Лёнька бежал на войну, поминутно оглядываясь, и кричал звонко:
- Я вернусь, маманя! Обязательно вернусь.
Наталья догоняла сына, мерно ударяя босыми ногами по твердой земле. Её тело тяжело колыхалось, а голос был хриплым и натужным:
- Не пущу! Не пущу! Непослушник! Всё отцу пропишу!
Скоро, схватившись за сердце, зашагала. Наконец совсем остановилась, тяжело дыша и не сводя глаз с худенькой фигурки семнадцатилетнего последыша.
Его широкие сатиновые шаровары блестели на солнце и полоскались вокруг ног. Залатанными парусами раздувались на майском ветру полы кургузого пиджачка, в грудном кармане которого лежала повестка. Очередь в военкомате была большая, и проверять Лёнькино вранье о том, что ему уже восемнадцать, пожилому капитану было некогда.
Нагнувшись за свалившейся с головы кепчонкой, бегущий оглянулся в последний раз, размазывая кулаком по скуластому лицу пот и слезы.
Тогда мать встала на колени. Прямо в дорожную пыль. И завыла утробно:
- Вернись, сынок! Христом Богом тебя прошу!
Но Лёнька уже забежал за гор`ушку и быстро скрылся из вида. Лишь озорное весеннее эхо еще поиграло мальчишечьим криком:
- Я вер- нусь-нусь-нусь... Ма-ма-ня-ня...Ма-ма-ня-ня...
Молчаливые соседи повели рыдающую Наталью домой. А что скажешь?
Не одну сотню лет гор`ушка округлой широкой медведицей лежит сразу за нашей деревней. Огибая горушку, тянется к лесу дорога. И в том далеком сорок втором, и сейчас, если подняться наверх, издалека видно, как по дорожным рытвинам и ухабам переваливаются с боку на бок машины, а по обочине шагают пешеходы.
А ещё на солнечной стороне горушки всегда раньше других мест созревает полевая клубника, или куман`ика, как здесь её называют. К концу июня круглая и плотная ягода, мельче, но ароматнее и слаще садовой, покрывает склон сплошным розово - красным ковром.
С царских времен деревенские жители, кто победнее, сколько-то сушили себе на зиму, остальное - продавали. Кто побогаче, варили варенья, делали клубничную воду, настаивали наливку. Были даже умелицы изготовлять из куманики сахарные или медовые пастилы. Да, и сегодня всякий желающий набирает "на зубок" и больше. Первая куманика особенно вкусна с холодным желтовато густым молоком. А как неимоверно прекрасен душистый аромат варящегося варенья, плотно окутывающий деревню в начале каждого июля!
Ягоды перебираются всей семьей и засыпаются сахаром. Когда сахарная корка пропитывается соком, таз ставится на огонь. Пышущий жаром, он периодически снимается с плиты, и его содержимое бережно колышется. Примерно через полчаса после начала варки смесь начинает пузыриться. Деревянная ложка на длинной ручке медленно и долго собирает в блюдечко пенистые, бегущие от середины к краям волны.
Наконец блюдечко с пенками ставится на стол, возле которого уже давно собралось все детское население дома. И начинается волшебный праздник сладкого насыщения.
Месяца за три до Ленькиного побега деревню обходила сельсоветовская секретарша:
- Сегодня привезут детей из блокадного Ленинграда.
Вечером женщины, плача, выгружали из автобуса невесомую, скрюченную от мороза малышню.
Наталья прижала к себе глазастую девчушку.
- Как зовут тебя, дочка?
Та взглянула вымученно и прошептала:
- Анютка.
А потом добавила так же еле слышно:
- Вы, наверное, думаете, что я маленькая. А мне уже семь. Просто мы все тут оголодали маленько.
- Ну, раз большая, так сама и решай. Пойдешь ко мне жить?
- А можно, тетенька?
Наталья на руках принесла приёмшу домой. Отогрела на печи, напоила чаем с сушеной куманикой и сухарями. Поерошив пушистые детские волосенки, вздохнула. Намазала их керосином. Вымыла. Долго мылила тощее тельце с палочками рук и ног в жестяном корыте, подливая воду погорячее из ведерного чугуна. Уже спящую, ополоснула Анютку и унесла на кровать. Сама прилегла с краешку.
В то время она получила только одно извещение о геройской гибели старшего сына. Второе — на мужа- пришло через год.
А Лёнька, младшенький, обещания не сдержал.
Он пропал сразу, как скрылся за деревенской горушкой. Точно в воду канул. Ни одной весточки от него не пришло. Только бессонными материнскими ночами все бежал и бежал по широкой деревенской улице к родному дому.
После Победы они с Анюткой часто стояли на горушке и глядели на дорогу. Да, разве одни они? Каждая деревенская женщина не раз здесь поплакала. Которым везло — дожидались. Но многие, как и Наталья, ходили сюда до самой смерти.
С тех пор горушку с чьей-то легкой руки зовут Лёнькиной. Жаль, что не все мы про него помним. А некоторые и вовсе не знают ничего.
Вот бывшая приёмша Анна Васильевна, та, конечно, другое дело...
Собираясь на торжественную встречу в канун семидесятого Праздника Победы, она взяла с собой пачку старых фотокарточек и, конечно, баночку варенья. Из куманики.