Ночь выдалась ветрено-дождливой. Капли падали на оконный карниз и отскакивали от него как горох. Не спалось. Я думала о Лукреции Бути, о её ярчайшей судьбе Мадонны, сотворенной известным итальянским художником периода кватроченто Фра Филиппо Липпи.
Фра Липпи оставил после себя великое творческое наследие, а еще он, словно волшебник, превратил безвестную жизнь скромной послушницы монастыря Святой Маргариты в Прато в безупречную жизнь великой Девы Марии. «Липпина» Фра Липпи вдохновленная любовью художника к Лукреции Бути, даже спустя века в копиях украшает многие дома самых разных стран мира.
Видимо сон таки до меня добрался, ибо сочный ультрамариновый декор в сопровождении грандиозной позолоты расстелился вокруг. Проявились тяжелые рамы, колонны, увитые золоченой лозой, купольный потолок, усыпанный звездами, и прекрасная Лукреция в тяжелом темно-синем одеянии с золотым шитьем, словно императрица. Я же сидела на старинном сундуке, украшенном резьбой. Несколько чистых листов бумаги и карандаш, только это и было со мной. Платье моё белое, простого кроя, контрастировало с пышным убранством Лукреции и свидетельствовало о моей принадлежности к иной эпохе.
Я очнулась от видения, капли дождя, не заботясь, что могут прервать чей-то сон, шумно резвились в ночи, порождая какофонию звуков. Попыталась вспомнить всё, что услышала от Лукреции и не заметила, как снова растворилась во сне.
В новом видении было солнце, яркое до сияния и еще белый, раскаленный мрамор. Я лежала на одном из отшлифованных мраморных брусков, всё так же с бумагой и карандашом. Рядом находилась улыбчивая молодая женщина в элегантном платье с пышной юбкой стиля New Look* от Кристиана Диора. Помню, её тонкая талия была подчеркнута узким ремешком, плечи выглядели хрупкими, а бедра изящными, ткань платья, словно поляну, украшали цветущие незабудки. Ах да, этот стиль идеальной женщины появился в 1947 году. Неужели на этот раз я провалилась в сороковые?
- Тоже – Липпи! Так я говорила себе, когда рисовала. Получалось, мне нравилось. Я любила свою фамилию и верила, что мы с сестрой продолжаем великий род. Да, мы - Липпи, - ветви одного древа, правда, у нас нет герба. А знаешь, почему? Фамилия Липпи знаменитая, но не знатная. В творениях Липпи - наш герб...
Часы показывали 05:05. Ох уж этот дождь! Всем от него неспокойно, тревожно. Да и снятся те, кого уж нет. Даже привиделась мама Джузеппе – Мария Липпи. Вижу из окна, в доме напротив, на третьем этаже, засветилась кухня. Там всегда встают рано, не позднее пяти. А я могу еще понежиться в кровати, если удастся заснуть. Ощущаю легкость неимоверную, оттого что купаюсь в любви, в радости, в умиротворении.
Откуда эта любовь? Она струится ко мне со стены. Там художник пишет огромную фреску. Вижу, прежде всего, его балахон-рясу. Во многих местах одеяние мастера в красках. Встаю и неслышными шагами приближаюсь к нему. Смотрю внимательно, его ладони тоже в краске. Много ультрамарина и он не только на стене. Наверное, его невозможно смыть с рук, он въелся в кожу синеватыми разводами глубоко. Замечаю, что меж большим и указательным пальцами левой ладони два присохших мазка – белый и красноватый. Задумчиво-сосредоточенный взгляд художника отрывается от своего творения, перемещаясь ко мне. Мы улыбаемся одновременно. Отец небесный, неужели это сам Фра Филиппо? Вот художник снова берется за ультрамарин, а я вижу, как проникает сквозь окно полуденный свет, три его луча имеют отчетливые границы: проявленная светом невесомая пыль не парит на одном месте, нет, она движется по воздуху то, проседая, то взмывая. А еще издалека доносится смех женский, мужской, детский и не совсем понятная речь…
Они встретились в середине XV века, когда расцвело искусство кватроченто. В те годы господствующие слои итальянского общества, включая Папу, без стеснения преклоняясь пред красотой, а произведения искусства ценились очень высоко. Знать соперничала в роскоши, коллекционировала уникальные работы, покровительствовала талантам. В те годы основные принципы «нового стиля» поднялись на господствующую высоту, сформировав культ красоты человека. Знание перспективы, теории пропорций, строения человеческого тела позволяло художникам изображать прекрасных, совершенных людей. В движениях тел передавались порывы души. Многие из художников того золотого времени достигли вершин мастерства. Среди них оказались отец и сын Липпи - Фра Филиппо и Филиппино.
О любовной истории капеллана Фра Филиппо и послушницы монастыря Святой Маргариты Лукреции Бути знали и судили все не только в Прато, но и во Флоренции. Интерес к этой паре не затухал долгое время, а когда их не стало, история не затерялась под пылью веков: она дошла до нас приукрашенная вымыслом, обросшая искажениями, с некоторыми фактами, потерявшими точную временную привязку.
Я решаюсь на шаг, позволяющий переместиться в эпоху кватроченто. Место, что заинтересовало меня, расположено вблизи Флоренции, можно сказать, оно - её пригород. Город Прато в те времена слыл самым коммерческим городом Тосканы. Именно в нём в 1455 году приобрел дом известный флорентийский мастер живописи Фра Липпи. Итак…
Филиппо Липпи и Лукреция Бути
- Они любили друг друга всегда, мой отец Филиппо и моя мать Лукреция, - лицо Филиппино Липпи озаряет улыбка обожания. - Об отце всякое говорили. Я старался не повторять его ошибок. Матери было трудно, но в городе она пользовалась заслуженным уважением.
- Моя Мадонна, чего только про меня не говорили! Да ты и сама видела кое-что. Мне жаль, но это уже не поправить. А помнишь, даже кто-то придумал, будто бы я соблазнил тебя среди монастырских стен. Ха-ха-ха… - Смех Фра Филиппо эмоционален и ярок, его лукавствующие глаза, сияя, согревают всё и вся вокруг, и даже мне видно, сколь дорога и волнительна для него тема эта. – Лукреция, моя прекрасная послушница, ведь ты бежала ко мне в дом невинной. Ох, люди, да где и как скажите, пожалуйста, я мог соблазнить её, если мы за всё время общения едва ли две минуты оставались наедине. Я рисовал девственницу и свидетельство тому - синий цвет одеяний Мадонны, символ правды, символ безупречности, символ невинности. Каждый сеанс в зале с нами присутствовала одна из пожилых монахинь-сопроводительниц. Конечно, кое-кто из них дремал от скуки, но что это меняет? Правда в том, что в монастыре между послушницей Лукрецией Бути и мной всегда кто-то да находился.
- Когда я увидела Филиппо впервые, сердце моё испугалось, а ноги перестали повиноваться. «Мое будущее в его руках», - подумала я и замерла как вкопанная. Он смотрел на меня несколько мгновений, его губы дрогнули, приоткрылись и вновь в умиротворении упокоились одна на другой. Я опустила глаза к полу, но не смогла сделать и шага. Меня выручила сестренка моя Спинетта, это она толкнула меня в спину. Не помню отчетливо, как тогда добралась я до комнатки моей. Но я молилась, кажется, молилась, хотя ноги не держали меня. На следующий день я узнала, что Фра Филиппо наш новый капеллан и большой художник. Послушницы смущены были новостью, что этот монах опасен и ужасен… come un mandrillo*: ибо больше Бога и рясы своей жаждет вина, денег и женщин.
Ой, простите, не представилась. Лукреция Бути… Родилась во Флоренции в 1435 году в семье лавочника Франческо Бути и Катерины Чакки. Как помню, мы не жили богато ни дня, но в доме было много радости и детей. Сколько ж нас было? Братьев, сестер, кажется… одиннадцать! Мне было пятнадцать лет, а младшей Спинетте еще меньше, когда отец наш умер. Заботу о большой семье взял на себя наш старший брат Антонио. Он смог всех прокормить, но не обеспечить приданым, а потому, в 1454 году меня и Спинетту братец отправил сюда, в Прато, для пожизненного проживания в монастыре Святой Маргариты. Здесь мы обе превратились в божьих невест...
Смотрю на Марию Липпи, мать моего друга Джузеппе. На этот раз она проявилась рядом с Лукрецией. Невероятно, но факт, три женщины из разных времен оказались в одно время в одном из домов Прато, связанные невероятной историей прошлого. Неужели это дом Фра Филиппо? Кажется, именно он был разрушен при бомбардировке города в годы Второй мировой. От него тогда остались лишь руины.
- Как бы нам не заплутать среди временных перекрестков, - говорю я, смущенно улыбнувшись.
- То, что является трудностью для тебя, нами воспринимается иначе, - сияет Мария. – Для нас время отсутствует, в это мгновение мы можем видеть события, разделенные в привычном представлении десятилетиями, а то и столетиями. Я охотно расскажу о моем предке Филиппо. Совсем немного, лишь то, что известно в Италии почти каждому. А затем…
- Интересно, очень интересно! – Фра Филиппо заботливо помогает Лукреции присесть на деревянный стул с высокой спинкой, украшенной замысловатой резьбой.- Тебе удобно, дорогая?
Руки Лукреции царственно лежат на подлокотниках стула, более похожего на трон. Филиппо, как истинный художник, тщательно поправляет складки пышных одеяний жены. С улыбкой, приоткрыв губы, любуется своей работой и только потом обращается взглядом к Марии. Я вижу, Мария обожает его.
- Итак, я - Филиппо ди Томмазо Липпи родился во Флоренции, в квартале бедняков на улице Ардильоне в 1406 году в семье мясника Томмазо ди Липпи и Антонии.
- Мать будущего художника скончалась от послеродовой горячки, - подхватывает повествование Мария. - Заботы о Филиппо и его старшем брате Джованни взяла на себя сестра отца. Прошло лишь два года, и ушел из бренного мира отец Томмазо. Тётушка, не имея ни сил, ни денег для племянников, спустя шесть лет, отдала их на воспитание монахам Флорентийского монастыря кармелитов. Детство Филиппо было тяжелым и ничто в нём не свидетельствовало о скрытой силе большого таланта.
- Как ничто? – Фра Филиппо выглядит возмущенным до глубин души. – Я рисовал, сколь себя помню! Начал ползать и уже рисовал на земле палочкой. Стал ходить и мои рисунки усложнились. Я даже научился затачивать палочки и делал это сам. Уже тогда я стремился к утонченности в рисунках. Мне повезло. В монастыре мне было с чем работать. Я старательно копировал фрески, забывал о времени, не помнил уроков. Я жил в том, что изображал. Как затворник просиживал в капелле Бранкаччи, ведь её расписывал сам Мазолино! А потом к нему присоединился Мазаччо, который был для меня как Бог и я пред ним преклонялся. И это судьба, её рука, знаю! Потому что росписи капеллы завершит не кто-то далекий, а мой сын Филиппино. Это произойдёт в 1480 году, когда меня уже не будет среди живых. Да, Лукреция, наш Филиппино по моим следам придёт в то самое место, - в капеллу Бранкаччи! Фрески Мазолино и Мазаччо вдохновят и его на величайший труд!
- Я видела сокровища церкви Санта Мария дель Кармине и капеллу Бранкаччи лишь однажды. Фрески о первородном грехе, несмотря на свой почтенный возраст, покорили меня. Могу понять чувства Филиппино и ваши Филиппо… Итак, в пятнадцать лет вы уже стали монахом, - продолжает Мария, - и вас все называли братом. Так проявилось ставшее впоследствии знаменитым имя ваше Фра Филиппо Липпи, в котором «фра» - сокращение от слова frate*, означающее «брат».
-Да, дорогая! 8 июня 1421 я принял сан в кармелитском монастыре дель Кармине, превратившись в монаха Фра Филиппо Липпи, к слову сказать, брат мой Джованни пришел в монашество там же, но двумя годами ранее. Десять лет жизни я провел в монастыре как монах. Впрочем, мне не было скучно: я рисовал много и усердно. Меня никто не учил, я подражал знаменитым флорентийским мастерам, копируя их фрески. В конце концов, мой талант признали и доверили мне закончить росписи рано почившего Мазаччо. Я справился! Стали появляться небольшие заказы и для других церквей Флоренции. Я был молод, мне хотелось посмотреть мир, и в двадцать пять я ушел из монастыря, не сняв с себя иноческих одежд.
- Биографы говорили и писали всякое, даже будто бы во время плавания с друзьями близ побережья Анконы, Фра Филиппо угодил в плен к мусульманским пиратам. После освобождения похожего на чудо, он добрался до Неаполя, а затем и до Флоренции. Однако я сомневаюсь в правдивости этих слов, - Мария Липпи выжидающе смотрит на пращура.
Ему явно нравится и внимание, и услышанное.
- Девочка моя, конечно, это - абсолютная чушь! Историю с пиратами я придумал за бокалом вина, когда уже вернулся. А что? Соврал так хорошо, что все поверили, а потом еще и приукрасили моё враньё каждый на свой лад. Очень меня развлекло это, мне понравилось и, потом я еще много про себя врал. К чему людям знать, что я странствовал и стремился совершенствовать своё умение, им не интересно это. Впрочем, - он задумался на мгновение, - а я действительно был тогда в плену!
- Но Фра Филиппо из монастыря направился-таки на юг? – Мария окольными путями хочет выведать у художника подробности путешествия.
- Я проделал своими ногами длинный путь на север ради того, чтобы познать особенности венецианской школы живописи. Я был в венецианском плену. Краски Тосканы прекрасны чистотой цвета. В Венеции воздух влажный, словно после дождя и краски, особенно в солнечный день, насыщены перламутром. Девочка моя, если нет денег на обучение, двери мастерских не откроются. Я учился у многих, я выбирал для себя учителей сам, я находил тех, кому уже не нужно платить. Там я открыл для себя прелести иной жизни. Я полюбил карнавал, он много обещает и, бывает, что не обманывает. В мой первый венецианский день на площади ко мне подошла девица в маске, взяла за руку и повела за собой. Так я открыл для себя большое удовольствие… Но это скучная тема для вас. Вижу и Лукреция опечалилась. Может, для всеобщего удовольствия мы вспомним наше драгоценное время в Прато? Оно для меня ценнее золота!
От длительного сидения на сундуке в неудобной позе затекли мои ноги. Для беглости записи я положила листы бумаги рядом с собой и писала карандашом по ним столь быстро, что некоторые фразы сжались до неразборчивости. Карандаш лишь на мгновение замер в пальцах моих и, не удержав равновесие, скатился на пол. Мы с интересом наблюдали на его перемещение от меня к Фра Филиппо. Художник ловко поймал диковину и, прежде чем вернуть мне, несколько раз чиркнул грифелем по своей ладони.
- Я обходился без него, - с сожалением произнес великий Липпи. – Надеюсь, донзелла миа*, в твоем повествовании обнаружится гораздо меньше несуразностей, чем у Вазари?
- Надеюсь, синьор…
Он упомянул имя известного биографа Джорджо Вазари, который к 1550 году подготовил огромный том жизнеописаний величайших художников Возрождения. В работе Вазари опирался в меньшей степени на архивные документы, предпочитая им воспоминания очевидцев, а также легенды и предания. Если верить Вазари единственной добродетелью Фра Липпи была любовь к искусству. В остальном же он был лжец, плут, пьяница, сластолюбец, обольститель, развратник, мошенник и транжира. Скажите, положа руку на сердце, неужели в одном человеке могут ужиться столько пороков?
- Венеция в моё время была хорошо знакома как с эпидемиями чумы, так и с эпидемиями удовольствия, наслаждения, веселья, обмана. Она смутила моё неискушенное сердце, наполнила его удовольствиями разными и даже подарила мне краски венето. И я так полюбил их, что уже не мог без них ни дня. Я работал, много работал! Лукреция, sono il tuo prigioniero*, пожалуйста, скажи хоть слово, - Фра Филиппо умоляюще глянул на жену.
- Да, Филиппо! Ты не был безупречен, но зарабатывал хорошо и ни я, ни дети ни в чем не нуждались. Ты любил меня сильно, но… своеобразно. Однако без твоей любви мне всё стало немило, и я пошла за тобой в потусторонний мир без промедления, без сожаления, без раздумий.
- Моя Мадонна, звезда жизни моей, царица славы моей, - Филиппо упал к ногам её, с благоговением покрыв поцелуями руки жены. – Мы должны рассказать этим девочкам как всё случилось: наша любовь, дорогая, достойна бессмертия.
Мария и я видим, просветлела лицом Лукреция, как вмиг уловили это преображение глаза Фра Филиппо. Действительно, то была история любви, о которой хорошо бы знать людям, даже тем, кому еще предстоит родиться.
Он, многому научившись, вернулся во Флоренцию и в монастырь, тому подтверждение монастырский список монахов-кармелитов, датированный 24 октября 1434 года. В нем есть запись на странице 514: Lippus Tomasi.
Под скромную мастерскую Фра Филиппо приспособил небольшую лавку и взялся за мелкие заказы. Художник остро нуждался в покровителе, и, три года спустя, нашел такового в лице архиепископа Флоренции Джованни Вителлески (Giovanni Vitelleschi). Чуть позднее отыскался еще один покровитель – Козимо ди Джованни де Медичи (Cosimo di Giovanni de' Medici) - основатель династии Медичи, банкир, владелец крупнейшего состояния в Европе.
В 1437 году Фра Липпи закончил для архиепископа Мадонну на троне с ребенком (Madonna di Tarquinia). Эта работа представлена в наши дни в Риме во Дворце Барберини среди экспонатов Национальной Галереи древнего искусства. Еще заметно в его творчестве влияние Донателло, но в чуткой манере Липпи уже проявлены абсолютно естественные, душевно страстные объятия матери и желанного ребенка. Их чувства сильны, жесты искренни, перспектива объемна и натуралистична, краски упоительного солнечного дня мажорны. Рука мастера уже уверена в себе, ибо обрела своё предназначение.
Следующую Мадонну с младенцем и ангелами Фра Филиппо пишет для алтаря Барбадори флорентийской церкви Святого Духа (la Pala Barbadori). Сегодня можно увидеть и её, но в Лувре.
Он много трудится, проявляет эксцентричность и непоследовательность, ищет вдохновение в вине, в женщинах и находит его, создавая новые и новые шедевры флорентийского Возрождения. Фра Липпи прощают его выходки, ибо тут талант высокий и дар редкостный.
Днём 8 октября 1441 года задокументирована еще одна запись в монастыре дель Кармине, связанная с именем художника и его новым назначением. С 23 февраля следующего года по воле Папы Евгения IV (Eugenio IV) Фра Филиппо занимает пост настоятеля церкви Санто Кирико (la chiesa di S. Quirico a Legnaia), вблизи Флоренции. Там он вновь встречается со своим братом Джованни.
Восемь лет спустя, Фра Липпи решит не выплачивать вознаграждение в 40 флоринов одному из художников-ассистентов. Сфабриковав фальшивую расписку и подделав подпись помощника, он попытается выкрутиться из щекотливой ситуации, но его таки обвинят в подлоге и упрячут в тюрьму.
Под пытками он сознается в неблаговидном поступке и раскается в содеянном. В это же время по инициативе двух неудовлетворенных заказчиков пройдут и другие судебные заседания. Их решения также окажутся не в пользу Липпи. Дела растянутся на несколько лет и, в конце концов, Фра Филиппо лишится-таки занимаемой должности в церкви Санто Кирико, но не потеряет ни заказов, ни вдохновения.
Столь непростой была дорога художника к судьбоносной встрече с послушницей Лукрецией Бути. В начале 1456 года Фра Липпи получит место капеллана монастыря Святой Маргариты в Прато. Ему уже пятьдесят, а ей - только двадцать…
Моё тело ныло, противясь неудобному положению. Я, чувствуя его усталость, решительно отодвинула от себя листы и карандаш. Встала, подошла к окну. Средневековая улица показалась мне необычайно узкой. Живо представила спешащего по ней Филиппо, а за его плечом то ли от быстрой ходьбы, то ли от стыда раскрасневшуюся Лукрецию. Не прошло и минуты, как рядом со мной оказалась Мария.
- Ваш предок, простите меня, был авантюристом от Бога, - я не могла уже думать ни о чем другом, кроме как о Филиппо и его семье. – Жизнь многому его научила, он прошёл тюрьму и пытки, но так и не захотел жить с оглядкой на установленные обществом нормы. Согласитесь, в пятьдесят лет Фра Филиппо всё еще беспечен как мальчишка! Его могли сурово наказать за Лукрецию, гораздо сильнее, чем за мошенничество, но великодушно простили. Неужели столь велика над людьми власть любви?
- И мне он нравится, - рассмеялась Мария. - В нашем роду мужчины сильные, неординарные из поколения в поколение. Безупречными их точно не назовешь, но они на общем фоне как звёзды. А Филиппо… ну как можно было наказать его? Упрятать в тюрьму? Лишить заказов? Живопись в то время уже преобладала над другими искусствами, а уровень творений Липпи был столь высок, что все безоговорочно признавали его дар редкостный и ожидали от него новых и новых шедевров. Если он имел вдохновение от Лукреции, ну ладно, и пусть вдохновляется, лишь бы работалось ему много и несравненно по дару своему редкостному во славу Божью и на радость людям. Фра Липпи о том знал.
Наша увлеченность прошлым заинтересовала Лукрецию. Она, оставив мужа, направилась к нам.
- А где монастырь Святой Маргариты? – Не удержалась я от вопроса.
Лукреция ответила без тени смущения на лице.
- Близко! В шаге от дома! На этой же улице, почти напротив. И улица, и монастырь названы в честь Святой Маргариты.
- Вы хотите сказать, уважаемая Лукреция, что убежав из монастыря, жили в двадцати метрах от него? Как бы не потерять дар речи от столь пикантной детали!
Однако её не смутили ни мои слова, ни ирония тона, ни смех Марии.
- Вообще-то, я бежала из монастыря дважды!
- Но как, скажите, такое возможно? Неужели первая попытка провалилась?
- Обе попытки оказались успешны. Так вышло. Бывает, сделаешь ошибку, потом ищешь выход как бы поправить - это про меня. Вы не осуждаете?
- Лукреция, как можно осуждать? И за что? Ваш путь вдохновляет нас.
- Если хотите, я могла бы показать вам монастырь. Сейчас меня уже не могут закрыть в его стенах.
- С удовольствием, - одновременно ответили Мария и я.
Хозяйка дома направилась к лестнице. Мы последовали за ней и вскоре оказались на улице. Нам предстояло пройти метров двадцать пять по диагонали. Мария Липпи использовала это мизерное время, чтобы поделиться со мной сведениями о дальнейшем пути её знаменитого предка. Она поступила мудро, ведь рядом с нами находилась Лукреция и если бы закралась в рассказ хоть какая-то ошибка, то самое время было её исправить без поиска архивных документов.
Филиппо по договору усердно работал над циклом фресок в главной капелле кафедрального собора Прато. 12 мая 1456 года муниципалитет города позволил Липпи приостановить роспись, но лишь для того, чтобы художник смог выполнить заказ Джованни ди Козимо де Медичи – подготовить великолепный триптих для дара неаполитанскому королю Альфонсо Первому. На створках Филиппо должен был изобразить Святого Антония и Михаила Архангела - покровителей короля, а на центральной части - в сопровождении ангелов и святых Мадонну, обожающую ребенка (una Madonna che adora il Bambino con angeli e un santo). Фра Липпи преуспел и в этом заказе: снова божественный лик Мадонны Лукреции с печатью задумчивости, с едва приметной улыбкой нежности поражал всех видевших его, не совершенством, нет, а ярко выраженной гаммой переживаний женщины, познавшей в материнстве не только счастье, но и великое таинство.
Художник с почтением информировал Козимо де Медичи Старого о ходе работ, советуясь с ним по каждой детали заказа, вот как писал он своему покровителю:
Я сделал то, что вы сказали мне, на картине и тщательно поработал над каждой вещью. Фигура святого Михаила теперь почти готова.
Вот, Джованни, я здесь всецело ваш слуга, и таковым буду. Я получил четырнадцать флоринов от вас, и написал вам, что расходы составят тридцать флоринов, и так получится, поскольку картина богата по своему декору. Если вы согласны дать мне шестьдесят флоринов, которые бы учитывали материалы, золото и картину обещаю полностью закончить… к 20 августа.
И чтобы держать вас в курсе, я отправляю рисунок того, как триптих сделан из дерева, с указанием его высоты и ширины. Из чувства дружбы к вам я не хочу брать плату большую, чем 100 флоринов, за это: я не прошу большего. Умоляю вас ответить, так как я здесь томлюсь и хочу покинуть Флоренцию, как только завершу работу. Если был чересчур дерзок, написав вам, простите меня. Я всегда буду делать то, что вы хотите, какого бы дела это не касалось, большого или малого.
10 июля 1457
Фра Филиппо, художник из Флоренции
Выполняя заказ Медичи мастер томился невыносимо: ибо хотел постоянно быть в доме своём в Прато: ведь там его дни и ночи ждала обожаемая Лукреция. В те дни она уже вынашивала желанный плод их любви – сына Филиппино…
Да, так и было. Мария и я видим, сколь глубоко погрузилась Лукреция в свои воспоминания. Она ведет нас в зал, где позировала Фра Филиппо. Её ладонь скользит по стене, будто бы холод камня может остудить хоть немного жар её одержимого любовью сердца. Что камень, даже вечность оказалась слабее этой любви.
С первой случайной встречи в монастыре с послушницей, Фра Филиппо потерял и сон, и аппетит. О чем бы он ни думал, образ прекрасной Лукреции витал пред глазами. Не в силах долго страдать так, он вознамерился действовать и потому направился с визитом к аббатисе монастыря. Договорились по-деловому – Фра Липпи напишет для алтаря монастыря Мадонну, передающую свой пояс Святому Томасу. Среди группы персонажей будут на картине и сама мать-настоятельница Женского монастыря Бартоломеа дей Боваваккьези (Bartolomea dei Bovavacchiesi), и Святая Маргарита, если позировать для её образа разрешат послушнице Лукреции Бути. Столь выгодное предложение аббатису изумило, и она согласилась, немедля: Фра Филиппо Липпи был к тому времени художник знаменитый, и он пообещал написать образ без оплаты, в дар. Да, репутация его небезупречна, но в чем риск? Если девушку будет сопровождать одна из монахинь, Фра Филиппо проявит себя лишь как живописец.
Так и вышло, но время от времени художник касался послушницы легкой рукой, то чтобы складку одеяния расправить, то уложить руку по видению своему, то придать голове девушки нужный наклон. Улыбка его теплая, сердечная не покидала губ. На сеансах он не молчал и говорил в часы работы о том, как была, вероятно, счастлива Дева Мария, когда Господь послал в дар ей материнство. Филиппо не таил от Лукреции и желания свои: ведь ему страстно хотелось написать с неё образ Богородицы. Он деликатно просил девушку представить, как на коленях её играет маленький сын. Он желал видеть её улыбку Матери. Лукреция обладала ярким воображением, и с каждым разом ярче и ярче представляла, как еще не рожденный малыш играет её чувствами. Она ощущала его тяжесть, прикосновения и улыбалась тихой грустью неосуществимого желания. Что ждало её в монастыре? Пожизненная молитва, да укрощение плоти. Она пришла сюда не по призванию. Страсть материнства не только пробудилась в ней, но и с каждым новым днём, с каждой ночью стала Лукрецию себе подчинять.
Однажды Филиппо едва коснулся ладонью её щеки, а она, поймав мгновение это, с отчаянием невольницы на миг лишь прижалась лицом к его ладони. Он видел, как затрепетали её ресницы, как отчаяние судорогой исказило совершенный изгиб пухлых девичьих губ. В тот день, когда сеанс уж был закончен, он, тяжело вздохнул и, указав рукой на свою работу, тихо выговорил:
- Я могу лишь мечтать о жене, о сыне. Я не бедняк, но без семьи очень беден. Молюсь каждый вечер, чтобы мой смиренный дом услышал смех ребенка. Моё сердце отдано навеки Мадонне… даже если она никогда не решится старика утешить.
Лукреция ощутила жар в теле, её щеки заалели от смущения. Она не помнила, как оставила зал и, в сопровождении очнувшейся от дремоты сопроводительницы, вернулась к другим послушницам, вышивавшим скатерть. Всю ночь она не смыкала глаз, молилась страстно, с отчаянием, а на утро, когда уже стало светать, сошла к ней в комнатку Дева Мария.
- Иди к нему, милая, если любишь всем сердцем. Подари ему сына бесценного. Мальчик тот дарует каждому из вас и себе жизнь вечную, ибо велик будет и славен людьми.
Лукреция ощутила вспышку света в глазах и следом увидала прекрасного малыша. Он, улыбаясь, протягивал к ней ручонки:
- Мамма, маамма…
- Сынок! Я с тобой, счастье моё ненаглядное!..
Утром в Прато, в честь Успения и Вознесения Девы Марии должна была состояться церемония выноса на балкон кафедрального собора пояса Пресвятой Девы. Пояс Богородицы – величайшая реликвия Прато - хранится обычно в особой капелле собора Святого Стефана и демонстрируется верующим лишь по большим праздникам с углового балкона, построенного специально для церемонии.
Монахини и послушницы монастыря Святой Маргариты не пропускали ни одного такого торжества. В этот раз они также направились к соборной площади. Сестры, потупив взоры, уже прошли мимо нескольких домов улицы Святой Маргариты, когда Лукреция, замыкая процессию, шагнула за порог монастырских дверей. Она тут же ощутила на себе пристальный взгляд капеллана-художника. Тот стоял у распахнутых настежь дверей своего дома. Руки Фра Филиппо были сложены в молитвенном жесте у груди, его глаза, губы требовали от послушницы-модели милости и милосердия. Лукреция едва не лишилась чувств, но кивнула-таки Филиппо в знак своего согласия. Он закрыл дверь и последовал за процессией монахинь к площади. Послушница расслышала нетерпеливый шепот его:
- Si*?
- Si…
Губы её словно чужие не могли ни славить Богородицу, ни произносить молитвы: Фра Филиппо держался её спины. Скрытно ото всех, но очень нежно, коснулся он пальцами её руки и не пожелал более ту руку из своей выпустить. По телу Лукреции пробежала дрожь, сердце девушки неистово затрепетало, сладкая как мёд истома разлилась по животу, а ноги её, какой стыд, пожелали принять в себя капеллана-художника. Усилием воли Лукреция попыталась подчинить их себе, но, они отступили на шаг назад к Фра Филиппо. Никто на то не обратил внимания. Послушница отдалилась от монахинь еще на два шага и замерла в нерешительности.
- Andiamo, ti prego*…
- Si… si…
Девушка заторопилась к монастырю. Филиппо опередил её, чтобы гостеприимно распахнуть пред нею иную дверь. Лукреция увидела полоску каменного пола и замерла снаружи в мимолетной робости. Огляделась, улица в этот час была пустынна. Вдохнула побольше воздуха, зажмурилась как ребенок и шагнула в неизвестность, осознавая, что обратного пути к монастырской жизни уже нет.
Едва входная дверь закрылась, сумрак и тишина незнакомого места окутали её. Филиппо взял девушку за руку и, не проронив ни слова, повел к лестнице на второй этаж.
В монастыре отсутствие Лукреции заметили лишь вечером. Ясности не было с кем послушница и где. Сообщили о побеге девушки во Флоренцию, семье. Растерянная настоятельница не скрыла проступка послушницы и от капеллана-художника Фра Липпи. Тот признал, что Лукреция близко от монастыря, но отныне будет жить в его доме как жена. Приезжал к капеллану старший брат Лукреции, сердит был, грозил грешникам карой небесной, но больше для приличия.
- Я сделала лишь то, что угодно Богу и свидетельствовала об этом сама Дева Мария. Я должна быть с мужем моим, иное – по принуждению. Моя монастырская жизнь не угодна Богу так, как эта. Она вам, братец, угодна, но не мне. – Ответив так, Лукреция покинула залу их дома.
Мужчины остались одни. Фра Филиппо заверил, что ни в приданом девушки, ни в материальной поддержке её семьи нужды не испытывает. Сам в состоянии будущее Лукреции достойно обеспечить. На том поладили и примирились.
Наконец-то ночами Лукреция не замерзала. Филиппо был горяч и нежен. Их кровать просторная, удобная позволяла в полной мере наслаждаться друг другом. В сплетении ног и рук теперь виделась бывшей послушнице её новая жизнь. Они поздно вставали и рано ложились, а спали крепко как малые дети.
Италию называют колыбелью европейского Возрождения. В то гуманное время кватроченто любовь вызывала, прежде всего, восхищение. Человек рассматривался как главная ценность жизни. Физический и духовный аскетизм не приветствовался, а потому-то ни Фра Филиппо, ни Лукреция не были подвергнуты суровому осуждению со стороны окружения. Про них говорили много, но мягко. История их чувств была пикантна, авантюрна и интересна как событие флорентийского масштаба. Она обрастала сомнительными подробностями, ибо многие тогда давали волю своему воображению. Фра Липпи не обращал на то внимания, а Лукреция, опасаясь покидать дом, жила в нем как затворница, а потому так и не узнала о себе ничего нового, что, несомненно, могло бы её сильно смутить и даже расстроить.
Как было предсказано Богородицей, в 1457 году она родила сына. Его нарекли как отца – Филиппо, но ему по душе всю жизнь было ласкающее слух – Филиппино.
Семнадцатилетняя Спинетта Бути, воодушевленная побегом сестры, также не усматривала своё призвание в монастырском пожизненном служении: ей хотелось радостей мирской жизни гораздо более. Она не только не осуждала Лукрецию, но и гордилась ею и не раз делилась мыслями с подневольными девушками-послушницами об иной лучшей для них доле вне монастырских стен. Три сторонницы Лукреции, как и Спинетта, задумались о побеге, но где же найти приют для всех? Нет ни денег, ни знакомых, путь домой закрыт навсегда для каждой. В конце концов, заговорщицы не придумали ничего лучшего, как спрятаться на время у Фра Филиппо и Лукреции, а потом, может, и для них судьба обернется милостью. Разузнав заранее, где и как можно похитить ключи от входных дверей, они притворились спящими, а после полуночи осуществили план свой столь виртуозно, что их быстрому и легкому освобождению никто не смог воспрепятствовать.
Фра Филиппо и Лукреция проснулись от сильного стука в дверь с улицы. Заплакал разбуженный шумом малыш Филиппино. Пока Лукреция на руках укачивала ребенка, Филиппо спустился вниз и обнаружил у дома четырех послушниц монастыря Святой Маргариты. Он впустил их лишь до утра, но попав в дом, девушки наотрез отказались возвращаться в монастырский быт. Фра Филиппо лукаво усмехнулся: отныне дом его с послушницами, ну, чем не женский монастырь в миниатюре! И сколько соблазнов беспрепятственно открывается для любвеобильного сердца капеллана. О Лукреции в эту минуту он не подумал, а та расстроилась сильно, словно Филиппо уже легкомысленно оставил её на произвол судьбы.
Новый день выдался черным для настоятельницы женского монастыря. О побеге незамедлительно сообщили в семьи девушек. Неприятная новость распространилась стремительно не только по Прато, подобно молнии долетела она до Пистойи и Флоренции. Репутация божьего места пошатнулась. Так как с девушками была младшая сестра Лукреции, то на поиски беглянок отправились, прежде всего, в дом капеллана Фра Липпи. Послушницы не прятались, вели себя смело, наотрез отказавшись возвращаться в монастырские стены. Фра Филиппо больше отмалчивался, намерений повлиять на девушек не выказывал, те же зорко следили за его реакцией на увещевания монахинь. Когда беглянки уяснили для себя, что могут-таки рассчитывать на приют в доме капеллана, окончательно осмелели. О своем возвращении в монастырь и слушать не желали, лучше бы замуж, да, не помешало бы замужество, и чем скорее, тем лучше. Каждая обещала молодой семье посильную помощь по хозяйству, лишь бы жить вне стен, лишавших их каких бы то ни было надежд на будущее.
Фра Филиппо в очередной раз обратился за поддержкой к Медичи, оттого заказов его не лишили, также как и монашеского звания. Девушки помогали по дому, и Лукреция целиком посвятила себя маленькому сыну. Но семьи беглянок требовали от монастыря решительных действий: никому не хотелось жить с пятном позора. На переговоры ушло несколько месяцев. Лукреция как-то заметила, что живот одной из обитательниц их дома странно округлился и выпятился. Чувство тревоги с тех пор не оставляло её. Она припоминала все нелестные отзывы, что слышала о муже когда-то: его увлеченность женскими прелестями была чрезмерной. Неужели снова не устоял? Как тут не впасть в отчаяние?
Лукреция с рождения сына спала чутко, но теперь ей приходилось, забыв о сне, приглядывать еще и за Фра Филиппо. Тот вроде бы не давал повода для ревности. Казалось, его любовь к ней не стала меньше: он усердно заботился и о жене, и о маленьком сыне, много работал, без ропота кормил еще и девушек.
Пришло воскресенье. Лукреция прилегла отдохнуть рядом с Филиппино, но очнулась быстро, уловив обрывки женского смеха. Осторожно встала с кровати, сердце её затрепетало от испуга пред очевидным, да так, что колени ослабели. Похолодевшей рукой приоткрыла дверь спальни и выскользнула к лестнице. Она увидела внизу Фра Филиппо с завязанными глазами, тот изображал птицелова, усердно отлавливающего девушек-птичек. Бывшие послушницы, в том числе и сестра Спинетта, играли азартно, с удовольствием. Все смеялись, то и дело, подставляясь под руки художника. Если Филиппо ловил кого-то в кольцо рук своих, то осторожно ощупывал лицо, шею, девичью грудь, живот, бедра: по правилам игры ему предстояло угадать имя птички-невольницы. Если капеллан ошибался, пойманная, но не узнанная им птичка щипала своим «клювом» Фра Филиппо за задницу. Разгоряченные послушницы были очень довольны. Не сказав ни слова, Лукреция вернулась в комнату. С того дня покой был забыт ею и днём, и ночью.
Вскоре обитатели дома Липпи стали жить ожиданием часа очередных родов. Когда пришло их время, повивальная бабка появилась неслышно за час до полуночи. Сердце Лукреции разрывали на части крики роженицы. К пяти утра в доме стало на одного мальчика больше. Фра Филиппо не проявил к новорожденному отеческих чувств, но тревогу в глазах жены заметил-таки.
- Это не мой ребенок. Я не трогал её. Тебя ведь это беспокоит, Лукреция?
- Но… кто отец… если не ты?
- Не знаю, она не хочет говорить. Может молочник? Только она ходила к нему за молоком для Филиппино.
- Поклянись, Филиппо! – Лукреция и верила и не верила мужу.
- Конечно! Клянусь сыном нашим!
Миновало два месяца. В один из дней Спинетта пошла в подвал дома за оливковым маслом к обеду. Она не возвращалась около получаса и Лукреция забеспокоилась. Оставив тесто, взяла свечу: вдруг случилось что! Лестница в подвал была крута, а ступени узки. Вскоре Лукреция расслышала женский стон и только потом во мраке разглядела на винной бочке сидящую Спинетту. До глиняных кувшинов с маслом она так и не дошла. Фра Филиппо находился рядом, он с упоением покрывал поцелуями высвобожденную из платья налитую девичью грудь. Лукреция выронила свечу и лишилась чувств, скатившись по ступеням на земляной пол.
Она очнулась в своей кровати в спальне дома. Муж был рядом.
- Как ты, дорогая? Я обеспокоен, ты бледна, - Фра Филиппо гладил её по волосам.
- Где сестра моя? – Едва слышно произнесла Лукреция.
- Откуда мне знать? Может, на кухне, сейчас уже время обеда.
- Позови сестру мою!
Он повиновался. Лукреция слышала его шаги, потом различила легкую поступь Спинетты. Та вошла без тени смущения, голова её была аккуратно прибрана, платье выглядело безупречно, узкую талию подчеркивал широкий пояс.
- Как ты, сестренка? – В глазах Спинетты читалась неподдельная тревога. - Тебе нужно больше отдыхать! Я очень испугалась, когда нашла тебя на кухне без чувств. Хорошо, что муж твой вернулся к обеду. Мы перенесли тебя в спаленку.
Неужели было лишь дурное видение? Оба встревожены моим состоянием, - подумала Лукреция. Мои подозрения, мой страх подведут меня к могиле. Нужно что-то делать, эта жизнь уже невыносима, а дальше будет лишь хуже.
Вечером, когда маленький Филиппино заснул, Лукреция набралась решимости, чтобы сказать:
- Филиппо, девушки должны оставить нас.
- Почему? – Муж искренне удивился. – Они твои подруги, тебе, дорогая, без них будет скучно.
- Нет, я способна сама позаботиться о доме, да и люди будут меньше говорить о нас.
- Дорогая, им некуда идти, не в монастырь же им возвращаться. Пусть живут с нами. Мне они не мешают.
Лукреция не нашла чем возразить мужу.
Ночное время ползло черепашьими шагами. Вспоминалось их с Филиппо время, когда счастье парило над ними как ангел. Они засыпали лишь в объятиях друг друга, их ноги переплетались, словно корни деревьев, тепло обволакивало их как жар полуденного летнего солнца. В те ночи он не отпускал её от себя ни на миг, а сейчас спит в отдалении, почти не касаясь.
Едва стало светать, Лукреция поднялась, умылась, тщательно оделась, потом долго всматривалась в спящего сына. Филиппино, распахнув глаза, улыбнулся ей, и сразу же протянул ручки навстречу. Она подхватила ребенка, нежно прижав к теплу своей груди. Когда малыш вновь погрузился в сон, поцеловала несколько раз, надолго припадая губами к его щечкам, аккуратно укрыла одеялом и спустилась вниз.
Лукреция вышла на улицу Святой Маргариты и, не оглядываясь на дом радости своей и любви, перешла по диагонали дорогу. Чтобы мужество не оставило её в последнюю минуту, считала шаги. Насчитала - 57. В монастыре то был ранний час утренней общей молитвы.
Фра Филиппо удивился исчезновению жены, затем опечалился, потом разъярился настолько, что бывшие послушницы сочли за благо для себя вернуться в монастырские стены.
Так они все вновь оказались под кровом монастыря. Девушкам предстояло год замаливать грехи. Когда миновало тягостное время нескончаемых молитв, каждая, в том числе и Лукреция, преклонили пред алтарем колени.
Обряд пострига в монахини состоялся в 1461 году, его почтили присутствием викарий города Прато, епископ Пистойи и аббатиса монастыря Святой Маргариты. Раскаявшиеся грешницы, дав обещание отныне и навсегда сохранять целомудрие, всецело подчиняясь строгим правилам монастырской жизни, облачились в монашеские одежды.
В этой истории мы обнаружили множество невероятных поворотов, и, увлеченные её ходом, не заметили, где и когда к нам присоединились Филиппо и Филиппино.
- Храбрая моя девушка, как же тебе хватило сил все наши ночи перечеркнуть? Отречься от меня, от сына, от нашей семьи? Верится мне, что рассудок твой омрачился на время. Я же чуть не умер от горя и ярости, - Фра Филиппо, глядя на жену, укоризненно покачивает головой.
- Я помню день, когда ты исчезла. Тебя не было с нами долгие дни, мама, - тихо говорит Филиппино.
Потеряв Лукрецию, Филиппо стал меньше времени уделять работе. Всякий день во всех делах его сын был с ним. В Прато уже не удивлялись, когда видели художника со спящим на руках ребенком. Вскоре общественное мнение городка, да и всей Флоренции, было на стороне Фра Липпи. Ему сочувствовали и главные ценители его дарования - влиятельный Козимо Медичи и еще более влиятельный папа Пий II, и простые люди. Ни у кого более язык не поворачивался сплетничать о распущенности капеллана, а повидавшие всякое на своем веку сановные священнослужители более чем когда-либо восхищались его творениями. Работы Липпи не только радовали глаз цветами венето (veneto), но и возвышали душу всякого, кто находился с ними рядом.
Бедная Лукреция страдала от мук любви сильно. Она уже знала, что отцом сына послушницы был не кто иной, как местный молочник: тот почти каждый день навещал ребенка в монастырском приюте. Однажды среди ночи Лукреции привиделся маленький Филиппино. Тот усердно искал маму свою и звал её без надежды увидеть. Малыш Филиппино не мог того ведать, что она, мать его, живет рядом, в шаге от дома.
- Итак, я повторно убежала из монастыря Святой Маргариты. Убежала к сыну и мужу, нарушив монашеские обеты. Я была изо дня в день под неусыпным присмотром. Даже в монастырском садике меня ни на минуту не оставляли одну. Как же мне удалось повторно расстаться с той жизнью? Спросите старика-contadino*, того самого, который раз в месяц поставлял в монастырские погреба вино. Contadino, contadino scarpe grosse e cervello fino.* Спасибо тебе, vecchietto*!
- Утром я встретил мужа твоего с ребенком на руках, - сказал он мне. – Странно, что ты не с ними. Неужели молитва тебе дороже дитя? Или тут легче твоим изнеженным пальчикам?
Лукреция не в силах более сдерживаться, заплакала.
- Помогите, пожалуйста…
Он помог, а кто бы поступил иначе?
В том же 1461 году папа Пий II снял с Фра Филиппо и Лукреции обеты, дав разрешение на брак. Но художник, получив обожаемую Лукрецию, так и не расстался до конца жизни с уже привычным для всех «Фра». Он сделал всё от него зависящее, чтобы его Мадонна приобрела достойное положение в городе. Довольно быстро Лукреция стала всеми уважаема. Ведь это она, изображенная мужем в ореоле святости, Мадонна с младенцем, почитаемая и бедными, и богатыми - Богородица. Да кто мог бросить камень в неё? И в том её величии прижизненном заслуга Филиппо. Почти каждый день ходила Лукреция на Рыночную площадь за продуктами. Там с ней все были не только честны, но и старались продать самое лучшее, а кое-что подарить. Если Лукреция не отказывалась от подарка, видели в том знак хороший, и каждому делалось на душе хорошо.
Отчаянная Спинетта также умудрилась повторно сбежать из монастыря, и вновь дальше дома старшей сестры не ушла. Фра Филиппо и Лукреция позволили её остаться с ними навсегда.
Филиппо продолжил работу над фресками в Старшей капелле (Capella Maggiore) главного собора Прато (il Duomo di Prato), потратив на них тринадцать лет жизни. Подрастающий сын непременно был рядом. Отец рано разглядел талант художника в мальчике и уже не волновался за его судьбу, зная, что успеет многому научить ребенка.
Сцены «Пир Ирода» посвящены Святому Иоанну Крестителю, но главное украшение их – Саломея. Сюжет из Нового Завета рассказывает, как царь Ирод пообещал падчерице своей Саломее всё, что она пожелает за один танец пред ним. Саломея не отказала, но по просьбе матери своей, пожелала странное вознаграждение - видеть на блюде голову Иоанна Крестителя…
Краски Фра Филиппо нежны, переходы утончены. По полу из разноцветных квадратов, грациозно скользит в танце исполненная света Саломея. На её миловидном лице нет и следа эмоций, словно девушка здесь лишь для того, чтобы выполнить волю Божию. В чертах её лица не трудно узнать жену художника Лукрецию Бути. Три Саломеи на фреске и каждая с печатью лика Лукреции.
- Почему она? Как могла в голове вашей нежная Мадонна совместиться с роковой плясуньей? – я не удержалась от нового вопроса к Филиппо, вспомнив в это мгновение строки поэтессы Анны Ахматовой:
Дымное исчадье полнолунья,
Белый мрамор в сумраке аллей,
Роковая девочка, плясунья,
Лучшая из всех камей.
От таких и погибали люди,
За такой Чингиз послал посла,
И такая на кровавом блюде
Голову Крестителя несла.
- Моя, только моя, заворожила меня навеки! Столь красивая, что я мог бы убить себя, если б она то пожелала. Её слова, её просьбы священны для меня. Потому и Саломея, - задумчиво отвечает Фра Липпи. - Я заработал на той росписи 208 флоринов. Весьма солидные деньги. Было за что! Всё для семьи. Но ведь и я там, на фреске! Видели ли вы меня в образе покоренного танцем царя Ирода? Если нет, прошу вас, посмотрите на Саломею моими глазами и не потребуется иных слов, чтобы понять чувства мои.
Я верю ему, и всё еще в нем сомневаюсь.
- Но что тогда помешало вам официально жениться на Лукреции?
- Я, - отвечает не венчанная жена Фра Филиппо. - Мне хотелось удержать мужа в стороне от искушения очередной женщиной. Если он будет знать, что в любой момент я смогу его оставить, - так я размышляла тогда, - он станет больше дорожить мной. Я не хотела делить Филиппо с другими женщинами, а еще я ревновала его к моей сестре Спинетте. Сильно ревновала, очень сильно!
- Каким вы видели его, своего Филиппо? – деликатно интересуется Мария Липпи. – Почему вы пошли за ним, несмотря на большую разницу в возрасте?
- Филиппо никогда не взрослел, даже в преклонные годы. Он жил как мальчишка без оглядки на окружение. И если что-то хотел, он то имел. Он обожал солнце, виноград и вино, любил насвистывать веселые мотивы. Если творил, то, забывая о времени. Если создавал красоту, то такую, что сердце трепетало. Он смотрел на мир доверчивыми глазами и ничего не боялся.
- Ему по силам было даже сотворить ваше бессмертие! – слова не могли передать всё, что я почувствовала в тот момент. Ваш утонченно-совершенный образ, Лукреция, до сих пор пленяет сердца. «Липпина» (Lippina) Фра Липпи, размноженная на десятки тысяч копий, украшает дома самых разных земель, поверьте, не только Италии. Многие хотят зреть вас не в музее, а в доме своем, рядом с собой изо дня в день. Лукреция, я не стала исключением!
- О, да, - Мария солидарна со мной, - «Мадонна с младенцем и двумя ангелами» Липпи старшего открыла в Европе эпоху наивысшего подъема ренессанса. На протяжении почти шести веков «Липпина» восхищает и покоряет сердца, являясь украшением Галереи Уффици во Флоренции. Могли ли вы представить, что ваша судьба будет столь яркой?
- Девочки, какие два ангела? Где они? Людей устраивает надуманность: они предпочитают не видеть полотна своими глазами. Если кто-то нашел смыслы высокие и выразил их, знать так оно и есть! И надобно повторять их за другими, чтобы соответствовать уровню. Итак, «Липпина»! Когда Филиппо затеял работу эту, я ведь была беременна. Я позировала ему подолгу, чтобы было полегче, расставляла ноги как все женщины в моем положении. Я молилась, да. Я просила Бога помочь мне разрешиться от бремени без проблем: я ведь затворницей была тогда и под гнетом осуждения. Филиппо видел, как трудно мне было, и приговаривал часто:
- Липпина, голубка моя, потерпи еще немного!
Так вот появилась «Липпина». Ангелочек на картине один, тот, с крыльями и он - мой хранитель-Ангел по замыслу мужа. Второй, кто помогает ему – это же сам Филиппо в юности. Только слепой не увидит сходство. Ангел-хранитель дает мне ребенка, Филиппо как муж мой помогает ему в этом деле. Ребёнок, конечно же, мальчик, ведь ко мне еще в монастыре сошло видение, что сын великий родится.
И я, и Мария видим в эту минуту, что совершенство образа «Липпины» укрывает от множества глаз самую обычную женщину, способную бояться и быть очень сильной. Она ревнива, даже в зависимости своей и любит страстно до жертвенности. Она не верит и верит всякому слову мужа своего, и обманывается в чем-то как все женщины, несмотря на великолепную интуицию.
- Девочки, знайте, мы просто жили изо дня в день, поддерживая друг друга, мы не задумывались о чем-то значимом. Дни проходили в заботах о доме, о детях. Мы нуждались в деньгах, и Филиппо работал не ради высоких смыслов, он трудился ради денег и во имя достатка семьи нашей. Да, была любовь с нами и всё остальное, даже отчаяние моё. В 1465 году родилась наша Алессандра. Филиппино повзрослел рано и много времени проводил с отцом, желая зарабатывать для семьи. Я занималась малышкой и домом. Спинетта помогала мне во всём. В следующем году Филиппо был приглашен в Сполето на роспись кафедрального собора. Я не боялась остаться одна, опасалась другого, что вдали от дома муж станет много времени проводить с женщинами в поисках вдохновения. Но мы нуждались в деньгах, а за эту работу Филиппо должны были выплатить очень большую сумму. Он чувствовал, что мне тревожно и, желая дать хоть какие-то гарантии, пообещал, что возьмет в поездку помощника-монаха фра Диаманте и Филиппино. Расставание не только с мужем, но и с сыном не далось мне легко, но меня утешали мысли, что Филиппо озабочен благополучием нашей семьи. Ведь он уже был не молод, а нужно было растить детей. За три года его работы в Сполето мы виделись лишь дважды: муж брал небольшой отпуск и возвращался с Филиппино в Прато.
Фра Липпи получил заказ на роспись кафедрального собора Успения Девы Марии в Сполето благодаря посредничеству Козимо де Медичи. Как оказалось это были последние его фрески. Исполненные символизма и предвидения, они демонстрируют вершину умения Филиппо. В них всё – и Коронация Девы Марии с ангелами, пророками и сивиллами, и Благовещение, и Рождение Иисуса, и даже Успение Марии. Яркие краски, просветленные лица, изысканная красота. Он творил свой Рай для себя и… Мадонны, ненаглядной Липпины. Вся жизнь его Лукреции проявилась в соборе Сполето вплоть до смертного часа. Он писал лики жены по памяти, с невысказанной силой мужской любви. Фра Филиппо прорисовывал любимые черты так, словно касался её лица в первом сеансе в монастыре Святой Маргариты - легко и нежно. Он предвидел её скорый уход, ибо не хотел лишиться её прелести. На фреске «Успение» Фра Филиппо изобразил и себя. Упокоилась Мадонна. У изголовья смертного одра многочисленная группа опечаленных горожан, в ногах – ангелы, среди них он, Фра Филиппо Липпи в простом одеянии монаха-кармелита… Его лицо обращено к зрителям, но глаза… Взглядом он прикован навсегда к Богородице-Липпине.
Пристально вглядываюсь в положение его рук на фреске: ибо чувствую, вот-вот найду ответ на очередную загадку великого Липпи. Указательный палец левой руки Фра Филиппо задает направление для поиска. Палец указывает на кисть другой руки монаха. Вижу, что мизинец и указательный палец его правой руки ориентированы к земле, большой палец спрятан, средний и безымянный пальцы, поддерживая накидку, загнуты к ладони. Этот жест известен многим и означает он: Наша жизнь завершилась, желаю удачи вам!
Фра Филиппо Липпи словно пророк предвидел и свой скорый уход, и близкую смерть Липпины, а потому оставил напутствие каждому, кто посещал Дуомо Сполето: La nostra vita e' finita. Buona fortuna, buona fortuna a voi… Эта фреска его последнее послание нам, потомкам, и последнее свидетельство для милой сердцу Лукреции: в Сполето, где было так много всевозможных радостей жизни, он, Филиппо, жил как монах – аскетично, праведно, в трудах, с обязательной утренней и вечерней молитвой.
Он умер здесь же, в Сполето, внезапно, в одну минуту: как-то вдруг сердце сильно споткнулось, но поднялось-таки, постояло чуть, затем сделало несколько неуверенных шагов, но лишь для того, чтобы сорваться в ущелье там, где парит Понте делле Торри (Ponte delle Torri). Стоял ласковый октябрь - сухой, тёплый, солнечный. Неистово пели цикады, в отдалении им вторил страстный мужской голос, пожелавший разделить с миром богатство своей любви. Гордость Филиппо - его сын, продолжатель дела и наследия, видел кончину своего отца. Так надо было, пусть Лукреция знает, что даже в смертный час, её муж пребывает в великом союзе с его несравненной Липпиной. Не беда, что фрески собора еще не закончены: Богородица на каждой из них уже прописана абсолютно, об остальном Филиппино сможет позаботиться в полной мере.
В новый день Фра Филиппо Липпи был погребен в южном крыле трансепта* собора Успения Девы Марии. Его последние работы и Липпина рядом, так можно ли желать лучшего места? Земная жизнь монаха-художника завершилась намного лучше и значимее, чем началась когда-то. Да, он, Филиппо был из года в год несказанно удачлив: надо признать, кому еще везло так, как ему? Ведь ни один завистливый взгляд не смог умалить творений его. Каждый знает, что всякий плохой глаз молнии подобен, но и молнии те, даже если и ударяли по нему, то едва задевая, ничего не разрушив необратимо. В общем, жизнь состоялась на зависть многим, и если время её истекло, надо принять то без печали!
Двенадцатилетний сын Филиппино и фра Диаманте продолжили работу над фресками собора, довершив замыслы начинателя. Спустя два с половиной месяца 23 декабря 1469 года великий труд Фра Филиппо Липпи предстал пред глазами жителей Сполето. Однако еще два месяца мальчик и монах ждали оговоренное вознаграждение. Вся работа была оценена в 511 дукатов, из которых 137 предназначались безвестному фра Диаманте и только 48 дукатов Филиппино Липпи – новому светилу флорентийской школы живописи.
Знаменитый художник много раз просил фра Диаманте позаботиться о Филиппино как о собственном сыне, если судьба призовет Фра Липпи на тот свет, прежде чем мальчик вырастет. Монах обещал, но без энтузиазма приступил к выполнению взятых на себя обязательств, и вскоре Филиппино вынужден был оставить негостеприимный кров. Он вернулся в дом матери почти без денег.
Красота не тускнеет и не вянет, пока она купается в любви. Цветение Лукреции длилось всю её жизнь, и увядать она стала стремительно лишь потому, что умер её Бог - драгоценнейший Филиппо.
Останки художника намеревались перевезти во Флоренцию в прославленный собор итальянского кватроченто Санта Мария дель Фьоре (La Cattedrale di Santa Maria del Fiore), но умбрийский город Сполето воспротивился тому, пожелав оставить всё так, как сложилось по судьбе. Новый властитель Флоренции Лоренцо де Медичи Великолепный, проявив такт, согласился с доводами горожан, но поступил в соответствии с флорентийской традицией чествования великих, выделив сто дукатов на мраморную гробницу для Фра Липпи. Он также заказал Анджело Полициано эпитафию на латыни к ней:
CONDITUS HIC EGO SUM PICTURE FAMA PHILIPPUS
NULLI IGNOTA MEE GRATIA MIA MANUS
ARTIFICIS POTUI DIGITIS ANIMARE COLORES
SPERATAQUE ANIMOS FALLERE VOCE DIU
IPSA MEISSTUPUIT NATURA EXPRESSA FIGURIS
MEQUE SUIS FASSA EST ARTIBUS ESSE PAREM
MARMOREO TUMULO MEDICES LAURENTIUS HIC ME
CONDIDIT ANTE HUMILI PULVERE TECTUS ERAM
В марте 1914 года текст эпитафии Полициано в переводе поэта Александра Блока завершил блоковский цикл итальянских стихов:
Здесь я покоюсь, Филипп, живописец навеки бессмертный,
Дивная прелесть моей кисти — у всех на устах.
Душу умел я вдохнуть искусными пальцами в краски,
Набожных души умел - голосом бога смутить.
Даже природа сама, на мои заглядевшись созданья,
Принуждена меня звать мастером равным себе.
В мраморном этом гробу меня упокоил Лаврентий
Медичи, прежде чем я в низменный прах обращусь.
Эскиз гробницы отца выполнил Филиппино Липпи, он же контролировал весь процесс работы с мрамором.
- Мне не забыть ту ночь, - вспоминает Лукреция. Привиделся мне сон дивный. Филиппо и я, взявшись за руки, шли по тропе. Не так долго шли, но видели горы и обрывы, цветы и деревья. Солнце светило над нами и птицы пели. Тепло было, радостно. Петляла тропа, но, в конце концов, вывела нас к морю.
В море том солнце купалось, а пред водой расстилался песок белый. Нас отделяла от той благодати лишь невысокая каменная стена. Филиппо говорит мне: Подержи-ка, Липпина! И протягивает тяжелую шкатулку. Как он нёс её, я даже не заметила. Я взяла шкатулку ту в руки, а он проворно на стену запрыгнул и скрылся по ту её сторону, где песок и море. И вот уж вижу, что гуляет мой donnaiolo* с девушками и каждая краше другой и все они в белых нарядах. Сильно испугалась я, что уведут его от меня. Кричу: Филиппо, дорогой, подожди меня, иду к тебе уже…
- Я мечтал купить для семьи новый дом в Прато. Мечтал на старости много как ребенок, - говорит нам Фра Филиппо. – Однако нам пора, девочки…
- До встречи! – улыбается Лукреция. – Если располагаете временем, послушайте, что расскажет наш Филиппино, вероятно мы что-то забыли упомянуть.
Мария, сын художника и я видим, как Липпи старший взял за руку свою ненаглядную Липпину. Они оба спокойны и ни о чем не сожалеют. Жизнь сложилась из дней, в которых и мыслей не было о славе, о признании. Кто ж знал, что о них будут говорить потом несколько веков? Богородица, может быть? Будь это известно им, наверное, что-то бы сложилось не так как вышло.
Они неспешно удаляются от нас и улицы Святой Маргариты в сторону Рыночной площади, и вскоре белая дымка, более легкая, чем туман, стирает с наших глаз их силуэты.
Филиппино Липпи
Каждому из нас кажется, что нечто значительное, чему мы были свидетелями, необратимо ушло, а сожаление о быстротечности времени осталось.
- Повторю, они любили друг друга всегда, мой отец Филиппо и моя мать Лукреция. Не всё было гладко, да и про отца много сплетничали как придворные Медичи, так и простые горожане, но художник он был от Бога, и мама нашла в нём свою судьбу, - Филиппо обдумывает каждое слово. – Без отца её жизнь теряла всякий смысл, и ушла она за ним стремительно, точно не хотела оставлять его даже на малое время без своей заботы. Она вдохновляла его, и меня, и Сандро Боттичелли. Сандро когда поступил в ученики к отцу, первое, что нарисовал, - свою копию отцовской «Липпины», - это помню очень хорошо. Когда я вернулся домой из Сполето, бросилось в глаза – мама потеряла интерес к жизни и таяла как свеча. Она будто не слышала нас, лишь улыбалась грустно и виновато. Она не плакала, но с каждым новым днём отдалялась от нас дальше и дальше.
Мы молчим. Она еще пред нашими глазами – статная, красивая, нарядная – Лукреция Бути. Первой нарушила тишину Мария Липпи.
- А что если сейчас мы пройдём в Дуомо? Филиппино бывал там в детстве и видел, как шла роспись Старшей капеллы!
- Я не только видел, но и принимал участие в создании фрески с Саломеей, - у Филиппино вновь вспыхивает интерес к беседе. – Отец доверил мне закрашивать квадраты пола, и я старался очень. Тёмные квадраты и белые прямоугольники. Их было много. Я красил, но часто прерывался, чтобы посмотреть, как элегантно танцует на фреске моя мама. Потом стал работать над квадратами красными.
Филиппино вновь умолкает, вероятно, он мысленно перелистывает страницы жизни своей. Мы не торопим его.
Путь к кафедральному собору короток и мы преодолеваем его минут за пять. Сквозь боковой вход попадаем внутрь и поднимаемся по ступеням к знаменитой капелле.
- Отец стал первым моим наставником. Я взял в руки кисть рано, мне было тогда, как он вспоминал, два года, а в три я уже ему помогал. – Филиппино сосредоточенно разглядывает фреску. - Может, я не совсем ему помогал, но и не мешал работать. Уже тогда рисование целиком захватило меня. Отец наблюдал, с каким усердием я занимался квадратами и довольно посмеивался. Для меня были сделаны специальные мостки. Вскоре отец уже давал мне советы, а потом стал подсказывать, что я должен делать и как. В Сполето, в кафедральном соборе, я работал на равных со взрослыми.
- В этой фреске много находок. Прежде всего, раскадровка по времени и по действию. Саломея танцует, Саломея принимает голову Крестителя на блюдо, Саломея подносит голову Иоанна матери. – Я рассматриваю фреску то приближаясь к ней, то отдаляясь. - И вот что поражает, Саломея подносит голову матери, но смотрит не на мать, её взгляд обращен к кому-то незримому. Филиппино, ты знаешь, на кого смотрит Саломея? Если это… не семейная тайна!
Он смеется.
- На Ирода! Фреска ведь называется «Пир Ирода»!
- Но где ж он? – Мария заинтригована, как и я.
- Близко! В этой работе отца присутствует эффект пространства! Я говорю не о пейзаже в арочных проёмах. Думаю, Фра Липпи был первым, кто осмелился каждого, кто находится в Капелле… сделать гостем... пира царя Ирода.
- Почти кино! Он предвидел эпоху кинематографа! – Я поражена открытием, и, резко повернувшись от фрески с Саломеей к боковой стене, встречаюсь взглядом с Фра Липпи.
Он – это царь Ирод, в восторге упавший на колени пред чудом, завороженный танцем Саломеи, готовый воскликнуть: Miracolo*! Его лицо в благоговении пред ней, руки раскинуты по сторонам. Он смотрит на танцующую Саломею, а видит девушку, подносящую жертвенную голову. Таков он – Ирод - царь в дорогих одеждах, преклонившийся пред происходящим. Таков и Фра Филиппо Липпи способный восторгаться, наслаждаться, боготворить.
- Мама Лукреция прекрасно танцевала и пела, она аккомпанировала себе на лютне и, она знала латынь, - даёт пояснения Филиппино. – Отец часто просил её потанцевать для него. Я думаю, она действительно вдохновляла отца на творческие подвиги!
Мы вышли на соборную площадь. Стемнело, высоко над площадью парила полная луна, прикрытая тончайшей завесой влаги. Оттого края её выглядели размытыми. Свежо было до озноба. Неужели и это эффект прошлого? Стараюсь изо всех сил удержать в памяти подробности нашей встречи.
Мы уселись на ступени храма. Уходить не хотелось. Пьяцца дель Дуомо в мягком лунном свете походила на декорацию мистического спектакля.
- Мама передала мне кисти отца. Она сохранила их все, даже самые старые. Я дорожил ими и брал для работы лишь над самыми ответственными местами.
- Расскажи нам о твоей жизни в Сполето без отца - просит художника Мария Липпи.
- Падре* недели за две до кончины попросил фра Диаманте завершить моё обучение. После похорон, мы решили закончить соборную роспись без него. Когда нам выплатили деньги, фра Диаманте оставил себе и долю отца. Он сказал, что намерен потратить их на моё обучение. В первых числах марта я вернулся домой, в Прато. Мама Лукреция ждала меня: она хотела знать всё о нашей жизни вдали от дома. Я припоминал для неё даже мелочи. Ей было важно знать даже то, что незадолго до кончины отец купил себе чулки. Мы жили в арендованном доме с небольшим огородом. Отец в Сполето дважды сильно болел, но ему хватило воли преодолеть немощь: он очень хотел купить для нас новый просторный дом в Прато. Хочу сказать, со временем я смогу исполнить его мечту: новый наш дом будет примыкать к старому отцовскому. И сестра, и тетушка Спинетта обрадуются такому соседству.
Я вернулся к фра Диаманте, но зря. Желание обучать меня у него уже иссякло. Вскоре я увидел, что он нашел трёмстам отцовским дукатам иное применение. Я высказал всё моё негодование, монах рассердился и, назвав меня неблагодарным, попросил покинуть его дом. Случилось это, в общем-то, для пользы моей. Вскоре меня поддержал ученик и почитатель таланта отца Сандро Боттичелли. К тому времени он уже имел во Флоренции свою мастерскую и мог официально взять в обучение помощника. Для меня годы с Сандро были годами первой любви.
- Своё детство ты мог бы назвать трудным? – мой вопрос заставил его на мгновение задуматься.
- Нет, конечно, нет. Детство отца было трудным. Я рано потерял родителей, но годы с ними были для меня оазисом любви. В нашем доме жила любовь как хозяйка, не как гостья. Я много раз буду возвращаться мыслями в то состояние радости, умиротворения, гармонии. Лишь в тридцать лет я смогу осмыслить и выразить свои ощущения любви в живописи, создав «Аллегорию Любви». Она будет посвящена, конечно же, моим родителям. Мне виделось, что прекрасные души их даже там, в раю с любовью навеки, а хранит ту любовь мифический единорог.
Я знал с детских лет историю о любви и верности, её рассказал мне отец. Когда Бог еще в раю попросил Адама придумать названия самым разным животным, тот первым нарек единорога. Когда изгнанные из рая Адам и Ева пошли неведомо куда в поиске нового пристанища, верный им единорог предпочел оставить Эдем и уйти с ними в неизвестность. Всю земную жизнь Адам, Ева и единорог жили рядом. А когда наших прародителей не стало, единорог вернулся в рай по следам их вознесшихся душ.
- Филиппино, возможно тебя заинтересует это, в 2008 году в Тоскане был-таки обнаружен десятимесячный самец косули с одним ровным рогом, растущим посреди лба. В наше время он живет в природоохранном центре Прато, - поясняю я своё отступление к современности, подметив удовлетворенно, что слова мои нравятся и Филиппино, и Марии Липпи.
- Хороший знак для Тосканы. - Мария улыбается, - вместе с моим сыном вы могли бы навестить это чудо природы!
- Конечно, Мария, и он, и я любим хорошие знаки! Филиппино, мы слушаем внимательно, прости нас за эти несущественные отступления.
- Я стал жить с Сандро Боттичелли…
Алессандро ди Мариано ди Ванни Филипепи* обучался живописи у Фра Липпи с 1462 года до отъезда художника в Сполето. Семнадцатилетний Сандро пять лет провел в мастерской Фра Филиппо. Подрастающий Филиппино каждый день был рядом и будущий великий художник Боттичелли искренне его полюбил. Спустя 10 лет в пятнадцатилетнем возрасте осиротевший Филиппино превратится не только в ученика Сандро, но и в сердечного друга.
Боттичелли к тому времени уже будет иметь свою мастерскую во Флоренции недалеко от церкви Всех Святых (Chiesa di Ognissanti). Сандро и Филиппино станут неразлучны - вместе работают, под одним кровом спят, из одного стакана пьют. Взаимное чувство сближает их духовно настолько, что даже в манере письма они на первый взгляд неотличимы. Совместно они создают новый стиль утонченного лиризма, воплощая его в общих замыслах.
- Одна из моих самостоятельных работ посвящена незабвенной маме Липпине. Я прощался с ней долго. Да так, наверное, никогда и не простился до конца. Моя картина «Смерть Лукреции» об одноименной героине древнеримской истории стала очередным изображением Лукреции Бути. Как вам теперь известно, мама вдохновляла не только отца, но и меня. Я нашел упоминание о легендарной римлянке у Тита Ливия. В двух словах вот её история. Во время осады гордого города рутулов Ардеи, сын царя, устроил пир для знатных воинов своего отряда. Все пирующие восхваляли жен. Одному из воинов пришла в голову мысль проверить, чем занимаются римлянки, пока их мужья воюют. Так как Ардеи расположен невдалеке от Рима, то спустя несколько часов царский сын и другие воины были уже у родных домов. Как оказалось, многие жены воинов развлекались и предавались блуду, лишь одна Лукреция сидела за прялкой. Пораженный ее красотой, царский сын спустя некоторое время вернулся в дом Лукреции и надругался над ней. Римлянка приняла смерть, заколовшись мечом мужа. Много веков её имя считалось синонимом женского целомудрия. Мне хотелось, чтобы после маминой смерти осталось свидетельство того, что её жизнь была чиста, исполнена верности и служения отцу. Я буду долго подбирать себе жену и, в конце концов, найду ту, которая для меня станет достойным повторением драгоценной мамы. Я избегал походить на отца легкомыслием в поступках, быть может, я был серьезен излишне, но печать незаконнорожденного сына давила на меня сильно. Много раз мне хотелось спросить отца: Почему? Впрочем, сейчас я знаю ответ.
Но как сложилась судьба твоей сестры Алессандры? В архивных документах о ней крайне мало упоминаний и след её время не сберегло, - Мария, как и я, нуждается в информации, но по иной причине: она – Липпи!
- После смерти мамы Алессандрина осталась с тетей Спинеттой. Она получила неплохое образование, но вышла замуж довольно поздно, уже в возрасте 22 лет во Флоренции за достойного Чардо ди Джулиано (Ciardo di Guiliano). Я обеспечил её приданым.
- Кто покровительствовал тебе? Также Медичи?
- Работая с Боттичелли, я не был в его глазах учеником, мы воспринимались всеми как равные. Меня называли «Друг Сандро». В тот период я уделял большое внимание прорисовке пейзажей. Не всё выходило удачно, но я получал столь нужный мне опыт на практике. Во Флоренции, мне тогда едва исполнилось двадцать пять, я познакомился с горячим почитателем моих работ, Филиппо Строцци*. Для него я выполнил Мадонну с Ребенком (la Madonna con il Bambino).
- Эта работа дошла до наших дней, она находится в Нью-Йорке, в музее Метрополитен, - дополняю его рассказ общеизвестным фактом.
- Рад тому! Позднее Филиппо Строцци поручил мне роспись родовой капеллы во флорентийской церкви Санта Мария Новелла (Basilica di Santa Maria Novella). Я могу считать Строцци своим покровителем, впрочем, как и Лоренцо Медичи Великолепного. Как художник я был востребован на многие годы вперед, и к двадцати восьми годам моё благосостояние стало устойчиво. Уже тогда я имел свою мастерскую и свободные деньги. На них я приобрел «сельский дом» в Прато, прилегающий к дому, унаследованному от отца и два соседних дома во Флоренции на улице Аньоли (Agnoli), где буду жить до конца своих дней.
Я вспомнила, что забыла исписанные листы на сундуке в доме на улице Святой Маргариты. Встала в волнении, не зная, что предпринять. Филиппино остановил рассказ. Мы, не медля, решили вернуться в тот дом. Дошли быстро. Филиппино открыл дверь, пропустив Марию и меня вперед. Поднялись на второй этаж. Листы, пожелтевшие от времени, были покрыты слоем пыли. Мне казалось, я оставила их несколько часов назад, но за это время они постарели на несколько десятилетий. Я сдула с них пыль и скрутила в рулон. Увидела, рядом с сундуком на пыльном полу серовато-синий с позолотой шнурок, вероятно, его обронила Лукреция.
- Филиппо, мы в доме твоего отца? – Не удержалась я от вопроса.
- Да. Мой дом рядом. Он значительно просторнее этого. Мне хотелось, я уже говорил вам, помочь исполниться отцовской мечте – купить дом, достойный нашей мамы.
Слава Филиппино стремительно распространилась за пределы Флоренции. Поступил даже заказ на его работу от короля Венгрии Маттиа Корвино (Mattia Corvino).
- Итак, ты знаменит! – Мария с обожанием смотрит на предка. – Что дальше? – Она тоже приметила шнурок Лукреции и тут же взяла его в руки.
- Это мамино рукоделие. Если хотите, можете сохранить его на память о ней. Но продолжу! За моё будущее можно было уже не опасаться, но все мы под Богом, а потому я подготовил первое в жизни завещание. Потом в сентябре 1488 года, в Риме, подписал контракт на роспись фресками родовой капеллы неаполитанского кардинала Оливиеро Карафа в церкви Санта Мария сопра Миневра (Santa Maria sopra Minerva), получил задаток и незамедлительно вернулся во Флоренцию, чтобы заняться гробницей отца в Сполето.
Это невероятно, но правда – семья Липпи смогла дать миру двух равных по силе живописцев. Работы и Фра Филиппо, и Филиппино Липпи украшают как музейные, так и частные коллекции многих стран. Их можно видеть даже в России, в собрании Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге – «Видение блаженного Августина» Фра Филиппо, «Благовещение» и «Поклонение младенцу Христу» Филиппино. У каждой картины – свой непростой путь к публичности. К примеру, эрмитажное тондо «Поклонение младенцу Христу» в котором Филиппино успешно подчеркнул глубину пространства, используя воздушную перспективу – предметы постепенно утрачивают четкость контуров и у горизонта подернуты легкой дымкой, - было куплено в Италии князем Тру-бецким. В Петербурге он подарил его тайному советнику Дмитрию Михайловичу Мордвинову, тот, в свою очередь, завещал тондо генералу Муравьеву. Именно у него купил работу Филиппино граф Строганов. Согласно завещанию графа картина его наследниками была передана в Эрмитаж, где и представлена ныне. Думаю, путь иных работ по миру к своему месту в музейной экспозиции может быть менее продолжителен, но не менее интересен.
- Я восхищался мамой и долго искал свою Мадонну, но лишь март 1496 года принес мне изменение моего статуса: в возрасте тридцати девяти лет, я сочетался законным браком с Маддаленой Монти (Maddalena Monti), - Филиппино продолжает рассказ о себе. – Я изобразил Маддалену в образе Девы Марии в «Поклонении волхвов». Я надеялся, что Всевышний примет мой дар и пошлет нам первенца. Моё желание исполнилось не так скоро как мне того бы хотелось, но Бог отмерил щедро - втройне. Он послал нам троих сыновей одного за другим. Первенец Роберто увидит свет 2 февраля 1500 года, он проживет свою жизнь как художник; Джованни Франческо войдет в мир 15 мая 1501 года, он станет ювелиром, младший Луиджи Томмазо появится 24 сентября 1503 года. После моей смерти его станут называть Филиппо - сапожник. К моему сожалению, я так и не успел закончить «Коронование Марии»…
Филиппино умер во Флоренции в расцвете творческих сил в своём доме в 1504 году, 20 апреля от молниеносной ангины, когда его младшему сыну не исполнилось и года. На следующий день прошли похороны. А уже 24 апреля свекром великого художника Пьетро Паоло Монти была составлена инвентаризационная опись оставленного имущества, как в доме, так и в мастерской на улице Аньоли (via Agnoli). Завершился период кватроченто и как след его в описи будут упомянуты лютня матери Лукреции и другие музыкальные инструменты. Кроме Библии, переписчики имущества учтут книги Данте, Петрарки и Боккаччо, а также многочисленные незавершенные картины Филиппино Липпи.
Мария и я чувствуем, что еще мгновение и великий сын Липпи оставит нас. Художник, не отрывает глаз от Марии, а потом, озарившись улыбкой, говорит ей:
- Третьим был мой сын Роберто. Ты - очередное звено в нашей цепочке…
Следом мягко, проникновенно Филиппино смотрит на меня.
- Найди, пожалуйста, время для Сандро. Я не скрыл ничего: мы любили друг друга, однако каждый из нас впоследствии искал и обрел-таки свою Мадонну…
- Но кто был инициатором разрыва отношений?
- Разрыва не было. Я стремился к безупречности и контролировал каждый свой шаг. Сандро понял меня и не настаивал. Мы не отдалились, и все дальнейшие годы поддерживали теплые отношения.
- Мне кажется, Сандро сохранил тебе верность. Его романтическая влюблённость в Симонетту не имела продолжения… Пожалуйста, еще мгновение, Филиппино, - я умоляла взглядом не оставлять нас так быстро. – Скажи, оглянувшись на жизнь, тебе хотелось бы что-то изменить в своем прошлом?
Он вздохнул, не находя нужных слов. В раздумье поднёс к лицу левую ладонь, прижатая вертикально, она прикрыла его подбородок, губы, нос. Средний палец верхней фалангой коснулся переносицы и Филиппино несколько раз стукнул подушечкой пальца по ней.
- Итак… Я излишне контролировал свою жизнь. Меня угнетала моя незаконнорожденность. Всегда и со всеми я был вежлив, приветлив, даже услужлив. Мне хотелось, чтоб обо мне думали только хорошо. Возможно, из-за этого самоконтроля мои работы получились более… сдержанными, чем мне хотелось. Я стремился к безупречности во всём и лишь потому оставил Сандро. Возможно, возможно, да!
Мы видим, как его тело теряет плотность, вот сквозь художника уже просвечивает стена с небольшим окном, погруженным в ночь. Филиппино постепенно растворяется в воздухе, а спустя несколько секунд, мы не можем различить даже его взгляд. Никого! Мы одни в доме. Ощущение утраты давит настолько, что хочется поскорее уйти отсюда. Мои листы с записями Мария стянула в рулон шнурком Лукреции, соорудив сверху красивый бант.
- На всякий случай, чтобы больше не терять наш семейный архив, наши документы… чтоб не забылось.
- Спасибо!..
Нам в этот час не интересна Рыночная площадь: мы уже насмотрелись на неё. Но мы можем увидеть площадь Филиппо Липпи (piazza Filippo Lippi) и улицу Филиппино (via Filippino). Имена отца и сына снова располагаются рядом.
Филиппино Липпи похоронили во Флоренции в церкви Святого Михаила (la chiesa di San Michele Visdomini), на улице Буфалини (via Bufalini). Художника оплакивал весь город: мастерские были закрыты, как во время похорон правителей, что свидетельствует о том, что Филиппино был не только талантливым мастером, но и уважаемым человеком.
Улица его имени в Прато - крошечная, протяженностью едва ли в сто метров. Площадь имени отца также небольшая, но очень уютная.
- Что-то известно тебе о сыне Филиппино, художнике в третьем поколении?
Мне нечем порадовать Марию: ибо я нашла о нем мало упоминаний.
- Роберто ди Филиппе Липпи обучался мастерству у флорентийского скульптора и живописца Джованни Франческо Рустичи, но так и не смог стать столь великим как его отец или дед. Джованни Рустичи был признанным мастером и имел в средневековой Италии большую известность, думаю, попасть к нему в ученики было непросто. Документальные сведения о старшем сыне Филиппино относятся к периоду с 1553 по 1571 годы, когда художник был уже не молод. О нем упоминает некто Сильвано Рацци – друг Вазари, принимавший активное участие в редактировании «Жизнеописаний». Вот что он пишет: …Роберто, сыну живописца Филиппо Липпи, своему ученику, Джован-франческо подарил много выполненных им собственноручно барельефов, моделей и рисунков и, между прочим, в числе других картин - Леду, Европу, Нептуна и Вулкана… Он же (Роберто) вылил из бронзы прекраснейшую женскую фигуру высотой в два локтя, изображавшую грацию, прижимающую руку к одной из грудей, но куда она делась и в чьих руках находится, неизвестно…
Таково, Мария, единственное упоминание об одной из работ сына Филиппино. Это всё.
- Если учитель подарил состарившемуся ученику так много, значит, они были связаны узами дружбы многие годы. Этот шаг как свидетельство того, что Роберто сумел прожить достойную жизнь. Возможно, он не стал ярким художником, но хороший человек из него получился. Мне достаточно знать это.
- Мария, меня поражает любовь – сколь велика её сила. Быть может, банально, сравнивать её с землетрясением, но, представь, вот эпицентр – любовь Фра Филиппо Липпи и Лукреции Бути, а вот растекающиеся от неё по времени сейсмические волны. Я нашла свидетельства, что интерес к истории их любви вновь ярко проявился в XIX веке. Лукреция и Фра Филиппо смогли вдохновить двух известных живописцев. Один из них – итальянец Габриеле Кастаньола (Gabriele Castagnola) был настолько одержим их романом, что не менее пяти раз изображал на своих полотнах сцену соблазнения Лукреции монахом-живописцем в монастыре Святой Маргариты. Другой - француз Поль Деларош (Paul Delaroche) также посвятил им свою картину. И, возможно, найдётся еще некто, если хорошо поискать.
Обозначились признаки рассвета. Солнце проснулось и потянулось первыми лучами к горным вершинам. Нежно коснулось склонов, а потом разукрасило их алым. Следом прикоснулось к небу, и оно порозовело, потом дошла очередь и до колокольной башни кафедрального собора Прато. Солнечные лучи тянулись к земле, ширились, заполняя пространство, и вскоре они нарядили площадь в мраморно-розовое сияние. Мария и я в восхищении кружились по её центру, желая видеть это чудо со всех сторон. Нам казалось, это сам Фра Филиппо водит кистью по воздуху, расписывая новый земной день.
- Мария, а вы?.. Любили?
- И я любила, - отвечала она, смеясь.
- Мария, а вы?.. Мечтали?
- Много!
- А что-то сбылось, Мария?
- Хотела увидеть своими глазами прошлое Липпи…
Мы опустились на прохладные камни и замерли в благоговении: в это мгновение солнце высветило колокольню дуомо, и она засияла ярко до боли в глазах. Контур её обрел легкость и прозрачность, было ощущение, что колокольня парит над городом. Я, как Мария, зажмурилась от счастья и отдалась ему всецело: нас нисколько не волновало, какой наступил в Прато век и какой год.
Мария Липпи
7 марта: получилось неплохо. Мне нравятся мои работы. Они не столь грандиозны и совершенны как творения великих Липпи, но я получаю удовольствие от процесса их рождения. Они – то немногое, что будет жить после меня в семье. В тот мартовский день я не предполагала, что жизнь моя не столь длинна, как мне того бы хотелось. Не знаю отчего, но отложилось в памяти: 7 марта у меня получилось неплохо.
Еще, то был день мыслей о бренности бытия. Ощущение утраты чего-то большого, значительного, важного сдавливало грудь. Я чувствовала себя беззащитной, словно кто-то раз-рушил стены, оберегающие меня. Потом это состояние рассеялось, но день запомнился.
Думаю, даже самые обычные люди живут с мыслью оставить после себя память и след, как свидетельство того, что жизнь прожита не зря. Одни при жизни ведут дневники, другие рукодельничают, создавая маленькие фамильные шедевры, третьи возводят дома.
Мне не хватило времени… Я о том сожалею немного, впрочем, таково самое большое сожаление каждого, кто уходит.
***
Мы оставили машину на Рыночной площади. Огляделись. Джузеппе уверенно направился вперед. Нужная нам улица оказалась довольно узкой. На первом же угловом доме, где располагалась ростиччерия (rosticceria*), виднелось название: улица Святой Маргариты (via Santa Mapgherita). Прошлое в этот солнечный апрельский день молчало абсолютно. Да, мы видели старые дома, пережившие столетия, но проезжающие автомобили, многочисленные выходцы из Африки, темпераментно обсуждавшие футбольные ставки на вечер, обилие мусора, подгоняемого ветром – всё это никак не увязывалось с событиями многовековой давности.
Дважды по мизерному тротуару прошли улицу от начала до конца и обратно. На фасаде дома Филиппино Липпи прочли памятную надпись: Il 7 marzo 1944 un’incursione aerea travolse il tabernacolo che qui Filippino Lippi aveva dipinto nel 1498. Ricomposto da minutissimi frammenti si trova ora nella galleria comunale – 1957. Поясню её суть. В годы второй мировой войны, а именно 7 марта 1944 года при воздушной атаке на город Прато взрывом бомбы дом Филиппино Липпи был полностью разрушен. Предохранительный щит, заблаговременно выставленный над ним, не помог. Джузеппе и я видели на фото, что от дома Липпи после бомбардировки остались лишь руины. Его отстроили заново после войны и внешне он – точная копия дома, купленного Филиппино в 1498 году.
Почти напротив дома стоит скромная церковь Святой Маргариты (la chiesa di Santa Margherita). Она-то и обозначила для нас место знаменитого женского монастыря (il monastero di Clarisse), в стенах которого Лукреция Бути и Фра Филиппо впервые увидели друг друга.
Потом мы направились на площадь Филиппо Липпи. Она - небольшая, уютная, без каких-либо значимых достопримечательностей, разве что колокольня кафедрального собора города просматривается с неё очень хорошо.
Он-то нам и нужен! Знаменитый кафедральный собор Прато! Мы не первый раз в нём. Снова покупаем входные билеты для осмотра фресок Фра Филиппо Липпи в Главной капелле храма. Билеты украшает танцующая Саломея – Лукреция Бути.
Усаживаемся на резную деревянную скамью с высокой спинкой. Разглядываем детали фрески. Я несколько раз подхожу к фреске вплотную и снова от неё отдаляюсь.
- Если хочешь, можешь сфотографировать на телефон, нас никто не видит, - шепчет Джузеппе.
Акустика собора великолепна: щелчок фотокамеры звучит столь громко, что его не сможет расслышать только глухой. Вздрагиваю от испуга и втягиваю голову в плечи. Однако на шум никто не обращает внимания. Смотрю на художника Липпи в образе царя Ирода. Он лицезрит чудо – Саломею в танце! Чувствую, вот сейчас здесь обнаружу нечто! Осторожно пробираюсь за бордовый ограничительный шнур к Ироду. Знаю, нельзя, но не могу сдержаться: хочу видеть пир глазами Фра Филиппо. Смотрю на танцующую Саломею, она - в свете, есть ощущение, что окно распахнуто в солнечный день. Но нет окна, освещает её взгляд потрясенного царя Ирода! Разглядываю пирующих гостей, никто из них не смотрит на танец девушки, каждый занят чем-то своим, скучны их лица, равнодушны глаза. Гости званые на пир, очнитесь! Смотрите, вот - чудо: встретились двое, предназначенные друг другу! Любовь освещает путь их и всё, что связано с ними.
- Если бы он не умер тогда, я бы обеспокоился сейчас. Он же нравится тебе? Вижу, по глазам вижу, нравится. Почему? – Джузеппе смеется.
- Вы очень… похожи… - Он, дорогой Джузеппе, несмотря на смех, ревнует меня к прошлому.
- Я? – Он искренне удивлен. – Ну, нет! Я – безупречный, а он – мандрилло.
- Ох, кто бы говорил! Вы так… похожи…
- Бедная, бедная Лукреция, - не успокаивается Джузеппе.
- Почему, бедная? Она любила. Ей выпало редкое счастье любить. В конце концов, она знаменита даже сейчас!
- Да, да! Но Филиппо!.. Мандрилло!..
- Мы могли бы спросить у билетера, где могила Лукреции Бути? Она скончалась в этом городе и покоится где-то поблизости.
Спрашиваем. Пред нами извиняются, потому что не могут помочь ничем.
Мы возвращаемся на Рыночную площадь.
- Думаю, ты любишь его больше чем Филиппино.
- Да, потому, что вижу в живописи Фра Филиппо стиль подлинной тихой нежности. Со дня встречи с Лукрецией Бути он вдыхает любовь, а выдыхает нежность. Каждый мазок его состоит не только из красок, но и из великой нежности. Он подкупил меня этим.
В тот же апрельский вечер дозваниваюсь в skype до друга-актера, живущего сейчас в Торонто. Джузеппе и я намерены поздравить его с очередной женитьбой. Как только на экране проявляется комната в далекой от нас Канаде, первое, что мы замечаем на стене за актером – «Липпина» Фра Филиппо.
- Николай, какой сюрприз, тебе нравится «Липпина»?
- Вы знаете, это потрясающая работа Сандро Боттичелли. Тут есть магазинчик, куда сдают вещи, вроде как наша российская комиссионка. Вот там я нашел её и купил за пятнадцать долларов.
- Скромно… за знаменитейшую «Липпину» Фра Филиппо Липпи! Это не Сандро, уверяю тебя!
- Так копия же! Хорошая копия!.. А Фра Филиппо я знаю! Сильный художник!
Сейчас уже и я не сомневаюсь в великой силе Липпи.
- Дорогая, «Vin Santo» для тебя. – Джузеппе передает мне стаканчик со святым вином.
Я делаю глоток, второй. Кислит слегка. Святое вино традиционно пьется с cantuccini di Prato. Сухое миндальное печенье родилось в Прато и выпекается сегодня по рецепту с многовековым стажем.
- Джузеппе, расскажи мне историю «Vin Santo», пожалуйста. Как думаешь, могли его пить Фра Филиппо и Лукреция? Он – монах, она – послушница…
- Я понял, ты снова возвращаешься к ним. Он, - да, мог, а она, скорее всего, лишь знала вкус кантуччини… Так вот, это традиционное тосканское вино. Действительно о нем хорошо знали в эпоху Возрождения, есть масса упоминаний о том в документах. К примеру, одна из записей свидетельствует, что в XIV веке некий монах из провинции Сиена использовал остатки вина от мессы для лечения больных. Чудесное исцеление произошло-таки! Бочки, используемые для старения «Vin Santo» с того давнего времени отмечались христианским крестом.
- Да, значит, Фра Филиппо попивал «Vinsantino»! Допускаю, Лукреция также могла знать его вкус. Допускаю также, что та бочка в подвале дома Фра Липпи… на которой оказалась Спинетта, могла иметь прямое отношение к святому вину. Что в ней хранилось, если не оно?
- А не пора ли нам спать? – Джузеппе, уставший за день, не сдерживаясь, зевает. – Может, Фра Филиппо тоже немного отдохнет в вечности?
Я легла на кровать. В ту же минуту зашумел дождь. Не спалось. Я думала, в который уж раз, о судьбах героев этой истории. Что было им дано свыше, а что они сделали по желанию своему? Много оказалось первого и мало второго или наоборот, мало первого и много второго? И как первое дополняло второе… И как понять, что именно было от Бога, а что от человека: ведь не только талант от Творца Великого, но и контур судьбы. А вот рисунок судьбы – это уж точно от человека. Как бы не запутаться, в очередной раз, размышляя.
Дождь не стихал. Они жили просто, как и мы сейчас живём. Им не приходило в голову, что они – избранники жизни, но результат получился на загляденье - яркий, интригующий, страстный, талантливый. Всё вышло как надо, даже остался на радость потомкам заметный и очень красивый след.
***
New Look (англ.) – новый взгляд, образ, силуэт. Стиль появился в середине ХХ века. Его основоположник - французский модельер Кристиан Диор. New Look создает образ элегантной, изящной женщины.
Come un mandrillo (ит.) – как похотливое животное.
Frate (ит.) – брат
Donzella mia (ит.) – Барышня моя.
Sono il tuo prigioniero (ит.) – Я твой пленник.
Si (ит.) – да
Andiamo, ti prego (ит.) – Идем, я прошу тебя.
Giovanni di Cosimo de' Medici – Джованни ди Козимо де Медичи - основатель династии Медичи, выдающийся флорентийский политический деятель, купец и банкир, владелец крупнейшего в Европе состояния.
Contadino (ит.) – крестьянин
Contadino, scarpe grosse e cervello fino (ит. поговорка) – синоним в русском языке: Мужик груб, да умен.
Vecchietto (ит.) – старичок/старикашка
Miracolo (ит.) – чудо
Donnaiolo (ит.) - волокита; бабник
La nostra vita e' finita. Buona fortuna, buona fortuna a voi… - Наша жизнь завершилась. Желаю удачи, желаю удачи вам.
Ponte delle Torri – «Понте делле Торри» знаменитый мост Сполето, возведенный над пропастью уже в XIII веке.
Трансепт (позднелат. transeptum, от лат. trans — за и septum — ограда), поперечный неф в базиликальных и крестообразных храмах. Трансепты возникли в раннехристианских храмах, когда усложнение обрядов потребовало увеличить пространство пред алтарём.
Padre (ит.) - отец
Alessandro di Mariano di Vanni Filipepi – Алессандро ди Мариано ди Ванни Филипепи - великий итальянский живописец, представитель флорентийской школы, известный нам под именем Сандро Боттичелли.
Strozzi – Строцци - знаменитая аристократическая фамилия во Флоренции, из которой вышло много известных полководцев, политиков, учёных, писателей.
Giovanni Francesco Rustici – Джованни Франческо Рустичи - флорентийский скульптор эпохи Возрождения.
Rosticceria (ит.) – закусочная
Cantuccini (ит.) – сухое миндальное печенье, происходит от латинского слова «cantellus», что означает – кусочек хлеба.