Часть первая. Санитар морга
Жизнь и сны -это страницы одной и той же книги, читать их по порядку-значит жить, перелистывать-значит грезить. Шопенгауэр.
I. Плохие знаки
Утро того дня, когда Карабин таки решился на эксгумацию немца, было бесцветным и скучным как вылинявшая простыня. Сквозь сито промозглого неба сочился колючий дождь, мелкой рябью в дорожных выбоинах дрожали лужи, и резкие порывы ветра больно стегали по лицу.
Он проснулся в половине шестого утра от жуткого рингтона мобилки, имитирующего вой сирены. Для сонной безмятежности звук этот был сродни гильотине, отсекающей сон так же легко, как голову на эшафоте. Еще вечером телефон был предусмотрительно оставлен на недосягаемом для вытянутой руки расстоянии, так что пришлось откидывать одеяло и вставать. . Морщась, он заглушил мерзкий звук и побрел в ванную
Пригородная электричка отходила ровно в семь, до вокзала было минут пятнадцать ходьбы, причем в размеренном темпе, так что опоздать он никак не мог. Кое-как одолев яичницу, Карабин натянул спортивный костюм, кроссовки и, разложив по карманам ключи, сигареты и деньги, отправился в путь. Если бы кто то из соседних домов бесцельно глядел в окно, то увидел бы сутулую, долговязую фигуру в ветровке с капюшоном с перекинутой за плечо спортивной сумкой , изредка вздымающую голову к хмурому небу.
Дорога к вокзалу шла вдоль серого здания котельной, а потом и частного сектора, состоящего из столь неприглядных хибар, что ,проходя мимо, он всякий раз задумывался о быте живущих в них горожан. С высоты своего квартирного положения жители окружающих девятиэтажек называли эти дома «шанхайчиками», впрочем сами аборигены трущоб, похоже, не унывали, а напротив, вели бурную «пристроичную» деятельность, осознав наконец, что вожделенное переселение в цивилизованные постройки- весьма далекая перспектива. Они воздвигали времянки, летние кухни, нагромождая и без того забитое пространство нелепыми архитектурными причудами. В каждом дворе этих «кибуц поневоле» жило по несколько семей, на весеннем ветру болтались бельевые веревки , вдоль заборов стояла ржавая, доживающая свой век, техника: лупоглазые, похожие на добрых мультгероев, запорожцы (их фары всегда напоминали Карабину грустные глаза) раздолбаные москвичи и лады, перекошенные иномарки. Сейчас жители «шанхайчиков» спали, из живности, только стая черно-рыжих собак (по визуальному осмотру гремучая смесь бультерьера и дворняги) в количестве четырех особей, недоверчиво посматривала на непрошеного гостя. Залаял вожак и вслед за ним лениво, для проформы, заскулили остальные. Фрагмент мощенной еще в нулевых годах прошлого века улицы заканчивался у трамвайной линии, далее плотно пригнанные друг к другу булыжники, сменялись потресканным асфальтом. Карабин прошел мимо стоящих напротив друг друга близнецов-двенадцатиэтажек (построенных еще при Советах и теперь выполняющих роль офисов для множества шаражкиных контор) и очутился на главной улице города, по уверению местных краеведов, самой длинной в Европе. Сейчас проспект был почти свободным от машин, однако настойчивый запах индустриального смога привычно щекотал ноздри. С эпохи возведения промышленных гигантов жители города привычно вдыхали заводские миазмы, а власти говорили спасибо за то, что есть рабочие места и неплохая по средним меркам страны зарплата. Неудивительно, что вероятный крах прокопченных, громоздких предприятий, отцы города сравнивали чуть ли не с Апокалипсисом, при этом они настойчиво вбивали эту пугающую мысль в поддатливые лбы населения. Расплата за едкость повседневного дыма приходила в виде высокой, зашкаливающей все нормы ,смертности. Медики скрашивали статистику как могли, однако несмотря на их бодренькие отчеты, могилы на городских кладбищах росли как грибы.
Перейдя проспект, Карабин уверенно зашагал к видневшейся за автомобильной стоянкой трансформаторной будке. После вчерашних «ускорителей» слегка ломило в висках, побаливали лицевые мышцы, так что организму требовалась легкая коррекция. В полупустой пачке из под папирос «Ялта»,лежал заготовленный еще с вечера «косяк». Остановившись у кирпичной стены будки Карабин огляделся по сторонам и признав обстановку спокойной, поднес зажигалку к торчащему из губ «патрону». Стоя спиной к железному коробу, с намалеванным черепом и грозным предупреждением «Не влезай! Убьет!», он блаженно затянулся первой порцией густого, пряного дыма, чувствуя, как лицо пронизывает жар и в мозг теплой волной бьется умиротворяющий, генерирующий поток нелепых, смехотворных мыслей, «каннабис». Для таких дел место возле будки было давно прибитым. В этом был и серьезный минус: с наступлением сумерек здесь часто курсировали патрули, состоящие из безусых юнцов с погонами, которые под благородным соусом несения службы, не прочь были разжиться разного рода «приколами». Сейчас «Хату палили» самодельный, блестевший серебряным колпачком фольги, бульбулятор, размокшая от дождя пачка папирос «Беломорканал», а также сиротливая кучка использованных шприцов. Попутно здесь было и отхожее место, тут и там темнели коварные мины фекальных островков, а от расписанной аляповатым граффити стены остро разило мочой.
«Дрянь» которую курил Карабин была неплохой: контуры окружающих предметов становились резче, в них будто появлялся некий потусторонний смысл, заставляющий неотрывно созерцать видимое вокруг, ловить шорохи и звуки, внимательно оглядывать прохожих, внутренне улыбаясь от нелепости вида того или иного персонажа. Для приятной укурки хватало и трети папиросы , сжигаемой тройкой-четверкой глубоких «напасов». Побочным действием стартового прихода была некоторая рассеянность. По воле последней он все-таки умудрился вступить в дерьмо , а потом, окуная рифленую подошву в лужу (не рассчитав ее глубины) ,так намочить кроссовок , что в нем противно захлюпало.
Вспоминая тот роковой день, Карабин ударялся в мистицизм. Он считал, что это были начальные знаки, некое сакральное предупреждение о том, что мертвецов тревожить не следует. Знаков было немало. Они болтались, словно сухая рыба, на ниточке того дня.
Вытерев подошву о бровку, Карабин свернул направо и пошел вдоль мрачной стены городского СИЗО, находившегося в парадоксальной близости от площади Свободы. Стена была выкрашена в грязно-бордовый цвет и увенчана завитками колючей проволоки . В миг когда Карабин огибал широкую лужу, невесть откуда взявшийся джип, щедро окатил его водой. От неожиданности он вздрогнул, злые желваки заходили по скулам, из губ вырвалось бесполезное «Ах ты ж, пидор». Хорошо что костюм был темный – пятна на нем не так выделялись.
Сейчас, пять месяцев спустя, он готов был дать по роже себе тогдашнему. Неприятно замкнутая цепь «дерьмо-лужа-джип-лужа», словно подталкивала вернуться в квартиру, достать из холодильника заварное пирожное и посмотреть фильм по DVD. Но он этого не сделал, продолжая настойчиво, как баран на заклание, идти по утреннему маршруту .
За двумя студенческими общежитиями уже проглядывалось желтое прямоугольное здание вокзала.
На мокром перроне толпились люди с авоськами, «кравчучками», разбухшими от содержимого тюками, сжимающие как алебарды, обмотанные тряпками тяпки и прочие полезные сельхозорудия. На лицах преимущественно пожилых мужчин и женщин царила сонливость, смешанная с раздражением и готовностью обматерить любого, кто подвернется под руку. Дачники ждали электричку, уже на перроне выстраиваясь в стихийную очередь, словно опасаясь, что та уйдет без них. Очередной знак для Карабина явился в виде низенькой аккуратной бабули с добрым лицом. Он обратил на неё внимание, когда за спиной услышал бодрое и громкое: «Беляши! Свежие пирожочки! Только с пылу с жару! На свежем масличке! Кому беляши? Кофе! Чай!». Бабуля тащила за собой тележку, из которой торчали башенки двух термосов. Продавщица была в белоснежном фартуке, такого же цвета чепчике на голове и выглядела настолько идиллически, насколько это возможно утром в двадцать минут шестого, под плотным, набрякшем тучами небом и пронизывающем осеннем холодке. Карабин глянул на торговку и ему просто дико захотелось беляша- свежего, с хрустящей корочкой, а под ней сочным мясным фаршем, в меру перемешанным с черным перцем и луком. Трава давала о себе знать и вкусовые рецепторы понемногу напоминали о существовании слюны. Он обернулся, достал из кармана деньги, а бабушка уже остановила тележку:
- Что тебе сыночек?
- Мне беляш и кофе. Сколько с меня?
Отсчитав деньги Карабин отхлебнул кофе и впился зубами в беляш. Бабуля, словно заведенный симулякр, продолжала соблазнять публику нехитрой снедью, но публика беляши игнорировала, так как вокзал уже огласили пыхтящие звуки электрички, заставившие людей с тяпками приготовиться к штурму ее вагонов. От тщетных попыток привлечь покупателей бабуля замолчала и опустив голову (Карабину показалось, что даже неестественно вжав её в плечи) покатила тележку дальше.
Под действием травы, в определенные моменты, у него обострялась сентиментальность. Щемящее чувство жалости к бабушке, вставшей ни свет ни заря, раскалившей сковородку, залившей в термосы горячие напитки и пришедшей на вокзал подзаработать, бурно разрасталась в душе Карабина, довольно отчетливо представившего весь героический цикл её труда.
- Подождите! С чем у вас пирожки?- вновь окликнул он торговку.
Бабуля неожиданно резко для своих лет обернулась. При этом устроив своей тележке чуть ли не полицейский разворот:
- С мясом, с рисом и яйцом, с капусточкой, с печенкой и картошечкой.
«НЛП от бабушки -уменьшительные суффиксы способствуют слюноотделению - подумалось Карабину.
- Мне еще пару беляшей-другие начинки его не убедили.
- Ну как, беляшик вкусный? – во весь рот улыбнулась старушка, но поразительно ровные белые зубы не обманули Карабина, у его бабушки тоже была вставная челюсть.
- Да! Очень вкусный – комплиментарно заверил он ее, только сейчас заметив большую бородавку над левой бровью старухи, из которой, как антенны, торчали три волоска.
Она долго копалась в тележке, и он даже обеспокоился тем, что поезд сейчас уйдет. Но через минуту, зажав в левой руке пакетик с беляшами, а в правой стаканчик с кофе, Карабин без проблем забрался в плацкарт электрички, заняв свободное место на деревянном сиденье.
…………………………………………………………………………………………………
Попутчиков было трое. Напротив сидела пожилая супружеская пара . Муж, в куцем пиджачишке поверх которого была надета короткая синяя куртка, обеими руками держался за древко сапки. Его жена ,дебелая тетка лет пятидесяти в розовой пуховой кофте зажала ногами пузатую сумку, а в скрещенных на огромном животе руках, отдыхал кошелек. Потом, словно опомнившись ,она сунула его в карманчик кофты и оттирая пухлой ручкой вспотевший лоб принялась глядеть в окно, за которым покачнулся и пошел в сторону вокзал. Поезд тронулся и мало-помалу гомон и шелест в заполненном вагоне стихли. Третьим попутчиком Карабина ,сидевшим рядом с ним на скамье был мужчина лет сорока, при полной рыбацкой амуниции. Он занял место возле окна и прикрыв глаза, уверенно уходил в дорожный сон.
Абсолютной тишины в электричке не может быть по определению :все пассажиры в своих шестиместных ячейках сразу же организовали мимолетные знакомства ,то тут то там начинались беседы. Их тональность и вообще содержание Карабин определял по вздохам и отдельным фразам .Люди спорили при какой погоде лучше садить картошку ,насколько капризны помидоры и персики, рассказывали дачные ,вернее, участковые истории, так как те территории ,на которые они ехали можно было с огромной натяжкой назвать дачами. Истории, судя по надрыву с которыми они были рассказаны, больше напоминали триллеры и каждый из говоривших пытался переплюнуть своего собеседника куда более яркими деталями. Главные фразы ,которые очерчивали нити разговоров, Карабин выделил следующие: «Отож накуряться того гивна», «у мЭнэ в прошлому рОци усю картоплю выкопалы , кляти наркоманы» и т.п. Люди говорили преимущественно на суржике ,услышать в этих местах кристально чистую украинскую речь можно было чрезвычайно редко.
Но овощные и фруктовые разговоры понемногу прекратились и в вагоне заговорили о политике .Кто –то увидел за окном заброшенную ферму ,среди бойкой весенней травы возвышались только стены ,а крыши не было и в помине .Какая –то женщина ,по всей видимости тоже дачница ,с прической которую Карабин называл «А-ля бухгалтер» ,укрытая прозрачным газовым платком выпалила со вздохом:
-Ох ,какая же красота тут была! Всё ж порушили, всё ж что можно…Ох уж эти ****ськи оранжеви.
Ее соседка ,видимо симпатизирующая обруганной политической формации в сердцах ответила:
-Ну что вы несете! Это еще при Кравчуке разрушилось и Кучме .У вас молоко в холодильнике прокиснет , опять оранжевые виноваты!.
Женщина в платке между тем входила в раж ,она заволновалась, отчего голова ее пришла в мелкое движение:
-Да шоб они повыздыхали все .Я б их синим пламенем пожгла.
Соседка была женщиной остроумной:
-Вы хотите сказать бело –синим пламенем?—намекнула она на политических противников оранжевых—с такими как вы мы никогда в Европу и не войдем, так и будем колупаться в нищете .
Спор слышали многие и в вагоне зашумело. Симпатиков бело--синих оказалось чуть больше , во всяком случае их голоса звучали громче и сопровождались крепкими словечками. В целом все это напоминало споры лилипутов о яйце ,описанные еще незабвенным Свифтом.
Поняв, что ввязалась в беспредметный , а главное, бесполезный и утомительный спор ,оранжистка решилась на последний отпор:
-Ну раз вы такие умные ,богатые и счастливые ,то и сидите под этим…с двумя судимостями и его чучундрой. Бандюки!!!
В итоге все пришли к общему знаменателю, что и те и другие, по сути, козлы.
Электричка подходила к станции Фисаки, когда он доедал последний беляш. Карабин взглянул в окно и внезапно у него потемнело в глазах. Каким –то надломленным жестом он уложил в пакет надкушенный треугольник теста и попытался глубоко вздохнуть. Отвратительное чувство тошноты подкатило к горлу, как войско Наполеона к Москве . Он испугался что не сдержится и его вывернет прямо в вагоне . Перед лицом мелькнул образ давешней бабули с вставной челюстью и бородавкой .О беляше Карабин старался не вспоминать , хотя очевидно, что приступ тошноты был явно связан с его утренней трапезой. Он прикрыл глаза и опять вздохнул .Стоянка в Фисаках была не более пяти минут ,большее количество дачников уже сошло с поезда и в вагоне стало посвободнее. Через минуту поезд вновь тронулся и тошнота несколько ослабла. Едва это произошло как его живот скрутило таким болезненным спазмом , что он непроизвольно согнулся. Рыбак продолжал мирно спать, иногда даже срываясь на храп, супружеская пара обсуждала какие деревья обрезать ,а какие не стоит. Живот между тем болел так ,что сбивалось дыхание и от напряжения пульсировало в висках. Этого мига хватило, чтобы пожалеть о затеянной экспедиции. Неприятная цепочка того дня включила в себя новое звено в виде злополучной бабки с пирожками. «Старая сука»-в сердцах подумал он.
Кое– как поднявшись, Карабин доковылял до туалета., благо тот был свободным. С лязгом заперев дверь, он быстро спустил до колен штаны и уселся на стульчак. Осада унитаза обещала быть долгой.
…Через пять минут дверная ручка требовательно защелкала, кто –то по ту сторону стремился попасть вовнутрь, однако уступать место Карабин был еще не готов. Он ждал, пока боль в животе утихнет, бессильно склонив голову и закрыв глаза. Через минуту к щелчкам металлической ручки прибавился крепкий стук в дверь. Стучали, очевидно, тыльной стороной ладони ,а не интеллигентно, костяшками, звук выходил громкий , даже какой –то свирепый, но Карабину не было до него никакого дела. Он находился в той волшебной прострации, когда сильная боль сменяется общим бесчувствием организма. Облегчение и сосредоточенность , вызванная остаточным воздействием каннабиса были сродни медитации , поэтому шевеление за дверью представлялось далеким, словно из параллельного мира. Вскоре к застенному шуму добавился могучий русский мат.
Карабин медленно встал с унитаза , совершил необходимый гигиенический обряд , открыл воду и с удовольствием умылся. В животе урчало, но было похоже, что утробный оркестр не встречал, а провожал уходящую боль. Он вытер салфетками лицо и руки и ,наконец, открыл дверь. Перед ним стоял краснолицый детина в толстенном свитере с скандинавском рисунком. Карабин мельком заметил вывязанную на груди оленью морду с раскидистыми рогами и потом перевел взгляд на лицо. Над грубым утесом носа располагались злые –презлые кабаньи глазки ,которые уже успели налиться кровью. Зрелище не из приятных, учитывая что череп молодчика был выбрит под ноль. Казалось , все мировое зло сосредоточилось для него в занимавшем сортир человеке. Он был чуть выше ростом и шире Карабина в плечах, и от него густо разило спиртным.
-Слышь- заворочал языком детина—ты заебал туалет занимать, скирдУй нахуй!
Ввязываться в спор Карабин намерения не имел. Известно, что люди под травой добрые и мирные. Им хочется смеяться , философствовать на всякие темы ,но уж никак не драться , тем более убивать.
-Извини, братан, приперло очень жестко—усмехнулся Карабин , пытаясь протиснуться в вагон .Он говорил это доверительным , надсадно хрипловатым голосом ,немножко в нос: по такой тональности можно с большой долей уверенности определить любителя марихуаны.
Между тем, тот , кто загородил ему путь путь хотел другого развития событий. Карабин называл это «синдромом кулачного зуда». Бритоголовый бессмысленно вылупил глаза , в которых буйно расцветала пьяная агрессия.
-Да мне по хую ,что тебя приперло .Ты че, центровой тут, бля???--он явно взводил себя, входя в состояние свирепости. Сначала он толкнул Карабина, впрочем сильно не получилось ,координация «оленя» была нарушена.
Карабин хоть и умел, но вовсе не любил драться. В свое время он, как и другие сверстники, прошел сквозь горнило дворовых и школьных баталий, из которых чаще выходил победителем, иногда же, здорово получая по лицу. Все эти ребячьи стычки вызывали в нем учащенное сердцебиение, под которое , преодолевая страх, он с гневом кидался на обидчика с кулаками. Как правило, Карабин не был зачинщиком драки, вот и сейчас, он просто отвечал на действия гопника. Пространства вполне хватало для размаха и точного, сильного удара прямо в кончик подбородка ,после которого лысая голова звучно стукнулась о стенку затылком, а сам детина мешком рухнул на пол, да так, что Карабин испугался :не переборщил ли? Он подхватил обмякшее тело за подмышки и кряхтя перенес в туалет, определив гопника возле унитаза.Там ему самое место Для пущей уверенности он пощупал пульс и убедился , что лысый жив, просто пребывает в глубоком ауте. Такому удару Карабина научил знакомый кик-боксер. При попадании в основание подбородка , отключка противнику обеспечена, заверял он. Потом боксер показал , как следует бить в нос, чтобы стопроцентно хлынула кровь, а сам нос был то ли сломан, то ли попросту вмят в череп.
. Чувствуя приток адреналина ,Карабин торопливо прикрыл дверь и через два тамбура, прошел в другой вагон. Цепочка утренних неприятностей вновь заставила его задуматься. Ох ,не надо было ехать в тот день в деревню , не надо было…