглядываясь теперь назад, не могу сказать, чтобы врала я в последующие месяцы много больше обычного.)
Мои давние знакомые Василевичи — директор музея-заповедника и его супруга Наденька, когда я напросилась к ним на неделю в гостевой домик Михайловского, расстроились и растерялись. Они собрались на Новый год в Швецию. И оставлять им меня одну было неловко. Но - да простят меня мои добрые друзья, я их отъезду обрадовалась.
Меня поселили в «баньке», это - мечта человека, уставшего от суетного мира.
Банькой почему-то зовется у них бревенчатая избушка, немного в стороне от гостевого дома. Крохотная обитель, теплая и уютная, где есть все необходимое для автономной жизни. Окно избушки выходит на огромный старый ельник. Летом он таинственно и неумолчно шумит. А зимой стоит застывшей стеной.
Михайловское в зимнее время идеально для того, кто желает побыть один. Оно и в другие-то месяцы немноголюдно, исключая разве что летний туристический сезон, когда экскурсии следуют одна за другой. Но за годы общения с Михайловским я научилась находить тут укромные уголки и летом.
А уж зимой сюда приезжают и вовсе редкие фанаты, в основном, немолодые писатели — отдохнуть и поработать. Все немного знакомы и, встречаясь на прогулках, церемонно раскланиваются, не нарушая, однако, уединения друг друга.
Одиночество и уединение - разные вещи, как метко подметил кто-то из классиков. Сюда едут именно за уединением, которое так способствует творчеству.
Тут шутят: жить господину Пушкину в Михайловском и не писать гениальных стихов, было невозможно.
Из Михайловского через усадьбу и лес можно дошагать до деревни Бугрово. Пройти мимо мельницы, возле которой дрались на дуэли Ленский и Онегин. И где утопилась в омуте от неразделенной любви дочь мельника, обратившаяся потом в зловредную мстительную русалку. Читайте Пушкина. Слушайте оперы Чайковского и Даргомыжского. Там все есть.
Если миновать Бугрово, выйдешь к придорожному отелю «Арина Р», выстроенному на манер постоялого двора. Чуете в названии имя няни?
Его выстроил в двухтысячных небедный фанат Александра Сергеича, оказывается, бывают и такие. Приносит ли доход отель, оторванный от привычной для средней руки туриста цивилизации, не знаю. Может, и приносит. Во всяком случае, чтобы там поселиться, заказывать номер приходится, чуть ли не за полгода.
И вот в этих-то местах, спокойных и нереально безопасных, я испытала жуткий необъяснимый страх. Самый большой в своей жизни.
Вообще-то я не из пугливых. Но и сказать, чтобы никогда ничего не боялась, тоже не могу. Я — мать, бабушка, и, как все, боюсь за жизнь и здоровье детей и внуков.
Я — журналист, бывала в горячих точках. Попадала в ситуации, когда не просто могла погибнуть, но и до сих пор не понимаю, почему осталась жива.
В конце концов, я - человек, мне свойственны страхи. Но всегда это что-то определенное, связанное с чем-то конкретным. А тут...
Распорядок дня в Михайловском был у меня незамысловатым. Я просыпалась около семи-восьми, пила кофе, садилась на пару часов за ноутбук. Потом, когда окончательно рассветало, шла гулять.
Бродила по погруженной в зимний сон усадьбе, вдыхала чистейший воздух, без малейшей примеси выхлопных газов. Разве что из деревни иногда тянуло дымком.
Тишина, благодать. Самые громкие звуки издавали шапки снега, тяжело падающие с деревьев, да собственные шаги. Скрип снега был тут первозданным. Будто шинкуешь острым ножом хрусткую капусту.
Кое-где на обочинах расчищенных дорожек я находила сдвоенные заячьи следы.
Однажды видела лису. Она перебежала мне дорогу, остановилась, несколько мгновений меня разглядывала, потом махнула презрительно хвостом и исчезла.
Еще как-то раз услышала в лесу дробный перестук дятла.
Замерзнув и набравшись кислорода, я возвращалась в баньку. Перекусывала чем-то из холодильника, что привезла с собой. И снова садилась за работу. Или читала.
Ближе к сумеркам ходила в «Арину Р» - пообедать. Медленно шла через усадьбу и Бугрово, наслаждаясь каждым мигом. О чем-то думала, что-то подмечала. Ловила временами себя на том, что иду и - неизвестно чему - улыбаюсь.
Несколько раз звонили Василевичи, которые волновались за меня. Я их успокаивала: не замерзла, не заблудилась, не умерла с голода, прекрасно отдыхается и замечательно пишется.
В один из дней я засиделась за компьютером и вышла из дома много позже обыкновенного. Пока дошла до трактира, пока пообедала, совсем стемнело.
Я возвращалась по ночному лесу. Ни малейшего ветерка, ни шороха, ни звука.
Высоко над головой в черном небе зависла - как приколоченная - огромная круглая луна. Ее неживой голубоватый свет заливал дорогу, заснеженные высоченные ели, которые самого Пушкина, может, уже и не видели, но видели немало другого интересного.
Еще были звезды. Много ярких звезд. Я вдруг пожалела, что никогда не увлекалась астрономией. Что за миры там, наверху, над нами?.. А я даже Большую Медведицу от Малой не отличу.
Лес показался мне неожиданно очень глубоким и объемным. Это уже была не темная масса деревьев, а какой-то голографический рисунок, где выпукло вырисовывались каждый ствол, куст, сугроб.
3D-технология есть и в природе, усмехнулась я про себя.
Где-то хрустнула под тяжестью снега ветка.
На деревне залаяла собака.
Мороз заметно крепчал — последние ночи было под тридцать. Я начала подмерзать и прибавила шагу.
Это накатило как-то сразу. Меня в момент с головы до ног залило холодным потом. Есть такое банальное, переходящее в пошлость, выражение — ужас сковал члены. Но именно так оно и было.
Я застыла на месте и затаила дыхание. Поняла, что не могу двинуться. Вдруг узнала, что сердце может биться неимоверно громко. Мне хотелось остановить его стук.
Сколько я так стояла? Несколько секунд? Минуту? Полчаса?..
Ноги одеревенели. Руки в варежках до боли были сжаты в кулаки.
Я попыталась успокоиться и начать думать. Заставила себя глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Осторожно осмотрелась по сторонам. Никого!
Самое страшное на свете — это, конечно, люди. Но их тут в этот час и в это время года нет и в помине. Разве что такие же ненормальные как я, кто ищет покоя и вдохновения. И то в этот поздний час они уже сидят по своим комнатам и творят. И совсем не опасны.
Дикие звери? Какие еще звери могут быть в Михайловском? Три зайца, дятел и лиса?..
В нечистую силу я не верю.
Так почему ж я не могу пошевелиться? Почему онемели губы, до скрипа зубовного свело скулы и мелкой предательской дрожью охватило все тело? Того и гляди, ноги перестанут меня держать...
И вдруг я подхватилась и понеслась.
Я и не знала, что могу еще в свои пятьдесят с лишним лет так бегать.
Мирового рекорда я, конечно, не поставила, но вот России — вполне возможно.
Я неслась, захлебываясь от страха и мороза, выбивавшего слезы из глаз.
Каждый миг я ждала, что нечто — ужасное и необъяснимое — схватит меня сзади и сомкнет мерзкие лапы на моей шее.
Если бы я смогла, то заорала бы не своим голосом. Но и голосовые связки мне тоже будто бы кто-то зажал.
А вокруг по-прежнему были только ночь, тишина и лес. И луна со звездами — единственные свидетели моего безумного бега.
Не знаю, как быстро я преодолела путь, который занимал у меня обычно минут сорок. Мне показалось, что очень быстро.
Я на одном дыхании влетела в баньку и наткнулась на Василевичей, которые только что вернулись и меня ждали.
- Ты что?!
Я дышала как паровоз и не могла произнести ни слова. Перед глазами поплыли веселые радужные пузырики.
- Да что с тобой, наконец?!
Я упала на диван, понимая, что сейчас лишусь чувств.
Надюша кинулась снимать с меня куртку.
Василевич растерянно топтался рядом, не зная, вызывать ли ему скорую помощь, или просто поить меня валерьянкой.
Рассказывать о случившемся было неловко. Да и толком рассказать-то было нечего. Взрослая, абсолютно трезвая тетка испугалась в тихой усадьбе невесть чего, да так, что чуть разума не лишилась.
Но Василевичи восприняли мой рассказ серьезно. Правда, каждый по-своему.
Сам Василевич считал, что это мог быть и волк, который бесшумно двигался по лесу следом за мной. А я почувствовала на себе его пристальный колющий взгляд.
Наденька, истово верящая в Бога и немного суеверная, не говорила ничего. Просто, сев рядом, обнимала меня и гладила по плечу.
Оба взяли с меня слово, что по ночной темной усадьбе я в одиночестве больше ходить не буду.
Да, собственно, больше и не пришлось. На следующий день я уехала. Но те новогодние каникулы запомнила навсегда...