Марш «Прощание славянки», дважды или трижды запрыгнув с такта на такт, разбудил стаю наглых ворон над зданием причала Северного речного вокзала. Пассажиры с перекрашенного весной теплохода «Илья Муромец», разбрелись праздношататься по палубам, каютам и музыкальному салону старой калоши. Некоторые ждали ужина, а другие предусмотрительно взяли с собой и теперь развалясь в шезлонгах резво опрокидывали внутрь, ретиво швыряя остатки бутербродов попрошайничавшим чайкам. За винтом кипела и пузырилась серовато – голубоватая вода, вперемежку с мусором и всплывшими вверх пузом, не успевшими спастись рыбками.
Первая деревня прибежала к воде по правому борту и разглядывая теплоход подслеповатыми окнами, провожала его петушиным восторженным криком. Старый дед, облакотясь на деревянный посох сторожил у оврага рыжую корову. Мужик в трусах, заплатанной телогрейке и заячьем треухе, запаривал кипятком берёзовый веник, в тени топившейся синим пламенем кривобокой бане. Баба в цветастом полушалке несла на заковыристом коромысле водицу из колодца, высоченный журавель которого карябал озорничавшее небо.
Супруги и их десятилетняя дочь – школьница уютно расположились в трёхместной каюте, на второй палубе. Разобрали чемодан, разложили вещи куда надо, плотно увесили платьями и кофточками пластмассовые плечики. Отдельно поставили обувь, кроссовки, босоножки и, О Боги, выходные туфли. Глава семьи ретиво остался доволен посадкой и теперь умиротворённо поглядывал на проплывающий побоку зелёный остров посередине реки. Смеркалось.
Тут и там акваторию обозначили разгоревшиеся красные бакены. Огромная, белая Луна, словно сбежавшая восторженная электричка светила прожектором первого вагона прямо в лицо каждого пассажира. Плескала вода, поддаваясь её чарам, и умиротворение вкупе с двадцатью днями круиза, аж до самого далёкого Астраханского арбуза навивала сон, укладывала. Уставшие от сутолоки сборов туристы чистили зубы, надевали поверх пижамы и уже первое похрапывание, пусть пока робко, но показало себя во всей своей неприглядной сути.
А ночью взыграл гром, молнии немилосердно били прямо в стену дождя, ломались о преграду и с шипением гасли. Чёрная темень схватила корабль неразделёнными объятиями, и неземной скрежет металла о бетон вторгся под обшивку головного мозга. Показалось, что плавучее средство уже разорвано, по крайней мере, пополам, на четыре, на восемь, на шестнадцать разновеликих частей. Форс-мажор.
- Приплыли! – изрёк муж, трусливо выглядывая в окно. – По морям, по волнам!
В очередном молниеносном сполохе встали по сторонам грязные, щербатые, бетонированные стены, заросшие в углах зелёным, надгробным мхом. Вот они трогай рукой, в метре. Жена плача искала спасательные, жёлтые плавсредства. Чудилось, что серые заковыристые стены обладали совещательным голосом и оттого терпеливо переговаривались. А уж вода, подхваченная подмышки узлами
пенных бурунов низвергалась отовсюду. Целые бочки разом опрокидывались на круглые иллюминаторы, облизывались оба неуклюжих якоря, и в голос страдала натёртая в дорогу рында. Корабль разорвал на груди тельняшку, но тут снова заскрежетало, да так, что зазвенели стёкла.
- Штрюз! – зевнула дочка, переворачиваясь на другой бок.
А уже утром, не говоря про последующие дни, они оптом и в розницу преодолевали эти несчётные шлюзы, как заправские барьеристы, посмеиваясь. До самого географического юга и наезженно обратно. Беспечные солнечные блики щебетали за бортом, заигрывая с пузатой волной. Караулившие их стерляди щёлкали неумолимыми ртами бестолку, до того те были крупны и не солёны.
Последняя деревня явилась в утру по левому борту и трудолюбивая баба в цветастом полушалке весело помахала им рукой. Рыжая корова легко прервала щипание зелёного подножного корма и начальственным тоном замычала на подвернувшегося петуха. Бани нынче не топили.
Москва. 30 апреля 2015г.