Затерянный берег

Сергей Пахалянц
               
                От автора

        Повесть основана на реальных событиях, которые пришлось пережить главному персонажу – Павлу. Цель повести – не учить читателя жизни, а предложить по-другому взглянуть на мир его окружающий, задуматься над смыслом бытия. Поиск истины, обретение веры и идентификация христианина в светском обществе – вот главный лейтмотив произведения, предложенного читателю. Также, автор попытался обнажить  проблему, так называемого, национального вопроса в нашей стране. Тему, которую опасливо обходили вниманием, как в советское, так и в настоящее время. Что такое Родина, где она: на исторической земле отца, матери, месте твоего рождения, или она вообще не имеет географических границ?

   Описываемые мной не всегда лицеприятные «телодвижения» священнослужителей и адептов РПЦ ни в коей мере не должны восприниматься, как попытка очернительства Церкви. Это достоверные факты из жизни Павла. Сама же Православная Церковь, которая в своей сути свята и непорочна, вину за человеческий фактор, который был, есть и будет, нести не может, и не должна…

С уважением автор.



     У каждого поколения свой формат восприятия мира и свое понятие о Родине. Для Пашки, Родина, это невыразимая в словах прозрачная синева льда на озере, в глубине которого величаво стоят щуки, молчаливо раскрывая свои хищные рты. Родина – это мерцание далеких, загадочных звезд в иссиня черном полуночном небе и луна, словно хлеба краюшка пористая, поражающая воображение своей неземной палитрой красок. Наконец, Родина, это Пашина семья, друзья, знакомые и город, в котором он родился и живет. А вообще, Родина это понятие, которое невозможно ограничить территориальными и национальными границами, ибо человек, рожденный в одном государстве, но волей судьбы живущий в другом, может одинаково любить обе  страны…

   
               
                ЗАТЕРЯННЫЙ БЕРЕГ


                1


 
         Начало 60-х… Пашка стоял у бордюра городского проспекта и ждал появления знаменитого гостя – лидера кубинской революции. Раздался взрыв ликования, и он увидел загорелого бородатого мужчину, стоящего на проезжающем грузовике с откинутыми бортами. Особо запомнил Павел, что Фидель отчего-то смущенно улыбался ему и приветственно махал своим знаменитым беретом. В пять лет трудно понять причину приезда кубинского команданте в страну развитого социализма, но когда отец принес с работы пару килограмм  экзотических фруктов, которых все называли бананами, Пашка уяснил цель визита заокеанского вождя: должен же был кто-то познакомить его со вкусом неведомых плодов! И смущался он глядя на Пашку не зря: два килограмма бананов на семью из пяти человек это катастрофически мало. Наверняка по этой причине, Фидель, сразу же после осмотра грандиозного каскада Сталинградской ГЭС, уехал. Пашка простил его: у взрослых свои причуды. Да и не до того было. На носу маячило окончание срока воспитания в детском саду и торжественное посвящение в первоклассники…



                2

            
         Надо отдать должное школе того времени. Никто из класса не выделялся по одежде, социальному статусу, национальному признаку. Все эти явления обозначились гораздо позже, когда после 8 класса Пашка поехал поступать в мореходное училище. Позвонив в приемную комиссию, чтобы узнать о результатах экзаменов, Паша, по иронии судьбы, попал на номер начальника ОРСО* мореходки торгового флота**. Несколько раз, переспросив Пашкину фамилию, тот отрывисто бросил в телефонную трубку:

- Армянин? Нет тебя в списках, и не будет!

Телефон замолчал. Бешено колотилось сердце. Пашка обессиленно опустился на стул:

- Я никогда не считал себя армянином, а если бы и считал то, что с того? Армянин у меня отец, а мама – русская. Я не знаю ни языка, ни обычаев, ни нравов. Я родился и вырос на волжской земле. Почему он сделал акцент именно на национальности? За что?!!!

     Вот так, впервые в своей жизни, Паша столкнулся с великорусским шовинизмом. Вернее всего не с ним, а с недалекой особью, считающей, что славянские Ф.И.О дают ему право считать себя сверхчеловеком.  Позже, Пашка с удивлением заметил, что болезнью гипертрофированного славянофильства заражены, как правило, люди со славянскими фамилиями, но с ярко выраженной неславянской внешностью. Но это так, к слову. Зато с мореходкой все сложилось благополучно. Экзамены Пашка успешно сдал, и уже в сентябре ему предстояло покинуть родной город…

 
       
* - организационно-строевой отдел 
**-  в Астрахани было две мореходки. Паша поступал в мореходку рыболовного флота




                3

       Учеба в "КМУ"* началась с пропажи брюк, отсутствие которых Паша обнаружил проснувшись, и хитроумного способа отнимания денег в обмен на моральную поддержку и статус неприкосновенности. Причем деньги просили взаймы. Ни денег, ни брюк, ни поддержки, Пашка так и не увидел, зато в полной мере хлебнул романтики трудового семестра на арбузных плантациях. В итоге, за каторжный труд, протекавший под аккомпанемент пьяных колхозников,  бурно  праздновавших   приезд   молодых   и   сильных рабов, курсанты, остались еще и в долгу перед колхозом-миллионером...

-  «Вы думаете Одессу брали люди? Как бы не так, ее брала пьяная матросня!»
 
Эта фраза была очень популярна в училище. Ведь именно так и не иначе, в 70-е годы прошлого столетия ассоциировались люди в морской форме среди простого народа. «Оптимистическая трагедия», «Мы из Кронштадта» и другие фильмы, редко обходились без сцен с разбитной и не знающей страха матросской братвой. И форма действительно формировала содержание пятнадцатилетних мальчишек, словно понуждая их бравировать созданным системой безнравственным имиджем. Расплатой же за приобретенные в стенах бурсы** цинизм, пьянство и беспутный образ жизни послужил факт, что уже через 15 лет после окончания училища в живых осталось только половина роты. Причем роты, которая считалась одной из самых образцово показательных. Для информации сообщу, что подъем-отбой за 45 секунд практиковался там целых 2 года. Практиковался и опыт подъёма всего личного состава училища, и прибытия его на место событий в случае обиды кого-либо из курсантов гражданским населением. Самыми значимыми в Пашкиной памяти остались события взятия штурмом общежития для условно освобожденных и сбор курсантов двух мореходных и речного училища на пятачке у «Татар базара», когда подрезали курсанта "АМУ"***. Тогда господам уголовникам пришлось выпрыгивать в окна, а милиции – упрашивать курсантов  не  переворачивать пригнанные на место событий «воронки». Уместно сказать. что во время «профилактических чисток», астраханских «ништяков»**** словно ветром выдувало с их насиженных дворов и беседок, так как курсанты, в порыве праведного гнева, не щадили никого. Исключение составляли лишь влюбленные пары, которым учтиво предоставляли проход. Впрочем, был случай, когда человека шедшего со своей дамой единодушно выбросили с моста в Кутум*****.  Лишь за то, что тот, не оценив благородный порыв людей в  матросской форме, начал изрыгать проклятия в их адрес. Вот такие были нравы, но это к тому, чтобы читатель вникся в атмосферу духа, витавшего в стенах мореходок того времени...



*- Каспийское мореходное училище
**- распространенное в курсантской среде название КМУ
*** - Астраханское мореходное училище
**** - астраханская шпана
*****-  один из астраханских каналов


                4

       
   «Марочку» честного курсача Паша держал: не предавал, не закладывал, не унижался. Этому  обязывал своеобразный кодекс чести, негласно прописанный в КМУ, а также личные моральные принципы.

   Параметры Пашкиной души были отмечены и начальством. На выпускном курсе его нежданно-негаданно назначили помощником старшины группы. За что? – За столкновение в центре города с недавно назначенным начальником ОРСО. Причем начальник был абсолютно трезв, а Паша с точностью до наоборот. Осознание строевиком роли Пашкиной личности в формате мировой целесообразности произошло в результате очной ставки, когда, в обмен на помилование,Пашка категорически отверг предложение о взаимовыгодном сотрудничестве*. Для нынешнего времени - нонсенс,но в то время честь и достоинство еще чтили...
 
  Старшины и пом. старшины пользовались привилегиями при распределении на работу, но на Пашкину судьбу новая должность не оказала никакого влияния. Десять счастливчиков из его роты получили назначение на суда загранплавания в Калининград, а Пашу, как и остальных его сокурсников, ждал Каспий. Правда  этому событию предшествовала почти двухмесячная стажировка на кораблях ВМФ**, которую предстояло провести на десантном корабле в одной из воинских частей города Баку...
   
    Но, вот позади учебный поход с целью поиска посадочной капсулы космического корабля «Союз», исполнение браконьерской миссии на борту 6-ти весельного яла, куда курсантов отрядили для вылова осетров, и принятие воинской присяги. Выдав на руки по 4 рубля, коих хватило лишь на билет до Гудермеса, воинское начальство с легкой душой выпустило курсантов на волю... 

   От Гудермеса до Астрахани добирались тайком, на открытой платформе товарняка, купив, в складчину, на оставшиеся  2 рубля  пирожков. С песней: «Родная Астрахань спешу тебя обнять…», на ходу поезда, десантировались в  упругую гальку железнодорожного вокзала.

- Здравствуй, Астрахань!


*- попросту говоря, Паше предложили стать стукачом
**-  Военно-Морской Флот



                5


      По распределению Паше досталось управление «Каспрыбхолодфлот»* в
г. Астрахани. Эта контора занималась добычей кильки на Каспии и имела довольно внушительный по тем временам флот. Первым его судном, судя по направлению выданным отделом кадров, должен быть стать РДОС «Капитан Шаульский». Правда, надо было еще пройти медицинскую комиссию…

     Очередь на медкомиссию была внушительной. Судя по разговорам, одну половину контингента составляли шофера, другую – моряки. Раздевшись в прихожке до трусов, разбились на очередь. Первым специалистом оказалась совсем молоденькая девчушка – врач-невропатолог. Паша зашел к ней на пару с долговязым, губастым мужичком, от которого за версту несло перегаром. Тот и пошел первым на испытание.

- Вытяните руки вперед, закройте глаза и коснитесь пальцем носа, – сладкоголосо пропела румяная, как наливное яблочко, врачиха.

Мужичок послушно вытянул руки вперед и, поскольку его словно в жестокий шторм колбасило из стороны в сторону, судорожно поставил костлявые ноги на ширину плеч.
 
- Моряк без качки жить не может! – оскалившись, вымученно сострил он, пытаясь удержать столь нужное сейчас равновесие.

Врачиха с участием посмотрела на него:

- Ноги вместе. Закройте глаза и коснитесь кончиком пальца, носа.

Мужик послушно закрыл глаза, и некоторое время действительно стоял, изображая вечный маятник. Но, когда он попытался отыскать свой нос в окружающем  его  пространстве  –  столь  ревностно  созданная   им   система равновесия рухнула. Паша едва успел уклониться в сторону, как мимо него просеменил на заплетающихся ногах испытуемый, и, со всего маху врезавшись головой в стенку, рухнул на пол.

- Не годен! – вынесла вердикт врачиха, в глазах которой застыл неописуемый ужас.
 
  Мужичок мужественно поднялся с пола, словно боксер после нокдауна.

- Можно я попробую еще? – умоляюще прошептал он.

- Вы не сможете, – едва не плача выдавила из себя румяная.

- Поверь в меня! – умоляюще попросил мореход и, попрыгав на месте, как бы разминаясь перед предстоящим боем, вновь занял исходную позицию.

   Со стороны, шатающийся в неимоверных судорогах моряк, с намертво вцепившимся в собственный нос пальцами, напоминал кобру, услужливо вьющуюся перед хозяином факиром. Сцена длилась минуты две, после чего «змий» не выдержал и, словно заправский балерун, выделывая замысловатые па, снова рухнул, но уже на врачиху. В этот момент в кабинет зашла полная женщина в белом халате.

- Не поняла! – остолбенев, прошептала она. – Антонова, что тут у вас происходит?

- Это дочь моя, – сидя у врачихи на коленях, и цепко вцепившись в ее халат, разрядил ситуацию перепуганный мужик. – Десять лет не виделись…

- Родственные отношения попрошу вынести за пределы медицинского учреждения, – сказала, как отрезала, начальница. – Ставь отцу отметку в медкнижке и не задерживай очередь.

Уходя, она язвительно добавила:

 – Ну и родственники у тебя, Антонова…

- Годен, – белая, как полотно, прошептала врачиха и, отрешенно глядя куда то в окно, добавила. – Следующий…



*- далее – КРХФ



                6


   - Видал, как я ее обработал? Девка аж затрепетала в моих руках! – протянул для знакомства руку «танцор», когда Паша подошел к кабинету терапевта. - Григорий Танцюра, – потомственный рыбак, пионервожатый и радист по совместительству. Для тебя – просто Гриня. Это заключительный специалист, а значит для нас с тобой  – последний и решающий. Ну, давай, ни пуха, - Гриня решительно шагнул к двери.

- Крендель! – вылетел он от врача через пару минут. – Упрямый попался. Высокое говорит  у тебя давление  – не пропущу. Ну, ничего, как говорится клин – клином..., – Гриня, резво сбежал с крыльца и нырнул в какое-то помещение, находившееся в пристройке...

     Когда Пашка вышел от терапевта с оформленной медкомиссией – Танцюра сидел на улице в окружении неформальных мужчин со стаканом водки в руках.

- Сейчас выпью еще одну и к "Пилюлькину", – пояснил он, поймав изумленный Пашин взгляд. – А иначе давление не сбить!

   Пашка перевел взгляд на дверь, куда заскакивал Гриня. Нагло игнорируя призывы к здоровой и полноценной жизни, пропагандируемые в соседствующем помещении, над ней красовалась ядовито-зеленая вывеска – «Вино-Водка» …

- Ну что, Паша, обмоем нашу новую жизнь. Пал "Пилюлькин", не устоял перед моим обаянием и жизненным опытом, – гордо потряс Гриня медкнижкой. – На целый год эта новая жизнь. Ни докторов тебе, ни таблеток. Не робей! – приободрил он, заметив, что Паша сконфуженно отнекивается. – Деньги есть! А пока деньги ляжку жгут – океаны подождут…

 Отмечать событие вышли на волжский берег, закатанный в бетон.

- Лейтенант Мелешенко! – вдруг осклабился Гриня, увидев сидящего в гордом одиночестве паренька с бутылкой в руке. – Какими судьбами?

- Кочерга из дому выгнала, – буднично пояснил "лейтенант", в очередной раз "поцеловав" бутылку.

- Кочерга, это его жена, – пояснил Гриня. – Зверь баба!

- Сынок, до чего ж ты дошел. Неужели денег на хлебушек нет? – подскочила к Мелешенко невесть откуда взявшаяся бабка. – Гляжу на тебя, и сердце разрывается: тоскуешь в одиночестве и воду голимую  пьешь. На-ка вот, тебе пирожков принесла, поешь. А вы, алкоголики, валите отсюда, пока милицию не вызвала! 

Мелешенко, как сидел – так и застыл в позе роденовского «Мыслителя». Словно дар речи потерял.

- Ну чего ты раскричалась, старая! – впрягся Гриня. – Это ж сын мой, целый день по городу разыскиваю с младшим, – он указал на Пашку. – Давай свои пирожки, а мы уж тут, по-семейному, сами разберемся…

Недоверчиво зыркнув на Гриню, ворча и постоянно оглядываясь, бабка все же ушла.

- Вот так и обретают детей своих, – сострил Пашка и, не выдержав, расхохотался. – Давай, "многодетный", наливай!

- Ну, что, родственники, вздрогнем под домашнюю снедь?! – картинно растопырил пальцы Гриня.

- Другого выхода просто нет, – вышел из оцепенения Мелешенко.

- Кто знает стихи, прочитайте, – попросил Гриня. – Я их просто обожаю…

Пашка прочитал стих Глеба Горбовского «На танцах», от которого Гриня пришел в неописуемый восторг. Под него и выпили.

- Вот это класс! – не переставал восторгаться Горбовским Гриня. – Как это у него: «Офицерик твой – мышь полевая, спинку серую выгнул дугой..». Просто потрясающе! Да не тебя я имел в виду, "лейтенант", – дружески хлопнул он было встрепенувшегося Мелешенко. Это ж поэзия! А я ни одного стиха, к сожалению, не знаю. Кроме вот этого...

  Проникновенно глядя в охваченное закатом вечернее небо и, пафосно отклонив мизинец на руке держащий стакан, Гриня продекламировал:

 "Подруга дней моих суровых. Голубка дряхлая моя!.."

- Вот они, алкаши поганые. До сих пор сидят здесь! – положила конец «творческому» вечеру неожиданно выпорхнувшая из-за угла «сердобольная» бабка, за которой шагали два милиционера.

- Накаркал! – обреченно уронив голову на грудь, прошептал Мелешенко…




                7


      Разбор залетов состоялся сразу по приходу Паши из рейса. Набрав плавательский ценз, он получил рабочий диплом и сидел в ожидании своей участи в отделе кадров.

- Обалдеть! – пожаловался своему коллеге зашедший в кабинет Андрюша Гонзелко*. – Ты помнишь, мы посылали в Пирсагат**, на «СЛВ»***, капитана?

- Это бывшего попа, что ли?

- Ну, да. Который недоучился в духовной семинарии. Мы ему тогда еще наставления давали, предупреждали, чтобы был осторожен. Мол, там не экипаж, а пиратское осиное гнездо.

-  Ну, и…

- На, почитай, – протянул телефонограмму Андрюша.

- Ваше задание выполнено. Осиное гнездо ликвидировано, – вслух прочитал зам. – Слушай, он, что там совсем с ума спятил? Как это понимать?

- А понимай, как хочешь. Мол, ликвидировал этих сволочей и все! А тут еще этот, – Андрюша кивнул в сторону Пашки. – Молодой специалист. Не успел и рейса сделать, как в милицию залетел. Компания у него я тебе скажу – офигенная. Нарочно не подберешь…  Ну, рассказывай, как дело было, – обратился Гонзелко к Пашке.

- Да ничего особенного. Выпили немного, читали стихи …

- Ой, я не могу! Я сейчас точно уписаюсь, – начал сползать под стол зам. – Ты еще скажи, что стихи читал Танцюра!

- Он после меня и читал, про старушку…

- Дайте кто-нибудь валидол! – схватился за сердце Гонзелко. – Надеюсь не про ту, у которой он по ночам покупает самогон?

- Нет, он про няню читал. Пушкина…

- Про няню…, – застонали от смеха кадровики, свалившись на пол. – Гриня – про няню!...

В дверь постучали и в кабинет зашла неимоверно тощая и плоская молодая женщина в синем парике сползшем набок.
 
- Полина?! – удивленно вскинул брови Гонзелко стоя на четвереньках. – Ты же должна быть в рейсе!

- Списали, – всхлипнула та. – Несправедливо и незаслуженно…

- Дай-ка аттестат****, – протянул он руку.

Не дочитав до конца, Андрюша бросил документ на пол и на карачках пополз к раскрытому окну.

- Ты куда? – ухватился было за него зам.

- Я не могу! – всхлипнул Гонзелко. – Я не могу больше работать в этой сумасшедшей конторе, – и, перегнувшись через подоконник, выпал наружу*****.

- Андрюха, подожди, я с тобой! – выпрыгнул вслед за ним и заместитель, заметив, что начальство ползет в сторону «тридцатки»******.

   Осторожно, как ядовитого гада, Пашка поднял аттестат и вопросительно посмотрел на Полину, стоявшую в позе светской леди.

- Читай, коли интересно, – равнодушно зевнула та. – А то может вещи поможешь даме до дома донести?

Сославшись на занятость, Паша поднес документ к глазам. В графе «Причина увольнения с судна» значилось:

- Списана за половой бандитизм…




*- Зам.начальника отдела кадров. Несмотря на свою должность - компанейский парень, недавно закончивший рыбный техникум
**- Бухта Пирсагат, на юго-западе Каспия. Там базировалась рыболовная флотилия КРХФ
***- Плавучая станция льяльных (загрязненных) вод
****- документ, в котором, помимо сведений о работе, обозначалась и причина списания с судна
*****- окна отдела кадров были расположены очень низко от земли
******- район Астрахани, находившийся неподалеку от КРХФ. Туда обычно ходили за спиртным, и попить пива из привозной бочки

               

                8


         Вернувшись с «тридцатки» в добром расположении духа, кадровое начальство поставило точку в Пашкином деле: его направили вторым механиком на «ПТС-200»*.

- С повышением! – поздравил себя Павел и пошел принимать пароход.

   Судно было небольшое, заведование маленькое, а кубрик, в котором Паше предстояло жить, – общий, где кроме его койки располагались шконки стармеха, старпома, двух матросов и кока.

- Здорово! – ввалился в кубрик незнакомый Паше пожилой человек. – Механик? А меня дядя Коля зовут, кликуха – Воробей. Я дежурным электриком по пирсу значусь. Есть проблемы?

- Да мне бы по электрике показать, да рассказать…

- Это ты по адресу попал. Я тут все суда, как свои пять пальцев знаю.  Смотри, – продолжил он, когда они с Пашкой спустились в машину и зашли за ГРЩ**. – За эту шину браться руками можно, - Воробей положил на нее руку. – А вот за эту, - крепко схватился он за другую оголенной ладонью – ни в коем случае, убьет!

- Да она же под напряжением! – встрепенулся Павел.

- Дядю Колю, сынок, трудно убить. Это не смогли сделать ни годы репрессий, ни морские шторма, ни алкоголь. Меня даже 380 вольт не берет…

  Разузнав, что Пашка «пустой», т.е пришел принимать дела без положенной проставки, Воробей, что-то раздраженно бубня под нос, удалился. Зато появился другой персонаж – простоватый на вид мужичок лет сорока в зимней шапке с поднятым ухом и кирзовых сапогах.

- «Володя в шапке», – так меня здесь все кличут, – представился он. – Только что с кичи*** откинулся, а здесь матросом.

 - Не жарко-то в шапке? Нормальные люди еще в рубашках ходят…

- Да он и спит в ней, – пояснил широкоплечий верзила с добрыми, как у коровы, глазами. – Петя, матрос, – протянул он лодочкой руку…

      В ходе дальнейшего знакомства выяснилось, что судно является плавучим магазином для рыбаков. Капитана – человека незаурядной физической силы, жилистого и высокого, зовут Саня Филиппенко. С полной выкладкой – всепогодный капитан Филиппенко.

- Почему всепогодный? – поинтересовался Паша.

- Увидишь, – загадочно улыбнулся «Володя в шапке».

- Старпом у нас Володя, с Новороссийска. Прозвище – капитан Флинт****. Это потому, что у него зрение только на один глаз и ногу волочит после паралича. Здоровье потерял на танкерном флоте. Имеет законченное высшее образование, – уважительно отозвался о начальстве Петя. – Я с ним вахту стою.

- Ну, а продавца нашего, татарина, зовут Федя. Он с Казани. Крученый мужик! – восторженно продолжил «Володя в шапке».  – Я говорит, штук семь таких пароходов купить могу…

- А коком кто? – поинтересовался Паша.

- Мерин, – пренебрежительно отмахнулся Петя. – Он сейчас в городе. Готовит так себе…

   Вечером на судно пришел стармех - смуглый мужчина лет пятидесяти, с черными, как смоль бровями.

- Андреич, – представился он. – Тебя сюда временно, или на постоянной основе?

- В отделе кадров сказали – на исправление.

-- Вот оно как. Штрафник, значит. Да оно и понятно: правильных людей на ПТС не присылают. Тут, или с «академии» Дозорцева***** «специалисты», либо штрафники...
 
Узнав, что Паша закончил мореходку, Андреич обрадовался:

- Значит моей заменой будешь. Рейс сходим, и я тебя в кадрах рекомендую. Полтора года, как в отпуске не был…

   Ну, а со старпомом и коком знакомство состоялось в трамвае. Возвращаясь  после   вечерней прогулки  по  17  пристани******,  Паша  обратил внимание на изрядно подпитую парочку. Бок о бок, на трамвайной скамье, сидели два пьяных мужичка, а над ними, с бесполезной просьбой показать билеты, стояла контролер. Тот, который с длинной гнедой челкой и растаявшим мороженым в руках, беспрестанно, как лошадь, ржал. Другой, с безумными от выпитой водки глазами, запрокинув рано полысевшую круглую голову, бойко сыпал забористыми фразами по-английски.

- Покажи билет, сволочь! – наконец не выдержал пассажир, сидевший по соседству. – Что, баба около тебя до утра стоять будет?

- Ху а ю? Ай донт андэстэнд ю!*******

- Куда, куда ты меня послал? – взвился мужик и смачно засветил «англичанину» промеж глаз. – Это вы в своем НАТО******** будете над рабочими глумиться. А здесь Астрахань…

- Больно! – плаксиво выдавил из себя лысый, испуганно глядя на мужика.

- Смотри ты!? – удивился мужик. – Как больно становится – все по-русски понимать начинаете. Так и передай своим: если революцию в Чили задушите – астраханский народ вам этого не простит. А ну отвечай, буржуйская морда! – обратился он к чубатому. – Есть у вас билеты, или нет?

- Ммм..., гырр..., – замычал тот, видимо потеряв дар речи от страха.

- Ну, что вы к нему пристали? Пойдемте отсюда, – ласково прильнула контролер к своему защитнику. – Не видите разве, что парень глухонемой.

     С трамвая Паша вышел вместе с «буржуями». Они же его и «сопровождали» до судна…



*- приемное транспортное судно с охлаждаемым трюмом
**- главный распределительный щит в машинном отделении
***- место заключения
****- пират из рассказа Жюль Верна «Дети капитана Гранта»
*****- «пулеметные», как их тогда называли, курсы, скоропостижно выпускавшие специалистов для маломерного флота
******- место швартовки туристических теплоходов. Любимое место отдыха астраханцев
*******- Кто ты? Я не понимаю тебя (англ.)
********- недружественный Советскому Союзу североатлантический военный блок


   
                9


       То ли Андреич расстарался, то ли воля случая: через трое суток вызвали Пашку в кадры и заставили расписаться в  приказе о назначении его старшим механиком вышеупомянутого судна. Укрепив экипаж скороспешно подобранным 2 механиком, пароход срочно отправили в рейс…

         Вахту Пашке выпало нести вместе со старпомом. Накачав ручным насосом  топливо  в  расходной  бак,  Пашка  поднялся  в рулевую  рубку,  где находились контрольные приборы. Шли Волго-Каспийским каналом. Ночью…

- Смотри внимательно! – наставлял старпом Петю. – Сейчас буи пойдут. Как заметишь – немедленный доклад мне.

- Что за буи? – поинтересовался Пашка.

- Номерные. По всей длине канала до выхода в море, – пояснил старпом. – Последний, кажется, под номером триста.

- Первый пошел! – доложил Петя.

- Руль – мне! – скомандовал старпом. – Если буду отклоняться – корректируй!
- Как в прошлый раз, или как всегда? – хихикнул Петя.
 
- Как положено! – строго отозвался старпом. – И смотри без дураков. Помни: каждый буй стоит триста рублей, а у меня травма…

- У вас каждый выход в море – травма, – съерничал Петя. – Лево руля. Руль направо. Прямо. Так держать!

Старпом до времени послушно исполнял все предписания Пети, пока ему не надоели приказы подчиненного.

- Кто тут старпом?! Ты, или я? – наконец не выдержал он. – А ну-ка, быстро за руль! – передал он штурвал матросу. – Раскомандовался!

- Руль десять градусов вправо, – закурил он, смачно пригубив кофе. – Молодца. Так держать!

- А по-моему мы идем прямо на буй! – не выдержал Паша.

- Точно, на буй! – подтвердил Пашкины опасения и Петя.

- Это по-вашему – на буй, а по-моему – мы уже в море. Только что прошли последний трехсотый…

В этот момент раздался сильный удар по корпусу и со страшным скрежетом,
что-то неведомое, отсчитало все шпангоуты* судна.

- Вот он, трехсотый, – трагично прокомментировал ситуацию Петя.
 
- Что, парни, все, как обычно? – выскочил из каюты капитан.

- Яволь**, мой командир! – вытянулся в струнку Петя. – Только что мы пустили на дно очередной трехсотый буй.

- Ну, Флинт, Маринеску*** по сравнению с тобой – пацан в коротких штанах! – ухмыльнулся Филиппенко. – Какой этот по счету?

- Пятый, – удрученно выдавил старпом. – Надеюсь, как всегда, промолчим?

- Если, как всегда, – промолчим, а если, нет…

- Лучше, как всегда, – вытащил из штурманского стола бутылку водки Флинт.

- Ладно… И как тебя старпом совесть не гложет? Государству ущерб на полторы тысячи рублей учинил!

Старпом, волоча ногу, кругами заходил по рулевой рубке, нанося удары невидимому противнику.

- Эх, встретить бы сейчас того, кто мне зрение в трамвае подпортил...!

- Не, вам, «буржуям», с астраханским пролетариатом в одиночку не справиться, –  подытожил Паша…



*- поперечный набор корпуса судна
**- так точно (нем.)
***- знаменитый советский подводник, прославившийся в годы Великой Отечественной Войны


                10


     В Красноводск пришли утром. Несмотря на осень, было довольно тепло. Экипаж собрался на палубе, блаженно греясь под щедрым туркменским солнцем.

- Есть желающие посетить город? – вышел на палубу капитан.

  Отказников  не оказалось: несмотря  на  отсутствие  денежных  средств,  все единодушно выразили желание размяться. Капитан, вместе с Федей, остался на судне решать какие-то свои коммерческие вопросы, а Пашка, с остальной ватагой, отправился в город. В складчину, денег хватило лишь по кружке пива на брата. Облюбовав пивную точку, моряки не спеша смаковали пенный напиток.

-  Ладно. Открою вам, братва, свою тайну, – решился, наконец «Володя  в шапке». – Задумал я бизнесом заняться. Водку на берегу покупать, да в море перепродавать. Деньги на первоначальную закупку есть. Только уговор:  кэпу и Феде – молчок!

   Народ единогласно одобрил решение «шапки» и с энтузиазмом двинулся на закупку спиртного. Всего было приобретено пятнадцать бутылок водки. Заказав всем пива, «шапка» расщедрился и выкатил на стол пивнушки еще и пару бутылок водки.

 - Гулять, так гулять, угощаю!

- За успех! – прозвенело стекло.
 
   Мечтательно глядя на обрамляющие город красноватые горы, «шапка» промолвил.

- Совсем как в Казахстане. Помню, я  три часа на такую гору карабкался.

- Ха! – фыркнул Мерин. – Я эту гору за полчаса покорю. Туда и обратно.

У «шапки», от такой наглости, даже уши приподнялись на его головном уборе.

- И за пять часов не залезешь! – убежденно отозвался он. – Твой удел – без билета на трамваях ездить.

- Посмотрим на чей лоб муха сядет, - отпарировал Мерин. – На что спорить будем?

- Да вот хоть на всю водку, что для бизнеса взял! – разошелся «шапка». – Слабо тебе эту высоту взять.

   Ударили по рукам. Мерин же, в случае неудачи, прилюдно пообещал вернуть проспоренное деньгами, с первой получки. Доверив Паше стеречь начальный капитал, «шапка», подмигнул ему:

- Пока мы ходим, можешь наливать сколько душе угодно. Попал Мерин, попал! А значит и мой бизнес удвоится, – радостно пропел он, потирая руки.

     Паша поудобней устроился за столиком и сконцентрировал все внимание на пике горы, ожидая появления Мерина.

  Ждать пришлось недолго. Минут через сорок, на горизонте замаячили знакомые фигуры. Судя по радостной физиономии Мерина – предсказать результат не составляло особого труда. Поставив чубатого на щербатый, закопченный пень, народ предоставил ему право торжественной речи.

- Наше дело правое и мы победили. Ура, товарищи! – радостно заорал Мерин, нагло заимствуя фразу усатого вождя* из недавно прочитанной им книжки.

- С таким чубом и интеллектом только «Майн кампф»** цитировать, – обреченно махнул рукой Флинт. – Короче. Как доверенное лицо этого человека, – Флинт указал пальцем на Мерина. – Как его непосредственный начальник, я, объявляю собственность, доселе принадлежавшую «Володе в шапке», достоянием экипажа «ПТС-200»!

  Громогласное «Ура!» сотрясло стекла местной пивной. Флинт, заметив, что Мерин не совсем согласен с предлагаемым вариантом дележа «добычи», угрожающе прошептал, наклонившись к нему:

- Я, надеюсь, вы не забыли милейший, сколько стоит телячья ножка, украденная вами у экипажа и обмененная на водку...?

  Мерин только рукой махнул… А вот на «шапку», в пылу веселого застолья,  было больно смотреть. Даже уши его всегда внушавшей оптимизм ушанки понуро обвисли.

- Видать не мой это день, – пояснил он Паше. – Мерин хитрый оказался, зараза. На то стороне, оказывается, дорога на вершину есть. По ней щебенку на бетонный завод возят…




*- имеется ввиду И. В. Сталин
**- книга нацистского вождя - Адольфа Гитлера




                11

 
       Между тем, над Пашкиным пароходом сгущались бури. Одна  настоящая, которую по прогнозу обещали на  завтра, другая – изрыгаемая  из капитанских уст:

- Где ж вы денег нашли так нажраться, сволочи! Или в этом городе есть места, где  моряков поят бесплатно? Так покажите мне их, и я  брошу свой дом и жену. С кем мне прикажете теперь выходить в море?

  Филиппенко негодующе взглянул на Пашку:

- Ну, от всех ожидал, но от тебя…

    Собрав последние силы, словно ему предстояло проходить через КПП* родной мореходки, Паша членораздельно произнес.

- Готов к несению вахты!

- Вижу, что готов! Тебе еще галстука пионерского не хватает, – восторженно завопил Филиппенко. – Бегом в машину и запускай двигатель!

- Отдать швартовы, уходим! – отдал команду кэп и, повернувшись, понял, что кроме него на палубе никого нет. Воспользовавшись переключением командирского  внимания на Пашу, команда втихаря расползлась по шконкам и заснула богатырским сном.

  Услышав, что механик запустил двигатель, Филипенко скинул швартовы и, перебросив их на судно, прыгнул на борт. Когда Пашка вылез из машинного отделения, судно уже вовсю «шагало» по каспийским просторам…

   Вопреки прогнозу, ураган налетел неожиданно. Буквально за 20-30 минут погода так взбаламутила Каспий, что изменить взятый курс «носом на волну» капитан уже не мог. Иначе бы "ПТС" просто перевернуло.

- Прикройте меня, кто-нибудь! Мне необходимо развернуть судно в сторону берега, – кричал в эфир проходившим мимо судам Филиппенко.

В ответ – тишина. Все спасались в одиночку, уповая лишь на собственные силы и   возможности. Правда,  какой-то  ЖМЗ**  все  же  откликнулся  на  призыв  о помощи:

- Извините, положение критическое. Помочь ничем не могу…

- Спасибо, за участие, родной! – язвительно засмеялся Филиппенко.

- Да, сходили за хлебом, – мертвецки побледнев, вымолвил Федя. – Шансы хоть есть?

- Шанс один, – подмигнул Филиппенко. – Только вперед! А это значит двое – трое суток по штормовому морю в сторону западного побережья.
 
Федя длинно выругался по-татарски:

- Дурак! Зарекался же завязать с морями…

- Поздно, батенька. Теперь падайте на свою койку и благодарите судьбу, что не стоите вахту, - приколол Филиппенко.

- Дедушка***, - обернулся он к Паше. - Сходи в кубрик и любыми путями приведи сюда матроса. Живого, или мертвого, все равно.

- Приведи, – ухмыльнулся Пашка. – Легко сказать. А если его за борт смоет? Они же на ногах еле стоят.

- Правда, твоя, – вздохнул капитан. – Поубиваю гадов, когда проспятся.

  Сменяя друг друга, они отстояли у штурвала часов восемь. Каждые два часа Пашка бегал в машину для контроля и откачки прибывающей морской воды. А она лилась со всех щелей. Капало и сочилось с подволока****, бортов. Наверняка вода поступала и с днищевой части. Поняв, что вахту, по причине качки, придется нести лежа, Паша расстелил дежурный матрас между главным двигателем и ГРЩ…

- Дед,в кубаре дверь с задрайки слетела, – повернулся к Пашке кэп, когда тот вновь заскочил в рубку. – Придется тебе, все-таки, в кубрик идти. Заодно поднимешь на вахту и «безвременно усопших»...



*- контрольно-пропускной пункт
**- жиро-мучной завод. (Судно довольно внушительных размеров)
***- «дед» - так зовут на флоте старших механиков
****- с  потолка


                12

      Девятиметровая волна рушилась на пароход стеной, и попасть в рубку, и носовой кубрик, можно было только после схода с судна очередной лавины. Бегом. А накрывало пароход так, что временами казалось, будто ты находишься  в   аквариуме,  а   не   в   рулевой   рубке.  Крупно   дрожа,  после очередного  удара  волны,  "ПТС"  натужно  выбирался  из  морских   объятий  и падал в них вновь, настырно продолжая  утюжить  сумасшедшее   море.
 
- Флинта, как тащить? – недоумевающе спросил Пашка. – Он же пока до рубки дойдет его три раза смоет.

- Может ему веревку за  ногу  привязать, чтобы  прополоскало  за  бортом?  – оскалился Филиппенко. – Оставь его в покое, пусть отдыхает. Я с него потом три шкуры сдеру.

    Выждав  подходящий  момент,  Пашка  выскочил  из  рубки  и  помчался  к носовому кубарю. Заскочив в тамбур и закрыв дверь, он схватился за поручни трапа и, соскользнув по ним вниз, оказался… по колено в воде. Превозмогая зловонный запах алкоголя, едко сдобренный «ароматом» давно нестиранных карасей* и табака, он наткнулся взглядом на «шапку» мечтательно пускавшему в подволок колечки табачного дыма.

- Придурки! Что, дверь некому было закрыть?!! Или у вас тут чемпионат по прыжкам в воду намечается? На что теперь спорить будешь, «шапка»?

- Он, с Мерином, наперегонки плавать будет, – подал голос Петя. – Вокруг  трапа, по кругу.

- Э, "КМУ", не бухти. Кто сильный, тот выплывет! – приподнял голову Пашин помощник – приблатненный мужик лет сорока, по имени Тимур.

- Не знаю, как кто, а ты у меня сейчас точно всплывешь! Мы с кэпом наверху за вас вахту тащим, а им даже дверь в падлу закрыть. Петя и Тимур – на вахту, Мерин – на камбуз. Распоряжение капитана, – пояснил Паша.

- Вот вы с кэпом и стойте, – зевнул Тимур и отвернулся к переборке. – Устроил тут истерику:"«Вахту не кому стоять...!»

- Бунт на корабле? – удивленно отреагировал Паша и, сдернув Тимура со шконки, с головой окунул в воду.

  После нескольких, весьма продолжительных по времени водных процедур, Паша вытащил помощника из воды:

- Ну, так как насчет вахты?

- Не сдамся! – изображая из себя партизана в гестапо, замотал головой Тимур. – Но, если очень надо…

- Надо. И очень, – на пинках погнал Пашка помощника по трапу.

   Заметив, что и старпом спускает свое бренное тело со шконки, Паша удивился:

- А ты куда, пиратская твоя морда?

- Я подумал, что если подниматься – так всем…

- Ты остаешься в резерве. До особого распоряжения, – как можно серьезнее ответил Пашка и, не выдержав, улыбнулся. – Отдыхай, Флинт…

   Поручив помощнику откачивать воду из носового кубрика, Паша поднялся в рубку. На руле стоял Петя, а кэп нес вахту лежа, на штурманском столе.  В это время в рубку залетел Мерин:

- Камбузная печь сорвана с фундамента, готовить не на чем, – как показалось Пашке, радостно отрапортовал он. – Из провизии осталось две буханки хлеба и пшенка, из консервов – банка сгущенки. Разрешите удалиться в кубрик?

- Так, – помрачнел Филиппенко. – Значит ты, Мерин, нам голодную смерть предрекаешь. Ты в курсе, что до ближайшего укрытия около двух суток хода? Что скажешь, стармех?

- Если мы не хотим погибнуть еще и от пожара**, – думаю, придется перейти на сухой паек.

- Запалить "ПТС" – Мерину раз плюнуть, – согласился кэп. – А где твой помощник? 
               
- Снимает  синдром  алкогольной  зависимости,  –  пояснил  Пашка. – Ручным насосом. Эти паразиты кубарь по колено водой залили.

- Вот! – радостно поднял палец к верху Саня. – К нему-то мы на помощь Мерина и пошлем. И смотри у меня, «фюрер», – обратился он к Мерину. –Будешь сачковать – заставлю обед на зажигалке готовить…

   Обиженно сопя, Мерин удалился в машину.

- Дедушка, пойдешь отдыхать – шумни старпому, чтобы возглавил генеральную приборку в кубрике, – отдал последнее распоряжение кэп и, устало закрыв глаза, задремал…



*- носков
**- капризная камбузная печь, работавшая только на солярке, периодически взрывалась



                13

     Когда истерзанный штормом "ПТС" оказался в районе «Нефтяных Камней»,  –  ураган  затих,  так  же  внезапно,  как  и  начался.  Вскрыв трюм, в котором находился магазин, обнаружили, что он наполовину заполнен водой. Виновником подтопления  оказался лопнувший метра на два в длину ширстрековый пояс* судна, открывший воде путь в трюм. Так, или иначе, надо было идти в Пирсагат, на базу, «зализывать» раны…

    По приходу в Пирсагат, Пашку с кэпом вызвали к начальству. Разузнав о состоянии судна и уточнив необходимые ремонтно-восстановительные работы, начальник сказал на прощание:

- В рубашке родились ребята, мы уже вас хоронить собирались. Как чуяли – поставили на ремонте новый главный двигатель, причем экспортного исполнения. Если бы не он…

   Когда Пашка уже заносил ногу, чтобы перелезть через фальшборт базы, его тронул за плечо какой-то человек:

- Раз не погиб – судьба твоя с морем теперь навеки, – промолвил он...

    В Пирсагате попросил замену Мерин. У него, как сказал, пребывавший в шоке от этой новости капитан, якобы обострилось старое венерическое заболевание. Мерин списался с судна вместе со старпомом, который, так же, как и кок, пожаловался на недомогание. Уже через трое суток прислали замену Мерину, а старпома пообещали прислать в Говсаны**, куда должен был пойти "ПТС"…



                14


      Толян, так звали нового кока, несмотря на ноябрь месяц, пришел на судно в сандалиях на босу ногу и старом, линялом трико. Экипаж был в сборе и сидя в кают-компании играл в карты на деньги. (Сразу после прихода судна в Пирсагат, всему личному составу выдали двухмесячную заработную плату).
 
- Займите кто-нибудь, с получки отдам, - жалостливо попросил Толян.

- На носки, что ли заработать решил? Смотри, а то тут и без трусов оставить могут, – захохотал «шапка». – На, позабавься, – кинул он трешку…

Обчистив экипаж до последней копейки, Толян удовлетворенно хмыкнул:

- Теперь тут не только на носки, а на билет до Ливерпуля хватит.

- Это что же получается, братва! – вскинулся «шапка». – Теперь мы у него все в должниках ходить будем?

- Не умеешь играть – не садись, – дружески хлопнул его по плечу Толян. – А если бы не я вас обыграл, а вы меня? Ладно, по случаю удачи накрываю «поляну»! Закуска у меня парни, – пальчики оближешь. В каких ресторанах я только не работал. И в московских, и питерских, я уже не говорю о Казани. Какие деньги мне предлагали только за то, чтобы я остался шеф-поваром…!

   Явно обладая непревзойденным талантом красноречия и убеждения, Толян, в течение часа, железобетонно влюбил в себя экипаж, заставив его забыть о «потерянных» деньгах. Не скрывая, что он прирожденный авантюрист и шулер, Толя поведал, что из пятнадцати лет лишения свободы, назначенных ему за мошенничество, он отсидел всего семь. Был директором фабрики меховых изделий, бухгалтером на золотодобывающей шахте в Магадане, впаривал иностранцам фальшивые рубли и доил ядовитых змей в туркменских пустынях. Не отвлекаясь от содержательной беседы, Толян непринужденно ваял праздничный обед, словно для своих близких родственников, соскучившихся по его долгому отсутствию.

    Когда Филиппенко зашел в кают-компанию и увидел приготовленный Толяном стол – у него отвисла челюсть и, натурально, потекли слюни со рта. Он даже не прореагировал на предательски торчащие головки бутылок с водкой из-за горы салата «селедка под шубой» и уже через пять минут дружески чокался с коком, называя его своим другом. Дрогнул даже Федя. Узнав, что Толя его земляк, он украсил «поляну» такими деликатесами, каким позавидовал бы любой из астраханских ресторанов. Но, для широкой Толяновой натуры, «ПТС» был слишком тесен. Когда пришвартовались к плавбазе «Каспий», вокруг которой, как на кукане, болтались многочисленные суда колхозного флота, кок спроецировал всю силу своего неотразимого обаяния на него. Он беспрестанно сновал туда и обратно с какими-то мешками, свертками, посылками. Куда-то их складывал, обертывал, упаковывал. Зачем то бегал на почту. Прощаться с ним пришла чуть ли не вся колхозная «рать», называвшая Толяна братом и корефаном…



*- стык палубы и борта
**- порт под городом Баку (Азербайджан)



                15

       На берег, в Говсаны, Толян вышел, как денди. Безупречно сидящий костюм из дорогущей с отливом ткани, сверкающие под южным солнцем лакированные туфли и белая рубашка с элегантно завязанным галстуком, просто обязывали поверить в его особый статус на азербайджанской земле. Козырную фишку его облику придавала и наскоро отпущенная академическая бородка, формирующая образ младшего научного сотрудника.

- У колхозников одолжил, – пояснил он, заметив удивленный взгляд Паши. – Встречают то по одежке…

    Выяснив, что капитан с Федей ушли в город, Толян куда-то исчез. Через час к борту судна подъехала машина, куда спешно вызванные им матросы принялись загружать взятый у колхозников груз.

- Информация о грузовой операции должна умереть вместе с вами. А поскольку молчание – золото, свою долю получите завтра, – заговорщически подмигнул Толян, когда погрузка была завершена. – Трогай! – приказал он шоферу…

    Через час состоялось знакомство с новым старпомом. Выпускник мурманской вышки*, среднего роста, круглолицый и с неисчерпаемым запасом оптимизма. Успел поработать на визированном флоте, но сложные семейные отношения привели его на Каспий. Он быстро нашел общий язык с экипажем и уже через час трудился вместе с матросами, готовясь к предстоящему рейсу. Поскольку вахту предстояло стоять вместе – необходимо было более тесное знакомство и Паша пригласил нового знакомого в чайную, располагавшуюся на территории порта. Там, у Алика – хозяина этого заведения, всегда можно было купить спиртное и пиво, а также неплохо перекусить. Вот за этим занятием их и застал, внезапно появившийся в чайной, Толян. Получив приглашение  к  столу,  он  гармонично  вписался  в  уже достаточно  хорошо  разогретую водкой компанию.

-  Все   распродал,   все!  Колхозники   будут   довольны:  икра   и   балыки** пошли  на ура, – сыто откинулся на стуле Толян. – Умоляли привезти еще. Но я был непреклонен. Изобилие товара снижает спрос, а стало быть – цену. А это нам ни к чему. Верно, я говорю, Витек? – обратился он к старпому, в коем успел распознать творческую и незаурядную личность.

- Ты гений, Толяныч! Ты не серая лошадка, везущая хворосту воз. Ты умный и сильный   мул,   отважно   буксирующий   сквозь   частокол   идеологических
заслонов передовой локомотив социалистической коммерции, – восторженно топорща запорожские усы, отозвался старпом, с румяного лица которого не сходила блаженная улыбка.

- Ты слышал, Паша?! Вот это глыба, вот это человечище! Прямо не в бровь, а в глаз. Да я из тебя Витек такого вора в законе сделаю, что урки при встрече головные уборы снимать будут! Вот мой телефон  в Казани, звони. Мы с тобой такие дела прокрутим – мир содрогнется от зависти!

    В ходе дальнейшего застолья вдруг выяснилось, что Толяну надо срочно ехать в Баку. Для дальнейшего продвижения коммерческих контактов, как он сказал. Провожали его пышно. Перед дорогой посидели в местной кафешке и, купив повару всевозможной снеди, усадили в автобус. Выглянув из окошка, Толян, растерянно взглянул на провожающих:

- Вот незадача. Деньги то я в кубрике забыл! У кого есть, пацаны, одолжите полтинник. Приеду – отдам.

- Какой базар, Толян? – вальяжно вытащил из кармана пятьдесят рублей*** старпом…

    Вернувшись на судно, уселись на трюм перекурить.

- Классный мужик! – восторженно прокомментировал Витек. – Ни разу такого в своей жизни не встречал. Дома расскажу – закачаются…

- А чего расселся, старпом? – вышел на палубу Филиппенко. – Кто щи на завтра варить будет, решил?

- А чего решать. Толяныч, кто ж еще.

- Толяну телеграмма из дома пришла. Жена в тяжелом состоянии. Пришлось отпустить. Жалко. Классный мужик был …
 
     Больше Толяна Паша не видел. Старпома через месяц увезла в Мурманск приехавшая за ним жена. С Флинтом и Гриней он столкнулся через два с лишним года – перед своим отъездом в Калининград: в одной из канав «Золотого затона»**** они наспех разливали спиртное. Разбежались его тропинки  судьбы  и  с  остальными знакомыми, которых ему больше никогда не суждено было увидеть.

Прощай, Каспий...



*- высшее инженерное морское училище
**- имеются ввиду черная икра и балыки осетровых пород
***- пятьдесят рублей в то время составляли треть зарплаты квалифицированного рабочего
****- название речного затона, где базировались суда КРХФ



                16

      После КРХФ, судьба забросила Пашку в Калининград. Год работы на местном судоремонтном заводе, два месяца одуряющего безделья в Таллинском экипаже ВМФ в связи с событиями в Польше, учеба и окончание  КВИМУ* пролетели незаметно. Прощай дружная калининградская команда, состоявшая из трех выпускников «КМУ» и украинских девчат, жаждущих связать судьбу с этим портовым городом.  Прощай и ты город северных каштанов, проросший плевелами западного практицизма, и либеральных нравственных устоев. Записав в характеристику фразу «обладает чувством обостренной справедливости» и, притормозив в связи с бытовым разгильдяйством визу, начальство КВИМУ, в обмен на заморские моря, предложило необъятные просторы Тихого Океана. В рамках государственной границы, естественно. Паша не остался в долгу. В знак благодарности за диплом инженера, он навсегда избавил прибалтийский город от экстравагантной библиотекарши, скоропостижно женившись на ней. Та, в свою очередь, так же неадекватно отблагодарила. Непонятно зачем, за свадебным столом, она залезла в карман к родному брату Павла и что-то там долго искала. Наверняка хотела стырить мелочь для проезда к местной больничке, в которую слегла сразу после свадебной церемонии. Вот так, в рамках  взаимной  признательности  друг   к  другу   и  закончилась   Пашкина     эпопея пребывания на калининградской земле. Ну, а впереди маячил далекий, загадочный Владивосток, с которым Пашу связала вся его дальнейшая и непростая жизнь...


 
*- Калининградское высшее инженерное морское училище 




                17

 
         Владивосток 84-го года сразил Пашку наповал. На магазинных прилавках было все: жареная, пареная, печеная и вяленая рыба в любом ассортименте и под любым маринадом. Вареная колбаса, мясо и пиво – если не в избытке, то в здоровом потенциале. Про вино-водочные изделия  особый разговор: если в западных регионах эту продукцию отпускали в строго установленное время, то встав в 6 часов утра, чтобы встать на учет в местном военкомате, Паша с удивлением наткнулся на удалую компанию, едва тащившую пару авосек водки.

- Откуда «дровишки»? – изумленно поинтересовался он.
 
   Любители утреннего похмелья так же недоуменно посмотрели на него и лениво указали перстами на деревянный магазин с вывеской «Хлебный». Зайдя внутрь Паша был поражен: рядом с вялым хлебобулочным ассортиментом горделиво реяли наклейки самых разнообразных увеселительных напитков. И прости, читатель, что не в тему. Нельзя не сказать об арбузах и мороженых ананасах, продававшихся в мае, а, также, о варено-мороженых крабах по 3рубля 50 копеек. В каком городе, бывшего СССР можно было увидеть такое великолепие?!
 
    Да и с работой Пашке повезло. Как молодого специалиста, его отправили осваивать только что полученные из Польши плавбазы. Зарабатывал он хорошо, и, как специалиста, его ценили. Правда, не все одобряли его способ снятия накопленного стресса приобретенный на Каспии, но до поры до времени все благополучно сходило с рук. До тех пор, пока Пашка не надумал покреститься во время очередного отпуска. Поводом  к этому послужила взахлеб прочитанная книга «Мастер и Маргарита» и, как ни странно, издевательские насмешки электрика, повествующие о будущем мучении Пашки в аду, как грешного нехристя.  Вобщем раб Божий, Павел, состоялся в аккурат на Успение**.



*- Владивосток
** - православный праздник Успения Пресвятой Богородицы




                18

 
        Удивительное  дело:  Паша   вдруг  почувствовал,  что  все  его  косяки, после приобретения статуса православного христианина, благополучно разрешаются. Господь явно благоволил к нему. Он настолько обнаглел, что после падения в пьяном виде на помполита  плавбазы «Владивосток», даже не попытался прийти и покаяться в совершенном безнравственном и аполитичном поступке (дело было на 23 февраля*). Не помогла и лента с 90-м псалмом, вшитая в брюки. В итоге, Паше пришлось написать заявление «по собственному…» и перейти на маломерный добывающий флот. Вот именно с этого момента и начались его злоключения…

    Перемена места работы не решила свалившихся на Пашку проблем, а
наоборот, добавила их. Теперь ему предстояло работать не с интеллигентными  и  грамотными людьми, а с двоечниками курсовиками, имеющими завышенную самооценку при полном отсутствии какого-либо интеллектуального потенциала.  И если на большом флоте психологические конфликты разруливал помполит, служивший противовесом капитанскому беспределу, то здесь ничего подобного не было. Капитаны, и даже рядовые штурмана, возомнившие себя небожителями, с механиками просто не считались, нагло  игнорируя их статус командного состава. Могли запросто нахамить, оскорбить, унизить. Процветало кумовство. Но самым неприятным открытием для Пашки стал факт, что изменились и окружающие его люди. Если в бытность работы на Каспии подлость квалифицировалась как таковая, то теперь это низменное качество стало означать умение жить. Ситуацию осложнял тот факт, что Паша просто не выносил хамства, с которым пришлось столкнуться на новом месте. Было чуждо ему и подхалимское хихиканье перед начальством, распространенное в этой среде, хотя именно оно и помогало многим улаживать возникавшие конфликты. Если честно – Паша попробовал подлаживаться под хамов, но потом стало так противно, что он эту практику прекратил.
 
- Надо быть самим собой! – решил Пашка, перефразировав изречение из Библии, приобретенной за бешеные деньги на Кузнецком мосту, в Москве. И с тех пор, его жизнь потекла по совершенно иному фарватеру…



*- День Советской Армии и Военно-Морского Флота



                19


            За право быть самим собой и одновременно нести православный крест пришлось тяжко расплачиваться. Причем надо было балансировать на крае бритвы, дабы держать эту планку и не пополнить ряды тюремных арестантов. Так пришлось бичевать на Курилах из-за драки с озверевшими от водки капитаном и стармехом. Слава Богу, не оказалось топора в колоде - как в  воду  канул. Иначе  не  миновать бы  Павлу  зоны.  После инцидента,  судно покинуло порт без  Пашки:  его  просто  оставили  в  Малокурильске,  пока  тот  был   в поселке. Без денег и каких-либо объяснений...

В том же ключе продолжалась работа и на других судах… В церкви поселка Лососина, во время исповеди, у Пашки непроизвольно потекли слезы:

- Меня перестали понимать люди, а я их…

- Вы охренели, – ответил батюшка. – Живите, как жили, а иначе вас затопчут...

    Это предложение Паша гордо отверг.  Оно показалось ему чересчур радикальным так, как официальная позиция РПЦ по этому вопросу была крайне противоположной: православным предлагалось и предлагается смиряться перед злом и насилием. Итак, Паша продолжал смиряться, а мир – самодовольно наглеть…




                20


       Надо сказать, что неистовая вера в Пашке странным образом сочеталась с пристрастием к выпивке. И хотя он не был запойным, но расслабиться мог по-взрослому. После очередной гулянки, посвященной приходу в порт Советская Гавань, Пашка потерял нательный крест. Потрясение было настолько велико что, несмотря на страстное желание опохмелиться, он провел несколько часов в коленопреклонной молитве на полу своей каюты. Потом впал в странное забытье и словно воочию увидел саму Богородицу...
 
   В черном монашеском одеянии, стояло два ряда прекрасных дев, которые учтиво склонили головы при Ее появлении. Лицо Богородицы было восточного типа и необычайной красоты, преисполненное неземной, беспредельной любви, и кротости. Одета Богоматерь была, как и девы, – в черное монашеское платье. Ласково посмотрев на Пашку, Она перевела его взгляд вниз, и Павел увидел лежащую у ног Богородицы горку золотых драгоценностей. Пречистая Дева взяла пригоршню золота и, вдруг, неожиданно, оно посыпалось из Ее рук, превращаясь в глиняные черепки…

   Видение исчезло так же внезапно, как и появилось, но Пашке был показан еще и нательный крест, отчетливо отложившийся в его памяти. Не золотой, не серебряный – обыкновенный…

    Бросив все дела, Пашка стремглав помчался к ближайшей Церкви. По странному стечению обстоятельств, службу вел не настоятель храма, а епископ Хабаровский Иннокентий.  По окончанию литургии, как на духу, Пашка все рассказал владыке, который, нисколько не удивляясь, обыденно благословил его на приобретение нового креста. Долго бродил Пашка по церковной  лавке,  но  нигде  своего  крестика  увидеть  не  мог.  Между  тем, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что он должен быть тут, именно в этой церковной лавке. Раз пять, или семь пробегал он взглядом по уже знакомым витринам, но тщетно: его креста там не было.
 
- Не уйду, пока не увижу крестик, – решил Пашка и, внезапно, как бы пелена спала с глаз.

   Прямо перед ним, на церковной витрине, лежал его крест. Именно его, а ничей другой. Тот самый, что был показан в дивном, тонком сне...   


               
                21


        После этих событий был ремонт и перегон судна из Херсона и Николаева на Дальний Восток. Судно, было первым на херсонщине освящено батюшкой Михаилом – настоятелем церкви в Кузнях*. Воистину святым человеком, пережившим чернобыльскую трагедию. Пашка до сих пор трогательно вспоминает его службы, которые священник самоотверженно вел в пустом храме. Тихий, скромный и по-детски добрый он словно притягивал к себе людей. После освящения судна даже безбожный  капитан  повесил  в  рубке  фотографию  отца  Михаила и втихаря молился ему. Отчего такая любовь? Наверняка, что разительно отличался батюшка от вальяжных и крутых попов на волне перестройки получивших признание и привилегии новой власти…

   Но, вот судно уже в море, выход в которое ознаменовался жестоким штормом. Через трое суток по носу судна замаячил Босфор.

- Ну, что, по сто грамм? – безуспешно склонял Барин** турецкого лоцмана к выпивке, сидя на капитанском кресле в старых, задрипанных шортах.– Не будешь?!! Ну и ладно. Сибирь, холодно!

   Капитан методично запрокидывал в себя очередную дозу представительской водки*** и, пользуясь незнанием зарубежным специалистом русского языка, вслух размышлял:
 
- Какие-то вы, турки, малахольные. И Беломор не куришь, поди?

   Турок  вежливо  улыбался  в  ответ,  закуривал  «Мальборо»,  и  лишь  иногда, судорожно сглотнув слюну, позволял себе взять приготовленные на фуршет бутерброды с красной икрой. Случайно заглянув в рубку, Пашка еле сдержал себя от смеха: в перерывах между склонением к выпивке должностного лица и употреблением спиртного, Барин на полном серьезе успевал креститься и кланяться фотографии о. Михаила. Нелишне упомянуть, что обнажая свой могучий живот, сидел Барин в расстегнутой настежь рубашке, а действие происходило в феврале…
      
    С замиранием сердца Пашка смотрел на сверкающий в лучах солнца купол Софийского Собора, впитывая в себя малейшие детали увиденного. Проходили не просто Босфорский пролив, это была могущественная некогда столица христианской Византии – Константинополь…

 

* - один из районов Херсона
**- прозвище капитана
*** - для деловых встреч, компания выделяла определенное количество спиртного и красной икры



                22


       Женившись во второй раз, Пашка бесповоротно решил завязать с морем. Брак был венчаным, а посему – последним. Чем он только не пробовал заняться в это время. Был индивидуальным предпринимателем, возил помидоры на продажу в северные края, занимался частным извозом. Все тщетно – «золото» превращалось в черепки...

    Убедившись в неотвратимости своей судьбы, предсказанной Богородицей, Паша устроился на одно из местных предприятий. Это было золотое время, явно данное по попущению свыше. Дело в том, что на работе Пашку ценили за его профессиональные качества и прощали ему очень многое. В частности – довольно частые отлучки в рабочее время, столь необходимые, когда он стал руководителем Православного Просветительского Центра, занимавшегося противоабортной и преподавательской деятельностью в поликлиниках  и  местных школах.  С  Божьей  помощью,  дела шли настолько успешно, что уже через пару лет о Центре знали не только на областном уровне, но и в масштабе всей страны. 

  Пашкиными стараниями была создана и «Комиссия по нравственности» при местной администрации, где он, также, занимал пост руководителя. Стал печататься в местных изданиях, публиковавших его статьи о нравственности, которые были в диковинку рядовому обывателю, а посему – востребованы. Но, поскольку Центр был независим от   субсидирования    РПЦ*    и    проводил   самостоятельную    от   Благочиния** финансовую и стратегическую политику, это обстоятельство вызывало немалое раздражение у церковного начальства.

   Особую ненависть у Пашкиных недругов вызывало обстоятельство, что работал он абсолютно бесплатно. Как говорится, во славу Божию. Наконец, устав бороться против Пашки, никак не желающему понять, что он лишь недоразумение на просветительском поприще, благочинный*** убедил спонсора о необходимости передачи Центра в руки церковного начальства. Параллельно проводилась и обработка преподавательского состава. В конечном счете, дело закончилось тем, что Пашиной отставке восторженно рукоплескали самые преданные сотрудники…

   Вот слова «признательности и благодарности», которые заслужил Пашка от братьев и сестер по православной вере за период своей 10-ти летней деятельности:
 
- Рвался к власти, одев на себя личину святоши

- Россия – Святая Русь, а какой-то армянин учил нас, как надо правильно жить

- Воровал деньги, выделяемые спонсорами на деятельность центра

- Бездарный  и  наглый   тип,   использовавший   авторитет   Церкви   для достижения личных гипертрофированных амбиций

- Ввел дома патриархат, унижая тем самым достоинство жены и детей, и т.д

    Да, что там... Один диакон договорился до того, что вменил Пашке во грех содержание вооруженных бандформирований! Местные опричники**** готовили  расправу  над   Павлом,  а  благочинный – западный   украинец,   во всеуслышание заявил, что «чересчур много развелось у нас нерусских просветителей: Паша, Рутц...*****"

   В заключение: после всего этого, купаясь в реке, Паша потерял свой нательный крест. Бог дал, Бог – взял…



*- Русская Православная Церковь
**- каждая епархия разбита на структурные подразделения – благочиния
***- священник, руководящий благочинием. (Несмотря на самостоятельность, Паша действовал от имени благочиния и епархии, получив на то благословение архиепископа. Но, изначально, благочинный очень инертно относился к Пашиным инициативам, словно не веря в них. Возможно, причина была в том, что ему не хотелось осложнять отношения с городской администрацией, у  которой были не совсем дружественные отношения с Пашей. Позже, когда дела пошли в гору, благочинный решил наверстать упущенное)
****- приверженцы печально знаменитой опричнины царя Ивана Грозного. Движение возникло в период попытки канонизации царя
*****- православный человек, с немецкой фамилией, работавший с заключенными, в основном – спидоносами



                23

 
     В 2007 году Паше исполнилось 50 лет. Из них 10 лет он отдал Центру, от которого сейчас осталось лишь одно название, а сам Центр можно отождествлять лишь с Точкой, по причине его стагнации. Уничтожена «Комиссия по нравственности»: благочинный не осмелился взять ее под свой патронаж, после того, как пришедшая к власти новая администрация решила ликвидировать эту структуру. Развалена Пашина семья, в ущерб которой он, как одержимый, пахал на ниве православного просвещения – состоялся развод. Причем на развод жену благословил священник…

   Человек, который долгие годы финансово окармливал его Центр, в тяжелые для безработного Паши времена, взял его на работу. А потом, когда Паша получил серьезное увечье – убедил написать заявление о том, что травма была получена не на рабочем месте.
 
- Зря поверил, – говорили старые работники предприятия.
 
- Он не кинет, – улыбаясь, отвечал Павел. – Мы с ним пуд соли съели…

Он кинул. Выбросив Пашу на улицу, в тяжелое для завода время и оформив отпуск без содержания. Бог ему судья…

     Год в статусе безработного, нищенское существование и тихо разваливающаяся, приобретенная после развода жилая дача, вынудили Пашу принять кардинальный вывод: он должен снова уйти в моря…

          Для того,   чтобы   восстановить   документы,   необходимые   судовому  механику,  нужны   были  деньги.  Немалые  деньги.  Но, поскольку, Пашу  уже привыкли    отождествлять  с    бомжом    даже    близкие    родственники – помощи   ждать   было   неоткуда.  Работу   в    городе   предлагали   только низкооплачиваемую  и неквалифицированную: работало негласное правило – брать на работу исключительно до 45 лет.

        Собрать основную сумму помог  старый друг, – бывший капитан, случайно узнавший о Пашкиной беде.  Дал  в долг и без процентов. Вот так, на шестом десятке, и началась для Пашки, новая, словно с чистого листа, жизнь…

 
               
                24


      Говорят в Англии человеку, побывавшему в море свыше 2 месяцев, отказывают в праве избирать и быть избранным, а также, присутствовать в суде в качестве свидетеля. Наверно это правильно. Не раз Пашка замечал странные перемены, происходящие с людьми по истечении этого срока. Когда рушатся высшие интеллектуальные функции, служившие декоративной штукатуркой, а наружу вылезает истинное человеческое нутро, обнажая низменные и порочные слабости…

   С этим явлением Паша столкнулся сразу же после своего первого назначения на судно. Распознав его терпеливый и не мстительный христианский нрав, начальство и подчиненные начали, если не открыто, то исподтишка, тонко издеваться и подсмеиваться над Павлом. Ведь люди, попавшие в места изоляции, словно хищники, за версту чуют «масть» любого из окружающего их. И если человек, по их мнению, слабак (не курит, не матерится и не показывает себя крутым), – начинается травля. Этот рейс, продолжительностью четыре месяца, Павел вытерпел: над ним, как дамоклов меч, висели долговые обязательства и, требующие вмешательства, жилищные проблемы. Потом был месячный ремонт, после которого Паше пообещали следующий рейс на том же судне, – так называемый,  зимник*…

   По окончании зимней путины, в благодарность за свою безупречную работу, он лишился премии, составившей треть его заработной платы. Без всяких на то объяснений, комментариев и, сопутствующих этому наказанию, бумаг. Мотивировка была железной: «За драку в нетрезвом состоянии». Позже выяснилось, что Паша, вытащив грязь межрейсового ремонта, оказывается, должен был уступить зимник родственнику главного инженера. В дело вмешалась начальник отдела кадров и сделать это не удалось. Отомстили…

   Разбираться Паша не стал: зарплата выплачивалась черным налом, и доказывать что-либо было полнейшим абсурдом. Но и этому Паша был рад, расплатившись с долгами и частично решив свои жилищные проблемы…

   На последующем судне все повторилось, но уже в несколько ином формате. Здесь  главным  идеологом  травли  был старший механик, активно потакавший в этом занятии своим подчиненным. Паша по-христиански сносил  издевательства   и  насмешки.   И   даже,   когда   услышал  в столовой команды, как подвыпивший сварщик, под одобрительный гогот братвы, коверкает его отчество, он промолчал, несмотря на то, что это было кощунством по отношению к отошедшему в мир иной отцу. Немного  погодя, сварщик заявился уже и в ЦПУ**.

- Слышь, ты, – обратился он к Павлу.  – Ну-ка, быстро сообрази мне электроды по нержавейке!

- А может ну ее на фиг это «смирение», – вдруг подумал Павел. – Может и впрямь прав священник из Лососины? – и, к изумлению присутствующих подчиненных, громко сказал. – Слушай, урод, ты, что не знаешь, как положено обращаться к начальству?!!

    Разъярённый тем, что обычно отмалчивающийся механик вдруг заблатовал, сварной ухарски подскочил к Пашке, замахнулся для удара, и, вдруг…, оказался на полу. Добивать падшего специалиста по электродуговой сварке Пашка не стал, но когда тот, вскочив, очень болезненно ударил его в челюсть, то оттаскивать Пашу от повторно оказавшегося на полу сварщика пришлось уже старшему механику, случайно зашедшему в машину…

    После этого эпизода Паша получил всеобщий почет и уважение, а сварщик стал отчего-то, уважительно здороваясь при встрече, кланяться. Да что там сварной! Сам капитан, обычно игнорировавший Пашку, вдруг неожиданно протянул руку для приветствия, и участливо поинтересовался состоянием дел. Зато затаил обиду стармех: ведь Пашка низложил любимца его гвардии…

- Бывший боксер, – шептались за спиной вчерашние пересмешники. – А может борец, гляди станина*** какая!

    Зарплату за рейс Паша получил в полном объёме, зато работа в этой компании ему была закрыта навсегда. Неизвестно от кого, в отдел кадров, поступили  рапорта,   характеризующие   Пашку  как  слабого  специалиста   и конфликтного человека…

 
*- так называется престижная по заработку минтаевая путина
**- центральный пост управления в машинном отделении
***- имеется ввиду торс и плечи Павла. По своему складу, Паша, -  человек достаточно мощного телосложения


      
                24


    - "Зло   необходимо   пресекать   силой,   а   побеждать   любовью… –
утверждал архиепископ Русской Православной Церкви Заграницей Аверкий".     Ему вторил и величайший мыслитель современности Ильин, в своем философском труде «О сопротивлении злу силою»...

    Эта, столь необычная для современного православного человека мысль, стала очень близкой и понятной Пашке, когда он ознакомился с ней. Ведь, действительно, пасуя перед злом, мы, невольно, становимся слабыми и трусливыми его сообщниками, помогая злу беспрепятственно распространяться далее. Укрепленный этой мыслью и подвешенной около дома боксерской грушей, Пашка продолжил свою дальнейшую работу на флоте. Неудивительно, что все предшествовавшие ранее Пашкины проблемы исчезли. Видимо из-за того, что Паша перестал искать друзей и единомышленников в миру, поняв, что их просто не существует, и дал понять коллегам, что он человек, способный, при случае, дать адекватный отпор. Но, враг человечества не так и прост, и постыдно сдаваться не захотел: на Пашку начали сваливаться проблемы совершенно иного плана…

    После того как стармех переложил на Пашку свою вину за перелив масла при бункеровке, и, по-подлому, списал его в далеком Кейптауне, Пашка опять побрел в Церковь.

- Вы сами виноваты в своих злоключениях, – выдал резюме, после совершенной Пашкой исповеди, священник. – Вот говорите, что вы смиренный человек, а на такового не похожи. И вообще, все эти ваши побоища, поиски правды, похожи на бред мятежного человека, возомнившего себя святым.
 
- Другого ответа я и не ожидал услышать, – подумал Павел, – а ведь мне его рекомендовали, как человека прозорливого. – Так, где же истина? Почему всегда виноват я и только я? Даже если получаю пинки и терплю оскорбления в свой адрес от людей, которым чем-то помог. Где ты, моя вина?!!

  Но вина молчала, видимо устыдившись своей неосведомленности. Замолчал и священник, давая понять, что исповедь закончена.

- Эх, если бы рядом был о. Рафаил*, по непонятным причинам переставший отвечать на вопросы своих духовных чад! – горестно подумал Пашка. – Как бы он мне помог сейчас… Нет, за советом я обращаться больше ни  к  кому не буду. А может попробовать себя в роли послушника в монастыре, может быть монашеский удел мое призвание? – посетила его вдруг шальная мысль. – А почему бы и нет...?


* - архимандрит грузинской Православной Церкви Рафаил Карелин, воистину святой для Паши человек





                26


         Монастырь находился на острове и, несмотря на свободное посещение его женщинами, исповедовал афонский устав. Архимандрит благословил Павла на поступление в монастырь трудником и посоветовал внимательно изучить монастырские правила.

- Да, для меня это простые формальности, не более, – весело ответил Павел.  - Я в церкви уже около 20 лет.

 - Настоятельно рекомендую, – еще раз повторил архимандрит и, еще раз благословив Павла, отошел по своим делам.

       Работу для Павла назначили не пыльную – прибираться в храме. Да и ребята в келии подобрались славные. География – самая широкая – от Приморья до Крыма. Выход в поселок – свободный, но с благословения архимандрита, или благочинного, который был опекуном трудников. Подъем в 4 часа утра, отбой в 11 вечера. В первый раз, Пашка и еще один новичок, опоздали на утреннюю молитву на один час. Элементарно проспали, хотя соседи по келье пришли на молитву вовремя. Укоризненно покачав головой благочинный ничего не сказал. Потом, после утренней молитвы, Пашка опоздал на завтрак, по причине почитания икон. Увлекся и не заметил, как остался один. Обед он тоже проворонил, из-за того, что вытряхивая содержимое пылесоса, возле монастырского забора, не услышал сигнала к обеду. На ужин его уже не допустил архимандрит ввиду того, что на Пашке была безрукавка…
 
  Сутки без еды... Для Пашки, привыкшему к длительным постам, это не было  серьезным  испытанием.  Он  не  испытывал чувства голода и даже был благодарен   архимандриту  за  такую  возможность  испытать  себя.  Все  ему нравилось в  монастыре: не отягощали ночные и продолжительные молитвы, трудовое послушание тоже было по силам. И голос прорезался: запел Паша, как-то по-особому, нутром. От сердца шла молитва к Богу. После одной из ночных молитв, сосед по келии, бывший военный, восторженно сказал:

- Если бы вы слышали, братия, как поет Паша, как поет!

  - Да уж, позвольте представиться, – бывший оперный певец…,  – расшаркался Павел.

 Далее же произошло непредвиденное и то, чего Паша никак не ожидал…

 В этом монастыре существовало правило – просить прощения и лобызать друг друга, после подхода к иконе святого, бывшего небесным покровителем монастыря. На ночной молитве Пашка совершил оплошность: он поцеловал эту икону, а затем перекрестился, т.е все сделал наоборот, хотя прекрасно видел, как это надо было делать. Каким образом все это произошло, он так и не понял. Архимандрит был вне себя и, когда Паша подошел к нему, раздраженно отчитал за ошибку. Остальные монахи – наоборот: как бы не заметив произошедшего, ободряюще, и даже, как показалось Пашке, весело, попросили у него прощения: «Мол, не тушуйся, брат!»

    После молитвы, архимандрит подошел к Пашке и в категоричной форме потребовал, чтобы тот в течение дня покинул монастырь.

- За что, отец?!! – отрешенно спросил Пашка, чувствуя явную слабость в ногах. – Разрешите остаться, я исправлюсь, вот увидите!

Но архимандрит был непреклонен, и свое решение оставил в силе…

   В келии, собирая вещи, Пашка попытался с юмором преподнести братьям свой уход:
 
- Пойду обратно в Мариинку* петь. Не вышел из меня монах…

А между тем, на душе кошки скребли:

- Никчемный я человек: даже Господь отвернулся от меня! Что делать?!!

Попрощавшись и уже уходя, Паша услышал, как кто-то из братии сказал:
 
- Вот это нервы! Другой бы на его месте в петлю полез.

- Ну, прощай! – поклонился Паше и монах, стоявший на входных воротах. – Знать не твой это крест…



* - Мариинский театр в Санкт-Петербурге




                27


      Кто был в разводе – знает, как непросто складываются отношения бывших супругов. Особенно тяжело с детьми. Они, словно мстя за безотцовщину, изгаляются в непослушании и своеволии. И если старшая дочь, к этому времени, была уже замужем, то младшая еще продолжала учебу в школе. Положение осложнялось тем, что дочь, натерпевшись от одноклассников насмешек и издевательств по поводу своей нерусской фамилии, обвинила во всех своих бедах отца. Масла в огонь подливали и учителя: они прекрасно знали Павла по часто проводившимся в их школе диспутам на темы нравственности и семьи.

- «Праведник православный»! С умным видом учил, как надо правильно жить, а оказывается, сам не знает, – хихикали некоторые из них. – Придурок: семью развалил, дочь загубил…

  Дело закончилось тем, что Паше запретили навещать дочь в школе. Мотивация следующая: «Нервно реагирует на посещения отца…»

   А через четыре года размолвки, словно в насмешку над злорадствующими людьми, состоялось воссоединение Пашиной семьи. Заметив, что жена теряет контроль над дочерью, Паша поставил условие: или полноценная семья, или жена берет всю ответственность перед Богом на себя. (Вот ведь как бывает: разошлись из-за детей, и сошлись из-за них же*). Ну, а поскольку к этому времени Паша уже решил свои жилищные проблемы, то поселились у него на даче…



*- развод состоялся по причине несовпадения взглядов на воспитание детей. Родня жены была против патриархата в Пашиной семье




                28


       Если Паша учил дочерей послушанию, смирению и кротости, то мир – с точностью до наоборот. Когда в школе говорили, что главное для девочки – образование и карьера, Паша объяснял, что самая главная профессия на земле - это мама. И если старшую дочь все же сломали «доброжелатели», то за   младшую  Паша  был  готов  биться   до  конца.  Неудивительно,  что  мир  возненавидел  Пашку, как и Пашка этот глупый  и  тщеславный  мир. Дивна  и непостижима воля Господня, дающая благодать униженным и посрамляющая гордых...

    Однажды младшая подошла к Пашке и, протягивая фотографию, спросила:

- Правда, я похожа на сестру дедушки Аркаши*?

- Да нет, что ты, – ответил Паша. – Тут фото армянской девушки, а ты русская.

- Нет, – задумчиво проговорила дочь. – Такие же черты лица, губы, глаза…

   С этой поры Паша и его жена перестали узнавать своего ребенка. Один с интересом, а вторая с ужасом**, наблюдали за переменами, происходившими с их чадом. Дочь с увлечением начала изучать историю Армении и учить армянский язык. В интернете появились новые друзья – почти все армяне. Сестра, знакомые, родня жены, были в шоке. Дело дошло до того, что ее пообещали вычеркнуть из списков родни.  Бесполезно: дочь, на своих принципах, стояла крепко, как железобетонная глыба. Даже брюки, этот извечный камень преткновения между Пашей и его дочерями, навсегда улеглись в шкаф. Она стала добровольно носить платья, причем со вкусом выбирая их.  Изменилось отношение и к отцу: дочь стала более послушной и внимательней к Паше...

  Глядя на дочь, начал пересматривать свои жизненные принципы и Паша: - Отец у меня родом из Крыма, даже языка армянского толком не знал. Да и я всю жизнь считал себя русским.  А что с того? Все равно для окружающих я всегда был армянином. Нет, несомненно, дочь заслуживает уважения за свою позицию…

   Словно врачуя раны, Господь сподобил Павла с семьей посетить Святую Землю. Побывали почти во всех исторических и святых для любого христианина местах. Особенно поразило Пашу обстоятельство, что, несмотря на обыденный июньский день, когда он умывался благодатным огнем у гроба Господня, пламя свечей совсем не обжигало его…
       
        Между  тем,  дочь  окончила  школу  и  изъявила   намерение   поступить в музыкальный колледж. В  награду, Паша пообещал ей давно обещанную  поездку в Армению. Она, молодец, поступила. Но вот с работой не клеилось: вместо обычного восьмимесячного рейса, Паша задержался в морях на полтора года…


*- отец Паши
**- жена из рода донских казаков, чем очень гордится   
               
               
                29

               
            Все позади. Пашина семья - в самолете. Под ними величественные горы Кавказа, а рядом – не  менее  одиозные  соседи армяне. Во время перелета Паша узнал много нового об Армении. Например, то, что все самые великие люди планеты Земля – армяне. Самые вкусные фрукты и вина, оказывается, выращивают и производят тоже в Армении. А уж про знаменитый армянский коньяк ему пришлось выслушать целую лекцию от неутомимых соседей. Да такую, что он даже опьянел, невольно ощутив вкус этого изысканного напитка. Узнав о Пашином этническом происхождении, о котором поведала возбужденная поездкой дочь, их просто завалили советами и пожеланиями. Со всех сторон сыпались всевозможные рецепты блюд, приправ, закусок и алгоритмы их гастрономического  уничтожения. Жена послушно записывала адреса и исторические места, которые надо было обязательно посетить, а чадо не успевало запихивать в себя снедь, которой ее грузили гостеприимные армяне. Психологическая нагрузка была столь велика, что Паша, не выдержав, вскочил с сиденья и заорал во всю мочь своих могучих легких:

- Армения, я люблю тебя!

    Этой мальчишеской выходкой Паша подписал себе «смертный» приговор. Услышав хвалебную оду Армении, из-за ширмы, разделяющей пассажиров и обслуживающий персонал, Паше тотчас вынесли бокал коньяка, который оказался сродни сигналу горниста, зовущему в бой. Зазвенело стекло, доставаемого из саквояжей спиртного.  Разреженный воздух содрогнулся от хвалебных тостов, а салон самолета превратился в уютный армянский ресторан, заполненный близкими родственниками…



 
                29


       Из самолета Пашу вынесли на руках, как национального героя. Или, как говорила впоследствии жена, – падшего алкоголика. А вообще, со стороны, это напоминало похоронную процессию: впереди человек, несомый на руках возбужденной толпы, а сзади – жена и дочь, окруженные участливыми родственниками. Тем не менее, проснулся Паша в довольно приличном гостиничном номере, разбуженный плачем жены.

- Что, что случилось?!! – бросился он к благоверной.

- Мне наша дочь приснилась! – вся в слезах пояснила та.
 
-  Фух! – облегченно  вздохнул  Паша,  устало  опустившись на  койку.  –  Я   уж подумал, опять на банкет приглашают. Ну, приснилась, так что, обязательно мокроту разводить?

-  Она летала в воздухе, как стрекоза, – пояснила жена. – Смеялась, показывала мне язык и говорила, что останется жить в Армении!

- Я смотрю вам делать нечего. Обеим, – буркнул Павел. – Одна летает, другая  рыдает, только бы не работать…

Жена, обиженно завернувшись в одеяло, отвернулась от Павла и замолчала. – Больше ничего тебе рассказывать не буду! – неожиданно всхлипнула она.

- Я и взаправду отсюда уезжать не хочу! – рыдая от смеха, подала голос доселе молчавшая дочь. – Я здесь, как дома…

- Ну вот, что, «армяне». Мы сюда приехали не для того, чтобы ставить друг другу ультиматумы и заливать постельное белье слезами, а для знакомства с нашей исторической Родиной.

- Не поняла. Это я теперь, получается, стала армянской казачкой?

- Таких не бывает, – успокоила маму дочь. – Ты остаешься представительницей донского казачества в армянской столице, а мы будем тобой гордиться. Показывать всем…

Неожиданно в дверь постучали.

 - Ваш завтрак! – улыбнулась миловидная горничная, вкатившая в номер тележку с едой. – Как здоровье после вчерашнего?

- Мне бы минералки…, – извинительно попросил Паша.

- Напитки на нижней полке тележки, – откликнулась горничная и многозначительно добавила. – Там не только минералка… А еще, Арсен передал вам записку и ждет вас в машине, у входа…

- Арсен! – картинно прижав руки к груди, закатила глаза дочь. - Он нашел меня!

- Тебя не найдешь, как же, – ухмыльнулся Павел. – Все, встаем…


               
                31



   - Прекрасный отель! – проговорил Паша, любуясь мраморными колоннами, расписным потолком и богатыми коврами гостиницы. Интересно, сколько стоят наши хоромы?

 - Не знаю. Нас привезли сюда прямо из аэропорта. Дали ключ от номера и сказали, что за все оплачено, - простодушно ответила супруга.

- Как! – побагровел Паша. – Ты даже не спросила сколько стоит номер в котором мы будем жить?!!

- А зачем? – простодушно отозвалась жена. – Армяне такие щедрые! Не чета некоторым…

Теряя самоконтроль, Паша чуть ли не кубарем скатился по лестнице и, еле сдерживая себя, подошел к столику администратора:

- Вы не могли бы сказать, сколько стоит номер 422?

- 300 долларов в сутки, господин Геворкянц, – вскочил портье и учтиво поклонился. -Ваше проживание оплачено на 10 суток вперед. Если у вас появятся какие-либо вопросы…

   Не желая продолжения диалога, Паша выскочил на улицу, ища взглядом машину Арсена...

- Чего ты перед ним так расшаркался? – поинтересовался наблюдавший эту сцену коллега. – Что за гусь?

- Не знаю, какая-то важная шишка. Но, на чай не дает. Его с семьей вчера сам Арсен привез. Фамилия и отчество армянские, но по-армянски не разговаривает вообще. Вон смотри, жена, и дочка его идут. Доброе утро! – учтиво поклонился он и шепотом продолжил. – Вчера изображали из себя армян. Умора! Дочка по-армянски лопочет как 3-х летний ребенок…

- Видели мы таких. Умотают заграницу, а потом плачут, землю армянскую целуют: «Армения, Родина ты моя!» – подыграл ему товарищ. – Понаехали тут, корчат из себя миллионеров…

- Тихо ты, услышат! – зашипел портье и вышколено распахнул входную дверь. – Ваш муж  вышел на улицу, госпожа Геворкянц!

  Паша уже сидел в машине Арсена, когда к нему подскочила взволнованная дочь:

- Папа, они говорят, что мы не настоящие армяне! Я слышала это сама, в холле гостиницы. Они смеются над нами!…

- Э-э-э… Да у тебя слезки на глазах, моя дорогая. Клянусь мамой, эти ублюдки ответят за все, – приподнялся Арсен. – Покажи мне их!

- Она тебе не дорогая, – быстро въехал в ситуацию Паша. – И никого тебе моя дочь показывать не будет.  Забудь ее. Считай, что вчера произошло недоразумение.

Бросив на сидение доллары, он захлопнул дверь.

- Это компенсация за твои расходы! – пояснил Паша, заметив недоуменный взгляд Арсена. - И не надо нас больше преследовать. Прощай…



                32


          В тот же день Паша с семьей съехал с шикарной гостиницы в менее презентабельную, но чистенькую и уютную. Ежедневные экскурсионные поездки по историческим и памятным местам Армении несколько смыли неприятный осадок, оставшийся после навязчивого знакомства с Арсеном. Состоялся и семейный совет, на котором было решено не изображать армянских репатриантов, а считать себя обыкновенными российскими туристами. Если не сразу, то постепенно, все стало на свои места.

- Я все поняла, пап! Прости. Нас никогда не признают здесь за своих, как бы мы этого не желали, – подошла к Паше дочь и на глазах ее сверкнули слезы. – Обидно! Я и правда почувствовала себя в Армении так, будто бы вернулась домой, на Родину.

- Ты у меня умница, дочь. Все поняла правильно. Скажи, а откуда ты знаешь Арсена, кто он?

- Мы познакомились с ним в самолете. Он признался мне в любви и сказал, что никогда не встречал такой девушки, как я. Говорил, что отец у него высокий пост занимает в правительстве… 

   В тот же вечер, в номер позвонили и попросили спуститься к администратору. Сказали, что надо уладить регистрационные формальности. У регистрационной стойки никого не было. Паша повернул голову назад и увидел Арсена, стоящего за спиной.

- Поговорим?

- Я же просил оставить нас в покое, Арсен. Будь мужчиной.

- Я очень прошу вас, Павел Ашотович, не отказывайте мне!

 - Ну, ладно, – сдался Павел. – Говори, чего хотел. Только давай условимся, что этот разговор будет последний.

- Я заказал столик в кафе. Это рядом.

Сели, выпили...

- Я очень люблю вашу дочь, Павел Ашотович. Это просто какое-то наваждение. Я влюбился, как мальчишка, едва увидев ее, хотя мне уже 25. Почему вы отказываете мне встречаться с вашей дочерью?

- Потому, что я очень хорошо знаю свою дочь. Вы совершенно разные люди, несмотря на этнические корни, вроде как должные объединять вас. Вы воспитывались в совершенно разнородной культурной среде. У вас разный менталитет, взгляды на жизнь, на семейные устои и взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Она никогда не станет покорной и безропотной рабыней в твоем богатом доме. Ты христианин?

- Какой же армянин не христианин! – Арсен вытащил из-за ворота рубашки массивный золотой крест.

- А раз так – должен знать, что без благословения моя дочь никогда не выйдет за тебя замуж. К тому же, тебе придется принять Православие.

- Вы – настоящий армянин, Павел Ашотович. Вы – копия моего папы.

- Я не настоящий армянин, Арсен. К моему величайшему сожалению. Я ехал сюда в надежде, что историческая Родина примет меня, словно потерянного сына и жестоко ошибся. Выросший на чужбине сын никогда не станет любимей детей, воспитанных матерью.

- Вы – мудрый человек Павел Ашотович. Прошу вас, позвольте мне поговорить с вашей дочерью. – Он умоляюще взглянул на Павла. – В последний раз…




                33


        В аэропорт приехали рано: супруга Павла очень боялась опоздать на самолет. Хотя вполне вероятно, что такая спешка была обусловлена и впечатлением от посетившего ее сна, в котором дочь грозилась навсегда остаться в Армении. Поскольку возражающих не было – решили до регистрации посидеть в ресторане. Учтивый официант, приняв заказ и оставив на столе коньяк с минеральной водой, исчез также внезапно, как и появился.

- Ну, что. Пока жарятся шашлыки – за нашу удачную поездку и заново открытую Родину?!!

- Только не кричи, что ты любишь Армению, – не удержалась жена.

-  А мы действительно ее любим, несмотря ни на что. Верно, «армяне»? – обнял Паша своих домочадцев…

   К концу трапезы, когда в ресторане уже вовсю играл и пел вокально-инструментальный ансамбль, Пашу потянуло на откровенный разговор с дочерью:

- Скажи мне дочь, только честно. О чем вы говорили с Арсеном?

- Он сказал, что любит меня и что вы не позволили ему встречаться со мной.

- Ты дала ему свой волгоградский телефон?

- Да, пап. Он так просил меня об этом…

- Ты поступила очень мудро, дочь. Пусть время и расстояние проверят ваши чувства. Он тебе нравится?

- Да, очень. Но если ты не позволишь, я никогда не дам ему повода для встречи…

- Нам пора уходить, – взглянул на ресторанные часы Паша. – Идите на регистрацию, я вас догоню.

    Наполнив бокал оставшимся коньяком, Паша впал в короткое раздумье, из которого его вывел внезапно появившийся у стола очень пожилой армянин:

- Не занято?

- Нет, садитесь, пожалуйста. Тем более, что я уже ухожу.

- Э-э…, куда торопишься, дорогой? Я хотел поговорить с тобой, а ты уходишь!

- Регистрация! – многозначительно поднял вверх палец Паша.

- Армянин?

- Да, – неожиданно для себя, ответил Павел.

- Тогда, давай по-армянски поговорим.

- Я армянин, не говорящий по-армянски.

- Эй, ара*, ты совсем берега попутал. Какой армянин не может говорить на армянском?

- Это уже не имеет значения, у меня регистрация. Прощай, отец…

Паша, жестом, подозвал официанта и расплатился за ужин.

– Закажи для моего друга, – он кивнул в сторону старика, – и всех настоящих армян, хорошую песню.

 - Папа, наша очередь подходит! – как вихрь, влетела в ресторан дочь.

- Пошли..., – Паша встал и, залпом допив коньяк, направился к выходу.
 
- Ты – не настоящий армянин! Истинные армяне живут в Армении, – выкрикнул вдогонку старик по-армянски.

- Знаете, папа, что сказал вам** этот человек?

- Да. Он сказал то же самое, что высказал бы любой русский своему соотечественнику, не знающему ни истории России, ни ее культуры, ни языка…



*- парень (арм.)
**- в семье Павла дети обращались к родителям только на «вы»




                33


       Они выходили из ресторана, а вдогонку им , словно в издевку, неслась песня Меладзе:

- Словно лодка в океане затерялся берег мой, я повсюду иностранец, забери меня мама домой…

- А ведь верно сказал старик, – вдруг остановился Павел. – Попутал я берега…

И… неожиданно запел:

- Родина! Еду я на Родину…*

- Пусть кричат уродина, – поддержала дочь. – А она  мне  нравится,  хоть  и не красавица…

   Под редкие аплодисменты утомленных скукой пассажиров и недоуменные взгляды сотрудников службы безопасности они подошли к регистрационной стойке.

- К сволочи доверчива…, – продолжил, было, Паша, но, заметив укоризненный взгляд жены, повернулся к смеющейся девушке-регистратору.

 – Песня о Родине. Это очень личное, – пояснил он, протягивая билет. – До Волгограда, пожалуйста…




*- «Родина» - песня Шевчука (группа «ДДТ»)