В окно вызывающе заглянула луна, темный сумрак спустился от тяжелых штор в комнату и подполз к ней. Малышка сидела на коленях пред своей неудобной кроваткой. Ее взор был обращен внутрь. Слова лились молитвой, со слезами, как река, но не к богу были они. Девочка шести лет судорожно искала ответа, как спасти своего папу от пьянства. Она хотела положить конец их с мамой страданиям, скандалам, унижениям. Она думала, что она обладает волшебной силой, чтобы спасти не только папу, но и целый мир. Словно, делая то, о чем забыл бог, она придумывала речь. И звуки бушевавшего в соседней комнате отца, нарушающие тишину в комнате подтверждали, что делом всей ее жизни сейчас стал этот важный поступок . Она складывала слова, наполняя их безапелляционным смыслом. Их действие было необратимым. Их атака была мягкой, но непоколебимой. Эта атака была направлена в ее мыслях на огромного монстра, забравшего счастье их семьи.
Она придумала, как убедить его, чтобы он бросил пить, и уснула в кроватке, закутавшись в толстое одеяло. На другой день что-то случилось. Ее жизнь стала все больше превращаться в скомканный и выброшенный в мусорное ведро кусок вчерашней газеты. Она не успевала доставать его обратно и разворачивать в поисках утраченного времени, и ей стало не до принятого когда-то решения. Папа пил, она росла. Она писала сочинения в школе лучше всех, и ее называли маленьким писателем. Она любила писать о том, чего никогда не видела. Слова рождались в ней, непоколебимо и необратимо. Прошло время, и она завела дневник. Однажды его нашел другой ее учитель, и был потрясен ее талантом. Он взялся было заниматься с ней. Но время напомнило ей о шуршащем комочке в помойном ведре - ее родители были слишком озабочены всей ситуацией, и сочли опасными такие отношения. В ту минуту ее вера в свой талант растаяла как утренний туман.
Когда было больно, и одиночество сжимало горло так, что невозможно было дышать, она брала дневник, и писала. Наступало действие писательской анестезии, освобождающее или наполняющее ее душу. Всегда это было по-разному, но вытаскивало из петли и заставляло снова начать дышать. Толстые тетради стихов, несколько рассказов и два романа лежали в дружески подпирающем ее обессиленное и измученное тело столе. Читала сотни статей в журналах и книги о людях и судьбах, мечтала когда-то написать свои. Все тот же предательский голос божьего фантома нашептывал о непрекращающейся необходимости все-таки спасти мир. Когда она окончила школу - поступила учиться на психолога. Из-года-в год перевозила свои уже двадцать дневников в затертых до дыр чемоданах.
Стихи теперь уже взрослой девушки печатали в газетах и сборниках. А однажды судьба так щедро улыбнулась ей, что ее произведение победило на литературном конкурсе, и ей присудили почетное звание члена литературного общества. Но она приходила в свой таинственно манящий кабинет, и продолжала слушать истории своих клиентов. Истории, которые могли бы стать книгой. Рассказы, которые могли бы быть болью и страданиями ее персонажей. Болью и перерождением. Она растратила свой бесценный дар вместе с жизненной энергией на них, своих клиентов. И не только на них…Она спасла папу, мужа, друзей, родственников из омута неудач, отводя бережно за руку их души от края пропасти неверия в себя, страхов, одиночества и смерти.
Однажды весенним утром жизнь уготовила ей неожиданное путешествие в лабиринт ее уставшего «Я». Все было уже с самого начало пугающе. Она думала о нем, как процветает он не без ее помощи, о своем разбитом сердце, похороненных иллюзиях, о несбывшихся вознаграждениях за ее добрые подвиги. О том, как счастливы и успешны теперь ее клиенты, некоторые из которых напоминали пренебрегавшего ею папу. И вдогонку - воспоминания об одной особенно выделившейся женщине, принимавшей ее помощь, и поднявшейся с колен, а потом ставшей ее врагом и написавшей на общем интернет форуме, как ненавидит ее. И та девочка в ней вдруг так горько заплакала. Вы конечно понимаете, что такое горько плакать? Это слезы отравленные ядом времени, потраченного впустую. Она поняла все, что произошло с момента ее рождения в семье, вечно ожидающей от нее спасения, до сегодняшнего дня. Это было так страшно, как если бы младенец оказался один посреди проезжей части дороги в коляске. Это было так больно, как будто ее избили сотни дубин зловещего рока.
В каком-то сжатом другом временном пространстве, потустороннем мире обратной стороны ее души писались, публиковались, жили ее книги. Они находили своего благодарного читателя. Они звали ее ездить по миру, беседуя с признающими и любящими ее людьми. В другом мире, но не здесь. Не сегодня. Не сейчас. У нее уже не было сил, ею наполнились те, кого она спасала. В ее сердце не было уверенности, теперь ею хвастались успешные бывшие мужчины, клиенты и подруги. И нет ее, той самой девочки, она потеряна и погребена под хламом ее жизни в мусорной корзине.
И что ей было делать? Боль была сильнее страха неудачи, и заставила ее сесть за экран компьютера и начать новую повесть своей жизни. День за днем она пыталась возродить свое маленькое, но такое дорогое Я. Оно было как пепел костра, сгоревшее до тла, и как утренний рассвет – робкое и неопытное. Она была счастлива, создавая тот мир, в котором ей хорошо. Она верила в то, что дух высоко ценивших ее учителей, подбадривает невидимо теплым взглядом.
Когда рассвет сменится безудержно ясным днем, яркое светило ее души будет озарять творчество, такое же необратимое и непоколебимое. Ей покажется, что она поймала время за хвост памяти. И находясь одновременно в трех измерениях своей жизни, она будет доставать книги одну за другой, расписывая их, как художник рождает холсты. Поэзия и проза… Ее стихи будут уже недетские....И она напишет:
Раньше я писала небом, радугой,
Теперь пишу слезами, кровью…
И душа томилась сладкой болью пагубно…
Умерла, не поведя красивой бровью я.
Горько было все, разбито, порвано,
Утекало взрывом мозга у безумия порога,
Нет меня, прощайте, кому все равно,
Я живу для тех, кто любит много.
Я живу. Дышу. Не для потехи. Нет.
Я такая здесь, какая быть хочу сегодня я.
Если тебе будет мой смешон ответ -
Дуло спрячь, в твой лоб направлена рука твоя.
Мне теперь легко и, слава богу,
Светлые года меня спасли из тьмы теней .
И теперь для злых я - недотрога,
А для любящих - меня нет ближе и родней.
Ненавижу ложь, я потеряла ложь в пути.
Ненавижу, когда зависть свергла ценности.
Ненавижу если ты такой, тогда давай лети,
Разойдемся прочь с тобой, в безвестности.
Ночь ушла, и тихо входит в дом рассвет.
Не забыть, хоть вычеркнуть мечтала.
Не забыть войны, и как молитву я шепчу ответ:
Я люблю, люблю себя навеки, как сначала…
Это будет теперь ее жизнь и ничья другая. Потому что иногда настает пора уступить богу его законное место, и спасти свою собственную душу.
И вы тоже сейчас вспомнили о своем внутреннем ребенке? Иногда я думаю о том, как бы поняли друг друга они, наши малыши, достань мы их из дебрей ненависти к себе. Им было бы, что рассказать друг другу. Они бы побежали бегом по лужам дождей зловещих судеб, заливаясь смехом и показывая пальцами на радугу. Радугу потаенного доброго смысла, придающую значение нашим взрослым невнятным или мучительным будням. Случалось мне встречаться и с теми, чьим детям посчастливилось остаться на свободе внутри своих хозяев.
Ребенок внутри – это не бог, а малыш, нуждающийся в заботе, любви и защите. Он наш друг, слушающий по ночам сказки нашего возбужденного ума. Он хочет утешения и ласки, жалуясь на свои проигрыши. Иногда он хочет на ручки. А иногда, быть услышанным, увиденным и восхищающим. Он не способен на мистику, но он ощущает с каждым выдохом и вдохом чудо жизни во вселенной. Сложите свои ядерные боеголовки и дула пистолетов, направленные на маленькое тельце, если я застала вас за этим неприглядным делом. И успокойтесь. Будем действовать потихоньку. Начнем с того, что перестанем убивать себя, а затем, перейдем от плана спасения мира к плану возрождения к жизни себя. Настало время мира. Закончилась война со своей нежной душой.