Мценская западня

В предлагаемом читателю романе автор рассказывает о неудав-
шемся походе в Россию танковой группы генерал-полковника Г. Гуде-
риана, о мужестве и героизме советских людей, вставших на защиту
своей Родины, похоронивших тщательно разработанный план «Барба-
росса» и операцию по овладению Москвой — «Тайфун».


                О романе « Мценская западня».

О Великой Отечественной войне, шестидесятилетие со дня побе-
ды которой отмечается в России и в других странах антигитлеровской
коалиции в этом, 2005 году, написано неисчислимое количество
книг чисто художественных, мемуарных, исторических исследова-
ний.
Участники тех громыхающих лет, от солдата до маршала стреми-
лись запечатлеть и оставить для потомков правдивые, хронологичес-
ки точно выверенные события от поражений до побед, как с той, так
и с другой стороны.
Мир не знал столь разрушительной войны, унесшей десятки
миллионов человеческих жизней. Наибольшие беды по своей жесто-
кости и неисчислимости выпали на долю советского народа.
И вот передо мной еще один труд на военную тему «Мценская за-
падня».
Автор, в недавнем прошлом вазовец, солидный руководитель,
Василий Павлович Волочилов, наделенный природой писательским
даром, по моему мнению, блестяще справился со своей задачей, уйдя
от примитивного повтора исторически засвидетельствованных собы-
тий, от какого-либо субъективизма, в изложении тех или иных фак-
тов военной истории.
Нет смысла пересказывать сюжет. Книгу надо читать. Она долж-
на занять достойное место среди трудов о Великой Отечественной
войне. Ибо открывает новую непознанную ее страницу.
1941 год — самый страшный год для огромной страны — Совет-
ского Союза. Опьяненные легкими победами в Европе, фашисты ве-
роломно перешли границу и, почти не встречая серьезного сопротив-
ления, за несколько летних и осенних месяцев к ноябрю оказались
под Москвой, намереваясь провести победный парад на Красной
площади в праздник Октябрьской революции. Блицкриг не состоял-
ся. Хотя судьба столицы висела на волоске.
Автор «Мценской западни» малым ребенком оказался на
оккупированной территории. Детская память, самая прочная и прав-
дивая, запечатлела те моменты, когда измотанные непрерывными
боями полки Красной Армии оставляли город за городом, деревню
за деревней.
Танковые армады Гудериана, Геппнера, Рейнгардта рвались к
Москве с юга и севера, стремясь сомкнуть кольцо на востоке. К сча-
стью, не получилось.
Василий Волочилов с завидным азартом военного историка ис-
следует причины неудач фашистов и полного провала намерений
вермахта завершить восточную кампанию маршем по Красной пло-
щади.
Личность Гудериана, одного из самых талантливых гитлеровских
военачальников, проявившего свои несомненно завидные полковод-
ческие качества на Европейском театре военных действий и снискав-
шего себе славу «Где Гудериан — там победа», выписана автором объ-
емно, полно, без какого-либо любования его бесспорными полко-
водческими достоинствами.
Тем значимее предстаёт перед читателем мужество солдат и офи-
церов Красной Армии, организованные действия партизан в тылу
противника, защищавших свою землю, города и села, непосильный
труд уральских танкостроителей оказались сильнее отмобилизован-
ных фашистских армад.
Я уже упоминал о том, что автор книги «Мценская западня» Ва-
силий Павлович Волочилов справился со своей задачей, выдав на-
гора солидный труд, дающий нам возможность еще раз издалека
взглянуть на подвиг наших отцов.
Искренне хочу, чтобы «Мценская западня» на моей книжной
полке заняла место рядом с книгой «Автоград», талантливо написан-
ной Василием Павловичем несколько лет тому назад. Еще то отрад-
но, что автор живет и работает в нашем городе рядом с теми, кто опа-
лен пожарищами самой кровавой войны, и с теми, кто провожал сво-
их отцов на смертный бой, а после, рано повзрослев, восстанавливал
разрушенную и разграбленную страну, чтоб теперешней подрастаю-
щей молоди жилось в радость на свободной земле нашей горемычной
России.
Виталий Сивяков,
член Союза писателей России.









ОТ АВТОРА
В ноябре 1940 года, после визита в Берлин Председателя Совета народ-
ных комиссаров (правительства) В. М. Молотова, начальника штаба 2 тан-
ковой группы подполковника фон Либенштейна и начальника оператив-
ной части майора Байерлейна вызвали в Генеральный штаб сухопутных сил
на совещание относительно плана «Барбаросса» — плана войны против
России. Когда они по возвращении доложили обо всем услышанном свое-
му командующему, генерал-полковнику Гудериану, только что назначен-
ному на должность вновь сформированной танковой группы, он долго не
мог успокоиться. Германия находилась в состоянии войны с Англией, и на-
чинать новую войну с Россией значило воевать на два фронта. Сам Гитлер
еще недавно критиковал политическое руководство Германии 1914 года, не
понимавшее опасности войны на два фронта. Гудериан удивился еще боль-
ше, когда переговорил с руководством верховного командования воору-
женных сил и главного командования сухопутных сил. Все они проявляли
непоколебимый оптимизм в успехе спланированной операции и не прини-
мали всерьез никаких возражений. Со свойственной ему решимостью Гу-
дериан принялся готовить своих подчиненных к предстоящей кампании,
разъясняя, что она будет значительно серьезнее, чем кампании в Польше и
во Франции. Он засел за изучение походов в Россию шведского короля
Карла XII и императора Франции Наполеона I, все больше и больше убеж-
даясь в том, что Генштаб, спланировавший покорить Россию за 8-10 не-
дель, находится в плену прошлых молниеносных побед, когда удалось за 30
дней завоевать Польшу и за 43 дня — Францию, подписавшую перемирие
22 июня 1940 года.
Знало ли о вероломных планах Гитлера Советское правительство и лич-
но товарищ Сталин? Безусловно, знало, но бои в Испании и Финляндии вы-
явили слабые стороны в организации руководства нашими войсками. Сказа-
лись массовые репрессии и чистки среди руководящего состава армии, рель-
ефно проявилась и отсталость применявшейся в боевых операциях техники.
Оценив ситуацию, Сталин проявил восточную мудрость, пытался оттянуть
время начала войны. Бешеными темпами прорабатывались вопросы созда-
ния и оснащения армии новой техникой: танками Т-34 и КВ, самолетами-
штурмовиками Пе-2, Ил-2, истребителями Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3 и другими.
Совершенствовался надводный и подводный флот.
Развязанная фашистской Германией война была вероломной, но отнюдь
не неожиданной. О ее приближении постоянно сообщали Сталину, причем
сообщения поступали из различных источников.
Вот некоторые из них. Бывший командир группировки штурмовиков С.
А. «Ост» Вальтер Стеннес, ставший в одночасье врагом Гитлера и отправлен-
ный им в почетную ссылку в Китай, добровольно согласился работать на
СССР, еще в декабре 1940 года назвал известный на то время срок нападения
Германии на Россию — май 1941 года. Он также сообщил, что высшие воен-
ные и гражданские круги в Германии считают, что война с Россией продлится не более 3-х месяцев.
Посещая Китай, наш разведчик Рихард Зорге часто беседовал со Стенне-
сом, получая от него необходимую информацию. Вот лишь некоторые его
сообщения:
18.11.1940 г. — о возможном нападении Германии на СССР.
05.03.1941 г. — прислана микропленка письма Риббентропа послу Гер-
мании в Японии — Отто — с уведомлением о начале войны против СССР в
середине июня 1941 года.
02.05.1941 г. — Гитлер принял решение начать войну и уничтожить
СССР, чтобы использовать европейскую часть СССР как базу сырья и зерна.
15.06.1941 г. — Повторяю: девять армий в составе 170-ти дивизий начнут
нападение на широком фронте на рассвете 22 июня 1941 года.
19 июня 1941 года о точной дате и часе нападения сообщил Вилли Леман,
офицер СС, контролировавший безопасность строящихся в Германии сек-
ретных объектов.
Соответствующие сообщения шли и по дипломатическим каналам.
Военно-морской атташе в Берлине, капитан 1-го ранга Воронцов доно-
сил со слов одного из офицеров Ставки Гитлера, что немцы готовят вторже-
ние в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию к 14 мая 1941 года
(первоначально намечавшаяся дата нападения).
Советский военный атташе в Берлине докладывал, что военные дейст-
вия ожидаются между 15 мая и 15 июня 1941 года.
Но в объективность поступавшей информации Сталин не верил. О под-
готовке Германии к нападению на СССР предупреждал и Премьер-министр
Великобритании Уинстон Черчилль, но Сталин считал, что последний жела-ет столкнуть Германию с Россией, чтобы таким образом обезопасить Англию.
Получив разведданные о подписанной Гитлером директиве № 21 («План Барбаросса») Президент США Т. Рузвельт, после перепроверки информации, сообщил о ней И. Сталину через посла СССР в Вашингтоне, 1 марта, а затем, после нового подтверждения  разведданных- 20 марта 1941 года.
Наконец, вечером 18 июня перебежчик, фельдфебель, рисковавший
жизнью, рассказал пограничникам Киевского округа о выдвижении гер-
манских войск на исходные рубежи для наступления, намеченного на 4.00
22 июня.
В Москве сообщение посчитали тщательно продуманной провокацией.
21 июня в 24.00 ефрейтор 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии
Альфред Лискофф переплыл Западный Буг и также сообщил о начале на-
ступления в 4 часа 22 июня.
В районе Одессы границу перешел румынский офицер Бадая. Он под-
твердил уже имевшиеся данные о начале наступления германских войск в
3 часа 15 минут 22 июня.
И только тогда Сталин дал согласие на приведение войск в боевую готов-
ность.
Знал ли народ России о приближающейся беде? Только те, кто имел от-
ношение к работе с представителями Германии. Они чувствовали изменив-
шееся отношение немцев к ним. Но даже у них смешалось все, когда 14 ию-
ня Правительство опубликовало сообщение ТАСС (телеграфное агентство
Советского Союза), в котором говорилось, что распространяемые иностран-
ной, особенно английской, печатью заявления о приближающейся войне
между СССР и Германией не имеют никаких оснований, т. к. не только Со-
ветский Союз, но и Германия неуклонно соблюдают условия Советско-Гер-
манского договора о ненападении, и что, по мнению советских кругов, слу-
хи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на Совет-
ский Союз лишены всякой почвы.
Посол СССР в Германии — Деканозов — разрешил приехать в Берлин
семьям сотрудников посольства и торгпредства, которые в ночь на 22 июня
были арестованы гестапо.
15 июня фашистские генералы, командующие танковыми группами, ар-
миями и группами армий, доложили Гитлеру о полной готовности войск к
нападению на СССР.
21 июня Лаврентий Павлович Берия, всесильный нарком НКВД, в до-
кладной записке Сталину сообщает, что начальник разведура Филипп Голи-
ков жалуется... на своего подполковника Новобранца, который врет, будто
Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе..,
но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое пред-
начертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет!
Шли последние сутки мирной жизни. Но, как говорят древние, всему
свое время.
Опьяненный быстрыми победами в Польше и Франции, Гитлер двинул
отмобилизованные, испытанные в боях и жаждущие побед армии против Советского Союза. Началась самая жестокая из войн, которые когда-либо пережило человечество.




1
Война шла еще где-то далеко, в Белоруссии, до районного город-
ка Деснянска еще не докатилась страшная какофония звуков, спо-
собных в один миг заставить весь город съежиться, насторожиться и
поменять привычный, давно устоявшийся образ жизни.
Бомба, сброшенная с немецкого бомбардировщика, скорее всего,
возвращавшегося на свою базу, разорвала устоявшуюся жару, подня-
ла высоко в небо огромный столб земли, пыли и всего, что было там,
где теперь зияла огромная воронка, на дне которой уже появилось
блюдце темной воды. Люди, слышавшие о войне по радио, читавшие
о ней в газетах, спешили увидеть своими глазами то, что могло прий-
ти в их город. Они шли, ехали, а то и просто бежали туда, где еще дол-
го в безветренном воздухе висел черный столб земли, смешанной с
пылью и дымом. Их никто не пытался остановить, всех захватило
предчувствие близкой беды. У глубокой воронки несколько человек
орудовали лопатами, ломами и топорами, сооружая что-то вроде из-
городи. Двое озабоченных военных, успевших измазать новенькую
форму грязью, ползали по откосам, зачем-то вымеряя ее размеры.
Народ подходил к загородке, заглядывал в воронку, убеждаясь, что
именно здесь взорвалась бомба, от которой дребезжали стекла в ок-
нах полудеревенских домов. На месте взрыва раньше стоял дом с ве-
рандой и палисадником, ограждавшим скромную усадьбу со старым
садом, неухоженным, с отслужившими свой век деревьями, покры-
тыми взъерошившейся, засохшей корой. Часть этих старых деревьев
повалил взрыв, часть еще стояла, протыкая небо обожженными вет-
ками, лишившимися последней листвы.
Только соседи знали хозяина дома, одинокого скрипача, старого,
седого, всегда задумчивого и молчаливого, уже давно потерявшего
слух, но не потерявшего интереса к своей верной подруге, скрипке.
Казалось, что его уже ничего не интересует и не волнует, и люди ста-
рались не замечать его, дабы не причинять боли состраданием. И
только ребятишки по достоинству оценили благородство старика, не
оставили в покое, даря таким образом свою мальчишескую любовь.
Они изучили распорядок дня музыканта и появлялись здесь задолго
до ежедневного концерта, оккупировав засыхающие ветви старого
сада. Старик выходил на крыльцо ровно в десять и играл в свое удо-
вольствие долго и самозабвенно все, что когда-то исполнял в филар-
монии, и все это время ребятишки, облепившие деревья, слушали
мелодии, затаив дыхание. Кончив играть, старик кланялся им, как
кланялся когда-то, выходя на сцену, под аплодисменты благодарных
зрителей в пору расцвета своего таланта, в теперь уже далекой и не-
возвратной поре зрелости, и уходил в дом, словно за легкой, рассох-
шейся дверью был тяжелый занавес. Ребятам особенно нравился по-
клон, и они трепетно ждали этого момента, оставаясь на своих мес-
тах, и только потом, когда за стариком захлопывалась скрипучая
дверь, спрыгивали с веток и шумно разбегались по своим ребячьим
делам. От ребят в городке многие слышали о существовании старого
скрипача, но, как это часто бывает, больше ничего о нем не знали.
Даже имени. Война не изменила распорядка дня, и делал он это осо-
знанно, доказывая тем самым, что жизнь по-прежнему продолжает-
ся, и война, какой бы она ни была жестокой, не сможет остановить
или изменить что-то в ней. Старик по-своему выражал протест име-
ющимися в его распоряжении и в его силах средствами. Сегодня он
тоже играл, и звуки скрипки, проникая через листву деревьев, жадно
ловились ребячьими ушами. Но ребятишки услышали и другой звук,
звук пролетавшего высоко в небе чужого самолета, увидели оторвав-
шуюся от него черную точку и это ошеломило их настолько, что все
они разом, не сговариваясь, поспрыгивали с деревьев и, перескочив
через забор, побежали прочь. Появившийся откуда-то звук, сначала
слабый, а затем все усиливающийся, прибавлял им скорость, и когда
звук стал раздирать ушные перепонки, они падали в дорожную пыль,
обхватывая головы руками. Они почти не слышали взрыва, но их
тряхнуло взрывной волной, и каждый почувствовал своим телом, как
вздрогнула и застонала земля. Когда все стихло, ребятишки побежа-
ли обратно, но вместо домика увидели огромную воронку, разбро-
санный палисадник и валявшиеся вокруг деревья.
Николаев протиснулся к самому краю воронки, и на него сразу
же пахнуло гарью, серой и еще чем-то, чего он не мог определить сра-
зу. Нагнувшись, увидел осколок с рваными серебристыми краями.
Серая сталь была еще теплой и тяжело тянула книзу ладонь.
— Расходитесь, товарищи, — просил милиционер, — не то если
еще налетит… — милиционер не договаривал, каждый и без него по-
нимал, что будет, если еще раз взорвется такая бомба.
Николаев огляделся вокруг и только сейчас услышал глухой ро-
пот толпы, отдельные всхлипывания и причитания.
— Боже, что же это такое? Неужто никто не остановит нечистую
силу! — старушка во всем черном припала на колени, шепча молит-
ву, призывая Бога к справедливому наказанию пославшим несчастье.
Кто-то рядом сказал тихо:
— Будто и не было на свете человека! Даже духа его не стало!
По лицам многих людей текли непрошеные слезы. Кто-то спро-
сил громко: — Как его хоть звали-то?
Никто не обратил внимания на эти слова и вдруг неожиданно, од-
новременно раздался сильный женский плач, выдержать который не
было сил, и Николаев повернулся и пошел прочь. Этот бессмыслен-
ный взрыв потряс его своей жестокостью. Никакой логики не было в
его последствиях. Кто может планировать столь бессмысленное раз-
рушение и уничтожение? Ради чего, ради каких целей? Разве смерть
людей, пусть и неизвестных, можно оправдать какой-то, даже вели-
кой, целью? Он пытался задавать себе вопросы и отвечать на них с
позиций разума, но ничего не получалось. Разум сопротивлялся с
яростью загнанного зверя, которому уже нечего терять. И только од-
но объяснение, четкое и правдивое, укладывалось в сознании, и с
ним соглашались все клетки его существа, — это было обыкновенное
варварство, варварство, умноженное на мощь современной техники,
имеющей тенденцию к постоянному совершенствованию. Что тогда
ждет человечество вообще?
Николаев присел на скамейку, решив хорошенько подумать,
нужно ли идти в горком партии сегодня или отложить визит до луч-
ших времен. Увидев сейчас последствия взрыва только одной бомбы,
он вдруг поставил себя на место того музыканта и съежился от созна-
ния, по-новому осветившего те бури, что недавно витали вокруг его
имени в стенах института. Ну что значат они с одним этим взрывом?
Он, Николаев, жив, здоров и сидит под тенью акации, а вот этот оди-
нокий скрипач, которого любили слушать ребятишки и о котором
только и знали, что он хорошо играет на своей скрипке, больше не
существует. О нем даже нельзя сказать «мертв». Его просто нет. И все.
Николаев помрачнел оттого, что вот так просто и однозначно ре-
шил все проблемы своего бытия, будто не он сам, а кто-то другой, по-
сторонний, бездушный и жестокий одним махом положил конец все-
му. Резко тряхнув головой, разом сбрасывая дурман, навеянный
взрывом, он встал и решительно направился к остановке автобуса.
Нет, он все-таки зайдет в горком, к секретарю и, несмотря на войну,
задавшую людям новый, еще не осознанный ритм и темп жизни, от-
бросивший все личные заботы на второй план, принизив их цен-
ность, будет продолжать бой за самого себя, за свое доброе имя.
Горком партии напоминал скорее армейский штаб, столько здесь
было военных, и он остановился в коридоре, пропуская вперед лю-
дей в форме, раздумывая еще раз, нужно ли ему заходить именно сей-
час или подождать некоторое время, пока наши войска отбросят нем-
цев назад, с территории страны.
В том, что это вскоре произойдет, он не сомневался, как не со-
мневался никто из советских людей. Жизнь, нарушенная неожидан-
ным началом войны, вернется в свою колею, в нормальное, проще
говоря, русло, и тогда по свободе он зайдет к Виктору Петровичу со
своим личным делом. Николаев до сих пор не мог называть иначе
случившееся с ним. Правда, за месяц волнений и переживаний все
внутри него перегорело, перестроилось вместе с сознанием, стало
менее чувствительным к окружающему. Утихла личная боль, отошла
на задний план, стала какой-то бесчувственной, словно кто-то сде-
лал ему успокаивающий укол, и только временами давала себя знать
сильными приступами. За это время немцы успели продвинуться до
Смоленска, а вот сегодня сбросили бомбу и на Деснянск, словно на-
поминая о себе, что они здесь, рядом, совсем близко, а он все еще не
пришел в себя и не приобрел то свое, николаевское, состояние, ко-
торое постоянно сопровождало его в жизни — состояние внешнего
сосредоточения и покоя. Хотя в последние дни в его поведении об-
наружились новые оттенки, но это был все еще переход в новое со-
стояние, а не возвращение в старое. Боль и свое собственное «я»
приглушались и придавливались общим тревожным состоянием об-
щества.
— Ну что, — рассуждал он, — стоит судьба одного человека, пусть
даже ученого, в сравнении с судьбами тысяч людей там, на передо-
вой? — И отвечал сам себе: — Ничего.
Сегодняшний взрыв, гибель неизвестного ему скрипача еще
больше приглушили в нем внутреннее «я», и он продолжал стоять в
раздумье в коридоре горкома партии, не решаясь зайти к Смороди-
нову. Его толкнули в плечо, сказав грубо и недовольно «посторо-
нись», и он, отойдя чуть в сторону, увидел, как солдаты пронесли ми-
мо него тяжелый ящик. Затем кто-то взял за локоть, легко сжал и,
обернувшись, он встретился взглядом с Виктором Петровичем.
— Вы? — почему-то удивился он, но Смородинов не обратил на
его слова внимания, сказал: — А я дал задание заняться вашим де-
лом. — Он прошел в свой кабинет, увлекая за собой и Николаева. В
приемной сказал секретарше: — Лизонька, ко мне никого!
— Да, Алексей Кириллович, в институте с твоим вопросом явно
поторопились. У меня такое впечатление, что кто-то специально то-
ропил дело, и секретарь парткома попал в поток направленного дей-
ствия. Не случайно и появление этого анонимного письма. Но и ты
хорош. Даже не защищался, позволил себя топтать!
— Не до того было, — признался Николаев, — с Наташей было
плохо.
— Так вот, Алексей Кириллович, горком пока не утвердил реше-
ние парткома. Кстати, они должны были посоветоваться с нами, ты
же член горкома. Комиссия занимается твоим делом, но время сей-
час тяжелое. Получено указание о переводе вашего института в глубь
страны. Да и нам нужно хотя бы с недельку покопаться в том, что там
уже наворочали другие. Конечно, если обстановка не осложнится. А
через недельку мы тебя пригласим. Кстати, ты-то сам догадываешь-
ся, кто под тебя подкапывается?
— Да нет, у меня и мысли такой не возникало. Просто поверили
анонимке, не проверили, как следует, а я был занят Наташей, о себе
некогда было думать. Да и признал я почти все.
— Что значит признал?
— Ну, то, что действительно студентка инженерного факультета
Оля Паршина, подруга жены, с месяц жила у нас, ухаживая за Ната-
шей.
— И что, ты с ней жил? Так что ли? — Смородинов пытливо вгля-
дывался в лицо Николаева, ожидая подтверждения.
— Нет, не так, — возразил он, — но это могла опровергнуть толь-
ко Наташа, а она в то время уже была при смерти и эта деталь могла
убить ее раньше времени.
— Да, момент выбран удачно, — согласился Смородинов, — а мы
собирались повысить тебя в должности. Как-никак в тридцать два го-
да издал такую ценную книгу. В тридцать четыре стал профессором.
— Куда еще выше, — горько усмехнулся Николаев.
— Я вот думаю и кафедру сдать кому-либо.
— Ты не дури. Успокойся. Кстати, ты чем хочешь заняться в бли-
жайшее время?
— Кроме дел институтских, хочу отвезти мать в деревню. Болеет
она у меня. А после похорон Наташи совсем сдала.
— Хорошо. Займись матерью. С институтом я договорюсь, осво-
бодят на недельку-другую, а после возвращения зайдешь ко мне.
Смородинов снова пытливо посмотрел на Николаева и совер-
шенно неожиданно спросил: — А где сейчас эта студентка?
— Она защитила диплом и уехала.
— Куда?
— Не сказала. Видимо, на нее очень тяжело подействовала та ис-
тория и последовавшая за ней смерть Наташи.
— Так, так, — зачем-то сказал сам себе Смородинов и, вставая,
открыл ящик стола.
— Сегодня я должен дать добро на материал о тебе в областную
газету. Тут здорово о тебе намалевали. Я придержу его у себя до выяс-
нения обстоятельств. Хотя, если откровенно, нам сейчас не до тебя.
После выступления товарища Сталина, мы тут кое-что продумываем
на случай оставления территории. Немец прет сильно. Чувствую, по-
ложение намного серьезнее того, что мы себе рисуем в воображении.
Итак, договорились? — Смородинов подал руку на прощание, и Ни-
колаев вышел в приемную, полную народа.
Оказавшись на мосту, перекинутом через балку, Николаев позво-
лил себе подумать о состоявшемся разговоре. Приятно было созна-
вать, что вот он, секретарь горкома, смотрит на него по-прежнему с
доверием и главное, думает о нем так же, как и раньше. Он даже ус-
мехнулся, поняв, что все это время переживал по существу зря. Были
же и другие люди, те, что думали о нем хорошо, понимали и сочувст-
вовали, а он даже не знал об этом. Ему вдруг захотелось сейчас же
пойти на кладбище к могиле Наташи, посидеть на лавочке, погово-
рить с ней, поделиться своей маленькой радостью, снявшей с него
большой груз. Он знал, что она уже ничего не услышит, но все-таки
решился, потому что поделиться сейчас было не с кем. Маму он не
посвящал в это дело, а Оля уехала, не оставив адреса, казня себя за то,
что по доброте своей причинила ему боль. Он вспомнил ее слезы не-
задолго до отъезда, приглушенные стоны.
— Ну что мне делать, — говорила она в исступлении, — если я
люблю вас обоих, и тебя, и Наташу! Что? Я им говорила то же самое,
но они только обрадовались моим словам. Никто не хотел ни в чем
разобраться. Какой-то заколдованный круг! Такое впечатление, что
это очень нужно кому-то! Но тогда возникает вопрос: кому?
Ему хотелось сейчас же написать Оле обо всем, что произошло се-
годня, сказать хотя бы несколько слов благодарности за то, что во вре-
мя болезни Наташи она была около нее, уменьшая ее боль и страда-
ния. Он понимал и причину ее внезапного отъезда, она хотела дока-
зать всем, что рвет с их домом всякую связь, не желая приносить ему
еще какие-нибудь неприятности. Знала бы она, что своим отъездом
не приглушила боль, а еще больше разбередила рану. Как хотелось
увидеть ее сейчас, успокоить и подбодрить и, быть может, восстано-
вить былые, хорошие и теплые отношения. Он мог бы сказать Оле еще
многое. Его губы шептали фразу, которая сама просилась наружу:
— Оля, Оля! Знала бы ты! Знала бы ты, как сегодня мне стало лег-
ко и просто! Знала бы ты! Знала бы ты! Знала бы ты, как я любил На-
ташу и как ценил вашу с ней дружбу! Знала бы ты!
На кладбище было пустынно и тихо. Николаев потрогал темный
мрамор надгробья, сказал вслух: — Здравствуй, Наташа! Вот и я, твой
Николаев. Пришел к тебе.
Он смолк, слишком странными показались ему слова в обступив-
шей его тишине... Какая-то тяжесть неожиданно навалилась на него,
глаза мгновенно наполнились слезами, и он заплакал навзрыд, гром-
ко, как плачут обычно женщины, не пытаясь остановить плач и сле-
зы.
Домой Николаев шел медленно. Вокруг все было, как и прежде.
Молча стояли деревья с опущенными, отяжелевшими от жары и пы-
ли листьями. Второй месяц подряд не было дождя. Духота не спадала
и по ночам, природа словно споткнулась и остановилась в раздумье.
В раздумье был и он, Алексей Николаев. Вспоминалась Наташа, ее
голос. Было странным и невероятным, что ее уже никогда не будет.
Не будет ее обворожительной улыбки, удивительно трогательного
прищура ласковых, похожих на темные, спелые вишни, глаз, тепла ее
тела, притягивавшего и завораживавшего какими-то пьянящими за-
пахами, не будет ее неслышных, почти воздушных шагов, ее тихого,
порой заливистого, словно трель соловья, смеха. Не будет ее! Как
счастлив был он, когда они находились рядом. Их совместная жизнь,
слаженная и гармоничная, как сама природа, щедро дарящая людям
все многообразие цветов, звуков и красок с таинственной прохладой
вечеров, сочной палитрой красок зорь, когда горизонт, подсвечен-
ный солнцем, открывает гигантскую картину с дождями, когда гро-
мы сотрясают преисподнюю, а молнии штурмуют землю, с легким и
прозрачным янтарем радуги; их совместная жизнь, легкая и прозрач-
ная, словно фата невесты, будет еще долго светиться в его воображе-
нии.
Сейчас, идя по улице родного города, он снова почувствовал без-
различие ко всему окружающему, какую-то внутреннюю опустошен-
ность. Николаев остановился, вспоминая, как вела себя Наташа в по-
следнее время, когда жизнь угасала в ней, и она таяла, как тает свеча,
догоревшая до самого подсвечника. В тот вечер он принес ей букет
сирени.
— Ой, сирень, — прошептала она, и слабая тень тревоги прошла
по ее лицу, а в глазах заблестели слезы. Успокоившись, она сказала,
зачем-то прикрыв веками усталые глаза. — Что-то не приходит Оля.
— Не знаю, — ответил он и отвел взгляд в сторону, — у нее дип-
ломный проект.
Догадывалась ли Наташа, что творилось в душе ее подруги? На-
верное, нет. Может, чувствовала? Скорее, да. Она всегда хорошо по-
нимала других, а в последние годы, прикованная к постели, особен-
но. Наташа таяла на глазах, и никто не мог помочь ей. Он помнит тот
день, когда в коридоре задержался лечащий врач.
— Мужайтесь, профессор, — сказал он. — Есть еще, к сожалению,
случаи, когда медицина бессильна. В последние дни что-то особенно
сильно повлияло на нее. Я не знаю что, но болезнь прогрессирует, и
я бессилен.
Сейчас он вспомнил, что именно тогда все и началось. В тот день
он читал последнюю лекцию, и студенты устроили ему овацию, пы-
таясь передать свое настроение и своему любимому профессору. Ког-
да овация стихла, и студенты покинули аудиторию, к нему подошла
лаборант, как-то странно шмыгнув носом, усеянным веснушками,
подала записку, где его приглашали зайти в партком. В парткоме он
бывал часто и, войдя к Воробьеву, не подозревал, что разговор будет
особенно неприятным. Воробьев впервые не подал руки и сухо, ка-
зенно, пригласил сесть.
— Дело есть, товарищ Николаев.
Уже по тону разговора и официальному «товарищ Николаев» по-
нял, что дело непростое. Но если бы его вдруг спросили, что за дело,
и попросили придумать что-либо подленькое, грязное, он не смог бы
придумать хуже.
— Расскажите, что у вас со студенткой Паршиной? — спросил Во-
робьев, листая подшивку персонального дела.
— Ничего, Александр Михайлович. — Отвечая, Алексей Кирил-
лович старался представить, что в их отношениях с Олей могло заин-
тересовать партком.
— Вы это бросьте, — нахмурился Воробьев, — отвечайте по суще-
ству. А для начала прочтите вот это. — Он подал два листа, вырван-
ных из ученической тетрадки, написанных мелким убористым по-
черком.
— Какая чепуха! — сказал Николаев, даже не пытаясь скрыть раз-
дражение, охватившее его. — То, что Оля бывает у нас, известно всем.
С Наташей они дружат с детства. Утверждать, что я живу с ней — это,
знаете, чушь... У меня даже фантазии не хватает.
— Комиссия разберется, — сказал Воробьев, — где правда, а где,
как вы изволили выразиться, «чушь». — Он захлопнул папку с четко
написанными строчками: «Дело члена ВКП(б) Николаева Алексея
Кирилловича».
— Идите, соберитесь с мыслями и готовьтесь, — сказал Воробьев,
вставая.
— К чему готовиться? — спросил Николаев, не совсем поняв ска-
занное секретарем.
— Как к чему? — в свою очередь удивился Воробьев. — К разби-
рательству, конечно.
— Вот как, — не стерпел Николаев, — вы эту грязную анонимку
считаете делом?
— Да, делом, — подтвердил Воробьев, — потому что в ней изло-
жены факты, отрицать которые вы не посмеете. Ну не будете же вы
отрицать тот факт, что студентка нашего института — Ольга Парши-
на — посещает вашу квартиру?
— Нет, разумеется.
— Не будете же вы отрицать и то, что ваша жена уже около двух
лет прикована к постели, и что Ольга Паршина последний месяц по-
стоянно живет в вашей квартире?
— Не буду, но скажу, что живет она по доброй воле и только по-
тому, что Наташе в последнее время стало совсем плохо и она уже не
поднимается с постели...
— Вот видите, факты говорят против вас. Постарайтесь убедить
членов парткома в том, что вы невиновны.
— Но почему я должен их убеждать?
— Товарищ Николаев! — повысил голос Воробьев. — Не забывай-
тесь, здесь партком, а не кафедра...
Что происходило дальше, ему не хотелось вспоминать. Начались
вызовы в парткомиссию, уточнения деталей, проборки. Дело завер-
телось так, что он и сам потерял голову, порой не отдавая отчета са-
мому себе, что же происходит на самом деле. Дело обрастало подроб-
ностями, сопровождалось недоговорками и намеками, и с каждым
днем росло и катилось вниз, как катится снежный ком, пущенный
под гору, чтобы там, внизу, наскочив на препятствие, рассыпаться
вдребезги.
Оля, сама того не понимая, усугубила дело своим поведением пе-
ред членами комиссии, заявив, что Наташа и Алексей Кириллович ее
друзья, и их отношения не должны касаться посторонних! Она сказа-
ла, что любит обоих, и готова сказать об этом не только членам ко-
миссии, но даже самому секретарю горкома партии, если тот пригла-
сит ее на беседу.
Дерзость и явное неуважение к членам комиссии не могли по-
мочь правильному разбирательству, но Оля и не задумывалась об
этом, считая, что поскольку у парткома нет ее заявления или заявле-
ния Наташи, то и дела профессора Николаева не должно быть!
С тех пор Оля стала реже бывать в их доме, а когда подошла пора
защиты дипломного проекта, не стала заходить вообще.
Наташа умерла ночью. Тихо и как-то сразу. Увидев жену мертвой,
Алексей Кириллович впал в транс. Хорошо, что рядом была мать...
Сейчас он вспомнил похороны. Молчаливая процессия растяну-
лась на всю улицу. Он старался вспомнить, была ли среди провожав-
ших Наташу в последний путь Оля, но память затянуло пеленой вре-
мени, процессия походила на сплошной поток движущихся людей,
из которого невозможно было высветить кого-либо в отдельности.
Ему казалось, что Оли в этой массе людей не было!
Николаев остановился около самого дома, утопавшего в зарослях
сирени. Еще раз огляделся вокруг, словно собирался прощаться с до-
мом, в котором прошло его детство, юность и с которым связано все
прекрасное в жизни. Дом у них был старой постройки, деревянный,
как большинство домов этого района города, но менять его на город-
скую квартиру со всеми удобствами, как принято говорить, он не хо-
тел. Невдалеке, на косогоре, располагался дом родителей Наташи.
Она как бы продолжала жить в его возбужденном воображении. Ему
казалось, что уйди он на другую квартиру, как что-то безвозвратно
потеряется, и он перестанет быть самим собой. Он боялся потерять
Наташу даже в воображении.
Николаев прошелся взглядом по косогору, отдельным домам,
утонувшим в море благоухающей зелени. Задержался на золоченом
куполе церкви, вспомнил, как в детстве любил свой уголок, располо-
женный в низине, за серым огромным мостом, соединившим две
разрезанные оврагом части города. Здесь, внизу, никто не мешал
мальчишкам носиться по бесконечным тропам на велосипедах и мо-
тоциклах. Здесь было привольно и зимой, каждый склон кишел не-
угомонной детворой, и именно здесь он увидел свою Наташу и ее
младшую подругу Олю.
Он еще раз взглянул на косогор, на эти тихие дома и сады в пали-
садниках, и вошел во двор своего дома, где его, он знал точно, уже за-
ждалась мать.
— Алеша, сыночек, я уж все передумала. Говорят, за рынком во-
ронка с дом образовалась, а тебя все нет и нет.
Мать что-то говорила еще, но это было скорее бормотание старо-
го человека, истосковавшегося по близкому.
— Не уходил бы ты из дома, сынок.
— Теперь не уйду. Сидеть буду, книги читать, тебя, мама, слу-
шать, — сказал он мягко, и усмешка застыла на его лице.
Мать ничего не поняла из сказанного или сделала вид, что не по-
нимает, потому что продолжала говорить свое.
— С тех пор, как ушла от нас Наташенька, я тут не нахожу себе
места. Что-то тяжко мне стало. Тяжко и все. А тут еще эта война. Не
выдюжить нам. Дойдет он и до Деснянска. Вечерами уже чувствует-
ся, как земля вздрагивает от взрывов, видать, он и Смоленск прошел.
— Остановим! — резко возразил Алексей. — Не может быть, что-
бы не остановили!
— Дай-то Бог, Алешенька. Только ты отправь меня к Пелагее. Ес-
ли случится умереть, так там мне и умереть будет легче. Чувствует мое
сердце, скоро разлучат нас с тобой, и останусь я одна. А там Пелагея,
Евсей Евсеевич. В деревне все легче пережить годину.
— Хорошо, отвезу, — обещал Алексей, думая, что везти нужно
скорее, потому что движение поездов в войну подчиняется военному
расписанию и с приближением к ним фронта, уехать будет невоз-
можно.
В Малиновку они прибыли только под вечер следующего дня.
Пассажирские поезда в том направлении ходили редко, и он упросил
сопровождающего грузовой состав взять их с собой на площадку по-
следнего вагона, болтавшегося и грохотавшего так сильно, что у них
заложило уши. И хотя дорога была свободной, поезд шел медленно,
постоянно заходя на полустанки и останавливаясь в тупиках, пропу-
ская эшелоны, груженные войсками и оружием.
Одноколейная дорога, проложенная когда-то в этом лесном
краю, сейчас работала с напряжением, на которое никогда не рассчи-
тывалась. Сопровождавший состав пожилой и неразговорчивый
мужчина свое дело знал хорошо и при подходе к Малиновке, где им
нужно было сойти, стал медленно вращать ручку тормоза... Никола-
ев внимательно наблюдал за его движениями, думая при этом, что бу-
дет делать, если по какой-то причине поезд не остановится. Не пры-
гать же маме на ходу в свои шестьдесят с лишним лет!
Тормоза заскрежетали, поезд задергался, видимо, машинист все
еще не понимал, что сработал тормоз. Затем состав остановился, и
паровоз сердито пыхтел паром, вылетавшим в стороны. В конец со-
става кто-то бежал выяснять причину остановки, но в это время со-
провождающий уже крутил ручку тормоза в другом направлении,
снимая торможение, и состав, лязгнув буферами, медленно тронулся
с места. Проводник помахал им на прощанье рукой, черной от копо-
ти и постоянного контакта с маслами, и вскоре состав скрылся за по-
воротом дороги.
2
Несмотря на близкое расположение к городу, Малиновка счита-
лась глухоманью, куда мало кто заглядывал в обычные дни года. Па-
ломничество начиналось только в сезоны, когда созревали ягоды и
появлялись первые грибы. Тогда неприметный полустанок стано-
вился оживленным как никогда; люди ехали кто на чем, многие при-
езжали сюда и жили неделями, от чего жизнь в поселке оживала, ста-
новилась полнокровной и интересной. Сюда ехали люди, умевшие
трудиться и отдыхать и ценившие труд других. Днем все находились в
лесу, к вечеру возвращались с его дарами, какое-то время обрабаты-
вали ягоды или грибы, а к вечеру поселок расцветал, по берегу безы-
мянной речки, в которой только и водились плотва и пескари, горе-
ли костры и слышались песни. Поселковские тоже не отставали, со-
бираясь в излюбленных местах, молодежь организовывала танцы,
продолжавшиеся до полуночи. Так было всегда, точнее, до июня это-
го года, до момента, когда объявили о начале войны. Малиновка при-
тихла, в ней что-то изменилось не только внутренне, но и внешне,
она стала другой. Обычный полустанок, где редко останавливались
пассажирские поезда и грузовые составы, в одночасье превратился в
перевалочный пункт, облюбованный военными. А с подходом нем-
цев к Смоленску, на станцию доставили зенитки, которые тут же от-
везли в район моста, перекинутого через безымянную речку. Желез-
ная дорога, на которую мало обращали внимания, вдруг стала одной
из основных артерий, подпитывающей сражавшиеся войска, а мост,
длинный и несуразный из-за переплетения металлических конструк-
ций, приобрел сразу стратегическое значение. И малиновцы горди-
лись такой переменой внимания и к полустанку, и к мосту, да и к ним
тоже.
Постояв с минуту в раздумье на отчей земле и отдышавшись, Ма-
рия Ивановна не сдержалась, сказав: — Хороший человек, этот про-
водник. Другой бы не стал останавливать состав ради нас с тобой.
И, подумав немного, радуясь своему открытию, продолжила
мысль: — Хороших людей, Алеша, в жизни много. Нужно только са-
мому быть человеком и научиться видеть доброе в людях.
Они пошли по тропинке вдоль заборов, огородивших усадьбы
сельчан. Еще издали увидели дом Евсея Евсеевича. По всему было
видно, что хозяева дома. На веревке, протянутой от липы, росшей у
самого крыльца, к сараю, висело белье. Евсей не любил сплошные
заборы и тяжелые ставни, и двор в его хозяйстве был огорожен лег-
ким штакетником, и то, только для того, чтобы не заходила чужая
скотина.
Первой увидела гостей Пелагея. Вытирая костлявые руки о пе-
редник, она всплакнула на радостях и, наклонившись над крышкой
люка, устроенного над погребом для удобства загрузки картошки,
сообщила мужу новость. Через несколько минут из погреба показа-
лась рыжая борода Евсея и хмурое, вроде как чем-то недовольное,
лицо.
— Ну, с приездом, гости дорогие, — сказал он, выходя во двор, —
хорошо, что надумали выбраться к нам.
— Может, и не надумали б, да куда денешься, — призналась Ма-
рия Ивановна, но Евсей уже не слушал ее, говорил Пелагее: — Чего
распустилась, плакать потом будешь, вот немец придет, тогда и на-
плачешься, а сейчас веди гостей в избу, да угощенье готовь.
Алексей прошел в избу, показавшуюся ему темной и неуютной.
— Вроде, изба стала меньше, — сказал он, оглядывая стены и по-
толок с тщательно подогнанными досками, почерневшими от копо-
ти и времени.
— Это ты подрос, Алеша, — уточнил Евсей. — Ты давно у нас не
был.
Алексей смутился, сказал: — Все некогда было.
— Да ты не оправдывайся, не выгоним.
Умывшись, Евсей тщательно вытирал лицо льняным полотен-
цем.
— Небось, проголодались с дороги? — спросил он.
Пелагея открыла загнетку печи, вытащила чугунок и стала накла-
дывать в большие миски рассыпчатую картошку с кусками тушеного
свиного мяса. В избе сразу поселился тот аромат, которым всегда
славилась деревня. И аромат этот исходил паром из открытого чугун-
ка, до половины наполненного варевом.
— Словно вас поджидали, — сказала, улыбаясь, Пелагея. — Евсей
говорит, мяса не жалей, придут немцы — все подчистую загребут. Вот
я и расходую его потихоньку.
— Евсей Евсеевич, а откуда у вас такая железная уверенность, что
немец будет здесь, может, его завтра остановят у Смоленска и пого-
нят обратно? — Алексей старался говорить мягче, не хотелось оби-
жать старика подозрительностью, но любопытство брало верх.
Вместо ответа Евсей сказал Пелагее: — Налей нам по махонькой,
а то что-то и есть неохота.
Он удобнее сел за стол, сколоченный из толстых струганных до-
сок, положил на него свои натруженные руки, крупные и морщини-
стые, прислушался.
— Слышь, гудит? Опять мост бомбить будет. Вчерась уже бросал
бомбы, ребятишки за глушенной рыбой бегали. У моста речка поши-
ре и поглубже. Ноне опять на мост нацеливается. И к тому же наши
оставили Смоленск, теперь на очереди мы и Брянск.
Не успел он договорить, как все они ощутили толчок, и до слуха
долетели глухие взрывы.
— Вот видишь, — указал Евсей в сторону, где находился мост, —
добрался снова. Все у них по плану. Все расписано по часам и минутам.
Война войной, а обед по расписанию. Немец он по природе пункту-
альный. Вот и наш мост теперь будет бомбить, пока не разобьет.
Он взял чарку с мутным самогоном, обнес другие, притрагиваясь
к каждой, говоря сам себе: — Сдается мне, что он пока сильнее нас.
Конечно, и его мы одолеем, да только для этого время нужно. Вояки
они хорошие, я по той войне знаю. Да и мы не лыком шиты!
Евсей Евсеевич выпил самогон одним вздохом, понюхал краюху
ржаного хлеба и, не закусывая, сказал: — То, что Марию привез к
нам — правильно. Я для них чуть ли не свой человек буду. Какой ни
есть, а бывший кулак. Моя лавка до сих пор стоит на старом месте.
Немного закусив, продолжил рассуждение: — Оно и здесь покоя
не будет, кругом леса, станция к тому ж, а все ж тут тише будет, неже-
ли в городе.
Евсей плотно поел, выпил кружку топленого молока, спросил,
обращаясь к Алексею: — Ты-то сам как будешь?
— Институт эвакуируют на восток, за Волгу. Где буду сам, пока не
знаю.
— Оно, конечно, откуда тебе знать. Говорят, профессором по
экономии стал?
— Стал. По экономике.
— Сказывают, и жену, Наталью, схоронил?
— Схоронил.
— Царство ей небесное.
Евсей задумчиво посмотрел на Пелагею, сказал: — Без баб нам,
мужикам, жизни на земле нету. Но ты еще молодой, может, встре-
тишь кого.
— Не до этого теперь.
— Оно верно.
Они вышли во двор. Темнело. От реки пахло сыростью, и легкий
белый туман расползался по лугу, укутывая на ночь все, что распола-
галось на нем.
— Ночь ноне тихая и звездная, прямо для них, по заказу.
Алексей промолчал, говорить почему-то не хотелось, и Евсей за-
метил это.
— Ты вот что, залезай на сеновал, отоспись по-человечески, а
завтра, Бог даст, и в город уедешь.
Ночью снова гудели самолеты, и снова вздрагивала земля в такт
взрывам. По тому, как полыхало зарево в стороне моста, было видно,
что вреда там наделано немало. К утру на станции стали накапли-
ваться эшелоны, и Евсей, узнав, что мост все-таки разрушен, сказал,
заглядывая на чердак сарая: — Вставай, Алешка, будем ноне плот-
ницкое ремесло осваивать.
Он был прав. Через полчаса председатель поселкового совета со-
брал мужиков и, разместив их на подводах, повез к мосту. Подъехав к
дому, Евсей позвал Пелагею и Марию, и объявил: — Справим мост,
и оттуда Алексей уедет в город. Так что прощайтесь.
Женщины, не сговариваясь, заплакали, и Евсей не стерпел:
— Вы что, хороните кого, что ли? Погодите плакать-то. Лучше
слова добрые на дорогу скажите.
Алексей обнял вытиравшую слезы Пелагею, подошел к матери,
сказал: — Успокойся, мама, нервы еще нужны будут! Береги себя, а я
уж как-нибудь...
Он прижал к себе мать, долго держал ее в своих объятиях.
— Надолго ли прощаемся, сынок? — слезы текли по ее щекам, и
Алексей вытирал их, размазывая рукой по лицу.
— Как-нибудь дай весточку, как и что.
— Хорошо, мама. Я напишу тебе.
— Я буду ждать и молиться за тебя.
— Хорошо, мама. Прости меня за все и прощай.
Он прыгнул в телегу, и Евсей, которому надоело ждать и слушать
всхлипывания женщин, стеганул лошадь кнутом.
— Но, Серый, поехали, нужно догонять своих.
По дороге к ним подсел председатель поссовета Секерин, которо-
му хотелось поговорить с приезжим человеком. Разговор, конечно,
зашел о войне, но к явному удивлению Николая Николаевича, ни
точных сроков ее окончания, ни, тем более, четкого положения дел
на фронте, Алексей не знал. Повторять же то, что передают по радио,
не стал, решив сам послушать словоохотливого председателя, кото-
рому хотелось выговориться и изложить свою точку зрения. Евсей
чмокал губами, подгоняя лошадь и прислушиваясь к разговору. Вы-
брав паузу, он показал на деревья, обступившие дорогу: — Чует мое
сердце, дело — дрянь. Дюже быстро мы отступаем или он наступает.
Разгонит он наших вот по этим лесам, и будем мы учиться, как его
колотить здесь.
— Ты брось эту пропаганду, Евсей! — серьезно предупредил Се-
керин. — Отступление тоже стратегией предусмотрено.
— Но, Серый, — дед стеганул лошадь со злости, сказав после это-
го: — Ты, Николаша, зеленый еще, и многое не разумеешь. Всегда
нужно худший вариант брать в расчет. А ежели погонят его обратно,
я первый обрадуюсь.
— Это почему же ты первый? — горячился Секерин, явно недого-
варивая то, что думал. Ему хотелось влепить сейчас старику насчет
его кулацкого прошлого.
— А потому, голубок, что стар я уже для войны. Мне ноне покой
самим Богом прописан.
— Насчет Бога ты брось, — возразил Секерин, — Бога нет и не бы-
ло.
— Бог тут и вправду ни при чем, а вот мост они разворотили, и это
только начало. Дальше мы сами все воротить будем, ежели он сюда
дойдет.
— Ты, небось, лавку свою обратно потребуешь? — спросил Секе-
рин, разозленный позицией Евсея.
— Дурак ты, Николаша, хоть и председателем мы тебя выбрали. А
коли народ попросит торговать, то войду и в лавку. Кому-то и там
прохлаждаться нужно. А так та лавка мне нужна, как зайцу велосипед.
Лес как-то сразу расступился, дорога вышла на поляну, с которой
хорошо просматривалась железнодорожная насыпь, низина, по ко-
торой змейкой извивалась речка, и мост, перекинутый через ее поло-
гие болотистые берега. На самом мосту уже вовсю работали военные,
и помощь подошла вовремя. Мужики распрягли лошадей, привязав
их вожжами к повозкам так, чтобы они могли пастись, а Секерин от-
правился искать начальство. На насыпи он нашел командира, о чем-
то переговорил с ним и быстро спустился вниз, где его поджидали
мужики с топорами, пилами и ломами. Секерин в двух словах объяс-
нил суть задания и стал распределять людей по работам. Очередь до-
шла и до деда Евсея с Алексеем.
— Ты, Безродных, — сказал он серьезно, — пойдешь в воду и бу-
дешь укреплять ряжи. Лес мы тебе подтащим.
Евсей не стал раздумывать, снял сапоги, штаны, оставшись в од-
них подштанниках, предложил сделать то же самое и Алексею: —
Снимай, Алеша, женщин тут нету, а ежели кто и заблудится, пущай
отворачивается. В воду работать идем, не на купанье.
Алексей разделся, сняв рубашку и брюки, и вошел в воду, которая
вначале неприятно охлаждала тело, но уже через несколько минут,
увлекшись работой, забыл о том, где находится. Ряж потревожило
взрывом, одна сторона его, задетая волной, была совсем развороче-
на, и камни, составлявшие внутреннюю начинку, в беспорядке валя-
лись в воде, вспенивая ее на течении. Алексей посмотрел вверх на по-
лотно, там зияла огромная прореха, но солдаты и путейцы каким-то
чудом уже умудрились протянуть рельсы, и теперь все зависело от
них, работавших внизу. Нужно было подпереть мост снизу, приняв
часть нагрузки на этот ряж.
Понимая всю важность работы, мужики работали споро, без пе-
рекуров и лишних разговоров. Укрепив поврежденные взрывом
бревна, Алексей полез вверх, поддерживаемый Евсеем. Вскоре к не-
му присоединился и сам Секерин, поскольку на такую высоту никто
из стариков подняться не смог. В ход пошли вожжи, которыми вни-
зу, в воде, крепили бревна для подъема. Подняв таким способом не-
сколько бревен, Секерин выругался, вытирая потный лоб: — Таким
методом мы до Покрова мост будем восстанавливать.
Постояв в раздумье и почесав затылок, он крикнул вниз: — Кон-
чай мученье, мужики! Давай бревна через верх!
Мужики поняли его с ходу, и вот уже вереница людей с бревнами
потянулась по насыпи вверх, и с моста, укрепив веревки за рельсы,
стали спускать бревна.
— Другой табак! — радостно воскликнул Секерин и, довольный
сам собой, продолжил: — Во всяком деле смекалка нужна.
Работалось легко, хотя у Алексея с непривычки ныла спина. Он
разогнулся, вдохнул полную грудь воздуха и вдруг, потеряв равно-
весие, сорвался вниз. Вода обдала мужиков брызгами, и они, кто
матерясь, кто смеясь, бросились помогать Алексею выбираться из
воды.
— Я сам, — говорил он, вначале не почувствовав никакой боли.
Выйдя на берег, он вдруг ощутил слабость и головокружение. Чтобы
не упасть, присел на траву, и в тот же момент повалился набок, поте-
ряв сознание. Находившийся рядом Евсей, мигом снял подштанни-
ки и, выкручивая из них воду, направил струю в лицо лежащего
Алексея.
— Ничего, Алеша, пройдет. Ушибся ты малость, но пройдет.
Алексей открыл глаза, слабо улыбнулся, сказал тихим голосом: —
Обойдется.
С насыпи спустился солдат с медицинской сумкой, внимательно
посмотрел на побледневшего Алексея, осторожно ощупал руками
припухшую голень ноги. Отдельные места ушибов, с небольшими
рваными ранами и выступившей кровью, обработал какими-то со-
ставами, тщательно перевязал бинтами. На распухшую стопу поло-
жил смоченные водой штаны Евсея.
— Что с ним? — спросил спустившийся вниз Секерин.
— Ушиб сильный. Несколько дней придется отлежаться.
Алексея тут же отнесли к телеге, положили в тень на свежее сено,
и он, теперь уже с расстояния, наблюдал за работой на мосту, которая
подходила к концу.
Через час все мужики собрались у телег, но мысли их были еще
там, на мосту и под ним, и они, словно по команде, повернув головы,
смотрели на последние усилия путейцев, выверявших размер колеи.
Мужики открыли свои сумки, сели перекусить. Ели молча, думая
каждый о своем. Один седобородый дед, которого все звали просто
«Едок» или «Афоня», вдруг сказал, ни к кому не обращаясь: — Гуртом
оно хорошо и батьку бить.
— Известное дело, — поддержал его Евсей, и все снова замолча-
ли. Уже когда запрягали лошадей и укладывали на телегу Алексея, ус-
лышали крик с насыпи: — Погодите!
К ним бежал командир в вылинявшей гимнастерке с наганом,
пристегнутым к ремню и болтавшимся при беге.
— Стойте, товарищи! — кричал он. — Позвольте поблагодарить
вас от имени всех наших бойцов, восстанавливающих мост, от имени
нашей Красной Армии! Спасибо вам, дорогие товарищи!
Командир говорил быстро и горячо, и по его усталому лицу, за-
копченному пылью и загаром, стекал пот, оставляя темные полосы.
— Не за что нас благодарить, — ответил дед «Едок», — это мы вас
должны благодарить. Мы вот по домам, к бабам своим поехали, а вам
воевать нужно.
Командир подошел к каждому, пожал всем руки, подошел и к
Алексею. — Выздоравливайте! — сказал он.
— Постараюсь.
Офицер похлопал Алексея по плечу, вселяя в него надежду на вы-
здоровление, еще раз сказал: — Поправляйтесь!
Алексей улыбнулся, и в знак благодарности за внимание, кивнул
несколько раз головой.
— Ну, по коням! — скомандовал Секерин, и все повскакивали на
телеги.
Лес проглотил обоз, и вскоре они потеряли из виду мост и воен-
ного, махавшего им вслед.
Евсей осторожно объезжал колдобины и рытвины на дороге и го-
ворил успокаивающе: — Алешка, ты не дрейфь, главное, кости целы!
Я вот что тебе скажу, Мария даже обрадуется такому повороту!
Подъезжая к Малиновке, они увидели, как составы, медленно на-
бирая скорость, один за другим уходили в сторону моста. Железная
дорога снова ожила, как и прежде.
3
Поезд шел на восток не по расписанию. С началом войны все пе-
рестроилось, и теперь пассажирские поезда, для которых график
движения был законом, за его нарушение виновные строго наказы-
вались, не соблюдался. Лозунг «Все для фронта» железнодорожники
претворяли в жизнь с присущей им дисциплиной. Поезд часто стоял
в тупиках, пропуская эшелоны, идущие на запад, и Оля думала о том,
что все эти войска и техника скоро вступят в бой и остановят врага.
Она даже мысленно не могла представить, чтобы такая страна, име-
ющая самую большую в мире территорию, была захвачена немцами.
На ум приходили воспоминания о прочитанном боевом прошлом
России. Все завоеватели, будь то монголы, псы-рыцари или францу-
зы, начинали хорошо, а вот кончали все одинаково — полным раз-
громом. Она внимательно вслушивалась в сообщения Совинформ-
бюро о положении на фронтах и с тревогой отмечала про себя, что
история повторялась с колдовской закономерностью. Ей так хоте-
лось вмешаться, остановить эту закономерность, но, понимая свое
бессилие, она расстраивалась и до боли кусала губы. В Пензе она со-
бралась даже покинуть вагон и уйти с одним из этих эшелонов на за-
пад, но вскоре передумала, прекрасно понимая, что одним порывом
нельзя остановить врага, что нужно вооружить армии, и кто-то дол-
жен делать это оружие в тылу, не считаясь ни с чем. Она знала, что не
пожалеет себя в этом труде и еще в Деснянске, уходя из института,
приняла решение ехать на завод, о котором много читала в газетах, и
продукция которого была известна всему миру. Да, она выбрала
тракторный завод, справедливо полагая, что с началом войны завод
начнет выпускать оборонную продукцию. Вот где пригодятся ее зна-
ния инженера-механика, специалиста по двигателям внутреннего
сгорания. Нет, она не мечтала увидеть себя в светлых корпусах кон-
структорского бюро, наверное, таких же просторных, как и у них, на
машиностроительном, где она проходила стажировку, потому что
считала себя еще не подготовленной для такой работы и, главное, по-
тому что, по ее убеждению, сейчас важнее всего рабочие руки. Она
готовила себя к тяжелому физическому труду, зная, что женщинам
придется заменить мужчин, чьи лица часто мелькают в проемах ваго-
нов-теплушек встречных поездов, спешащих на фронт. Общее боль-
шое горе, переживаемое народом, как-то заполнило ее переживания,
и она, отъехав от Деснянска, стала забывать историю, приключившу-
юся с ней. Правда, иногда в памяти всплывали отдельные моменты ее
ответов членам парткомиссии, но они заглушались тем невозврат-
ным, что тогда произошло, — смертью Наташи, ближе которой у нее
сейчас не было никого на свете. При мысли о Наташе слезы наплы-
вали на глаза, застилали их своим туманом, и она, отворачиваясь от
пассажиров, прикасалась головой к окну, которое успокаивало ее
своей прохладой. Наташа была старше нее на пять лет, но, несмотря
на разницу в годах, дружба у них была крепкой и искренней. Оля
вспоминала, как они познакомились. Оседлав старый мотоцикл от-
ца, Оля носилась по пустырю, благо, что сюда, вниз, не заезжала ни
одна машина, не заходила и милиция. Однажды Оля вихрем мчалась
по тропинке и чуть не сшибла с ног девушку. Притормозив, чтобы
извиниться, она услышала возмущенные слова, сказанные в ее адрес:
— Эй ты, хулиган, за рулем тоже немножко думать надо!
Оля засмеялась, ничего не сказав от неожиданности и, оглянув-
шись, спросила: — А что, я похожа на мальчишку?
Девушка смутилась, неожиданность ошеломила и ее. Оля предло-
жила подвезти, и она села на заднее сиденье, попросив: — Только не
быстро, ладно?
— Как хочешь. — Оля поехала по тропинке, идущей вдоль косо-
гора, к одинокому домику, и девушка сказала: — Все, я здесь живу.
— Здесь? — удивилась Оля, знавшая наперечет всех, кто жил в
этой низине.
— Да, папа сменил квартиру городского типа на эту. Он не выно-
сит шума.
— В таком случае, давай знакомиться! — и Оля назвала себя.
Однажды Оля увидела Наташу вместе с каким-то серьезным пар-
нем, напомнившем ей кого-то, и с тех пор они, хорошо узнав друг
друга, не расставались. В воображении Оли Наташа и Алексей были
чем-то единым, и она не представляла их в отдельности. Вспоминая
Наташу, она видела его, вспоминая Алексея, разговаривала с Ната-
шей. И все же Наташа была ближе, ей она доверяла все свои девичьи
секреты, зная, что их тайна обеспечена лучше, чем законом. С болез-
нью Наташи Оля вошла в их семью как в свою собственную, пони-
мая, что сейчас она очень нужна больной. Понимал это и Алексей
Кириллович, и если Оля оставалась ночевать у них, он уходил спать в
кабинет, оставляя свою постель ей. Чувства любви и сострадания пе-
реполнили ее, и она не могла представить себя отдельно от больной,
зная, как необходима ее помощь и поддержка в эти тяжелые для по-
други минуты жизни. Однажды, когда Наташу особенно сильно за-
хватили страшные мысли, она всплакнула, сказав при этом: — Это
все, Оленька. Слишком долго я лежу. Сил нет даже говорить. Мне не
встать больше, и ты меня не переубеждай.
— Замолчи, Наташа! — вскрикнула Оля, и слезы покатились из ее
глаз, а комок, словно пробка, перехватил горло.
— Не мешай. Может, я в последний раз говорю.
Наташа говорила тихо и убежденно: — Так вот. Я уже все переду-
мала. За два года о многом переговорила сама с собой, и вот к чему я
пришла: в том, что Николаев достиг многого в жизни, его заслуга. Но
я с самого начала поддерживала его научные поиски, даже когда ви-
дела, что отдельные выводы еще далеки от совершенства. Нам, жен-
щинам, природа подарила не только ключи от потомства, но и выс-
шее чувство справедливости. Так вот, я поддерживала в нем огонек
надежды, когда он угасал, понимая, что факел разгорается с обычной
искры. Теперь я боюсь за него. В последнее время он ничего не пи-
шет, не издал ни одной научной статьи, ни одного толкового рефера-
та. Я знаю, моя болезнь выбила в нем элемент творчества, и это сей-
час беспокоит меня больше, чем исход моей болезни, который я хо-
рошо знаю. Я прошу тебя, Оля, именем нашей долгой дружбы, име-
нем всего святого, что есть в наших отношениях, не бросай его после
меня. Ему нужна постоянная поддержка, и только ты способна это
сделать. Я не хочу, чтобы с моей смертью погиб еще и ученый.
Наташа посмотрела на подругу темными, потеплевшими от слез
глазами, от чего они стали еще темнее и больше, сказала тихо, так ти-
хо, что Оля даже испугалась: — Стань его женой!
— Нет! — вскрикнула Оля, и глухие рыдания затрясли ее в нерв-
ном тике.
— Нет! — вскричала она. — Ты будешь жить, я это знаю!
Дождавшись, когда Оля выплакалась и немного успокоилась, На-
таша сказала умиротворенно: — Это мое завещание.
Она закрыла глаза и, расслабленная и успокоенная, заснула сном,
которого у нее давно не было. Стараясь не мешать подруге, Оля вы-
шла из комнаты неслышными шагами.
А через два дня ее вызвали в партком. Потрясенная, она дерзила
и наговорила много лишнего. Сейчас она бы вела себя рассудитель-
нее и спокойнее, смогла бы отвести беду от Николаева. А тогда… Бо-
левая гримаса исказила ее лицо, что-то похожее на усмешку остано-
вилось и застыло на нем. Тогда она не могла взять себя в руки, пото-
му что чувствовала себя оскорбленной вмешательством в свою лич-
ную жизнь, и сорвалась. Она надеялась, что Алексей Кириллович
поймет ее состояние и не осудит. Жаль, конечно, что в комиссии не
захотели понять ее, тоже поддались ее настроению... Или специально
нагнетали обстановку… Скорее всего, так.
На конечную станцию поезд пришел под утро. Оля вышла на
перрон и сразу почувствовала прохладу. Да, Урал давал о себе знать!
В Деснянске июльские ночи еще походят на теплое парное молоко
и манят этим влюбленных. Здесь все суровее, решила она и вдруг
подумала, наверное, под стать природе и люди молчаливее и серьез-
нее!
Вскоре начало светать, солнце вначале обозначило горизонт,
подкрасив при этом темные громадины домов, а затем выплыло и са-
мо, большое и оранжевое, словно нарисованное специально для нее.
Она с удивлением отметила про себя, что у них, дома, оно бывает та-
ким только на закате. Но ничто не бывает вечным под луной и, под-
нимаясь вверх, диск уменьшался в размере и почему-то бледнел. На
улице посветлело, и вот уже первый трамвай зазвенел веселым коло-
кольчиком. Оля спросила прохожих, как добраться до завода и села в
полупустой трамвай. Вагон раскачивало из стороны в сторону. Не-
смотря на то, что в вагоне сидело всего несколько пассажиров, кон-
дуктор объявляла остановки, и трамвай останавливался, даже когда
видно было, что никто не выходит, и на остановке никого нет. Оля
про себя отметила дисциплинированность водителя и кондуктора, их
спокойную работу и сосредоточенность. Доехала она быстро и вышла
на последней остановке. Она постояла немного, провожая взглядом
трамвай, и пошла к первому двухэтажному домику, окрашенному в
розовый цвет. Недавно посаженные деревья еще не выросли, и дом
стоял на виду, открывая начало улицы. Она посмотрела на табличку
с названием и удивилась, потому что дом имел первый номер, а ули-
ца называлась Тракторной. Она даже повеселела оттого, что вот так
получилось, что приехала на тракторный завод, и будет жить на Трак-
торной улице в первом доме. В том, что она будет здесь жить, она по-
чему-то не сомневалась, и чтобы не беспокоить людей, еще спавших
в этот ранний час, присела на скамейку, облокотившись на спинку и
прикрыв глаза. Дверь подъезда скрипнула, прогнав неожиданно сва-
лившуюся дрему. Молодая еще, смуглолицая и, в общем-то, симпа-
тичная женщина вышла из подъезда и остановилась, увидев незна-
комку.
— Это еще что за манера, спать у подъезда? — спросила она напо-
ристым, но приятным голосом, в котором легко угадывались нотки
дружелюбия.
— От мужа сбежала или приезжая?
— Приезжая.
— Небось, с Украины или Белоруссии? Оттуда сейчас многие
едут, от немчуры проклятой убегают.
— Нет, с России я, — ответила Оля. — Институт закончила и при-
ехала. В городе у меня никого нет, вот я и остановилась здесь, побли-
же к заводу.
— Как звать-то тебя?
— Олей.
— Ну, вот что, Оля. Заходи ко мне, чай, не стеснишь. Мы с мужем
в одну смену работаем, будешь в наше отсутствие комнату сторожить.
Неделями с завода не выходим. Как раз перед войной диван купили,
будешь на нем отдыхать. Больше не удалось ничего прикупить, хоте-
ли еще шкаф для белья, да вот, немец помешал, вчера деньги обрат-
но в кассу снесла, на танк для фронта. Другие добавят, и будет он там
за нас сражаться. Пусть знают паразиты, что мы и себя не пожалеем
для победы. Ишь, чего захотели, ироды. Мы тут завод строили, от се-
бя отрывали, а они нас завоевать хотят! Нет уж, кукиш с маком, если
мы завод на голом месте подняли, то нас им не взять!
Говоря сама с собой, она открыла дверь с номером один, и вошла
в коридор. Затем достала еще один ключ и открыла вторую дверь в
свою комнату, сказав при этом: — Соседские мальчишки все вверх
дном перевернут, если не закрывать. Воровать у нас нечего, сама ви-
дишь, комната почти пустая.
Она стала посреди небольшой комнаты и, указав на диван, сказа-
ла: — Вот тут и располагайся.
— Как зовут-то вас, вы ведь не представились? — Оля не находи-
ла слов, с восхищением рассматривая явившуюся фею.
— Дуся, Дуня или как вздумается. Имя такое, что всяк на свой ма-
нер переворачивает.
Она вздохнула: — Муж-то, Михаил, нынче на заводе заночевал.
Литейщик он у меня, работы у них с войной прибавилось.
Дуся походила по комнате, сказала: — Располагайся, Оля, я побе-
жала на смену. Михаил придет, пусть сходит в ЖЭК, пропишет. Бу-
дешь работать с нами. Я тебя сама в кадры сведу.
Дуся ушла, и Оля слышала ее торопливые шаги и стук двери в ко-
ридоре. Она не успела еще ни о чем подумать, услышала скрип и, ог-
лянувшись, увидела, как в приоткрывшуюся дверь просовываются
две детские головки. Они пристально и молча рассматривали незна-
комку, и неизвестно, сколько бы продолжалось их любопытство, ес-
ли бы не рука, затащившая их обратно в коридор. Оля слышала и
женский голос, ругавший ребятишек за излишнее любопытство: —
Ишь вы какие проворные, человеку отдохнуть не дадите!
Оля выглянула в коридор и, увидев молодую женщину, попроси-
ла: — Не ругайте их, пусть зайдут, познакомимся.
— Ой, простите, я думала, Михаил со смены пришел, вот и ругаю
их, чтоб не мешали отдыхать.
Не слушая разговоров, дети вошли в комнату.
— Как зовут вас? — спросила Оля, угощая ребят недорогими кон-
фетами.
— Меня Петя, — сказал мальчик, он был на целую голову ниже
сестры, — а вот ее, — он указал на девочку, — Машей. Она моя стар-
шая сестра.
Оля улыбнулась, говоря: — А меня зовут Олей, просто Олей.
Видевшая эту сцену женщина также улыбалась, восхищаясь про-
стотой и непосредственностью своих детей.
— Проказники вы мои, — сказала она и продолжила, глядя на де-
вушку, — с тех пор, как Степу на фронт проводили, они все загляды-
вают сюда. Как проснутся, так и бегут к соседке. Думают, он где-то
здесь.
Женщина секунду молчала, затем заговорила снова: — Вот вы и
познакомились с нами. Степан, муж мой, в армии, а меня зовут Аней.
Одним словом, все мы Гуровы, и все тут. — Аня посмотрела на Олю
по-женски мягким взглядом, сказала как бы между прочим, как дав-
но знакомой: — Да ты не стесняйся нас, люди мы простые, дверь не
запираем. Если Михаил один дома будет, заходи к нам и ночуй у нас,
все веселее ребятишкам будет.
Узнав, что Оля еще не прописана, Аня сводила ее в ЖЭК. Они
вернулись к обеду, и Аня тут же прослезилась от радости, Маша по-
дала треугольник с почтовыми штемпелями. — Читай вслух, — по-
просила она, — почтальонша сказала, что письмо от папы.
Аня вначале жадно и быстро пробежала глазами по листку и, убе-
дившись, что Степан жив и здоров, стала читать письмо медленно и
громко, чтобы ребята сразу поняли все. Видно было, чтение достав-
ляет ей удовольствие, потому что глаза ее светились радостью.
«Милые мои и дорогие женушка Аня, сыночек Петя и дочурка
Маша, — писал Степан, — прошло немного времени после отъезда,
но я искал удобную минуту, чтобы написать вам, зная, как ждете вы
там весточку от меня. Живу я как все солдаты, ожиданием боя. Сей-
час нашу технику погрузят в эшелоны, и поедем мы в район ХХХХХХ
(вымарано цензурой), где уже месяц идут тяжелые бои. И хотя едем
мы не на прогулку, настроение у всех хорошее, потому что все мы
знаем, за что пойдем в бой, за вас, оставшихся в тылу, таких дорогих
нам и таких слабых. Аня, как жалею я, что пока не знаю своего обрат-
ного адреса, и ты не сможешь мне написать, я так хочу узнать, как
там наши малыши и как ты с ними справляешься без меня. Поцелуй
за меня обоих и обними так же крепко, как делал я. Скажи им, что их
папка пойдет в бой с мыслями и думами о них и за их будущее. А те-
бе, Анюта, скажу, что настроение у нас боевое, так и передай всем на
работе, и скажи еще, что буду драться, пока бьются оба сердца, мое и
моей боевой машины. Буду жив, напишу. Обнимаю всех вас, ваш
муж и отец, Степан Гуров».
Закончив читать, Аня посмотрела на ребятишек и, всплакнув, по-
спешила в свою комнату.
Ребята хотели было пойти следом, но Оля повела их к себе, по пу-
ти рассказывая сказку о маленьком мышонке.
— Тетя Оля, — спросила Маша, не слушавшая сказку, — а почему
папа в письме назвал вначале его, а потом меня?
— Во-первых, я для вас не тетя, а просто Оля. А во-вторых, пото-
му твой папа назвал Петю первым, что он самый маленький.
— Нет, ты для нас тетя, — не согласилась Маша, — все ребятиш-
ки на улице говорят, что тети и дяди все, кто старше нас. Вот мы с Пе-
тей вырастем, и нас тоже будут называть тетей и дядей.
— Ну, хорошо, — согласилась Оля, — тетя так тетя, но одно усло-
вие: будете слушаться старших?
— Будем, — хором ответили ребята.
В это время в комнату вошла присмиревшая и успокоенная Аня и
увела ребятишек обедать. — Мне скоро на смену, — сказала она, — а
их не покорми, так и спать лягут голодными.
Через два дня Оля была уже на заводе. Начальник отдела кадров,
человек пенсионного возраста, долго вертел в руках ее документы, не
решаясь предложить что-либо, потому что взять ее инженером не
мог, а послать в цех на рабочую сетку не поднималась рука. Все-таки
девушка окончила институт, имеет мужскую специальность. Словно
прочитав его мысли, Оля попросила: — Вы разрешите мне сходить в
цех, я сама найду себе работу.
Начальник быстро заполнил листок, сказав при этом: — Идите
в сборочный. Найдете там Ефимова Павла Семеновича, он все
устроит.
Сборочный находился сразу за проходной и тянулся далеко вдоль
забора. Войдя в цех, Оля почувствовала напряжение работ по тому гу-
дению и скрежету, что обступили ее, и еще потому, что на нее здесь
не обращали внимания. Люди занимались своими делами и работали
с полным сосредоточением.
Оля медленно шла вдоль конвейера. На металлических корпусах
будущих танков, словно на огромных черепахах, копошились люди,
и она даже не пыталась понять, что делает каждый из них в отдельно-
сти, зная, что постороннему человеку нужно время для того, чтобы
приглядеться, а потом и понять суть выполняемой работы. Она подо-
шла к работнице в грязной плотной спецовке, полагая, что она давно
здесь работает и уже наверняка знает, где искать начальника цеха.
Нагнувшись к ее уху, спросила, повысив голос: — Скажите, как най-
ти начальника цеха?
— Кого? — переспросила работница, подняв лицо и оглянувшись.
Они одновременно рассмеялись, Оля узнала свою соседку, Аню.
— Что, и Дуся тоже здесь? — спросила она, заглушая шум, висев-
ший в воздухе.
— Нет, у нас специальности семейные. Степа здесь испытателем
работал, а я вот на сборке. А они оба в литейке. На пенсию хотели
раньше уйти.
Аня засмеялась, но вспомнив, зачем здесь Оля, сказала: — Ищи
самого высокого и худого, тот и начальник.
Оля нашла начальника в начале конвейера, там, где пока еще в
беспорядке лежали трансмиссии и совсем голые корпуса с отверсти-
ями для люков и подвесок. Прочитав записку, Павел Семенович
молча прошел в бытовку и, оказавшись в тихой комнате, спросил, не
напрягая голоса: — Все посмотрела?
— Почти все.
— И что скажешь?
— Ничего не скажу. У нас на машзаводе тоже что-то вроде ваше-
го конвейера, только шума поменьше.
— До войны и у нас тише было, только испытатели и шумели, а
сейчас мы уплотнились, прибавилось работ по зачистке, сверловке и
клепке. Вот и кричим в уши. — Начальник цеха задумался и как-то
спокойно произнес: — Кончим воевать и кричать перестанем.
Павел Семенович просмотрел выложенные на стол документы.
— Мастером не возьму, здесь и мужчины не выдерживают, с ног
валятся.
— А я и не прошусь мастером.
— А куда просишься? — Ефимов как-то сразу понял, что у этой
девушки уже выработан свой план действий.
— Возьмите вместо Степана Гурова!
Павел Семенович неожиданно для себя свистнул. — Да его здесь
никто из старичков заменить не может! Степан Леонтьевич наш луч-
ший испытатель. Мы его к ордену представили.
Он вдруг оборвал речь, словно споткнулся обо что-то непреодо-
лимое, спросил: — Трактор водить умеешь?
— Нет, — призналась Оля, — вожу мотоцикл.
— Ну, вот и все. Есть два предложения: ученицей сварщика или
слесарем на сборку.
— Лучше на сборку, — попросила Оля, — все ближе к живому де-
лу.
Павел Семенович написал что-то на листке, и Оля пошла в кад-
ры. Проходя мимо Ани, она не удержалась и легонько хлопнула ее по
плечу, показав бумажку. Аня кивнула головой, крикнула: — Значит,
будем вместе!
Дома она успокаивала Олю, говоря: — На сборке работать просто.
Главное, чтобы голова была на месте и чтоб руки могли держать ин-
струмент. Все остальное — дело наживное. Немного помучишься, и
все получится.
— А я и не боюсь, — ответила Оля.
4
Вызов 4 августа на совещание в штаб группы армий «Центр», рас-
полагавшийся в городе Борисове, оторвал Гудериана от руководства
войсками по окружению русских в районе Рославля. Там, в неболь-
шом котле оказались три-четыре русские дивизии, пытавшиеся про-
рваться в сторону Ельни по единственному сносному шоссе. Дав ука-
зание начальнику штаба подполковнику фон Либенштейну держать
его в курсе событий и переговорив с генералом Гейером, командую-
щим 24-м танковым корпусом, державшим под своим контролем
кольцо окружения, Гудериан сел в свою машину и в сопровождении
штабного броневика, оборудованного всеми системами связи, двух
грузовиков со взводом охраны направился в штаб. Дорога, по которой
они ехали, только условно походила на что-то подобное. Сплошные
ухабы, воронки, остатки разбитой техники затрудняли и без того не-
комфортное передвижение. Генерала укачивала небольшая тряска, и
он находился в состоянии, когда сон мгновенно опускал его в свою
яму, но в то же время, совершенно неожиданно пропадал, как только
машину встряхивало на ухабе, и он, просыпаясь и возвращаясь к дей-
ствительности, не сразу соображал, где находится, но, взглянув на си-
девшего на переднем сиденье адъютанта, успокаивался, понимая, что
находится под надежным прикрытием и охраной. Несколько раз,
просыпаясь, спрашивал, где они находятся, и адъютант называл
пункты, глядя на карту, лежавшую на коленях. Ни один из пунктов,
называвшихся майором Бюсингом, не привлек внимания дремлюще-
го командующего, а проехали уже Смоленск и Оршу, но когда Бюсинг
назвал Толочин, Гудериан вздрогнул, вспомнив, что именно здесь он
впервые встретил в бою новые русские танки, да не просто встретил,
русские применяли их и раньше, но, маневрируя, уходили от окруже-
ния, здесь же два их танка застряли в болоте, и русские, отступая, не
успели их взорвать. Вытащенные на берег и обмытые водой танки хо-
рошо смотрелись, и Гудериан счел своим долгом не просто полюбо-
ваться ими, но поднялся на броню и заглянул внутрь башни. Закончив
осмотр, он приказал сфотографировать технику, заметив при этом,
что танки несколько отличаются друг от друга, видимо, русские, запу-
стив в производство, сразу же, на ходу, производят их модернизацию.
Спрыгнув на землю, приказал обступившим его специалистам:
— Оба танка отправьте в Путлос на танкодром. Пусть наши кон-
структоры поразмыслят над русским чудом.
Те два танка русских напрочь прогнали сон, и он уже не провали-
вался в его бессознательные ямы. Мозг неожиданно освободился от
охватившей все его тело расслабленности, и он стал тем, кем был все-
гда во время бодрствования: волевым, целеустремленным, думаю-
щим. Сейчас его интересовало, почему фельдмаршал фон Бок откло-
нил кандидатуру подполковника фон Либенштейна, сказав резко: —
Прибыть лично!
Обычно для уточнения той или иной директивы в штаб группы
армий ездил Либенштейн, потому что в целом задача, поставленная
планом «Барбаросса», была ясна и не вызывала сомнений. Все разви-
валось в соответствии с планом, и если что и волновало Гудериана, да
еще одного военачальника, командующего третьей танковой груп-
пой, генерал-полковника Гота, действовавшего севернее, по москов-
ской дороге, так это то, что их порыв сдерживался своими же коман-
дирами, стоящими выше их. Отданные в оперативное подчинение
командующему четвертой армией, генерал-фельдмаршалу фон Клю-
ге, они обязаны были согласовывать свои наступательные действия с
ним. Клюге, осторожный и хитрый, артиллерист до мозга костей,
считал обоих командующих танковыми группами скорее всего аван-
тюристами, потому что те, невзирая ни на что, рвались вперед, окру-
жая русские воинские подразделения, а ему, Клюге, приходилось
сжимать кольца, уничтожая русских, или склонять их к плену. Тан-
ковые клинья уходили далеко вперед, оставляя после себя не поле
битвы, с его четкими границами, ясно обозначавшими, где свои, а
где чужие, а оставляя хотя и окруженные, но боеспособные подразде-
ления русских, на уничтожение которых уходило много времени и
сил, а лавры победителей пожинал не Клюге, а они, — Гот и Гудери-
ан! Непонимание между фон Клюге и танкистами дошло до предела
в Смоленском сражении, когда Клюге вынужден был приостановить
их продвижение до подхода пехоты, но Гудериан, приготовившийся
к форсированию Днепра, заявил, что остановить движение не может,
так как будет уничтожен русской авиацией, активизировавшей свои
действия. Танки, приготовившиеся к переправе, представляли слиш-
ком заметную цель. Аналогичное положение сложилось и у генерал-
полковника Гота, и Клюге затаил на обоих обиду.
Подъезжая к Борисову, Гудериан больше всего не желал встречи
именно с Клюге, считая его основным тормозом в осуществлении
плана наступления на Москву. Но, встретив в штабе шеф-адъютанта
Гитлера, полковника Шмундта, шепнувшего ему в коридоре: — Здесь
фюрер! — понял, что приглашен лично не случайно! Чего хотел от
них Гитлер, предстояло выяснить, но Гудериана поразило то, что на
совещании не было его недоброжелателя, фельдмаршала фон Клюге.
В комнату, где располагался Гитлер, впускали по одному. Вначале за-
шел фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр»,
и они — Гудериан и Гот — остались вдвоем в присутствии многочис-
ленной охраны Гитлера. Гудериан посмотрел на Гота, спросил, рас-
считывая на понимание: — Когда?
Гот, подумав, ответил: — 20 августа. — Гудериан сообщил: — Я
буду готов пятнадцатого. — Они оба понимали, что речь может идти
только о форсировании наступления на Москву, что в данной ситуа-
ции было вполне реальным и возможным, и оба, как ни странно,
ошибались.
Войдя в комнату, где, кроме Гитлера, его адъютанта полковника
Шмундта, находился еще полковник Хойзингер, начальник опера-
тивного отдела главного штаба сухопутных сил, Гудериан вскинул
руку в традиционном приветствии: — Хайль Гитлер! — и остановил-
ся, внимательно вглядываясь в спокойное лицо Гитлера, ожидая во-
просы.
— Вы готовы к дальнейшим наступательным действиям? — Гит-
лер спрашивал на удивление спокойным голосом, что расходилось в
его представлении с тем, что о нем говорили, якобы в последнее вре-
мя он стал более нервным и нетерпеливым к чужим мнениям.
— Да, мой фюрер, танковая группа готова начать наступление
пятнадцатого августа.
— Что для этого нужно? — Гитлер смотрел на Гудериана немига-
ющим взглядом, словно хотел убедиться в искренности названного
срока.
— Обеспечение топливом, боеприпасами, запчастями и особенно
моторами для танков.
— Мне доложили, что топливо и боеприпасы вы получаете свое-
временно.
— Да, мой фюрер, но когда мы начнем движение, многое может
измениться. Тыл растянут.
— Хорошо, — Гитлер что-то отметил в блокноте, но больше ниче-
го не сказал. Пытаясь заполнить паузу, Гудериан снова напомнил о
моторах.
— Почему они выходят из строя?
— У русских фактически нет дорог, в отсутствие дождей двигате-
ли изнашиваются от пыли и требуют замены.
Гитлер снова что-то отметил в блокноте, и Гудериан спросил: —
Я хотел бы знать о судьбе тех двух русских танков Т-34, которые от-
правлены мной на испытательный полигон в Путлос.
— Конструкторы уже разрабатывают новые образцы танков, спо-
собных превзойти русские Т-34, копировать танк противника не бу-
дем.
Гитлер посмотрел на Гудериана внимательным взглядом, сказал
как бы между прочим: — Когда-то я не поверил вам о наличии у рус-
ских огромного количества танков. Если бы я знал, что это так.
Он сделал паузу, подошел ближе, сказал тихонько, чтобы слышал
только он: — Я не начинал бы этой войны. — Гитлер имел в виду его
— Гудериана — книгу «Внимание, танки!» вышедшую еще в 1937 го-
ду, в которой Гудериан утверждал, что на вооружении русской армии
находится 10000 танков БТ-2, БТ-5, БТ-7.
Гитлер что-то сказал полковнику Шмундту, тот вышел, и сразу
же в комнату вошли фельдмаршал Бок и генерал-полковник Гот.
Гитлер встал, подошел к висевшей на стене карте, внимательно и
долго, как им показалось, смотрел на нее, затем резко повернулся к
стоявшим генералам, сказал в присущей ему манере: — Меня радует
ваша готовность наступать. Но я хочу, чтобы вы знали: моей главной
целью является район Ленинграда.
Он обвел карандашом Ленинград, снова повернулся к генералам,
сказал: — Нужно соединиться с финнами. После Ленинграда я хочу
разделаться с Украиной. Особенно меня беспокоит Крым, — он по-
казал на Крымский полуостров. — Отсюда, с этого авианосца, рус-
ская авиация бомбит нефтепромыслы Румынии.
Гитлер снова сделал паузу, понимая, что генералы должны как-то
переработать поступившую информацию, затем продолжил:
— Харьков и Москва будут моей следующей целью.
                Он мог бы многое рассказать своим генералам, но война не позволяла раскрывать тайны даже тем, кто творил историю рейха. Ленинград, это ворота в Россию, именно через Ленинградский порт будет самое короткое плечо для снабжения  воюющих армий всем необходимым: питанием, снаряжением, боеприпасами.
              Он вдруг представил Брест, развалины крепости, где русские несколько недель назад прекратили сопротивление, задержав продвижение целого армейского корпуса. Тогда он подумал, что победить русских можно только не дав им возможность закрепляться на территории. Его беспокоило  положение в группе армий «Юг». Они застряли в Карпатах, дав возможность русским войскам закрепиться на подступах к Киеву, имея за спиной серьезную преграду-Днепр.Похоже взятие Киева откладывается на неопределенное время. Он позволил себе что-то подобное улыбке, когда подумал, что скажут о нем, Гитлере, его генералы, когда Киев будет взят без боя. Но об этом они пока не должны знать ничего. Пусть это будет его тайной, его стратегической находкой. То, что произойдет в ближайшее время, произведет шок в головах многих недоброжелателей, повернет ход войны в другое русло. Будет не просто взят Киев, столица советской Украины. Будет уничтожен весь Юго-Западный фронт русских. Но генералы не должны знать о его замыслах. Пусть готовят войска к последнему рывку к Москве, пусть уничтожают остатки окруженных в районе Минска и Смоленска русских дивизий . Они должны смело исполнять приказы, его волю и восхищаться результатами, которые увидят при этом. Ну а Москва будет следующей целью. Обескровленные русские армии, лишенные резервов, теряющие целые фронта, наконец, дрогнут, осознают мощь германской армии и собственное ничтожество и запросят мира, как это уже было в прошлую войну. Мир будет диктовать он, фюрер, вождь немецкой нации.
Гудериан покинул совещание, так ничего и не поняв из сообще-
ний Гитлера. Фельдмаршал Бок, прощаясь с ним и генерал-полков-
ником Готом, сказал  всего два слова: — Продолжайте подготовку.
Встретившим его в штабе подполковнику фон Либенштейну и
майору Байерлейну приказал продолжать готовить наступление на
Москву в прежнем направлении, по Московскому шоссе, и, пользу-
ясь тем, что вторая армия ведет бои в районе Кричева и Рогачева, и,
таким образом, правый фланг танковой группы Гудериана навис над
тылами русских, воспользоваться ситуацией и обеспечить расшире-
ние плацдарма. Он указал на города Новозыбков, Стародуб, Почеп.
Выслушав своего командующего, офицеры переглянулись, им
обоим показалось, что Гудериана что-то гнетет, он не договаривает
чего-то очень серьезного и важного.
Заметив это, Гудериан сказал: — Я сообщил вам все.
Он прилег на свою походную кровать, прикрыл глаза, но рассла-
биться не смог. Мысли наскакивали одна на другую, и все они поче-
му-то возвращали его к Гитлеру, к тем встречам, которые были с ним
до этого. И где бы они не происходили — в Вене, при аншлюсе Авст-
рии, в Чехословакии или Польше, во время освободительных похо-
дов, в рейхстаге, при вручении наград — он всегда видел другого фю-
рера, того, который своей энергией зажег огонь инициативы всей на-
ции, поднял ее на борьбу за господство в мире. Сейчас он видел не
фюрера — вождя нации, а человека, задумавшегося над происходя-
щим. Неужели он увидел то, что должен был видеть тогда, в октябре
1939 года, когда задал вопрос ему, Гудериану, получившему рыцар-
ский железный крест за успешный поход в Польшу: «Я хотел бы
знать, как воспринял народ и армия пакт с Советской Россией?».
Тогда он ответил фюреру совершенно не задумываясь, как отвечают
близким людям, не политикам: «Мы, солдаты, облегченно вздохну-
ли, когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта.
Благодаря этому пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и
были счастливы, что удалось избавиться от опасности ведения войны
на два фронта, что в прошлой мировой войне вывело нас из строя на
продолжительное время». Тогда ему показалось, что его ответ расст-
роил фюрера, он, находясь на другой волне, вправе был ожидать дру-
гого ответа от генерала, участвовавшего в покорении Польши. Не-
ужели фюрер сейчас переоценил свои взгляды, по-другому смотрит
на Россию? Что-то не вязалось в его размышлении, потому что успе-
хи, достигнутые здесь, под Минском и Смоленском, вскружили мно-
гим головы, особенно там, в главных штабах вермахта и сухопутных
сил, где пока не чувствуют того сопротивления, что чувствуют его
солдаты и офицеры, ежедневно ведя бои с русскими. В какой бы си-
туации те не оказались, они продолжают сражаться и сражаются с
еще большим упорством, чем глубже его группа продвигается вглубь
России. У его солдат и командиров уже давно в ходу фраза «Мы не в
Польше и не во Франции». И если сейчас произойдет заминка с на-
ступлением на Москву, то что будет через месяц-полтора, когда пой-
дут дожди, и дороги превратятся в болота; еще хуже, что будет зимой,
когда землю покроет покрывало из снега, и на улице начнут бушевать
русские морозы, к которым никто из них не приспособлен, и к кото-
рым никто серьезно не готовился, полагая, что, взяв в клещи Моск-
ву, они принудят Советское правительство к капитуляции, как это
произошло во Франции 22 июня 1940 года. Неужели фюрер сейчас
по-другому смотрит на Россию, не так, как видят ее генералы, окру-
жающие его?
Гудериан гнал прочь тревожные мысли, но они нахально лезли в
голову, не давая покоя и оттесняя сон. Он не помнит, как заснул, но
утром, проснувшись, почувствовал себя абсолютно разбитым, и
только сообщение генерала фон Гейера об успешном завершении бо-
ев в районе Рославля вернуло ему прежнюю уверенность в себе, и он
снова стал тем командующим, которого привыкли видеть окружаю-
щие его офицеры: уверенным, настойчивым, думающим и решитель-
ным.
5
Хотя прошло уже больше недели, как Николаев получил ушибы
ноги, опухоль спадала медленно, и фельдшер Мила, дочь местного
священника, запрещала ему передвигаться даже с палкой, уверяя,
что кроме рваной раны голени у него, вероятнее всего, трещина в
щиколотке, но без рентгеновского снимка определить точно, так ли
это, затруднялась. При трещинах и переломах опухоль держится дол-
го, и нужно время, чтобы она спала. Мила наведывалась каждый
день, и он, чтобы хоть как-то отвлечься, пытался шутить или просто
издевался над ней, задавая вопросы, на которые ей было не совсем
удобно отвечать. Мила вначале пыталась сердиться, но вскоре поня-
ла, что делается это без злого умысла и тоже, поняв игру, пыталась
участвовать в ней.
— Вы лечите меня одними заговорами, — говорил он, смеясь, — а
я экономист, верю цифрам, а не предполагаемым трещинам, потому
и не спадает опухоль.
— Заговоры тоже лекарство, — парировала она, — они помогают
поднять в человеке дух, воспитывают волю, и человек самостоятель-
но побеждает болезнь.
— Если это так, то зачем же тогда вы? Я мог бы посещать отца Пи-
мена, и он бы лечил мою душу и тело с большим эффектом.
— И все равно пришли бы к нам, — обрадованно сказала Мила, а
посерьезнев, продолжила: — Кому нужно — приходят. А вот к таким
неверующим, как вы, хожу я.
— А вы верите в Бога? — Алексей смотрел прямо в глаза девушки,
стараясь не пропустить чего-то неискреннего, фальшивого в ее отве-
те.
— Вы задали сложный вопрос. Не верить в Бога медработник не
может, зная, кто сотворил все живое. Именно Иисус Христос творил
чудеса по исцелению. И мы тоже часто надеемся на чудо. А оно в
каждом человеке. Впрочем, как и Бог! И в медицину тоже верю.
Между прочим, когда мой отец понял, что из меня не получается
примерная прихожанка, он не расстроился, сказал только: — Иди в
медицину, там тоже творят милосердие.
— Вот как. Значит, вы все-таки состоите на службе господней?
— Состою. И не сожалею. Потому как я уменьшаю страдания
многим людям.
Мила сделала примочки, перевязала ногу и ушла, предупредив:
— Постарайтесь больше лежать, меньше беспокойте ногу.
Но спокойно лежать Николаев не мог. Опираясь на палку, он хо-
дил по дому и двору и мучительно размышлял, как лучше поступить
в сложившейся ситуации. Еще вчера он рвался выехать в город, но
Евсей возмутился: — Не дури, Алеша. На товарных добираться — не
в мягком вагоне. Денька два побудь, как палку отбросишь, так и от-
пущу.
Переживая за здоровье сына, Мария Ивановна, казалось, потеря-
ла дар речи. Боль, охватившая ее вначале, прошла вместе с окриком
Евсея, не подбиравшего выражений: — Цыц, дуры! Ушибся он.
Она притихла, радуясь тому, что Алеша жив, и она видит его еже-
минутно. После недавней смерти Наташи она потеряла душевное
равновесие и с болью думала о том, что второй смерти родного чело-
века она просто не переживет.
Пелагею не волновали вопросы жизни и смерти, она думала о
жизни, но не своей, поскольку своя уже подходила к закату, она ду-
мала о жизни племянника Алексея, овдовевшего в молодые годы.
Понаблюдав за тем, как Мила ловко ухаживает за его ранами, она
как-то вдруг подумала о том, что они подошли бы друг другу, и ска-
зала Алексею как бы между прочим: — Ты бы ее, Алеша, взял с собой
в город. Мила не только ногу, а и самого вылечит если нужно.
— Не до того сейчас, тетя Поля. Переживем войну, тогда и будем
искать себе пару.
О том, что Алексею нужно душевное равновесие, она догадыва-
лась, наблюдая за его поведением, беспокойным и нервным. И хотя
Алексей умело скрывал свои чувства от окружающих, но разве мож-
но провести Пелагею, прожившую длинную жизнь и повидавшую на
своем веку всякое. Одни наблюдения за Евсеем, его причуды,
вспышки неуправляемого гнева в моменты душевных бурь, стоили
того, чтобы их описать и изучать в назидание потомкам. Вот только
писать, как пишут умные люди, она не умела, и втайне мечтала встре-
тить человека, который бы согласился все записать под ее диктовку.
Потому она сразу поняла ответ Алексея и больше не пыталась загова-
ривать с ним на эту тему. Однако она продолжала наблюдать за ним
и Милой и про себя отмечала, что разговор между ними с каждым
днем становится теплее и теплее.
В отличие от Евсея, Пелагея любила мечтать, и Евсей, зная ее сла-
бость, старался, прежде всего, напомнить о своем присутствии. Он
это делает уже много лет с того времени, когда однажды застал свою
возлюбленную сидящей на чурбане около вымени их общей любими-
цы, коровы Машки. Пелагея сидела, обхватив цибарку с молоком, а
в молоке, между прочим, отмокал опущенный всей кисточкой хвост
породистой Машки. Ох, и вспылил тогда Евсей! Он даже не помнит,
как сообразил ударить ногой по чурбаку, и Пелагея, потеряв равнове-
сие, покатилась по полу сарая, облитая молоком.
— Мечтать надумала, дура ты этакая! Я те покажу, мечтать под ко-
ровой! — Он выругался матом и вышел из сарая, оставив ее вытирать
молоко и хлынувшие рекой слезы.
Вот и сейчас Евсей вошел тихо и, услышав слова жены «хорошо
было бы, если бы завтра война окончилась», не выдержал, сказал
громко, чтобы слышали все: — И когда ты прекратишь свои мечта-
ния? В гроб скоро, а она все мечтает, мечтает, будто мне от этого ка-
кая польза! Ноне уже не мечтать, а действовать надо. Сказывают, не-
мец десант выбросил и нашу дорогу перерезал.
— Вы это серьезно, Евсей Евсеевич? — Алексей в тревоге отбро-
сил в сторону палку.
— А я думаю, почему это по дороге поезда перестали ходить? —
Евсей продолжал рассуждать сам с собой, не обращая внимания на
вопрос, заданный Алексеем. — Захожу в поссовет, а там Николашка
сидит. Говорю ему, так, мол, и так, а он мне с возмущением. Опять,
говорит, ты пропаганду вражескую разводишь! А я ему отвечаю, что
так он дождется в своем кабинете не меньше как пули. — Евсей снял
сапоги, небрежно бросил их в угол и продолжил, словно перед ним
был, по меньшей мере, сам Секерин. — В лес уходить надо и не ждать
их, а сейчас, загодя. Землянок нарыть, фуражу и провианта запасти,
и ждать. А то, что он придет — это точно. Вон, даже Петька Игонин,
которого в тюрьму в прошлом годе спровадили, и тот разгуливает по
поселку.
Евсей вышел в чулан, долго перекладывал узлы и вошел с двуст-
волкой в руках и прочным полотняным мешком. Не глядя на жен-
щин, зная наперед их отношение к задуманному, сказал Алексею: —
Вот, бери, может, в дороге встретишь зверя какого. Патроны с круп-
ной дробью, на волка, я так понимаю, будут в самый раз. Фашист —
он тоже зверь!
Евсей объяснил, как идти в Деснянск, сказав, чтобы держался
лесной дороги, ближе к городу еще должны быть наши, а дальше, ес-
ли повезет, доедешь на поезде.
Услышав слова Евсея, сестры заплакали, приложив к глазам
платки, и Евсей рассвирепел: — Цыц, бабье! В дорогу сготовьте что-
нибудь. Путь неблизкий.
Евсей принес сапоги, стоптанные, но еще целые, где-то достал
поношенный суконный пиджак, сказав при этом, что он ему, если
что, и заместо постели будет.
Сестры перестарались, наполнили полную сумку припасов, и Ев-
сей долго ругался, выкладывая лишнее.
— Так его и свои за мародера примут!
Уже под вечер под плач женщин и успокаивающее цыканье Евсея
Алексей задами огорода вышел из поселка и углубился в лес. Идти бы-
ло тяжеловато, нога еще отдавалась болью, и шел он не спеша, наде-
ясь, что нога со временем разойдется, и все станет на свои места. Он
часто останавливался, долго стоял, опершись на палку, а то и просто
садился на землю и отдыхал, наслаждаясь лесной прелестью и вдыхая
аромат уходящего лета. Идти с каждой минутой становилось труднее,
потому что нога давала о себе знать, и он все больше и больше опирал-
ся на рогатину, заменившую палку. Трудно было еще и потому, что в
лесу быстро темнело, и он боялся потерять ориентировку. Осмотрев-
шись, выбрал густой ельник и, наломав веток, улегся отдыхать. Заснул
почти мгновенно, и только во сне продолжал идти по лесу, припадая
на больную ногу, которая почему-то вдруг перестала болеть. Про-
снулся с рассветом, ощутив какое-то чувство тревоги. Прислушав-
шись, понял, что звук исходил от дороги, и он, не задумываясь над
тем, что делает, пополз на этот неприятный, леденящий сознание
звук. Отсюда, из леса, хорошо различил несколько бронированных
машин и по какому-то признаку, еще не увидев кресты, понял, что
они немецкие. Танки остановились, из люков вылезли люди в черных
комбинезонах, несколько человек подошло к первой машине. Один
из танкистов углубился в лес, и Алексей вжался в траву, так близко от
него находился немец. Поправив ремень, танкист вернулся к своим, и
все они склонились над картой. Они долго совещались, жестикулиро-
вали руками и уже направились к своим машинам, как вдруг раздался
гул самолета, и все они, словно по команде, подняли головы вверх.
Так же одновременно, подчиняясь страху при виде советского истре-
бителя, бросились врассыпную, и один из них упал в траву в несколь-
ких метрах от Алексея. Страх и пулеметные очереди, раздавшиеся од-
новременно с нарастающим воем мотора, вдавили их в землю, и Алек-
сей незамедлительно этим воспользовался. Подскочив и забыв о
больной ноге, бросился бежать в ельник, где лежали ружье и поклажа.
Отбежав на безопасное расстояние и убедившись, что за ним не
гонятся, остановился и посмотрел в ту сторону, откуда бежал. До не-
го доносились гортанные крики, и он вначале подумал, что это ко-
манды, но черный столб дыма, взметнувшийся над верхушками дере-
вьев, окончательно убедил его в том, что летчик не зря тратил патро-
ны. Танки взревели моторами, и он понял, что они уходят, боясь
взрыва своего танка, который должен последовать с минуты на мину-
ту. Зная, что взрыв этот не достанет до него, Алексей медленно шел,
испытывая одновременно и боль в ноге, и неприятные ощущения от
ожидаемого взрыва. Взрыв оказался сильнее, чем он предполагал, и
Алексей, не понимая, от чего больше — страха или грохота — спотк-
нулся и упал на землю. Поднявшись и отряхнувшись, сказал сам се-
бе: — Мне еще этого не хватало! — Он имел в виду, что при падении
можно окончательно повредить ногу. Алексей погладил ногу, посмо-
трел на рогатину, приподнял ее, словно взвешивая, и неожиданно
рассмеялся, радуясь тому, что страх, охвативший всего его без остат-
ка, прошел, и что все так хорошо кончилось.
* * *
Вечером к Безродных зашла Мила. Возбужденная и веселая, она
быстро прошла в комнату, где обычно находился больной и, остано-
вившись, спросила, ни к кому не обращаясь: — А где Алексей Кирил-
лович?
— Ветром сдуло, — ответил Евсей, сворачивая цигарку.
— Как это, ветром? — не поняла Мила. — Да ему ходить еще
нельзя.
— Значит, можно, если ушел, — подытожил Евсей.
— Куда ушел? — Мила стояла посреди комнаты и не скрывала ра-
зочарования, охватившего ее.
— Куда ушел, там его пока нету, — снова загадкой ответил Ев-
сей.
Слушавшая весь разговор Пелагея, вдруг взорвалась, сказала так,
будто он стегал ответами ее: — Ну, чего ты, старый, мучаешь челове-
ка? Ушел Алексей домой, в Деснянск!
— В Деснянск? — переспросила Мила. — Но туда, сказывают, не-
возможно пройти. Немцы железку перерезали.
— Для кого невозможно, а для кого можно, — вставил свое Ев-
сей, и Мила поспешила попрощаться со ставшим негостеприимным
домом. Она знала, что Евсей не терпел ее, поповскую дочь, считал
легкомысленной только потому, что в отличие от всех поселковских
девчат она смотрела на деревню, как на очередной этап в своей жиз-
ни, и ни ее душа, ни тело не тяготели к деревенскому труду, она из-
бегала его, слыла белоручкой, и в поселке все это хорошо знали. К
тому же она несколько презрительно относилась ко всем этим ум-
ным старикам, считая их выжившими из ума, не считалась с их мне-
нием. В деревне все на виду, здесь каждый, только родившись, нахо-
дился под пристальным вниманием всех жителей, и потому все зна-
ли подноготную каждого. Мила не была исключением, и она знала
об этом. Правда, о ней здесь знали меньше, так как их дом обходили
стороной не только взрослые, но и мальчишки, и виной всему был
ореол таинственности, что несла с собой православная церковь и
один из ее служителей, отец Пимен. В детстве Милу тяготило ее про-
исхождение, но этот период длился недолго, так как с возрастом она
научилась извлекать выгоды из своего положения дочери священно-
служителя, и единственное, с чем никак не могла смириться, что от-
цу не давали приход в городе, и она иногда с тревогой думала о том,
что вот ей, симпатичной и воспитанной девушке, придется выйти
замуж за какого-то деревенского парня, и она станет точно такой же,
как все эти Пелагеи, Насти, Глаши и Ефросиньи. Она с содрогани-
ем думала о том, что не сможет справиться с ведением деревенского
хозяйства, привыкнуть к запаху навоза и кудахтанью кур, и про себя
решила никогда не выходить замуж за местного, кем бы он ни был.
Алексей Кириллович был именно тем человеком, который устраи-
вал ее воображение, но, ухаживая за его ногой, она не заметила даже
проблеска чувств к себе, кроме, конечно, того естества в разговоре,
которое появляется между людьми, давно знающими друг друга или
совсем равнодушными друг к другу. Такое его отношение к себе она
объясняла, прежде всего, болезнью Алексея и очень надеялась, что с
выздоровлением он перестанет смотреть на нее как на фельдшера, и
посмотрит, наконец, как смотрят все мужчины на женщин, с тай-
ным желанием близости. Она ждала этого момента, боясь пропус-
тить его, и мысленно продумывала и свое поведение, и свои разгово-
ры с ним. Она знала, что не упустит его, и благодарила судьбу за слу-
чай, подарившей ей того, кто стал предметом ее тайных девичьих
мечтаний.
Сегодня все рухнуло, и она шла домой медленно, с тяжелыми ду-
мами о потерянной навсегда юности с ее розовыми мечтами и греза-
ми. Она не замечала ничего вокруг и шла, не выбирая дороги и не
глядя на нее, точно так же ходят лунатики, угадывая направление к
дому каким-то выключенным, не принадлежащим им чувством. К
реальной жизни ее вернул Петька Игонин, вдруг, ни с сего, ни с того
перегородивший дорогу. — Вот мы и встретились, Милок! — Петька
и раньше пытался ее так называть, словно давая понять, что в ней он
видит больше мальчишку.
Она посмотрела на него расширенными глазами и, не скрывая
удивления, сказала, не боясь жестокой правды: — Как тебя выпусти-
ли, ты же вор!
— Сегодня вор, а завтра, глядишь, человеком стану. — Петька по-
вернулся и пошел рядом с Милой.
— Вначале стань, потом поговорим. — Мила еще находилась в
плену своих грез и не слишком задумывалась над тем, что говорит.
— Ты брось, Мила, я ведь могу с тобой и по-другому. Нынче при-
шло мое время и моя власть. Теперь я буду решать, кто порядочный,
а кто вор, как ты изволила выразиться.
— Вот как! — удивилась Мила. — Значит, зло превратилось в бла-
годетель, в добро?
Петька не стал втягиваться в дискуссию, сказал: — Ну, какой я
вор? — Он сменил тон разговора. — Подумаешь, один раз вскрыл ок-
но в магазине, часы взял. А если у меня не было денег на них?
— Ну и ходил бы без часов. Заработал бы денег, купил бы себе,
может, золотые.
— Мила, я ведь домой вернулся из-за тебя. Люба ты мне, — при-
знался он и опустил голову.
— Ну и что из этого? — Мила с любопытством рассматривала ша-
гавшего рядом Петьку. О том, что она нравилась ему, никогда даже
не задумывалась.
— А то, что ты должна стать моей.
Она повернулась к нему резко и вдруг, не отдавая себе отчета,
сказала: — На воров я не размениваюсь! Запомни это.
— Завтра ты у меня заговоришь по-другому! — Петька резко по-
вернулся и пошел прочь.
Утром в Малиновку вошло девять немецких танков. Два из них
остановились у поселкового совета, опустевшего к тому времени, ос-
тальные направились к станции. Разбуженные ревом моторов жите-
ли сидели дома, и улицы казались вымершими. Только кое-где про-
бегали через дорогу собаки и одинокие кошки. Из танков, остано-
вившихся на станции, вышло несколько офицеров, с брони спрыгну-
ли с десяток солдат, в полном вооружении и с багажом. Отделивший-
ся от группы офицеров молодой подтянутый обер-лейтенант сказал,
подойдя к солдатам:
— Займите помещение и через десять минут пять человек ко
мне.
Танки снова взревели моторами и вскоре были далеко за посел-
ком. Офицер дал какие-то указания подбежавшему фельдфебелю,
сам проверил установку пулеметов в окнах второго этажа маленького
здания станции. Закончив все дела, направился к зданию поссовета,
где уже находился Петька Игонин.
— Кто вы таков? — спросил офицер.
— Полицейский, Игонин Петр, — на едином дыхании выпалил
Петька, не моргнув глазом.
— Вы сами себя назначайт? — засмеялся офицер.
— Нет, вы меня сейчас назначите, — сказал Петька, — потому что
я готов и хочу служить Великой Германии и Гитлеру.
— Вы против большевик? — спросил офицер, не скрывая радости
от того, что у него здесь есть уже один помощник и, судя по всему,
надежный.
— Да.
— Почему?
— Они посадили меня в тюрьму.
— В тюрьму? — офицер повторил слово по слогам, не скрывая
улыбки, — за что?
Петька смутился, потупив взор, ответил: — Я сломал их магазин.
— Молодец! — похвалил офицер. — Будем знакомиться. Я обер-
лейтенант. Меня зовут Дитрих Штрих. Я буду здесь комендантом и
начальником станции.
— Позвольте спросить, господин обер-лейтенант, а откуда вы
русский знаете? — Петька с восхищением разглядывал Дитриха.
— О, это просто, Питер. Берлинский университет! — лицо Дитри-
ха расплылось в улыбке от одного упоминания об университете, где
прошли его лучшие годы. Но он не дал себе отвлечься, война научи-
ла его сосредотачиваться, и он приказал: — Ви, Питер, возьмите цвай
золдатен и собирайт здесь всех людей.
Не раздумывая, Петька кинулся выполнять первое задание ко-
менданта. Через час все население поселка стояло на площади перед
сельсоветом и слушало коменданта.
— Именем нашего великого фюрера, — говорил он, коверкая от-
дельные слова, — вся власть на завоеванной территории находится в
руках военных. Невыполнение указаний немецкого командования
будет строго караться вплоть до расстрела.
Народ стоял молча, понурив головы. В тишине хорошо слышался
ломаный голос коменданта. Когда он окончил речь, отец Пимен в
черном подряснике и с крестом в прижатых к груди руках, опустился
на колени, шепча: — Господи, благослови на благие деяния. Дай на-
роду русскому терпение и помоги обрести веру в себя! — Отец Пимен
перекрестился и встал с колен.
Евсей, стоявший невдалеке, сплюнул под ноги и выругался ма-
терно, получив за это толчок в бок, которым наградила его Пелагея.
Другие смотрели на священника молча, в поселке по-разному отно-
сились к отцу Пимену, одним он казался скрытным и нелюдимым,
другим, наоборот, чутким и внимательным. Но как бы то ни было,
церковь стороной не обходили, и случись какая беда, шли к отцу Пи-
мену за советом и утешением.
Удовлетворенный всеобщим молчанием, комендант сказал, по-
высив голос: — Назначаю полицейским Питера! — Он указал на сто-
явшего рядом Петьку Игонина, уже державшего в руках немецкую
винтовку.
— Петьку, — кто-то поправил из толпы, — знаем его, как раз из
тюряги пришел, порядки знает!
Услышав эти слова, Петька пригрозил, отыскивая взглядом гово-
рившего: — Ну-ну, без шуточек. И тише мне!
Ничуть не смущенный таким поворотом дела комендант продол-
жил: — Для наведения порядка нужно назначить старосту.
Петька толкнул коменданта в бок, сказав при этом: — Предлагаю
Матвея Николаевича!
— Кто этот Матвей? — спросил комендант, обводя толпу взгля-
дом. Петька поманил Матвея к себе, и тот остановился перед комен-
дантом. Толпа зашумела, но Петька опять крикнул: — Тихо мне! Ко-
му говорю!
Матвея Секерина, брата председателя поселкового совета, лентяя
и забулдыгу, в поселке знали хорошо, потому по толпе и прошел ро-
пот. Но вскоре все успокоились, понимая, что Матвей эту власть ус-
троит вполне. Дед Евсей сыронизировал: — По нутру Матвею власть,
попьет самогонки всласть!
Комендант обвел взглядом толпу, попросил старосту стать рядом
с ним. Матвей стал рядом с комендантом, крикнул, прекращая зло-
словия в свой адрес: — Цыц, это вам не при советах! Тут вот где демо-
кратия! — Он показал народу кулак, заросший густыми обезьяньими
рыжими волосами. — Гляди мне!
Комендант повернулся и пошел в помещение поссовета. За ним
последовали староста и полицейский. Народ еще минуту стоял, раз-
думывая над чем-то, но услышав голос Евсея, сказавшего: — Ну, че-
го еще ждете? — стал расходиться по домам. Мычание коров напом-
нило о хозяйстве, и люди торопились, чтобы поскорее заняться дела-
ми, а заодно и забыться в работе. Евсей шел молча до самого дома и,
только войдя во двор, сказал Пелагее: — Иди, напои буренку и телка.
Скоро ничего не будет, война и немец сожрут все. К тому все идет,
Матвей с Петькой пустят все под откос!
6
Рассматривая карту с нанесенной информацией о положении
войск в полосе Западного, Резервного, Центрального и Юго-Запад-
ного фронтов, начальник оперативного управления Генштаба гене-
рал-майор Василевский ясно осознал правоту генерала армии Жуко-
ва Г. К., сказавшего Верховному, что войска Юго-Западного фронта
необходимо отвести на новые рубежи, чтобы не допустить окруже-
ния наших армий. На вопрос Сталина, понимавшего, что с отводом
войск придется сдать Киев, «а как же Киев?», Жуков, скрепя сердце
и сжавшись, словно пружина, ответил ледяным голосом: — Киев
придется сдать!
После этого Жуков принял Резервный фронт и сейчас готовит
операцию по ликвидации Ельнинского выступа. Но даже в случае ее
успеха, что позволит задержать наступление на Москву немцев, угро-
за, нависшая над Центральным и Юго-Западным фронтами, не сни-
малась. Войска второй танковой группы Гудериана продвигаются в
юго-восточном направлении, по существу по тылам Центрального
фронта, не встречая организованного сопротивления. В районе Жу-
ковка—Почеп—Унеча—Новозыбков нет боеспособных подразделе-
ний, способных задержать продвижение противника. Свернув карту,
Василевский вошел к начальнику Генштаба, маршалу Шапошнико-
ву.
— Борис Михайлович, — сказал он, стараясь быть спокойным, —
нам придется срочно создать еще один фронт.
Выслушав соображения своего заместителя, Шапошников заду-
мался. Действительно, события развивались так, что противник мог
блокировать сразу два наших фронта, имея совершенно неприкры-
тое направление на Москву. Ситуация усугублялась тем, что, по дан-
ным разведки, группа Гудериана двигалась именно в направлении,
указанном Василевским.
— Вы правы, голубчик.
Услышав слово «голубчик», Василевский не обиделся, зная, что
Борис Михайлович применяет это слово только в тех случаях, когда
уважает кого-то из собеседников. Он понял, что попал в точку.
— Верховный сразу же попросит назвать кандидатуру командую-
щего.
Василевский на минуту задумался, перебирая в памяти генера-
лов, командовавших армиями, и Шапошников подсказал: — Надо,
чтобы новый командующий не боялся танковой громады Гудериана,
лучше, если он уже имел с ним дело.
Василевский вдруг вспомнил фамилию Еременко, с неделю воз-
главлявшего фронт, когда после сдачи Минска командующий Запад-
ным фронтом генерал Павлов был срочно отозван в Москву, а затем
арестован и расстрелян. До назначения нового командующего фронт
возглавил генерал Еременко, а затем стал заместителем командую-
щего, то есть тем, кого посылали обычно туда, где дела шли из рук
вон плохо. Побывав в самых горячих точках, там, где судьба сраже-
ния решалась в реальном масштабе времени, Еременко выработал в
себе привычку быть там, где особенно трудно, понимая, что судьба
любого сражения, в конце концов, решается людьми — солдатами и
командирами, держащими в руках оружие и не боящихся врага.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Шапошников, — на Западном
фронте его посылали туда, где было особенно жарко. Я пошел к Вер-
ховному.
Через два дня генерал-лейтенант Еременко был у Василевского,
знакомился с обстановкой на новом для него участке, понимая, что
начинать придется с нуля. Смущало не только расстояние — фронт
должен занять полосу в 230 километров, — но и отсутствие на месте
боеспособных подразделений. И хотя он знал, что в составе фронта
будут действовать три армии, на месте их еще не было. Тринадцатая
и пятидесятая армии, отступая, уже получили указание занять отве-
денные им позиции; для создававшейся третьей армии, в район ее
дислокации срочно направлялись несколько дивизий из резерва
Ставки. Для Еременко, занимавшегося в Генштабе формированием
штаба фронта и штабов армий, время летело с невероятной быстро-
той, и приглашение к Сталину явилось лишь эпизодом, но эпизодом
особым, от него зависело сейчас все. Скажи он что-либо не так, не в
кон, и кто знает, как в дальнейшем сложится его судьба, потому, ока-
завшись в кабинете Сталина, Еременко испытывал какое-то непо-
нятное и не испытываемое ранее нервное напряжение. Кратко обри-
совав общую картину положения на фронте, Сталин сказал, что Гу-
дериан может нанести удар по правому флангу Юго-Западного фрон-
та, если его не удастся остановить и уничтожить. Смерив Еременко
пронзительным взглядом, спросил холодно, четко выговаривая каж-
дое слово:
— Товарищ Еременко, вы способны остановить и разбить Гуде-
риана?
— Да, товарищ Сталин, — выпалил Еременко, с трудом понимая,
как и какими силами сможет это сделать. Сказать что-то другое он не
мог, просто не имел права.
Сталин оглядел сидящих в кабинете членов Политбюро, произ-
нес удовлетворенно:
— Хорошо. Мы назначаем вас командующим Брянским фрон-
том.
Еременко не успел ничего ответить, снова услышал слова Стали-
на: — Идите к Василевскому и срочно выезжайте на фронт. Желаю
успехов!
Повернувшись кругом, как и положено по Уставу, Еременко вы-
шел в приемную, где столкнулся с Василевским и, ничего не говоря,
пошел следом за ним.
В Свень, невдалеке от Брянска, где уже разворачивались передан-
ные штабу подразделения, Еременко прибыл на следующий день,
предварительно по пути заехав в Деснянск, к Виктору Петровичу
Смородинову. Подъезжая к городу, встретил воинскую часть, подо-
ждал, пока к нему подойдет командир, выслушал доклад, но никаких
распоряжений не дал, подразделение двигалось в сторону Жуковки,
к месту своей дислокации. Мимо него проходили усталые, изнурен-
ные длительным маршем, воины, в грязном от пыли и соли обмунди-
ровании, вооруженные старыми винтовками Мосина образца 1891
года. У некоторых солдат на плечах висели более компактные пяти-
зарядные кавалерийские карабины. Надежное и безотказное оружие
для своего времени сейчас не выдерживало критики — требовались
автоматы и пулеметы, а их у проходивших мимо него солдат не было.
Как не было и легкой артиллерии, особенно минометов. Стоявший
рядом комбат на вопрос о наличии вооружения, доложил:
— Кроме винтовок Мосина, нескольких карабинов и двух пуле-
метов «Максим», другого вооружения нет. — И сразу попросил: —
Нам бы пару минометов, товарищ командующий.
— А против танков?
— Есть несколько гранат и, — он указал на бутылки, торчавшие из
подсумок у проходивших бойцов, — вот эти бутылки с бензином.
— А бутылок с «КС» нет вообще?
— Обещали, но пока не подвезли.
Комбат просил командующего подбросить противотанковых ру-
жей и артиллерии, без них против танков не выстоять. Еременко
дождался, когда последний боец прошел мимо, сел в машину и по-
ехал по улицам Деснянска. Горком партии нашли быстро, и Андрей
Иванович, испытывая непонятное волнение, вошел в приемную.
Увидев Еременко, Смородинов буквально подскочил со стула, быст-
ро вышел из-за стола, заключив вошедшего в объятия.
— Вчера мои люди звонили в штаб фронта, и я узнал о твоем на-
значении, — говорил он и не скрывал радости от столь неожиданной
встречи.
— Меня это назначение застало врасплох, — признался Еремен-
ко, — но на войне, как на войне, сегодня не знаешь, где окажешься
завтра.
— Ну что ж, будем вместе воевать, — заключил Смородинов и
пригласил гостя подкрепиться с дороги.
За обедом они вспомнили время, проведенное в зале заседаний
последнего предвоенного съезда партии, и оба поразились тому, что
такое близкое и дорогое обоим время уже далеко в прошлом и нахо-
дится в той части, что называют сейчас «до войны». Облеченные об-
щей ответственностью, они проехали по городу, заехали на машза-
вод, где полным ходом шла эвакуация оборудования; проехали и на
укрепления, готовившиеся на случай, если немцы подойдут к городу.
Андрей Иванович обещал оказать помощь в обеспечении отрядов са-
мообороны оружием и информировать горком партии в случае не-
предвиденного развития событий. Расставаясь, молча пожали друг
другу руки, понимая, что ждет впереди каждого, но старались не го-
ворить и даже не думать об этом.
Местность, по которой ехал Еременко, радовала своим колори-
том, и он подумал, что после войны приедет сюда только для того,
чтобы увидеть снова эти красивые и спокойные в своей красоте хвой-
ные леса, постоять на открытом косогоре, спускающемся в приволь-
ную пойму Десны, искупаться в ее тихих и теплых водах. Он попро-
сил остановить машину, спустился с косогора вниз и, случайно уви-
дев родник, наклонился и жадно пил воду, бившую фонтаном в бе-
лой, вязкой глине. Тишина и покой царили вокруг, и он на какое-то
время забыл о том, что здесь, на этой доброй земле, умеющей дарить
людям всю полноту счастья, идет война. Андрей Иванович встал, бы-
стро взбежал по склону на дорогу к поджидавшей его машине, сел на
сиденье и закрыл глаза, чтобы таким образом остаться, хотя бы на не-
сколько минут, в том прекрасном мире, что окружал его сейчас. До-
рога петляла, и водитель старался вовсю, чтобы при быстрой езде,
особенно на поворотах, не наскочить на дерево. Заранее выставлен-
ные регулировщики указали дорогу к штабу, и вскоре он оказался на
небольшой полянке в окружении вековых сосен, среди небольших
домиков, где уже вовсю кипела работа. Фронтовые труженики-сапе-
ры обустраивали несколько землянок. Пахло смолой только что спи-
ленных саперами сосен.
7
Начальник совета обороны города, секретарь горкома ВКП(б)
Виктор Петрович Смородинов внимательно изучал карту с нанесен-
ной на нее обстановкой. Выходило, что после взятия Смоленска про-
тивник завяз в районе Ельни, встретив упорное сопротивление на-
ших войск, и танковая группа Гудериана, нацелившаяся на Москву
по кратчайшему пути, вдруг изменила направление, стала уверенно
продвигаться на юго-восток, в стыке между Резервным и Централь-
ным фронтами, приблизившись вплотную к городам Сураж, Мглин,
Почеп. На пути противника, в районе городов Новозыбков, Старо-
дуб, Погар, Трубчевск, в тылу Центрального фронта создавался но-
вый рубеж обороны. Немцы, видимо, применили снова свой излюб-
ленный прием. Прорвав оборону в одном месте, они вводили в про-
рыв механизированные корпуса, обтекая и в последующем окружая
наши армии, заставляя их сражаться в отрыве от соседей и собствен-
ного тыла, занятого врагом. Скорее всего, размышлял Виктор Петро-
вич, они вскоре сгруппируются и ударят из района Рославля на
Брянск, а затем и на Москву. Теперь южное направление Деснянска
его также беспокоило, как и западное; там тоже велись оборонитель-
ные работы, хотя людей и не хватало, потому что в последние дни
особенно усилились налеты авиации на железнодорожный узел, и
все население железнодорожного района работало на восстановле-
нии дороги, по которой шло обеспечение армий, действовавших на
рославльском направлении. Виктор Петрович также держал под осо-
бым контролем формирование рабочих батальонов, в которые вли-
лись работники милиции, аппарата городских учреждений и райко-
мов, а также персонал машзавода, продолжавшего восстанавливать
боевую технику, поступающую с передовой. Немецкая авиация поче-
му-то не бомбила завод, и это заставляло задуматься над тем, что они
хотят захватить его неразрушенным, потому что иначе думать не поз-
воляло то обстоятельство, что завод был самым крупным объектом,
крупнее железнодорожного узла, и представлял собою заманчивую
цель для летчиков. Значит, они берегут его для себя, — решил он и
позвонил директору. Директор оказался на месте и на вопрос, что он
будет делать в случае, если немцы подойдут к городу, ответил, что не
знает. Указаний на этот счет пока нет. Смородинов положил трубку,
решив срочно запросить об этом обком партии. За делами время ле-
тело быстро, и он с удивлением заметил, что уже пора обедать, солн-
це нещадно светило в окно на правую часть стола, по времени это со-
ответствовало двум часам дня, и он позволил себе улыбнуться: граж-
данские привычки с их размеренным и отработанным порядком да-
вали о себе знать и сейчас, но война нарушила их, и он попросил се-
кретаршу вместо обеда принести только чай. Но чай так и не удалось
выпить, а вскоре он вообще забыл о еде и о себе, потому что вбежав-
ший в кабинет полковник Незванов, работавший ранее военкомом
города, а сейчас принявший командование силами обороны, сооб-
щил, что крупные силы противника вышли в район Суража и двига-
ются в направлении Унечи.
— Я только что разговаривал с оперативным отделом штаба вновь
созданного Брянского фронта и получил заверение, что противник
будет остановлен. Но, по-моему, положение намного серьезнее, чем
нам представляется. В состав фронта вошли тринадцатая, третья и
пятидесятая армии. Командующим назначен генерал Еременко. Ар-
мии занимают оборону на линии Погар-Почеп-Брянск. Таким обра-
зом, — продолжал докладывать полковник, — обстановка резко из-
менилась. Противник рядом с нами.
— Почему они изменили направление главного удара? Даже мне,
не военному, понятно, что им нужна Москва, а не наши Почеп, По-
гар или Трубчевск. Здесь кроется что-то серьезное.
— Они натолкнулись на упорное сопротивление под Ельней
войск Резервного фронта, которым командует бывший начальник
Генерального штаба, генерал армии Жуков.
— Хотят обойти Резервный фронт, заставить его отойти ближе к
Москве?
— Не знаю, Виктор Петрович, — пожал плечами Незванов, —
время покажет, чего они хотят. Нам же нужно готовить им встречу
здесь, в Деснянске. Пока они наступают на юго-восток!
— Хорошо, — согласился Смородинов, — раз уж они здесь, и тре-
тья армия развертывается в районе Трубчевска, готовьте оборону и
по южному шоссе.
— Для этого придется снять часть сил с западного направления, —
настаивал Незванов.
— Снимайте. Решение совета получите.
Полковник вышел, и Виктор Петрович позволил себе уйти на не-
сколько минут в воспоминания. Мысленно он перекинулся в Моск-
ву на XVIII съезд партии, ощутил приятную рабочую обстановку
съезда, тот подъем, что царил среди делегатов, и увидел рядом с со-
бой моложавого, полного сил и уверенности в себе, комкора Еремен-
ко. Андрей Иванович держался настолько уверенно и просто, что
Смородинов втайне позавидовал ему. Тогда он подумал о том, что на-
ша армия имеет в своих рядах настоящих командиров — смелых,
мужественных и грамотных, имеющих опыт гражданской войны, ко-
мандиров, которые не дрогнут ни перед каким врагом. И то, что Ере-
менко здесь, успокоило его. Но то, что создан новый фронт, и дейст-
вия противника перенесены непосредственно на территорию облас-
ти, заставляло задуматься серьезно, и он немедленно доложил обста-
новку в обком партии. Секретарь обкома ответил, что с обстановкой
знаком, и в свою очередь просил ускорить работы по защите города и
созданию партизанских баз.
— Все идет по плану, — сообщил Виктор Петрович.
— А машзавод нужно эвакуировать вместе с людьми, — секретарь
повторил последнюю фразу: — С людьми!
Смородинов попытался возразить, но секретарь поставил точку
на разговоре: — Это указание товарища Сталина. Срок для эвакуа-
ции — одна неделя.
— А если не успеем? — неожиданно для себя спросил Виктор Пе-
трович и испугался своего вопроса.
— За невыполнение указания виновных привлекут к ответствен-
ности по законам военного времени.
Секретарь обкома сделал паузу, обдумывая что-то, вероятно то,
что эвакуировать завод за неделю по железной дороге, забитой воин-
скими эшелонами, невозможно. Но отменить решение ЦК, лично
товарища Сталина, не мог, потому, подумав немного, добавил: — То,
что не успеете вывезти — взорвите!
Смородинов еще с минуту держал трубку, слушая гудки. Ему ка-
залось, что секретарь обкома чего-то не понимал. Одну неделю на
эвакуацию такого завода! А оборудование, что делать с ним; на маш-
заводе имеется уникальное оборудование, изготовлявшееся на месте,
оно имеет такие размеры, что не сможет вписаться в габариты желез-
ной дороги. Смородинов прошелся по кабинету, сказал сам себе:
«Все, что нельзя увезти, взорвем!».
Дав указание собрать через два часа заседание бюро горкома с
приглашением директора и секретаря парткома машзавода, он тут же
пригласил начальника ОГПУ города, майора Петухова, и попросил
заняться составлением плана взрыва наиболее важных объектов и
коммуникаций города.
— Значит, все-таки город будем оставлять? — спросил Петухов.
— Боюсь, что сейчас даже Еременко не даст нам точного ответа.
Нужно быть готовым ко всему. Обстановка непредсказуема.
Майор ушел, и Смородинов попросил председателя партийной
комиссии зайти с делом профессора Николаева. Буквально через ми-
нуту в кабинет вошел сотрудник с короткой, но густой и с проседью
бородкой, в толстовке из вельвета, подпоясанной таким же вельвето-
вым ремешком, и довольно быстро для его почтенного возраста, при-
близился к столу.
— Садитесь, Иван Еремеевич, выкладывайте, что нового удалось
выяснить по этому делу?
— Ровным счетом ничего нового. Институт за это время успел
эвакуироваться, и перед отъездом, в суматохе, не с кем было гово-
рить. Нет главных действующих лиц. Выпускница, Оля Паршина,
сразу после защиты диплома уехала на Урал, вместе с институтом уе-
хал и секретарь парткома Воробьев, но он не смог бы добавить ниче-
го к тому, что есть в этой папке. — Иван Еремеевич приподнял над
столом папку, как бы подтверждая, что она здесь. — Комиссия пере-
проверила почерки всех сотрудников института.
— Что-либо интересное? — Смородинов с любопытством посмо-
трел на Ивана Еремеевича, как бы благодаря его за находчивость и
проделанную работу.
— Очень.
— Что именно, не тяните, пожалуйста, мне некогда. — Он знал
привычку Ивана Еремеевича растягивать доклады, выдавая самое
интересное в последний момент.
— А то интересно, Виктор Петрович, что анонимка написана ру-
кой начальника снабжения того же института, товарищем Меркуло-
вым.
— Вы проверили связь между Меркуловым и Николаевым? Что
может быть общего между ним и профессором экономики?
— А то, что Меркулов раньше работал старшим преподавателем
на кафедре, а когда кафедру принял молодой профессор Николаев,
он предложил ему уйти.
— Почему? — Смородинов торопил Ивана Еремеевича, через не-
сколько минут состоится заседание бюро, и ему нужно подготовить-
ся, просмотреть документы. Он слышал приглушенные голоса в при-
емной, люди начали собираться.
— Потому и предложил, что Меркулов только и годился, что в
снабженцы.
— А с Меркуловым вы беседовали?
— Не довелось. Исчез он, — Иван Еремеевич развел руками.
— Как это исчез? — переспросил Смородинов.
— Исчез и все.
— Есть же у нас милиция, наконец, другие органы, — напомнил
Смородинов.
— В милицию обращались от вашего имени, но найти нигде не
смогли.
— Он что, к немцам подался?
— К немцам, может, и не подался, а спрятаться мог — пережида-
ет. Он же знает, чем пахнет ему, если мы докопаемся.
— А Николаев? Вы с ним встречались?
— Посылали приглашения, посыльных, но безрезультатно.
— Тоже исчез? — засмеялся Смородинов.
— Не знаю, — признался Иван Еремеевич, — а наговаривать не в
моем правиле.
Смородинов вспомнил, Николаев собирался отвозить мать в де-
ревню и, возможно, не вернулся вовремя из-за прервавшегося дви-
жения пассажирских поездов в связи с прорывом немцев.
— Николаева не ищите. Я уверен, он будет здесь. Этого человека
я хорошо знаю, — он не стал разъяснять смысл сказанного, попросил
оставить дело у него, но спросил, — кто-либо, кроме вас, знает о ва-
шей догадке?
— Второй секретарь.
— Пожалуйста, никому ни слова об этом.
— Хорошо.
Иван Еремеевич вышел, и в кабинет стали заходить члены бюро
горкома. Заседание по мобилизации населения на отпор врагу и эва-
куации оборудования машзавода началось. Виктор Петрович гово-
рил сосредоточенно и резко, желая голосом и паузами оттенить ост-
роту и важность момента, и не прекратил выступление даже когда на
железнодорожный узел снова налетели самолеты, и от взрывов
вздрагивала земля и дребезжали окна. Он только позволил себе от-
влечься от темы, сказав: — Раньше мы с вами смолкали, услышав
взрывы бомб, теперь мы должны научиться работать при взрывах,
научиться не бояться взрывов. И научиться самим взрывать! — Ска-
зав это, он повернулся лицом в сторону майора Петухова. — В случае,
если город придется оставить, взорвите на машзаводе все, что не ус-
пеем вывезти. Взорвать нужно не раньше и не позже, чтобы не допу-
стить ненужной паники. Только при входе фашистов в город. Пусть
видят, как горит земля под их ногами. Это будет нашим первым са-
лютом в народной войне!
8
Надо отдать должное Генштабу, лично маршалу Шапошникову и
генерал-майору Василевскому, сумевшим в считанные дни не просто
сформировать вновь созданный фронт с его сложными структурами
управления, но и наполнить его содержанием. Буквально в два дня на
обозначенную на картах линию фронта начали прибывать воинские
подразделения, занимая отведенные им рубежи обороны. Пожалуй,
никогда прежде история не знала подобной оперативности, но война
научила многому, фактор времени занимал решающее место.
В штабе генерала Еременко уже ждали. Он с вниманием и удо-
вольствием принимал рапорта подчиненных, пожимал им руки, гля-
дя в открытые глаза, словно говоря каждому «Я готов с вами рабо-
тать». Именно работать, а не воевать, потому что для него самого
война стала повседневной и очень тяжелой работой. Дав указание го-
товить штабную машину со всеми средствами связи, на которой он
собирался завтра же уехать на передовую, в армии, он попросил гене-
рал-майора Захарова Г. Ф. подробно доложить обстановку. На юж-
ном фасе фронта отмечалась особенно большая активность против-
ника, в основном действуют танковые и моторизованные подразде-
ления. Причем, вступив в столкновение с нашими частями, они,
после небольшого боя, откатываются назад в ожидании ответных
действий. Но наши подразделения из-за малочисленности, измотан-
ности прежними боями и вынужденным маршем к новому месту дис-
локации предпочитают закрепляться на отведенных им позициях.
Противник не создает сплошной линии обороны, считая, видимо,
что в данной ситуации она ему ни к чему!
— У меня создается впечатление, — высказал предположение ге-
нерал Захаров, — что они готовятся к чему-то большому, потому ста-
раются не распылять силы, ограничиваются прощупыванием, раз-
ведкой боем.
И если в полосе действия тринадцатой армии линию фронта хоть
как-то удается обозначить, то южнее Унечи, вплоть до Новгород-Се-
верского, участок никем не был прикрыт. Таким образом, тылы Цен-
трального фронта и правого крыла Юго-Западного фронта вообще не
закрыты.
Еременко дал указание направить на этот участок своего замести-
теля генерала Ермакова, придав ему несколько подвижных соедине-
ний, поинтересовался, как идет формирование третьей армии.
— Прибывающие дивизии занимают указанные рубежи, но ко-
мандующий до сих пор не назначен. Ждем ваших предложений.
О кандидатуре командующего третьей Еременко думал, пока до-
бирался в штаб фронта и, кроме генерала Крейзера Я. Г., командира
первой Московской мотострелковой дивизии, воевавшей на Запад-
ном фронте, никого другого не хотел предлагать.
— Запросите Генштаб. Пусть срочно пришлют комдива генерал-
майора Крейзера Я. Г. с Западного фронта. Его недавно наградили
Звездой Героя за действия против танковых подразделений против-
ника. Здесь нам нужны командиры, не боящиеся танков. Кстати,
подготовьте приказ, разъясняющий методы борьбы с танками. Нуж-
но ликвидировать танкобоязнь среди бойцов и командиров. Сейчас
это наиважнейшая задача.
Генерал Захаров что-то пометил на листке бумаги и продолжил
называть номера дивизий, уже занявших позиции и находящихся на
марше. Еременко слушал своего начальника штаба не перебивая, от-
мечая про себя четкость формулировок и знание дела. Обсуждать
сказанное не стал, сказал только:
— Завтра утром я еду в войска, ознакомлюсь с ситуацией на мес-
те. Думаю, Генштаб поторопит нас с контрударом. Слишком далеко
зашел Гудериан на нашем левом фланге, создав реальную угрозу ок-
ружения Центрального и Юго-Западного фронтов. Генштаб постара-
ется ликвидировать эту угрозу силами нашего фронта. Готовьте план
контрудара вот в этом направлении.
Он указал на карте возможные направления ударов 13-й и 50-й
армий.
— Посмотрите, что для этого нужно. К моему возвращению план
должен быть готов.
Штабная машина командующего, сопровождаемая двумя грузо-
виками с охраной, петляла по дорогам, добираясь на командный
пункт командарма-пятьдесят — в Выгоничи. Увидев командующего у
самого леса, генерал Петров не скрыл удивления: — Не ожидал, това-
рищ генерал-лейтенант.
— Волка ноги кормят, Михаил Петрович, — Еременко с удоволь-
ствием пожимал руку командующего армией.
— Рассказывайте, как у вас?
Петров повернулся к столу, и начальник штаба полковник Перн
спросил: — Разрешите доложить, товарищ командующий?
Еременко внимательно слушал доклад, про себя отмечая, прежде
всего, краткость доклада и формулировок. Выслушав, спросил:
— Как далеко от вас противник?
Перна опередил Петров: — Отсюда километров пять, не более.
— В таком случае, поедем на передовую, — сказал Еременко, по-
ворачиваясь к выходу.
— Только, товарищ командующий, — на ходу говорил Петров, —
придется оставить вашу охрану и штабную машину. Поедем в моей
«эмке», она неплохо ходит по лесной дороге.
Передав через своего адъютанта Хирных указания охране остать-
ся здесь, Еременко сел в машину, но дверцу не закрыл, ожидая капи-
тана. Хирных вскочил в салон, держа в руках автомат, с которым ни-
когда не расставался.
Ехали молча. Машина минут двадцать петляла среди вековых со-
сен и остановилась, не доезжая до опушки. Петров вышел, сказав
Еременко:
— Придется пройтись немного, товарищ командующий.
Буквально через несколько минут они увидели группу встречавших
их людей, и Петров сказал удовлетворенно: — Командир полка и его
штаб. Отсюда недалеко до его землянок и наблюдательного пункта.
Обойдя специально вырытую канаву, перегородившую дорогу,
Петров спрыгнул в неглубокую траншею, прорытую среди деревьев,
и уверенно зашагал по узкому проходу, петлявшему в разные сторо-
ны; саперы прорыли проход, обходя стволы вековых сосен. На самой
окраине леса пригнулся, сказал, обернувшись: — Пригнитесь, това-
рищ командующий, так безопаснее.
Они вошли в блиндаж, и Петров, подойдя к амбразуре, вскинул к
глазам бинокль.
— Отсюда хорошо виден передний край, наши окопы, они пере-
резали единственную дорогу на Выгоничи, идущую от поселка, кры-
ши которого вы видите.
Еременко долго рассматривал в стереотрубу передовую, а закон-
чив осмотр, спросил стоявшего рядом командира полка подполков-
ника Иванова:
— Как ведет себя противник?
— Странно ведет себя, товарищ командующий.
— В чем эта странность?
— Постреливает, иногда пытается атаковать, но почему-то отхо-
дит назад без видимых причин, заманивает что ли; сплошной линии,
как это делаем мы, роя окопы, не имеет. На ночь вообще отходит на
значительное расстояние, оставляя на передовой небольшие мобиль-
ные отряды.
— Что вы думаете по этому поводу?
— Разведчики доставили «языка», солдат ошалело водил глазами,
повторяя одно и то же «нах Москау». Создается впечатление, что они
готовятся к чему-то серьезному. Возможно, действительно собира-
ются идти на Москву, только вот где они пойдут, не знаю.
Еременко внимательно слушал подполковника. Но, как показа-
лось Петрову, думал о чем-то другом. Наконец остановил доклад:
— Достаточно. Вы лучше скажите, если пойдут на вашем участке,
вы сможете их остановить?
— Никто из моих бойцов не покинет окопов.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Еременко, — а какими
средствами будете останавливать танки противника?
— Каждый боец имеет бутылку с зажигательной смесью. На дво-
их — одну противотанковую гранату. Здесь, сзади, на опушке спра-
ва — противотанковая батарея, слева — несколько танков КВ и БТ.
Слушая, Еременко смотрел на Петрова, словно спрашивая: а ес-
ли пройдет, что будете делать? Поняв немой взгляд командующего,
Петров сказал, как бы продолжая доклад подполковника: — Далее
мы организовали еще несколько линий обороны на танкоопасных
направлениях. Там, кроме пехотинцев, есть артиллерия и несколько
танков, врытых в землю.
В это время противник начал артобстрел. Снаряды ложились куч-
но, в местах, где было замечено передвижение людей, и около око-
пов.
Подняв бинокль, Еременко спросил: — Откуда он бьет?
Находившийся рядом офицер-артиллерист ответил:
— Не можем засечь, товарищ командующий, стреляет с разных
позиций, кто-то хорошо корректирует огонь.
Еременко перевел взгляд на поселок, из-за бугра виднелись не-
сколько крыш и грачиные гнезда на раскидистых тополях. На даль-
нем плане хорошо смотрелась водонапорная башня, единственное
высокое сооружение.
— Вы видите эту башню? — спросил он, подозвав офицера-артил-
лериста.
— Так точно, — ответил офицер.
— Так уберите ее.
— Есть!
Офицер склонился над телефонным аппаратом, крутнул ручку,
что-то сказал в трубку, а закончив разговор, снова крутнул ручку, да-
вая отбой. Положив трубку, подошел к амбразуре, приставив к гла-
зам бинокль. Буквально через несколько минут над их головами что-
то просвистело, и башня вначале скрылась в облаке пыли, а затем
медленно, словно нехотя, осела. И сразу же прекратился прицельный
обстрел противника.
— Кто стрелял? — спросил Еременко, поворачиваясь к офицеру,
и тот снова кинулся к телефонному аппарату.
— Наводчик, сержант Жигалев, — радостно доложил офицер, и
Еременко сказал, обращаясь к генералу Петрову: — Представьте к
ордену!
— Есть!
Дежурный телефонист пригласил генерала Петрова к аппарату, и
Петров, переговорив с кем-то, сказал, обращаясь к Еременко: — Вас,
товарищ командующий, запрашивает Генштаб. Генерал Захаров про-
сит срочно прибыть в штаб.
— Ну вот, генерал, — сказал Еременко, предположивший, зачем
он понадобился Генштабу, — скоро нам предстоит серьезная работа.
Пойдемте, нам нужно обсудить с вами действия вашей армии.
Пригнувшись, они вышли из блиндажа и по извилистому ходу
ушли к поджидавшей их машине.
Вечером Еременко передал в Генштаб свои соображения по
контрудару, они предусматривали нанесение ударов в двух направле-
ниях: с фронта Жуковка-Почеп, в направлении Сураж-Гомель, сила-
ми десяти стрелковых, одной кавалерийской и двух танковых диви-
зий, а также вспомогательный удар на Стародуб, силами пяти-шести
дивизий. Еременко просил маршала Шапошникова разрешить про-
вести наступление через 5-6 дней, чтобы успеть произвести передис-
локацию войск с сосредоточением их на направлении главного уда-
ра. Генштаб не согласился с мнением командующего фронтом, по-
требовав нанести один удар с целью освобождения Унечи в направ-
лении Мглин-Унеча-Клинцы. На подготовку операции отводилось
два дня, и Еременко ничего не оставалось делать, как собираться в
дорогу туда, где решалась судьба предстоящего сражения. 19 августа
его штабная машина была в расположении одной из стрелковых ди-
визий на направлении главного удара. Перемещаясь вдоль передо-
вой, он убеждался в том, что подразделения находятся на указанных
им местах и готовятся к проведению операции.
Командиры дивизий докладывали ему о готовности, причем
многие из соединений еще находились на марше, не успев сосредо-
точиться и развернуться в боевые порядки. Заслушав доклады ком-
дивов, Еременко осмотрелся по сторонам, ища командарма-три-
надцать генерала Голубева, но, увидев подходившего начштаба ар-
мии полковника Петрушевского, приказал срочно разыскать ко-
мандарма.
— Его здесь нет, — сообщил полковник, потупя взор.
— Где же он?
— В штабе, товарищ командующий.
— Где находится ваш штаб, покажите.
Полковник показал место на карте. Еременко вынул из кармана
курвиметр, провел им по карте, удивленно вскинув брови, спросил:
— В пятидесяти километрах?! Вы что… — он хотел сказать что-то
резкое, просившееся на язык, но сдержался, сказал довольно спо-
койно: — Голубева ко мне!
Он уже понял, что с таким командармом вместе они воевать не
смогут.
9
Собирая Алексея в дорогу, Евсей, казалось, предусмотрел все.
Сапоги, хотя и изрядно поношенные, пришлись по ноге, не терли, не
сдавливали, и, может быть, именно благодаря им нога перестала бо-
леть как прежде, и он уже на второй день пути отбросил в сторону за
ненадобностью сучковатую рогатину. Суконный пиджак, болтав-
шийся на плечах, хорошо согревал от холода в сырые и прохладные
ночи. Не мог он пожаловаться и на питание. И сало, и домашняя кол-
баса с чесноком возбуждали аппетит, и он вспоминал Евсея каждый
раз, как только садился кушать, расстелив кусок полотна на лесной
траве. Хлеб, правда, черствел, но от этого не терял ни своего аромата,
ни вкусовых качеств. Одного не положил Евсей в спешке, самого,
пожалуй, главного в дороге — воды. Вот почему радовался он каждой
лужице, встречавшейся в лесу, каждому ручейку, перегораживавше-
му дорогу. Но, умывшись и напившись, он не мог взять с собой запас
воды, и продолжал движение, думая не только о том, как бы скорее
прийти в Деснянск, но и о том, как бы утолить жажду, мучившую его
все сильнее и сильнее. Так, гонимый жаждой и желанием раздобыть
какую-нибудь посудину с водой в дорогу, и подошел он к небольшой
деревеньке, приткнувшейся к кромке леса. Входить в нее не стал,
опасаясь, как бы не наскочить на немцев, а, оказавшись у кромки ле-
са, подполз к самому огороду усадьбы и, отдыхая, наблюдал за домом
и деревенькой. Вначале ему показалось, что в деревне никого нет, но
вот в одном конце ее тявкнула собака, затем, хлопнув крыльями, на
плетеный забор взлетел петух и крикнул горласто свое ку-ка-ре-ку, а
чуть позже на крыльцо вышла женщина с подоткнутыми за пояс кон-
цами подола своей широкой юбки, выплеснула из ведра грязную во-
ду в кусты малины. Тотчас же из кустов выскочил мальчик лет вось-
ми и громко заплакал от обиды. Выглянувшая из сеней женщина ска-
зала в оправдание, что не видела его и выплеснула воду без умысла.
На том их перебранка окончилась, и мальчик, угрюмый от нанесен-
ной обиды, бесцельно ходил по огороду, переживая свое горе. Подо-
ждав, когда он подойдет ближе, Алексей окликнул мальчика:
— Подойди ко мне, не бойся.
Алексей приподнял голову.
— А я и не боюсь, — увидев незнакомца, мальчик размазал остат-
ки слез и грязи по лицу, от чего оно приняло странное выражение,
чем-то напоминавшее лицо индейца, готовившегося к охоте.
— Да вы выходите, дяденька, не бойтесь. У нас в деревне никого
нет. Вчера прошли наши, а к вечеру немцы проскочили на своих мо-
тоциклах, и сейчас никого нет.
— Не будем рисковать, — сказал Алексей и попросил: — Лучше
принеси мне попить, да попроси маму, чтобы дала в дорогу какую-
либо посуду с водой.
— Хорошо, дядя, я сейчас, — сказал мальчик и хотел, было бе-
жать, но Алексей спросил: — Зовут-то тебя как?
— Петькой, — ответил мальчик, окончательно успокоившись.
— Вот что, Петя, ты сходи, а я тут полежу, отдохну.
— Я мигом, — Петя помчался домой, и вскоре его русая голова
скрылась во дворе за плетеным забором.
Минут через десять он прибежал обратно, неся в руках краюху ду-
шистого хлеба, кружку молока и большую бутылку, наполненную во-
дой, закрытую пробкой из кукурузного початка. Алексей залпом вы-
пил молоко, утолив жажду, уложил все принесенное в холщовую сум-
ку. Петя внимательно наблюдал за его движениями и, очевидно по-
няв, кто он такой, сказал: — Вчера наша знахарка, бабка Матрена,
старая и сухая старуха, провожала наших бойцов, проходивших через
деревню. Она стояла у дороги и крестом осеняла их. Командир их по-
дошел к ней, попросил молиться за его бойцов и, уже уходя, задер-
жался, пообещав обязательно разбить фашистов.
Рассказ мальчика заинтересовал Алексея, и он сказал: — А стару-
ха ваша молодец!
— Ее все в деревне уважают и побаиваются. Она всех травами ле-
чит, но люди хоть и лечатся, а ее ведьмой все равно считают.
— Это почему же?
— Не знаю, — признался Петя, — по мне, так она такая же, как
все в деревне. Только живет одна и на краю, на отшибе, у самого ле-
са, может, потому ее и считают ведьмой.
Разговаривая, они не услышали треск мотоциклов, и Петя встре-
пенулся, увидев немцев, подъезжавших к их дому.
— Я побегу, дяденька, мамка одна дома, — он подскочил и быст-
ро побежал к дому, и уже через несколько минут скрылся в сенях.
Алексей с любопытством наблюдал за происходящим. Мотоцик-
листы проехались по деревне, круто развернулись и остановились,
разминая ходьбой вокруг мотоциклов ноги и взмахивая руками.
Один мотоцикл поехал обратно, и минут через десять в деревню въе-
хала машина с солдатами, за ней еще несколько, затем за поворотом
послышался тяжелый гул моторов, и вскоре на улицы въехало не-
сколько танков с крестами на башнях. Выскочившие из машин и тан-
ков солдаты сгрудились у колодца, и по тому, как часто кланялся зем-
ле колодезный журавль, видно было, что воды им требовалось много.
Солдаты привели себя в порядок и разошлись по домам в поисках на-
живы. Двое зашли в дом, за которым наблюдал Алексей, и, ругаясь с
хозяйкой, вынесли что-то тяжелое, вероятно сундук, начали рыться в
нем, выбрасывая на крыльцо ненужное. Видимо, хозяйка поняла, что
говорить с ними бесполезно, махнула рукой и ушла в избу. Солдаты
вернулись во двор, о чем-то переговорили между собой и стали го-
няться за курами, падая и вставая. Забава эта пришлась им по душе,
веселила их, перья и пух взлетали вверх, и казалось, не будет конца
этому веселью, как вдруг во дворе появилась хозяйка и, открыв ка-
литку, выпустила кур в огород. Один из солдат распрямился, держа в
руках петуха со скрученной головой, что-то недовольно сказал хо-
зяйке, но та, не обращая внимания на его слова, повернулась и ушла
в сени. Солдаты постояли посреди двора, о чем-то договариваясь,
один вышел на улицу, но вскоре вернулся, неся в руках длинную вин-
товку. Они вышли в огород, солдат прицелился в курицу, клевавшую
перезревший, ставший коричневым огурец, курица подпрыгнула и,
расправив крылья, замертво упала на раздолбленный ею огурец. Ку-
ры закудахтали и бросились врассыпную в картофельную ботву. Хо-
зяйка выскочила на крыльцо, крича в отчаянии: — Ироды вы этакие,
вам людской крови мало, решили в курей стрелять? Чем они прови-
нились перед вами?
Алексей видел, как поднялось дуло винтовки и ходило из сторо-
ны в сторону, повторяя движения петлявшей в ботве жертвы. Солдат
боялся промахнуться и тем самым заработать кличку куриного
стрелка. Алексей также поднял ружье и целился, ощущая дрожь в ру-
ках, и тоже боялся промахнуться и испортить патрон зря. Их выстре-
лы раздались одновременно, и солдат, выронив винтовку и взмахнув
руками, упал так же, как упала убитая им курица. Второй солдат,
стоявший невдалеке, растерялся от неожиданности, а когда пришел
в себя, что-то закричал и выбежал на улицу. Пользуясь моментом,
Алексей поднялся и, пригибаясь и прихрамывая, побежал в глубь ле-
са, инстинктивно ощущая за собой погоню. В нем смешалось все: и
чувство страха, и запал бега, и он больше всего боялся, что вот сей-
час сердце не выдержит напряжения и разорвется, оно сильно коло-
тилось, распирая грудь при ударах. Что-то заставило его остановить-
ся и прислушаться. Погони не было, слышались только пулеметные
очереди: немцы со страха прочесывали лес пулями. От множества
пуль падали ветки кустов и деревьев, но этого им показалось недо-
статочно, и один из танков, завалив ворота, въехал во двор и, прице-
лившись в указанном солдатами направлении, выстрелил. Эхо взры-
ва прокатилось по округе, и немцы, успокоенные стрельбой, подоб-
рали своего истекавшего кровью товарища, уложили в кузов маши-
ны. Почти одновременно со взрывом запела труба, и, горланя что-то
по-своему, солдаты и офицеры вскочили в машины и покинули де-
ревню.
Взрывом снаряда подчистую срубило несколько деревьев, а
взрывной волной, Алексея сбило с ног. Падая, он почувствовал тол-
чок в спину и не подумал о ранении. Когда страх оставил его, почув-
ствовал боль, но понять, что с ним, не мог, так как не мог дотянуться
до места, беспокоившего его. Он встал, хотел, было идти, но боль да-
ла себя знать, и он опустился на землю, сожалея, что вот так печаль-
но и просто заканчивает жизнь на этой земле, не сделав и десятой до-
ли того, что мог сделать. Понимая, что после выстрелов за ним при-
дут, он повернулся на бок и, перезарядив ружье, положил его перед
собой, решив, что перед своей смертью увидит еще как минимум две
смерти неприятеля. Услышав шорох в кустах, поднял ружье, но выст-
релить не успел, потому что за листьями показалась вихрастая голова
Пети, и он услышал его встревоженный тонкий голос: — Не стреляй-
те, дяденька!
Алексей опустил ружье, сказав при этом: — Ранен я, Петя!
Взглянув на окровавленную спину, Петя испугался и, сказав: «Я
мигом», исчез так же быстро, как и появился.
Алексей не помнил, сколько времени прошло с того момента,
как ушел мальчик, потому что его клонило ко сну, и он проваливал-
ся в бездонные ямы, теряя счет времени. Наконец кусты раздвину-
лись, вначале показался Петя, за ним шла старая и сухая женщина с
палкой и каким-то узелком. Алексей успел усмехнуться, подумав
про себя: «Тоже нашел мне лекаря!». Старуха опустилась на колени,
внимательно осмотрела рану, сказала скрипучим голосом: — Сейчас
полегчает! — и что-то рванула со спины. Алексей прикусил губы от
внезапной боли, и старуха торжественно подала ему рваный оско-
лок. — На, бери германскую сталь, — сказала она и добавила: — Сей-
час сделаю примочки, и все пойдет на поправку.
Она промыла рану принесенным в четвертушке настоем, разо-
рвала льняное полотенце, перевязала рану, обернув им всю грудь.
— Полежишь тут денька три, и все заживет. К нам нельзя. Они ча-
сто заскакивают, и не дай Бог тебя увидят. Возраст у тебя такой, что
за солдата или командира сойдешь, и готова пуля в лоб.
Она повернулась к мальчику: — Давай, Петро, его в другое место
отведем, где лес погуще, а ты шалаш сооруди.
Она помогла Алексею подняться и, закинув его руку на свое сухое
плечо, пошла по лесу, тяжело ступая своими старческими ногами.
Петя шел сзади, неся сумку, ружье и бабушкин узелок. Они дошли до
густого молодого ельника, и старуха несколько раз вздохнула, как бы
освобождаясь от груза.
— Кабы они не торопились куда-то, тебе бы тут и конец.
Она дала Пете склянку с настоем трав, сказала «будешь смазывать
рану» и, опираясь на свою палку, пошла в сторону деревни.
— Вы на нее не сердитесь, дядя, она хоть и странная, но добрая.
Вот увидите, она еще к вам придет и вас вылечит.
Петя наломал веток, сделал из них сплошную подстилку, уложил
на нее Алексея, и принялся за сооружение шалаша. Видно было, что
это дело он знает в совершенстве, и Алексей пошутил: — А ты масте-
ровой!
— Мы с ребятами в войну играли, шалаши наперегонки строили.
Кто первым шалаш построит, тот и победитель! В наших шалашах да-
же в дождь сухо. — Петя старательно накрыл шалаш листьями папо-
ротника, сказал серьезно: — Об этом шалаше я и ребятам не скажу!
— Молодец, Петя, а теперь иди. Меня что-то в сон клонит.
Улегшись поудобнее, Алексей закрыл глаза, но уснуть сразу не
смог. Перед ним появилась улыбающаяся Наташа, а затем и Оля,
взъерошенная и чем-то расстроенная, и он подумал, проведя рукой
по глазам, словно прогоняя видение: как она там?
10
Михаил Павлович и Евдокия Кузьминична Кузнецовы пришли
домой с ночной смены усталые, и, наскоро умывшись, долго сидели
на кухне, не спеша пережевывая разогретую картошку, зажаренную
Дуней еще с вечера, и запивая чаем. Михаил ел молча, но когда Дуня
наливала чай, сказал: — Мне покрепче.
— Спать ведь пойдешь.
— Ничего, — спокойно возразил Михаил, — пущай Ольга поспит.
Они снова замолчали, и Михаил, глотая чай большими глотками,
продолжал думать о своей работе. Уже две недели он работал, не вы-
ходя из цеха, по две смены, и каким-то образом находил в себе силы
побеждать усталость. Сейчас он размышлял над тем, откуда у него
столько сил, где взялись эти внутренние резервы, о которых он и не
предполагал раньше, так как обычно в конце смены чувствовал уста-
лость, и нет-нет, да и поглядывал на часы, висевшие в цехе.
— Я вот думаю, мать, — сказал он, — откуда у человека силы бе-
рутся? Раньше скажи мне: отработай две смены подряд, и я от одно-
го только слова «две» упал бы в обморок. А тут, на тебе, две отрабо-
тал, и спать не хочется.
— Спать не хочется оттого, что переутомился. Попробуй, приляг,
и тебя пушкой не разбудишь!
— Не то ты, Дуняша, говоришь. Не то. Я вот замечаю, что пере-
стал на часы в цехе глядеть. Времени не замечаю. Или сутки стали
другими?
— Война все мысли из головы лишние вышибла, о работе больше
думаешь, вот и не замечаешь времени. Ты стал вроде как другим.
— А что, — согласился Михаил, — и о работе тоже. Вчерась вон
какую сложную конфигурацию корпуса нового танка отлили. Я гла-
зам своим не верил, а сделали. Говорят, она снаряды как горох от се-
бя отбрасывает, вроде обтекаемость у нее лучше. И кто, ты думаешь,
ее придумал? — Михаил с улыбкой посмотрел на жену.
— Скажешь — ты, не поверю.
— Я отлил, а вот придумал эту форму мой тезка, тоже Михаил. Да
ты его знаешь, на старой квартире мы соседями были. Молодой та-
кой, лобастый.
— Балжи, что ли?
— Он самый. Говорят, такой башни и у немцев нету. Вот тебе и
тезка!
Дверь их комнаты скрипнула, и они повернули головы. Оля выхо-
дила в коридор с полотенцем, перекинутым через плечо.
— Доброе утро, старики! — сказала она, смеясь. — Сидите тут,
шепчетесь, словно заговорщики.
— А мы и есть заговорщики, — Михаил говорил на полном серь-
езе. — Вот придешь в цех и узнаешь.
— Опять что-либо новое?
— Че зря говоришь, — вмешалась Дуня, — дома надо о чем-то
другом.
— А у нас сейчас работа домом стала, — обиженно сказал Миха-
ил, — как на фронте, все вместе.
— Фронт одно, а у нас — глубокий тыл, — не сдавалась Дуня.
— Глубокий, то верно, да не тыл, а, скорее, фронт. У меня после
этой плавки сполохи до сих пор в глазах играют, вроде как от взрыва
снарядов.
Желая сменить тему разговора, Дуня проговорила, обращаясь к
Оле: — Мы тут специально сидим, чтобы ты поспала.
— А мне спать и не особенно хочется. Я вот умоюсь и пойду в
цех, — Оля подошла к умывальнику, повесила на крючок полотен-
це и, задумавшись, как-то машинально повернула вертушку крана.
Вода полилась небольшой струей, освежая руки и лицо.
— У тебя же вторая смена, — напомнила Дуня, — повалялась бы
подольше, поберегла силы, а то оставят сверхурочно, и будешь, как
рыба, спать с открытыми глазами.
— Я согласна не выходить с завода сутками, да выгоняют насиль-
но, — пожаловалась Оля.
— И правильно делают, — поддержала заводское начальство Ду-
ня, — ты девушка, тебе бы погулять сейчас, а ты на броне сутками гу-
ляешь. Тебя и женихи не заметят.
Михаил слушал их разговор невнимательно, но когда заговорили
о женихах, не сдержался, сказал: — Такую, как она, заметят.
Оля быстро позавтракала и вышла на улицу. Стояло тихое теплое
утро, какие бывают в середине августа, и трудно представлялось, что
где-то сейчас люди воюют, где-то рвутся бомбы и снаряды, и кто-то
умирает, так и не познав, как следует, жизнь. Ей стало жутко оттого,
что она могла тоже умереть от нечаянного взрыва снаряда или бомбы,
окажись она на передовой, и она прониклась состраданием ко всем
безвестным мужчинам и женщинам, находящимся там, на фронте.
Она прибавила шаг, и ее воображение в страхе рисовало тяжелую кар-
тину нашествия, пострашнее той, что видела она в кинотеатре, со сви-
стом бомб и снарядов, и ужаснулась только от одной мысли, что враг
пройдется всем этим смерчем по нетронутым и диковатым местам с
красивыми и суровыми названиями Миасс, Кыштым, Карабаш, Ки-
сегач, Мисяш, Чебаркуль, Челяба... Она представила, что все эти ста-
ринные названия будут заменены новыми, немецкими, какими-ни-
будь Гитлер, Геринг, Риббентроп, Геббельс и, сказав себе: — Нет! —
вбежала в цех. Переодевшись, прошла на рабочее место, но дойти не
успела, на пути стоял Павел Семенович, явно перегораживая дорогу.
— Это что еще за фокусы, — говорил он недовольно, — если каж-
дый работник захочет самовольно выбирать смену, мы остановим
сборку! Ты разве забыла, какую продукцию мы производим?
— Вы, Павел Семенович, может, и остановите, а я — нет, — Оля
говорила запальчиво, даже не останавливая себя.
— Нет, ты объясни, почему вышла не в свою смену? — спросил он
снова, недовольный ответом девушки.
— Вышла и все.
— Нет, ты погляди на нее, — возмутился Павел Семенович, —
здесь я командую.
— Вот и командуйте, а я работать пришла, — ответила Оля.
— Может, ты все-таки объяснишь, в чем дело? — уже спокойно
спросил Павел Семенович.
— Хочу отработать две смены подряд!
— Вон оно что, — произнес Ефимов, — а я грешным делом поду-
мал, что ты самовольно вышла в другую смену, — ему вдруг стало не
по себе.
— Молодец, — похвалил он, и, оглянувшись, предложил, вспом-
нив ее просьбу: — Слесарей сегодня хватает, а вот на конце завал.
Еще двоих механиков на фронт проводили. — Он посмотрел на Олю
пристально, сказал сам себе: — Придется набирать женский баталь-
он и на испытания, — и, словно споткнувшись обо что-то, спросил:
— Говоришь, мотоцикл водила?
— Водила, — обидчиво ответила Оля, и Ефимов обрадовался.
— Скорость другая, но мотоциклисты, как танкисты, всегда прут,
не разбирая дороги. Им все нипочем.
Он повернулся и пошел вдоль линии сборки. В самом конце
конвейера, там, где броня уже походила на что-то живое, подозвал
к себе крепкого парня и, показывая на Олю, сказал: — Вот, Вадим,
учи!
— Она училась понемногу, чему-нибудь и как-нибудь, — пропел
Вадим, и Павел Семенович предупредил его, не смущаясь присутст-
вием девушки: — Только без шуточек, понял?!
— Все будет, как учили, — улыбаясь, сказал Вадим и нырнул в
провал, на который должны были ставить башню. Танк взревел мо-
тором и двинулся, скрежеща гусеницами по огромным листам тол-
стого железа, проложенным вдоль конвейера.
— Хороший механик, — зачем-то сказал Павел Семенович, — а
вот с чудинкой. И война его не остудила. Такой же балагур, как и до
войны был, когда испытывал трактора. — Ефимов махнул рукой и
ушел.
Подогнав танк к крану, где ставили башни, Вадим подошел к
Оле, протянул широкую ладонь, почерневшую от прикосновения к
металлу и маслу:
— Итак, она звалась Татьяной? — он широко улыбался, показы-
вая ряд белых зубов, довольный собой.
— Ольгой, — скромно представилась она.
— Ого! — воскликнул Вадим и пропел: «Кокетка, ветреный ребе-
нок, уж хитрость ведает она, уж изменять научена!».
— Хитрость ведаю, — призналась Оля, — а вот изменять не науче-
на. Время не пришло. Но давайте прекратим это словоблудие, — по-
просила она, — лучше учите вождению.
— Одно другому не мешает. Хотите, буду шпарить прозой. — Он
вскочил на корпус танка, подал ладонь: — Вашу ручку, мадам!
— Не мадам, а мадемуазель, но, Вадим, давай без этих заумнос-
тей!
Вадим искренне возмутился: — Я и так уже на прозе, куда даль-
ше?
— Дальше — за рычаги, — подсказала Ольга.
Он сел на место механика-водителя и начал объяснять, как нуж-
но включать двигатель и вести танк. Оля внимательно следила за его
движениями и, уже представляя в общем устройство танка, быстро
сориентировалась и через несколько ездок в качестве ученика попро-
сила доверить ей управление.
— А мы с тобой не того… — Вадим медлил, подбирая нужное сло-
во, — не врежемся во что-нибудь?
— Не боись! — Оля уверенно опустилась на низкое сиденье, по-
пробовала поработать ногами на тормозах, и уверенно нажала на
кнопку зажигания. Двигатель фыркнул и заработал устойчиво.
— Ого, — закричал Вадим, — а ты, оказывается, понятливая. —
Он наклонился к ней, лицо Оли обожгло его разгоряченное дыхание.
Она старалась вести танк как можно ровнее и, увлеченная вождени-
ем, не сразу ощутила прикосновения его губ к своей щеке. Остановив
танк, она, еще разгоряченная процессом вождения, возбужденная от
сознания, что справилась с махиной, сказала Вадиму с намеком:
— Ты брось свои штучки!
Вадим запел вместо ответа: «К тому ж они так непорочны, так ве-
личавы, так умны, так благочестия полны, так осмотрительны, так
точны, так неприступны для мужчин…».
— Я тебя предупредила, — спокойно сказала Оля, влезая в следу-
ющую машину. Вадим последовал за нею. Как только она завела дви-
гатель, Вадим положил свои руки на ее, и навалился сзади всем те-
лом. Обняв ее, он потянулся к кнопке остановки, но Оля оттолкнула
его и, нажав на одну из педалей, заставила танк вращаться на месте.
В цехе раздался страшный скрежет металла, и Ефимов, сообразив-
ший, в чем дело, запрыгнул на корпус танка, схватил за шиворот Ва-
дима. Оля остановила танк и выключила двигатель.
— Между прочим, — торжественно сказала она, — я его преду-
преждала!
Ефимова трясло, словно в лихорадке, но, сдерживая себя, он ска-
зал почти спокойно: — Вон отсюда, подлец! Нашел, где играться!
Вадим пулей выскочил из танка, и Ефимов спросил, обращаясь к
Оле: — Что будем делать?
— Водить танк, — ответила Оля. Она включила двигатель, и танк
плавно тронулся с места. Ефимов внимательно следил за ее движени-
ями и, когда танк остановился, сказал восхищенно: — А ты молодец,
не зря просилась водителем!
Он вылез из танка, спрыгнул с корпуса и, подозвав к себе Вадима,
процедил сквозь зубы: — Тронешь хоть раз, прибью вот этими рука-
ми! Или на фронт отправлю!
— Напугал, — возмутился Вадим, — ради нее я не только на
фронт, в огонь пойду!
— Ты бы ее спросил вначале, хочет ли она, чтобы ты за нее шел
куда-то, может, у нее есть получше тебя? — Ефимов снова махнул ру-
кой и сплюнул в сторону.
Проводив взглядом уходившего от них Павла Семеновича, Оля
вдруг вспомнила Алексея и подумала, где он сейчас? Интересно, —
размышляла она, — помнит ли он обо мне? — Она вдруг расчувство-
валась, вспомнив обоих: Алексея и Наташу, тот последний разговор с
ней, и подумала, что, наверное, Наташа была права, после нее Алек-
сей не сможет найти себе подругу, и только один человек на свете
сможет продолжить ее с ним. — Она покраснела, устыдившись по-
следнего разговора с подругой. «Нет, — решила она, — я никогда не
выйду за него замуж». Никогда! — мысленно повторила она еще раз,
словно заклинание: — Никогда!
11
19 августа Еременко уже знал о том, что части окруженного Цен-
трального фронта из района Гомеля начали движение в сторону рас-
положения 13-й армии, и предстоящее наступление фронта обеспе-
чивало, вернее, облегчало их выход, но в то же время и сковывало
действия той же 13-й армии в наступлении, поскольку связи с выхо-
дящими из окружения подразделениями не существовало, и была
опасность нанесения ударов авиации на находившиеся в движении
свои же дивизии. Не существовало и сплошной линии фронта, по-
скольку не все армии фронта вошли в соприкосновение с немецкими
войсками, да и противник не стремился обозначить занимаемые им
позиции, находился в постоянном движении. Заняв тот или иной
пункт и встретив перед собой серьезное сопротивление, немцы отво-
дили свои части вглубь, оставляя на так называемой передовой ли-
нии только небольшие подвижные подразделения, отходившие при
первом же нажиме. Но дальше, в глубине, наши части натыкались на
мощное сопротивление; гитлеровцы умело превращали любые пост-
ройки в крепости, мастерски пряча в них танки и орудия, а чердаки
зданий — в пулеметные точки. Создавалось впечатление, что они го-
товятся к чему-то серьезному, и теперешнее положение их вполне
устраивает.
Заняв железнодорожную станцию Унеча, противник перерезал
железнодорожную линию Гомель—Брянск, усложнив и без того не
простое положение для выходящих из окружения частей. Войска
фронта располагались вдоль шоссейной дороги Гомель-Брянск, ис-
пытывая давление противника на наиболее важные узловые точки,
расположенные на этой магистрали. Не обладая достаточной по-
движностью, а скорее, не имея такого танкового прикрытия, какое
имели немцы, наши части обозначали свои рубежи окопами полного
профиля на танкоопасных направлениях; в них, в родной земле, сол-
даты и командиры чувствовали себя в относительной безопасности;
эти же окопы помогали бороться и с танками, пропуская их, бойцы
бросали вслед проскочившим махинам бутылки с горючей смесью
(«КС»), и танки, вспыхнув, тут же прекращали свое движение, а че-
рез несколько минут взлетали в воздух от разрыва собственных сна-
рядов.
Еременко докладывали, что впереди находятся подразделения
танковой группы Гудериана, слишком четко смотрелась нарисован-
ная на капоте двигателя немецкая буква «Г». По их мнению, одно это
должно наводить страх на русских, поскольку о делах Гудериана на-
слышаны все, начиная от Генштаба и оканчивая последним солдатом
в окопах. Еременко ломал голову над вопросом, почему Гудериан
сместился на его южный фланг, ведь до Москвы от Рославля значи-
тельно ближе, чем от той же Унечи и Стародуба, и не находил ответа.
Не знал ответа и Генштаб, требовавший уничтожения танковой груп-
пы Гудериана, нависшей над Киевской группировкой войск.
Размышления Еременко нарушали доклады комдивов, изгото-
вившихся к выступлению, звонки генерала Захарова, сообщавшего о
положении на правом фланге и в центре фронта. Генерал Захаров до-
ложил, что кавдивизия 50-й армии заканчивает марш к месту сосре-
доточения и будет введена в образовавшийся прорыв при наступле-
нии для действий в глубоком тылу противника. Здесь же рядом, в по-
движном штабе фронта, находились и командующие отдельных ро-
дов войск, обеспечивавшие наступательную операцию. И если за ар-
тиллерию он был спокоен, то авиация его беспокоила больше всего.
Подозвав генерал-майора Полынина, спросил: — Как идет подготов-
ка?
— Через полчаса самолеты поднимаются в воздух, товарищ ко-
мандующий, — сообщил он.
— Не ударьте по своим, — предупредил Еременко, — сплошной
линии фронта нет.
— В дивизиях находятся корректировщики. В случае чего — под-
правят.
Во время доклада вошел генерал Голубев. — Разрешите, товарищ
командующий?
— Докладывайте.
Голубев разложил на столе принесенную с собой карту, начал до-
клад. Еременко слушал, внимательно вглядывался в обозначенные
цифрами положения подразделений. И если положение своих диви-
зий Голубев знал хорошо, то о противостоящем противнике на карте
почти ничего не отмечено, кроме сплошной полосы и отдельных
кружков с надписью «противник».
Ткнув карандашом в район севернее Почепа, Еременко спросил:
— Кто находится здесь?
Голубев поднял глаза на командующего, ответил, не скрывая
удивления: — Вы же знаете, товарищ командующий, что сегодня пя-
тый день, как образован фронт, и разведка не успела собрать нужные
сведения.
— Повторяю вопрос. Кто, какими силами оказывает давление на
наши подразделения в районе Почепа?
— Не знаю, товарищ командующий. Дам указания произвести
разведку.
— Это нужно было сделать вчера, — спокойно возразил Еремен-
ко, — сегодня уже поздно.
Андрей Иванович с минуту молчал, отыскивая глазами своего
адъютанта Хирных, а найдя, приказал: — Возьмите несколько бойцов
из взвода охраны и доставьте генерала Голубева в штаб фронта.
Он уже согласовал с Генштабом замену Голубева другим, попро-
сив прислать к нему генерала Городнянского Авксентия Михайлови-
ча, командира 129-й стрелковой дивизии Западного фронта, с начала
войны находившегося на передовой, сдерживая натиск противника.
Он понял, что невозможно чувствовать силу противника и его мощь,
находясь в 50-ти километрах от линии соприкосновения, как это пы-
тался делать генерал Голубев.
В 13.30, как и обещали Шапошников и Василевский, над позици-
ями противника появились наши бомбардировщики, и в это же вре-
мя ударила артиллерия. Передний край четко обозначили разрывы
снарядов, и авиация уверенно наносила удары по намеченным це-
лям. Наблюдая за пролетавшими над головой самолетами, Еременко
отметил про себя, что такого количества самолетов, участвовавших в
одном наступлении, он не видел с довоенных времен, когда на уче-
ниях отрабатывались вопросы взаимодействия разных родов войск и
демонстрировались возможности авиации. Генштаб, Шапошников,
Василевский сдержали свое слово, бросив авиацию Резервного
фронта в помощь Брянскому. Генерал Полынин, сняв фуражку,
платком вытирал взмокшие залысины, искоса наблюдая за реакцией
командующего.
Еременко снова склонился над картой. Через некоторое время
комдивы начнут докладывать о движении войск, и его одолевало бес-
покойство за судьбу сражения. По данным разведки, перед войсками
фронта находились подразделения Гудериана, а это, надо отдать
должное противнику, боеспособные части, уничтожить которые, не
имея достаточного количества танков, попросту невозможно. Но
Генштаб требовал результат, и его подразделения поднялись в атаку
сразу, как только самолеты, отбомбившись, улетели обратно. Минут
двадцать никто из комдивов не звонил. На командном пункте повис-
ла напряженная тишина. Но уже через несколько минут начали по-
ступать сообщения, принимаемые оперативными работниками.
Продвижение шло там, где противника не было вообще, но как толь-
ко наступающие подходили к населенным пунктам, занятым немца-
ми, противник заставлял атакующих ложиться на землю. Без новой
артиллерийской и танковой поддержки атаки повсеместно захлебы-
вались, кое-где немцы выдвигали танки, заставляя наши подразделе-
ния возвращаться на исходные позиции. Части несли большие поте-
ри, так и не выполнив поставленные задачи. В районе Почепа ощу-
щалось особо сильно давление противника, и Еременко направил ту-
да свой резерв — единственную танковую дивизию, остановившую
немцев и восстановившую положение. Бои шли на всем протяжении
южного участка фронта, и Еременко решил лично проехать на пере-
довую, чтобы своими глазами увидеть, что там творится на самом де-
ле. Подъехав с полковником Петрушевским к окраине деревушки,
приткнувшейся к лесу, командующий, сопровождаемый полковни-
ком и командиром взвода охраны, младшим лейтенантом Есиным, с
группой автоматчиков, прошел по поселку, ища хотя бы кого-то из
военных. Встретившийся боец, тянувший линию связи, разматывая
огромную катушку с проводом, удивленно посмотрел на генерала,
окруженного вооруженными до зубов бойцами.
— Где командир? — спросил его Еременко, и связист указал на
приземистое сооружение, приткнувшееся к крайнему дому. Еремен-
ко быстро прошел в добротную землянку, увидел офицера, склонив-
шегося над телефонным аппаратом и что-то кричавшего в трубку,
прикоснулся рукой к его плечу, но тот, не прекращая разговор, от-
бросил руку командующего, а когда Еременко сильно надавил на
плечо снова, резко повернулся и, увидев генерал-лейтенанта, вско-
чил, бросил трубку, инстинктивно поднес руку к каске и не сказал, а,
скорее, прокричал, не помня себя: — Товарищ генерал-лейтенант,
командир стрелкового полка подполковник Ерохин. Принимаю до-
клады комбатов, вернувшихся на исходные позиции после атаки.
Еременко кивнул на трубку, лежавшую на полу, приказал:
— Заканчивайте прием докладов.
Подполковник Ерохин что-то сказал в трубку, крутнул ручку ап-
парата, повернулся к командующему.
— Разрешите доложить обстановку, товарищ командующий?
— Докладывайте.
Ерохин обстоятельно рассказал, как после авиационной и арт-
подготовки его батальоны пошли в атаку, заняли видневшуюся впе-
реди рощу. За ней находился поселок, где, по разведданным, закре-
пился противник, но как только приблизились к огородам, немцы
открыли ураганный огонь, и батальоны залегли.
— Они расстреливали моих бойцов, как стреляют зайцев на охо-
те, — с сожалением и ноткой жалости говорил Ерохин. — Я находил-
ся в той роще и если бы не огонь полковой артиллерии, мои люди ос-
тались бы там, на поле, все до единого!
Ерохин опустил руку, сказал, не скрывая конфуза:
— Я вынужден отвести людей на прежние позиции.
— Что с противником? — спросил Еременко, имея в виду немцев,
засевших в том поселке.
— Они атаковали нас, но мы отбили атаку. Тогда они ввели в бой
свои танки.
Ерохин посмотрел на командующего, сообщив, что он сам видел
с десяток танков, за которыми бежала пехота.
— И что дальше? — недовольно спросил Еременко.
— У меня имеется только три танка КВ, я их берегу как зеницу
ока, но в данной ситуации я приказал им вступить в бой. Когда пять
немецких танков вспыхнули, остальные повернули обратно. Я вос-
пользовался моментом и приказал батальонам отойти назад. Пони-
маю, товарищ командующий, я не выполнил ваш приказ, и если вы
прикажете, я готов идти под трибунал!
Ерохин опустил голову, из его глаз сыпались слезы.
— Успокойтесь, подполковник, — спокойно сказал Еременко,
давая возможность Ерохину прийти в себя.
— Мы захватили в плен немца-танкиста. Но в тыл отправить не
успели.
— Пленного ко мне! — приказал Еременко.
Когда пленного ввели, он, обведя глазами помещение и увидев
перед собой генерала, вскинул руку:
— Хайль Гитлер!
Не обращая внимания на выкрик, Еременко повернулся к Есину,
сказал: — Спросите фамилию, звание, принадлежность к воинской
части.
— Командир танка лейтенант Гиллер, первая рота 35-го полка,
четвертой танковой дивизии, 24-го танкового корпуса.
— Кто командует корпусом?
— Барон Гейер фон Швеппенбург.
— Цель вашего пребывания здесь?
— Расширение плацдарма и подготовка к наступлению на Москву.
— Срок наступления?
— Он прошел, — признался лейтенант, — назначали 15 августа.
Сегодня уже девятнадцатое, но команды не последовало.
— Почему?
— Мне неизвестно. Мы ждали команду, но сегодня, неожиданно
для нас, вы пошли в наступление.
— Отправьте пленного в штаб фронта, — распорядился Еременко
и, обращаясь к Ерохину, спросил: — Покажите мне нашего танкиста,
остановившего их атаку.
Ерохин выскочил из помещения и вскоре вернулся. За ним вошел
молодой офицер в танковом шлемофоне. Увидев генерала, предста-
вился: — Командир роты тяжелых танков, старший лейтенант По-
кровский.
— Поздравляю вас, товарищ капитан.
— Старший лейтенант, — поправил командующего офицер.
— С сегодняшнего дня вы — капитан!
Еременко окинул взглядом Покровского, остался доволен его
внешним видом, отметил про себя уверенность и спокойствие офи-
цера, спросил: — Сколько в роте танков?
— Осталось три, товарищ командующий.
— Не боитесь танков Гудериана?
— А что их бояться. Пусть они нас боятся. Мы их достаем с полу-
тора километров, а вот они нас только с 500 метров.
Еременко сказал, обращаясь к Ерохину: — Если Покровский бу-
дет воевать так и дальше, представьте к ордену! — и подумал про се-
бя, что как только обстановка разрядится, он возьмет капитана По-
кровского, вместе с его танками, на охрану штаба фронта.
Поняв, что он здесь больше не нужен, Покровский спросил, об-
ращаясь к Еременко: — Разрешите идти, товарищ командующий?
— Идите, капитан.
— Есть.
После ухода Покровского, Ерохин попросил, обращаясь к коман-
дующему: — Мне бы еще одну такую роту и никакой Гудериан не
страшен.
— Так уж и не страшен? — засмеялся Еременко.
— В обороне — не страшен. В окопе солдат с бутылкой «КС», счи-
тайте, одно противотанковое орудие. А танки я бы держал в засаде, на
случай прорыва. Как и было в этот раз, — Ерохин смолк, подумав, что
и так сказал много.
Еременко посмотрел на Ерохина каким-то снисходительным
взглядом, сказал миролюбиво: — Ты бы нас, подполковник, чайком
угостил перед обратной дорогой.
Чаевничали молча. Никто не решался отвлечь командующего от
беспокоивших его мыслей, сам же Еременко, уйдя в себя, думал не о
том, что тщательно спланированная операция по существу ничего не
дала, — сообщения комдивов о жертвах не оправдывались потерей
противника в танках, сгоревших на поле боя, — его беспокоил пред-
стоящий звонок в Генштаб маршалу Шапошникову. Он представлял
себе, как Борис Михайлович спокойным от усталости голосом спро-
сит: — Как у вас там, голубчик? — ожидая ответ, успокоивший бы его
и Верховного Главнокомандующего.
Но, горько подумал Еременко, ничего положительного сообщить
Шапошникову он не сможет.
В течение нескольких последующих дней Еременко, находив-
шийся в передвижном штабе, наблюдал за возраставшей активнос-
тью противника, принимая меры к отражению атак. Так, навстречу
войскам 47-го танкового корпуса немцев, нацелившегося на Почеп,
направил 50-ю танковую дивизию, но удержать город не удалось. В
какой-то момент Еременко и Захаров сделали вывод о том, что в бли-
жайшие дни начнется наступление на Брянск, и Еременко высказал
это предположение в разговоре с маршалом Шапошниковым. Борис
Михайлович согласился с ним, сказав, что Генштаб разделяет его
опасения, противник отвлекает силы фронта, ведя боевую разведку,
и следует ожидать удар на Брянск в ближайшие два-три дня. Шапош-
ников обещал выделить 50-й армии два батальона танков, пару стрел-
ковых бригад и усилить авиацию фронта самолетами. На фронт по-
ступит несколько штурмовиков Ил-2. В состав фронта переходят
подразделения расформированного Центрального фронта, выходя-
щие из окружения. Выслушав столь щедрое обещание, Еременко за-
верил Шапошникова: — Фронт сделает все возможное, чтобы нанес-
ти серьезное поражение войскам Гудериана.
Шапошников обещал передать его заверение Верховному Глав-
нокомандующему.
После разговора с Шапошниковым, Андрей Иванович позвонил
генералу Петрову.
— Что там у тебя, Михаил Петрович?
— Тихо, товарищ командующий.
— Усильте разведку, возможно, это затишье перед бурей.
— У меня нет оснований для беспокойства, — ответил Петров.
День 23 августа прошел относительно спокойно. Разведка и
фронта и армий давала координаты авиаторам, те поднимали в воз-
дух самолеты, нанося удары по движущемуся противнику. В свою
очередь, летчики видели сверху то, чего не могла увидеть пешая раз-
ведка — по шоссе в сторону Унечи и Стародуба двигалось около 600
танков с буквой «Г» на капотах. Еременко доложил об этом в Ген-
штаб, но там придерживались прежней версии. Противник готовит-
ся к наступлению на Брянск, хотя двигался он в другом направлении.
В разгаре этих событий Захаров доложил о том, что 55-я кавдивизия,
совершавшая рейд по тылам противника, вышла к своим, сохранив
прежнюю численность.
— Комдива ко мне! — приказал Еременко.
На следующий день полковник Калмыков стоял перед Еременко,
докладывая о рейде.
— Вы углубились на территорию, занятую противником на 60
километров, дошли до Мглина и вернулись, не потеряв ни одного
бойца? Значит, вы не сражались, а прятались в лесах от противни-
ка?!
— Да, товарищ командующий. Весь район заполонен танками, и
если бы я повел полки в атаку, ни я, никто из моих людей не вернул-
ся бы к своим.
Еременко повернулся к Захарову: — Комдива арестовать и под
конвоем отправить в Москву!
День 24 августа начинался не совсем хорошо, но то, что произош-
ло дальше, вообще выходило за рамки воображения. Противник ата-
ковал часть дивизий 3-й армии и на всей полосе обороны 13-ю ар-
мию. Особенно сильный нажим ощущался в районе городов Почеп-
Погар, Унеча-Стародуб. Атаковав повсеместно наши позиции и
кое-где заставив отойти на новые рубежи, противник прекращал
преследование, оставлял на отвоеванных позициях стрелковые под-
разделения, уводя в тыл танки. Войска Гудериана смерчем прошлись
по позициям третьей и тринадцатой армий, продолжая артиллерий-
скую канонаду и закрепляясь на новых позициях, роя окопы, чего
они до этого не делали вообще.
Еременко ломал голову над происходящим, поднимал в воздух
авиацию, единственное, что он мог делать в создавшейся обстановке.
Ставка требовала прояснить ситуацию, но он не знал, что и предпо-
ложить. Оставалась пока одна версия — противник наносит отвлека-
ющий удар, готовясь повернуть всю мощь второй танковой группы
на север, на позиции, занимаемые 50-й армией генерала Петрова, и
захватить Брянск, открыв тем самым прямую дорогу на Москву. Но
чтобы избежать окружения тринадцатой армии, на которую пришел-
ся основной удар взбесившегося Гудериана, Еременко перебросил
только что прибывшие для формирования третьей армии две новые
стрелковые дивизии — 307-ю и 282-ю. Там же заняла позиции и вы-
шедшая из окружения 132-я дивизия генерала Бирюзова С. С.
Расширяя плацдарм в тылу Центрального, теперь уже не существу-
ющего фронта, оттесняя войска 13-й армии Брянского фронта, Гуде-
риан еще не знал, что поход его танковой группы на Москву, планиро-
вавшийся на 15 августа, не состоится. Полученный им приказ Гитлера
от 21 августа ставил перед ним иную задачу. Пункт 2 этого приказа гла-
сил: «Исключительно благоприятная оперативная обстановка, кото-
рая сложилась благодаря достижению нами линии Гомель, Почеп,
должна быть использована для того, чтобы немедленно предпринять
операцию, которая должна быть осуществлена смежными флангами
групп армий «Юг» и «Центр». Целью этой операции должно явиться не
простое вытеснение пяти армий русских за линию Днепра только си-
лами нашей 6-й армии, а полное уничтожение противника до того, как
он достигнет линии р. Десна, Конотоп, р. Сула...».
В соответствии с этим приказом, Гудериан, пройдясь по левому
флангу Брянского фронта всей танковой мощью своей группы, оста-
вил там пехотные подразделения, и 25 августа двинулся на Конотоп,
навстречу танковой группе генерал-полковника Клейста, вышедшей
из района Кременчуга. Судьба Киевской группировки наших войск,
таким образом, была уже решена противником. Юго-Западный
фронт оказался в окружении.
И несмотря на то, что плененные танкисты 24-го танкового кор-
пуса утверждали, что получили задание двигаться на юг, ни в штабе
Брянского фронта, ни в Генштабе, куда Еременко сразу же сообщил
об их показаниях, им не поверили. В то время никому не приходила
в голову мысль, что Гитлер может отложить наступление на Москву
ради достижения какой-то другой цели. Не верил в эту затею и сам
Гудериан, но, подчиняясь приказу, двинул всю мощь своих танковых
корпусов на Конотоп и Лохвицу. Но о том, почему это произошло,
читатель узнает несколько позже, побывав в штабе генерал-полков-
ника Гейнца Гудериана.
12
Мила стояла среди жителей, слушая выступление обер-лейтенан-
та Штриха. На нее оно не произвело совершенно никакого впечатле-
ния, наверное, потому, что в отличие от других сельских жителей она
считала себя независимой от политики, и ее совершенно не интере-
совало, какая будет власть, и кто будет править в поселке. Она твердо
уверовала в то, что церковь, отделенная от государства, будет также
неприкосновенна и при новой власти. Стоя в толпе среди деревен-
ских жителей, она думала о том, что вот они с отцом не связаны со
старой властью ничем. Она даже не была ни пионеркой, ни комсо-
молкой, поскольку ее всегда и везде обходили стороной как дочь свя-
щенника. Ее так и звали «поповская дочка», и она ничуть не обижа-
лась на своих сверстников. Она даже позволила себе улыбнуться,
услышав угрозы Петьки и Матвея. Теперь народ заживет весело, по-
думала она, один воровать начнет, другой все пропьет. Ну и потеха
пойдет. Вслух она ничего не сказала, продолжая внимательно при-
глядываться к молодому и стройному офицеру, говорившему по-рус-
ски с акцентом и коверканьем отдельных слов. Будь здесь она одна,
наверняка между ними завязался бы содержательный разговор, и она
вдоволь бы посмеялась над его произношением, а заодно вспомнила
бы и немецкий, который почему-то давался ей легче, чем другим и в
школе, и в медтехникуме. Но люди стояли нахмуренные и злые, и она
боялась, как бы они не заподозрили ее настроения. Время сейчас та-
кое, что все может случиться, и если немцы не удержатся, ей не будет
прохода нигде. Она знала, как мстителен народ, если кто-то идет
против принятого правила. Офицер закончил выступление, и она по-
вернулась, чтобы идти домой, но не сделала и шага, как рядом ока-
зался Петька и, дыхнув в лицо перегаром самогонки, сказал: — Вече-
ром встретимся под вербой напротив вашего дома.
Он повернулся и побежал к бывшему поссовету, нагоняя обер-
лейтенанта и Матвея. К Миле подошел отец и поинтересовался, что
изрек отрок божий Петр. Она улыбнулась, поняв издевательский тон
вопроса, но улыбка ее вызвана еще и догадкой; раньше отец изъяс-
нялся подобным образом, когда был в хорошем расположении духа.
Вместо ответа спросила: — Ты в духе, отец?
— Я в сане, дочь моя, а сан Господний никакая власть не отнимет.
— Гляди, отец, как бы нас наши большевички не пощипали после
того, как немцы уйдут. — Мила говорила тихо и пристально смотре-
ла на отца, как будто они давно не виделись и не говорили друг с дру-
гом.
— Я же сказал тебе: религия неподвластна никому, кроме Госпо-
да.
— А если его нет? — Мила с хитрецой смотрела в глаза отца, и ее
глаза смеялись при этом.
— Замолчи, негодница! Не то я тебя... — он не договорил, зная,
что ничего не сделает ей, особенно сейчас, в это тревожное время,
когда он сам испытывает неуверенность и страшится ее. Он знал, что
новая власть, в отличие от старой, потребует от него изменить на-
правление проповедей, потому что потребуется обработка людей в
духе нового порядка, и церковь должна будет заслужить доверие и
уважение завоевателей. Откажись он следовать новому направле-
нию, и его уберут с присущей фашизму жестокостью, и никакая не-
прикосновенность не поможет ни ему, ни святой церкви. С другой
стороны, размышлял он, через какое-то время вернется старая
власть, и тогда ему не помогут никакие рассуждения о неприкосно-
венности церкви, свободе вероисповедания и об отделении ее от го-
сударства. Он подумал о том, что сейчас самое время отсидеться до-
ма, сократив службы и перейдя в проповедях к описанию мук господ-
них и смирению. Он не знал еще, как поступит завтра, но точно знал,
что отсиживаться дома не сможет, точно так же, как не сможет спо-
койно смотреть на все происходящее вокруг. Церковь всегда была с
народом, особенно в трудные периоды истории, и эта чаша не минет
и его самого.
Мила что-то говорила, но он ничего не слышал, занятый своими
мыслями, и только пройдя хлипкий деревянный мостик и поднима-
ясь к своему дому, сказал: — Ты иди домой, а я зайду в храм, помо-
люсь.
Он прошел в церковь, и привратница, пропустив его, тщательно
закрыла дверь на замок. Пройдя в алтарь, отец Пимен упал на коле-
ни перед иконой Господа и начал истово молиться, прося Бога нис-
послать скорейшее очищение Родины от вторгшихся варваров.
Вечером Мила долго не ложилась спать и, не зажигая лампы, сто-
яла у окна, наблюдая за одинокой вербой, разросшейся невдалеке от
дома, около небольшого ручейка. Верба хорошо просматривалась,
потому что в низине начал появляться туман, и все, что было выше,
как бы оттеняло еще сильнее свою черноту. Она слышала, как долго
ворочался в постели отец, ее тревожило его тяжелое и прерывистое
дыхание, видимо, он молча переживал что-то тяжелое. Затем отец за-
тих, и из той половины дома слышалось тихое всхрапывание. Мила
прильнула к косяку, обрамлявшему окно, и сжалась в комок от стра-
ха, вдруг охватившего ее непонятно почему. Она знала, что Петька не
посмеет прийти к ним домой, но боялась, придумывая черт знает что.
Ей вдруг показалось, что Петька может просто так пальнуть из вин-
товки в окно, и она отодвинулась от окна. Успокоившись, она снова
посмотрела на вербу и вдруг увидела под ней человека. В темноте не
понятно, кто это был, но она точно знала, что кроме Петьки никто не
мог прийти к ней, и с любопытством наблюдала за ним. Ее интересо-
вало, долго ли он будет там ходить и как он выйдет из своего дурац-
кого положения.
Вопреки ожиданиям Петька вел себя под вербой смирно, не хо-
дил, нервничая и ломая ветки, а, постояв для приличия минут пять,
лег на траву и закурил. По движению огонька, ярко загоравшемуся
при очередной затяжке, Мила поняла, что смотрит он в ее сторону и
ждет, думая о ней. Интересно, о чем он может думать? Неужели он не
понимает, что она никогда не станет его женой? Или он рассчитыва-
ет на то, что в это тревожное время все смешалось, и он выудит ее в
этой всеобщей мути?
Она презрительно и зло посмотрела в окно, и ей почему-то захо-
телось выйти наружу и сказать Петьке все, что она думает о нем, но
что-то задержало ее, и она осталась стоять на месте. Словно прочитав
ее мысли, он встал и, не оглядываясь, пошел в низину, в белое моло-
ко тумана, растаяв в нем словно призрак.
На другой день в полдень ее пригласили к деду Евсею на дом к
расхворавшейся Марии Ивановне, слегшей в постель два дня назад.
Мила торопливо собрала свою сумку и быстрой походкой прошла в
дом Евсея, испытывая в некоторой степени удовлетворение оттого,
что сможет переговорить с мамой Алексея и, может быть, хоть что-то
узнает о его судьбе. У самого дома оглянулась и увидела Петьку, про-
вожавшего ее долгим взглядом. С крыльца бывшего поссовета хоро-
шо просматривался пригорок с домом Евсея, и он наблюдал за ней с
момента, когда она переходила мостик через ручеек. Мила заторопи-
лась в дом, находилась в нем с полчаса, и все это время Петька под-
жидал ее, подойдя ближе и расхаживая у плетня. Наконец, она вышла
со двора Евсея, направляясь к своему дому, и Петька встретил ее ра-
достной улыбкой.
— Вчерась тебя не отпустил отец? — спросил он. — Дело понят-
ное, потому что время темное. Сегодня по светлому пройдешься со
мной, потому как я при исполнении служебных обязанностей.
Петька похлопал себя по боку, на котором висела кобура писто-
лета, и этот жест, по его замыслу, должен без слов убедить ее в том,
что, сменив оружие, он стал еще влиятельнее. Поняв, что на Милу
этот жест не произвел никакого впечатления, он заговорил мягким,
непривычным голосом.
— Под вечер так приятно походить вдвоем, помечтать о жизни.
— О чем мечтать? — удивилась Мила. — Какие могут быть мечты
сейчас, кроме одной — скорей бы все это кончилось.
Мила говорила искренно, и возмущение ее хорошо читалось на ее
лице, сдвинувшихся к переносице бровях.
— Я вообще не понимаю, о чем можно говорить в то время, когда
другие воюют.
Она удивленно посмотрела на него и остановилась.
— Тем более тебе, полицаю! — презрение ее выплеснулось нару-
жу, и она не могла остановить себя.
— Не надо так громко и так резко, — примирительно сказал он. —
Для меня тоже здесь война, как и для всех. Твой папаня и ты не ушли
с большевиками, остались здесь, значит, мы с вами вместе, в одной
упряжке. И ты кончай строить из себя черт знает что. Лучше пойдем,
прогуляемся. Гляди, лес какой хороший.
Он взял ее под руку, и она возмутилась, вывернув руку.
— Никуда я с тобой не пойду.
— Нет, пойдешь! — голос Петьки дрожал от злости. Он схватил
Милу за руку и тянул по тропинке в сторону леса. Она сопротивля-
лась, но сила была на его стороне, и она сдалась, решив избрать дру-
гую тактику.
— И что будет дальше? — спросила она, смерив Петьку неприяз-
ненным взглядом.
— Просто пройдемся и все.
— А если мне неприятно с тобой? — Мила резко остановилась, и
он предусмотрительно взял ее под руку.
— Приятно, неприятно. Вот пройдемся, и станет приятно.
— Будем говорить здесь! — Мила отбросила его руку, но осталась
на месте, боясь идти дальше, потому что дальше начинались пышные
кусты шиповника, за ними плотной стеной стоял молчаливый лес.
Секунду Петька размышлял, принимая какое-то решение, но
вдруг лицо его перекосилось от внутренней боли и злости, и он с по-
мутившимся сознанием, не отдавая себе отчета в том, что делает,
схватил ее на руки, занес за куст шиповника, опустил на землю, при-
давив своим телом.
— Я погляжу, как ты заговоришь здесь! — Его руки уже шарили у
нее на груди, и она, сжавшись, оттолкнула его, а встав на ноги, с раз-
маху ударила его по раскрасневшейся щеке.
Петька секунду оторопело смотрел на нее, затем смачно выругал-
ся, произнеся несколько нецензурных слов, и выхватил пистолет.
— Сейчас ты от меня не убежишь, а если попробуешь, пристрелю
как собаку!
По нему было видно, что свое обещание он выполнит без дрожи в
руке.
Мила снова ударила его, но уже по руке, и пистолет улетел в кус-
ты. Петька опустился на землю, шаря в траве руками, и Мила, вос-
пользовавшись моментом, выскочила на тропинку. Она постояла ка-
кую-то долю секунды, раздумывая, куда бежать, и поняв, что Петька
выполнит свое обещание, побежала на станцию в немецкую комен-
датуру. Она бежала, не оглядываясь, ощущая за спиной его дыхание,
и в здание комендатуры они вбежали одновременно. Запыхавшаяся,
она бросилась к офицеру и, плача, пыталась объяснить, что господин
полицейский хотел ее застрелить. Петька слушал ее объяснения мол-
ча, а, выбрав момент, когда она затряслась в плаче, спокойно сказал:
— Врет она все, я только припугнул!
Обер-лейтенант вышел из-за стола, осуждающе посмотрел на по-
лицейского и, подумав про себя о варварстве русских, не умеющих
обращаться с молодыми женщинами, просил ее успокоиться.
— Меня зовут Дитрих Штрих, — сказал он тихо и как можно мяг-
че, — но вы зовите меня просто Дитрих, так меня всегда называла
мама.
Он подошел вплотную к девушке, гладя ее волосы и прося успо-
коиться, и знаками дал понять полицаю, чтобы тот вышел из кабине-
та. Петька вышел на улицу и присел на лавку.
— Я рад, что мы встретились с вами, и вам нужна моя помощь. Я
готов оказать ее симпатичной девушке, — не удержался от похвалы
Дитрих, — позвольте я лично провожу вас домой?!
— Нет, — испуганно сказала она, сообразив, что появляться в об-
ществе немецкого офицера в поселке ей будет неудобно, — нет, вы
лучше поговорите с ним, предупредите, чтобы не приставал больше
ко мне.
Офицер засмеялся. — О, это просто сделать.
Он выглянул в коридор, приказал часовому пригласить полицая,
и тот ввел Петьку, явно сконфуженного таким поворотом дела.
— Вы ее оставите в покое, — сказал Дитрих, и Петька молча слу-
шал приговор, — она не желает с вами встречаться. Вы меня пони-
майт? — спросил офицер, теряя произношение, что случалось с ним
в минуты сильного волнения. — Это и мое желание.
Он махнул рукой, и Петька вышел. Дитрих заинтересованно по-
смотрел на Милу, радуясь тому, что в этой лесной глуши встретил та-
кую очаровательную незнакомку, ничем не отличавшуюся от деву-
шек на его родине, в Берлине.
— Кто вы? Как вас зовут, где вы живете?
— Меня зовут Мила, я дочь священника.
— Мило, — произнес он и засмеялся.
— Нет, не Мило, а Ми-ла, — поправила она, произнеся имя по
слогам.
— Простите меня, Мила, — поправился офицер, — я не хотел вас
обидеть. Просто отдельные русские слова имеют несколько значе-
ний.
— Немецкие тоже, — сказала она по-немецки.
— О, вы знаете наш язык!
— Понимаю, — Мила продолжила разговор, отвечая на вопрос
офицера. — Живу рядом с церковью.
— У вас хороший небесный покровитель, вы такая привлекатель-
ная.
— Не знаю, — смутилась Мила, — по-моему, я такая, как все.
— И что вы делали здесь, в этой глуши?
— Работала фельдшером, лечила людей.
Дитрих усмехнулся, сказав: — Это очень хорошо, что вы лечите
людей. А мне, к сожалению, приходится заниматься другим, проти-
воположным делом.
Мила как-то сразу приглянулась ему, и он подумал, как хорошо,
что она является дочерью священника. Раны душевные и физические
врачует одна и та же семья. В этом что-то есть оттуда, сверху, и он
поднял глаза к потолку, но думал все равно о ней, стоявшей рядом.
Ему захотелось побывать в гостях у них дома, и он сказал:
— Я зайду к вам.
— Это не совсем удобно, господин офицер, — сказала она, — мой
отец служит в церкви, и нас не поймут люди.
— Я сделаю так, что будет удобно.
Сказав это, он подвел ее к двери. — До встречи! — он помахал ру-
кой, и Мила, кивнув головой, вышла.
Она прошла мимо Петьки, и тот, не глядя на нее, прошипел, что-
бы никто кроме них не услышал: — Меня на офицера променяла,
стерва!
— А это ты видел?! — Мила показала ему кукиш и гордо пошла к
своему дому.
13
О том, что русские пошли в наступление в районе Почеп-Унеча-
Стародуб, Гудериан понял сразу же, как только начался налет авиа-
ции, и обозначились границы бомбардировок. Пригласив к себе на-
чальника штаба подполковника фон Либенштейна и начальника
оперативной части подполковника Байерлейна, задал им несколько
вопросов. На вопрос, ожидали ли они активизацию действий про-
тивника в этом районе, Либенштейн ответил, что нет, потому что
именно в этом районе происходило наступление двадцать четвертого
танкового корпуса барона Гейера, и в течение двух последних дней
взяты крупные пункты Унеча и Стародуб.
— Какими силами располагает генерал Еременко?
— По нашим данным, в составе наиболее отмобилизованной
13-й армии генерала Голубева имеется восемь стрелковых, две кава-
лерийские, одна танковая дивизия и одна танковая бригада.
Гудериан впился взглядом в карту. — И какую цель преследует ге-
нерал Еременко?
— Думаю, — ответил Либенштейн, — основная цель — сковать
действия нашего 24-го корпуса и подходящей второй полевой армии,
о которой они не знают, и дать возможность блокированным нами
войскам Центрального фронта выйти из окружения.
— Что вы предлагаете? — Гудериан внимательно смотрел на сво-
их офицеров, переводя взгляд с одного на другого.
— Думаю, не следует активизировать действия наших корпусов в
этом районе. Танки следует отвести с передовой, их место пусть за-
нимают подразделения второй полевой армии, подходящие к линии
фронта. Нам следует двигаться к намеченной цели.
— Основная опасность сейчас исходит не от стрелковых подразде-
лений русских, без поддержки танков они не представляют угрозы, —
докладывал молчавший до этого подполковник Байерлейн, — основ-
ную опасность представляет их авиация. По сообщениям штаба 24-го
корпуса, такого налета они не испытывали за все время войны.
— Прикажите командиру 47-го корпуса генералу Лемельзену уси-
лить наступление на Почеп, свяжите руки генералу Еременко. Про-
тив танкового корпуса он вынужден будет бросить свой подвижной
резерв — танковую дивизию.
Получив указание, офицеры удалились, и Гудериан вызвал гене-
рала Фибига.
— Вы знаете о русском наступлении в районе Унечи?
— Да, генерал, я поднял в воздух авиацию прикрытия. Сейчас там
еще продолжаются воздушные бои.
— Откуда у них столько самолетов?
— Полагаю, они собрали авиацию двух фронтов.
— Каков результат наших контрмер?
— Их старые самолеты не представляют для нас опасных целей,
это Р-5, СБ, истребители прикрытия И-15, И-16, но там появились
новые, ранее не применявшиеся самолеты.
— Вам что-либо известно о них?
— По описанию пилотов, похоже, они применили совершенно
новый истребитель Як-1 и пикировщики Пе-2 и Ил-2. Возможностей
этих самолетов мы еще не знаем, но наши истребители Ме-109 заста-
вили их повернуть обратно.
Выслушав сообщение авиационного генерала, Гудериан не удер-
жался, задал волнующий его вопрос.
— Что вообще вы думаете об авиации русских?
— Обстановка заставляет их идти на освоение новых модифика-
ций самолетов, а приближение наших войск к Москве — активиза-
цию всех сил авиации. Чем ближе к Москве, тем нажим русской
авиации будет сильнее, — закончил генерал.
Оставшись один, Гудериан задумался о происходящих событиях.
Вспомнилась последняя встреча в штабе группы армий «Центр», где
он предупреждал фельдмаршала фон Бока об опасном выступе в рай-
оне Ельни, просил отвести войска, выровнять линию фронта. Судя
по всему, фельдмаршал не прислушался к его предупреждению, и
русские сейчас наносят отвлекающий удар, чтобы облегчить гото-
вившийся ими удар для ликвидации Ельнинского выступа. По дан-
ным разведки, в этом районе замечена передислокация русских
войск. Видимо, командующий Резервным фронтом генерал Жуков
готовит контрудар. Вопрос в том, когда он последует.
Гудериан еще раз посмотрел на карту. Ельнинский выступ не ну-
жен ни ему, ни командующему другой танковой группы, наступаю-
щей на Москву севернее, генералу Готу, и упорство фельдмаршала
фон Бока имело другой, отнюдь не стратегический характер. Види-
мо, престарелый фельдмаршал не хотел портить отношения с Глав-
нокомандующим сухопутными силами фельдмаршалом фон Браухи-
чем, а тот — с самим Гитлером, боясь создать прецедент отступления
своих войск, чего не было с начала восточной кампании.
Впрочем, для него, Гудериана, дорога на Москву открыта, он го-
тов начать выступление. Но... Прошло уже четыре дня с момента пол-
ной готовности войск, но директивы на выступление нет, как нет и
устного приказа. Глядя на карту, Гудериан видел два пути для нанесе-
ния удара на столицу России. Один — из Рославля на Юхнов и далее
на Малоярославец, и другой — на Брянск, Орел и Тулу. Второй ему
казался более удобным, потому что только что сформированный
Брянский фронт пока не представлял серьезной преграды для его тан-
ковых корпусов, он мог разрезать его в любом месте и, взяв или обой-
дя Брянск, пойти по шоссейной дороге на Орел и далее на Тулу. По-
думав так, Гудериан горько усмехнулся, понимая, что каждый день
просрочки выступления работает на русских. И не дай Бог, если он за-
сидится в этих местах дольше, сегодняшние возможности будут без-
возвратно утеряны, и это обернется потом многими жертвами людей,
потерей техники, а если учесть еще и погодный фактор, то затягива-
ние войны приблизит время слякоти, что сделает непроходимыми
плохие русские дороги, а в более позднее время, — к зиме, — к чему
войска вообще не готовы. Разрабатывая план «Барбаросса», стратеги
в Берлине рассчитывали закончить и русскую, восточную, кампанию
так же быстро, как это происходило во Франции и Польше.
Вспомнив о потере техники, Гудериан подумал о том, что он уже
сейчас испытывает тревогу с пополнением выходящих из строя тан-
ков. Обещанные фюрером 300 моторов пока не отгружены, а танков
с начала войны с Россией никто даже не обещал. Восполнение по-
терь в танковых корпусах он производит пока за счет изъятия танков
в стрелковых мотодивизиях, но оставлять их совсем без танков тоже
опасно, дивизии потеряют мобильность и пробивную способность.
Размышления Гудериана нарушил телефонный звонок фельдмарша-
ла фон Бока. Поинтересовавшись, как складывается обстановка в
районе Унечи, фельдмаршал приказал прекратить наступление на
Почеп, сосредоточить войска в районе Рославля, дать им возмож-
ность отдохнуть перед предполагаемым выступлением на Москву.
Гудериан не торопился выполнить указание фельдмаршала, ре-
шив взять Почеп, потому что в противном случае генерал Еременко
получит нежданный козырь — высвободившуюся танковую диви-
зию, и сможет перебросить ее на свой левый фланг, где сейчас идут
бои, не приносящие русским успеха.
Гудериан не торопился перемещать свои танковые корпуса в Ро-
славль еще и потому, что может последовать следующая команда, от-
меняющая новую, как это уже не раз бывало на восточном фронте. За-
нятый переездом штаба и командного пункта в Шумячи, западнее Ро-
славля, он ждал письменного приказа, но неожиданно получил указа-
ние явиться в штаб группы армий «Центр». Вылетев на своем «штор-
хе» в Толочин, Гудериан уже через два часа присутствовал на совеща-
нии. Начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер со-
общил присутствующим о решении Гитлера наносить удар не на Ле-
нинград и Москву, а на Украину и Крым. Судя по состоянию доклад-
чика, сам Гальдер, сторонник удара на Москву, потрясен таким реше-
нием фюрера. Гудериан понимал, что значило для его танковой груп-
пы наступление на Киев с целью окружения войск Юго-Западного
фронта. Он как мог обрисовал положение своих войск, воевавших с
начала кампании без отдыха, не получивших обещанного пополнения
материальной части, обратил внимание на плохие русские дороги, а
предполагаемый бросок в сторону Киева не просто удлинит русскую
кампанию, а вплотную приблизит их к зиме, к которой его войска
совсем не готовы. Гудериана поддержал фельдмаршал фон Бок, также
сторонник плана наступления на Москву. Обсудив детали предстоя-
щей операции, предложенной фюрером, которая, по их единодушно-
му мнению, не сулила ничего хорошего группе армий «Центр», а глав-
ное — отодвигала подготовленное наступление на Москву, они при-
шли к выводу, что кто-то должен вместе с Гальдером срочно вылететь
в Восточную Пруссию, в Ставку фюрера, и попытаться убедить его из-
менить принятое решение. Этим «кто-то» должен стать он, генерал-
полковник Гудериан, больше других убежденный в целесообразности
наступления на Москву. Так и решили, и Гальдер с Гудерианом сразу
же отправились на импровизированный аэродром и вылетели в Став-
ку. К вечеру их самолет приземлился на аэродроме города Летцен. Гу-
дериан, погруженный в свои мысли, не воспринимал ничего вокруг —
ни хорошо замаскированного логова фюрера в небольшом лесу, со-
вершенно не отличавшемся от таких же небольших лесов, разбросан-
ных в окрестностях, ни вышколенных войск охраны, ни степени мас-
кировки, не видимой с воздуха, ни строгого порядка, царившего во-
круг. Внешне «волчье логово», ничем не приметное, скрывало под
землей все, что должно было находиться снаружи, — бункера узлов
связи, охрану, штабные помещения, спрятанные за толстыми железо-
бетонными стенами, автономные системы обеспечения, электричес-
кого и инженерного, с системами водообеспечения и подачи воздуха.
Прежде чем отправиться к Гитлеру, а о его прибытии Гитлеру уже
доложили, Гудериан зашел к Главкому сухопутных сил фельдмарша-
лу фон Браухичу. Браухич, ничего не спрашивая, набросился на Гу-
дериана.
— Я запрещаю вам поднимать перед фюрером вопрос о наступле-
нии на Москву! Имеется приказ наступать в южном направлении, и
речь может идти только о том, как его выполнить!
— В таком случае, я не должен идти к фюреру и сейчас же выле-
таю обратно на фронт.
Фельдмаршал сверкнул глазами, сказал тоном, не терпящим воз-
ражений: — Фюрер знает о цели вашего прибытия. Вы сейчас пойде-
те к нему и доложите о готовности к выступлению, не упоминая о
Москве!
Гудериан отправился к Гитлеру в сопровождении представителей
главного штаба вермахта — фельдмаршала Кейтеля, генерал-полков-
ника Йодля и шеф-адъютанта фюрера полковника Шмундта. Ни
Браухича, ни Гальдера среди сопровождавших его лиц не было.
Гудериан доложил Гитлеру состояние войск, положение с мате-
риально-техническим обеспечением, обрисовал характер местности
и создавшуюся обстановку на фронте, где русские, наконец, начали
приходить в себя и стали оказывать значительно сопротивление. Гит-
лер внимательно слушал, не перебивая, и ему показалась, что все, что
он сообщает, нужно Верховному Главнокомандующему. Дослушав
доклад, фюрер спросил: — Считаете ли вы свои войска способными
сделать еще одно крупное усилие при их настоящей боеспособности?
— Да, мой фюрер, если войска будут иметь перед собой настоя-
щую цель, которая будет понятна каждому солдату.
— Вы, конечно, подразумеваете Москву?
— Да, мой фюрер, поскольку вы затронули эту тему, разрешите
мне изложить свои взгляды по этому вопросу?
— Докладывайте.
Гудериан убедительно излагал фюреру свою позицию на положе-
ние немецких войск в России, обрисовал географическое положение
Москвы, центра шоссейных и железных дорог России, и важность
захвата именно этого города, а не Киева, лежавшего далеко в стороне
от происходящих событий, сказал, что именно захват Москвы может
окончательно сломить моральный дух советского народа и его Крас-
ной Армии, изменит расстановку сил в мире. Захват Москвы затруд-
нит переброску войск с севера на юг, а следовательно, облегчит раз-
гром их армий, как в районе Киева, так и в Крыму. К тому же войска
танковой группы находятся в состоянии полной боевой готовности
для наступления на Москву и предстоящего перехода, а бросок в сто-
рону Киева удлинит этот путь примерно на 900 километров, удлинит
время и, в конце концов, подведет к зимней кампании, что крайне
нежелательно для армии.
— Переход до Лохвицы вызовет повторный износ материальной
части, усилит усталость личного состава, что показало движение от-
дельных подразделений на Унечу, где вообще отсутствуют какие-ли-
бо пригодные к передвижению дороги и, особенно, мосты через не-
большие, но топкие речки.
Далее Гудериан напомнил о трудностях в организации снабжения
всем необходимым, что уже сейчас испытывает его группа.
— Мой фюрер! — обратился Гудериан к Гитлеру. — Я прошу вас
отодвинуть все в сторону ради достижения главной цели — окруже-
ния Москвы! Поверьте, если мы выполним эту задачу, все остальное
решится само собой, без особых усилий.
Присутствующие удивились тому, что Гитлер ни разу не перебил
Гудериана, более того, по мере доклада лицо его принимало озабо-
ченное выражение, чувствовалось, что он готовится к отпору, пони-
мая, что Гудериан высказывает не только свою точку зрения. Нако-
нец, он встал, прошелся по кабинету, заговорил спокойно, в непри-
сущем ему тоне.
— Захват Украины не самоцель, — сказал он, — Украина — это
продовольствие, металл, уголь. Это сырьевые ресурсы, без которых
невозможно продолжать войну. Овладеть Крымом, значит лишить
возможности русских наносить удары по нефтепромыслам Румы-
нии, то есть иметь в достатке высококачественное топливо для нужд
фронта.
— Мои генералы, — с горечью заключил Гитлер, — ничего не по-
нимают в военной экономике!
Повернувшись к Гудериану, Гитлер, перейдя на обычный свой
тон, сказал так, что по телу Гудериана поползли мурашки: — Вы, Гу-
дериан, немедленно повернете танковую группу на Киев! Это моя
ближайшая стратегическая цель!
Присутствовавшие при этом генштабовцы вермахта согласно ки-
вали головами, поддерживая Гитлера, и Гудериану стало не по себе.
— Мой фюрер, — сказал он не своим голосом, — я готов выпол-
нить любое ваше приказание, но разрешите выступить всей группой,
не дробя ее на части, как это хотят сделать в группе армий «Центр».
— Хорошо, Гудериан. Разрешаю.
Поздно ночью Гудериан возвратился на отведенную ему кварти-
ру. Но еще долго не мог уснуть, перебирая в памяти события прошед-
шего дня. Сейчас он понял главное: его подставили все — Браухич,
Бок и Гальдер, — но подставляли они сознательно. Зная об уже суще-
ствующем приказе Гитлера выступать на Киев, они не сказали об
этом, убежденные, как и он сам, что главной целью для них сейчас
является Москва. И, тем не менее, Гальдер, к которому он зашел,
позволил себе говорить с ним повышенным тоном, проявив недо-
вольство поднятым им у Гитлера вопросом о запрещении дробления
танковой группы. «Ну вот, — подумал Гудериан, — у меня еще одним
недоброжелателем стало больше». Получив приказ 25 августа высту-
пить на Украину, Гудериан заехал в аэропорт и сразу же улетел в Шу-
мячи, где его поджидали подполковники Либенштейн и Байерлейн.
Выслушав доклады о положении войск в районе Почепа и Унечи, Гу-
дериан приказал приступить к проработке движения танковой груп-
пы на Конотоп-Ромны-Лохвица, навстречу танковой группе Клей-
ста, выдвигавшейся из района Кременчуга.
— Наше место на стыке с русскими армиями должны занять под-
разделения 2-й и 4-й полевых армий. Эта смена должна произойти
незаметно и таким образом, чтобы у противника отпала охота высту-
пать против нас как можно дольше.
Офицеры переглянулись, поняв намек командующего.
— И, — сказал в заключение Гудериан, — порядок замены под-
разделений на передовой согласуйте со штабом фельдмаршала фон
Бока. — Офицеры правильно поняли своего командующего, и к кон-
цу дня 24 августа 24-й танковый корпус овладел Новозыбковом.
14
Генерал-лейтенант Еременко, занятый организацией контруда-
ров, предписанных Ставкой, каким-то чутьем, неведомым ему само-
му, думал и о создании партизанских отрядов на занятой врагом тер-
ритории. Еще в двадцатых числах августа, после первого контрудара,
организованного и проведенного Брянским фронтом, военный совет
провел совещание и издал памятку для партизана, где четко расписы-
валось, как в условиях лесной местности должен действовать парти-
зан; в основу его действий входили смелость, хитрость, бесстрашие и
знание природных условий местности. Так в памятке указывалось,
что если в поселении лают собаки, там противник, если над лесом
кружатся встревоженные птицы, там противник. Действовать всегда
нужно смело, используя тень деревьев, подпуская противника на
близкое расстояние и бить наверняка. Тогда же совет фронта издал
приказ и о танкобоязни, существующей среди бойцов. Танки следует
пропускать через траншею и бросать гранаты и бутылки с «КС», на-
учиться бросать связки гранат под гусеницы, уметь драться в окруже-
нии, проявлять упорство и ходить в штыковую. Опыт прошлых боев,
когда Еременко, заместитель командующего Западным фронтом, по-
стоянно находился в войсках, на передовой, там, где решалась судьба
сражений, дал понять главное: победа всегда там, где солдат не боит-
ся противника. Сейчас он руководит фронтом, и его мысли больше
захватывает стратегия, но любая стратегия останется невыполненной
или неэффективной, если войска не научатся на местах, на передо-
вой, бить противника. Конечно, его беспокоило то обстоятельство,
что фронт в организованных по требованию Ставки контрнаступле-
ниях не добился существенного разгрома противника, но уже то, что
фронт не сдал противнику занимаемые территории, а кое-где даже
смог продвинуться вперед на 10-12 километров, говорило о многом.
Он видел сам, и ему докладывали командармы, что на полях сражений
горят хваленые немецкие танки, в воздухе все чаще дымят и падают на
землю подбитые фашистские самолеты, что немецкие генералы боль-
ше не пытаются захватывать небольшие города, защищаемые фрон-
том. Ему удалось создать эшелонированную оборону. Все три коман-
дарма армий — Петров Михаил Петрович, Городнянский Авксентий
Михайлович и Крейзер Яков Григорьевич — надежные, испытанные
в боях командиры, на них можно положиться, зная, что никто из них
без приказа не сдаст и метра собственной территории. И тем не менее,
во время второго наступления, организованного 30 августа, как сей-
час он понял, проведенного для содействия наступлению Резервного
фронта в районе Ельни, действиями возглавляемого им фронта недо-
вольна Ставка. Он искоса посмотрел на телеграмму от 2 сентября, ле-
жащую уже две недели на его столе. «Ставка недовольна вашей рабо-
той... Несмотря на работу авиации, Почеп и Стародуб остаются в ру-
ках противника...». Он понимал, что сейчас думают о нем там, в
Москве, Василевский, Шапошников и Сталин. Еременко не выпол-
нил обещание, не разгромил Гудериана. Конечно, там, в Москве, не
так ощущается давление немецких войск, особенно его танковых кли-
ньев, имеющих в своем составе не только танковые, но и армейские
корпуса, уничтожить которые не так-то просто. Наконец, с ним со-
гласились наверху, и Брянский фронт с 15 сентября перешел к оборо-
не. На это сейчас и направлены и мысли, и усилия всего командного
состава фронта, и тем не менее, Еременко никогда не забывал об обе-
щании, данном Сталину при назначении командующим. И Гудериан
по-прежнему беспокоил его, хотя где он сейчас, Еременко не знал.
Кстати, не знали, где он, и в Ставке. Не случайно же маршал Шапош-
ников перед вторым контрударом, проведенным фронтом, предупре-
дил его в разговоре по телефону, что Гудериан может выступить в сто-
рону Брянска в ближайшие дни. Но, как показало время, Гудериан не
ударил, более того, сейчас, по показаниям пленных, его здесь нет во-
обще. Посмотрев на генерала Захарова, склонившегося над картой,
спросил: — Что говорит разведка о Гудериане?
— Конкретно ничего, но 132-й дивизией генерала Бирюзова взят
пленный связист. Солдат показал на допросе, что, по разговорам
офицеров, группа Гудериана после организованного ими штурма по-
зиций 13-й армии еще 25 или 27 августа ушла на юг. Вероятнее всего,
они пошли по тылам Юго-Западного фронта с целью его окружения.
Еременко попросил соединить его с командующим Юго-Запад-
ным фронтом генерал-полковником Кирпоносом. Сконфуженный
Захаров доложил: — С Кирпоносом связь отсутствует, товарищ ко-
мандующий.
— Почему?
— Причина неизвестна.
— Уточните через Генштаб.
Через несколько минут Захаров доложил: — Генштаб приказыва-
ет активизировать действия группы генерала Ермакова.
Еременко машинально написал на карте красным карандашом
17/IX, отметив про себя, что там, на юго-западе, произошло что-то
очень серьезное и, скорее всего, Гудериан там. Он посмотрел еще раз
на карту, проверив, кто противостоит его армиям, увидел те же циф-
ры, что и прежде, и среди них корпуса, входившие в состав 2-й тан-
ковой группы Гудериана.
Подойдя к Захарову, приказал: — Задание разведчикам всех на-
ших армий: уточнить, кто нам противостоит. Срок — три дня.
Никто ни в Ставке, ни в штабе Брянского фронта не знал, что уже
16 сентября начальник штаба второй танковой группы Гудериана
слетал в штаб группы армий «Центр» в Смоленск, где их группе, в со-
ответствии с операцией «Тайфун», ставилась задача после заверше-
ния окружения войск Киевской группировки выступить в долго-
жданном направлении — на Москву. Вернувшись в Ровно, барон
фон Либенштейн и начальник оперативной части подполковник
Байерлейн засели за разработку намечавшегося наступления. На-
блюдавший за их работой Гудериан не выдержал, положил на стол те-
леграмму, полученную только что, предписывавшую откомандиро-
вать подполковника Байерлейна в штаб африканского корпуса гене-
рала Роммеля.
— Поздравляю вас, господин подполковник, — сказал Гудери-
ан, — мне приятно, что мои кадры востребованы армией Отечества.
Но уедете вы после проработки полученного задания.
Гудериан повернулся, собравшись уходить, но снова обратился,
теперь уже к подполковнику Либенштейну.
— Кого бы вы хотели, Курт, видеть на месте Байерлейна?
— Майора Вольфа, сообразительный и грамотный офицер, ду-
маю, будет хорошим начальником оперативной части.
Во время разговора они услышали близкие разрывы снарядов, а
затем и авиационных бомб. Вбежавший оперативный дежурный до-
ложил о налете русской авиации и атаке русских, подошедших с вос-
тока. Понятно, чего хотели русские; они хотели разорвать кольцо
блокады, сомкнувшееся в районе Лохвица, где его танковая группа
встретилась с танковой группой Клейста.
— Сколько их?
— Одна кавдивизия и две стрелковые, господин генерал. Развед-
ку произвел лично начальник авиационной разведки подполковник
Барзевиш, кстати, еле ускользнувший от истребителей русских, он
только что позвонил с аэродрома.
— Разверните одну из дивизий 24-го корпуса, — приказал Гудери-
ан Либенштейну, и сразу же подумал о переводе командного пункта
группы в Конотоп, поближе к ожидавшим своей очереди событиям.
Либенштейн связался по рации с генералом Гейером, коротко обри-
совав обстановку.
— Господин командующий, барон Гейер сейчас же перебрасывает
к нам несколько частей дивизии СС «Рейх» и 4-й танковой дивизии.
— Хорошо, барон. — Гудериан называл по имени или еще проще
«барон» своего помощника, только находясь в хорошем расположе-
нии духа. Сегодня был один из таких звездных дней в его жизни и ка-
рьере. Киевская группировка русских надежно окружена его танками
и танками Клейста, и им оттуда уже не выбраться. Русские, непонят-
но почему, медлили с отводом войск, и здесь с ними случилось то же,
что и с их подразделениями под Ельней, где Жукову удалось взять в
кольцо несколько немецких дивизий и часть из них уничтожить.
Здесь же произошло нечто большее: в кольцо попало пять русских
армий, уже пал Киев, а это будет иметь гораздо большее значение,
чем Ельня. Гудериан расслабился, вспомнив, что отсюда, от Ромн, на
восток вся территория русских осталась без прикрытия, и было бы
глупо не воспользоваться создавшейся обстановкой. Его сознание
щекотало и воспоминание, что именно здесь, в Ромнах, в декабре
1708 года, перед Полтавской битвой, несколько дней находился штаб
шведского короля Карла XII. И, странное дело, эйфория, охватив-
шая всех — солдат, офицеров и генералов, — выбросила из памяти то,
что позже, во время Полтавской битвы, случилось с тем же Карлом:
позор поражения и бегство из России. Но пока, опьяненные успеха-
ми первых месяцев войны, никто ни здесь, ни в Германии, не думал
о подобном финале.
15
Начальник Генерального штаба маршал Шапошников держал в
руках сводку Главного разведывательного управления армии, в кото-
рой сообщалось о совещании в штабе группы армий «Центр» в Смо-
ленске. Присутствовали: Главком сухопутных сил фельдмаршал фон
Браухич, начальник Генштаба сухопутных сил генерал-полковник
Гальдер, командующий группы армий фельдмаршал фон Бок, ко-
мандующие танковыми группами генерал-полковник Гот и Гудериан
и командующий четвертой армией фельдмаршал фон Клюге. О при-
нятом решении в сводке ничего не сообщалось, но присутствие двух
командующих танковыми группами говорило о многом. После за-
вершения окружения Киевской группировки войск они должны
предпринять что-то серьезное, и, видимо, этим серьезным станет на-
ступление на Москву, откладывавшееся до этого. Шапошников ре-
шил предупредить оба фронта, Резервный и Брянский, стоящие на
направлении возможных ударов противника, особенно его танковых
клиньев.
Позвонив в Генштаб, Еременко услышал усталый, но на удивле-
ние спокойный голос Шапошникова.
— Как у вас дела, голубчик?
— Пока никаких изменений, Борис Михайлович. Противник пе-
риодически обстреливает позиции наших войск по всему фронту, но
наступательных действий не производит.
— Вот что, голубчик, — Шапошников сделал паузу, собираясь с
мыслями, — о дальнейших действиях получите директиву. Ее готовит
Василевский. В ближайшие дни вам предстоит новая встреча с Гуде-
рианом! — Шапошников, не попрощавшись, прекратил разговор.
В директиве, полученной 27 сентября, сообщалось, что в ближай-
шие дни ожидается наступление на Брянск, на Севск или Льгов.
Ставка требует на всем протяжении фронта отрыть окопы полного
профиля.
Еременко повторяет текст директивы, рассылая ее командующим
армиями, звонит генералу Ермакову, находящемуся на левом, край-
нем фасе фронта, требует произвести разведку боем с целью уточне-
ния расположения танковой группы Гудериана, находящейся, по
данным фронтовой разведки, около Конотопа. Генерал Ермаков ввел
в бой две танковые бригады, и в районе Новгород-Северского и Глу-
хова, встретив сильное сопротивление танковых подразделений Гу-
дериана, отвел бригады на занимаемые ранее позиции. Войска Гуде-
риана стояли на месте, не предпринимая никаких мер к активизации
своих действий. Доложив о результатах разведки боем командующе-
му фронтом, Ермаков направил усилия на выполнение только что
полученной директивы.
Тем временем, в штабе Гудериана, в Конотопе, заканчивались
последние приготовления к выполнению операции «Тайфун», ко-
мандиры корпусов, с присущей немцам пунктуальностью, наносили
на карты маршруты движения, уточняли время выступления. Дав
указания дивизионным командирам приводить технику в порядок,
проведя регламентные работы, следили за обстановкой в районе Ки-
евского котла, где их уже заменили армейские подразделения, но
русские, как изнутри котла, так и снаружи, навязывали тяжелые, хо-
тя и быстротечные бои, пытаясь вывести из окружения свои войска.
Приходилось отвлекаться на ликвидацию возможных прорывов, но
сила ударов русских со временем иссякала, и Гудериан надеялся, что
его солдаты смогут получить два-три дня заслуженного отдыха перед
предстоящим выступлением. Главное для него сейчас — сохранить в
тайне не только дату, но прежде всего маршрут движения, с тем, что-
бы уменьшить потери в живой силе и технике, и ошеломляющим уда-
ром в два-три дня захватить Орел, окружив созданный русскими про-
тив него Брянский фронт.
Размышления нарушил вошедший адъютант майор Бюсинг, со-
общивший, что командующий пятой армии русских, взятый в плен
накануне, находится здесь, в штабе.
— Введите.
Два солдата, поддерживая под руки, ввели в комнату русского ге-
нерала. Он еще не отошел от полученной контузии и выглядел ужас-
но. Плотный, среднего роста, в помятом кителе со всеми знаками
отличия и наградами, с давно не бритым лицом, закопченным от
длительного скитания в поисках выхода из окружения. Увидев перед
собой немецкого генерала, русский преобразился, сжался, словно
пружина, и настороженно поднял голову, ожидая вопросы. Видно
было, что дается это ему с трудом.
— Кто вы? — спросил Гудериан.
— Командарм пятой армии генерал-лейтенант Потапов.
— Как вы себя чувствуете?
— Как может чувствовать себя контуженный.
— Извините, генерал. Ответьте, пожалуйста, на один вопрос, ин-
тересующий меня. Когда вы заметили у себя в тылу приближение мо-
их танков?
— Приблизительно 8 сентября.
— Почему ваши войска не оставили Киев?
— Мы получили приказ фронта оставить Киев и отойти на вос-
ток, и уже были готовы к отходу, но потом последовал другой приказ,
отменивший предыдущий и требовавший оборонять Киев до конца.
— Благодарю вас, генерал. — Гудериан сочувственно посмотрел
на Потапова, сказал солдатам: — Уведите генерала.
Гудериан прикрыл глаза, представляя в деталях весь путь, кото-
рый предстояло пройти его группе с боями в ближайшие несколько
дней для окружения Брянского фронта и выхода на прямую дорогу в
столицу Советского Союза — Москву. Сейчас, как и раньше, его
группа сделает бросок, неожиданный для противника. Никто из рус-
ских генералов не сможет предугадать маршрут броска к линии
фронта его танков. Их бросок к Брянску и Орлу через Севск произве-
дет такой же эффект, как и здесь, под Киевом. И это сделает никто
иной, а он, Гудериан, звезда которого начала гаснуть в глазах Гитле-
ра!
Взяв эти города, он восстановит свой авторитет не только у Гит-
лера, о нем снова заговорит весь мир!
16
Старинный, но заштатный городок Севск видел многое в своей
истории, являясь когда-то окраиной Русской державы. Отсюда в 1185
году уходили в Новгород-Северский к князю Игорю Святославовичу
храбрые ратники для похода на половцев, совершавших опустоши-
тельные набеги на княжества Руси. Здесь, рядом с Севском, в селе
Бордаковка, Иван Болотников формировал отряд добровольцев из
казаков и крестьян для похода на Москву в 1606 году. В Севске виде-
ли отряды монголо-татар, поляков и литовцев при их нашествии на
Россию, а позже сюда заглядывали и фуражиры императора Наполе-
она, собирая провиант для голодающей армии. В 1708 году через сев-
ские угодья проходили и полки императора Петра I, разгромившие
под Полтавой армию шведского короля Карла XII и его украинского
приспешника атамана Мазепу. Севск видел многое и многих, но ни-
когда через его улицы с деревянными купеческими домами не прохо-
дило столько техники. Под гусеницами более 600 танков, проскочив-
ших через городок за одни сутки, дрожала земля, и старые дома ходи-
ли ходуном, а стены и потолки давали трещины. Через Севск просле-
довал и штабной бронетранспортер Гейнца Гудериана, приведшего в
действие свою громадную махину — вторую танковую группу. Гуде-
риан свернул на окраину, въехал на поле, пропуская идущие на вос-
ток дивизии. Здесь, в Севске, он решил остановиться, понимая, что
отсюда будет сподручнее управлять ушедшими в сторону Орла и
Брянска соединениями. Его штабисты блестяще разработали опера-
цию по охвату Брянского фронта и выходу напрямую к Москве, ис-
пользуя для этого город Орел, не защищенный с южной стороны
войсками, как об этом докладывали заброшенные заранее в район
предстоящих боев разведчики. Несколько артиллерийских и пехот-
ных подразделений дислоцировались в западной части города, вбли-
зи шоссе Орел-Брянск, откуда, по предположениям русских, мог по-
явиться противник. Неожиданный для русских удар авиации, несмо-
тря на облачность, и работа артиллерии по всему Брянскому фронту
позволили 24-му танковому корпусу, наступавшему из Глухова и
преодолевшему за сутки более 150 километров, взломать оборону и,
закрепляя успех, овладеть Севском. Наступавший из Ямполя, север-
нее 24-го корпуса, 47-й танковый корпус воспользовался успехом со-
седей, также последовал через Севск, чтобы совершить рейд по ты-
лам Брянского фронта, имея задачу захватить г. Карачев, а затем и
Брянск и, таким образом, окружить фронт. Южный, правый фланг
наступавших обеспечивал 48-й танковый корпус, выступивший из
района Гадяч-Шепетовка на Путивль, за ним следовали соединения
34-го корпуса, имеющего в своем составе две мотодивизии. Левый,
северный фланг наступающих обеспечивали соединения 4 армий,
находящихся в соприкосновении с русскими, 35-й армейский корпус
и первая кавалерийская дивизия. Более того, Брянский фронт скоро
испытает еще большее давление на своем правом фланге. Мощный
удар обрушится на соседний Резервный фронт, фельдмаршал фон
Бок планирует в течение суток, 2 октября, захватить Жиздру, выйдя в
тыл 50-й армии русских, чтобы облегчить продвижение группы Гуде-
риана по охвату и окружению их фронта.
Несмотря на плохую погоду и облачность, оба дня 30 сентября и
1 октября, русские подняли в воздух свою авиацию, неприцельно
сбрасывая бомбы с большой высоты. Но и эти удары приносили мно-
го неприятностей наступающим. Командиры корпусов докладывали
Гудериану о недостатке топлива, что могло приостановить так хоро-
шо начатое движение, но он сомневался в этих докладах и, увидев
полковника Эвербаха, командира бригады 4-й танковой дивизии,
спросил: — Хватит ли у вас топлива, чтобы продолжить движение
дальше?
Гудериан посмотрел на карту, ткнул карандашом в Дмитровск-
Орловский.
— Хватит, господин генерал, — заверил его Эвербах.
Гудериан победно посмотрел на стоявших рядом командиров —
24-го корпуса генерала фон Гейера и 4-й дивизии генерала фон Лан-
германа, словно говоря им: «Надо верить в своих подчиненных, име-
ющих всегда в запасе топлива на один переход больше». В этот мо-
мент раздался все нарастающий свист и, поняв, что к земле летит
очередная бомба с советского бомбардировщика, генералы упали на
пожухлую и грязную траву аэродрома. Адъютант майор Бюсинг успел
бросить под Гудериана плащ-палатку, за что тот мысленно поблаго-
дарил его. Поднявшись с земли и отыскав глазами подполковника
Барзевиша, отвечавшего за авиационную разведку, спросил недо-
вольно: — Где же наши истребители? Почему они не летают?
— Они летают, господин командующий, но наши аэродромы да-
леко отсюда, и необходимо время для подлета. Сейчас они подлетят
и разгонят русских.
Несмотря на естественный в таких случаях дискомфорт, Гудериан
остался доволен происходящими событиями и к вечеру 1 октября пе-
ребрался в одно из строений на окраине Севска, где разместился штаб
танковой группы. И как только восстановилась связь с наступавши-
ми, он получил то, что и предполагал. На всем протяжении Брянско-
го фронта шли упорные бои, русские оказывали сопротивление и ни-
где, за исключением района Севска, не оставили занимаемых пози-
ций. Сильное сопротивление оказывал и отрезанный от фронта рус-
ских их левый фланг, где 48-й танковый корпус нес большие потери,
натолкнувшись на группу заместителя командующего Брянским
фронтом генерала Ермакова, особенно его 108-й и 141-й танковых
бригад. Туго пришлось и соединениям 34-го корпуса, они встретили
также ожесточенный отпор двух стрелковых и одной кавалерийской
дивизий русских, отрезанных от основных сил фронта, но сохранив-
ших управление и получавших от своего командования ясные и точ-
ные указания. Такое же сопротивление встретили и другие подразде-
ления, наступавшие севернее совершенного Гудерианом прорыва. Но
задача их как раз и состояла в том, чтобы сковать действия фронта, не
дать Еременко сманеврировать резервами, пытаясь закрыть образо-
вавшийся прорыв. Проанализировав поступившие сообщения, Гуде-
риан тем не менее остался доволен — соединения 47-го и 24-го танко-
вых корпусов продвигались вперед, не встречая сопротивления рус-
ских, в тылах фронта войск не было вообще. Гейнц Гудериан испытал
мимолетное удовлетворение — он снова доказал всем — Гальдеру,
Браухичу, Гитлеру наконец, что он, его 2-я танковая группа еще спо-
собны здесь, на восточном фронте, делать то, что они делали до это-
го — окружать войска, деморализуя их и добывая победу Германии и
фюреру! В этой операции очень пригодилось и полученное накануне
подкрепление — 50 новеньких танков Т-IV. К сожалению, еще 50,
присланных его группе, остались в месте разгрузки, в Рославле, но он
убежден, их они получат по новому маршруту после захвата Брянска.
А до этого осталось недолго, только что выходил на связь командир
47-го корпуса генерал Лемельзен. Его дивизии захватили станцию
Комаричи, взяв курс на север, на Карачев.
Гудериан потянулся, сбрасывая усталость, и довольный с облег-
чением вздохнул. Наконец-то его танковая группа вырвалась на опе-
ративный простор.
                Появившееся на лице подобие улыбки вдруг сменилось неосознанным чувством тревоги. Он не мог понять неожиданной смены настроения, но вдруг вспомнил эпизод, запавший в душу и некстати напомнивший о себе.
                Подъезжая  к аэродрому, он заметил какое-то движение в кустах, прлегавших к дороге. Остановив бронетранспортер, указал охране, и спрыгнувшие с сопровождавшей машины несколько солдат во главе с обер-лейтенантом Вайсом через несколько  минут подвели к нему русского офицера и двух красноармейцев, державших катушку с проводом и телефонный аппарат.
                Обер-лейтенант Вайс предусмотрительно разоружил офицера и красноармейцев, и его солдаты несли ремень с болтавшейся  кобурой и пистолетом, и две русские винтовки.
               -Назовите ваше звание, фамилию и принадлежность к воинской части! –спросил Гудериан раздраженным голосом, и офицер ответил: - Младший лейтенант Краснов. Командир взвода связи тринадцатой армии.
               -Что вы здесь делали?
               -Сообщал о передвижении бронетехники.
               -Почему не стреляли в нас?
               -Жизнь нескольких ваших солдат и офицеров не стоит информации, переданной мной.
               -Уведите его!- приказал Гудериан и отвернулся. Он с трудом представлял и понимал действия русского офицера, видевшего проходившие мимо него танки, но, тем не менее, даже оказавшись в безвыходной ситуации продолжавшего выполнять воинский долг.
              Сейчас он думал о том, что все, что происходит здесь, в России, не похоже на то, что ему приходилось видеть в Польше и во Франции. Особенно  во Франции, где даже элитная танковая дивизия Де Голля, вооруженная средними танками Сомюа –S35 и тяжелыми ВI, имевшими броню в два раза толще брони его танков и эффективную 47-мм пушку, действовали осторожно и нерешительно. Введенная  в бой в Монкорне, она внесла определенный дискомфорт в наступлении, но не более. Правда, 18 мая 1940 года несколько танков этой дивизии прорвались к передовому командному пункту его корпуса, располагавшемуся в Ольнонском  лесу. Пункт охраняли лишь несколько 20-мм зениток, бессильных  против французских танков. Тогда Гудериан пережил несколько тревожных минут в ожидании атаки, но танки остановились в двух километрах от него, почему-то боясь идти дальше. Два часа ожидания подмоги показались вечностью, но французы так и не решились атаковать, повернули обратно. Вскоре французские  войска, предпочитавшие атакам оборону, стали отходить, боясь окружения, а потом и вовсе начали рассеиваться. Видя, как сражаются русские, он начал понимать: здесь, в России, ничего подобного не произойдет, здесь война пойдет по другому сценарию. Но до окончательного  осознания этого факта было еще далеко. Его танковые корпуса вырвались на оперативный простор, оказавшись в глубоком тылу Брянского фронта, где не было войск, и дорога к крупным городам- Брянску и Орлу, свободна!
               Успокоившись, Гудериан позволил себе улыбнуться, представив с какой радостью его танкисты взирают сейчас на поверженные русские села и небольшие города, оказавшиеся без защиты, завоевывая так необходимое Германии жизненное пространство.
17
В плен Николаев попал случайно. Однажды под утро его разбуди-
ла сильная стрельба, и поначалу он никак не мог понять, в какой сто-
роне стреляют. Прислушавшись, понял, что стреляют с двух сторон
и, лежа на валежнике, долго ломал голову над тем, что бы это значи-
ло. Пули срезали ветки молодых елей, и он, наконец, понял, что вся
эта трескотня автоматов приближается к нему. Взяв ружье и котомку,
выскочил из наскоро устроенного шалаша и, пригибаясь к земле, по-
бежал в сторону, откуда не прослушивались выстрелы. Пробежав ме-
тров триста, остановился и, оглядываясь, к своему удивлению встре-
тился взглядом с красноармейцем, поднявшим на него винтовку.
— Свой я, — сказал Николаев первую пришедшую в голову фразу
и пояснил: — В лесу от немцев прятался, да вот вы спугнули.
— Не мы, а они, — уточнил красноармеец, указав рукой в сторо-
ну, откуда слышались выстрелы, и крикнув: — Беги за нами, —
скрылся в кустах.
Быстро бежать он не мог и сразу отстал, потеряв красноармейца
из виду. Между тем, стрельба возобновилась снова, и Алексей оста-
новился в растерянности, не зная, что делать дальше, а постояв, ус-
лышал снова приближающиеся выстрелы, последовал за скрывшим-
ся красноармейцем. Пули по-прежнему неприятно посвистывали,
впиваясь в стволы деревьев и сбивая ветки, и он, совсем растеряв-
шись, запнулся ногой за какую-то корягу, упал, сильно ударившись
головой. Поднявшись, услышал стрельбу сзади так близко, что снова
упал уже по собственной воле и, падая, увидел несколько немецких
солдат в какой-то ядовито-зеленой одежде. Один из них сразу выхва-
тил из его рук ружье, другой больно крутнул назад руки, связав их ка-
ким-то шнурком. Солдат, взявший ружье, навел на него автомат и,
сказав «шнель», повел в сторону деревни. Остальные бежали по лесу,
преследуя отстреливавшихся красноармейцев. Стрельба продолжа-
лась еще минут десять, затем там что-то рвануло, и после этого взры-
ва все стихло. Из леса потянулась вереница немецких солдат, подтал-
кивавших, где штыками, а где и просто дулами автоматов, оборван-
ных и небритых красноармейцев. По всему было видно, что отряд по-
пал в окружение, долго пробирался к своим, и сейчас, оказавшись в
ловушке, закончил свое движение к линии фронта, проходившей
где-то рядом. Алексей не знал ничего об этом отряде и потому ловил
каждое слово, сказанное бойцами друг другу, с жадностью и любо-
пытством. По тому, как долго отстреливался отряд, было видно, что
они дорого обошлись немцам. Восемнадцать израненных и измучен-
ных скитаниями красноармейцев, вместе с командиром, заперли в
сарае, где раньше содержали скот. Опустившись на вытоптанную
скотиной землю, бойцы перевязывали друг другу раны, разрывая
нижнее белье; никаких бинтов и медикаментов у них не было. Осмо-
тревшись, Алексей быстро сориентировался и, поняв, кто из них
старший, подсел к нему, пытаясь оказать помощь.
— Можно я перевяжу вашу рану, у меня уже есть опыт, — попро-
сил он, дотрагиваясь до небрежно перевязанной руки.
Командир подозрительно посмотрел на незнакомца. Спросил:
— Ты кто такой?
— Вообще-то я профессор, Николаев Алексей Кириллович. Про-
бирался в Деснянск, пока не занятый немцами. Но не получилось,
попал в облаву, и вот теперь сижу вместе с вами.
Судя по нашивкам, перед Алексеем находился командир, и он
продолжил начатый разговор.
— Перевязывать не стоит, рана пустяковая. Да и ни к чему все это.
Сейчас они разберутся, и утром мне крышка. Командиров и комис-
саров они расстреливают, а бойцов отправят в Германию.
Командир устало посмотрел на Николаева, сказал: — Давай зна-
комиться, пока есть время. Зовут меня Иван, фамилия Назаров. Ро-
дом я из деревни Екатериновка, что в лесах за Юрюзанью. До войны
учительствовал, преподавал в школе математику. Дома остались отец
Иван Иванович, мать Мария Ивановна, жена Анастасия и две дочки
— Аня и Танюша. Дошколята еще. К чему я говорю это. Если что, на-
пиши моим, если сам, конечно, останешься жив, адрес простой: де-
ревня Екатериновка, за Юрюзанью, Назаровым. Район Катав-Ива-
новский, но ты не запомнишь, и так найдут. Отпиши, как сможешь,
а лучше проедь. Места у нас глухие, медвежьи, но удивительно кра-
сивые, и люди под стать — добрые и сердобольные. Может, потому,
что мы у самой горной гряды живем, Зигальга называется. Умирать
буду, вспомню свою Зигальгу, снежный хребет, дремучие леса с мно-
жеством дичи и зверей, нетронутую природу вокруг горных речек с
чистой родниковой водой и хариусами, грибы и ягоды, травы разные,
особенно золотой корень, который я любил собирать по осени, всех
своих домашних, и умирать мне будет легко, легче, чем ложиться
спать. Напишешь, как люблю я всех моих домочадцев, к сожалению,
эту любовь я не могу передать так, как ее чувствую.
Иван неожиданно прервал свой рассказ, обвел взглядом своих
бойцов, повалившихся от усталости на землю, сказал с горечью:
— Жалко ребят. Так и не увидят своих. Из тридцать восьми оста-
лось восемнадцать.
Он снова замолчал. Отвернулся к стене, прильнул к щели, наблю-
дая, как немцы собирают убитых, складывая их штабелями возле ма-
шины.
— Наших не выносят, только своих.
Назаров отвернулся от стены.
— Ничего, местные жители найдут своих и схоронят, — обронил
один из бойцов.
— Схоронить-то схоронят, — поддержал его Назаров, — да толь-
ко нам нужно было выйти из окружения живыми.
Он впал в молчаливую задумчивость, и кто-то из бойцов, пони-
мая его состояние, продолжил: — Все равно они нагнали бы нас, они
на машинах, а мы пешком, с ног валились, столько дней без отдыха.
— Послушал я вас, — терзал себя Назаров, — вот и отдохнули.
Двадцать человек как не бывало. Да еще безымянными.
— На то и война, — успокаивали бойцы своего командира.
— На войне умирают по-разному, — произнес Назаров и повер-
нулся к Алексею, словно до этого не замечал его.
— Ну, нам-то ладно, сам Бог велел умирать где придется, а ты-то
мог отсидеться в деревне, а потом и идти в свой Деснянск.
— Я обещал быть в горкоме партии.
Назаров замолчал, что-то обдумывая. Затем сказал, словно разго-
варивал сам с собой.
— Считай, тебе повезло. Мы от самой границы идем. Я счет дням
потерял. Спроси у меня, какое сегодня число, и я не отвечу. Счет бо-
ям тоже потерял. Каждые сутки одно и то же: то идем к своим, то в
атаку. Два раза поменялся состав роты, а он прет и прет. Я вот думаю,
что у Гитлера не все в порядке с мозгами. Сражение выиграть можно,
можно завоевать несколько городов, отхватить кусок территории, но
победить народ еще никому и никогда не удавалось. Неужели он не
понимает, что война стала народной, и фронт для них теперь вся на-
ша страна. Мы вот отступали и все время сражались. У меня, да и у
бойцов, и мысли не было, чтобы просто идти на восток на соедине-
ние с нашими. Мы искали встречи с немцами и находили ее. Многих
они перебили, а в роте все же есть люди, потому что никто не хочет
сдаваться, к нам прибивались такие же, как мы, окруженцы, с одной
мыслью — драться.
Глаза командира блестели будто не было боя в лесу и усталости,
свалившей бойцов, уцелевших после облавы.
Назаров несколько раз повернулся, пытаясь улечься поудобнее, и
лег на спину.
— Кажется, в эту ночь они дадут нам отоспаться. По ночам они не
любят передвигаться, да еще с таким грузом, как мы.
Он лежал молча, и Алексею казалось, что усталость и голод взяли
верх, и Назаров заснул, как вдруг он заговорил снова, тихо смеясь:
— Никогда не думал, что буду спать в кошаре, да еще под усилен-
ной заморской охраной! — Через несколько минут он заснул креп-
ким сном, и Алексей повернулся на бок, стараясь последовать его
примеру, но сон к нему никак не шел. Вспоминались события по-
следних дней, в ушах все еще слышался треск автоматных очередей и
взрывы гранат. Он долго ворочался, вдыхая густой запах овечьего по-
мета, и сон свалил его только за полночь. Утром им поставили ведро
с кусками хлеба и, не дав умыться и привести себя в порядок, вывели
на улицу, построили в колонну и повели по лесной дороге. Деревня
скрылась за поворотом, дорога вывела их к полю с пожухлой, почер-
невшей травой. В эту осень не косили хлеба, не убирали другие куль-
туры, и сорняк воспользовался этим, рос, заглушая все, словно пы-
тался скрыть от противника дары здешней плодородной земли. Дож-
ди и ночная прохлада заставили растения пригнуться или лечь на
землю, сделав ее непривлекательной. Колонна остановилась, бойцов
построили на обочине лицом к дороге. Из машины, следовавшей сза-
ди и подъехавшей к ним, вышло несколько офицеров, и один из них,
видимо старший, в вылинявшей и потерявшей вид форме, выставив
вперед ногу, спросил: — Офицеры есть?
— Есть, — ответил Назаров, шагнув вперед.
— Старшие комиссары есть? — снова спросил офицер, внима-
тельно оглядывая строй.
— Комиссар погиб в бою, — ответил за всех Назаров.
Офицер что-то сказал солдатам, и Назарова отвели в сторону,
развернули лицом к дороге, на обочине которой стояли красноар-
мейцы. Офицер спросил, хочет ли русский передать что-либо своим
близким, и Назаров поднял руку.
— Родным ничего передавать не нужно, все равно не услышат, а
вам скажу от себя и от моих родных, о которых вы проявили трога-
тельную заботу. Быть вам битыми на нашей земле. Знаю, зачем выве-
ли меня из строя, и готов к смерти, но помните мудрый клич предков
наших: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет!». Меня не
страшит смерть. Я умираю на своей земле, а вы умрете, как собаки, и
могилы ваши сровняют с землей! Победа близка, товарищи! Не па-
дайте духом, отомстите за... — офицер не дал договорить фразу, раз-
давшийся выстрел заглушил последние слова Назарова. Он упал в
траву, подминая под себя рослые, прибитые непогодой стебли, при-
жав к земле давно осыпавшиеся колосья перезревшей пшеницы.
Офицер что-то сказал своим, два солдата принесли саперные ло-
патки, отдали их двум бойцам, стоявшим на обочине дороги, вывели
их из строя, тыкая в спину винтовками, подвели к лежавшему на зем-
ле командиру, ткнули винтовкой в лопатку и в землю, показывая тем
самым, что им следует рыть могилу. Один из бойцов нагнулся, при-
меряясь лопаткой к земле, которую предстояло рыть, вдруг размах-
нулся и, поворачиваясь, сильно ударил ею по голове фашиста. Ручка
разлетелась вдребезги, а немец медленно осел на землю, обхватив ру-
ками голову. Пальцы его сразу покраснели, он истошно закричал,
вскочил и побежал по полю. Офицер приказал нагнать его, а в бой-
цов, стоявших около расстрелянного командира, тут же разрядил пи-
столет. Колонну развернули и погнали по дороге. Назарова и его бой-
цов никто не хоронил. Алексей несколько раз обернулся, стараясь за-
помнить место, где расстреляли Назарова, но получил пинок в спину
и шел, спотыкаясь, не видя дороги. Смерть Назарова, бессмысленная
и необъяснимая ничем, даже в военное время, потрясла его своей же-
стокостью. Он понял главное: фашисты ни во что не ставят человече-
скую жизнь и ведут войну на истребление. И чем больше они погубят
наших жизней, тем скорее придет к ним долгожданная победа, и тем
легче будет править этой огромной и прекрасной страной. И если
раньше он не особенно четко представлял себе, чем будет занимать-
ся, если удастся выбраться к своим, то сейчас твердо решил, будет по-
могать соотечественникам сражаться за Родину. Шаг его стал тверже
и уверенней, и он решил во что бы то ни стало вырваться отсюда, и с
этого момента мысли его были там, где шло сражение, отзвуки кото-
рого доходили до них глухими взрывами и подрагиванием земли. Пе-
ред обедом их колонну наконец нагнали грузовые автомобили, кры-
тые брезентом, и к вечеру они были уже на какой-то станции. Спрыг-
нув на землю, Алексей огляделся, пытаясь понять, где они находятся
и, к своему удивлению, обнаружил, что их привезли в Малиновку.
Приказав построиться, привели на станцию и заперли в одном из
пакгаузов.
18
Узнав от Еременко, что противник обрушил шквал огня по всему
Брянскому фронту, маршал Шапошников понял, что началось то, о
чем он предупреждал директивой оба фронта — Резервный и Брян-
ский. Приказав Еременко поднять в воздух самолеты, напомнил:
— Сейчас важно, голубчик, отразить главный удар Гудериана.
— Принимаем все меры, Борис Михайлович, но пока не знаем,
где он появится. Авиацию подняли, идут воздушные бои повсемест-
но. У меня такое впечатление, что удар наносится по всему фронту.
Шапошников позвонил в штаб Резервного фронта, но там ниче-
го подобного не наблюдалось. Идут бои местного значения. Видимо,
фельдмаршал Бок обрушил на Брянский фронт все силы авиации
группы армий «Центр», чтобы облегчить намечавшийся прорыв. Ут-
ром первого октября все прояснилось, Гудериан прорвал оборону
фронта на узком участке, ворвался в Севск.
Тяжело вздохнув, Шапошников позвонил Сталину. Известие, что
Гудериан в Севске, ошеломило Верховного, он долго молчал, слыша-
лось его тяжелое дыхание, наконец спросил: — Значит, путь на Орел
открыт?
— Да, товарищ Сталин, — подтвердил Шапошников.
— Что предпринимает Орловский округ?
— У Тюрина нет войск, кроме тыловых подразделений. Два дня
назад в Орле разгружались четыре противотанковых артполка и один
гаубичный, предназначенных Брянскому фронту, но они, скорее
всего, уже на марше по дороге в Брянск. Сейчас Тюрин сколачивает
заградотряд из военнослужащих подразделений тыла, выставит их
навстречу танкам Гудериана, но они не решат проблему.
— Значит, дорога на Москву открыта?
— Сейчас да, товарищ Сталин. Но мы формируем первый гвар-
дейский корпус.
— Кто командир?
— Думаю назначить генерала Лелюшенко. Он командовал танко-
вой бригадой в Финскую, неплохо зарекомендовал себя и в эту войну
на Северо-Западном фронте. Под Даугавпилсом его корпус, нахо-
дившийся еще в процессе формирования, остановил продвижение
56-го моторизованного корпуса противника, разгромил штаб, имея
всего лишь 98 танков БТ-7 и Т-26 в двух полках. Лелюшенко умело
использовал противотанковые 45-мм орудия.
— Где он сейчас?
— В Автобронетанковом управлении. Замещает генерала Федо-
ренко, выехавшего в инспекционную поездку на фронт.
Генерал-майор Лелюшенко Дмитрий Данилович, являясь замес-
тителем Федоренко Я.Н., занимался формированием новых танко-
вых бригад, поскольку для формирования танковых корпусов не хва-
тало танков. Его также привлекали и на заседания Московской кон-
ференции с участием представителей США и Англии, где главным
вопросом было оказание военной помощи России в технике и стра-
тегических материалах, в которых остро нуждался Советский Союз.
Там ему пришлось работать со многими первыми руководителями
страны, в том числе и с Председателем Совета Народных Комисса-
ров — Иосифом Виссарионовичем Сталиным, его заместителем, от-
вечавшим за оборонку, — Вячеславом Александровичем Малыше-
вым, другими наркомами и командующими родами войск.
Обо всем этом Сталин знал, поэтому сказал, как о решенном:
— Пусть сдает дела и принимает первый гвардейский корпус.
— Хорошо, товарищ Сталин, — сказал Шапошников, — сейчас
вызову его в Генштаб.
На одном из заседаний той комиссии, а вернее, в перерыве, Ле-
люшенко случайно встретился в фойе и побеседовал со Всесоюзным
Старостой, как его называли в стране, — Михаилом Ивановичем Ка-
лининым. Всесоюзный Староста, узнав, что перед ним танковый ко-
мандир, затащил к себе в кабинет, угостил чаем и приготовился слу-
шать. Ему он высказал обиду фронтовиков, награжденных орденами
и медалями. Награды вручались в Москве, куда не каждый мог при-
ехать, и Михаил Иванович обещал исправить создавшееся положе-
ние. Награды должны сразу находить героев; эти герои, получив на-
грады, становились не просто на виду у всех, но прежде всего приме-
рами для подражания, поднимали боевой дух армии. Обладая прису-
щей ему любознательностью, Михаил Иванович поинтересовался,
как там, на фронте, трудно сейчас?
— Трудно. Сила у врага большая.
— Вот ведь как получилось. Думали воевать на чужой территории,
а приходится сдавать свою. Надо пережить это и выстоять. Другого
выхода у нас нет.
В. А. Малышев интересовался, как показали себя в бою новые
танки Т-34, как они в сравнении с немецким танком последней мо-
дели Т-IV с короткоствольной 75-мм пушкой? Малышев, удовлетво-
ренный ответом, поделился некоторыми идеями, выдвигаемыми
конструкторами: поставить на танк снова две башни и две пушки, на
что Лелюшенко дал отрицательный ответ. Так что вызов в Ставку для
Лелюшенко стал обычным делом, но, получив команду явиться к
маршалу Шапошникову, на всякий случай собрал информацию о
формирующихся танковых бригадах, помня, что при назначении его
заместителем Федоренко Сталин поставил задачу в кратчайшие сро-
ки сформировать 22 танковые бригады. Половина из них уже сфор-
мирована и проходит обучение, другие находятся в стадии формиро-
вания, ожидая прибытия людей и техники.
В приемной Шапошникова Лелюшенко столкнулся с генералом
Василевским.
— Зайдем вместе, — сказал Василевский, открывая дверь.
Увидев вошедших, Шапошников еще раз оглядел Лелюшенко.
Небольшого роста, приземистый, плотного телосложения, с огрубев-
шим от постоянного нахождения на воздухе обветренным лицом, не
сбросившим еще летнего загара. Такие лица бывают только у труже-
ников колхозных полей и пехотных командиров, постоянно находя-
щихся в окопах. Видимо, Лелюшенко, руководя корпусом, постоян-
но находился на передовой, и это располагало к нему. Борис Михай-
лович, не дослушав до конца представления, сказал: — Присядьте,
голубчик.
Лелюшенко сел. Шапошников показал на карте город Севск,
спросил ничего не подозревавшего генерала: — Вы знаете, что Гуде-
риан уже в Севске?
— Нет, товарищ маршал.
— В таком случае мне легче объяснить вам задачу.
Он объяснил Лелюшенко задачу по остановке продвижения тан-
ковой группы Гудериана, нацелившейся на Орел, понимая, что ста-
вит перед ним заведомо невыполнимую задачу, но в данной ситуации
единственно реальную и правильную.
— Вы просились на фронт, и мы учли ваше желание, назначив вас
командиром первого гвардейского корпуса.
— Какими силами я располагаю и когда выступать?
— Василевский введет вас в курс дела. Возвращайтесь в Управле-
ние, формируйте штаб как можно скорее.
Шапошников устало опустился на стул, и как только закрылась
дверь за вышедшими генералами, позвонил Сталину. Рассказал о со-
стоявшейся встрече с Лелюшенко, высказал уверенность в принятом
решении. Сталин молча выслушал сообщение и неожиданно спро-
сил: — Как дела на Резервном?
— Пока без изменений, товарищ Сталин.
— По логике, следующей на прорыв пойдет группа Гота?
— Я тоже так думаю, товарищ Сталин, все указания фронту даны.
— А что с Еременко? Вам не кажется, что он жестоко обманул нас,
пообещав разбить Гудериана?
— Брянский фронт сейчас сдерживает натиск двух полевых ар-
мий, двух армейских, одного танкового корпуса и кавалерийской ди-
визии. Думаю, товарищ Сталин, не будь Брянского фронта с его
упорством и сопротивлением, нам сейчас было бы совсем худо.
— Вы вынуждаете меня согласиться с вами, Борис Михайлович,
но у меня на этот счет свое мнение.
Сталин положил трубку, и Шапошников сразу позвонил Васи-
левскому.
— Что там у вас с Лелюшенко?
— Получил задание и уехал в свое Управление. Я приказал выез-
жать завтра же, не дожидаясь прибытия воинских подразделений.
— Где сейчас эти подразделения?
— 5-я и 6-я гвардейские дивизии получили указание, завтра отпра-
вятся с Ленинградского фронта. 4-я танковая бригада на пути к Моск-
ве, эшелоны переадресованы на станцию Мценск. 11-я танковая бри-
гада находится в 150 километрах от Москвы, получила приказ двигать-
ся к пункту сосредоточения, воздушно-десантный корпус в 300 кило-
метрах от Орла, кавдивизия еще дальше. Им также даны указания.
— Прошу следить за продвижением.
— Я этим занимаюсь, Борис Михайлович.
— Спасибо, надеюсь на вас.
Шапошников устало прикрыл глаза, попросил принести кофе. В
это время ему позвонил командующий ВВС генерал-полковник Жи-
гарев П. Ф., сообщивший, что над Орлом появились немецкие бом-
бардировщики, и он вынужден перебазировать авиацию с Орловско-
го аэродрома ближе к Москве. Но Жигарев не ограничился этим со-
общением.
— Воздушная разведка докладывает: к населенному пункту Кро-
мы подходит большая группа немецких танков, я поднял в воздух все,
что имею, но у них сильное авиационное прикрытие, товарищ мар-
шал.
Шапошников посмотрел на карту. От Кром до Орла рукой по-
дать, чуть больше 40 километров. Связавшись с Тюриным, спросил:
— Вы знаете, что танки противника подходят к Кромам?
— Да, товарищ маршал. В Кромах окапывается заградотряд. При-
нимаю меры по артиллерийской поддержке, если успею!
— Поторопитесь, голубчик!
Понимая, что Тюрин не сможет остановить Гудериана, позвонил
Сталину. Он понимал, каким тяжелым будет разговор с Верховным,
но иначе поступить не мог. К его удивлению Сталин выслушал сооб-
щение, не прерывая, даже не поинтересовался, какие меры предпри-
нял Тюрин, и сразу же спросил: — Где сейчас Лелюшенко?
— Формирует штаб корпуса.
— Жду вас вместе с ним.
К приезду Лелюшенко в кабинете Сталина уже находились Воро-
шилов, Микоян, командующий Военно-Воздушными силами гене-
рал Жигарев. Увидев вошедших Шапошникова и Лелюшенко, Ста-
лин сказал, обращаясь к последнему: — Мы вызвали вас снова, так
как обстановка резко изменилась. Гудериан уже недалеко от Орла.
Корпус следует сформировать в течение суток. Вам с генералом Жи-
гаревым нужно немедленно вылететь в Орел и на месте во всем разо-
браться.
Командующий ВВС генерал-полковник Жигарев, слушавший
Сталина, знал, что в Орел лететь нельзя, потому что самолеты пере-
базированы на другие аэродромы Подмосковья и, по сообщению ко-
мандующего Орловским военным округом генерал-лейтенанта Тю-
рина А. А., аэродром уже подвергался бомбардировке немецкой
авиацией, промолчал. Он боялся возразить Сталину, потому что тот в
данной ситуации мог понять его неправильно, как отказ выполнить
его, Верховного, указание, и тогда его ждала неизвестность. Сталин
принимал быстрые и окончательные решения, не считаясь с преж-
ними заслугами. Весь генералитет знал, как поступили с Героем Со-
ветского Союза генерал-полковником Павловым Дмитрием Григо-
рьевичем и членами штаба Западного фронта, не сдержавшими на-
пор врага в Белоруссии в первые дни войны. Его лично и весь штаб
обвинили в трусости и расстреляли… Жигарев молчал, опустив глаза,
и его неожиданно выручил Лелюшенко, обратившийся к Сталину:
— Прошу выслушать мои соображения, товарищ Сталин.
— Докладывайте.
— В Орел сейчас нет смысла лететь. Ни наземных, ни воздушных
наших войск там нет.
Лелюшенко просил Верховного подчинить ему 36-й мотоциклет-
ный полк, находящийся в резерве Ставки, и Тульское артиллерий-
ское училище. С ними он пойдет навстречу Гудериану, по пути под-
бирая отступающие воинские части. Этими подразделениями Лелю-
шенко собирался организовать оборону до подхода основных сил
корпуса. Сталин слушал, не перебивая, и, чтобы сдержать нетерпе-
ние, медленно набивал трубку табаком, затем долго раскуривал ее,
наслаждаясь пьянящим ароматом дыма.
Первым нарушил тишину Ворошилов: — Думаю, предложение
Лелюшенко следует принять.
Ворошилова поддержал Микоян, подчеркнув, что лететь в Орел
сейчас просто опасно. Понятно, что Микоян таким способом выру-
чал растерявшегося Жигарева, и тот благодарно посмотрел на него.
Легкая улыбка прошлась по лицу вождя, но он сразу же согнал ее,
сказав: — Думаю, предложение Лелюшенко правильное. — И, прой-
дясь по кабинету, держа в вытянутой руке трубку, добавил: — Това-
рищ Лелюшенко, дальше Мценска противника не пускать!
Сталин подошел к карте, взял красный карандаш, прочертил на
ней рубеж обороны. — Это ваш конечный рубеж на реке Зуше.
— Ясно, товарищ Сталин, — отрапортовал Лелюшенко, — разре-
шите идти?
— Идите в Генштаб. Поднимите с Василевским по тревоге под-
разделения, которые вы назвали, и немедленно выезжайте в Мценск.
Не-мед-лен-но!
О Мценске Лелюшенко не знал ничего. К своему стыду он даже
не прочел книгу Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», хотя слы-
шал о ней постоянно. И вот теперь ему предстояло увидеть этот про-
винциальный городок, наверное, ничем не отличающийся от других,
таких же небольших, городов России.
Командир мотополка подполковник Танасчишин Т.И. спокойно
воспринял приказ об объявлении боевой тревоги и выступлении на
фронт. Полк находился в постоянной боевой готовности, и подпол-
ковник только спросил: — Когда выступать?
— Немедленно! Встретимся в Мценске у железнодорожного вок-
зала, там получите боевую задачу.
На вопрос о вооружении Танасчишин сообщил, что полк обеспе-
чен двумя боекомплектами к пулеметам и автоматам, имеет 500 про-
тивотанковых мин, 300 бутылок с зажигательной смесью, горючего
на три заправки и на четыре дня продовольствия. Он доложил о го-
товности выступить через 2 часа.
В Тульском артиллерийско-техническом училище уже знали о
подчинении первому гвардейскому корпусу, потому задали лишь
один вопрос: — Что брать?
— Берите все, что стреляет! — ответил Лелюшенко.
Дав указание выступать немедленно, Лелюшенко поставил зада-
чу организовать оборону по реке Зуше у Мценска, перекрывая шоссе
Орел—Тула, выдвинуть передвижной отряд ближе к Орлу, организо-
вав разведку.
В ночь с 1 на 2 октября штабная машина Лелюшенко покинула
Москву. В Серпухове он догнал мотоциклистов Танасчишина, следо-
вавших в сторону Орла. По дороге из Тулы в Мценск Лелюшенко уз-
нал из разговора со Ставкой о начале наступления противника в рай-
оне Вязьмы, что говорило о начале общего наступления на Москву
всей группы войск «Центр». Значит, предположил Лелюшенко, тан-
ковая группа генерала Гота приведена в действие, и сейчас от Лелю-
шенко зависело многое; нельзя допустить, чтобы обе танковые груп-
пы — Гота и Гудериана — сомкнули свои клещи вокруг Москвы.
19
Командир танковой бригады полковник Эвербах, стоя в танке,
внимательно вглядывался в местность, по которой продвигалась ко-
лонна танков его бригады. Почему-то в прорывах, где 4-й танковой
дивизии отводилась решающая роль, комдив, генерал-майор фон
Лангерман унд Эрленкамп его бригаду посылал впереди основных
сил дивизии, то есть держал всегда в авангарде, и он сам, и его подчи-
ненные привыкли к роли впередсмотрящих. Вот и сейчас, вглядев-
шись в местность, он понял, что они приближаются к населенному
пункту Кромы. Остановившись, приказал разведгруппе проскочить
вперед, сам тем временем связался с воздушной разведкой. Пилоты,
сопровождавшие бригаду на всем пути ее от Дмитровск-Орловского,
докладывали о замеченных передвижениях отдельных русских под-
разделений в районе населенного пункта Кромы. И, тем не менее,
Эвербах ждал сообщения своей разведки, доверяя больше ей. Он не
мог поверить в то, что русские, зная, что они прорвались в тыл Брян-
ского фронта, не выставили заслон, и ждал с их стороны какого-ли-
бо подвоха, но пока все проходило спокойно. Вернувшаяся разведка
доложила, что путь свободен, и он дал команду бригаде двигаться
дальше. В Кромах Эвербах решил не задерживаться, поскольку глав-
ной целью для них сейчас был Орел. Двигавшиеся впереди колонны
на бронетранспортерах разведчики открыли огонь, хотя перед ними
простиралось обычное русское поле, и он понял, что они наконец-то
обнаружили русских, о которых его предупреждали авиаторы.
— Что там у вас? — спросил он, понимая, что ответит разведка, и
услышал:
— Ведем огонь по траншеям, перегородившим дорогу.
Эвербах приказал артиллеристам, следовавшим в арьергарде, об-
работать русские траншеи, и когда орудийный огонь прекратился,
двинулся вперед. Обогнавшие его танк экипажи заканчивали утюжку
окопов, поливая оставшихся в живых красноармейцев пулеметным
огнем. Подъехав к траншее, Эвербах соскочил на землю. Заглянув в
окоп, увидел неестественные позы убитых бойцов, приказал найти
среди них хотя бы одного живого.
Вскоре к нему подвели нескольких израненных красноармейцев,
и, окинув их взглядом, он приказал отправить всех в Дмитровск-Ор-
ловский, где остался штаб дивизии. Разглядывая пленных, увидел у
одного из них две шпалы на воротнике гимнастерки. Поманив к себе
переводчика, спросил:
— Пусть назовет свое звание и должность, я в их символике не
разбираюсь.
Русский офицер, оглушенный взрывом снаряда и израненный
осколками, ошалело смотрел на Эвербаха, не понимая, чего от него
хотят. Эвербах повернулся к своему адъютанту, попросил: — Найди-
те фляжку шнапса.
Кто-то из офицеров подал фляжку и пластмассовый стакан. Адъ-
ютант наполнил стакан шнапсом, подал пленному. Тот быстро и с
удовольствием выпил содержимое. Переводчик повторил вопрос:
— Ваше звание и должность?
— Подполковник интендантской службы.
— Как вы оказались в окопе?
— Нас всех мобилизовали против вас.
— Почему без артиллерии?
— Она осталась в городе, не успели перебросить, вы слишком бы-
стро наступаете.
— На что вы рассчитывали?
Русский офицер пожал плечами, не зная, что отвечать.
— Сколько вас?
— Было семьсот человек. Сколько осталось, не знаю.
Интендант постепенно приходил в себя, шнапс взбодрил его, и
он становился словоохотливее.
— Какие силы находятся в городе?
— В Орле сил никаких нет, но я знаю о выдвижении против вас
первого гвардейского корпуса.
Он знал, что в Орле разгрузились четыре полка противотанковой
артиллерии и один гаубичный полк для Брянского фронта. Знал, что
они все еще находятся в Орле, но почему командующий Орловским
военным округом генерал-лейтенант Тюрин отправил их в Кромы
без артиллерии, и где сейчас те полки, он не знал. Возможно, они в
спешном порядке двинулись к месту дислокации, в город Брянск.
— Где он сейчас? — быстро спросил Эвербах, сообщение пленно-
го насторожило его.
— Под Орлом.
— Какими силами располагает корпус?
— Этого я не знаю. Знаю, что он гвардейский, значит и встретит
соответственно.
— Что вы имеете в виду?
— А то, господин полковник, что дальше Орла вам дорога заказа-
на.
Эвербах увидел командира мотострелкового батальона, приказал
увести пленного. Осмысливая сказанное интендантом, подумал про
себя: «Есть ли дорога дальше Орла или нет, это решать нам. Пока что
в России нас никто остановить не смог».
Приказав продолжить движение к городу, Эвербах размышлял о
пленном. Почему он так добросовестно отвечал на вопросы и откуда
у него уверенность в том, что дальше Орла они не пройдут? Видимо,
русский офицер сломлен потерями, в окопах остались лежать почти
все его товарищи, решил по-своему отомстить им.
Эвербах приказал собрать оружие и документы погибших и за-
рыть их в тех же окопах. Он вспомнил и разведданные, сообщенные
выброшенными заранее в район Орла разведчиками, подтверждав-
шие, что в самом Орле нет никаких воинских подразделений, кроме
тыловых частей. Видимо, первый гвардейский корпус, о котором го-
ворил русский интендант, еще не подошел к городу, а вот где он сей-
час, предстояло еще выяснить. Эвербах мысленно поблагодарил рус-
ского офицера за полезную информацию, но тут же снова вспомнил
сводку, представленную разведкой, что в городе и вокруг него нет во-
инских частей. Может, русский подполковник, отвечая на вопросы,
специально давал ему дезинформацию, что вполне возможно, хотя
вряд ли он думал о последствиях своих ответов. Скорее всего, его от-
веты — плод неожиданности, с которой интенданту пришлось столк-
нуться, оказавшись в окопах под градом снарядов и пуль, видя как
собственную беспомощность, так и беспомощность находившихся
рядом с ним и погибавших товарищей. Возможно, интендант смот-
рел дальше и видел беспомощность русского командования, послав-
шего его на верную смерть. Размышляя так, Эвербах вдруг вспомнил
и единственную потерю среди заброшенных парашютистов. Где-то в
районе деревни Малая Фоминка офицер, приземлившись, не успел
загримироваться под старика и, схваченный колхозниками, передан
в руки работников НКВД, о чем сообщил его напарник, приземлив-
шийся в полкилометре от него, на опушке спасшего его леса. Рассу-
дительный от природы и наученный горьким опытом в русской кам-
пании, Эвербах, тем не менее, верил в свою звезду, охранявшую до
сих пор его и его бригаду, не зря же сам Гудериан однажды, в присут-
ствии других высших офицеров, назвал его «храбрым Эвербахом».
Судя по карте, до Орла оставалось чуть более десяти километров,
скорее всего, он откроется за маленькой деревенькой, лежавшей на
пути, где уже находились его разведчики, доложившие, что путь впе-
ред свободен. Не останавливаясь, танки проскочили мимо ветхих де-
ревянных построек, они всегда разочаровывали, а соломенные кры-
ши их особенно; и такими же ветхими заборами, ограждавшими дво-
ры. Вид этих унылых усадьб не шел ни в какое сравнение с фермер-
скими постройками его фатерланда, с кирпичными, прочными дома-
ми под черепичными крышами, с ухоженными дворами, вызываю-
щими уважение к их обитателям. В России ему пока не приходилось
встречаться ни с чем подобным, и он сделал для себя единственно
правильный вывод — видимо, русские не умеют хозяйствовать на
земле и их удел — стать рабами добропорядочных немцев, его сооте-
чественников. Занятый своими мыслями, Эвербах как-то отвлекся от
главного, чем он обычно занимался при таких маршах, — наблюде-
ния за открывающимися окрестностями, и когда услышал и увидел
выстрелы орудий, раздавшиеся со стороны леса, понял, что они по-
пали в ловушку. Его разведчики проскочили по дороге, русские про-
пустили их и, подождав подхода колонны, ударили по ней из замас-
кированных орудий. Его танки попытались свернуть на мокрое от
прошедших дождей поле и, подставив бока, попали в еще худшее по-
ложение. Прокричав в микрофон: — Не сворачивать с дороги, атако-
вать противника! — он захлопнул люк, приказав наводчику открыть
огонь по обнаружившей себя цели. Огонь русских, на которых обру-
шился смертоносный удар пушек его танков и быстро сориентиро-
вавшихся следовавших за ними артиллеристов, стал реже, а затем и
вовсе стих. Эвербах взглянул на поле, куда свернули его танкисты,
насчитал пять танков, замерших на месте, три из них горели факела-
ми и должны вот-вот взлететь на воздух от разрыва собственных сна-
рядов, около двух других возились выскочившие из машин экипажи,
пытаясь натянуть поврежденные гусеницы. Подъехав к опушке,
Эвербах приказал остановиться, соскочил с танка и, вытащив писто-
лет, вместе с офицерами, окружившими его, прошел к только что
стрелявшим русским орудиям. Увиденное потрясло его. У разбитых
зениток в разных позах в беспорядке лежали симпатичные русские
девушки в военной форме. Они были мертвы, но в таком виде каза-
лись еще прекраснее, с лиц их не успел сойти свойственный юности
румянец, а груди их все еще топорщили ткань гимнастерок, кое у ко-
го оттопыривая несколько расстегнувшихся пуговиц. Для него было
загадкой, почему они предпочли смерть, могли просто пропустить
колонну танков, а пропустив, разойтись по домам. Эвербах перестал
удивляться многому, что видел в России, сказав однажды сам себе,
что здесь, в России, намного хуже, чем было во Франции и Польше.
Но, в конце концов, должны же когда-то и у них иссякнуть силы и
они, как когда-то французы и поляки, поднимут руки. Вернувшись к
своему танку, Эвербах приказал двигаться вперед, в пух и прах разнес
разведчиков, посоветовал не ловить больше мух, а смотреть в оба. Он
уже видел очертания большого города, но разведчики докладывали о
том, что впереди противника нет. Проехав еще несколько километ-
ров, Эвербах остановился, подозвал к себе полковых командиров,
приказал, глядя на карту Орла, проскочить город и сконцентриро-
ваться на северной окраине около шоссе, ведущего в Мценск.
— Здесь,— сказал он, — мы остановимся, организовав как следу-
ет круговую оборону, и вышлем вперед, по шоссе, разведку. В городе
старайтесь производить меньше шума стрельбой из пушек. Стрелять
только при необходимости. Ошарашенные нашим приходом жители
должны увидеть в нас освободителей от большевистского ига, а не
врагов!
Жители Орла, увидев вошедшие танки со свастикой на башнях и
немецких солдат в кузовах машин, ехавших за ними, разбегались,
прячась во дворах, а встретившиеся на пути трамваи останавлива-
лись, ожидая, что же их ждет, замирали, оставаясь на месте. Люди,
пропустив колонну, высыпались из открывавшихся дверей, также
разбегались по сторонам. Городские улицы опустели мгновенно, и
танки Эвербаха двигались к поставленной цели по пустым улицам,
видя только кое-где брошенные всеми одинокие трамваи и пустые
автобусы. Оказавшись на окраине, Эвербах приказал разведчикам
проехать по шоссе в сторону Мценска, углубившись на 10-20 кило-
метров, усилив отряд пятью танками и подразделением мотострелков
на мотоциклах. То, что произошло в 8 километрах севернее Орла, по-
разило разведчиков своей неожиданностью. По колонне ударили од-
новременно артиллерийские орудия, а чуть позже, когда колонна ос-
тановилась, чтобы развернуться обратно, из укрытия выскочил Т-34
и, подбив два танка и один транспортер, отполз назад, стреляя из
пушки и пулемета. Разведгруппа, поняв, что впереди сильный про-
тивник, под огнем русских взяла на буксир поврежденные танки, ос-
тавив догорать бронетранспортер и даже не подобрав убитых, возвра-
тилась в город. Эвербах, увидев разведчиков, понял, что русский под-
полковник, интендант, говорил правду; он приказал закрепиться в
городе и под прикрытием темноты повторить разведку усиленным
отрядом. Его успокаивало то, что над головой он слышал гул своих
самолетов и видел их, летевших в сторону Мценска, и то, что в город
вслед за ним вошли основные силы 4-й танковой дивизии.
20
Майор Ганс Крюгер верил в свою звезду, несмотря на отдельные
неприятности, преследовавшие его в последнее время. Захватив
Севск, он получил благодарность командующего танковой группы,
что было особенно приятно; в Севск рвались многие, но его батальон
оказался первым, и Гудериан отметил это. Но вместе с приятным по-
следовало и то, чего он, Крюгер, не ожидал. Ему приказали сдать ба-
тальон майору Отто Веберу, принять командование передовым отря-
дом, направлявшимся в сторону Карачева, и далее, пройдя лесными
дорогами, захватить Брянск. Но не это тревожило Крюгера. За Брян-
ском следовало взять какой-то Деснянск и остаться там комендан-
том. И это в момент, когда открывается простор в наступлении на
Москву! Крюгер не очень хорошо подумал о своем командующем,
мысленно назвав его плохим словом. Неужели Гудериан боится, что
Крюгер справится с поставленной задачей лучше других и потому от-
тирает его в сторону? Конечно, награды и чины посыплются звезд-
ным водопадом из рук самого фюрера тем, кто первым ворвется в
Москву, а что он, Ганс Крюгер, мог быть первым, он не сомневался.
Он вообще никогда не сомневался в себе, но вот сейчас более ловкий
и сильный Гудериан оттер его в сторону, поставив лицом к стене, ко-
торую он не в состоянии прошибить, подчиняясь приказу. От бес-
смысленных раздумий и вариантов неожиданно разболелась голова,
и он свалился на походную кровать, установленную в станционном
здании ничем не примечательной станции Комаричи с улицами, за-
тянутыми грязью и лужами. После берлинских мостовых вид раскис-
ших деревенских улиц вызвал у него мрачные воспоминания о про-
читанной когда-то книге с коротким названием «Славяне», в кото-
рой говорилось о безграничной дикости и отсталости народов, засе-
ляющих необозримые пространства, лежавшие к востоку от Прус-
сии. В том, что это так, он убедился сам, преодолевая бесконечное
бездорожье, особенно неприятное сейчас, когда каждый день идет
надоедливый моросящий дождь, словно кто-то из этих варваров за-
брался на небо и, взяв в руки мелкое сито, поливает на них сверху.
Лежать спокойно, отдавшись мечтам, не давали сновавшие в коридо-
ре офицеры связи, за стенкой находился штаб дивизии и, судя по все-
му, туда прибыл кто-то из высшего руководства. И все-таки Ганс
позволил себе провести мысленный анализ своего положения. Ко-
нечно, Гудериан поступил в отношении него, для тех, кто не знает их
отношений, в высшей степени благородно. Объявив благодарность и
представив к награде, он тут же назначает комендантом еще не захва-
ченного города и вынуждает его, Крюгера, заниматься бездельем в то
время, когда вокруг разгораются главные события. Но, отдавая долж-
ное уму Гудериана, подходившему к решению любых вопросов с глу-
боким анализом, он, тем не менее, думал о нем, как о последнем че-
ловеке, порядочность которого нуждалась в поправке. Но от того, что
Ганс называл про себя Гудериана плохими словами, которые не хоте-
лось повторять даже самому себе, его положение не изменится, и он,
выведенный из большой игры, останется теперь тыловым работни-
ком и, возможно, отсюда начнется закат его военной карьеры. Поняв
это, любой другой человек на его месте впал бы в транс, опустился
бы, а то и просто натворил бы глупостей, пристрастившись к шнап-
су. Но не таков Ганс Крюгер. Если обстановка вынуждает его быть
хитрее самого Гудериана, он станет таким! И Крюгер продумывал
мельчайшие детали своего ближайшего будущего. Деснянск не обла-
стной город, его не поставишь в ряд таких городов, как Минск, Смо-
ленск, Орел или Тула, но он сделает то, что не сделала география: он
сам поставит Деснянск вровень этих городов, и его имя узнает вся
Германия. Не зря же вчера он притормозил выезд в 4-ю танковую ди-
визию, нацеленную на Орел, фотокорреспондента красиво иллюст-
рированных берлинских журналов, обер-лейтенанта Вилли Шольца.
Рок судьбы на сей раз прислушался к его голосу: русские пытались
сомкнуть свои позиции западнее и восточнее Севска, на какое-то
время с Гудерианом прервалась связь, а это не только остановило
отъезд Шольца, рвавшегося в Орел, но и охладило его пыл. К тому же
оказалось, что с Шольцем у него есть кое-что общее; в разное время
они оба окончили юнкерское училище в Гумбинене, небольшом, но
удивительно уютном и красивом городке Восточной Пруссии, утопа-
ющем в зелени каштанов, со спокойной и тихой речкой, протекаю-
щей через центр города. Воспоминания сблизили их, и Шольц боль-
ше не сопротивлялся, легко сменил Орел на Брянск и Деснянск. В
конце концов, для него главным был не город, а то, что будет, или
вернее, кто и как будет изображен на фотографии, отражающей неза-
бываемый момент истории. Теперь Ганс точно знал, что обер-лейте-
нант Шольц будет с ним и запечатлеет въезд в поверженный Дес-
нянск коменданта, по существу наместника фюрера, его храброго
солдата, майора фон Крюгера. И тогда очередное звание ему обеспе-
чено, а дальше он придумает для себя еще что-либо такое, что не даст
ему засохнуть в чине подполковника.
Отдаленная, но все же нарастающая стрельба усиливалась, и он
без труда различил звуки выстрелов танковых пушек. Подскочив с
кровати, прошел в штаб и замер, боясь помешать разговору, кото-
рый вел оказавшийся здесь командир корпуса генерал Лемельзен с
кем-то из штаба группы, видимо, с самим Гудерианом, потому что
генерал стоял чуть ли не по стойке «смирно», и лицо его выражало
крайнюю степень раздражения. Вероятно, Гудериана встревожило
сообщение о попытке русских перекрыть коридор, и вместо того,
чтобы развивать наступление дальше, он вынужден ждать, когда
корпус разделается с противником. Генерал больше слушал, не мог
же он доложить Гудериану восхищение поведением истекающего
кровью противника, собравшего в кулак остаток своих сил для того,
чтобы отрезать Гудериана, оторвать обозы, разрушить систему обес-
печения и, таким образом, сорвать его продвижение на Орел и
Брянск, заставить занять оборону, на которую Гудериан никогда не
делал ставки. Генерал передал радисту микрофон с наушниками и,
все еще находясь под впечатлением разговора, сказал, увидев Крю-
гера: — Вы еще здесь?
Крюгер не успел ответить, услышав продолжение: — Здесь мы и
без вас справимся. Ваша задача — Брянск и далее этот, — генерал за-
пнулся, и Крюгер подсказал: — Деснянск.
— Да, да, Деснянск.
Генералу подали микрофон и наушники снова. Выслушав сооб-
щение командира 18-й танковой дивизии Вальтера Неринга и узнав,
что русские ослабили наступление, и прорыв им не удался, он прика-
зал продолжить уничтожение русских, а с подходом частей 29-го мо-
торизованного корпуса продолжить и движение на Карачев. Поняв,
что генерал сказал ему все, Крюгер повернулся, но услышал его голос:
— Остановитесь, майор.
Генерал подошел ближе, сказал: — Повторяю, для вас важен не
Карачев, а Брянск. Постарайтесь обойти Карачев лесными дорогами
и, выйдя на трассу Орел-Брянск, как можно скорее быть у цели.
Сказав «слушаюсь», Ганс заскочил в комнату, схватил походную
сумку и, отыскав фотокорреспондента Шольца, выскочил на улицу.
Дав указание отряду двигаться вперед, сел вместе с Шольцем в свой
транспортер, приказал ехать вслед за танками.
По мере того, как его отряд уходил все дальше и дальше на север,
канонада боев становилась все тише и тише, и только зарево в той
стороне, окрасившее небо в кровавый цвет, говорило о том, что рус-
ские продолжают сопротивляться с присущим им упорством.
Убаюканный тишиной и укачанный дорогой, Ганс вздремнул, но
прогнал сон, потому что спать было нелепо, в любую минуту по ним
могли открыть огонь эти вездесущие и совершенно безрассудные и
бесстрашные русские, не признающие таких слов, как окружение, и
продолжающие драться до тех пор, пока в руках есть хоть что-то, спо-
собное стрелять. Тем не менее, Ганс не боялся встречи с ними, наобо-
рот, он ждал ее, ощущая свою мощь и возможности, но русских в этом
районе, кроме деревенских жителей, не оказалось, и они без приклю-
чений добрались до Карачева, где передовой отряд 18-й танковой ди-
визии уже вел бой, пытаясь захватить южную окраину города. Остано-
вив отряд, Крюгер собрал командиров, приказал сверить карты и,
зная, что русские успели взорвать мост на шоссе Карачев-Брянск, по-
ставил новую задачу — свернуть влево, обойдя Карачев, и идти на
Брянск лесными дорогами. Сейчас он чувствовал себя на коне, комдив
придал его отряду, кроме танкового полка, батальон мотострелков, на
случай неожиданной встречи с пехотой противника. Оставив Шольца
в своем броневике, Крюгер вскочил в первый танк, почувствовав себя
в родной стихии, и дал команду трогаться. Здесь, в танке, у него роди-
лась идея будущего снимка. Он будет изображен въезжающим в город
в танке, бесстрашно высунувшимся из люка на фоне какой-либо церк-
ви или другого значимого здания и обязательно на фоне толпы людей,
приветствующих освободителей. По опыту прошлых боев он знал, что
в поверженных городах толп не бывает, люди разбегаются, увидев тан-
ки со свастикой, но дело это наживное — толпу придется организовать!
Чего не сделаешь ради славы немецкого оружия!
Крюгер торопился, он знал, что за его отрядом движется 17 тан-
ковая дивизия генерал-майора фон Арнима и, понимая, что здесь, в
тылу русских армий, не встретит серьезного сопротивления, старал-
ся вырваться вперед, стяжая лавры победителя. Пусть знают все, что
Крюгер, даже отстраненный от командования своим батальоном, все
же остается Крюгером, находящимся всегда впереди!
Колонна танков в сопровождении автомашин с мотострелками
въехала в молчаливый, обступивший со всех сторон лес. Хвойные де-
ревья, смоченные дождем, стояли плотной, темной стеной, напоми-
ная голодных русских пленных, измученных боями и отступления-
ми. Молчаливые сосны навевали мрачные мысли, но Крюгер знал,
пока там, в дебрях их, никого, кроме зверей, нет. Приказав механику
прибавить скорость, он уже думал о въезде в Брянск и Деснянск, а ес-
ли удастся обнаружить штаб Брянского фронта, по пути уничтожить
и его. Отряд долго петлял по лесу, но к полудню наконец вышел на
шоссе, ведущее в Брянск, и Крюгер приказал прибавить скорость.
21
Утром 3 октября 1941 года штабной автобус оперативной группы
командира 1-го гвардейского корпуса генерала Лелюшенко Д.Д. въе-
хал в Мценск. Город бомбили немецкие бомбардировщики ближне-
го действия Ю-87 и Ю-88, нанося точные удары по важным для жиз-
необеспечения объектам — железнодорожной станции, вокзалу,
складам. Пикировщики действовали нагло, в воздухе не было совет-
ских истребителей, в городе отсутствовали зенитные батареи. Весь
город затянуло дымом, люди не ходили, а пробегали, застигнутые
врасплох, а основная масса жителей перебралась в погреба. Встретив
мотоциклистов, Лелюшенко приказал разыскать командира и при-
слать к нему в район железнодорожного вокзала. Прибывший коман-
дир 36-го мотоциклетного полка подполковник Танасчишин Т. И.
доложил, что полк оседлал шоссе примерно в 10-ти километрах се-
вернее Орла и ждал дальнейших указаний. Оставив взвод мотоцик-
листов для охраны штаба корпуса, Танасчишин уехал на передовую,
а Лелюшенко отправился разыскивать городское начальство. В гор-
коме партии его приятно удивила деловая обстановка. Люди понима-
ли создавшееся положение и принимали посильные меры, какие мо-
гут принять учреждения, не имеющие прямого отношения к армии.
Секретарь горкома партии Иван Григорьевич Суворин обрадовался,
увидев вошедшего военного.
— Генерал-майор Лелюшенко, командир гвардейского корпуса.
— Очень приятно, — сказал секретарь, назвав себя.
— Мы здесь кое-что продумали, — сообщил Суворин, — люди,
правда, не обучены, но в свое время служили в армии, с оружием об-
ращаться умеют!
Суворин сообщил об организации отряда самообороны числен-
ностью 200 человек и формировании подпольного горкома партии,
на случай, если город придется оставить.
Сообщив детали, Суворин спросил: — Вы знаете, что в Орел уже
вошли фашисты?
— Пока нет, но предполагаю, это должно было произойти. Пото-
му я здесь.
Выйдя из горкома, Лелюшенко заскочил в штаб, обосновавший-
ся в непримечательном здании, где связисты налаживали связь с
Москвой, а оперативные работники и его заместители по родам
войск основательно осваивались на новом месте, решил проехать на
передний край к мотоциклистам Танасчишина. Под утро, подъезжая
к Мценску, его штабной автобус нагнал странный обоз — несколько
бронетранспортеров, танк Т-34; грузовики и автобусы тащили на
прицепе две 152-мм гаубицы, 76 и 45-мм пушки. Приказав двигаться
к Орлу, где их встретят мотоциклисты Танасчишина, Лелюшенко ус-
мехнулся, подумав, с какими силами он идет на встречу с неприяте-
лем, да каким — самим Гудерианом! Но выхода не было, нужно было
начинать с тем, что имелось. Уже садясь в мотоцикл, увидел выско-
чившего из штаба полковника Глуздовского: — Что еще, Владимир
Алексеевич?
— К ночи ожидается прибытие 4-й танковой бригады Катукова.
— Хорошая новость, — удовлетворенно сказал он, — вот вы с
Ситниковым и организуйте встречу, если что — нарочного ко мне.
Местность, по которой они ехали, особенно приглянулась Лелю-
шенко; дорога то поднималась на небольшие возвышения, то снова
уходила вниз, под горку, чтобы затем опять выскочить на бугор. По
сторонам кое-где мелькали перелески, но сплошных лесов не наблю-
далось. Ну что ж, решил он, местность подходит для организации
многоступенчатой обороны, как раз то, что ему сейчас надо. Радова-
ло и то, что на пути почти не было деревень. Негде будет противнику
прятаться, а рыть траншеи они пока не научились, понятно, что на-
ступающим они ни к чему.
По дороге навстречу им двигался сплошной поток машин, пово-
зок, людей с живностью и скарбом, а вот в Орел ехали только они.
Увидев военные грузовики, Лелюшенко приказал остановиться. Ос-
тановились и грузовики, прижавшись к обочине, пропуская мимо
поток беженцев. Увидев вылезавшего из коляски мотоцикла корена-
стого военного в каске и плаще, вышедший из кабины грузовика ге-
нерал спросил:
— С кем имею честь?
— Генерал-майор Лелюшенко.
— Генерал-лейтенант Тюрин, — представился он, — двигаемся со
штабом округа в Москву по приказанию Ставки.
— Что в Орле?
— Мы успели выскочить на окраину, когда увидели их танки, —
сообщил Тюрин, — кое-как ускользнули и выбрались на московское
шоссе.
— Какие силы заняли Орел?
— Не знаю, — признался Тюрин, — в той обстановке было не до
разведки, да и некому разведывать. Всех людей я отправил навстречу
неприятелю, в Кромы.
— Счастливого пути, — сказал Лелюшенко, приложив руку к кас-
ке, понимая, что ждало Тюрина в Москве.
Не успели они двинуться, как их остановили несколько мотоцик-
листов, ехавших навстречу. Лелюшенко увидел Танасчишина, спро-
сил: — Что-либо серьезное?
Радостный подполковник сообщил, что первую вылазку против-
ника, видимо, это была разведка, удалось отбить.
Танасчишин сообщал подробности боя, но Лелюшенко не стал
слушать. — Потом, а сейчас поехали, увидим все сами.
На месте боя догорал подбитый немецкий бронетранспортер, в
кюветах валялись три разбитых мотоцикла и восемь трупов солдат.
— Два подбитых танка немцам удалось взять на буксир и утащить
обратно, — не скрывая сожаления, сообщал Танасчишин.
— Как это произошло? — спросил Лелюшенко, разглядывая поле
боя.
— Наша разведгруппа, в составе нескольких мотоциклистов, еха-
ла по шоссе в сторону Орла. Увидев пять танков и следовавший за
ними бронетранспортер, мотоциклисты развернулись. Немцев
встретили огнем артиллеристы и вот он, — Танасчишин указал на
стоявшего в стороне офицера. Лелюшенко повернулся, и тот шагнул
навстречу, приложив руку к шлемофону.
— Командир Т-34 лейтенант Новичков.
— Благодарю за службу, лейтенант.
— Служу Советскому Союзу, — отрапортовал Новичков, отступая
назад.
— Продолжайте служить так же и дальше.
Оглядевшись, Лелюшенко спросил: — А где же твой танк?
— В укрытии, товарищ генерал, — Новичков улыбнулся тому, что
стоявший невдалеке, на пригорке, и замаскированный танк не уви-
дел Лелюшенко. Поняв, чему улыбается танкист, Лелюшенко похло-
пал его по плечу, сказал:
— Молодец! На войне хитрость — первейшее оружие.
В это время к ним подъехали несколько мотоциклов из оставлен-
ных при штабе и выскочивший из первого подполковник в форме
пограничника, увидев группу военных и поняв, кто среди них стар-
ший, представился: — Командир 132-го погранполка подполковник
Пияшев.
— Где находится полк?
— Полк оставил севернее, в 2-х километрах отсюда, в роще.
— Хорошо, подполковник. Оседлайте дорогу, — Лелюшенко ука-
зал место, где прятался единственный танк Новичкова, — и удержи-
вайте рубеж до подхода основных сил корпуса.
— Есть оседлать дорогу! — ответил Пияшев.
Приказав Танасчишину передать Пияшеву два бронетранспорте-
ра, также замаскированные у дороги, 12 мотоциклов с пулеметами,
двести противотанковых мин и 100 бутылок с зажигательной смесью,
Лелюшенко спросил: — Для начала хватит?
— Достаточно, товарищ генерал, — ответил Пияшев, не скрывая
радостной улыбки. — Пограничники будут рады и такому подарку.
— Не далее как завтра утром ждите подкрепление, — сказал Ле-
люшенко, собираясь ехать обратно в Мценск.
Поглядев вверх, генерал обрадовался тому, что небо плотно затя-
гивали тучи, следовательно, решил он, авиация противника не смо-
жет наносить прицельные удары. — Нам бы еще дождика, — сказал
он сам себе и засмеялся. — Для полного счастья человеку всегда че-
го-либо не хватает!
Вечером действительно пошел дождь, и когда Лелюшенко доло-
жили о прибытии воинского эшелона, он подъехал к станции. Надев
каску и накинув плащ, подошел к платформе, постучал палкой по
броне танка. Выглянувший из люка танкист спросил:
— Кто такой и что вам нужно?
— Генерал Лелюшенко.
Офицера ветром сдуло с танка и, оказавшись рядом с генералом,
приложив руку к шлемофону, представился: — Командир батальона
тяжелых танков капитан Гусев.
— Где комбриг?
— Полковник Катуков во втором эшелоне, еще в пути, здесь его
заместитель, полковник Рябов.
— Ведите к нему.
Они подошли к двум штабным автобусам и, войдя, увидели груп-
пу офицеров. Рябов отрапортовал Лелюшенко, офицеры представи-
лись: — Начальник штаба бригады подполковник Кульвинский, на-
чальник оперативного отдела майор Никитин.
Они выпрямились в ожидании указаний.
— Нужно во что бы то ни стало задержать противника в Орле, не
дать ему выйти до подхода основных сил корпуса.
Лелюшенко подошел к карте, около которой стояли офицеры.
Показал, где должны занять оборону подразделения бригады.
— Действовать из засад!
Лелюшенко посмотрел на офицеров, словно спрашивая, поняли
они его или нет. Кульвинский сказал: — Задача ясна, товарищ генерал.
Лелюшенко сделал паузу, собираясь с мыслями, затем сказал,
снова наклонившись над картой: — Нужно к утру двумя группами с
двух сторон, — он показал, откуда, — ворваться в город, произвести
разведку боем, взять языка.
Лелюшенко вкратце ознакомил офицеров с обстановкой, с севе-
ра Орел защищен только двумя полками — мотоциклетным и погра-
ничников, с востока — сводным отрядом из работников городских
учреждений — обкома партии и отрядов НКВД. Обком партии эваку-
ировался заблаговременно в Елец.
— Ясно, товарищ генерал, — повторил Кульвинский. — Разреши-
те выполнять?
Несмотря на ночную темень и дождь, разгрузившиеся танки уш-
ли в сторону Орла. Дойдя до рубежа, защищаемого пограничника-
ми и мотоциклистами, танки рассредоточили и замаскировали.
Старший лейтенант Александр Бурда увел свою роту в указанном
направлении, но, подойдя ближе к Орлу, решил не рисковать. Оста-
вив танки в роще, направил вперед разведчиков. Неожиданно к ним
подошел мальчишка, сообщивший о засаде немцев, устроенной за
сараями: там спрятано несколько орудий и танков. Бурда решил вы-
ждать время, вернулся к своим замаскированным танкам, приказал
усилить наблюдение за дорогой.
Капитан Гусев поступил так же, расположил свои танки в засаде,
но три из них направил по шоссе в город. Немцы не заставили себя
ждать, открыли по ним огонь, подожгли баки с горючим, на одном
повредили каток гусеницы. Танкисты не растерялись, отошли назад,
сбросили баки с топливом, погасили пламя, поврежденный танк от-
тащили подальше к своим, установив на выгодной позиции. Гусев
решил направить в город два средних танка младших лейтенантов
Овчинникова Г. Ф. и Дракина И. Г. Обойдя засаду, с которой до это-
го Овчинников уже встречался, вошли в город, круша и сметая все на
своем пути. Танки сминали гусеницами легковые автомобили, дави-
ли орудия и уничтожали солдат, подожгли несколько штабных авто-
бусов и уничтожали встречавшиеся на пути и изготовившиеся к бою
немецкие танки. В городе поднялся невообразимый переполох, нем-
цы открыли огонь, стреляя и по своим, но силы были неравные;
вскоре бой утих, и только оранжевое огненное зарево освещало кры-
ши домов и небо в той части города, где до этого шел неравный бой.
Капитан Гусев не выдержал, послал на выручку еще три танка: вна-
чале один средний Т-34 под командованием командира роты старше-
го лейтенанта Ракова В. И. и чуть позже, в помощь ему, еще два тяже-
лых КВ. В городе еще долго слышалась канонада, раздавались выст-
релы и взрывы; продолжало освещать место боя багровое пламя, но
танки назад не вернулись. Гусев переживал за пропавших товарищей,
продолжая вглядываться в сторону города, но видел только огромное
зарево. Рассвет и дождь сделали свое дело, и зарево постепенно
уменьшалось в размерах. Капитан Гусев продолжал всматриваться в
дорогу, надеясь на чудо, но чуда не произошло, и он понял, что его
офицеры, вместе с экипажами и боевыми машинами, ушли в бес-
смертие! Немцы тоже кое-что поняли. Они поняли то, что и должны
были понять: перед ними стоит серьезный противник, и идти напро-
лом, как это удавалось им раньше, нельзя.
Ближе к утру на шоссе послышался шум моторов, они обрадова-
лись, полагая, что наконец-то возвращаются свои, но появившиеся
силуэты танков развеяли минутную радость. На них шла колонна не-
мецких танков, и Гусев, насчитав девять, дал команду открыть огонь.
Немцы не ожидали засады, стали разворачиваться обратно, не видя,
откуда ведется огонь, ослепленные заревом вспыхнувших своих же
танков. Четыре факела теперь освещали им дорогу в Орел, на шоссе
валялись десятки трупов, и Гусев, доложив в штаб о результатах рабо-
ты, получил задание вернуться обратно, заняв позиции у деревни
Ивановское. Теперь, когда его расположение засекли, утром сюда по-
жалуют бомбардировщики. Тяжело было отходить обратно, давила
невосполнимая потеря, и он не знал, как будет докладывать комбригу
Катукову. Гусев не знал и другого, того, что сейчас уже знали немцы.
Его танкисты дорого отдали свои жизни, нагнали столько страху на
противника, что те еще весь следующий день вели тщательную авиа-
разведку, пока не установили, где же, наконец, находятся основные
силы русских. Из штаба 4-й танковой дивизии ушло сообщение в
штаб 24-го танкового корпуса: «Пять русских танков, ворвавшихся в
город, уничтожены вместе с экипажами и десантом. Наши потери со-
ставили: 19 танков, 8 орудий, около ста автомашин, до сотни солдат и
офицеров. Высланная в сторону Мценска разведка натолкнулась на
крупные силы противника. Мы потеряли один бронетранспортер, че-
тыре танка, пять автомашин, два орудия, до роты пехоты». Генерал
фон Гейер, получив такое сообщение, приказал произвести тщатель-
ную разведку, прежде чем идти очередной раз в наступление. С нача-
ла русской кампании он не помнит такого яростного сопротивления
русских, боялся, что они могут повторить подобное в Орле, и тогда за-
думанный прорыв к Туле и Москве придется отложить. Правда, на
следующее утро комдив генерал фон Лангерман сообщил, что ночь
прошла спокойно, видимо, русские поняли, что теперь в город со-
ваться не следует. Тем временем Катуков с беспокойством смотрел на
радиста, запрашивавшего молчавшего командира роты Александра
Бурду. Этот молодой, веселый и очень умный офицер вызывал симпа-
тию всей бригады, показывая отличные результаты во всем, начиная
со стрельб из пушки и пулемета, кончая ремонтом техники. У Бурды
было редкостное сочетание золотых рук с такой же головой, и Кату-
ков не зря назначил старшего лейтенанта командиром роты, полагая,
что тот и в бою оправдает его доверие. Но Бурда молчал, и Катуков с
беспокойством поглядывал на часы и, выйдя из блиндажа, мучитель-
но долго вглядывался в сторону Орла, закрытого стеной моросящего
дождя и складками неровной местности. То, что там продолжало тво-
риться, одновременно и радовало и беспокоило его. С одной стороны,
было приятно сознавать, что безнаказанно вошедших в город фашис-
тов потрепали его танкисты, о чем ясно говорили зарево и доносив-
шиеся оттуда взрывы, с другой — он четко представлял себе положе-
ние своих танкистов в городе, нашпигованном танками и противо-
танковыми орудиями немцев. Печальная участь нескольких танков
капитана Гусева привела его в крайнее раздражение, он уже высказал
капитану свое отношение к этому, хотя и не снимал с себя ответствен-
ности за его действия. Как опытный командир он должен был, просто
обязан, рассказать комбату, как вести разведку, не зря же на каждый
танк посадили автоматчиков. Он казнил себя, называя самыми пло-
хими словами, понимая, что самоистязание — самое сильное наказа-
ние, какое может придумать себе человек.
И если с танками Гусева была полная ясность, от командира ро-
ты Александра Бурды, ушедшего на юго-восток Орла, не было ника-
ких известий. Посланные вслед за танками Бурды несколько легких
танков роты Самохина также вернулись ни с чем. Восемь Т-34 стар-
шего лейтенанта Бурды словно в воду канули, а мост через речку Оп-
туха, по которому они должны вернуться, уже подготовили к взрыву.
Танки Бурды появились через несколько часов, когда их уже не
ждали. Увидев улыбающееся, закопченное лицо старшего лейтенан-
та, Катуков спросил недовольным голосом:
— Почему молчал?
— Рация отказала, товарищ полковник.
Бурда подал Катукову планшет, взятый у убитого немецкого май-
ора. Даже беглое знакомство с документами дало ценную информа-
цию. В приказе по 24-у танковому корпусу 4-й танковой дивизии ста-
вилась задача овладеть Мценском в ближайшие дни. Приказав сроч-
но отправить планшет в штаб Лелюшенко, Катуков спросил:
— Много пленных привел?
— Весь экипаж бронетранспортера во главе с офицером.
— Где он?
В блиндаж ввели пленного. Офицер, увидев перед собой полков-
ника, вскинул руку, выкрикнул: — Хайль Гитлер!
— Ну, это ты брось, — миролюбиво сказал Катуков, засмеявшись.
Но вдруг улыбка сошла с его лица, стоявший невдалеке капитан Гу-
сев боксерским ударом в скулу сшиб пленного с ног.
— Отставить! — приказал Катуков. — За товарищей мы успеем
рассчитаться, а с пленными воевать категорически запрещаю!
— Звание, фамилия? — спросил Катуков.
— Лейтенант Ганс Пфайер.
— Подразделение?
— Разведка четвертой танковой дивизии.
— Какую задачу вы выполняли?
— Разведать расположение ваших сил.
— Почему не выполнили задание?
Лейтенант молчал, закусив губу. Продолжать допрос дальше бы-
ло бессмысленно, и Катуков приказал адъютанту:
— Пленных отправьте в штаб корпуса.
Повернувшись к стоявшему здесь же Бурде, спросил: — Потери
есть?
— Никак нет, товарищ полковник, все люди и техника целы.
— А теперь расскажи, что ты там натворил с рацией?
— Она сломалась, товарищ полковник, прикажите исправить по-
вреждение.
Бурда смутился, словно чувствовал свою личную вину за сломав-
шуюся рацию, но продолжил рассказ:
— Я решил вначале осмотреться. Замаскировав танки в роще,
провел разведку. Нам здорово помог местный мальчишка, указав-
ший, где немцы замаскировали орудия и танки. Вернулся к своим,
проверил еще раз маскировку танков. Ночь прошла в ожидании.
Слышали канонаду и видели зарево над городом. Поняли, там дейст-
вуют наши товарищи. Стало как-то не по себе. Думал все, опозори-
лись. А на рассвете они пошли. Десять танков, мотопехота, тягачи с
орудиями. Вначале мы расстреляли их танки, потом били по развора-
чивавшимся к бою орудиям, а наши автоматчики уничтожали мото-
пехоту. Закончив бой, мы ушли к Кофаново и, как оказалось, не на-
прасно. Через час там уже кружили юнкеры, добивая своих. На новом
месте мы хорошо замаскировались, и снова они пошли на нас. Дви-
гались осторожно, впереди бронетранспортер, за ним автомашины с
мотопехотой. Подбив бронетранспортер и расстреляв пехоту, я при-
нял решение вернуться, прихватив пленных. Кстати, мы чуть не ста-
ли жертвой своих самолетов. Звено Илов спикировало на нас, но мы
успели расстелить полотно со знаком «Я свой». Помахав крыльями,
Илы улетели.
Бурде везло. Перед рощей была балка. Дождавшись, когда их тан-
ки пошли на подъем, поражали их, целясь в днища. Они попытались
обойти рощу, но он заранее оставил в засаде два танка Петра Молча-
нова, те подбили еще пять.
— Десять танков?!
— Получается так. Добавьте еще бронетранспортер, два тягача с
орудиями, пять автомашин, два ручных пулемета и около сотни сол-
дат и офицеров.
Неожиданно старший лейтенант рассмеялся, и Катуков спросил:
— Что-то не договорил?
— Да нет, сказал все.
— Почему же смеешься?
— В горячке боя, находясь на броне танка с десантом автоматчи-
ков, заместитель политрука роты Евгений Багурский лично расстре-
лял 15 фашистов, спрыгнул с танка на плечи немецкого офицера, на-
бил ему физиономию, отнял планшет, прикончил и офицера, и бро-
сившихся к нему на помощь солдат, нагнал свой танк, впрыгнул на
броню и остался жив. Разве не рассмеешься тут?
Катуков выслушал старшего лейтенанта, не скрывая восторга.
— Действовал ты грамотно и осмотрительно. Продолжай воевать
так же и впредь. Всей роте передай мою благодарность.
Обрадованный офицер приложил руку к шлемофону, молодцева-
то повернулся, словно и не было за его плечами бессонной ночи и тя-
желого боя. Проводив взглядом командира роты, Катуков подумал
про себя, что с такими орлами Гудериану нас не взять!
22
Обрушив шквал огня по всему Брянскому фронту, командование
группы армий «Центр» добилось того, что Еременко не знал точно,
где произойдет главный удар, не смог своевременно выдвинуть свою
мобильную группу навстречу ударной группировке Гудериана. За-
держав на два дня наступление танковой группы генерала Гота по
минскому шоссе на Москву, фельдмаршал фон Бок сконцентриро-
вал авиационный удар на один фронт, что способствовало достиже-
нию поставленной цели. Гудериану удалось прорвать оборону фрон-
та на участке 13-й армии генерала Городнянского, отсечь группу ге-
нерала Ермакова и ввести в образовавшийся прорыв два танковых
корпуса. К месту прорыва, для предотвращения смыкания русских
соединений, устремились армейские корпуса, кавдивизия и мотоди-
визия. Нейтрализовать оторванную от 13-й армии группу генерала
Ермакова предписывалось 48-у танковому корпусу, не участвовав-
шему в прорыве, и подразделениям второй полевой армии, следовав-
шей за ним. Все это Еременко понял к концу дня первого октября,
когда Гудериан уже вовсю хозяйничал в Севске, а его передовые от-
ряды вошли на станцию Комаричи. Организовав контрудары силами
13-й армии и группы генерала Ермакова, Еременко понял, что ему не
удастся остановить прорвавшиеся корпуса Гудериана. Оставалось
одно: просить Ставку разрешить отвод войск на новые рубежи, стать
снова перед танковой армией Гудериана. Выслушав соображения
Еременко, Шапошников спросил: — Где ваш резерв?
— Обе танковые бригады и две кавалерийские дивизии атакуют
противника в месте прорыва совместно с войсками 13-й армии, но
успеха не имеют. Оставшиеся четыре стрелковые дивизии также на-
правлены к месту прорыва. Других резервов не имею. У противника
больше войск, особенно танков и артиллерии, при постоянной авиа-
ционной поддержке. К сожалению, их авиация господствует в возду-
хе. Нам приходится маневрировать, избегая излишних потерь и со-
храняя рубежи.
— Вы должны не маневрировать, а перекрыть канал, обеспечива-
ющий жизнедеятельность прорвавшихся в тыл фронта танковых кор-
пусов!
Шапошников говорил в неприсущей ему жесткой форме, види-
мо, ему уже досталось соответственно от Верховного, и он сказал, не
скрывая раздражения:
— Исполняйте!
Еременко понял, что у него сейчас нет иного выхода, кроме как
быть там, где решалась судьба сражения и фронта. Переговорив с ге-
нералом Петровым, командующим 50-й армии, прикрывавшей
Брянск с запада, услышал неожиданное:
— То, что мы пережили 30 сентября и первого октября, началось
у соседей справа сегодня. И если они не устоят, противник займет
Жиздру, следовательно, окажется в тылу моей армии.
— Свяжитесь с соседями, помогите им, если нужно, вашим резер-
вом.
— Хорошо, товарищ командующий.
Оставив на хозяйстве начальника штаба генерала Захарова Г. Ф. и
начальника оперативного отдела полковника Сандалова Л. М., Ере-
менко уехал в сражающуюся 13-ю армию генерала Городнянского,
взяв с собой для поддержки члена военного совета фронтового ко-
миссара Мазепова П. И.
Уже в дороге, осмысливая происходящее, отдал должное вверен-
ным ему войскам; фронт нигде не дрогнул, продолжает сражаться,
удерживая рубежи. Страх, сопровождавший воинов в первые дни
войны, прошел, и это сейчас главное. Да, плохо, что противник про-
рвался на стыке 13-й армии и группы Ермакова, но кто сейчас смог
бы сдержать напор двух танковых корпусов и приданных им подраз-
делений? Скорее всего, никто. Не прорвав оборону в районе Севска,
противник, имея такое количество танков и артиллерии, мог найти
наиболее уязвимое место и, пользуясь подвижностью, в условиях
равнинной местности, смог бы прорваться в другом месте и развить
успех, на который рассчитывал. В штабе 3-й армии царила деловая
обстановка. Увидев командующего, генерал-майор Крейзер сказал
обычное в таких случаях:
— Товарищи офицеры! — все встали, и он начал доклад: — Това-
рищ генерал-полковник! Вверенные мне подразделения ведут упор-
ные оборонительные бои, противнику не удалось потеснить ни одну
из дивизий.
Не дослушав, Еременко поздоровался за руку с каждым, кто на-
ходился в штабе, включая и рядовых красноармейцев, обслуживав-
ших узел связи. Затем подошел к офицерам-оперативникам, внима-
тельно изучил обстановку, сказал сдержанно: — На вашу армию я на-
деюсь больше всех!
Говоря эти слова, Еременко ничуть не кривил душой. Генерал
Крейзер Яков Григорьевич воевал вместе с ним на Западном фронте,
являясь командиром 1-ой Московской мотострелковой дивизии. За
бои с 1 по 12 июля, где Крейзер получил серьезное ранение, был
представлен к званию Героя Советского Союза. Его дивизию против-
ник не смог опрокинуть, принудить к бегству или отступлению. И ес-
ли она отходила, то делала это только по приказу командующего
фронтом. Потому Еременко и затребовал к себе этого исполнитель-
ного и грамотного офицера, зная, что Яков Григорьевич прошел в
предвоенные годы все ступени служебной лестницы пехотного ко-
мандира, начиная с командира отделения. После полка окончил об-
щевойсковую академию им. Фрунзе и с первых дней войны находит-
ся на фронте.
— Стараемся, товарищ генерал-полковник, — сказал Крейзер,
поглядывая на нашивки командующего, получившего недавно новое
звание. Словно разгадав его маневр и прочитав мысли, Еременко за-
смеялся: — Ты, Яков Григорьевич, на звезды не смотри, больше смо-
три на противника. Чтобы где не проскочил, как в тринадцатой.
— У нас не проскочит, — заверил командующего Крейзер, пони-
мая в душе, что говорит несколько оскорбительно в отношении три-
надцатой, на которую пришелся главный удар танков Гудериана и
которая до сих пор сдерживает удары следующих за Гудерианом кор-
пусов и общевойсковой армии. Как бы в оправдание, произнес: —
Сейчас Городнянскому тяжелее, чем мне. Мы постоянно держим с
ним связь, и я стараюсь помочь ему, чем могу, но просит он пока
только боеприпасы. На всякий случай держу наготове ваш резерв —
127-ю дивизию полковника Акименко Андриана Захаровича. На не-
го я надеюсь так же, как вы на меня.
На том они и расстались.
Подъехав к командному пункту тринадцатой армии, Еременко
приказал обустроить свой временный пункт управления (ВПУ) не-
вдалеке, в сосновом мелколесье, сам направился пешком к штабной
землянке. Видимо, там о его прибытии уже знали, потому что Город-
нянский, доложив обстановку, сказал сконфуженно:
— Обстановка у нас сами видите какая, может произойти вся-
кое. — Городнянский помолчал, словно собирался с мыслями, затем
продолжил: — Я имею в виду ваш ВПУ, надо бы его чуть подальше, в
тыл. Не ровен час…
— А ты держись так, чтобы он не прорвался, — перебил его Ере-
менко. — А то, что я рядом с тобой, Авксентий Михайлович, так это
даже хорошо для тебя, пусть знают все в армии, где их командующий.
Поняв, что говорить на эту тему с командующим бесполезно, Го-
роднянский приказал подтянуть поближе к штабу подразделения
танковой бригады, расположив одну из рот тяжелых танков КВ вбли-
зи от ВПУ фронта.
Проанализировав ситуацию, сложившуюся в 13-й армии, Ере-
менко переговорил с генералом Захаровым, находящимся в штабе
фронта в Свени, уточнил отдельные детали, затем снова переговорил
с каждым командармом. Убедившись, что весь фронт прочно удер-
живает позиции, спланировал встречные удары группы генерала Ер-
макова и 13-й армии, пытаясь ликвидировать прорыв, лишить Гуде-
риана связи с тылом, перекрыть обеспечение его корпусов всем не-
обходимым на войне: продовольствием, топливом, боеприпасами,
живой силой. Тщательно спланированный и организованный контр-
удар вначале ошеломил противника, привыкшего только наступать,
но им удалось взять под контроль ситуацию. Слишком сильные под-
разделения оставил Гудериан на обоих флангах. Особенно тяжело
пришлось группе генерала Ермакова, его 108-й и 141-й танковым
бригадам и четвертой кавалерийской дивизии. Против них наступал
48-й танковый корпус генерала Кемпффа, имевший в своем составе
одну танковую и две мотодивизии, за ним шел 34-й армейский кор-
пус и отдельные соединения второй полевой армии, закончившей
бои с окруженной Киевской группировкой наших войск. Группе Ер-
макова, сдерживавшей такой невероятный напор противника, при-
шлось начать отступление в сторону Амони, в последующие дни с
ним вообще прервалась связь. Наступавшей с севера группе 13-й ар-
мии — 42-й танковой бригаде и 287-й стрелковой дивизии, показав-
шим чудеса храбрости, под давлением 35-го армейского корпуса,
29-й мотодивизии, отдельных частей 4-й полевой армии, наступав-
шей по всему фронту, пришлось вернуться на исходные позиции.
Противник усилил напор, и рано утром 5 октября его танки неожи-
данно оказались вблизи командного пункта штаба 13-й армии. Уви-
дев немецкие танки, командир роты капитан Покровский, действуя
из засады, расстрелял первые два показавшиеся танка и, пользуясь
паузой, выглянул из люка. К его машине бежал офицер связи.
— Приказ Еременко, — кричал он, — отразить атаку и следовать
за ВПУ.
Офицер убежал в сторону машин командующего, в спешке сни-
мавшихся со стоянки. Ехавшая впереди машина, оборудованная
средствами связи, на полном ходу заскочила в болото. Машина мед-
ленно, но уверенно погружалась в трясину; сидевшие в кузове офи-
церы-оперативники и связисты прыгали на мокрый, но спаситель-
ный берег. Подбежавший к ним Еременко крикнул: — Зацепите тро-
сом, спасайте рацию! — Но троса на штабных машинах не оказалось,
и сконфуженные офицеры наблюдали, как кабина их машины погру-
жалась в грязную муть болота. Подъехавший на танке Покровский
сразу же оценил ситуацию, развернулся, задом подъехал поближе,
соскочил с танка и со своим механиком, размотав трос, бросил конец
в кузов тонущей машины. Туда запрыгнул командир взвода охраны
младший лейтенант Есин, пытаясь зацепить трос за что-либо проч-
ное. Но, к несчастью, кузов, уже наполовину скрылся в мутной бо-
лотной жиже. Есин беспомощно посмотрел на наблюдавшего за его
действиями командующего.
Повернувшись к Покровскому, Еременко, видимо, узнавший
офицера, которому недавно, совершенно неожиданно для него, при-
своил очередное воинское звание, приказал: — Вытащите офицера
на берег! И, — он посмотрел на мотострелков охраны, продолжил: —
всем отойти, в кузов бросьте противотанковую гранату!
Танк Покровского отъехал от болота, и через несколько минут
над местом, где опустилась в болото штабная машина командующе-
го, раздался глухой взрыв. Столб грязи взметнулся вверх, оконча-
тельно похоронил ее, а заодно и средства связи.
Еременко подозвал Есина. — В Локоть! — сказал он коротко, и
Есин, бросившийся к своей машине, на которую уже вскочили крас-
ноармейцы его взвода, поехал в объезд болота, держа курс на Локоть.
За машиной командующего двинулись и танки капитана Покровско-
го. К вечеру они подъехали к поселку, где на поляне, замаскирован-
ный ветками, стоял связной самолет командующего. Выкатив По-2
на поле, заменившее аэродром, Есин с Покровским наблюдали, как
в заднюю кабину садились Еременко и Мазепов. Пилот запустил мо-
тор, несколько минут прогревал его, меняя обороты, отчего он то
набирал силу, оглушая стоявших офицеров, то, наоборот, чихал,
словно простудившийся человек, но потом вдруг разбежался и, на
удивление всем, легко взлетел, взяв курс на Свень.
Капитан Покровский, проводив взглядом уменьшавшийся в раз-
мерах самолет, сказал Есину: — Ну, младшой, давай, показывай до-
рогу. Я не знаю, где эта Свень.
В штабе фронта обрадовались приезду командующего, на все во-
просы о нем генерал Городнянский повторял одно и то же: штаб ар-
мии и фронта атаковали немецкие танки, а после того, как их удалось
уничтожить, он не видел больше командующего. Посланный на по-
иск офицер связи доложил, что все следы уперлись в болото, берег
которого изрезан автомобильными колесами и траками танков.
Дальше видны только следы танков, объехавших болото и перепра-
вившихся через небольшую речку. Их путь лежал в сторону поселка
Локоть.
Еременко не счел нужным рассказывать о происшествии, благо-
даря которому он оказался здесь, сказал только два слова:
— ВПУ в болоте. Связь там же.
— Плохи дела и у нас, — сообщил Захаров упавшим голосом. —
Противнику удалось потеснить Резервный фронт, 43-я армия оста-
вила Жиздру. Тыл 50-й армии под угрозой. Хуже того, генерал-лейте-
нант Рейтер сообщил, что к Карачеву приближается колонна немец-
ких танков, он вынужден взорвать мост на шоссе Карачев-Брянск и
будет защищать город, но в 108-й танковой дивизии в строю осталось
20 танков, половина из них легкие, а в 194-й стрелковой дивизии тан-
ков вообще нет.
Захаров виновато посмотрел на командующего, сказал, словно
хотел оправдаться: — Генерал Рейтер прикроет город, особенно его
центральную и северную части, но противник может, не дожидаясь
взятия Карачева, свернуть в сторону и, обойдя город, пользуясь тем,
что там у нас нет войск, подойти к Брянску с востока, где город не за-
щищен; мы ждали их с другой стороны.
— Прошу предупредить генерала Петрова, пусть принимает ме-
ры. В сторону Карачева вышлите усиленную разведгруппу.
Внимательно изучив обстановку, Еременко спросил штабистов и
члена военного совета: — Ваши предложения?
Генерал Захаров выразил общее мнение: — Если им удастся взять
Карачев и Брянск, фронт окажется в полном окружении.
— Продолжайте, — попросил Еременко, чувствуя, что начальник
штаба излагает те же мысли, к которым пришел и он, когда летел в
Свень.
— Нужно просить Генштаб об отводе войск фронта на линию, —
Захаров показал линию, проходящую восточнее Брянска, включая
Навлю, Локоть, Севск и далее Рыльск.
— Куда отводить войска, решит Генштаб, — заметил Еременко,
подходя к аппарату прямой связи со Ставкой.
Доложив обстановку, сложившуюся на данный момент, Еремен-
ко попросил маршала Шапошникова переговорить с Верховным.
— Считаю целесообразным в данной обстановке организованно
отвести армии фронта на новые рубежи, при отходе продолжая сдер-
живать противника, — продолжил Еременко.
— Продолжайте удерживать позиции и атаковать неприятеля,
особенно в месте прорыва. Сейчас это очень важно, — Борис Михай-
лович говорил усталым голосом, — о вашей просьбе доложу Верхов-
ному. Ответ ждите сегодня.
Положив трубку, Еременко посмотрел на окружавших его штаби-
стов. Сказал устало: — Будем ждать.
Переговорив с командармами, Еременко несколько раз склонял-
ся над картой, пытаясь понять, как могут дальше развиваться собы-
тия. В штабе никто не спал, каждая сводка, каждое сообщение с мест
боев анализировались, и сразу же командующий связывался с коман-
дармами, делая отдельные замечания и подсказывая решения, кото-
рые те должны принимать на месте в соответствии с обстановкой.
Под утро, не дождавшись звонка Генштаба, Еременко покинул зем-
лянку начальника штаба, вошел в свой домик, стоявший в глубине,
среди сосен. Быстро разделся, прилег на постель и сразу же уснул.
Усталость взяла свое, но буквально через несколько часов какой-то
шум поднял его с постели. Вскочив, увидел оперативного дежурного,
стоявшего в дверях.
— Танки в двухстах метрах от КП штаба, — испуганно сообщил
он.
— Чьи?
— Со свастикой, товарищ командующий.
— Захарова предупредили?
— К нему побежал мой помощник.
Натянув брюки, Еременко выскочил на крыльцо. Остановившие-
ся невдалеке танки поворачивали башни, целясь в сторону штаба. Он
снова вернулся в комнату, в спешке набросил на себя мундир, но в это
время раздался взрыв, его свалило на пол и завалило обломками.
Несколько минут он лежал на полу, слушая грохот взрывов, раз-
дававшихся вокруг, а когда они прекратились, выбрался из-под зава-
ла, схватил карту, валявшуюся на полу, стряхнул пыль и мел с одеж-
ды, вышел из развалившегося домика, снова отряхиваясь и озираясь
по сторонам. Происшедшее казалось невероятным. На территории
штаба горели остовы штабных машин, в беспорядке валялись раз-
личные предметы, срезанные взрывами деревья загромождали до-
рожки. Увидев командующего, подбежал начальник охраны полков-
ник Панков.
— Живы, товарищ генерал-полковник?! — радостно воскликнул
он, и Еременко спросил обиженно: — Меня уже успели схоронить?
— Домик-то ваш разрушен!
— Мне умирать еще рано, — он посмотрел по сторонам.
— А где танки?
— Постреляв по домикам и автомашинам, они пошли в сторону
Брянска.
Еременко понял, что противник не зря торопился в Брянск, они
думают, что именно там располагается штаб фронта.
— А где генерал Захаров?
— Они решили, что вы погибли, быстро свернулись и на машинах
уехали в Белев.
Нарастающий гул моторов насторожил обоих, и Еременко спро-
сил: — Немцы решили вернуться?
— Да нет, по звуку вроде наши, — успокоил командующего Пан-
ков. И действительно, на территорию въехали три танка КВ, а следом
за ними и автомашина с бойцами младшего лейтенанта Есина.
Спрыгнувший с танка капитан лихо козырнул. — Немного не успели,
товарищ командующий, — посетовал он.
— Да нет, как раз вовремя. — Еременко огляделся, ища кого-то,
затем сказал: — Вот что, капитан. Сейчас я напишу две записки. —
Он посмотрел на Панкова, но тот не догадался, чего хочет команду-
ющий, и Покровский подал свой планшет, предварительно вынув из
него бумагу и ручку. Еременко наклонился и, положив планшет на
колено, быстро написал обе записки.
— Одну немедленно доставишь в Деснянск, в горком партии, се-
кретарю Смородинову. Другую — в Карачев, моему заместителю по
тылу генералу Рейтеру.
Еременко приказал Панкову: — Есина отправьте вместе с По-
кровским. И не забудьте дать им несколько бочек с топливом.
Подавая планшет капитану, спросил: — Вам все ясно?
— Так точно, товарищ командующий.
— Брянск обойдите. Противник на подходе к нему.
— Есть, — Покровский козырнул, направляясь к своему танку, но
в это время подъехало несколько мотоциклов, и лейтенант, выско-
чивший из одного из них, подскочил к командующему. Показывая
назад, быстро доложил: — За нами идет колонна немецких автома-
шин с пехотой.
Панков вопросительно смотрел на командующего, ожидая указа-
ний.
— Организуйте встречу, свяжитесь с ближайшей танковой брига-
дой, вызовите батальон мотострелков, разверните два артиллерий-
ских дивизиона, они здесь, за леском.
— А потом? — быстро спросил Панков, боясь, что командующий
не успеет ответить.
— А потом подберите всю документацию штаба, и мы отправим-
ся на передовую, в штаб третьей армии к генералу Крейзеру.
Покровский подозвал командиров остальных своих танков —
двух Андреев, Шконду и Семенова, приказал отвести танки вглубь,
под сосны, подпустить противника ближе и уничтожить. Подбежав-
шему к нему Есину, сказал: — Готовь своих бойцов, как только мы
разобьем колонну, сразу же снимаемся и идем в Деснянск.
Вскочив в свой танк, сказал механику: — Степа, сдай назад, что-
бы они нас не сразу заметили.
Другие танки последовали его примеру, и как только колонна с
мотострелками приблизилась к штабу фронта, открыли прицельный
огонь. Автомашины, а вместе с ними и гитлеровцы, взлетали вверх.
Начавшееся среди противника замешательство еще больше усугуби-
ло положение, еще несколько выстрелов из пушек и очередей пуле-
метов покинувших укрытие танков Покровского сделали свое дело.
На месте колонны дымились черные остовы горевших автомобилей,
на земле в беспорядке валялись трупы солдат. На территорию штаба
въехали и разворачивались артиллерийские дивизионы, в атаку по-
шел появившийся батальон мотострелков, добивая оставшихся гит-
леровцев. Появилось и несколько танков. Увидев подмогу, Покров-
ский выглянул из люка, сказал командирам своих танков:
— За мной.
Танки Покровского, взревев моторами, ушли в сторону Деснян-
ска. Александр решил опередить немцев, обойдя Брянск стороной.
23
О том, что немцы вошли в Свень и колонна танков двигается в
сторону Брянска, Виктор Петрович Смородинов узнал от руководст-
ва железной дороги. Они ждали распоряжений, боясь за судьбу стан-
ции, дороги и подвижного состава. Смородинов попросил дать ему
десять минут для выяснения обстановки, срочно потребовал к себе
полковника Незванова.
Незванов доложил, что пятидесятая армия удерживает позиции в
районе Жуковки и, как он полагает, не собирается отходить, несмот-
ря на то, что противник приближается к Брянску.
— Они принимают меры, но, как мне кажется, остановить немцев
не смогут.
— Что же делать, Семен Михайлович?
Незванов пожал плечами, сказал: — У нас тоже нет сил против
танков.
— А что думают в штабе фронта?
— Со штабом фронта прервана связь.
Незванов помолчал, давая возможность секретарю горкома пар-
тии обдумать и оценить сложившуюся ситуацию. И когда тот снова
поднял взгляд, словно хотел услышать еще что-то, сказал:
— С Карачевом связь есть, там также осложнилось положение.
Противнику удалось занять южную часть города.
— То есть, — уточнял Смородинов, — мы оказываемся в ловушке?
— Да, — подтвердил Незванов, — противник может поступить
похитрее. Встретив сопротивление наших войск в Брянске, если та-
кое успеют организовать, во что я не верю, потому что их ждут с запа-
да, он может часть своих войск направить в обход города и, таким об-
разом, мы увидим их здесь уже завтра. В этой ситуации я предлагаю
начать вывод из города наших подразделений в леса, согласно плану.
— Вы хотите сдать город без боя?
— Бой мы примем, отряд Федотова уже оседлал мост со стороны
Брянска, но мы задержим противника на несколько часов, не более,
взорвав мост. Я дал указание его заминировать. В отряде Федотова
нет противотанковых средств, кроме бутылок с бензином и несколь-
ких противотанковых ружей.
Их разговор прервали, в кабинет вошел дежурный, сообщивший,
что на станцию прибыли три наших танка, и капитан, командир
группы, просит его к телефону.
Виктор Петрович подошел к столу, поднял трубку, сказал: — У те-
лефона Смородинов.
Положив трубку на аппарат, Смородинов задумался. Незванов
молча наблюдал за ним, ожидая, что сейчас скажет Виктор Петрович.
— Капитан прочел текст записки Еременко. Мне ее сейчас доста-
вят нарочным. Андрей Иванович просит не подвергать людей из-
лишнему риску, сохранив боеспособность отряда, уходить в лес.
Он молча посмотрел на полковника и, только походив какое-то
время по кабинету, произнес с сожалением в голосе: — Неужели го-
род придется отдать врагу? В голове как-то не укладывается это!
Смородинов подошел к столу, снял трубку красного телефона, на
который в обычные дни старался не смотреть, и, услышав голос май-
ора Петухова, сказал ледяным голосом: — Проверьте готовность всех
объектов к взрыву. Немцы подходят к Брянску. Скоро пожалуют и к
нам.
Петухов уточнял последовательность взрыва объектов, и Сморо-
динов сказал: — Железнодорожный мост взорвите сегодня. Осталь-
ные, особенно северный, — по нему будем отходить в лес, — при
подходе противника. Первоочередные объекты взорвите сейчас. Я на
огневом рубеже у Федотова.
Виктор Петрович вышел во внутренний двор, отвязал лошадь,
стоявшую наготове под седлом, и выехал на позицию, занимаемую
отрядом Федотова, сформированным из рабочих машзавода. Подъе-
хав на окраину города, оставил лошадь в глубине двора одного из зда-
ний, пошел к окопам. Увидев секретаря горкома партии, Федотов на-
правился к нему и, поздоровавшись, спросил: — Где немец?
Смородинов не успел ответить, один за другим в разных частях
города раздались взрывы, и к небу поднялись облака пыли.
— Сами взрываем? — спросил Федотов, и Смородинов кивнул го-
ловой.
— Значит, он близко?
— Близко. И тебе придется первому встретиться с ним. Продер-
жись до утра и отходи в лес, как условились.
— Хорошо, — ответил Федотов, — продержимся.
Они прекратили разговор, услышав гул танков, и Федотов, не
уточняя, чьи они, крикнул: — Приготовиться к отражению!
Из окопов показались винтовки и несколько длинных стволов
противотанковых ружей.
— Один, два, три, — вслух считал Федотов, и Смородинов попро-
сил дать команду «отставить».
— Почему?
— Это пока наши.
Федотов повторил команду, и ружья и винтовки зашевелились,
показывая тем самым, что команда понята правильно.
Смородинов внимательно смотрел на приближающиеся танки,
сказал сам себе: — Нам теперь придется учиться по силуэтам и звуку
моторов отделять своих от чужих.
Когда танки прошли через мост, Федотов спросил: — Мост при-
кажете взорвать?
— Не торопись. Проверь хорошенько минирование и жди непри-
ятеля. Взорвешь, как только их пехота или танки взойдут на мост.
Для них это будет первый душ, а ты получишь выигрыш во времени.
Федотов засмеялся, сказал: — Вам бы в армию, Виктор Петрович.
— У нас тоже фронт, а учиться воевать никогда не поздно.
Танки проехали мост, поднялись на бугор, изрытый окопами, и
остановились. Из переднего танка спрыгнул офицер и, увидев Федо-
това, обвешанного подсумками с патронами и гранатами, спросил:
— Как проехать в горком партии?
— Я здесь, — Смородинов подошел к офицеру.
— Так это я с вами говорил по телефону?
— Со мной.
Покровский вынул из планшета записку командующего, сказал:
— Нарочного решили не посылать. Хочется взглянуть на родной
город.
— Вы местный?
— Да, товарищ секретарь, я родился где-то здесь, но родителей не
помню, я детдомовский.
Смородинов внимательно прочел записку, подняв глаза, также
внимательно посмотрел на офицера, словно оценивая его, но спро-
сил другое:
— Где сейчас командующий?
— Где сейчас, не знаю, должен уехать в третью армию.
— То есть, на фронт?
— Так точно.
То, что Еременко направился на передовую, обрадовало Сморо-
динова. Он про себя восхитился мужеством своего друга, направив-
шегося в самый центр образовавшегося котла, из которого не так-то
просто будет выбраться. Но эта радость сразу же сменилась тревогой
за его судьбу, он уже знал о судьбе командующего Юго-Западным
фронтом генерал-полковника Кирпоноса М.П. и членов его штаба,
погибших при выходе из окружения. Он верил, что Андрея Иванови-
ча минет сия чаша.
Снова посмотрев на офицера, спросил: — Хотите побывать в го-
роде?
— Так точно.
— Пойдемте, там у меня лошадь под седлом. Я прикажу вестово-
му сопроводить вас, он тоже на лошади. Кстати, в седле когда-нибудь
ездили?
— Да, конечно. В армии всему научишься, но мне сподручнее на
танке.
— На танке, так на танке. Но, — Смородинов сделал паузу, затем
спросил: — А дальше куда?
— В Карачев, к генералу Рейтеру. Таков приказ командующего.
— Как я понял, дорога Карачев—Брянск теперь в руках немцев?
— Так точно.
— Как же вы попадете туда?
— Будем пробираться лесными дорогами.
— Вы знаете дорогу?
— Только по карте.
Смородинов обратился к Федотову, стоявшему рядом.
— Вот что, Демьян Савельевич, — сказал он, — пока капитан... —
Смородинов сделал паузу, и Покровский назвал свою фамилию. —
Пока капитан Покровский отлучится в город, подбери ему провожа-
того, завтра утром они уйдут в Карачев. Найди местного парня, зна-
ющего лесные дороги.
— Будет исполнено, — почти по-военному ответил Федотов.
— Вы нас задерживаете до утра? — спросил Покровский.
— Да, товарищ капитан. У Федотова два противотанковых ружья
и нет ничего посерьезнее против их танков. Поэтому прошу вас взять
под контроль этот мост, завтра уйдете из города вместе с нами.
Отдав распоряжение командирам танков лейтенантам Шконде и
Семенову, занять оборону, спрятав танки за возвышение, Покров-
ский вскочил на броню, сказав младшему сержанту Гурову: — Давай,
Степа, прокатимся в мое детство.
Александр Покровский не был в Деснянске пятнадцать лет. За
это время изменился он сам, изменился и город. Многих из старых
домов уже нет, их давно снесли. Сегодня, подъезжая к городу, он уви-
дел его на высоком берегу Десны, высвеченным лучами солнца,
словно по заказу выглянувшему из-за туч. Город как бы встречал сво-
его сына, радуясь его возвращению, обнажив свою красоту. Кирпич-
ные дома высоко шагнули в небо, заворожено отсвечивали солнеч-
ные блики золотые купола церквей. С низкой поймы город казался
намного выше, чем он был на самом деле, и красивее, но все равно,
каким бы он ни был, а это — город его детства и юности, волнение
при встрече с ним охватило все его существо. Погасить возбуждение
помогла встреча со Смородиновым, напомнившая ему, зачем он
здесь. Но если сила воли, реальная обстановка помогли справиться с
собой, то воспоминания он заглушить не мог, да и не хотел. Было за-
манчиво перенестись в двадцать шестой год хотя бы для того, чтобы
увидеть свою, теперь уже далекую, юность, и ту, последнюю встречу
на деснянской земле, что будоражит его сознание и память всю
жизнь, не дает покоя даже в спокойное время. В двадцать шестом Са-
ша Покровский верховодил здесь беспризорниками своего района.
Все попытки милиции поймать его и пятерых членов его команды
кончались безрезультатно. Саша всегда выводил свой отряд из обла-
вы, и ребята гордились тем, что уходили из-под самого носа мили-
ции, и тем, что ими верховодит он, Сашка Покров. Но конец всегда
приходит самым неожиданным образом. Как-то, перебегая в другой
район города по дну заросшей кустами балки, он обратил внимание
на девочку, державшую в руках ломоть хлеба с загорелой коркой, гу-
сто намазанной салом и чесноком. При виде хлеба у него закружи-
лась голова и потекли слюнки, и он решился на шаг, который не мо-
жет простить себе до сих пор. Попросив ребят переждать в кустах, по-
дошел к девочке и, передразнивая ее, выхватил хлеб. Даже сейчас он
помнит не только слова, но и голос, лицо этой девочки.
— Отдай, я очень хочу есть! — закричала она и заплакала.
Этот плач задержал его, приковав к земле, и именно этого оказа-
лось достаточно выглянувшему из ближнего дома парню, чтобы до-
гнать его. Он помнит, как побежали в разные стороны ребята из его
команды, и как он сам, понимая, как трудно будет убежать от росло-
го парня, карабкался в гору по крутому склону. Камешки сыпались
из-под его ног и скатывались вниз, а он сам топтался на месте, слов-
но буксовал. Парень схватил за рубашку, затем взял за руку и повел
вниз. Подойдя к плачущей девочке, успокоил ее, вернув хлеб.
— Он никогда не будет обижать маленьких, — сказал парень и
приказал строго: — Проси прощения у Оли!
И Саша попросил прощения, краснея до ушей. Тогда он думал,
что этим все и кончится. Оля успокоилась, размазав по лицу слезы,
отчего оно сразу стало другим, но парень не отпустил его, а отвел в
милицию. Так окончилась его бродячая жизнь, а с нею и хулиганская
юность. Вначале колония, затем детдом, потом армия и училище сде-
лали его настоящим гражданином страны, и он жил надеждой найти
ту девочку Олю, попросить прощения за те ее слезы и поблагодарить
того парня, что дал ему, беспризорнику, сам того не ведая, путевку в
большую жизнь. Ведь не поймай он тогда Сашу, кто знает, кто из не-
го получился бы впоследствии. Могло быть и такое: вскружив головы
от маленьких успехов в побегах от милиции, ребята приобщились бы
к нехорошему делу, и из команды неуловимых беспризорников мог-
ла вырасти команда также неуловимых, до поры до времени, пре-
ступников. Размечтавшись, Александр не заметил, что танк стоит на
перекрестке, и только голос Степана вернул его к действительности.
— Куда дальше, командир?
— Давай я сам.
Он быстро занял место Степана, взялся за рычаги, и танк, ревя и
грохоча, на большой скорости несся в центр города, к той балке, что
будоражила память.
На мосту они остановились. Александр спрыгнул на землю,
спрыгнул и Степан. — А у вас здесь красиво, — сказал он, и взгляд его
прошелся по косогору и остановился вдали, на пойме реки, заросшей
кустами лозы и верб.
— Красиво у вас здесь, — вновь произнес Степан, любуясь окре-
стностями, и лицо его озарила улыбка.
— Ты тут побудь, Степа, а я спущусь вниз.
— Хорошо, — ответил Степан и спросил: — Вы там жили?
Александр махнул рукой, сказав «потом», и быстро побежал вниз
по тропинке. Подбежав к домикам, пробовал стучать в окна и двери,
но ему никто не отвечал, и он решил, что жители покинули дома,
опасаясь прихода немцев. И только в одном доме на стук отозвалась
старушка и, увидев офицера, вышла на крыльцо. Обрадованный уда-
че, Александр спросил, плохо скрывая волнение, показав на крайний
домик: — В двадцать шестом в том домике жила девочка, — начал он,
и старуха, услышав о двадцать шестом годе, прошамкала беззубым
ртом: — Это ж сколько годов прошло?
Она на пальцах считала года, и Александр спросил снова: — Но,
может, вы помните ее. В то время ей было лет шесть, не более, и зва-
ли ее Оля.
— Оля, говоришь? Олю припоминаю, ежели Оля — покойного
Ефима дочь, то знаю, а ежели Оля Степана Жижери, то и не знаю, ку-
да и когда они съехали.
Такой ответ совершенно не устраивал Александра, и он сказал,
указывая на дверь дома, около которого когда-то стояла плачущая
Оля: — Вон в том доме она жила.
— В том, — оживилась старуха, — ну раз в том, значит Паршина.
Старуха задумалась и вдруг сказала, словно отрезала: — Нет той
Оли.
— Как это нет! — Александр изменился в лице. Казалось неверо-
ятным, что той Оли нет, она должна быть хотя бы для того, чтобы он
увидел ее и извинился перед ней снова.
— Ежели та Оля, то она уехала как раз в самом начале войны.
— Куда уехала? — Александр замер в ожидании ответа.
— Кто ее знает, куда, — сказала старуха, — мне не доложилась,
родители ее давно померли. Видать, от войны и уехала.
— Но должен же быть здесь кто-то, кто знает, куда она уехала?
— Может, и знает кто, да разбежались все от немцев. Маруськи
Николаевой сын, Алешка, небось, знал, да повез мать, Маруську-то,
в деревню, и тоже пропал.
— А вы, почему не уехали? — Александр понял, что больше ниче-
го нового старуха не скажет.
— А чего уезжать-то. Старая я для бегов, а немца все одно прого-
нят.
Она говорила спокойно, как о чем-то давно продуманном и ре-
шенном.
— Спасибо вам, бабушка, — сказал Александр и поспешил на на-
сыпь.
— Поехали, — приказал он, и Степан спросил:
— Куда?
— На позицию.
Танк круто развернулся и, проехав через мост, углубился в город-
ской парк. Александр срезал путь, проехав по широкой дорожке пар-
ка, пустой и давно нехоженой, и, выехав на окраину, увидел пойму
реки в слабом мареве тумана. Поставив танк на позицию, подготов-
ленную оставшимися здесь членами экипажа, наводчиком, заряжаю-
щим и радистом, спустился в окоп к Федотову. Там уже собралось не-
сколько человек, присутствовал и Есин. Федотов смотрел в бинокль
на дорогу, уходившую через пойму реки в Брянск. Увидев подходив-
шего капитана, подал бинокль. — Гляди, — сказал он, — как раз на
ужин жалуют.
В бинокль хорошо просматривалась колонна танков и несколько
автомашин с пехотой.
— Идут как на учениях, — сказал Федотов, и Александр ответил:
— Мы им сейчас устроим смотр, — он отдал Федотову бинокль,
попросил: — Бронебойщиков перебросьте поближе к мосту.
— А если они по мосту не пойдут?
— Тогда мы их достанем. Но без моста им не обойтись, если не
этот, другой придется строить, берега топкие, брода нет.
Александр хорошо знал Десну, в детстве облазил все ее берега, и
вряд ли здесь что-либо изменилось с тех пор.
— Мост для них хорошая приманка, будем заманивать.
— Заманивать, так заманивать! — Федотов побежал по траншее
переставлять бронебойщиков.
Александр уже собрался идти к своим танкам, но увидел обра-
щенный к нему вопросительный взгляд Есина и, догадавшись, что
тот от него ожидает, попросил: — Побудь с Федотовым, помоги ему.
Главное, не открывайте огня преждевременно.
— Хорошо, — согласился Есин, и Александр, вернувшись к тан-
ку, сел на место наводчика. Танки противника приближались, увели-
чиваясь в размерах, но находились вне досягаемости, и открывать
огонь было бы бессмысленно. Он отодвинулся от прицела, и Степан
спросил:
— За ваших стариков стоять будем, командир?
— И за стариков тоже, только не моих, — в голосе Александра
слышалась грусть, и Степан сказал: — А я думал мы к вам домой ез-
дили.
— Нет, Степа, не домой. Там я когда-то девочку обидел. Хотел
грех с души снять. А где мой дом, я не знаю. Помню маму, смутно —
отца, обстановку, какая была в квартире, а где мы жили, не помню.
Отца еще в революцию убили, железнодорожником был, а мать в
гражданскую от тифа умерла. Вначале меня воспитывали улица и
знакомые, потом одна улица, а после — детский дом, да только я сбе-
жал оттуда. Тогда и обидел ту девочку.
Степан слушал молча. Теплая волна радости разлилась по его те-
лу. «Хороший человек мой командир, — подумал он. — С таким вме-
сте и воевать приятно».
Их чувства относительно друг друга были обоюдными. Степан
всегда с полуслова понимал своего командира. И когда он приказы-
вал идти вперед, врываясь в гущу боя, не думая об опасности, а думая
только об исходе поединка, он во многом обязан своему механику-
водителю Степану Гурову, его умению вести машину с такой ювелир-
ной точностью и мастерством, что снаряды, выпущенные в них, как
правило, рикошетом отскакивали от брони, оставляя небольшие
вмятины; но после каждого боя Степан вылезал из танка мокрым,
словно его окатывали водой, и несколько минут лежал на земле, как
бы приходя в себя и сбрасывая напряжение.
Александр высоко ценил своего механика, и между ними устано-
вились доверительные отношения. Степан ничего не скрывал от
своего командира, и Александр все больше и больше привязывался
к своему механику. Это не мешало им быть самими собой и тогда,
когда разница в положениях и званиях требовала определенной суб-
ординации. Но и здесь Степан показывал себя настоящим другом.
Когда командиру присвоили очередное звание «капитан», он радо-
вался больше, чем сам Покровский. Иногда, когда позволяла обста-
новка, Степан расслаблялся, мечтая вслух, не боясь быть услышан-
ным.
— Вернусь домой и каждый выходной буду вывозить своих ребя-
тишек на природу. Пускай смотрят, какая у нас красивая природа,
какие чистые, хрустальные озера и какие высокие, в вековых соснах,
изумрудные горы. Дожить бы до того момента!
— Доживем, Степа, — как-то успокоил его Александр, и Степана
прорвало: — Да вы, командир, не знаете наших озер. На лодке плы-
вешь, и дно видишь, каждую ракушку, каждый камешек, каждую
плывущую рыбешку. А вода в них родниковая и глубокая.
— Прямо так все и видно? — не поверил Покровский.
— Ну что я вам, вру что ли? — обиделся Степан. — Кончим войну
и поедем в гости к моей Анюте.
Степан вздохнул: — Она сейчас думает, что я где-то под Ельней
воюю, а я застрял в этих лесах и даже весточку подать не могу.
Обычно замкнутый и неразговорчивый, Степан в последнее вре-
мя стал многословнее, видимо, так, в обратную сторону, на него по-
действовали понесенные ротой потери здесь, на брянской земле. Из
девяти экипажей в строю осталось только три. Степан нашел свой
способ самовыражения уязвимой натуры, в обычное время замкну-
той и удивительно цельной.
Танки противника подошли на расстояние выстрела и останови-
лись, не решаясь идти дальше. Из машин выскочили несколько воен-
ных и, собравшись за броней одного из танков, что-то обсуждали.
— Может, ударим, командир? — спросил Степан, но тут же услы-
шал ответ: — Успеем настреляться.
Федотов, наблюдавший за действиями противника, спросил Еси-
на, сидевшего рядом: — Что будем делать?
Младший лейтенант ответил: — Ждать.
Федотову не терпелось ударить по врагу, и он, смерив недоволь-
ным взглядом молоденького офицера, сказал: — Они там обсуждают
сейчас, как скорее овладеть Деснянском, но мы обязаны держать
оборону до утра, в худшем случае, до взрыва машзавода.
Федотов посмотрел в бинокль, сказал: — Они все еще совещают-
ся, думают, как быстрее войти в город. Но мы умрем здесь, а их не
пропустим.
— Если умрем — пропустим, — холодно и как-то раздраженно за-
метил Есин.
— Нужно не умереть, и не сдать! Вот это будет номер, которого
они не ожидают.
Посовещавшись, немцы разошлись по машинам. Минут через
пять к мосту осторожно двинулась одна из машин, но танки остались
на месте. В кузове сидели автоматчики, на кабине торчал пулемет. По
всему было видно, что они решили провести разведку. Почти одно-
временно еще одна машина с автоматчиками двинулась следом, но,
не доехав до моста метров пятьдесят, солдаты спрыгнули на землю и
быстро спустились в придорожные заросли.
Федотов потянулся к ручке полевого телефона, протянутого к
танкистам, крутнул ее несколько раз и, услышав в трубке голос По-
кровского, спросил: — Что будем делать, командир?
— Пропустите через мост и расстреляйте. Мост пока не взрывать.
— Понятно, — сказал Федотов, наблюдая за машиной, въехавшей
на мост. Она двигалась медленно, словно испытывала нервы наблю-
давших за ней, а переехав его, остановилась в раздумье, наверное,
люди, сидевшие и в кабине, и в кузове, интуитивно чувствовали, что
ждет их на этом берегу. На всякий случай по кустам, прятавшим от-
ряд Федотова и бойцов Есина, застрочил пулемет. Бил он беспоря-
дочно и неприцельно по косогору, и Федотов дал команду открыть
огонь, боясь, что немцы спрыгнут с кузова и скроются в кустах, тог-
да их труднее будет уничтожить. Несколько залпов сделали свое дело,
солдаты прыгали с машины и падали, сраженные пулями. Кто-то по-
пал в бак трассирующей пулей, бензин вспыхнул, взметнув вверх
столб пламени.
Из пушек немецких танков выплескивалось пламя, и взрывы сна-
рядов взрыхлили землю перед укрытиями, ранив несколько дружин-
ников. Обстреляв берег, танки двинулись к мосту, и Покровский по-
звонил Федотову.
— Жив еще?
— Пока да, — ответил Федотов, ожидая, что скажет капитан,
имевший фронтовой опыт.
— Теперь гляди в оба. Замешкаются твои минеры, и все. На все
танки у меня не хватит снарядов.
— Не замешкаются, — ответил Федотов и положил трубку, пони-
мая, что сейчас Покровского лучше не отвлекать.
Танки въезжали на мост, и Александр прильнул к прицелу, со-
провождая первый танк. Был момент, когда он уже хотел выстрелить,
но мост вдруг зашатался и, поднявшись чуть вверх, рухнул вниз, вме-
сте с въехавшими на него танками. Александр успел выстрелить во
второй танк прежде, чем пыль заволокла все пространство, спрятав
разрушившийся мост и танк. Другие танки съезжали с шоссе, разво-
рачиваясь, и Покровский стрелял в них, заставляя замирать на месте.
Два из них горели, накренившись в кювет, остальные уходили назад
с завидной скоростью. По танкам и машинам с мотострелками вели
огонь и экипажи лейтенантов Шконды и Семенова, и Покровский,
видя, что там, где еще недавно стояли ровными рядами автомобили,
вокруг которых сновали вооруженные солдаты, остались лишь их ос-
товы, искореженные взрывами, и разбросанные по обочинам трупы,
прекратил огонь.
Немцы откатились назад, в сторону Брянска, и Федотов ликовал,
радуясь первой одержанной отрядом победе.
— Представляю, — радостно говорил он, — какую картинку сей-
час наблюдают фашисты. В лучах заходящего солнца виден Дес-
нянск, а внизу, у реки, чадят, подсвечивая косогор, танки со свасти-
кой! Чем не картина, а?
Дружинники его отряда разделяли настроение своего командира,
тем более, что отряд не понес потерь. Нескольким дружинникам, по-
лучившим ранения, здесь же оказали помощь медицинские сестры,
их специально готовили к подобному, и они мелькали в окопах со
своими сумками с красными крестами.
Подойдя к Покровскому, Федотов не скрывал радости: — Как мы
его! — говорил он, все еще переживая перипетии боя.
— Рано радуетесь, — охладил его пыл Покровский, — лучше рас-
порядитесь отвести людей в укрытие. Сейчас они подтянут артилле-
рию и начнут долбить окопы.
Через полчаса началось то, о чем предупредил Александр Федо-
това, но в окопах уже никого не осталось, Федотов вывел людей, рас-
положив их поближе к домам, оставив около танков Покровского
своих наблюдателей. Обработав позиции, занимавшиеся ранее отря-
дом Федотова, артиллерия прекратила огонь, но через определенные
интервалы постреливала отдельными снарядами, создавая види-
мость того, что этот участок они держат под контролем. Эти отдель-
ные разрывы наделали вреда больше, чем массированный налет, и у
Федотова к полуночи набралось с полтора десятка раненых. К четы-
рем часам, когда горизонт прояснился, к Покровскому подошел
взволнованный Федотов.
— Смородинов прислал связного; машзавод взорван, можно ухо-
дить в лес. Но, — Федотов остановился, словно что-то мешало ему
продолжать разговор, — но, — продолжил он, — разведчики сообщи-
ли, в двух километрах южнее, за поворотом реки, они возводят пон-
тонный мост. И если им не помешать, они не дадут нам выйти из го-
рода.
— Покажите, как туда лучше проехать.
Федотов подозвал к себе молодого паренька, сказал:
— Вот он проведет вас к переправе и потом сопроводит в Карачев.
— А дорогу в Карачев он знает? — Покровский с сомнением огля-
дывал тщедушную фигуру подростка, но тот сказал: — Я из Карачева.
Не раз с батькой в Брянск на лошадях ездили, не заблудимся.
— Зовут тебя как?
— Ваней. Смирновы мы.
— Ну, вот что, Ваня, давай ко мне на танк и показывай, куда
ехать.
Переправа показалась сразу же за поворотом реки, и танк По-
кровского, остановившись и прицелившись, сделал выстрел. Алек-
сандр видел, как разбегались в панике саперы, некоторые, не разду-
мывая, прыгали в воду, и течение относило их от понтонов. Второй
выстрел что-то нарушил в понтонном хозяйстве, и они вначале нача-
ли проседать и уходить под воду, а потом и вовсе расцепились и по-
плыли вниз по течению. Выстрелы других танков уничтожили то, что
еще цеплялось за берега, от понтонного моста ничего не осталось.
Немцы опомнились, открыли неприцельный артиллерийский огонь.
От взрывов снарядов, рвавшихся невдалеке, вздрагивала земля, и
Александр приказал Степану быстрее уходить с этого места. Степан
дал полный газ, и танк, преодолев косогор, скрылся за стенами зда-
ний. Александр выглянул, откинув люк; оба танка шли за ним. Млад-
ший лейтенант Есин, распластавшийся на броне капота, показывал
большой палец, говоря тем самым, что с его командой тоже все в по-
рядке. Ваня Смирнов, лежавший рядом с Есиным, приподнялся,
крикнул, указывая направление: — Едем к балке, дальше — к машза-
воду, а оттуда — на Карачев.
За домами их ожидал Федотов со своими людьми. Взмахнув ру-
кой, попросил подбросить дружинников до машзавода.
— Дальше мы в лес, вы — в Карачев.
У машзавода отряд Федотова поджидали конники и несколько
пустых, но запряженных лошадьми, телег.
— Да у тебя, вижу, все продумано, — смеясь, сказал Александр, и
Федотов, улыбнувшись, ответил: — Не к теще на блины едем, а пар-
тизанить.
Прощаясь, они обнялись, и Федотов, расчувствовавшись, гово-
рил: — Здорово ты их, капитан! Мои люди поверили в свои силы. Ви-
дел бы ты их вчера в окопах, когда танки со свастикой повернули на-
зад. Они ликовали! Такое передать невозможно!
Пожимая на прощанье руку Федотова, Александр спросил:
— А звать-то тебя как, Федотов?
— До войны Демьяном Савельевичем величали, а как будут пос-
ле — не знаю.
— Ну, что ж, Демьян Савельевич, думаю, и после войны тебя не
забудут, по-прежнему величать будут.
Дружинники Федотова, ставшие теперь партизанами, махали ру-
ками, провожая отъезжавшие от них танки. Александр оглянулся на
город, освещавшийся розовыми лучами восходящего солнца. Таким
он впредь и будет казаться ему: необыкновенным, розовым, как и са-
мо его, давно ушедшее, детство.
Ваня Смирнов, перебравшийся поближе к командиру, уверенно
показывал дорогу, и вскоре, проскочив через шоссе Брянск-Карачев,
и взяв чуть южнее, танки углубились в лес. Дорога петляла по лесу,
видно было, что по ней давно не ездили. Колея сплошь засыпана
опавшими листьями, кое-где застыли лужицы отстоявшейся дожде-
вой воды. Соблазн остановиться и умыться из чистой лесной лужицы
был велик, но поджимало время, и танки ехали без остановок. Млад-
ший лейтенант Есин принял меры предосторожности, его автомат-
чики, оседлавшие броню, лежали, изготовившись к стрельбе, но лес,
окутанный осенней дремой, молчаливо расступался перед ними. Не-
ожиданно сплошной лес окончился, они выехали на обычную просе-
лочную дорогу. Ваня попросил остановиться, спрыгнул с танка, вни-
мательно рассматривая дорогу. Поднявшись, сказал: — Следы танков
уже еле заметны, а от мотоциклов свежие.
Приказав Есину быть внимательнее, танки тронулись в путь, но,
не проехав и ста метров, увидели мотоцикл, ехавший навстречу. По-
няв, что перед ними русские, мотоцикл развернулся, но очереди из
автоматов остановили его. Мотоцикл сделал несколько кругов на ме-
сте, солдат, управлявший им, вдруг свалился под колеса, и мотоцикл
остановился. Сидевший в коляске офицер, выхватив пистолет, не-
сколько раз выстрелил в сторону танка, но поняв бесполезность
стрельбы, бросился бежать в спасительный лес. Пуля, выпущенная
Есиным, нагнала его, и он упал навзничь, подтягивая под себя ране-
ную ногу. Красноармейцы Есина, соскочившие с танка и бросивши-
еся за убегавшим, не дали ему воспользоваться пистолетом, подняли
с земли и подвели к танку. Приказав перевязать раненого, Покров-
ский задал ему вопрос, но офицер непонимающе моргал глазами, и
Есин повторил вопрос по-немецки: — Назовите часть, которую вы
представляете, звание и фамилию.
— Лейтенант Пауль Больц, — ответил он и замолчал.
Есин повторил вопрос о принадлежности к воинской части, и
офицер ответил: — Офицер связи третьей танковой дивизии шестого
танкового полка.
— Кто командир полка?
— Подполковник Мюнцель. — Офицер со злостью и перекошен-
ным от боли лицом посмотрел на Покровского, сказал: — Больше я
вам не скажу ничего. Можете расстрелять.
Покровский с сожалением посмотрел на пленного, его лицо по-
бледнело от боли и неизвестности, ожидавшей его.
— Скажите ему, мы не расстреливаем пленных, тем более ране-
ных.
Переведя, Есин вопросительно смотрел на капитана, словно
спрашивая, что же делать с ним дальше.
— Возьмите документы, сорвите погоны, привяжите к сосне и ос-
тавьте.
Александр отвернулся, и Есин спросил: — Можно я прикончу
этого фашиста?
— Нельзя.
— Давайте возьмем с собой, на броне место найдется.
Александр резко повернулся, скулы его напряглись. Чеканя каж-
дое слово, медленно, чтобы Есин смог перевести, сказал, обращаясь
к пленному: — Вы еще молоды, и я сохраню вам жизнь. Я делаю это
для того, чтобы вы рассказали своим сослуживцам, что мы все равно
победим. Запомните, лейтенант. Я, советский капитан, находясь в
окружении, заявляю вам: «Мы победим!». Я хочу, чтобы вы дожили
до того момента, когда будете проклинать своего фюрера! Вы прозре-
ете, лейтенант! Наши пушки перевоспитают вас, и вы поймете, нако-
нец, простую житейскую истину, что разевать рот на чужой каравай,
каким бы лакомым он ни казался, не следует!
Отъезжая, Александр попросил Есина: — Проследите, чтобы ни-
кто из ваших бойцов не полоснул очередью автомата.
До Карачева они добрались без приключений. Уже перед самым
городом услышали канонаду и поняли, что наши войска все еще сра-
жаются. Круто свернув на север, вскоре обнаружили красноармей-
цев, обустраивавших окопы, ожидая нападения немцев и отсюда, с
западной стороны.
Появившийся командир проверил документы Покровского, но
удостоверившись, что перед ним свои, подсказал, как найти штаб ге-
нерала Рейтера.
Установив танки на позиции и замаскировав, Покровский рас-
прощался с Ваней, но тот вдруг попросил оставить его в группе млад-
шего лейтенанта, и Александр кивнул в сторону Есина: — Решайте с
ним.
Взяв одного из здешних красноармейцев, Покровский вскоре
пробрался в штаб генерал-лейтенанта Рейтера, располагавшийся в
разрушенном подвале овощехранилища. Увидев входившего танкис-
та, генерал поднял голову от карты, спросил:
— Что у вас?
Вместо ответа Покровский открыл планшет, достал записку Ере-
менко.
— Почему не запечатана?
— Генерал-полковник написал ее после того, как штаб подвергся
танковой атаке.
Внимательно прочтя записку, генерал осмотрел с ног до головы
Покровского, спросил:
— Как же вы добрались?
— Лесными дорогами.
— Значит, — рассуждал вслух генерал, — у них здесь еще недоста-
точно сил.
Генерал устало посмотрел на Покровского, сказал:
— Держим северную часть города, находясь под постоянным
артобстрелом и бомбардировками с воздуха. На большее сил нет. По
моим данным, Гудериан тоже вынужден разжать свой кулак. Одна
дивизия здесь, другая ушла в Брянск, еще одна рванула в сторону
Болхова, четвертая, последняя, заняла Орел. То, что Андрей Ивано-
вич держится, не дает возможности Гудериану собраться в кулак и
пойти дальше. Но у меня силы на исходе. Хуже того, я остался без
связи, одна из бомб разрушила штаб и повредила радиостанцию. Хо-
рошо, что вы нашли меня. Теперь я в курсе дел. И дальнейший ма-
невр своей группы знаю.
Генерал еще раз смерил взглядом капитана, затем спросил: —
У вас сколько танков?
— Три.
— Оставьте два на месте, сами пробивайтесь в Белев, в штаб
фронта. Я передам письмо, доставите генералу Захарову. Если не
удастся, при других обстоятельствах, конверт уничтожьте! Скажите,
что я пытаюсь установить связь со штабом пятидесятой армии гене-
рала Петрова.
— Ясно, товарищ генерал-лейтенант.
Генерал присел к сколоченному из досок столику, склонился над
листом бумаги, быстро и аккуратно исписал лист, уложил письмо в
конверт.
— Могу ли я взять с собой часть группы мотострелков, сопровож-
дающих меня? — спросил Покровский, получая конверт.
— Берите, кого хотите, но письмо доставьте.
— Есть.
— Да, и еще, — генерал что-то сказал дежурному, и к ним подо-
шел майор, сразу же обратившийся к Рейтеру.
— Слушаю вас, товарищ генерал-лейтенант.
— Вот что, Жариков. Поедете с капитаном в штаб фронта. Кроме
вас туда дорогу никто не знает.
— На чем, товарищ генерал-лейтенант?
— На танке. У него нет другого транспорта.
— Можно я возьму наш «ЗИС»?
— Берите, если капитан согласится вас буксировать.
— Он на ходу, я на нем все местные дороги исколесил.
— Хорошо, разрешаю.
После короткого отдыха Покровский распрощался с экипажами
оставшихся в городе танков, направился в сторону Болхова. «ЗИС»
майора Жарикова с мотострелками Есина ехал впереди, показывая
дорогу.
Отъезжая от Карачева, Покровский неожиданно подумал о том,
что, несмотря на непрерывные бомбардировки и артобстрел, воин-
ские части, обороняющие город, сохраняют удивительное спокойст-
вие, совершенно не чувствуя прорыва группы Гудериана и окруже-
ния Брянского фронта. Более того, это спокойствие каким-то обра-
зом передалось и командирам обоих танков, Андреям Шконде и Се-
менову, оставленных им в городе. При расставании они сказали
только «до встречи, командир!». Сам генерал-лейтенант Рейтер про-
извел на него впечатление не военного, а, скорее, сельского счетово-
да, склонившегося над какими-то ведомостями. В штабе, когда Рей-
тер писал письмо генералу Захарову, его также поразило спокойствие
окружавших генерала офицеров. Еще больше — то, что у стены, за-
росшей многолетней плесенью, сиротливо стоял, прислоненный к
ней, штандарт с гитлеровской символикой... Уже в пути спросил
майора Жарикова, что бы это значило?
Жариков хитро ухмыльнулся, сказал: — Это еще что. Нашего
Макса Андреевича все считают простачком. Мол, интендант, что с
него возьмешь. Мало кто знает, что этот интендант в царской армии
дослужился до чина полковника, в девятнадцатом году вступил в
Красную Армию, воевал на фронтах гражданской войны. В двадцать
девятом командовал дивизией, отличился во время конфликта на
КВЖД. Когда противник подошел к Карачеву, возглавил оборону го-
рода, имея в распоряжении всего две дивизии — 194-ю стрелковую и
102-ю танковую с 20 танками. Так вот он посадил на эти танки мото-
стрелковый батальон, ворвался в расположение врага, уничтожил 28
танков, много другой техники и разгромил эсэсовский полк. Вы ви-
дели знамя того полка, прислоненное к стене овощехранилища.
Жариков мечтательно посмотрел на лес, казалось, вековые сосны
сейчас больше всего интересовали его, но думал он о другом.
— Вот увидите, он придержит немцев, собьет с них спесь, дождет-
ся, когда к нему подойдут части пятидесятой армии, а они будут вы-
ходить из окружения, держа курс на Карачев или Хвастовичи, соеди-
нится с ними и только после этого выйдет на указанные ему рубежи!
Такой непростой этот с виду совсем простой генерал-лейтенант Рей-
тер. Так что мы с ним еще встретимся. Мне, во всяком случае, прият-
но служить под его началом.
24
Пятого октября с утра шел легкий моросящий дождь. Как только
он прекратился, и небо очистилось от туч, в воздухе появились «юн-
керсы», и одновременно по переднему краю ударила артиллерия.
Полковник Катуков, находившийся в окопах мотострелкового бата-
льона капитана Кочеткова Д. А., поторопился на свой КП, оборудо-
ванный на краю леса, на возвышении, в специально отрытых сапера-
ми щелях. Его перебежки, а может быть, тянувших телефонный про-
вод связистов заметили немецкие наблюдатели, открыв артиллерий-
ский огонь. Снаряды ложились все ближе и ближе. Поняв, что следу-
ющий снаряд будет его, Катуков рывком бросился на землю, скатив-
шись за бугорок обочины в какую-то ямку, и прижался к земле. Сна-
ряд разорвался там, где находились связисты. Впрыгнув в щель, Ка-
туков, с которого ручьем лился пот, несмотря на холодный, промоз-
глый ветер, поднес к глазам бинокль. На позиции мотострелков шли
сорок танков, бронемашины и бронетранспортеры с пехотой. Захло-
пали противотанковые пушки, но танки с крестами подавили их мас-
сированным огнем и начали утюжить окопы. Дав указание начальни-
ку оперативного отдела майору Никитину М. Т. атаковать противни-
ка, Катуков наблюдал, как из засад выскакивали его тридцатьчетвер-
ки, расстреливая ничего не подозревавшего и ошеломленного нео-
жиданной атакой наших танков противника. Тяжелый бой длился
несколько часов, поле заволокло дымом от горевших танков и броне-
транспортеров. Позже подсчитали, противник оставил на поле боя 18
танков, 8 искореженных орудий, несколько сотен солдат и офицеров.
Мотострелки капитана Кочеткова тоже понесли потери, но главное
было сделано — противник откатился назад. Занятый перипетиями
боя, Катуков не заметил, как в щель спрыгнул Лелюшенко, неболь-
шой, юркий, в каске и плащ-палатке, без которых его уже никто не
мог представить. Повернувшись и увидев генерала, Катуков сделал
движение, чтобы подняться, но Лелюшенко остановил его, надавив
рукой на плечо.
— Хватит того, что ты уже принял сегодня душ.
Катуков выждал с минуту, не понимая, что имеет в виду Лелю-
шенко, но тот подсказал: — Больше так не рискуй. Полковники, уме-
ющие бить танки Гудериана, на дороге не валяются! — Лелюшенко
улыбнулся, ожидая реакцию Катукова, но, не дождавшись ничего,
сказал: — А связистов похороните, как положено. Они приняли на
себя тот снаряд.
— Извините, товарищ генерал-майор, мой риск оправдан. Я по-
сещал окопы мотострелкового батальона, им досталось больше, чем
мне.
И, понимающе посмотрев на Лелюшенко, заметил: — Генералы
тоже где попало не валяются! — оба они рассмеялись одновременно.
Катуков понял, что за его перебежкой следил Лелюшенко, находив-
шийся где-то неподалеку. И тоже рисковал, как и он.
— Вот что, Михаил Ефимович, — примирительно сказал Лелю-
шенко, — ночью отведешь бригаду на рубеж Нарышкино-Певый Во-
ин. Здесь оставаться нельзя. Завтра они пойдут снова. На новом рубе-
же действуй так же, из засад. И не забудь, перед траншеями сооруди
ложный рубеж обороны с пушками-бревнами, как ты уже делал
здесь. Долго они их колошматили «юнкерсами».
— Сделаем, Дмитрий Данилович.
— А вечером ко мне, в штаб.
Вернувшись в Мценск, Лелюшенко услышал от начальника шта-
ба полковника Глуздовского: — Звонил маршал Шапошников.
— Что-либо передал?
— Просил позвонить, как вернетесь.
— Соединяй, Владимир Алексеевич.
Шапошников говорил в своей манере, начав обычное, после при-
ветствия: — Что там у вас, голубчик?
Доложив ситуацию с передислокацией подразделений на новую
линию обороны и внимательно выслушав отчет о прошедшем бое,
Шапошников сказал: — К вам ушли два дивизиона реактивной ар-
тиллерии. Под вашу личную ответственность, оружие не должно по-
пасть в руки врага ни при каких обстоятельствах. — Шапошников
сделал паузу, потом продолжил: — Это очень сильное и эффективное
оружие. Особенно для поражения живой силы. Смотрите, голубчик,
используйте его умело. Держите непосредственно у себя, головой за
него отвечаете! Так требует Верховный.
— Борис Михайлович! Два слова о боевых качествах этого ору-
жия. Можно ли наносить удары по отдельным точкам?
— Бить можно по площадям. О тактико-технических данных вам
расскажут сопровождающие дивизионы специалисты. И, — Шапош-
ников помедлил, — и напоминаю приказ Верховного: дальше Зуши,
голубчик, ни шагу!
— Приму все меры, чтобы выполнить приказ, товарищ маршал.
Шапошников просил обратить внимание на разведку, особенно
на флангах: — Не дайте противнику обойти вас. — В заключение по-
благодарил за карту, переданную в Генштаб, отобранную у немецко-
го офицера.
Закончив разговор, Лелюшенко вытер вспотевшую шею платком
и сразу же пригласил к себе командиров, прибывших на совещание.
Он здоровался с каждым, радуясь тому, что теперь есть кому защи-
щать Мценск, а за ним Тулу и саму Москву. Вопрос возник сам по се-
бе, как выполнить приказ Верховного Главнокомандующего: «Даль-
ше Зуши — ни шагу!».
На совещание прибыли: генерал Петров К. Н. — комдив 6-й гвар-
дейской дивизии, подполковник Бондарев А. В. — командир 11-й
танковой бригады, подполковник Ковалев С. М. — командир 201-й
воздушно-десантной бригады, полковник Катуков М. Е. — командир
4-й танковой бригады, капитан Анцупов В. Н. — начальник штаба
132-го погранполка. Все стояли за подвижную оборону до Мценско-
го рубежа. На Зуше дать решительный бой и дальше не отходить!
Ночь ушла на передислокацию. Новый рубеж обороны в инже-
нерном отношении подготовлен гораздо лучше. Вырытые саперами
окопы в полный профиль имели сплошные переходы, красноармей-
цы всегда чувствовали себя в них уверенней, имея возможность по-
могать друг другу, перебрасывая резервы. Сейчас это особенно важ-
но —к танкам, идущим на них, еще не привыкли. Все, начиная от
простого красноармейца и кончая командиром батальона, понима-
ли, что вчерашняя атака, когда танки утюжили окопы, была развед-
кой, и руководство не зря переместило их на новый рубеж. Отсюда, с
небольшого возвышения, открывался хороший обзор, и танки про-
тивника окажутся под прицелом не только их батарей. Небольшие
кустарники и рощи в стороне от шоссе, стога соломы и сена, вовремя
не убранные с полей, давали преимущество нашим танкистам, дейст-
вующим из засад.
Вернувшись от Лелюшенко, Катуков обрадовался, войдя в свой
новый КП. Саперы и здесь постарались. Блиндаж имел широкую ам-
бразуру с видом на простиравшееся поле и шоссе, отсюда хорошо ви-
делись окопы мотострелкового батальона. Начальник штаба подпол-
ковник Кульвинский и начальник оперативного отдела майор Ники-
тин колдовали над картой.
— Что у вас? — нетерпеливо спросил Катуков, готовясь свалиться
на лежак, предусмотрительно сделанный саперами. Глаза комбрига
слипались от усталости и недосыпания. Оба офицера показали, где
расположили засады, куда поставили выделенный комкором Лелю-
шенко противотанковый дивизион. Выслушав, Катуков свалился на
постель из шинелей и бушлатов, сказав: — Если пойдут, разбудите
сразу.
Получив донесения от выставленных вдоль шоссе дозоров, Куль-
винский потрогал за плечо спящего полковника.
— Что у тебя, Павел Васильевич? — спросил Катуков, вставая и
протирая глаза.
— Они пошли.
— Сколько их? — Катуков подскочил с лежака.
— Около ста танков.
Катуков быстро надел каску, набросил на плечи плащ-палатку и,
сказав: — Я у Рафтопулло, — выбежал из блиндажа. Вскоре он уже
стоял на краю опушки небольшой рощи, где расположился в засаде
второй батальон. На капитана Рафтопулло он надеялся, как на себя.
Орден Красного Знамени украшал грудь капитана за участие в фин-
ской кампании. В этой войне он также успел отличиться, семь танков
под его руководством два дня удерживали железнодорожную стан-
цию на Украине, оставив ее только по приказу командования.
— Теперь от тебя, Анатолий Анатольевич, будет зависеть, смогут
они пройти дальше наших окопов, или, как вчера, повернут обрат-
но.
Рафтопулло молча наблюдал, как около ста танков с противотан-
ковой артиллерией лавиной двинулись на окопы мотострелков. За
ними шли бронетранспортеры с пехотой, чуть дальше двигались мо-
тоциклы с автоматчиками. Ураганный огонь танков и развернувших
орудия артиллеристов быстро подавили огонь пушек мотострелков и
противотанкового дивизиона. Танки со свастикой, не встречая боль-
ше сопротивления, двинулись на окопы мотострелков. Вскочив в
блиндаж, Катуков взял в руки микрофон. По его команде танки стар-
шего лейтенанта Лавриненко выдвинулись из засады, открыв при-
цельный огонь. Вспыхнуло несколько машин противника, и четыре
тридцатьчетверки Лавриненко, сменив позиции, появились снова,
нанося удар. В замешательстве немецкие танки вначале останови-
лись, словно в раздумье, но, получив новую порцию снарядов, стали
пятиться назад. Выскочившие из рощи танки капитана Рафтопулло
докончили начатое танками Лавриненко. На поле боя горело 15 тан-
ков противника. Лавриненко и Рафтопулло отвели свои машины в
укрытия, мотострелки капитана Кочеткова подбирали раненых и
убитых, восстанавливали поврежденные окопы.
Катуков прикрыл ладонью глаза, пытаясь сбросить только что
увиденный кошмар, но услышал голос майора Никитина.
— Что у тебя еще, Матвей Тимофеевич?
— Наблюдатели доносят: справа от шоссе, в лощине, они собрали
около 200 танков с большим количеством бронетранспортеров с пе-
хотой. Что будем делать?
— Драться! — со злостью сказал Катуков, недовольный тем, что
противник наседает без передышек и может прорваться к Мценску.
В это время на КП вбежал молодой, рослый и смуглолицый капи-
тан в видавшей виды плащ-палатке и заляпанных грязью сапогах.
Увидев полковника, офицер вытянулся: — Капитан Чумак. Я от гене-
рала Лелюшенко, в помощь к вам.
— Что за помощь?
— Приказано поддержать вас огоньком.
Катуков еще раз оглядел фигуру молодого, не в меру жизнерадо-
стного офицера, спросил: — Какими средствами вы располагаете?
— Дивизионом гвардейских минометов. Приказано произвести
только один залп.
— Почему так мало?
Капитан замялся, легкая улыбка прошлась по его смуглому лицу,
и он ответил: — И этого будет достаточно. Только, — капитан посе-
рьезнел, — прошу предупредить пехоту. Будет страшный грохот, мо-
жет начаться паника среди своих.
Уточнив координаты цели, капитан предложил посмотреть на
минометы. Катуков, Кульвинский и Никитин последовали за ним. За
кустами, невдалеке от КП, увидели обычные грузовики с рельсами
над кабинами, нацеленные в небо. Увидев разочарованные лица
офицеров и услышав реплики, которыми они обменялись, Чумак за-
метил: — Погодите, вот услышите, как они работают, тогда поймете,
что это за оружие!
Установки вывели на указанные позиции. Капитан попросил
офицеров укрыться в отрытые щели. Услышав пронзительный свист,
они подняли глаза: сгущавшиеся сумерки прорезали космы ослепи-
тельного пламени, на миг осветив все вокруг голубым светом.
Вернувшись на КП, увидели внизу, в лощине, пляшущие языки
пламени. Оно перескакивало с места на место, превращая лощину в
огромное море огня, в котором горело и взрывалось все, что способ-
но взрываться: боекомплекты танков, снаряды артиллерийских ору-
дий, бензин автомобилей, бронетранспортеров и танков. Там, внизу,
творился настоящий ад.
Через час, когда все утихло, разведчики осмотрели лощину, где
еще недавно стояли изготовившиеся к штурму танки. Противник в
панике бежал, оставив сорок три сгоревших танка, шестнадцать раз-
битых и обгоревших орудий, шесть сгоревших бронетранспортеров,
множество разбитых мотоциклов и валявшиеся везде обгорелые тру-
пы солдат и офицеров, так и не увидевших Москву.
Катукову доложили и о наших потерях. За день потеряно два тан-
ка. Четыре подбитых удалось эвакуировать с поля боя. Мотострелко-
вый батальон капитана Кочеткова потерял одну треть своего состава,
и комбат просил отвести батальон в тыл для отдыха и пополнения.
Понимая состояние комбата, Катуков, тем не менее, приказал пере-
группироваться и продолжать держать оборону. Заменить мотострел-
ков было пока некем.
Доложив Лелюшенко результат боя, Катуков попросил разреше-
ния за ночь отвести бригаду на новый рубеж, прекрасно понимая, что
здесь начнется завтра утром, когда Гудериан сконцентрирует удары
артиллерии и авиации на уже известные им позиции.
— Для вас уже подготовлен новый рубеж на линии Ильково-Го-
ловлево-Шеино. Но на старом рубеже оставьте заслоны. Пусть про-
тивник тренирует своих асов на них.
Катуков понял указание Лелюшенко без лишних слов. В пустых
окопах оставлялось по несколько красноармейцев. Вооруженные до
зубов, зная, что невдалеке, в засаде, их сторожат танки, они должны,
перемещаясь с места на место и стреляя, создавать видимость при-
сутствия мотострелков. На месте батареи артиллеристы установили
бревна, выставив их вместо стволов орудий.
К утру танковая бригада Катукова, насчитывающая в своем со-
ставе меньше сорока находящихся в строю танков, вместе с придан-
ными подразделениями, заняла новые рубежи, задав противнику еще
одну загадку: «Чем и как встретит их этот неуязвимый генерал Лелю-
шенко».
25
Андрей Иванович Еременко прекрасно понимал, что выход тан-
ков противника к Брянску означал полное окружение войск фронта.
Но понимал он и другое — обойдя фронт, противник выходил на опе-
ративный простор — дорога на Москву через Орел фактически никем
не закрыта. Значит, рассуждал он, главной задачей, которую может
поставить перед ним Ставка Верховного Главнокомандования на се-
годня, будет сковать как можно больше сил группы Гудериана и сле-
дующих за ним полевых армий, наступающих с запада, не дать им
возможности сосредоточиться и ударить на Москву. И здесь, кроме
всего, по-прежнему остается одним из главных вопрос смыкания ра-
зорванного противником фронта в районе Севска, с тем, чтобы ли-
шить ушедшие к Орлу и Брянску танковые корпуса главного для них
сейчас — топлива и боеприпасов. Андрей Иванович перебрал в памя-
ти перипетии прошедших боев, обрывки разговоров с Генштабом и
своими командующими армиями и пришел к глубокому убеждению,
что и он сам, и все они, особенно в Генштабе, недооценили силы
противника, имевшего возможность концентрироваться в мощные
ударные группировки, способные не только прорвать фронт, но и ид-
ти дальше, развивая успех. Особенно запала в душу телеграмма, по-
лученная штабом фронта 2 сентября, когда тщательно проработан-
ная и организованная операция, поддержанная авиацией не только
фронта, но и ближнего к фронту Московского военного округа, не
имела успеха. Фронту не удалось опрокинуть противника и выйти на
указанный рубеж. «Ставка все же недовольна вашей работой; несмо-
тря на работу авиации и наземных частей, Почеп и Стародуб остают-
ся в руках противника... Все ваши заверения об успехе не имеют ни-
какой цены. Ждем ваших сообщений о разгроме Гудериана…».
Да, сейчас ему стыдно признаться даже самому себе, что тогда, в
конце августа и начале сентября, атакуя противника, он думал, что
сражается с танковой группой Гудериана, сковывает ее действия,
уничтожая технику и живую силу. И никто — ни армейская, ни фрон-
товая разведка, ни разведка Генштаба, — не заметили маневр войск
Гудериана к Лохвице с целью окружения киевской группировки.
Произошло это еще и потому, что противостоящие его фронту не-
мецкие полевые армии имели достаточно сил и средств к сопротив-
лению, что и привело всех к заблуждению. Отрезвление пришло поз-
же, после окружения войск киевской группировки и гибели штаба
Юго-Западного фронта во главе с генерал-полковником Кирпоно-
сом М. П., выходившим 18-19 сентября из окружения. После этого
Ставка и Генштаб усиленно комплектовали его фронт всем необхо-
димым и, как сейчас выяснилось, не зря. Значит, решил Еременко,
наша задача, несмотря ни на что — сражаться, сковать силы врага,
лишить его маневра, а затем, прорвав окружение, вывести войска и
снова встать на пути Гудериана. Сейчас многое зависело не только от
него, командующего фронтом, но от мужества всех, начиная от крас-
ноармейцев и кончая командующими армиями. Ему вспомнилось и
недавнее прошлое своих подчиненных.
Генералы Крейзер и Городнянский, затребованные им с Запад-
ного фронта на должности командармов, имели опыт руководства
дивизиями в теперешней войне. Крейзер, командуя мотодивизией,
имевшей на вооружении устаревшие танки Т-26, не выдерживающие
дуэлей с немецкими Т-III и Т-IV, имея только несколько штук Т-34,
сумел, правильно используя все имевшиеся в его распоряжении
средства, сдерживать двое суток под Борисовом полнокровную тан-
ковую дивизию Гудериана. Городнянский, командуя стрелковой ди-
визией, не дрогнул перед фашистами, удерживая двое суток перепра-
ву на реке Березине, оставил позиции, только получив приказ об от-
ходе.
Генерал Петров, командарм-50, находясь на крайнем правом
фланге с начала организации Брянского фронта, сдерживает натиск
противника, не уступив ни пяди территории.
Сейчас Петров в лучшем положении, от него ближе к штабу
фронта, где, он уверен, уже начали работать его штабисты, и генерал
Захаров Г.Ф. сможет оказывать его армии необходимую помощь.
Увидев входившего в штаб Еременко, командарм-3 Яков Григо-
рьевич Крейзер расширил глаза:
— Вы живы? — вырвалось у него.
— Разве меня похоронили?
Крейзер потянулся к столу, подал радиограмму. В ней говорилось
о том, что командарм-50 генерал-майор Петров М. П. вступает в ис-
полнение обязанностей командующего Брянским фронтом в связи с
гибелью генерал-полковника Еременко А. И.
— С кем имеется связь? — спросил Еременко, и Крейзер отве-
тил: — Со всеми, кроме штаба фронта.
— Значит, еще не доехали. — Еременко набросал что-то на лист-
ке бумаги, передал порученцу: — Зашифруйте и передайте в Генштаб.
Еще не успевшего как следует осмотреться на месте и вникнуть в
ситуацию его пригласили к аппарату.
— На проводе Васильев, — доложил офицер. Еременко взял труб-
ку и сразу услышал спокойный, с приятным акцентом голос Стали-
на.
— Здравствуйте, товарищ Еременко.
Слушая, Андрей Иванович чувствовал теплоту его слов, что осо-
бенно располагало к разговору.
— Жить будете долго. Приказ о назначении нового командующе-
го отменяю. Продолжайте командовать фронтом. Расскажите, что
произошло со штабом фронта?
Андрей Иванович рассказал о неожиданном появлении танков
противника, скоротечном бое, об отъезде штабистов в Белев на за-
пасной КП фронта. Сталин слушал, не перебивая. — Хорошо, что вы
уехали в третью, — как бы между прочим сказал он. Еременко распи-
рало нетерпение. Ему хотелось задать несколько вопросов Верхов-
ному, но тот продолжил разговор, повторив: — Хорошо, что вы сей-
час там. Продержитесь два дня. Это сейчас особенно важно. Гудери-
ан топчется на месте, ваш фронт задержал его подвижные моторизо-
ванные корпуса, без них он не может двинуться дальше, на Тулу и
Москву.
Поняв, что Сталин сказал все, что хотел, Еременко попросил:
— Разрешите, товарищ Сталин, изложить мои соображения.
— Слушаю.
— Двое суток продержимся. Более того, попробую организовать
контрудар в сторону Суземки, но главным для фронта является вы-
вод армий из окружения.
— Изложите ваши соображения телеграммой маршалу Шапош-
никову. Желаю успехов!
Еременко требовалось обсудить с каждым командармом пути от-
хода и срочно подготовить свои предложения Шапошникову. При-
казав начальнику штаба третьей армии генерал-майору Жадову А. С.
готовить предложения в Генштаб, связался с командармами тринад-
цатой и пятидесятой армий, обговорив их действия перевернутым
фронтом. Директива Генштаба, разрешающая указанные действия,
пришла быстро, с указанием направления ударов и дат. Общей для
всех датой начала выхода указано 9 октября в 23 часа. Но до этого тре-
бовалось организовать обещанный контрудар, и он приказал генера-
лам Ермакову и Городнянскому произвести наступление вечером 8
октября. 13-я армия наносила удар вначале на юг, затем с поворотом
на восток силами двух стрелковых дивизий и одной танковой брига-
ды. Генерал Ермаков организовал встречный удар силами двух стрел-
ковых дивизий и одной кавдивизии. Несмотря на внезапность удара
и большие потери противника, им удалось подтянуть резервы и оста-
новить наступавших в основном силами 48-го танкового и 35-го ар-
мейского корпусов, оставленных немецким командованием в зоне
прорыва войск Гудериана. Но начало ободрило командующего.
Вскоре заработала связь со штабом фронта. В подразделения 13-й ар-
мии, испытывавшей дефицит топлива для танков, его сбрасывали с
самолетов на парашютах. Не все бочки выдерживали удар о землю,
но проблему с топливом решили.
Убедившись, что командармами директива понята правильно,
каждая армия обеспечивает отход, оставляя на передовой по дивизии
для прикрытия, впереди прорывающихся частей имеет по 5-10 тан-
ков, Еременко с передовыми частями 3-й армии, прикрываясь арьер-
гардами, двинулся в путь, преодолев за сутки 60 километров. Встре-
тив противника на рубеже Навля-Борщево-Локоть, дивизии вступи-
ли в бой, сражаясь уже в собственном тылу. Такой же маневр сделали
и две другие армии, кроме группы генерала Ермакова и Рейтера, по-
лучивших задание удерживать занимаемые позиции.
Трое суток по всему фронту шли упорные бои, поразившие вооб-
ражение немцев. Поняв, что русские уводят свои войска, немецкое
командование подняло в воздух авиацию группы армий «Центр». Гу-
дериан, чтобы задержать движение и прочно захлопнуть котел, вы-
нужден повернуть назад двигавшуюся к Болхову 3-ю танковую диви-
зию.
Третья армия, в рядах которой находился Еременко, преодолев
второй рубеж обороны противника, сосредотачивалась в районе Бор-
щево для последнего, решающего броска. Ночью генерал-полковник
Еременко обходил позиции рот 269-й стрелковой дивизии, изгото-
вившейся к атаке. Двум комбатам поставил задачу обойти противни-
ка лесными тропами по заболоченной местности и внезапно ударить
по врагу с тыла, обеспечив тем самым успех атаки дивизии. Батальо-
ны бесшумно покинули позиции и ушли в кустарник, окаймляющий
болота. Стояла тишина, и по тому, что противник не открывал огонь,
было видно, что батальоны прошли к месту сосредоточения незаме-
ченными. Помог и дождь вперемешку со снегом, начавшийся с полу-
ночи. Утром в расположении противника взвились ракеты, и с кри-
ками «Ура!» пошли в атаку оба прорвавшихся батальона. Комдив
полковник Чехарин А.Е. дал команду открыть артиллерийский огонь
и, пользуясь прикрытием, выдвинул на передовые позиции штурмо-
вые отряды с десятью танками. Атака развивалась успешно, против-
ник бежал, оставляя на поле боя все: оружие, технику, снаряжение. В
прорыв, расширенный вводом подходивших частей, двинулись ос-
новные силы армии. Несмотря на систематические контратаки про-
тивника, прорыв удалось сохранить, и мимо командующего прохо-
дили войска, усталые, но не потерявшие духа, солдаты и офицеры
третьей армии. Еременко с Чехариным и группой офицеров зашли в
крайний дом в Борщево и, быстро перекусив, вышли наружу. Пол-
ковник Чехарин торопился на свой КП к домику лесника, Еременко
отошел к опушке леса, наблюдая за проходом войск. Буквально через
десять минут над Борщево появилось десять штурмовиков Ю-87, ко-
торые, образовав круг, наносили удары по проходящим войскам.
Дом, где только что находился командующий, разрушили первым.
Подумав о том, что где-то рядом находится их корректировщик, Бор-
щево еще недавно занимал противник, Андрей Иванович услышал
резкий свист летящей бомбы, отскочил в сторону, встав за сосну.
Бомба разорвалась в трех метрах от места, где он стоял до этого. Сби-
тый с ног взрывной волной, Еременко вначале не почувствовал уда-
ров в ногу и плечо и, оглушенный взрывом, не слышал криков лю-
дей, бросившихся на помощь. Его отнесли в гущу деревьев, остано-
вили проходивший мимо грузовик, осторожно перенесли в кузов и
увезли на передвижной КП фронта, оборудованный за лесом, на
краю поля. В Москву сразу же ушла телеграмма о тяжелом ранении
командующего, и к вечеру, вблизи от КП, приземлился санитарный
ПО-2, посланный Ставкой. Взяв на борт раненого, самолет разогнал-
ся по полю, но раскисшая земля не отпускала колеса, и летчик, вер-
нувший самолет на место старта, попросил покинуть борт адъютанта
командующего, сказав всего одну фразу: — Втроем мы не взлетим!
Капитан Хирных В. П., не пряча слез, попрощался с Еременко,
бросил за борт вещмешок с продуктами, спрыгнул с крыла на землю.
Самолет снова разбежался и, наконец, с трудом оторвался от земли,
взяв курс на Москву.
Летчик, Павел Кошуба, ругал погоду, не дававшую оторваться от
земли, а здесь, в небе, захватившую их в свой плен. Самолет врезался
в сплошную пелену тумана, космами наскакивавшего на нос и плос-
кости, мгновенно расступавшегося, оставляя на обшивке обильную
холодную влагу, превращая мелкий осенний дождь в пленку, отра-
жавшую мерцание миллионов звезд, когда вдруг облака на несколько
секунд освобождали закрытый ими купол неба. И снова самолет вре-
зался в это тревожное темное облако, не зная, что ждет его впереди.
Линия прорыва, где третья армия выходила из окружения, внача-
ле хоть как-то обозначалась всполохами взрывов, но, отлетев немно-
го дальше, Кошуба понял, что лететь придется в тревожной темноте,
по приборам, при отсутствии каких-либо ориентиров. Внизу соблю-
далась светомаскировка обоими воюющими сторонами. Лететь в об-
лаках страшно даже днем, когда они не кажутся такими темными и,
разрываясь, пропуская самолет через себя, как бы толкают его впе-
ред, в неведомое. Летчик всегда испытывает понятную тревогу, не
зная, что ждет его впереди; лететь же ночью, в окружении плотных,
темных облаков, несущих к земле влагу, вдвойне опасно. Павел на-
пряг все свои нервы, всю волю, вглядываясь попеременно то вперед,
через лобовое стекло, в пелену облака, то на приборную доску, в све-
тящиеся голубым светом стрелки и цифры приборов.
Генерал-полковник Еременко находился в забытьи, том состоя-
нии, когда невозможно провести четкую грань между жизнью и
смертью. Ему казалось, что он провалился в глубокую пропасть, и все
земное, до сих пор окружавшее его, вдруг исчезло само собой. Он ни-
чего не слышал и не ощущал. Не знал он и того, что летчик, ведя са-
молет по приборам, испытывает тревогу за его судьбу больше, чем за
собственную, что неожиданно мотор стал давать перебои, зачихал, а
затем и совсем затих. Не знал он и о том, что летчик пережил в мо-
мент, когда планировал самолет к земле, не видя ее, а когда почувст-
вовал, что шасси зацепились за что-то, потерял сознание еще до уда-
ра самолета о землю, не выдержав нервного напряжения.
Самолет лежал на земле, накренившись на бок, одна плоскость
отлетела куда-то в сторону, нос повис на сломавшихся, не выдержав-
ших нагрузки, но удержавших тяжесть, ветлах. Очнувшись, Павел
выбрался из кабины, ощупью чувствуя под ногами край плоскости,
прошел, держась за кабину, к раненому, наклонился над ним и, ус-
лышав и почувствовав его дыхание, обрадовался, что Еременко жив.
Кое-как, продолжая цепляться за поврежденные конструкции, осто-
рожно опустил ноги с крыла вниз, а, почувствовав под ногами землю,
обрадовался еще больше. Он остался жив, может передвигаться, а,
следовательно, принимать решения и действовать. Где упал самолет,
и где они сейчас находятся, он не знал, но, судя по времени полета и
по направлению, они должны находиться на территории, еще не за-
нятой неприятелем. Обступившая темнота обострила слух, и до него
донеслись чьи-то торопливые шаги, явно спотыкавшихся людей, об-
рывки их разговоров. Мужские голоса обсуждали, чей это самолет,
может наш, а может и фрицевский, и он, не испытывая судьбу и не
обращая внимания на угрозу в его адрес, сказал: — Да свой я, свой!
Скорее, помогите раненому!
— Ну вот, я же говорил, наш самолет, а ты — фрицевский! — ус-
лышал Павел и скорее почувствовал, чем увидел, двух стариков, под-
ходивших к самолету.
26
Когда на рассвете три русских танка КВ-1 вынырнули из тума-
на, словно призраки, взорвали тишину утра выстрелами своих пу-
шек, а вместе с ней похоронили понтонный мост и надежды на ско-
рый въезд в Деснянск, Ганс Крюгер уже был на ногах. Злость распи-
рала его до тех предельных границ, когда не терпелось хоть на ком-
то разрядиться. Еще вчера вечером он доказывал комбату, новоис-
печенному подполковнику Бреннеру, позволившему русским взо-
рвать мост, что строить новый необходимо под защитой противо-
танковых орудий или пушек самих танков. И что вы думаете, этот
солдафон ответил ему, чтобы он, комендант, не лез не в свои дела,
и ждал, когда он, Бреннер, сам вручит ему ключи от Деснянска.
«Нет, дорогой Бреннер, от тебя не ключей, скорее, деревянных кре-
стов дождешься!». Крюгер вбежал в ветхий домик, где изволил по-
чивать Бреннер.
— Фридрих, — крикнул он, заглядывая в приоткрытую дверь, —
тебе доложили новость?
— Знаю, — ответил недовольно Бреннер, — внезапности не до-
стигли.
— Какая к черту внезапность! — Крюгер выругался, как ругаются
берлинские мясники. — Мне вообще непонятно наше топтание. Что
мы тут высиживаем, словно наседки! У нас полноценный батальон с
артиллерией, а у них три танка!
— Я не намерен нести глупые потери, — возразил Бреннер, — и
батальоном командую я, прошу это учитывать! — Бреннер окинул
Крюгера недобрым взглядом.
— Я это знаю, господин подполковник, но как бывший комбат не
могу согласиться и спокойно смотреть на ваши действия. Мы испуга-
лись трех русских танков и топчемся на месте перед городом, кото-
рый должен со вчерашнего вечера лежать у наших ног!
Ганс все еще горячился и выплескивал злость наружу.
— Успокойтесь, майор, война все еще продолжается, и я должен
думать о будущем своего батальона. Мне достаточно того, что вчера я
потерял четыре танка, два из них — безвозвратно.
— Думать о будущем не означает топтаться на месте.
— Для вас, господин майор, война заканчивается Деснянском,
для меня она продолжается, и я не знаю, что ждет меня завтра. Зато я
точно знаю приказ фюрера и моего командующего, генерала Гудери-
ана, — наши танки должны окружить Москву, и чем быстрее, тем
лучше. Потому советую вам впредь не совать нос в мои дела и ждать
своего часа!
Бреннер поставил барона на место, и тот, сглотнув обидную слю-
ну, замолчал. Одевшись, Бреннер вышел к нему, сказал примири-
тельно: — Не принимай близко к сердцу наш разговор, барон, я по-
нимаю твое нетерпение и уверяю тебя — ты получишь сегодня свой
город!
— Прошу тебя, Фридрих, дай мне роту мотострелков, и я сделаю
то, что ты не сделал вчера танками! — Крюгер умоляюще смотрел на
Бреннера, и тот засмеялся.
— Я дорожу твоей жизнью, дорогой Ганс! Такие солдаты еще при-
годятся великой Германии!
Бреннер многозначительно посмотрел на майора и, смеясь, ска-
зал: — Сейчас ты будешь зрителем одного представления и после не-
го войдешь в свой Деснянск!
Он посмотрел на часы: — Через десять минут начнется!
Ровно через десять минут заговорила артиллерия. Стреляли и
танки, выдвинутые на прямую наводку. В разгар канонады появи-
лись бомбардировщики Ю-87 и Ю-88 и волнами спикировали на ог-
невые позиции, еще вчера занимаемые русскими. Под прикрытием
огня к реке двинулись мотострелки и, дождавшись конца работы
бомбардировщиков, форсировали реку на лодках и небольших пло-
тах. Мотострелки залегли в густом кустарнике, постепенно продви-
гаясь все выше и выше, не встречая никакого сопротивления рус-
ских.
Фридрих Бреннер сиял, налет юнкерсов и артиллерийская подго-
товка произвели впечатление на Крюгера.
— А теперь смотри! — он предусмотрительно подал бинокль, и
Крюгер увидел, как карабкались по косогору мотострелки и, не
встречая сопротивления, все до единого скрылись за предполагаемы-
ми окопами.
— Но там им никто не сопротивляется! — растерянно произнес
Крюгер, и смеющийся Бреннер ответил: — А что в этом удивительно-
го. Такую подготовку вряд ли кто может выдержать. Во всяком слу-
чае, я им не завидую.
К ним подъехал броневик, и они, быстро вскочив в него, поехали
к мосту.
С противоположного берега подполковника приветствовал моло-
денький офицер.
— Путь свободен, господин подполковник.
Они сели в подплывший бот, переправились через реку, и Крюгер
оглянулся, ища среди подъехавших к мосту саперов фотокорреспон-
дента, обер-лейтенанта Шольца. Не найдя знакомое лицо, Крюгер
про себя выругался, назвав Шольца бездельником, которого не смог-
ла разбудить даже утренняя канонада, пошел вверх, решив, что
Шольц обязательно проснется к моменту, когда саперы восстановят
мост, и танки войдут в город.
Крюгер поднялся на возвышение и, оглянувшись, позавидовал
обзору, открывшемуся перед ним. «Вчера мы были для них прекрас-
ной мишенью», подумал он и содрогнулся при мысли, что одна из
русских пуль могла достать и его. Но перспектива быть убитым на
этой широкой пойме не устраивала его, и он, уже не оглядываясь, по-
шел вслед за мотострелками, углубившимися в улицы города. Похо-
же, солдаты быстро поняли, что город оставлен русскими без боя и,
не сговариваясь, а, скорее, подчиняясь какому-то инстинкту, вытас-
кивали из домов все, что им хотелось. Шел самый настоящий грабеж,
и Крюгер не пытался остановить его. «Война идет на истребление, —
решил он, — в ней не может быть побежденных, особенно среди мир-
ного населения, в ней будут только победители, и они вправе распо-
ряжаться всем завоеванным по своему усмотрению. В конце концов,
все кончится тем, что эти обширные земли мы раздадим нашим до-
блестным солдатам и, тем самым, поднимем их дух и дух всей Герма-
нии. Пусть здесь правят всем только немцы, и пусть всюду звучит
только немецкая речь. Русский язык будет языком рабов, и пусть они
пользуются им в общении между собой, как пользуются языком и
жестами, общаясь в стае, обезьяны!»
Крюгер увлекся размышлениями, и незаметно для себя вышел на
городскую площадь, к зданиям, в которых раньше, при советах, раз-
мещались городские власти. На главном из них еще сохранились вы-
вески, и непонятно откуда взявшийся человек старательно колотил
по стеклу палкой. Крюгер постоял, наблюдая за его работой, а когда
тот оглянулся и, сняв фуражку и кланяясь, приветствовал его, спро-
сил: — Кто вы?
Человек улыбнулся, вытер пот с лица подкладкой фуражки, ска-
зал снова, поклонившись: — Пришел приветствовать победителей!
Несмотря на то, что говорил он на ломаном немецком, Крюгер
все понял и снова уточнил вопрос: — Назовите себя.
— Меркулов я, Игнат Трофимович. Преподаватель местного ин-
ститута, правда, бывший.
— Хотите служить моим переводчиком?
— Охотно, — сказал Меркулов, снова сделав наклон головой.
Крюгер посмотрел на здание, спросил: — Заминировано?
— Было, но взорвать они не смогли. Вы вошли слишком быстро.
Городские власти и милиция ушли в леса.
— Ну что ж, — удовлетворенно сказал Крюгер, перебивая, —
пройдем в здание.
Они вошли в вестибюль, и Игнат повел коменданта на второй
этаж по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой. На вто-
ром этаже Игнат толкнул дверь в кабинет первого секретаря горкома
партии, сказав: — Это кабинет главного коммуниста города.
— Вы тоже были коммунистом? — неожиданно спросил Крюгер,
и Игнат, вздохнув, ответил: — Был, чего грех таить. Но я не пошел во-
евать против Германии, поджидал вашего прихода, скрываясь от
большевиков. Еще я скомпрометировал одного их ученого, профес-
сора Николаева, его по моему сигналу исключили из партии.
— Доказательства? — быстро спросил Крюгер, и Игнат также бы-
стро вытащил из кармана копию заявления в партком института.
Игнат начал переводить заявление, но Крбгер остановил. — Вы
работали в институте преподавателем?
— Так точно, — подтвердил Игнат, — вначале преподавателем, а
когда они стали притеснять меня — начальником снабжения.
— Притеснять за что?
Меркулов не сказал правду. Сняли его за явное незнание предме-
та, но это было бы несерьезно и нехорошо, он упал бы в глазах этого
офицера, и он соврал: — За антибольшевистскую пропаганду среди
студентов.
— Продолжайте, — разрешил Крюгер.
— Еще, — продолжал рассказывать Игнат, — я не дал взлететь на
воздух этому зданию.
— Каким образом? — Крюгер с недоверием и любопытством рас-
сматривал Меркулова, довольный тем, что вот так, случайно, встре-
тил человека, лояльного к германским войскам.
— Я следил за зданием, и когда Смородинов и его люди покинули
его, поспешил сюда. В подвале красноармеец из НКВД возился с
проводкой, и я, подкравшись сзади, ударил его по голове валявшим-
ся там же кирпичом, выдернул взрыватели и посрывал провода. Мо-
жете пройти в подвал и убедиться. Тот боец до сих пор лежит там, как
доказательство моей преданности вам.
Благодарный Крюгер подал руку Меркулову, и тот обрадованно
схватил ее. — Я комендант этого города, — представился он, — меня
зовут Ганс фон Крюгер, для вас просто «господин майор».
Осмотрев кабинет первого секретаря горкома партии, Крюгер ос-
тался доволен и кабинетом, и обстановкой. Налюбовавшись про-
сторным кабинетом, он никогда не имел такого, Крюгер подошел к
окну, распахнул створки. До него донесся нарастающий гул моторов
танков, преодолевающих подъем.
— Вы слышите, — восхищенно сказал он, — вот она, мощь вели-
кой Германии! Вот она, та сила, которая позволила захватить полови-
ну России! У Советов нет и не будет ничего подобного, способного
остановить нас! — Он подошел к выходу, предложив Игнату следо-
вать за ним.
— Вы станете моей тенью! — Крюгер говорил на ходу, сбегая вниз
с лестницы.
На улице он увидел подходившие к площади танки и обрадовал-
ся, разглядев на одном из них фотокорреспондента Шольца. Крюгер
поднял руку, и танк остановился. Поменявшись местами с Шольцем,
Крюгер приказал механику проехать несколько метров, поближе к
краю площади, туда, откуда просматривался город с его чисто рус-
ской архитектурой; на бугре за глубоким рвом, в окружении деревьев
стояла, сверкая позолотой куполов, какая-то церковь. Шольц оценил
маневр Крюгера, а, подойдя ближе, попросил развернуть танк, так он
будет лучше смотреться на фоне видневшейся церкви. Игнат Мерку-
лов, последовавший за танком, стал единственным жителем городка,
но и этого было достаточно, чтобы показать, как русские люди при-
ветствуют завоевателей. Фотография делалась крупным планом, и
главным было это рукопожатие стоявшего около танка русского,
протянувшего руку офицеру, перегнувшемуся через край башни.
Удачный кадр могли испортить невесть откуда появившиеся солда-
ты, нагруженные награбленным скарбом, но они находились на зад-
нем плане снимка, как подтверждение идеи превосходства и торже-
ства немецкой нации; хозяева и должны действовать так — свободно,
развязно и безнаказанно. Рассматривая снимок, обыватели увидят в
нем и то, что от них скрыто расстоянием, — города и земли России
теперь стали безраздельной собственностью каждого немца, кем бы
он ни был в Германии. И участвовать в такой войне не просто обязан-
ность, а долг каждого порядочного немца, патриота великой Герма-
нии! Шольц, щелкнув затвором фотоаппарата, торжествовал — слу-
чайно он сделал для отечества больше, чем думал. Он мысленно бла-
годарил и господина майора фон Крюгера, и еще больше обрадовал-
ся пришедшей на ум идее помочь и самому Крюгеру. Но об этом он
пока никому не скажет, это его идея и его маленькая тайна.
Спрыгнув на землю, майор Крюгер искренне поблагодарил обер-
лейтенанта Шольца за работу и, сказав несколько ничего не знача-
щих слов, попросил на прощанье на забывать новых друзей в буду-
щем.
— Я буду рад, господин обер-лейтенант, видеть вас в моем Дес-
нянске! — напыщенно, торжественным голосом проговорил он, и
Шольц, растроганный вниманием и от того неожиданно покраснев-
ший, как ранний помидор, пролепетал, выдав свою маленькую тай-
ну: — Благодарю вас, господин подполковник!
— Майор, — поправил его Крюгер, подумав про себя: «Ничего,
придет время, буду и подполковником, и полковником. Я докажу
этим выскочкам, чопорным генералам, что и я, барон Крюгер, что-то
значу для великой Германии! Дайте только срок».
Подумав так хорошо и о себе, и о своей высокой миссии на земле,
Ганс Крюгер решительно направился в здание горкома партии, те-
перь ставшее городской управой. Мысленно он уже составил план
своей работы в городе. Для начала он установит комендантский час
для всего населения. Пусть знают жители, кто здесь хозяин, вечерами
и ночью по городу могут передвигаться только немецкие солдаты и
лица, преданные Германии, имеющие специальные пропуска. Этими
лицами станут полицейские, набранные из русских; без них некому
тащить тяжелую упряжку по снежной целине русского, очень коряво-
го, как ему кажется, и непригодного для немцев, языка, их диких обы-
чаев и нравов. Он допустит их к богатому немецкому столу, а потом...
Он даже закрыл глаза от удовольствия, представив, что будет потом.
Потом немцы сами освоят этот край, и все, кто еще не разучился го-
ворить на трудном для него языке, станут рабами. Да-да, самыми на-
стоящими рабами. И пусть никто не думает иначе. Для них уготована
именно такая судьба с тех пор, как фюрер решился на войну с Росси-
ей. Он вспомнил о Генеральном плане «Ост», предусматривающем
онемечивание территории от Ладожского озера до Валдайской возвы-
шенности и далее — до Брянска, отправив 75% белорусов и 65% укра-
инцев в Сибирь, а оставшихся онемечить, расселить в Южной Амери-
ке. На территории России должны быть немецкие деревни с прекрас-
ными дорогами. Невдалеке от них — русские поселения — города с
10-15 тысячами жителей, умеющих считать до 25 и расписываться. В
случае бунта на такие города хватит одной-двух бомб...
— Отныне только Германия будет править миром! Все осталь-
ные — повиноваться ей! — Последние слова Крюгер сказал вслух, и
Игнат Меркулов, находившийся рядом с ним, вздрогнул.
— Что вы сказали? — спросил он, подобострастно глядя на свое-
го начальника.
— Я сказал, — сияя озарившей его лицо улыбкой, — отныне все
вы будете мне повиноваться!
— Так и должно быть, господин майор, — Игнат говорил совер-
шенно искренно, — дисциплина — главное в любом деле. Разве кто
будет с этим спорить? Без дисциплины нет и не может быть никакой
власти!
27
К концу первой недели октября 1941 года Гейнца Гудериана, уже
заканчивавшего окружение Брянского фронта своими корпусами и
находившегося в штабе в Севске, пригласили к аппарату. На связи
находился командир 24-го танкового корпуса, генерал Гейер фон
Швеппенбург. Гейер, его недавний критик и недоброжелатель, редко
выходил на связь и то, что он вышел, встревожило Гудериана еще до
того, как он услышал искаженный мембраной и расстоянием голос.
Правда, с начала войны на востоке Гейер прекратил критиковать от-
дельные действия своего командующего, и их отношения стали срав-
нительно ровными, но Гудериан все равно относился к нему с неко-
торой долей настороженности, боясь возможной критики, в то же
время, отдавая должное его умению руководить корпусом, находясь
все время на острие наступления и добиваясь успехов и корпуса, и
танковой группы в целом.
— Господин командующий, — встревоженным голосом говорил
Гейер, — сегодня мы понесли потери, каких не имели за всю войну на
востоке.
— Уточните потери.
— В общей сложности сгорело 76 танков.
— Где сейчас противник? — Гудериан вцепился взглядом в карту,
предусмотрительно развернутую подполковником фон Либенштей-
ном.
— Они отходят на новый рубеж, предположительно Головлево-
Шеино, но, господин генерал, если мы будем и впредь терять по
столько техники в день, я окажусь не в состоянии продолжить на-
ступление!
Говорить о чем-то или спрашивать что-либо сейчас у командира
корпуса не имело смысла, и Гудериан сказал:
— Утром я буду в Орле.
Отойдя от аппарата, Гудериан спросил своего начальника штаба:
— Где сейчас начальник оперативной части?
— Майор Вольф — в штабе 24-го корпуса.
— Прикажите утром встретить меня в Орле. И заодно распоряди-
тесь, чтобы мой самолет приготовили к полету.
Уже направляясь в комнату, предназначенную для отдыха, ска-
зал, как бы между прочим: — В Орле должны быть также авиацион-
ные начальники — Фибиг, Мельдер и Барзевиш.
— Они тоже там.
Утром маленький самолет связи «шторх» легко поднялся в воздух
с аэродрома на окраине Севска, взяв курс на Дмитровск-Орловский
и далее на Орел. Несмотря на то, что ночью выпал небольшой снег, к
утру он успел почти полностью растаять, но земля, обильно смочен-
ная прошедшими холодными дождями, больше не принимала влаги
и с воздуха смотрелась очень странно, навевая какое-то гнетущее
чувство тревоги.
На общем темном, нерадостном фоне, резко подчеркнутом белы-
ми пятнами нерастаявшего снега, задержавшегося в перелесках и ов-
рагах, особенно четко выделялись темные полосы дорог с раскисшим
черноземом. По таким дорогам ни ходить, ни тем более ездить не
представлялось возможным, но именно по ним и передвигалась вся
его танковая группа, которую два дня назад, волею фюрера, стали
именовать второй танковой армией Гудериана.
По небу все еще плыли темные свинцовые тучи, сбросившие но-
чью со своих плеч часть дождя и снега, но прогалы между ними ста-
новились все больше и больше, и выглянувшее солнце по-другому
раскрашивало окружающий мир. И, тем не менее, он боялся ухудша-
ющейся погоды больше, чем противника, понимая, что война, захва-
тившая врасплох русских, начнет развиваться по ненаписанному
сценарию. Фактически она уже идет не так, как должна, с тех пор как
ему, Гудериану, приказали идти с Рославля не на Москву, а на Киев,
достигая какие-то непонятные ему цели. Именно в тот момент, ког-
да его группа, ожидая решения фюрера, топталась на месте, расши-
ряя плацдарм в районе Брянска и находясь в тылу их Центрального
фронта, русские, боясь, что он, Гудериан, двинется на Москву, в
спешке создавали Брянский фронт. Потеряв полтора месяца на лик-
видации киевской группировки русских войск, он вынужден был
прорывать к тому времени сформировавшийся новый фронт, а, про-
рвав, принимать меры к его окружению, распыляя свои силы. «Быс-
трый Гейнц», как прозвали его солдаты еще во французской кампа-
нии, привыкший действовать по принципу «Klotzen, nicht Kleckern»,
то есть бить кулаком, а не растопыренной пятерней, вынужден раз-
жать кулак, сдерживая возможный отход русских, завершая их пол-
ное окружение. Именно поэтому две танковые дивизии пришлось
развернуть, окружая тринадцатую и третью русские армии, нацелив
их на взятие Брянска и Карачева; одну бросить на Болхов, окружая
пятидесятую армию. Всего этого не нужно было делать 15 августа,
когда Брянский фронт только начал формироваться, и путь на Моск-
ву, через тот же Орел, фактически был открыт. Неожиданно для себя
он вдруг вспомнил, что еще раньше, во французской кампании 1940
года, его 19-й корпус, нацелившийся на Ла-Манш и успешно про-
двигавшийся к нему, дважды останавливали, не объясняя причин,
но, как потом выяснилось, обе остановки — 16 и 24 мая, — когда его
дивизии уже подошли вплотную к Дюнкерку и Кале, а полки лейб-
штандарт «Адольф Гитлер» и «Великая Германия» очищали побере-
жье от англо-французских войск, были санкционированы самим
Гитлером. И если во Франции обе остановки привели к тому, что ан-
гличане быстрее их достигли Дюнкерка, а затем свободно переправи-
лись на материк, избежав окружения, то здесь он убеждался, все об-
стоит гораздо трагичнее. Вместо быстрого и фактически беспрепят-
ственного продвижения к Москве, что в августе было реальным, ему
приходится воевать в тяжелейших условиях осени с противником,
оправившимся от шока первых месяцев войны. И если раньше он,
Гудериан, знал, что его танковая группа способна без существенных
потерь блокировать и окружить Москву, то теперь эта задача его
группе, ставшей танковой армией, уже не под силу. Он прекрасно по-
нимал ситуацию: переход от прорывов танковыми клиньями к пози-
ционной войне означает для его армии катастрофу. Пожалуй, впер-
вые он всерьез задумался о том, что там, наверху, в ставке Гитлера,
недооценивают природные возможности русских.
Его размышления нарушил голос пилота, раздавшийся в науш-
никах:
— Господин генерал-полковник, под нами Орел.
Гудериан бегло окинул взглядом раскинувшийся внизу город, от-
метив про себя, что город не разрушен, и это обстоятельство, как ни
странно, обрадовало его: в неразрушенном городе легче организовать
тыловые службы и отдых подразделениям, находящимся в постоян-
ных боях и испытывающих все неудобства походной полевой жизни.
Самолет легко коснулся земли, подрулил к бывшему зданию аэро-
порта, где в ожидании командующего армией толпились генералы и
офицеры, и в отдалении стояли с заведенными моторами несколько
бронетранспортеров. Поприветствовав каждого из встречавших, Гу-
дериан направился к бронетранспортеру, быстро занял отведенное
ему место, и кавалькада машин понеслась по улицам притихшего го-
рода. Вид русских городов, захваченных ими прежде, всегда удручал
Гудериана не только отсутствием людей, почему-то прятавшихся от
них, но и какой-то неухоженностью, необжитостью. Дома, выстроив-
шиеся в линейку, словно на параде, похожие друг на друга, и даже ма-
газины и немногочисленные кафе прятались в них так, что знать об их
местонахождении могли только местные жители. Исключением явля-
лись какие-то деревянные будки, предназначенные для торговли, ка-
ких в Германии просто не существовало. Глядя на улицы пустынного
города, Гудериан подумал про себя: «Какая бедная и убогая страна эта
Россия». Впечатление убогости усилилось, когда их путь перегородил
полосатый шлагбаум, опущенный неизвестно кем, а за ним, когда
этот шлагбаум подняли выскочившие из бронемашины солдаты со-
провождения, открылось то, чего он не хотел видеть. Дорогу перехо-
дила древняя старуха, согнутая жизнью и опирающаяся на палку. Ста-
руха, одетая во все черное, с трудом передвигала ноги, не обращая
внимания на подъезжавшие броневики. Голова ее, склонившаяся
книзу, на секунду повернулась в их сторону, и он разглядел ее лицо,
исполосованное морщинами, и черные злые глаза, полоснувшие его
недобрым взглядом. Ему вдруг стало страшно от этого взгляда, и он
хотел приказать охране убрать ее с дороги, но передумал, потому что
она шла в той позе, в какой ходят люди очень пожилого возраста, со-
гнутые временем и болезнями, и он подумал, что эта женщина, навер-
ное, уже лет десять не поднимала вверх голову, и ее окостеневшие
спина и шея не давали возможности смотреть на людей прямо. Чтобы
не наехать на нее, Гудериан приказал остановиться. Старуха не спеша
перешла дорогу, опираясь на подрагивающую в руке палку, прошла
несколько метров по тротуару и скрылась, свернув в калитку старого
купеческого дома, какие он видел повсеместно в Севске. Гудериан
приказал водителю ехать дальше, продолжая находиться под гнету-
щим впечатлением этой черной, согбенной старухи, видя в ней еще не
осознанное, но недоброе предзнаменование.
— Нельзя ли поскорее выбраться из города? — спросил он сидев-
шего рядом офицера связи.
— Мы едем по окраине и уже приближаемся к шоссе Орел—
Москва, господин командующий.
Выехав на шоссе, изрезанное траками гусениц танков и превра-
тившееся в месиво из земли, асфальта и бетона, Гудериан остановил
бронетранспортер, подождал спешивших к нему сопровождающих.
— Где это произошло? — спросил он командира четвертой танко-
вой дивизии генерала фон Лангермана.
— Под поселком Первый Воин, — ответил он, добавив: — ночью
они снова отошли на новый рубеж.
— Они бьют из засад, используя преимущество, они защищаются,
а не нападают. Обойти их по бездорожью, по раскисшей земле, невоз-
можно, — с горечью произнес командир корпуса барон фон Гейер.
— Сколько у них танков? — настойчиво и вполне осознанно до-
пытывался Гудериан, заранее зная ответ.
— Сейчас около сорока, но это в основном новейшие Т-34 и
КВ-1. Они поражают наши танки с полутора километров, в то время
как мы можем поражать их с расстояния в полкилометра, — генерал
фон Гейер говорил, не стараясь прятать раздражения, понятного не
только ему. Гудериан смерил Гейера недовольным взглядом, словно
хотел сказать, что тот не вовремя поднял этот вопрос. Выслушав еще
несколько фраз, произнесенных Гейером, сказал, сохраняя недо-
вольство: — Достаточно, генерал. — Он снова посмотрел на Гейера.
— Вы думаете, я не осведомлен о преимуществах русского Т-34
над нашими танками?
Не услышав никакой реакции Гейера, продолжил: — Я знаю сей-
час больше, чем должен знать командующий армией. Да, наша раз-
ведка прошляпила рождение этого танка. Присущие ему преимуще-
ства следовало видеть на стадии испытаний. Кроме обтекаемой и
скошенной брони, кстати, менее уязвимой для нашей артиллерии,
он имеет более широкие гусеницы, позволяющие передвигаться по
сплошной грязи, где наши зарываются в землю. Более того, они уста-
новили на нем совершенно новый V-образный двигатель тяжелого
топлива, изготовленный из легкого алюминиевого сплава. Надеж-
ный, и менее пожароопасный, в 500 лошадиных сил. Их 76-мм пуш-
ка обладает большей поражающей способностью. Несмотря на это,
мы здесь, а не в Бресте…
Гудериан посмотрел на Гейера, спросил: — Продолжать дальше?
— Достаточно, господин командующий, — удрученно произнес
сконфуженный Гейер.
Упоминание о новейших русских танках не застало врасплох Гу-
дериана. С ними он встретился на переправе через Березину, в Бело-
руссии, а у Толочина, где два новеньких Т-34 застряли в болоте, и
русские, отступая, бросили их; они, вытащенные на берег и обмы-
тые, стояли, поражая окружающих законченностью форм и какой-
то, присущей только им, красотой. Тогда Гудериан приказал сфото-
графировать их и в срочном порядке отправил в Германию, в Путлос,
для испытания на танкодроме. Его поразили скошенная броня кор-
пуса и 76-мм пушка. Отыскав взглядом майора Вольфа, приказал: —
Запросите Берлин о результатах испытания русских танков, отправ-
ленных нами на танкодром еще в июле.
Вольф сделал пометку в небольшом блокноте, продолжая внима-
тельно слушать Гудериана, который последовательно излагал свою
мысль:
— Между прочим, во французской кампании их танки Сомюа S35
также не брали в лоб пушки наших Т-IV, но, используя противотан-
ковые средства и тактическое превосходство наших танкистов, пора-
жавших французские танки в борта, принесли успех, их танковые ди-
визии, в первую очередь дивизия Де Голля, на которую они делали
основную ставку, перестали существовать!
Посмотрев на очистившееся от туч небо, Гудериан спросил под-
полковника фон Барзевиша, почему не видно авиации?
Барзевиш с хитрецой кинул взгляд на небо, там уже виднелся, все
увеличиваясь в размерах, летевший на небольшой высоте самолет-
разведчик «хеншель», прозванный русскими «кривой ногой» или
«костылем» из-за своеобразной конструкции, позволявшей ему бук-
вально висеть над их позициями, засекая цели.
Генерал Фибиг, представлявший бомбардировочную авиацию
ближнего действия и истребителей прикрытия, добавил: — Мы дей-
ствуем в соответствии с планами штаба корпуса. К нам претензий
нет, — сказав, генерал посмотрел на фон Гейера и тот согласно кив-
нул головой.
— В таком случае, поехали, — сказал Гудериан, и кавалькада
вновь двинулась, теперь уже по шоссе, где по сторонам в различных
позах замерли подбитые и сожженные грузовики, бронемашины, не-
сколько русских танков и орудий.
— Все это богатство, — сказал Гудериан, указывая на замершую
технику, — отправьте в Германию на переплавку.
— Отправим, господин командующий, — пообещал Гейер, — как
только заработает железная дорога.
— Брянск уже в наших руках, — сообщил Гудериан, — так что го-
товьтесь.
Они подъехали к лощине, где вчера сосредотачивались, готовясь
к атаке, танки со свастикой. Похоронная команда подбирала трупы
солдат, валявшиеся вокруг замерших танков в различных позах, об-
горевшие и изуродованные до неузнаваемости. Безрадостная карти-
на ошеломила всех присутствующих, и Гудериан понимал их состоя-
ние. Отдельные части орудий, искореженные и обгорелые корпуса
бронетранспортеров и танков с отброшенными в стороны и наполо-
вину разорванными от взрыва собственных боекомплектов башня-
ми, в беспорядке валялись вокруг. К одному из таких танков подошел
Гудериан, долго рассматривал, то отходя назад, то подходя снова.
Опираясь на плечо, предусмотрительно подставленное майором
Вольфом, поднялся на броню, заглянул внутрь. Не говоря ни слова,
спрыгнул на землю, подошел к лежавшей в стороне башне с рваными
краями люка, внимательно рассмотрел все, что от нее осталось и,
отойдя, снова посмотрел на Вольфа.
— Срочно, Главкому сухопутных сил фельдмаршалу фон Браухи-
чу. Пусть присылают комиссию для изучения и анализа печальных
результатов действия русских реактивных минометов.
Вернувшись к поджидавшим его офицерам и генералам, сказал,
глубоко спрятав огорчение и боль, охватившие его в связи с бессмыс-
ленной и ничем не оправданной гибелью множества солдат и офице-
ров, веривших в величие и непобедимость Германии, в гениальную
прозорливость Гитлера, пославшего их на эту войну:
— С подобным мы уже встречались в июле под Оршей, к счастью
для Германии, у русских подобных минометов пока недостаточно, что-
бы применять их каждый день. Сделав залп, они уходят, заметая следы.
Он посмотрел на Барзевиша: — Ваша задача, подполковник, на-
ходить их с воздуха и уничтожать. Судя по информации Генштаба,
эти минометы смонтированы на автомашинах и с рельс, располо-
женных над кузовами, запускают реактивные мины.
Подполковник Барзевиш  взял под козырек, и Гудериан спросил
фон Гейера:
— Чьи здесь танки? — Гудериан указал на искореженные корпу-
са, застывшие вокруг.
— Моей бригады, — дрогнувшим голосом ответил полковник
Эвербах, и Гудериан подошел к нему.
— Я понимаю вас, полковник, — сказал он как можно спокой-
нее, — но прошу вас, наберитесь мужества, подумайте, как бить рус-
ских в изменившейся обстановке. Ваши потери — неизбежные из-
держки войны. Я искренне вам сочувствую. Сочувствую и погибшим.
Успокаивает и восхищает их мужество, они отдали свои жизни за ве-
ликую Германию, за нашего фюрера!
Полковник ничего не ответил, слезы брызнули из его глаз. Успо-
коившись, сказал, обращаясь к командующему:
— Вы можете и впредь рассчитывать на мою бригаду, но мне не-
обходимо пополнение в технике и личном составе.
— Хорошо, обещаю пополнить вашу бригаду в первую очередь.
Пятьдесят танков, вовремя не полученных нами, находятся в Рослав-
ле и поступят в ваше распоряжение.
Гудериан снова оглядел поле, спросил генерала Гейера:
— Сколько здесь наших танков?
— Сорок три, господин командующий.
— А русских?
— Два, еще два, подбитых нами, они успели эвакуировать.
Увидев вдали, там, где вчера оборонялись русские, остовы обго-
ревших танков, Гудериан спросил, указывая на них:
— А те по какой причине остались здесь?
— Они применяют новую тактику, как я уже докладывал  вам, ис-
кусно организуя засады. Часть из них уничтожены их противотанко-
вой артиллерией, которую мы подавили позже массированным ог-
нем наших танков и артиллерии, часть уничтожили их новые штур-
мовики Ил-2, впервые примененные здесь. Еще часть сгорела над
окопами, их подожгли пехотинцы, забрасывая бутылками с зажига-
тельной смесью. У них преимущество, они обороняются, а, отходя,
занимают новые рубежи, меняя позиции.
Гудериан не стал никого воспитывать, понимая положение и учи-
тывая удручающий вид офицеров и генералов, сказал твердым, но
спокойным голосом, обращаясь к генералу фон Гейеру, но обраще-
ние относилось к каждому, окружавшему его:
— Нужно научиться выявлять и уничтожать их средства защиты.
Без тщательной разведки вводить в бой подразделения запрещаю. В
то же время требую натиск усилить, пока они не подтянули резервы.
Мы постараемся помочь вам, освобождая другие подразделения, ок-
ружившие противника в районе Брянска.
Гудериан посмотрел на авиационных командиров. Те насторожи-
лись, приготовившись слушать разгон, но его не последовало. Гуде-
риан сказал обыденно просто: — Примите меры, чтобы их средства
защиты не приводили больше к подобному!
Он повернулся, собираясь возвращаться, но в это время над ними
пронеслось несколько звеньев «юнкерсов», и генерал Фибиг сказал,
показывая на самолеты: — Русские бросили против нас пять авиаци-
онных дивизий, прикрытых истребителями, но мы повсеместно гос-
подствуем в воздухе! — Командовавший истребителями прикрытия,
полковник Мельдер, подтвердил слова генерала: — Русские не со-
здали ничего, подобного нашему Ме-109Е. — Гудериан ничего не от-
ветил на замечания авиационных начальников и, повернувшись к ге-
нералу фон Гейеру, приказал: — Девятого октября Мценск должен
быть в наших руках!
— Будет исполнено, господин генерал-полковник! — ответил фон
Гейер, сцепив зубы. Он понимал всю сложность поставленной зада-
чи. Сопротивление русских с каждым днем усиливается. Словно про-
читав его мысли, уже подходя к броневику, Гудериан уточнил зада-
ние: — Именно девятого из Болхова к Мценску подойдет третья тан-
ковая. Напора двух танковых дивизий русские не выдержат!
Прежде, чем сесть в броневик, Гудериан посмотрел на стоявших
офицеров, подошедших поближе. Вытянув руку вперед, сказал при-
вычное, ставшее с некоторых пор традиционным:
— Хайль Гитлер! — и услышал в ответ: — Зиг Хайль!
Вытянув руки, офицеры выкрикнули слова в едином порыве, и
он, садясь в броневик, подумал с горечью: «Пока в таком исступле-
нии слышится ответ, германские войска непобедимы!»
Но, несмотря на столь дружное «Зиг Хайль!», настроение Гудери-
ана не поднялось. Тяжелые и горькие мысли нахлынули на него при
воспоминании о новой технике русских, танках Т-34 и КВ, самолете-
штурмовике Ил-2 и, наконец, об этих реактивных минометах. И ес-
ли о танках он знал еще до начала войны, то о существовании реак-
тивных минометов узнал только в июле, после того, как русские при-
менили их под Оршей. Тогда и появился приказ Гитлера: «Русские
имеют автоматическую многоствольную огневую пушку. Выстрел
производится электричеством. Во время выстрела образуется дым.
При захвате таких пушек немедленно сообщать».
Почему об этих минометах ничего не сообщала разведка, почему
наши конструкторы не создали ничего подобного? — задавал себе во-
просы Гудериан, и не находил ответа.
Успокоим  генерал-полковника. Немецкая разведка знала, что
предложенная НИИ-3 установка по доставке химических боеголовок
реактивными снарядами к цели, испытания не прошла. Конструкто-
ры Гвай И. И. и Галковский В. Н. во главе с и.о. директора института
Костиковым А. Г. и представителем Главного артиллерийского уп-
равления Аборенковым В. В. привезли на полигон установку, чем-то
напоминавшую треногу. Установку сгрузили с автомашины, закре-
пили на земле, произвели выстрел.
Эксперты были единодушны: громоздка, требует разгрузки, что
неприемлемо в боевой обстановке, неприцельна. Она не шла ни в ка-
кое сравнение со ствольной артиллерией. О чем и ушел в наркомат
вооружения соответствующий отзыв.
Но Костиков Андрей Григорьевич и Гвай Иван Исидорович, под-
держанные военинженером 1-го ранга Аборенковым В. В., на этом не
остановились. Они помнили рассказы летчиков, участвовавших в бо-
ях у Халхин-Гола. Звено истребителей Н.Звонарева летом 1939 года
сбило 17 японских самолетов, не потеряв ни одного своего. На наших
самолетах находились такие же ракеты! При попадании ракет само-
леты разваливались в воздухе, что наводило ужас на японских саму-
раев.
И. И. Гвай предложил смонтировать на кузове автомобиля мно-
гоствольную установку для стрельбы сразу 24-я ракетами. 1 ноября
1939 года установка сделала первый залп. Но даже после этого судьба
реактивной установки висела на волоске. Нарком вооружений сказал
пришедшим к нему на прием руководству института и конструкто-
рам: — Наставили на машины рельсы и думают, что это артиллерия!
Денег на эту чушь не отпущу. Идите!
Парторг ЦК ВКП(б) Пойда Ф. Н., задержавшийся у наркома, на-
помнил ему об успешных действиях авиации в боях у Халхин-Гола.
Выслушав, нарком, скрепя сердце, согласился: — Хорошо, денег на
изготовление нескольких установок дам.
За два месяца до начала войны с Германией работы над установ-
ками в институте прекратили из-за отсутствия средств и необходимо-
сти, как считали в артиллерийском управлении. Но, уже созданные
установки, на свой страх и риск, А. Костиков и В. Аборенков снаря-
дили и направили на фронт под командованием капитана И. А. Фле-
рова, вошедшего в историю с первым их залпом.
Вот что написал в отчете командир 53-ей дивизии генерал Г. Алас-
ков: «Мы… оцепенели, когда услышали первый залп. С оглушитель-
ным ревом, свистом, раскатистым скрежетом вслед за огромными клу-
бами красно-черного дыма прочертили небо над нашими головами го-
рящие кометы. И все в какое-то мгновение. Я прильнул к стереотрубе.
Уму непостижимо, что творилось километрах в четырех от нас. Нет, что
там танки и машины — горела даже земля! Сердце захватывала радость,
гордость за нашу Родину, за творцов небывалого грозного оружия...».
Что написали в отчете Гитлеру его генералы об этом оружии, не
известно. Но то, что оно отрезвило многих, Гейнц Гудериан почувст-
вовал на себе. Может быть тогда, в бронетранспортере, ему впервые
пришла в голову пораженческая, но реальная в складывающейся об-
становке мысль, от которой ему самому стало не по себе: «Эту войну
надо кончать, и чем скорее, тем лучше!»  Много позже, посетив Генштаб сухопутных сил в Цоссене, Гудериана ознакомили с телеграммой, полученной от командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока: «Русские применили батакрею с небывалым  числом орудий. Снаряды необычного действия. Войска, обстрелянные русскими свидетельствуют: огневой налет подобен урагану, снаряды разрываются одновременно. Потери в людях значительные».
         За батареей капитана Флерова велась охота по всем направлениям. Самолеты бомбили районы откуда производили залпы БМ-13. Туда же забрасывались группы диверсантов. Но, сделав залп, батарея покидала место пуска и была недосягаема для фашистов. И только 7 октября, оказавшись около смоленской деревни Богатырь, семь установок, выпустив одновременно 112 реактивных мин весом 42,5 кг. каждая, подорвали сами артиллеристы. Врагу достались искореженные корпуса автомобилей ЗИС-5 стакими же искореженными рельсами. На одной установке рельсы не были повреждены взрывом, артиллеристам не хватило взрывчатки и немецкие специалисты получили реальное представление о русском чудо-оружии. Удивительно, что имея колоссальный опыт по созданию ракет ФАУ, противник так и не создал до конца войны ничего подобного русской «Катюше».
          Юркий «Шторх» легко, словно стрекоза, поднялся  в воздух, взяв курс на Севск, но Гудериана больше не привлекал  унылый пейзаж, проплывавший под плоскостями. Яркие краски осени не просто приглушила, а окончательно уничтожила взбунтовавшаяся погода, посылавшая на землю мелкий, надоедливый, холодный дождь. Изредка перемежавшийся ленивыми хлопьями разбухшего от влаги снега, непонятно зачем падавшего с неба.
           Втянув голову в плечи, Гудериан невольно погрузился в воспоминания недавно увиденных картин неудачного боя. Искореженные, покрытые черной копотью танки, разбросанные по полю части орудий, машин и бронетранспортеров, обгорелые трупы солдат и офицеров. Кто из генералов вермахта мог представить себе подобное здесь, на русской земле, в непосредственной близости от Москвы? Особенно в момент, когда Брянский фронт оказался  в полном окружении его танковых корпусов, и дорога на Москву никем не прикрыта!
           Неожиданно он вспомнил, как в декабре 1940 года, когда полным ходом  шла подготовка к восточной кампании, ему показали очень плохую, размытую фотографию нового русского танка необычной конструкции и формы. Ознакомившись с техническими данными и сопоставив их с данными своего, лучшего Т-IV, он, с присущей ему прямотой, спросил офицера Генштаба сухопутных сил: -Почему я узнаю об этом только сейчас?
            Видя замешательство на лице офицера, уточнил: - Они уже поступили в войска или это только опытный образец?
            -По нашим сведениям, их начали производить на Сталинградском тракторном. К счастью, в армейские подразделения поступают единичные экземпляры с целью изучения новой техники.
Тогда и он подумал о том, что до начала  восточной кампании русские не успеют оснастить ими свои бронетанковые бригады и дивизии, а их танки серии БТ, в основном стоящие на вооружении, не представляют для его танков серьезной преграды. Маломощные, хотя и быстроходные, со слабой броневой защитой и пушкой калибра 45 мм, они не выдержат дуэлей с его танками и будут гореть на поле боя, как спички. В действительности так и произошло…
             Он продолжал  мысленный анализ, видя в воспаленном воображении русский Т-34. Да, думал он, разведка проморгала рождение не только реактивных минометов, в эффективности которых он убедился на том поле сегодня, но и их нового танка. Почему это произошло и кто повинен в этом, сейчас не скажет никто, а его солдатам и офицерам  приходится рассчитываться своими жизнями, бессмысленно кладя на алтарь Победы, из-за чьей-то беспечности.
             Гудериан не знал то, что знали в штабах, анализируя разведданные, поступающие от офицеров, проходивших стажировку в Советском Союзе. Их глаза и уши были и на заводе имени Коминтерна в Харькове, где находились конструкторские бюро танков и двигателей. Успокоение пришло, когда на заводе арестовали вдохновителей новых идей, начальника КБ дизельных двигателей Челпана Константина Федоровича, возглавлявшего работу над дизельным двигателем  V-2 и, чуть позже, начальника танкового КБ Фирсова Афанасия Осиповича, возглавлявшего коллектив конструкторов нового танка.
                Назначенный Главным конструктором Кошкин Михаил Ильич не вызвал интереса разведчиков. Они знали, что одно время Кошкин работал в кондитерском производстве и был, по их мнению, далек от танков. Понятно, что мог создать нового бывший кондитер, тем более, что в то время работников КБ больше всего беспокоили коробки передач, стоявших на вооружении танков БТ, постоянно ломавшиеся в эксплуатации. КБ поручили заняться созданием  модернизированного, более надежного в эксплуатации танка БТ-7М.
               С арестом директора завода Ивана Бондаренко в Генштабе сухопутных сил вермахта вообще успокоились. Соответственно они стали жертвой не только имперского шовинизма, но и немецкой чопорности, не придав должного внимания работе русских инженеров и техников, считая их людьми второго сорта…
               Но успокоились не только в Германии. Москва, Министерство обороны, также не оценило работу своих конструкторов. И когда поступила команда доставить на полигон в Подмосковье танки с модернизированными коробками передач, Кошкин попросил  разрешить погрузить на железнодорожную платформу и свою новую разработку, танк Т-34. Из Москвы последовал запрет, и тогда Главный конструктор, убежденный в правоте своего дела, решает доставить на полигон два танка Т-34 своим ходом. На удивление всех, танки, в условиях зимы, при обилии снега и по плохим дорогам, благополучно прибыли в Подмосковье. О самоуправстве Кошкина Берия тут же доложил Сталину, рассчитывая получить добро на его арест. Но Сталин к происшествию отнесся спокойно, более того, сказал: - Сегодня ночью Т-34 должен быть в Кремле!
              Ночью, когла танк пригнали в Кремль, а Кошкин нервно ходил вокруг своего детища, пытаясь согреться от охватившего его холода  и страха, к танку подошел  Сталин. Бросив беглый взгляд на оробевшего конструктора, обошел танк, внимательно рассматривая ходовую часть с широкими гусеницами, затем остановился, долго смотрел на удлиненный ствол пушки, словно оценивая ее возможности, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: -Пусть испытают!
              Ничего этого не знали в Генштабе сухопутных сил вермахта. Там вовсю царила эйфория от закончившегося победой похода на Польшу.
              Гудериан зябко передернул плечи, пытаясь отогнать нахлынувшие некстати и взбудоражившие воспоминания. Услышав по СПУ голос пилота, сообщавшего, что они подлетели к Севску, ответил: -Хорошо.
              Гудериан понимал, что несмотря ни на что, он, командующий 2-й танковой армии, должен продолжить победное шествие к русской столице и в новых, изменившихся условиях, ища и находя необходимое противоядие против нового оружия русских. В Германии от него ничего другого и не ждут, там еще в моде слоган, добытый им в сражениях в Польше и Франции: « Там, где Гудериан –Победа!» И он будет не простым набором слов!
             Созданные в КБ завода имени Коминтерна Т-34 выдержали зимний переход из Харькова в Москву и обратно, но его не выдержал Главный конструктор. Уже простуженный, он оказался  в ледяной воде, когда один из танков провалился в озере под Орлом и вскоре умер. КБ возглавил его заместитель, Морозов Александр Александрович, которому пришлось ставить танк на поток и продолжить доводку и реконструкцию как во время войны, так и после нее.
              КБ дизельных двигателей, сердце Т-34, возглавил инженер Трашутин Иван Яковлевич. Так же, как и Морозов, он пестовал детище своего КБ , неприхотливый и безотказный V-2 в войну и после нее, став Главным  конструктором двигателей танков Советского союза.               
28
В тот поздний вечерний час, когда легкомоторный самолет ПО-2
с генерал-полковником Еременко летел в темном холодном тумане,
держа курс на Москву, в деревне Пилюгино все уже улеглись спать, и
только два человека бодрствовали, охраняя колхозное добро от не-
прошеных гостей. Обойдя все постройки двора, проверив, закрыты
ли конюшня и коровник, два деда, Евдоким и Василий, сошлись на
веранде амбара с зерном, где обычно с утра бригадирша, Анна Смир-
нова, раздавала наряды на работу. Опершись на неструганные пери-
ла, за которые обычно привязывали лошадей, глубокомысленно рас-
суждали о жизни. Дед Василий закурил, свернув цигарку, и, потяги-
вая противный дым самосада, дурманящий воображение, размерен-
но говорил, обращаясь к Евдокиму и к самому себе: — Далеко зашел
немец. Нынче хоть и пасмурно, а горизонт на юго-западе окрашивал-
ся кровью, не иначе он здорово жмет наших.
— Далеко зашел, верно говоришь, — согласился Евдоким, да
только в старые времена бывало и дальше заходил, а верх все одно
наш был.
— Наш и ноне будет, — философски рассудил дед Василий, —
только какой ценой придется расплачиваться. В деревне уже ни од-
ного мужика не осталось.
Дед Василий пыхнул цигаркой, и лицо его, суровое и по-кресть-
янски загорелое и грубоватое, на секунду осветилось.
— Двоих уже война вычеркнула из своих списков, — сказал он,
подтверждая свою мысль.
— Вычеркнет и еще, — согласился Евдоким, — на то она и война,
чтобы убивать ни в чем не повинных людей.
— То-то и оно, — подытожил Василий, усмехаясь, — нас с тобой
для развода оставили, что ли? Лучше б нас на фронт, на передовую, а
молодых — сюда.
— Скажешь тоже мне, — засмеялся Евдоким, — нас с тобой в око-
пы, да еще в штыковую, а их сюда, к бабам! Глядишь, он и сюда дой-
дет, тогда и повоюем. Возьму свою берданку и уйду в леса партиза-
нить.
— Я те накаркаю! — нахмурился Василий. — Сюда его не допус-
тят, потому как отсюда прямая дорога на Москву-матушку.
— Каркай — не каркай, а у нас уже слышно, как бомбы кидает, —
отговорился Евдоким.
— Ну и что, что слышно, — сопротивлялся Василий, — пущай ки-
дает, а мы все равно ему хребтину сломаем.
— Об чем разговор, конечно сломаем! — согласился Евдоким и
прислушался.
— Слышь, Василий, — сказал он настороженно, — кажись, само-
лет гудит.
— Скажешь тоже, — рассердился Василий, поднимая ухо облез-
лой шапки и прислушиваясь. Но сразу же подтвердил: — И вправду
гудит!
— Наш или не наш, вот в чем вопрос, — задал сам себе вопрос Ев-
доким, инстинктивно сжимая в руке берданку.
Гул нарастал, и оба старика ясно слышали перебои мотора. Они
вдруг оба сжались от какого-то неясного предчувствия беды, и дед
Василий сказал шепотом: — Никак в темноте садиться будет?
Евдоким не успел ответить, как оба они услышали треск, и вслед
за ним глухой удар. Застигнутые врасплох неожиданностью происхо-
дящего, старики несколько минут стояли, прислушиваясь и не зная,
что делать, а, опомнившись и поняв, что самолет лежит где-то в кон-
це огородов, не сговариваясь, побежали к нему. На ходу Евдоким пе-
резарядил берданку патроном с крупной дробью, на волка, не зная, с
кем придется иметь дело. В темноте все же угадывались очертания са-
молета, чем-то похожего на большую серую птицу, упавшую на сло-
манные ветлы. Услышав шаги человека, они не торопились подхо-
дить к нему, в темноте не видно было, свой он или чужой, может, ка-
кой-нибудь лазутчик. Наши не будут летать ночью, решили они.
Видя, что человек двинулся в их сторону, дед Евдоким вскинул
берданку, крикнул, испугавшись своего голоса: — Стой, гад, стрелять
буду!
Человек замер на секунду на месте, сказал взволнованным голо-
сом, которому нельзя было не поверить: — Да свой я, свой! Скорее
помогите раненому!
Переговорив меж собой они подошли к летчику, и дед Василий
сказал Евдокиму: — Беги скорее за подмогой, быстрее запрягите ло-
шадь, да не забудь положить в телегу сена.
Оставшись наедине с летчиком, дед Василий спросил: — Как он
там?
— Не знаю, вроде живой еще, да ему и так плохо, очень тяжело ра-
нен генерал, в плечо и ногу.
— Иди, сынок, к своему генералу, — сказал дед Василий и, не слу-
шая, что еще говорил летчик, резко повернулся и потрусил в сторону
колхозного двора, понимая, что сейчас нельзя терять ни минуты.
Нужно не запрягать лошадь, а самим впрягаться в телегу и быстрее
везти раненого генерала к его Антониде, лучше нее никто в деревне
не может врачевать травами.
Телегу уже катили несколько человек во главе с Анной Смирно-
вой, бригадиром, собственноручно уложившей стонущего генерала
на мягкое, пахнущее лугами, сено. Колхозники взялись кто за оглоб-
ли, кто за телегу, которая мягко, словно вездеход, покачиваясь на не-
ровностях, двинулась к дому деда Василия. У самого дома телега ос-
тановилась, генерала подняли множество рук и бережно занесли в
избу.
Андрей Иванович, впавший в забытье при ударе самолета о зем-
лю, слабо стонал, и несли его с особой осторожностью, как носят но-
ворожденного. Пока женщины поправляли повязки и протирали ли-
цо и грудь мокрым полотенцем, дед Василий распорядился выста-
вить охрану у самолета, а, убедившись, что люди ушли, спросил у
молчавшего летчика, кто этот генерал.
— Не могу сказать, отец, одно скажу, что этот генерал — очень
большой начальник, а я дал подписку о неразглашении военной тай-
ны.
— Ну, раз нельзя, не говори, — согласился Василий, наблюдая,
как Антонида, приоткрыв ложкой рот раненого, другой понемногу
вливала в него топленое, еще сохранившее тепло деревенской печи,
молоко.
Сделав несколько глотков, Андрей Иванович открыл глаза и,
превозмогая боль, спросил, видя склонившегося над ним летчика:
— Где мы?
— Недалеко от Москвы.
Павел обрадовался услышанному вопросу, поняв, наконец, что
генерал-полковник будет жить. Видя, что женщина, поившая коман-
дующего молоком, принесла к кровати склянки с отварами и, стара-
ясь не мешать ей, подошел к деду Василию.
— Где у вас телефон? Я должен сообщить в Москву, где мы нахо-
димся. Я уверен, нас уже разыскивают повсюду. Дело в том, что этот
генерал сам лично руководил войсками, выходящими из окружения,
и ранен осколками вражеской авиабомбы, сброшенной с пикирую-
щего бомбардировщика.
— Телефон есть, но в районном центре Иваньково, — ответил дед
Василий и, повернувшись к бригадирше, попросил: — Ты бы, Анна,
распорядилась запрячь лошадь.
Кто-то сбегал за лошадью, и вскоре дед Василий вез летчика в
райцентр. Дорогой он стегал и без того быстрого на ход коня и чмо-
кал губами. Ему откровенно льстило то, что он везет в район летчика,
который доложит в Москву о том, что генерал жив и находится в Пи-
люгино. Льстило и то, что он помогает попавшему в беду одному из
боевых генералов Красной Армии, еще больше льстило то, что этот
генерал ранен на передовой, где он был вместе с бойцами под градом
снарядов, бомб и пуль, и дед Василий чувствовал теплоту и необык-
новенный прилив сил, как это бывало в молодости, и он, прекрасно
понимая, что с такими генералами-бойцами мы обязательно выигра-
ем войну, хлестал и хлестал лошадь, взмокшую от пота.
Тарахтя колесами и пугая ранних прохожих, въехали они в
Иваньково, и дед Василий привязал взмокшую и уставшую лошадь к
коновязи.
Павел Кошуба вскочил на крыльцо, но дверь не поддалась, и он
настойчиво и долго барабанил по ней. Сонная дежурная впустила его
нехотя, но быстро сбросила дрему, увидев на лице летчика ссадины с
запекшейся кровью.
— Что вам? — быстро спросила она, не понимая, что нужно не-
жданному военному от нее.
— Срочно соедините меня с Москвой! — попросил он, проявляя
нетерпение.
— С кем и по какому вопросу? — поинтересовалась она.
— Я должен сообщить в Генштаб о местонахождении раненого
генерала.
— Минуточку, — попросила она, снимая трубку телефона, — по
инструкции я должна соединить вас вначале с уполномоченным
НКВД района.
Она набрала номер, дождалась ответа, сказала, что военный лет-
чик просит соединить его с Москвой, с Генштабом.
Взяв трубку, Кошуба услышал ровный, чуть сонный голос:
— Кто вы?
— Капитан Кошуба.
— Вы, может быть, такой же капитан, как я генерал!
— В таком случае, прошу вас набрать номер, который я продик-
тую, и сообщить, что я, капитан Кошуба, потерпел аварию над дерев-
ней Пилюгино вашего района. Генерал, которого я доставляю в Цен-
тральный госпиталь, не пострадал. Прошу срочно прислать за ним
санитарную машину!
Кошуба продиктовал номер, и уполномоченный НКВД ответил:
— Ждите.
Отдав трубку дежурной, Кошуба присел на стоявшие рядком сту-
лья и сразу же потерял сознание. Дед Василий, вошедший в зал, под-
скочил к летчику и, глядя на растерявшуюся дежурную, попросил во-
ды. Она подала графин, и он плеснул в лицо летчика водой, пытаясь
привести его в чувство. Опомнившаяся дежурная также подошла к
летчику, пытаясь помочь ему, но услышала нетерпеливый звонок,
подошла к телефону, прижала трубку к уху, сказала взволнованно:
— Ну что вы там подождать не можете? Он потерял сознание!
Она положила трубку обратно на аппарат и выскочила в зал. Лет-
чик пришел в себя и лежал, растянувшись на сдвинутых стульях, не
пытаясь подняться. Теперь он знал, что выполнил задание и дал воз-
можность телу расслабиться и прийти в себя. Уставив взгляд в пото-
лок, подумал о том, что Еременко жив, и это для него сейчас являет-
ся высшей наградой. Он вспомнил все, что пережил за эту ночь, и
ужаснулся от сознания того факта, что пережил слишком много. Че-
го стоило найти район посадки, а потом выбрать подходящую пло-
щадку, где повсеместно рвались бомбы и снаряды, где в воздухе по-
стоянно находились их «юнкерсы» и «мессершмиты». Он вспомнил,
как пытался взлететь с раскисшего поля, как земля не отпускала его,
колеса шасси срослись с ней, и он с трудом развернул самолет, по-
просив адъютанта командующего оставить борт. Он видел, как тяже-
ло прощался офицер с раненым, но это было единственно правиль-
ным решением.
Поманив к себе адъютанта, сказал отрешенно: — Втроем мы не
взлетим! Кто-то должен остаться здесь. — Он отвернулся, рассматри-
вая вздрагивающие стрелки приборов и вытирая со лба испарину.
Боковым зрением заметил, как что-то метнулось из самолета, и он,
повернувшись, увидел вещмешок, упавший на землю, и соскочивше-
го с крыла адъютанта. Сейчас Павел также провел ладонью по лбу,
убирая испарину. Прикрыв глаза, он ясно представил себе весь ужас
полета в туманной облачности с мокрыми от дождя и снега крылья-
ми, в тревожной темноте, и все еще не верил в то, что они остались
живы при аварии. Самолет пришлось сажать на ощупь, совершенно
не чувствуя и не видя земли. И еще не ощутив удара, он потерял со-
знание, как только ветки деревьев, оказавшиеся на пути, хлестнули
по крыльям и кабине. Он не знал, сколько минут продолжалось его
небытие, но ощутив себя, понял, что жив, и заторопился к раненому.
Услышав стон, понял, что тот жив, но спросил, не понимая за-чем: —
Вы живы, товарищ командующий?
Еременко не ответил, изредка продолжал стонать, и Павел решил
идти к людям, хорошо понимая, что рядом с деревьями должно быть
жилье.
Неожиданно дверь зала резко раскрылась, Павел поднялся со
стульев, увидел вошедшего военного в форме офицера НКВД.
— Старший лейтенант Огородников, — представился он и сразу
же сообщил: — За раненым вышла санитарная машина. Так что воз-
вращайтесь к своему самолету и ждите.
Огородников сочувственно посмотрел на летчика, поняв и оце-
нив сложившуюся ситуацию, спросил: — Вам еще нужна моя по-
мощь?
— Спасибо, вы сделали для меня главное, вызвав неотложку. Те-
перь я спокоен.
Павел встал, поправил на голове шлемофон, сказал деду Васи-
лию: — Ну, вот и все, отец. Едем обратно к генералу.
29
Карачев Покровский покинул под грохот непрекращающейся ка-
нонады. Город непрерывно бомбили и обстреливали из тяжелых ору-
дий, и над ним ниже привычных тяжелых и темных туч, висела еще
одна, сотканная из дыма от разрывавшихся снарядов и бомб и горев-
ших зданий. Отъехав на расстояние, когда звуки канонады стали глу-
ше, майор Жариков остановил свой грузовик. Расстелив карту на бро-
не танка, водил заскорузлым пальцем, показывая возможные марш-
руты движения к Белеву. Самый короткий из них — при выходе на
шоссе Орел-Болхов, но, судя по данным разведки, в Болхов ушла тре-
тья танковая дивизия немцев, и Жариков предложил еще один, с его
точки зрения самый выигрышный, реальный — идти на Мценск, ко-
торый пока еще находится в наших руках. После недолгого обсужде-
ния решили ехать кратчайшим путем по лесным дорогам, рассчиты-
вая пересечь шоссе Орел-Болхов перед самым Мценском, и уже там,
на месте, оценив обстановку, принять окончательное решение.
К вечеру они достигли намеченного участка, но решили не рис-
ковать, провести тщательную разведку, и только тогда продолжить
движение. Прежде, чем устроить привал, Александр приказал углу-
биться в лес, замаскировать танк и автомобиль, выставить охране-
ние, и только после этого дал возможность отдохнуть людям. Вместе
с Жариковым и Есиным он подошел к окраине леса, откуда в би-
нокль хорошо просматривалось шоссе Орел-Болхов. На шоссе не за-
мечалось никакого движения, и это успокоило его. По опыту он знал,
что немцы не любят передвигаться по ночам, и если делают это, то
делают только в исключительных случаях. Приказав Жарикову про-
верять посты, выставленные около стоянки, Есина, как более моло-
дого и смелого, нацелил на разведку дороги. Младший лейтенант
сразу взял под козырек, скрывшись среди деревьев. Александр знал,
что Есин выполнит задание с присущей ему точностью. Вернувшись
к своему КВ, он удивился сообразительности Степана, соорудивше-
го что-то вроде шалаша, предусмотрительно прикрытого сверху бре-
зентом. Внутри шалаш выложен хвоей и застлан фуфайками. Чувст-
вовалось какое-то непередаваемое ощущение тепла и покоя, и Алек-
сандр, не успев прилечь, сразу же заснул. Степан, оставив остальных
членов экипажа внутри танка, прилег рядом с командиром и, при-
крывшись шинелью, тоже уснул. Ночь пролетела быстро, спали они
крепким сном праведников, но под утро, разбуженные все нарастаю-
щим гулом, проснулись одновременно. Александр огляделся по сто-
ронам. На поляне, выбранной ими для отдыха, спокойно стояли танк
и автомобиль, искусно замаскированные хвойными ветками. На бро-
не танка и металлических частях автомобиля серебрилась изморозь.
Люди не просматривались, но когда Александр выбрался из шалаша,
к нему сразу же подошел майор Жариков.
— Не хотел вас будить.
— Что-то произошло?
— По шоссе, в сторону Болхова, движется колонна.
— Много их?
— Не считал. Есин выдвинул поближе посты, думаю, скоро нам
сообщат. Меня интересовало другое. Колонна какая-то странная.
Очень мало танков, несколько броневиков, в основном грузовики с
пехотой и штабные машины. Похоже на то, что перемещается мото-
стрелковый полк.
Александр прошел к краю леса. Предрассветный туман не смог
скрыть перемещающуюся технику, и он своими глазами увидел то,
что сообщил Жариков.
Есин, сидевший в засаде ближе к шоссе, доложил обстановку и
попросил разрешения ударить по колонне.
— Они сидят в кузовах рядами, их можно косить как рожь! — за-
пальчиво говорил он, и Александр, выслушав просьбу, сказал, пока-
зывая на спрятанное на груди письмо генерал-лейтенанта Рейтера, —
А это кто доставит?
Напоминание о письме успокоило Есина.
— Ты вот что, Михаил. Разведчиков смени и следи за шоссе. И
постарайся взять «языка». Нужно понять, что они затевают. И тогда
будем принимать решение о дальнейшем движении.
К уже привычному гулу проходившей по шоссе техники добавил-
ся гул появившихся в небе самолетов. Еще не видя их, Жариков ска-
зал обрадованно: — Похоже, наши.
— Если отбомбятся по колонне, значит, наши, — Александр
всматривался в небо, пытаясь понять, откуда взялся этот все усили-
вающийся гул и, наконец, увидел звено самолетов необычного вида,
выскочивших из-за небольшой тучки. Самолеты выстраивались
змейкой и заходили на цель, двигавшуюся по дороге.
— Илы, — сказал Жариков, — они здорово помогли нам в Кара-
чеве, когда немцы в первый раз атаковали город. И если бы тогда их
не отогнали «мессеры», они бы сделали еще больше. Да что там гово-
рить, сейчас увидите сами.
Илы сделали первый заход, сбросив бомбы, и, продолжая выстра-
иваться в ту же змейку, делали новый заход, расстреливая разбегав-
шихся по полю солдат из пулеметов, а разъезжавшиеся в разные сто-
роны броневики и автомашины доставали «эресами». Эти реактив-
ные снаряды, настигая цели, прочерчивали в небе огненные следы,
что придавало всему, что там сейчас творилось, еще и зрелищность.
Видимо, немцы вызвали подмогу, и вскоре, когда наши самолеты
уже успели отбомбиться и делали последний заход, добивая остано-
вившуюся вдоль шоссе технику и расстреливая солдат, появились
злополучные «мессершмитты». Отстреливаясь, но, продолжая кру-
тить змейку, Илы уходили в сторону Тулы.
Они видели, как «мессершмитт», выпустив очередь из пушки по
нашему самолету, проскочил впереди него, и наш летчик, воспользо-
вавшись моментом, выпустил по нему одновременно очередь из пу-
леметов и реактивный снаряд. «Мессер» развалился на части, еще на-
ходясь в воздухе. Но наш Ил-2 сам стал жертвой другого истребите-
ля, прикрывавшего ведущего. Самолет задымил, и летчик успел
развернуть горящую машину, направив ее в сторону леса. Ил летел,
снижаясь, оставляя за собой длинный черный след. Александр, вни-
мательно следивший за воздушным боем, увидел отделившийся от
самолета купол парашюта, подозвал к себе Есина.
— Срочно в район падения! Спасите летчика!
— А вы, — он посмотрел на Жарикова, также следившего за бо-
ем, — воспользуйтесь неразберихой и возьмите «языка»!
Оба офицера стремглав бросились выполнять задание, взяв с со-
бой по несколько красноармейцев. Есин вернулся довольно быстро,
ведя с собой озиравшегося по сторонам летчика, не верившего в под-
валившее счастье. Красноармейцы несли большой шелковый пара-
шют, на ходу сматывая выскользавшие стропы.
— Я ему кричу «свои», а он, гад, стреляет! — горячился Есин, рас-
сказывая о перипетиях «захвата» покинувшего самолет летчика.
— Тогда я послал его к его же матери, только после этого он стал
соображать! Поверил в то, что мы свои!
— Капитан Покровский, — представился Александр.
— Лейтенант Янюк.
— Что же вы в своего стреляли?
— Извините, товарищ капитан, думал, в фашиста стреляю!
Все засмеялись, и Янюк попросил закурить. Ему подали само-
крутки сразу несколько человек.
Подождав, пока летчик успокоится, Александр спросил:
— Что интересного вы еще заметили с воздуха, кроме этой колон-
ны?
— Мы заметили начавшееся движение танкового соединения с
Болхова, и почему-то обратно, то есть, в сторону Орла. Командир эс-
кадрильи принял решение разбомбить вначале эту колонну, двигав-
шуюся в сторону Болхова.
— Откуда вы узнали о движении этой колонны?
— Этого я не знаю, но думаю, от нашей разведки.
— Спасибо за информацию.
Александр попросил Есина отвести лейтенанта к машине, пусть
осваивается в отряде и, если голоден, покормить. Наблюдая за доро-
гой, он обратил внимание на то, что немцы продолжали собирать ра-
неных и убитых, а бронетранспортер подтаскивал ближе к дороге
подбитую и сожженную технику. Подозвав Есина, сказал:
— Почему-то до сих пор нет вестей от Жарикова, ты бы со свои-
ми людьми прошел в ту сторону, — он показал в сторону, куда удали-
лась группа Жарикова. Есин взял с собой своих бойцов, и они быст-
ро ушли, растворясь среди сосен. Над головами снова послышался
гул самолета, но это был уже гул немецкого разведчика, «хеншеля»,
прилетевшего осмотреть место бомбардировки. Александр понимал,
что разведчик появился не зря. И если лейтенант Янюк видел, что из
Болхова вышли танки, то их обязательно прикроют с воздуха.
Встречное движение танков противника не входило ни в какие рас-
четы Покровского, и если это произойдет, ему придется долго сидеть
в этом лесу, находясь почти у самой цели. И сразу же возник вопрос,
который он оттеснял в сторону, но на который ему следовало найти
ответ. Почему немцы уходят из Болхова, если, конечно, они уходят
на самом деле. Размышления нарушил треск сучьев под ногами при-
ближавшихся к нему красноармейцев, и он не сразу понял, что про-
исходит. Наконец, группа подошла совсем близко, и Александр ус-
лышал разгоряченный голос майора Жарикова.
— Никак не хотел идти, фриц! — Жариков указывал на пленного
с погонами фельдфебеля. — Сопротивлялся, кричал. Пришлось затк-
нуть рот портянкой, а чтобы передвигался, как следует, подталкивать
в спину прикладом автомата.
Пленного отвели к стоявшим в глубине леса, на поляне, маши-
нам. Увидев красноармейцев, он успокоился, спесь сошла с него сра-
зу. Покровский задал несколько вопросов, и пленный охотно отве-
тил на них. Командир отделения мотострелков, фельдфебель Виль-
гельм Шаль, направлялся в Болхов со своим полком для замены тан-
кового подразделения, взявшего город.
— Вам известно, куда направляется сменяемое вашим полком
танковое подразделение?
— Да, господин офицер, — без запинки ответил унтер-офицер
Шаль. — Третья танковая дивизия идет на помощь четвертой.
— Вы можете уточнить, где находится четвертая танковая дивизия?
— Сейчас она атакует Мценск.
Александр задумался. Посмотрев на карту, он понял, что если
третья дивизия подойдет к Мценску, то для наших войск это будет
почти катастрофой, она войдет в город, где, возможно, ее никто не
ждет. Но самое страшное было в другом. Она окажется на берегу ре-
ки Зуши, которую, в случае отступления, нашим войскам придется
переходить. Ведь Мценск, в основном, расположен за Зушей, и не-
мецкое командование сделает все, чтобы захватить мосты, лишить
наши войска переправ, и, окружив, уничтожить. Дав указание поса-
дить пленного на автомашину, Александр отошел в сторону, подо-
звал к себе обоих офицеров.
— Задача, которую задали нам сегодня немцы, самая сложная и
ответственная. В Мценск мы должны войти раньше них.=
Он посмотрел на майора Жарикова. — Вам, майор, как вперед-
смотрящему, придется вести отряд с осторожностью и необходимой
скоростью. Вам, младший лейтенант, смотреть по сторонам, держа
оружие на взводе. Моя задача — подавить любую цель, препятствую-
щую движению к Мценску. Пожелаем друг другу успехов, и по ко-
ням! — Александр подошел к своему танку, похлопал ладонью по
броне. — Не выдай нас, милый, и вынеси!
Но, прежде чем забраться в танк, постоял, прислушиваясь, его
беспокоило едва слышное гудение немецкого разведчика. «Рама»,
как он про себя называл самолет-разведчик «хеншель», все еще висе-
ла над ними, и он снова подошел к майору Жарикову. Договорились
выехать, как только звук мотора разведчика стихнет, но если он за-
виснет над ними, то постараться принять хоть какие-то меры, чтобы
на их головы не посыпались бомбы вездесущих и юрких «юнкерсов»,
которых наверняка вызовет «хеншель».
Они осторожно выехали из леса, на опушке постояли, осматрива-
ясь, и, не видя ничего серьезного, пересекли трассу Орел—Болхов.
Отсюда к Мценску не было шоссейной дороги, и Жарикову при-
шлось изрядно попетлять по грунтовым сельским дорогам, по кото-
рым, к счастью, давно никто не ездил, и потому не очень разбитым.
Когда до города оставалось всего около часа езды, над ними завис
«хеншель». Похоже, они разглядели, что к городу идет не их танк и
автомашина с пехотой: слишком разительно отличались ЗИС и КВ от
их автомашин и танков. К тому же немецкое командование уже дав-
но разослало всем своим подразделениям фотографии тяжелого тан-
ка КВ, его не брали их противотанковые орудия, и они рекомендова-
ли артиллеристам поражать этот танк только сбоку, в мотоотсеки.
«Рама» кружила над ними, но они продолжали движение, не видя вы-
хода, рассчитывая, что самолет все равно улетит на заправку, правда,
над ними могут появиться «юнкерсы», и неизвестно, что будет с ни-
ми тогда. Заметив, что «хеншель» взял курс на Орел, видимо, там на-
ходился их аэродром, Покровский махнул рукой, указывая Жарико-
ву на небольшой ельник невдалеке от них. Жариков повернул свой
ЗИС к ельнику, и Александр последовал за ним. Въехав в лесок,
Александр приказал членам экипажа наломать еловых веток и замас-
кировать танк. То же сделали и Жариков с Есиным, причем сделали
это даже лучше, чем члены экипажа танка, автоматчики понимали
толк в маскировке и без подсказки сделали работу быстрее и аккурат-
нее. Закончив работы по маскировке, Александр присел перед тан-
ком, и сразу же к нему подошли Жариков и Есин.
— Что будем делать, капитан? — спросил Жариков, показывая
Мценск на карте. — До него всего ничего, один бросок, а мы тут си-
188
дим, выжидаем. Если пленный не врет, то их третья танковая уже на
подходе к Мценску и, по логике, нам бы следовало поторопиться,
иначе останемся на этом берегу Зуши и нам будет крышка.
Александр с интересом наблюдал за тем, как Жариков хорошо
ориентируется по карте, но попросил не торопиться.
— Если «рама» засекла нас, жди гостей. У них просто так ничего
не происходит. Немного подождем, и если я не прав, сделаем послед-
ний бросок.
Сказав, Александр поднялся, еще раз прошелся вдоль замаскиро-
ванной техники, осматривая ее как бы со стороны, и остался доволен
работой красноармейцев, но особенно теплые чувства поднялись в
нем к этому небольшому островку в поле, этому ельнику, когда-то
посаженному неизвестными ему людьми. Без ельника, взявшего их
под свою защиту, им трудно было бы спрятаться. Подумав о бомбар-
дировщиках, Александр вдруг услышал все нарастающий гул в небе,
и понял, хотя и не видел еще, что летят по их души. Самолеты про-
шлись над ними, сделав несколько очередей по ельнику и, уйдя даль-
ше на север, где-то там сбросили свои бомбы. Взрывы тряхнули зем-
лю, и Александр сказал удовлетворенно: — Видимо, бомбят своих.
Такое иногда случается. Но это даже хорошо. Сейчас нам на руку лю-
бая неразбериха!
Дождавшись, когда самолеты улетели, растаяв на горизонте, он
дал команду на движение, и они, выехав из ельника, направились к
Мценску. К счастью небо заволакивали темные тучи, и «рама» боль-
ше не зависала над ними, видимо, там разбирались с пилотами, по-
чему они дали ложную цель, и «юнкерсы» отбомбились по своим. Но
это никак не успокаивало Покровского. Более того, сейчас, когда
над головой не висела злополучная «рама», когда не слышался вой
пикирующих бомбардировщиков, им овладело непонятное чувство
тревоги и страха. И это был не животный страх, когда человек бро-
сает все или забывает обо всем и бежит, не зная куда, спасая свою
шкуру. Это был осознанный страх за преждевременное обнаружение
и связанный с ним срыв порученного ему задания. То, что они
встретятся с неприятелем, он знал точно, вот только встретиться хо-
телось не в поле, а в Мценске, где за его спиной будут стоять наши
советские части.
На самой окраине Мценска Александр остановил танк, осмот-
релся. Вдали, со стороны Болхова, что-то маячило на дороге, и он
приказал Жарикову отъехать чуть дальше к городу, оставив в засаде
мотострелков младшего лейтенанта Есина. Свой танк также отвел в
сторону, теперь неприятель, подойдя ближе, может увидеть его толь-
ко с небольшого расстояния. Он знал, что впереди танков всегда дви-
гаются на машинах и броневиках разведчики, и приготовился к
встрече. Заняв место наводчика, прильнул к прицелу, поджидая про-
тивника. Вскоре из-за пригорка выполз бронетранспортер, за ним
грузовая машина с пехотой. Александр произвел выстрел, и броне-
транспортер, блеснув пламенем, развалился, открыв другую цель. Он
произвел второй выстрел, и то же случилось с автомашиной. Солда-
ты не успели даже спрыгнуть на мокрую от небольшого дождя землю.
Выглянув из люка, крикнул Есину: — Людей на танк, уходим в город!
В городе они не увидели никаких воинских частей, и это насторо-
жило Покровского. Подъехав к рынку, он заметил телегу с бидонами
и солдата, наливавшего воду в стоявшие рядом ведра. Поняв, что этот
солдат обслуживает кухню, спросил, как найти их штаб. Солдат по-
смотрел на танк, на автомобиль с красноармейцами, сказал, махнув в
сторону вокзала: — Ищите там!
Подъехав к вокзалу, Александр быстро сориентировался, прика-
зав Степану установить танк за кирпичной стеной, отгораживавшей
улицу от города, направив ствол пушки в сторону возможного появ-
ления противника. Жарикова и Есина попросил занять близлежащие
помещения, оборудовав в них огневые точки таким образом, чтобы
вся прилегающая площадь находилась под прицелом автоматов, сам
же пошел в сторону военных машин, незаметно припаркованных к
деревенским строениям. Подойдя к одной из них и увидев красноар-
мейца, дремавшего за рулем, спросил: — Мне нужен штаб.
— Какой?
— Неважно какой, но срочно. К городу со стороны Болхова при-
ближается колонна немецких танков, а в городе, как я понял, танков
и воинских частей нет!
Услышав о колонне немецких танков, солдат выскочил из каби-
ны, и, не говоря ни слова, стремглав бросился в подворотню невзрач-
ного домика. Оттуда вышел майор, оглядел Покровского с ног до го-
ловы, спросил:
— С кем имею честь?
— Капитан Покровский. У меня пакет начальнику штаба Брян-
ского фронта, генералу Захарову, но в Белев я не смог пройти, по-
скольку из Болхова в Мценск идет колонна немецких танков. Плен-
ный, которого я захватил, также подтверждает эти сведения!
— Пройдемте со мной.
Майор вошел в дом и сразу направился к столу, за которым сиде-
ло несколько военных.
— Товарищ генерал-майор, — докладывал он, — капитан По-
кровский хочет сообщить вам важную информацию.
— Докладывайте.
Александр вначале вытащил пакет, подал генералу.
— Я должен доставить его генералу Захарову, начальнику штаба
Брянского фронта.
— Мы передадим, — генерал передал пакет сидящему рядом с
ним полковнику.
— Что еще?
— К Мценску движется танковая дивизия, я только что обстрелял
их разведчиков, уничтожив транспортер и автомашину с пехотой.
— Это серьезно.
Генерал что-то сказал сидевшим за столом, и сразу два старших
офицера поднялись со своих мест и выскочили наружу.
— Какими силами располагаете вы?
— Танк КВ, автомобиль ЗИС и отделение автоматчиков с двумя
офицерами.
— Где они сейчас?
— Я занял оборону на вокзальной площади, мои люди там же.
— Вы поступили правильно. Возвращайтесь на вокзальную пло-
щадь и держите ее до подхода подразделений полковника Катукова.
— Но, товарищ генерал, я должен быть в штабе фронта.
— Для вас здесь фронт. Я, генерал-майор Лелюшенко, оставляю
вас у себя. Будете дальше служить в бригаде полковника Катукова.
Уже собираясь уходить, Александр вспомнил о «языке».
— Что еще? — спросил Лелюшенко, видя, что капитан хочет ска-
зать еще что-то.
— У меня там «язык». Куда его?
— Его сейчас заберут, я распоряжусь.
Вернувшись к своему танку, Александр вначале проверил, как
расположили своих красноармейцев майор Жариков и младший лей-
тенант Есин. Обходя позиции, убеждался, офицеры хорошо чувству-
ют тревожную ситуацию, прислушиваясь к канонаде взрывов, усили-
вавшейся с каждой минутой в той стороне, за рекой Зушей, где нахо-
дились наши воинские части неизвестного ему полковника Катуко-
ва. Есину поставил задачу, следить за вокзалом, и при появлении
противника, когда он, Покровский, откроет огонь на поражение,
воспользоваться моментом, достать «языка». Лучше, если им окажет-
ся танкист. Надо знать численность танкового подразделения, во-
шедшего в город. Майор Жариков, хотя и служил интендантом, не-
плохо освоился в своей группе, получил задание разведать участок
железной дороги и мост через реку Зушу. Усиливавшаяся канонада
на левом берегу реки вызывала тревогу, успокаивало лишь то, что не-
бо сплошь заволокли низкие темные тучи, сбрасывая на землю то
мелкий холодный дождь, то редкие, невесомые снежинки, кружив-
шиеся в воздухе и легко опускавшиеся на землю, где они сразу же та-
яли. Неожиданно пошел настоящий дождь, какие бывают осенью:
холодный, сильный и потому особенно нелюбимый, после него зем-
ля разбухала, становясь угрюмой и негостеприимной.
Александр забрался в танк, закрыв люк. Посмотрев еще раз на
площадь, понял, что танк стоит на хорошей позиции, отсюда будет
удобно поражать противника, оставаясь незамеченными какое-то
время. Мысленно поблагодарив экипаж за удачно выбранную пози-
цию, услышал стук по броне. Открыв люк, увидел стоявшего около
танка военного в мокрой плащ-палатке и надвинутой на глаза каске.
— Майор Никитин, — представился он.
Спрыгнув на землю, Александр представился, и Никитин, не до-
жидаясь вопросов, сказал: — Я начальник оперативного отдела шта-
ба четвертой танковой бригады полковника Катукова. Мне о вас уже
сообщили в штабе генерала Лелюшенко.
Никитин провел по лицу рукой, убирая капли дождя, и сразу же
продолжил разговор: — Сейчас наши люди подтащат сюда несколько
танков из ремгруппы. Они не на ходу, но могут поражать цели. Вам
следует удерживать площадь до выхода наших подразделений на пра-
вый берег Зуши.
Никитин посмотрел на Покровского, ожидая вопросов, но капи-
тан сказал только одно слово: — Ясно.
— Противник сильно нажимает. Им удалось смять подразделение
Тульского артиллерийского училища на нашем левом фланге и те-
перь они пытаются отрезать нас от единственной возможной пере-
правы — железнодорожного моста, где саперы уже кладут настил
между рельсами для прохода танков.
— А мост на Московском шоссе? — спросил Александр.
— Я посылал к нему взвод танков, противнику удалось подбить
один из них, там сильное артиллерийское прикрытие. Они оконча-
тельно блокировали мост и, возможно, вот-вот подойдут к вокзалу.
Вам нужно продержаться несколько часов. С наступлением сумерек
мы начнем отход.
Никитин ушел так же быстро, как и появился, но вскоре действи-
тельно рядом с танком Покровского расположились еще несколько
Т-34, которые подтягивали к месту засады тягачами. Увидев подхо-
дившего к нему Есина, напомнил: — Одного танкиста, но живьем!
— Помню, командир. — Есин ушел к своим автоматчикам, рас-
творившись в наступающей темноте. В это время на вокзальную пло-
щадь въехал бронетранспортер с крестами и немецкой буквой «Г» на
бортах. Наводчик приник к прицелу, спросил: — Может, ударить по
нему, командир?
— Подождем немного, пусть подойдут другие.
Вскоре рядом остановились два Т-III, использовавшиеся в основ-
ном для разведки, с короткими стволами пушек. Из танков и броне-
транспортера вышли несколько человек, о чем-то переговорили, но
сразу же разошлись по своим машинам.
Александр сказал наводчику: — Давай! — и первый выстрел разо-
рвал тишину привокзальной площади. За первым последовал второй,
открыли огонь и тридцатьчетверки, стоявшие невдалеке сзади. Те-
перь все, что зашло на площадь, горело, осветив все здания, располо-
женные вокруг. Выскочившие на площадь немецкие танки, следо-
вавшие за своими разведчиками, пораженные увиденным, вначале
остановились, не видя, откуда ведется огонь, затем двинулись в сто-
рону реки, вдоль железнодорожной насыпи, подставив свои борта
под выстрелы танков. Этим воспользовались наши танкисты, и
Александр приказал поразить первый танк. По последнему ударили
тридцатьчетверки. Оба немецких танка горели, зажав между собой
Т-IV, оказавшийся в середине, и его команда, поняв безнадежность
ситуации, выпрыгивала из люков, попадая под огонь автоматчиков
Есина и Жарикова. Следовавшие за выскочившими на площадь тан-
ками несколько Т-IV остановились, но, увидев открывшуюся карти-
ну, постреливая в разные стороны, предпочли отойти назад, включив
задний ход. Неожиданно вся площадь погрузилась в странную тиши-
ну, и Александр, открыв люк, увидел бежавшего к нему красноар-
мейца.
— Майор ранен, — сообщил он, подбежав к КВ.
— Беги к младшему лейтенанту, — Александр указал рукой в сто-
рону, где расположились бойцы Есина, — у них есть санитар.
Спрыгнув с танка, он быстро прошел в соседнее здание, где рас-
полагались бойцы Жарикова. Увидел лежавшего на полу, стонущего
майора, наклонился. — Что с вами, Николай Васильевич?
— В ногу попало, — ответил он слабым голосом, — видно, отвое-
вался я.
— Нога-то цела?
— Вроде, но боль страшная.
— Ничего, сейчас придет санитар, обработает рану, но в медсан-
часть не могу отправить, не знаю, где она находится, придется поле-
жать здесь. Как только наши переправятся через мост, мы вас опре-
делим. Я не забуду о вас, Николай Васильевич.
— Спасибо, капитан.
Александр пожал руку майора и поспешил обратно к своему тан-
ку, по пути встретив красноармейца и спешащего вместе с ним сани-
тара.
— Окажите помощь и оставьте на месте! — сказал он, и санитар
ответил: — Есть!
Уже подходя к своему КВ, заметил две фигуры, в одной узнал
младшего лейтенанта, подпиравшего коротким стволом автомата
пленного. Немец, весь в копоти и грязи, держался левой рукой за
правую, сжимая ее выше локтя.
— Что с ним?
— Ничего особенного, — сообщил Есин. — Он выпрыгнул из сво-
его танка, бросился бежать, прижимаясь к зданию, и немножко обго-
рел, попав в зону огня другого горевшего танка, а тут некстати оказа-
лись мы. Выхватив пистолет, он пытался выстрелить, но я опередил
его, моя пуля летела быстрее.
— Пойдем к санитару, пусть перевяжет, — Александр пошел об-
ратно в разрушенный домик, где санитар уже закончил перевязывать
Жарикова. Увидев переставшего стонать майора, сказал: — Я же го-
ворил вам, Николай Васильевич, жить будете, воевать тоже!
— Спасибо, капитан.
Пленному быстро обработали рану, пуля прошла навылет, не за-
дев кость. Наблюдая за пленным, Александр заметил, что тот молча
переносит боль, стиснув зубы, все его сознание находилось в каком-
то сосредоточении, словно он продолжал обдумывать что-то свое,
глубоко внутреннее. Приглядевшись к пленному, подумал о том, что
где-то уже видел его лицо. Может, на обложке какого-нибудь тро-
фейного журнала, каких много валялось, когда немцы оставляли за-
нимаемую территорию, но услышал голос Есина: — Ба, да мы его уже
однажды брали в плен! Тогда я ранил его в ногу, сейчас в руку. По-
смотрев еще раз на пленного, Александр убедился — перед ним нахо-
дится лейтенант Пауль Больц, которому они несколько дней назад
даровали жизнь.
— Вы снова мой пленник, лейтенант, но теперь я вас не отпущу.
Вас отправят в штаб корпуса, а сейчас скажите, с кем мы встретились
здесь, чья часть сегодня вошла в город?
Пока Есин добросовестно переводил вопрос, Александр с любо-
пытством рассматривал пленного. За копотью, покрывшей лицо и
комбинезон, скрывался упитанный и самодовольный человек, не
сделавший для себя никаких выводов из прежнего пленения.
— В город вошла третья танковая дивизия двадцать четвертого
танкового корпуса и мой шестой танковый полк. За третьей последу-
ет весь 47-й корпус, закончивший окружение русских в районе Кара-
чева и Брянска. Так что, господин гауптман, завтра вы будете моим
пленником! Но я вас не отпущу. Я отправлю вас в Германию, чтобы
вы своими глазами увидели, как живут немцы, покорившие вас.
Александр слушал внимательно пленного, но когда тот заговорил
о Германии, сказал резко: — Переведи ему, Миша, есть у русских по-
словица: цыплят по осени считают! И еще одна, не менее мудрая —
бабушка надвое сказала!
Пленный внимательно выслушал перевод, а дослушав, сказал:
— В ваших интересах отпустить меня снова, завтра я буду решать
вашу судьбу, господин гауптман!
Прекратив допрос, Александр встал, сказал Есину: — Я не наме-
рен слушать его болтовню. Свяжите его и, по приходу наших, сдайте
в штаб.
Александр направился к своему танку, сказав Есину: — Смотри в
оба. Сейчас они подтянут мотострелков и начнут нас выкуривать. Ни
в коем случае не отступать, стоять насмерть!
Полковник Катуков, руководивший переправой своей бригады
на правый берег реки Зуши по железнодорожному мосту, находился
в крайне возбужденном состоянии. Он с опаской поглядывал на не-
бо, благодаря Бога, пославшего этот спасительный дождь и раннюю
темноту. Разбомби они мост, и бригада окажется в окружении, а вме-
сте с ней и все, кто только что покинул окопы, уходя от наседавшего
на них противника — пограничники, оружейники, пехотинцы мото-
стрелкового батальона, бойцы мотоциклетного полка.
Переправа проходила очень тяжело, наспех проложенный между
рельсами настил из досок и бревен не выдерживал тяжести машин и
орудий, в появившихся щелях лошади ломали ноги, и их, пристре-
лив, сбрасывали в воду. В щелях застревали и колеса полевых орудий,
и их вытаскивали руками красноармейцы. Немцы вели по мосту не-
прицельный огонь, не видя цели, сильно мешал вначале падавший
дождь со снегом, а потом и настоящий сильный осенний ливень. Не-
ожиданно дождь, не дававший противнику использовать авиацию,
стал утихать, а потом и вовсе прекратился, и небо постепенно очища-
лось от тяжелых темных туч, освещая все вокруг. И совсем некстати
открылась полная луна, и Катуков еще больше забеспокоился: же-
лезнодорожный мост, с проходившими по нему людьми и техникой,
смотрелся как на картинке. Немцы перешли от неприцельного огня
к более точному, и он приказал своему начальнику штаба принять
срочные меры: выбить противника из частично занятого им здания
вокзала, снять наблюдателя с колокольни близлежащей церкви и
поджечь деревянные постройки около вокзала, чтобы ослепить про-
тивника.
Подполковник Кульвинский бегом перебежал мост, нацелил на
вокзал переправившиеся подразделения, те сориентировались в об-
становке, начали действовать. Увидев КВ, Кульвинский постучал по
броне. Александр открыл люк, хотел что-то спросить, но поняв, что
перед ним кто-то из руководства бригады, спрыгнул на землю, пред-
ставился.
— Знаю о вас, — сказал Кульвинский. И сразу же уточнил зада-
чу: — Видите колокольню? — он показал рукой в сторону церкви. —
Там сидит их корректировщик. Если они повредят мост, наши танки
окажутся на том берегу и будут уничтожены противником. И еще —
помогите своими людьми выбить их автоматчиков из здания вокзала
и подожгите все, что может гореть вокруг.
Кульвинский, не дожидаясь ответа Покровского, удалился в сто-
рону моста, словно его здесь и не было.
Снаряды рвались все ближе и ближе к зданию вокзала, и Алек-
сандр понял, что противник ведет огонь не только по мосту, но и по
подразделениям, переправившимся через него. Прильнув к прицелу,
навел пушку на колокольню церкви. Прося прощения у Господа за
святотатство, сделал выстрел. Колокольня вздрогнула, освещенная
пламенем попавшего в нее снаряда, и сразу же рухнула вниз, похоро-
нив под собой и корректировщика. Перекрестившись, Александр
выскочил из танка, перебежал к соседнему зданию, откуда автомат-
чики Есина вели огонь, прикрывая мотострелков, втягивавшихся в
здание вокзала, сказал: — Вот что, Миша, подожги несколько дере-
вянных зданий и помоги выкурить автоматчиков-корректировщиков
из здания вокзала. Если нужна моя помощь, выстрели в мою сторону
ракетницей, я помогу вам.
Есин поднял своих автоматчиков, и вскоре на площади ярким ог-
нем запылало несколько домов, а в здании вокзала засверкали огонь-
ки автоматов его взвода. Значит, и Михаил начал действовать, облег-
ченно вздохнул он. Артиллерийский огонь утих, и он увидел первые
подразделения, выходившие к вокзалу. Шли пехотинцы, лошади та-
щили в упряжках артиллерийские орудия, чуть позже появились и
первые танки. Часть танков, оказавшихся на площади, занимала по-
зиции рядом с его КВ, другие уходили вглубь города, направляясь к
месту новой дислокации. Через некоторое время к Покровскому по-
дошел майор Никитин и, не скрывая радости, сказал: — Молодчина,
капитан, хорошо ты их тут колотил! Особенно помог фейерверк, ос-
лепленные, они перестали обстреливать мост.
Никитин сказал с облегчением: — У нас были серьезные опасе-
ния за наш отход по этому чертову мосту. Попади они в одну из опор,
и мы все оказались бы в ловушке. Путь к своим был бы отрезан, и
трудно даже представить, что сталось бы с нашими окруженными
подразделениями, особенно с техникой и вооружением!
Они молча смотрели на проходивших мимо солдат, и Никитин
называл номера частей и фамилии командиров. Когда мимо прохо-
дили пограничники, сказал: — Идут пехотинцы-пограничники
132-го пограничного полка полковника Пияшева. Им, вместе с на-
шими мотострелками, пришлось тяжелее всех, танки Гудериана шли
на окопы, на них, и мы подпускали их ближе сознательно, выскаки-
вали из засад, когда они начинали утюжить наши окопы, где лучшим
средством пехотинцев стали противотанковые гранаты и бутылки с
зажигательной смесью. Без помощи пограничников и бойцов наше-
го мотострелкового батальона капитана Кочеткова мы не смогли бы
перемолоть столько танков и сдерживать их в течение семи суток, за-
ставив Гудериана топтаться на месте.
Помолчав, переживая сказанное, Никитин продолжил: — Уйдете
вместе с нашими последними танками, нас выводят во второй эше-
лон пятидесятой армии Брянского фронта, занявшей позиции на се-
верной окраине Мценска.
— Товарищ майор, — обратился Покровский к Никитину, — вон
там застыл новенький Т-IV, зажатый с двух сторон подбитыми танка-
ми. — Александр указал на стоявший у здания вокзала танк.
— Вы сможете его завести?
— Попробуем. У меня классный механик-водитель.
— Попробуйте пригнать с собой.
— Хорошо, постараемся. — Александр посмотрел на уходившего
Никитина, спросил: — Как я узнаю, что наши танки, идущие оттуда,
последние?
— Они появятся здесь после взрыва моста. Полковник Катуков
еще там.
— Ясно.
Не обращая внимания, только инстинктивно пригибаясь к земле,
когда снаряды разрывались невдалеке, Михаил Ефимович Катуков
не уходил с левого берега моста, провожая всех, кто проходил мимо
него. Когда противник, потеряв корректировщика, прекратил обст-
рел, он обрадовался, и чувство тревоги покинуло его. Он оглянулся,
видя, как оставленные для прикрытия отхода два батальона танков,
сдерживают наседающего противника. Мимо него проходили в стро-
гом порядке подразделения вверенной ему бригады и приданных ей
подразделений: мотоциклетного полка подполковника Танасчиши-
на Т. И., пограничников полковника Пияшева Н. И., сводного бата-
льона Тульского оружейно-технического училища, зенитно-артил-
лерийский дивизион, батальон мотострелков капитана Кочеткова
Д. А. Переправившись на правый берег реки, Катуков дал команду
своим батальонам поочередно отходить к мосту, прикрывая друг дру-
га. И как только последний Т-34 показался невдалеке от него, про-
ехав мост, дал команду саперам на подрыв. Жалко было взрывать со-
оружение, созданное человеческими руками и долго служившее лю-
дям, но обстановка требовала того, и он, с душевной болью и какой-
то грустной радостью, еще не услышав взрыва, увидел, как мост изо-
гнулся, сгорбился, чуть приподнялся вверх, а затем, разделившись на
несколько частей, опустился вниз в мутные воды Зуши.
Добравшись до нового рубежа, отведенного бригаде во втором
эшелоне пятидесятой армии, Катуков, войдя в землянку, свалился,
не раздеваясь, на топчан, проспал весь день. Ближе к вечеру его раз-
будили. Звонил генерал Лелюшенко, получивший назначение ко-
мандующим пятой армией Западного фронта.
— Здравствуй, Михаил Ефимович, — сказал он и сразу же про-
должил, — и до свидания!
Рассказав о новом назначении, генерал Лелюшенко Дмитрий Да-
нилович просил передать фронтовое спасибо всем воинам бригады и
приданным подразделениям от себя лично. В конце разговора Лелю-
шенко сказал: — Я рад, что судьба свела нас под Орлом. Воюйте так
же, как здесь, и дальше. До встречи!
Увидев склонившихся над столом Кульвинского и Никитина,
спросил: — Что нового?
— Приказано отдыхать, набираться сил, приводить в порядок
матчасть.
Подкрепившись, Катуков приказал собрать командиров полков
бригады и приданных ей подразделений. Поблагодарив за верную
службу Родине, передал благодарность получившего повышение и от-
бывшего к новому месту службы генерала Лелюшенко Д. Д., пожелал
бить так же врага и дальше, как они делали это здесь, под Мценском.
Довольные друг другом и исполненным долгом, разошлись пригла-
шенные, и Кульвинский напомнил: — Что делать с новеньким Т-IV?
— Кто взял трофей?
— Капитан Покровский.
— Я переговорю с генералом Федоренко, а Покровского пригла-
сите ко мне.
Поздно вечером Покровский вошел в землянку комбрига. Выслу-
шав представление, Катуков подошел ближе, подал руку.
— Вот вы какой, капитан! — он пригласил присесть к столу и сра-
зу же огорошил сообщением: — Будете служить в моей бригаде. Со
штабом фронта я договорюсь.
— Сочту за честь, товарищ полковник, — сказал, вставая, Алек-
сандр.
— Сиди, сиди, — улыбнулся Катуков, — это еще не все. Где сей-
час Т-IV?
— Как и положено. На позиции.
— Вы из него собираетесь стрелять?
— Если прикажете. Мы его уже освоили.
— Не прикажу. Генерал Федоренко Яков Николаевич, начальник
Главного автобронетанкового управления Красной Армии приказал
срочно отправить трофей на один из танкодромов. А оттуда вернетесь
с подкреплением. Возьмите с собой и своего механика, раз он привел
танк сюда.
— Есть, — ответил Александр, собираясь уходить.
— Когда отправляться?
— Сегодня. Железнодорожники уже получили команду. Вам го-
товят платформу на ближайшей станции. Так что действуйте, капи-
тан!
Полковник Катуков, выводя войска с левого берега Зуши, не был
одинок. По всему городу, исключая шоссейный мост, контролируе-
мый противником, отход его бригады и приданных ей подразделений
поддерживали находившиеся на правом берегу реки подразделения
6-й гвардейской стрелковой дивизии, десантный полк воздушно-де-
сантного корпуса, танки 11-ой танковой бригады. Но основная тя-
жесть легла на плечи его танковой бригады и артиллерийского диви-
зиона, расстреливавших наседавшие танки противника. Два батальо-
на его танков сдержали натиск врага, не дали противнику прорваться
к переправе, обеспечили выход всех подразделений на правый берег,
в город, который нашим войскам пришлось оставить этой ночью. В
этом бою отличились старший политрук Иван Алексеевич Лакомов.
Огнем из своего КВ он уничтожил 4 немецких танка; командир сред-
него танка, старший лейтенант Дмитрий Федорович Лавриненко —
шесть; но особенно отличился командир роты средних танков, стар-
ший лейтенант Александр Федорович Бурда, любимец бригады.
Прежде чем отойти к мосту, его рота атаковала противника, уничто-
жив 10 танков, 6 орудий и до батальона пехоты. Отбросив немцев от
реки, Бурда переправил свою роту на правый берег.
За семь дней боев Гудериан потерял между Орлом и Мценском
133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, 6 ми-
нометов, много другой техники и до полка пехоты. Но в Мценск вой-
ска Гудериана все же вошли. Генерал-майор Лелюшенко, уже назна-
ченный Ставкой командующим пятой армией Западного фронта,
сделал невозможное: перед отъездом к новому месту службы, 11 ок-
тября, все же выбросил немцев из города. Уже находясь под Моск-
вой, полковник Катуков, бригаду которого Верховный перебросил к
западу от столицы, и генерал-майор Лелюшенко следили за судьбой
Мценска, который наши войска удерживали в течение двух недель.
30
Никогда прежде, ни обучаясь в военных училищах, где его, ко-
мандира среднего звена, готовили командовать полковыми соедине-
ниями, ни позже, на курсах высшего командного состава «Выстрел»,
где готовили будущих комдивов и комкоров на многочисленных уче-
ниях, не сталкивался Городнянский с ситуацией, в которой оказа-
лась сейчас руководимая им тринадцатая армия. Заняв Севск и обо-
гнув Брянский фронт, противник замкнул кольцо окружения, и сей-
час перед ним, командармом, получившим директиву на сражение
перевернутым фронтом, и обозначенные рубежи для выхода к своим,
стояла нелегкая задача — сдерживая натиск противника, вывести ар-
мию из окружения и снова встать впереди фашистских полчищ. На-
блюдая, как вдумчиво и скрупулезно работают штабисты над пред-
стоящей операцией, он, с одной стороны, был спокоен за судьбу вве-
ренных ему дивизий, они найдут выход в сложившейся обстановке, с
другой, его беспокоило, что этот выход будет происходить в условиях
осенней распутицы, когда дороги превратились в сплошное месиво
грязи, а небольшие речки, разбухшие от прошедших дождей, вышли
из берегов, стали непреодолимой преградой. Беспокоил и снег, пери-
одически падавший на землю, добавлявший еще больше невзгод и
неприятностей и несущий на землю холод. Радовало, что настроение
командиров дивизий, а их под его началом было немало — десять
стрелковых, две кавалерийские и одна танковая, — соответствовало
моменту — все мыслили только о наступлении, конечной целью ко-
торого являлся прорыв. Люди уже привыкли к тяготам войны, у них
упрочнились уверенность в конечной цели — победе, и они это дока-
зали, удерживая занимаемые позиции. Ну а то, что танковый клин
Гудериана отрезал его от группы генерала Ермакова, занимавшей ле-
вый фас фронта, он, проанализировав положение, считал неизбеж-
ным, учитывая превосходство противника в мобильных, сконцент-
рированных на прорыв, танковых корпусах, не задействованных в
обычных, фронтальных, условиях окопных боев. Эти корпуса со вре-
менем потеряют свой наступательный потенциал по мере удаления
от Германии, пагубно скажутся вопросы обеспечения их топливом и
боеприпасами, но главным окажется потеря техники в предстоящих
сражениях, а их танки научились уничтожать подручными средства-
ми, теми же бутылками с зажигательной смесью и противотанковы-
ми гранатами. Потеря техники для них окажется невосполнимой. Ну
не сможет маленькая Германия, ведущая войну в России и в Африке,
обеспечить выпуск стольких танков, сколько их ежедневно уничто-
жают на всем советско-германском фронте! Но это потом, со време-
нем, а сейчас перед ним, командармом, стояла задача, на первый
взгляд ясная, как божий день: отвести все дивизии на новые рубежи
и снова встать впереди немцев, вырыв окопы полного профиля, за-
щищавшие солдат от их танков. Невольно, сами собой, мысли улете-
ли куда-то, и он снова увидел себя в своем штабе, в маленькой дере-
венской избе, где работали оперативники полковника Петрушевско-
го, его неутомимые помощники. Здесь же и члены военного совета
армии, к которым он обращался за советом и помощью в трудных,
порой неразрешимых, ситуациях. Член военного совета — Марк
Александрович Козлов, самый молодой из них, 1902 года рождения.
За его плечами военно-политическая академия им. В. И. Ленина. Ра-
бота начальником Полтавского военно-политического училища, по-
литическое управление Центрального фронта. Он знал, что Марк
Александрович не дрогнет ни в какой ситуации, и это, естественно,
придавало силы и ему, командарму. Или вот он, полковник Петру-
шевский, начальник штаба армии. Александр Васильевич всего на
два года моложе, но за его плечами старая гимназия, царская школа
прапорщиков, общевойсковая академия имени М. В. Фрунзе и ака-
демия Генерального штаба. Кроме того, Петрушевский активный
участник гражданской войны, а это тоже многое значит. Он не стал
перечислять фамилии комдивов, там подобрались грамотные и стой-
кие люди, отобранные суровой армейской жизнью.
— Что будем делать, Марк Александрович? — спросил он вошед-
шего в избу Козлова.
— Как что, — не понял тот, — воевать!
— Воевать, — усмехнулся Городнянский, наклоняясь над кар-
той, — смотрите, куда нацелилась третья армия, — он показал на-
правление удара третьей, где находился командующий фронтом ге-
нерал-полковник Еременко, — они прорываются в направлении
Дмитровск-Орловский с выходом на Кромы.
— У них нет другого выхода, — заметил Козлов, — но они пойдут
по тылам Гудериана, где, как вам известно, их блокирует десятая мо-
тодивизия, в любое время на помощь ей Гудериан бросит столько
танков, сколько потребуется.
— Может, и нам войти вслед за ними?
— И привлечь на себя еще больше сил, особенно их авиацию.
Бомбить густые массы войск довольно эффективно. Именно этого и
ждет от нас противник.
Городнянский задумался. Ставя этот вопрос перед Козловым он
хотел проверить еще раз себя; сейчас, когда им удалось отбить Сузем-
ку и Негино, перед этим занимаемые тридцать пятым армейским
корпусом противника, он дал задание Петрушевскому прорабаты-
вать дальнейшее движение армии в юго-восточном направлении.
Беспокоило только одно: на пути, кроме тридцать пятого армейского
корпуса противника, был еще 48-й танковый, который только что ов-
ладел городом и станцией Дмитриев-Льговский. Но, овладев им,
корпус оторвался от своих баз и армейских подразделений, и сейчас,
в распутицу, с ними его связывала только одна артерия — грунтовая
районная грейдерная дорога Рыльск-Хомутовка-Дмитриев. И они
наверняка испытывают сейчас проблемы с топливом, остановив
главное свое оружие — танки.
Словно прочитав мысли командарма, полковник Петрушевский
оторвался от карты, подошел к ним.
— Можно готовить приказ дивизиям, — сказал он.
Петрушевский подробно изложил план наступления, обеспечи-
вающий прорыв и выход дивизий на рубеж реки Свапа в район меж-
ду Льговом и Фатежом.
— Как пройдет пятидесятая танковая дивизия по такому бездоро-
жью?
— Наши танки проходят хорошо за счет широких гусениц, а тан-
ки противника лишены маневра, у них более узкие гусеницы и наше-
го бездорожья не выдерживают.
— А топливо?
— Штаб фронта обещает сбросить сегодня ночью бочки на пара-
шютах. К сожалению, по выбранному маршруту автомашины не
пройдут, их придется уничтожить.
Петрушевский подробно показал возможный путь дивизий ар-
мии, если удастся прорвать заслон тридцать пятого армейского кор-
пуса противника и смять возможное сопротивление танкового кор-
пуса, растянувшего свои подразделения по дороге между Хомутовкой
и Дмитриевом.
— Вот здесь, — Петрушевский показал единственный мост у села
Романово через приток реки Сев с топкими берегами, берущей здесь
начало, — пройдут наши танки, после них деревянный мост нужно
взорвать или сжечь. За Ветью танки свернут направо, уйдя от воз-
можного преследования противником, в сторону населенного пунк-
та Береза. У Романово остальные дивизии, оставив на месте прорыва
технику, пройдут через другой мост, в центре села, и далее, между на-
селенными пунктами Шевченко и Гламаздино идут по территории,
свободной от противника, к реке Свапа.
— А по мосту в центре села танки не смогут пройти?
— Нет, товарищ генерал-майор, он не выдержит даже обычных
грузовиков. Их придется сжечь на шоссе, рядом с немецкими, бро-
шенными противником из-за отсутствия топлива и бездорожья.
— А тот мост, на шоссе, немцы не подорвут раньше нас?
— Он нужен им самим. По этому шоссе они пытаются наладить
снабжение войск всем необходимым. К тому же мы забросим в рай-
он моста батальон пехотинцев, они блокируют подходы к нему, и бу-
дут удерживать до прихода наших основных сил.
— Что будем делать с гаубицами, орудиями? — спросил Козлов,
также внимательно слушавший Петрушевского.
— Перед последним выстрелом в ствол забрасывается пара гор-
стей песка, и этого достаточно.
— А с автомобилями?
— Их повреждать еще проще: достаточно одной бронебойной пу-
ли по двигателю, и вся недолга.
— Однако ты, Александр Васильевич, поднаторел в уничтоже-
нии, — пошутил Козлов, на что Петрушевский, также смеясь, отве-
тил: — Ломать, не строить, Марк Александрович.
Петрушевский посмотрел на командарма, все еще изучавшего на-
меченный маршрут, сказал, кладя на стол листок бумаги:
— Подпишите шифровку, товарищ генерал-майор, командующе-
му группой генералу Ермакову. Только одновременный удар наших
дивизий в район между Хомутовкой и Севском и удар группы Ерма-
кова со стороны Рыльска обеспечат нужный успех. Хотя положение у
генерала Ермакова нелегкое. С фронта на него наступает тридцать
четвертый армейский корпус и подошедшая общевойсковая армия.
Сил у Ермакова мало, но, надеюсь, он поможет нам выйти к наме-
ченному рубежу.
С движением дивизий в район прорыва начались бои с наседав-
шим противником. Трудности сопровождали обе стороны, уничто-
жая и сжигая собственные автомобили, оставшиеся без топлива,
пришлось уничтожать и технику противника, застрявшую на дороге
между Хомутовкой и Севском, и Хомутовкой и Дмитриевом, и также
оказавшуюся без топлива.
Бои усилились особенно в первые дни движения наших дивизий,
противнику удалось кое-где даже захватить часть тыловых подразде-
лений, прикрывавших отход, но к моменту, когда основные части ар-
мии сконцентрировались для прорыва, противник начал выдыхать-
ся. Сказалась и помощь группы генерала Ермакова, наносившей удар
со стороны Рыльска силами двух стрелковых дивизий и одной танко-
вой бригады, и концентрация артиллерии армии. К концу дня 16 ок-
тября шестая стрелковая дивизия потеснила противника, он отошел
к Хомутовке, освободив шоссе Хомутовка-Дмитриев, через которое
и устремились основные силы армии. На шоссе, в грязи, стояли гру-
зовые автомобили со свастикой на бортах, по пути их расстреливали
и поджигали. Красноармейцы-артиллеристы, шоферы и связисты,
уничтожив свою технику, в одночасье стали пехотинцами, взяв в ру-
ки винтовки и автоматы. Движению армии помогала и природа, шел
мелкий снег с дождем, небо плотно закрыли темные холодные тучи,
мешавшие авиации противника действовать даже вслепую. Здесь, за
селом Романово, в глухомани, с топкими, раскисшими от слякоти
полями, не чувствовалось войны, солдаты шли, понуро опустив голо-
вы, мокрые шинели и фуфайки мешали движению, но они шли,
зная, что только так могут вырваться из цепких лап наседавшего про-
тивника.
Члены штаба, да и сам Городнянский, пересевшие на лошадей,
объезжали войска, вытянувшиеся сплошной колонной, бредущей по
унылым полям, раскинувшимся между поселками и деревнями. По-
нимая состояние войск, люди, живущие в тех селах и поселках, бра-
ли все, что было в домах съестного и, ведя ребятишек за руки, шли к
растянувшейся колонне, передавая голодным и измученным солда-
там все, что смогли захватить с собой: хлеб, сало, квашеную капусту,
печеную картошку, соленые огурцы, яйца, бутылки с молоком. Го-
роднянский видел это всеобщее проявление любви и заботы, и серд-
це его наполнилось теплотой и благодарностью и к своим солдатам,
и к людям, выходящим к ним. Проезжая мимо молчаливо стоявших
людей, он обратил внимание на одного худого, очень высокого, но не
потерявшего стройность, старика с седой головой. Несмотря на не-
погоду, старик стоял в одной полотняной рубахе. Подъехав ближе,
Городнянский остановил лошадь. На груди старика сияли четыре Ге-
оргиевских креста, их нельзя было не заметить по ярко выделявшим-
ся ленточкам, известным каждому служивому человеку. Городнян-
ский видел, как изнуренные походом и уставшие солдаты его армии,
проходя мимо старика, выравнивали шаг, с трудом поднимая сапоги
и ботинки с налипшим черноземом. Старик словно ободрял красно-
армейцев, говоря им беззвучно: «Чего же вы, ребятки, отступаете?
Бейте их, как мы били в свое время!»
Городнянский спешился. Подошел к старику, сняв фуражку.
Долго смотрел в морщинистое, но строгое и мужественное лицо,
спросил: — Как зовут вас, отец?
— Афанасий я, Костюченко.
— Хорошо, что вы сохранили эти награды. Берегите их и себя то-
же. Я запомню эту встречу на всю оставшуюся жизнь. И если оста-
нусь жив, обещаю приехать и разыскать вас после войны. Прощайте!
Городнянский вскочил в седло, медленно, словно раздумывая и
переживая встречу, проехал несколько метров, но вдруг злость на са-
мого себя, не остановившего противника и давшего ему возможность
обойти эти глухие места, нарушить устоявшийся жизненный уклад,
взяли свое, он дернул поводья, сжав бока лошади шенкелями, и она,
не понимая настроения хозяина, вначале встала на задние ноги,
словно пыталась преодолеть какой-то невидимый барьер, затем, по-
няв, что от нее требуется, пошла галопом, разбрызгивая по сторонам
грязь, отлетавшую от копыт.
Командарм спешил, где-то впереди колонны войск его армии
двигалась деревенская телега с раненым в обе ноги командиром 132-й
стрелковой дивизии генерал-майором Бирюзовым С. С. Комдив воз-
главил авангард дивизии, атаковавшей немцев, оседлавших шоссе
Хомутовка-Дмитриев, обеспечил прорыв и выход из окружения всей
армии.
О том, что командующий фронтом, генерал-полковник Еремен-
ко Андрей Иванович ранен, Городнянский узнал сразу же, но что с
ним происходило дальше — только после того, как армия вышла из
окружения, заняв оборону в полосе между Фатежом и Льговом.
Выполнить обещание, данное георгиевскому кавалеру, он не
смог по независящей от него причине.
В 1942 году, тоже оказавшись в окружении под Харьковом, ко-
мандующий 6-й армией генерал-лейтенант Городнянский Авксен-
тий Михайлович пал смертью Героя.
31
Майор Ганс фон Крюгер находился в состоянии глубокого раз-
думья. Сидя в кабинете первого секретаря горкома партии он долго
и заинтересованно смотрел в окно на позолоченный купол стоявшей
на холме церкви. Отсюда казалось, что купол пытается оторваться от
земли, приподняться над еле видным из-за густых темных веток де-
ревьев забором и воспарить к несущимся над ним облакам. Красиво
и величественно, подумал он, переведя взгляд ближе, на изуродо-
ванный взрывом мост. Церковь сама по себе не интересовала его,
хотя он и хотел побывать в ней, полюбоваться высоким искусством
росписи стен и потолков, русские мастера славились своим умением
соединять земное с неземным, духовным, а заодно и полюбоваться
завоеванным им городом с самой высокой его точки, каким и явля-
ется холм, на котором когда-то русские построили эту церковь. Од-
нажды он спросил Игната, который просил называть его простым и
запоминающимся именем Герман, почему русские большевики не
разорили это сооружение? Игнат-Герман в ответ пожал плечами, не
зная, что сказать, вероятно, кого-то из русских партийных руково-
дителей притягивала красота, исходившая с высокого, заросшего де-
ревьями холма, увенчанного этой прекрасной, притягивавшей к се-
бе церковью. Ответ Игната-Германа, что в России церковь отделена
от государства и существует как бы параллельно с ним, не удовле-
творил Крюгера; продвигаясь по территории России, он встречал
множество заброшенных церквей, полуразвалившихся от времени, в
них не правили со времен революции, и народ как-то свыкся с этим.
Он, Ганс фон Крюгер, утвердился в мысли, что в России вера в Бога
не была фанатичной и поддерживалась только в силу какой-то веко-
вой традиции. Эту традицию разрушила революция, и русский на-
род вольный выбирать веру по своему усмотрению, выбрал новое
учение — большевизм, с его закоренелым материализмом. Церковь
сохранилась для экзотики, и если в нее продолжали ходить, то толь-
ко потому, что она привлекала своим своеобразием и высоким ис-
кусством. Конечно, были среди прихожан и верующие люди, но их
все же меньшинство, и в этом он, Ганс фон Крюгер, уверен настоль-
ко, насколько сам слабо верил в Бога, хотя на многие вопросы бытия
не мог дать ответ, не прибегая к мысли о Создателе. Правда, он час-
то слышал о том, что кроме божественного имеется еще и эволюци-
онный путь развития, но, наблюдая за живыми существами, их мно-
гообразием и развитием, все же склонялся к мысли о существовании
Создателя. В спорах о двух началах он старался не участвовать, по-
нимая, что ни одна из сторон не в состоянии доказать обратного, а
раз так, то стоило ли вообще затевать эти разговоры. Люди рожда-
лись, жили и умирали, так и не узнав, каким образом все произош-
ло, и со временем он понял, что в практической жизни человека не
это является главным. Пусть спорят те, кому нечего делать на земле,
он же рожден для действия и будет действовать, не тратя энергию на
пустые и бесполезные споры. И все-таки в минуты раздумий, а они
порой захватывали его, он задавал сам себе вопросы, отчего и поче-
му все началось, продолжается и когда будет всему этому конец? Его
мучил один главный вопрос, самый главный из всех, и об этом он ду-
мал чаще: почему светит солнце, откуда берется эта постоянная
энергия свечения, и кто ее регулирует? Ведь в обычных условиях,
разжигая костер, кто-то должен бросать дрова в его чрево, и тем
больше, чем ярче полыхает пламя. А вот кто бросает топливо в ги-
гантское светило, понять не мог. Хуже того, когда он пытался задать
вопрос об этом кому-либо из сослуживцев, на него смотрели с любо-
пытством, пытаясь поскорее сменить тему разговора. Да он и сам
понимал, что забирал не туда, и боялся, как бы его не посчитали тро-
нутым, за глаза покручивая пальцем у виска.
Глядя на церковь, сохранившуюся почти в первозданном блеске
за высоким белым забором, он думал совсем не о ней. Его занимали
отнюдь не божественные мысли, идеи происхождения вселенной
отошли на второй план. Его занимали мысли сегодняшнего бытия в
этом городе, где живут недружелюбные люди, находятся немецкие
воинские подразделения, действует железная дорога, так необходи-
мая для обеспечения воюющих армий. Его мучили раздумья о том,
как прекратить беспорядки, начавшиеся в городе, отданном под его
начало. И можно ли их прекратить вообще в этой полудикой стране с
непонятным названием Россия!
Приказав дежурному офицеру никого к нему не впускать, он вна-
чале наслаждался своими мыслями, рождавшимися при виде облож-
ки будущего, еще не увидевшего свет журнала «Kunst dem volk» с его
фотографией. Видимо, купол видневшейся церкви подсказал и вы-
бор журнала «Искусство народу», с начала войны печатавшего на
своих страницах тот же народ, но в военной форме и с оружием, при-
носящий фатерланду так необходимое ему искусство побеждать.
Шольц передал ему пахнущий краской оттиск, и Ганс наслаждал-
ся прекрасно выполненной работой. Он так бы и ходил весь день в
приподнятом настроении, радуясь от безусловной удачи, от ожидав-
шей его известности и следующих за ней повышений, если бы не эти
неприятные сообщения, заставившие сменить прекрасные эмоции
на раздумья. Этой ночью неизвестными убит немецкий солдат, пат-
рулировавший в районе железнодорожного разъезда, не оборудован-
ного световой сигнализацией. Труп нашли невдалеке, в кустах, без
сапог, шапки и шинели. На месте преступления не оказалось и вин-
товки. Неизвестные взяли с собой все это, даже не пытаясь причи-
нить ущерб железной дороге, по которой друг за другом шли составы.
Что это? Начало партизанской борьбы или вылазка рядовых грабите-
лей? Расследованием убийства занялся начальник гестапо Герман
Липпке, но вряд ли он добавит что-то новое к уже известному. В этой
стране все возможно, он знал по своему предыдущему опыту, и луч-
ший способ наведения порядка здесь — расстрел! Люди должны
знать, кто сейчас здесь хозяин, и бояться его, как боятся животные
опытного дрессировщика!
Другое сообщение также наводило на раздумья, и он решил съез-
дить на маленькую станцию, затерявшуюся в безбрежных лесах, по-
смотреть своими глазами на то, что там произошло ночью и что мо-
жет происходить в будущем. Группа военнопленных, подготовлен-
ная к отправке в Германию, пыталась совершить побег, проломив
стену пакгауза, но вовремя замеченная охраной и патрулем перебита
на месте. Другие военнопленные остались в пакгаузе, не желая разде-
лить участь своих собратьев.
Сообщение беспокоило его не самим фактом побега, это не уди-
вило его — русские тяжело свыкаются с неволей, удивило то, что по-
бег готовился рядовыми красноармейцами, офицеров предусмотри-
тельно расстреляли задолго до этого события.
Наконец, он пока смутно представлял, как будет управлять этим
городом зимой, где уже замерли все городские предприятия: хлебоза-
вод, молокозавод, мясокомбинат, котельная, баня и прачечная, без
которых невозможна нормальная жизнь цивилизованного города.
Возрождать их и кормить русских? Но они должны быть в перспекти-
ве уничтожены, а оставшиеся использоваться как рабочая сила, на-
подобие рабов в рабовладельческих государствах на заре человечес-
кой цивилизации. Об этом откровенно и недвусмысленно говорит
умнейший человек Германии — доктор Геббельс. Не зря же русские
карикатуристы изображают его лисой, славящейся особой сообрази-
тельностью и хитростью.
Вчера, сопровождаемый охраной, Ганс посетил городской рынок
и ужаснулся от увиденного! Хмурые и темные личности предлагали
всяческую рухлядь: самовары, примусы, лампы, даже лапти, в обмен
на хлеб и одежду. Торговали без денег, пользуясь обменом, понят-
ным только им, и он про себя подумал, что для них началась новая
эра в жизни, эра рабовладельчества и крепостничества. Он хотел ра-
зогнать этот сброд, это сборище, но решил не обострять отношений
с этим народом, который в отчаянии может устроить самые неверо-
ятные беспорядки. Он подумал о том, что уже завтра свяжется с ар-
мейскими интендантами и добьется открытия здесь магазинов и не-
больших артелей, способных делать что-то полезное для армии, пла-
тить за работу немецкими марками, таким образом, задействовав
часть взрослого населения в полезной для Германии работе, умень-
шить армию потенциальных могильщиков Рейха. Поступившее ука-
зание об отправке в Германию военнопленных даже обрадовало его,
и он решил немедленно ехать на пункт отправки, где формировался
эшелон, чтобы посмотреть на этих пленных, а заодно и разобраться с
теми, кто находился в том злополучном пакгаузе. Вызвав начальника
полиции Игната-Германа, спросил: — Как далеко находится эта
станция?
— По нашим меркам, рядом. В пятидесяти километрах отсюда.
Но в лесу, господин майор.
— Готовьте команду полицейских, я прикажу сопровождать меня
и моему армейскому конвою.
Меркулов взял под козырек. — Будет исполнено, господин май-
ор, — сказал он и сразу же вышел из кабинета.
Взглянув в окно, Крюгер еще раз подумал о том, что обязательно
посетит церковь после того, как восстановят поврежденный мост че-
рез овраг, отделявший от него храм. Ему не хотелось идти к церкви
через овраг, как ходят местные жители, хотелось подъехать к святой
обители во всем блеске, на который способна его империя, — в со-
провождении охраны и обязательно на лучшем выездном автомоби-
ле «оппель», специально прибереженном для парадов и встреч доро-
гих гостей.
Встав из-за стола и собираясь в дорогу, Ганс проверил, заряжен
ли его пистолет, попробовал, как быстро сможет выхватить свой
«вальтер» из кобуры и вложить обратно после произведенных выст-
релов в противника, если такой встретится на пути. Полицейским,
которые должны будут ехать впереди его автомобиля, он не особенно
доверял, большинство из них еще слабо владеет оружием, а со сно-
ровкой дело обстоит еще хуже. Свои солдаты, замыкавшие движе-
ние, хорошо вооруженные автоматическим оружием, еще не имеют
опыта борьбы с партизанами, действующими, как правило, неожи-
данно и быстро. Осмотрев пистолет и представив, как он молниенос-
но влепит пулю в лоб первому из тех, кто попытается броситься на
него, он подошел к зеркалу и с удовольствием оглядел свою красивую
и ладную фигуру в новенькой форме с фуражкой, сшитой по спецза-
казу, с приподнятой тульей. Услышав скрип дверей и шаги в прием-
ной, отошел от зеркала и, увидев Игната-Германа и офицера, коман-
дира конвоя, сказал всего одно слово: — Поехали!
Автомобили выехали из внутреннего двора здания бывшего гор-
кома ВКП(б) и помчались по улице, круто спускавшейся вниз к реке,
мимо рубежа, занимавшегося всего неделю назад отрядом самообо-
роны и русскими танками. Теперь он знал, что тогда в городе не бы-
ло армейских подразделений пятидесятой армии, и поражался тому,
что русские хорошо продумали вопросы обороны. Они выиграли
время, вывезя все ценное из города в окрестные леса. Им удалось взо-
рвать и основные цеха машиностроительного завода, где сейчас спе-
циальная команда пытается организовать мастерские по восстанов-
лению техники, поврежденной в боях. Особенно много изуродован-
ных танков поступает из района Мценска, что за Орлом, и Крюгер,
осмотрев несколько, со следами применения какого-то непонятного
ему оружия, почувствовал себя неуютно, представив, что именно он
мог находиться в одном из них, обугленном, с оторванной башней.
Машины въехали на мост, восстановленный саперами семнадца-
той танковой дивизии, им пришлось здорово потрудиться, мост, хо-
рошо заминированный русскими, подорвало так, что легче было по-
строить новый и на новом месте. Чувствовалось, что русскими бой-
цами руководил опытный человек, и Крюгер поинтересовался у си-
девшего на переднем сиденье Игната-Германа, кто руководил тем от-
рядом?
— Секретарь местного горкома партии Смородинов, — ответил
Игнат, вспомнив, что Виктор Петрович пользовался большой попу-
лярностью в городе, являясь умным и волевым человеком. По его те-
лу прошлись мурашки при одном упоминании о нем. Он знал, что
Смородинов где-то здесь, и с ним придется бороться не на жизнь, а
на смерть. Скорее, на смерть, мрачно подумал он, невольно потрогав
кобуру с «парабеллумом».
— Где он сейчас? — спросил Крюгер, и Игнат ответил, не скрывая
огорчения: — Не знаю. Вероятнее всего, где-то здесь, в лесах.
— Вы его знали?
— Знал не один я. Его знали все в городе. Он выступал на всех
предприятиях и в учреждениях. Говорил без написанного текста, без
бумажки, как у нас говорят, причем говорил так зажигательно, что
люди, послушав его, шли к рабочим местам с полной уверенностью в
торжестве идей коммунизма, забыв обо всех житейских неприятнос-
тях и множестве нерешенных дел.
— Расскажите о нем. Я должен знать о своем враге все.
— Человек он умный, ничего не скажешь. Большевики на руко-
водящие посты дураков не ставят. Противник опытный и опасный.
Герман-Игнат смолк, не зная, что еще можно сказать о Смороди-
нове. Лично ему он не нравился, потому что он, Игнат Меркулов, ни-
чего хорошего от Смородинова не ожидал. Смородинов старался вы-
двигать на руководящие должности людей с талантами, а Игнат все-
гда чувствовал себя середнячком и, работая преподавателем в инсти-
туте, не мечтал о большем, зная, что большее ему не светит. Сейчас
он добровольно стал противником Смородинова, и между ними не
может быть ничего другого, кроме борьбы. Борьбы смертельной и не-
избежной.
— Этого Смородинова, — Крюгер тяжело выговорил фамилию
секретаря горкома, — нам нужно поймать во что бы то ни стало и каз-
нить на площади, на виду у всех жителей города. Пусть все ви- дят —
мы ищем и находим главарей коммунистов, пусть знают, что надежд
на возвращение к старой власти нет и не будет!
— Поймать? — переспросил Герман-Игнат, и усмехнулся: — Для
этого нужно вначале найти их базу, а леса здесь вон какие, — он об-
вел рукой впереди себя, — нужно вначале найти и попытаться выма-
нить их оттуда.
Игнат покачал головой: — Тяжело будет их ловить, господин май-
ор.
— Липпке поймает. У него школа Гиммлера! И нюх на партизан.
При упоминании о гаупштурмфюрере СС Германе Липпке Иг-
нат-Герман вздрогнул. Липпке произвел на него неприятное впечат-
ление своей подозрительностью и холодным, пронизывающим
взглядом. Он не верит даже ему, Игнату, преданному до мозга костей
новым властям. Этот Липпке никак не может понять, что, скомпро-
метировав профессора Николаева, он, Игнат Меркулов, отрезал себе
дорогу назад, причем отрезал сам, без чьей-либо подсказки.
Машины легко прошли по лесным дорогам, не разбитым траками
танков, по ним мало кто ездил, и осенняя, всеобщая промозглость,
не особенно отразилась на них. Земля, укатанная еще с лета, когда по
дороге ездили часто и много, уплотнилась, и даже там, где держались
лужи, грунт оставался твердым. Проехав по сельской улице, они
подъехали к неприметным зданиям вокзала. На территории станции
их ждали, и оповещенный заранее комендант с несколькими поли-
цейскими услужливо открыл дверцу, увидев в легковой машине стар-
шего по чину офицера.
— Обер-лейтенант Штрих, — представился он.
— Рад видеть вас, обер-лейтенант, — сказал Крюгер, ничуть не
притворяясь. Обер-лейтенант произвел на него хорошее впечатление
всей своей внешностью: ростом, лицом, выправкой и ладно сидев-
шей на нем формой армейского офицера.
— Как вагоны для военнопленных?
— Дезинфицируем.
— А они сами?
— Успокоились. Побег удалось остановить. Они хорошо видели,
чем все это окончилось для беглецов.
Майор Ганс фон Крюгер направился к прилепившимся к желез-
нодорожному пути приземистым серым пакгаузам и вошел в один из
них, двери предусмотрительно сдвинули в сторону несколько солдат
охраны.
Войдя внутрь пакгауза, майор остановился, прикрыв веки, пыта-
ясь привыкнуть к темноте. Пленные, спешно поднятые с пола, выст-
раивались в две шеренги, но даже беглый взгляд на них действовал
угнетающе. Измученные, изможденные, в оборванном обмундиро-
вании, они походили не на пленных солдат, а, скорее, на бродяг, со-
бранных со всех помоек большого города. Бегло оглядев строй и ни-
чего не сказав, Крюгер пошел к выходу. Уже на улице сказал обер-
лейтенанту, следовавшему за ним: — Прикажите привести ко мне не-
скольких военнопленных, хочу посмотреть на это отребье.
Минут через десять в отдельное помещение станции, специально
подготовленное для Крюгера, ввели высокого человека в оборванной
форме рядового Красной Армии. Выглядел он плохо, небритые щеки
ввалились, оттенив острые кости скул, нездоровый румянец говорил
о том, что красноармеец болен и требует немедленного лечения.
— Кто таков? — спросил Меркулов, приготовившись записывать
показания пленного.
— Иван Морозов, рядовой сто девятого стрелкового полка.
— При каких обстоятельствах попал в плен?
— Окружили нас, вот и попал.
Крюгер внимательно рассматривал солдата. По внешнему виду
его следовало срочно госпитализировать, но не это сейчас занимало
Ганса фон Крюгера. Его интересовал дух солдата, уже схваченного за
горло болезнью, а возможно, и смертью.
— Вы участвовали в побеге?
— Я должен был идти одним из последних, вместе с другими ра-
неными, если бы побег удался.
— Куда намеревались идти совершавшие побег?
— Известно куда. В лес.
— Вы знаете, где находятся партизаны?
— Мы хотели организовать свой отряд.
— Кто командовал беглецами?
— Никто. Командиров среди нас нет. Сами по себе решились.
Крюгер долго рассматривал исхудавшего солдата, пережидая ох-
вативший его кашель, а когда тот прислонил ладонь к покрасневшим
губам, спросил:
— Я прикажу отправить вас в госпиталь, если вы согласитесь слу-
жить нам.
— Я солдат и служу России. Я давал присягу Родине.
— В таком случае я прикажу расстрелять вас.
— Мне все одно умирать.
Красноармеец снова закашлялся, и Крюгер приказал увести его,
поняв бесполезность дальнейшего разговора.
Допросив еще трех пленных, Крюгер получил согласие одного из
них служить Германии. Но, дав согласие, боец тут же попросил изо-
лировать его от красноармейцев, утверждая, что они прикончат его,
если почувствуют измену.
Крюгер хотел уже дать команду прекратить вызовы пленных, но в
помещение ввели человека в гражданской одежде. Крюгер вопроси-
тельно посмотрел на Меркулова, но вместо него ответил полицей-
ский, введший пленного.
— Этого человека я видел неделю назад в поселке, он привез свою
мать из города к родственникам. Она здесь живет и сейчас.
Прервав полицейского, Герман-Игнат сказал:
— Это тот профессор Николаев, о котором я вам говорил.
Крюгер кивнул головой в знак согласия, но задал сразу вопрос:
— Как господин профессор оказался среди пленных?
— Так же, как и они — попал в окружение.
— В окружение? — переспросил Крюгер. — Но каким образом?
— Шел в город.
— Да, да, вы привезли сюда свою мать. Это похвально. Но сейчас
и здесь не особенно спокойно, война.
— Вы правы, но здесь, с сестрой, ей будет спокойнее.
— Что вы собирались делать в городе?
— Я шел, не зная, что вы так быстро придете.
— А если бы знали?
— Наверное, остался бы здесь.
— Вы знаете этого человека? — Крюгер указал на Игната, внима-
тельно слушавшего и переводившего разговор.
— Да, к сожалению.
— Почему к сожалению?
— Потому, что он с вами.
— Так вот, — продолжил Крюгер, пропустив мимо ушей ответ
Николаева, — этот человек проявил благоразумие и перешел на
службу Германии. Мы назначили его начальником полиции. Что вы
думаете по поводу службы Великой Германии?
— Я не торгую Родиной.
Николаев с ненавистью посмотрел на Игната.
— Торговать Родиной могут только подонки, типа Меркулова.
Крюгер внимательно слушал перевод. Меркулов подменил слово
«подонки» другим, более мягким, и переводил это место, понизив го-
лос, полагая, что Николаев может знать немецкий.
Крюгер выслушал перевод и несколько минут раздумывал, как бы
давая возможность Николаеву оценить свое положение. Затем встал,
прошелся по помещению.
— Вы играете с огнем, профессор. Не скрою, ваш ответ не удивил
меня. Я бы поступил точно так же, окажись на вашем месте, но ответ
хорош для определенной ситуации. Сейчас ситуация другая. Больше-
вики на грани уничтожения. Наши армии вплотную подошли к
Москве, скоро и она падет, а вместе с ней падет и вся Россия. Потому
предлагаю вам сотрудничество. В противном случае я вынужден или
отправить вас в Германию, как рабочего, или передать в руки гестапо.
— Я не боюсь смерти, — спокойно ответил Николаев.
Крюгер смотрел на Николаева, не скрывая любопытства.
— Подумайте до завтра. Мне не хотелось бы идти на крайнюю ме-
ру, потому что вы нужны мне. Я распоряжусь доставить вас в город-
скую тюрьму.
Крюгер внимательно слушал перевод, ожидая ответ. Он уже на-
учился понимать кое-что по-русски, и ему импонировало то, что
Меркулов переводит его слова довольно точно.
— Повторите еще раз. Если он не даст согласия служить Герма-
нии, я передам его в руки Липпке.
Выслушав приговор, Николаев ничего не ответил, и Крюгер при-
казал полицейскому увести его обратно в пакгауз.
Дождавшись, когда Николаев вышел, сказал: — Мне хочется
стрелять в лоб каждому, кто не соглашается служить Германии! — Он
встал и быстрыми шагами вышел из помещения. Увидев обер-лейте-
нанта, приказал: — Пленного Николаева сегодня же отправьте в го-
родскую тюрьму. Я пришлю за ним спецмашину.
Крюгер хотел уехать сразу же, но почему-то задержался, прошел-
ся вдоль станционных построек, внимательно рассматривая все, что
попадало в поле зрения. Но больше всего его заинтересовал лес,
плотной стеной стоявший в нескольких метрах от железной дороги.
Стройные вековые сосны привораживали и настораживали.
— Не боитесь партизан? — неожиданно спросил он обер-лейте-
нанта.
— Пока не беспокоят. Я надеюсь на своих полицейских и солдат.
Увидев подходившего Меркулова, приказал оставить одного сво-
его полицейского для препровождения Николаева в городскую тюрь-
му.
— Я уже распорядился, оставил Овчаренко, он отводит профессо-
ра в пакгауз и останется здесь.
Ничего не сказав, небрежно козырнув, прощаясь с обер-лейте-
нантом, Крюгер направился к поджидавшим его машинам. Взревев
моторами, машины покинули территорию станции, проехав мимо
полицейского, сопровождавшего Николаева в пакгауз. Тот чертых-
нулся вслух: — Несутся, сволочи, как угорелые!
Алексей оглянулся, но услышал неожиданное: — Идите не обора-
чиваясь, медленнее. Я получил указание доставить вас в город. Слу-
шайте приказ Смородинова: вы должны дать согласие служить Гер-
мании. Я поселился в доме Паршиных, связь только через меня и ни-
кого больше. Помните это и идите молча. Анонимку на вас написал
Меркулов, но вы об этом не знаете. Ясно?
Алексей кивнул. Полицейский, заметив дрогнувший шаг Нико-
лаева, сказал: — Ведите себя соответственно. Связь только со мной.
Все.
Убедившись, что за ними никто не следит, Овчаренко сказал:
— Эх, и поискал я вас, Алексей Кириллович, думал, вас уже и в
живых нет.
Они подошли к пакгаузу, и Овчаренко весело крикнул местному
полицейскому, стоявшему рядом с часовым: — Принимай свой то-
вар, Петро, а чуть позже отдашь его мне обратно. Приказано препро-
водить в нашу тюрягу! За нами господин майор пришлет спецмаши-
ну.
Войдя внутрь пакгауза, Алексей почувствовал небольшое голово-
кружение и, опершись о стену, опустился на солому, устилавшую
пол.
Ваня Морозов, с которым они успели сдружиться, спросил шепо-
том: — Ну что, Алексей Кириллович?
— Переведут в другую тюрьму. Если не соглашусь работать на
них, передадут в гестапо. Но что могут сделать со мной, если я ниче-
го не нарушал? Думаю, подержат и отпустят. Вот тогда я и сбегу в лес,
к своим. Благо, я местные леса неплохо знаю.
О разговоре с полицейским он решил не говорить даже Ване.
— А мне уготована Германия.
Иван тяжело закашлялся, а когда кашель прекратился, вздохнул,
набрав побольше воздуха в легкие, сказал: — Мне все равно умирать,
не жилец я на этом свете. Давайте переоденемся, и я сойду за вас.
Пусть меня мучают в гестапо!
— Спасибо, Ваня, — Алексей прижал к себе голову друга, про-
шептал: — Нельзя, Ваня. Меня хорошо знает начальник полиции.
Так что, подмену распознают сразу, и тогда нас обоих расстреляют.
Давай не будем торопиться. Умереть всегда успеем. А сейчас тебе
подлечиться надо. В поселке живут мои мама и тетя. Я попрошу ме-
стного полицейского, чтобы тебе передали какое-либо лекарство от
твоей хвори. А ты наберись терпения и постарайся выздороветь.
Плен — это еще не конец пути. Из плена можно сбежать. Или, на ху-
дой конец, переждать войну и вернуться домой. На Родине и после
войны найдется каждому дело. Кто-то должен будет восстанавливать
разрушенное. Так что, Ваня, ты не паникуй, мужайся и помни, ты
еще будешь нужен Родине.
Николаев некоторое время раздумывал о том, что сказал ему по-
лицейский. На провокацию не похоже, скорее всего, так оно и есть,
Смородинов просил зайти по приезде, но события повернулись так,
что встреча не состоялась, и он принял меры для восстановления по-
терянной связи. Предложение последовало после разговора с немец-
ким майором, но ослушаться приказа Смородинова Алексей Кирил-
лович не мог. Сейчас он думал о том, как тяжело ему будет давать со-
гласие на службу Германии, даже если этого требует партия. Особен-
но тяжело работать и чувствовать себя рядом с настоящим предате-
лем Родины, каким являлся, он уже убедился в этом, Игнат Мерку-
лов. Он сожалел о том, что не может рассказать обо всем, что сейчас
чувствует, этому простому и хорошему парню Ване Морозову, с ко-
торым они особенно тесно сошлись после расстрела командира роты
Ивана Назарова. Как облегчил бы он его судьбу! Но говорить нельзя
не только Ване — никому! Помолчав немного, словно прислушива-
ясь к самому себе, Алексей сказал: — Тебе еще рано умирать, Ваню-
ша! Драться надо и дожить до победы! Обязательно дожить, чтобы
увидеть расцвет нашей Родины!
Он задумался о том, что по существу мы еще по-настоящему не
строили свое общество. Вначале нам мешали собственные контрре-
волюционеры, потом интервенты всех мастей. Затем нас пытались
задушить экономической блокадой, лишив возможности использо-
вать в полной мере достижения других народов и государств, особен-
но в технике и технологии. А между всем этим проходили провока-
ции на границах, открытые конфликты, такие, как на Хасане и Хал-
хин-Голе, а затем и война с белофиннами, расположившимися у
ворот Ленинграда.
— А в том, что мы победим, я, Ванюша, уверен. Знаешь, что ска-
зал великий Ленин по этому поводу? Он сказал, что нельзя победить
того народа, который понял и прочувствовал, что такое советская
власть!
Глаза Вани загорелись огоньком надежды, и он сказал: — Об
этом, Алексей Кириллович, нам часто говорил наш командир, и за
его гибель я должен отомстить!
Ваня говорил убежденно, и Алексей улыбался, слушая его слова.
«С такими бойцами обязательно выиграем войну. Обязательно!» —
подумал Алексей, и с нежностью прижал голову Вани к своей груди.
32
Обер-лейтенант Дитрих Штрих всегда оставался хозяином своих
слов. Положение коменданта Малиновки и местной станции добав-
ляли к словам еще и силу, подкрепленную могуществом, которого
достигла Германия в этой победоносной войне. Он обладал здесь
беспредельной властью и мог позволить себе все. Он и не ограничи-
вал себя ни в чем, за исключением одного, того, что касалось его лич-
но, а если точнее, что касалось его чувств, внезапно вспыхнувших и
продолжавших гореть небольшим незатухающим пламенем.
Да, он не забыл Милу, и вот сейчас идет к ней, испытывая почти
такое же чувство ожидания и нетерпения, какое испытал когда-то,
идя на встречу со своей любимой Хильдой. Его молодое тело распи-
рало от чего-то неосознанного, связанного со встречей, и ноги пру-
жинистыми шагами легко несли его все ближе и ближе к дому свято-
го отца Пимена. Единственное, что отличало его теперешнее состоя-
ние от того, давнего, почти забытого, лишь то, что сейчас он идет на
свидание с чувством еще и тревоги за девушку. От станции он сделал
приличный круг, идя не прямо по улице, а обойдя часть поселка, и к
дому священника подойдет со стороны леса, помня слова Милы о
том, что появление в их доме немецкого офицера нежелательно,
прежде всего, из-за возможных последствий для ее отца. Он бы не об-
ратил на ее слова никакого внимания, будь на месте отца Милы чело-
век другой профессии, но деревенский священник находится на осо-
бом положении не только в глазах властей, но и, прежде всего, мест-
ных жителей. Дитрих знал, что публично русская церковь не высту-
пала против Германии, а во многих церквах священники даже при-
ветствовали их приход. Видимо, церковнослужители понимали, что
рано или поздно Россия утратит свою государственность под удара-
ми мощи, обрушившейся на нее. И тогда дорогу к сердцам бородатых
мужиков и деревенских богомолок придется искать и находить не без
помощи церкви, которая испокон веков верой и правдой служит
сильным мира сего. В том, что и сейчас церковь будет выполнять по-
добную миссию, Дитрих был уверен, но шел, все же соблюдая предо-
сторожность, скрыв свой визит не только от своих сослуживцев, но и
от полицейских, которым, впрочем, он не особенно доверял. Осо-
бенно его беспокоил этот молодой и пронырливый полицейский
Петр, видимо, давно положивший глаз на девушку. Опустив руку в
карман, Дитрих сжал рукоятку пистолета и, осторожно ступая, ста-
рался не наступать на хрупкие, старые ветки, издававшие неприят-
ный хруст. Огибая край леса, прижавшийся к поселку, он шел, с опа-
ской поглядывая на молчаливо стоявшие сосны; лес, особенно рус-
ский, пугал его своей непредсказуемостью. Крайние дома, которые
он обходил, располагались справа от него, он хорошо различал их
сквозь почерневшие и оголившиеся ветки кустарников, в вечерних
сумерках они чем-то напоминали декорации к когда-то виденному
спектаклю по произведению всемирно известного писателя Гоголя
«Вечера на хуторе близ Диканьки». Дитрих не мог отдаться лиричес-
ким воспоминаниям, поскольку находился на окраине хмурого и не-
дружелюбного, молчаливого и настороженного леса, уходившего
темнотой в глубь необъятной территории, но, прежде всего, в глубь
веков с дикими традициями разбоев и партизанщины. И хотя сейчас
он знал, что находится здесь один, он не чувствовал себя в полной бе-
зопасности и, поравнявшись с огородом отца Пимена, быстро свер-
нул в сторону изгороди, ловко перемахнул через нее, почувствовав
какое-то внутреннее облегчение. Под ногами кое-где валялась не уб-
ранная вовремя картофельная ботва, а паутины тыквенных плетей
цеплялись за сапоги и рвались, как рвутся истлевшие веревки. Мок-
рый снег, выпадавший несколько дней подряд вперемешку с дождем,
растаял, земля, схваченная легким морозцем, затвердела и уплотни-
лась. Дитрих быстро дошел до середины огорода, оглянулся на тем-
ный и молчаливый лес, напугавший его своей осенней холодной уг-
рюмостью. Успокоившись, засмеялся над самим собой, оправдав
свой испуг излишней начитанностью. Он много читал о походе На-
полеона в Россию, воинских операциях, но особое внимание и вооб-
ражение вызывала партизанская война, которую вели русские крес-
тьяне в тылу французов. И вели ее они доступными им средствами,
истребляя незваных гостей кольями и вонючими навозными вилами.
Ему особенно запомнились вилы, большие, гнутые, шести или вось-
мирожковые, точно такие он видел у дедушки на ферме. Такими ви-
лами легко работалось, нагружая навоз, и Дитрих, работая ими, час-
то задумывался, каким образом русские мужики ухитрялись сажать
на их острые концы бедных французов. Ему всегда хотелось жалеть
неудачливых завоевателей, и он содрогался при одной только мысли,
что вилами можно протыкать людей. Сейчас, находясь рядом с этим
молчаливым лесом, он вдруг подумал о том, что в этой войне не про-
изойдет ничего подобного, потому что армии фюрера наступают по
фронту от Ленинграда до Одессы, разбивают русских в пух и прах и
сеют тот животный страх, после которого уже невозможно думать о
сопротивлении и браться за вилы. Те же неприятные инциденты, что
нет-нет да и происходили на захваченной территории, он относил на
счет рассеянных русских армий, сохранивших способность к сопро-
тивлению благодаря своим командирам и комиссарам, но они, безус-
ловно, прекратят борьбу под ударами карательных экспедиций, чем
особенно славится немецкая армия, благодаря отрядам СС, или рас-
творятся сами по себе, понимая, что мощь Германии несокрушима.
Размышляя, он приблизился к дому священника и постучал в един-
ственное окно, выходившее на огород. Лицо Милы, выглянувшей из-
за занавески, сменило испуг на удивление, и он прошел во двор, где
в загонке тихо переговаривались гуси, и, увидев непрошеного гостя,
захлебываясь и срываясь с цепи, лаяла большая, чем-то напоминав-
шая волка, собака. Мила выскочила на крыльцо, крикнула на собаку
и открыла дверь, пропуская гостя в сенцы. Дитрих шагнул в темноту,
но Мила успела открыть дверь в прихожую, в сенях сразу просветле-
ло, и он уверенно шагнул через порог, едва не задев стоявшую у само-
го входа низкую скамейку с ведрами, до краев наполненными водой.
Войдя внутрь дома, он остановился, пораженный своеобразным уб
ранством и чистотой. Собственно дом священника ничем не отли-
чался от других домов Малиновки, в прихожей стоял стол, сколочен-
ный из толстых дубовых досок, сработанный на века, в углу над ним
висела икона с лампадкой, киот иконы аккуратно прикрыт красивым
полотенцем, вдоль стен везде стояли длинные, во всю стену, лавки,
также сделанные из дубовых досок. Печь, точно такая же, как и в дру-
гих домах, видимо, клал один и тот же печник, смотрела на него сво-
им закопченным жерлом и подпирала собой потолок. Но все это до-
бро отличала почти стерильная чистота и ухоженность, которые осо-
бенно приятны взгляду постороннего человека. Мила какое-то время
наблюдала за гостем, рассматривавшим нехитрую обстановку, но
вдруг заметила на его лице какие-то изменения, сказала: — Битте,
господин офицер.
Толкнув двухстворчатую дверь в другую комнату, она пропустила
вперед гостя. Войдя в чистую комнату, где за ширмой красовалась
кровать Милы, Дитрих улыбнулся, сказав: — Зачем так официально.
Зовите меня просто Дитрих!
— Я исправлюсь, — обещала она, и улыбка тронула ее красивое
личико. Словно стесняясь чего-то, она выдвинула стул, пригласила
его сесть и сама тоже присела к столу, совершенно не представляя,
чем занять гостя. Дитрих, от которого не ускользнуло ни одно движе-
ние девушки, понял ее состояние и, мягко улыбаясь, от чего рот его
стал кокетливым и еще более красивым, предложил: — Пожалуйста,
не думайте ни о чем и ничего не говорите. Мне достаточно того, что
вы рядом, и мы сидим за одним столом. Я немножко полюбуюсь ва-
ми…
Милу приятно удивило умение Дитриха говорить комплименты и
строить предложения таким образом, что, говоря о себе, он как бы
говорил от имени другого, и она засмеялась: — Вы забавно говорите,
Дитрих.
Сказав «Дитрих», она поразилась тому, что произнесла его легко
и свободно, как будто они много раз говорили с ним и были знакомы
почти всю жизнь. Такое бывает, когда люди просто симпатичны друг
другу, но Дитрих... Он завоеватель, враг ее Родины. В конечном сче-
те, должен стать ее личным врагом. Подумав так, Мила вдруг оборва-
ла себя, в конце концов, Дитрих пришел в ее дом не как завоеватель,
а скорее из вежливости или любопытства. Она не нашла ничего луч-
ше, сказала снова: — Вы забавно говорите, Дитрих.
— Ничего не поделаешь, — ответил он, продолжая улыбаться: —
акцент и произношение не исправишь быстро, как хочется. Нужны
годы тренировок, особенно разговорных.
— Годы? — удивилась Мила. — Иным требуется целая жизнь!
— Может быть, вы и правы, — согласился Дитрих, — но сейчас в
этом нет необходимости. Скоро весь мир будет говорить на немец-
ком. Другие языки просуществуют еще некоторое время и отомрут
вместе с их обладателями!
— Один немецкий? — глаза Милы расширились, и Дитрих заме-
тил, как изменилось лицо девушки. Оно стало серьезным и безраз-
личным. Он понял сразу, что в ее глазах упал интерес и к нему.
— Да, дорогая Мила, один немецкий! И в этом нет ничего дурно-
го. Мы завоюем весь мир, и все люди будут понимать друг друга без
переводчиков. Разве это плохо, когда люди понимают друг друга?
Произнеся последние слова, Дитрих улыбнулся приятной, но
снисходительной улыбкой.
— Мы и сейчас понимаем друг друга. Разве этого мало?
— Мало, — не согласился Дитрих. — Лучше, если мы оба будем
говорить на одном языке.
— Изучайте как следует русский, — подсказала Мила.
— В этом нет необходимости.
— Но почему? Я могу давать вам уроки, и вы научитесь правиль-
но произносить нашу речь, расширите свой словарный запас.
— Но, — Дитрих сделал паузу, раздумывая, стоит ли об этом гово-
рить девушке сейчас, — но, — продолжил он, — скоро Россия падет
под ударами наших армий, и в этом не будет необходимости. Русские
окажутся людьми второго сорта, и только немногие, те, кто будет по-
могать нам, удостоятся чести стать подданными великой Германии,
остальные...
Дитрих не договорил. В сенях скрипнула дверь, и Мила предупре-
дила: — Отец возвращается со службы.
Она вышла в прихожую, сказав отцу: — У нас гость, папа.
— Кто?
— Обер-лейтенант Штрих. Комендант станции и поселка.
— Ну, раз гость, то его полагается встречать по русскому обычаю;
пойди, дочка, в погреб, принеси капустки и огурчиков, в кладовке
прихвати сала и еще чего-либо покрепче.
Оставшись один, Дитрих скользнул взглядом по стенам. Его по-
разило особое торжество веры в стенах этого дома. Иконы висели не
только по углам, как принято в русских домах, но и на стенах. Они
наверняка заняли бы все пространство, но должен же светиться свет
в комнате, ради него и оставили окна, потеснив иконы. Дитрих поду-
мал о многообещающих и далеко идущих плодах слепой веры в Гос-
пода, но дверь отворилась, и он увидел священника.
— Мир дому сему, — сказал, вставая, Дитрих первое, что пришло
в голову.
— С миром и гостей принимаем, — смиренно ответил отец Пи-
мен, присаживаясь к столу.
Увидев отца Пимена без церковного одеяния, Дитрих спросил:
— А вы, святой отец, предпочитаете мирскую одежду?
— Выбирать не приходится. Хозяйство требует ухода. Корова и
телушка не разбираются в вере, им подавай сено, могут и подпортить
одежду, потому и переодеваюсь в церкви после каждой службы.
— Не берут ли они пример с прихожан? — спросил Дитрих и
улыбнулся удачно найденной шутке.
— Бог лишил разума скотину. А прихожане веруют по-разному:
для одних Бог — все, другие находятся на пути к нему.
— И много таких? — Дитриха заинтересовал отец Пимен просто-
той и рассудительностью.
— Всякие есть, но я верю, Бог внутри каждого из нас, и когда-то
мы все придем к нему, — говоря это, отец Пимен с любопытством рас-
сматривал офицера, продолжая руками разглаживать бороду. Под его
изучающим взглядом, проникающим глубоко внутрь, Дитрих почув-
ствовал себя неловко и, пытаясь расположить к себе отца Пимена,
сказал, как бы извиняясь за незваный визит: — Я просил разрешения
у вашей дочери посетить ваш дом. К тому же мы с вами сейчас как бы
служители одного Господа и должны время от времени встречаться.
Разговор нарушила Мила, вошедшая в комнату. Она принесла
все, что просил отец. Разложив по тарелкам капусту и огурцы, наре-
зала небольшими кусочками застывшее от холода сало, взяла в руки
бутылку с самогоном.
Отец Пимен перехватил бутылку, сказав: — Не женское это дело.
Он на секунду отвлекся от гостя, разливая самогон в рюмки, рас-
ставленные дочерью.
— Шнапс? — спросил Дитрих.
— Нет. Наш русский самогон. Иногда сердобольные прихожане
приносят, понимая, где мы живем. В поселке без него нельзя даже
мне, священнику. То сенокос, то заготовка дров, то вспашка огорода
и уборка. Русские люди любят работать, но любят и выпить под хоро-
шую закуску. Такая у нас традиция, и никуда от нее не денешься.
Отец Пимен взял рюмку, сказал всего несколько слов: — Да по-
может нам Бог! — и одним вдохом проглотил содержимое, потянув-
шись сразу за огурцом.
— Не люблю пить, но иногда приходится, — сказал он, хрустя яд-
реным огурцом.
Дитрих последовал его примеру, но чуть было не задохнулся,
терпкий дух перехватил дыхание и, поняв его состояние, Мила пре-
дусмотрительно подала огурец.
Закусив, Дитрих пошутил: — Ваш шнапс злой, как настоящий
русский мужик!
Отец Пимен, все еще похрустывая огурцом, уточнил спокойно: —
Не злой, а крепкий! — Закончив жевать и потянувшись за салом, ска-
зал: — А если бы наши солдаты пришли завоевывать Германию, ка-
кого мужика они встретили бы там?
— Там они встретили бы настоящих хозяев, умеющих хозяйство-
вать на земле. У нас любой мужчина — хозяин. Он не позволит себе
жить бедно, как это сплошь и рядом мы видим в России.
Отец Пимен мог возразить офицеру, напомнив, что любовь к зем-
ле и чувство хозяина по-прежнему живы и у русских, но их развернула
советская власть в другую сторону, в сторону коллективных хозяйств,
а там, где коллектив, хорошо получаются только разовые дела, а рабо-
та сельчанина требует кропотливого ежечасного труда. Создавая соци-
алистическое общество, руководители России, по своей оторванности
от народа, не поняли или не знали этого, оторвали мужика от земли, от
хозяйства. Причем сделали это по-иезуитски: пообещав отдать землю
тем, кто ее обрабатывает, позже отобрали у крестьян розданную им
землю, согнав в колхозы, а тех, кто научился особенно хорошо хозяй-
ствовать на ней, так называемых кулаков они раскулачили и выслали в
Сибирь. Убили в крестьянине самое главное — инициативу и тягу к са-
мостоятельности, без которых вообще немыслимо любое дело.
Помолчав, отец Пимен решил не вступать в дискуссию, понимая
ее никчемность, потянулся к бутылке, наполнил рюмки. Еще раз
взглянув на Дитриха, задал сам себе вопрос, зачем немецкий офицер
пришел в их дом? Визит к Миле был только приманкой. Скорее все-
го, его интересовал он сам, священник, настроение прихожан, их ло-
яльность к теперешнему режиму.
Словно прочитав мысли отца Пимена, Дитрих, разогретый само-
гонкой, спросил без подготовки: — О чем больше всего думают сей-
час верующие прихожане?
— О чем сейчас, мне неведомо. А вообще, думают больше о том,
чтобы вся эта бойня окончилась как можно скорее. О том просят и
Бога в своих молитвах.
Отец Пимен взял рюмку и, подняв ее над столом, предложил тост
за то, чтобы на земле скорее воцарился мир и спокойствие, а вместе с
ними и согласие.
Дитрих также поднял рюмку, но пить не стал. Огонек тщеславия
и ненависти к русской действительности блеснул в его глазах, и он
сказал с вызовом:
— Выпьем за победу германского оружия, за нашего любимого
фюрера!
Он встал, опрокинул рюмку в рот, перехватив прием отца Пиме-
на, потянулся к закуске. Отец Пимен дождался, когда офицер кончил
хрустеть огурцом, сказал примирительно: — В Писании сказано «не
сотвори себе кумира!». У вас Гитлер, у нас Сталин. Вожди приходят и
уходят, а народ и вера остаются. У народа есть и другие поводы для
торжества. Скоро мы отметим престольный праздник поселка — день
Покрова. Вот за этот праздник, за его торжество я и позволю себе вы-
пить эту рюмку!
— Папа! — взмолилась Мила, с укором взглянув на отца.
— Что папа? — пробурчал Пимен, упершись взглядом в тарелку.
Он понимал двойственность своего положения. Идти на прямое обо-
стрение отношений с властью он не должен, но и слушать бредни за-
воевателя, особенно прославление их фюрера, не мог. Видимо, что-
то понял и сам Дитрих, поправлять отца Пимена, находясь в его доме
в качестве гостя, посчитал неэтичным, для этого найдется время, а,
возможно, и время, и события, последующие за ними, исправят все
сами, потому, взглянув на потемневшее окно, встал.
— Темнеет. Мне пора идти. Служба.
— Непременно, непременно, — ответил отец Пимен, вставая.
Дитрих посмотрел на Милу, также вставшую из-за стола и ото-
шедшую к стенке. Подойдя к ней, сказал громко, чтобы слышал Пи-
мен: — Надеюсь, вы проводите меня, очаровательная Мила?
Мила перевела взгляд на отца. Тот кивнул головой, сказав:
— Только до ручья, до мостика.
— Хорошо, папа.
Она повернулась к Дитриху, сказала: — Я провожу вас до мости-
ка через ручей, недалеко от дома.
Она смотрела на Дитриха взглядом, в котором не было открытой
враждебности. Взгляд этот выражал одновременно и симпатию к
офицеру, и еще не осознанную враждебность к завоевателям. В этом
взгляде была вся ее мятущаяся натура.
В то время, когда Дитрих и Мила выходили со двора, полицей-
ский Петр Игонин шел к дому Милы и еще издали заметил мелькнув-
шую за забором высокую фуражку Дитриха, а заметив, отпрыгнул в
сторону и, пригибаясь, нырнул в заросли шиповника, обильно рос-
шего вдоль небольшой канавы, тянувшейся к самому лесу. Игонин
еще не знал, что сейчас сделает, но что он сделает что-то такое, что
надолго запомнится обоим, Миле и Штриху, знал точно. Спрятав-
шись за ветками шиповника и опустившись на колено, он торопливо
расстегивал кобуру, а ощутив горячей рукой холодную сталь пистоле-
та, прицелился в ствол вербы, разделявшей два темных силуэта. Це-
лясь, брал чуть выше голов, понимая, что пуля не должна задеть ни-
кого, в лучшем случае застрянет в толще древесины. Но желание по-
мешать их свиданию и охватившая его ревность взяли верх, и он на-
жал на спуск. Блеснувшее пламя выстрела на секунду осветило лица
обоих: раскисшее в трогательной улыбке Милы и сосредоточенное и
настороженное Дитриха. Темнота, наступившая сразу же после выст-
рела, закрыла от него обоих, и он мог только догадываться, что про-
исходит сейчас там. Конечно, Мила испугается и инстинктивно при-
жмется к Дитриху. Услышав звук, прорезавший тишину, Дитрих
ощутит физическую опасность и постарается сделать хоть что-то, что
в какой-то степени возвысит его в глазах девушки. Он или прикроет
ее своим телом, повернувшись к стрелявшему спиной, или попытает-
ся преследовать неизвестного, осмелившегося нарушить их трога-
тельное уединение.
Пряча пистолет, Петька от волнения не мог попасть в кобуру, а
справившись, вскочил и побежал по дну канавы в сторону леса. От
быстрого бега и волнения, охватившего его, бешено колотилось
сердце, и он не обращал внимания на колючие ветки, хлеставшие по
бокам. Не слышал он и двух выстрелов, прозвучавших словно хлоп-
ки, будто это были и не выстрелы, а какие-то щелчки. Пробежав по
краю леса, примыкавшего к поселку, и обогнув два ближайших к
станции дома, вбежал в бывшее здание поссовета, рывком открыл
дверь, чем до смерти напугал дежурившего там полицейского, от-
крыл шкаф, выхватил оттуда свою винтовку. Оказавшись на улице,
секунду постоял, прислушиваясь к звукам, доносившимся со стан-
ции, а поняв, что там сыграли тревогу, побежал вместе с солдатами в
сторону дома отца Пимена. Разгоряченный бегом и взволнованный
происшедшим, подбежал к обер-лейтенанту, остановившемуся у той
вербы, по которой он недавно стрелял. — Оттуда кто-то стрелял в ме-
ня! — сказал Штрих, указывая в сторону леса и не оборачиваясь, по-
нимая, что подбежал кто-то из своих. Не дожидаясь подхода солдат,
уже стучавших подошвами сапог по деревянному мостику, Петька
вогнал патрон в патронник и так же быстро, как бежал сюда, помчал-
ся в сторону леса. Добежав до опушки, сбавил шаг, остановился, и
почему-то присел, ощутив животный страх перед громадиной молча-
ливых сосен, застывших в ожидании чего-то.
Дитрих Штрих также поддался азарту и, вытащив свой «парабел-
лум», бежал следом за Игониным. Подбежав к Петьке, сказал: — Ос-
тановитесь, Питер! Того, кто стрелял, мы уже не найдем.
Подбежавшие солдаты изготовились к стрельбе, но обер-лейте-
нант Штрих дал команду «отставить», и все опустили винтовки.
— Кто мог стрелять в меня? — ни к кому конкретно не обращаясь,
спросил он, и совершенно произвольно бросил взгляд на полицей-
ского. Петька пожал плечами, раздумывая, что бы сказать такое, во
что Штрих поверил бы наверняка.
— Может, кто из партизан? — предположил он и посмотрел на
Дитриха испытующим взглядом.
— Партизан?! — переспросил Дитрих удивленно. — Они есть и
здесь?
— Должны быть, — в ответе Петьки прозвучало нескрываемое
удивление. Он хорошо знал, что с приходом немцев население Мали-
новки уменьшилось на одну треть, и он уже давно живет в ожидании
событий, должны же когда-то партизаны начать действовать.
— И вы молчите? — недовольно спросил Дитрих. У него шевель-
нулась шальная мысль, что этот полицай может быть вместе с ними,
но вслух повторил вопрос: — И вы молчали?
— А чего тут говорить, тут действовать надо!
Услышав сообщение полицейского о партизанах, Дитрих Штрих
повернулся и, ничего не говоря, направился в комендатуру. Обернув-
шись, посмотрел на топтавшихся на месте солдат, приказав им вер-
нуться обратно на станцию, потому что искать в огромном лесу одно-
го партизана, не зная, где он находится, бессмысленно и глупо. Уже
подходя к станции, сказал Петьке, следовавшему за ним, успокоив-
шимся ровным голосом: — Нам следует всерьез заняться проблемой
партизан, если мы хотим жить и дожить до победы. Вы, — он остано-
вился, пристально посмотрев на полицейского, — вы хотите дожить
до победы?
— Конечно, хочу.
— А чья победа вас больше устроит? — Дитрих с издевкой смотрел
на оробевшего Петьку, но услышал вполне резонный ответ: — Мы с
вами, господин офицер, теперь одной веревочкой связаны, от вас
мне идти некуда. Победите вы — и я живу, победят они — и меня
большевички вздернут на первом же суку.
— Очень хорошо, — Дитрих с удовлетворением выслушал ответ,
а, дослушав до конца, приказал: — Приведите ко мне старосту.
Оставшись наедине в своем кабинете, охраняемый часовым,
Дитрих остро почувствовал непрочность своего положения в случае
неожиданного нападения партизан. Весь поселок будет молчаливо
наблюдать за гибелью его отряда и будет радоваться его гибели, по-
тому что, по большому счету, он и его отряд для них — враги. Ему,
коменданту станции и поселка, предстояло принять меры, чтобы не
произошло подобное, он постарается сделать так, чтобы сохранить
не только станцию, но и оградить от возможных неприятностей
этих темных людей, жителей поселка, от разлагающего действия
партизан. Ожидая старосту, Дитрих думал о том, как лучше выпол-
нить приказ по отправке пленных и крупного рогатого скота для
германских войск, намечавшийся на завтра. После этого он обяза-
тельно займется партизанами, начав с семей, у которых, по предпо-
ложению, взрослые мужчины могли уйти в лес и организоваться в
отряд.
Увидев входившего в кабинет Матвея Секерина, Дитрих встал и,
улыбаясь, широким жестом руки пригласил к столу. Опустившись на
стул, Матвей посмотрел вначале на Петьку, вошедшего вслед за ним,
затем на сосредоточенного коменданта.
— Кто сегодня стрелял в меня? — вопрос застал Матвея врасплох
и он, переводя взгляд с офицера на Петьку, растерянно моргал полу-
пьяными глазами.
— Не знаю, господин офицер!
Матвей говорил правду, никаких выстрелов он не слышал, пото-
му как находился дома, допивая начатую с утра бутылку самогона,
подаренную лавочником Евсеем.
— Другого ответа я от вас и не ожидал, — Дитрих говорил жестко,
отчего Матвей мгновенно протрезвел — Тем хуже для вас.
Матвей слушал, тяжело соображая, к чему клонит комендант, а
напоминание о выстреле, о котором он, староста, ничего не знал, по-
вергло его в шок. Выходило, что кто-то сегодня стрелял в комендан-
та, хорошо, что не попал, а завтра могут выстрелить и в него, Матвея
Секерина. К тому же он здесь, получается, голова всех голов, и знать
должен все, а если не знает, значит и не староста вовсе.
— Надеюсь, вы в курсе, кто из местных жителей ушел в лес парти-
занить? — спросил Дитрих, упершись взглядом в протрезвевшего
старосту.
— Конечно, — поспешно ответил Матвей, — если нужно, я пере-
пишу всех поголовно.
— Сделайте сейчас! — обер-лейтенант подал Матвею лист бумаги
с водяными знаками и толстую авторучку с вечным пером, последнее
достижение фатерланда.
Матвей склонился над листом, раздумывая, с кого начать. Взяв
авторучку, он долго рассматривал ее, как бы примеряясь, поставил
цифру один и начал выводить каллиграфическим и не очень ровным
почерком фамилию первого партизана из местных жителей. Петька,
сидевший чуть поодаль от него, наклонился и, заглянув в листок, с
трудом разобрал витиевато написанную фамилию и имя: Секерин
Николай.
33
В полночь Матвей Секерин постучал в окно дома Евсея Безрод-
ных, заранее зная, что у него всегда есть в запасе горячительное. Мат-
вею очень хотелось хватить стакан крепкого самогона и, захмелев,
снова забыться. Совершив предательство, Матвей ясно понял, что
теперь он встал по другую сторону баррикад, и уже ничто не поможет
ему выйти сухим из этой всеобщей мути. Список предполагаемых
партизан не просто так нужен обер-лейтенанту. С него начнется
смертельная борьба, и неизвестно, кто выйдет в итоге победителем.
В этой борьбе Матвей рассчитывал только на немцев, потому как он
хорошо знал жителей своего поселка, они целиком стояли на сторо-
не советской власти, на стороне большевиков. Иногда, в минуты
трезвого раздумья, в нем неприятно шевелился червь сомнения, и он
ругал себя за то, что так легко встал на путь предательства, став ста-
ростой, но подобное состояние длилось недолго, верх брал рассудок,
уверовавший в непобедимость армий фюрера, сумевших за три с не-
большим месяца прошагать от западных границ до их Малиновки, и
было это шествие не простым переходом, а тяжелым испытанием для
обеих воюющих сторон, и то, что в этом испытании верх брали нем-
цы, говорило о том, что сил у нас нет, и все, о чем говорили больше-
вики, в том числе и его родной брат Николай, ерунда, похожая на
мыльный пузырь. Дунь на него — и нет его, а тоже вначале перели-
вался красками, поднимался вверх и летал, пока не задел за что-либо
твердое. И нет его, даже праха не остается, одни воспоминания. Так
и с советской властью. В то, что она пала и больше не возвратится в
Малиновку, Матвей верил, но зная точно, что она ушла, знал и дру-
гое: придется еще долго драться с теми, кто ее продолжает поддержи-
вать. Став старостой и почувствовав власть, дававшую ему неограни-
ченную свободу действий, он не задумывался о возможных последст-
виях, и только сегодня, после выстрела в коменданта, задумался все-
рьез и о своем положении. Да, нужно быть начеку, жить с оглядкой,
быть в постоянной готовности к борьбе. Он, Матвей Секерин, готов
ко всему, раз дело принимает такой оборот, потому как ход назад об-
резал сам себе. Сейчас ему хочется глотнуть хоть немного чего-то
крепкого, что заставит забыть обо всем на свете и, придя домой, по-
грузиться в бездонную яму беспамятства, устланную лебяжьим пу-
хом.
Резко постучав в дверь, Матвей топтался на крыльце, дожидаясь,
когда услышит голос Евсея. В тишине хорошо слышалось, как
скрипнула дверь горницы, лязгнула щеколда, стукнул тяжелый засов
и только потом послышался недовольный голос Евсея, спрашивав-
шего, кого носит в такой час нелегкая? Разглядев в сенях Евсея, оде-
того в исподнее, Матвей спросил: — Не боишься открывать, аль
ждешь кого?!
— Чужой не придет, — пробурчал Евсей, пропуская вперед себя
гостя, — да и стук уверенный, сразу видно, начальство идет!
Матвею понравились слова Евсея, но он ничего не сказал в ответ,
решив промолчать. Про себя подумал о том, что в поселке все-таки
признали его, если даже такой справный мужик, каким всегда счи-
тался Евсей, признает в нем начальника.
Между тем, Евсей провел Матвея на кухню, повесил на окно оде-
яло, в поселке старались соблюдать светомаскировку, фронт где-то
рядом, зажег керосиновую лампу и, убавив свет до минимума, подо-
двинул гостю табуретку. С минуту оба молчали, затем Матвей, глядя
на заспанное лицо Евсея, сказал: — Поговорить зашел.
— Поговорить можно и завтра.
— Сегодня дел было много, пленных в Германию отправляли, а
завтра будет еще больше.
Он вспомнил, что завтра нужно вывезти из поселка несколько ва-
гонов с крупным скотом, уже подготовленных и поданных в тупик, и
сейчас, идя к Евсею, продумывал, как лучше выполнить щекотливое
задание. Мысль молнией пронзила сознание. Нужно отобрать всю
живность у семей партизан, будет и спокойнее и быстрее. Он пони-
мал, как цепко будут держаться хозяйки за своих буренок, сколько
будет слез и сколько появится у него новых врагов, если отбирать ко-
ров у всех подряд. Так следует ли их увеличивать? И он решил отби-
рать скот только у тех, кто, по его прикидке, ушел в лес, не трогая ос-
тальных. Партизанские семьи и кричать будут меньше, им можно бы-
стро заткнуть рты, напомнив, где сейчас их мужья, сыновья или бра-
тья. Он знал, что эта операция не обойдется без нервов, и хотел за-
быться, не вспоминать о ней.
— Ты бы сообразил чего-нибудь, Евсей, а то сухая ложка и рот де-
рет.
— Угощать ноне нечем.
Евсей не кривил душой. Готовили мало, экономя продукты, а что
осталось, отдали скотине. Она тоже есть хочет.
— Да я не о еде, — уточнил Матвей, — поесть у меня и дома най-
дется. Мне бы чего покрепче.
Поняв, Евсей наклонился, достал из-под лавки припрятанную на
всякий случай, предусмотрительно завернутую в бумагу и тряпки,
чтобы не разбилась, бутылку с крепким самогоном, подкрашенным
спелыми вишнями, развернул обертку и установил на стол.
— Вишневка, что ли? — Матвей плотоядно смотрел на бутылку.
— Да нет, покрепче. Вишни так, для близиру. Берег для дорогих
гостей.
— Спасибо, уважил. Буду всегда помнить.
Евсей нагнулся еще раз, достал кастрюлю, и на столе появилось
несколько соленых огурцов.
— Свежие, только сегодня вытащили из бочки, — сказал он, оп-
равдываясь.
— Нам больше ничего и не надо, только кусок хлеба и сала немно-
го.
— И это найдется.
Евсей отлучился в чулан, неся шматок сала, открыл стол, развер-
нул завернутую в полотенце краюху хлеба. Достал из шкафа два гра-
неных стакана.
— Совсем хорошо, — сказал Матвей, увидев все это на столе, —
лучшего и желать нельзя.
— Что имеем. Больше угощать нечем.
Евсей открыл бутылку, наполнил стоявшие на столе стаканы.
Ощутив запах самогона, Матвей повеселел, крякнул, предвкушая
удовольствие от состояния, когда холодная струя вольется в желудок
и по жилам быстрее потечет кровь, согревая внутренности. Именно
этот момент больше всего обожал Матвей и ради него переворачивал
в рот содержимое стакана.
Держа стакан в руке, Матвей светился лицом и говорил полурас-
троганно: — Приятный ты человек, Евсей Евсеевич, при любой вла-
сти человеком остаешься. При НЭПе, помню, крепким мужиком
был, потом даже когда тебя раскулачили, не раскис, а собрался с си-
лами и, несмотря на то, что отобрали у тебя лавку, жил не хуже дру-
гих! Вот и хочу я выпить за твое мужицкое счастье!
Матвей опрокинул стакан одним вздохом и, выдохнув с шумом
теплые пары самогона, долго аппетитно нюхал хлебную корку. Уви-
дев чеснок, очистил зубчик, обмакнул в соль, потер им хлебную кор-
ку, отчего по кухне пошел еще один запах, положил сверху кусочек
сала и с аппетитом закусил.
Евсей, внимательно наблюдавший за гостем, отлил половину са-
могона со своего стакана в стакан Матвея, молча выпил и точно так
же, как и Матвей, потер корку хлеба чесноком и, положив сверху ку-
сочек сала, закусил. В ход пошли огурцы и ядреная капуста с красны-
ми вкрапинками моркови. Разговор заметно оживился, и Евсей
спросил: — Небось, неспроста зашел, Матюха?
— Неспроста, — признался Матвей. — С одной стороны, выпить
жуть как захотелось, с другой — поговорить по душам. Мы с тобой те-
перь вроде как родственники. Я во всем голова, а ты, — Матвей по-
дыскивал нужное слово, — ты у меня вроде опоры при новой власти.
Вот возьмешь свою лавку обратно, и ты снова хозяин, уважаемый че-
ловек в поселке.
— Никак новая власть вернет мне лавку? — Евсей не выразил по
этому поводу радости, но решил выяснить до конца отношения.
— Не возьмешь разве, откажешься? — вопросом на вопрос отве-
тил Матвей.
— Отчего не взять. Взять можно. Дело привычное, да время ноне
неустойчивое. Сегодня у власти Матвей Секерин, а завтра, глядишь,
все переменится, верх возьмет Николай Секерин, и лавку сдавать
придется, да еще на старости лет и на Соловки угодишь чего добро-
го!
— Не угодишь. Николай не возвернется, потому как у большеви-
ков кишка тонка. Немцы посильнее.
— Оно, конечно, кишка тонковатая, иначе не отступали бы, да
только уверенности при новой власти нету.
— Это почему же? — тяжело выговаривая слова, спросил Матвей,
самогон уже успел ударить в голову.
— Потому, Матюха, что, кроме немцев, есть еще и партизаны.
— Партизаны, партизаны! — с раздражением повторил Матвей. —
Чего их бояться. Придет время, и мы всех их к ногтю!
— А ежели они нас первыми? — Евсей усмехнулся, ожидая ответа
от раскисшего от водки Матвея. — Нынче вон кто-то стрелял в ко-
менданта.
— Кто стрелял, разберемся, все одно — нас им не взять!
Матвей говорил уверенно, и Евсей почувствовал, что это не про-
стая бравада, за его словами спрятано что-то очень серьезное, о чем
Матвей не говорит. Но хмель уже развязал язык, и Матвей, прищурив
глаза и понизив голос, сказал: — Мы их с завтрашнего дня начнем
трясти. Завтра буренок отберем, вагоны уже на станции, а осталь-
ных... — Матвей помолчал немного, наблюдая за реакцией Евсея, —
а остальных, — повторил он уверенно, — выследим и уничтожим всех
до единого. А позже и до корней их доберемся. Всех подвесим на вер-
бах!
— Говорить-то легко, — вздохнул Евсей, — а поди ж ты выследи!
— Не святым духом они в лесу питаться будут. На улице уже при-
жимает, а там, глядишь, полетят белые мухи, колотун ударит, и потя-
нутся они в поселок, к своим, за подкормкой, вот тут мы их и схва-
тим! Но это уже не твоего ума дело, понял?
— Понял. Чего уж тут не понять, — Евсей подлил еще в стакан и,
подняв первым свой, предложил простодушно: — Может, и за мою
лавку выпьем, а?
— И за лавку, и за тебя! — Матвей с трудом ворочал языком, но
тост поддержал и, закусывая, продолжал говорить что-то бессвязное
про вагоны для скота и трудностях, ожидавших его завтра.
Поняв, что гость уже дошел до нужной кондиции, Евсей помог
ему подняться с места, вывел на улицу, прошел несколько метров в
направлении его дома. Хлебнув свежего холодного воздуха, Матвей
ожил и заговорил снова: — Завтра же сбивай замок и торгуй! А ежели
кто скажет что, посылай ко мне, ясно?
— А что тут непонятного. Открою и буду торговать.
— То-то! — Матвей нетвердой походкой пошел к своему дому, на-
тыкаясь на забор и отталкиваясь от него. Дождавшись, когда староста
растворился в темноте ночи, Евсей быстро вошел в дом, столкнув-
шись в дверях с Пелагеей.
— Ты чего встала? — рассердился он, — хоть бы оделась, а то сто-
ишь как привидение. Так и заикой сделаешь!
— Ты берешь лавку? — спросила Пелагея, не слушая нравоучений
мужа.
— Помолчи, Поля. Может, и возьму, ежели резон будет.
Евсей быстро надел ватник, подпоясался ремнем, не забыв сунуть
за пояс топор, сказал жене: — К утру вернусь!
Пелагея все поняла без слов, страх неожиданно охватил всю ее, и
она, сжавшись, перекрестила мужа на дорогу.
Евсей прошел через двор, вошел в хлев, в темноте нащупал дверь,
выходившую на огород, открыл ее и быстро зашагал по знакомой ме-
же, уходящей к самому лесу. Оказавшись на опушке, остановился,
прислушиваясь и оглядываясь назад, проверяя, не увязался ли кто
следом, а убедившись, что идет один, быстрым шагом вошел в лес. В
лесу его окутала холодная тишина, но он, пройдя с десяток метров,
вновь остановился, прислушиваясь и наслаждаясь тишиной. И толь-
ко убедившись, что здесь он один, ускорил шаг, держа путь к Медве-
жьей балке, где, по его расчетам, могли располагаться партизаны. В
окрестных лесах, которым, казалось, нет начала и конца, не было бо-
лее подходящего и удобного места для расположения отряда. К тому
же о местах этих мало кто знал, так далеко заходить люди боялись да-
же в предвоенные годы, и именно сюда уходил раненный им медведь,
задравший его телку. И хотя было это давно, лет десять назад, но Ев-
сей запомнил то место, потому что в жизни не часто удавалось встре-
чаться с медведем, а убивать, тем более.
Тогда, уложив зверя, Евсей рассказал обо всем Анисиму, и они
вдвоем ходили за тушей. Придя на место, Анисим удивился, что
раньше сюда не заходил. В глухомани, облюбованной медведями,
бил родник с чистой холодной водой. Удивление вызвало еще и то,
что родник действовал в стужу, мороз успел сковать все вокруг, а вет-
ки орешника, росшего по краям ручья, начинавшегося с родника,
чем-то походили на хрустальные струны. Тогда ни он, ни Анисим не
рассказали никому о той балке, боясь, что за медведя придется отве-
чать перед законом, потихоньку перенесли домой мясо зверя и ели
его всю зиму за милую душу. История с медведем не особенно тере-
била память, — зверь поплатился за вероломство, — а вскоре и сов-
сем забылась, и только шуба, сшитая из медвежьей шкуры с выверну-
тым внутрь мехом, в зимние холода напоминала Евсею о той давней
истории. Помнил о том месте и Анисим, прирожденный охотник,
месяцами пропадавший в лесу в любое время года.
Шагая по лесу, Евсей думал о том, что Анисим, покинувший по-
селок вместе с Николашкой Секериным, мог привести отряд в ту
балку, потому как кроме него никто не знал то место, да и подходило
оно как нельзя лучше для жилья. Густой сосновый бор с вековыми
соснами стоял плотно, не имея дорог и просек. К тому же ручеек, на-
чинавшийся с родника, уходил в болото, и в случае обнаружения, от-
ряд мог завести противника в западню.
Занятый своими мыслями, Евсей вздрогнул от неожиданности,
услышав окрик: — Стой!
Он остановился, ожидая приближения людей, ощущая их по по-
трескиванью под ногами сучьев и слабому колыханию кустов ореш-
ника.
— Бросай оружие! — приказал один из подходивших, и Евсей, уз-
навший в говорившем односельчанина, ответил как можно спокой-
нее и по-домашнему обыденно: — Оружия не имею. Один топор.
— Дядя Евсей! — громко сказал один из братьев Евсиковых. — А
мы тебя чуть на тот свет не спровадили.
Подойдя вплотную, младший из братьев сказал: — Ты, дядя Ев-
сей, нас извиняй, но глаза мы тебе завяжем, таков порядок.
— Вяжите, — согласился Евсей, снимая картуз.
Ребята быстро завязали глаза, словно делали они это не в первый
раз, и повели по косогору в расположение отряда. Шли молча, и Ев-
сей понимал ребят, не спрашивал ни о чем. Он знал, что партизан-
ская жизнь требует от людей строгой дисциплины. И только когда
послышалось слабое и мелодичное журчание ручейка, старший из
братьев, Константин, предупредил: — Сигай через ручей, дядя Евсей.
Он выполнил его просьбу зная, что ручеек здесь узкий и неглубо-
кий, и он мог даже ступить в него, не промочив ног, но ступать в чи-
стую родниковую воду считалось святотатством. Они прошли с деся-
ток метров вдоль ручья, журчавшего справа, затем сделали несколько
шагов вверх по косогору и остановились. Один из братьев прошел в
землянку, докладывать о задержанном, другой остался караулить Ев-
сея. Из землянки слышались голоса, приглушенные брезентовым по-
логом, но вот полог откинули и Евсея ввели внутрь. В землянке бы-
ло тепло и уютно, и Евсей зажмурился от света, совсем не яркого, из-
лучаемого коптилкой, стоявшей на небольшом столике в самом даль-
нем углу. Протерев глаза, Евсей увидел Николая Секерина и еще двух
незнакомых мужчин, сидевших около столика.
— Ну, здравствуй, Евсей Евсеевич, — сказал Секерин, подходя
ближе, — признаться, не ожидал свидеться здесь и так быстро.
— Здравствуй, Николай Николаевич, — обрадовался Евсей, — я
вот тоже не думал, что придется свидеться, да видно судьба.
— Судьба, не судьба, а рассказывай, что привело тебя к нам, ведь
пришел неспроста?
— Неспроста.
Евсей Евсеевич рассказал о выстреле в коменданта, о визите Мат-
вея, его пьяном разговоре, и сидевшие за столиком переглянулись.
Секерин, чтобы снять напряжение, охватившее его, сказал: — Зна-
чит, лавку предлагают?
— Предлагают.
— А ты бери, коль предлагают. Не отказывайся. Кто ж от такого
добра откажется. Бери и торгуй на здоровье. Глядишь, и нам от тор-
говли что-либо перепадет.
— Если нужно, значит, войду и буду торговать, — как-то неуве-
ренно произнес Евсей, пытаясь понять, серьезно говорит Николай
Николаевич или шутит.
— Только что обо мне народ скажет? — Евсей смотрел на сосре-
доточенного Секерина и продолжил: — Еще чего доброго холуем
немецким прозовут, а грязь пристает легко, отмывается труднее.
— А ты грязи не бойся, она для победы нужна. Бывает, грязью да-
же лечатся. И отмывают не сразу, потому как она должна подейство-
вать, оказать свое влияние. А когда нужно, когда время придет, ее смы-
вают за ненадобностью. Мы тоже смоем. Возвернем советскую власть,
и отмоем с кого следует смыть, а кого в ту грязь и сознательно втопчем.
Секерин подумал о чем-то и снова сказал: — Лавку принимай. Бу-
дем связных к тебе туда присылать. Только знай, чтоб разговор без
свидетелей.
Они договорились о пароле, понятном обоим и не привлекавшем
никого своей обыденностью, о тайнике на большой поляне и попро-
щались.
Подождав, когда за Евсеем опустится полог, Секерин обратился к
Смородинову: — Что будем делать, Виктор Петрович? Буренок-то
жалко.
— Отмените взрыв моста. Минеров нацельте на состав со скоти-
ной. Дайте возможность немцам, вместе с полицией, согнать скот,
погрузить в вагоны, а по дороге взорвите полотно с двух сторон.
Виктор Петрович повернулся к Федотову. — Твоя задача, Демьян
Савельевич, после взрыва полотна выпустить коров на волю, а к до-
мам своим они сами дорогу найдут.
— Ноги им поломаем, коровы не умеют прыгать.
— Приготовьте несколько деревянных сходней. Но, думаю, нем-
цы не дураки, они ведь скот не в Германию, а на фронт везут. И сход-
ни наверняка будут в тех вагонах.
— Задача ясна, товарищ командир.
— Если ясна, действуйте, пока ваши люди не ушли к мосту.
Они долго сидели над картой, обдумывая план операции, возмож-
ные варианты связи с разведчиками, выдвигавшимися к станции, что-
бы определить и изолировать состав со скотом, а не какой-то другой.
Они понимали, что срыва именно этой операции не должно быть; на-
селение, да и немцы тоже, должны знать, что советская власть жива.
Можно представить радость людей, если отобранные буренки вернут-
ся обратно, они поймут главное: о них думают, о них заботятся и все-
гда придут на помощь. И даже если немцы потом отберут коров снова,
этот шаг уже не будет восприниматься людьми как трагедия.
Решив все вопросы, касающиеся операции с буренками, Сморо-
динов спросил: — Кто все-таки стрелял в коменданта, Николай Ни-
колаевич?
— Не знаю, Виктор Петрович. Моих людей там не было.
— Узнайте. Если что, возьмите их в отряд. Там им несдобровать.
34
На обед военнопленным принесли жидкую похлебку раньше
обычного времени, и в пакгаузе установилась напряженная тишина.
Все знали, их ждет отправка в Германию, и сознание каждого из них
протестовало, каждый пытался как-то подавить протест в самом се-
бе, заглушить нравственную боль безвыходным обстоятельством.
Иного выхода сейчас ни у кого не было. Идти напролом под дула пу-
леметов, организуя новый побег, было, по меньшей мере, неразумно.
Но и безропотно повиноваться воле завоевателей тоже нелегко. По-
хлебка не принималась организмом, несмотря на голод, всем хоте-
лось есть, здесь кормили плохо и нерегулярно, а урывками, от случая
к случаю. Но полицейский, принесший бидон с похлебкой, сказал
по-простецки: — Ешьте все. В вагонах вас никто кормить не будет!
Потому, может быть, и ели нехотя и молча, представляя будущее
путешествие в Германию в вагонах для скота, переделанных под пе-
ревозку людей. Со временем в пакгаузе восстановилась привычная
атмосфера. Люди нехотя ели все, что им принесли, разговаривая
вполголоса, потому в пакгаузе стоял какой-то тихий, еле слышный
шум, разобраться в котором, понять хоть что-то не представлялось
возможным. Точно так же слышался шум гудящих пчел в улье, спо-
койный внешне, но взрывоопасный, если кто-то потревожит пчел.
Часовые, расхаживавшие по насыпи, не особенно вслушивались в
этот гул, но когда он усиливался, с опаской поглядывали на щели, не
зная, чего еще ожидать от этих сумасшедших русских, однажды уже
решившихся на побег. Даже пулеметы и колючая проволока, протя-
нутая по стенам пакгаузов, не особенно успокаивали. На мятежные
пакгаузы часовые смотрели в оба, держа оружие на боевом взводе.
Когда вагоны подали на погрузку, часовые повеселели, оживленно
переговаривались друг с другом, не скрывая радости, оттого что уже
сегодня окончатся их мучения, и они избавятся от неприятного де-
журства.
Алексею не хотелось есть и, подсев к Ване Морозову, он стара-
тельно вылавливал картошку в бульоне, угощая друга.
— Ешь, Ваня, — говорил он, подкладывая очередной комочек
картошки, — тебе ехать далеко, меня накормят в деснянской тюрьме.
Ваня вначале пробовал отказываться, но потом согласился и ел
молча, не испытывая от еды никакого удовольствия. Наконец, доев
похлебку и съев последний кусочек хлеба, сказал: — Вот я ем и ду-
маю, куда нас повезут? Неужели в Германию, в самое логово? А если
туда, то зачем?
— Наверное, для того, чтобы вы там работали для их победы.
— Нашими руками хотят рушить наши дома, убивать наших от-
цов и матерей, изверги?!
— Изверги не немцы, изверги фашисты, кто вложил в головы
простых немцев свою идеологию, дал оружие и заставил народ пойти
на нас войной.
Алексей посмотрел на Ваню, сказал успокаивающе:
— В любой войне народ ни при чем. Его натравливают на других,
бросают в бой власть имущие. Среди немцев ты встретишь хороших
людей, дружелюбно настроенных в отношении России, точно так же,
как среди наших людей ты встретишь и предателей, готовых сделать
все, чтобы Россия потеряла независимость, пала на радость победи-
телей. Но таких меньшинство, они одиночки, неполноценные люди.
Хуже, Ваня, другое. То, что хороших людей с обеих сторон натравли-
вают друг на друга, объясняя это великими целями избавления чело-
вечества от всевозможных бед, в том числе и от большевизма. В том,
что народ Германии не виновен в этой бойне, я уверен на сто процен-
тов, так же, как и в том, что мы победим. Вопрос в другом, какой це-
ной достанется нам победа? В войне гибнут все, хорошие и плохие,
но все это люди, и потеря их невосполнима. Человек рождается, что-
бы не просто жить, а созидать, приумножать достигнутое в цивилиза-
ции, приносить пользу себе и людям, делать мир прекрасным. Про-
должать свой род, носитель ценностей всех предшествующих поко-
лений. Как жаль, что мы теряем этих носителей созидания, еще хуже
то, что война сама по себе, по своей природе, является разрушителем.
Ураган ее сжигает в своем чреве все созданное трудом многих поко-
лений, не оставляя ничего людям, истории.
Ваня слушал, затаив дыхание, а под конец, поняв, что Алексей
Кириллович сказал все, проговорил мечтательно: — А хотелось бы
дожить до победы, черт побери, посмотреть, как дальше будут жить
люди, смогут ли они сделать выводы из постигших потрясений!
— Доживешь, Ваня, но за эту жизнь нужно бороться, она сама не
придет к нам. И, — Алексей погладил Ваню рукой по щеке, — тебе
надо выздороветь. Я очень хочу, чтобы ты пересилил болезнь!
Договорить им не дали. Вначале их разговор заглушили звуки мо-
тора подъехавшей машины, затем они услышали какую-то возню
снаружи и в свете распахнувшейся двери увидели полицейского, сто-
явшего рядом с часовым, опиравшимся правой рукой о ствол автома-
та. Взглянув на дверь, Алексей узнал в полицейском Сергея Овчарен-
ко и услышал его голос:
— Николаев, на выход!
Сжав руку Вани, Алексей сказал: — Верь, Ванюша, в нашу побе-
ду! Она обязательно придет. И постарайся дожить до нее!
Глаза Вани загорелись благодарно, и он, мечтательно улыбнув-
шись, долго держал руку Алексея в своей руке.
Полицейский подвел Алексея к металлическому кузову фургона,
открыл дверь, подтолкнул, помогая залезть внутрь и, закрывая, ска-
зал тихо, чтобы слышал только он:
— Приказано доставить вас к господину Крюгеру. Помните о
том, что я сказал вам. Это приказ.
Дверка с шумом захлопнулась, лязгнул засов, и машина трону-
лась с места. В фургоне не просматривалась ни одна щель, потому
внутри повисла ночная темнота, и Алексей подумал о том, что кузов
сработан отлично. Даже такую мелочь немцы хорошо продумали.
Ощущение, что тебя заживо замуровали в склеп, не проходило все
время, пока машина петляла по лесной дороге, а затем, въехав в го-
род, вздрагивала на выбоинах асфальта. Представив себя особо опас-
ным преступником, Алексей усмехнулся: немецкие конструкторы,
создавая машину для перевозки заключенных, продумали и психоло-
гию. Оказавшись в темноте, человек чувствовал себя униженным и
обреченным. Выходило, что поездка в фургоне входила в подготовку
к допросу, убивала дух сопротивления. Машина петляла по городу,
сбавив скорость, и только когда она остановилась и полицейский,
открыв дверь, приказал выйти, он, спрыгнув на асфальт, понял, что
находится в центре родного города, во дворе здания городского ко-
митета партии.
— Привез, Овчаренко? — услышал он голос Меркулова.
— Привез, господин начальник полиции, — ответил полицей-
ский, — куда он от нас денется, разве что на тот свет?
— Успеется и на тот свет, — спокойно сыронизировал Герман-
Игнат, сказав Алексею: — Пошли!
Идя в здание горкома, Алексей с трудом сдерживал охватившую
его ярость. Ему хотелось повернуться и плюнуть в самодовольную
физиономию этого ублюдка, но он сдержал себя усилием воли, стис-
нув зубы и сжав скулы, отчего у него на миг потемнело в глазах, и он,
делая шаг на ступеньку, покачнулся. И сразу же услышал предостере-
гающее: — Не дури, у меня не сбежишь!
Игнат говорил со злобой, и Алексей знал, что говорит он на пол-
ном серьезе.
Алексей шел молча, тяжело ступая по ступеням, хранившим сле-
ды ног людей, работавших в этом здании, и его ног тоже, потому что
и ему здесь приходилось бывать. Задумавшись, он направился на тре-
тий этаж, но Меркулов подсказал: — Поворачивай направо, идем к
господину Крюгеру.
Крюгер сидел в кабинете Смородинова, и Алексей, войдя в каби-
нет, еще больше расстроился от того, что Крюгер самовольно, по-
бандитски занял чужой кабинет, и ему не терпелось сказать об этом,
напомнить, что порядочные люди не поступают таким образом, но
Крюгер, увидев входивших к нему, не дал возможности додумать
мысль до конца, огорошил восклицанием: — Очень рад видеть вас,
господин профессор!
Слово «господин» непривычно резануло слух, и Алексей не смог
даже представить, чему был рад Крюгер, потому что дальше разговор
продолжился через переводчика в обычной сухой манере.
— Не скрою, — говорил Крюгер, — мне будет приятно иметь сре-
ди своих сотрудников грамотного русского, хорошо знающего эко-
номику района. Мы готовы принять вас на службу, но вы должны
подписать вот этот документ.
Он подал лист бумаги, и Алексей увидел текст, напечатанный
русским шрифтом на пишущей машинке, со множеством граммати-
ческих ошибок. Прочитав текст, Алексей побагровел.
— Вы изменились в лице, вам плохо? — участливо спросил Крю-
гер, подавая стакан воды.
— Я никогда не был предателем! — еле выговорил Алексей, и ли-
цо его сразу же сделалось суровым и непроницаемым.
— Жизнь сложнее, чем мы ее представляем, — философски резю-
мировал Крюгер. — Мы предлагаем сотрудничество на благо объеди-
ненной Родины, какими будут Германия и Россия. В данной ситуа-
ции вам терять нечего. Большевики исключили вас из своей партии,
а ваше исчезновение из города перед оккупацией они поняли как де-
зертирство и если вас найдут, поставят к стенке. Мы, наоборот, будем
охранять вашу жизнь, позаботимся о вашем будущем, потому что та-
кие, как вы, нужны Великой Германии.
Крюгер дал возможность подумать над сказанными им словами,
прошелся по кабинету, раздумывая над дальнейшим разговором, и
заговорил, когда понял, что Николаев готов слушать его и дальше.
— Вы умный человек и должны понимать, в случае отказа сотруд-
ничать с нами я вынужден или расстрелять вас, или, что менее веро-
ятно, отправить в Германию, где сейчас особенно нужны рабочие ру-
ки.
Крюгер смотрел на Николаева взглядом, не терпящим возраже-
ний, как бы доказывая тем самым, что он не остановится ни перед ка-
кими мерами.
— В этом я не сомневаюсь! — глухо и отрешенно произнес Алек-
сей.
— Тем более, — как-то миролюбиво произнес Крюгер.
В кабинете установилась тишина. Крюгер и Меркулов ждали от-
вет. Наконец, Крюгер не выдержал, сказал, еле сдерживая злость: —
Я даю вам еще несколько часов на раздумье. Если вы снова будете на-
стаивать на своем, я выполню свое обещание!
Он махнул рукой, и Герман-Игнат повел Алексея в подвал. От-
крывая дверь в бетонный саркофаг, служивший ранее теплотехниче-
ским узлом, Меркулов с ненавистью посмотрел на Алексея, сказал с
шипением в голосе: — С каким удовольствием я пустил бы сейчас те-
бе пулю в лоб!
— Верю. Рука у тебя крепкая, — подтвердил Алексей. Закрывая
дверь, Меркулов снова смерил ненавидящим взглядом Николаева,
сказал с нескрываемой злостью: — Между прочим, в отличие от Крю-
гера, я не верю тебе. Даже если ты согласишься, ты все равно оста-
нешься красным, и я расстреляю тебя при первой же возможности! —
Меркулов с грохотом хлопнул дверью, повесив на нее замок.
Оставшись наедине с самим собой, Алексей подумал о последних
словах Игната. В них было две правды. Первая та, что касалась его
верности Родине, предателем он не сможет стать в силу своих убеж-
дений. Вторая та, что он, Игнат, настоящий предатель, будет следить
за ним и найдет возможность всадить пулю в его голову, причем сде-
лает это с великим удовольствием, потому что, и это совершенно
справедливо, не сможет поверить в то, что он изменил свои убежде-
ния и взгляды на жизнь. Оглядевшись по сторонам и увидев в углу
что-то отдаленно напоминавшее собой скамейку, повалился на нее.
Глаза закрылись сами собой, и перед ним поплыли картины недавне-
го прошлого. Он с жадностью вглядывался в них, ловя прекрасные
мгновения. Словно в немом кино плавали две легкие фигурки Ната-
ши и Оли в светлых платьях, в каких обычно ходят невесты, видел их
улыбки, движения губ, но не слышал голосов. Звуки уплыли куда-то
в сторону, и как он ни пытался, не возвращались к ним. Вскоре виде-
ние исчезло совсем, и попытки вернуть картинки ни к чему не при-
вели. Он привстал, сев поудобнее, протер ладонью глаза и постарал-
ся спокойно подумать о теперешнем своем положении. Теперь его
будущее зависит не только от него самого, но еще и от Игната и Крю-
гера, а то и просто от кого-то другого, которого он вообще не знает.
Ведь может же так случиться, что согласись он работать на фашистов,
его проклянут в городе все, кто жил, и кто-либо из горожан при
встрече захочет избавить Родину от одного лишнего предателя! И
правильно сделает, потому что он сам на их месте поступил бы таким
же образом!
Прогнав от себя находившие на него волнами неприятные мыс-
ли, он вдруг вспомнил об Оле. Где она теперь, помнит ли его, думает
ли о нем? Как хотелось ему сейчас услышать ее голос, смех, увидеть
улыбку. Рядом с Олей снова появилась Наташа, и он наслаждался ви-
дением, не пытаясь больше возвращать их голоса. Приятное виденье
исчезло, как только в подвале послышались шаги, и он понял, за ним
пришли.
Поднимаясь по ступеням лестницы, Алексей думал о том, что мо-
жет сейчас произойти в кабинете Крюгера. До сих пор он не мог убе-
дить себя в том, что должен дать согласие на сотрудничество с фаши-
стами. Сознание настойчиво отвергало сам факт предательства, ка-
кими бы высокими указаниями оно ни предписывалось. Согласись
он сейчас на сотрудничество, волей или неволей, а ему придется дли-
тельное время работать на врага, способствовать его продвижению
по нашей земле. Нет, этого он, Алексей Кириллович Николаев, допу-
стить не мог. «Уж лучше сейчас принять смерть, чем потом, — размы-
шлял он, — лучше сразу, как это сделал командир роты Иван Наза-
ров». Ведь согласись он работать на них, он должен будет давать аб-
солютно точную информацию по всем вопросам жизни района и го-
рода, а давать информацию врагу, зная наперед, что она будет ис-
пользована против своего народа, во вред ему, общему делу победы,
он не сможет, и однажды будет разоблачен. «Нет, — решил он окон-
чательно, — согласия я не дам, пусть поступают со мной, как им бу-
дет угодно. Я приму любую кару». Но тут он вспомнил о Смородино-
ве, а вспомнив о нем, улыбнулся, подумав, что Смородинов умный
мужик, поймет и оправдает его решение. А заодно еще раз узнает, что
профессор Николаев жил и умер человеком, настоящим коммунис-
том, патриотом своей Родины!
— Ну, вот и все, — сказал Меркулов, толкая дверь в кабинет Крю-
гера, — отсюда ты выйдешь или другим человеком, или я тебя шлеп-
ну! — в словах Меркулова слышалась неприкрытая угроза, предвку-
шавшая его торжество.
Крюгер сидел за столом. Несмотря на небольшой промежуток
времени с момента, когда они расстались, выглядел он усталым и
осунувшимся.
— Вы, наверное, заждались вызова, сидя в подвале, — сказал он
спокойным голосом, — обстановка там не располагает к отдыху, но я
не мог побеседовать с вами вовремя из-за занятости. — Он встал из-
за стола, прошелся по кабинету, зачем-то отдернул штору, хотя в ка-
бинете хватало света. Проходя мимо сидевшего в удобном кресле
офицера в форме СС, посмотрел на него вопросительным взглядом
и, получив согласие условным кивком головы, спросил, словно раз-
говор их не прерывался: — Вы хорошо продумали мое предложение?
— Я не думал о нем, — признался Алексей.
— Почему? — взгляд Крюгера пронизывал Николаева, как бы
ощупывая, чего стоят его слова и что скрывается за ними.
— Я спал.
Крюгер засмеялся, но тут же спохватился и задал следующий во-
прос: — Так вы согласны сотрудничать с нами?
— Нет, не согласен.
Алексей отвечал спокойно и так же спокойно посмотрел в глаза
Крюгера.
— Почему? — задав вопрос, Крюгер перевел взгляд на сидевшего
в кресле офицера.
— Я уже объяснял, — сказал Алексей, и весь облик его, все его су-
щество говорили о том, что говорит он то, что думает.
— Что будем делать с этим упрямцем? — тихо спросил Крюгер
молчавшего офицера.
— Расстрелять!
Липпке, а это был он, с самого начала не верил в затею заполучить
русского профессора. По его мнению, русских нужно убивать как
можно больше, и эта мера может существенно приблизить их победу
над племенем ужасных маньяков.
Крюгер некоторое время молчал, оценивая полученную инфор-
мацию. Спорить с гестапо не входило в его расчеты, и он, подойдя к
окну и залюбовавшись золоченым куполом церкви, медлил с приго-
вором. Затем, оторвав взгляд от купола, перевел его на косогор,
скрывавший дома, угадываемые только по видневшимся крышам и
трубам над ними, сказал, обращаясь к стоявшему у дверей Меркуло-
ву: — Вот там, на краю обрыва, расстреляйте его, если он не одумает-
ся за это время!
— Слушаюсь, господин майор, — быстро сказал Меркулов и, по-
вернувшись к Алексею, приказал: — Пошли!
Идя по коридору, он сказал полицейскому, стоявшему на лест-
ничной клетке: — Пойдешь со мной, Овчаренко!
Полицейский произнес «слушаюсь» и, не говоря больше ни сло-
ва, пошел вслед за ними.
— Куда вы его? — спросил он, когда они вышли на улицу.
— В расход.
— Ну и дурак!
Меркулов оглянулся, спросил: — Кто дурак? Я?
— Он, конечно, арестованный!
— А почему дурак? — Меркулов ждал ответа, как бы проверяя еще
и полицейского, старательно исполнявшего поручаемые ему зада-
ния, но еще не проверенного в настоящем деле.
— Потому и дурак, что смерти ищет! — полицейский говорил ве-
село, происходившее не касалось его лично, а смерть сейчас, во вре-
мя войны, была обычным явлением, похожим на развлечение.
— Пошел бы к нам на службу, глядишь, и себя сохранил бы и
службу сослужил бы. А так, пущай отправляется червей кормить. На
том свете профессора тоже нужны!
Игнат молча слушал разглагольствования своего подчиненного,
ничего особенного не было в том, что тот пытался потешаться над
смертью красного профессора, полиция должна хладнокровно вы-
полнять свою миссию.
Он сам ничуть не жалел Николаева, наоборот, такой финал уст-
раивал его вполне, один выстрел ставит точку на их взаимоотноше-
ния, и это тоже входило в планы Игната — убрать профессора. Ну-
ка если он когда-либо узнает, что те анонимки на него, причинив-
шие столько бед ему и его близким, нацарапал он, Игнат Меркулов,
ненавидевший умного, а если сказать еще точнее, то просто талант-
ливого ученого и педагога, обрубившего карьеру Игната, старатель-
но пробивавшего себе дорогу в мир науки, где он чувствовал себя не
в своей тарелке, но искусно скрывал это и от себя и от всех осталь-
ных. Ничего не умея делать лучше, он пытался вырасти в глазах дру-
гих и пользоваться благами социализма там, где должен быть чело-
век, знающий предмет лучше него и приносящий больше пользы.
Николаев понял его и отправил в снабжение. И стал врагом на всю
жизнь.
Алексей тоже внимательно прислушивался к словам полицейско-
го, и фраза, сказанная легко и весело, заставила задуматься над мно-
гими вопросами, пересмотреть свое теперешнее поведение и приня-
тое решение. Да, действительно, работая под руководством Крюгера,
он мог сослужить немалую службу партии, Смородинову, партиза-
нам района, которые теперь особенно нуждались в информации. В
партизанской борьбе, неравной по своей силе, нужно многое знать и
видеть наперед, иначе погибнет не только отряд, но, что самое глав-
ное и важное, вера в победу. А этот фактор, фактор морального со-
стояния населения, живущего на оккупированной территории, зна-
чил многое. Народ должен знать, что врага бьют не только на фрон-
те, но и здесь, в тылу у немцев, что борьба эта не окончится до тех
пор, пока фашисты будут находиться на нашей земле. А если населе-
ние увидит успехи партизан, их неуязвимость, значит, движение это
будет нарастать, питаться новыми силами, и крах фашистов ускорит-
ся. Алексей, видевший последние метры, отделявшие его от оврага,
подумал о том, что умереть можно всегда, но любая смерть, какой бы
необходимой ни казалась, должна быть отдана не только на благо Ро-
дины, но и с определенной пользой. Нужно, подумал он, согласить-
ся служить Германии, пока пуля Игната не оборвала жизнь. Нужно
сейчас же заявить о том, что он передумал и согласен сотрудничать с
немцами.
Алексей замедлил шаг и сразу уперся спиной в дуло пистолета.
— Не дури! — прохрипел Игнат. — Не то до оврага тебя волоком
тащить придется!
Алексей обернулся, встретив ненавидящий взгляд Игната, ска-
зал: — Веди назад к Крюгеру. Я согласен работать на Великую Герма-
нию!
— Испугался смерти! — глаза Игната сузились, налившись холод-
ной ненавистью, злой огонек зажегся в них и искал выхода. — Нет,
друг, поздно! Назад я тебя не поведу. У нас обратного хода нет!
Он толкнул в спину Алексея, и тот, споткнувшись, шагнул к при-
ближавшемуся обрыву.
— Сейчас я тебя тут кокну и вся недолга! — Игнат говорил горя-
чо, обжигая шею Алексея выдыхаемым воздухом, и он понял, что те-
перь ему пришел конец. Игнат сделает свое черное дело с великим
удовольствием. По его телу пробежал озноб и это был не страх за
жизнь, а скорее страх от бессилия. Вот сейчас его расстреляют, и он,
Алексей Николаев, не принесет этой гибелью никакой пользы ни се-
бе, ни партизанам, ни своим родственникам, а Игнат, предатель, ко-
торого следовало убить здесь же, останется жить и будет продолжать
глумиться над советскими людьми, помогая фашистам.
Они дошли до края оврага и, прежде чем повернуться к нему спи-
ной, Алексей взглянул на свой дом с заколоченными окнами и поду-
мал о том, что никогда раньше не задумывался о смерти, считая, что
жить ему еще долго, и тратить время на подобные раздумья — непоз-
волительная роскошь. Он старался с пользой для дела прожить каж-
дый божий день, отпущенный ему природой, но вот, оказывается,
смерть сама нашла его и, больше того, подвела к самому дому. Взгля-
нув еще раз на свой дом, он мысленно простился с ним, с мамой, ко-
торая даже и не предполагает, где он сейчас и что с ним происходит,
повернулся спиной к оврагу. Взгляды его и Игната встретились, и
была в них только молчаливая, обоюдная, невысказанная злоба.
— Ну, вот и все, — сказал Игнат облегченно, — даже некролог ни-
кто не напишет. Жил вроде заслуженным человеком, а умрешь как
собака!
— Я же сказал, — холодно произнес Алексей, — ведите к Крюге-
ру! Я согласен на сотрудничество с немцами!
— А я не верю тебе! — Игнат говорил со злобным шипением, и это
выдавало его состояние.
— Ты не Крюгер, я тоже не верю тебе, но это еще ни о чем не го-
ворит!
С трудом сдерживая себя, Алексей повторил: — Веди к Крюгеру!
— Нет уж, дудки! Может, кто и повел бы, а я не поведу!
Игнат медленно поднимал пистолет, наслаждаясь самим процес-
сом и целясь прямо в лоб Николаева.
Стоявший рядом и слушавший их разговор полицейский, вдруг
легко коснулся руки Игната, сказал спокойно: — Он дал согласие
служить Германии, а мы его в расход?! Что скажет нам после этого
господин Крюгер? Он скажет, что мы служим не Германии, а России!
— Ты что-то предлагаешь? — спросил Игнат, опуская пистолет и
теряя уверенность.
— То и предлагаю, что следует сделать: взять и отвести обратно к
господину коменданту. А если тот прикажет расстрелять, я сделаю
это сам, вот этими руками.
Овчаренко поднял руки, правая судорожно сжимала пистолет.
Игнат смерил полицейского недобрым взглядом, но сказал спо-
койно: — Веди. Не то я за себя не ручаюсь!
Игнат задержался, пропуская мимо себя Николаева, и когда тот
поравнялся с ним, сказал еле слышно: — Твое счастье, профессор! Не
будь здесь Овчаренко, моя пуля уже успокоила бы тебя на веки веч-
ные!
35
Сообщение сотрудника НКВД из Иваньково внесло ясность в
местонахождение командующего Брянским фронтом генерал-пол-
ковника Еременко А. И., и Генштаб направил за раненым санитар-
ную машину, дежурившую на аэродроме в ожидании самолета ПО-2
Павла Кошубы. Машина, сопровождаемая охраной, мчалась по шос-
се Москва—Тула на предельной скорости, пугая прохожих, затем
долго петляла по раскисшим от дождей сельским дорогам Иваньков-
ского района в поисках деревеньки Пилюгино, где, по-прежнему на-
ходясь в забытьи, в деревенской избе лежал израненный командую-
щий. Еременко не чувствовал, как его переносили в машину, береж-
но положив на носилки, не ощущал и самого движения, находясь в
каком-то непонятном, нездешнем состоянии, когда человек вроде и
живет, но не ощущает ни себя, ни других. Не знал он и о том, как бе-
шено мчалась в Москву санитарка, не соблюдая никаких правил и
дорожных знаков, мчалась так быстро, что машина сопровождения
осталась далеко позади, даже не пытаясь нагнать ее. Состояние Ере-
менко было настолько серьезным, что в Центральном госпитале, ос-
мотрев раненого, врачи попросили начальника госпиталя полковни-
ка Мандрыку положить его сразу на операционный стол. Подавая
признаки жизни, Андрей Иванович, тем не менее, не реагировал на
хирургическое вмешательство. Из его тела вытащили множество
мелких осколков, но когда попытались извлечь из грудной клетки са-
мый крупный, от резкой боли он вдруг застонал. Оперировавший его
хирург, на секунду увидевший пробуждение пациента, посмотрел на
присутствовавшего здесь начальника госпиталя, словно пытался
спросить, как быть, и Мандрыка, оценив состояние раненого, скре-
пя сердце, сказал: — Оставьте осколок. Извлечем в другой раз. — Ему
только что показали градусник, со столбиком ртути, застывшим на
цифре 39.
Находясь в дреме, Еременко о многом не знал. Не знал он и о том,
что состоянием его здоровья постоянно интересуется Верховный,
что о его здоровье ему докладывают так же постоянно, как доклады-
вают о положении на фронтах и особенно под Москвой, где созда-
лась самая критическая обстановка: на западе враг стоял на расстоя-
нии одного дневного перехода сгруппировавшихся для рывка танков
генерал-полковников Рейнгардта и Геппнера, и ЦК партии и Госу-
дарственный Комитет Обороны приняли решение о срочной эвакуа-
ции в город Куйбышев части центральных учреждений и всего дип-
ломатического корпуса. Не знал и о том, что одновременно с усилив-
шимися бомбежками столицы в городе началась паника, люди броса-
ли дома и шли пешком или ехали на попутных машинах, держа на-
правление на восток, совершенно не зная куда, но подальше от на-
двигавшегося кошмара. Не знал и о том, что панике поддались все,
включая и государственных деятелей, и только Сталин медлил с ре-
шением. Он чувствовал, что перелом вот-вот должен наступить, по-
нимая, что для тех, кто защищал Москву, она больше, чем столица.
Она являлась сердцем России.
Потому, может быть, и сообщение о том, что Еременко пришел в
сознание после проведенной операции и заверение командующего
Западным фронтом Жукова Г. К., что противника удалось остано-
вить на подступах к столице, поступили одновременно и обрадовали
Сталина, он пожелал взглянуть на одного из своих полководцев, в
прямом смысле принявших удар на себя.
В два часа ночи Андрей Иванович проснулся от щелчка выключа-
теля настольной лампы и вздрогнул, увидев склонившегося над со-
бой Сталина. Тесемки халата Верховного спускались вниз, касаясь
тела Андрея Ивановича, и это дополнительно взбудоражило вообра-
жение. Увидев Сталина, Еременко попытался привстать, но боль
прошлась по телу, и он, застонав, занял прежнюю позу.
— Лежите, — спокойным, тихим голосом сказал Сталин, и Ере-
менко расширившимися глазами рассматривал наклонившегося над
ним вождя.
— Долго жить будете! — почти шепотом произнес Сталин, и сла-
бая, усталая улыбка прошлась по его лицу, заросшему густой рыжей
щетиной, скрывшей следы оспы.
— Вам не тяжело говорить? — неожиданно спросил он.
— Нет, товарищ Сталин, — слабым голосом, но довольно уверен-
но ответил Еременко.
— Расскажите об обстоятельствах ранения.
Андрей Иванович рассказывал, напрягаясь всем телом, и Сталин,
понимая, как тяжело дается ему каждое сказанное слово, тем не ме-
нее, не прерывал, не останавливал его. Ему хотелось хотя бы таким
образом побывать там, где грохотали взрывы бомб и снарядов, где ре-
шалась судьба не только каждого отдельно взятого сражения, но и
судьба всей России. И только дослушав до конца, видя, как Еремен-
ко напрягается, сказал тихо, но так, чтобы больной слышал, чеканя
каждое слово:
— Командующий не должен так рисковать! Но коль так случи-
лось, хорошо, что вы остались живы. Выздоравливайте, вы нужны
Родине.
Он встал, слабо пожал лежавшую на кровати руку Еременко и вы-
шел из палаты, мягко, по-кошачьи ступая по специально постелен-
ному перед самым его приходом ковру. В коридоре перед палатой
стояла охрана и начальник госпиталя полковник Мандрыка. Пол-
ковник чувствовал себя не особенно хорошо, подрагивавшие ноги
еле держали тело. Он боялся не за раненых, за себя. Вдруг Сталин
спросит о чем-либо, и его ответ не удовлетворит Верховного. Он
знал, что бывает в таких случаях и, ожидая чего-то сверхъестествен-
ного, не находил себе места. Но Сталин вышел из палаты внешне
спокойный, и спокойствие вождя сразу же передалось и начальнику
госпиталя. Сделав шаг к выходу, Сталин неожиданно обернулся, по-
смотрел на Мандрыку, и тот немедленно приблизился к нему.
— Слушаю вас, товарищ Сталин, — бессознательно выпалил он,
и Сталин, понявший состояние полковника, улыбнулся, довольный
произведенным эффектом, приказал:
— Генерал-полковника Еременко завтра отправьте самолетом в
Куйбышев.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — Мандрыка вытянулся, выражая
крайнюю степень готовности исполнить все, что прикажет сделать
Верховный. Уже поворачиваясь, Сталин сказал, окидывая взглядом
застывшего в стойке «смирно» полковника: — Желаю успехов!
Проводив Сталина до конца коридора, Мандрыка понял, что
больше не понадобится ему, вернулся к палате, откуда только что вы-
шел Верховный. Открыв дверь и постояв немного около больного,
увидел, что Еременко спит и, чтобы не беспокоить, вышел, предва-
рительно выключив настольную лампу. Сейчас к нему вернулась уве-
ренность, и он, гордо подняв голову, пружинистым шагом прошел в
свой кабинет, где стояла походная кровать, быстро разделся и зава-
лился в постель, предупредив дежурного врача, чтобы утром подняли
пораньше. Предстояло провести эвакуацию госпиталя в тот же Куй-
бышев, для чего на Казанский вокзал подадут сразу несколько эше-
лонов, в которых следовало разместить и раненых, и весь медперсо-
нал. Едва накрывшись, Мандрыка провалился в какую-то яму и спал
без сновидений до утра, пока рука дежурного врача, трясшего за пле-
чо, не привела его в чувство.
— Уже шесть часов, товарищ полковник, — извиняющимся голо-
сом говорил врач, и Мандрыка, протирая глаза и ничего не сообра-
жая, спросил: — Вечера?
— Шесть часов утра, товарищ полковник.
Вскочив с постели, Мандрыка спросил: — Машины поданы?
— Так точно. Уже во дворе. Ждем ваших указаний.
— Начинайте отправку больных. Первыми выносите самых тяже-
лых.
— Что будем делать с генерал-полковником? — дежурный выжи-
дательно смотрел на полковника.
Мандрыка вспомнил приказ Сталина отправить Еременко само-
летом, но завтра в госпитале никого не будет, всех отправят поезда-
ми, и он прошел в палату к раненому. Тот все еще продолжал спать,
и полковник решил не тревожить пациента, дав возможность вы-
спаться. Увидев дежурного, стоявшего в коридоре, сказал: — Как
только проснется, сообщите мне.
Еременко проснулся, услышав торопливые шаги в коридоре, ка-
залось, что там происходило что-то из рук вон выходящее, и когда в
палату вошла медсестра, делавшая перевязку, спросил, указывая на
дверь: — Что там происходит?
— Ничего особенного, — ответила она, — выносят раненых, гос-
питаль переезжает в Куйбышев.
Медсестра аккуратно выполняла свою работу. В местах, где бин-
ты не отделялись от ран, смачивала дезинфицирующим раствором, и
бинты отставали, не принося больному особого беспокойства. Заня-
тый наблюдением за ее работой, Андрей Иванович не заметил во-
шедшего начальника госпиталя. Справившись о самочувствии, Ман-
дрыка дождался, когда выйдет медсестра, сказал:
— Верховный приказал эвакуировать вас завтра самолетом, това-
рищ генерал-полковник. Но завтра в госпитале никого из персонала
не будет. Мы все уезжаем сегодня.
Подумав, Мандрыка предложил: — Может, и вы с нами, товарищ
командующий?!
Еременко посмотрел на озабоченного полковника, ответил сла-
бым голосом: — Мне стало немного лучше, но не настолько, чтобы
совершать длительные поездки. Но если вы считаете, что поездом
удобнее, поступайте, как знаете.
— Нам удобнее взять вас с собой, если вы не возражаете, — отве-
тил Мандрыка.
— Считайте, что я согласие дал.
Давая согласие, Еременко не предвидел того, что ждало его впе-
реди. Тряска при транспортировке на железнодорожный вокзал, тол-
чея и прочие неудобства, связанные с повальной эвакуацией. Оказа-
лось, что лежачего больного невозможно уложить на лавку пригород-
ного вагона, переоборудованного под санитарный. Видя безвыход-
ное положение, Мандрыка приказал положить Еременко в проходе
вагона, чем вызвал справедливый гнев оказавшегося на вокзале на-
чальника тыла Красной Армии генерал-полковника Хрулева А. В.
Увидев Еременко, лежавшего на носилках да еще в проходе, он поба-
гровел, приказав Мандрыке немедленно перенести раненого в вагон
начальника состава. Но и это решение не принесло облегчения ране-
ному. Состав двигался медленно, дергаясь и останавливаясь на всех
полустанках, пропуская в Москву воинские эшелоны, и только через
сутки прибыл в Рязань, где их долго толкали туда-сюда, и только по-
сле этого, наконец, поставили в тупик. Как ни странно, но злоключе-
ния не ухудшили состояние больного, более того, Андрей Иванович
вдруг почувствовал прилив сил, как это часто случается с сильными
людьми в критических ситуациях, потребовал пригласить к себе сек-
ретаря обкома партии, с которым он был знаком. Степан Николаевич 
 Тарасов, узнав, кто находится в санитарном составе, немедленно при-
был на станцию, внимательно отнесся к просьбе Еременко, взять его
к себе, чтобы улететь самолетом в Куйбышев. Вставшему в позу на-
чальнику состава Тарасов оставил расписку, в которой ответствен-
ность за жизнь генерал-полковника Еременко А.И. брал на себя лич-
но. Санитарная машина привезла Еременко в обком, и на тех же но-
силках его занесли прямо в кабинет Тарасова. Услышав, что Тарасов
дает указание изыскать возможность отправить раненого самолетом,
Андрей Иванович попросил позвонить главкому ВВС Жигареву Пав-
лу Федоровичу. Узнав, что раненый Еременко находится в кабинете
Тарасова, Жигарев сказал: — Я получил указание Верховного отпра-
вить Еременко в Куйбышев, но найти его не смог. Хорошо, что вы
позвонили. Утром встречайте спецсамолет.
Павел Федорович оказался хозяином своих слов, и рано утром са-
нитарный самолет подрулил к зданию аэропорта. В тот же день Ере-
менко доставили в Кремлевскую больницу, заблаговременно пере-
бравшуюся из Москвы в Куйбышев, и старомодный, но удивительно
внимательный профессор Спасокукотский, осмотрев раны, полно-
стью обнаженные при перевязке, сказал, снимая и протирая очки: —
Мы вас, батенька, на ноги поставим. Месяца через два опять воевать
будете.
— Чем быстрее, тем лучше! — подсказал Андрей Иванович, на что
профессор возразил: — А торопиться не будем. Будем лечить, как по-
ложено, и как только организм наберет силу, вернем в строй. Мой со-
вет: лечитесь не торопясь, помня пословицу — тише едешь, дальше
будешь!
36
Мила вбежала в дом запыхавшаяся и возбужденная. Дрожащими
от страха руками долго не могла поставить на место засов, а заперев
дверь и почувствовав себя в безопасности, бессильно опустилась на
скамью, потому что ноги отказались служить, стали вдруг мягкими,
словно сделанные из легкой пушистой ваты. Не думая ни о чем кон-
кретно, даже не пытаясь понять, что произошло несколько минут на-
зад, почему и откуда прозвучал тот выстрел, чуть не стоивший жизни
кому-то из них с Дитрихом, зажмурилась в ожидании, когда страх ос-
тавит тело, и она снова вернется в свое обычное состояние. Она дол-
го сидела, прислонившись спиной к холодной стене, и отец, наблю-
давший за ней из своей постели, старался не мешать ей. Он тоже не
знал, кто стрелял, и в кого направляли дуло, но предчувствие, что
стреляли в Дитриха, не обманывало его. Убедившись, что дочь окон-
чательно успокоилась, предложил, словно ничего вообще не проис-
ходило: — Ложись спать, дочка.
Мила, в душе благодарная отцу за невмешательство, тем не ме-
нее, не смогла пройти мимо него, наклонилась, обжигая разгорячен-
ным дыханием небритую щеку. Слезы вдруг хлынули из глаз ручьем,
и она зашлась в нервном плаче.
Отец гладил ее голову своей шершавой рукой, молча слушал
всхлипывания. Выплакавшись, Мила сказала с укором, желая услы-
шать совет, успокоивший бы ее окончательно: — Скажи что-либо,
отец!
— Что тут говорить. Заварила кашу, расхлебывай!
— Какую кашу, папа? Разве я совершила что-то дурное?
— Возможно, и не совершила, но ты вышла на улицу с офицером
немецкой армии, принесшей народу неволю, смерть близким, отняв-
шей свободу.
— Папа, ты говоришь как коммунист. Я уверена, Дитрих никого
не убивал!
— Нет, дочка, я не коммунист. Коммунистов немцы расстрелива-
ют, а кого не успели, те в леса подались. Оттуда они теперь будут и во-
евать, и за нами подглядывать. И будут делать это до тех пор, пока на
нашей земле не останется ни одного чужого солдата.
— Папа, — Мила распрямилась, но передумала, присела на край
постели.
— Но смогут ли наши одолеть немцев, у них такая сила!
— Сильны они, — согласился Пимен, — сильны. Оно верно. Да
верно и другое: никакая сила не сможет победить народ, если он это-
го не захочет.
Пимен помолчал, давая дочери возможность осмыслить сказан-
ное. Потом сказал вроде как сам себе: — Возьми дерево, если оно жи-
вое, в соку, и попробуй согнуть. Какую бы силу ни применил, до зем-
ли согнешь, а оно все одно распрямится. Бывает, что и сломаешь
ствол. А на другой год, глядишь, от корня несколько побегов в рост
прут, к небу тянутся, потому как не согласны они с чужой волей и си-
лой. И только если корень выкорчуешь, рост прекращается. Но вы-
рвать все корни никто и никогда не сможет!
— Папа! — вскрикнула Мила.
— Что папа? — не дал продолжить мысль Пимен. — Не мои это
мысли. Люди на исповеди говорят о том же.
— За такие мысли их могут и расстреливать!
— Они говорят их мне, а не немцам.
Пимен тяжело вздохнул, сказал спокойным голосом: — Ложись,
дочка, и помни, идет война, а на войне все возможно. Но скажу глав-
ное, всех никто и никогда не перестреляет!
Он медленно перекрестил дочь, сказав при этом: — Господь с то-
бой, дочь моя. Да сохранит он тебя, вразумит и помилует. Аминь.
Мила не поняла всех слов отца, но когда его рука опустилась на
постель, сказала успокоенная: — Спасибо, отец, и спокойной ночи!
Она медленно прошла к своей кровати и, раздеваясь, подумала о
том, что сейчас делает Дитрих. Ей очень хотелось, чтобы он нагнал
того, кто посмел нарушить их трогательное уединение и наказал, как
могут наказывать мужчины. Но ей не хотелось, чтобы Дитрих, пой-
мав неизвестного, пустившего в них пулю, убил его. А в том, что Ди-
трих убьет, если поймает, она не сомневалась, и страх за смерть неиз-
вестного ей человека, только что подвергшего их смертельной опас-
ности, вызвал в ней приступ отчаяния, и она, всхлипнув, повалилась
в постель.
Утро выдалось пасмурным. Изредка падал мелкий сырой снег,
пачкавший землю. Снег кое-где таял, образуя небольшие лужи, но
земля не имела достаточного количества тепла, и в низинах, а то и
просто на стеблях высохшей и пожухлой травы, выстраивались лег-
кие узоры из белых кружев. Утро, обещавшее тихий, изумрудный
день из детской сказки, прочитанной в раннем возрасте, когда впе-
чатления надолго оседают в памяти, неожиданно омрачилось лаем
собак и мычанием коров.
Мила не могла понять, что происходит в поселке, но потому, как
отец торопливо одевался, поняла, что происходит что-то, о чем она
не могла и подумать. Надев крест и перекрестившись, отец накинул
на плечи фуфайку и, сказав «скоро вернусь», закрыл за собой дверь.
Мила смотрела, как отец быстро пересек двор и, открыв калитку на
улицу, остановился, поджидая кого-то. Завидев отца Пимена, бого-
мольная старушка Степанида прибавила шаг, а подойдя совсем близ-
ко и получив благословение, запричитала: — Беда, батюшка, беда!
Немцы коров изымают! — Степанида краем платка вытирала слезы,
ожидая, что скажет в ответ отец Пимен. Не говоря ничего, он обвел
взглядом Малиновку и сразу увидел картину, поразившую и его сво-
ей неожиданностью. Со всех улочек к центру тянулись цепочки ко-
ров, людей и солдат. Солдаты винтовками подталкивали коров, на-
правляя их к станции, люди хватали солдат за шинели и отскакивали,
получая удары прикладами винтовок. И чем ближе подходила к ним
процессия, тем сильнее слышался женский плач, заглушаемый ре-
вом недоенных коров. Пимен посмотрел на Степаниду, осенил ее
крестом и, ничего не сказав, пошел навстречу приближавшейся про-
цессии. Люди, отчаявшиеся найти защиту, цеплялись за шинели сол-
дат и, не желая отдавать кормилиц-коров, увидев священника, пада-
ли перед ним на колени, прося о помощи. Пимен осенял каждого
крестом и говорил одно и то же: — Бог видит все и воздаст каждому
по заслугам!
Желая узнать, что все-таки происходит, он пошел вдоль улицы,
заглядывая во дворы, где солдаты старательно набрасывали на шеи
коров и телок веревочные поводки. Матвея Секерина увидел во дво-
ре Едоковых и, не раздумывая, открыл калитку. Дед Афоня стоял в
стороне в каком-то злом раздумье, а невестка Агриппина с сыном
Михаилом отбивали свою Пестравку, не желая отдавать немцам. Аг-
риппина упала к ногам Матвея, моля оставить их Пестравку дома.
Корова, выведенная из хлева во двор, не понимая, что хозяйка гово-
рит о ней, продолжала жевать жвачку, давая возможность солдатам
набрасывать на свою шею поводок.
Дед Едок, разозленный вершившимся произволом, сказал Мат-
вею: — Веди, Матюха, Пестравку куда положено. Проживем как-ни-
будь и без нее. Веди, коль для победы немецкого оружия не хватает
моей Пестравки!
Матвей засмеялся, поняв слова, сказанные дедом, по-своему,
сказал Агриппине: — Вот видишь, как понимает момент свекор! А ты
разревелась, будто не корову, а тебя саму в Германию отправляют!
— Все одно, не трожьте Пестравку! — кричала Агриппина, выры-
вая веревку из рук солдата, но тут же упала, получив удар прикладом.
К невестке подошел Афанасий Анисимович, сказал, поднимая ее с
земли: — Не дури, Агриппина. Чему быть, того не миновать! Корову
наживем, а с властями ссориться не время!
— Ирод ты этакий! — кричала в спину уходящему Матвею Агрип-
пина, но дед Едок продолжал ее успокаивать, говоря: — Успокойся,
Агриппинушка, корову наживем, назовем также Пестравкой. Жизнь
на ней не кончается!
Пимен прошел вслед за Матвеем и, ничего не говоря, направился
на станцию, где солдаты довольно уверенно заталкивали по сходням
сопротивлявшихся коров в вагоны, не обращая внимания на их рев.
Коровы боялись ступать на деревянные настилы, скользили по ним,
скатывались вниз, но, подталкиваемые сзади, снова поднимались,
исчезая в вагонах. Солдатам нравилась их работа, и они делали ее ве-
село и увлеченно.
Пимен стоял в сторонке, наблюдая за зрелищем, на станцию ни-
кого постороннего не пропускали. Но вскоре кто-то доложил обер-
лейтенанту о прибытии священника, и он вышел из здания вокзала.
Поздоровавшись, отец Пимен полюбопытствовал, что здесь проис-
ходит, и Дитрих Штрих ответил: — Готовим подарок солдатам добле-
стной германской армии, воюющим под Москвой!
— Вы выбрали не богоугодный способ, отбирая коров у простых
людей. В поселке корова — кормилица!
— Для победы хороши любые способы, — беззаботно ответил
обер-лейтенант. Его разгоряченное молодое лицо излучало энергию
и радость от хорошо организованной и проведенной операции.
— Надеюсь, — сказал он торжественно, — вашего двора не косну-
лась сия процедура?!
— Не коснулась, — подтвердил Пимен и тут же подумал, что не-
смотря на то, что их корова осталась в хлеву, эта операция коснулась
и его, потому что в поселке начнут вычислять, у кого коров оставили,
не отобрали, и люди, хотят того или нет, поставят его имя рядом с
именами других. И не важно, что коров отобрали пока не у всех, важ-
но то, что их оставили старосте, полицейским и ему, сельскому свя-
щеннику. Худо, если людская молва поставит его рядом с этими име-
нами, ничего не имеющего общего с ними.
— Вы чем-то расстроены, святой отец? — обратив внимание на
глубоко задумавшегося Пимена, спросил обер-лейтенант.
— Вам не нравятся действия властей?
Дитрих Штрих испытующее смотрел на отца Пимена, ожидая от-
вета.
— Действия властей осуждению не подлежат, потому как осуж-
дать их бесполезно. Но и одобрять также не могу, потому, как здеш-
ний люд не привык обходиться без живности.
Пимен достал крест, распахнув полы фуфайки, поцеловал его, и
осенив им вагоны, где все еще продолжалась погрузка коров, ничего
не говоря, резко повернулся и пошел в направлении церкви. Идя в
приход, он не смотрел по сторонам, не обращал ни на кого внима-
ния, все его движения, включая и появление внутри церкви, подчи-
нялись какому-то автоматизму. В церкви он сбросил с себя фуфайку,
и ее подхватила на лету услужливая привратница, увидевшая в обли-
ке священника отрешенность и незаметно следовавшая за ним. Дой-
дя до амвона, с которого он обычно произносил свои проповеди,
отец Пимен опустился на колени и заплакал. Привратница опусти-
лась на колени сзади него и со смешанным чувством страха и удивле-
ния наблюдала, как вздрагивают могучие плечи священника, казав-
шегося всегда образцом терпения и выдержки. Вытерев слезы, отец
Пимен произнес вслух, и его голос эхом раздался в пустой церкви:
— Господи! — вещал он. — Скажи мне, до каких пор нога супоста-
та землю нашу российскую будет топтать? — Эхо откликалось где-то
высоко под сводами, теряясь среди живописной росписи святых
угодников. Закончив разговор с Господом, Пимен встал, перекрес-
тился, машинально надел поданную ему фуфайку и с полными слез
глазами, не видя ничего перед собой, вышел из церкви. Войдя в свой
двор, увидел Милу, встретившую его вопросом: — Где ты был, отец?
Я так за тебя беспокоилась!
— За меня беспокоиться не нужно. А вот у многих сегодня не ста-
ло коров.
Пимен прошел в дом, разделся. Подойдя к столу, за которым они
вчера сидели с обер-лейтенантом, достал из-под скамейки недопи-
тую бутылку с самогоном, налил полный стакан. Наблюдавшей за
действиями отца Миле сказал: — Принеси огурчиков. — Видя, как
дочь кинулась выполнять его просьбу, крикнул вдогонку: — И капу-
стки тоже!
Мила выскочила во двор, прихватив с собой миску для огурцов и
капусты. Отец любил похрустеть огурчиками, не отказывался он и от
капусты, особенно нарезанной крупными кусками, в четверть коча-
на. Она, да еще огурцы, засоленные не в отдельной бочке, а вместе с
капустой, переложенные слоями капусты, особенно любил отец.
Огурцы получались крепкими, ядреными и отменного вкуса, такого
же вкуса была и капуста, особенно та, что держалась кусками. Для
пущей важности Мила добавляла в капусту укроп и шинкованную
морковь, листья вишни и смородины, хотя отец не понимал и не под-
держивал ее начинаний, говоря, что огурцы и капуста и так хороши.
Но Мила продолжала поступать по-своему, и делала она это не от
вредности характера, а для того, чтобы в погребе и зимой сохранялся
неповторимый аромат лета. Выйдя из погреба и поднявшись на
крыльцо дома, Мила остановилась на секунду, прислушиваясь к то-
му, что происходит в поселке. И хотя разговоры людей глушились
расстоянием и разобрать, о чем говорят люди, было невозможно,
чувствовалось всеобщее возбуждение жителей, оставшихся без ко-
ров-кормилиц. Правда, люди переговаривались, не покидая дворов,
через плетни, боясь выходить на улицу. Со станции по-прежнему до-
носилось мычание, но мычание также было приглушенным, видимо,
коров успели загнать в вагоны. Передернув плечами от холода, ок-
тябрь брал свое, Мила собралась открывать дверь, но услышала шаги
проходившего мимо дома человека. Узнав в нем старосту, сказала:
— Зашли бы, Матвей Николаевич, отец попросил огурчиков.
Мила говорила, смеясь, зная страсть Матвея к выпивке, понимая,
что упоминание об огурчиках напомнит Матвею и о самогоне, одна-
ко, на сей раз она ошиблась.
— В другой раз, Мила, сейчас не до того! — торопливо ответил
Матвей, прибавив шаг.
— Гляди, какой идейный! — сама себе сказала Мила, входя в дом.
О приглашении зайти в дом священника Матвей забыл сразу же,
потому что им владели другие мысли. Отбирая коров, он увлекся са-
мим процессом реквизиции, не придавая значения отдельным реп-
ликам, словам, а тем более взглядам, бросаемым в его сторону. И
только собрав коров на станции и доложив обер-лейтенанту Штриху
о выполнении задания, уселся на бревно, успокоился, наслаждаясь
пьянящим дымом немецкой сигареты. И вдруг, сам того не понимая,
по-иному стал прослушивать то, что говорили люди. Особенно заде-
ли слова, сказанные Настасьей Секериной, невесткой: — Оставил
бы, все-таки брат ты родной Николашкин!
— Такого братца и врагу не пожелаю! — ответил Матвей, отвязы-
вая корову и наматывая один конец веревки на рога.
— Костька малец еще, молоко ему нужно, да и Володенька тоже
молочко любит. Обойдется немец без одной коровы-то!
— Обойдется, не обойдется, не нам судить, а ребятишек пущай
Николаша кормит. Выйдет из леса и кормит!
Отдавая конец веревки солдату, Матвей продолжил свою мысль.
— Был бы умнее, глядишь, не в лес, а к нам подался бы. Вот ва-
шим ребятишкам было бы и молочишко, а там, глядишь, и мяса бы-
ло бы вволю.
— Не надо нам такого молока! — резко возразила Настасья.
Молчавший до сих пор Володя, старший сын Николая Секерина,
сказал в сердцах: — И мяса такого не надо! — И обращаясь к Наста-
сье, попросил: — Вытри слезы и успокойся, мама. Корову не жалей.
Придет время, наживем. А они, — Володя посмотрел на солдата, вы-
водившего со двора буренку, — за все это еще умоются горькими сле-
зами!
— Это кто ж умоется горькими слезами?! — спрашивал сам себя
Матвей и не находил ответа. — А ежели умоются, то когда? Не сего-
дня ли по причине угона скота? И кто будет умывать? Не Николашка
ли?
Ноги сами понесли Матвея к дому брата. Толкнув калитку, вбе-
жал во двор, чем нимало удивил Настасью, готовившую корм гусям;
из корыта, в котором смешивались только что сваренная и толченая
картошка с мукой, шел пар. «Гусей для партизан подкармливает», —
подумал Матвей, переводя дыхание. Но спросил о другом:
— А где твой старшой?
— Тут где-то бегает.
— А ну, кликни! — приказал Матвей.
— Володь, а Володь! — закричала Настасья, но Володя не отклик-
нулся, и Матвей, метнув гневный взгляд на невестку, шагнул к
калитке, ведущей на огород. Почуяв недоброе, на него бросился
большой лохматый пес Ворон. Он крепко схватил зубами казенные
брюки Матвея, дернул их на себя, но сразу же получил удар по морде
прикладом, взвыл и юркнул в конуру. Настасья непонимающе смот-
рела на собаку, раньше Ворон терпел Матвея. Не иначе Ворон почув-
ствовал что-то, и она забеспокоилась. Неужели Володенька убежал к
отцу, не сказав ей ни слова. Чувство тревоги усиливалось, и она вы-
глянула на огород. Матвей бежал по огороду, приближаясь к краю ле-
са. Туда же вели и хорошо заметные следы сына, на них отпечатыва-
лись недавно набитые на сапоги подковы.
— Боже мой! — вскрикнула Настасья и заплакала.
— Убьет он тебя, сыночек! — Настасья потерянно смотрела по
сторонам, плача и вытирая бежавшие по щекам слезы.
В беспамятстве, заливаясь слезами, она навалилась на плетень и
сразу почувствовала, как кто-то давит на ее плечи. Ворон, встав на
задние лапы, пытался достать своим шершавым языком ее лицо, сли-
зывая бежавшие слезы, и жалобно повизгивал, словно пытался успо-
коить хозяйку или просил ее о чем-то. Она вдруг вспомнила, как Во-
лодя тренировал пса брать след, отстегнула ошейник, сказав: — Возь-
ми след, Ворон! Помоги моему Володеньке!
Ворон легко перемахнул через плетень и, быстро проскочив ого-
род, скрылся в чаще леса.
Стараясь разглядеть след племянника по сломанным веткам или
нарушенному слою пожухлой травы, прибитой осадками и ночным
холодом, Матвей размышлял о том, что предчувствие на этот раз не
обмануло его, и он, если удастся, нагонит племяша, а с его помощью
размотает и партизанский узел. За такое дело, глядишь, немцы ме-
даль или орден какой дадут, и тогда жизнь его в корне изменится. И,
ежели Володька побежал к отцу, то неспроста, а для того, чтобы со-
общить об угоне скота. Матвей представил меры, какие может приду-
мать брат. Может, вышлет к дороге пулеметчиков и полоснет по ва-
гонам очередью. Уж если свои потеряли, так чтоб и немцам не доста-
лось. Или пустит состав под откос. Это еще хуже. Ни своим, ни чу-
жим! А каково после этого будет ему, Матвею, если обер-лейтенант
узнает, что состав пустил под откос его родной брат Николашка?!
Могут арестовать, а то и в расход пустить, поди докажи, что не он со-
общил об этом партизанам! Скажут: «Ты Секерин, и брат твой тоже
Секерин. А поскольку оба ходите в начальниках, — один там, а дру-
гой здесь, — то и головы рубить нужно обоим, тогда и порядок будет,
не нужно будет ломать голову над вопросом, кто из братьев на кого
работает!»
Матвей остановился, потеряв след племянника, на небольшой
поляне скошенная трава не приминалась, и он, отругав себя за то, что
раньше времени сказал себе «гоп», присел на корточки, пытаясь все
же разглядеть, куда повели следы дальше. Приседая, он инстинктив-
но затаился, почувствовав что-то неладное, что прижало его к земле.
Вглядевшись, увидел Ворона, бежавшего по Володькиному следу.
Матвей отпрыгнул в сторону, пропустив мимо себя собаку, и сразу
же поднялся, похвалив Ворона за то, что не набросился на него и по-
казал утерянный след. «Ишь ты, а Настасья-то сообразительная, —
подумал он, — догадалась спустить с цепи кобеля. — А того, дура, не
подумала, что без него я след племяша так и потерял бы. Глупая баба,
обрадовалась, когда он меня за штаны схватил! Ну да ничего. Штаны
и заменить можно, может, еще лучше дадут, суконные, из ихнего зе-
леного, тонкого сукна, а сейчас важны не они, а Володька! Его никак
нельзя упустить. Он — ключ к разгадке местонахождения партизан».
И Матвей побежал, все ускоряя шаг, стараясь не потерять из ви-
ду лохматого пса, и в тот момент, когда ему казалось, что бежать уже
нет сил, сердце выпрыгивало из грудной клетки, а ноги, отяжелев,
отказывались передвигаться, собака жалостно тявкнула, догнав Во-
лодьку, и тот, оглянувшись, на секунду замер, увидев гнавшегося за
ним Матвея. Мгновенно оценив ситуацию, Володя приказал Ворону,
указав рукой на Матвея: — Возьми его!
Ворон, не добежав одного метра до своего хозяина, круто развер-
нулся и так же споро, как догонял Володьку, бросился к настигавше-
му их Матвею. Присев на колено, Матвей вскинул винтовку, тща-
тельно прицелился и выстрелил. Выстрел разорвал лесную тишину,
слабое эхо откликнулось где-то в глубине сосен и смолкло. Ворон
упал, уткнувшись мордой в траву, словно споткнулся обо что-то
твердое и непреодолимое. Темная струйка крови упругим тонким
фонтанчиком била из ранки, забрызгивая пожухлые листья. Выстрел
подстегнул Володю, и он, что было сил, побежал в глубь леса, пони-
мая, что только лес может спасти его сейчас; убегая, он искусно пет-
лял, огибая встречавшиеся на пути сосны.
Перешагнув через собаку, Матвей крикнул озверевшим голосом:
— Стой, не то застрелю!
Услышав окрик, Володя побежал еще быстрее, и Матвей, пони-
мая, что племяша догнать не удастся, снова опустился на колено.
Поймав на мушку, водил винтовку вслед петлявшему Володьке, и,
дождавшись, когда тот приблизился к толстой сосне, нажал на спуск.
Выстрелив, Матвей подскочил и побежал так быстро, как бегал толь-
ко когда-то в школе стометровку на уроке физкультуры. Володька ле-
жал на правом боку, съежившись в комок и зачем-то обнимая сосну.
Увидев подбежавшего к нему Матвея, спросил, обливаясь слезами:
— За что вы меня, дядя Матвей?!
Матвей побагровел, снова закричал, заглушая страх, охвативший
его: — Где отряд? Говори, щенок!
Не понимая, что от него требует Матвей, и чувствуя боль, парали-
зовавшую все тело, Володя залился слезами и повторил слабевшим
голосом: — За что вы меня, дядя Матвей?!
Страх охватил Матвея с новой силой, и он закричал, выходя из се-
бя: — Говори, щенок, где отряд?!
— Папка все равно тебя поймает! — сказал Володя, теряя послед-
ние силы. Его стекленеющие глаза немигающе смотрели в лицо дяди,
и Матвея вдруг стала трясти нервная лихорадка. Чуть успокоившись,
он осмотрелся по сторонам и, не увидев никого поблизости, перевел
взгляд на затихшего племянника. На какую-то долю секунды ему да-
же стало жаль мальчика, но тут он вспомнил, куда бежал этот щенок,
и страх охватил его с новой силой. Не помня себя от ярости, он за-
кричал снова:
— Говори, щенок, где отряд?!
Стекленеющие глаза Володьки немигающе смотрели на бледного
и трясущегося Матвея, и он наконец понял, что племянник мертв.
37
Лежа в засаде, Демьян Федотов многое передумал из того, что
всплыло в памяти, как бы анализируя правильность принятых ранее
решений. В ожидании время всегда тянется медленно. Мины удалось
подложить под полотно в местах стыков рельс незаметно для путеоб-
ходчиков. Хорошо замаскированные, они лежали под слоем гравия,
готовые в нужный момент при повороте рукоятки взрывного устрой-
ства надежно блокировать состав. Заминировав дорогу и замаскиро-
вавшись сами, Демьян Савельевич убедился, насколько удачно Секе-
рин выбрал место засады. Крутой поворот дороги не даст возможно-
сти поезду набрать скорость, и после взрыва машинист наверняка ус-
пеет остановить состав до того, как вагоны полетят под откос. Густой
ельник незаметно спрятал отряд, и никому из проходивших по по-
лотну дороги обходчиков не приходило в голову, что ходят они под
наблюдением двадцати пар глаз, да еще и по минам. Правда, Демьян
боялся, что в спешке подрывники Семенов и Хасанов могли не так
глубоко, как следовало, зарыть мины в гравий, и при проходе других
эшелонов, а они пропускали все эшелоны, следовавшие в Малинов-
ку, даже не присматриваясь к ним, под воздействием вибрации гра-
вий мог осесть, оголив корпуса мин, и тогда выполнение операции
могло оказаться под вопросом. Но даже в таком критическом случае
был выход. Заметившего мину обходчика убирали, вместо него ста-
вили своего; переодетый в немецкую форму Анисим Едоков лежал
рядом, заинтересованно наблюдая за обстановкой.
Место взрыва полотна дороги выбрано не случайно и по другой
причине. Именно сюда летом малиновцы гоняли скот на пастбище;
далековато, правда, но другого выпаса, столь обильного травами и
большого, в окрестностях Малиновки не было. Выбирая место под-
рыва, Николай Секерин предложил его еще по двум причинам: опор-
ный пункт немцев располагался дальше, на мосту, не видном отсюда,
и, услышав взрыв, вряд ли они захотят бросить мост, к тому же коро-
вы, если их удастся вывести из вагонов, сами, без провожатых, добе-
рутся домой, чем немало удивят своих хозяек.
Принимая план, предложенный Секериным, Смородинов еле
сдерживал смех, объявляя командирам, присутствовавшим при об-
суждении операции: — Ну что, товарищи, начнем с буренок!
Все засмеялись: — С коров так с коров! Реву будет больше. Гля-
дишь, и в Берлине услышат!
— Доберемся и до Берлина со временем! — Смородинов посерь-
езнел. — А сейчас пока здесь, в Малиновке, будем постигать азбуку
войны.
Молчавший до сих пор военком, назначенный начальником
штаба соединения, полковник Незванов спросил, продолжая ранее
неоконченный разговор: — Мы, Виктор Петрович, всю операцию
построили на том, что отобранных коров немцы повезут в южном
направлении, а вдруг они повезут их не на юг, а на север? Что тог-
да?!
— Не повезут! — убежденно сказал Смородинов и посмотрел на
Секерина, ища его поддержки. — Разведка докладывает, что на север
они пока не отправляют составы, там, в лесах, еще сопротивляется
выходящая из окружения пятидесятая армия Брянского фронта.
И, тем не менее, Смординов, посмотрев снова на Секерина, при-
казал: — Пошли и туда своих ребят. Если что, пусть взорвут полотно
и выпустят коров на волю, но я сомневаюсь, чтобы немцы повезли их
в том направлении.
Федотов переключил внимание на обходчика, постукивавшего
рельсы молоточком с длинной рукояткой. Посмотрел на свои «ки-
ровские» часы с фигурными стрелками и под стать им красиво выпи-
санными римскими цифрами, на них было ровно три часа дня. Сле-
дующий обход будет приблизительно в пять-шесть вечера, пункту-
альные немцы и здесь сохранили порядок, страхуя себя от возмож-
ных неприятностей. Проводив взглядом обходчика, скрывшегося за
поворотом дороги, Федотов обернулся назад. Это был знак, по кото-
рому к нему немедленно приближался кто-либо из командиров
групп. Он расположил отряд таким образом, что основная его часть
находилась в глубине ельника, меньше вероятность быть обнаружен-
ными случайным взглядом опытного обходчика или машинистом
проходящего состава. Прибывший к нему Степан Самохвалов, лю-
бивший хорошо поесть, расстелил на траве кусок плащ-палатки, вы-
валив на нее съестное.
— Подкрепись, командир.
— Убери это, Степа. Состав может подойти с минуты на минуту,
нам надо быть настороже. Потому и позвал тебя. Предупреди ребят о
постоянной готовности. Пусть не расхолаживаются. А поесть можем
и в отряде.
Федотов приложил ухо к холодной земле, прислушался, сказал
сам себе: — Кажется, идет.
Степан, улегшийся рядом, изливал свою горечь: — Не нравится
мне эта канитель. По-моему так: пришел, поставил мину, дождался
любого состава и крутнул рукоятку. А тут сиди и выжидай, отгадывая,
какой состав наш, а какой не наш. Словно в кошки-мышки играем!
Федотов приподнял руку, прося помолчать, и Степан насторо-
жился.
Состав на большой скорости шел к Малиновке и, пропустив его,
Федотов сказал: — Думаю, наш должен вот-вот появиться. Не будут
же они коров в вагонах до вечера держать. Их, между прочим, кор-
мить и поить нужно, а некоторых еще и доить! Не то реву не оберешь-
ся. Да к тому же на месте местного начальства я бы вытолкнул его как
можно скорее: отправил, и с плеч долой! Пусть ревут себе в дороге!
Посмотрев на Самохвалова, сказал: — Иди и еще раз напомни ре-
бятам, чтобы действовали, как договорились. После взрыва все груп-
пы бросаются к вагонам. Не исключено, что у них будет и охрана. Ее
уничтожить в первую очередь, после этого твоей группе и группе Ха-
санова занять рубежи в голове и хвосте состава, при необходимости
окажите содействие группе Семенова выводить коров из вагонов.
Операция считается законченной в двух случаях: когда выведем весь
скот из вагонов или когда придется отходить под давлением превос-
ходящих сил противника.
Минут через десять со стороны поселка показался поезд. Внача-
ле Федотов принял его за обычный состав, каких пропустил уже не-
сколько, но этот почему-то двигался медленнее других, и, как ему
показалось, с особой осторожностью. А когда состав вышел на ви-
раж, сомнения рассеялись и вовсе, в старых крытых вагонах, с ши-
рокими дверями, с большими дырам в стенах и с досками, набиты-
ми вместо дверей, виднелось сено, а кое-где и рогатые головы буре-
нок. Испытывая некоторую дрожь в теле, вызванную длительным
напряжением ожидания, Федотов крутнул рукоятку взрывного уст-
ройства, и раздавшийся впереди паровоза взрыв потряс тишину.
Машинист спешно тормозил состав, но паровоз все же въехал в об-
разовавшуюся воронку, да так и остановился, накренившись пере-
дом, словно встал перед кем-то на колени. Через несколько минут
сзади состава раздался еще один взрыв, окончательно заблокиро-
вавший его.
Демьян Савельевич приподнял голову от вздрогнувшей земли,
второй взрыв получился более сильным, видимо, Хасанов подложил
не одну, а две противотанковые мины, оглянулся назад. Не дожида-
ясь команды, партизаны подскочили со своих мест и, охваченные
азартом, обгоняя друг друга, бежали к вагонам. Увидев партизан, ма-
шинист, кочегар и солдат охраны, сидевший в тендере паровоза, бро-
сились бежать, но кто-то из партизан уже догонял их короткими ав-
томатными очередями. Коровы, напуганные прогремевшими взры-
вами и резким торможением, похоже, пришли в себя и, почувствовав
бегущих к ним людей, отозвались ревом. Рев стал утихать, как только
партизаны раздвинули двери, а там, где их не было, оторвали перего-
раживавшие проем доски.
Семенов подбежал к Федотову, говоря на ходу: — Коровы пры-
гать не умеют, командир! Нужны трапы!
— А в вагонах разве их нет?
— Не смотрел.
— Немцы — аккуратный народ, наверное, внесли в вагон сходни,
по которым загоняли внутрь скотину.
Демьян Савельевич посмотрел на разгоряченного Андрея, сказал
полушутя: — Противника надо знать!
Сходни действительно нашлись внутри вагонов, но коров при-
шлось выталкивать наружу; не понимая, чего от них хотят, они упи-
рались ногами в пол, но после того, как удалось с трудом вытолкнуть
наружу несколько буренок, дело сдвинулось с мертвой точки. Коро-
вы охотно выходили, правда, не без помощи людей. У одного из ваго-
нов внимание Демьяна Савельевича привлекла забавная и трогатель-
ная сцена. Анисим Едоков встретил свою буренку. Обрадованный
Анисим гладил шею своей Пестравки, приговаривая ласковые слова,
словно перед ним была не корова, а, по меньшей мере, родная же-
нушка, Агриппина.
— Пестравушка, кормилица ты наша, да куда это тебя собрались
угонять? — приговаривал он и, увидев проходившего Федотова, при-
знался: — Понимаете, Демьян Савельевич, расчувствовался я, вроде
как побывал дома!
Федотов слушал своего разведчика, и на душе становилось как-то
теплее и радостнее. Приятно видеть такую тягу людей к своей живно-
сти и к своему хозяйству. Значит, не зря они старались организовы-
вать отряд, он действительно сейчас нужен людям. Иначе кто защи-
тит семьи, попавшие в оккупацию?!
Не дослушав восклицаний неразговорчивого по жизни Анисима,
сказал:
— Ты вот что, Анисим, как только двинемся обратно, со своими
разведчиками прикрой отход. Да не торопись уходить. Понаблюдай
за составом, что они, а главное, как быстро, начнут делать. Если за-
метишь погоню, уведи их в сторону от базы. Места здешние ты луч-
ше многих знаешь, не заплутаешься.
Во время разговора подошел один из разведчиков, Ваня Обозин.
Переминаясь с ноги на ногу, сказал сконфуженно: — Машинист
убег, Демьян Савельевич.
— И куда он побежал?
— В сторону поселка. Я гнался за ним, да он проворнее меня ока-
зался. К тому же я патроны экономил.
— Сбежал, так сбежал, — сказал Федотов, окидывая взглядом со-
став, около которого в низине уже собралось порядочное количество
буренок. Коровы перестали реветь, обнюхивая пожухлую траву и по-
едая то, что еще годилось им в пищу. В тишине позванивали коло-
кольчики, висевшие на шеях многих из них.
Анисим Афанасьевич, все еще находившийся под впечатлением
встречи со своей Пестравкой, мечтательно говорил: — Это надо же,
завтра мои домашние молочко пить будут, и нас вспомнят. Она, на-
ша кормилица, по хорошей траве ведерко за раз дает!
Не слушая Едокова, Демьян Савельевич оглядел стадо, увлекше-
еся поиском корма и успокоившееся, тихо стоявший вековой лес, за-
нятых делом партизан, вдруг подумал о том, что этот состав, выводи-
мые из вагонов коровы никак не вязались с войной, безжалостной,
жестокой и противоестественной. Ему страстно хотелось, чтобы весь
кошмар, порожденный войной, быстрее закончился, и люди, рож-
денные созидать, а не разрушать, приступили бы к своим повседнев-
ным делам.
— Что делать, командир? — услышал он голос подходившего к
ним Хасанова.
— Что еще?
— Корова и телка подломили ноги.
— Пристрелить и подготовить к отправке в отряд.
— Телеги-то нет.
— Спроси у охотников, они подскажут, как носят крупных жи-
вотных. Рубите жерди да побыстрей!
Хасанов побежал к своему вагону, но к Федотову подошел коман-
дир группы Степан Самохвалов.
— Что у тебя?
— Рельсы подрагивают, — сообщил он, — не иначе как поезд под-
ходит. Что будем делать?
— Коров прогнать в сторону поселка. Дорогу домой они знают.
Всем занять оборону у кромки леса. Пока коровы не уйдут, будем
принимать бой, если что.
Партизаны отходили к лесу, занимая позиции у самой кромки.
Дольше всех задержался Саша Хасанов, но и его группа отходила, не-
ся на жердях телку и тушу коровы, разрубленную на части. Наконец,
коровы, подгоняемые партизанами, сообразили, чего от них добива-
ются, медленно выстраиваясь так, как они ходили раньше, след в
след, потянулись в сторону Малиновки. Проводив людей Хасанова,
несших телку и разделанную тушу коровы на базу, Федотов вернулся
к основной части отряда, занявшего позицию в густом ельнике на
краю леса.
Партизаны смотрели в сторону приближавшегося состава, обо-
значившего себя черным шлейфом дыма, выбрасываемого парово-
зом с характерным пыхтением. Дым застилал полгоризонта, и кто-то
съязвил: — Торопятся, уголька подбрасывают. Давай, шпарь! Погля-
дим, как ты тормозить будешь!
Показавшийся состав, состоявший из паровоза и трех вагонов,
действительно начал экстренное торможение, видимо, машинист
вовремя увидел накренившийся паровоз и взорванные рельсы. Фе-
дотов подумал, что машинист не только затормозит, но и даст обрат-
ный ход, приказал открыть огонь по составу. Партизаны открыли
беспорядочную стрельбу по паровозу и вагонам, утонувшим в клубах
дыма и пара. Поняв, что состав остановился, Федотов приказал ата-
ковать его, и Самохвалов, лежавший рядом, поднялся, крикнув:
— За мной! — и сразу же опустился на прежнее место, схватив ру-
кой ногу выше колена. Сквозь пальцы сочилась кровь, и Федотов,
увидевший ранение раньше других, остановил партизан.
Партизаны продолжали вести огонь по составу, но тот, пыхтя и
выбрасывая клубы пара, медленно, но уверенно пятился, уходя на-
зад, за поворот. Стрельба прекратилась с обеих сторон, и Федотов,
прежде чем дать команду на отход, спросил Самохвалова: — Ну как,
Степа, выдержишь?
— Идти не смогу, подстрелили сволочи! — Степан выругался ма-
том, и в его глазах показались слезы.
— Ничего, мы тебя на руках донесем! — Федотов приказал сру-
бить несколько молодых сосен. Партизаны выполнили команду быс-
тро, и вскоре Степана бережно положили на наспех сооруженные но-
силки, вместо брезента на жердях закрепили шинель, снятую с уби-
того фрица. Несли раненого бережно, но шли медленно, плутая меж-
ду деревьями, к базе отсюда не было никаких дорог и троп. К тому же
Степан весил около ста килограммов, и партизаны шутили: — Немец
не дурак, знал, в кого целить! Еще бы двух таких Степанов, и бери нас
голыми руками!
Степан слушал реплики молча, стиснув зубы, сдерживая выры-
вавшиеся стоны, нога нестерпимо болела, и боль передавалась всему
телу.
В расположение отряда вернулись в сумерках. Тени деревьев рас-
плылись, погружая лес в темноту. Степана положили в отдельную
землянку, предназначенную для раненых, на импровизированную
кровать, сделанную из бревен, сложенных рядком и сбитых по тор-
цам планками, наложили слой густой еловой хвои и поверх нее поло-
жили ватники, накрытые простыней.
Во время перевязки Степан смотрел в темный угол землянки, ку-
да не доходил свет коптилки и, сдерживая боль, вздрагивал при каж-
дом прикосновении пинцета. Врач пытался достать пулю, плотно за-
севшую в ноге и скрытую тканями, но достать ее никак не мог. Весь
взмокший, Тимофей Владимирович, наконец, понял, что достать пу-
лю не сможет, обработал рану, перебинтовал ногу и, ничего не гово-
ря раненому, вышел из землянки.
— Ну, как? — услышал он голос Федотова, и ответил, не скрывая
горечи: — Плохо, Демьян Савельевич, пуля осталась в ноге!
— Ну, так вытащи!
— Понимаете, Демьян Савельевич, я терапевт, а не хирург! Мо-
жет, вам покажется невероятным или еще что хуже, но я никогда не
брал в руки скальпель, даже в институте.
— Что же делать?
— Не знаю. Знаю только одно: если пулю не изъять, через некото-
рое время начнется гангрена, и тогда...
Федотов, знавший Тимофея Владимировича, как опытного тера-
певта, не стал донимать вопросами, прошел в землянку Смородино-
ва, увидев выходившего от него Секерина, сказал: — Плохо дело.
— Почему?
— Тимофей Владимирович не сможет вытащить пулю.
Секерин развернулся, войдя к Смородинову вслед за Федотовым.
Тот доложил о состоянии Самохвалова, сказал: — Нужен хирург.
Иначе заражение и ... — Федотов не договорил, вопросительно по-
смотрел на Виктора Петровича.
— Здесь не Деснянск. Ищите выход на месте.
Виктор Петрович встал, прошелся по землянке, раздумывая, что
следует предпринять, вспомнил всех хирургов города, которых знал,
но понял, что идти в город бессмысленно. Кто знает, где сейчас они,
может, ушли вместе с отступающими частями пятидесятой армии
или подались в лес, как они.
Посмотрев на Секерина, все еще находившегося под благостным
впечатлением от хорошо проведенной операции по освобождению
буренок, попросил: — Помогай, Николай Николаевич.
Секерин ответил быстро, почти не думая: — Хирурга не найдем, а
фельдшера, владеющего ножом, можно.
— Каким ножом? — не понял Смородинов.
— Ну, тем, что оперируют, — уточнил сконфуженный Секерин.
— Скальпелем?
— Ну да, им.
— И кто этот фельдшер? — быстро спросил Смородинов.
— Мила, дочь нашего священника.
— А этот священник, да и сама Мила, как относятся к советской
власти?
— Я никогда б этом не задумывался, — признался Секерин, —
живут, как все.
— Раньше мы о многом не задумывались, а вот теперь приходит-
ся обдумывать каждый свой шаг.
Смородинов посмотрел на Секерина, словно ища подтверждения
своим мыслям, приказал: — Приведите эту Милу в отряд, соблюдая
все меры предосторожности.
Федотов направился к выходу из землянки, но Смородинов оста-
новил его, сказав: — Лучше, если за ней сходит Николай Николаевич
со своими орлами-разведчиками. Они лучше ориентируются на ме-
стности.
— Хорошо, я подберу людей. — Секерин быстро вышел из зем-
лянки, обрадованный возможностью взглянуть на родную Малинов-
ку.
Ночью партизаны подошли к дому священника. Секерин остался
на опушке леса, двое залегли у забора, третий, самый решительный и
смелый, прошел во двор, поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Спущенная на ночь с цепи собака куда-то убежала по своим собачь-
им делам, и за дверью, как и во дворе, стояла тишина. Но партизаны
знали, что отец Пимен дома, потому как он редко выезжал из посел-
ка из-за ежедневных служб, и надеялись, что он и сегодня здесь. Вна-
чале на стук никто не откликался, но после повторного в сенях по-
слышались осторожные шаги, и наконец разведчик услышал глухой
и настороженный голос священника, спрашивавшего: — Кто там?
— Откройте, отец, это партизаны.
— Господь с вами, — взмолился отец Пимен, — за что меня-то?
— Помощь нужна.
— Говорите, какая.
— У нас ранили нынче человека, когда коров освобождали, а хи-
рурга в отряде нет.
— Спаси его Господи! — сказал Пимен. — Но при чем здесь я?
— Да не вы, батюшка, а ваша дочь. Отпустите Милу, мы доставим
ее обратно в целости и сохранности.
На несколько минут установилась гнетущая тишина. Пимен раз-
думывал, как поступить в данной ситуации, наконец дверь откры-
лась, и он сказал: — Входите.
Войдя в сени, Миша Зацепин попросил не зажигать свет. Потоп-
тавшись, сказал: — Я подожду здесь.
Мила встретила отца вопросом: — Кто там?
— Партизан, — ответил отец и сразу же попросил: — Собирайся,
дочка, за тобой пришли.
— Я-то зачем им?
— У них ранили человека, когда освобождали наших коров. Вот и
пришли.
— А как же ты? Что будет с тобой, если узнают немцы?
— Обещают доставить тебя обратно.
Мила встала с постели, быстро оделась, взяла сумку с медикамен-
тами, с которой обычно обходила дворы, когда случались вызовы.
Приоткрыв дверь в сени, спросила невидимого в темноте партиза-
на: — Что с раненым?
— Пуля застряла в ноге, не смогли вытащить.
— Понятно. — Она подошла к полке, нащупала щипцы, которы-
ми отец раскалывал куски сахара, одела поверх платья теплую курт-
ку, в которой обычно ходила осенью в лес, сказала: — Я готова.
Мила обняла подошедшего к ней отца, поцеловала в щеку, шеп-
нула:
— Не волнуйся, отец. Все будет в порядке.
— Храни тебя Бог, — сказал Пимен, перекрестив дочь.
Пимен вошел в сени вслед за Милой, открыл дверь, подождал,
пока она, вместе с партизаном, спустилась на землю, еще раз пере-
крестил обоих вслед и долго стоял, прислушиваясь. И только когда их
шаги затихли, он вернулся в дом, еще какое-то время стоял у окна,
выходившего на огород, затем лег в постель. Но заснуть больше не
смог. Встав на колени перед иконой Спасителя, молил Бога о спасе-
нии раненого партизана, дочери и партизана, сопровождавшего ее. О
том, что может произойти с ним, если вдруг полицай Петька Игонин
или обер-лейтенант Штрих придут за ней по какой-либо надобности,
старался не думать, сказав сам себе: — На все воля божья!
Выйдя на окраину леса, Мила увидела силуэты ожидавших ее
партизан и как-то даже обрадовалась, что они пришли за ней. Зна-
чит, я им действительно нужна, раз пришли, решила она и услышала
сразу голос одного из них: — Извини, дочка, хоть в лесу и темно, но
наш закон требует порядка и осторожности.
Он завязал глаза девушки широкой повязкой, а затянув узел, еще
раз ощупал голову, проверяя, хорошо ли прилегла повязка.
— Теперь пошли, — предложил он, взяв ее за руку.
Мила шла молча, осторожно ступая ногами. Запнувшись за что-
то, она чертыхнулась и неожиданно попросила: — Дядя Анисим, мо-
жет, снимете повязку, я все равно не запомню дороги.
— Узнала-таки, — обрадовался Анисим, но ответил отрицатель-
но: — Нельзя.
Помолчав немного, сказал в назидание: — Я не о себе пекусь, об
отряде. Там многих сельчан узнаешь, поэтому дорогу к нам знать
нельзя, да и язык нужно держать за зубами и обо всем забыть.
— Что вы, дядя Анисим. Разве я такая?
— Вот мы и узнаем, какая ты, но не сейчас, а опосля, когда вер-
нешься.
Партизаны остановились, и она спросила: — Так близко?
Она подумала о том, что никогда бы даже в мыслях не представи-
ла, что партизаны могут быть рядом с поселком. Отсюда хорошо на-
блюдать за тем, что делается в поселке, за время пока они шли по ле-
су, она несколько раз слышала доносившийся до нее приглушенный
лай собак.
— Пришли, — шутя сказал Миша Зацепин, легко подсаживая де-
вушку в телегу.
Возница чмокнул губами, и телега поехала по лесной дороге. Еха-
ли медленно и осторожно. Колеса, хорошо смазанные дегтем, не
скрипели, но изредка издавали глухой стук, проваливаясь в выбоины
заросшей травой старой дороги, по которой давно никто не ездил.
Иногда тишину нарушал треск лопнувших старых сучьев, и это было
все, что тревожило партизан, шедших за телегой. Успокоившаяся и
убаюканная дорогой Мила вздремнула и, повалившись на разложен-
ное на телеге сено, не слышала и не ощущала ничего. Проснулась от
прикосновения чьих-то рук. Анисим тихонько сообщил ей, что путе-
шествие закончилось. Осталось пройти несколько десятков метров, и
она будет на месте.
В землянке, куда ее привели сразу же, Мила увидела раненого и
ожидавшего ее врача. Тимофей Владимирович, приняв сумку, взял
Милу за руку, подвел к ведру, стоявшему в неосвещенном углу зем-
лянки: — Вымойте руки, — сказал он, подавая мыло и держа боль-
шую кружку с водой. Моя руки, Мила поинтересовалась, что с ране-
ным?
— Серьезное ранение в ногу. Пуля застряла в кости.
— Почему не вытащили?
— Я, миленькая, врач-терапевт, никогда никого не оперировал.
— Хорошо, посмотрим.
Она неторопливо вымыла руки, вытерла их поданным полотен-
цем. Прошла к постанывавшему раненому. Тимофей Владимирович
размотал бинты, открыв рану. Рана успела покрыться сгустком кро-
ви, надежно спрятав пулю, и Мила, достав инструменты, сняла обра-
зовавшуюся пленку, отчего раненый вздрогнул и застонал. Попросив
врача поставить поближе лампу, спросила: — Больно?
— Больно, — признался Самохвалов, — спасу нет как больно.
— Будет еще больнее, — предупредила она, — зато потом станет
намного легче.
Слова девушки подействовали на Степана успокаивающе, и он,
закрыв глаза и повернув голову к стене, ответил: — Я потерплю.
— Вот и хорошо, — сказала Мила, расширяя инструментами ра-
ну. Увидев пулю, она цепко захватила ее щипцами и, съежившись и
напрягшись, резким движением выдернула ее.
Пуля улетела куда-то в угол землянки, и Мила, достав из сумки
лекарства, продолжала обрабатывать рану. Издавший крик, когда
Мила выдергивала пулю, Степан вдруг успокоился, спросил: — Ну
что, доктор, достали?
— Достала, но пулю показать не могу, куда-то отскочила.
— Черт с ней, с пулей, — зачем-то сказал Степан, — хорошо, что
вы ее выдернули.
Закончив обработку раны и перевязав ногу, сказала, обращаясь к
врачу: — Думаю, через недельку больной встанет на ноги.
Незаметно вошедший в землянку Виктор Петрович Смородинов,
спросил: — А осложнений не будет?
— Не должно, но если что, ваш врач обойдется и без меня.
— Спасибо, дочка, — Виктор Петрович улыбался открыто и непри-
нужденно, и Мила, смутившись, ответила: — Ну что вы, это мой долг!
Виктор Петрович ближе подошел к Миле, обнял за плечи, пред-
ложил:
— Может, останетесь у нас?
— Не могу, — ответила Мила, — что будет с отцом, если я неожи-
данно исчезну. Его могут схватить и расстрелять!
— Ну, хорошо, раз нельзя, значит нельзя.
Виктор Петрович еще раз поблагодарил девушку за операцию,
подошел к раненому, сказал: — Ну, что скажешь теперь, Степа?
— Поправляться буду, чтобы сражаться.
— Скажи спасибо этой девушке!
— Я уже сказал, — Степан впервые после ранения улыбнулся, по-
шутил: — Жениха ей хорошего!
Приняв шутку, Виктор Петрович поддержал Степана: — Придет
к нам, найдем и жениха.
Мила не обращала внимания на слова, хотя и говорились они в ее
адрес, спросила собравшегося уходить Виктора Петровича:
— Может, меня отправят сейчас обратно?
— Попробуем. — Виктор Петрович вышел из землянки, опустив
полог, и почти сразу же в землянку вошел майор Петухов. Присев ря-
дом, майор взял в руки ее медицинскую сумку, сказав: — А это мы
вернем в другой раз. Домой вернетесь к утру, и кто знает, что вас там
ожидает. На всякий случай возьмите вот этот узелок с плодами ши-
повника и рябины.
— У нас все это есть, — искренне удивилась девушка. — Я к зиме
запаслась всем необходимым, вам они здесь пригодятся больше.
— На всякий случай. Если кто встретит, скажете, что ходили в лес
за ними. Отцу, мол, нездоровится.
Петухов внимательно посмотрел на девушку, сказал: — Вы здесь
очень нужны.
— Мне уже предлагали остаться.
— И что же?
— У меня дома отец священник. Вы не представляете, как сейчас
ему трудно.
— Трудно всем. И тем, кто там, и тем, кто здесь. И вы сейчас убе-
дились в этом. Боитесь разделить с нами ответственность?
— А мне она ни к чему, — Миле не нравился разговор с майором,
и она начала дерзить, как делала это почти всегда, разговаривая со
старшими, пристававшими с нравоучениями.
— Я лечу людей, а не убиваю.
— Мы тоже не убиваем, — резко возразил майор, — а если и уби-
ваем, то только врагов или предателей Родины!
— Моя обязанность — помогать людям. В Малиновке, между
прочим, наши же люди. Им тоже нужна помощь.
Петухов решил прекратить бесплодный и никчемный разговор,
подал лист бумаги.
— Что это? — не поняла Мила.
— Обязательство о неразглашении тайны. Вам следует только
расписаться. Здесь все написано за вас.
Мила молча, не читая, расписалась, подняла глаза на майора,
спросила настороженно: — Теперь, надеюсь, все?
— Все, но только вы зря кипятитесь. От вас зависит судьба отряда
и ваша тоже.
Петухов поднялся, сказал, обращаясь к Тимофею Владимирови-
чу: — Отведите девушку в свою землянку. Пусть отдохнет пару часов,
к утру ее доставят в поселок.
Петухов вышел из землянки, дав понять Миле, что им больше не
о чем говорить. Тимофей Владимирович отвел ее в свою землянку,
сказал, уходя: — Отдыхайте, Людмила, я побуду около раненого.
К утру ее разбудили, вывели наверх, тот же партизан, Миша Заце-
пин, провел ее по лесу, огибая торчавшие из земли трубы, подвел к
ожидавшему их вознице, завязал повязкой глаза, сказал, усадив Ми-
лу на телегу: — Поехали.
Ваня Обозин хлопнул лошадь вожжой, и телега заколыхалась на
неровностях дороги. Ехали молча. Только один раз Ваня обернулся,
спросил:
— С майором разговаривала?
— Да.
— Все запомнила?
— Запомнила, что все нужно забыть.
— Молодец. Это по-нашему!
Слушавший разговор Миша, сказал, усаживаясь поудобнее и
прижимая автомат: — Все, что говорил майор, забудь, а нас с Ваней
помни.
Он улыбнулся, вглядываясь в лицо девушки. Сейчас, в предрас-
светной мгле, оно показалось ему удивительно красивым. Но больше
Миша ничего не сказал за всю дорогу, по инструкции им запреща-
лось разговаривать, в его обязанности в данной ситуации входила ох-
рана девушки, и он все внимание переключил на наблюдение и слух.
Он внимательно вглядывался в обступившие дорогу молчаливые со-
сны.
Обратный путь показался гораздо длиннее, видимо, ребята изме-
нили маршрут, чтобы девушка не могла сориентироваться даже по
времени. Подъехав почти к самому краю леса, телега остановилась,
Миша помог Миле сойти на землю, развязал повязку. — Я провожу
вас немного, — сказал он, и она пошла, держась рукой за его руку. Не
доходя до кромки леса, Миша остановился, сказав: — Дальше пойде-
те одна.
Мила вгляделась в окружавший лес. Сзади сосны теснились
сплошной коричневой, кое-где потемневшей от влаги, стеной. Спе-
реди сквозь них и оголившиеся от листвы ветви кустарников слабо
просматривались крыши домов.
— Идите прямо, мы привели вас к огороду вашего дома.
— Здесь невозможно заблудиться, — ответила она, сжимая в руке
узелок с плодами, врученный Петуховым.
Миша легонько коснулся ее руки, сказал: — До встречи! — и ти-
хо, словно приведение, исчез в чаще леса. Оставшись одна, Мила не-
торопливо огляделась. Утренняя заря успела осветить деревья своим
розовым цветом, и ей захотелось просто так побродить по лесу, осво-
бодившемуся от листвы, среди молчаливых сосен и елей, прикрытых
темно-зеленой хвоей, пощупать руками ветви отдельных кустарни-
ков, уже тронутые холодами, похрустеть тонкими, с белизной,
льдинками кое-где чуть прихваченных морозом небольших луж. Из
поселка доносился лай собак, горластое пение петухов, глухое мыча-
ние коров. Не будь ночного путешествия в лесной партизанский ла-
герь, она вряд ли отправилась бы в лес, чтобы увидеть его оголившу-
юся красоту, изменения, происходившие в нем в эту сырую, не очень
привлекательную и холодную осень. Природа притаилась в ожида-
нии чего-то нехорошего и чем-то напоминала жителей поселка, при-
тихших и затаившихся в себе. Здесь тоже каждое дерево, каждая вет-
ка, каждый куст ушли в себя, приготовились к суровому времени го-
да, к зиме. Деревья не переговаривались друг с другом, шумя лист-
вой, не пели птицы, и только кое-где, перелетая от дерева к дереву,
тенькали осиротевшие синицы, навевая скорее грусть, чем радость.
Мила направилась к своему дому и шла спокойно и уверенно, совер-
шенно забыв, что идет не просто из леса, а от партизан, не думая о
предосторожности, потому что находилась под охраной родного, с
детства привычного, молчаливого и все прощавшего ей леса. В за-
думчивости, пленившей ее, как часто бывает в юном возрасте, Мила
шла спокойно и уверенно, что напрочь забыла, откуда идет. Ей каза-
лось, что сейчас нет никакой войны, нет никаких захватчиков и, ес-
тественно, нет и партизан. Она не думала о предосторожности, пото-
му что шла не в лес, а из леса, к своему дому.
— Здорова была! — услышала вдруг она, и сразу догадалась, еще
не видя здоровавшегося с ней, что это голос полицейского Петьки
Игонина, имевшего привычку каждый раз, идя на службу или со
службы, делать крюк и проходить мимо их дома, чтобы обратить на
себя ее внимание. Петька стоял невдалеке от дома и, по всему было
видно, что он давно заметил Милу и с любопытством наблюдает за
ней.
— Здравствуй! — как можно спокойнее ответила она, сразу поду-
мав о том, что сегодняшнее появление полицейского около их дома
может быть и не случайным. Вдруг он еще вчера пронюхал что-то о
партизанах и специально пришел, чтобы схватить ее. Но дальнейшие
слова развеяли ее подозрения, и она успокоилась.
— Иду на службу, гляжу, а ты из леса выходишь. Думаю, чего это
она в лесу ночами пропадает?
— Сейчас не ночь, а утро, — спокойно ответила она и сказала с
упреком: — Ты бы пораньше вставал, тогда и утро не казалось бы но-
чью.
— И что ты в лесу делала?
— Ходила за шиповником, отцу что-то нездоровится. Да вот еще
и рябинки прихватила.
— И не боишься одна ходить, а вдруг партизаны?
— А что мне их бояться. Мне что ты, что партизаны, одна масть.
Я ни с кем не воюю, одно делаю, если просят — лечу людей.
Не слушая Милу, Петька спросил: — И часто тебя отец в лес по-
сылает? — Он хитро улыбнулся, что-то не договаривая, но видя, что
Мила не реагирует на вопрос, добавил: — А я вчерась долго поджидал
тебя вон у той вербы, — он показал на вербу, у которой она стояла с
Дитрихом, — но ты почему-то не вышла.
— А я разве обещала?
— Ну, если и не обещала, то за водой ты всегда мимо нее ходишь,
а вчерась что-то не пришла.
— Я же сказала тебе, отец прихворнул, вот и не пошла. Да и вода
в ведрах еще осталась.
Не слушая объяснение Милы, Петька сказал: — Гляди у меня, до-
ходишься!
— Угрожаешь?
— Предупреждаю.
— Предупреди другую, я не из пугливых!
— Вот мы и поглядим, кто есть кто. Еще раз увижу тебя с обер-
лейтенантом, пристрелю!
— Это за что же?
— Просто так, для удовольствия.
Мила решила идти в наступление, потому сказала с вызовом:
— Что из того, что я проводила Дитриха? Я с ним не миловалась.
— А то, — Петька, говорил, еле сдерживая нахлынувшую злость, —
что ты должна выбрать одного из нас, или его, или меня!
— А если никого?! — Мила смотрела на вышедшего из себя поли-
цейского, смеясь. И уже открывая калитку, сказала: — Мне торо-
питься некуда. Я еще молодая. У меня еще все впереди! Так что до
свидания, господин полицейский!
— Я тебя предупредил! — пригрозил Петька, направляясь в сторо-
ну станции.
Открыв калитку, Мила остановилась, удивленно подняла брови,
увидев отца, спиной прислонившегося к воротам. Бледное, осунувше-
еся лицо и настороженные глаза, выдававшие крайнюю степень вол-
нения, рука судорожно сжимавшая топор, объяснили ей все без слов.
— Ты все слышал, папа?
— Все, дочь моя.
Войдя в дом, Пимен сказал дочери: — Ты бы поспала, доченька!
— Хорошо, папа, — согласилась она, направляясь к постели, уви-
дев, как отец упал на колени в красном углу дома, благодаря Господа
за спасение единственной дочери.
38
Рассматривая утреннюю почту, Ганс фон Крюгер наткнулся на
журнал, сохранивший запахи типографской краски, присланный
обер-лейтенантом Шольцем из Берлина. Вилли Шольц оказался мо-
лодчиной. Фотография красовалась на обложке, без слов напоминая
читателям, где фотографировал фотокорреспондент. Все в ней было
как нельзя лучше: и Ганс, и танк, казавшийся желто-зеленой грома-
диной на фоне небольших зданий, и видневшийся вдали купол церк-
ви. Соответствовал фотографии и текст, сообщавший о падении оче-
редного города русских — Деснянска. Правда, к падению русских го-
родов немцы уже привыкли, как привыкают к новым костюмам. А
если и ждали очередного падения, так только Москвы, как когда-то,
после падения Вены, ждали падения Варшавы, а затем и Парижа. О
падении Москвы мечтали все: солдаты и генералы, простые обывате-
ли и служащие государственных учреждений, министры имперского
правительства и сам фюрер. Пропаганда Геббельса давно убедила не-
мецкий народ в непобедимости их армий, в гениальности их люби-
мого фюрера, поднявшего всю Германию с колен на ноги за каких-то
семь лет!
Особый интерес представляла и подпись под снимком. И если ве-
рить ей, то он, Ганс фон Крюгер, уже не майор, а подполковник!
Подполковник, если это не шутка Вилли! Еще один шаг вперед, и с
ним станут считаться все. Если, конечно, это не ошибка. Но тогда по-
чему молчит Шольц? Более того, он не только не извиняется за опе-
чатку или провокационную шутку, но и шлет своеобразное поздрав-
ление. На внутренней стороне обложки его рукой выведены слова
«Поздравляю» и стоит подпись «Гауптман Шольц». А это точно не
опечатка! Ведь мог же Шольц или кто-то из редакции намекнуть ар-
мейскому командованию, что в воспитательных целях будет лучше,
если на снимке окажется не майор, а подполковник! В конце концов,
люди, знающие его, Крюгера, должны знать, что каждый взятый ими
город должен приносить успех не только Германии, но и им тоже! О
да, личный успех в виде званий, наград, земель! И если он уже под-
полковник, то это событие следует отметить особо. И он продумывал
вопрос, как и где это лучше сделать и кого следует пригласить на тор-
жество.
Его прекрасные и лучезарные мысли нарушил неожиданно, без
стука и представления дежурного офицера, вошедший Герман Липп-
ке, которого он, Ганс фон Крюгер, внутренне побаивался, хотя для
этого и не было никаких оснований. Просто он хорошо знал, что та-
кое гестапо, и вел себя в отношениях с Липпке особенно осторожно,
и всегда настороженно. Увидев разомлевшего от удовольствия Крю-
гера, Липпке сказал: — Доброе утро, господин майор!
— Для меня оно действительно доброе! — сказал он, протягивая
Липпке журнал. И добавил, указывая на снимок и текст под ним: —
Человеку любая мелочь приятна, но, судя по тексту, я уже подпол-
ковник!
— Не перепутали, господин подполковник, с чем я вас и поздрав-
ляю! — Липпке говорил сдержанно, скрывая распиравшее его раздра-
жение. Крюгер заметил настороженность и возбужденность вошед-
шего, спросил: — Что с вами, господин Липпке, случилось что-то се-
рьезное?!
— Не случилось, а стряслось! — резко ответил Липпке и продол-
жил: — Вчера в глухой Малиновке партизаны перехватили эшелон с
коровами, который мы отправляли в Орел для солдат доблестной ар-
мии Гудериана. Партизаны взорвали полотно дороги, заблокировав
состав, выпустили скот и, не понеся никаких потерь, ушли в лес. Для
нас с вами самое печальное то, что их никто не преследовал. Обер-
лейтенант Штрих не смог ничего предпринять, ему поздно сообщил
об этом чудом спасшийся машинист паровоза, а начальник охраны
моста побоялся нарушить инструкцию, поднял только часть своих
солдат, хотя и слышал взрывы.
— Да, новость не из приятных, — согласился Крюгер и спросил: —
Что будем делать, гаупштурмфюрер?
— Я не думал об этом, но раз такое случилось, нужно найти пар-
тизан и уничтожить! Другое дело, как их найти?
Липпке вцепился цепким взглядом в Крюгера, ожидая ответ.
— Я — армейский офицер и привык сражаться, видя перед собой
противника. Сражаться с партизанами мне не приходилось, думаю,
здесь предпочтительнее опыт вашего ведомства.
— Да, в лесах нельзя действовать армейскими методами. Здесь
нужно предпринимать другие меры. — Липпке не стал распростра-
няться о мерах, посмотрел в окно, увидел заросший деревьями ов-
раг, металлические крыши домов, утонувших в том овраге, а за ним,
дальше, также в окружении деревьев, сбросивших листву, купол
церкви, поседевший за ночь от инея, тихо и мирно смотревший в не-
бо. Такая тишина сама просилась на холст, но Липпке сейчас было
не до этого.
— Мне нужна ваша помощь, господин подполковник! — сухо на-
помнил Липпке.
— Говорите, я сделаю все возможное!
— Мне нужен человек, способный вывести нас на партизан. Кого
бы вы посоветовали?
— Кроме полиции нам некого привлекать. Возьмите Меркулова.
Он вызвал дежурного офицера, попросил пригласить начальника
полиции. Герман-Игнат появился через несколько минут. Войдя, за-
мер у дверей. Новый ремень и кобура, висевшая на нем, подчеркива-
ли готовность выполнить любое задание коменданта. Щелкнув каб-
луками добротных яловых с подковами сапог и козырнув, сказал
бодро: — Слушаюсь!
Крюгер показал стул рядом с Липпке и, дождавшись, когда поль-
щенный вниманием Игнат приблизился и уселся на стул, спросил:
— Вам известно об акции партизан в Малиновке?
— Так точно, — подтвердил Игнат-Герман.
— Что вы думаете по этому поводу?
— Думаю, это дело партизан Смородинова.
Липпке метнул взгляд на Германа-Игната, спросил, не скрывая
раздражения: — Откуда вы знаете об акции?!
— Ваши сотрудники сообщили дежурному по управлению поли-
ции. Вероятно, думали, что вы прикажете поднять всех по тревоге.
— Кто из ваших полицейских знает Смородинова лично?
— Из местных знают все. И я тоже. Он депутат Верховного Сове-
та, секретарь горкома партии. Его портреты висели везде.
— Как вы думаете бороться с ним? — Липпке сверлил взглядом
Германа-Игната.
— Одному мне с моим штатом его не одолеть. К тому же он в ле-
су. Его вначале надо обнаружить. А леса здесь вон какие, сами види-
те.
Липпке повернулся к Крюгеру, казалось, он потерял интерес к
Герману-Игнату, несколько минут длилась пауза, и никто не решил-
ся ее нарушить. Наконец Липпке спросил, снова повернувшись к Иг-
нату: — Ваше мнение о профессоре Николаеве?
— Профессор не наш человек! — не задумываясь, ответил Игнат,
и Липпке вздрогнул: — В каком смысле?
— Я не доверяю ему.
— Кто же он, по-вашему: агент большевиков, партизан?
— Не думаю, — чистосердечно сказал Игнат, — у него было мно-
го проблем перед вашим приходом. Исключение из партии, пробле-
мы с матерью, он отвез ее в деревню. Старая власть оттолкнула его, а
новую он не сможет принять по своим большевистским убеждениям.
Липпке снова повернулся к Крюгеру: — Я хотел взять его с собой,
мне сообщили, что именно в Малиновку он отвез свою мать. Но если
ему не верит начальник полиции, то почему поверили вы?
— Он дал согласие работать на Великую Германию, я взял его как
большого специалиста по экономике района, поручил восстановить
объекты жизнедеятельности города. И если замечу что-то с его сторо-
ны, направленное против нас, я передам его в ваши руки.
— Хорошо, — согласился Липпке, — Николаевым я займусь поз-
же, а сейчас, — теперь он смотрел на Германа-Игната, — вы поедете
со мной в Малиновку. Возьмите с собой пятерых полицейских из тех,
кому вы больше всего доверяете. Через час мы выезжаем.
— Слушаюсь! — сказал Игнат, вставая.
— И еще, — Липпке сверлил взглядом Германа-Игната, — о на-
шем выезде должны знать как можно меньше людей.
— Понятно, — сказал Игнат, покидая кабинет коменданта.
Группа Липпке выехала ровно через час, как и намечалось. Впе-
реди ехал мотоцикл, в его коляске сидел Герман-Игнат, показывая
дорогу. За ними следовал Липпке, развалившись в легковой машине,
и тяжелый грузовик с крытым верхом, полный солдат и полицейских.
Дорога петляла по лесу, и Липпке всерьез опасался партизан, хотя
втайне надеялся на их бездействие именно сейчас, после успешно
проведенной операции. Наверняка Смородинов сам боится контр-
мер со стороны властей и отсиживается в своем логове. И тем не ме-
нее, ехали осторожно, объезжая подозрительные места на дороге, —
Липпке не хотел взлететь в воздух на партизанской мине. Водителя
«оппеля» особенно беспокоили еловые ветки, попадавшиеся на до-
роге, он их старательно объезжал, то же делал и грузовик. Один толь-
ко Герман-Игнат ехал спокойно. Он прекрасно понимал, что парти-
заны еще не успели как следует обосноваться и организоваться, по-
тому его мотоцикл ехал быстрее других машин, а оторвавшись, оста-
навливался, поджидая, когда подъедут остальные, демонстрируя
Липпке уверенность в безопасности пути.
В Малиновку приехали к обеду. В кабинете обер-лейтенанта
Штриха собрались все, кого хотел видеть Липпке. Петька Игонин ло-
вил каждое слово, сказанное гаупштурмфюрером, смело смотрел в его
глаза, давая понять, что хорошо понимает ситуацию и готов выпол-
нить любое задание. Матвей наоборот, сидел, ссутулившись, и чувст-
вовал себя не в своей тарелке. Как-никак, а именно его брат, Секерин
Николай, подбил поселковских уйти в лес, и освобождение коров вы-
ходило его рук делом. Поговаривают, что Николашка там не один,
вроде и Смородинов подался в лес, а вот где их искать, он не знал. Сам
Матвей теперь боялся ходить по поселку, как только солнце пряталось
за горизонт, да что там по поселку. Даже из своего дома ночью боялся
выходить во двор. После убийства племянника он ждал возмездия.
Закончив разбор происшествия, при котором досталось всем
присутствующим, особенно обер-лейтенанту, не организовавшему
преследование партизан и упустившего их, досталось и полицейским
поселка, вместе со старостой.
— Есть ли ко мне вопросы? — неожиданно спросил Липпке, и в
кабинете воцарилась тишина. Какие могут быть вопросы к гестапо?
Липпке выждал некоторое время, усмехнулся, про себя подумав, что
молчание присутствующих имеет прочную основу, отражая незнание
обстановки теми, кто должен владеть ею. Он посмотрел поочередно
на каждого из сидящих: обер-лейтенанта, Германа-Игната, старосту,
полицейских, подумал о том, что между ними нет необходимого кон-
такта, поскольку нет серьезного разговора о партизанах, их связях и
местонахождении.
— Кто в поселке имеет связь с партизанами? — задал вопрос Лип-
ке, и его слова легли в пустоту.
Липпке неодобрительно посмотрел на обер-лейтенанта, как бы
говоря: ты вот сидишь здесь и ничего не знаешь. И однажды они вый-
дут из леса и сметут тебя вместе с твоим конвоем к чертовой матери!
Еще раз оглядев присутствующих, он почему-то подошел к поли-
цаю Игонину, и тот встал, вытянувшись по швам.
— Может, ты знаешь?
— Не успел выведать, — отрапортовал Петька, думая, что Липпке
удовлетворит такой ответ, но тот еще пристальнее посмотрел на него
и совершенно неожиданно спросил: — Вы как попали к нам?
— Добровольно. Пожелал служить новой власти, — отрапортовал
Петька, заикаясь. В его голове мгновенно появились мысли, одна
страшнее другой. Этот офицер способен на все. Худо, если он не по-
верит его объяснению. Поди, докажи, что ты предан им, а не больше-
викам и их партизанам.
Липпке усмехнулся: — Разве большевики не дали возможности
служить им? Им тоже нужны преданные молодые люди.
— При большевиках я сидел в тюрьме, — признался Игонин и по-
краснел. — А после тюрьмы большевики к власти не подпускают.
— И что же, вы ничего не знаете о партизанах? — Липпке не сво-
дил с Петьки своего пронизывающего взгляда, и тот съежился.
— Если бы я знал, кто из них партизан, я бы с удовольствием раз-
рядил в него пистолет!
Петька на секунду представил, как бы он сделал это, и лицо его
при этом озарилось подобием улыбки.
Липпке отвернулся, прекрасно понимая, что полицейский Иго-
нин, по молодости и неопытности, действительно мог ничего не
знать о партизанах и годился только как добросовестный исполни-
тель чужой воли. Для борьбы с партизанами нужны и такие люди, но
сейчас ему нужен человек с опытом. Он подошел к Матвею, с любо-
пытством оглядел его рыхлую фигуру, большой, покрасневший и ис-
пещренный угрями нос, оценил его сосредоточенность, сконцентри-
ровавшуюся на небритом, изрезанном глубокими морщинами лице.
— Вы тоже ничего не слышали о партизанах? — Липпке смотрел
на Матвея, не в силах подавить неожиданно возникшее чувство брез-
гливости к нему.
— Кое-что знаю, списки семей партизан сдал господину обер-
лейтенанту, — Матвей кивнул головой в сторону Штриха.
— Ваша фамилия Секерин? — спросил Липпке, и Матвей съе-
жился, инстинктивно вжав голову в плечи.
— Так точно, — подтвердил он.
— Командир местных партизан тоже Секерин?
— Брат мой сродный, — подтвердил Матвей, все больше сжима-
ясь.
— Брат командует партизанами, а вы — полицейскими? — сказал
Липпке и вопросительно посмотрел на обер-лейтенанта.
Липке расстегнул кобуру, вынул из нее пистолет, вытащил из не-
го и снова вставил обойму, щелкнув, загоняя ее в рукоятку, взвесил,
подержав на ладони, и медленно, демонстративно, вложил обратно в
кобуру.
— Следовательно, ты тоже партизан! — Липпке сверлил взглядом
Матвея, и тот, боясь немедленной расправы, выпалил:
— Господь с вами, — его трясла лихорадка, и он, еле выговаривая
от испуга слова, сказал: — Ежели бы я был партизаном, я был бы в ле-
су.
— Нет, ты тоже партизан, и я сейчас пристрелю тебя, если не ска-
жешь, где располагается их лагерь!
— Не партизан я! — вскрикнул Матвей, падая перед Липпке на
колени. — Прошу поверить мне, господин гаупштурмфюрер, — по-
следнее слово Матвей еле произнес, выдавливая из себя отдельные
слоги, звание Липпке он никак не мог выговорить, язык почему-то
заплетался, и Матвей ничего не мог с ним поделать.
— Доказательства?! — резко спросил Липпке, переходя на повы-
шенный тон, не суливший ничего хорошего. Матвей залепетал, про-
должая стоять на коленях: — Вчерась я застрелил племяша своего,
сына Николая, моего брата, вот ентой рукой застрелил! — Матвей за-
трясся в плаче, протянув к Липпке правую руку.
Дитрих Штрих, молча наблюдавший сцену, сказал, обращаясь к
Липпке:
— Он говорит правду. Мальчик бежал к партизанам.
— Зачем? — спросил Липпке, выжидательно смотря на Матвея.
— Наверно, с жалобой на то, что мы отобрали их корову.
— И вы упустили его? Вы упустили связного!
— Упустил, — признался успокаивающийся Матвей, — слишком
быстро бежал, вот и пришлось догонять пулей.
— Плохо, — сказал Липпке, не скрывая огорчения, — вдвойне
плохо, потому что они все равно узнали о нашей акции и отбили ко-
ров. Кстати, кто мог им сообщить об этом?
Липпке оглядел всех присутствующих, и снова его взгляд уперся
в Матвея.
— Надо допросить Настасью, жену Николая Секерина, — предло-
жил Петр Игонин, и Липпке сказал: — Приведите ее ко мне!
Петька выскочил из кабинета, следом вышел и Герман-Игнат,
понявший главное. Здесь, в Малиновке, нужно действовать быстро и
решительно.
Матвей встал с пола, отряхнул штаны, сказал ровным, успокоив-
шимся голосом: — Настасья того, тронулась!
— Что значит, тронулась? — не понял Липпке.
— Схоронила сына и тронулась умом, — уточнил Матвей, повер-
тев рукой у виска, как бы подтверждая справедливость сказанного
им.
— Ничего, — заключил Липпке, — такая все сама расскажет.
Он закурил, прошелся по кабинету, кинул недовольный взгляд на
сохранявшего спокойствие коменданта, как бы говоря ему, что то,
что он делает сейчас, должен был сделать он, обер-лейтенант Штрих.
Посмотрев на Штриха, позавидовал его броской внешности, щеголь-
ству и молодости. Да, подумал он, к чисто немецкой внешности вам,
Дитрих, не хватает еще одного компонента, присущего всем нем-
цам — пунктуальности и аккуратности. Без этого вы, Дитрих Штрих,
пропадете среди этих лесов и бородатых, полуграмотных мужиков,
умеющих разве что стрелять и пить свой самогон. Он многое хотел
сказать этому цветущему юнцу, но решил повременить, пусть пребы-
вает в своем неверии, лучше будет, если он преподнесет ему другой
урок, урок настоящей деятельности, и он поймет, наконец, чем отли-
чается он, армейский офицер, от офицера СС. Липпке всегда выво-
дили из равновесия офицеры, не умеющие находить свое место в
конкретной ситуации. Будь он здесь комендантом, и партизаны дав-
но уже были бы в его руках.
Настасья, подталкиваемая в спину двумя пистолетами, вошла в
кабинет, наполнив его тихим завыванием. Она держала за руку свое-
го младшего сына, Костика, боясь отпустить его руку и потерять, как
потеряла старшего, Володьку. Взглянув на нее, Липпке поразился ее
виду: растрепанные волосы, отсутствующий взгляд, бессмысленное,
ничего не выражающее лицо. Плачущий мальчишка, которого дер-
жала за руку она, дополнял удручающее впечатление, но, несмотря
на это, Липпке решил задать ей несколько вопросов.
— Вы жена Николая Секерина? — спросил он, подойдя ближе к
ней.
Увидев перед собой офицера, Настя перестала выть, посмотрела
на Липпке немигающим взглядом, но снова взвыв, закричала:
— Отдайте моего Володеньку! Зачем вы его закопали в земельку?!
Она повторяла одно и то же несколько раз, продолжая повизги-
вать, и Липпке почему-то стало страшно. Превозмогая страх, он, со-
вершенно неожиданно для себя, закричал: — Молчать! Где Николай
Секерин? Отвечай! Иначе пристрелю обоих!
Настя продолжала завывать и спрашивать о своем Володеньке,
зарытом в землю, словно не слышала крика офицера и его угроз, и
стоявший рядом с ней Герман-Игнат залепил ей пощечину. Но даже
это не подействовало на нее, она продолжала скулить, взвыв после
удара еще сильнее.
— Уведите ее! — приказал Липпке, взмахнув рукой, но тут же при-
кусил губы от боли, рука скользнула по краю стола, задев и потрево-
жив дозревавший фурункул, разнесший руку выше запястья. Погла-
див больное место, Липпке достал коробку папирос, аккуратно выта-
щил одну папиросу, легонько помял пальцами и вышел в коридор.
Закурив, прошел к выходу, а оказавшись на улице, поразился тиши-
не, окружившей его. Стоял пасмурный, но тихий день. За нескольки-
ми путями рельс, совсем рядом со станционными постройками, за-
стыл тихий и угрюмый лес. Корабельные сосны росли настолько
плотно, что не верилось, что они когда-то были маленькими, и кро-
ны их заслоняли друг друга. Видимо, земля здесь и климат благопри-
ятствуют их росту, подумал он, протянув руку, ловя отдельные сне-
жинки, изредка падавшие с неба и таявшие в воздухе, не долетая до
земли. Здесь, в Малиновке, он неожиданно почувствовал непроч-
ность нового порядка, их власти и всю силу партизан, охраняемых
этими молчаливыми лесами. Липпке курил, жадно глотая дым, при-
носивший успокоение. Услышав скрип сапог, повернулся, увидел
подходившего полицейского.
— Вы что-то хотите сообщить? — быстро спросил он.
— Да, — подтвердил Петька.
— Слушаю.
— Там при обер-лейтенанте я не стал говорить вам ничего.
— Почему? — Липпке поднял брови, его заинтересовало начало
разговора, особенно то, почему полицейский не счел нужным гово-
рить при коменданте, и что он хочет сообщить ему.
— Дело в том, что девушка, о которой я сейчас скажу вам, воз-
можно, связана с отрядом, но она нравится обер-лейтенанту, и он с
ней, по-моему, встречается.
— И что из этого?! — не совсем понял Липпке сообщаемое ему
полицейским. — Молодому офицеру может нравиться молодая де-
вушка, и война не может явиться препятствием. Тем более здесь, в
этой глуши, где не стреляют, как на фронте.
— А то, господин гаупштурмфюрер, что сегодня утром эта девуш-
ка выходила из леса.
Петька многозначительно посмотрел на Липпке, ожидая реак-
цию на сказанное. Липпке насторожился, придвинулся к Петьке,
спросил: — Вы уверены, что она была в лесу?
— Вполне, — подтвердил Петька, — она и не отрицала этого, ска-
зала, что ходила за ягодами. Вроде, отец прихворнул. А ее отец, я
днем видел его, здоров, как боров!
— И что, по-вашему, она там делала?
— Вчера, после того, как партизаны выпустили из вагонов коров,
их атаковали солдаты охраны моста, но боясь потерять людей, быст-
ро отошли, партизаны открыли по ним сильный огонь. Кого-то из
партизан могли ранить, вот она и ходила к ним врачевать.
— Она врач?
— Фельдшер. Но в поселке фельдшер больше, чем врач, а Мила,
так зовут девушку, давно лечит здесь всех и от всех болезней. Об этом
знают все, в том числе и Николай Секерин, командир отряда.
— Вы сообщили хорошую новость, — обрадовался Липпке и
спросил: — А почему ее отец не ушел с ними?
— Он священник. Поп по-нашему. В церкви служит. Ему уходить
нельзя. Народ-то остался здесь. В церковь ходят, в основном, стари-
ки.
Скрипнула дверь. На улицу вышли полицейские, с ними и обер-
лейтенант Дитрих Штрих. Приблизившись к Липпке, Штрих сказал
мечтательно: — День-то какой сегодня! Не так ли, господин гауп-
штурмфюрер?
— Да, кажется, все идет как нельзя лучше. Наши войска взяли
Мценск, продвигаются к Туле, сейчас даже погода работает на Гер-
манию!
Липпке загадочно посмотрел на обер-лейтенанта, чему-то улыб-
нулся, подмигнул одним глазом, сказал, как бы между прочим: — Для
полного счастья нам с вами не хватает только разве что женщин.
Штрих скользнул взглядом по спокойному лицу полицейского,
смотревшего куда-то в сторону леса, пытаясь понять, к чему это
Липпке вспомнил о женщинах, но, не найдя ничего предосудитель-
ного, решил промолчать. — Дорогой Дитрих, — миролюбиво произ-
нес Липпке, — меня интересуют женщины, как только я оказываюсь
где-либо в глуши, где лают собаки и поют петухи.
— Нам рекомендовано держаться от них подальше, — также ми-
ролюбиво ответил Штрих, вспомнив выстрел из леса, нарушивший
их свидание с симпатичной девушкой. — В меня уже стреляли, —
признался он.
— Вот как! — воскликнул Липпке и сразу же спросил: — Кто? И
вы молчали?!
Он заинтересованно посмотрел на Дитриха и неожиданно для не-
го спросил: — Расскажите поподробнее об этом.
39
Русские дивизии третьей армии, блокированные десятой, двад-
цать девятой и двадцать пятой пехотными дивизиями немцев между
Навлей и Локтем, нащупали в стыке между ними слабое место и,
смяв пятый пулеметный батальон в районе Борщево, устремились в
прорыв, держа направление на Дмитровск-Орловский и далее на
восток для соединения со своими войсками. Установившаяся непо-
года, дождь, перемежавшийся со снегом, как нельзя лучше способст-
вовали успеху русских, и начальник штаба второй танковой армии
подполковник Курт фон Либенштейн в срочном порядке перенес
свой штаб из Дмитровска в Орел. Выезжая из Дмитровска, штабные
машины буксовали в грязи и их приходилось вытаскивать броне-
транспортером. Либенштейн чертыхался, проклиная небольшие рус-
ские города Севск и Дмитровск, с их неасфальтированными улица-
ми, становившимися непроходимыми при первом же сильном дож-
де. В Орле в здании горсовета штабисты почувствовали себя намного
комфортнее, чем в Дмитровске, где сама природа восставала против
них. Сюда не доносилась артиллерийская канонада, сопровождав-
шая движение русских дивизий, и дождь со снегом не делал улицы
непроходимыми. Но самое главное, спокойная обстановка давала
возможность сосредоточиться, прорабатывая дальнейшие оператив-
ные мероприятия, проанализировать создавшуюся обстановку. Вой-
дя в большой кабинет, занятый офицерами оперативной части, Гуде-
риан спросил сопровождавших его адъютанта майора Бюсинга и Ли-
бенштейна: — Что здесь было раньше?
— Здесь размещался горсовет, — ответил Либенштейн, помня,
что сказал ему генерал фон Гейер, штаб которого только что переехал
в Мценск.
Не понимая слова «горсовет», Гудериан понял главное, здание
занимали городские власти, потому спросил:
— Здание обследовали?
— Да, господин командующий, — ответил Либенштейн, — не-
смотря на то, что здание проверяли перед размещением штаба Гейе-
ра, я приказал произвести повторную проверку. Здание не заминиро-
вано. Видимо, наш прорыв застал русских врасплох.
Гудериан прошел в отведенный ему небольшой кабинет, обустро-
енный как нельзя лучше, дав возможность штабистам обживаться на
новом месте. Опустившись в удобное кожаное кресло, Гудериан по-
чувствовал комфорт, которого уже давно не ощущал на протяжении
всей войны на востоке. Но, почувствовав комфорт, он вдруг вспом-
нил французскую кампанию 1940 года, Буйон, гостиницу «Панора-
ма», в которой начальник штаба его танкового корпуса полковник
Неринг расположил штаб. Из окон гостиницы и штаба хорошо про-
сматривалась долина реки Семуа. Но полюбоваться открывшейся па-
норамой не пришлось. Французские летчики сбросили на гостиницу
несколько бомб, здание сильно тряхнуло, окна вылетели наружу, по-
сыпалась штукатурка. Взрывной волной Гудериана отбросило к про-
тивоположной стене, где на его голову упала засушенная голова ди-
кого кабана, до сих пор служившая украшением. Тогда это ЧП не
имело серьезных последствий и не стало предзнаменованием чего-то
особенного, французскую кампанию Германия выиграла, но тот на-
лет авиации и голова того кабана запомнились надолго. Теперь лиш-
ний раз, занимая под штаб то или иное здание, он вспоминал ту гос-
тиницу, а войдя в помещение, вначале оглядывал стены. Вот и здесь,
посмотрев на Либенштейна, вошедшего к нему в кабинет, сказал:
— Вы забыли о русской авиации, барон!
— Русские, в отличие от французов, не бомбят свои города! — Ли-
бенштейн знал о случившемся с Гудерианом в гостинице «Панора-
ма».
— Вы меня успокоили, — усталым голосом сказал Гудериан и,
еще раз посмотрев на подполковника, спросил: — Как идет подго-
товка?
Либенштейн знал, о чем спрашивает командующий, речь шла о
предстоящем наступлении войск армии в направлении Тулы, отве-
тил: — Изучаем материалы фотосъемки, господин генерал-полков-
ник, при беглом просмотре видно, как хорошо русские укрепляются,
создавая повсеместно на танкоопасных направлениях глубокоэше-
лонированную оборону. Усиливаем и пешую разведку. По предвари-
тельным данным, против нас сейчас развертывается пятидесятая ар-
мия Брянского фронта, выходящая из окружения, и те же части, с ко-
торыми мы сражались перед Мценском.
Либенштейн смолк, ответив на вопросы командующего, и стоял в
ожидании следующих, но Гудериан, озабоченный чем-то, молча про-
хаживался по кабинету, изучая обстановку.
— Вы что-то хотели сообщить мне еще? — неожиданно спросил он.
— Меня беспокоят указания, получаемые из штаба группы ар-
мий. Четыре дня назад пришло сразу несколько: очистить котел в
районе Трубчевска, завершить окружение войск русских севернее
Брянска, нанести удар по Туле и овладеть Курском. Как вы помните,
я запросил штаб указать последовательность выполнения операций,
но ответа не последовало. По моему глубокому убеждению, они там,
опьяненные предыдущими успехами, в том числе и быстрым окруже-
нием войск Брянского фронта, совершенно не представляют ситуа-
цию, сложившуюся в настоящее время. Они не учитывают, что рус-
ские в октябре не те, какими были в июне. Командир корпуса гене-
рал фон Гейер сказал мне, что русские и здесь, обороняя Мценск,
также ставят танки в засады, и если он, учитывая потери последних
дней при штурме Мценска, потеряет еще столько танков и не полу-
чит подкрепления, то идти на штурм Тулы будет не с чем. Но и это
еще не все, по моим предположениям, мы еще с неделю будем при-
кованы к этим котлам, не сможем вывести оттуда 47-й танковый кор-
пус, несколько пехотных дивизий, а полевые армии, блокирующие
котлы с запада, еще долго не смогут подойти к нам на помощь, и по-
дойдут ли вообще, неизвестно. Наступать против русских, имея толь-
ко один танковый корпус без пехотных подразделений, нельзя.
Фронт с выходом за реку Зуша растянулся. Нас заставляют и насту-
пать, ставя заведомо невыполнимые задачи, и сдерживать русских по
всему растянувшемуся фронту.
— Я это знаю, барон. Что еще?
Понимая, что командующий начинает проявлять нетерпение,
Курт, тем не менее, продолжил: — После вашего посещения района,
где мы потеряли сразу 76 танков при налете русских реактивных мин,
я направил шифровку командованию сухопутных сил и в Генштаб.
Но мне кажется, этого недостаточно. Там не представляют всей опас-
ности применения противником реактивных минометов, новейших
танков Т-34 и пикирующих самолетов Ил-2, специально созданных
русскими для поддержки пехоты и уничтожения наших танков с воз-
духа.
— Хорошо, Курт, подготовьте мой доклад. Обратите внимание на
возможности их танков. Они способны поражать наши лучшие Т-IV
с расстояния полутора километров, мы можем — с расстояния не бо-
лее 500 метров. Мы потеряли превосходство над танками в самый от-
ветственный момент наступления на Тулу и Москву.
Либенштейн повернулся, щелкнув каблуками сапог, и вышел к
офицерам оперативной части, работавшим над планом очередного
наступления.
Гудериан прошелся по кабинету, раздумывая над сказанным на-
чальником штаба. Собственно, обо всем этом он знал не хуже его, но
собранная воедино информация не просто взывала к размышлению,
но, по большому счету, приводила в ужас. Те, кто должен анализиро-
вать происходящие события, принимая решения, совершенно не
представляют себе, что здесь, на восточном фронте, положение из-
менилось в корне. Должен же кто-то из них задуматься, почему он,
Гудериан, так хорошо действовавший до октября, прорвавший и ок-
руживший Брянский фронт, без боя взявший Орел и оказавшийся в
тылу русских армий, семь дней с тяжелыми боями и тяжелыми поте-
рями в технике и живой силе шел эти 49 километров, разделявших
Орел и Мценск!
Но, размышлял он, положение изменилось не только здесь, но и
на других фронтах. Замедлилось наступление армий «Юг», как сооб-
щается в сводке, из-за осенней распутицы. И все же первой танковой
армии удалось занять Таганрог, она повернула на Сталино и взяла
его. Шестая и семнадцатая полевые армии продвигались к Белгороду
и Харькову, заняв Богодухов и Ахтырку. Но их продвижение сдержи-
вали русские войска, хотя после окружения киевской группировки
русские не имели в этом районе, в глубоком тылу, крупных воинских
подразделений. Сама собой всплывала мысль, что русские обладают
достаточными резервами, и с каждым днем их сопротивление будет
нарастать. Снег и непогода сдержали продвижение войск к Москве,
но пока там наметились успехи, третья танковая группа захватила
Калинин, девятая армия ведет бои на западных окраинах Ржева, со-
рок шестой танковый корпус приближается к Можайску, пятьдесят
седьмой армейский корпус занял город Боровск в 80 километрах от
Москвы, а сорок третий армейский корпус блокировал Белев, распо-
ложенный на реке Оке, создав хорошие предпосылки для продвиже-
ния к Туле его армии. Анализируя обстановку, Гудериан все больше
и больше приходил к выводу, что начальник штаба не случайно вы-
сказал ему наболевшее. Умный Либенштейн исподволь готовил сво-
его командующего, оберегая его заранее от возможных неприятнос-
тей. Сейчас у командования группы армий «Центр» есть все основа-
ния обвинять его во всех грехах: замедлении наступления на Москву
с юга, топтании на месте, неспособности организовывать прорывы
обороны русских, как он делал это раньше, из-за усталости не войск,
а самого командующего, утерявшего инициативу и веру в победу!
Вызвав к себе Либенштейна, сказал кратко: — Предупредите ге-
нерала Гейера, я буду у него завтра утром. Со мной поедут Вольф и
Бюсинг.
Рано утром адъютант майор Бюсинг доложил: — Все готово к отъ-
езду, господин генерал-полковник.
Проходя через зал, где работали офицеры оперативной части,
мозг его армии, Гудериан напомнил майору Вольфу об оперативных
картах, но тот, поняв командующего с полуслова, ответил, вытянув-
шись и, указывая на толстый портфель, который держал в руке:
— Все здесь, господин командующий.
Разбитая дорога, ведущая в Мценск, сейчас меньше напоминала
о происходивших здесь боях, техническая служба армии воспользо-
валась непогодой, ограничивавшей применение русскими авиации,
успела стащить с полей поврежденную технику. Сгоревшие танки
свозились на железнодорожную станцию для погрузки на платфор-
мы и отправки в Германию, теперь они годились разве что на метал-
лолом; подбитые, но еще годные для последующего использования  в
бою в спешном порядке восстанавливались. Технари, видя своими
глазами, что русские делают с их танками, понимали задачу, и рабо-
та по ремонту и восстановлению техники шла круглосуточно.
Командир 24-го танкового корпуса генерал Гейер фон Швеппен-
бург встретил их у въезда в Мценск на сохранившемся мосту через
Зушу. Кратко доложив обстановку, сел в броневик Гудериана, пока-
зывая дорогу. Остановились около штаба корпуса, разместившегося
в ничем не приметном кирпичном доме, на северной окраине. Вый-
дя из броневика, Гейер предложил Гудериану зайти в штаб, но ко-
мандующий жестом руки остановил его: — Лучше, если мы вначале
посетим расположение наших войск.
— Хорошо, господин командующий, — ответил Гейер, — но нам
следует соблюсти маскировку.
Гейер поманил к себе дежурного офицера, стоявшего у дверей
штаба, и тот, поняв, что от него требуется, вернулся через минуту, не-
ся в руках плащ-палатки, изготовленные из легкого брезента с каму-
фляжем под осенние, черно-желтые листья. Отдав плащ-палатки
майору Бюсингу, Гейер быстро надел свою. Бюсинг также быстро,
как это только что проделал Гейер, облачил в одну из них своего ко-
мандующего. Группа двинулась к крайним домам, где, при внима-
тельном рассмотрении, хорошо и умело замаскированные стояли,
прижавшись к стенам домов, танки.
— Берем пример с русских, — сказал Гейер, указывая на танки,
прикрытые сверху соломой или другим материалом, сливавшимся со
зданиями.
Пройдя вдоль улицы, Гейер, шедший вслед за своим адъютантом,
обернулся, приказал офицерам охраны немного отстать, рассредото-
читься на случай, если неожиданно вынырнет советский самолет.
— Здесь спокойно, но, тем не менее, — сказал он командующему,
уверенно шагая к видневшимся полуразрушенным строениям, рас-
полагавшимся на возвышении; оттуда, с наблюдательного пункта,
хорошо просматривалась дорога, идущая к Туле, и обширное поле с
чернеющими вдали русскими окопами.
Повернувшись к Гудериану, сказал, указывая на остовы строе-
ний: — За этими строениями саперы соорудили блиндаж, из которо-
го вы сможете рассмотреть позиции русских.
Войдя в блиндаж, Гейер подошел к стереотрубе, осмотрел пано-
раму передовой, сказал, уступая место Гудериану: — Пожалуйста,
господин командующий, посмотрите. Обратите внимание на их по-
зиции. Первая линия окопов, вырытых в полный профиль, только
приманка, рассчитанная на обман. В ней сидят несколько человек,
периодически обстреливая нас. Я их называю артистами, потому что
они стреляют с разных мест, перебегая по окопу от пулемета к пуле-
мету. Основные силы русских находятся в деревнях и могут в любое
время прийти на помощь оставленным артистам. Точно так же де-
монстративно далее, в сторонке, на наиболее видных местах, уста-
новлены бревна, имитирующие стволы орудий. Танки и артиллерию
они тщательно маскируют, понимая, что без них им нас не остано-
вить. Далее, в глубине, располагается вторая линия окопов. Но и там
еще нет настоящих противотанковых средств, красноармейцы во-
оружены противотанковыми ружьями, бутылками с зажигательной
смесью и гранатами. И только преодолев вторую линию, наши тан-
ки попадают под жерла орудий артиллерии и хорошо замаскирован-
ных танков. Русские научились хорошо защищаться, у них преиму-
щество.
Гейер говорил, пользуясь тем, что Гудериан приник к стереотру-
бе, внимательно рассматривая позиции русских, его особенно беспо-
коило то, что русские могут еще раз применить реактивные миноме-
ты, унесшие столько жизней и техники в одночасье.
— Офицеры напуганы их реактивными минометами, — сказал он,
и смолк, понимая, что Гудериан обязательно отреагирует на его сло-
ва.
Действительно, Гудериан отошел от амбразуры, внимательно по-
смотрел на Гейера.
— Надеюсь, они не применяли те мины в последние дни?
— Да, при штурме Мценска они не применяли их.
— Следовательно, — заключил Гудериан, — их у них пока немно-
го. И если наши авиаторы будут хорошо следить за ними, их больше
не применят. Соответствующие указания генералу Фибигу и подпол-
ковнику Барзевишу даны.
Гудериан посмотрел на Вольфа, и тот, догадавшись, достал кар-
ты, разложив их на импровизированном столе. Гудериан долго рас-
сматривал обозначенные позиции, а, закончив, поднял голову.
— Вы хорошо изучили противника? — обратился он к Гейеру, и
тот, также глядя на карту, начал перечислять соединения русских,
противостоящие ему. Дав возможность назвать несколько воинских
частей, известных им по боям в Мценске, Гейер сказал, не скрывая
удовлетворения: — Разведка докладывает, с передовой выведена бри-
гада полковника Катукова, особенно досаждавшая нам все эти дни.
— Где они сейчас?
— Не знаю. Пленные говорят одно и то же: бригада в полном со-
ставе покинула передовую, но куда направилась, не знают.
— Где генерал Лелюшенко?
— По данным радиоперехвата, его отозвали в Москву.
— Кто сейчас осуществляет общее руководство противостоящи-
ми войсками?
— Вероятнее всего, командующий пятидесятой армией, заняв-
шей позиции против нас. Ее соединения продолжают выходить из
окружения и сразу же направляются на передовую.
— Но штаб пятидесятой армии уничтожен нами, — возразил Гу-
дериан, снова прильнув к окулярам стереотрубы.
— Вам следует знать, с кем имеете дело, генерал.
— Видимо, командарм еще не назначен, и всеми войсками руко-
водит штаб Брянского фронта.
— Кто сейчас возглавляет фронт?
— Тяжело раненный при выходе из окружения генерал Еременко
находится в госпитале. По моим данным, противостоящим против-
ником сейчас командует его штаб, возглавляемый генералом Захаро-
вым.
Гудериан перевел взгляд на майора Вольфа, сказал спокойным
голосом: — Доложите ваши наработки.
Дослушав доклад Вольфа до конца, спросил Гейера:
— Вам понятен замысел операции?
— Да, господин генерал-полковник. 22 октября корпус атакует
русских с задачей захватить населенный пункт Чернь и далее, пресле-
дуя противника, постараться вплотную подойти к Туле.
— Хорошо, генерал. Проработайте детали операции в своем шта-
бе и доложите мне, что нужно еще, кроме того, чем вы располагаете,
для выполнения поставленной задачи.
— Будет исполнено, господин генерал-полковник.
Они вышли из блиндажа, прошли по неприметному ходу сообще-
ния за здание, оказавшись в безопасном месте, и Гейер, посмотрев на
небо, затянутое плотными серыми тучами, бросавшими на землю то
снег, то дождь, сказал с горечью: — Русским помогает сам Бог, мы не
можем применить авиацию.
— Но русские также не летают! — парировал Гудериан, и Гейер не
стал возражать. И только оказавшись в штабе, он высказал Гудериа-
ну то, о чем не счел нужным говорить на передовой: о холодах, за-
ставлявших чаще прогревать двигатели танков, отсутствии зимнего
обмундирования, особенно теплого нижнего белья, отсутствии гли-
зантина, без которого с наступлением морозов техника встанет на-
мертво. И, конечно, о некомплекте танков и личного состава. По-
смотрев на командующего, Гейер сказал сконфуженно:
— Прошу понять меня правильно, господин командующий, но
без двадцать девятой мотострелковой дивизии, без поддержки пехо-
ты прорвать оборону русских и развить наступление дальше, в сторо-
ну Тулы, будет трудно. Русские сомкнутся сзади нас, и мы сами смо-
жем оказаться отрезанными от основных сил армии. К тому же в ди-
визиях остро ощущается дефицит материальной части. В предыду-
щих боях корпус потерял сто тридцать три танка вместе с экипажами.
Потеря экипажей невосполнима. У них был опыт. Сейчас, получая
технику, я вынужден создавать экипажи из людей, не имеющих до-
статочной подготовки и боевого опыта.
— Вы ставите под сомнение намеченную операцию? — жестко
спросил Гудериан, и Гейер, не задумываясь, ответил: — Корпус вы-
полнит любую задачу, поставленную вами.
— Не любую, а конкретную, — уточнил Гудериан и, снова скло-
нившись над картой, напомнил, указав на Чернь: — Вначале возьми-
те ее, дальше получите серьезную помощь и поддержку.
Гейер, также склонившийся над картой, продолжал развивать
мысль о трудностях, ожидавших его корпус при штурме обороны
русских без достаточной поддержки мотострелковыми подразделе-
ниями, с оголенными и растянутыми флангами.
Гудериан молча выслушал Гейера, но в конце попросил соеди-
нить со штабом. Услышав голос Либенштейна, спросил:
— Где сейчас сорок седьмой?
— Начал сосредотачивать подразделения на дороге Брянск—Ка-
рачев—Орел.
Гудериан передал микрофон офицеру связи, сказал Гейеру:
— Сорок седьмой корпус заканчивает работу по уничтожению
группировки русских войск и после небольшой организационной
паузы придет вам на помощь. Полагаю, пехотные подразделения,
особенно боеспособный полк «Великая Германия», присоединится к
вам раньше.
Уже в Орле Либенштейн сообщил командующему более точные
данные: сорок седьмой танковый корпус начал выводить технику на
орловское шоссе, но там, где русские все еще оказывают сопротивле-
ние, приходится их уничтожать, так что сосредоточение всех сил кор-
пуса ожидается не ранее 22 октября. Такая же история и с мотодиви-
зиями. Они освободятся к этой же дате. Полностью выведен только
полк «Великая Германия», он нацелен на Мценск, в помощь генера-
лу Гейеру.
Либенштейн сообщил и новости, только что полученные им из
штаба группы армий «Центр». После завершения операции по унич-
тожению русских в котлах южнее и севернее Брянска вторая полевая
армия, которая обычно занимала позиции их танковой группы, давая
возможность сконцентрироваться и подготовиться к очередному
броску, нацеливается на Курск и будет действовать южнее. Ей пере-
даются тридцать четвертый и тридцать пятый армейские корпуса. В
наше подчинение переходят сорок третий и пятьдесят третий армей-
ские корпуса в составе четырех пехотных дивизий и отдельная двес-
ти девяносто шестая дивизия. Но они подойдут после полного унич-
тожения русских в котлах. Наш первый кавалерийский корпус от-
правляется в Восточную Пруссию на переформирование в двадцать
четвертую танковую дивизию.
— Дату начала наступления корпуса генерала Гейера не перено-
сить! — сказал Гудериан каким-то не свойственным ему голосом. —
Мы потеряли много драгоценного времени, штурмуя провинциаль-
ный Мценск. — Понимая состояние командующего, Либенштейн
счел уместным сообщить ему о подготовленном письме фельдмарша-
лу фон Боку. Гудериан внимательно читал письмо, в котором сооб-
щалось о понесенных армией потерях из-за применения русскими
большого количества новых танков Т-34, превосходящих по тактико-
техническим данным их Т-IV, об изменении конструкции новых тан-
ков в будущем, для завоевания превосходства на поле боя. Вновь на-
помнил о потерях, понесенных применением русскими реактивных
минометов и появившихся недавно новых самолетах поддержки пе-
хоты Ил-2.
Прочитав письмо, Гудериан поставил свою подпись и, уже уходя
в свой кабинет, сказал: — Отправьте немедленно.
В кабинете, оставшись наедине с собой, еще раз мысленно про-
шелся по своим же следам по северной окраине невзрачного Мцен-
ска, еще раз увидел панораму раскинувшейся перед ним равнины,
занятой русскими войсками, с черневшими брустверами окопов,
перегородивших шоссе, вспомнил все, что говорил ему командир
корпуса, отличавшийся храбростью и упорством в достижении це-
лей, подумал о том, что ждет их с приближением русской зимы с ее
привычными проблемами, снегом, холодами, замерзающими людь-
ми и застывшей техникой, и еще раз убедился в недальновидности
своего командования, спланировавшего проведение восточной
кампании в течение трех месяцев. Опьяненные успехами своих
войск в прошлых кампаниях в Польше и Франции, они почему-то
не учли не только климатических особенностей России, но и протя-
женности ее территории. Он, Гудериан, сейчас уже познал то, чего
не предполагали в генштабах и руководстве Рейха. Неизбежная
осенняя слякоть, а ею славилась Россия, не зря же они с гордостью
говорят сами о себе, что в России существует только две проблемы:
дураков и дорог! Насчет дураков они не правы. Их достаточно в лю-
бой стране, в любом государстве. А вот насчет дорог — точно. В
осеннюю распутицу их Т-34 легко проходит по их же раскисшим от
дождей и грязи дорогам, имея широкие гусеницы. Танк Т-IV изна-
чально конструировался не для применения здесь, в России, пото-
му его более узкие гусеницы не позволяют продвигаться по здеш-
ним дорогам, а вернее, по отсутствию их вообще. Танки зарывают-
ся в землю, применение их в непогоду становится невозможным. То
же происходит и с танками Т-III.
Он подумал о том, что ждет их зимой, при отсутствии дорог, да
еще в холода, когда, как сами русские говорят, на лету замерзают да-
же птицы, при отсутствии теплого белья, зимней одежды, особенно
валенок, о которых в Германии мало кто и знает, при отсутствии зим-
них шапок, полушубков, ватных или меховых брюк. Всем же извест-
но, что броня танков не нагревается, а промерзает на морозе.
Тяжелые мысли преследовали Гудериана все дни в ожидании на-
ступления корпуса Гейера, не радовали даже победные рапорта ко-
мандиров, заканчивавших уничтожение русских армий, оказавшихся
в котлах. И когда Либенштейн утром двадцать второго октября сооб-
щил, что за Мценском вовсю заговорила артиллерия, нанося удар по
позициям русских, а авиационные начальники доложили о том, что
бомбардировщики и прикрывающие их истребители поднялись с аэ-
родромов, сообщение о полном уничтожении окруженных русских
армий, набивших оскомину и задержавших их наступление на Моск-
ву на три недели, Гудериан воспринял на удивление спокойно. Вы-
слушав своего начальника штаба, сказал с сожалением: — Уничто-
женная пятидесятая армия русских сейчас будет сражаться с частями
генерала Гейера, а две другие, третья и тринадцатая, встали на пути
наших войск, нацелившихся на Курск!
Либенштейн, пожав плечами, ответил: — Я передаю вам то, что
докладывают наши командиры. Придумывать от себя не могу и не
имею права!
— Хорошо, барон, успокойтесь. Я не хотел вас обидеть.
Весь день никаких утешительных вестей от генерала Гейера не
поступало. Посланные заранее в штаб корпуса офицеры оператив-
ной части передавали информацию, из которой следовал совершен-
но определенный вывод. Дивизии корпуса несут потери, но про-
рвать оборону русских войск не могут. Продвинувшись вперед на
отдельных участках, попав под сильный артиллерийский огонь и не-
ся потери, отходят назад, на исходные позиции. Не помогает и авиа-
ция, русские подняли все, что возможно, в воздух, над полем боя
идут воздушные бои, не принося никакой пользы наступающим. Та-
кой активности русской авиации ранее не наблюдалось, видимо,
сказывалась близость русской столицы.
К вечеру обстановка окончательно прояснилась, генерал Гейер
приказал прекратить атаки, а когда убедился, что танки вернулись на
исходные позиции, доложил Гудериану о постигшей корпус неудаче.
— Как вы думаете, генерал, в чем причина вашего неуспеха? —
спросил Гудериан, зная наперед ответ командира корпуса.
— В том, господин генерал-полковник, что им удалось хорошо
организовать глубокоэшелонированную оборону, мы потеряли еще
двадцать танков, и я вынужден дать команду прекратить наступле-
ние.
Гудериан выдержал паузу, давая Гейеру возможность собраться с
мыслями, спросил еще: — Как действовали авиация и артиллерия?
— Я не имею претензий к ним, но русские не открывали огня до
тех пор, пока танки не появлялись в непосредственной близости к
ним.
— Даю вам время обдумать как следует причины срыва и через два
часа доложить мне план операции на завтрашнее утро.
— Хорошо, господин командующий, я доложу вам.
Не дожидаясь доклада Гейера, Гудериан вызвал подполковника
Либенштейна и майора Вольфа и задал им тот же вопрос. Либен-
штейн не торопился с ответом, а вот Вольф, побывавший несколько
дней назад на командном пункте корпуса, сказал: — Думаю, причи-
на, господин командующий, в том, что наши танки лишены маневра.
Они наступают по плохим дорогам, но проходимым для них, напич-
канных минами и хорошо пристрелянных русскими артиллеристами.
Свернуть с дороги, обойдя укрепленные позиции русских, наши тан-
кисты не могут, боясь завязнуть в грязи и стать хорошей мишенью.
— А что, завтра положение изменится, и танки пойдут в обход ук-
реплений русских? — Гудериан рассерженно сверкнул глазами.
Вольф смолк, и Либенштейн, выдержавший паузу, нарушил мол-
чание: — Господин генерал-полковник, я полагаю, неуспех в нашей
недостаточной проработке операции. Мы по-прежнему недооцени-
ваем русских, их возможностей и, главное, умение сопротивляться и
маскироваться!
— Что вы предлагаете, барон?
Либенштейн посмотрел на командующего, улыбнулся, понимая,
что то, что он скажет, Гудериан может понять по-своему. Сжав руку
в кулак, произнес знаменитую фразу: — Klotzen, niht kleckern!
Лицо Гудериана на миг озарилось подобием улыбки, вниматель-
но посмотрев на обоих офицеров, приказал: — Проработайте вариант
сосредоточения артиллерии и авиации на единственно проходимом
танками шоссе, утром перебросьте танки обеих дивизий, нацелив их
на прорыв. После прорыва русским ничего не останется, как отсту-
пить, боясь окружения.
Гудериан не сказал больше ни слова, ушел в отдельный кабинет,
где адъютант майор Бюсинг уже успел приготовить все для ужина и
раскинул походную постель командующего.
Рано утром 23 октября генерал-полковник Гейнц Гудериан без
предупреждения появился на наблюдательном пункте корпуса, куда
офицеры связи в спешном порядке протаскивали провода от остано-
вившегося за стеной разбомбленного здания штабного броневика ко-
мандующего. Надев наушники, Гудериан оказался в привычной ему
стихии и сразу же вызвал по очереди обоих комдивов. Спросил ко-
мандира четвертой дивизии генерала фон Лангермана о переброске
техники в третью, получил бодрый ответ, что все идет по плану. Ком-
див третьей генерал Модель, услышав голос командующего, сказал
обрадованно, понимая, что Гудериан находится где-то рядом: — Все
исполним, господин командующий, как учили.
— В таком случае, желаю успехов! И без остановок до Черни!
— Исполним, господин командующий!
Начавшаяся артиллерийская подготовка и налетевшая волна пи-
кировщиков, сбрасывавших бомбы на помеченные взрывами снаря-
дов цели, заглушили их разговор, и Гудериан прильнул к окулярам
стереотрубы. Увлеченный бомбардировками и последующей успеш-
ной атакой сгруппировавшихся танков, не заметил вставшего рядом
с ним командира корпуса генерала Гейера, только что вернувшегося
из третьей дивизии. Не видя, но, скорее, чувствуя его присутствие,
Гудериан оторвался от стереотрубы, протянул руку Гейеру и, видя,
что тот улыбается, сказал, охлаждая его пыл: — Вчера вы усомнились
в нашей победе! Посмотрите, как сейчас развиваются события. Я уже
не вижу танков, прорвавших оборону русских и ушедших вперед!
Польщенному, но обескураженному Гейеру ничего не остава-
лось, как ответить комплиментом: — Там, где Гудериан, всегда побе-
да!
Гудериан спокойно проглотил сладкую пилюлю, сказал, отходя
от амбразуры: — Жду вашего рапорта из Черни!
— Будет исполнено, господин командующий! — ответил Гейер,
вытягиваясь в струнку.
40
Оставшись в Малиновке, окруженной со всех сторон хвойным
лесом, Липпке помимо своей воли почувствовал какое-то непонят-
ное, давно забытое умиротворение. Местный воздух, пропитанный
запахами хвои и сдобренный озоном, заставил организм успокоить-
ся, и он, едва коснувшись головой казенной подушки, заснул креп-
ким спокойным сном. И даже во сне его ничто не беспокоило, если
не считать отдельных отрывочных сцен, где он щеголял в новенькой
форме офицера СС со скрипучей портупеей, бродя по тихому лесу, не
ставя перед собой никаких целей. Просто ходил и любовался деревь-
ями, раскинувшими свои кроны, наслаждался окружавшей приро-
дой с пением птиц и жужжанием шмелей и пчел, собиравших нектар
с красивого ковра цветов, украшавших поляну. Его никто не беспо-
коил, но верный выработавшейся годами привычке вставать в одно и
то же время, проснулся в шесть часов. Приведя себя в порядок, плот-
но позавтракал и, увидев Дитриха, с хитрецой посмотрел на него,
сказал беззаботно и весело:
— Ну, обер-лейтенант, показывайте свое хозяйство.
Дитрих ожидал от Липпке всего, но только не такого спокойно-
го вопроса, и на секунду его взгляд остановился на самодовольном
лице полицая Игонина, также чему-то ухмылявшегося. Вопроси-
тельно посмотрев на Липпке и видя, что тот направляется к выходу,
он молча последовал за ним, понимая, что нелогичность гестаповца
имеет свою скрытую логику: в их службе ходы чем-то напоминают
ходы шахматиста, продумывающего события намного вперед, и
смысл их угадывается позже, когда наступает развязка. Не чувствуя
за собой никакой вины, обер-лейтенант Штрих шел следом за
Липпке, даже не пытаясь понять, чего хочет от него сейчас гауп-
штурмфюрер.
— Не кажется ли вам, Дитрих, — Липпке говорил, оборачиваясь и
продолжая улыбаться, — что нам следует посетить несколько кресть-
янских дворов?
— Как вам угодно, — без энтузиазма ответил Дитрих, и Игонин с
готовностью указал в сторону одного из домов: — Здесь живут Литов-
ченко, крепкая и работящая семья.
— Кулаки? — быстро спросил Липпке.
— Нет, просто справная семья, — ответил Петька.
— Какая? — не понял Липпке, и Меркулов, присоединившийся к
ним, уточнил: — Справная, значит, средняя. Кулаков советская
власть уничтожила как класс.
Липпке толкнул ногой калитку, издавшую неприятный скрипу-
чий звук. Во дворе залаяла собака. Из сарая выглянула хозяйка, но,
увидев полицая Петьку и немецких офицеров, тут же спряталась.
— Уйми своего кобеля, Матрена, не то я успокою его навеки! —
крикнул Петька, хватаясь за кобуру.
Матрена мигом выскочила наружу, крикнула на собаку, подошла
к конуре, затолкала его туда, приставив какое-то ведро к лазу. Посто-
яв около конуры, она не знала, как вести себя дальше и, раздумывая
о чем-то своем, смотрела на гостей испуганным взглядом.
— Встречай гостей, Матрена! — Петька весело смотрел на хозяй-
ку дома, его развеселил ее внешний вид, не заправленные под ко-
сынку волосы торчали отдельными патлами. Вытерев мокрые руки
о передник, она нервными движениями рук заправила волосы и ус-
тавилась на Петьку, ожидая команды. Но Петька и сам не знал, че-
го захочет господин офицер, и перевел взгляд на него. Липпке тем
временем размеренным шагом прошелся по двору, внимательно
всматриваясь в нехитрые строения. С улицы двор огорожен плот-
ным деревянным забором из плохо струганных и почерневших от
времени досок, с воротами под небольшой, искусно сделанной
крышей, предохранявшей их от атмосферных осадков, и калиткой.
Крыша над воротами выполняла и другую роль: она завершала дво-
ровый ансамбль, создавая монументальность и отвлекая от других
мелочей — не слишком красивого сарая, контрастирующего с акку-
ратным домом и внутренним забором, отгораживающим двор от
огорода, сплетенным из хвороста. Неровные колья плетня имели
свое предназначение, хозяйка вешала на них кувшины и горшки
для просушки.
Липпке заинтересованно осматривал двор. Конечно, размышлял
он, дворы в Германии выглядели лучше, аккуратнее и эстетичнее,
строились они сразу на века, из камня и кирпича, и выглядели вну-
шительно, оставляя приятное впечатление об их хозяевах, но и здесь,
в России, в устройстве дворов был свой рационализм. Деревянный
забор, плетень, при необходимости обновлялся без больших затрат,
так же быстро можно сделать и новую планировку, если этого требо-
вало хозяйство и время. Наконец, дерево всегда воспринималось в
сочетании с теплом, потому русские предпочитали его безжизнен-
ным камню и кирпичу. Они старались держаться ближе к природе,
хотя в Малиновке природа сама окружала их. Лес стоял стеной в кон-
це каждого огорода.
Липпке постучал прутом по загородке, как бы спрашивая, что
это, и Петька, внимательно ловивший каждый жест гестаповца, по-
яснил: — Загонка для гусей. Летом их не запирают в сараи.
Удовлетворенный ответом, Липпке шагнул в хлев, едва не задев
успевшую посторониться Матрену. В ноздри ударил прелый запах за-
лежалого навоза. Под сапогами хлюпала вонючая жижа.
— У вас есть корова? — спросил Липпке, обращаясь к Матрене,
застывшей в дверях.
— А как же без нее? — вопросом на вопрос ответила Матрена, и
Липпке уточнил: — Где она?
— Унадысь ваши забрали. У всех к вечеру коровки вернулись, а
моя, Зорька, где-то заблудилась.
Липпке вопросительно посмотрел на полицая, и Петька пояс-
нил: — Унадысь — это по-нашему три дня назад.
Матрена продолжала еще что-то говорить про свою Зорьку, и
Петька, зло посмотрев на нее и погрозив кулаком, сказал: — Гляди у
меня!
Матрена сразу же прикусила язык, продолжая стоять в дверях са-
рая.
Липпке осмотрел осиротевший хлев с его нехитрым убранством:
двенадцатирожковыми вилами, кормушкой, хомутом, зачем-то ви-
севшим в углу на толстом штыре, посмотрел на крышу, покрытую со-
ломой, его внимание привлекли выделявшиеся золотым блеском
снопы, из которых и состояла крыша. Такая крыша хорошо сохраня-
ла тепло, и здесь русские оказались сообразительнее других, для Рос-
сии сохранение тепла — главная задача любого хозяина.
Уже выходя из сарая, спросил Петьку: — У них большая семья?
— Было четверо, осталось трое. Мужа призвали в армию, как на-
чалась война, где-то воюет.
— Против Германии?! — Липпке бросил свой взгляд на поблед-
невшую Матрену.
Петька хотел подтвердить слова Липпке, но не стал усугублять
ситуацию, видя, как испугалась Матрена.
Оказавшись во дворе, Липпке закурил папиросу, стараясь запа-
хом табака перебить приторный запах навоза, и, ничего не говоря
больше, шагнул на улицу. Закрыв калитку и пробежав взглядом по
таким же домам поселка, спросил, указывая на лавку: — Что там?
— Там магазин, — ответил Петька. — Открыли по согласованию с
властями.
Дитрих Штрих молча кивнул головой в знак согласия.
— Пойдемте, — коротко сказал Липпке, и уже на ходу спросил: —
Кто хозяин?
— Местный торговец, — ответил Дитрих, — мы вернули ему лав-
ку, отобранную большевиками.
Ему доставляло удовольствие показать осведомленность в дере-
венских делах. Как-никак, а лавка, так же, как и церковь, место, где
люди постоянно встречаются, обмениваются новостями, и от того,
как идут дела в лавке, зависит во многом и отношение жителей к но-
вым властям.
— Вы знакомы с лавочником?
— Да, — ответил Дитрих, — знаю о нем все, но с чужих слов.
— Познакомьтесь поближе, — посоветовал Липпке, — лавочни-
ки, кулаки, священнослужители — наша главная опора здесь, в Рос-
сии.
— Согласен, постараюсь исправиться, — обещал Дитрих.
Незаметно, за разговорами, они подошли к лавке. Липпке с ин-
тересом прочел текст вывески, произнося слова по буквам, как это
делают первоклассники: «Лавка Евсея Безродных. Просим захо-
дить».
Евсей Евсеевич встретил нежданных посетителей любезно:
— Проходите, господа офицеры, — суетился он, обрадованный их
визитом, — будьте гостями.
Евсей пригладил волосы, смоченные репейным маслом, чтобы
меньше выпадали, зачем-то поправил пробор, весь превратившись
во внимание.
В Евсее было что-то от лавочника, и это сразу заметил Липпке:
идеальная прическа, сапоги из хорошего хрома с высокими голени-
щами, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и что-то, напо-
минавшее жилет, ставили Евсея в один ряд с лавочниками его люби-
мого фатерланда. В конце концов, решил Липпке, лавочники всего
мира похожи друг на друга своими манерами. Но, подумав так, Липп-
ке вдруг улыбнулся, вспомнил свое детство, когда и ему приходилось
становиться к прилавку в отцовском магазине, и он, хорошо зная по-
вадки торговцев, продолжал улыбаться, все еще рассматривая суе-
тившегося лавочника. Все они жулики, к этому выводу он пришел
уже давно и не пытался исправлять свои взгляды, иначе как сводить
концы с концами, в торговле без обмана не проживешь!
Изучив небогатый ассортимент товаров, оставшийся еще с совет-
ских времен, спросил: — Вы довольны новым порядком?
— А как же, — с ходу ответил Евсей, — не будь его, и мне не ви-
дать бы этой лавки, как своих ушей! Ноне я чувствую себя хозяином,
как раньше.
— Очень хорошо, — Липпке нравился лавочник, его манеры и от-
вет, — и люди к вам ходят?
— А куда им еще ходить! Раньше в город ездили, а сейчас идут
только ко мне.
— Их устраивает ассортимент?
— Нет, конечно, но люди понимают, война.
— У вас есть вопросы?
— Есть, — ответил Евсей, — да ноне не та обстановка, чтобы их
задавать.
— Что вы имеете в виду?
— То, что вам сейчас не до лавки, вам надо воевать.
Липпке улыбнулся, сказал дружелюбно: — Мы успеем везде.
Евсей посмотрел на Дитриха, но тот кивнул, разрешая задавать
вопросы, и он попросил, сгруппировав все вместе:
— Соли бы, а то большевистская скоро кончится. И керосина то-
же, и гвоздей. И еще консервов бы всяких, маслица подсолнечного
или конопляного.
— Хорошо, — обещал Липпке, — я попрошу интендантов обеспе-
чить вас всем необходимым. Готовьте деньги.
— Деньги что, вон их сколько, — Евсей показал пачку советских
рублей и небольшую пачку немецких марок, ими расплачивались
солдаты, покупая водку.
— Наши люди марок не имеют и на сдачу не берут, приходится
рассчитываться или рублями, или сдавать товаром, кое-что покупаю
у ваших солдат и даю на сдачу. Например, спички, расчески и другую
мелочь. Не лавка, а обменный пункт, — заключил Евсей расстроен-
но.
Липке также нахмурился, но, дослушав до конца лавочника, ска-
зал уверенно: — Ничего, скоро народ будет брать только рейхсмарки,
советские рубли сгодятся разве что на растопку печей.
Он зачем-то приложил руку к козырьку фуражки, резко повер-
нулся и вышел.
— В церковь! — коротко скомандовал он, и Петька Игонин при-
бавил шаг. Он знал, что в церкви в будний день может не быть нико-
го, кроме прислужницы Параши, потому спешил зайти в храм
первым, и если там не окажется отца Пимена, сбегать за ним домой,
благо его дом находится почти рядом. Так оно и оказалось, и Петька,
оставив начальство около церкви, поспешил домой к отцу Пимену.
Увидев Милу во дворе, сказал, упиваясь собственным торжеством:
— Пусть отец идет в церковь, к нему пожаловало высокое началь-
ство из города. Да приготовь чего-нибудь, вдруг к вам в гости зайдут.
— Еще чего не хватало! Не те нынче времена, чтоб угощать. У ме-
ня тут не столовая!
Мила с вызовом посмотрела на Петьку и, повернувшись, пошла в
дом.
Липпке встретил Пимена за церковной оградой. Вид Пимена не
вызвал у него удивления. Перед ним находился простой русский му-
жик с длинными, полинялыми от солнца и прожитых лет непонятно-
го цвета волосами, выбивавшимися из-под камилавки, с хорошей
пышной бородой с проседью и большим крестом на груди, висевшим
на медной цепочке. Подходя к церкви, Пимен специально расстег-
нул полы фуфайки, чтобы офицеры увидели крест и приняли его за
того, кем он является на самом деле. Пимен по опыту знал, что раз-
говор всегда идет легче, если собеседник видит зримые факторы ве-
ры: иконы, кресты, росписи, церковное одеяние. Но церковные
одежды он не держал дома, предпочитая ходить по поселку в мир-
ском одеянии, в чем ходят простые люди. Разве что головной убор и
крест выделяли его из толпы таких же, как и он, деревенских мужи-
ков. Видя простоту батюшки, к нему тянулись люди, и он платил им
тем же, и библейское «Бог — есть любовь» осуществлялось им по-
вседневно и повсеместно. И он, и люди дорожили этой любовью,
платили ему признанием.
— Решил познакомиться с вами, — сказал Липпке, вместо при-
ветствия, — покажите нам ваш храм.
— С готовностью, — сказал Пимен и кивнул Параше, стоявшей
на приступках около полуоткрытой двери притвора.
Параша потянула двустворчатую дверь, за ней открылся иной,
почти сказочный мир, манящий прихожан своим убранством и вы-
соким, неземным искусством. Шагнувший вслед за Пименом Липп-
ке остановился, пораженный увиденным. Несколько минут внима-
тельно и не без интереса рассматривал росписи куполообразного
потолка, с хорошим художественным вкусом исполненную работу,
изображавшую Иисуса Христа и божьих угодников, затем взгляд его
скользнул по стенам, украшенным иконами, и наконец он увидел
небольшой балкон, где обычно находились хоры. И совершенно не-
ожиданно Липпке послышалось взбудоражившее воображение пе-
ние. Какое-то время он слушал голоса певчих, откуда-то появивши-
еся в его сознании, но взгляд его прошелся дальше по стенам, и пе-
ние прекратилось. Теперь он видел золоченую резьбу иконостаса,
также обвешанного иконами, и повернувшись к Дитриху, тихо, что-
бы не слышали окружавшие их полицейские, спросил:
— Как удалось сохранить это богатство?
— Большевики отстранились от церкви, не успели ничего вывез-
ти, поселок занят нами без боя. Я запретил солдатам брать отсюда что
бы то ни было, церковь здесь единственное место, куда приятно зай-
ти, здесь хорошо вспоминать родной фатерланд.
— Вы бываете здесь?
— К сожалению, не часто. Как-то я прослушал всю проповедь от-
ца Пимена.
— Что-либо поняли?
— Обычная церковная проповедь. Ничего особенного. В ней свя-
той отец призывал прихожан к терпению и любви к Господу.
— К терпению ради чего?
— Я плохо улавливаю русский, особенно когда говорят нарас-
пев, — смутился Дитрих. — По-моему, ничего особенного, настора-
живающего в той проповеди не было.
Липпке еще раз обвел взглядом внутреннее убранство церкви, и
богатое воображение перенесло его в гущу прихожан, и он предста-
вил себе картину, как это было на самом деле: прихожан, повторяв-
ших за отцом Пименом молитву, его густой бас, усиливавший звуча-
ние и действенность проповеди, голоса певчих, доносившихся с хо-
ров и даже звуки органа, сопровождавшего их. Он знал, что здесь, в
глухом поселке, нет и не могло быть органа, но представить себе хор
без него просто не мог. Воображение так захватило и приподняло его
над реальностью, что он, закрыв глаза, несколько минут находился в
приподнятом, приятном сердцу, состоянии, испытывая ни с чем не
сравнимое наслаждение. И вдруг ему послышался голос святого от-
ца, перекрывшего голоса хора: «И да будет воля твоя и правда твоя во
веки веков. И отступятся от тебя нечестивцы и супостаты...». Послед-
нее слово святой отец не говорил, а пел, пел протяжно и громко, и
Липпке, вздрогнув, посмотрел на молчаливо стоявшего отца Пиме-
на, успевшего облачиться в ризу.
— Святой отец, — обратился к нему Липпке тихим, вкрадчивым
голосом, — к чему вы призываете прихожан в своих проповедях?
— К покорности, терпению, вере в нашего Господа Иисуса Хрис-
та.
— К терпению и покорности ради чего?
— Ради вечной жизни.
— И веры?
— И веры.
— В кого?
— В Господа нашего Иисуса Христа, в кого ж еще, — отец Пимен
старался отвечать спокойно и у него это получалось.
Слушая ответы отца Пимена, Липпке понял, что Пимена не
удастся поймать на слове, сказал миролюбиво: — Германское коман-
дование уважает религиозные чувства верующих и повсеместно под-
держивает церковь.
— И на том спасибо, — ответствовал Пимен, — но для веры про-
стой поддержки командования мало. Нужно, чтобы эта поддержка
ощущалась гражданами, осела в их душах, была их любовью, ибо ве-
ра и есть сама любовь.
— А это уже ваша забота! — убежденно и, как показалось Пимену,
озлобленно, сказал Липпке и, кивнув головой, пошел к выходу. Спу-
стившись с приступок небольшой лестницы, спросил Дитриха, где их
медпункт.
— На станции.
— Не ваш, а местный, — уточнил Липпке, — мне необходимо
сменить бинт.
Он погладил руку, где фурункул нет-нет, да и давал о себе знать
небольшими покалываниями.
— Чертов фурункул, — выругался он, — разнес руку, будто в меня
попал русский снайпер.
— Я схожу за фельдшером, — нашелся Петька, — у нас теперь
здравпункт дома у отца Пимена.
— Зачем же, к фельдшеру мы пройдем сами.
Они направились к дому Пимена, не спросив его разрешения, и
Мила, увидев приближавшихся к их дому военных в сопровождении
полицаев, испугалась, подумав сразу об отце. Но Петька, заскочив-
ший во двор раньше всех, сказал ей, в чем дело, и она пригласила не-
прошеных гостей в дом. Поднимаясь на крыльцо, Липпке на ходу
расстегивал пуговицы, а войдя в горницу, снял шинель, а за ней и
френч, подал их Дитриху, оголил руку со сползшей повязкой. Мила
быстро оценила ситуацию, ловкими движениями освободила руку от
повязки, смазала ее какой-то желтой жидкостью, посмотрела на
офицера.
— Если хотите расстаться с нарывом, придется потерпеть.
— Согласен, — сказал Липпке, — я в вашем распоряжении.
Она протерла рану, оголив черневший стержень, взяла скальпель,
быстрым движением сделала надрез, затем зацепила пинцетом стер-
жень, резко рванула его из кратера, а вытащив, сразу же бросила в
стоявшее на полу ведро. Подавив вокруг раны пальцами и удалив
гной, она снова смазала рану тем же раствором, сказала удовлетво-
ренно: — Ну, вот и все!
Липпке следил за движением ее рук, восхищаясь слаженными
действиями и каким-то изяществом, с которым она исполнила рабо-
ту, которую вчера не смог сделать их врач, лейтенант Пауль Штимме.
Забинтовав руку, Мила тщательно завязала тесемки бинта, обре-
зав ножницами концы, и после этого еще раз посмотрела на офице-
ра: — Не больно? — спросила она, улыбаясь.
— Терпимо.
Липпке зачем-то погладил рукой повязку, сказал как бы между
прочим: — Завтра я пришлю за вами полицейского, сделаете мне пе-
ревязку и ... — Он внимательно посмотрел на девушку, словно оцени-
вая ее, и продолжил после паузы: — И сразу же поедете в город. Я дам
указание снабдить вас необходимыми медикаментами. Будете лечить
не только жителей своей Малиновки, но и наших доблестных солдат.
Поблагодарив девушку за оказанную помощь, Липпке оделся, с
порога еще раз оглянулся, сказал: — Не забудьте о нашем разговоре!
— Я помню, — ответила Мила и зачем-то посмотрела на молчав-
шего все это время Дитриха.
Выйдя на улицу, Липпке, удовлетворенный и успокоенный, с хи-
трецой посмотрел на обер-лейтенанта, сказал миролюбиво: — У вас,
Дитрих, прекрасный лекарь! Берегите ее, мне она тоже нужна!
Мысленно поблагодарив себя за сообразительность, Липпке по-
думал о том, что через фельдшера он сможет выйти на партизан, по-
нимая, что костяк отряда состоит из местных жителей. И фельдшер
наверняка знает их расположение. Не зря же полицейский сообщил
ему о том, что видел ее выходившей из леса. И тогда он сделает то, что
не сможет никогда сделать этот молодой и красивый солдафон Дит-
рих, умеющий разве что стрелять по воробьям и видимому противни-
ку.
Липпке позволил себе еще некоторое время повосхищаться со-
бой, его не охладило даже серое, мрачное небо, посылавшее на зем-
лю отдельные снежинки, менявшие облик поселка. Вытоптанные за
лето и осень тропинки сузились, резче обозначились дороги с коле-
ей, кое-где заполненной стылой водой, а крыши домов потемнели и
подернулись инеем. Совершенно необыкновенным стал окружав-
ший поселок лес. Притихшие и почерневшие от осенних дождей и
холодов деревья сегодня казались светлее и наряднее, а оттого еще
загадочнее. И Липпке, посмотрев на припудренные инеем и ранним
снегом кроны деревьев, с радостью подумал о приближающейся зи-
ме. Выпавший снег откроет не видимые сейчас тропы, по ним будет
легко найти и уничтожить партизан. Он вытянул руку, подставляя ла-
донь под летящие снежинки, а поймав несколько, поднес поближе к
глазам и с удивлением и радостью отметил их изумительно правиль-
ную и привлекательную форму. А когда они, от тепла руки тая, теря-
ли размеры и очертания, сказал сам себе: вот так будет и с партизана-
ми. Мы обложим их, лишим баз, заставим голодать и терять бдитель-
ность, а потом и уничтожим! Они исчезнут, как исчезли снежинки на
ладони моей руки.
41
Водитель-испытатель танков Ольга Паршина сидела на скамье в
конце конвейера в ожидании. Слесари-сдатчики предъявляли воен-
предам очередную боевую машину. Сегодня у них что-то не лади-
лось, и она спросила подсевшего к ней Вадима: — Что-то они задер-
живаются?
— Меняют глушители.
— Почему?
— Обнаружили брак.
— Какой?
— Что-то в литье. Несколько штук из этой партии прогорели при
испытании. А если брак проявится на фронте, шума-то сколько бу-
дет!
— Ну и что. Танк и должен шуметь, устрашая противника.
— Но танк не сразу идет в бой, его готовят, прогревают двигатели,
и здесь шум совсем ни к чему.
Вадим объяснял девушке некоторые азы, зная наперед, что де-
вушки слабее представляют, для каких целей создаются эти грозные
машины.
— Между прочим, — глубокомысленно заключил Вадим, — танк
может и загореться от этого.
— Наш не загорится! — отрезала Оля, и Вадим, чтобы прекратить
разговор, сказал: — Если за рычагами будет сидеть такой механик-во-
дитель, как ты, то обязательно загорится!
Оля демонстративно отвернулась, поняв, что Вадим не может
примириться с тем, что произошло месяц назад. Тот скрежет метал-
ла до сих пор у многих стоит в ушах, и над ним продолжают поте-
шаться любители острого слова, называя неудавшимся любовни-
ком. Вадиму все это изрядно надоело, его самолюбие не принимало
и не выносило насмешек, но стоило ему взглянуть на лицо Оли, уви-
деть внимательные, немного грустные глаза, пухлые, мягкие, розо-
ватые губы, как все обиды отходили на задний план, и он становил-
ся ее пленником. Оля притягивала его каким-то внутренним незри-
мым магнитом, и он не хотел, даже боялся, что этот магнетизм мо-
жет ослабеть со временем. Он хотел одновременно и сохранить это
состояние, и хоть как-то возвысить себя над ней, мужская гордость
заставляла, помимо воли, отвечать ей резко и не всегда лицеприят-
но, пытаясь таким образом обезоружить девушку, не потеряв пьяня-
щего притяжения. Но, странное дело, как бы он ни вел себя, она ос-
тавалась сама собой, словно не замечала его существования. Как-то,
находясь на пределе подобного невнимания, он зашел к начальнику
цеха. Павел Семенович выслушал его внимательно, но вместо отве-
та засмеялся и, только успокоившись, сказал: — Молодо-зелено! —
Но через какое-то время посерьезнел, внимательно посмотрел на
Вадима, сказал тихо, словно их могли подслушать: — Завидую я те-
бе, сынок, у тебя находится энергия на чувства, а вот мне ее не хва-
тает даже для работы.
Он тяжело вздохнул и повернулся, собираясь идти в цех, но Ва-
дим снова обратился к нему: — Павел Семенович, — говорил он ти-
хо, пряча смущение и подавая листок с заявлением, — а как вы насчет
этого?
Павел Семенович внимательно и нарочито медленно читал заяв-
ление, а дочитав, спросил: — На фронт собрался?
— Да, — признался Вадим.
— Я тоже хочу.
— Вам-то что мешает?
Бестактный вопрос испытателя заставил Павла Семеновича заду-
маться, и он сказал, присаживаясь к столу: — Я пошутил. Меня не
возьмут по возрасту. Но главное не это. Главное, что мы делаем здесь
то, что нужно там, и без чего не может быть победы. И я не уверен,
что на моем месте кто-то лучше меня сделает мою работу. Ты же зна-
ешь, я не просто работаю, я живу работой, лучше других понимая,
что сейчас нужно фронту.
Павел Семенович прикрыл глаза ладонью, словно пытался ото-
гнать какое-то наваждение, затем спросил: — Ты разве не знаешь, ка-
кое оружие испытываешь?
— Знаю.
— То-то. На сегодня наш КВ является лучшим танком в мире. Его
фотографии, с указанием уязвимых мест, фашистское командование
приказало раздать всем артиллерийским расчетам! Это ли не доказа-
тельство того, что мы здесь, и ты в том числе, делаем большой важно-
сти государственное дело. Ты думай о другом, что и как надо сделать,
чтобы наших машин фронт получал как можно больше, и как надо
сделать наш танк менее уязвимым, более выносливым, чтобы люди,
заброшенные судьбой на фронт, гордились, что управляют ими!
Павел Семенович внимательно посмотрел в глаза собеседника,
спросил: — Ты хоть что-то понял из того, что я тебе рассказал?
— Я это и сам знаю, — обиженно ответил Вадим и вновь напом-
нил: — Так как насчет заявления?
— А вот так! — Павел Семенович сложил листок несколько раз,
затем спокойно, испытывая понятное только одному ему удовольст-
вие, разорвал на мелкие кусочки.
— Ты вот что, Вадим, — сказал он спокойно, выбрасывая листоч-
ки в урну, — выбрось эту дурь из головы. У тебя бронь, и для тебя пе-
редовая здесь!
Вернувшись на свое рабочее место, Вадим бегло взглянул на Олю,
спокойно сидевшую на той же скамейке, подсел поближе. — Куда хо-
дил? — неожиданно спросила она, сама не понимая зачем.
Но Вадим не успел ничего ответить, к ним приблизился сдатчик,
сообщивший, что изделие готово и его можно отгонять. Оля подня-
лась со скамейки, подошла к танку, легко вспрыгнула на броню,
изящно изогнувшись, опустилась в люк, и Вадим, жадно провожав-
ший ее взглядом, забыл обо всем, что его окружало, и как-то ин-
стинктивно, сам не понимая почему, залюбовался ею. Оля преобра-
зилась, стала привлекательней, надев шлемофон, а выбившиеся в
беспорядке волосы сделали ее лицо еще прекраснее.
Аня, наблюдавшая со стороны эту сцену с понятным одним жен-
щинам интересом, видела изменившееся лицо Вадима, а придя до-
мой, спросила: — Признайся, Оля, тебе нравится Вадим?
— С чего бы это? — спросила Оля, уставившись на соседку непо-
нимающим взглядом. Но чтобы убедить хоть в чем-то Аню, продол-
жила:
— Парень как парень. Ничего особенного. И, — она запнулась,
подбирая слова, — почему он должен нравиться именно мне? Просто
вместе работаем и все.
— Да я так, — смутилась Аня, — видела, как он провожал тебя
взглядом, когда ты садилась в танк.
— Парни для того и созданы, чтобы наблюдать за девушками.
Она вдруг вспомнила, что в последнее время как-то успокоилась,
стала реже вспоминать Деснянск, Николаева и даже подумала о том,
что, может, не было в ее жизни ни Наташи, ни Алексея Кириллови-
ча, ни самого Деснянска! Но подумав так, она сразу же вспомнила,
как недавно проснулась, увидев во сне их обоих. Наташа в легком
белом платье, в цветах ромашки спускалась по косогору, и он, Алек-
сей Кириллович, тоже был там, чуть впереди нее, поддерживая руку
Наташи своей рукой, протянутой к ней. Веселость и беззаботность
царили на их лицах, и она, проснувшись, долго лежала с открытыми
глазами, стараясь сохранить как можно дольше видение, не пытаясь
заснуть еще, хотя знала, что утром надо рано вставать и идти на ра-
боту. Встав с постели, она все делала машинально, подчиняясь ка-
кой-то уже выработанной программе, мысленно находясь все еще
там, во сне, на том деснянском косогоре, заросшем кустарником и
высокой травой. Правда, восстановить всю прелесть увиденного во
сне память не смогла, сильно померкли краски, сгладились черты,
куда-то делась мимика лиц, их улыбки. Единственное, что хорошо
сохранила память, так это их движения с наклонами, сопровождав-
шими идущих по косогору, их руки, сцепившиеся воедино, и Ната-
шин смех. Она долго думала о Наташе, ее последних днях жизни, а
узнав у Ани, что церковь находится в Заречье, после работы съезди-
ла туда, заказала обедню об упокоении Наталии, обедню о здравии
Николаева и поставила свечки. Подойдя к иконе Богоматери, долго
всматривалась в ее лицо, а губы непроизвольно шептали слова мо-
литвы, в которой она очень просила Деву Марию помочь там, в дру-
гом, не доступном ей мире ее подруге Наталии, кристальной души,
славной во всем и безгрешной. Она просила сохранить жизнь Нико-
лаеву, оставшемуся в Деснянске, и, как видно из сводок, занятом
врагом.
Выйдя из церкви, она продолжала размышлять об Алексее Ки-
рилловиче и неожиданно поняла, что хочет видеть его, слушать его
спокойный голос, наслаждаясь интонациями и ловя еле заметную,
почему-то всегда скудную, улыбку. Оглянувшись на церковь, долго
рассматривала золоченый крест, высоко поднятый в небо, сказала
сама себе, накладывая крестное знамение:
— Господи, помоги ему!
Придя домой, она не легла, а упала на постель, всплакнула, пря-
ча лицо в подушку. А поплакав и успокоившись, поняла то, чего не
понимала ранее, — ее приход в цех, ее становление испытателем тан-
ков, так нужных фронту, кем-то запланировано заранее. Она подума-
ла, что это могла сделать только она, покровительница России, Бого-
матерь. Значит, решила она, чтобы там ни происходило на фронте, а
наша победа также запрограммирована ею.
42
Вернувшись из обхода Малиновки и почувствовав облегчение, —
чирий, мучивший несколько дней, утих, — Липпке почувствовал и
прилив душевных сил. Ему стало казаться, что все, что делалось им в
последние дни, подчинялось определенной логике, потому что он,
Герман Липпке, считал себя не столько человеком действия, способ-
ным быстро и почти безошибочно взвешивать все за и против в лю-
бой быстро меняющейся обстановке, но и принимать правильные
решения. Стоя на крыльце комендатуры и перебрасываясь ничего не
значащими фразами с обер-лейтенантом Штрихом, он лихорадочно
перебирал возможные варианты быстрого выхода на здешних парти-
зан, начавших активно действовать. Наибольшее предпочтение он
отдавал засылке в отряд своего человека, но подумав немного и взве-
сив все за и против, отодвигал этот вариант в сторону, поскольку не
знал ни расположения отряда, ни связей местных жителей с ним. На-
иболее реальными сейчас представлялись два варианта: слежка за от-
крывшейся лавкой, куда лесные жители когда-либо обязательно на-
грянут за продуктами, и слежка за фельдшером Милой. Но и лавку он
отодвинул в сторону, когда еще партизаны решатся наведаться в по-
селок, а Мила, не подозревая ничего, становилась приманкой, по су-
ществу, главным действующим лицом. Липпке послал за ней поли-
цая Игонина, решив, что завтра, как они условились с ней, она не по-
едет в Деснянск за лекарствами. И если она, после их новой встречи
и предстоящего разговора, не сбежит в лес этой ночью, он арестует ее
и начнет допрашивать. Сейчас ее следует насторожить и таким обра-
зом принудить принять нужное ему решение. И если после их разго-
вора она попытается уйти к партизанам, то это будет его первой ма-
ленькой победой: два полицейских, один в соседнем с домом свя-
щенника, другой непосредственно в лесу, напротив их дома, будут
всю ночь сидеть в засаде и, возможно, приведут ее к нему еще этой
ночью.
Мила дождалась прихода отца и, взволнованная, чего с ней рань-
ше не случалось, бросилась к нему, обхватив его шею руками. При-
пав к груди, не говорила, шептала, словно боясь, что их кто-то может
подслушать: — Папа, этот гестаповец посылает меня в город за ле-
карствами. Я не знаю, что за этим стоит и стоит ли ехать?
— Когда?
— Завтра утром.
Пимен ничего не ответил, молча снял руки дочери со своих плеч,
сказал просто, чтобы она успокоилась.
— Давай, доча, попьем чайку и обмозгуем это дело.
Мила разожгла самовар (древесный уголь, по привычке, для утю-
га и самовара отец заготовлял заранее), вскипятила воду, чай завари-
ла в заварнике лесными травами и ягодами, добавив в него по не-
сколько черешков от веток вишни и смородины для усиления арома-
та и цвета, и пригласила отца к столу. Остужая чай, Пимен не торо-
пился давать совет. Прорабатывая различные варианты, ожидавшие
Милу в поездке, он больше склонялся к мысли, что никуда ее не по-
везут, потому как они могут съездить за лекарствами и сами. Скорее
всего, размышлял он, гестаповец что-то пронюхал о связи дочери с
отрядом и попытается ее арестовать или, зная, что она фельдшер, на-
деется получить от нее хоть какую-то информацию, прибегая к шан-
тажу, на что горазды карательные органы. Полицай, видевший, как
Мила выходила из леса, кроме этого факта сказать ничего не сможет.
Мало ли людей в поселке ходит в лес — кто по дрова, кто по ягоды.
Другое дело, если о ее визите к партизанам они узнали от своего ин-
форматора, внедренного в отряд, но тогда возникает вопрос, как мог-
ли они заслать в отряд своего человека, если отряд обосновался в ле-
су до их прихода в поселок. Пимен сразу же задал сам себе вопрос: ес-
ли гестапо точно знает, что дочь была в отряде, почему не арестовали
ее в тот же день, после возвращения из леса? Или сразу после того,
как дочь оказала помощь тому же Липпке?
— Ну что ты молчишь, отец? Мне так важно знать твое мнение!
Мила не находила себе места за столом, тревога за свою судьбу и
судьбу отца сделали свое дело: из взбалмошной и внешне несерьез-
ной, какой она казалась раньше, она превратилась в совершенно дру-
гого человека. Ее взбалмошность и непредсказуемость превратились
в настойчивость, готовность к действию. И она ждала подсказки лю-
бимого отца, обладавшего не просто большим жизненным опытом,
но еще и анализом. Она хорошо знала эту его черту, отец никогда не
принимал опрометчивых решений, не обдумав любое, даже незначи-
тельное событие или дело со всех сторон.
— Думаю, дочь моя, думаю.
Он разгладил бороду, прикоснулся губами к кружке, пробуя, не
остыл ли чай, а убедившись, что немного остыл, опустил в него кра-
ешек кусочка сахара, вмиг впитавшего в себя влагу и изменившего
цвет, и только отхлебнув несколько глотков, сказал, рассуждая сам с
собой.
— Сдается мне, дочь, тебя хотят проверить на прочность. Вдруг
ты хоть что-то знаешь о партизанах, им нужно во что бы то ни стало
уничтожить отряд. Особенно после этой истории с коровами. Ты
медработник, они предполагают, что если ты и не знаешь, где сейчас
находится отряд, то со временем узнаешь раньше других. В отряде
много наших сельчан, и они могут обратиться к тебе за помощью.
Мила внимательно вслушивалась в слова отца, пытаясь уже сей-
час поставить себя перед гестаповцем Липпке, но не смогла. Не хва-
тило фантазии. Выслушав отца, сказала:
— Значит, мне осталось ждать утра, прихода ненавистного мне
полицая и идти к этому Липпке сдаваться?
— Есть и другой выход, дочь. Сегодня ночью я провожу тебя в лес,
и ты уйдешь в отряд.
Пимен посмотрел на Милу печальными глазами, прекрасно по-
нимая, что последует за этим.
— Но, папа, что они сделают с тобой?
Мила напряглась в ожидании ответа, придвинувшись ближе к от-
цу: — Ты же знаешь, я этого не сделаю! Если я поступлю так, они сра-
зу же схватят тебя, отец, и расстреляют!
Словно не слушая дочь, Пимен сказал: — Я догадываюсь, где на-
ходится отряд, а вот стоит ли сейчас идти туда, не знаю.
Он говорил размеренно и спокойно, как о чем-то давно решен-
ном: — Но если придется идти, то пойдем вместе. Толькой сейчас,
повторяю, идти туда преждевременно.
— И что же делать, отец? — настойчивость распирала Милу, и она
продолжала допытываться: — Сидеть и ждать?
— На все воля Божья. — Спокойно сказал Пимен. — Наша за-
ступница, Матерь Божья, не допустит глумления над рабой Божьей
Людмилой. Сейчас иди, займись хозяйством и, главное, успокойся.
Утро, как говорится, вечера мудренее. Думаю, Господь устроит все,
как ему угодно. На все его воля!
Мила допила чай, не спрашивая больше ни о чем, как-то успоко-
илась, но заниматься хозяйством ей не пришлось. К ним пришел по-
лицейский Петька Игонин и, не объясняя ничего, спросил: — Гото-
ва?
— К чему? — не поняла Мила.
— Идти со мной.
— Но ехать в город должны завтра утром, — напомнила она.
— Гаупштурмфюрер желает побеседовать с тобой сегодня.
Слышавший их разговор Пимен сказал спокойно: — Иди, дочка.
К станции они шли молча. Не мог же Петька сказать ей о том, что
только что получил инструкцию от самого Липпке, установить слеж-
ку за ее домом и предстоящую ночь должен будет провести в сосед-
ском с их домом сарае. Другой полицейский, прибывший с началь-
ником полиции из города, эту ночь проведет в лесу, в том месте, где
начинается тропка, по которой летом жители поселка ходят по яго-
ды. С одной стороны, Петьке даже нравилось, если Милу кто-то из
них схватит, но в то же время из его жизни уйдет она, тайная и нераз-
деленная любовь, так и оставшаяся недоступной. И это последнее,
как ни странно, почему-то брало верх и будоражило сознание. Пожа-
луй, только сейчас он понял, насколько человек зависит сам от себя,
от своих желаний, являясь их рабом. Ему не хотелось терять неразде-
ленную любовь, но жизнь, выходит, распоряжается по-своему. При-
дется покориться обстоятельствам, подумал он, и смириться с неиз-
бежной потерей, но с каким трудом давалось ему это смирение, знал
только он сам, Петр Игонин!
На станции Петька ввел девушку в кабинет Липпке. Тот сразу
как-то даже весело, чего полицейский не ожидал, сказал: — Вы сво-
бодны!
И не дожидаясь, когда повернувшийся полицейский закроет
дверь, усадил Милу на стул.
— Вы неплохо выглядите, госпожа Мила, — говоря эти слова,
Липпке продолжал улыбаться, с любопытством рассматривая девуш-
ку.
Она не нашлась, что ответить на неожиданный комплимент, по-
тому сказала то, о чем думала, идя на станцию:
— Но в Деснянск я должна ехать завтра утром, так я вас поняла
тогда?
— Вы правильно меня поняли, — Липпке говорил спокойно, про-
должая сохранять на лице подобие улыбки, — я пригласил вас по со-
вершенно другому поводу.
Липпке смотрел на Милу, ожидая ее реакции, но она сидела со-
вершенно спокойная. И это ее спокойствие даже как-то обрадовало
его, и он решил приступить к делу без необходимой в таких случаях
подготовки.
— Хочу предложить вам сотрудничество с новыми властями, гос-
пожа Мила, учитывая ваше положение в поселке и хорошее отноше-
ние к вам наших властей в лице обер-лейтенанта Штриха, старосты и
полицейского.
Предложение Липпке на секунду ошарашило Милу, ничего по-
добного она не ожидала, а упоминание об обер-лейтенанте чуть не
вывело ее из равновесия, но она, взяв себя в руки, спросила: — Но
при чем здесь обер-лейтенант Штрих?
Липпке, понявший допущенную оплошность, решил сгладить
впечатление, ответил: — Мне известно о его симпатии к вам.
— В поселке мне симпатизируют многие, но я-то здесь при чем?
— Вы лично ни при чем, — согласился Липпке, улыбаясь настой-
чивости девушки, такая, если согласится сотрудничать, принесет
много пользы Германии.
— А если я не соглашусь? — Мила смотрела на Липпке, не скры-
вая охватившего ее разочарования.
— Если не согласитесь, — спокойно произнес Липпке, — я вы-
нужден буду принимать к вам другие меры.
— Какие?
— Ну, например, при первой же возможности вас отправят в Гер-
манию. Там очень нужны рабочие руки, способные помогать нашим
доблестным рабочим создавать все, что нужно для фронта.
Мила несколько минут находилась в раздумье, и Липпке не торо-
пил ее. Пусть подумает как следует, он почему-то решил, что она
примет правильное решение, и обрадовался, услышав: — Я согласна.
— Другого я и не ожидал, — удовлетворенно сказал Липпке, но
Мила продолжила сказанное: — Я согласна ехать в Германию!
На какое-то время в кабинете повисла гнетущая тишина. Теперь
уже раздумывал гаупштурмфюрер. Наконец, он встал, прошел к две-
ри, открыл ее, а увидев стоявшего в коридоре полицейского, прика-
зал: — Проводите ее. Пусть идет домой.
Он повернулся к Миле, сказал, даже не пытаясь прятать охватив-
шего его раздражения: — До встречи, уважаемая госпожа!
Мила шла за Петькой по длинному коридору к видневшемуся
выходу. Проходя мимо одной из комнат, Петька неожиданно от-
крыл дверь и втолкнул внутрь девушку. Быстро закрыв за собой
дверь и поставив к стене винтовку, Петька вплотную приблизился к
Миле.
— Здесь ты станешь моей! — он схватил ее и быстрым движением
бросил на кровать, накрытую серым солдатским одеялом.
— Никогда! — сказала она, толкнув его со всей силы, но он удер-
жался на кровати, продолжая прижимать ее свои телом. Понимая,
чего он добивается, она еще раз попыталась вырваться из его цепких
рук, но поняв, что он взял верх, и не желая становиться жертвой, она
вцепилась в его лицо ногтями, а когда поняла, что и этого недоста-
точно, закричала, взывая о помощи.
В дверь резко постучали, и Петька, расслабившись, подскочил с
кровати, открыл запертую на замок дверь. На пороге стояли оба офи-
цера: Липпке и Штрих. Липпке спокойно смотрел на вставшую с
кровати и отряхивавшуюся девушку, мысленно говоря сам себе, что
если бы она дала согласие сотрудничать с властями, ничего подобно-
го с ней не случилось бы. Обер-лейтенант Дитрих Штрих неожидан-
но побледнел, и на его лице мгновенно заходили желваки, а уставив-
шиеся в полицейского глаза брызнули гневом и нескрываемой нена-
вистью. Он перевел взгляд на Липпке, понимая, что в данной ситуа-
ции последнее слово принадлежит старшему по званию, и тот, поняв
и оценив ситуацию, сказал, обращаясь к полицейскому:
— Я приказал проводить девушку!
Дождавшись, когда Мила вышла, сказал полицейскому: — Вы ус-
тали. Идите домой и хорошо отдохните. И не вздумайте повторить
свой подвиг!
Пришедший в себя от пережитого, Игонин молча взял винтовку,
вытянулся, как и полагается перед офицерами, спросил, обращаясь к
Липпке:
— Разрешите идти?
— Идите, — ответил Липпке и, уже подходя к кабинету, сказал так,
чтобы слышал обер-лейтенант: — Эта Мила здесь свела с ума многих!
Штрих пропустил мимо ушей слова, явно предназначавшиеся
ему, сказал: — Я должен отлучиться на охраняемый объект, господин
гаупштурмфюрер. Сегодня на мосту начали работать мои люди, я
приказал обнести колючей проволокой периметр прилегающей к
мосту территории и установить за ограждением сигнальные мины, на
случай нападения партизан.
— Как быстро вы это сделаете?
— В течение недели.
Липпке знал о начавшемся мероприятии, считал его своевремен-
ным и торопил с исполнением, понимая, что партизаны долго отси-
живаться не будут, обязательно начнут действовать, и нужно предус-
мотреть все на случай их вылазки.
— Постарайтесь уложиться в три дня, это очень важно, обер-лей-
тенант, — напомнил он. — У меня также много работы, но к вечеру
вы должны быть здесь. Обдумаем наши действия на завтра.
— Я обязательно вернусь сегодня, — обещал обер-лейтенант.
О мосте думали и в штабе партизанского отряда, где командир
сводного городского отряда Виктор Петрович Смородинов прово-
дил совещание своего штаба, чем-то напоминавшее обычную пла-
нерку, которые он, секретарь горкома ВКП(б), еженедельно прово-
дил в Деснянске. Смородинов обдумывал задачу, поставленную пе-
ред отрядом штабом Брянского фронта, да и самой жизнью. Требо-
валось задержать движение воинских эшелонов к передовой,
лишить, хотя бы на время, подпитки вражеских войск всем необхо-
димым, дать возможность окруженным армиям фронта выйти к сво-
им. Приняв командование сводным отрядом рабочих машзавода и
местных жителей, он взвалил на себя ответственность за все проис-
ходящее в районе. Но к ответственности он давно приучил себя и не
мог не взять ее, потому что видел, люди тянутся к нему, понимают
его с полуслова. И здесь, в лесу, действовал авторитет, добытый ра-
ботой в городской партийной организации, где коммунисты не-
сколько лет подряд избирали его своим партийным вожаком. Прав-
да здесь, в отряде, коммунистов было не так уж и много, но он по-
прежнему все еще чувствовал себя секретарем горкома, поскольку от
партийной работы и должности первого секретаря горкома его ни-
кто не освобождал.
— Ну что, надумали что-либо? — неторопливо и очень спокойно
спросил он сидевших в землянке начальника штаба полковника Не-
званова, начальника разведки майора Петухова, командиров отрядов
Федотова и Секерина.
Первым встал Секерин: — Нужно разобрать метров пятьдесят по-
лотна, унести рельсы, оставить в засаде группу партизан и пулемет-
ным огнем уничтожить всех, кто приблизится к тому месту.
— И сколько они продержатся? — неожиданно спросил Незва-
нов.
— А это уж как получится, — констатировал Секерин. — Для пу-
щей важности можно заложить и мины или вообще взорвать путь.
Глядишь, на пару суток тормознем все.
— А дальше? — настаивал Незванов.
— А дальше повторим налет в другом месте, где они нас не ждут.
— Не годится, — сказал Незванов и замолчал, давая возможность
Смородинову продолжить совещание.
— А ты что думаешь, Демьян Савельевич, — спросил тот Федото-
ва, — или согласен с предложением Николая Николаевича?
Федотов какое-то время молчал, словно додумывал поставлен-
ную Смородиновым задачу, сказал уклончиво: — Нужно сделать то
же, что предлагает Секерин, но без засады, если не хотим привести за
собой хвост. Что будет дальше при таком раскладе, неизвестно. Воз-
можно, придется покинуть это место и уйти в глубь леса.
— А вот этого допустить нельзя, — вмешался Петухов. — На носу
зима с ее холодами. Действовать нужно быстро, осторожно и резуль-
тативно.
— И что ты предлагаешь? — не выдержал Смородинов.
Петухов, не ожидавший, что Смородинов сейчас обратится к не-
му, начал издалека: — Думаю, Виктор Петрович, нам нужно поду-
мать о запасной базе. Противник постарается любыми способами об-
наружить нас, и мы об этом должны помнить, если хотим воевать с
ними по-настоящему. Я присмотрел место, правда, с Николаем Ни-
колаевичем не успел посоветоваться, он лучше нас знает здешние ме-
ста. Следует создать небольшую группу во главе с раненым Самохва-
ловым, пусть они, пока позволяет погода, роют землянки и готовят
все, что нужно для жизнедеятельности отряда.
— Хорошо, — согласился Виктор Петрович, — считай, что Само-
хвалов уже получил задание. Сегодня же его группу направим, куда
ты покажешь, а сейчас что ты предлагаешь?
Петухов встал, поправил гимнастерку, привычным движение рук
заправил ее за ремень, приблизился к карте, лежавшей перед Сморо-
диновым, ткнул пальцем в тонкую синюю линию.
— Эта безымянная речушка с пологими берегами разрезает по-
лотно железной дороги. Там, по моим данным, есть мост с обычны-
ми в здешних местах насыпями для поднятия дороги в топких, низ-
ких местах.
— У моста будет и охрана, — напомнил Смородинов.
— Я об этом знаю и учитываю, — не сдавался Петухов, недоволь-
но посмотрев на Виктора Петровича. — Я даже знаю, что немцы бом-
били мост перед тем, как взяли Десняск.
— Да, было такое, — подтвердил Секерин. — Мы помогали всем
миром нашим саперам, восстанавливавшим его.
Получив передышку, Петухов вновь поправил гимнастерку, огля-
дел всех присутствующих, словно заручался их поддержкой, продол-
жил: — Я предлагаю провести операцию следующим образом. — Он
изложил свой план, основанный на быстром, неожиданном для про-
тивника налете на мост одновременно с обеих сторон дороги. Заня-
тые отражением налета, немцы упустят из вида группу подрывников,
которую поведет Секерин по берегу речки, заминирует одну из опор
моста и взорвет ее, отойдя на безопасное расстояние. Как только
подрывники вернутся в лес, мы снимаем блокаду и сразу уходим.
Взорванный мост задержит движение как минимум на неделю, к то-
му же неизбежное при этом скопление составов перед взорванным
мостом — хорошая цель для фронтовой авиации.
— Мокрые подрывники сразу же слягут с воспалением легких, —
вставил Федотов, но Петухов сразу же ответил: — У нас что, нет спир-
та и запасной одежды? Пусть Секерин предусмотрит и это.
Виктору Петровичу план Петухова понравился, но он спросил,
скорее по инерции, не подчиняясь военной логике: — А дальше?
— Дальше мы отходим, не вступая в бой. Охрана, напуганная на-
шей дерзостью, вряд ли начнет преследование, тем более ночью. Нам
останется одно: затаиться и наблюдать за противником.
Незванов, внимательно слушавший Петухова, сказал сразу, не
дожидаясь одобрения плана другими членами штаба: — Этот план,
Виктор Петрович, следует принять и утвердить. Немцы пока еще не
располагают данными о численности нашего отряда, не знают наших
возможностей и, самое важное, еще не приняли мер к усилению ох-
раны объекта. Позже, когда они опомнятся, повторить то, что пред-
ложил майор Петухов, будет намного сложнее.
Как и спланировали партизаны, поздним октябрьским днем, ког-
да все вокруг погрузилось в темень, а с неба сыпалось что-то вроде
смеси дождя со снегом, когда в Малиновке все уже улеглись спать,
закрыв дома и дворы на запоры, на оба поста, охранявшие мост, с
обеих сторон дороги одновременно обрушился шквал огня. Понача-
лу пытавшихся оказать сопротивление солдат охраны плотный огонь
партизан прижал к земле, а тех, кто находился в наспех сколоченных
будках, залечь на пол. Им уже не приходила мысль сопротивляться,
потому что пули свистели везде, а там, где они упирались в рельсы,
раздавались неприятные щелчки, заставлявшие еще сильнее вжи-
маться в стылую землю. Они забыли об охране моста, для них важнее
всего было сохранить собственные жизни. Никто из них не ожидал
такого нахального нападения, тем более с обеих сторон дороги и сра-
зу на оба поста, расположенные на противоположных концах моста.
Они молили Бога о спасении и проклинали пославших их на эту не-
понятную войну.
Стрельба прекратилась после того, как огромной силы взрыв
всколыхнул землю, разрушив мост, опустив оба пролета его вниз, в
холодную воду реки, перегородив течение. И даже когда прекратился
обстрел, солдаты еще долго лежали в своих спасительных укрытиях,
боясь повторения налета. Они поднялись, когда оставшийся в живых
начальник охраны лейтенант Шульц, опомнившийся раньше других,
по долгу службы стал тормошить их. Подсчитав потери и увидев, что
стало с мостом, Шульц приказал поставить на рельсы дрезину и, взяв
с собой нескольких солдат, уехал в Малиновку. Налегая на рычаги,
чтобы согреться и ускорить движение, он думал не о последствиях
своего доклада начальству, а о том, что обер-лейтенанту, да и ему то-
же, повезло, не уедь Штрих поздним вечером обратно, он наверняка
приказал бы им оказать достойное сопротивление невидимым пар-
тизанам, и, кто знает, возможно, и сам Штрих, и он, лейтенант
Шульц, чудом оставшийся в живых, были бы уже не здесь, а где-то
там, на небе. Шульц поднял взгляд на темное небо, изредка бросав-
шее на него капли мелкого надоедливого дождя, и перекрестился.
43
Состав, в котором находилась платформа с трофейным танком, с
крестами на башне и немецкой буквой «G» на капоте, двигался мед-
ленно, уступая дорогу поездам, спешившим в сторону Москвы. И
только проехав Рязань, они поехали почти без остановок. Правда, на
узловых, где менялись паровозы и бригады машинистов, они задер-
живались ненадолго, и тогда Степан, взявший на себя ответствен-
ность за маленькое хозяйство, бежал сломя голову на станцию за ки-
пятком и атаковал буфеты, где, кроме хлеба, пряников и конфет-по-
душечек с начинкой, называемых в народе «дунькиной радостью»,
больше ничего не продавали. Иногда попадалось сало и реже колба-
са, и тогда Степан брал столько, сколько отпускала буфетчица, с лю-
бопытством смотревшая на закопченного танкиста, в спешке хватав-
шего все, что она отпускала, торопливо расплачивавшегося и быстро
покидавшего зал ожидания, боясь, что за время его отлучки состав
отправят по назначению. Только вот куда их везут, ни он, ни капитан
Покровский не знали. Александр жадно всматривался в здания, наи-
более выделявшиеся среди остальных станционных строений, ища
таблички с названиями, если их не загораживали другие составы,
стоявшие на путях. Названия мелких станций и полустанков не гово-
рили ему ни о чем, поскольку раньше, в мирное время, он никогда не
обращал на них внимания, запоминал только названия станций
крупных городов. Степан, также пытавшийся определить, куда их ве-
зут, поделился соображением с командиром, только когда проехали
Пензу.
— Сдается мне, командир, — радостно сообщил он, — едем мы ко
мне в гости!
— В ваш танкоград?
Степан, боясь, что радость, волной нахлынувшая на него, может
оказаться преждевременной, сказал, пытаясь успокоиться:
— Точно скажу, когда проедем Сызрань. Если переедем Волгу по
старому, очень длинному мосту и окажемся на том берегу, значит,
едем к нам. Потому что из Куйбышева дорога идет только к нам!
Степан очень хотел, чтобы состав из Сызрани ехал в Куйбышев,
не свернул на Ульяновск, тогда они точно приедут в его родной го-
род, где он увидит своих, жену, Анну Ефремовну, с ребятишками, на-
верное, здорово повзрослевшими за эти несколько месяцев, Петей и
Машей.
Беспокойство продолжало владеть им, даже когда они переехали
Волгу по красивому, очень длинному мосту, сразу за Сызранью, с
промелькнувшим, но запомнившимся названием станции Батраки.
Он знал, что танки делают и на других заводах, где-то за Свердлов-
ском, возможно, в Нижнем Тагиле. Но их могли делать еще где-либо,
скажем, в Сибири, война поменяла многим планы, и крупные маши-
ностроительные заводы, где бы они ни располагались, могли произ-
водить продукцию для обороны, в том числе и такую серьезную, как
танки. Но почему он остановил внимание на своем заводе? Возмож-
но, их везут на полигон, скажем, в ту же Казань, где, он знал точно,
располагалось танковое училище, которое когда-то окончил его ко-
мандир, Александр Покровский. Ведь Т-IV, который они сопровож-
дали, исправный, с полным боекомплектом, с усовершенствованной
пушкой, мог интересовать не только конструкторов, но и военных,
ломавших головы над повышением поражающей способности на-
ших, отечественных, танков. Вспомнив о Казани, Степан посмотрел
на командира. Улыбка выдала его настроение, и Александр спросил:
— Что-то хорошее вспомнил?
— Подумал, а вдруг едем не к нам, а в Казань?
Александр также улыбнулся, но не оттого, что ему было приятно
вспомнить ушедшее в прошлое время, скорее, от сознания того, что
рядом с ним находится человек с чистыми мыслями, надежный в бо-
евой обстановке и просто хороший товарищ по жизни. Когда ему,
Покровскому, приказали сопровождать трофейный танк и разреши-
ли взять любого из членов экипажа, он даже не раздумывал, назвал
фамилию своего механика-водителя. Степан Гуров каким-то обра-
зом, совершенно незаметно для него самого, оттеснил других членов
экипажа, также хороших ребят, и занял в его сознании лидирующее
место. Конечно, побывать в Казани ему очень хотелось. Именно там
его подготовили к суровой жизни, к этой войне, дали образование,
расширив не просто кругозор, а раздвинули горизонт, дав простор
мышлению и восприятию обстановки, научили ориентироваться не
только на местности, но и в жизни. Скажем, занятия по топографии
часто проводились в поле, а проводивший их подполковник Ханов
учил ориентироваться на местности, опираясь не на одни приборы,
он учил умению считывать местность, стыкуя ее с картой, а проходя
мимо населенных пунктов, обязательно делал привалы, расспраши-
вал местных жителей обо всем, чем знаменателен тот или иной посе-
лок или деревня, словно он был не военным, а историком. Ханову
легко давался контакт, он великолепно говорил по-татарски, и, слу-
шая его разговоры с местными жителями, Александр думал о том, что
Ханов, ничего не рассказывая о себе, не рекламируя свою нацио-
нальность, русский язык знает лучше многих русских. Понимая, что
в любом деле всегда находятся люди, глубже других проникающие в
суть предмета, считал подполковника одним из таких. Вспомнив Ка-
зань, Александр не мог не вспомнить и другого преподавателя, ком-
бата Горелова. Однажды он вызвал его в свой кабинет, подвел к пла-
ну полигона, висевшему на стене, стал водить указкой, показывая
маршрут, по которому ему, курсанту Покровскому, переодетому в
форму сержанта срочной службы, придется завтра водить танк с во-
енными представителями другой страны.
Комбат хорошо знал, что Покровский прибыл в училище из тан-
ковой части, где проходил срочную службу, прекрасно водит боевую
машину и так же прекрасно поражает цели, стреляя из пушки.
— Ты не курсант, а рядовой механик-водитель, каких много в на-
шей армии, — настойчиво внушал он, — покажешь, на что способна
наша техника в хороших руках.
— Кому? — вырвалось у Александра, но Горелов сказал на пол-
ном серьезе: — А вот этого тебе не скажет никто, даже те, кто будет
рядом с тобой в танке. Твое дело отработать все как положено, про-
ведя танк по маршруту, который ты хорошо знаешь.
Испытующе посмотрев на курсанта, майор сказал:
— Если даже ты догадаешься, кто они, советую сразу же забыть об
этом. Ты становишься причастным к большой государственной тай-
не и большой политике.
Почему-то он никогда не вспоминал тот давний эпизод, вытес-
ненный учебой, службой, а затем и войнами, вначале финской, а те-
перь и этой, с Германией.
Уже находясь внутри танка, Александр понял, что военные гово-
рят на немецком языке, но, кое-что понимая из их разговора, он не
вслушивался в него, направив все внимание на трассу, по которой
вел танк на максимально возможной скорости. Выйдя на огневой ру-
беж, остановился, а дождавшись, когда прозвучали выстрелы, про-
должил путь по согласованному маршруту. Александр с удовольстви-
ем и присущим ему увлечением вел новенький БТ по трассе танко-
дрома, изобилующей препятствиями, а когда закончил объезд и при-
вел танк на место, с которого они отъезжали, заглушил двигатель и
вылез наружу. Гости также соскочили на землю, обошли танк вокруг,
внимательно осмотрели ходовую часть, похлопали пушку руками,
благодаря за то, что снаряды поразили цели с первого выстрела, о
чем-то тихо переговорили меж собой, подошли и к нему, Александ-
ру, и пожали ему руку. Один из военных сказал через переводчика,
обращаясь к комбату: — Прошу передать нашу благодарность ваше-
му механику. Он прекрасно владеет техникой!
Переводчик перевел слова старшего из военных, одетых в граж-
данскую форму, повернулся к ним, и они еще долго о чем-то говори-
ли вполголоса. Комбат все это время стоял рядом с ними, его безза-
ботное лицо не выражало никаких эмоций, более того, казалось, что
он тяготится их разговором и вынужден ожидать его окончания.
Александр, зная, что Горелов в совершенстве владеет немецким, вна-
чале удивился его отсутствующему взгляду, но, вспомнив инструк-
таж, проведенный с ним накануне, догадался, что Горелов, делая вид
незаинтересованного, не знающего языка, на самом деле ловит каж-
дое сказанное ими слово, потому что те, видя, что русский майор не
понимает по-немецки, добросовестно обсуждали достоинства и не-
достатки показанного им танка. Его особенно насторожила фраза,
сказанная старшим по возрасту, с небольшими, седеющими усика-
ми, что танк, показанный им, видимо, не есть последнее слово тех-
ники, но, видимо, им показали то, что сегодня есть в училище.
Закончив обсуждение, они спросили майора:
— Все ли механики так водят танки?
Улыбка тронула лицо Горелова, посмотрев на Покровского, он
ответил: — За всех не ручаюсь, но здесь, в училище, мы учим водить
только так!
Они снова о чем-то переговорили между собой, причем говорили
тихими голосами, так, что Александр не разобрал ни одного сказан-
ного ими слова, затем, повернувшись к переводчику, один из них
сказал другому: — Я думаю, Гейнц, нужно попросить майора разре-
шить еще раз пройтись по трассе, я хочу сделать еще несколько выст-
релов!
Переводчик перевел просьбу, и Горелов, посмотрев на Покров-
ского, приказал: — В машину!
Они снова проехали по наезженной трассе, удачно поразили цели
и, выйдя из танка, тепло благодарили механика-водителя, доставив-
шего удовольствие вождением с преодолением препятствий. Слу-
шавший похвалу в адрес курсанта комбат помрачнел. Человек устро-
ен так, что похвалу в чужой адрес зачастую воспринимает как ущем-
ление собственного достоинства, но, к чести Горелова, вскоре он за-
был об этом эпизоде, более того, иногда напоминал о той поездке ко-
роткими фразами, вроде такой: — А здорово мы их тогда покатали!
Много позже, вспоминая о той поездке с иностранцами, на па-
мять всплывали только слова «Я думаю, Гейнц...». Они показались
ему каким-то паролем, который следовало разгадать. Кто такой
Гейнц и кто был рядом с ним, оставалось загадкой, да он бы и не пы-
тался разгадать ее, мало ли в Германии офицеров, носивших такое
имя. Но вслед за началом фразы вплывало и лицо самого Гейнца.
Еще моложавый, очень подвижный человек, белобрысый, как боль-
шинство немцев, с короткими рыжими усами, тронутыми проседью.
Но и этот образ так и затерялся бы в памяти, оттесненный другими
событиями и сценами, если бы не одно обстоятельство. Однажды в
белорусских лесах его рота разбила какую-то штабную колонну нем-
цев, и Степан, воспользовавшись остановкой, принес пачку газет и
несколько глянцевых, хорошо изданных иллюстрированных журна-
лов. Газеты он взял для курева, а вот журналы прихватил из-за карти-
нок. Ничего подобного у нас не было, и это заинтересовало механи-
ка, пролистывавшего страницы журналов, рассматривая чужих
людей, иллюстрирующих чужую жизнь. На одной из обложек Алек-
сандр увидел фотографию бравого немецкого генерала, командовав-
шего танковой группой, наступавшей на Минск. Вначале его заинт-
риговала подпись: генерал-полковник Гейнц-Вильгельм Гудериан.
Рассматривая фото, он подумал, что наконец-то видит того, с кем
приходится воевать. Почему-то сразу же всплыло в памяти давно ус-
лышанное имя «Гейнц». Всматриваясь в лицо генерала, Александр
видел и те давние, немного изменившиеся, но сохранившие схо-
жесть, черты лица одного из военных, которых он, тогда еще курсант
Казанского танкового училища, возил на своем танке по танкодрому.
Ну конечно, это был он, тогда еще никому не известный Гейнц Гуде-
риан, отличившийся во всех кампаниях, проведенных Германией в
последние годы, будь то аншлюс Австрии, завоевание Франции и
Польши. И надо же было такому случиться, что он, ротный командир
тяжелых танков КВ, сражался с войсками того самого Гейнца. При-
чем отходил под давлением превосходящих сил в глубь территории
страны, и куда бы он ни отходил, к Минску, Брянску, Карачеву и
Мценску, он вновь становился на пути того Гейнца! Судьба не про-
сто сводила его с ним, она мстила, напоминая о той тренировке на
танкодроме, где тот же Гейнц и его неизвестный напарник просили
майора Горелова передать их благодарность также неизвестному им
механику-водителю, поразившему их искусством вождения танка на
сложной трассе казанского танкодрома. «Ну что ж, Гейнц Гудериан,
подумал он, будем продолжать нашу тренировку, но в этой трениров-
ке твои танки встретили уже не механика-водителя, а зрелого коман-
дира танка и танковой роты».
Занятый своими мыслями, Александр не обращал внимания на
копошившегося у печки-буржуйки Степана. Хозяйственный Степан
каким-то образом ухитрился уговорить кого-то при погрузке танка
на платформу поставить и будку с топчаном и печкой. Степан отда-
вал себе отчет, понимая важность перевозимого ими груза, да к тому
же с полным, не использованным боекомплектом, пожелал нахо-
диться рядом с трофейным танком. Так они и ехали, попеременно
дежуря и так же попеременно отсыпаясь на единственном топчане.
Степан проявил настойчивость и в другом, упросив кого-то из на-
чальства, когда он, Александр Покровский, оформлял проездные до-
кументы, затянуть кресты на бортах и букву «G» на капоте танка кус-
ками брезента, понимая, что в дороге, увидев ненавистную символи-
ку, кому-то придет в голову бросить в танк что-либо вроде бутылки с
бензином, мстя врагу за бедствия, которые он повсеместно, незави-
симо от места проживания, принес людям. Что могло произойти по-
сле этого, Степан, водивший боевую машину, представлял лучше
других. Он не раз видел, как разлетались от взрыва собственных бое-
комплектов и наши, и немецкие танки, подожженные на поле боя,
отбрасывая огромную башню в сторону!
— Может, отдохнешь, Степа, Волгу проехали, скоро, глядишь,
приедем на конечный пункт, — сказал Александр, пытаясь остудить
пыл своего механика, не находившего себе места.
— Когда мы проезжали мост через Волгу за станцией Батраки, по-
мните, я показывал вам крутые берега реки и небольшие горы?
— Да, помню.
— Наши горы величественнее Жигулей, суровее. И по ночам у нас
холоднее, чем здесь, в районе Волги. Так что печка нам не помешает,
командир.
— Я к тому, Степа, что пора тебе угомониться, отдохнуть. Ты не
находишь себе места.
— Вы правы, командир. Сердце чувствует, домой еду, с волнени-
ем не могу справиться, вот и кручусь.
Степан как-то виновато посмотрел на своего командира, сказал:
— Извините, командир. Уж очень хочется побывать дома.
И только когда проехали Уфу, и Степан понял, что их состав идет
по Уралу, в его танкоград, он сразу изменился, стал серьезнее и за-
думчивее. Часами сидел он у окна, прикованный к проплывавшим
мимо них пейзажам, или выходил на платформу, останавливался у
танка, наблюдая за молчаливыми, надвигавшимися горами, до самой
вершины покрытыми молчаливыми соснами. Железнодорожный
путь прокладывали вдоль небольших речек, струящихся среди огром-
ных камней, а кое-где, где не было рядом рек, горы, когда-то нару-
шенные строителями, расступались, пропуская поезда через свои
ложи, а пропустив, снова смыкались. Так, во всяком случае, пред-
ставлялось, когда поезд проходил по вырубленному в горах коридо-
ру, когда им казалось, что они вот-вот сомкнутся, взяв в плен состав,
их платформу и их самих. Но горы вдруг расступались, и поезд выхо-
дил на другую сторону, какое-то время шел в низине, но потом вновь
нырял в тоннель, в очередную гору. И только выйдя вновь на берег
реки, долго шел вдоль нее, давая возможность наблюдать всю пре-
лесть открывшейся перед ними уральской природы.
Находясь на платформе и вглядываясь в окружающий сказочный
пейзаж, кое-где верхушки гор уже посеребрили холода, Степан пы-
тался понять, что его больше всего привязывает к этим суровым мес-
там: молчаливые горы, пирамидами устремившиеся к небу, повсеме-
стно покрытые такими же молчаливыми и могучими соснами, или
эти безымянные, не замерзающие даже зимой, мелкие, но удивитель-
но говорливые речки? И только ощутив холод, он возвращался в
свою будку, к теплу, снова подкладывал дрова в печку-буржуйку, а
согревшись, говорил Покровскому: — И эти богатства отдать врагу?!
Да никогда в жизни!
Александр старался не участвовать в разговоре Степана с самим со-
бой, его заворожила проплывающая мимо природа, но думал он не
столько о красоте окружавших их гор и речек, по берегам которых ча-
ще всего и шел состав, он думал о заправилах Германии, спланировав-
ших эту войну. Почему никто из них всерьез не подумал о последстви-
ях войны, не представил суровых просторов России, где так легко зате-
ряться не одной армии? И где они наберут столько людей, чтобы на-
крыть эти бесчисленные просторы, ведь даже если им удастся дойти до
Волги, фронт для них не станет уже, наоборот, расширится. Александр
про себя улыбнулся, сказав мысленно сам себе: «Ну и стратеги у Гит-
лера, да и сам он хорош». Ему представилось, что в конце войны, а она
все равно закончится победой Красной Армии, нужно собрать всех
этих стратегов, посадить в огромную клетку, поставить ее на платфор-
му и провезти от Бреста до Владивостока, чтобы они увидели, на что
замахнулись! Уверен, многие из них эту поездку просто не выдержат!
Степан совсем потерял покой, когда их платформу отцепили от
состава на очень большой станции, и он узнал, наконец, что их при-
везли в его родной танкоград. Стараясь быть спокойнее, сказал:
— Ну вот, командир, мы и дома!
— Не торопись с выводами, Степа. Вдруг подцепят к другому со-
ставу и повезут дальше.
— Куда еще?
— Кто знает, может, в Сибирь или к Свердловску?
Степан еще больше забеспокоился, и Александр предложил:
— Ты вот что, Степа, приляг, отдохни и успокойся. К утру, гля-
дишь, все и прояснится.
Степан молча улегся на топчан, не раздеваясь, снял только сапо-
ги. Их платформу действительно подцепили к составу, снова толкали
взад-вперед, дергали, куда-то везли и к полуночи, когда Степан под-
скочил, протирая глаза, платформу, наконец, затолкали в какой-то
тупик.
— Отдохните, командир, — предложил он, — я выйду, погляжу,
где мы находимся.
Несмотря на окружавшую платформу темноту, Степан все же
смог рассмотреть силуэты зданий, показавшиеся ему знакомыми.
Увидев какого-то рабочего, стучавшего молоточком по колесам ваго-
нов, спросил, когда тот поравнялся с их платформой:
— Скажите, где мы находимся?
— А ты что здесь делаешь? — вместо ответа настороженно спро-
сил тот.
— Да вот, трофей с фронта сопровождаю.
Степан подошел к башне танка, оголил брезент, показав фашист-
ский крест, начертанный белой краской. Железнодорожник молча
постоял около платформы, сказал, уже отходя:
— Подожди до утра, тогда все и узнаешь!
Что-то подсказывало ему, что находятся они скорее всего в его
городе, где-то около завода, и только к утру, когда все вокруг стало
понемногу просматриваться, узнал тупик у своего завода, а вблизи
и платформу, на которую он сам когда-то загонял испытанные им
Т-34.
Вышедшему на платформу командиру сказал, указывая на воро-
та: — Отсюда мы гоняли наши изделия на полигон, отсюда же, после
испытания, грузили на платформы и отправляли в войска.
Степан указал на заводские ворота, из которых выходили не-
сколько военных.
— Наверное, идут к нам, — предположил он, спрыгнув с платфор-
мы.
Прежде, чем спрыгнуть на землю, Александр огляделся по сторо-
нам. Небольшие кирпичные здания вплотную примыкали к огром-
ным воротам, далее, в обе стороны от них тянулся высокий бетонный
забор. За ним, вдали, просматривались крыши больших корпусов за-
водских зданий, еще дальше, высокая, темная, казавшаяся горбатой,
крыша с двумя еще более высокими трубами. Ему показалось, что
они приехали не к большому заводу, где должна вовсю кипеть жизнь,
а к каким-то заброшенным всеми сооружениям, находящимся за вы-
сокой бетонной стеной. Местность, кое-где припорошенная выпав-
шим, но не успевшим растаять снегом, подчеркивала внешнее спо-
койствие и безразличие ко всему этих мест. Глядя на это спокойствие
во всем, трудно было даже представить, что где-то идет война, гремят
взрывы, льется кровь и погибают люди. Здесь даже воздух, заполняв-
ший все вокруг, навевал какое-то удивительное, давно забытое чув-
ство покоя. Природа отдыхала сама и давала возможность людям
жить и работать спокойно. Александр спрыгнул с платформы в тот
момент, когда военные приблизились к ним.
— Полковник Реутов, — представился один из них, — с кем имею
честь?
— Капитан Покровский, — назвал себя Александр, подавая пред-
писание и документы.
Внимательно изучив их, полковник сказал извиняющимся то-
ном: — Простите, капитан, за щепетильность, служба.
Реутов вручил Александру два пропуска, сказал: — Лейтенант Пе-
тренко проводит вас в цех, думаю, вам будет интересно своими глаза-
ми увидеть рождение наших изделий.
— Благодарю вас, товарищ полковник, — сказал Александр и
внимательно посмотрел на Реутова, ожидая, что тот скажет еще что-
то важное для них.
Уловив взгляд Покровского, полковник сказал: — Да, капитан, я
не сказал самого главного. Ваш эшелон формируется, но вам придет-
ся подождать денек-другой. Появились кое-какие проблемы, но они
уже устраняются. — Полковник посмотрел оценивающим взглядом
на Покровского, сказал, продолжая свою мысль: — Но скучать вам не
придется. У меня к вам есть небольшая, но очень нужная и серьезная
просьба: вам придется помочь с транспортировкой трофея на поли-
гон и принять участие в некоторых работах по его испытанию.
— Слушаюсь, — кратко ответил Александр, понимая, что пред-
стоящая работа будет интересна и ему самому.
Слушавший их разговор Степан вдруг попросил разрешения пол-
ковника обратиться к нему с просьбой.
— Разрешаю, — спокойно сказал Реутов, поворачиваясь к Степану.
— Очень прошу вас, товарищ полковник, — говорил, волнуясь,
Степан, — дать указание погрузить вот эту будку, — он указал на спа-
савшую их в дороге от холода будку с печкой буржуйкой, — в тот эше-
лон, который мы будем сопровождать.
— В этом нет необходимости. В эшелоне будет тепляк для вас и
охраны.
— И еще, — торопливо говорил Степан, — разрешите отлучиться
к семье. Я живу рядом с заводом.
— Этот вопрос решите с капитаном. Вы будете жить в общежи-
тии. Думаю, капитан Покровский и лейтенант Петренко решат ваш
вопрос положительно.
— Спасибо, — не по-военному ответил Степан, и полковник
улыбнулся.
— Значит, младший сержант, вы местный? — зачем-то спросил
он.
— Да, был испытателем. Теперь вот приехал за своими изделия-
ми.
— Ну что ж, — философски заключил Реутов, — раз так, то вам и
карты в руки. Разгрузите свой трофей.
— Есть, — ответил Степан, понимая, что разговор окончен.
Они согнали танк с платформы, поставили чуть в сторонке, что-
бы не мешал погрузке изделий, и, заглушив двигатель и спустившись
на землю, подошли к ожидавшим их военпредам. Не говоря ни сло-
ва, лейтенант Петренко направился в сторону проходной, и они по-
следовали за ним.
Подходя к проходной, Степан сказал Петренко:
— Дальше мы и сами пойдем. Я здесь все знаю.
— Приказано сопровождать вас везде, — Петренко ответил оби-
женным тоном, для него даже такая работа являлась службой.
Он вел их по территории завода, сохраняя подобающе военным
немногословие, полагая, что капитан и младший сержант сами раз-
берутся во всем увиденном, да и экскурсия эта задумана Реутовым
для того, чтобы фронтовики своими глазами увидели, что, несмотря
ни на что, производство работает, делая столь важную фронту про-
дукцию, средние и тяжелые танки, а вернувшись на фронт, экскур-
санты об этом расскажут красноармейцам, поднимая тем самым их
дух. Они прошли большую половину завода, прежде чем Петренко
ввел их в ворота сборочного цеха. И сразу почувствовали себя в дру-
гой обстановке, в другой атмосфере. Здесь особенно остро чувство-
вался запах горелого масла, сладковатый и немного возбуждающий,
но не отталкивающий, а, наоборот, притягивающий. Воздух, запер-
тый внутри стен, наполнялся еще и постоянным гулом от работав-
ших шлифмашинок, клепальных молотков, электродвигателей, люд-
ских разговоров и еще от множества источников, сопровождающих
процесс сборки. Иногда гул этот достигал своего апогея, когда испы-
татель садился за рычаги готового изделия, заводил двигатель, двига-
ясь к выездным воротам.
В таких случаях людям приходилось напрягать голос, задавая во-
просы, потому они шли вдоль корпусов будущих боевых машин мол-
ча. Увидев Павла Семеновича, Степан оживился и, не спрашивая
разрешения, бросился к нему. Павел Семенович остановился, пыта-
ясь понять, чего от него хочет бросившийся к нему военный, а вгля-
девшись, радостно вскрикнул: — Степа! Гуров!
— Да, я, Павел Семенович! — отвечая, Степан обхватил началь-
ника цеха своими крепкими руками, вымещая охватившую его ра-
дость в крепкие объятия.
Опомнившись, Павел Семенович, протянул руку остановившим-
ся офицерам. Когда он пожимал руку капитана, Степан сказал с гор-
достью: — Это мой командир, капитан Покровский.
Степан засмеялся, продолжив: — А это я, младший сержант Гу-
ров, ваш водитель-испытатель.
— Ну, положим, не наш, — поправил его начальник цеха, — те-
перь ты фронтовик, судя по форме. Но если тебя оставят здесь, я об-
радуюсь.
Воспользовавшись моментом, Павел Семенович расспрашивал
капитана о положении на фронте, а когда услышал успокоившие его
слова о том, что немцы уже потеряли темп наступления, который был
в начале войны, сказал, опомнившись: — Да что это я вас допраши-
ваю. Лучше посмотрите на наши изделия и, главное, на людей, кото-
рые их создают, и вы поймете, что и мы не лыком шиты!
— Вашу технику мы видим в деле, на одном из таких КВ мы со
Степаном воюем. Побольше бы таких на фронт! — Покровский по-
жал руку начальнику цеха, и тот сказал обрадовано: — Стараемся!
Их разговор заглушил крик подбежавшей и сразу повисшей на
шее мужа Ани. Наплакавшись, она разжала руки и, расслабленная и
ослабевшая, тихо спросила: — Надолго, Степа? Дети заждались, ис-
тосковались по тебе.
— Не знаю, но обязательно буду, — он посмотрел на лейтенанта
Петренко, словно напоминая тому, что теперь все зависит от него.
— Извините, — сказал лейтенант, — у нас жесткая программа.
Аня ошалело смотрела вокруг, не понимая, почему ее разлучают с
мужем, но Петренко не отступал, сказав: — Потерпите до вечера!
Они пошли вдоль конвейера. Проходя мимо корпусов будущих
боевых машин, на которых работали сборщики, Степан ловил улыб-
ки узнававших его слесарей и сам улыбался, радуясь нежданным
встречам. Кое-кто бросал работу, подходил к нему, пожимая руку,
как старому знакомому, и Степану приходилось ускорять шаг, наго-
няя ушедших вперед офицеров. Ребята говорили вслед ему слова, ка-
кие обычно говорят в таких случаях: — Воюй хорошо, Степа! — и эти
нехитрые слова ложились бальзамом на его душу. Последнее пожела-
ние особенно тронуло: — Воюй и за нас и возвращайся с победой,
Степа!
Чем-то недовольный, Петренко, посмотрев на часы, сказал:
— Нам пора возвращаться. — Он зачем-то посмотрел на Гурова и
спросил Покровского: — Он справится с трофеем или попросить по-
мощи у начальника цеха?
Александр не успел ответить, потому что Степан, слышавший во-
прос, сказал обиженно: — Я что, не цеховой, что ли?
— Справится, — ответил Александр, и они пошли к выходу.
Так хорошо начавшийся день обещал много интересного. На пер-
роне они встретились с группой людей, осматривавших трофей, и Ре-
утов попросил всех сойти с корпуса танка. Подойдя к Покровскому,
сказал: — Поедете следом за мной.
Он прошел к ожидавшему его транспортеру, а спрыгнувшие с
брони танка люди прошли к ожидавшему их потрепанному автобусу.
Степан хорошо вел трофейный Т-IV, дорога на полигон была знако-
ма ему, он знал каждый поворот, помнил даже встречавшиеся на пу-
ти ухабы. Подъехав к полигону вслед за броневиком полковника,
Степан остановил танк на бугорке, понимая, что ехавшие следом за
ними в видавшем виды стареньком автобусе люди не просто любо-
пытные, нескольких из них он узнал сразу, а представляют конструк-
торские бюро корпусов и двигателей средних и тяжелых танков.
Действительно, подъехавший автобус распахнул дверь, из него
вышли все, кто находился внутри, и буквально в несколько минут
они облепили корпус танка. Отойдя в сторону, Покровский наблю-
дал за их заинтересованностью, а Степан воспользовался тем, что
они остались одни, знакомил командира с исследователями.
— Вот тот, худенький, белобрысый, конструктор Т-34 Александр
Морозов, а тот, что повыше ростом, конструктор двигателей Иван
Трашутин. А самый вертлявый, — он указал на невысокого широко-
плечего парня, — Миша Балжи. По его чертежам еще при мне изго-
товили башню для нового танка обтекаемой формы. А вот тот, груз-
ный, видимо, главный конструктор тяжелых танков Котин, его я не
застал, он появился на заводе после меня, до войны его КБ работало
в Ленинграде, на Кировском заводе.
Степан рассказывал об испытании танков на полигоне, испыта-
телях и конструкторах боевых машин, но Александр почти не слушал
его. Фамилии проскальзывали в памяти, их было много и, поскольку
он никого из них не знал раньше, не вызывали ответной реакции.
Наблюдая за облепившими трофейный танк конструкторами, он по-
думал о том, что самые популярные на фронте КВ и Т-34 создают в
общем-то молодые ребята. Значит, решил он, у них хватит энергии
сделать все возможное, чтобы наша техника совершенствовалась,
удерживала достигнутое над танками противника преимущество, без
которого не может быть победы на поле боя. И, несмотря на то, что
враг подошел вплотную к Москве, особенно близко на западном на-
правлении, заводские специалисты без суеты и спешки обследуют
трофейный Т-IV, последнее слово германской техники, и наверняка
уже прорабатывают варианты улучшения своих серийных моделей.
Подошедший к ним полковник Реутов ввел Александра в курс дела:
— Сейчас технари и конструкторы закончат тщательный осмотр,
затем в действие вступите вы, капитан.
— Что я должен им показать?
Полковник поднял бинокль, посмотрел на дальний план полиго-
на, сказал: — Вон там выставлены отдельные фрагменты наших изде-
лий. Ваша задача выйти на рубеж атаки и с расчетного расстояния
попытаться расстрелять их. Рекомендую сделать по одному выстрелу.
Если промахнетесь, выстрел придется повторить.
— А если попаду в цель, но не поражу?
— Ваша задача попасть, — ответил Реутов, — а в остальном пусть
разбираются специалисты.
— Это, как я понимаю, только первая часть программы?
— Да, вы правы, — согласился Реутов. — Далее мы поступим так,
как посчитают специалисты.
Любопытство взяло верх над субординацией, и Александр спро-
сил: — Если можно, я покажу, как из наших танков мы расстрелива-
ем их технику там, на фронте?
— А вот это я вам не разрешу. Т-IV здесь еще долго будут исследо-
вать, а когда придет срок, мы расстреляем его и без вас. Вы лучше их
там, на фронте, побольше сжигайте, капитан.
Полковник обиженно закусил губу, ему хотелось ответить резко-
стью молодому капитану, смотревшему на сопровождавших их воен-
ных как на тыловиков, не нюхавших пороха, но он ошибается. И ес-
ли лейтенант Петренко, с отличием окончивший училище, и нюхал
порох только на учебных стрельбах, то он, полковник Реутов, хлеб-
нул всего в достатке, отходя с боями от Бреста до самого Смоленска.
И только оставшись без техники, потерянной в боях при отступле-
нии, в постоянных сражениях, отозван в Автобронетанковое управ-
ление Красной Армии и направлен главным военпредом на завод с
задачей дать фронту как можно больше боевых машин новой конст-
рукции. Но всего этого Реутов не сказал капитану Покровскому, ме-
шали положение и прирожденная, присущая ему сдержанность.
— После вас отвезут в общежитие. Завтра вы будете присутство-
вать при погрузке изделий на платформы и уедете на фронт.
Реутов снова не договорил. Он получил указание отправить со-
став этой ночью, но контролеры задержали отгрузку, и сейчас на
каждом изделии идет усиленная работа по замене глушителей. Тем не
менее он надеялся, что с работой справятся раньше срока, и счел
нужным предупредить Покровского: — Но, может быть, состав уйдет
уже этой ночью. Поэтому, прошу вас, никаких отлучек в город. Если
что, Петренко поднимет вас по тревоге.
Испытатели и конструкторы прекратили осмотр трофейного тан-
ка, и, подойдя к Реутову, Котин сказал: — Можно начинать!
Реутов повернулся к Покровскому и, не приказывая, попросил:
— Не подведите, капитан!
Опускаясь в люк, Александр сказал Гурову: — Особенно не гони,
веди осторожно. Здесь ни к чему скорость. Главное — результат!
Он знал, что за их действиями пристально наблюдают специали-
сты, и постарался послать каждый снаряд в отведенную ему цель.
Степан вел танк спокойно и уверенно, делая остановки для выст-
релов в нужных местах, ему здорово помогла прежняя его работа
здесь, на этом же полигоне.
Расстреляв выставленные фрагменты, Покровский подогнал
танк к ожидавшим их военным и гражданским специалистам, спрыг-
нул на землю, подошел к полковнику Реутову, собираясь доложить о
выполненном задании.
— Отставить! — сказал Реутов. — И без вашего доклада ясно, что
задание вами выполнено в полном объеме!
Поздним вечером их подвезли к общежитию, расположенному
невдалеке от проходной завода. Лейтенант Петренко провел их в от-
веденную им комнату, сказал, прощаясь: — Утром я зайду за вами.
Но, имейте в виду, меня, как и я вас, могут поднять и ночью, так что
прошу не расслабляться! Иначе состав уйдет без вас!
Как только за Петренко закрылась дверь, Степан с мольбой по-
смотрел на командира. Поняв, чего тот от него ждет, Александр ска-
зал:
— Хорошо, Степа, но чтобы завтра в шесть утра был здесь, как
штык!
Степан на радостях схватил свой вещмешок, но тут же остановил-
ся, спросил: — А если Петренко придет ночью?
— Тогда мы заедем за тобой.
Степан все еще стоял в раздумье. Ему хотелось пригласить своего
командира к себе домой, познакомить с женой и детьми, но, понимая
обстановку, он все еще раздумывал, как это сделать.
— Не обижайся, Степан, сам видишь, что вдвоем нам уходить от-
сюда нельзя.
— Понимаю, командир, — согласился Степан и сказал, направля-
ясь к двери: — Пойдемте, я покажу вам мой дом. Он стоит почти у са-
мой проходной, на той стороне улицы, отсюда пока еще виден. Будет
легче искать меня, если что.
Они вышли на улицу, освещенную кое-где тускло горевшими
лампочками, и Степан указал на скромный двухэтажный деревян-
ный домик, слабо просматривавшийся в вечерних сумерках.
— Вот в том доме номер один, в квартире номер один и найдете
меня, командир.
— Хорошо, Степа, иди, порадуй своих!
Но Степан все еще топтался на месте:
— Может, все-таки сходим ко мне, командир!
— Ты думаешь, мне не хочется познакомиться с твоей семьей? —
Александр даже обиделся, не хотелось напоминать подчиненному о
воинской дисциплине, и он сказал погрустневшим, но твердым голо-
сом: — Не теряй время, младший сержант. В случае надобности я те-
бя найду!
Сказав «есть» и повернувшись по-уставному, Степан не пошел, а
побежал в сторону своего дома.
44
В коммунальной квартире, где проживали семья Гуровых и их со-
седи Кузнецовы, творилось что-то невероятное. Может быть, впер-
вые с начала войны газовая плита горела с такой нагрузкой. Картош-
ка, ставшая теперь самым востребованным продуктом из-за просто-
ты в готовке и длительности хранения приготовленного, варилась в
кастрюле и жарилась на сковороде. Полюбили картошку, не сговари-
ваясь, обе хозяйки — Аня Гурова и Евдокия Кузнецова, более того,
она пришлась по душе и новой жиличке — Оле Паршиной. Жаренная
на сковородке, картошка привлекала не только ароматом и быстро-
той приготовления, она хорошо утоляла голод. Цельная, сваренная в
кастрюле и обжаренная на свином сале или комбижире, тоже годи-
лась, ее можно в любое время порезать на кусочки и снова обжарить,
и она становилась не менее аппетитной. Ну а если поджимало время,
ее варили с кожурой, не очищая, в мундире. Эта даже на третий день
еще годилась в пищу, а если к ней приносили огурчики, заблаговре-
менно замоченные в большой дубовой бочке, стоявшей в погребе, то
от нее вообще невозможно отойти. Слюнки текли, нагоняя аппетит.
По части соленья особым мастером слыл Михаил, муж Евдокии, не-
давний деревенский житель, строитель тракторного завода, он, даже
живя в городе, не мог расстаться с таким деликатесом, как хорошо за-
соленные огурцы. Именно поэтому он долго добивался, чтобы им,
работающим в горячих цехах, выделили дачные участки, а получив
его, первым делом построил погреб. Вот и сейчас, узнав, что соседа,
Степана Гурова, видели на заводе и он к вечеру обязательно придет
домой, к жене и детям, он съездил на свою дачу, расположенную по-
близости, привез соленых огурчиков, полных и упругих, одним сво-
им спокойным видом вызывавших аппетит. Но самым любимым
блюдом считалась все же картошка, жаренная на сковородке, на сви-
ном сале. Она будоражила воображение, привлекая к себе своеобраз-
ным запахом, уже подзабытым, почти довоенным, потому что теперь
жарить картошку на свином сале стало проблемой, вначале требова-
лось где-то достать сало, а оно, посоленное, и так хорошо расходи-
лось, его любили есть с хлебом ребятишки, а достав, выжарить, полу-
чив тот самый смалец, который и придавал блюду особую вкусовую
привлекательность. Евдокия не стала дожидаться приглашения или
просьбы, сама подключилась к готовке, словно Степа Гуров не сосед,
а их родственник. Помогая Ане на кухне, они делали свою работу
споро, изредка перебрасывались несколькими словами, в остальном
же действовали самостоятельно, подчиняясь какому-то внутреннему
автоматизму. Аня загодя освободила стол в их большой комнате, на-
крыла его самой лучшей скатертью, и они с соседкой, Евдокией
Кузьминичной, заносили в комнату и расставляли все, что можно
поставить заранее. Михаил тоже принимал посильное участие, но его
участие больше походило на любопытство, как все ловко получается
у женщин, когда они хотят сделать что-то хорошее своим мужьям.
Правда, ему приходилось и участвовать по-настоящему, но это учас-
тие носило совершенно другой характер — приходилось отгонять от
стола Петю и Машу, норовивших ухватить что-либо вкусненькое.
Михаил понимал ребятишек, предвкушавших нежданное угощение,
и просил их потерпеть до прихода отца.
— Все, что на столе, — утешал он их, — будет и вашим. Потерпи-
те, не отгоняйте аппетит.
— А у нас его на всех хватит! — иронизировал Петя, но, подумав,
сказал сестренке: — Пойдем на улицу, встретим папку!
Освободившись, Михаил занялся нарезкой огурцов, разложил их
по тарелкам, поставил общую тарелку с капустой и после этого ушел
в свою комнату. Там он долго копался в барахле, сваленном в старый
потрепанный чемодан, оставшийся со времен строительства трак-
торного завода, на дне которого обернутые в тряпки лежали две бу-
тылки домашнего, еще довоенного самогона. Он справедливо решил,
что без этого зелья настоящей встречи с соседом-фронтовиком не бу-
дет. Занятый поиском самого ценного продукта, Михаил вспоминал,
как раньше они встречали разные праздники. С соседом они со-
шлись как-то сразу, да и жены легко нашли общий язык, понимая,
что в этой квартире, с общей кухней, им придется жить не один год.
Не стал разделом даже их возраст, общаясь с Гуровыми, Кузнецовы
чувствовали себя помолодевшими, а их дети становились дополни-
тельным украшением праздников, их усаживали за стол рядом со
взрослыми. Сейчас он понимает, их со Степаном сближало больше
всего то, что оба они терпеливо относились к спиртному и употреб-
ляли его в меру, лишь для поднятия и без того хорошего настроения.
За столом, после первой рюмки, настроение поднималось настолько,
что пить больше никому не хотелось, а вот разговоры не прекраща-
лись. А если когда и кончались, то обязательно песнями. И тогда в са-
мой большой комнате Гуровых, подхваченные всеми, лились мело-
дии, сменяя одна другую. Пели с душой, отдаваясь пению, как рабо-
те, как будто они всю жизнь только и занимались тем, что пели. Пес-
ня для них становилась отдушиной, отдохновением после трудной
работы на заводе, а работу они считали главным делом всей жизни.
Ради завода Кузнецовы уехали из деревни, а Гуровы растили себе
смену — ребятишек. А вот им, Кузнецовым, Бог детишек не дал. По-
началу они сильно переживали, а потом, со временем, привыкли,
сжились со своим положением и всю неистраченную нежность и лю-
бовь перенесли на детей Гуровых, непоседливых Петю и Машу.
Не дождавшись отца, Петя и Маша вернулись в комнату, и Петя,
подойдя к Ане, спросил: — Мам, а папка точно придет сегодня?
— Обещал, — ответила Аня, пытаясь понять, почему нет Степы.
Она вспомнила, что Петренко повел их к выездным воротам, следо-
вательно, решила она, скорее всего они уехали на полигон. Сомне-
ние угнетало сознание, она вдруг подумала, что, занятые на испыта-
ниях, они могут там, на танкодроме, и заночевать, но, подумав и ог-
лядев накрытый стол, сказала:
— Обещал быть сегодня.
Степан появился в доме в тот момент, когда сердобольные хозяй-
ки, сделав все свои дела, тихо уселись на расставленные у стола сту-
лья. Раздавшийся стук в дверь поднял на ноги всех. Еще не видя, кто
пришел, все поняли, пришел Степан. Аня подскочила к двери, за ней
сразу же потянулись и дети. Подождав, пока Степан закончит тис-
кать в объятиях жену и ребятишек, к нему подошла Евдокия. На ра-
достях Степан обнял и соседку, приговаривая: — Как я рад видеть
всех вас живыми и здоровыми, теть Дусь. — Евдокия поцеловала Сте-
пу в обе щеки, отошла в сторону, вытирая краешком передника не-
весть откуда набежавшие слезы, ей хотелось сказать соседу, что ее
слезы от радости встречи, но она подумала, что сейчас должны гово-
рить они, молодые, Аня и Степа.
Михаил также обнял Степана, по-мужски крепко прижал к себе и
еле выдавил, скрывая волнение: — Живой, Степа!
— Живой! — подтвердил Степан, и взгляд его остановился на же-
не и детях: — Ради них вот и живу! — Он схватил ребят в охапку и внес
в свою комнату. Открыв дверь и увидев накрытый стол, опустил ре-
бятишек на пол, сказав им «подождите», вернулся в коридор, где все
еще стояли встречавшие его, сказал, беря в руки вещмешок: — Здесь,
Аня, есть кое-что из консервов, вы их откройте и идите все в нашу
комнату.
Он подошел к умывальнику, быстро вымыл лицо и руки, так же
быстро вернулся в комнату, на ходу целуя детей и приговаривая:
— Боже, как я рад видеть всех вас! Как я рад!
Он сел на самое почетное место, оглядел всех, снова погладил ру-
кой головы усевшихся рядом ребятишек, потянулся к жене, поцело-
вал ее в щеку, усмехнулся своим мыслям, наблюдая, как Михаил Пав-
лович прилежно и аккуратно, чтобы не разлить, наполняет рюмки са-
могоном, сказал, смеясь: — Ты, Михаил Павлович, как аптекарь!
— Так жалко ведь, если пролью. Продукт невосполнимый!
— Что, больше не гоните?
— Хотел бы, да и некогда, и не из чего, теперь все по карточкам. А
на заводе работы столько, что даже порой отоспаться не дают. Гоним
продукцию для фронта!
— Такой бы продукции да побольше, глядишь, мы фрицев и одо-
лели бы быстрее!
— А что, наши изделия и в самом деле хороши? — Михаил Павло-
вич с любопытством и настороженностью ожидал ответа.
— Не то слово. Юрких и быстрых «тридцатьчетверок» немцы бо-
ятся, а наш КВ воспринимают как тигра. Так что не зря вы здесь тру-
дитесь.
— Ну и слава Богу, — зачем-то сказал Михаил и поднял граненую
рюмку со словами: — За возвращеньице!
Степан чокнулся со всеми по очереди, с удовольствием опорож-
нил содержимое рюмки, а закусив, сказал спокойно и убежденно:
— Не совсем с возвращением. До этого еще дожить надо. Немец
еще силен. Прет так, что еще не везде вовремя и останавливаем. Ус-
пел до Москвы дойти!
Степан сделал паузу, оглядел сидящих за столом, сказал обыден-
но: — Да это вы и без меня знаете.
Он посмотрел на своих детей, улыбнулся, довольный тем, что они
у него есть, сказал: — Вот за этих несмышленышей и воюем!
Он снова посмотрел на каждого сидящего за столом, сказал, слов-
но извиняясь: — Да что это я все о войне. О ней уже и говорить не хо-
чется. Одно скажу, дальше Москвы он не пойдет. Там, под Москвой,
ему хорошо дают по морде. Да что там ему, и раньше многие доходи-
ли до Москвы, а потом от нее же и драпали. Давайте выпьем еще по
одной, теперь уже не за встречу, а за то, чтобы немец поскорее повер-
нул обратно.
Все с удовольствием выпили налитый в рюмки самогон, долго и
аппетитно закусывали и, только закусив, продолжили разговор.
Постепенно за столом установилась та атмосфера, что бывает в
компаниях, когда собираются долгожданные люди или просто хоро-
шие друзья. Степана забрасывали вопросами, на многие из них он не
мог ответить, потому как касались они глобальных проблем, в кото-
рых он, Степан Гуров, разбирался так же, как и сидящие за столом.
Ну откуда ему знать, почему врага бьем на нашей, а не на его терри-
тории, где наши знаменитые сталинские соколы и ворошиловские
стрелки, где, наконец, буденновские конники, которые так отличи-
лись в прошлую, гражданскую войну. Где наши прославленные мар-
шалы, почему большинство из них, перед самой войной, вдруг оказа-
лись предателями Родины и были расстреляны как враги народа?
Почему мы так быстро отступаем и что это, поражение или новая, не
понятная никому, стратегия нашего Генштаба, новая тактика веде-
ния войны в современных условиях?
Степан добродушно улыбался, понимая, что не сможет объяс-
нить необъяснимое, многие из этих вопросов он и сам задавал себе,
не находя на них ответа. Понимал он и другое, многие вопросы под-
нимаются здесь и для того, чтобы за столом не появилась пауза, ког-
да гости не разговаривают, а только едят, упершись каждый в свою
тарелку.
Подняв очередную рюмку, Степан попросил женщин:
— Вы бы, бабоньки, затянули что-либо наше, уральское.
Дуся посмотрела на Аню, чему-то улыбнулась и запела тихим,
удивительно приятным голосом:
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына?
Песню подхватили Степан и Михаил, и вот она уже заполнила все
пространство, окутала всех своим покрывалом, оттеснила все мысли,
перестроила всех на новую волну. И так хорошо знающие друг друга
соседи, сплоченные общим горем, почувствовали единение и еще
большую душевную близость. Особенно протяжно и проникновенно
звучали, а вернее, лились слова, подтверждающие тяжесть разлуки:
А через дорогу, за рекой широкой,
Так же одиноко, дуб стоит высокий...
Песня захватила даже детей, и Петя с Машей подпевали взрос-
лым, вытягивая мелодию своими детскими, не окрепшими, тонкими
голосами:
Но нельзя рябине к дубу перебраться.
Знать, судьба такая — век одной качаться.
Последние слова пелись со слезами на глазах, а когда песня за-
кончилась, все смолкли, уйдя в себя, обдумывая каждый свое. И это
была тишина, оправданная нахлынувшими переживаниями. Но по-
висшая в комнате тишина нарушилась неожиданным образом, имен-
но в этот момент дверь распахнулась, и вошедшая жиличка тети Ду-
си, Оля, заглянув, спросила: — В честь чего эта песня?
Оля округлила глаза, поняв допущенную ошибку, она увидела за
столом незнакомого военного и сразу же догадалась, что это муж
Ани, Степан Гуров.
— Извините, — сказала она, прикрывая дверь, но Аня выскочила
из-за стола, вышла в коридор, а уже через минуту вошла в комнату
вместе с Олей.
— Это наша соседка, Оля! — представила Аня мужу девушку, до-
бавив не без гордости: — Между прочим, Степа, она сейчас работает
испытателем, считай, заменила тебя.
Услышав, что Оля испытатель и трудится в его родном цехе, Сте-
пан встал, протянул руку девушке: — Рад познакомиться!
И, понимая, что работа испытателя не очень женская профессия,
спросил:
— Ну, и как работается?
Оля смутилась, но ответила просто: — Вначале трудновато было,
потом привыкла.
Евдокия Кузьминична понемногу положила в тарелку всего, что
еще оставалось на столе, подала Оле.
— Поешь, голубушка, небось, проголодалась?
— Ваша правда, теть Дусь, проголодалась, — призналась Оля, —
сегодня было очень много работы.
Михаил Павлович подал девушке рюмку, но она отодвинула ее в
сторону, сказав:
— Нельзя, дядя Миша, завтра с утра работы не убавится.
Она оглядела всех сидящих за столом, так хотелось сказать им,
что сегодня они загружали свои изделия на платформы, к утру подго-
товят новую партию, и их также придется отгружать, потому что
фронт требует больше танков, но соображения секретности сковыва-
ли мысли, потому она сказала смущенно, глядя на Аню:
— Она подтвердит, что в последнее время работы прибавилось.
Оля снова смутилась и, чтобы скрыть проступившую на лице кра-
ску, уткнулась в тарелку с аппетитной картошкой.
Вечер затянулся, никому не хотелось вставать из-за стола, потому
спать легли поздно, но никто не сожалел о потерянном, занятом у сна
времени. Наоборот, расходились, довольные и собой, и соседями, и
проведенным временем.
Уже лежа в постели, вполголоса разговаривая меж собой обо
всем, что приходило на ум и было интересно обоим, засыпая, Степан
попросил жену разбудить его как можно раньше. — В шесть утра Пе-
тренко придет за нами в общежитие. Если не придет раньше. — По-
следние слова Степан говорил, находясь в дреме, и Аня встала с по-
стели, завела будильник на пять часов утра и поставила на тумбочку
рядом с кроватью.
Утром Степан спросил о соседях. Аня сообщила, не выпуская му-
жа из объятий: — Все ушли на завод. Кузнецовы уходят всегда на час
раньше, а Оля еще вчера предупредила нас, что у нее сегодня много
работы. Я так думаю, она отгружает изделия для вашего состава. Так
что встретишь ее там, около платформ.
Прощаясь с женой и ребятишками, Степан знал, что сегодня домой
он уже не попадет, потому прощался не торопясь, старался хорошо рас-
смотреть лица своих домочадцев. Кто знает, когда придется еще сви-
деться, да и придется ли вообще. Но последнее он гнал от себя подаль-
ше, как ненужное и очень опасное наваждение. Гладя детские головки,
он просил Господа продлить ему жизнь, дать возможность как можно
дольше и успешнее воевать, громя фашистов, чтобы скорее очистилась
наша земля от нечисти, позволить, в конце концов, вернуться с побе-
дой к семье, к этим милым созданиям, к своим любимым Пете и Маше.
Дети прощались тихо, стояли молча, насупленные, не совсем по-
нимая, почему отец не может побыть дома хотя бы еще несколько
дней. С ним так уютно и хорошо дома, не то что с мамой, занятой и
работой, и домашними делами.
Труднее прощаться с Аней, ее чувственная натура и израненное
ожиданием сердце предсказывали долгую разлуку. Как и муж, она не
хотела даже думать о том, что эта встреча может оказаться последней,
это предчувствие она гнала, как гонят все ненужное и гадкое, нахаль-
но вмешивавшееся в человеческую жизнь.
— Степа, — впилась она в мужа, — береги себя, помни, что у тебя,
кроме Родины, есть я и вот эти ребятишки. — Она притянула к себе
детей, и они, услышав о себе, неожиданно заплакали.
— Не трави душу, Аня! — сказал Степан, еще раз обнимая детей и
продолжая прижимать к себе жену.
— Ну, мне пора, — сказал он, понимая, что так может прощаться
бесконечно, — вы же знаете, что меня ждут.
— Мы тебя тоже ждем, — сказала Аня сквозь слезы, — ждем все-
гда, Степушка!
Выскочив из дома, Степан оглянулся, помахал рукой жене и де-
тям, оставшимся на крыльце. Добежав до общежития, у входа встре-
тил Покровского, собранного и серьезного.
— Лейтенант Петренко уже здесь, — сообщил он.
— Виноват, командир, — извиняющимся голосом сказал Степан,
но Покровский ответил: — Кажется, все нормально. Эшелон еще
формируют, но отъезжаем сегодня.
— Так я и думал, — не скрывая горечи, сказал Степан.
По дороге на завод Покровский признался: — Я очень сожалею,
что не увидел твоих ребятишек.
— Если сегодня не отправят, обещайте зайти к нам домой, коман-
дир? — на всякий случай, тая слабую надежду на какую-нибудь за-
держку отгрузки, попросил Степан. Ему хотелось познакомить свое-
го командира не только со своими детьми, но и с соседями, и с новой
жиличкой, Олей, приглянувшейся своей скромной привлекательно-
стью.
— Обещаю, — ответил Александр и выразительно посмотрел на
шагавшего рядом и хранившего молчание лейтенанта Петренко.
На заводе они не задержались, Петренко зашел к себе, в военпред-
скую, и сразу же повел их к выездным воротам, к той платформе, где
они сгрузили трофейный Т-IV. Петренко, всю ночь контролировав-
ший отгрузку, выглядел не выспавшимся и усталым, поэтому шел
молча, а подойдя к формирующемуся составу, показал на стоявший в
тупике небольшой вагончик: — Обживайтесь, его прицепят к составу.
С вами поедут еще и солдаты охраны. Вооруженная охрана необходи-
ма при непредвиденных остановках в пути и на узловых станциях.
Петренко вынул из планшета документы, передал Покровскому.
— За этот состав будете отвечать вы, товарищ капитан.
Степан взял свои вещмешок, полевую сумку своего командира и,
закинув за плечо, пошел в сторону выделенного им вагончика. Обер-
нувшись, спросил лейтенанта Петренко: — А печка там есть?
— Есть. Посмотрите, хватит ли дров. Если что, прихватите еще.
Оставшись вдвоем, Петренко сообщил: — Вы должны были уе-
хать еще ночью, но изделия не успели подготовить. Две платформы
все еще загружают. Так что смотрите, как только погрузка закончит-
ся, состав уйдет без промедления. Прошу никуда не отлучаться.
Он с надеждой посмотрел на Покровского.
— В скорейшем отправлении состава я заинтересован не меньше
вас, — без обиды ответил Александр.
Пожелав им счастливого пути, Петренко признался:
— Ночь не спал, валюсь с ног. Пойду отсыпаться.
На прощание пожав руку лейтенанта, Александр поблагодарил
его за службу и сразу направился к последним платформам, стояв-
шим у места погрузки, к ним уже приближались изделия, выехавшие
из заводских ворот. Подъехав к усиленному перрону, танки осторож-
но въезжали на него, а въехав, так же осторожно перемещались на
платформу, занимая нужное положение. Такелажники начинали
крепеж, как только водитель-испытатель выключал двигатель. Рабо-
ту свою они знали хорошо, исполняли быстро и сноровисто.
Александр подошел к первому танку, загнанному на платформу,
решив поблагодарить за хорошо и быстро исполненную работу. По-
дойдя к танку, увидел, что из люка вылезал не мужчина-водитель, а
худенькая девушка, из-под шлемофона, сдвинутого на затылок, про-
бивались светлые локоны, а пухлые щеки, почему-то сразу покрыв-
шиеся румянцем, оттенили интеллигентное и очень симпатичное ли-
цо. Она спрыгнула с корпуса на платформу, а оказавшись рядом с
ним, сказала, сняв шлемофон и тряхнув головой, отчего волосы рас-
сыпались по плечам: — Я что-то не так сделала, товарищ военный?
— Капитан Покровский, — представился он, впившись взглядом
в ее лицо. Что-то знакомое показалось в ее облике, в глазах, в манере
держаться так раскрепощенно и непринужденно.
— Оля, — назвала себя девушка, надевая шлемофон и пряча под
него волосы.
— Вы сделали все правильно. Вот за это я и хочу поблагодарить
вас.
— Не стоит. Это моя работа. И если благодарить, то нужно мне
вас. Вы, как я понимаю, фронтовик?
— Так точно. Командир роты тяжелых танков.
— Так это вы приехали за изделиями с моим соседом Степаном
Гуровым?
— Да, младший сержант Гуров механик-водитель танка команди-
ра роты.
— Приятно познакомиться, — сказала она, протягивая руку.
— Мне тоже, — ответил он и сразу же спросил: — Значит, вы ме-
стная?
— Да нет, приезжая. Война многих заставила поменять местожи-
тельство. Вот и я оказалась здесь. И очень довольна. Я помогаю де-
лать нужную фронту продукцию. Разве вы не согласны?
Взглянув еще раз на капитана, она понимающе улыбнулась, ска-
зала вдруг: — Извините, мне нужно в цех. Очень много работы.
Уходя, Оля оглянулась, сказала, пряча улыбку, понимая, какое
впечатление произвела на Покровского: — Рада была познакомиться
с вами, товарищ капитан!
Александр ответил: — До свидания! — и почему-то продолжал
смотреть вслед уходившей девушке.
Она оглянулась, помахала рукой, крикнула: — Возвращайтесь с
победой!
Прекрасно понимая, что девушка крикнула обычную фразу, же-
лая всем отъезжавшим на фронт с их изделиями возвращаться с по-
бедой, он тем не менее воспринял ее слова по-своему. Ему хотелось,
чтобы она ждала возвращения именно его, капитана Покровского.
Как бы то ни было, но ее симпатичное лицо, выбившиеся из-под
шлемофона светлые локоны, ее улыбка еще долго будоражили вооб-
ражение. К тому же и он сам сказал ей не «прощайте», а «до свида-
ния», сказал, совершенно не задумываясь над выскочившими слова-
ми. Они вырвались сами собой, и он сейчас пытался понять, почему
сказал именно их.
Через несколько часов состав дернулся, медленно отходя от пер-
рона, где он расстался с привлекательной девушкой, и Александр
вскочил в свой вагончик, чем-то напоминающий их прежний тепляк.
В нем имелось несколько отделений с боковыми спальными полка-
ми, но, главное, была и печка-буржуйка, без которой Степан не мыс-
лил никакого уюта.
Александр как-то потерянно смотрел в окно на проплывавшие
мимо здания, и наблюдательный Степан, заметив изменение в наст-
роении командира, сказал: — Жаль расставаться с городом, в кото-
ром вроде как и были и не были.
— Очень жаль, Степа.
Он вспомнил лицо Оли. Оно стояло перед его глазами, и ему сно-
ва показалось, что это лицо он уже где-то видел. Возможно, видел в
цехе, когда лейтенант Петренко сопровождал их, показывая процесс
сборки боевых машин, но тогда, сконцентрировав внимание на изде-
лиях, он не обратил внимания на девушку, сидевшую на скамейке в
конце конвейера, где обычно отдыхали испытатели. Да, тогда он ви-
дел ее силуэт, но, как ни пытался вспомнить, не раглядел ее лица. Но
даже если бы и разглядел, вряд ли ему пришла бы в голову мысль от-
влечься от главного, ради чего они шли вдоль своеобразного конвей-
ера, от созерцания волшебства рождения боевых машин, так полю-
бившихся фронтовикам и так ненавидимых немцами! Он долго раз-
мышлял над случившейся встречей, задавал сам себе вопросы, не на-
ходя на них ответа; Оля становилась для него загадкой, которую
предстояло разгадать, и, не выдержав, спросил Степана: — Один из
танков загоняла девушка Оля?
— Моя соседка, — спокойно подтвердил Степан, — между про-
чим, — продолжал он, — когда я уходил на фронт, ее здесь не было.
Она приехала откуда-то и живет у наших соседей, Кузнецовых.
Какая-то молния пронзила тело Александра, но он спросил, со-
храняя внешнее спокойствие: — Откуда она приехала?
— Извините, командир, не спросил. Не до того было. Да к тому
же Оля очень поздно пришла с работы, как говорится, к шапочному
разбору.
Покровский прилег на полку. Мысли бежали быстрее молнии,
высвечивая кадры далекого детства. В Деснянске тоже была Оля.
Он вдруг подумал, что это могла быть она, та Оля, которую он
когда-то жестоко обидел, но сразу же отбросил в сторону навязчивую
мысль, решив, что подобное возможно только в кино. Но тут вновь
возник Деснянск, разговор со старухой, ее слова: «Ежели та Оля, то
она уехала в самом начале войны». Она назвала фамилию той Оли —
Паршина.
Александр спросил у своего механика фамилию их соседки Оли,
но Степан ответил, не скрывая растерянности: — Виноват, командир,
не поинтересовался. Дома-то мы всех по именам зовем. К тому же,
как я уже говорил, она пришла поздно, а утром мы не свиделись. —
Александр попытался успокоить разыгравшееся воображение, уйдя в
себя снова, но образ Оли, ее разгоряченное лицо, ее золотистые воло-
сы постоянно возникали перед его взором и, не выдержав истязания,
сказал:
— Вот что, Степа. Считай это приказом. Пиши домой письмо.
Передашь всем приветы и поинтересуешься, откуда в ваш город при-
ехала Оля. Приказ понятен?
— Так точно, командир, но я не знаю нашего обратного адреса, —
огорченно ответил Степан, и Александр вдруг засмеялся. — Ладно,
напишешь по приезде на место, я тоже не знаю нашей полевой почты.
Степан вспомнил Деснянск, взволнованного командира, искав-
шего девушку, которую он когда-то обидел, спросил, пораженный
собственной догадке: — Вы ищете ту Олю, из Деснянска?
— Так точно, — подтвердил Александр, сдержав напиравшие
эмоции. Ему хотелось рассказать Степану о том впечатлении, какое
произвела на него водитель-испытатель танков Оля, но вместо этого
попросил:
— Сообрази чайку, Степа. — Он хотел добавить еще одно слово:
«с расстройства», но промолчал.
— Чайник уже кипит, — сообщил Степан, направляясь в подобие
купе у самого выхода, где находилась печка-буржуйка.
— Ну, вот и хорошо, — согласился Александр, устраиваясь удоб-
нее на полке, которая на несколько дней станет его постелью.
45
Сообщение трясущегося от холода и страха лейтенанта Шульца
привело в ярость гаупштурмфюрера СС Липпке. Не дослушав до-
клад, он перебил Шульца: — Вы уточнили, кто на вас напал? Парти-
заны или регулярные части, выходящие из окружения?
Шульц молчал, понимая, что любой ответ будет понят так, как
требует обстановка, потому что спрашивает не он, а его! Наконец, со-
бравшись с духом, ответил: — Они стреляли из леса со всех сторон,
огонь велся интенсивно, невозможно было даже поднять голову. Я не
выдержал, поднял солдат, но потерял при этом половину команды.
Липпке брезгливо взглянул на обер-лейтенанта, адресуя весь гнев
ему, коменданту станции, не сумевшему привить своим подчинен-
ным нужный боевой дух. Уловив взгляд Липпке, Штрих ответил спо-
койно, сохраняя присущее ему достоинство: — Это война, господин
гаупштурмфюрер, а в войне всегда побеждает сильнейший. На дан-
ный момент они оказались сильнее нас!
Подумав, Штрих добавил: — К тому же мы в России, и я не знаю,
что будет завтра.
— Завтра?! — вспыхнул Липпке. — Завтра будет то, что прикажу я!
Штрих не стал возражать, точно так же не стал дожидаться следу-
ющего всплеска эмоций Липпке, приказал Шульцу следовать обрат-
но, взяв свежее подкрепление.
— Надеюсь, вы поняли, — спросил он вытянувшегося в струнку
Шульца, — как важно для нас быстрее оградить прилегающую к мос-
ту территорию и установить сигнальные мины?
— Да, господин обер-лейтенант! — ответил Шульц, обрадован-
ный возможностью поскорее уйти с глаз гестаповца.
Наблюдая, как лейтенант поворачивается, избавляясь от немину-
емого избиения, Штрих с тревогой подумал о том, что он сам и вся
его команда могут однажды оказаться в таком же положении, как и
охрана моста, если партизаны надумают напасть на станцию. Но бла-
горазумие взяло верх над эмоциями, и он успокоился, понимая, что
сейчас главной задачей партизан является не уничтожение живой си-
лы противника, а взрывы мостов и железнодорожного полотна, что-
бы остановить успешное продвижение немецких войск к сердцу
Страны Советов — Москве! И ему сейчас следует думать о восстанов-
лении моста и железной дороги, а всеми этими партизанскими бан-
дами пусть занимается господин Липпке. У него для этого больше
возможностей и сил.
Штрих извинился, прошел в станционное здание к связистам,
обосновавшимся в бывшей диспетчерской, связался с Деснянском,
подробно сообщил о случившейся трагедии, попросил прислать ко-
манду саперов для восстановления моста и рабочих для исправления
поврежденного железнодорожного полотна.
Вернувшись в кабинет, доложил Липпке о состоявшемся разгово-
ре со своим руководством.
— Крюгер в курсе? — Липпке, предполагавший о негативном от-
ношении к себе коменданта города, подумал о том, что тот может
воспользоваться ситуацией, чтобы подставить его, как-никак, а
взрыв моста произошел в момент, когда Липпке находился в Мали-
новке, следовательно, вывод напрашивается сам собой: он не смог
организовать охрану и дать достойный отпор нападавшим.
— С господином комендантом я не говорил, — признался Штрих.
— И что вы намерены предпринять в данной ситуации? — Липп-
ке испытующе смотрел на обер-лейтенанта, ожидая ответ.
— Продолжать вести работы по ограждению территории вокруг
моста и ждать подхода саперов и ремонтных рабочих.
— Кто будет искать партизан?
— У меня для этого нет сил, — спокойно ответил Штрих.
В кабинете повисло тягостное молчание. Липпке и сам прекрас-
но понимал, что сейчас никто из них не в состоянии предпринять
что-либо серьезное, но его деятельная натура, приобретенный опыт в
поверженных районах России подсказывали, что сидеть просто так в
ожидании, что партизаны сами сложат оружие и сдадутся на милость
победителей, бессмысленно. Нужно действовать, и чем скорее, тем
лучше. Он прошел к связистам, связался с Крюгером, доложил ему
обстановку и попросил срочно прислать подкрепление для выполне-
ния карательной операции. Получив согласие и подтверждение, что
взвод солдат будет сейчас же поднят по тревоге и направлен в Мали-
новку, Липпке созвал экстренное совещание. Полицай и староста,
поднятые на ноги взрывом, уже давно стояли в коридоре в ожидании
распоряжений, их не пришлось даже искать. Обер-лейтенант Штрих
задержал дрезину с лейтенантом Шульцем и подкреплением, и оба
офицера уже сидели за столом. И если Липпке бурлил от негодова-
ния, Штрих продолжал сохранять внешнее спокойствие. Обвинить
его лично и его людей вряд ли кто мог. Лейтенант Шульц, приняв-
ший вместе с завтраком порцию шнапса, выглядел намного уверен-
нее, чем во время первого доклада. Собравшись с мыслями, он рас-
сказывал более спокойно, уточняя отдельные детали дерзкого напа-
дения партизан, а в том, что это были они, сейчас он не сомневался,
подчеркивал их хорошую подготовленность и вооружение. Слушая
своего подчиненного, Дитрих Штрих думал о том, за что с него спро-
сят больше, и приходил к выводу, что спросят в первую очередь, как
быстро он сможет восстановить мост и полотно железной дороги,
чтобы отправлять к Москве прибывающие и накапливающиеся эше-
лоны с техникой и боеприпасами.
К его удивлению, Липпке, выслушав лейтенанта Шульца, огра-
ничился расспросом старосты и полицейского. Но ни Матвей Секе-
рин, ни Петр Игонин ничего не смогли добавить к сказанному
Шульцем. Оба, высказывая предположения, говорили дрожащими
голосами, что выдавало не столько волнение, сколько страх, охватив-
ший их обоих за собственные жизни. По существу оба они оказались
в западне по собственной воле. И сейчас, при малейшем подозрении,
их мог поставить к стенке тот же Липпке, ну а от партизан они теперь
ничего другого и не ожидали. Их разделяла баррикада, возврат назад,
к своим, они отрезали сами себе. Петр Игонин многозначительно
поглядывал на Липпке, порываясь напомнить ему о предполагаемой
связи фельдшера Милы с партизанами, которой симпатизировал не
кто иной, как сам комендант. А вот Матвей Секерин, с пунцовой фи-
зиономией, повторял одну и ту же фразу:
— Наши так действовать не могут.
Когда до Липпке дошел смысл его слов, он спросил: — Если не
ваши, то кто?
Но Матвей вразумительно ничего ответить не смог и сразу смолк.
Липпке закрыл совещание, не давшее никакого толку, пожелал
Штриху, собравшемуся ехать к мосту, побыстрее вернуться.
— Но, господин гаупштурмфюрер, я должен быть там.
— Нет, — настаивал Липке, — на мосту останется лейтенант
Шульц, вы нужны мне здесь. Ваша задача посмотреть все на месте
своими глазами, принять меры по усилению охраны и восстановле-
нию моста и вернуться на станцию. Нужно продумать наши ответные
действия на вызовы партизан. Вы согласны, что яд всегда имеет свой
антипод-противоядие?
Штрих не стал возражать, вышел из здания комендатуры, вско-
чил в поджидавшую его и Шульца дрезину, которая довольно быстро
ушла в сторону моста.
Задумавшись и уйдя на какое-то время в себя, Липпке долго смо-
трел на Игната Меркулова, наконец, спросил, что бы тот сделал на
его месте.
Герман-Игнат сидел, насупившись, потом поднял глаза на геста-
повца, сказал: — У нас есть такая пословица: клин вышибают кли-
ном!
— Хорошо, я учту вашу русскую пословицу, — пообещал Липпке.
— Сейчас усильте наблюдение за поселком, к вечеру я скажу, что
нам следует сделать завтра.
Оставшись один, Липпке продумывал различные варианты
контрмер против партизан, но ничего серьезного и стоящего не при-
ходило в голову. К обеду на станцию прибыл взвод солдат, прислан-
ных комендантом города, вернулся и обер-лейтенант Штрих. Разме-
стив солдат и предупредив их о боевой готовности, Липпке сделал то
же самое, зайдя в караульное помещение станции. Еще раз встретил-
ся с полицейскими, приказав организовать ночное патрулирование
поселка на случай неожиданного появления посторонних.
— Задерживать всех и вести сразу ко мне! — приказал он и услы-
шал неожиданный ответ Петьки Игонина: — Задерживать некого,
господин гаупштурмфюрер. Люди с вечера запираются на все запоры
и спускают собак. Сейчас у партизан все есть, им незачем идти в по-
селок. Разве что кто вздумает сбежать к ним отсюда.
Липпке сказал резко: — Дежурство не отменяется.
Вечером, уже лежа в постели, он долго не мог успокоиться. Этот
взрыв, пожалуй, впервые поставил перед ним самостоятельную серь-
езную задачу. Справится он с ней, и тогда повышение по службе, на-
грады и звания, возможно, перевод в какой-либо другой, более круп-
ный город, скажем, в Брянск или Орел, а возможно, даже и в Моск-
ву, которую вот-вот должны захватить доблестные войска фюрера,
где, может быть, будет меньше проблем, чем в этой глуши, среди глу-
хих, поистине дремучих лесов, которые даже сами по себе не несут
ничего хорошего, кроме тревоги и ожидания. Ну, а если ему не удаст-
ся выйти победителем из этой истории, то понятно, что его звезда
сразу же погаснет, а о нем самом забудут даже те, кто по долгу служ-
бы обязан помогать сейчас.
Липпке пытался вспомнить все, что можно было взять на воору-
жение из опыта борьбы с партизанами, но ничего путного не прихо-
дило в голову. Опыт борьбы в других странах, да и в той же России
раньше, не принимался им всерьез, а опыта борьбы с ними в этой
войне еще не было. Больше приходилось бороться с выходящими из
окружения разрозненными воинскими подразделениями, но эта
борьба не давала никакого опыта. Отдельные отряды, особенно не-
большие, окружались и, если не сдавались, уничтожались. За пол-
ночь, уже засыпая, он вдруг четко представил себе план предстоящих
действий. Представил так зримо, что даже встал с постели, решив хо-
рошенько продумать детали. Утром он изолирует фельдшерицу Ми-
лу. Она может оказаться звеном цепочки, потянув которое он выйдет
на партизан. Не зря же полицейский Петр указывает на нее. Липпке
предположил и другое: только ревность могла привести полицейско-
го к ее дому в раннее утро. Но это, в данном случае, им в расчет не
бралось. Далее он прикажет построить в одну шеренгу жителей по-
селка, окружит их солдатами и задаст им только один вопрос: «Кто
покажет, где расположен партизанский отряд?» И если такой человек
не найдется, он прикажет отсчитать первую пятерку и пятого пустит
в расход на глазах всех жителей. Если снова никто не ответит на его
вопрос, он повторит то же, отсчитав еще одну пятерку. Посмотрим,
решил он, у кого из нас нервы окажутся слабее! В своих он абсолют-
но уверен. Тем более что в отношении гражданского населения он
волен поступать по своему усмотрению, исходя из обстановки, как
велит инструкция, и он выполнит ее, чего бы это ни стоило.
Он, наконец, смежил веки, и он заснул каким-то тревожным
сном. Во сне он вдруг оказался на том мосту и воочию увидел две це-
почки красноармейцев, вышедших из леса с обеих сторон дороги. Их
плотный огонь заставил его упасть на шпалы, пахнущие мазутом и
еще какой-то гадостью, которой пропитывают древесину, защищая
от гниения. Огонь прекратился после сильного взрыва, осветившего
окрестность ярким пламенем.
Липпке проснулся, несколько минут лежал с закрытыми глазами,
вспоминая сновидение, а открыв, увидел, что за окном уже сереет,
рассвет вступает в свои права. Пролежав в постели около часа, он
вслушивался в тишину, пытаясь понять, почему приснилось такое,
но так и не пришел ни к какому выводу. Встав, он потянулся, сделал
несколько физических упражнений, а приведя себя в порядок и одев-
шись, вышел в коридор. Часовой, увидя офицера, вытянулся, щелк-
нул каблуками, и он понял, насколько силен воинский дух, приви-
тый солдатам его отечества. Даже здесь, в этой глуши, солдат остает-
ся таким же, каким его воспитали в Германии, — почитающим своих
командиров, верящим в победу и непоколебимость их верховного
командующего, любимого фюрера! Непроизвольно, подчиняясь ка-
кой-то внутренней самодисциплине, он выбросил руку вперед, ска-
зав:
— Хайль Гитлер!
И солдат, снова щелкнув каблуками сапог, ответил в тон ему:
— Зиг Хайль!
Дав необходимые указания начальнику полиции Меркулову и ко-
мандиру взвода, прибывшему из города, лейтенанту Паулю Шнитке,
Липпке вышел на крыльцо станционного здания и сразу же увидел
приближавшихся к нему фельдшера Милу и сопровождавшего ее по-
лицейского. Мила была одета в легкое пальто, а шапочка, искусно
связанная из грубых шерстяных ниток, хорошо подчеркивала и отте-
няла красоту и интеллигентность ее лица. На секунду залюбовавшись
ее внешним привлекательным видом, Липпке вспомнил о Штрихе не
из-за зависти перед его выбором, а по другой, более прозаической
причине. Из-за этой русской связной, а в том, что она является тако-
вой, он ничуть не сомневался, Дитрих Штрих может расстаться не
только с карьерой, но и вообще со службой. Если он, Липпке, дока-
жет, что она является связной партизан, то Штрих будет немедленно
разжалован и отправлен рядовым на фронт, в действующую армию.
Кивнув полицейскому вместо приветствия, приказал: — В карцер!
Мила округлила глаза, ошалело посмотрела на Липпке, но тот
резко повернулся, направляясь в отведенный ему кабинет, к ожидав-
шим его лейтенанту Шнитке и Герману-Игнату Меркулову.
— Пошли, — грубо сказал Петька, толкнув в бок девушку.
— Я должна ехать в Деснянск, — напомнила она, но Петька, ведя
ее к комнате с металлической дверью, сказал совершенно спокойно,
как о чем-то решенном:
— Успеется. Съездишь и в Деснянск. Попозже...
Мила поняла, что после взрыва моста планы немецкого руковод-
ства поменялись. Спокойно вошла в комнату, бросила на лавку лег-
кую сумку, где кроме еды, взятой в дорогу, ничего не было, и, как
только за ней захлопнулась дверь, ясно представила себе, что Липпке
уже тогда, когда она оказывала ему помощь, знал, что арестует ее, но
придумал поездку в Деснянск, чтобы лишний раз не беспокоить ее
отца. Мысли путались в голове, набегали одна на другую, и она, об-
хватив обеими руками голову, повалилась на лавку. И только немно-
го успокоившись, вспомнила Дитриха, решив, что и он не знает о ее
аресте. Она подумала, что Дитриха специально не посвятили в этот
изуверский план, зная наперед, что он его не одобрит. Теперь она по-
няла смысл угроз полицая Игонина, догадавшегося, куда она ходила
в ту ночь, и понявшего, что тягаться с Дитрихом ему бесполезно. Она
также поняла, что ее арест спровоцирован Петькой, но решила, что
будет держаться до последнего, потому что у них нет никаких доказа-
тельств ее связи с отрядом партизан.
Обрадованный тем, что день начался, как и планировалось,
Липпке собрал небольшое совещание. Меркулову, Секерину и Иго-
нину ставилась задача собрать всех жителей поселка, начиная с мла-
денцев и кончая стариками, и выстроить их шеренгой на пустыре за
станцией. Солдаты лейтенанта Шнитке располагались чуть в сторо-
не, на небольшом возвышении, держа жителей под прицелом авто-
матов на случай побега кого-либо из них в лес. Коменданту станции,
обер-лейтенанту Штриху, ставилась самая простая задача: держать
личный состав комендантского взвода в караульном помещении и
казарме на случай непредвиденных обстоятельств.
По тому, как шумно и неорганизованно проходили сборы населе-
ния, Липпке приказал лейтенанту Шнитке помочь полицейским.
Вмешательство карателей помогло сделать жителей более сговорчи-
выми, благоразумными и послушными. Люди молча потянулись к
станции, неся на руках детей и поддерживая немощных стариков и
старух. Когда жителей построили, как приказал Липпке, он вышел
вперед и обратился к собравшимся с краткой речью, которую перево-
дил Герман-Игнат Меркулов. Услышав первые слова, люди сжались,
почувствовав неладное.
— Нам известно, — говорил Липпке, стоявший на табуретке, что-
бы все жители видели его, — кто из ваших людей находится в парти-
занском отряде. Взрыв моста, произведенный партизанами, обязы-
вает германские власти принимать меры. Сейчас я требую добро-
вольно указать их местонахождение. Если вы не укажете, я обязан
принять экстренные меры, как того требует обстановка.
Липпке на минуту задумался, дожидаясь окончания перевода, за-
тем продолжил, но уже медленнее: — Если вы не укажете их располо-
жение, я прикажу солдатам отсчитать пятого в шеренге и расстрелять
на месте! Даю пять минут на раздумье!
Люди, тихо переговаривавшиеся меж собой, окаменели, застыв
на месте, когда до них дошел смысл сказанного. В воздухе повисла
тишина, не нарушаемая никем.
Выждав пять минут, Липпке приказал лейтенанту Шнитке отсчи-
тать пять человек. Солдаты выхватили из строя пятую, пожилую жен-
щину, отвели чуть в сторону, повернули лицом к людям. Прежде чем
дать команду изготовившимся к стрельбе солдатам, Липпке спросил:
— Вы покажете, где находятся партизаны?!
Старуха смерила Липпке презрительным взглядом, сказала, кив-
нув в сторону леса: — Не знаю я. Лес вон какой! Ищи ветра в поле!
Липпке что-то сказал Шнитке, тот дал соответствующую коман-
ду солдатам, и те, лязгнув затворами, прицелились. Вместе с раздав-
шимися выстрелами старая Лукерья опустилась вначале на колени,
затем повалилась на бок, на мокрую от холодной росы землю.
Липпке торжествующе посмотрел на оцепеневших от ужаса лю-
дей, с его губ уже сходили следующие слова, но их никто не услышал,
так же, как не услышали и выстрела из леса. Липпке успел схватить-
ся за левое плечо и тоже свалился на землю, испачкав новую выход-
ную шинель. Шнитке, повернувшийся к лесу, успел заметить, как с
нескольких вековых елей, посеребренных изморозью, слетела сереб-
ряная пыль, что-то крикнул повалившимся на землю солдатам. Встав
на колени, они открыли беспорядочную стрельбу, целясь в те ели и
ближайшие, также вековые, высокие и кудрявые, сосны.
Народ, поняв, что их больше ничто и никто здесь не задержит,
разбегался в разные стороны.
Их действительно никто не останавливал, полицейские, так же
как и солдаты, безудержно палили по лесу.
Воспользовавшись моментом, обер-лейтенант Штрих вбежал в
здание вокзала, приказал встретившемуся часовому поднять личный
состав в «ружье», а дежурному бежать в медпункт и вместе с санита-
ром оказать помощь раненому гаупштурмфюреру Липпке. Солдаты
бросились выполнять приказ, Штрих так же быстро, как и они, про-
скочил в конец коридора, открыл дверь карцера, крикнул ничего не
подозревавшей и не понимавшей, насторожившейся девушке:
— Бегите отсюда, спасайтесь! — Штрих повернулся, крикнув уже
на бегу: — Шнель! Скорее!
Заскочив в кабинет, он схватил автомат и выскочил на площадь.
Солдаты все еще стреляли в сторону леса, около гестаповца возился
санитар, унтер-офицер Питер Берг, перевязывая рану. За Штрихом
уже бежали солдаты комендантского взвода, ожидая распоряжений
своего командира. Санитар, увидев его, сказал: — Нужно срочно от-
править в госпиталь, я не смогу вытащить пулю! Она застряла в пле-
че.
Дав указание солдатам залечь у насыпи дороги, Штрих сопрово-
дил Липпке к грузовику, стоявшему около здания станции. Превоз-
могая боль, Липпке сказал: — Передайте лейтенанту Шнитке. Пусть
прекратит стрельбу и попытается догнать партизан. Они где-то ря-
дом.
Превозмогая боль, уже находясь в кабине грузовика, Липпке
уточнил сказанное: — Пусть попробуют взять их след и организуют
преследование. Вам рекомендую сейчас же отправиться к мосту! Не
допустите еще одного нападения на него и взрыва.
Проводив грузовик с несколькими автоматчиками в кузове,
Штрих вернулся к Шнитке, передал ему указание Липпке, сам, не за-
ходя в кабинет, поспешил к дрезине, стоявшей на рельсах.
В Малиновку Дитрих Штрих вернулся только на следующий
день, убедившись, что дела по восстановлению моста и созданию ог-
раждения прилегающей к нему территории идут нормально. Штрих
еще раз скрупулезно проверил систему охраны объекта, внес отдель-
ные корректировки по расположению сигнальных мин, исключав-
ших повторение прежней ошибки, когда охрана, прижатая плотным
огнем партизан, позволила последним не просто подойти к мосту, но
и взорвать его. Сейчас вокруг моста работали саперы, ограждая и ми-
нируя прилегающую к нему территорию. Ограждение из колючей
проволоки не являлось здесь главным препятствием для партизан,
главным оставались противопехотные и сигнальные мины. Послед-
ние взрывались при любом контакте с ними. Даже если этот контакт
исходил от зверей.
«Ничего, — размышлял про себя Штрих. — Если пару раз кто-то
из диких зверей и подорвется, партизаны, узнав об этом, оставят в
покое сам мост. А это сейчас самое главное».
Мост действительно становился здесь главным, потому что для
его восстановления нужны люди, техника, стройматериалы и время.
А на войне главнее времени, пожалуй, ничего и нет. За мост и поте-
рянное время он уже получил достаточно от коменданта Деснянска,
барона фон Крюгера, да и Липпке тоже не стеснялся в выражениях,
но вчера он убедился, что служба здесь, на этой захолустной станции,
в этой забытой всеми Малиновке, не мед, и пуля, выпущенная из ле-
са партизанами, тому реальное подтверждение. Но как бы то ни бы-
ло, возвращение на станцию для него было отдохновением, разгруз-
кой. На этот раз его возвращения нетерпеливо ожидали два человека:
лейтенант Шнитке, возглавлявший взвод карателей, и главный по-
лицай Деснянска, Меркулов. И если Шнитке, лишенный руководст-
ва, ждал указаний коменданта на дальнейшие действия, то Германа
Меркулова интересовало совсем другое: кто выпустил из карцера
арестованную по указанию Липпке Милу Корневу, местного фельд-
шера? Меркулов уже знал от полицейского Петра Игонина о симпа-
тии к ней местного коменданта.
Заслушав отчеты обоих о преследовании партизан, ранивших га-
упштурмфюрера СС Липпке, Дитрих Штрих, пользуясь своим поло-
жением, сам задавал вопросы, которые, если бы был здесь Липпке,
предназначались ему самому.
— Вы нашли их лагерь? — спросил он, сверля глазами почему-то
съежившегося лейтенанта Шнитке.
— Никак нет, господин обер-лейтенант, — в его голосе сквозила
неуверенность и растерянность, замешанные на страхе, пронизав-
шем все его существо, после несостоявшегося преследования. Страх
этот нагоняли не партизаны, а эти глухие места, темный и холодный
лес, не имевший конца, и хмурые местные жители, не желавшие об-
щаться с его солдатами, да и с ним тоже. На любой вопрос они отве-
чали одно и то же: — Не знаем!
— Мы обнаружили место засады, но далее следы вели в глубь ле-
са, а затем и совсем затерялись. Видимо, их было не очень много, и
уходили они рассредоточась. Через пару километров я уже не знал,
куда направить отряд, и, если бы не местный полицейский Питер,
мы могли бы заблудиться в лесу.
— Очень плохо, — подытожил Штрих, — думаю, Липпке не обра-
дуется, услышав подобное сообщение.
— Я боялся превратиться из преследователя в преследуемого, —
признался Шнитке, — и решил не рисковать людьми.
— Попытайтесь найти контакт с местным населением, — подска-
зал Штрих и кивнул в сторону Меркулова, — действуйте через них. У
них это получится лучше, они лучше нас знают местные обычаи и
нравы.
Меркулов, молча слушавший их разговор, неожиданно спросил:
— Хотел бы я знать, кто выпустил фельдшера Милу?
— А вот об этом я хочу спросить вас. Отправив в город гауп-
штурмфюрера, я поспешил к мосту, так мне приказал Липпке. В свой
кабинет я не заходил!
— Карцер охранялся вашими людьми, и его мог открыть только
ваш человек, — напомнил Меркулов.
— Вы знали, что она арестована? — неожиданно спросил Штрих,
уставившись взглядом в Меркулова.
— Да, знал.
— А я нет, — признался Штрих, — Липпке не посвятил меня в
свои планы. А раз так, то вам и карты в руки. Ищите!
— Да, это так, — подтвердил Меркулов, зная, что Липпке специ-
ально не посвящал Штриха в планы, касающиеся фельдшера.
— Но главное не это, — продолжал развивать свою мысль Мерку-
лов, — главное то, что кто-то воспользовался суматохой и открыл
дверь карцера, — теперь уже Меркулов сверлил взглядом обер-лейте-
нанта, ожидая его реакции.
— Вы подозреваете меня? — Штрих недовольно посмотрел на на-
чальника полиции, уничтожая его презрительным взглядом.
— Не знаю, — неуверенно произнес Меркулов, — но часовой ут-
верждает, что именно вы послали его за санитаром, а сами...
— Что сами? — перебил Штрих, не дав договорить Меркулову.
— Остались здесь.
— Да, я остался, на секунду забежал вот в этот кабинет, схватил
свой автомат и выскочил на улицу, организовывать отправку ранено-
го гаупштурмфюрера в госпиталь.
— Это я знаю, — подтвердил Меркулов, — но если не вы, то кто?
— О том, что ее арестовали, я не знал, — повторил Штрих и нео-
жиданно для себя сам спросил Меркулова: — А кто ее закрывал?
— Полицейский Игонин.
— Вот его и спросите!
— Он тоже не знает, но, странное дело, ключ после ее исчезнове-
ния я нашел в двери.
Штрих порылся в карманах и, не найдя ничего, спросил:
— А где второй?
— Второй у дежурного, — подтвердил Меркулов, — мы нашли его
там.
— Повторяю, — уверенно и напористо сказал Штрих, — я не знал
о ее аресте, к тому же в тот момент мне было не до нее, я делал все,
чтобы как можно скорее оказать помощь гаупштурмфюреру! Воз-
можно, дверь в карцере не была заперта вообще.
Он еще раз оглядел обоих, сказал, заканчивая разговор: — Ищите
партизан, ищите фельдшера Милу. Поручите это полицейскому Иго-
нину. Если будет нужна моя помощь, я готов оказать ее. Но, по-мое-
му, здесь у нас больше врагов, чем друзей. Постарайтесь найти кон-
такт с населением, без этого поиск партизан не увенчается успехом.
Надо, чтобы люди повернулись к нам, а не наоборот.
— Здесь так не получится, — угрюмо произнес Меркулов, — я не-
много изучил психологию местных жителей.
— Вам и карты в руки, — обрадовался Штрих, — продолжайте
изучать их и дальше. Без этого нельзя.
Обер-лейтенант Дитрих Штрих постарался дистанцировать себя
и от карателей, и от полицейских, понимая, что те должны действо-
вать самостоятельно, поскольку у них другое начальство и перед ни-
ми стоят другие задачи. С него, обер-лейтенанта Штриха, достаточно
и того, за что он отвечает. В его ведении находились злополучный
мост, эта станция с ароматным названием и уходящие от нее в обе
стороны полотна железной дороги.
Дождавшись, когда Меркулов выйдет, Дитрих подошел к Шнит-
ке, так и не воспрянувшему духом. Похлопал его по плечу, показывая
свое дружеское расположение к нему, спросил:
— Хотите добрый совет, Пауль?
— С готовностью, — Шнитке смотрел на Штриха с интересом,
пожалуй, впервые за эти дни его лицо озарила улыбка.
— Поиск отряда поручите Меркулову. Он быстрее вас найдет их
след и здесь, в Малиновке, и в лесу. Ваше дело — силовое вмешатель-
ство. И еще. Обо всем, что здесь произошло, доложите коменданту
города подполковнику Крюгеру.
— Я так и поступлю, — Пауль с чувством пожал руку Дитриха,
благодаря его за моральную поддержку.
— И еще, — Штрих посмотрел в окно на спокойный, молчаливый
лес. — И еще, — повторил он, — здесь нельзя расслабляться. Устрой-
те своих людей в зале станционного помещения и позаботьтесь об
усиленных постах.
— Я так и поступил. Мои солдаты готовы в любое время, у них
есть опыт по уничтожению отступающих русских, особенно выходя-
щих из окружения.
— А здесь мы находимся в их окружении, — не без черного юмо-
ра заметил Дитрих. — Но рядом с вами и мне стало спокойнее, —
признался он.
46
Выскочив из здания комендатуры, Мила побежала вначале к сво-
ему дому, но, добежав до двора, остановилась, огляделась по сторо-
нам и, убедившись, что за ней не гонятся, а по поселку врассыпную
разбегаются люди, быстро завернула за угол, и так же быстро подбе-
жала к церкви, но не к главному входу, а к боковой двери, куда обыч-
но заходит отец. Войдя в церковь, она столкнулась со старой монахи-
ней Пелагеей, жившей при церкви, усердно и молитвенно исполняв-
шей все церковные обязанности, начиная с уборки и кончая приго-
товлением трапезы для священника. Увидев вбежавшую Милу, Пе-
лагея испугалась, слыша все еще продолжавшуюся стрельбу, она по-
няла, что там, на станции, куда утром согнали всех жителей, случи-
лось что-то страшное.
— Спрячьте меня, теть Поль, — быстро и как-то просительно вы-
говорила Мила, — за мной могут прийти полицейские.
Пелагея молча взяла девушку за руку, повела ее в притвор, ото-
двинула стол в сторону, сняла домотканый половик, не спеша откры-
ла люк, закрывавший вход в небольшой погреб, где хранились соле-
нья и свечи, сказала:
— Полезай. Здесь тебя никто не найдет.
Она принесла какую-то свою одежду, сказала как о чем-то обы-
денном:
— На полке есть свечи и спички. Постели мою одежку на доски и
постарайся успокоиться. Свечку долго не жги. Как управишься, так и
погаси.
— Теть Поль, — как-то тихо, словно их подслушивали, сказала
Мила, — отцу скажи, я сбежала из карцера. Меня почему-то аресто-
вывали.
— Хорошо, дочка, скажу.
Пелагея не спеша закрыла крышку, задвинула стол на свое место,
разложила на нем все, что требовалось прихожанам: небольшие
иконки, крестики и цепочки к ним, свечи, церковную литературу.
Вскоре в церковь пришел и Пимен, видевший, как Мила, добе-
жав до своего дома, круто развернулась и побежала в церковь, види-
мо, рассчитывая, что он там.
Открыв боковую дверь, Пимен не торопясь прошел в алтарь, не
спеша надел фелонь на подрясник, встал на колени перед распяти-
ем Христа и, закрыв глаза и крестясь, истово просил Господа отве-
сти беду от его родной Малиновки, от верующих и неверующих жи-
телей поселка. Подойдя к иконе Божьей Матери, повторил ту же
просьбу. Окончив молитву, Пимен вышел из алтаря, столкнувшись
с тревожным взглядом стоявшей в смирении Пелагеи. Получив бла-
гословение батюшки, она перекрестилась, потом сказала каким-то
не своим голосом:
— Мила убежала от стражи, я спрятала ее в погреб.
— Почему?
— Ее арестовали сегодня утром.
Пелагея вопросительно смотрела на отца Пимена, воспринявше-
го спокойно ее информацию, наконец, спросила:
— На станции что-то произошло, я слышала выстрелы.
— Да, Пелагея. Каратели требовали указать лагерь партизан, заст-
релили рабу божью Лукерью, царство ей небесное.
Пимен наложил на себя крестное знамение, Пелагея также пере-
крестилась.
— Царство ей небесное, — снова повторил отец Пимен и перекре-
стился. Не говоря ни слова, он прошел в притвор, закрыл входную
дверь на засов, приказал сделать то же и с другими дверями, отодви-
нул в сторону стол, так же быстро, как это делала Пелагея, поднял
крышку люка. Мила стояла в погребе, вглядываясь в проем.
— Папа! — вскрикнула она и залилась слезами. — Меня арестова-
ли и посадили в карцер.
— Почему?
— Не знаю.
— Как тебе удалось сбежать?
— Меня выпустил Дитрих.
Пимен пристально вгляделся в лицо плачущей дочери, сказал,
снова перекрестившись: — На все воля Божья!
Помолчав, словно прислушиваясь к чему-то, он дал возможность
дочери выплакаться, затем, повернувшись к стоявшей рядом мона-
хине, сказал: — Приготовь что-либо в дорогу.
Снова внимательно посмотрел на дочь, словно видел ее впервые,
опустился на колени, ладонью руки погладил ее волосы, лицо, снял
со щек слезы, сказал так, чтобы она успокоилась:
— Ночью уйдешь в лес. Отсюда. Домой не заходи. Скорее всего,
они будут тебя караулить там. Вот мы их и обманем.
Он наклонился, поцеловал дочь в щеку, перекрестил, сказал, зная
заранее все, что ее ждало: — Уйдешь в полночь. Иди к той безымян-
ной речушке, где мы когда-то собирали грибы. По описанию, они ус-
троились около нее. Не найдешь — вернись, но к дому не подходи.
Иди к Евсею Евсеевичу. Я предупрежу его. Сейчас я должен идти до-
мой. За тобой могут прийти.
Он повернулся к вернувшейся Пелагее, сказал: — Будете прово-
жать дочь, хорошенько прислушайтесь, чтобы никого поблизости не
было.
— Все исполню, батюшка, как велите.
— Благословляю вас, — Пимен перекрестил Пелагею, посмотрел
на дочь каким-то виноватым взглядом, тоже перекрестил ее, сказал:
— Бог все устроит, как надо. Крепись и успокойся.
— Хорошо, отец, — сказала она, успокаиваясь и вытирая слезы.
— Христос с тобой, — сказал Пимен, снова перекрестив стояв-
шую в погребе дочь, быстрым шагом направился в алтарь, переодел-
ся в мирскую одежду и, не оглядываясь и ничего не говоря Пелагее,
застывшей посреди церкви, вышел на улицу.
Как и предполагал Пимен, за Милой действительно пришли. В
дом ввалились без стука и разрешения Меркулов и Игонин в сопро-
вождении двух солдат. Поставив свою длинную винтовку в угол у
дверей, Петька с ходу спросил: — Где Мила?
— В Деснянске, — ответил Пимен.
— Почему вы так считаете? — Меркулов сверлил глазами отца
Пимена, рассчитывая увидеть что-то на его лице.
— Она собиралась туда со вчерашнего дня, сказала, что это указа-
ние немецкого офицера, а сегодня вот он, — Пимен указал на поли-
цейского Игонина, — утром повел ее на станцию.
— Где она сейчас? — допытывался Меркулов, рассчитывавший,
что священник проговорится.
— А вот об этом я хотел спросить вас, — Пимен поднял глаза на
Меркулова, — ваши люди увели дочь, они и должны ответить, куда ее
дели.
— Она сбежала со станции, — сообщил Игонин, — и вы знаете,
где она сейчас.
— Я был на станции среди собранных там жителей и только что
пришел домой сам. Если хотите, обыщите дом, двор.
Меркулов понял, что дальше говорить с батюшкой бесполезно,
приказал: — Дом и двор обыскать!
Обрадовавшись, как беспрекословно и быстро солдаты и поли-
цай Игонин выполнили его команду, Меркулов прошел в горницу,
уселся за стол. Изучающим взглядом прошелся по стенам, увешан-
ным иконами, долго рассматривал икону Богоматери, висевшую в
красном углу, и зажженную лампадку перед ней. Налюбовавшись
иконами, Меркулов спросил отца Пимена: — Вы разве не знаете, в
чем обвиняется ваша дочь?
— Обвиняется?! — переспросил Пимен. — В чем же?
— В связи с партизанами.
— Но, — напомнил Пимен Меркулову, — война только началась,
немцы здесь появились недавно, неизвестно даже, есть ли в наших
местах партизаны, а вы уже обвиняете мою дочь в связях с ними.
— У нас есть доказательства.
— Какие?
— Третьего дня она не ночевала дома, а утром выходила из леса, о
чем имеется рапорт полицейского Игонина.
— Он что, был у нас ночью? — заинтересованно спросил отец Пи-
мен, ожидая ответ.
— Не был. Но он видел ее рано утром выходящей из леса.
— И что из этого?
— А то, что перед этим у партизан была стычка с одним из наших
подразделений, и у них должны быть раненые.
— И это все?
— Разве этого мало?
— В лес рано утром посылал ее я. Мне нездоровилось, вот я и по-
слал ее за шиповником, пока его не побили дожди и снега. Вот он в уг-
лу и лежит все в той же сумке. — Пимен указал на раскрытый узелок,
из которого виднелись глянцевые бока фиолетовых ягод шиповника.
— Так где же она сейчас? — допытывался Меркулов.
— Ваши люди увели мою дочь, у них и спрашивайте.
— Она убежала из комендатуры, — наконец признался Мерку-
лов, — следовательно, она где-то здесь.
Он пристально смотрел на священника, ожидая, что тот прогово-
рится.
— Где она, знает один Господь.
Пимен подошел к иконе Богоматери, перекрестился, тихо сказал
сам себе: — Слава те, Господи, что избавил мою дочь от ненужных
мучений.
— Значит, вы знаете, где она, — заключил Меркулов.
— Господь знает, — повторил Пимен, снова крестясь. — Он не
даст в обиду безгрешное дитя.
Вбежавший в горницу Петька доложил, что ни в доме, ни в погре-
бе, ни в сарае Милы нет. Нет даже следов ее пребывания.
— Обследуйте чердак.
— Там тоже нет, одна полова, — доложил Игонин.
— Церковь обследовали? — спросил Меркулов, продолжая смот-
реть на отца Пимена.
— Никак нет, — ответил Игонин, — не успели.
— Вот что, — сказал Меркулов, вставая из-за стола, — здесь ос-
тавьте пост, церковь тщательно обследуйте тоже. Должна же она по-
явиться где-то. Да, — добавил он, обращаясь уже к отцу Пимену, —
сегодня я запрещаю вам покидать дом. Считайте, что до утра вы на-
ходитесь под домашним арестом.
Меркулов не сводил глаз со священника, но тот, к его величайше-
му сожалению, оставался совершенно спокойным. Боле того, выслу-
шав Меркулова, он снова подошел к красному углу, опустился на ко-
лени и, не обращая внимания на присутствующих, стал молиться,
прося Божью матерь о заступничестве. Молитва продолжалась до-
вольно долго, и Меркулов не выдержал, сказал: — Может, хватит?!
Пимен прекратил произносить слова вслух, но губы его продол-
жали шептать слова, обращенные к защитнице русских людей, Бого-
матери. Закончив молитву, сказал, не глядя на Меркулова, но обра-
щаясь к нему: — Великий грех нарушать молитву страждущего!
— Война все грехи спишет, — спокойно ответил Меркулов.
— Господь все видит ежесекундно, все наши деяния он знает и
видит намного раньше, чем мы их совершаем.
— Вы меня не пугайте грехами, — огрызнулся Меркулов, на что
отец Пимен ответил: — Господь с вами. Каждый получит по заслугам
своим, на все его воля. И, как сказано в писании, каждый будет уми-
рать за свое собственное беззаконие!
Вбежавший полицейский доложил, что и в церкви Милы не ока-
залось. — Мы обшарили все углы, там ее нет.
На секунду Герман-Игнат задумался, мысленно прокручивая си-
туацию. Сейчас он ясно видел картину, сложившуюся в тот момент.
Люди разбегались по своим домам, зная, что за ними никто не гонит-
ся. Знала это и сбежавшая Мила. Но она знала и другое — за ней обя-
зательно придут, и потому у нее оставался один выход: убежать в лес,
к партизанам. Значит, делал он вывод, в поселке многие знают, где
находится отряд, и поиск этих людей следует продолжить. В конце
концов, кто-то из жителей не пожелает класть свою голову на плаху
за других.
Уходя, он сказал ушедшему в себя священнику: — А с вами мы
еще встретимся.
В доме священника всю ночь дежурил оставленный Меркуловым
незнакомый и неразговорчивый полицейский. Увидев проснувшего-
ся священника, сказал: — Доброе утро, — на что Пимен ответил:
— Как будет угодно Господу.
Он быстро сполоснул лицо холодной водой и вышел во двор, не
закрыв дверей в сени и на крыльцо. Понимая, что часовой не уйдет из
дома, пока его не снимет Меркулов, Пимен тем не менее решил идти
в церковь к утренней службе. Оказавшись во дворе, увидел сидевше-
го на лавочке Игонина. Тот бесцеремонно преградил дорогу, сказав
всего одно слово: — Куда?
— В храм, на службу.
— Нельзя.
— Почему? — отец Пимен помнил о домашнем аресте только до
утра, потому напомнил Игонину об этом указании Меркулова.
— Хорошо, — согласился Петька, — только при моем сопровож-
дении.
Войдя в церковь, отец Пимен внимательно посмотрел на Пела-
гею, а осеняя ее крестом и говоря «во славу Господню», больше всего
боялся, что она вдруг скажет что-либо о дочери. Но Пелагея молчала,
в послушании опустила глаза и немного быстрее обычного наклони-
ла голову, словно подтверждала, что все получилось как надо. Оки-
нув стены беглым взглядом, Пимен сказал:
— Открой двери, Пелагея, скоро служба.
Пелагея кивнула головой, уходя исполнять повеление. Отец Пи-
мен поднялся на амвон, но прежде чем войти в алтарь, повернулся к
полицейскому: — Сюда вам нельзя.
— Почему? — не понял запрета Петька.
— Здесь находится престол Господа нашего, Иисуса Христа. Сю-
да могут заходить только служители церкви мужского пола.
— Хорошо, — согласился Игонин, он обследовал алтарь еще вче-
ра и хорошо знал, что спрятаться там негде и невозможно.
— И долго вы там пробудете? — спросил он батюшку, уже откры-
вавшего царские врата.
— Сколько потребует служба.
— И какую службу вы будете служить сегодня? — допытывался
Петька.
— О долготерпении временного торжества врагов отечества на-
шего.
Пока Петька переваривал сказанное, отец Пимен закрыл врата, а
в церковь постепенно, один за другим, заходили прихожане. Никог-
да прежде Петька не видел своих односельчан такими смиренными и
сосредоточенными, и, наблюдая за ними, он ощутил даже какую-то
неловкость от того, что он стоит рядом с подсвечником, на который
ставят свечи, стоит не со свечкой, а с немецкой винтовкой. Но после
того, что случилось в поселке вчера, на него никто не обращал вни-
мания. Постепенно церковь наполнялась людьми, где-то в углу запел
хор, в промежутках между пением что-то говорил отец Пимен, нахо-
дясь за иконостасом, но всего этого действа полицейский Игонин не
понимал. Скользя взглядом по ушедшим в себя лицам односельчан,
он вдруг подумал о том, что, живя здесь, он не заходил в церковь и не
знает всего того, чем живут эти люди, и, вероятно, никогда уже не уз-
нает и не поймет, потому что ему этого не дано родителями, а может
быть, и самим Богом.
Через некоторое время царские врата отворились, и отец Пимен,
облаченный в церковные одежды, появился на амвоне. Перекрестив
выдвинувшихся вперед прихожан, он заговорил громким, удивитель-
но спокойным голосом, проникавшим во все уголки церкви: — Бра-
тья и сестры, — говорил он, вглядываясь в лица стоявших в зале лю-
дей. — Вчерашние события на станции потрясли всех нас своей жес-
токостью. Свершилось не богоугодное дело, остановленное в самом
начале рукой всевидящего Господа нашего. Я долго молился о даро-
вании вечного покоя безвинно погибшей рабе божьей Лукерье, цар-
ство ей небесное и благодать Господня.
Отец Пимен оглядел еще раз прихожан, достал листок бумаги, не
спеша развернул его и снова начал говорить: — Сейчас я прочитаю
вам обращение нашего первоиерарха, митрополита Сергия, сказан-
ное им 22 июня, в день начала этой антинародной и захватнической
войны.
Он передохнул, снова оглядел зал, увидя обращенные на него
взоры прихожан, показавшиеся ему испуганными, и так же спокой-
но, как и начал службу, продолжил: — Возлюбленные отцы, братия и
сестры! Возлюбленные соотечественники мои! Оглянемся на исто-
рию Отечества своего, повсюду увидим мы следы воинской доблести
и гражданского мужества, оставленные нашими предками, из поко-
ления к поколению складывавшие могучее здание русской государ-
ственности. «Любя врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гну-
шайся врагами Божьими». Эта чеканная формула российской чекан-
ной мощи, произнесенная московским первосвятителем митрополи-
том Филаретом, ныне как нельзя лучше подходит к переживаемому
всеми нами моменту. Повторяются времена Батыя, Карла шведско-
го, Наполеона. Потомки врагов православного христианства хотят
еще раз попытаться поставить наш народ на колени перед неправдой,
принудить его пожертвовать благом и целостностью Родины, кров-
ными запретами любви к своему Отечеству...
Читая, отец Пимен изредка поглядывал на прихожан, подтянув-
шихся поближе к амвону. Увидел он и то, что прихожан расталкив
ют солдаты, расчищая дорогу Герману-Игнату Меркулову, направ-
лявшемуся к нему. Боясь, что не успеет сказать главного, отец Пимен
последние строчки читал скороговоркой, понимая, что люди все рав-
но поймут его и оценят сказанное. — Господь Всемогущий подаст
нам силы на духовную брань, чистую жизнь и благие дела! Да будет
так. Аминь!
Небрежно растолкав прихожан, Меркулов вплотную приблизил-
ся к отцу Пимену, сказав при этом: — Прекратите агитацию и следуй-
те за мной! Вы арестованы!
Солдаты взяли под руки отца Пимена и, не дав переодеться в
мирскую одежду, повели к выходу. Покидая церковь, Пимен высво-
бодил правую руку, оглянулся и трижды перекрестил себя.
— Сотвори справедливость, Господи! — прошептал он и, посмот-
рев на Меркулова, сказал спокойно: — Ведите.
* * *
Мила Корнева подошла к лагерю партизан под утро. Она не зна-
ла дороги, по которой ее привозили к раненому Самохвалову Степа-
ну, но хорошо запомнила слова своего отца и шла кратчайшим пу-
тем к тому безымянному ручью, где они с ним когда-то собирали да-
ры леса — грибы. Отец был прав, партизаны должны быть только
там. Она вспомнила, что после проведенной ею небольшой опера-
ции по извлечению пули она вышла из землянки и сразу увидела не-
большой ручеек, струившийся буквально в нескольких метрах от ее
ног. Тогда она даже улыбнулась, партизаны хорошо продумали свое
расположение. От всех землянок выход приводил к этому ручью,
другой — в противоположную сторону, в глубь леса, чтобы в случае
неожиданного нападения можно было незаметно уйти. Тогда она не
придала значения, где находится, и только когда отец напомнил ей,
где могут располагаться партизаны, воскресила в памяти прежние,
довоенные воспоминания и поняла, что на том месте они с отцом
собирали грибы, и отец любил останавливаться у этого ручейка,
подходил к роднику, долго молился и набирал воды, которая годами
стояла не портясь. От родника ручеек постепенно расширялся и где-
то ниже, обогнув Малиновку, пройдя через топкое место, превра-
щался в речушку, а затем и в реку, через которую, без моста, уже не-
возможно проехать. Выйдя к ручейку, Мила перешагнула через него
и спокойно пошла по его левому берегу, зная точно, что со временем
набредет на те землянки. Правда, она боялась мин, ведь партизаны
могли заминировать подходы к лагерю, но вряд ли они станут мини-
ровать подходы с тыла. Ближе к утру, когда в лесу стало сереть, а де-
ревья приобрели свои очертания, она вдруг остановилась, подчиня-
ясь какому-то инстинкту, а остановившись, долго прислушивалась.
Ей показалось, а может и в самом деле, она слышала хруст веток не
под своими ногами, а откуда-то спереди. На секунду страх пронзил
все ее тело, и она стояла, замерев и вслушиваясь. Против зверья у
нее ничего не было, Пелагея Филипповна дала в дорогу только узе-
лок с едой.
Ничего не увидев и не услышав, она собралась продолжить свой
путь, переложила узелок из одной руки в другую и неожиданно услы-
шала знакомый голос: — Ну, что ты стоишь, иди, коль пришла.
— Дядя Анисим, опять вы?
— Я, а кто же еще.
Выйдя из-за дерева, Анисим Афанасьевич подошел ближе, про-
тянул руку, как бы приглашая приблизиться к нему, вгляделся в ее
лицо, настороженное и озабоченное. Такой Милу он, Анисим Едо-
ков, никогда ранее не видел.
— Что-то произошло?
— Да, дядя Анисим. Немцы согнали всех жителей поселка к стан-
ции, выстроили на пустыре, требовали указать, где вы находитесь,
для острастки застрелили Лукерью Ланцову, но кто-то из ваших ра-
нил гестаповца Липпке. Об этом мне рассказала монахиня Пелагея.
Меня еще до этого арестовали, заперли в карцер, но, воспользовав-
шись суматохой, дверь открыл комендант, обер-лейтенант Дитрих
Штрих, и я сбежала к вам.
— Обо всем ты расскажешь майору Петухову, а сейчас скажи мне,
хвоста за собой не привела?
— Нет, дядя Анисим. Я ушла ночью из церкви, там прятала меня
Пелагея. Когда шла по лесу, специально останавливалась, прячась за
деревья, и долго стояла, прислушиваясь. За мной никто не шел. Я бы
услышала, как услышала вас.
— А как нас нашла, мы же тебе глаза повязкой закрывали. Или
подсмотрела через повязку?
— Нет, дядя Анисим, папа предположил, что вы должны быть
здесь.
— А он откуда знает?
Мила пожала плечами, ответила: — Он не знает, просто предпо-
ложил, что вы можете быть здесь. Место больно хорошее, к тому же я
сказала ему про этот ручеек.
Анисим Афанасьевич что-то сказал напарнику, стоявшему за со-
сной, сам пошел с Милой. Уже по дороге сказал, словно извинялся:
— Принимай без обиды, Корнева, но порядок у нас такой, я дол-
жен доложить о тебе майору Петухову и нашему командиру Николаю
Секерину.
— Поступайте как надо, дядя Анисим, я рада, что нашла вас.
Разбуженный Петухов приказал отвести девушку в землянку к
поварам, дав возможность ей немного поспать и привести себя в по-
рядок. Расспросив Едокова о задержании Милы и узнав подробнос-
ти, приказал пригласить к нему Секерина. Ничего не говоря, они
прошли в землянку, где располагался штаб и жил Виктор Петрович
Смородинов. Извинившись за столь ранний визит, доложил о слу-
чившемся. Выслушав, Смородинов посмотрел на Секерина, спро-
сил, догадавшись, что обеспокоило Петухова:
— Ты как думаешь, Николай Николаевич, эта Мила может быть
предателем?
— Нет, Виктор Петрович, это исключено. У нее с детства просма-
тривался характер. Она не признавала никаких авторитетов в посел-
ке, со всеми вела себя независимо и, я бы сказал, даже дерзко. Но ей,
по молодости, прощались все ее выходки, а позже, когда она выучи-
лась и стала работать фельдшером, поняли, что в главном, в лечении
больных, она была на высоте, предельно внимательной и обходи-
тельной. И когда больные, зная ее независимость и дерзость, говори-
ли ей: «Ты бы, дочка, всегда была такой», она отвечала одним словом
«успеется». О том, что Милу видел полицейский Игонин, когда она
выходила из леса, нам сообщил Евсей Евсеевич, знали мы от него и о
том, что ей симпатизирует комендант станции обер-лейтенант
Штрих.
— Меня беспокоит то, что она обошла лагерь и заходила со
стороны, откуда мы меньше всего ожидаем противника, — сказал
Петухов, — я делаю вывод, что она в прошлый раз запомнила наше
расположение и шла наверняка, не боясь быть обнаруженной. Дума-
ется мне, что это неспроста.
— Ты правильно мыслишь, Василий Иванович, — сказал Сморо-
динов, — я на ее месте поступил бы точно так же. Сейчас не это глав-
ное. Найти лагерь может любой житель поселка, если бы они ходили
в лес, как раньше, они натолкнулись бы и на нас. Но сейчас в лес ни-
кто не ходит, кроме наших связных, потому беспокойство излишне,
хотя и оправданно. К тому же, судя по рассказу Николая Николаеви-
ча, Мила с детства отличалась сообразительностью и самостоятель-
ностью.
— Я должен ее допросить!
— Тебе никто не запрещает. После событий на станции мы все
должны усилить бдительность. Я убежден, раненый гестаповец хуже
убитого. Он будет стараться найти нас и отомстить.
Виктор Петрович посмотрел на Секерина, спросил: — Ты не за-
был о строительстве запасного лагеря?
— Не забыл. Более того, о нем знаем только мы с вами и те, кто
его строит.
— Вот это дело.
И, обратившись к Петухову, сказал, словно размышлял сам с со-
бой: — То, что вы пришли ко мне с этим сообщением, мне нравится.
Сейчас очень важно анализировать все, что происходит вокруг, и де-
лать выводы. Мы должны научиться упреждать события. Удачный
взрыв моста и происшествие на станции не должны успокаивать нас,
наоборот, они должны держать всех нас настороже.
47
Удачно начавшаяся операция с утра 23 октября проходила в об-
щем-то по плану, несмотря на упорное сопротивление русских. Он,
Гудериан, предусмотрел все, даже эту, свалившуюся некстати сля-
котную погоду, не позволявшую его танкистам идти против русских
развернутым фронтом, обходя единственную дорогу, ведущую к Чер-
ни. Эта же слякоть мешала теперь и самим русским, они лишились
возможности маневрировать своими подвижными соединениями,
потому что в отсутствие разветвленных дорог они были также прико-
ваны к этому единственному сносному шоссе, уже изрядно изрезан-
ному гусеницами танков и изрытому массированным артогнем и
бомбежками. К тому же им мешала и авиация, над полем боя посто-
янно находились пикировщики Ю-87 и бомбардировщики Ю-88, их
действия хорошо прикрывали истребители Ме-109, а висевший в
воздухе тихоходный разведчик «хеншель» держал авиаторов в курсе,
не пропуская ни одной маломальской цели русских.
Штабной броневик Гудериана съехал с шоссе, пристроившись к
поврежденному русскими танку Т-IV, у которого возились члены
экипажа, пытавшиеся восстановить своими силами боевую машину.
Наблюдая за движением отдельных частей своих войск, подвозив-
ших к месту боя боеприпасы и горючее, он обратил внимание на гру-
зовики, набитые вооруженными солдатами. Один из них остановил-
ся, очевидно, кто-то из командиров, сидевших в кабине, увидел
штабной броневик своего командующего, и старший офицер бежал к
нему с докладом, но Гудериан, не снимая наушников, махнул рукой,
указав в сторону Черни, и офицер, поняв жест командующего, вер-
нулся к машине, и колонна продолжила движение. То, что к Черни
шли подразделения полка «Великая Германия», обрадовало его, он
знал из докладов командиров, особенно из доклада командира голо-
вного отряда, штурмующего южную окраину Черни, полковника
Эвербаха, что сопротивление русских, сражавшихся с остервенением
маньяков, не ослабевает. И подход пехотного подразделения, сла-
вившегося умением штурмовать русские укрепленные позиции, где
бы они ни находились, придаст уверенность командиру бригады
Эвербаху, и он, соединившись с ним, немедленно сообщил эту но-
вость. Эвербах, понявший, что Гудериан находится где-то вблизи и
наблюдает за происходящими событиями, ответил: — Благодарю за
помощь и внимание, господин командующий!
Но Чернь, несмотря ни на что, с ходу взять не удалось. Бригада
Эвербаха продолжала уничтожение русских, выскакивавших из-за
деревянных построек и бросавшихся на танки с гранатами и бутыл-
ками с зажигательной смесью, и осторожный Эвербах, услышавший
от командующего о приближении мотострелков, приказал не риско-
вать, продвигаться с удвоенной осторожностью. К ночи ему удалось
занять половину городка и утром продолжить штурм позиций рус-
ских, успевших за одну ночь превратить занимаемые ими улицы в
крепости. К вечеру 24 октября, когда основные части двух танковых
дивизий корпуса вошли в Чернь, Эвербах понял, что задача, постав-
ленная его группе, выполнена. Но, доложив об этом командиру кор-
пуса генералу Гейеру, Эвербах тем не менее не скрыл от него, что в
северной части все еще возникают очаги сопротивления, и он про-
должал выкуривать русских за черту города, в поле. Именно там, на
северной окраине, он приказал занять позиции полку «Великая Гер-
мания», понимая, что безрассудные русские попытаются пойти на
штурм, чтобы освободить город, и никто, кроме мотострелков «Вели-
кой Германии», не сможет организованно, до подхода его танков,
оказать им достойное сопротивление.
Несмотря на достигнутый успех, Гудериан вернулся в Орел не в
настроении. Расстояние в тридцать километров, разделявшее
Мценск и Чернь, не такое уж и большое, но потребовалось два дня
для преодоления усилившегося сопротивления русских. Да, размыш-
лял он, русские сейчас не похожи на тех, что были в начале кампа-
нии; сейчас, при подходе к сердцу России, Москве, их мышление из-
менилось в корне. Им стало понятно, причем всем, начиная от сол-
дата и кончая командующим, что дальше отступать нельзя. И они с
каждым днем усиливают сопротивление, не пытаясь проводить ата-
кующие операции, сохраняя людей и технику. И это при том, что
Россия, в отличие от Германии, обладает огромным материальным,
территориальным и людским потенциалами. Они все правильно рас-
считали, учли даже то, что фронт растягивается, а количество гер-
манских солдат и техники, учитывая потери, с каждым днем умень-
шается. С наступлением холодов потери эти еще больше ослабят на-
ступательный порыв и возможности германских войск. Ничего этого
не чувствуют ни в штабе группы армий «Центр», ни в Генштабе сухо-
путных сил, расположенном в глубоком тылу, там, где не слышна
стрельба и артиллерийская канонада. Но не только эти мысли зани-
мали Гудериана. В последнее время, особенно, когда подразделения
его армии закончили окружение и уничтожение русских войск, ока-
завшихся в котлах в районе Трубчевска и Брянска, он все больше и
больше задумывался о своем предназначении здесь, на восточном
фронте. И если в самом начале кампании его танковой группе стави-
лась задача прорыва позиций русских войск, она являлась ударной
группировкой и силой, окружение и уничтожение русских произво-
дили полевые армии, давая возможность его группе подготовиться к
следующему броску, то здесь произошло то, на что даже он, опытней-
ший военачальник, не сразу обратил внимание. Ему удалось вначале
прорвать Брянский фронт, затем окружить его, зайдя далеко в тыл, а
после производить и уничтожение, для чего его группа ранее не при-
влекалась. С повышением статуса группы, танковой армии постави-
ли уже совсем не свойственную задачу, она заняла позиции, которые
обычно занимали полевые армии, растянув свои силы по всему
фронту, потеряв главное, ради чего и создавалась группа, — ударную
силу, сконцентрированную в одном кулаке, в одном месте, лишив ее
и необходимого маневра. И это произошло в самое неподходящее
время, при последнем рывке к Москве.
Да и сам рывок теперь ставился им под сомнение. Его нужно бы-
ло делать тогда, в первых числах октября, когда ему удалось прорвать
и окружить Брянский фронт и когда за Орлом у русских фактически
не было войск. Именно тогда возможен был удар, о котором он меч-
тал, удар на Москву в обход крупных городов, той же Тулы, которая
осталась бы в тылу и со временем сдалась бы на милость победителя,
как сдался окруженный Киев. Именно тогда, сделав рейд, перерезав
все дороги, ведущие в Москву с востока, окружив ее охватывающими
ударами с юго-востока и северо-востока, можно было поставить точ-
ку в восточной кампании, принудив Советское правительство сесть
за стол переговоров. Но момент безвозвратно утерян. И это произо-
шло не по его вине, а по вине командования группы армий «Центр»
и Генштаба сухопутных сил и его командующего фельдмаршала фон
Браухича, заставившего его группу дожимать окруженных русских.
Штурм Черни показал, что русским удалось стянуть в этот район
больше сил, чем обнаружила разведка. По их данным, им противо-
стоят те же подразделения, что и под Мценском, за исключением
танковой бригады полковника Катукова, снятой с передовой и пере-
брошенной в другое место. Но вместо танков Катукова они встрети-
ли подразделения пятидесятой армии, с боями вышедшие из окруже-
ния, закаленные боями и трудностями подразделения, многого сто-
ят. К тому же данные воздушной разведки подтверждают его опасе-
ния: на станцию Узловая подходят составы со свежими силами рус-
ских, а это значит, что намечаемое движение в сторону Тулы и Моск-
вы может еще больше осложниться. И даже подход 47-го танкового
корпуса, закончившего бои по ликвидации окруженной группиров-
ки русских войск, не спасет положения. Корпус, с приданными ему
мотострелковыми подразделениями, придется направить на правый,
никем не прикрытый фланг растянувшегося фронта, который, по
здравому смыслу, должна занимать полевая армия...
С тяжелыми раздумьями Гудериан перешагнул порог штаба, где
его возвращения ждали начальник штаба подполковник Либен-
штейн и офицеры оперативной части. Все встали, и Гудериан махнул
рукой, разрешая заниматься своими делами.
Либенштейн доложил: — Только что сообщил полковник Эвер-
бах. Полк «Великая Германия» очистил от русских северные окраи-
ны Черни.
— Что еще?
— Первую кавалерийскую дивизию удалось, наконец, высвобо-
дить и отправить в Восточную Пруссию для переформирования в
24-ю танковую. 43-й армейский корпус генерала Хейнрици, в со-
ставе двух пехотных дивизий, и 53-й армейский корпус генерала
Вайзенберга, в составе также двух пехотных дивизий, переданы в
состав нашей армии. Дополнительно нам передается 296-я пехот-
ная дивизия.
— Хорошо, что еще?
— Получено указание нанести удар на Тулу.
— Когда?
— Завтра.
— Вы проработали корректировку плана?
— Да, господин командующий.
— Вечером доложите подробности. Сейчас уточните, где находят-
ся 43-й и 53-й корпуса и наш 47-й корпус.
Либенштейн подошел к столу с развернутой картой, показал, где
находятся указанные корпуса. Немного подумав, Гудериан взял
карандаш, провел еле заметные стрелки, направления движения кор-
пусов. Наблюдавший за движениями карандаша Либенштейн улыб-
нулся, сказал, не выдержав: — Мы так и подумали. В будущем на-
ступлении 43-й корпус должен двигаться на Тулу с запада, 53-й и
47-й корпуса развернуть с юго-востока. Меня беспокоит наш правый
фланг, господин командующий, он открыт полностью.
— Меня тоже, — подтвердил Гудериан, — но об этом позже.
Он повернулся, направляясь в комнату отдыха. Поужинав, при-
лег на кровать, решив немного отдохнуть перед окончательным об-
суждением с Либенштейном предстоящего наступления на Тулу. По-
ездки на передовую изнуряли его, а слякоть и вместе с ней и усилив-
шиеся потери людей и техники вконец выводили из себя. На поле боя
он видел в основном остановившиеся Т-III и T-IV, как правило, во-
круг них или вблизи не было русских танков. Конечно, это происхо-
дило и оттого, что русские не выводили танки из укрытий, а его
подразделения шли в атаку, принимая удар не всегда видимого про-
тивника. Но было в этих потерях и другое, о чем знали немногие. У
русских танков Т-34 и КВ более толстая броня, более мощные пуш-
ки, более надежные и сильные двигатели не на бензиновом, как у
них, а на дизельном топливе. А ведь еще недавно он, Гудериан, счи-
тал свой T-IV верхом совершенства. Именно он, оценив новую рус-
скую технику, послал в Берлин не одну телеграмму с требованием
скорейшей модернизации T-IV, но ответа не получил, и когда по-
явится новая, модернизированная, машина, до сих пор ему неизвест-
но. Надежда на помощь артиллерии слабела с каждым днем. Проти-
вотанковые 37-мм пушки не пробивали русскую броню, что сеяло
панику не только среди артиллеристов, но и среди пехотинцев.
Особенно тяжело переживал он потерю личного состава. Для
Германии, и для него лично, вопрос живой силы, особенно обучен-
ных и получивших боевое крещение танкистов, являлся основным. К
тому же, оба его сына находились на передовой, и это тоже не могло
не держать его в напряжении.
Гудериан снова с горечью подумал о своем высшем командова-
нии, по-прежнему находящемся в плену первых молниеносных по-
бед начала восточной кампании. Чего стоило недавнее указание раз-
вернуть его армию на Курск и далее, если потребуется, на Воронеж.
И это в слякоть, в бездорожье. Создавалось впечатление, что там, на-
верху, в генштабах сухопутных сил и вермахта, вообще перестали ду-
мать нормальными категориями. Допустим, он выполнил бы это ука-
зание. Что бы произошло дальше? Он потерял бы только при движе-
нии около трети танков, оголил бы фронт здесь, на самом выгодном
участке, откуда рукой подать до конечной цели — Москвы.
Ему стоило труда отбить это указание и, таким образом, сохра-
нить боеспособность армии и не ослабить фронт. Думая над планом
операции по взятию Тулы и окружению Москвы, он невольно заду-
мывался о том, что тщательно проработанный ими план может быть
перечеркнут одним указанием сверху. А дальше их ждет русская зима
с трескучими морозами и глубокими снегами, она поможет русским,
сделав дороги непроходимыми. Встанет техника. И тогда он, генерал,
прозванный солдатами «вперед», станет генералом с якорем, вынуж-
денным вкапывать танки в землю, как это делают сейчас русские, и
из наступающего перейти в разряд обороняющихся. К тому же его не
покидал один вопрос, требующий особого подхода и анализа. Штаб
группы армий требовал вначале взять Тулу и только потом двигаться
в обход Москвы. Он считал это ошибочным, потому что уже сейчас
русские пытаются противопоставить его армии новые подразделе-
ния, ту же пятидесятую армию, вышедшую из окружения, подтягива-
ют из глубины страны другие подразделения, готовые с ходу вклю-
читься в бой. В Черни он лично видел, как тяжело давался его вой-
скам каждый километр территории, превращенной русскими в на-
стоящую крепость. Они врывались в землю, и стоило больших трудов
выбить их оттуда.
Сопротивление русских войск нарастало с каждым днем, и если
Тулу взять с ходу не удастся, то поход на Москву может сам по себе
отодвинуться и вообще стать проблематичным. Он знал, что Тула —
город оружейников и там, естественно, будет стрелять каждый ка-
мень. Тулу следовало обойти и идти дальше, но ему приказано внача-
ле взять ее. Размышления нарушил приход начальника штаба под-
полковника фон Либенштейна и начальника оперативной части
майора Вольфа, только что вернувшегося с передовой.
Развернув карту, Либенштейн, с присущей ему пунктуальнос-
тью, докладывал о проделанной работе, выдвижении подразделений
на исходные позиции. Дав возможность высказаться, Гудериан за-
метил: — Больше всего меня беспокоит незащищенный правый
фланг. Русские могут ударить южнее Черни, перерезать единствен-
ную артерию, по которой идет снабжение наступающих дивизий, и
тогда нам придется повернуть обратно.
— Не повернем, господин командующий. Правее Черни позиции
займет 47-й танковый и 53-й армейский корпуса. 47-й уже в Мцен-
ске. 53-й нацелен на Плавск, так что удар этого корпуса поможет до-
блестным частям 3-й и 4-й танковых дивизий взломать оборону рус-
ских севернее Черни и идти дальше к Туле, фактически не встречая
сопротивления. 43-й армейский корпус блокировал Белев. Далее, по-
сле взятия города, также нацеливается на Тулу.
Отпустив офицеров, Гудериан вдруг подумал о том, что положе-
ние его армии, с подходом двух армейских и танкового корпусов, на-
много увеличит наступательные возможности, и, успокоившись, раз-
делся, лег в постель и сразу же заснул крепким сном. Таким сном не
спал он уже много недель, с тех самых пор, как его танковой группе
удалось прорвать фронт русских, окружить их и идти дальше на Орел,
Мценск и Тулу.
48
Растревоженные дорогой раны снова стали беспокоить Андрея
Ивановича Еременко, лежавшего в отдельной палате Центрального
госпиталя, разместившегося в одном из санаториев в пригороде Куй-
бышева. Когда становилось особенно не по себе, он звал ослабевшим
голосом санитарку, постоянно дежурившую в его палате. Не спраши-
вая ничего, она выскакивала в коридор, и сразу же в палате появля-
лись ухаживавшие за ним медработники — фельдшер или дежурный
врач.
Выслушав, что беспокоит раненого, ему тут же делали успокои-
тельный укол, и он, полежав немного и все еще терпя боль, забывал-
ся, впадая в какую-то непрочную, но все же спасительную в данный
момент, дрему.
Через несколько дней ему стало чуть легче. Боли утихли, созна-
ние прояснилось, и он, наконец, понял, что с этого дня начнется его
выздоровление. Повернув голову, он видел склонившуюся над сто-
лом санитарку. Было приятно осознавать столь трепетную заботу о
нем, видимо, и здесь его не оставил без внимания Верховный, прика-
зав как можно быстрее ввести в строй одного из своих командующих.
Еще через несколько дней он уже смог самостоятельно садиться на
постели, но попытка встать на ноги окончилась плачевно: резкая
боль в ноге и плече заставила его опуститься на кровать и принять на-
доевшую за время лечения позу. Но настойчивость взяла свое, и уже
к вечеру он смог снова сесть на кровати. Взглянув в единственное ок-
но, увидел оголенные верхушки деревьев, видимо, санаторий нахо-
дился на возвышении, на самом верху склона, за деревьями просма-
тривалась темная лента реки с плывущими по ней пароходами, поче-
му-то больше вниз по течению. Красавица Волга казалась обычной
труженицей; за ней просматривалась гряда гор, покрытых темным
лесом и уже на макушке посеребренных первым снегом. Наблюдая за
темной полоской реки, за взбиравшимися ввысь горами, он подумал
о том, что здесь, в Куйбышеве, ничто не напоминает о войне с гулом
самолетов и уханьем разрывающихся бомб и снарядов. И, может
быть, поэтому, не ощущая ничего, напоминавшего об идущем под
Москвой сражении, кроме, конечно, боли собственных ран, он все
чаще и чаще задумывался о событиях, отошедших в прошлое: о выхо-
де войск руководимого им фронта из окружения. Как они там, что с
ними? Размышляя о возможных путях выхода из кольца окружения
армий, он думал, прежде всего, о командующих армиями, которых
сам выбирал из числа проверенных в боях в Белоруссии и под Смо-
ленском. Он знал каждого из них лично, наблюдал за ними при про-
ведении контрнаступательных операций и был уверен на сто процен-
тов, что все трое из них, Городнянский Авксентий Михайлович,
Крейзер Яков Григорьевич, Петров Михаил Петрович, смогут выве-
сти свои дивизии и полки из окружения и снова встанут на пути фа-
шистских полчищ. Воспоминания невольно переносили его в то зло-
счастное утро, когда им удалось прорвать кольцо окружения под Бор-
щево, где он сам, наблюдая за проходившими мимо него солдатами
одной из дивизий третьей армии, получил это ранение, надолго вы-
рвавшее его из привычной среды; в самые тяжелые моменты сраже-
ний он обычно находился там, где было тяжелее всего, где решалась
судьба и сражения, и участвующих в нем солдат и офицеров. Сейчас,
оглядываясь назад, он понимал, что в тот момент, когда порой все
висело на волоске и во многом зависело от командиров полков и ди-
визий, его место было там, где труднее всего. Руководимые им войска
всегда знали, что не они одни испытывают свалившиеся на них тяго-
ты, с ними рядом, почти что в их строю, находится и их командую-
щий.
Неожиданно для самого себя он мысленно перенесся еще даль-
ше, в глубь ушедших во время сражений. Вспомнилась тяжелейшая
обстановка, сложившаяся после захвата противником Смоленска.
Попытка окружить часть наших армий их боеспособными, набрав-
шимися опыта охвата и окружения наших войск, танковыми клинь-
ями. Созданная приказом Ставки 16 июля для контрудара в район
Починок-Смоленск Рославльская группа войск, возглавляемая ко-
мандующим 28-й армией генерал-лейтенантом Качаловым, вскоре
сама оказалась в окружении, не сложила оружия, а продолжала сра-
жаться и 4 августа прорвалась к своим.
К сожалению, организуя прорыв, сам Качалов остался лежать в
сгоревшем танке. Вышедшие из окружения солдаты и офицеры под-
тверждали, что Качалов, находясь среди наступавших бойцов одного
из полков 149-й дивизии, лично руководил прорывом. Именно его
Т-34, в котором и находился командующий, шел впереди наступаю-
щих, увлекая за собой пехоту. Когда командующий увидел, что нем-
цы начали отступать, послал своего адъютанта за подмогой, приказав
посадить на машины пехотный полк, но в этот момент к противнику
подошло подкрепление, и когда колонна подошла к деревне Старин-
ка, по ней был открыт ураганный артиллерийский огонь. Качалов
сгорел в танке и несколько дней, обгорелый, находился в нем, не об-
наруженный немцами. Его захоронили крестьяне в братской могиле
вместе с погибшими красноармейцами. О том, что танк Качалова
подбит и сгорел на поле боя, знали многие, но прибывшая в штаб За-
падного фронта комиссия во главе с Мехлисом обвинила мертвого
Качалова в трусости, приклеила ему ярлык врага народа, назвав из-
менником Родины.
Лежа на больничной койке, Андрей Иванович содрогнулся всем
телом, вспомнив эту историю, но даже он, тогдашний заместитель
командующего фронтом, сам находившийся в штабе 22-й армии,
также отбивавшей атаки противника, не смог изменить, видимо, за-
ранее согласованное в верхах, заключение комиссии. По их мнению,
мнимое «предательство» Качалова должно было предупредить других
генералов, предостеречь войска от повторения подобного. Он со-
дрогнулся от мысли, подумав о том, что, окажись он сам мертвым в
организованном прорыве войск 3-й армии в Борщево, его могли так-
же обвинить в предательстве! Но, к счастью, он не просто выжил, а
его еще и вывезли оттуда.
Андрей Иванович тяжело вздохнул, поняв, что сейчас поднимать
вопрос о реабилитации Качалова бессмысленно, его могут не понять,
к тому же деревня Старинка, с братской могилой, в которой похоро-
нен генерал, находится в глубоком тылу немцев, жив и злодей Мех-
лис, пользующийся особым доверием Сталина, и он дал себе слово,
что позже, когда изменится военная обстановка, он сделает все, что-
бы обелить имя, восстановить в памяти народа светлый и героиче-
ский образ одного из его защитников, геройски погибшего на полях
сражений, генерал-лейтенанта Владимира Яковлевича Качалова1.
Слезы выступили на глазах Андрея Ивановича, он смахнул их ру-
кой, и санитарка, внимательно наблюдавшая за ним, встревожено
спросила: — Вам плохо, Андрей Иванович?
— Вспомнил кое-что. Но вы не обращайте внимания.
Он удобнее улегся в постели, отвернувшись к стене, но мысль

1 Генерал-лейтенант Качалов В. Я. реабилитирован в декабре 1953 года. Маршал
Советского Союза Георгий Константинович Жуков в своей книге «Воспоминания и
размышления» позже напишет: «Против армейской группы В. Я. Качалова, состоявшей из трех дивизий (149, 145 стрелковые и 104 танковая дивизии. — Примечание ав-
тора) и двигавшейся из района Рославля на Смоленск, противник бросил группу войск в составе девяти дивизий. В их числе был один мотокорпус. Противник с ходу захватил Рославль и окружил группу В. Я. Качалова. Силы и здесь были далеко не равными.
Группа В. Я. Качалова оказалась в тяжелом положении, не многим удалось отойти и соединиться со своими. В этих сражениях пал смертью героя командующий группой генерал В. Я. Качалов».

продолжала будоражить сознание. Снова вспомнив Брянский фронт,
он подумал о том, что тогда своевременно поручил командовать юж-
ным крылом растянувшегося фронта своему заместителю, генералу
Ермакову. По тем данным, которыми он располагал, Ермаков с дву-
мя танковыми бригадами, одной кавалерийской и двумя стрелковы-
ми дивизиями, оказавшись за кольцом окружения, сможет своевре-
менно помочь блокированному противником соседу — тринадцатой
армии генерала Городнянского.
Погруженный в свои мысли, Еременко незаметно для себя успо-
коился и уснул. Вечером, после перевязки ран и ужина, он встрево-
женно смотрел в окно, на окрашенные багровым закатом солнца
Жигулевские горы, скрывшие заходящее светило, но еще долго окра-
шивавшие горизонт и вершины гор в цвет идущей далеко на западе
войны.
Около часа ночи в его палате появились несколько военных, тя-
нувших полевой провод. Ничего не говоря, они пододвинули к кро-
вати тумбочку, поставили полевой телефон. Закончив работу, офи-
цер снял с аппарата трубку, проверяя связь, крутнул ручкой, а убе-
дившись в том, что она действует, положил трубку на рычаги, снова
крутнул ручку, давая отбой.
— Я могу по нему говорить? — спросил Андрей Иванович закон-
чившего работу офицера, и тот, извинившись, ответил:
— Вас по нему соединят с кем положено, товарищ генерал-пол-
ковник.
Андрей Иванович успокоился, подумал о том, что его помнят,
возможно, кто-то будет информировать о положении войск вверен-
ного ему фронта, где, по его данным, до сих пор не назначен новый
командующий, и он, Андрей Иванович Еременко, находясь здесь,
вдали от фронта, продолжает числиться его командующим. Улыбка
тронула его лицо, он подумал о восточной хитрости Сталина, пока-
зывавшего генералитету Красной Армии, что вот он, Верховный, ос-
тавил командование фронтом за тяжело раненным Еременко. И это,
по его расчету, должно не просто воодушевить командный состав,
сколько отвлечь от трагедии с генерал-полковником Кирпоносом,
дольше всех державшим оборону и не сдававшим Киев врагу, потому
что Сталин не давал согласия на отвод войск Юго-Западного фронта
за Днепр. Кирпонос и весь его штаб погибли при выходе из окруже-
ния, и командующие фронтами знали, но не говорили вслух, кто ви-
новат в его гибели...
И хотя собственная судьба никогда его не интересовала, было не
до этого, но и ему тоже, когда Гудериан прорвал фронт, и он, Ере-
менко, запросил Генштаб об организованном отводе войск, ответили
отказом. Маршал Шапошников так и сказал: — Нужно удерживать
занимаемые рубежи, а не маневрировать!
А он предлагал оправданный маневр. Противник устремился ос-
новными силами в прорыв в районе Севска, понятно, что следую-
щим его маневром станет охват войск фронта с тыла. И он, Еремен-
ко, предлагал организованно, прикрываясь заслоном от наседавшего
по фронту, но не обладавшего необходимой подвижностью, из-за
плохих дорог, противника, вывести свои дивизии навстречу обошед-
шему его армии Гудериану. Предложение было отвергнуто, окруже-
ние войск фронта состоялось, и теперь им предстояло с боями про-
рываться через кольцо окружения. В этой сложнейшей обстановке
ни он, командующий фронтом, ни командующие армиями не расте-
рялись и сделали все возможное, чтобы спасти личный состав соеди-
нений, самое главное, что есть на войне. И не его вина, скорее беда,
что он, постоянно находившийся в гуще событий, получил тогда тя-
желое ранение...
Около двух часов ночи в палату вошли двое. Но даже в полумраке
он узнал и начальника госпиталя полковника Мандрыку, и офицера,
установившего полевой телефон.
— Как вы себя чувствуете, Андрей Иванович? — тихонько накло-
нившись над раненым, спросил полковник.
— Спасибо. Намного лучше.
— Через несколько минут вы будете говорить со Ставкой. Хватит
ли у вас сил?
— Для разговора сил хватит. На большее пока, к сожалению, нет.
— Я это знаю, Андрей Иванович, — подтвердил полковник и, по-
жав лежавшую поверх одеяла руку, закончил: — Желаю успехов!
Мандрыка вышел из палаты, оставшийся офицер снял трубку,
крутнул несколько раз ручку, убеждаясь, что аппарат работает и связь
налажена. Положив трубку, сказал так же тихо, как до этого говорил
Мандрыка: — Я оставлю вас, товарищ генерал-полковник. Как толь-
ко услышите звонок, поднимите трубку.
Андрей Иванович кивнул головой, и офицер вышел.
В два часа ночи зазвонил телефон. Андрей Иванович приложил
трубку к уху, слушая привычный шум микрофона и какие-то щелчки.
Наконец, мужской голос спросил, кто находится на связи. Андрей
Иванович назвал себя и услышал в ответ:
— Минуточку.
Молчание длилось недолго. Тот же голос сказал: — С вами будет
говорить товарищ Васильев.
Андрей Иванович привстал с постели, инстинктивно сильнее
прижал трубку к уху. Наконец он услышал вначале чье-то дыхание,
затем в трубке раздался знакомый по прежним разговорам голос Ста-
лина.
— Здравствуйте, товарищ Еременко.
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
— Скажите, как вы себя чувствуете?
Понимая, что длинными объяснениями отвлекать вождя нельзя,
ответил кратко:
— Начал поправляться, товарищ Сталин.
— Мне доложили, что вам стало легче, — он сделал паузу, види-
мо, решал, как лучше сформулировать сообщение, ради которого и
приказал разыскать и соединить с собой командующего фронтом.
— Но звоню я по другому поводу. То, что вы поправляетесь, хоро-
шо не только для вас, но и для Родины, думаю, что и мое сообщение
поможет вам в этом. Армии фронта, руководимого вами, закончили
выход из окружения и снова встали на пути неприятеля.
— Спасибо за сообщение, товарищ Сталин.
— Это вам спасибо, товарищ Еременко, — Сталин помолчал, да-
вая возможность Еременко понять всю глубину сказанного им, затем
продолжил: — Сковав основные ударные силы армии Гудериана, они
содействовали задержке наступления на Москву.
— Я очень рад, товарищ Сталин, — он хотел добавить еще не-
сколько слов, срывавшихся с языка, но смолчал, понимая, что этих
слов произносить нельзя. Он хотел сказать, по-человечески просто
и понятно, он рад, что вы, товарищ Сталин, поняли главное: фронт
не дрогнул, армии сражались, находясь в окружении, задержав на-
ступление Гудериана на Москву на восемнадцать дней. Что, нако-
нец, и в Ставке оценили подготовленность и ударную силу войск
противника и запоздало благодарят его, командующего фронтом, за
то, что его подчиненные до конца исполнили свой долг перед Роди-
ной.
— Поправляйтесь, товарищ Еременко, вы нужны Родине и ар-
мии.
— Спасибо на добром слове, товарищ Сталин, — ответил Андрей
Иванович и вдруг осознал то, что беспокоило его все эти дни. Здесь,
в Куйбышеве, он чувствовал себя оторванным от событий; о том, что
происходит там, под Москвой, он узнает лишь из газет и скупых со-
общений радио, и он сказал, не надеясь получить положительный от-
вет, заранее зная, что может испортить этот приятный разговор с
Верховным, но сдержать себя уже не мог, потому попросил:
— У меня есть одна просьба к вам, товарищ Сталин, но я не знаю,
уместно ли ее задавать вам?
— Слушаю вас.
— Прошу вашего разрешения на перевод в Московский госпи-
таль. Там я буду ближе к происходящим событиям и, надеюсь, по-
правлюсь скорее.
— Хорошо. Я дам такое указание.
Сталин снова замолчал, давая понять, что сказал все, что хотел,
понял и то, что Еременко действительно начал поправляться, поэто-
му произнес: — Желаю скорейшего выздоровления, товарищ Ере-
менко. — И добавил: — До свидания.
— До свидания, товарищ Сталин.
Он оторвал прилипшую к уху трубку, внимательно посмотрел на
нее, затем снова приложил к уху и, не услышав ничего, кроме легко-
го пощелкивания, положил на место, а положив, крутнул ручку, да-
вая отбой.
Утром в палате появился тот же офицер-связист и, извинившись,
сказал: — Приказано аппарат убрать, товарищ генерал-полковник.
Андрей Иванович ничего не ответил, но по его спокойному и до-
бродушному лицу офицер понял, что состоявшийся разговор был
приятным и, уходя, пожелал генерал-полковнику скорейшего выздо-
ровления.
Разговор со Сталиным не только поднял его настроение, он по-
мог укрепиться и чувству собственной самооценки, снизившейся по-
сле прорыва группой Гудериана войск руководимого им фронта. И
если в собственном бесстрашии он не сомневался, то в другом, стра-
тегическом мышлении, отличавшем командующего фронтом от лю-
бого офицера, у него нет-нет да и появлялись сомнения.
Да, он не был трусом. И это он доказал сам себе еще в первую ми-
ровую войну, в 1914 году, когда он, тогда еще ефрейтор, водил взвод
в штыковую атаку против немцев, где и был ранен в легкие пулей на-
вылет. Затем уже в свою, гражданскую войну он также ходил в атаку
красным конником, а потом и красным командиром, против беля-
ков, махновцев и регулярных частей панской Польши, в рядах 14-й
кавдивизии А. Я. Пархоменко. Личная храбрость и бесстрашие по-
могли ему постичь суровую тактику боя, где побеждали зачастую на-
тиск и внезапность. О стратегии он стал задумываться, учась в акаде-
мии им.Фрунзе; после ее окончания ему пришлось командовать той
же 14-й кавдивизией, а чуть позже шестым казачьим кавкорпусом. Во
главе этого корпуса он перешел 17 сентября 1939 года польскую гра-
ницу, также находясь впереди своих войск, а 22 сентября, в Белосто-
ке, встретился с немцами, наступавшими с запада. Именно после
этого освободительного похода начался его стремительный взлет на
командных должностях в Красной Армии. В январе 1941 года его на-
значают командующим Северо-Кавказским военным округом. Но,
не успев принять округ, он получает новое назначение — командую-
щим Особой Краснознаменной армией на Дальнем Востоке.
28 июня он принимает Западный фронт у отстраненного и позже
расстрелянного генерала армии Д. Г. Павлова, Героя Советского Со-
юза, особенно отличившегося в боях в Испании. Фронт отступал под
натиском превосходящих сил противника, где была ясна вся его
стратегия — прорыв танковыми группами, охват наших дивизий и
армий, их окружение и уничтожение. Здесь нужно было как можно
эффективнее нейтрализовать наступательный порыв врага, чем он и
занимался, руководя фронтом с 28 июня по 4 июля, когда Ставка на-
значила маршала Тимошенко С. К. командующим, а он остался за-
местителем командующего этого же фронта и постоянно находился в
штабах армий, где шли наиболее ожесточенные бои с прорвавшимся
противником. Тогда ему многое удавалось, он видел, понимал и чув-
ствовал силу врага, и это заметили в Ставке, назначив в августе ко-
мандующим вновь созданным Брянским фронтом, вставшим на пу-
ти рвавшихся к Москве танковых групп немцев. Сейчас, оценивая
создавшуюся тогда ситуацию, он понимал, что против Западного
фронта Гитлер бросил 50 дивизий из 153, действовавших на восточ-
ном фронте, в том числе 15 танковых, причем против войск, руково-
димых Павловым, было брошено на 17 дивизий больше, чем против
соседнего, Юго-Западного фронта, оборонявшего Киев, в том чис-
ле — на шесть танковых. Видел ситуацию и находившийся с первых
дней войны в штабе округа и представитель Главного командования,
Маршал Советского Союза Шапошников Б.М., не сумевший защи-
тить Павлова и весь его штаб, также расстрелянный 22 июля вместе
со своим командующим...
К трагедии Павлова и его штаба он, генерал Еременко, не имел
никакого отношения, но, приняв Брянский фронт, сам впоследствии
оказался почти в таком же положении, как и генерал Павлов. Орга-
низуя удары против нападавшего противника, он думал, да и не толь-
ко он, так думали и в Генштабе, что сковывает силы Гудериана. И в
том, что Гудериан, произведя наскоки на Почеп, Унечу, Стародуб и
Новозыбков, увел свою группу на Конотоп, Ровны, Лохвицу для
встречи с танковой группой Клейста, закончившейся полным окру-
жением войск Юго-Западного фронта, есть и его вина. Он не смог
разгадать замысел немецкого командования, хотя знал из показаний
пленного танкиста, что двигаются они не на Москву, а на юг, слиш-
ком сильно давил противник, на ходу высвобождая танковую группу
Гудериана вводом в бои подходившие полевые армии, также имев-
шие на вооружении танки...
2 сентября он говорил по телефону с командующим Юго-Запад-
ным фронтом генерал-полковником Кирпоносом. Кирпонос тоже
думал, что Гудериан застрял перед Брянским фронтом, его беспоко-
или танки Клейста, наступавшие из района Кременчуга.
Тогда ему отказало стратегическое мышление, он лично, его раз-
ведка, его штаб просмотрели рывок Гудериана к Киеву, и это угнета-
ло его, снижало самооценку. Теперь, после разговора со Сталиным,
беспокойство снизилось, уступило место уверенности в собственных
силах и возможностях. Он как-то сразу приподнялся над самим со-
бой, почувствовал, как расширился его кругозор, и он понял, нако-
нец, что теперь он способен на масштабный анализ, на более ответ-
ственное руководство любыми вверенными ему соединениями.
49
Несмотря на свое положение коменданта прифронтового горо-
да, подполковник Ганс фон Крюгер чувствовал себя боевым офице-
ром и, вместе с решением задач по восстановлению инфраструктуры
Деснянска, внимательно следил за событиями на фронте. Особенно
его интересовало положение дел в районе южнее Москвы, где насту-
пает его родная танковая армия. Ганс жирной красной линией обвел
котлы, образовавшиеся в результате действий армии Гудериана и
приданных ей подразделений, и с удовольствием перечеркивал эти
кружки после их капитуляции. На сегодня он уже перечеркнул ко-
тел, где были окружены значительные силы русской 50-й армии, и
ждал сообщений о том же с южного, Трубчевского котла, где еще
пыталась сопротивляться третья армия русских. Он знал о том, что
части сил этой армии еще 13 октября удалось вырваться из окруже-
ния, но далеко уйти они не смогли. Раскисшие дороги, холод, ско-
вавший землю, ограничили их маневр, и они снова попали в окруже-
ние в районе Дмитровска-Орловского и были разгромлены. Остав-
шиеся части третьей армии, окруженные войсками второй танковой
армии Гудериана, должны на днях сложить оружие. Это позволит
высвободить несколько пехотных дивизий, боеспособный 47-й тан-
ковый корпус и 53-й армейский, что позволит Гудериану продол-
жить наступление на Тулу и далее на Москву. Он хорошо знал и це-
нил способности Гудериана и, взвешивая возможности и варианты,
предполагал, что Гудериан может обойти Тулу и двинуться к Моск-
ве, также в обход, как он поступал со многими крупными городами
ранее. И то, что с фронта до сих пор не приходило сообщений о вы-
движении войск второй танковой армии в район Тулы, а возможно,
и Москвы, не особенно беспокоило Крюгера, он понимал, что Гуде-
риан ждет ликвидации оставшегося Трубчевского котла, высвобож-
дения своих танковых дивизий и армейского корпуса, дает возмож-
ность другим подразделениям отдохнуть после изнурительных боев
в районе Мценска, о чем ему рассказывали офицеры, прибывавшие
в госпиталь, организованный в Деснянске. Из их слов выходило, что
Гудериан потерял в том районе за одну неделю боев 133 танка, 49
орудий, много тягачей и автомобилей. Требовалось время для вос-
полнения потерь, чтобы уверенно двигаться вперед. Крюгер пони-
мал, что такие потери не случайны, видимо, русские своевременно
разгадали маневр германского командования, бросив все свои ре-
зервы, сосредоточенные на этом направлении, чтобы остановить
рвущегося к столице Гудериана. Если им это и удалось, то ненадол-
го. Он верил в звезду Гудериана, покорившего Францию и Польшу и
пронзившего своей группой, а теперь и армией, почти половину
России. Вот и сейчас, подъезжая к госпиталю, он думал больше о
фронте, чем о гаупштурмфюрере Липпке, получившем ранение в за-
холустной Малиновке, которой нет даже на карте. Ему казалось, что
добейся Гудериан большего успеха, и все русские партизаны пой-
мут, что сопротивление доблестным германским войскам бесполез-
но и бессмысленно. Поняв это, они сами выйдут из леса и сдадутся
на милость победителя.
Дремавший Липпке не удивился приходу коменданта, более того,
он ждал его сразу же после извлечения пули, когда боль в плече не-
много утихла.
— С боевым крещением вас, Герман! — сказал он первое, что при-
шло в голову, но Липпке не отреагировал на поздравление, слабая
улыбка тронула его лицо, и он ответил без энтузиазма: — Такого кре-
щения я и врагу не пожелаю! Они вывели меня из строя минимум на
месяц.
Подумав немного, он сказал с огорчением: — Именно сейчас, в
начале поиска партизан, я нужнее там. Боюсь, что без меня ни
Шнитке, ни Меркулов, ни тем более местные староста и полицей-
ский не в состоянии справиться с партизанами, доставившими нам
столько беспокойства. Взорвав мост, они парализовали движение со-
ставов к фронту, именно сейчас армиям нужна подпитка техникой и
живой силой, Москву нужно блокировать и взять до наступления хо-
лодов, иначе всем нам здесь...
Он не договорил до конца фразу, спросил: — Надеюсь, вы пони-
маете, что я имею в виду?
— Да, я понимаю, — согласился Ганс, — война может затянуться.
Сказав это, Ганс подумал о том, что Липпке следит за своими вы-
ражениями, боится сказать самое главное, предпочитая, чтобы за не-
го говорили другие. Видимо, в гестапо все воспитаны в таком духе,
решил он, но я, по сути, не сказал ничего противоправного.
Липпке прикрыл глаза, словно пытался вспомнить что-то важ-
ное, а открыв их, спросил:
— Что с окруженной группировкой русских войск?
— Дожимаем. По сообщению командования, последние очаги со-
противления, да и сама их третья армия, падут на днях.
При этом сообщении Липпке оживился, на время забыв о болез-
ни, попытался даже привстать с постели, но сразу же опустил голову
на подушку. Придя в себя, посетовал на оставшихся в Малиновке ка-
рателей, понимая, что без его умелого руководства у них ничего не
получится.
— С партизанами нужно воевать другими методами, чем с врагом
на передовой.
В этом его убедили сами партизаны. Когда он думал о последст-
виях, то невольно ставил себе в заслугу и это решение. Кто знает, чем
окончилась бы его поездка в Малиновку для него лично, скорее все-
го, тогда партизан ему не удалось бы найти, и его вес в глазах началь-
ства упал бы. А сейчас он на коне, получил ранение, из-за чего не
смог своевременно уничтожить партизан и их лагерь. А оставшиеся
без него Шнитке и Меркулов оказались не на высоте. Ему было на
кого валить вину за срыв операции, а там, позже, многое изменится,
он поправится, найдет партизан и уничтожит их. Приход к нему
Крюгера вдохновил его, и он изложил ему план задуманной опера-
ции. В этой операции хорошую помощь мог оказать Ганс Крюгер, ес-
ли он проникнется его идеей. В последнем он не сомневался, если не
уничтожить партизан, они предпримут ряд подобных акций, и тогда
за происходящее под Деснянском могут спросить и с коменданта го-
рода. Липпке действительно не ошибся: выслушав его план, Крюгер
обещал оказывать содействие всем, кто будет задействован в руко-
водстве операцией, до выздоровления Липпке. Прощаясь, Липпке
просил держать в строгом секрете задуманное, не посвящая в нее сво-
их помощников и дежурных офицеров. По дороге в комендатуру
Ганс тщательно проанализировал предложенный план, не найдя в
нем никаких изъянов. Продумано до мелочей, но все же что-то на-
стораживало, не давало покоя. Может быть, беспокоила больше все-
го именно эта продуманность. Может, и то, что здесь, в России, все
происходило не так, как в цивилизованной Европе, а как-то серо, за-
урядно, по-деревенски грубо. Его постоянно сопровождало ощуще-
ние, что он попал в другое, более дремучее, отсталое общество, живу-
щее в совершенно другом измерении, где обычное, привычное на За-
паде или не понимается, или воспринимается в штыки. Для под-
тверждения своей догадки он вызвал своего экономического совет-
ника, профессора Николаева, хорошо проявившего себя на восста-
новлении городских объектов, так необходимых сейчас: пекарен,
бань, прачечных, даже молокозавода.
Николаев, привыкший к неожиданным вызовам, явился вовре-
мя, спокойно уселся за столом, но вопрос, заданный ему комендан-
том, застал и его врасплох.
— Как вы думаете, господин профессор, — спросил Крюгер, —
долго ли будут сопротивляться местные партизаны, смогут ли они
найти в себе силы прекратить бессмысленное сопротивление влас-
тям?
Пока Алексей Кириллович размышлял над поставленным вопро-
сом, Крюгер уточнил формулировку: — Что нужно сделать, чтобы это
произошло как можно скорее, или их нужно повсеместно уничто-
жать?
Алексей Кириллович медлил с ответом. Мысли смешались в го-
лове, он сразу задал себе вопрос, почему Крюгер спрашивает об этом
у него, а не у тех, кто должен этим заниматься. У того же Меркулова
или у самого Липпке. Но за первым вопросом последовал второй, не
менее важный, почему борьбой с партизанами заинтересовался ко-
мендант города, отвечающий за порядок в городе, за создание благо-
приятного климата, способствующего утверждению в городе власти,
приемлемой не только для самих оккупантов. Покорить народ мож-
но только в том случае, если он сам признает над собой чужую власть.
— Вы молчите? — напомнил Крюгер. — Я задал вам очень слож-
ный вопрос?
— Я не готов ответить на него, потому что не думал над этим. Для
меня лично партизаны, их движение, их борьба, продолжение наро-
довластия и, следовательно, они, — Алексей Кириллович остановил-
ся, раздумывая, стоит ли продолжать далее мысль, но Крюгер под-
сказал сам: — И они не прекратят борьбу?!
— Может быть, господин подполковник, — согласился Алексей
Кириллович, — вы всегда просите отвечать на вопросы без утайки.
— В таком случае, ответьте на второй вопрос.
Алексей Кириллович снова задумался. В такую ситуацию со сво-
им прямым начальством он попал впервые, и ему не была ясна ожи-
даемая реакция коменданта.
Поняв, что сдерживает профессора, Крюгер улыбнулся, сказал
миролюбиво: — Говорите прямо. Мне очень важно мнение простого
русского человека. За последствия не бойтесь.
— Я не страшусь последствий, — признался Алексей Кирилло-
вич, — просто вы задаете вопросы вне моей компетенции.
Крюгер оживился, улыбнувшись, сказал: — Поэтому я и задаю их
вам.
— В таком случае скажу только одно. Нужно хорошо знать исто-
рию России. Народ будет сопротивляться до последнего.
— И вы тоже? — Крюгер засмеялся, давая понять, что разговор
окончен, но Алексей Кириллович решил не оставлять вопрос без от-
вета, сказал с улыбкой: — Разве я похож на бойца?
Вместо ответа Крюгер протянул руку, сказав: — До свидания.
Выйдя из здания комендатуры, увидел Олега Гончаренко. Замед-
лив шаг, пошел навстречу, прижимаясь к стене здания, подумав о
том, что Крюгер из окна может наблюдать за ним. Потому, не здоро-
ваясь и не останавливаясь, сказал на ходу: — Крюгер интересуется
партизанами.
Олег чуть слышно произнес: — Понятно.
Через несколько дней, после того, как движение по мосту восста-
новилось, в Малиновку прибыл состав с вагонами, битком набитыми
пленными. Состав загнали в тупик, вначале потому, что он мешал
движению поездов со срочными грузами для фронта, а к вечеру о нем
почему-то вообще забыли. Вечером начальник поезда обошел вагоны
и, убедившись, что все в порядке, взял с собой часового и направил-
ся к коменданту за разъяснением. В одном, особенно дряхлом ваго-
не, со множеством щелей и заплат из досок, пленные, наблюдавшие
за ситуацией, забеспокоились. Их привлек лес, подступивший почти
к самому полотну дороги. Один из пленных, оторвавшись от щели,
предложил дерзкий план побега. Он подозвал к себе бойцов, сохра-
нивших силы и не потерявших самообладание, и, глядя на них, ска-
зал: — Сейчас или никогда!
В его словах и взгляде было столько уверенности и какой-то нече-
ловеческой силы, что все невольно потянулись, поверив ему и вверив
в его руки свои судьбы.
— Я говорю, сейчас или никогда, потому что нас уже половину су-
ток держат в этом благодатном тупике, в стороне от станции, рядом с
этим дремучим лесом, а посему есть возможность побега. Кто со
мной, прошу выполнять все мои команды. Часовой нашего состава, а
мы в хвосте, значит, и наш тоже, сопровождает какого-то офицера,
видимо, они обходят состав. Прошу прощупать все доски на заплат-
ках, где поврежден вагон, попробовать оторвать их, но не страгивать
с места. Чуть стемнеет, и мы выскочим наружу.
Он оглядел бойцов напористым взглядом, продолжил:
— Действуйте, пока нет рядом охраны.
Отдираемые доски на удивление быстро поддались, издавая
скрипы. Выдернутой доской из-под нар задели отдираемую доску,
используя своеобразный рычаг, и доска отошла, но ее сразу же поста-
вили на место. С другой доской заплатки поступили так же. Подда-
лась и третья, освободив проем, через который мог свободно, при же-
лании, выскользнуть наружу человек. Инициатор всей этой возни,
назвавшийся лейтенантом Осиповым, помог приладить третью дос-
ку на место, сказал, прильнув к щели: — Прислушаемся!
Он немного расширил щель, долго смотрел через нее наружу, за-
тем приложил ухо, прислушиваясь. Оторвавшись от щели, сказал ти-
хо, но так, что окружавшие его красноармейцы слышали каждое ска-
занное им слово: — Здорово. Нам просто везет. За полотном неглубо-
кий кювет, заросший мелким орешником, а дальше — сосновый бор.
Но бежать нужно организованно. Как только стемнеет, я вылезу пер-
вым, сниму в хвосте, на площадке, часового, подойду к дыре, помогу
покинуть вагон вам, кто сможет бежать, у кого для этого достанет
сил. Отбежав от этого места в глубь леса метров на пятьдесят, прошу
не разбегаться, а дождаться всех, кто сможет выбраться отсюда, и, со-
бравшись вместе, мы примем решение, как и что делать дальше.
Он оглядел придвинувшихся к нему красноармейцев, спросил:
— Кто из вас старший?
— Все старшие. Нас, как и тебя, затолкали в вагон без разбора.
— Офицеры есть среди вас?
Все молчали, наконец один поднял руку, сказал:
— Я сержант. Командир отделения стрелковой роты Сидоренко.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Осипов, — вдвоем руко-
водить будет легче. Вы, сержант, отвечаете за всю группу. Но начнем
с часового.
Он оглядел придвинувшихся к нему пленных, сказал:
— Повторяю, я беру на себя часового. Но если он окажется силь-
нее меня, действуйте самостоятельно. Мой совет: держитесь около
селения, организуйте отряд и бейте фашистов. Места, по всему вид-
но, здесь глухие. Постарайтесь связаться с местными партизанами,
они сейчас есть повсюду, вливайтесь в отряд и продолжайте борьбу с
врагом до полной победы.
Осипов сказал все, что хотел. Прикрыл ладонью глаза, словно об-
думывал правильность сказанных им слов, затем снова прильнул к
щели, насторожился. Поманив к себе Сидоренко, прошептал:
— Часовой вернулся.
Оторвавшись от щели, сказал тихонько, отнеся слова Сидорен-
ко: — Темнеет, но торопиться нельзя. И действовать нужно смело,
быстро и дерзко. Как в разведке. Переговори с каждым, отбери толь-
ко ходячих и здоровых. Остальным не уйти. За нами могут организо-
вать погоню, и слабых просто прибьют на месте, когда догонят. А обо
мне, в случае чего, не беспокойтесь. Сейчас нужно каждому из нас
жертвовать собой ради общей победы, иначе нельзя!
— Понятно, товарищ лейтенант!
Сержант Сидоренко разговаривал с каждым из пленных, объяс-
няя задачу. Закончив обход, доложил: — Здоровых, способных к по-
бегу, набирается немного, двенадцать человек. Остальные или сла-
бые, или с тяжелыми ранениями.
— Хорошо, — подытожил Осипов, — скоро начнем действовать.
Потревоженные доски, издавая не очень сильные скрипы, подда-
вались легко, освобождая рваные отверстия в стенке вагона.
Осипов, стоявший у самого отверстия, руководил работой, пода-
вая команды начать или прекратить, остановиться, чтобы не при-
влечь к шумам, скрипу досок часового или другого, кто может слу-
чайно оказаться рядом с вагоном. Дело двигалось особенно быстро,
когда по соседним путям проходили поезда. Стук колес заглушал
скрипы отдираемых досок, и отверстие удалось проделать быстрее и
обширнее. В него и проскользнул Осипов, приказав пока никому не
покидать вагон, кроме сержанта, который, соскользнув на землю, ос-
тался стоять у отверстия, наблюдая, чтобы никто кроме них не
спрыгнул на землю и не привлек внимания часового ненужным шу-
мом.
Минут через пять к Сидоренко приблизился Осипов, держа в ру-
ке винтовку, отнятую у часового.
— Все в порядке, — сказал он, — часовой может оклематься ми-
нут через двадцать, поэтому нужно поторопиться.
Красноармейцы по одному выпрыгивали из вагона, и Осипов
указывал им одно и то же направление, говоря: — Далеко не отбегай-
те, ждите нас с сержантом.
Закончив прием всех, кто смог покинуть вагон, Сидоренко спро-
сил на ходу: — Что с часовым?
— Я его вначале маленько придушил вот этими руками, а потом,
отобрав винтовку, стукнул по голове прикладом.
Подойдя к поджидавшим их бойцам, Осипов скомандовал:
— За мной!
Они шли по лесу ускоренным шагом, почти бежали, не разбирая
дороги, а, углубившись на приличное расстояние, отделявшее их от
железной дороги, остановились, переведя дух, собравшись в кучку.
Осипов предложил присесть и принялся считать, ощупывая каж-
дого, проводя рукой по головам. — Кажется все, — сказал он удовле-
творенно, и Сидоренко, также считавший красноармейцев, подтвер-
дил: — Все, товарищ лейтенант.
Неожиданно до них донесся какой-то шум, затем послышались
выстрелы. Стреляли на станции, видимо, часовой пришел в себя и
поднял тревогу, оповестив о побеге начальника состава и комендату-
ру. Стрельба, длившаяся довольно долго, неожиданно прекратилась.
Бойцы пододвинулись к лейтенанту, молчаливо спрашивая, что их
ждет дальше. У многих стучали зубы и дрожали руки, то ли от охва-
тившего их страха, то ли от холода. Но лейтенант сохранял спокойст-
вие, и это их ободряло.
— Прошу всех взять себя в руки, — наставлял он, — мы должны
успокоиться и набраться сил. Давайте углубимся в лес, пройдем не-
сколько километров, осмотримся, подберем место для ночлега, пере-
дохнем. Ночью нас искать не будут.
В пути к нему приблизился один из красноармейцев, продолжил
несостоявшийся разговор:
— А утром что? — спросил он, ожидая ответ с нескрываемым на-
пряжением.
— До утра они нас не тронут. А утром, оглядевшись, мы уйдем
еще дальше. Винтовка у нас есть. Если что, будем отстреливаться.
— А голод, товарищ лейтенант?
— Голод — это серьезно. Но человек может обходиться без пищи
несколько дней, если к этому вынуждают обстоятельства.
— А дальше? — не унимался тот же красноармеец.
— Будет день, будет и пища, — философски ответил Осипов, но
сразу же, как только сделали привал, приказал сержанту отобрать
тройку наиболее выносливых бойцов и сходить с ними в селение.
Люди не оставят в беде своих воинов, дадут что-нибудь, а там будет
видно. Сидоренко занялся сразу же отбором людей и Осипов напом-
нил: — Да хорошо присмотритесь к местности, чтоб на обратном пу-
ти не заблудились.
Остальным он приказал наломать веток, особенно хвойных, на-
ложить поплотнее на землю и, улегшись рядком, прижимаясь друг к
другу, попытаться заснуть. Воспрянувшие духом красноармейцы
сделали все, как приказал командир. Прикрывшие холодную землю
ветки, особенно сосновые и разлапистые еловые, помогли хоть как-
то отогреться, а положенные сверху, прикрывшие улегшихся красно-
армейцев, сморили даже тех, кто никак не мог прийти в себя от пере-
несенных переживаний. Сам Осипов остался сторожить спящих бой-
цов, присев на валежник и прислонившись к стволу раскидистой ели.
В руках он держал немецкую винтовку, но мысли его были вместе с
ушедшими красноармейцами, он опасался, чтобы они не натворили
чего, что сорвало бы так хорошо начатую операцию. Прислушиваясь
к окружавшей их тишине, ловил отдельные звуки, доносившиеся со
стороны станции, своеобразный шум и стук колес проезжавших по
железной дороге составов, ленивый, скорее дежурный, лай собак.
Удастся ли Сидоренко войти в контакт с местными жителями, не
привлекая внимания полицейских и дежурных комендатуры, кото-
рые, он предполагал, сейчас особенно внимательно следят за всем,
что делается вокруг поселения, дадут ли им хоть что-то из провизии,
удастся ли им снова вернуться на место ночлега или они заблудятся в
лесу, и тогда им придется повторить всю затею с продуктами снова.
Сам он то впадал в дрему, теряя контроль над происходящими собы-
тиями, то вновь обретал себя, хватая на лету падающую винтовку и,
обретя себя, снова и снова прислушивался, пытаясь хоть что-то по-
нять в окружавшем его мире. Ближе к утру его мысли нарушил шо-
рох, казалось, кто-то медленно подходил к их ночлегу, и он предус-
мотрительно передернул затвор, загнал патрон в патронник. Ночная
темень, особенно тревожная своей непредсказуемостью, уступала
место слабой и сырой дымке рассвета, и он увидел три силуэта, выри-
совывавшихся из-за ближних деревьев.
— Кто идет? — тихо, но настойчиво спросил он и услышал в ответ
голос Сидоренко: — Свои, товарищ лейтенант.
— Наконец-то, — только и сказал он, и Сидоренко опустился
рядом с ним, поставив на землю ведро с картошкой.
— Вот и вся провизия, — он указал на ведро. — Картошка варе-
ная. Хозяйка, Прасковья, приготовила для гусей и кур, а тут мы за-
явились. Она еще каравай хлеба дала. Больше у нее ничего не на-
шлось для нас.
— Не густо, — сказал Осипов, — но для начала хватит.
— Что будем делать дальше, товарищ лейтенант? — спросил Си-
доренко, и Осипов ответил: — Как что, будем уходить вначале от
погони, утром за нами наверняка пошлют карателей, а потом будем
искать возможности контакта с местными партизанами.
— А если не найдем?
— Организуем свой отряд и будем сражаться, — спокойно сказал
Осипов, и сержант успокоился, попросив разрешения немного от-
дохнуть. Он подошел к безмятежно спящим бойцам и, найдя удобное
место, прилег. Сон сразу сморил его, но уже через час Осипов растол-
кал его, сказав: — Пора, сержант, поднимать людей.
Вдвоем они готовили импровизированный завтрак, раскладывая
на подсохшем валежнике кучками картошку и ломтики хлеба, все,
что заготовил Сидоренко.
— После завтрака уходим, так я понял, командир?
— Да. Еще когда к станции подъезжали, я в щель местность раз-
глядел. Левее, ближе к речке, я видел взгорок, туда и двинемся, там
остановимся, переждем и, если погони не будет, там и остановимся.
Место заметное. Оттуда за станцией хорошо наблюдать. Да и к селе-
нию близко. Если что, можно наведаться и за продуктами. С одной
винтовкой много не навоюешь.
Он закончил раскладывать картошку, оставив в ведре немного.
— Это наш обед, — сказал он и, глядя, как сержант ловко, равны-
ми порциями нарезал хлеб, спросил: — Нож у тебя откуда?
— Прасковья дала. Я сказал, что мы убежали сегодня, но она уже
знала об этом, сказала, что о побеге военнопленных знает весь посе-
лок.
— Ты не спросил ее о партизанах?
— Я сказал ей, что будем воевать с немцами, а о партизанах спра-
шивать не стал. Она могла подумать, что мы не настоящие пленные,
а что-то вроде карателей. Народ у нас сообразительный. Думаю, она
расскажет о нас кому следует, и нас сами партизаны станут искать.
Так лучше будет.
— Наверное, ты прав, — сказал Осипов, приказав поднять крас-
ноармейцев.
Проснувшиеся бойцы жадно накинулись на картошку, пригова-
ривая: — Теперь жить можно.
После завтрака лейтенант приказал разобрать и взять с собой вет-
ки, особенно хвойных деревьев, и двигаться за ним. Они шли молча,
забирая влево, и вскоре лейтенант привел их к пригорку, а когда они
поднялись выше по его склону, заросшему сплошным хвойным ле-
сом, приказал сделать привал. Сам он долго стоял, спрятавшись за
молодую ель, разглядывая видневшуюся железную дорогу и станци-
онные здания, но, не заметив ничего тревожного и подозрительного,
сказал подошедшему к нему Сидоренко:
— Вот здесь мы и остановимся. Всех бойцов разместите под елью
и никакой самодеятельности, никаких отлучек без моего разреше-
ния, организуйте постоянное дежурство.
Выполнив все как положено и организовав дежурство, Сидорен-
ко подошел к лейтенанту, сказал: — Теперь, когда многое позади,
можно и познакомиться. Меня зовут Михаилом, родом я с Краснояр-
ского края, охотник-промысловик.
— Охотник, значит?
— Да. Зимой на зверя ходил. Летом занимался хозяйством.
— Хорошо у вас там.
— Да вот так же, как здесь. Одни леса вокруг. Только зверья по-
больше. Там мы не пропали бы с голоду.
— И здесь не пропадем.
Лейтенант протянул руку, сказал:
— Валентин Николаевич, из Сталино я. Слыхал такой город?
— Да кто ж о нем не знает. Уголек-то всем нужен.
— Я не шахтер, кадровый военный. Звание — лейтенант, коман-
дир стрелкового взвода.
Сидоренко пожал протянутую руку.
— Ну, вот и познакомились, — сказал Осипов, — воевать вместе
будем, узнаем друг друга лучше, может, даже подружимся. Говорят,
сибирский народ надежный.
— Да. Предателей среди сибиряков не бывает. Такие мы.
Михаил помолчал, потом спросил, вспомнив вчерашнее событие.
— Как тебе удалось так быстро справиться с часовым?
— Я очень тихо подошел к площадке. Гляжу, он прислонился к
стенке, видимо дремлет, сидя на откидном сиденье, винтовка рядом
стоит. Вскочив в тамбур, я набросился на него, сцепив руки на шее.
— Задушил?
— Не знаю, он быстро обмяк, расслабился. Я схватил винтовку,
ударил по голове прикладом, прихватил и его документы. Вот они, —
он вытащил из кармана солдатское удостоверение, подал сержанту.
На корочке яркой белой краской вырисовывался орел с распростер-
тыми крыльями и свастикой.
— Молодец, — похвалил Сидоренко, — если бы не ты, быть всем
нам в Германии.
Осипов ничего не ответил. Постелив под себя еловые ветки, он
улегся на них, подложив руки под голову и закрыв глаза, пытаясь ус-
покоиться и отбросить в сторону терзавшие его мысли и наваждения.
Вскоре ему это удалось, и он заснул тревожным сном, каким обычно
спят люди, совершившие какое-нибудь нехорошее дело или преступ-
ление.
50
16 октября, когда еще шли бои в Мценске, в Туле прошел пар-
тийный актив, на котором рассматривался вопрос обороны города в
связи с приближением линии фронта. Все выступавшие на нем заяв-
ляли о готовности с оружием в руках встретить вражеские полчища
и клятвенно заверяли: «Тулу не сдадим!». В решении актива так и за-
писано: «Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет
партии, что все с оружием в руках будем драться до последней капли
крови за нашу Родину, за наш любимый город и никогда не отдадим
Тулу врагу».
Члены городского Комитета Обороны, сам первый секретарь об-
кома ВКП(б) Жаворонков В. Г., председатель облисполкома Чмутов
Н. И., начальник областного управления НКВД Суходольский В. Н.,
начальник гарнизона полковник Мельников А. К., заместитель ко-
мандующего 50-й армией Брянского фронта генерал Попов В. С. руко-
водили созданием рубежей обороны города, привлекая для этого всех,
начиная от инженерных частей армии, кончая всеми, кто мог держать
в руках ломы и лопаты, — школьниками старших классов, молодыми
девушками, женщинами, стариками. Рылись окопы, противотанко-
вые рвы, создавались танковые заграждения из бетонных блоков,
ежей, сваренных из разрезанных рельсов и металла, бревен, кирпича и
всего, что могло остановить или хотя бы задержать движение танков
противника. Оборудованные позиции, не дожидаясь приближения
противника, занимали бойцы Тульского рабочего полка, 156-го полка
войск НКВД, артиллеристы 732-го полка ПВО, 447-го корпусного и
702-го истребительного полков Резерва Главного Командования. Ге-
нерал Попов размещал там и армейские подразделения, выходящие из
окружения, доукомплектованные людьми, обмундированием и ору-
жием. Вокруг города и на его окраинах, таким образом, создавались
несколько колец глубокоэшелонированной обороны.
Выезжая на окраины города, Василий Гаврилович Жаворонков
из-за этих ограждений и завалов не мог проехать к создававшимся
рубежам обороны и, бросая машину и продолжая путь пешком, радо-
вался тому, что работа, несмотря ни на что, идет по плану. Изредка
работы прерывались, фашистские самолеты налетали на город, и лю-
ди бросались в вырытые ими же окопы, но, как правило, по самоле-
там открывали огонь зенитные батареи, и бомбы ложились непри-
цельно, только подстегивая и без того беззаветно работавших жите-
лей города. Вечером, когда в городе замирала жизнь, ездить по при-
тихшим улицам становилось невозможно. Темными пирамидами
выступали надолбы, ежи, громоздились баррикады из битого кирпи-
ча, бревен и мешков, наполненных песком. Дома погружались в ночь
темными громадинами, везде соблюдалась светомаскировка, и толь-
ко кое-где, когда пробившаяся сквозь тучи луна бросала на них свет,
стекла отсвечивали, отражая его и оголяя бумажные наклейки, рас-
положенные крест накрест. Жизнь ускорила свой бег, расширила го-
ризонты мышления каждого жителя, и ему, первому секретарю обко-
ма партии, порой не хватало времени для осмысления всего происхо-
дящего вокруг. С приближением немцев к Туле забот прибавилось, и
он все чаще и чаще ловил себя на мысли, что все время думает об од-
ном и том же: все ли сделано для того, чтобы остановить армаду тан-
ков Гудериана у стен города, кузницы оружия?
Сам Жаворонков забыл, что такое отдых, с тех пор, как немцы
заняли Орел, его кабинет стал и его квартирой. На кожаном диване
лежали постельные принадлежности, и он поздними вечерами, ук-
ладываясь спать, сам стелил постель, придвигая диван поближе к
столу с телефонными аппаратами. И хотя, по его соображениям, все
шло по плану, он был уверен в правильности намеченных меропри-
ятий, в преданности всех, кто ходил под его началом, беспокойство
все равно не покидало его, даже когда он ложился в постель и пытал-
ся заснуть. В голову сами собой стучались множество вопросов, и
все они начинались со слова «почему». Почему мы отступаем, поче-
му без боя сдали город Орел, где, по его данным, находился штаб
Орловского военного округа, почему они, то есть немцы, за такое
короткое время преодолели такое большое расстояние от границы?
Сейчас его беспокоил и еще один вопрос: почему из города вывозит-
ся оборудование заводов и отправляется на Волгу и Урал? Ведь город
нельзя сдавать противнику ни при каких обстоятельствах, значит, и
заводы не нужно эвакуировать, нужно продолжать производить ору-
жие, как это делалось здесь всегда, с Петровских времен. И даже
сейчас, когда оборудование демонтировано, заводы не останови-
лись. К собранным из ремонтных цехов станкам встали старики и
школьники и, по мере сил и возможностей, восстанавливали все,
что поступало от войск, требующее срочного ремонта. Город про-
должал помогать фронту. Мелкие учреждения, такие как швейные
участки, ателье, шили и ремонтировали все, что сдавали бойцы, вы-
ходившие из окружения. Обмундирование пропускали через стирку,
высушивали и выжаривали от вшей и гнид, ремонтировали, и оно
шло для обмундировки бойцов своего, рабочего полка. Но и это еще
не все. На Комитете Обороны они приняли решение выпускать, ис-
пользуя оставшееся простейшее оборудование и станки, 82-мм ми-
нометы. С этой целью послали в Москву представителей для согла-
сования технических условий. В будущем он уже видел и производ-
ство других, простых в изготовлении, но так необходимых фронту
автоматов ППШ. Мысли нарушил звонок кремлевского телефона.
Василий Гаврилович вскочил с постели, взял трубку, мгновенно
бросил взгляд на светящийся циферблат ручных часов. В два часа
ночи звонить мог только один человек, Иосиф Виссарионович Ста-
лин, возглавивший все верховные органы власти, начиная от пар-
тийной и кончая военной.
— Здравствуйте, — услышал он знакомый неторопливый голос с
кавказским акцентом, — я не разбудил вас?
— Здравствуйте, товарищ Сталин, только прилег. Отдыхать тоже
нужно. За день намаялся.
— Вы знаете, что немцы заняли Чернь?
— Да, товарищ Сталин.
— Вы понимаете всю опасность того, что происходит на фронте,
приближающемся к Туле?
— Да, товарищ Сталин, — он вкратце рассказал, что делается для
встречи войск неприятеля. Подробно изложил план обороны города,
разработанный городским Комитетом Обороны, предусматривав-
шим рытье окопов и противотанковых рвов на танкоопасных на-
правлениях со всех сторон города, выведенных на позиции ополчен-
цев полка, сформированного из рабочих города, 156-го полка войск
НКВД, 108-го мотострелкового полка, 194-й стрелковой дивизии и
290-го стрелкового полка, подкрепленных 732-м зенитным полком
ПВО и двумя артиллерийскими полками 447-й корпусной и 702-й
истребительной противотанковой артиллерии. Кроме того, в городе,
на случай прорыва противника в каком-либо месте, имеется резерв —
одна гвардейская стрелковая дивизия и 11-я танковая бригада.
— Хорошо, но не преуменьшаете ли вы опасность, исходящую от
армии Гудериана, он опытный вояка, и к тому же у него еще доста-
точно сил и средств.
— Встретим, как положено, — выпалил Василий Гаврилович и не
услышал ничего в ответ. Сталин молчал, в микрофон трубки доноси-
лось только его прерывистое дыхание.
— По-моему, — наконец сказал он, — вы недооцениваете ситуа-
цию. Как самый молодой первый секретарь обкома в Союзе, не ощу-
щаете глубину положения, подтверждая то, что в народе говорят «мо-
лодо-зелено».
Слова вождя на секунду задели самолюбие Жаворонкова, он ска-
зал, не совсем отдавая себе отчет: — Говорят и другое, товарищ Ста-
лин.
Он вдруг вспомнил любимое присловье отца, говорившего в слу-
чае, когда его посещало отчаяние: «Раз пошла такая пьянка, режь по-
следний огурец». Сейчас был тот самый случай.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Сталин.
— То, товарищ Сталин, что цыплят только по осени считают!
— Я запомню ваш ответ, — сказал Сталин и снова спросил: — Вы
отдаете себе отчет в том, что вас ожидает?
— Да, товарищ Сталин, Тулу врагу не сдадим ни при каких обсто-
ятельствах!
— Хорошо, — тяжело вздохнул Сталин и, прощаясь, сказал:
— Желаю успехов.
Василий Гаврилович долго сидел в оцепенении на своем диване,
перебирая в памяти слова, сказанные Сталиным, а проанализировав,
действительно начал сомневаться в собственной уверенности, смогут
ли они в самом деле отстоять от врага Тулу. Он хотел подняться, вый-
ти к дежурному, собрать членов Комитета Обороны, рассказать им о
ночном разговоре с вождем, принять меры к тому, чтобы ни на одном
танкоопасном участке не нашлось лазейки для противника.
Посидев несколько минут в оцепенении, он вспомнил русскую
пословицу «утро вечера мудренее» и, повалившись на постель, сразу
заснул крепким сном.
Утром, пока собирались члены Комитета Обороны, он вспомнил
и пропустил через себя услышанный раньше рассказ о том, как по-
зорно сдали врагу Орел, в спешке выставив под Кромы единствен-
ный сводный отряд, сформированный из частей НКВД, милиционе-
ров и штабных работников Орловского округа, без артиллерии, во-
оруженный одним стрелковым оружием. Танки Гудериана смяли от-
ряд за считанные минуты, и только единственная зенитная батарея,
оказавшаяся на пути танковой дивизии врага, оказала достойное со-
противление, заставила задуматься гитлеровских вояк, что здесь, в
России, их ждут не только победы. Несколько танков застыли навеч-
но перед батареей, но и батарея, укомплектованная девушками, так-
же прекратила свое существование. Девушки-зенитчицы выполнили
свой священный долг перед матерью-Родиной, погибли в том бою
все до единой. Их молодые красивые мертвые лица запомнились тан-
кистам четвертой танковой дивизии, двигавшейся к Орлу.
Нет, решил Василий Гаврилович, Тула не Орел, она не должна
так опростоволоситься.
Слушая доклады членов Комитета Обороны, он думал о том, что
город окружил теплом и заботой бойцов трех обескровленных диви-
зий пятидесятой армии, вышедших из окружения, одел их и обул, по-
полнил людьми из рабочих, оставшихся в городе и способных дер-
жать в руках оружие.
— Дивизии заняли отведенные им позиции, — докладывал гене-
рал Попов, — продолжают врываться в землю, минируют дороги на
танкоопасных направлениях; артиллерия, в том числе и зенитки, ус-
тановлены с таким расчетом, что пройти в город танки не смогут. По-
врежденные, но не до конца восстановленные танки врыты в землю,
наверху только башни с орудиями. На второй и третьей линиях обо-
роны размещаются вновь создаваемые рабочие отряды истребителей
танков.
В. Н. Суходольский, командовавший этими отрядами, сказал: —
Никто из моих солдат не побежит. Как чекист, я вам гарантирую это,
Василий Гаврилович. Для встречи танков у нас тоже есть все, проти-
вотанковые ружья, бутылки с зажигательной смесью, несколько про-
тивотанковых пушек 45-го калибра. Встретим немцев, как встречали
на Руси всегда незваных гостей.
Жаворонков рассказал о ночном разговоре со Сталиным, напом-
нив о том, что Тулу ни при каких обстоятельствах сдавать нельзя.
— Надеюсь, вы понимаете, — спросил он присутствующих, — что
это не просто слова?
Он не ждал ответов на свой вопрос, зная наперед, что они не по-
следуют, попросил еще раз проверить готовность к обороне закреп-
ленных за каждым членом Комитета Обороны секторов.
Собирая совещание, Василий Гаврилович не знал, что в штабе
Гудериана уже проработали план штурма Тулы, назначенный на 29
октября. Созданная штурмовая бригада полковника Эвербаха укомп-
лектована лучшими танковыми экипажами, ей придан пехотный
полк СС «Великая Германия», одновременно со штурмом Тулы, со
стороны Косой Горы и Ясной Поляны, все подразделения 2-й танко-
вой армии переходят в наступление по всему фронту, не давая воз-
можности Брянскому фронту маневрировать резервами и подвиж-
ными частями. Уверенность штабистам Гудериана придавали подо-
шедшие подразделения, высвободившиеся после разгрома, как они
полагали, окруженных в начале октября армий Брянского фронта. И
эта уверенность имела под собой основание. Действительно, на по-
зиции, занимавшиеся ранее только 24-м танковым корпусом и не-
сколькими пехотными подразделениями поддержки танков, пришли
и начали действовать 47-й танковый корпус, 43-й и 53-й армейские
корпуса. В воздух поднята вся фронтовая авиация. К Туле полетели
бомбардировщики, по предполагаемой линии обороны ударила ар-
тиллерия, вслед за артиллерийским шквалом, с нескольких направ-
лений, пошли танки. Им удалось смять оборону и потеснить поре-
девшую в предыдущих боях, при выходе из окружения, 290-ю стрел-
ковую дивизию, оборонявшую Ясную Поляну, и разогнать артилле-
рийским огнем конников 31-й кавдивизии в районе Косой Горы.
Спасли положение две батареи отходившего от Черни и Плавска
702-го противотанкового артполка, подбив 4 танка противника, но
после нового авиационного налета дивизия оставила Ясную Поляну,
отойдя к Туле.
Приблизившись к окраине Тулы, командир танковой бригады
полковник Эвербах остановился, требуя авиационной поддержки.
Прилетевших около сорока «юнкерсов» встретили зенитки 732-го зе-
нитного артполка, расстроив их планы, в город прорвались лишь не-
сколько самолетов, остальные сбросили бомбы на предполагаемые
цели; по передним домам и окопам ударила артиллерия. Кроме зе-
нитного огня, вражеские самолеты, при подлете к городу, встрети-
лись с истребителями 6-й резервной авиационной группы, поддер-
живавшей 50-ю армию, а самолеты 74-го и 299-го штурмовых полков
своим огнем расстроили передовую колонну немецких танков, спе-
шивших к городу. Осторожного Эвербаха больше всего здесь, на зем-
ле, беспокоила тишина и бездеятельность защитников города, никак
не проявлявших себя. До передовой, обозначенной линией окопов,
оставалось около километра, и он приказал развернуть танки для ата-
ки. Но и при этом тишину нарушал только рокот моторов его боевых
машин.
Подъехав к окопам на 500 метров, танки остановились, поводя
стволами пушек, выискивая цели, но передний край молчал, танки-
сты не видели противника, и Эвербах приказал атаковать загражде-
ния и окопы и ворваться в город. И только когда танки взревели мо-
торами и пошли вперед, на них обрушился шквал огня. Стреляли
все: артиллеристы, выкатив свои 45-мм орудия на прямую наводку,
зенитки расположенных на окраине города батарей, в поле зрения
которых оказался противник, танки, зарытые в землю, бойцы рабо-
чего батальона, вооруженные бутылками с КС, противотанковыми
гранатами и ружьями. Несколько танков завертелись на месте, но
по ним продолжали стрелять, и они вскоре вспыхнули факелами,
другие, не дожидаясь команды Эвербаха, предпочли откатиться на-
зад. Именно этого и ждали артиллеристы, еще несколько танков,
потеряв гусеницы, остались на месте, другие вертелись вокруг сво-
ей оси, потеряв одну гусеницу. Десант, располагавшийся на броне,
прыгал в застывшую от холода, но еще не до конца схваченную мо-
розом, негостеприимную землю, солдаты и офицеры ползли назад,
прячась от пуль за попадавшиеся на пути неровности поля. Не-
сколько солдат не успели отползти к своим танкам, попали в плен,
и теперь, оказавшись в окопах, а потом и при сопровождении их в
штаб отряда, наконец, увидели, что здесь натворили русские, ожи-
дая их.
Узнав о первой попытке противника войти в город, Жаворонков
выскочил из здания обкома, взяв с собой и Суходольского.
— На передовую! — сказал он, и его машина поехала по улицам
города, где все еще зримо виделись следы только что закончившего-
ся авиационного налета и артиллерийского обстрела. То там, то здесь
виднелись воронки от бомб и снарядов, в нескольких домах, частич-
но разрушенных бомбами, люди тушили пожары, вынося на улицу
оставшиеся домашние пожитки. Глядя на этих людей, занятых рабо-
той и потерявших жилье, Василий Гаврилович сказал: — Надо сде-
лать все, чтобы наши люди не оказались брошенными, не допустить
врага в город, что еще усугубит их и без того нелегкую жизнь.
Не доезжая до крайних домов, Суходольский предупредил:
— Дальше нельзя, трудно проехать, да и опасно.

Они вышли из машины, и к ним сразу же приблизился офицер в
форме НКВД. Василий Гаврилович искоса посмотрел на Суходоль-
ского, взглядом спрашивая, кто это?
— Здесь вторая линия обороны. Ее занимают бойцы отряда
НКВД.
Пройдя несколько десятков метров, они оказались на окраине го-
рода, откуда хорошо просматривалась прилегающая местность и
шоссейная дорога, по которой еще недавно к городу приближались
танки противника. Один из них застыл на ней, скособочившись в
кювет. Невдалеке, рядом с темным остовом танка, просматривалась
траншея недавно вырытого окопа. Изредка на бруствер выбрасыва-
лась земля, бойцы углубляли окоп, воспользовавшись передышкой.
Увидев идущих на позиции гостей, к ним бежали двое военных, вы-
скочившие из-за какого-то сарая. Подбежав, козырнули, представи-
лись: — Капитан Горшков.
— Комиссар Агеев.
Василий Гаврилович усмехнулся, сказал: — Знаю я вас, могли бы
и не представляться.
— Так требует устав, — ответил капитан Горшков.
— Ну, показывайте, что вы тут натворили?
Горшков показал на танк. — Результат налицо. Они шли осто-
рожно, не зная наших сил, и, как только мы подбили и подожгли не-
сколько их танков, они решили не рисковать, включили задний ход.
— Как по-вашему, это была разведка?
— Нет, Василий Гаврилович, они шли с намерением войти в го-
род. Но такого сопротивления не ожидали, помогла и наша авиация,
потому и отошли.
— Прошу передать всем бойцам наше спасибо от жителей города.
Продолжайте бить их и дальше.
— Есть, — сказал Горшков, уступая место Жаворонкову, намере-
вавшемуся идти к окопу. Они шли вдоль окопов, спрашивая бойцов,
вчерашних рабочих заводов, о самочувствии, и те, узнав в одном из
посетителей секретаря обкома, спокойно отвечали, указывая на под-
битые танки: — Пусть только сунутся еще!
— Танки не убирайте, пусть видят немцы вашу работу, — прика-
зал Жаворонков.
Осмотрев позиции, занимаемые рабочим полком, Василий Гав-
рилович огляделся по сторонам, спросил: — А где же артиллерия?
Горшков еле заметно усмехнулся, показал в сторону строений:
— Вон там, за этими хибарами.
Горшков смотрел на Жаворонкова, и глаза его продолжали сме-
яться: — Вот, Василий Гаврилович, даже вы не заметили, хотя про-
шли мимо. Эти хибарки мы специально сколотили из подручных
средств. Сбоку бревна, сверху куски толя, а спереди листы фанеры.
Отбрось их, и пушки на прямой наводке. После боя мы сразу же от-
тащили пушки в укрытия. Думаю, они пойдут снова.
Жаворонков посмотрел на Суходольского, спросил:
— У вас так же замаскировано?
— У нас, на второй линии, только зенитки. Они открыты, потому
что находятся в постоянной готовности поражать воздушные цели.
Там же, где наши отряды занимают первую линию обороны, ничуть
не хуже.
Говоря о том, что они пойдут снова, капитан Горшков не ошибся.
Действительно, вечером по передовой ударила артиллерия, но и Гор-
шков, и командир соседнего сектора обороны, занимаемого 156-м
полком НКВД, майор Зубков, ожидая налет, отвели людей с передо-
вой в укрытия, оставив в окопах только наблюдателей, а когда артоб-
стрел прекратился, встретили танки во всеоружии. На этот раз про-
тив двух полков шли более 80 танков, две роты мотоциклистов и до
полка пехоты. Для наступавших повторился тот же сценарий, стреля-
ло все, что может стрелять: по мотоциклистам и спешившимся пехо-
тинцам вели огонь бойцы рабочего полка и солдаты полка НКВД.
Вечернее небо раскрасилось вспыхнувшими факелами танков. Пол-
ковник Эвербах, потеряв 19 боевых машин, много мотоциклистов и
солдат, принял решение снова откатиться назад.
Командующий 50-й армией генерал-лейтенант Ермаков ночью
сообщил Жаворонкову о предпринятых мерах по усилению подраз-
делений, выдержавших танковые атаки.
— По нашим данным, утром они возобновят штурм города. Полк
Горшкова усилен истребительным батальоном Пролетарского райо-
на, полк Зубкова укреплен подразделениями 702-го противотанково-
го артполка и 168-го зенитно-артиллерийского дивизиона.
— Вы считаете этого достаточно?
— Нет, Василий Гаврилович. Но кроме известных вам резервов, в
город вошли новые подразделения: 260-я стрелковая дивизия пол-
ковника Хохлова В. Д. и 447-й корпусной артиллерийский полк май-
ора Валиева Х. Х.
Утром 30 октября немцы повторили атаку, нанеся по переднему
краю массированный артиллерийский огонь. Огонь вели и танки, те-
перь уже зная кое-что о переднем крае. Спрыгнувшие с бортов авто-
матчики шли на окопы развернутым строем, поливая их защитников
градом свинца. Танкистам удалось подавить кое-где противотанко-
вые орудия, но танки остановили бойцы рабочего полка и солдаты
полка НКВД, подрывая их противотанковыми гранатами и поджигая
бутылками с КС. Подтянутые к передовой армейские подразделения
заставили немецкие танки повернуть назад и отойти снова.
Взбудораженный город поднялся на борьбу, сгруппировались все
пять участков обороны, заняли позиции все созданные ранее и про-
ходившие обучение 79 истребительных батальонов численностью бо-
лее 10 тысяч человек. Город формировал еще одну дивизию, а жите-
ли продолжали рыть щели около домов для защиты от бомб и снаря-
дов.
В штабе 24-го танкового корпуса генерала танковых войск барона
Гейера фон Швеппенбурга недоумевали, не понимая причин неудач,
постигших их 29 и утром 30 октября. Но и вторая атака, предприня-
тая ими в 10 часов утра 30 октября, не дала результата, на который
они рассчитывали. Единственное, что им удалось, — войти в Рого-
жинский поселок, но большего достичь они не смогли. Взбешенные
упорством защитников города, немцы поднимали в воздух авиацию,
пытаясь массированными бомбардировками посеять панику, снова и
снова по переднему краю обрушивали шквал артиллерийского огня,
но атаки, предпринятые ими в 13 и 16 часов, не принесли желаемого
успеха. Попытки атаковать поочередно Орловское, Воронежское и
Одоевское шоссе, пуская вслед за танками эсэсовский полк «Великая
Германия», также провалились. Многие защитники города погиба-
ли, но никто не мыслил покинуть окопы. За день защитники Тулы
уничтожили 31 вражеский танк, развеяли мечту полковника Эверба-
ха первым ворваться в город, как он сделал это, войдя в Орел.
Штаб фронта и городской Комитет Обороны к концу дня имели
полное представление о положении войск, выдержавших натиск вра-
га. Рабочий полк капитана Горшкова, потерявший своего комиссара
Агеева Г. А. и понесший большие потери, отведен с переднего края.
Его позиции заняли части 154-й стрелковой дивизии генерала Фока-
нова Я. С. По соседству с полком НКВД занял позиции 437-й стрел-
ковый полк полковника Краснописцева М. П. Сюда же выдвинут
батальон танков 32-й танковой бригады. В город прибыл 34-й гвар-
дейский минометный дивизион.
Обеспокоенный положением дел в Туле, от имени Ставки гене-
рал-лейтенант Василевский А. М. потребовал от исполняющего обя-
занности командующего Брянским фронтом генерала Захарова Г. Ф.
принять меры по усилению обороны Тулы. Немедленно в город выле-
тел и.о. начальника штаба фронта полковник Сандалов Л.М. Пред-
принятые меры по передислокации войск в городе позволили встре-
тить новые атаки противника с большим эффектом. Теперь они на-
ступали по Одоевскому и Орловскому шоссе, применяя ту же тактику
обработки города и передовых позиций бомбардировщиками и артил-
лерийским огнем. Полковник Сандалов наблюдал сражение на Ор-
ловском шоссе, длившееся более трех часов. По танкам били 85-мм
зенитки батареи лейтенанта Миловидова, противотанковые орудия,
противотанковые ружья рабочих-истребителей танков, подрывали
танки солдаты, бросая под них гранаты и, что особенно эффективно,
бросая в них бутылки с горючей смесью. К атакующим танкам, мно-
гие из которых уже факелами пылали у наших окопов, присоедини-
лись солдаты мотострелковых полков, специально подброшенных на
автомобилях для упрочения успеха. В этот момент зам. командующе-
го 50-й армии генерал-майор Попов В. С. приказал открыть огонь ди-
визионам «РС». Через головы наших бойцов с воем и свистом к не-
приятелю полетели ракеты, прорезая небо яркими кометами. Атакую-
щие мотострелки, на которых обрушился ракетный каскад, замета-
лись по полю, ища спасение и не находя его. Оставшиеся в живых в
панике бежали с поля боя, за ними ушли назад и танки. На поле боя
горели раскуроченные 16 боевых машин противника.
Попытки атаковать Тулу продолжались и 1 ноября — все на тех же
позициях по Орловскому и Воронежскому шоссе. Немцы изменили
тактику, вводили в бой до батальона танков и столько же пехоты,
прощупывая крепость обороняющихся, но их атаки отбивались, и
противник отбрасывался, не добившись своих целей. Окруженная
противотанковыми рвами и заграждениями, изрытая окопами и ще-
лями, ощетинившаяся всем, что могло стрелять, Тула стояла на-
смерть!
Собравшись с силами, немцы, так ничего и не понявшие, повто-
рили атаки. В ночь с 3 на 4 ноября за танками, развернувшимися по
обширному, но уже заснеженному полю, шли эсэсовцы, держа рав-
нение и чеканя шаг, как на параде, стреляя из автоматов. Потеряв
еще несколько танков, психическая атака выдохлась, и они снова по-
вернули назад. На следующий день по всей линии обороны стояла
удивительная тишина, не слышалось даже одиночных выстрелов.
Немцы отвели свои передовые части в занятый ими Рогожинский
поселок, но главного, на что они рассчитывали, взять с ходу Тулу и
двинуться дальше, на Москву, у них не получилось.
Передышка, последовавшая за непрерывными бомбежками,
артобстрелом и танковыми ударами, пошла на пользу жителям горо-
да и оборонявшим его частям. Люди и бойцы воспрянули духом, про-
должали строить укрепления и оборудовать уже существующие пози-
ции. Город готовился к осаде, ни у кого не было даже мысли о сдаче.
Поднялось настроение у всех, это чувствовалось во всем и везде. Лю-
ди стали больше улыбаться, перестали бояться выходить на улицу, во
всем помогали друг другу и делились всем.
Тот же телефонный звонок поднял с постели Василия Гаврилови-
ча. Он так же машинально посмотрел на часы. Было около двух ночи.
Спокойный, приглушенный расстоянием, голос с чуть заметным ак-
центом, сказал: — Здравствуйте, товарищ Жаворонков.
— Здравствуйте, товарищ Сталин, — ответил Василий Гаврило-
вич, сразу узнавший в говорившем вождя.
— Вы оказались правы, Василий Гаврилович, но прошу не рас-
слабляться и не радоваться. Еще не осень!
То, что Сталин назвал его по имени-отчеству, значило многое.
Все знали, что обычно он называл всех по фамилиям, по имени-отче-
ству только в исключительных случаях. Этим случаем и было сопро-
тивление Тулы.
— Думаю, товарищ Сталин, и осенью будет то же. Тулу враг не
возьмет!
— Ну что ж. Желаю вам и всем трудящимся города успехов, заод-
но поздравляю и с наступающим праздником Великой Октябрьской
социалистической революции!
— Спасибо, товарищ Сталин.
— До свидания.
Василий Гаврилович положил трубку, улыбнулся своим мыслям,
сказал сам себе: — Ну что ж, будет что сказать людям в праздник!
51
Оставленной в условном месте запиской Евсей Евсеевич Безрод-
ных сообщил Николаю Секерину о происшествии в Малиновке —
побеге группы красноармейцев из поезда, переполохе на станции,
повышенных мерах охраны, постоянном ночном патрулировании
улиц. Он также сообщил, что ночью красноармейцы заходили в посе-
лок, просили продукты у бабки Прасковьи, но та, кроме каравая хле-
ба да отваренной для своей же живности картошки, ничего дать не
смогла. Сколько сбежало красноармейцев, Евсей Евсеевич не сооб-
щил, потому что не располагал информацией.
— Что будем делать? — спросил Николай Николаевич Смороди-
нова.
— Что делать? — переспросил Виктор Петрович, видимо, и сам
еще не зная что.
— Будем ждать и наблюдать.
— Они замерзнут. По ночам мороз прижимает, снег уже не раз
порывался выпасть, а если выпадет? Люди-то там нашенские, рос-
сийские, — не унимался Николай Николаевич.
— Наши? — неожиданно задал вопрос майор Петухов, и Секерин
с укором посмотрел вначале на Петухова, а затем и на Смородинова.
— Не обращай внимания, — спокойно сказал Смородинов, — у
него такая служба, всех подозревать, и правильно, между прочим. Ес-
ли он не будет этого делать, мы просто погибнем. Противник у нас
грамотный и с опытом.
— Я помню о предупреждении Овчаренко, — сказал Петухов, —
думаю, не зря оно.
— Согласен, но там наши люди, пленные, прошедшие дорогами
войны от самой границы. Я полагаю, там остатки третьей или пяти-
десятой армии, попавшей в котел.
Обменявшись мнениями и оценив обстановку, решили напра-
вить поисковую группу Едокова в район предполагаемого располо-
жения беглецов.
Анисим Афанасьевич Едоков, тщедушный, небольшого роста,
пятидесяти двух лет от роду, немногословный и на вид неприметный
мужчина, выполнял самые щекотливые и ответственные задания.
Молчаливый и неразговорчивый, Анисим ни с кем не конфликтовал,
а если дело когда и доходило до выяснения отношений, отходил в
сторону, давая понять всем остальным, что вопрос этот его меньше
всего волнует, хотя и касается. Эта его отрешенность от мира некото-
рых настораживала, других, наоборот, притягивала, несмотря на то,
что сам Анисим относился ко всем одинаково равнодушно. Как бы то
ни было, а осторожный Анисим был на хорошем счету не только у
Секерина, что понятно, поскольку они знали друг друга с детства, но
даже и у майора Петухова, по роду своей службы обязанного подо-
зревать каждого. Инструктируя Анисима, Петухов предупредил, что-
бы в случае, если найдет сбежавших, не вел сразу в отряд, а привел на
промежуточную базу, которой пользовались только разведчики. В
мирное время в небольшом домике, срубленном из сосновых бревен,
жили охотники, и то только зимой.
Заимка находилась невдалеке от поселка, по другую сторону же-
лезной дороги, как раз в той стороне, где и должны находиться сбе-
жавшие красноармейцы. Главное, предупреждал он, присмотрись к
людям, к манере разговора, к их привычкам. Понаблюдай за ними.
Определи, наши они или подосланные немцами.
Петухов похлопал Анисима по плечу: — От того, как поведешь се-
бя ты, что увидишь, будет зависеть и наше будущее. Будем ли мы
жить, или они нас повесят на этих же соснах. Попытка найти нас уже
была. Хорошо, что тогда эсэсовца Липпке твои ребята вывели из
строя. Иначе нас могли накрыть уже тогда. Кто-то из посельчан мог
не выдержать!
Анисим Афанасьевич слушал молча, а выслушав, также спокой-
но, словно не было между ними никакого разговора, спросил:
— Возьму двух разведчиков.
— Может, больше?
Анисим молча оглядел Петухова, сказал: — Если что, потерь будет
меньше.
Он поправил на плече автомат, поманил к себе ожидавших его
разведчиков и ушел в сторону Малиновки не оглядываясь.
Группа Едокова, приблизившись к поселку, залегла, тщательно
замаскировавшись. Наблюдения подтвердили сообщение лавочника
Евсея, по поселку ходили группы вооруженных немецких солдат, со-
провождаемые полицейскими.
— Хорошо несут службу, — заметил один из разведчиков, но Едо-
ков пропустил слова мимо ушей. Он обдумывал варианты поиска.
Вернейшим ему казался поиск следов, идущих от станции, но та рас-
полагалась по другую сторону поселка, следовательно, следы бегле-
цов должны быть там. Наблюдая за немецкими солдатами, Анисим
обратил внимание, что те перемещались по поселку спокойно, весе-
ло переговариваясь, курили, а иногда, на ходу, и ели что-то, от чего у
него, да и у лежавших рядом разведчиков, текли слюнки. Анисим ни-
как не мог взять в толк, почему они так спокойны и уверенны. Если
группа пленных совершила побег, значит, для них это чрезвычайное
происшествие, они должны метаться по поселку, искать хоть какие-
то контакты убежавших с сельчанами, ведь у тех наверняка нет про-
дуктов. Но немцы ведут себя так, как вроде у них ничего не случи-
лось. Анисим решил в этот день ограничиться наблюдением и поис-
ком следов на этой стороне поселка, вечером попытаться пройти
огородами к кому-либо из сельчан и прояснить ситуацию.
Разведчики покинули место засады и, перемещаясь вдоль посел-
ка, внимательно всматривались в богатую лесную флору, поврежден-
ную холодами, ища хоть какие-то следы. Погода не особенно помо-
гала поиску. Стоял хмурый день, какие бывают в конце октября,
кустарник, наполовину освободившийся от прибитой морозами по-
жухлой листвы, с мокрыми, холодными стеблями, хлестал по сапо-
гам; одежда, специально сшитая для разведчиков из брезентовой
палаточной ткани, набухла, тем не менее группа медленно, но неу-
клонно продвигалась по выбранному маршруту.
Вернулись в лагерь ночью. Валившийся с ног Анисим Афанасье-
вич зашел к Петухову.
— Ну что? — спросил тот, рассматривая не поддающийся описа-
нию внешний вид Едокова.
— Ничего, — Едоков ответил односложно с какой-то апатией, —
никаких следов на нашей стороне. В поселке внешне тоже спокойно,
немцев много, но никаких мер они почему-то не предпринимают,
словно выжидают чего-то. Лукерью схоронили, отец Пимен домой
не вернулся. Где он сейчас, никто не знает. Возможно, еще в комен-
датуре, грузовиков, отъезжавших в город, не замечено.
Анисим Афанасьевич валился с ног от усталости, и Петухов ска-
зал: — Идите и хорошенько отдохните. Завтра повторите то же, но с
другой стороны дороги.
Петухов глубоко задумался. Сейчас он понял главное: сбежавшие
пленные где-то рядом, на той стороне дороги, следовательно, если их
побег и организован, то организаторы не знают, где находится парти-
занский отряд. Это радовало и ободряло его, как ответственного за
безопасность людей и существование отряда. С другой — огорчало.
Они не могут быстро организовать помощь людям, среди которых,
он в этом уверен, основную массу составляют настоящие пленные,
измученные боями и переживаниями красноармейцы.
Едоков, заметивший, что Петухов на какое-то время ушел в себя,
потоптался на месте, а когда тот обратил на него внимание, услы-
шал: — Спокойной ночи.
Войдя в отведенную разведчикам землянку, Анисим Афанасье-
вич приблизился к теплой буржуйке, погрел озябшие руки, разделся,
отбросив в сторону влажное белье, переоделся во все сухое, подсел к
столику, за которым уже сидели его разведчики.
— Может, по маленькой, Анисим Афанасьевич, с устатку, —
предложили они, но он отодвинул рюмку, сказав: — Завтра с утра
опять в дорогу. Я и без этого отдохну хорошенько.
— Так мы чтобы вы не простудились, — не отставали разведчики,
и он взял рюмку, осушил содержимое, понюхал, как это он делал
раньше, кусочек черного хлеба, аппетитно закусил, предварительно
сдобрив корку чесноком и положив на хлеб кусочек сала, а закусив,
сразу же свалился на свой топчан и мгновенно заснул.
— Намаялся батя, — говорили меж собой разведчики, — а ведь
завтра опять в дорогу.
Они разобрали мокрую одежду, расправили и развесили ее по
стенам, поправили одеяло на своем старшом и тоже свалились в по-
стели. После похода сон легко принял их в свои объятия. Во сне они
видели лес, холодный и колючий кустарник и своего старшого, Афа-
насьевича, увлекавшего их вперед, раздвигавшего мокрые ветви ку-
старников, тщательно всматривавшегося в пожухлую, прибитую
морозами и дождями листву. Они знали, почему так внимательно
всматривается он во все, что попадает под ноги, ища одному ему по-
нятные следы. Сами они не видели ничего, кроме спины своего
старшого и его следов, и шли следом, чертыхаясь и матерясь на все:
погоду, немцев и даже тех пленных, которых им предстояло найти.
Усталые ноги тяжело передвигались, но их увлекал идущий впереди
Анисим Афанасьевич, и они, не обижая его, про себя бурчали:
— Ну и дед! Усталость его не берет, что ли?!
Усталость брала и Едокова, но он привык выполнять собствен-
ное, выработанное годами, указание самому себе «надо» и шел, забы-
вая обо всем: расстоянии и времени. Главным для него всегда был ре-
зультат, за что бы он ни брался.
Сам Анисим Афанасьевич видел другой сон. Вроде идет он по ле-
су зимой в поисках медвежьей берлоги, осторожно ступая, чтобы
хруст снега или что еще хуже, хруст спрятавшейся под настом ветки,
не обнаружили его. Он шел долго и уже порядком устал, но вдруг ка-
кая-то сила остановила его, он вздрогнул и оглянулся. Медведица
шла по его следам, повторяя его движения. Увидев, что он остано-
вился, она встала на задние лапы и с ревом, с раскрытой пастью, из
которой шел пар, двинулась на него. Падая, он ощутил ее горячее ды-
хание и тяжесть навалившегося тела, но он все-таки успел выхватить
из-за пояса нож, которым обычно колол свиней, и не ударил, а под-
ставил под навалившуюся на него медведицу. Проснувшись, огля-
делся. Его разведчики спали безмятежным сном. В маленькое окош-
ко, проделанное в потолке, пробивался молодой рассвет, потому в
землянке серело. Вытерев вспотевший лоб, Анисим встал, легко по-
тянулся, пытаясь расслабиться, сказал спокойно:
— Пора вставать, ребята!
Перед выходом в очередной рейд Анисим Афанасьевич зашел к
Петухову, присел в углу на табуретку, молча наблюдая, как напря-
женно и глубокомысленно всматривается в лежащую на столике кар-
ту майор. Оторвавшись от карты, Петухов спросил:
— Появились вопросы, Анисим Афанасьевич?
— Вроде и нет, а все равно тревожит что-то. Надо бы взять Милу,
фельдшера. Им, может, помощь какую оказать надо. Да продуктов
прихватить не мешает. В сторожке кое-что спрятано, но вдруг их сбе-
жало больше, чем мы полагаем.
— Их там двенадцать человек. Евсей Евсеевич подтверждает
именно эту цифру.
— И одежки бы тоже, — не сдавался Едоков.
Петухов поднял голову, внимательно посмотрел на своего развед-
чика, сказал, пряча улыбку:
— Такое впечатление, что ты их уже нашел!
— А куда они денутся, — вслух размышлял Анисим. — До города
далеко, да и опасно туда идти, там полно немцев, а здесь, в округе,
только наша Малиновка и леса. Им только и остается ждать помощи
от сельчан. Без провизии они жить не смогут, а с наступлением холо-
дов и без теплой одежи. Дело-то идет к зиме, а не обратно.
— Хорошо, — согласился Петухов, — возьми Милу. Больше ни-
чем людей не грузи. Если что, придешь обратно, возьмешь что надо.
На этом и расстались. Переодевшись в одежду, принесенную раз-
ведчиками, Мила загрузила свою сумку медикаментами и шла по-
следней, торопясь и спотыкаясь, задевая сапогами попадавшие под
ноги ветки. Анисим Афанасьевич, оглядывавшийся назад, заметил
непорядок, приказал разгрузить девушку. Ее сумку взял Ваня Обо-
зин, шедший впереди нее. — Давай, сестричка, — сказал он, протя-
нув руку, — так будет лучше.
Мила передала сумку, улыбнулась про себя, подумала: «Мог бы и
сам догадаться».
Отойдя от лагеря, Едоков сбавил шаг, остановился, поджидая
подхода своих ребят и Милы.
— Вот что, — сказал он, — нынче пойдем резвее, потому как этот
район мы изучили вчера, а когда перейдем железку, будьте осторож-
ны, смотрите в оба.
Он посмотрел в глаза своих разведчиков, словно подтверждая се-
рьезность сказанного.
— Держитесь кучнее. Когда встретим беглецов, старайтесь мень-
ше говорить об отряде, а вот о них расспрашивайте все.
Он сочувственно посмотрел на Милу, сказал извиняющимся то-
ном: — Придется и тебе потерпеть, дочка.
— Я привычная ко всему, — ответила она.
— Вот и хорошо.
Шли быстро. Едоков умело строил маршрут, то выходя на за-
росшие лесные дороги, то сворачивая с них на одному ему извест-
ные тропы, то снова сворачивал с них, ведя разведчиков через
сплошной лес, перемежавшийся зарослями орешника и кустарни-
ков. Он по-прежнему внимательно присматривался к пожухлым
листьям, прибитым заморозками и дождями к земле, но не находил
ничего особенного, что заставило бы его насторожиться. Подойдя
вплотную к железной дороге, приказал остановиться, затихнуть на
некоторое время, прислушиваясь, а присмотрев удобное место в
прилегавшей к дороге вырубке, разрешил прилечь на землю, обус-
троиться как следует, замаскироваться и наблюдать. Они вышли к
тому месту, где дорога делала хотя и не резкий, но все же заметный
поворот. Не понимая, что затеял их старшой, разведчики Ваня
Обозин и Миша Зацепин успели вздремнуть, но тут их в бок толк-
нул Едоков.
— Вот они, — он указал на дорогу. Со стороны Малиновки по
шпалам шли два солдата, вооруженные автоматами.
— Проверяют дорогу, не заминирована ли?! — тихонько сказал
Едоков. Они притихли, наблюдая за солдатами, занятыми осмотром
дороги.
— Дядь Анисим, может, возьмем их. Два автомата не помеша-
ют, — предложил Обозин.
— А дальше что? — вопросом на вопрос ответил Едоков.
— Пока кинутся их искать, наш след простынет.
— Лежать и не разговаривать, — приказал Едоков, продолжая
рассматривать солдат, проходивших мимо них в каких-то ста метрах.
И только когда те удалились, скрывшись за поворотом дороги, ска-
зал, вставая: — За мной, на полусогнутых!
Он пригнулся и быстро, на полусогнутых, пошел к полотну доро-
ги, а подойдя вплотную к насыпи, оглянулся, подождал остальных,
нагнулся еще ниже и быстро проскочил через дорогу. И только отой-
дя от нее и оказавшись глубоко в лесу, позволил всем отдышаться.
— Слава Богу, — сказал он, — первый рубеж пройден. Теперь не
грешно и подкрепиться.
Он выбрал наиболее сухой участок под вековой сосной, постелил
на плотный наст кусок материи, выложил съестное. После того как его
люди и он сам подкрепились, самолично собрал все, что осталось от
еды, аккуратно сложил в вещмешок и, не говоря ни слова, повел их по
одному ему известному маршруту. Мила, хорошо знавшая окружаю-
щие Малиновку леса и овраги, догадалась, что идут они хотя и в глуби-
не, но на небольшом удалении от дороги, идущей к Малиновке. Вре-
менами до них доносился характерный стук колес проходивших по до-
роге составов, и немного подрагивала земля. Иногда Едоков поднимал
руку кверху, и все замирали на месте. Находясь на уровне поселка, они
слышали редкий лай собак, одинокий рев коров, и именно в этот мо-
мент что-то заставило Едокова насторожиться. Привычно подняв ру-
ку вверх, он остановился, присел на корточки, а поднявшись, поманил
к себе всю группу. Указав на еле заметный след, сломанные старые вет-
ки, сказал: — Здесь они бежали, не разбирая дороги.
Он пошел по следу, и действительно вскоре, когда след вывел на
пересекшую их путь заброшенную дорогу, на ее песчаном полотне,
затвердевшем от холодов, отчетливо отпечатались множество следов
солдатских сапог и ботинок.
— Бежали, — сказал Едоков и пошел дальше в глубь леса. Огля-
нувшись, предупредил: — Будьте внимательны и осторожны. Если
встретим беглецов, к ним подойду только я, всем оставаться на мес-
те, а лучше — залечь. Подходить будете по моему сигналу.
Следы петляли по лесу. Они еще долго шли, всматриваясь в них и
боясь потерять. Анисим Афанасьевич подумал о том, что беглецам по-
везло. Ночью не шел снег, и следы хорошо просматривались. А вот ес-
ли бы снег выпал, тогда найти их было бы невозможно. После полу-
дня в лощине, куда привел их след, они ощутили запах дыма. Остано-
вились, прислушались, Едоков сказал шепотом: — Они где-то здесь.
И действительно, через несколько метров их окликнули. На во-
прос «Кто идет» Едоков ответил: — Свои.
Он всматривался в вышедшего навстречу им красноармейца в
рваной шинели без знаков отличия.
— Кто такие?! — вопрос прозвучал снова вместе с лязгом взводи-
мого затвора немецкой винтовки.
— Партизаны мы, — спокойно ответил Едоков, вешая автомат на
плечо и шагая навстречу встретившему их красноармейцу.
— Веди к командиру.
Когда они приблизились к группе красноармейцев, располо-
жившихся под елью на валежнике, его еще раз спросили: — Кто та-
кой?
Пленные настороженно разглядывали незнакомца, ожидая ответ,
но тот спросил в свою очередь: — А вы кто?
— Мы русские, сбежавшие накануне с поезда.
— Я партизанский разведчик, зовут меня Анисим Афанасьевич.
— Хорошо, что вы нашли нас. Люди у меня усталые и голодные, —
сказал один из красноармейцев, одетый в офицерскую форму без зна-
ков отличия.
— Я вроде как старший у них, лейтенант Осипов.
— Накормить и обогреть сможем, но придется идти со мной, лей-
тенант.
— Далеко?
— С пяток километров, может, чуток поболе. Если сейчас сни-
мемся, к ночи будем на месте.
— Хорошо. Ведите.
Едоков вернулся назад, к своим ребятам, а встретив их выжидаю-
щие лица, сказал спокойно: — Похоже, наши они.
Вскоре все красноармейцы подошли к ним, и один из бойцов,
увидев девушку с медицинской сумкой, попросил: — Перевяжи, доч-
ка, боль не отпускает.
Мила нагнулась, осмотрела колено, попросила: — Снимите шта-
ны.
Кто-то из красноармейцев засмеялся, но сразу оборвал смех,
встретив укоряющий взгляд девушки. Ощупав оголенное, сильно
распухшее колено, Мила сказала, смазывая ушибленное место ка-
кой-то мазью и накладывая тугую повязку: — Придется потерпеть, а
когда придем на место, полежать несколько дней. Должно пройти.
Красноармеец благодарно смотрел на девушку, но не сдержался,
спросил: — А как сейчас, вы же нас поведете куда-то?
— Придется потерпеть. Попробуйте идти с палочкой.
К Миле потянулись и другие со своими болячками, кто с пореза-
ми, кто с гнойничками, и она сноровисто и быстро делала свою рабо-
ту, не забывая бросать вопросительный взгляд в сторону Анисима
Афанасьевича, разговаривавшего невдалеке со старшим группы,
лейтенантом Осиповым, и еще каким-то красноармейцем. Анисим
Афанасьевич понял по ее взгляду, что она хочет, сказал:
— Оказывай помощь, дочка, успеем.
Наконец, она закончила перевязки, подошла к Едокову.
— Я обработала всех, кто подходил ко мне.
— Тяжело раненные есть?
— Нет, — ответил за Милу лейтенант Осипов. — Бежали только
те, кто мог самостоятельно передвигаться. Остальные остались в ва-
гоне, — он указал в сторону станции.
— Ну что ж, — спокойно произнес Анисим Афанасьевич, — пора
идти.
Он вел группу медленно, не спеша, давая подтянуться отстав-
шим, иногда останавливался, вглядывался в лица подходивших бой-
цов, словно искал в них ответ на мучивший его вопрос.
Дождавшись, когда последний боец приближался к нему, тихо
говорил сам себе: «ну, теперь пошли». И, вскинув на плечо трофей-
ный автомат, медленно обходил остановившуюся колонну, а порав-
нявшись с ожидавшими его команду своими разведчиками, спокой-
но занимал место впереди и вел всех дальше. На вопрос Осипова:
«Скоро ли?» — ответил спокойно и тихо: «Потерпите, скоро».
Его ответ не был сиюминутным, потому что пять километров, от-
делявших их от охотничьей избушки, которую они называли заим-
кой, он растянул в полную десятку, делая по лесу петли, заметая соб-
ственные следы, боясь возможного преследования. Никто не заметил
эту протяжку, но Мила, идущая рядом с ним, спросила: — Дядя Ани-
сим, вы сами-то не заблудились?
Едоков посмотрел на Милу осуждающим взглядом, словно укорял
за сказанное ею, но, подумав, ответил, желая успокоить девушку:
— Скоро будем на месте, дочка.
Вскоре они подошли к лощине, и в одном из ее закоулков, совер-
шенно незаметно, за бугорком, заросшим молодым и густым ельни-
ком, обнаружили приземистый простенький домик. Щеколда на две-
рях была закручена проволокой, и это рассмешило Осипова. Он
представил себе, как бы закрывали домик немцы, потому и смеялся.
Скорее всего, немцы оставили бы такую хибарку совсем открытой,
но русские все делают по-своему. И действительно, Едоков, подойдя
к двери, долго изучал скрутку ржавой проволоки, прежде чем решил-
ся открыть дверь. Наконец, он убедился, что его скрутка никем не на-
рушалась, и открыл дверь. Вошедшие внутрь красноармейцы быстро
растопили печку, и в избушке очень скоро стало тепло и уютно, как в
обычном деревенском доме.
Выставив в охрану Ваню Обозина, Анисим Афанасьевич попро-
сил Осипова дать команду красноармейцам наломать еловых веток и
застелить ими пол для ночлега.
— Вы разве не поведете нас в отряд?
— Сегодня нет. Такого указания я не получил.
— А когда получите?
— Не знаю, — Анисим Афанасьевич развел руками, — я не коман-
дир.
— А кто командир?
— Придет время, узнаете.
Осипов не стал терзать Едокова вопросами, что-то сказал подо-
шедшему к нему Сидоренко, но тот спросил:
— А как у нас с продуктами?
— Для начала есть, — ответил Анисим Афанасьевич.
— А потом? — спросил Осипов.
— Будет день, будет и пища, — философски ответил Едоков, — на
недельку, если растянуть, хватит.
— И где же продукты? — спросил Осипов, оглядывая пустые пол-
ки на стенах.
Анисим Афанасьевич показал на угол у входа, прикрытый куском
домотканого коврика, изрядно поношенного.
— Там погреб.
Он поднялся, подошел к сидевшим в сторонке Миле и Мише За-
цепину, сказал, обращаясь к Мише: — Ты бы прилег и отдохнул, бу-
дете с Ваней охранять нас эту ночь.
Миша пристроился в уголке, подложив под себя мешок, и вскоре,
повинуясь уже выработанной привычке, прикрыл глаза веками и за-
снул.
Анисим Афанасьевич попросил Милу еще раз осмотреть ране-
ных, оказать помощь даже тем, кто сейчас ее пока не просит. Мила
кивнула головой в знак согласия, но сразу же сказала: — У меня кон-
чаются бинты, дядя Анисим, у них много ссадин и гнойничков, за
ними давно никто не ухаживал. Мне нужны медикаменты и антисеп-
тики. Многие из бойцов простужены, им бы в медпункт.
— Пока будут здесь.
Мила не стала задавать еще вопросы, отошла к раненым, а Ани-
сим Афанасьевич подозвал к себе командира.
— Вот что, лейтенант, — сказал он, — сегодня пусть все ваши бой-
цы отдыхают, в караул я поставлю своих ребят. А с завтрашнего дня
охранять заимку будете вы. Продумайте и еще один вопрос, как орга-
низовать разведку. Нужно знать, что происходит сейчас в поселке и
на станции, сколько и каких эшелонов уходит в сторону Москвы.
Эти данные нужны моему командованию.
— Каким образом вы передадите данные, если мы будем ими вла-
деть?
— Это уж мое дело, — резонно заметил Едоков, и Осипов сказал с
огорчением: — Значит, не доверяете?
— Я лишь исполняю приказы командира отряда. Но вы сами
должны понимать, на фронте всегда, доверяя, проверяют.
Красноармейцы особенно воспрянули духом, когда сержант
Сидоренко, добровольно взваливший на себя обязанности повара,
накормил их вкусной кашей. Устраиваясь на ночлег, они не пере-
ставали перешептываться, и по обрывкам разговоров Анисим
Афанасьевич невольно проникался уважением к выдержавшим
тяжелое испытание людям. Не ожидавшие такого напора немцев,
они, сражаясь в окружении, оказались в плену. Но ни бомбарди-
ровки, ни артобстрелы, ни последующее пленение не погасили в
них веру в победу. Он представил себя на их месте и понял, как тя-
жело им было переносить все это, видеть победное шествие за-
знавшегося врага, ощущать боль, пронзавшую тело, и сознание от
множества потерь и унижений, сохранить веру в конечную победу,
иначе и этого побега из плена не было бы. Они, безусловно, зада-
вали сами себе вопросы, которые нельзя было произносить вслух:
почему у них так много танков и автомашин, почему они так хоро-
шо вооружены автоматическим оружием? Откуда у них столько
войск, ведь от западной границы до Севска, где они прорвали их
фронт, так далеко, а они прошли это расстояние всего за три меся-
ца. Неужели этому не будет конца? Последний вопрос кто-то из
красноармейцев задал и Анисиму Афанасьевичу, на что он отве-
тил: — Будет конец. Их уже остановили под Мценском. Дальше им
будет еще хуже.
— Дай-то Бог, — ответил боец, сидевший рядом с Едоковым, и
услышанная им весть подействовала на него успокаивающе. Он поч-
ти сразу же отключился, заснув крепким сном, прижавшись спиной
к стене, с шапкой, съехавшей с затылка на лицо.
К полночи разговоры стихли, бойцы устроились на полу, засте-
ленном хвоей, кто как мог, и спали безмятежным сном праведников,
почувствовав расслабление впервые после пленения.
Анисим Афанасьевич сменил ребят в карауле, дал Мише Зацепи-
ну свои трофейные часы, сказал: — Через два часа зайдешь, разбу-
дишь меня. Я буду вашим разводящим. Вокруг домика ходи осторож-
но. Подольше стой, прислушиваясь. Если что, сразу ко мне.
— Ясно, дядя Анисим, — сказал Миша
Анисим Афанасьевич прошел на свое место, привалился к стен-
ке и сразу заснул. Во сне он оказался в той, довоенной, Малиновке,
на сенокосе, среди роскошных трав и таких же роскошных деревен-
ских баб, разодетых во все яркое, праздничное. Сенокос для него
был самым желанным праздником, где еще увидишь сразу, одновре-
менно, столько красивых, сильных молодых людей. Шуршала коса в
траве, падала, подрезанная почти у самого корня трава с разноцветь-
ем, испуганно вспархивали с гнезд птицы, слышался смех доволь-
ных жизнью и ясной погодой людей. Кое-где раздавались песни.
Мужчины-косари выстроились на лугу друг за другом, и после каж-
дого, от самого края луга, тянулся валик скошенной травы. Неожи-
данно в руках косарей оказались автоматы, и они уже не косили тра-
ву, а стреляли в невидимого противника, развернувшись в цепь на
том же лугу.
Миша Зацепин тряс его за плечо: — Дядя Анисим, — тихо, но на-
стойчиво говорил он, — прошло уже три часа, пора бы меня и сме-
нить.
Анисим Афанасьевич встал, протер глаза, спросил: — Что у тебя?
— Спокойно. Несколько раз из заимки выходили бойцы, по нуж-
де, но далеко не отходили...
Разбуженный Ваня Обозин вышел с ними наружу, обошел домик,
останавливаясь и вслушиваясь в окружавшую их тишину, сказал
Едокову: — Идите, дядя Анисим, отдыхайте. Если что, разбужу. Будь-
те спокойны.
Анисим Афанасьевич прошел к своему месту, нечаянно задел
Милу. Проснувшись, она поняла, что дядя Анисим не спит, спроси-
ла: — Дядя Анисим, а мне на двор можно выйти? Вечером я постес-
нялась сходить.
— Сходи, дочка, там сейчас на охране Ваня.
В темноте она нащупала ручку двери, а открыв ее и увидев Ваню,
попросила: — Отвернись или отойди.
— Ладно, чего уж там.
Мила прошла несколько метров, присела за кустик. Глаза уже
привыкли к темноте, и она хорошо видела заимку и росшие рядом с
ней молодые ели. На секунду ей стало страшно, и она с тревогой по-
думала о сторожившем их сон разведчике. Выйдя из-за куста, спро-
сила подошедшего к ней Ваню: — Не страшно тебе?
— Да как тебе сказать, — ответил он неопределенно, — когда сме-
ну принял, было страшно. А сейчас вроде как освоился. Стою, вслу-
шиваясь. Где-то шелест раздастся, значит, мышь пробежала или кто-
то еще из мелких грызунов, а так, чтобы посерьезней что, слава Богу,
нет.
— Ну ладно, — сказала Мила, дотрагиваясь рукой до плеча раз-
ведчика, — охраняй. Я пошла спать.
— Иди, отдыхай. Спокойной ночи.
— Это уж как получится.
Она вошла в домик крадучись, чтобы никого не задеть, прошла на
свое место и долго лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию лю-
дей. Интересно, думала она, кто-либо из них бодрствует сейчас, или
все спят сном праведников, и только один Ваня Обозин охраняет их
сон. Она ушла в себя, пытаясь вспомнить, не снилось ли ей что, что
она могла запамятовать, сны бывают мимолетные, промелькнут бы-
стро и так же быстро забываются, хотя, быть может, в той мимолет-
ности содержалась яркая, зримая и порой просто необходимая для
самосовершенствования информация. Она вдруг вспомнила точно,
во сне ли, наяву ли, но как-то мимолетно видела маму, причем виде-
ла такой, какой она была в жизни, — красивой, молодой и веселой.
Вроде они шли с ней куда-то, но куда — не поняла. Во сне кадры
мелькают и сменяют друг друга почаще, чем в кино. Они могут нео-
жиданно прерываться и так же неожиданно пропадать и снова по-
явиться. Сейчас она силилась продлить увиденное мгновение, мама
ушла из жизни рано, и она, по молодости и, может быть, присущей
детям глупости, не слишком приглядывалась к ней, к ее образу жиз-
ни, к ее поведению. Она существовала для нее чем-то цельным, мо-
нолитным, привычным, не требующим дополнительных разъясне-
ний и поучений. Она была просто мамой. И потом, когда ее не стало,
Мила пыталась многое понять и еще больше — представить. Вот и
сейчас, когда сон ушел из ее сознания, вытесненный нахлынувшими
воспоминаниями, она силилась понять, что же было дальше, но не
могла вспомнить, и ей показалось, что и сна вообще не было, а маму
она увидела благодаря встревоженному обстановкой воображению,
потому что где-то внутри ее сознания что-то постоянно держало с
ней связь, и она сейчас пыталась снова и снова увидеть кадры, запе-
чатлевшиеся в воспаленном воображении, и еще больше продлить
это видение.
Закрыв глаза, она мысленно просила Бога снова послать ей такое
же сновидение, потому что сейчас ей особенно хотелось пообщаться
с той, что дала ей возможность жить на этой прекрасной земле и в
этом прекрасном, хотя и нарушенном войной мире. Задумавшись,
она не сразу и поняла, что кто-то разговаривает во сне, а насторо-
жившись и прислушавшись, сжалась в комок, вся превратившись в
слух. Кто-то действительно что-то бормотал про себя, и она поняла
только одно слово, повторявшееся несколько раз, но произносимое
на немецком. Кто-то, также как и она, вспоминал свою мать, назы-
вая ее нежно «мутти». Страх пронзил все ее тело, она вдруг предста-
вила, что лежит среди немецких солдат и теперь ни она, ни Анисим
Афанасьевич со своими двумя разведчиками не смогут ничего сде-
лать, если ее догадка подтвердится. Немного успокоившись, она
вспомнила ушедший день, свое общение с красноармейцами, их
разговоры с ней, когда она обрабатывала им раны, их разговоры меж
собой, и не смогла вспомнить ни одной реплики или отрывка разго-
вора, вызвавшего бы ее подозрение. Они подшучивали над ней,
вспоминая своих домашних, родные места, откуда их призвали в ар-
мию на эту войну, она анализировала характер полученных ими ран
и поняла, что эти люди являются красноармейцами и не могли быть
немцами, засланными к ним. Многие из них действительно страда-
ли, а если бы их специально готовили к заброске в отряд, вряд ли
немцы смогли бы их так хорошо подготовить. Она обратила внима-
ние и на то, что даже говор был у каждого свой, соответствовал ме-
стности и уровню образованности, а говор этот как раз то, что невоз-
можно привить в одночасье или тем более исправить. Большинство
красноармейцев были из сел, и это виделось невооруженным глазом
даже внешне. Житель села, вчерашний колхозник, она это видела и
в своей Малиновке, во что бы ни оделся, все равно оставался колхоз-
ником. Не общалась она только с двумя-тремя красноармейцами,
среди них были и оба командира. Усомнившись, Мила заснула тре-
вожным сном, а проснувшись, не сказала ничего об услышанном
ночью, даже Анисиму Афанасьевичу. Она твердо решила отпросить-
ся в лагерь и только там, на месте, обо всем рассказать майору Пету-
хову. Не зная ничего о партизанской конспирации, она понимала,
что и командир отряда Секерин, и Петухов не просто так отправили
ее на эту заимку. Значит, в ее командировке сюда был какой-то
смысл, и она утром еще раз попросит Едокова, чтобы он отпустил
ее в лагерь за медикаментами, которых у нее действительно не хва-
тало.
В отряде, отбирая лекарства в свою фельдшерскую сумку, когда-
то предусмотрительно реквизированную Петуховым и очень приго-
дившуюся сейчас, она делала все, подчиняясь давно выработанному
автоматизму, продолжая думать о своем. Улыбка озарила ее лицо,
когда она вспомнила слова Вани Обозина, сопровождавшего ее в ла-
герь. Он сказал, что больше всего боялся за нее, когда она ночью при-
села за кустом. — Вдруг кто-либо схватил бы тебя, а я не смел сторо-
жить тебя, отошел за угол домика.
Она понимала, что Ваня лукавил, но все равно было приятно и
интересно, Ваня видит в ней не просто фельдшера, а девушку преж-
де всего.
Собрав сумку, она сообщила Ване о готовности, но попросила
подождать, решив зайти к Николаю Секерину. Мало ли что захочет
передать командир отряда своему разведчику Анисиму Едокову.
Услышав о ночном происшествии, Николай Николаевич забес-
покоился. — Погоди, дочка, — сказал он, — об этом должен знать
майор Петухов.
Он повел ее по внутреннему ходу в землянку майора.
Петухов выслушал сообщение с подобающим ему, работнику ор-
ганов, вниманием, затем, не говоря ни слова, долго смотрел в глаза
Николая Николаевича, как бы продолжая безмолвный разговор меж-
ду ними.
— И кто бы это был? — наконец спросил он.
— Утром я посмотрела в ту сторону, откуда доносились слова, там
отдыхали этот их лейтенант, сержант и еще несколько красноармей-
цев. Так что точно сказать, кто из них бредил, не могу.
Поблагодарив девушку за сообразительность, Петухов сказал:
— Общаясь с красноармейцами, приглядывайся к ним. Может,
действительно среди них есть кто-то чужой. Если мы проглядим его,
то они нас уничтожат.
— Что передать Анисиму Афанасьевичу?
— Все, что надо, ему уже передали. Твое дело лечить людей и при-
сматриваться к ним.
— Что-либо узнали о моем отце? — Мила не могла не задать этот
вопрос, отец был единственным близким человеком на этой земле.
Даже из близких родственников у нее никого не осталось. Всех, кого
можно было, отобрала гражданская война и последовавшие в конце
тридцатых годов репрессии. Оба папиных брата — один красноарме-
ец-буденновец, другой — сельский дьячок, пропали бесследно. У ма-
мы родители умерли рано, ни сестер, ни братьев, кроме нее, в семье
не было.
— Пока только то, что известно и тебе, — сказал Петухов, поло-
жив свою тяжелую руку на плечо девушки. — Если что узнаем, пер-
вой сообщим тебе.
— Спасибо, товарищ майор.
— Пока не за что.
К вечеру они были уже на заимке. Снимая с плеч мешок с продук-
тами, Ваня поморщился от натуги, и Мила спросила:
— Тяжелые продукты. Небось, одни консервы?
— Не только. Есть и взрывчатка.
— И ты не боялся нести?
— А че бояться? Если и рванет, взлечу на воздух, даже не почувст-
вую. Но она без запалов. Они в кармане.
Он показал Миле несколько запалов, чем-то напоминавших ма-
ленькие карандашики.
Подошедший Анисим Афанасьевич прервал их разговор. Он вни-
мательно прочел записку Петухова, а прочтя, сжег ее и принялся ос-
вобождать принесенное Ваней.
Закончив работу, сказал удовлетворенно:
— Теперь все ясно. Будем действовать.
Вечером Анисим Афанасьевич долго совещался с лейтенантом
Осиповым и сержантом Сидоренко, убеждал их в том, что просто так
сидеть, сложа руки, нельзя, пора действовать.
— Руководство отряда, — сообщал он, — прислало взрывчатку и
требует подорвать пару эшелонов, идущих в сторону Москвы. Скорее
всего, они везут на фронт зимнее обмундирование и продукты пита-
ния. Зимнее обмундирование сейчас важнее патронов. Их солдаты
уже почувствовали, что значат для них холода.
— Что вы предлагаете? — спросил насторожившийся Осипов.
— Ничего особенного, — спокойно ответил Анисим Афанасье-
вич, — завтра со мной к железке должны пойти несколько бойцов,
умеющих обращаться с взрывчаткой. На месте я все объясню.
— Возьмите меня с собой, — попросил Сидоренко, и Анисим
Афанасьевич согласно кивнул головой, сказав: — Возьми еще пару
бойцов для подстраховки.
Отобранные сержантом Сидоренко бойцы получили краткий ин-
структаж по всем вопросам ведения рельсовой войны, в том числе и
по обращению с взрывчаткой, и Анисим Афанасьевич остался дово-
лен командой. Сам Едоков прилег отдохнуть пораньше, попросил
Сидоренко сделать то же самое всем, кто шел вместе с ним на зада-
ние, а Осипову, остававшемуся на заимке за старшего, поручалось
разбудить их пораньше, с рассветом.
К месту, где дорога делала крутой вираж, подошли через пару ча-
сов, но Анисим Афанасьевич увел группу далеко вперед, подальше от
Малиновки, заранее путая планы немцам, которые, он знал это точ-
но, после совершенного подрыва будут не просто искать подрывни-
ков, а начнут вычислять, анализируя все варианты, откуда могли по-
явиться партизаны. Потому хитрый Анисим Афанасьевич вел группу
все дальше и дальше от Малиновки, несколько раз пересекая полот-
но железной дороги. Наконец, выбрал наиболее удобный для наблю-
дения участок, приказал всем замаскироваться и залечь. К его удив-
лению, обходчиков на дороге не было видно, хотя пролежали они до-
вольно долго, пропустив несколько составов в обе стороны. Но вре-
мя они потратили не зря. Наблюдение показало, что поезда, идущие
в сторону Москвы, как правило, толкали впереди паровоза платфор-
му, на которой из наскоро сколоченных будок торчали стволы пуле-
метов. Значит, сделал вывод Едоков, они таким образом охраняют и
состав, и саму дорогу. Он приказал Зацепину и Сидоренко заложить
под рельс взрывчатку, тщательно замаскировав и ее, и провод, веду-
щий к ней, на случай появления обходчиков. Потянулись часы мучи-
тельного ожидания. Состав показался ближе к вечеру. Шел он как-то
слишком медленно, очень осторожно, и они решили пропустить его,
полагая, что это проверочный, не основной. Как только он прошел
мимо них, Едоков сказал: — Следующий будет основной, наш.
Он похлопал Мишу Зацепина по плечу, и тот сказал обиженно:
— Да, не сплю я, дядя Анисим.
Вскоре показались приглушенные огни, к ним приближался дру-
гой состав, двигавшийся на большей скорости, чем недавно прошед-
ший. Анисим Афанасьевич привстал, сказал Мише: «Не пропу-
сти», — и Миша привел в действие взрывное устройство, когда состав
находился напротив них, и паровоз проскочил заложенную взрыв-
чатку. В грохоте взрыва ничего нельзя было разобрать, но то, что со-
став ушел под откос в противоположную сторону от них, было
очевидным. Где-то впереди свалился и паровоз, его туда стащили ва-
гоны, сошедшие с рельсов. Когда грохот взрыва и скрежет металла
утихли, а над местом крушения вспыхнуло пламя, осветившее молча
наблюдавший за событиями и безразличный ко всему хвойный лес,
Анисим Афанасьевич сказал, вставая: — Уходим!
Вся группа шла вслед за Едоковым. Отойдя в глубь леса, Анисим
Афанасьевич остановился, прислушался, проверил, все ли шли за
ним. Подошедший к нему Сидоренко посетовал: — Надо было хоть
чем-нибудь поживиться, узнать, что там было в вагонах.
— Нельзя, — кратко ответил Едоков и добавил: — Без приказа
нельзя!
— А когда будет можно? — не унимался Сидоренко.
— В следующий раз, когда соберемся уходить в лагерь.
Обратно добирались кружным путем, Едоков долго вел группу в
глубь леса и только когда убедился, что ушли они порядком от места
крушения, повернул вначале резко влево, прошел еще пару километ-
ров и только потом повернул в сторону заимки. В случае погони ка-
ратели, углубившись в лес, быстро должны были сообразить, что ис-
кать партизан бессмысленно, не зря же говорят в народе: чем глубже
в лес, тем больше дров!
Когда группа подошла к заимке, Осипов спросил: — Удачно?
— Как обычно, дело привычное.
— Теперь что, снимаемся и идем в лагерь?
— Нет, — ответил Едоков. — Приказано несколько дней выждать.
Затаиться и ждать, усилив охрану. Взбешенные взрывом полотна и
крушением состава, немцы предпримут все для поиска партизан, по-
тому надо выждать.
— А если кончатся продукты? — не унимался Осипов.
— Сходим в поселок.
— Ну и когда же уйдем отсюда?
— По погоде, — ответил Анисим Афанасьевич, — холод прижи-
мает. На днях снежок пойдет. Вот мы им и воспользуемся. Чтобы сле-
ды наши замел.
52
Подполковник Ганс фон Крюгер приказал дежурному офицеру
пригласить профессора Николаева. В момент, когда Николаев вхо-
дил в кабинет, офицер докладывал коменданту об исполнении еще
одного его указания.
— Оберштурмфюрера Вальтера Штока в городе сейчас нет, — со-
общал он, — в управлении просили все вопросы адресовать его шефу,
господину Липпке.
— Где сам Вальтер? — поинтересовался Крюгер.
— Выполняет особое задание своего шефа.
Увидев Николаева, Крюгер встал, протянул руку для приветст-
вия. Офицеру, застывшему у стола в ожидании указаний, приказал
принести две чашки кофе.
Алексей Кириллович опустился на стул, придвинутый к столу, и
заинтересованно посмотрел на Крюгера, как бы спрашивая, за что
ему такая честь? Заметив смущение, Крюгер сказал, расплываясь в
улыбке: — Наши дела идут неплохо, профессор.
Алексей Кириллович не понял, какие дела имеет в виду комен-
дант, но решил не спрашивать, полагая, что Крюгер сам расскажет о
них ему, раз пригласил на беседу.
— Я доволен вашей работой, господин профессор, восстановление
порученных вам объектов жизнеобеспечения города идет неплохо. На-
деюсь, к зиме все будет закончено и город получит тепло и хлеб?
— Я тоже надеюсь, но нужно еще восстанавливать и рынок.
— Рынок?
— Да, господин комендант. Люди боятся всего: улицы, мароде-
ров, солдат в зеленых шинелях, порой и самих себя. У многих нет да-
же самого элементарного для жизни — хлеба и картошки. Связь с се-
лами района потеряна.
— Ничего, — бодро сказал Крюгер, — постепенно мы вдохнем
жизнь во все, что есть вокруг. Мы пришли сюда надолго, может быть,
и насовсем.
Мысль Крюгера прервал офицер, внесший на подносе кофе с пе-
ченьем и плиткой шоколада.
— Вот, — обрадованно сказал Крюгер, указывая на поднос, —
почти как в Германии. Все, что надо для полдника.
Прихлебывая кофе, Алексей Кириллович никак не мог понять,
зачем понадобился коменданту. У него лично к нему не было вопро-
сов, он старался держаться подальше и от Крюгера, и от Липпке, и,
тем более, от главного полицейского — Меркулова.
— Не ломайте голову, профессор, — неожиданно сказал Крюгер,
словно прочитав его мысли. — У меня сегодня хорошее настроение,
дела в городе идут неплохо. Мое начальство мной довольно. Да и на
фронте появились хорошие предпосылки к ближайшему успеху. Вой-
ска генерал-полковника Гудериана штурмуют Тулу, а это, как вы по-
нимаете, южные ворота на пути в Москву. Думаю, через неделю Гуде-
риан, взяв Тулу, пойдет дальше, к столице России. Лично я верю в ге-
ний Гудериана, — Крюгер хитро сощурил глаза, улыбка прошлась по
его лицу, и он продолжил мысль, волновавшую только его: — Не ду-
маю, что и он так же верит в меня, как я в него, но с вашей помощью я
постараюсь его не огорчать. Во всяком случае, за госпиталь, организо-
ванный нами в стенах института, я получил благодарность его штаба.
Недоумение Алексея Кирилловича усилилось еще более, к орга-
низованному в стенах родного института госпиталю он не имел ника-
кого отношения, потому он продолжал отхлебывать кофе, слушая
разговорившегося коменданта.
Заметив недоумение, отчетливо выразившееся на лице профессо-
ра, Крюгер сказал: — Можете ничего мне не отвечать. Пейте кофе и
слушайте. Но если у вас появится желание возразить мне, говорите
правду. Мне она необходима, как воздух. Мне нужен достойный оп-
понент, способный опрокинуть мои устоявшиеся убеждения.
Посмотрев на чашку с кофе, Крюгер сказал, усмехаясь: — Моя
эйфория вызвана не этим эрзац-продуктом, а именно успехами на-
ших войск, моей второй танковой армии. Гудериан уже под Тулой.
Вам это ни о чем не говорит?
— Наполеона впустили даже в Москву, — заметил Алексей Ки-
риллович, — что произошло дальше, вам известно.
— Но Гудериан намного умнее Бонапарта. Москву он обложит, и
она сама сдастся на милость победителя, как сдались Париж и Вар-
шава.
— Россия не Франция, — спокойно заметил Алексей Кирилло-
вич, — и Москва тоже еще не вся Россия. В России огромная терри-
тория, способная проглотить армии не одного фюрера.
— Вы перешли рубеж, далеко шагнули, — поднял руку в преду-
преждении Крюгер.
— Виноват, господин подполковник, — смущенно заметил Алек-
сей Кириллович, — вы разрешили возражать, нарушать дозволенное.
— Да, я разрешил, — спохватился Крюгер и спросил: — Вы буде-
те продолжать?
— Нет, я сказал главное.
— Наше командование не станет повторять ошибку Наполеона.
Гудериан обойдет Москву, перережет все артерии, питающие город,
сопротивление Красной Армии ослабнет. Более того, недовольные
нынешними порядками русские поддержат нас, Москва падет сама
собой.
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Судя по тому, как ведут себя здесь немецкие войска, вряд ли
это произойдет.
— Что вы имеете в виду?
— Например, публичный расстрел старой женщины на виду всех
жителей поселка, вы же знаете об этом происшествии в Малиновке?
— Гаупштурмфюрер Липпке изменил тактику. Я говорил с ним об
этом. Меня успокаивает и то, что многие из русских пошли служить
в полицию, да и вы тоже с нами.
— К тому же русский народ привык к независимости, она доста-
лась ему очень дорогой ценой в прошлом, потому она в крови каждо-
го.
— Но, — возразил Крюгер, — вы тоже русский и с нами.
— У меня своя история. И ее нельзя распространять на других. Я
у вас потому, что вы оградили меня от мести господина Меркулова.
Видимо, Господь оставил меня в живых для того, чтобы я делал что-
то хорошее городу и людям. Я, по существу, ваш пленник.
— Значит, — неожиданно быстро сообразил Крюгер, — при изме-
нившихся обстоятельствах профессор Николаев будет стрелять в ме-
ня?
— Не будет.
— Почему?
— Потому что я однажды уже стрелял в человека. Но после мне
было очень плохо, и я понял, что второй раз выстрелить не смогу.
— А если пред вами будет враг, вы не убьете и его?
— Даже врага. Это трудно объяснить, но есть люди, которым про-
тивно убивать, им не дано свыше.
— Но вас, при том же раскладе, о котором вы напомнили мне, мо-
гут расстрелять свои же!
— Я готов, — Алексей Кириллович смотрел в глаза коменданта,
не пряча ни взгляда, ни появившейся вдруг на лице улыбки. При упо-
минании Крюгером другого расклада какая-то подсознательная ра-
дость охватила все его существо, он понял, что сказал Крюгеру боль-
ше, чем тот ожидал от него, здорово охладил его пыл и эйфорию.
Крюгер был убежден в полной победе своего оружия, забывая, что
выиграть, пусть даже не одно сражение, еще не значит одержать по-
беду. Победить народ, даже безоружный, невозможно, если сам на-
род не желает такой победы над собой. А русский народ, в этом он
убежден, не мыслит о своем поражении и, как следствие, о порабо-
щении.
Крюгер допил кофе, прошелся по кабинету, сел за свой стол. Ка-
кое-то время думал о чем-то своем, затем поднял глаза и спокойным,
холодным взглядом окинул Николаева.
— Вы отрезвили меня. Не скажу, что мне было приятно слушать
все, скорее всего, полезно.
Он пододвинул к себе карту города, окинул ее все тем же холод-
ным взглядом, попросил: — Расскажите, что делается на предприя-
тиях, где они расположены и что нужно для их скорейшего восста-
новления.
Рассматривая карту и рассказывая Крюгеру о том, что делается по
восстановлению мелких предприятий, так необходимых для функци-
онирования города, Алексей Кириллович обратил внимание на два
документа, видимо специально положенные, чтобы он мог их уви-
деть. Уловив взгляд профессора, Крюгер сказал: — Я хотел ознако-
мить вас с этими документами. Прочтите их.
Он дал возможность Николаеву прочитать оба приказа и, только
когда тот прочел их, сказал: — Первый приказ, отменявший обяза-
тельное применение военно-уголовных законов к военнослужащим,
виновным в грабежах, убийствах и насилиях гражданского населения
и военнопленных, и передавал наложение наказания на непосредст-
венных начальников и командиров, поступил в корпуса и дивизии
перед самой войной, но главком сухопутными силами, фельдмаршал
фон Браухич, приложил к нему инструкцию, позволяющую не при-
менять приказ, если он создаст опасность подрыва дисциплины. Мне
известно, что Гудериан также не рекомендовал его применять в вой-
сках его ударной группы, приказав отослать его обратно в Берлин.
Второй приказ о комиссарах (комиссарен-эрлас), в котором всем
военным частям и администрации лагерей для военнопленных при-
казывалось расстреливать русских военнопленных, принадлежавших
к политическому составу Красной Армии, коммунистов и евреев, Гу-
дериан приказал не доводить до личного состава танковой группы.
Алексей Кириллович понимал, для чего Крюгер ознакомил его с
этими приказами, тем не менее сказал: — Если эти приказы начнут
пунктуально исполняться, конец Германии будет еще ближе. Кста-
ти, — заметил он, — второй приказ войсками исполняется.
Крюгер ничего не ответил на замечание, встал из-за стола, сказал
сухо: — Благодарю вас, господин профессор, за объективное суждение.
Уйдя к себе, Алексей Кириллович опустился на стул, почувство-
вав слабость во всем теле. Он сказал много лишнего, но и не сказать
не мог. Хорошо, что сказал именно Крюгеру, а не эсэсовцу Липпке,
иначе он уже сидел бы в другом месте.
Вспомнив о Липпке, он вдруг поразился всплывшей в памяти
фразе, услышанной в кабинете Крюгера. Оберштурмфюрера Вальте-
ра Штока, заместителя Липпке, он знает лично. Вальтер прекрасно
говорит по-русски, пытается при каждом удобном случае разговари-
вать с ним на русском, показывая глубину своих знаний и чистоту
произношения. Это и не удивительно, перед самой войной Шток
окончил филологический факультет Московского государственного
университета имени М. В. Ломоносова. Конечно, Липпке постарал-
ся использовать знания Штока в нужном ему направлении, и, узнав
о его командировке, Алексей Кириллович решил немедленно сооб-
щить об этом Смородинову. Вдруг его командировка связана со зло-
получной Малиновкой, доставившей Липпке столько неприятнос-
тей. Вечером он вручил Сергею Овчаренко шифровку, в которой
просил обратить внимание на оберштурмфюрера СС Вальтера Што-
ка, выпускника Московского госуниверситета, в случае появления
его в Малиновке. О том, где сейчас находится Вальтер Шток, он, к
сожалению, не знал.
Где находится Шток, хорошо знал еще не оправившийся от полу-
ченного ранения Герман Липпке. Он подолгу засиживался в своем
кабинете, продумывая меры борьбы с партизанским отрядом, распо-
лагавшимся в лесу около Малиновки. Что знал он об отряде?
Конкретно ничего, кроме того, что тот успел натворить за корот-
кое время: взорван мост, возвращены обратно коровы, отобранные
для гвардейцев Гудериана, сражающихся где-то в районе Тулы, пу-
щено под откос несколько составов. Отряд оставался для него неви-
димкой, и он ломал голову над тем, как быстрее узнать его располо-
жение, численность, а узнав, уничтожить! Дурной пример зачастую
заразителен, он боялся, что примеру этого отряда последуют другие,
и тогда... Что будет тогда, он представлял себе смутно, но точно знал,
что ничего хорошего не будет. Он часто уходил в себя, перебирая
свою недолгую, но непростую жизнь, и приходил к единственному
выводу, что он, Герман Липпке, всегда сам себе расчищал и прокла-
дывал дорогу, без покровителей и помощников. И в данной ситуации
он должен, просто обязан, найти выход и выйти победителем! Он
вдруг вспомнил, и лицо его сразу расцвело улыбкой, как еще семи-
летним ребенком встал за прилавок отцовской лавки, как им восхи-
щались покупатели, с каким удовольствием получали товар из его
рук, пересчитывая сдачу, а убедившись, что все отдано правильно,
расплывались в улыбке. Один как-то спросил: — В школу ходишь?
— Конечно!
На секунду задумавшись, покупатель сказал, как что-то для него
решенное: — Зачем тебе учиться, если ты умеешь хорошо считать.
Поблагодарив покупателя за любезность и внимание, Герман и не
подумал бросать школу. Учеба давалась ему легко, и он заметил, что
в отличие от других своих сверстников, тяготившихся учебой, он тя-
нулся к знаниям, и эта тяга появлялась откуда-то изнутри. Подумав о
дальнейшем продолжении образования, он как-то сказал отцу, рас-
строив его: — Ты должен подумать о преемнике. Я не смогу продол-
жить твое дело.
— Как?! — воскликнул отец.
— Очень просто. Окончу университет, поступлю на госслужбу и
буду зарабатывать столько, сколько тебе и не снилось.
Отец не нашелся с ответом, предоставив судьбе распоряжаться
сыном. И действительно, после окончания юридического факульте-
та Берлинского университета Герман поступил на службу в крими-
нальную полицию. Становиться за прилавок, таким образом, уже не
было необходимости.
Ему особенно повезло, когда пришел к власти Гитлер. Полиция
стала поставщиком кадров в новые структуры СС, СД, СА. Став опе-
ративным работником Герман понял, что встал на тропу, которая, ес-
ли он не свернет с нее, приведет его к вершине если не славы, то к
вершине простой человеческой карьеры. Уезжая на восточный
фронт, он так и сказал жене, Эльзе: — У меня два выхода, дорогая,
вернуться домой: или в гробу со всеми почестями воина, или штан-
дартенфюрером СС.
Эльза затряслась в плаче, и единственное, что понял он, успока-
ивая милую, прелестную Эльзу, так это ее слова: «Я люблю тебя, а не
твои погоны! Возвращайся живым!»
Он нажал кнопку звонка. На пороге вырос дежурный офицер, за-
стывший в ожидании распоряжений.
— Пригласите Шмидта.
— Он здесь.
— Пусть войдет.
Вошедший солдат вытянулся, как подобает военному, напрягая
внимание и слух.
— Ну и как это произошло? Расскажите подробно.
— Слушаюсь, господин гаупштурмфюрер. Постараюсь все опи-
сать, как было. Состав стоял в тупике до самого вечера. Я сидел в
тамбуре, склонив голову, как меня инструктировали. Вдруг я услы-
шал шорох и увидел, как в тамбур вскочил какой-то красноармеец.
Я попытался схватить винтовку, но услышал слова, остановившие
меня: «Разве вас не предупредил обо мне Липпке?» Я ответил, что
исполню все, что он потребует. Он приказал мне лечь на пол, связал
мне руки, отобрал винтовку и документы.
— Что было дальше?
— Он спрыгнул с подножки, и больше я его не видел. Минут че-
рез двадцать я встал, прошел в комендатуру, и сразу же объявили тре-
вогу. Ну а меня арестовали и отправили к вам.
— Молодец, — Липпке удовлетворенно потирал руки. — Хорошо
сработал, грамотно. Ты заслужил поощрение. Выбирай сам, чему от-
дать предпочтение. Могу предоставить отпуск или представить к на-
граде.
— Лучше отпуск. Награду я еще заработаю.
— Пусть будет по-твоему.
Он снова вызвал дежурного, отдал соответствующее распоряже-
ние и, оставшись наедине с собой, попытался восстановить в памяти
этапы подготовки Вальтера Штока. Они внимательно изучили доку-
менты военнопленного лейтенанта Осипова, к сожалению, к тому
времени уже отправленного в Германию. Побеседовали с пленными
из того же полка, в котором служил Осипов, узнали звания и фами-
лии начальствующего состава полка и дивизии. Обрадовались, что
полк со штабом попал в окружение под Трубческом и почти весь
уничтожен при выходе из него.
Вспомнил и свои наставления Вальтеру: «Действуй как истинный
русский командир, ненавидящий завоевателей. Главное — как мож-
но быстрее узнать все об отряде и, не вызывая подозрений, под лю-
бым предлогом ускользнуть из отряда и сразу же, по горячим следам,
организовать нападение на их базу».
Вальтер, похоже, пока делает все так, как договорились. Настро-
ение у самого Липпке поднялось от сознания того, что ему удалось
подняться над обстоятельствами, взять в руки ситуацию. Осталось
немного: набраться терпения и ждать! Комендант станции и его лю-
ди, находящиеся в Малиновке, знают, как надлежит действовать в
экстренной ситуации. Любого выходящего из леса не убивать, брать
живым и вести в комендатуру. Допросив, отправлять к нему, то есть
к Липпке.
Единственное, что смущало, так это то, что Вальтера знал только
Герман-Игнат Меркулов. Но тот же Меркулов не знал, где сейчас на-
ходится Вальтер. В детали разработанной операции он, Липпке, не
посвятил никого! А когда Вальтер сбежит от партизан, встреча с Мер-
куловым будет приятной обоим. Не теряя времени, они вдвоем, при-
влекая людей Пауля Шнитке, предпримут меры для уничтожения от-
ряда. Обер-лейтенант Дитрих Штрих также получил информацию на
действия в создавшейся ситуации, привлекая к операции своих под-
чиненных.
Липпке не стал терзать себя тревожащими воображение раздумь-
ями, зачем-то постучал пальцами рук по крышке стола, а немного ус-
покоившись, снова нажал кнопку звонка. Увидев дежурного, прика-
зал доставить в кабинет арестованного в Малиновке священника.
Ему вдруг пришла в голову спасительная мысль — отпустить аресто-
ванного, пусть в Малиновке люди успокоятся, а за домом священни-
ка, и вообще за приходом, установить наблюдение. Должна же когда-
то его дочь, сбежавшая, по всей вероятности, к партизанам, появить-
ся дома. Тогда появится еще одно звено цепочки, дернув за него,
можно выйти на отряд. Продолжить мысли помешал введенный в ка-
бинет священник.
— Здравствуйте, святой отец, — дружелюбно сказал Липпке, на
что Пимен ответил: — Здравствуйте, господин Липпке, но я не свя-
той, а простой приходский священник, отец Пимен, или, как приня-
то у нас, батюшка.
— Извините, отец Пимен, — поправился Липпке, — у меня к вам
несколько вопросов.
— Готов ответить.
— Вы знаете, за что вас арестовали?
— Да, конечно.
— Вы оправдываете свой поступок?
— Я довел до людей мнение об этой бойне одного из иерархов
церкви.
— Вы считаете, что поступили правильно?
— Раз вы меня арестовали, значит, правильно.
— Вы и далее будете поступать так, если мы вернем вас в приход?
— Если будут обращения к гражданам руководства церкви, я обя-
зан доводить их до верующих.
Отец Пимен опустил глаза. Пальцы рук нервно и автоматически
перебирали четки.
Липпке, наблюдая за отцом Пименом, молчал, собираясь с мыс-
лями. Наконец он сказал, стараясь быть спокойным:
— Мы не воюем с церковью.
— Церковь тоже не воюет с вашими солдатами.
Липпке пропустил мимо ушей слова Пимена, сказал:
— Немецкое командование разрешает служителям церкви совер-
шать положенные обряды, если в них нет призыва к сопротивлению
властям.
Пимен слушал наставления Липпке, не желая вовлекать себя в
дискуссию, но находясь в готовности отвечать на его вопросы.
— Как вы лично относитесь к нашему вождю, Гитлеру?
Не задать этот вопрос Липпке не мог, именно отношение отца
Пимена к вождю германской нации определяло сейчас, быть ли Пи-
мену на свободе или вернуться в каземат и ждать отправления в Гер-
манию.
— Ко всем правителям я отношусь одинаково. Они посланы Бо-
гом. Одним во благо, другим для вразумления, третьим — в наказа-
ние. Кому и за что, решать не мне. Богу.
— Нельзя ли конкретнее? — насторожился Липпке. — Я спраши-
вал о вашем отношении к вождю нации — Гитлеру!
— Как ваш Гитлер, так и наш Сталин ниспосланы народам Богом
для вразумления.
— Как это прикажете понимать? — Липпке снова насторожился.
— Не нам, одному Богу известно, как это понимать. Мы только
наблюдатели и статисты. С нас требуется жить по законам Божьим,
по его заповедям, а Господь сам рассудит всех, потому как все мы его
паства, его рабы.
Услышав подобное из уст Пимена, Липпке понял главное: свя-
щенник ничего конкретного ему не скажет. Более того, сам он успо-
коился, напуганный арестом, Пимен будет осторожнее в своих про-
поведях, а подосланные им люди обеспечат нужную информацию о
его дальнейших действиях.
Липпке прошелся по кабинету, сказал, словно убеждая в чем-то
самого себя: — Мы не воюем с русским народом. Мы воюем со ста-
линским режимом.
— Но от этого страдает в первую очередь народ, — возразил Пи-
мен.
— Война есть война, — философски заметил Липпке и вдруг
спросил: — Кстати, где сейчас находится ваша дочь?
— Я бы хотел вас спросить об этом, — Пимен внимательно, ка-
ким-то пронизывающим взглядом посмотрел на Липпке. Уловив се-
рьезность и сосредоточенность священника, Липпке ответил: — По
нашим сведениям — у партизан.
— Думаю, что нет, — спокойно заметил Пимен. — В Малиновке
никто из жителей не знает, где они находятся. Отряд если и возник,
то только с вашим приходом в течение одного-двух дней.
— И где же она может быть? — спросил Липпке.
— Если не у вас, то скрывается где-либо в поселке, боясь снова
попасть к вам.
— Вы сообщите нам, если узнаете, где она?
— Хотите сделать меня Иудой?
— Зачем же, — спокойно произнес Липке, — она нужна нам как
специалист.
— Если дочь объявится, вы об этом узнаете и без меня.
Липпке остался доволен разговором со священником, видно бы-
ло, что исчезновение дочери и арест его самого если и не напугали от-
ца Пимена, то здорово насторожили его, и он впредь будет вести про-
поведи по-другому. Время покажет, агенты донесут об их содержа-
нии, а сейчас он решил все же додавить священника, узнать его отно-
шение к Гитлеру.
— Вы ушли от прямого ответа на мой вопрос о Гитлере.
— Не дело церкви заниматься политикой, — спокойно ответил
отец Пимен, но Липпке настаивал: — Однако вы зачитывали обраще-
ние вашего иерарха к народу, сказанное им 22 июня?
— Наша церковь всегда была на стороне народа, если на Россию
кто-то нападал извне. Так что если вы считаете, что, прочитав обра-
щение иерарха моей церкви, я совершил преступление против Гер-
мании, достойное смертной казни, можете меня расстрелять. У нас
считалось всегда за честь пострадать за Отечество. Я христианин, а,
как вам известно, Христос не убоялся неправедной смерти.
— И все-таки, я снова возвращаюсь к вопросу о моем иерархе,
Гитлере, — напомнил Липпке.
— А что о нем говорить, — спокойно ответил отец Пимен, — чи-
тайте Библию и вы, да и не только вы, вразумитесь...
— Например? — настаивал Липпке.
— Если же все вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибне-
те. Так там и написано.
— Вы считаете, мы делаем зло?
— А что же еще? На войне, развязанной вами, гибнут тысячи,
миллионы людей. Господь милостив, но этого он вам не простит.
Липпке прошелся по кабинету, размышляя над сказанным отцом
Пименом, но вдруг остановился перед ним и, сверля своими въедли-
выми глазами, спросил: — Вы не боитесь смерти, это понятно, но
страх ведом и вам, я вижу, как нервно вы перебираете четки.
— Да, ничто человеческое не чуждо и мне. Но я признаю только
один страх, страх Господень. Ибо, как сказано в Писании, он есть
высшая премудрость, а удаление от зла — разум.
Поняв, что от священника он ничего не добьется, Липпке прика-
зал увести арестованного обратно в камеру, а затем и доставить в Ма-
линовку.
* * *
Два дня, пока немцы разбирались с крушением, восстанавливая
искореженные взрывом рельсы, Анисим Афанасьевич не отсиживал-
ся на заимке. Каждый день им хорошо продумывался наперед и так
же точно исполнялся. Срабатывал приобретенный за несколько не-
дель партизанской жизни образ разведчика, осторожного, наблюда-
тельного и пытливого. Оказавшись здесь, на отшибе, предоставлен-
ный самому себе, он давал указания лейтенанту Осипову и сержанту
Сидоренко, ни с кем не советуясь, и те добросовестно их исполняли.
Охрану заимки несли теперь бывшие военнопленные, причем несли
добросовестно, понимая всю ответственность, возложенную на них.
Он посылал их и в разведку — на место крушения состава, ставя во
главе кого-либо из своих разведчиков. Им ставилась задача наблю-
дать за действиями противника по восстановлению полотна и раста-
скиванию покореженных вагонов. Наблюдения оказались полезны-
ми, немцы вновь стали обходить пути, видимо, сообразили, что ша-
гающий по шпалам солдат может заметить больше, чем те, что сидят
на платформе, находящейся впереди паровоза.
На вторые сутки, взяв с собой Ваню Обозина, они пошли к род-
ной Малиновке. Отойдя от заимки, Анисим Афанасьевич сказал
Обозину: — Вот что, Ваня, зрение и слух у тебя лучше моего, потому
иди за мной, чаще оглядываясь и прислушиваясь. Я пока не могу до-
верять беглецам, хотя и вижу, что они наши. Знаешь, как в народе го-
ворят: — Береженого Бог бережет.
— Понятно, дядя Анисим.
К Малиновке подошли к полудню. Удобно устроились под елью
и долго, очень долго наблюдали за всем, что происходит в поселке.
Они заметили, что немцев и полицаев прибавилось. По улицам ходи-
ли по трое: два солдата и полицейский. Местных, Петра Игонина и
Матвея Секерина, узнали по походкам, остальные полицейские, ви-
димо, были пришлые, из города. Узнать, почему произошло это уве-
личение, было одной из главных задач, но Анисим Афанасьевич не
получал команду брать языка, потому ограничился констатацией са-
мого факта. К вечеру они переместились к условному месту, где Ев-
сей Безродных обычно оставлял донесения. Для этого им пришлось
пересечь железнодорожное полотно, пройти не одну сотню метров к
той поляне, где Евсей Евсеевич обычно заготовлял дрова. В условном
месте нашли склянку от лекарств с вложенной запиской. Евсей Евсе-
евич сообщал о том, что ходит за дровами в сопровождении Петьки,
якобы боясь партизан.
Анисим Афанасьевич живо представил себе картину. Придя на
полянку, Евсей Евсеевич раскрывает скатерть-самобранку, ставит на
нее бутылку водки или самогона с закуской и угощает Петьку, кото-
рому такие походы в лес особенно по душе. После этого Петька при-
саживается, прижимаясь спиной к крепкому стволу старой сосны
или ели, и впадает в дрему, потому как по ночам несет службу, на-
блюдая за домом священника. Тем временем Евсей Евсеевич кладет
в нужное место донесение...
В записке Евсей Евсеевич сообщал об увеличении гарнизона,
прибытии из города отряда карателей и начальника полиции Мерку-
лова. Но с какой целью они прибыли, Евсей Евсеевич не знает.
На всякий случай он просит приходить за запиской реже, один
раз в неделю, видимо, опасаясь слежки, которую наверняка устано-
вили и за ним.
Уже подходя к заимке, Анисим Афанасьевич остановился, ска-
зал, присаживаясь под деревом: — Отдохнем немножко.
Он снова вытащил из кармана склянку с запиской Евсея, напи-
санную печатными буквами, долго и внимательно читал, вникая еще
раз в содержание. Затем распрямил листок бумаги, поднес зажжен-
ную спичку, молча наблюдал, как белый лист пожирал огонь, остав-
ляя после себя черную, сжавшуюся и рваную полоску. Дождавшись,
когда записка превратилась в пепел, встал, положил все, что осталось
от нее, на землю, наступил ногой, примяв пепел в землю.
— Теперь пошли, Ванюша.
О том, что им удалось увидеть и узнать, он никому не сказал ни
слова, а подкрепившись, лег в своем углу и сразу же уснул. Ночью,
проснувшись, долго лежал, прислушиваясь, а убедившись, что все
спокойно, вышел из домика, проверил несение службы нарядом де-
журных, долго стоял, вглядываясь в темное, ничего не выражавшее и
не обещавшее небо.
Близился конец октября, осень брала свое, холод совсем сковал
землю, и окружавшая тишина не радовала его. Снег, выпадавший не-
сколько раз, растаял даже в низинах, прекратились и надоевшие
осенние холодные дожди. Природа притихла в ожидании чего-то, а
он не знал, сколь долго продлится это ожидание. Потому и решил с
утра вести беглецов в лагерь. При такой погоде придется попетлять
по лесу, заметая следы, а ему так хотелось, чтобы их следы заметал
снег, в непогоду можно идти и попрямее, не боясь, что кто-то повто-
рит их путь, но небо почему-то отвернулось от него, держало снег в
своих темных и косматых тучах, видимо, накапливало его как можно
больше, чтобы однажды, в одночасье, покрыть всю землю своим дев-
ственно белым покрывалом.
Да, заметать следы придется, решил он. Причем он боялся не
только тех, кто сейчас находится в Малиновке, не зря же туда нагна-
ли столько карателей и полицейских, но и тех, кто, возможно, есть
здесь, в этом сборном отряде. Почему-то он был убежден, что в этом
отряде есть кто-то чужой, ну не могут допустить пунктуальные нем-
цы такого вероломства — побега группы пленных. А если побег дей-
ствительно произошел стихийно, по какой-то случайности, не могут
они просто так отпустить беглецов, не преследуя их. Появившаяся у
него подозрительность хотя и не имела под собой основания, но по-
чему-то не покидала его сознание. Более того, она все усиливалась,
вызывая почти физическое беспокойство.
Анисим Афанасьевич усмехнулся, подумав про себя, что он стано-
вится вторым Петуховым. Может, потому и пришло это решение —
привести людей в отряд, и пусть майор сам разбирается с ними, кто
свой, а кто чужой. Так что нахлынувшая на него и непонятно как и
почему охватившая его подозрительность пришла, как говорится, в
нужное время и в нужном месте.
Вернувшись в домик, он снова лег на свое место, но до утра
заснуть так и не смог. В его голове прорабатывался одному ему изве-
стный своей запутанностью их маршрут на базу, в расположение от-
ряда.
53
Приведенные в партизанский лагерь сбежавшие из плена красно-
армейцы, по приказу Секерина, проходили курс реабилитации. Одни
отходили от полушокового состояния, и им требовалась медицин-
ская помощь; те, кто сохранил в себе и здоровье, и силу духа, подроб-
но описывали, что с ними произошло, главное, где проходили служ-
бу, где воевали, кто ими командовал, как и где их часть попала в ок-
ружение. Причем писали они все одновременно, для чего Николай
Секерин разместил их в разных землянках, исключив общение. На
этом настоял майор Петухов, а он, энкавэдэшник, знал толк в рассле-
довании. После этого беглецы по одному приглашались в землянку к
Петухову, и тот подолгу беседовал с каждым, проверяя, не фальши-
вит ли опрашиваемый. Но, к его удивлению, а может и, наоборот, к
удовлетворению, ни один из красноармейцев не споткнулся, пра-
вильно называя населенные пункты, через которые проходили их
части, фамилии своих командиров, а порой даже и их имена, некото-
рые помнили отдельные бросавшиеся в глаза привычки своих коман-
диров, манеру их поведения. Таких тонкостей подосланные врагом
люди знать не могли, да у них и не было времени, чтобы можно было
как следует составить столько легенд и, главное, добиться того, что-
бы эти легенды запомнились каждым, стали частью их жизни. Его ра-
довало и то, что многие красноармейцы не знали ранее друг друга,
хотя и принадлежали к одной части, а сообщаемые ими сведения о
руководстве подразделения, где они служили, совпадали. Сложнее
было разобраться с сержантом Сидоренко и лейтенантом Осиповым.
Они были из разных частей, воевали тоже не вместе и познакомились
уже в вагоне, куда их затолкали перед отправкой в Германию. Они и
не могли знать друг друга. Только один из красноармейцев видел
Осипова в пакгаузе Деснянска, когда его, избитого эсэсовцами, в
ночь перед отправлением те же эсэсовцы и завели, бросив в углу на
холодный бетонный пол. Осипов ни с кем не разговаривал, но это
никого тогда и не насторожило, кому захочется разговаривать с не-
знакомыми людьми после того, как с ним «поговорили» эсэсовцы.
Находившиеся в другом пакгаузе красноармейцы видели Сидоренко,
но сказать что-либо о нем также не могли, потому как вместе не слу-
жили. Сидоренко, которого разлучили с его бывшими сослуживца-
ми, затолкав в другой вагон, производил впечатление рассудительно-
го человека, с пониманием отнесся к проводимой проверке и под ко-
нец разговора сказал:
— Вы меня проверьте в работе, товарищ майор, тогда и узнаете,
чего я стою, и стоит ли мне вообще доверять! И помните, я сибиряк.
А сибиряки никогда не пойдут на предательство Родины.
Лейтенант Осипов, одетый в старую, полинявшую от времени и
длительной носки в полевых условиях, офицерскую форму, также
держался молодцом, заявляя, и это действительно подтверждалось
всеми, что именно он организовал удавшийся побег группы военно-
пленных. Улыбаясь, он добавлял: — Если бы я оказался в другом ва-
гоне, я бы сделал то же самое! Во-первых, потому, что я свято верю в
нашу окончательную победу, и, во-вторых, мне приходилось ходить
в разведку, и я никогда не возвращался без «языка», я этих «фрицев»
давил вот этими руками! Однажды, под Смоленском, моей группе
удалось прихватить даже кухню с приготовленным обедом, мы вос-
пользовались их гужевой тягой, благо лошади паслись рядом. При-
хватили и повара, который самолично раздавал обед нашим бойцам!
Представляете, как это подняло настроение моих солдат!
Осипов с удовольствием рассказывал о фронтовых эпизодах, вы-
глядел спокойным и довольным успешно закончившимся побегом.
Он путался, когда Петухов уточнял фамилии командиров дивизии и
полка, но на это Осипов отвечал спокойно: — Я окопный командир
и не всегда знал, кто надо мной выше командира батальона, да и тех,
как правило, война не щадила, они менялись по многим причинам,
одних убивало, других отправляли в госпиталь, третьи, что случалось
тоже часто, шли на повышение, с фронта иногда отзывали офицеров
с боевым опытом для формирования новых воинских частей. Кому,
как не им, решать, как готовить будущих бойцов, что ждет их там, на
передовой, в окопах.
Слушая лейтенанта, Петухов вспомнил испуганную Милу, слова,
услышанные ею в домике на заимке, и ему становилось не по себе от
того, что он, опытный оперативный работник, не может распознать
засланного к ним шпиона, хотя и не сомневается ни капельки в том,
что Осипов не тот, за кого себя выдает. Беспокоило Петухова и то,
что немцы в данной ситуации вели себя странно. Не организовали
погоню за сбежавшими пленными, а ведь для них это событие долж-
но стать чрезвычайным происшествием. По сообщению Осипова, он
лично задушил охранника, его документы лежали перед Петуховым,
взял его винтовку и возглавил побег. Здесь было над чем призаду-
маться, но Осипов, не зная хода мыслей сидящего перед ним майора,
продолжал рассказывать о себе. Наконец, закончив рассказ, спро-
сил: — Товарищ майор, почему вы так скрупулезно расспрашиваете
меня, дольше и тщательнее, чем других, сбежавших вместе со мной?
Вы мне не доверяете?
— Потому что вы офицер, следовательно, с вас и больший спрос,
потому что на офицеров в армии возлагается большая ответствен-
ность, точно так же, как и на меня.
— В таком случае прошу проверить меня в деле, подключите к
любой боевой группе, я готов драться с врагом рядовым.
— Рядовых у нас достаточно. Нам нужны командиры.
— У вас есть возможность проверить меня и по-другому. В 1940
году я окончил философский факультет Московского государствен-
ного университета. Запросите Москву и вы получите подтверждение.
Петухов молча слушал и так же молча смотрел на Осипова, не
зная, что ответить на его настойчивость. Не мог же он сказать, что в
данной ситуации штаб фронта, с которым держит связь отряд, не ста-
нет заниматься подобной проверкой. При этом он прекрасно пони-
мает, что если Осипов называет факультет и год его окончания, то
наверняка это подтвердится, потому он и настаивает на этом. Не от-
вечая на его предложение, спросил, держа в руках инициативу:
— Вы командовали стрелковым взводом?
— Так точно. И ротой тоже, когда погибал командир или его от-
зывали на повышение.
— С пулеметом знакомы?
— Так точно. Могу разбирать и собирать автоматы и пулеметы
любой конструкции, в том числе и немецкие, причем с закрытыми
глазами.
— Наших пулеметов у нас, к сожалению, нет, есть только немец-
кий «шмайсер», мы прихватили, когда взрывали мост, а обращаться с
ним как следует никто не может.
— Вы меня назначите пулеметчиком?! — обрадовался Осипов.
— Нет. Для начала организуем курсы пулеметчиков. К сожале-
нию, у нас стрельбища нет, так что придется изучать пока без стрель-
бы. Вы будете преподавать, а стрелять научимся позже, когда надо
будет уничтожать живые мишени.
— Согласен.
Осипов встал, спросил, как и подобает младшему по званию:
— Разрешите идти?
— Идите.
Оставшись наедине с собой, майор Петухов проанализировал
весь разговор с лейтенантом, но так и не смог найти никакой зацеп-
ки, к которой можно было придраться. И все же червь сомнения про-
должал точить его сознание. Он каким-то чутьем чувствовал, что
Осипов не тот, за кого выдает себя, и пригласил к себе разведчика
Едокова. Войдя, тот застыл в дверях землянки, ожидая указаний.
— Проходи, Анисим Афанасьевич, — предложил Петухов, — хочу
с тобой посоветоваться.
— Слушаю вас, товарищ майор.
— Меня беспокоят бывшие пленные, которых ты привел. Думаю,
за них мы в ответе оба. Ты как наш лучший разведчик, я как предста-
витель органов. Давай подумаем вместе, как нам организовать безо-
пасность отряда и самих себя в том числе.
— Есть у меня кое-какие соображения на сей счет, — сказал Ани-
сим Афанасьевич, — я и сам хотел подойти к вам.
— Ну, давай выкладывай. Вместе покумекаем.
Анисим Афанасьевич излагал Петухову свои соображения, и тот
внимательно слушал, отмечал что-то на бумаге, лежавшей перед ним
на небольшом столике.
О судьбе малиновского отряда не меньше их думал и начальник
войск СС города Деснянска гаупштурмфюрер Герман Липпке. Прав-
да, его, в отличие от майора Петухова, интересовала не безопасность,
а обратная сторона, отряд нужно было уничтожить быстро, одним
наскоком, и он, обеспокоенный молчанием Вальтера Штока, поспе-
шил в Малиновку. Благо обстановка как в самом городе, так и вбли-
зи него, особенно с юга, где такой активности партизан не наблюда-
лось, позволяла заняться Малиновкой вплотную и серьезно. Правда,
на южном направлении железной дороги, особенно в районе моста
через Десну, партизаны сделали попытку нападения, но смелыми
действиями охраны и подоспевшими частями гарнизона были час-
тично уничтожены, а оставшиеся в живых ушли в лес, причем ушли
так далеко от железной дороги, что об их возвращении и повторном
нападении в ближайшее время не могло быть и речи. Убитые около
моста партизаны, видимо, не были таковыми, потому что все они
одеты в форму красноармейцев и, скорее всего, представляли собой
остатки не попавших в плен частей окруженных войск, не имевших
ни заранее подготовленных баз, ни связей с местными жителями. На
всякий случай он, Липпке, разослал приказ всем охранным подраз-
делениям и комендатурам, требующий усиления охраны вверенных
объектов и соответствующих мер в случае нападения партизан. В Ма-
линовке была совершенно другая ситуация. Партизанский отряд
действовал организованно, регулярно совершая диверсии, и это на-
водило на мысль не только о хорошей организации, но и о связи с ме-
стными жителями.
Молчание Вальтера Штока было не совсем понятным. По его
предположениям, задуманная операция с побегом пленных удалась и
срок в две недели достаточен для того, чтобы лейтенант Осипов смог
пройти проверку, если таковая в отряде проводится, и начать дейст-
вовать по согласованному плану. Действовать, значит найти способ
незаметно передать информацию о местонахождении отряда. Лейте-
нант Осипов должен оставить сообщение в условленном месте на ок-
раине леса, примкнувшего к поселку. Неужели Вальтер не нашел по-
ляну с поваленной сосной, под которой и должен оставить сообще-
ние? Или его все еще держат в отряде под каким-то благовидным
предлогом, продолжая проверять?
Вопросов возникало больше, чем ответов, и специальный пред-
ставитель Липпке, обходивший ежедневно поселок вместе с конвоем
солдат и полицейских, пока не сообщил ничего обнадеживающего.
Анализируя ситуацию, Липпке уже начал приходить к выводу, что и
здешние партизаны, боясь приближающейся зимы, ушли глубоко в
лес и Вальтер не имеет возможности даже приблизиться к поселку.
Но вчера он получил информацию от обер-лейтенанта Дитриха
Штриха о том, что партизаны снова пустили под откос воинский
эшелон с зимней одеждой для армии Гудериана, и Штрих просил по-
мощи в борьбе с ними.
Выходило, что они где-то рядом, какое-то время не совершали
никаких диверсий, давая тому же Штриху возможность успокоиться,
притупить бдительность, ослабив охрану. И снова партизан найти не
удалось, потому что вечером, когда они подорвали полотно дороги,
пошел мокрый снег, к утру он растаял, и следы подрывников надеж-
но спрятала погода.
Слушая доклады обер-лейтенанта Штриха, начальника город-
ской полиции Меркулова и своего представителя, унтерштурмфюре-
ра Гюнтера, он спрашивал и себя, что бы сделал он сам, находясь
здесь. Наверное, обстановка постоянной тревоги сковывала инициа-
тиву его подчиненных, и они боялись принимать какие-либо меры,
потому и находились здесь лишь как наблюдатели, ожидая, что кто-
то за них продумает нужные в данной ситуации действия.
Выслушав всех, Липпке задал им конкретный вопрос: что сделал
каждый из них для поиска партизан, понимая, что только таким об-
разом сможет встряхнуть и пробудить уснувшую инициативу.
Обер-лейтенант Штрих ответил бодро, как и подобает офицеру:
— Мы усилили охрану моста, самой станции. Здесь происшест-
вий никаких нет.
— А два крушения, организованные партизанами на железной до-
роге?! Армия Гудериана лишилась, по вашей милости, зимнего об-
мундирования.
— С каждым составом отправлялась платформа с вооруженными
конвоирами. Ни в одном случае партизаны не были замечены.
— Кто же пустил под откос составы?
— Партизаны.
— Почему вы их не обнаружили?
— Здесь, вокруг леса, искать партизан так же бесполезно, как бес-
полезно искать иголку в стоге сена.
— Что вы предлагаете?
— Думаю, бороться с ними нужно другими методами, вы понима-
ете, о чем я говорю. Моя задача — охрана объектов, а не уничтожение
партизан. Для этого у меня нет достаточных сил.
Штрих задумался, недовольный собственным докладом, потому
продолжил без энтузиазма: — Я исполняю инструкцию полностью.
Эшелоны ушли под откос на значительном расстоянии от станции,
вне зоны моей ответственности.
— Вы не производите предварительный профилактический обход
полотна дороги. А говорите об исполнении инструкции.
— Производим. Но партизаны не трогают моих солдат-обходчи-
ков, пропускают их и делают свое дело.
— Увеличьте количество обходчиков.
— Прикажете ослабить охрану моста и станции? И что будет тог-
да? — Штрих посмотрел на Липпке взглядом, не выражавшим ничего,
кроме изумления, вызванного непониманием Липпке его функций
или желанием переложить свою ответственность на комендатуру за
действия партизан.
Липпке понял намек, но решил не обострять отношений, подве-
дя итог под разговором: — Если на вашем участке составы и впредь
будут идти под откос, а не туда, куда им положено, то вы, обер-лейте-
нант, вскоре окажетесь на передовой, где-то под Тулой! Причем ря-
довым, в лучшем случае ефрейтором.
— Я готов служить отечеству где угодно и кем угодно, — выпалил
Штрих, — во всяком случае, там легче, я буду знать, где враг, и соот-
ветственно принимать меры.
— Научитесь видеть врага и здесь, — подсказал Липпке и посмо-
трел на Меркулова. Герман-Игнат нервничал, слушая, как Липпке
издевательски закончил разговор со Штрихом, потому старался гово-
рить медленно, обдумывая каждое слово: — Думаю, господин гауп-
штурмфюрер, — начал он издалека, — партизаны решили на время
оставить поселок в покое, видя усиленную охрану. Мы организовали
ночные засады на окраинах леса, примыкающего к поселку, но ниче-
го подозрительного не заметили. Никто в поселок не входил и не вы-
ходил. Более того, лояльно расположенный к новой власти лавочник
Евсей Безродных докладывает, что и в магазин никто из жителей,
ушедших в леса, не заходил.
— Вы уточнили список жителей, ушедших из поселка к моменту
нашего прихода сюда?
— Да, именно с этого мы и начали. Мы устраивали засады и у ого-
родов родственников, ушедших из поселка, но безрезультатно.
— Вы можете предложить хоть что-то стоящее, как русский, зна-
ющий местные нравы, обычаи и порядки?
— Только одно, господин гаупштурмфюрер. Сейчас на землю ло-
жится снег. Нужно создать несколько групп добровольцев и начать
планомерно прочесывать близлежащие леса.
Липпке высокомерно измерил Меркулова недовольным взгля-
дом, спросил, даже не скрывая сарказма:
— Вы готовы возглавить такую группу?
— Посчитаю за честь, если прикажете!
— Прикажу, — неожиданно сказал Липпке, и Меркулов вздохнул,
успокаиваясь, решив, что его отчет принят.
— Прикажу, — повторил Липпке, — но всем придется вспомнить
историю. Когда-то в России кто-то уже водил польский отряд по
зимнему лесу в поисках молодого царя Романова. Вы хотите стать но-
вым Сусаниным?
— Что вы, господин гаупштурмфюрер, — Герман-Игнат перекре-
стился, — я пойду с вашими людьми как каратель.
— Вы что же, думаете, они так глупы, эти партизаны?
— Не думаю, — Игнат смутился, — я не в том смысле. Сейчас хо-
рошо видны следы на снегу, и если мы пойдем по следу…
Липпке не дал Герману-Игнату договорить свою мысль, сказав:
— Именно этого они от нас и ждут. Ждут, когда мы, идя по их сле-
ду, углубимся в лес, заведут нас в заранее подготовленную западню, и
у меня на одну группу станет меньше. И где я буду брать солдат для
новой? Вы думаете, за потерю живой силы меня погладит по головке
мое начальство? Но если вы настаиваете на своем плане, берите сво-
их полицейских и действуйте. Обнаружите их базу, я подключу своих
людей.
Сконфуженный Герман-Игнат молча опустился на стул, пряча
глаза от сочувственных взглядов присутствующих.
Доклад своего представителя унтерштурмфюрера Вилли Гюнтера
Липпке выслушал молча, не прерывая. Он уже понял, что никто из
них не скажет того, что необходимо сейчас, в данный момент, для
эффективной борьбы с партизанами. Поэтому, заканчивая совеща-
ние, сказал:
— Если к кому-либо из вас обратится за помощью мой замести-
тель Вальтер Шток, поднимите по тревоге всех и действуйте так, как
он прикажет!
Липпке не сообщил, где сейчас находится Вальтер, соблюдая не-
обходимую секретность, перевел сразу же разговор в другое направ-
ление:
— Местного священника, отца Пимена, я приказал освободить.
Сегодня его привезут в поселок. — Он посмотрел на Меркулова, и тот
моментально оживился, обрадовавшись, что, наконец, и его людям
нашлась достойная работа. — Установите за ним постоянное наблю-
дение!
— Будет исполнено, — сказал Герман-Игнат, облегченно вздох-
нув.
Присутствующие на совещании оставляли кабинет, чувствуя ка-
кое-то облегчение. Липпке почему-то действовал на них угнетающе,
подавлял волю, сковывал их действия. От него они и не ожидали ни-
чего другого. Но Вилли Гюнтер не уходил, топтался на месте, боясь
нарушить ход мыслей своего шефа. Липпке заметил смущение на ли-
це подчиненного, спросил:
— Что еще?
— Я не стал докладывать при всех, но после побега военноплен-
ных на следующий день мы напали на их след. На коре одного дере-
ва я увидел надрез ножом в форме креста. Я прекратил преследова-
ние, помня ваше указание.
— Хорошо, Вилли, — лицо Липпке просветлело. — Значит, пер-
вый этап Вальтеру удался. Но почему он молчит до сих пор? Он по-
смотрел на Гюнтера, не ожидая ответа на немой вопрос, но тот ска-
зал, словно тоже размышлял о том же:
— Местный староста Матвей Секерин говорит, что мальчишка,
сын его брата, бежал в другую сторону от поселка.
— Спасибо, Вилли, за информацию.
Липпке подумал о том, что, возможно, Вальтер до сих пор ведет
своих красноармейцев не в том направлении. Но, обмозговав немно-
го подсказанную Гюнтером информацию, пришел к выводу, что это
исключено, потому что у сбежавших красноармейцев не было прови-
анта, и, если бы им не удалось встретить партизан, Вальтер наверня-
ка бы появился в поселке в поисках продуктов и нашел бы возмож-
ность встретиться с кем-либо из руководства комендатуры или спе-
циального отряда СС. Раз Вальтер не сделал этого, значит, он в отря-
де. Но тогда возникает один главный вопрос: почему он молчит?
* * *
Жизнь в отряде тем временем шла своим чередом. Выпавший
снег лег на влажную от дождей и мороси землю, а ударившие морозы
сковали все вокруг холодом. Стало понятно, что зима, наконец, при-
шла окончательно и надолго. Командир отряда Николай Секерин
приказал ужесточить меры безопасности, и теперь никто из партизан
не мог, не спросив разрешения, даже днем выходить из-под наката,
закрывавшего длинную траншею, соединявшую землянки, на по-
верхность, где с обеих сторон, у выхода из траншеи среди вековых со-
сен, в глубине леса и у ручейка, стояли часовые. Днем запрещалось
топить печи-буржуйки, уже несколько раз над селом зависал само-
лет-разведчик, прозванный «рамой». Даже разведчики ограничива-
лись в движении, любой маршрут в Малиновку тщательно прораба-
тывался на двух уровнях: вначале у командира отряда, а уж потом и у
командира сводного отряда Виктора Петровича Смородинова, быв-
шего секретаря горкома ВКП(б).
В обсуждении всегда принимали участие еще два человека — на-
чальник штаба соединения полковник Незванов и начальник опера-
тивного отдела, ответственный за безопасность соединения, майор
НКВД Петухов.
Маршруты разведчиков и подрывников тщательно прорабатыва-
лись и совершались с соблюдением всех правил конспирации. Груп-
пы уходили на задание, имея сзади прикрытие, державшееся, как
правило, на некотором удалении от основной группы, держа основ-
ную группу под постоянным наблюдением. После выполнения зада-
ния группы менялись местами.
Разведчики или подрывники уходили в лагерь, а группа прикры-
тия оставалась на месте, на всякий случай. И даже если не обнаружи-
валась погоня, но погода не благоприятствовала партизанам, они ос-
тавались на том же месте еще какое-то время, и если погода не пор-
тилась, не шел снег, принимали меры к запутыванию следов. И обя-
зательно кто-то, кто шел сзади, тащил за собой по пороше или насту
размашистую еловую ветку, заметавшую следы. Как правило, марш-
рут прокладывался таким образом, что в отряд возвращались не со
стороны поселка, а с противоположной, огибая поселок и переходя
через железку, так они называли железную дорогу, примыкавшую к
поселку с другой стороны. Крюк длиной в пяток километров приду-
ман для того, чтобы прикрытие подходило к лагерю в том месте, где
особенно зорко несли службу часовые. Именно они, увидев против-
ника, если тот все-таки пойдет по их следу, первыми должны при-
нять бой, давая возможность всему соединению быстро покинуть ла-
герь. Кстати, отряд уже построил и оборудовал запасную базу, там
жили несколько партизан, поддерживающих базу в постоянной го-
товности на случай передислокации отряда.
Информацию о положении дел на станции Евсей Евсеевич Без-
родных оставлял в условленном месте на одной из полян, куда ходил
в сопровождении Игонина, страховавшего его от нежелательной
встречи с партизанами. На поляне Евсей Евсеевич расстилал ска-
терть-самобранку, ставил заветную бутылку, раскладывал закуску, и
они вдвоем с Петькой «уговаривали» ту бутылку, ведя тихую, непри-
нужденную беседу. Сморенный водкой и хорошей закуской, Петр са-
дился на облюбованный им однажды пенек, опирался спиной о со-
сну, ставил рядом свою винтовку и после слов: «Евсеич, если что,
крикнешь» засыпал. Евсей Евсеевич старательно заготавливал дрова,
собирая как можно большую вязанку, очень тщательно и долго увя-
зывал ее, успевая спрятать в потайном месте донесение. Его-то и
брал Анисим Афанасьевич. Сейчас ходить сюда стало опасно, потому
Секерин с надеждой смотрел на небо, ожидая спасительного снега. И
если погода портилась, и с неба падал снег, он приглашал к себе Едо-
кова, и тот, взяв своих разведчиков, отправлялся в путь, не забывая
сделать положенный в таких случаях крюк.
В последнем донесении Евсей Евсеевич писал, что в поселок
приезжал начальник СС Липпке, но узнать, о чем он совещался с на-
чальником городской полиции Меркуловым, с другими офицерами,
не удалось. Даже Петька, подвыпив, рассказывал все, что знал, но об
этом посещении поселка Липпке ничего не сказал. В поселке до сих
пор находится группа карателей во главе с офицером СС Вилли Гюн-
тером, ожидается приезд еще одной группы. Похоже, что Липпке
что-то замышляет.
Идя к Смородинову, Секерин зашел к Петухову.
— Что-то стряслось? — насторожился майор.
— Пока нет, — уклончиво ответил Секерин, — но есть сомнения,
хочу посоветоваться.
— Ну что ж, пошли к Виктору Петровичу, у меня тоже есть кое-
что.
Они молча прошли по узкому проходу, траншея сверху накрыта
накатом из бревен, присыпана землей, а теперь еще и снегом, кое-где
вверху сделаны окна, пропускавшие в проход слабый дневной свет.
Ночью проход освещался керосиновыми лампами, но привыкшие к
прямому проходу люди могли перемещаться между землянками и на
ощупь, не сбиваясь с пути, потому что траншея не имела никаких из-
гибов. Дверь в землянку Смородинова оказалась открытой, сам Смо-
родинов сидел за своим небольшим столиком, рассматривая карту
района. Увидев входящих, сказал по-житейски просто:
— Я ждал вас, потому и дверь заранее открыл. К тому же с откры-
той дверью я как-то чувствую себя увереннее и спокойнее. Слышу
людей, и это, как ни странно, не мешает мне думать.
Посмотрев на вошедших, Виктор Петрович улыбнулся:
— Вот сижу и думаю, что замышляют против нас немцы, ведь мы
у них как бельмо на глазу. Судите сами: мы взорвали мост, пустили
под откос несколько эшелонов, идущих на фронт, освободили и вер-
нули в поселок коров, ранили их главного эсэсовского начальника
Липпке. Неужели они так ничего и не предпримут против нас?
Николай Секерин подошел к двери, прикрыл ее поплотнее, ска-
зал:
— Они бы предприняли, Виктор Петрович, знай, где мы нахо-
димся.
— А если предпримут? — задал вопрос Смородинов.
— Будем драться. Люди настроены по-боевому, — ответил Секе-
рин.
— Драться можно и сейчас. Вывести людей к Малиновке, атако-
вать станцию, разбить отряд карателей, а дальше? — Виктор Петро-
вич с хитрецой посмотрел на вошедших, словно хотел спросить их, не
этот ли вариант они предлагают.
— Мы не с этим, — спокойно сказал Петухов, — война только на-
чалась, и положить людей ради одной, пусть даже крупной, операции
много ума не надо. Будем действовать, как и прежде, но зашли мы к
вам по другому. У Николая Николаевича есть кое-какие соображе-
ния.
Смородинов перевел взгляд на Секерина, сказал:
— Ну, рассказывай, с чем пришел?
— Да вот что, — начал нескладно Секерин, — в отряде есть чело-
век, который уже неделю рвется в бой, а мы его сдерживаем.
— Кто?
— Лейтенант Осипов. Он замучил меня своими приставаниями,
обижается, говорит, что я не доверяю ему, не посылаю на задания.
Николай Николаевич рассказал о некоторых разговорах на эту те-
му и привел последний, по его мнению, наиболее убедительный до-
вод. Осипов сказал, что все приведенные им красноармейцы уже по-
бывали на заданиях, а он сидит в землянке, словно под арестом!
— А ведь он прав, — сказал Смородинов и сразу же спросил: — И
что ты ему ответил?
— Сказал, что командир соединения бережет его, офицера, для
более важных дел.
— Ответил правильно. И как он среагировал?
— Никак. Нахмурился и отвернулся. Похоже, обиделся.
Смородинов посмотрел на Петухова.
— Твое мнение, Василий Иванович?
— Продолжаю наблюдать за ним. Но стопроцентной увереннос-
ти, что он наш, у меня нет. Досконально проверить не могу. Воин-
ская часть, в которой он проходил службу, попала в окружение, лич-
ный состав или уничтожен немцами, или пленен и отправлен в Гер-
манию.
— И что ты предлагаешь? Будешь продолжать наблюдать за ним?
А если он действительно не наш и как-либо улизнет от нас?!
— Охрана лагеря организована хорошо. Часовые не выпустят, —
заметил Секерин, на что Смородинов возразил:
— Если он не наш, то сможет обвести и охрану, как сейчас про-
должает обводить всех нас. Кстати, те красноармейцы, которых он
привел к нам, считают его своим командиром, их и обманывать не
надо...
— Их мы пока в ночь не ставим, — возразил Секерин.
— Ну, хорошо, — спокойно размышлял Смородинов, — а если
все-таки улизнет?
— Тогда нам крышка! — сказал Петухов с досадой в голосе.
— В таком случае что ты предлагаешь?
— Хочу проверить его в деле!
— Каким образом, если ты не уверен в нем?
— Есть у меня один план. Позвольте доложить?
— Слушаю.
Петухов изложил свой план Смородинову. Тот внимательно вы-
слушал, не прерывая и не задавая вопросов. И только дослушав до
конца, спросил, переведя взгляд на Секерина: — Ты уверен в том, что
все получится так, как изложил майор?
— Рискнуть надо. Я уверен в своих разведчиках. Не подведут.
— Ну что ж, если уверены, выполняйте.
Смородинов посмотрел поочередно на обоих, спросил: — Может,
мы зря не доверяем лейтенанту и действительно обижаем его недове-
рием?
Петухов ответил, не задумываясь: — Интуиция подсказывает
мне, что он не наш. А то, что лейтенант окончил Московский уни-
верситет, может оказаться правдой. Многие выпускники вузов наде-
ли кители и с успехом воюют. Я даже не стал проверять. То, что он хо-
рошо владеет русским, говорит о том, что он мог воспитываться в
русском окружении. Многие наши соотечественники, эмигрировав,
осели в Германии.
Внимательно слушавший Петухова Секерин сказал:
— Я его уже уличил, хотя он об этом и не догадывается...
— Каким образом? — быстро задал вопрос Петухов.
Секерин смутился, но, посмотрев на Петухова, ответил: — Я не
служил в армии, потому не особенно разбираюсь в званиях. А тут
как-то поинтересовался у Сидоренко, видя на петличках гимнастер-
ки отпечатки его сержантских треугольников, как их называют? Си-
доренко замялся, затем назвал  те треугольники так, как их называют
солдаты, в общем, не очень приличным словом на букву «с».
Секерин снова смутился, понимая, что и Смородинов тоже не
знает. Петухов улыбнулся, но спросил:
— И при чем здесь эти с...?
— Да при том, что я спросил об этом чуть позже и Осипова, как
солдаты называют эти треугольники между собой?
— И что он ответил? — спросил майор.
— В такие подробности я не вникал, не до того было.
Смородинов улыбнулся, мысленно похвалив Секерина за сообра-
зительность, но спросил: — Может, мне скажешь, как солдаты назы-
вают сержантские треугольники?
— Да нехорошее слово, — не сдавался Секерин.
— Говори, раз начал, — приказал Смородинов.
— Секельками, Виктор Петрович.
Смородинов постучал пальцем по столу:
— Да, таких подробностей народного юмора немцы знать не могут.
54
Верховный сдержал слово, и в конце октября Андрей Иванович
Еременко уже находился в госпитале, оборудованном в одном из зда-
ний сельскохозяйственной академии в Москве. Корпуса академии
располагались в прекрасном старинном парке, и каждому, кто ока-
зывался на ее территории, казалось, что он находится не в Москве, а
где-то далеко от столицы, в каком-то глухом месте, в окружении на-
стоящей русской природы, навевающей покой и заставляющей заду-
мываться о вечном. Правда, сейчас Андрей Иванович старался мень-
ше задумываться о вечном, и даже если о чем-то задумывался поми-
мо своей воли, боль в плече и ноге смешивала выстраивавшиеся мыс-
ли и возвращала к суровой действительности. В таких случаях он звал
на помощь сестричку, постоянно дежурившую в его палате, коротая
время за столиком, поставленным у самой двери. Медперсонал дежу-
рил и ночью, и Андрей Иванович привык к тому, что на столике все-
гда горела настольная лампа, а проснувшись ночью, видел склонив-
шуюся над столом голову медсестры и, если раны не донимали, отво-
рачивался к стенке, закрывал глаза, пытаясь заснуть без успокои-
тельного укола. Когда ему это удавалось, он просыпался поутру и
радостно смотрел на сестричку, которую он не беспокоил в эту ночь.
И все же время и интенсивное лечение брали свое, ему действитель-
но с каждым днем становилось легче, и теперь он проявлял все боль-
ше и больше любопытства ко всему, что происходило на фронте. По
его просьбе в палату провели радио, и он очень внимательно вслуши-
вался в сводки. Особенно радовало то, что Тула, которую защищала
пятидесятая армия вверенного ему фронта, держалась, и это еще
больше поднимало настроение. Радовало и то, что, теперь уже стало
очевидным, врагу не удалось с ходу прорвать оборону Москвы ни
здесь, на западном направлении, ни там, где сражается его фронт, с
южного направления, со стороны Тулы.
Выглянув в окно, он заметил посветлевший пейзаж. Снег, вы-
павший на землю, больше не таял, а это говорило о многом. У про-
тивника, рассчитывавшего закончить войну на востоке в летнее вре-
мя, появится еще одно серьезное препятствие — холод. Выходило,
что даже сама природа помогала России, и это тоже радовало. Он
живо представил себе передовую, наших солдат, одетых в фуфайки,
а прибывшее пополнение из Сибири и в полушубки, и их — в легких
шинелях. Как военный, он понимал, что этот дискомфорт серьезно
повлияет на моральное состояние солдат, да и не только солдат. Рас-
считанная на молниеносность война сама по себе переходила в дру-
гую стадию, в стадию затяжной, что никак не играло на руку против-
нику. Он усмехнулся, вспомнив расхожее выражение штабных ра-
ботников: «Война план покажет!», оценив народный юмор, который
рождался не на пустом месте. Почувствовав улучшение в настрое-
нии, но еще не ощутив физического улучшения — боли по-прежне-
му терзали тело, — Андрей Иванович обрадовался приближавшейся
перемене. Видимо, его организм, почувствовав грядущие изменения
в лучшую сторону, передал это сознанию помимо его воли. Как бы
то ни было, но однажды он попросил лечащего врача передать руко-
водству госпиталя, что он желает поближе познакомиться с обста-
новкой на его фронте. Высказывая это пожелание, он понимал, что
доставляет беспокойство не только руководству госпиталя, но, веро-
ятно, и кому-то в штабе, где наверняка станет известна его просьба,
но поступить иначе не мог. Он знал, что Брянский фронт действует,
и он, генерал-полковник Еременко, продолжает оставаться его ко-
мандующим! А раз так, то в штабе кто-то из направленцев, отвечаю-
щих за действия его фронта, должен хотя бы изредка информировать
его о состоянии дел, поскольку он, Андрей Еременко, уже в состоя-
нии адекватно воспринимать информацию и реагировать на нее.
После, правда, он пожалел, что высказал свою просьбу, понимая,
что штабу сейчас не до него. Оперативная работа, связанная с про-
должающимся напором немцев, особенно в районе столицы, требу-
ет постоянного внимания, и отвлекать работников еще и на него, тя-
жело раненного, показалось не совсем уместным. Но что сделано, то
сделано. К его удивлению, на следующий день в палату вошел гене-
рал-майор Захаров, начальник штаба, а фактически сейчас команду-
ющий фронтом. Поправив на себе белоснежный халат, сползающий
с плеча, он попросил дежурную оставить его наедине с раненым и,
взяв ее табуретку, тихо подошел к постели. Андрей Иванович, ле-
жавший с закрытыми глазами, насторожился, а когда открыл глаза,
воскликнул:
— Ты ли это, Георгий Федорович?!
— Здравствуйте, Андрей Иванович! — сказал Захаров и сразу же
спросил: — Вы можете говорить со мной?
— Здравствуй, Георгий Федорович, рад видеть тебя, — и сразу с
ходу продолжил: — Какими судьбами?
— Был в Генштабе. Узнал, что вы в Московском госпитале, вот и
решил навестить.
— Ну, рассказывай! Что у вас нового? Я слушаю сводки по радио,
но, кроме того, что вы сражаетесь, чему я очень рад, не знаю ничего
больше. Правда, и это меня вдохновляет, все-таки фронт действует.
— Извините, Андрей Иванович, но я хотел бы начать с событий в
штабе, в Свени, 6 октября.
— А что о них говорить?
— Дело в том, что тогда, когда танки 17-й дивизии противника,
проходившие мимо нас, расстреляли наше расположение, никто не
знал, куда они пойдут дальше. Только позже мне стало ясно, что они
не располагали данными, где находится штаб фронта, потому приня-
ли нас за обычное воинское подразделение, поспешили в Брянск, ду-
мая, что именно там мы и располагаемся. Я выполнил все, как требо-
вала инструкция: погрузив в машины оборудование и карты, мы дви-
нулись на запасной КП фронта в Белев. Я видел развороченный
взрывом домик, где вы до этого отдыхали, послал к вам дежурного
офицера, но дождаться его возвращения не смог, боясь потерять весь
аппарат штаба со связью и документами.
— Тогда ты поступил правильно, — Андрей Иванович говорил ти-
хо, радостная улыбка тронула его лицо, и это успокоило Захарова.
— Я бы все равно уехал в войска, а вас отправил бы в тот же Белев,
чтобы сохранить связь с Генштабом и нашими армиями. Правда, поч-
ти сутки, пока вы добирались до нового расположения штаба, а я — в
расположение третьей армии, командующие армиями не имели со
мной связи, но позже выяснилось, что они выдержали тот период без
паники, как и подобает воинам и офицерам. Так что, повторяю, оби-
ды на вас я не держу. Там действительно была сложная ситуация. Об-
стреляв наше расположение, танки ушли в сторону Брянска, а следо-
вавших за ними мотострелков мы встретили во всеоружии, к нам по-
дошло несколько наших танков, удалось перетащить артиллерийский
дивизион с западного сектора охраны штаба, поднять охранявших
штаб красноармейцев. Так что мы тогда дали им достойный отпор.
— Спасибо вам, Андрей Иванович, вы сняли с моего сердца ка-
мень.
— Теперь рассказывай обо всем по порядку.
Георгий Федорович ввел в курс дела своего командующего, рас-
сказал о выходе из окружения всех армий фронта, о гибели команду-
ющего пятидесятой армией генерала Петрова Михаила Петровича и
бригадного комиссара Шляпина, о том, что штабы всех трех армий и
группа генерала Ермакова действовали в сложившейся ситуации сла-
жено и с присущим им упорством, что уже 23 октября армии фронта
заняли новые позиции, отведенные им Генштабом.
Выслушав подробное сообщение генерала Захарова о тех, траги-
ческих для всего фронта, днях, Андрей Иванович спросил:
— Каково сейчас положение в районе Тулы?
— Первый натиск противника, предпринятый им 29 октября, мы
отбили. На следующий день они бросили против нас более ста тан-
ков, пытались атаковать город восемь раз, но и на этот раз потерпели
неудачу: кроме сформированных в городе рабочих отрядов, войск
НКВД, хорошо сражались и наши регулярные части, своевременно
помог и Генштаб, прибывшая на станцию Узловая 413-я Дальневос-
точная стрелковая дивизия с ходу, сразу после разгрузки, разверну-
лась и приняла участие в том сражении.
Далее Гудериан пытался взять Тулу, перенося удары своей танко-
вой группировки на разные направления. А в ночь с 3 на 4 ноября
вслед за танками пустили эсэсовцев, полагая, что мы не выдержим их
психической атаки. Но не вышло.
Сейчас Гудериан готовится ко второму этапу штурма. Но и мы не
сидим сложа руки. Роем окопы, прогревая землю кострами, ставим
ежи, заваливаем подъезды подручными материалами — бетонными
блоками, кучами земли, подрываем полотно дороги и минируем
съезды. Так что пусть сунутся, встретим. Одновременно мы усилили
разведку. Стало известно, что противник испытывает трудности со
снабжением своих войск горючим, боеприпасами, продовольствием.
Единственную железную дорогу от Орла в сторону Тулы мы постоян-
но бомбим, а от шоссейной уже ничего не осталось, сплошные во-
ронки. Но и это еще не все. Нам удалось взорвать в Орле ресторан и
гостиницу, где отдыхали их офицеры. По сообщению наших связ-
ных, там погибло в общей сложности около ста пятидесяти офице-
ров. Этим же связным — бывшему слесарю Петру Пальчикову и его
«племяннице» Зинаиде Степановой, установившим свой передатчик
в подвале дома рядом со зданием штаба военной связи Гудериана, —
удавалось передавать нам ценную информацию о ситуации в городе
и передвижении их резервов. К сожалению, точка эта прекратила
свое существование после того, как подпольщики взорвали здание
штаба войск связи. Но мы продолжаем отслеживать ситуацию. Сам
Гудериан, по разведданным, в основном находится на передовой, ор-
ганизуя продолжающееся наступление своих войск, в Орле почти не
бывает, перемещается на легком самолете связи.
Выслушав своего начальника штаба, Андрей Иванович какое-то
время молчал, и Захаров также молча рассматривал его перебинто-
ванное плечо. Наконец, он посмотрел на Георгия Федоровича посе-
рьезневшим взглядом, каким обычно смотрел там, на фронте, когда
принимал донесения, сказал:
— Вы знаете, что сейчас самое важное на нашем участке фронта?
— Конечно, — ответил Захаров, — не допустить прорыва врага к
Москве! Сейчас Гудериан кроме Тулы пытается прощупать наши по-
зиции восточнее, в районе Богородицка и Узловой. Туда он бросил
свои танковый и стрелковый корпуса. Но мы разгадали его маневр,
подняли свой резерв, две кавалерийские дивизии, несколько стрел-
ковых полков и танковую бригаду. Ударив в районе населенного
пункта Теплое, в подбрюшье их войск, нацелившихся на Богородицк
и Епифань, мы спутали им карты, задержали продвижение в сторону
Сталиногорска и Каширы, что не менее важно.
— И все же я считаю, главным сейчас для него является овладение
Тулой. Она разрывает его транспортные потоки, обеспечивающие
войска всем необходимым: боеприпасами, топливом, продовольст-
вием.
Захаров усмехнулся, сказал:
— Вы что, сговорились с Василевским? Он тоже предупреждал
меня об этом.
Улыбнулся и Еременко, сказав:
— С Василевским я не разговаривал, но если наши мнения совпа-
ли, я рад.
Понимая, что отнял много времени у раненого, Захаров поднял-
ся, сказав:
— Выздоравливайте, Андрей Иванович!
— Спасибо за хорошие слова, Георгий Федорович!
— И еще, — Захаров оглянулся на дверь, проверяя, нет ли кого-
то рядом. — И еще, — повторил он, — думаю, Генштаб что-то за-
мышляет, но пока не считает нужным информировать штаб фрон-
та. И если я окажусь прав, то произойдет это после праздника 7 но-
ября. Но, повторяю, пока это только мои предположения. Сейчас
главное для нас — сдержать противника, не дать ему прорваться к
Москве.
— И отстоять Тулу, — подсказал Андрей Иванович.
— И отстоять Тулу, — повторил Захаров словно заклинание, по-
кидая палату.
Георгий Федорович на секунду остановился в дверном проеме,
заняв почти все его пространство своей фигурой, повернулся, снова
посмотрел на лежавшего на кровати Еременко, сказал:
— Вы обязательно поправитесь, Андрей Иванович, и мы еще вме-
сте послужим Родине!
Андрей Иванович кивнул головой, не говоря ничего, но улыбка
прошлась по его бледному лицу, и он, оставшись наедине с собой, еще
долго перебирал в памяти отдельные детали разговора со своим на-
чальником штаба. Особенно его взволновали слова Георгия Федоро-
вича о том, что кризис в Москве пришелся на середину октября, то
есть на то время, когда его навестил Сталин. Именно тогда, когда Ста-
лин навестил его в центральном госпитале, положение в столице и на
фронте было настолько напряженным, что он, Андрей Иванович, не
мог даже представит себе, как Верховный мог найти время для посе-
щения госпиталя! Ведь вот Георгий Федорович рассказал, а ему он
просто не мог не поверить, что к 15 октября весь Генштаб во главе с
маршалом Шапошниковым уже находился в Арзамасе, а здесь, в
Москве, оперативное руководство со всеми фронтами осуществлял
один генерал-лейтенант Василевский с восемью офицерами-направ-
ленцами, обрабатывавшими всю информацию, поступающую с фрон-
тов, для доклада Верховному. И когда Василевский высказал Сталину
свое несогласие, что таким количеством оперативных работников
нельзя справиться, Сталин долго смотрел на первого заместителя на-
чальника Генштаба, а выждав, когда Василевский успокоится, сказал:
— Я один обмозговываю всю поступающую информацию со всех
фронтов и не только от военных!
Пройдясь по кабинету и попыхивая трубкой, всегда набитой та-
баком, сказал, ставя точку на разговоре:
— В моем самолете для Генштаба отведено только девять мест!
И, тем не менее, Сталин вспомнил и о нем, раненом командую-
щем фронтом, распорядился выделить самолет, и это сейчас его по-
трясло больше всего! Если о нем так заботился Верховный, то ради
одного этого стоит выздороветь как можно скорее и снова идти в бой!
Он вдруг вспомнил, что тогда, 15 и 16 октября, армии его фронта все
еще дрались в окружении, и Гудериан вместо того, чтобы идти на
Москву, вынужден был выдерживать кольцо окружения. И, как сей-
час стало известно, держал там сорок седьмой танковый корпус, один
стрелковый и множество других подразделений, усиления своих тан-
ковых корпусов. Он просто не мог идти дальше, не закончив уничто-
жение окруженных войск, а те не сидели там сложа руки, а дрались,
вырываясь из окружения, сковывая силы врага. И в том, что после 16
октября положение под Москвой изменилось, велика заслуга и ар-
мий Брянского фронта, а следовательно, и его, командующего, су-
мевшего привить командирам всех рангов дух сопротивления, так
важный в момент, когда многим казалось, что вот, кажется, все...
Андрей Иванович повернулся на бок, и боль, пронизавшая тело,
заставила издать легкий стон. Подбежавшая медсестра испуганно
спросила:
— Что с вами, товарищ командующий?
— Сейчас уже лучше, — сказал он, — я забыл о ранах и повернул-
ся не очень осторожно.
— Вам сейчас должны делать перевязку. Врач уже интересовался,
можно ли вас беспокоить?
— Пусть делают.
В палату вошла худенькая девушка, обтянутая белым халатом, с
таким же белым колпаком на голове. Отчего ее юное, симпатичное,
разрумянившееся лицо казалось еще симпатичнее. От нее веяло чем-
то неземным, до того она казалась красивой.
— Извините, товарищ генерал-полковник, но я вынуждена по-
тревожить вас. Придется потерпеть немножко.
Она наклонилась над ним, легонько прикоснулась к его телу,
прося удобнее лечь на бок, ловкими движениями стала снимать бин-
ты, укутавшие плечо. И хотя Андрей Иванович не смотрел на то, как
она проделывала манипуляции руками, он не почувствовал, как она
оголила рану. Именно эта операция всегда доставляла ему беспокой-
ство, и он сжимался всем телом, собирая всю свою волю в кулак, что-
бы вытерпеть неизбежную боль. В этот раз почему-то боли не было, и
только холодок тронул рану, когда она ее чем-то смазывала перед
тем, как снова забинтовала плечо. Закончив перевязку плеча, она
проделала то же самое и с ногой, и снова он не испытал ожидаемой
неприятной боли. Закончив перевязку, она посмотрела на него,
улыбка озарила ее красивое молодое лицо, и она, видимо, понимая
состояние пациента, сказала:
— В этот раз вы не стонали.
— Да, почему-то эта перевязка не беспокоила меня.
К медицинскому персоналу он относился хорошо, понимая их
трудности. Не каждому по силам ежеминутно, ежечасно выдержи-
вать человеческие страдания, а те, кто их выдерживал, достойны ува-
жения. И он старался вести себя так, как и подобает мужчине, выдер-
живал боль, скрепя сердце. Но сегодня произошло что-то необъяс-
нимое, он не ощутил боли, более того, ему почему-то захотелось, что-
бы эта девушка побыла около него подольше. Ему казалось, что не
только руки ее, но прежде всего сама она сделали невозможное, и он
сказал:
— Я попрошу начальника госпиталя, чтобы перевязку делали
только вы.
— Я согласна, товарищ генерал-полковник.
Она говорила тихим голосом, и этот голос лег бальзамом на его
душу. Может, потому он вдруг спросил:
— Как вас зовут?
— Аня.
— И в каком вы звании?
— Младший лейтенант медслужбы.
Аня выпрямилась, приняв положение, как и подобает любому во-
енному человеку, отвечающему на вопросы старшего по званию.
— И как давно вы носите военную форму?
— Перед началом войны я окончила медицинский техникум в
Смоленске. А когда наши покинули город, я пошла вместе с ними.
Вот и оказалась здесь.
— Сколько же вам лет?
— Скоро будет семнадцать.
Слабая тень улыбки тронула лицо Андрея Ивановича. И если до
этого разговора он думал о ней как о беззащитной, то сейчас понял,
что у этой девушки есть какая-то, пока непонятная ему, сила. Ему так
хотелось сказать ей: «Молодец, умница», но их разделяло такое рас-
стояние, что ему самому стало как-то неловко от своих мыслей, и он,
чтобы как-то отвлечься, прикрыл глаза.
Аня, не сводившая глаз с его лица, спросила обеспокоено:
— Вам плохо? — И чуть выдержав паузу, добавила: — Товарищ ге-
нерал-полковник.
Он пропустил мимо ушей вопрос девушки, сказал, посмотрев в ее
открытые, подернутые влагой голубые глаза:
— Пожалуйста, Аня, зовите меня просто Андрей Иванович. Так
мне будет приятнее.
— Слушаюсь, — ответила она, соблюдая субординацию.
— И еще, — Андрей Иванович помедлил, соображая, стоит ли го-
ворить ей об этом сейчас, но решил, что в этом нет ничего противо-
естественного, — приходите ко мне чаще. Я быстрее поправлюсь.
— Буду стараться, Андрей Иванович, — сказала она, собирая ста-
рые бинты на поднос, принесенный дежурной медсестрой и подан-
ный Ане.
Андрей Иванович прикрыл глаза, стараясь сохранить приятное ви-
дение. Ему казалось, что он и так сказал девушке больше, чем должен!
55
В начале ноября на землю повсеместно лег снег. Морозы с каж-
дым днем крепчали, и генерал-полковник Гейнц Гудериан с тревогой
смотрел в окно штаба на кутающихся в шинели солдат, обслуживав-
ших штаб его армии. Не нужно было иметь вообще никакого вообра-
жения, чтобы представить, что творилось сейчас в полосе соприкос-
новения его передовых частей с русскими.
Нацеленный на Епифань и Сталиногорск 53-й армейский корпус
особенно чувствовал дискомфорт, связанный с холодами, и его ко-
мандир генерал Вайзенберг уже не просил, а требовал одеть солдат в
ватники и полушубки, как это сделали русские. Да он и сам, посещая
передовые позиции, видел пародию — его солдаты, одетые кто во что
горазд, выглядели не тем войском, которым он всегда гордился. На
некоторых из них, одетых в легкие шинели, выдерживавшие разве
что зимы Германии, шеи повязаны какими-то пуховыми платками,
видимо, отобранными у русских деревенских женщин, а на голове
шапки, снятые с убитых красноармейцев, со следами звезд на них.
Другие одеты во все теплое, также снятое с убитых красноармейцев.
Выходило, что русские заботятся о своих солдатах лучше, чем они —
завоеватели!
Указывая на одежду своих подчиненных, офицеры не говорили
ничего, но он понимал, о чем они думают при этом. Они представля-
ли себе высшее военное руководство, хорошо одетое в шинели с ме-
ховым подкладом и к тому же сидящее в основном в теплых помеще-
ниях штабов. Может, потому и он, Гудериан, так часто посещал свои
подразделения, чтобы не просто видеть, а почувствовать все то, что
чувствуют они на передовой, в данной ситуации. К тому же солдат и
офицеров атакуют не только русские красноармейцы, но и менее за-
метные враги — вши и блохи, которым особенно пришлась по нутру
окопная обстановка, когда люди месяцами не моются в банях и не
меняют белья. Он и сам вздрагивал каждый раз, когда его легкий
«шторх» пролетал над Чернью. Там, при организации штурма Тулы,
он провел две ночи 27 и 28 октября в пустом здании детской больни-
цы. В середине ночи он проснулся от множества укусов. Проведя ру-
кой по телу, раздавил нескольких клопов, от чего рука сразу покрас-
нела, а палату заполнил тошнотворный запах. Поднятый с постели
адъютант майор Бюсинг посветил фонариком и тоже убедился в том,
что их атакует бесчисленное количество клопов, черневших повсеме-
стно на стенах палаты. Пришлось в срочном порядке проводить дез-
инфекцию, смазав стены специальным раствором, но стоило ему
снова заснуть, как клопы опять навалились на него. Еще не успев-
ший улечься Бюсинг вскочил в палату, осветил фонариком стены. На
них клопов не было, но все они переместились к потолку и, что бы вы
думали, находили место напротив кровати командующего и падали
на него сверху! Первая ночь была потеряна, и он, зная, что придется
снова возвращаться в Чернь, дал указание соответствующей службе
провести полную дезинфекцию всех помещений больницы.
Прибывшему к нему с ознакомительной целью командующему
группой армий «Центр» фельдмаршалу фон Боку, обеспокоенному
топтанием армии на одном месте, что срывало планы победоносного
вступления в Москву, намеченного на 7 ноября, в день великого пра-
здника русской революции, он изложил все трудности, с которыми
встретилась его армия здесь, под Тулой: неприспособленные к дви-
жению по грязи (в отсутствие хороших дорог) танки с более узкими,
чем у русских танков, гусеницами не могли свободно и быстро пере-
двигаться по русским просторам, лишая себя необходимого маневра.
Плохое снабжение войск, из-за тех же дорог, отсутствие зимнего,
теплого обмундирования, недостаток горючего для боевых машин,
отсутствие специальной добавки в масла, глизантина, затрудняло за-
пуск моторов танков. Зима также затрудняла работу оптических при-
боров. Русские танки оказались более проходимыми, приспособлен-
ными к местным условиям, более маневренными, что решало судьбу
поединков не в пользу немцев. А наличие у русских новых, неизвест-
ных реактивных минометов при их применении противником сеяло
в войсках на передовой настоящий ужас.
Фельдмаршал, выслушав Гудериана, сказал, что те же неприятно-
сти, что испытывают его солдаты, испытывают и русские, но они от-
носятся к этому как к чему-то неизбежному, потому и переносят
трудности легче. К тому же сейчас немецкая армия и его, то есть Гу-
дериана, армия имеют преимущество — у нас больше танков, лучше
организована артиллерийская поддержка, лучшие самолеты.
— У русских почти нет самолетов, подобных нашим Ю-87 и
Ю-88, особенно истребителей типа нашего Ме-109Е. Со времен вой-
ны в Испании наши истребители господствуют в воздухе.
После посещения фельдмаршалом Орла он снова вылетел на
фронт, где его армия продолжала наступление. Единственное, чего
удалось достичь к 12 ноября, в районе населенного пункта Теплое
русские прекратили активные наступательные операции. Но трево-
жило другое. На станцию Узловая продолжали прибывать все новые
и новые подразделения русских и, разгрузившись, сразу же вводи-
лись в бой; такой подпитки людьми и техникой его армия не имела.
Попытка взять Тулу с запада силами 43-го армейского корпуса также
не имела успеха. Более того — русские не просто оборонялись, но и
пытались атаковать, видимо, к ним также подошли подкрепления.
Возвратившись в Орел, он закрылся в кабинете, взял ручку и на-
чал писать письмо любимой Гретель, всегда понимавшей его с полу-
слова. Это она во время французской кампании сообщила ему о том,
что его письма перлюстрируются, и он тогда поднял вокруг этого во-
проса шум, и высшее командование, севшее в калошу, не постесня-
лось послать к ней для смягчения обстановки офицера Генштаба с
извинениями и просьбой содержание писем мужа не предавать глас-
ности. Сейчас он уверен, что письма также перлюстрируются, и он
будет писать то, что можно прочитать между строк, пусть знают там,
наверху, какие мысли посещают головы их командующих, к которым
они не особенно прислушиваются.
«Милая Гретель, — начал писать он и задумался, представив свою
жену, склонившуюся над его письмом. Она наверняка будет искать в
нем оправдания и подтверждения того, почему он, столь опытный ге-
нерал, продолжает топтаться на месте между Орлом и Тулой в непо-
средственной близости от Москвы. Ведь если посмотреть на карту, то
его от конечной цели отделяют каких-то 160 километров! И там, в
Германии, сейчас наверняка задаются вопросом, почему он, Гудери-
ан, преодолевший более тысячи километров от границы, вдруг оста-
новился, словно уперся в какую-то непреодолимую стену. Этот во-
прос задает себе и она, его любимая Гретель, родившая ему двух сы-
новей, настоящих воинов. Но самое страшное для него сейчас было
то, что он не мог написать ей всю правду, даже если бы эта правда чи-
талась между строками. Потому что правда состоит в том, что начи-
нать войну с Россией было настоящим безумием. Он это предвидел
еще тогда, в 1940 году, когда ему стало известно о предстоящей вой-
не. И если бы он сейчас написал хоть как-то об этом, то уже через не-
сколько дней спецслужбы сделали бы с ним то, что и должны: из бо-
евого, заслуженного генерала он стал бы человеком, который принес
немецкому народу дух поражения и, понятно, был бы расстрелян!
Может, поэтому его перо выводило слова, выражавшие тревогу, но
не поднимавшие его над сутью происходящих событий. — Наши вой-
ска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном со-
стоянии, ибо противник выигрывает время, а мы со своими планами
находимся перед неизбежностью ведения боевых действий в зимних
условиях. Поэтому настроение у меня очень грустное. Наилучшие
пожелания терпят крах из-за стихии. Единственная в своем роде воз-
можность нанести противнику мощный удар улетучивается все быс-
трее и быстрее, и я не уверен, что она может когда-либо возвратить-
ся. Одному Богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем.
Необходимо надеяться и не терять мужества, однако это тяжелое ис-
пытание...
Будем надеяться на то, что в ближайшее время я смогу писать в
более радостном тоне. О себе я не беспокоюсь. Однако в настоящее
время трудно быть в хорошем настроении».
Отодвинув в сторону лист бумаги, Гудериан обхватил голову ру-
ками, пытаясь сконцентрировать внимание уже не над написанным,
а над событиями, произошедшими в первые дни этого месяца, при-
несшего снег, холод и, похоже, настоящую русскую зиму. Неизвест-
ные взорвали гостиницу и ресторан, где находились в основном офи-
церы его армии, отдыхавшие от тяжелых армейских буден, выписав-
шиеся из госпиталей, прибывшие на фронт для доукомплектования
поредевшего личного состава или готовившиеся к отъезду в Герма-
нию, получив заслуженный краткосрочный отпуск. Сто пятьдесят
человек в один миг перестали существовать, а ведь эта потеря не мо-
жет быть восполненной. Погибли лучшие люди, цвет нации, его, да и
не только его, надежда. И именно в момент раздумий, когда он поз-
волил себе расслабиться, вздрогнула земля, послышался приглушен-
ный взрыв, похожий на глубокий стон. В кабинет вошел подполков-
ник фон Либенштейн, только что вернувшийся из Орши, где Ген-
штаб сухопутных сил и командование группы армий «Центр» прово-
дило совещание с командующими армиями, объявляя приказ на
осеннее наступление 1941 года. Либенштейн зашел в шинели, не ус-
пев раздеться. Взрыв застал его в комнате оперативной части штаба,
куда он только что вошел, успев положить на стол портфель.
— Что происходит, барон? — спросил Гудериан, понимая, что
вряд ли Либенштейн знает, что произошло. По тому, что тот вошел к
нему, не сняв шинели, он понял, что Либенштейн только что вернул-
ся с аэродрома.
— Взорван штаб войск связи, — доложил Либенштейн, и Гудери-
ан, сохраняя присущее ему спокойствие, сказал:
— Значит, следующими будем мы?
— Нет, господин командующий. После взрыва ресторана и гости-
ницы я приказал проверить подвалы и все места, вызывавшие подо-
зрения. Я лично контролировал их работу, приказывал долбить там,
где могла быть заложена взрывчатка. К счастью для нас, ничего подо-
зрительного обнаружено не было. Видимо, русские не рассчитывали
на наш скорый приход и здание, в котором находились их основные
учреждения  власти, не минировали.
— Я не хотел бы терять способного начальника штаба, - в раздумье сказал
Гудериан, намекая на возможный взрыв и здания, где они сейчас находятся.
Либенштейн улыбнулся по-своему поняв слова командующего. Сказанная им похвала подняла настроение, и он решил ответить тем же:
— А я не хочу терять такого командующего!
Пропустив мимо ушей слова начальника штаба, Гудериан спро-
сил, имея в виду его поездку в Оршу:
— Ну и что нам предлагают?
— Нам поставили задачу овладеть городом Горьким, находящим-
ся в 600 километрах отсюда, на берегу Волги.
— И что вы ответили?
— Я ответил, что сейчас не май месяц и мы не во Франции!
— Прошу срочно подготовить рапорт фельдмаршалу фон Боку о
невозможности выполнения этого приказа!
Либенштейн, привыкший быстро выполнять указания команду-
ющего, вышел из кабинета, и Гудериан, снова оставшийся наедине с
самим собой, позволил себе пройтись воспоминаниями по только
что закончившейся поездке на передовую, где он посетил 53-й ар-
мейский и 24-й танковый корпуса. Началось с того, что его легкомо-
торный самолет над Чернью попал в плотную метель и вынужден был
сесть на временном аэродроме. Но в Черни, где он имел несчастье
несколько недель назад провести две ночи в детской больнице, где на
него набросились полчища клопов, он не стал пережидать непогоду,
отправился на автомашине в Плавск, к генералу Вайзенбергу. Ко-
мандир корпуса, только что закончивший бой с русскими в районе
Теплое, все еще держал там героическую танковую бригаду Эвербаха,
снятую с осады Тулы. Бригаде ставилась задача преследовать против-
ника, отступающего к Ефремову. Вместе с тем генерал Вайзенберг ни
на минуту не терял из вида свою главную цель — Сталиногорск, куда
он должен наступать, пройдя через Богородицк и Узловую. Вайзен-
берг предложил посетить 167-ю и 112-ю пехотные дивизии, готовив-
шиеся к выступлению. И Гудериан, оказавшийся среди солдат, уви-
дел то, что невозможно было не увидеть. Многие солдаты, одетые в
русские шинели и ватники, в русских шапках-ушанках с немецкими
эмблемами на месте заметных еще вмятин и пятен от звезд, в легких
хлопчатобумажных брюках вместо теплых, ватных или шерстяных,
представляли удручающее зрелище. Сопровождавшие их полевые
командиры добавляли масла в огонь, говоря о том, что им необходи-
мы, кроме теплого обмундирования, белые маскхалаты, сапоги и
шерстяные носки. Некоторые говорили, что нет даже такой мелочи,
без которой в условиях России нельзя обойтись, как сапожная мазь.
И Гудериан, пораженный увиденным, приказал опустошить армей-
ские склады, выдав полевым подразделениям все, что там имелось, и
дать телеграмму в группу армий «Центр» о срочном пополнении ар-
мии зимним обмундированием.
Такая же ситуация была и в 24-м танковом корпусе, пытавшемся
взять Тулу с юга и востока. Генерал барон фон Гейер не преминул
воспользоваться возможностью подвезти командующего к танкис-
там, и те наперебой выкладывали свои беды, зная, что, кроме Гудери-
ана, всегда прислушивавшегося к мнению солдат и младших коман-
диров, их не сможет понять никто. Гололедица осложнила действия
танков, обладавших узкими гусеницами, требовались специальные
шипы на траки. Потели стекла оптических приборов, что осложняло
действия экипажей в боевых условиях, здесь также требовалась спе-
циальная мазь. Танковые моторы приходилось разогревать перед пу-
ском, густело и замерзало масло, требовался набивший оскомину
глизантин. Танкисты просили ускорить поставку зимнего обмунди-
рования и качественного бензина для танков.
Генерал фон Гейер рассказал о том, что 37-миллиметровые про-
тивотанковые пушки бессильны против брони русских танков, дело
дошло до паники, особенно среди пехоты, где эти пушки и распола-
гались. И, несмотря на то, что правый, растянувшийся фланг обеспе-
чивался частями 47-го танкового корпуса, наконец собравшего свои
подразделения в единое целое после окончания окружения Брянско-
го фронта, ремонтных работ и прибывшего маршем в район сосредо-
точения, генерал фон Гейер просил вернуть в его расположение бри-
гаду Эвербаха, в которой осталось всего 50 танков, и настаивал на пе-
ренесении окончательного штурма Тулы на 19 ноября. Осторожный
и опытный Гейер предложил обойти Тулу, перерезав все дороги, со-
единяющие ее с Москвой, что говорило не о потере боевого духа ге-
нерала, а скорее о потерянных танках при прежних штурмах города.
Пожалуй, впервые за все время этой войны Гудериан все чаще и
чаще обращался к своей Гретель. Вот и сейчас, отложив в сторону все
дела, он снова взял в руку ручку, и перо привычно выводило строки,
в которых он свободно и легко изливал душу: «Мы приближаемся к
нашей конечной цели очень медленно, в условиях ледяного холода и
в исключительно плохих условиях для размещения наших несчаст-
ных солдат. С каждым днем увеличиваются трудности снабжения,
осуществляемого по железным дорогам. Именно трудности снабже-
ния являются главной причиной всех наших бедствий, ибо без горю-
чего наши автомашины не могут передвигаться. Если бы не эти труд-
ности, мы были бы значительно ближе к своей цели. И, тем не менее,
наши храбрые войска одерживают одну победу за другой, преодоле-
вая с удивительным терпением все трудности. Мы должны быть бла-
годарны за то, что наши люди являются такими хорошими солдата-
ми...».
Написав письмо, Гудериан совершенно неожиданно подумал о
русских солдатах, также испытывавших все неудобства наступившей
зимы, но русские сейчас не наступают, а обороняются, и в этом их
основное преимущество. К тому же они теплее одеты и защищены
окопами. Да-да, теми окопами, которые так не любят рыть солдаты
всех армий мира, но без которых невозможна оборона. К счастью, его
солдатам пока не приходилось рыть русскую землю, в этом не было
необходимости, но кто знает, как повернется судьба. И что тогда? Он
трудно представляет себе, как будут вгрызаться в мерзлую землю его
солдаты, имея небогатый набор шанцевого инструмента. Русские
привлекают для этого население, прогревают землю, готовят сразу
несколько оборонительных рубежей на случай планомерного отхода.
Что будут делать его корпуса, если им придется делать то же самое, но
уже в условиях зимы, когда земля становится твердой, словно ка-
мень?
Он постарался отогнать подальше непонятно почему посетившие
его голову пораженческие мысли, но вдруг совершенно неожиданно
подумал о тех, кто противостоит ему. И если до Мценска он знал, кто
руководит противостоящими им подразделениями русских, то сей-
час, когда его армия вышла на, казалось бы, оперативный простор, и
он сам, и его штабисты терялись в догадках, кто на самом деле руко-
водит русскими полками и дивизиями, с которыми им постоянно
приходится сталкиваться на передовой. Он нажал кнопку звонка, и в
кабинет немедленно вошел адъютант майор Бюсинг. Вытянувшись в
струнку, он смотрел на своего командующего преданными глазами,
ожидая приказания.
— Пригласите барона Либенштейна и майора Вольфа.
Вошедшим начальнику штаба и его заместителю, начальнику
оперативной части, он задал один вопрос:
— Кто руководит русскими войсками сейчас?
Он не стал расшифровывать вопрос, подчиненные понимали его
с полуслова. Понятно, что речь шла о тех воинских подразделениях,
с которыми им приходится сражаться.
— Извините, господин командующий, — начал Либенштейн, —
из-за моего отъезда в Оршу я не смог вовремя доложить вам обста-
новку. Сейчас пятидесятая армия, входившая в состав Брянского
фронта, передана в подчинение Западного фронта, которым, как
всем известно, руководит генерал армии Жуков.
— Тот, что поставил на колени японцев на Халхин-Голе?
— Да, господин командующий, — подтвердил Либенштейн, —
причем русские передают его фамилию без шифровки, рассчитывая,
что это произведет соответствующий эффект и на нас. Но подтверж-
дения, что Брянский фронт расформирован, я пока не получил.
— Кто руководит обороной Тулы и пятидесятой армией?
— Обороной Тулы руководит генерал Попов, заместитель коман-
дующего пятидесятой армией, самой армией руководит генерал Ер-
маков. Но, по нашим данным, за Тулу отвечал начальник штаба
Брянского фронта генерал Захаров, он же руководил и фронтом, по-
скольку командующий, генерал-полковник Еременко, все еще нахо-
дится в госпитале на излечении. Но мне кажется, армия находится
под постоянным контролем Генштаба, за нее персонально отвечает
первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Васи-
левский.
Гудериан сразу же вспомнил Главкома сухопутных сил фельд-
маршала Браухича, который как-то сказал, что с Василевским встре-
чался дважды. Первый раз в 1932 году на маневрах, которыми руко-
водил Ворошилов и молодой военный с одним ромбом, что соответ-
ствовало званию генерала, как выяснилось позже, им был предста-
витель Генштаба из управления боевой подготовки войск Василев-
ский. На территории России в ряде пунктов находились немецкие
учебные центры, где офицеры проходили подготовку, поскольку,
согласно условиям Версальского мирного договора, Германия не
имела права делать это у себя. Немцам на учениях показывали боль-
шее, чем представителям других армий, их возили на других маши-
нах и по другим маршрутам. Тогда Браухич сказал Василевскому,
что все, что он увидел здесь, делается в лучших традициях немецкой
военной школы.
Второй раз они встретились в ноябре 1940 года, когда Василев-
ский представлял Генштаб в поездке Молотова в Берлин, хотя офи-
циально не числился таковым и был в гражданском. Браухич через
переводчика напомнил Василевскому об их знакомстве. Но тогда, в
обстановке, когда Германия готовилась к войне с Россией, их отно-
шения носили слишком официальный характер. И Браухич, и Васи-
левский знали, что скоро им предстоит встретиться на поле брани, и
смотрели друг на друга без восторга.
И вот здесь, под Москвой, вместо Браухича с Василевским при-
шлось сражаться ему, Гудериану, который так же, как и Главком, в
свое время проходил стажировку в одном из центров в России.
Либенштейн хотел доложить командующему о трудностях в по-
лучении разведданных, о путанице, которую устраивают русские в
эфире, видимо, специально для введения в заблуждение, передают
команды подразделениям открытым текстом, перемешивая непере-
водимым отборным матом, но засорять голову командующего не
стал. Он сам уже пришел к выводу о том, что лучшей формой раз-
ведки здесь, на восточном фронте, является пешая и лучшей ин-
формацией является живой пленный, так называемый «язык». Но и
здесь часто происходят заминки. Русские слишком часто вводят в
бой новые подразделения, и доставленный «язык» знает только о
своей части, совершенно не представляя, кто находится рядом с
ними.
Повисшую тишину нарушил командующий, задавший новый во-
прос:
— Где сейчас находятся наши бывшие противники: генерал
Лелюшенко и полковник Катуков?
— Генерал Лелюшенко командует армией под Москвой, полков-
ник Катуков произведен в генерал-майоры, командует своей брига-
дой, преобразованной в гвардейскую. Сейчас он встал на пути танко-
вой группы генерал-полковника Рейнгардта.
Какое-то время Гудериан молча смотрел на лежавшую на столе
карту, предусмотрительно расстеленную Вольфом, с нанесенными
на ней стрелками предстоящего наступления, представляя себе, как
оно пройдет на самом деле, обратил особое внимание на два главных
направления: первое — на Узловую и Сталиногорск и второе — на
Тулу. Причем, Тулу будут атаковать с двух сторон: с юго-востока —
24-й танковый корпус и с запада — 43-й армейский корпус, с задачей,
если не удастся взять с ходу, окружить, перерезав все артерии, связы-
вающие город с Москвой. Далее предусматривался захват Венева,
выход на Каширу с овладением мостов через Оку. Без этого рывок к
Москве невозможен.
Либенштейн, следивший за взглядом своего командующего, ска-
зал:
— Мы учли ваши указания в полной мере.
— Постарайтесь и 18 ноября их так же точно реализовать на прак-
тике!
— Будет исполнено, господин командующий.
— Тщательнее готовьтесь и учтите, сейчас русские не те, что бы-
ли в конце сентября!
56
По лесу шли молча, нагруженные поклажей. В вещмешках, лям-
ками врезавшихся в ватники и сдавливавших плечи, находился запас
продуктов. Командир отряда Секерин приказал восстановить израс-
ходованный запас на заимке, воспользовавшись плохой погодой.
Впереди, как и положено, шагал Анисим Едоков. Шел не торопясь,
припадая то на одну, то на другую ноги, проваливавшиеся в ямки,
присыпанные снегом. Идущему за ним Осипову было намного лег-
че. Молодой, сильный, он ступал более уверено, стараясь идти по
следу, оставленному Едоковым. Непогода не волновала его, он знал,
что Анисим делает крюк специально, не только для того, чтобы кто-
то, кто обнаружит их следы, мог поблудить по лесу, но, прежде все-
го, для того, чтобы и ведомый им Осипов также не смог запомнить
дорогу. Осипов прекрасно понимал, что его все еще проверяют, и
ломал голову над вопросом, почему это продолжается так долго.
Анализируя свое поведение, не замечал никаких просчетов, потому
что поступал и вел себя так же, как и красноармейцы, которых он ос-
вободил из плена. И все-таки чувствовал, что ему не вполне доверя-
ют, и он, не выдержав, сказал об этом Секерину и Петухову. Воз-
можно, размышлял он, я ошибся, и они давно считают меня своим,
но в таком случае почему ни разу не включили ни в одну из диверси-
онных групп, которые, как он видел, постоянно формируются и ухо-
дят куда-то совершать акты возмездия. И он снова приходил к выво-
ду, с которого начал, — с недоверия. С другой стороны, это состоя-
ние неуверенности и неопределенности заставляло его быть посто-
янно настороже и страховало от возможных ошибок. Но шло время,
и он начинал беспокоиться, а порой и нервничать, понимая, как
ждет Липпке его сообщений или возвращения. Именно из-за него
он держит на станции отряд во главе с Вилли Гюнтером и, безуслов-
но, не может не думать о самом худшем. Хуже, если Липпке, потеряв
терпение, предпримет неоговоренные действия. И тогда тщательно
проработанный план может сам по себе уйти под откос. Выходило,
что он, лейтенант Осипов, должен принимать экстренные меры и
как можно быстрее уходить к своим. Но что из этого может выйти,
он не знал, потому что определить местоположение отряда не может
без посторонней помощи, а выведать что-то у партизан, выходцев из
Малиновки, боялся — лишнее любопытство могло вызвать подозре-
ние. Об этом сразу же узнал бы Петухов, и тогда... Что было бы тог-
да, он старался не представлять. У партизан нет лагеря для военно-
пленных.
— Передохнем, — сказал Анисим Афанасьевич, опуская свою
поклажу на снег.
Осипов последовал его примеру, опустил вещмешок, присев на
него.
Анисим Афанасьевич достал газету, оторвал клочок, вытащил ки-
сет, скрутил цигарку и сладко затянулся пахучим дымком.
— Может, и ты закуришь, Валентин Николаевич, — предложил
он, подавая кисет.
— Спасибо. Вообще-то я не курю, а если когда и баловался, то
разве что папиросами «Казбек». Они притягивали красивой упаков-
кой и не очень сильной крепостью. Обычный табак не переношу, он
слишком крепкий для меня.
— Как знаешь, — миролюбиво согласился Анисим Афанасьевич,
пряча в карман кисет, — по мне, так лучше самосада нет ничего.
Анисим продолжал пыхтеть дымком, наслаждаясь и куревом, и
отдыхом.
Заметив усталость Анисима Афанасьевича, Осипов сказал, указав
на вещмешок:
— Могли бы послать кого помоложе.
— Могли бы, — согласился Едоков, — да нельзя.
— Почему?
— Не каждый знает дорогу на заимку, к тому же пройти надо неза-
метно, особенно через «железку», а, разгрузившись и выполнив еще
одно задание, вернуться к утру на базу. За ночь наших следов уже не
будет. А кто помоложе, и дров наломать может по глупости. Не сдела-
ет крюк, еще хуже, если заблудится и ненароком на немцев наткнется.
Услышав про немцев, Осипов не выдержал, спросил:
— А если и мы на них наткнемся, что будет? Нас послали без ору-
жия!
— Оружие нам ни к чему, одна тяжесть от него, — спокойно про-
изнес Едоков, — у нас другая задача.
— Могу ли я узнать о ней?
— Придет время, скажу.
Едоков встал, вскинул вещмешок на плечи и спокойно зашагал
по лесу.
К заимке подошли в полдень. Анисим Афанасьевич спустился в
погреб, переложил продукты, долго копошился, раскладывая припа-
сы по полкам, затем поднялся наверх, вскрыл банку с тушенкой, и
они оба с аппетитом поели. Закончив еду, Анисим Афанасьевич ак-
куратно сложил остатки в газету и, завернув, положил в печку. Под-
ложив туда несколько сухих сучьев, поджег, дав возможность быстро
скрыть следы обеда.
— Пущай горит, — мечтательно сказал он, — по обгорелой банке
трудно определить, когда мы здесь были.
Он снова подошел к печке, сгреб угли, накрыв ими обгоревшую
банку, закрыл печь и посмотрел на часы.
— Теперь, Валентин Николаевич, пойдем к тому месту, где я вас
встретил. Оттуда хорошо просматривается поселок и сама станция.
Он достал из мешка бинокль, сказал тихим спокойным голосом,
как говорил всегда, понимая, что к его слову прислушиваются:
— Задание у нас такое: понаблюдать за поселком и обо всем уви-
денном доложить командиру отряда.
Они вышли из избушки, и Анисим Афанасьевич уверенно и лег-
ко пошел в сторону Малиновки. Идя следом, Осипов представлял,
что идти им не так уж и далеко, и вскоре он собственными глазами
увидит, что происходит на станции.
Подойдя к памятному пригорку, Анисим Афанасьевич пригнул-
ся, пробираясь под ель. Опустившись на бугрившийся из-под снега
валежник, подложив под себя пустой вещмешок, неторопливо под-
нес к глазам бинокль, долго водил им, поворачиваясь корпусом, пы-
таясь как можно больше увидеть и рассмотреть увиденное. Поселок
казался вымершим. Холод загнал людей в избы, кое-где из труб ку-
рился еле заметный дымок, редко кто отваживался ходить по улице.
И только один раз увидел группу вооруженных людей. Среди солдат,
одетых в зеленые шинели, он рассмотрел полицая в фуфайке, подпо-
ясанной ремнем, с длинной немецкой винтовкой, перекинутой через
плечо.
— Петька-то живой, — сказал он, не скрывая улыбки, — гуляет,
подлец, по всему поселку!
— Какой еще Петька? — спросил Осипов, протягивая руку к би-
ноклю.
— Наш, поселковский. Прислужник чертов! Полицай.
Едоков сплюнул на снег, посмотрел на желтоватый от никотина
плевок, затем перевел взгляд на ствол ели, под которой они сидели.
Увидев крест на коре, вырезанный ножом, потрогал рукой Осипова,
указав на потускневшую метку:
— Твоя работа?
— Моя...
Голос Осипова показался ему каким-то странным, надменным и
высокомерным. Отложив в сторону бинокль, Осипов посмотрел на
Анисима Афанасьевича, сказал как-то сочувственно, даже не пыта-
ясь спрятать охватившую его веселость:
— Не думал я, Анисим Афанасьевич, что придется брать вас вот
этими руками.
Он набросился на Едокова, повалив в снег и заломив руки. До-
стал из кармана шнур, специально приготовленный, крепко и долго
вязал им руки, а закончив, перевернул его и посадил на снег.
— И что будет дальше? — сдерживая прерывистое дыхание, но
спокойно, словно не было над ним никакого насилия, спросил Едо-
ков.
— Дальше мы поднимемся и пойдем в поселок сдаваться. Там нас
давно поджидают.
Анисим Афанасьевич вспомнил майора Петухова и командира
отряда Секерина, инструктировавших его перед этим походом, поди-
вился их прозорливости, ответил как-то излишне спокойно:
— Я и не собираюсь подниматься. Можешь сразу, здесь же, при-
шибить меня, старого, и идти сдаваться, если тебе так хочется обрат-
но к немцам.
— Ну, во-первых, не к немцам, а к своим. Теперь я могу смело
представиться. Я оберштурмфюрер Вальтер Шток. А ваш лейтенант
Осипов давно уже в Германии, в лагере военнопленных. Так что вам
придется теперь повиноваться мне.
Вальтер улыбался, наблюдая за произведенным впечатлением,
но, к его удивлению, Едоков оставался спокойным.
— Ну, это еще бабушка надвое сказала...
— Вы отказываетесь идти в поселок?
— Мне там нечего делать. Меня ждут в отряде.
— Ну что ж, если не пойдете, я вынужден связать вам еще и ноги,
и идти в поселок за помощью. Уверяю вас, вы не успеете замерзнуть,
вас быстро доставят к гаупштурмфюреру Липпке. И тогда...
Вальтер не договорил, что будет тогда, услышав хруст веток под
ногами подходивших к ним партизанских разведчиков, обернулся,
глаза его расширились от удивления и ужаса. Не говоря ни слова, он
бросился бежать вниз по косогору к спасительной станции. И тогда
Миша Зацепин тщательно прицелился и выстрелил.
Осипов-Шток взмахнул руками и по инерции упал на снег, да так
и остался лежать, не подавая признаков жизни.
Ваня Обозин уже разрезал ножом шнур, сковавший руки Аниси-
ма Афанасьевича.
— Больно? — спросил он.
— Терпимо. Руки-то ладно, я боялся петли на шею...
— Мы бы не дали, дядя Анисим. Когда вы уселись под елью, мы
подползли поближе, — Ваня улыбался, словно хотел сказать своему
командиру, что не только он, но и они тоже не лыком шиты.
Миша поднял валявшийся в снегу бинокль, подал Анисиму Афа-
насьевичу.
— Выстрел вряд ли услышали на станции, но на всякий случай
понаблюдаем, — сказал Анисим Афанасьевич, поднося бинокль к
глазам.
Убедившись, что на станции и в поселке все идет своим чередом,
тревогу никто не поднял, значит, выстрела не услышали или, услы-
шав, не придали ему значения — мало ли кто сейчас может выстре-
лить в лесу, — он тем не менее думал о том, что им делать с трупом
Осипова. Возможно, там, на станции, кто-то так же, как и они, сидит
на какой-либо крыше и водит биноклем по лесу. Нельзя, чтобы они
их заметили, и он спросил своих разведчиков:
— Что будем делать с этим Осиповым? Оставим здесь или унесем
с собой?
— А на кой он нам? — спросил Обозин. — Присыплем снегом, и
вся недолга.
— Нет, ребята, так нельзя. Не хватало, чтобы они его быстро на-
шли, нужно унести в лес подальше и спрятать. Пусть они еще подо-
ждут своего информатора. В любом деле нужна выдержка!
— Дядя Анисим, — как-то жалобно произнес Миша Зацепин, —
мне что-то дурно, не по себе. Я убил человека, причем нашего, рос-
сиянина.
— Не нашего, а врага, — спокойно уточнил Анисим Афанасье-
вич, — связав меня, он назвал себя, даже звание свое назвал. Какой-
то там обер, что-то там штур или штурм и фюрер. А фамилию и имя
запомнил хорошо. Вальтер Шток. Так что ты, Миша, возьми себя в
руки. Это как с медведем, если он встанет из берлоги, или он тебя,
или ты его!
— Спасибо, дядя Анисим, успокоили, но только мне все одно не
по себе. Не медведь же он, а человек! Такой же, как и я!
— Не такой, Миша, смотри, сколько они отхватили нашей терри-
тории, сколько уничтожили наших людей. Ведь идут-то они по на-
шей земле не с хлебом-солью, а с пушками, пулеметами, а с неба ду-
басят бомбами. Так что успокойся и помни старое русское выраже-
ние: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет». Да и меня
он почему не задушил, а связал. Хотел живьем доставить к своим. До-
рогу-то к нам он не знает, вот и замыслил схватить меня, чтобы я им
ее показал. Да только дудки! Я бы им показал кузькину мать.
Анисим Афанасьевич смачно выругался, что было несвойственно
ему, и, вставая, сказал:
— Берите его и понесем поглубже в лес. Пусть там полежит до
весны, глядишь, сохранится, будет что и в Германию отправить, если
отыщут!
* * *
Не получая сообщений от своего заместителя Вальтера Штока,
Герман Липпке не терял зря время. Приказав арестовать родственни-
ков партизан, он делал с ними то же, что везде делали с арестованны-
ми сотрудники ведомства, в котором он служил. Но даже под пытка-
ми, теряя сознание, они твердили одно и то же: «Не знаю». Может, и
правда они не знали, где находятся партизаны, потому что никто из
допрошенных не дрогнул, не назвал даже приблизительно место, где
обосновались их мужья, дети, братья. Ну не может человек вытерпеть
изощренных пыток, применявшихся к арестованным, да они и не
выдерживали, падали, теряли сознание, некоторых после этого при-
шлось выносить не в пакгауз, а на улицу и сдавать старосте для пре-
дания земле. В конце концов, он приказал временно приостановить
допросы, собрал совещание, пригласив на него всех, кто отвечал за
состояние дел в поселке. Вилли Гюнтер, подающий надежды офи-
цер, взмолился:
— Прикажите лучше расстрелять их, никто из них ничего не зна-
ет! Не могут они все быть такими стойкими! Кто-либо обязательно
проговорился бы!
— А что скажет главный полицейский? — Липпке перевел взгляд
на Меркулова, и тот, нахмурясь, повторил то же. — Думаю, отряд хо-
рошо подготовлен, в лес заранее завезено все, что нужно для жизни,
потому что ни в лес, ни из него следов не замечено. Такое впечатле-
ние, что они не нуждаются в помощи сельчан.
— А что думают об отряде полицейские?
— Матвей Секерин, брат Николая, их командира, также клянет-
ся, что не знает ничего об отряде. Я бы не поверил ему, но именно он
застрелил сынишку Николая, бежавшего к отцу. Возможно, он пре-
рвал ниточку, которая вела к цели.
— Что знает об отряде полицейский Петр?
— Игонин вернулся в поселок перед вашим приходом. Лагерь,
где он отбывал наказание, разбомбила ваша авиация, и он, восполь-
зовавшись суматохой, сбежал. Сами понимаете, у него одна дорога
— к вам, другой нет. Но, к сожалению, о лагере он тоже ничего не
знает.
Перебирая в памяти разговоры, Липпке пришел к выводу, что ему
следует сменить тактику, продолжать организованную им слежку за
жителями, вести агентурную работу среди них в надежде, что когда-
то кто-либо из партизан все же появится в поселке, и тогда у него в
руках появится недостающая ниточка. Второй вариант — прочесыва-
ние лесного массива — он решил пока придержать, чтобы не навре-
дить Вальтеру Штоку, не насторожить партизан. Расстраивало, прав-
да, то, что от него все еще не поступало никаких сведений. Более то-
го, вчера вечером, когда вокруг бушевала непогода и, как говорят
русские, хороший хозяин не отпустит со двора даже собаку, партиза-
ны сделали еще одну вылазку, попытались взорвать единственный
мост, соединяющий Малиновку с городом. Вовремя сработали ми-
ны-хлопушки, расставленные обер-лейтенантом Штрихом, в перест-
релке, продолжавшейся в течение получаса, погибло несколько сол-
дат комендантского взвода, но партизаны откатились в лес. Понятно,
что ночью их никто не решился преследовать, а к утру их следы хоро-
шо спрятал выпавший за ночь снег.
Узнав о вылазке партизан, комендант подполковник фон Крюгер
разыскал Липпке и попросил объяснить ситуацию. Выслушав, он
спросил, не повышая голоса, словно речь шла об обычной хулиган-
ской выходке:
— Что будешь делать, Герман?
— Если честно, — признался Липпке, — не знаю. Принятые мною
жесткие меры не принесли результатов, похоже, что родственники
партизан и сами не знают, где их лагерь. От моего человека также нет
сведений. Я нахожусь в ожидании.
— Этот ваш человек надежный?
— Я не могу говорить об этом по телефону, но поверьте, это тот
человек, которому я доверяю больше, чем себе.
— Вы не поставили меня в известность об этом.
— В моей работе важны не слова, а действия и результат. Придет
время, обязательно сообщу, господин подполковник!
— Ну что ж, желаю успехов!
Положив трубку телефона, Крюгер молчаливо измерял кабинет
шагами, тщательно переваривая полученную информацию. Радова-
ло то, что партизаны не смогли на этот раз взорвать мост, значит,
дорога, так необходимая для армии Гудериана, действует, и солда-
ты, застрявшие где-то в районе Тулы и готовящиеся к штурму
Москвы, получат все необходимое в условиях надвигающейся зимы
с ее русскими холодами и неустроенностью. Огорчало, что даже
опытному Липпке не удается нащупать лагерь партизан, доставля-
ющий им столько неприятностей и беспокойства. Но он почему-то
верил в то, что Липпке с его нюхом и сообразительностью добьется
своего.
Утром Липпке в сопровождении унтерштурмфюрера Гюнтера и
Меркулова прошелся по поселку, всматриваясь в застывшие и при-
тихшие постройки. Не встретив никого из жителей на пустынных
улицах, спросил Меркулова:
— Они что, вообще не выходят из домов?
— Выходят, но редко. Только в случае крайней необходимости.
Липпке обратил внимание на отсутствие следов у ворот и кали-
ток. Создавалось впечатление, что в дома никто не заходил и не вы-
ходил, и только слабые дымки из труб выдавали присутствие хозяев.
— Наши патрули и аресты партизанских семей напугали всех жи-
телей, вот они и отсиживаются по домам.
— И как они узнают обо всем, что здесь происходит?
— Переговариваются, когда нас нет на улице.
— Может, ходят друг к другу через огороды? — Липпке присталь-
но смотрел на Меркулова, надеясь, что его вопрос поставит того в ту-
пик.
— Да нет, — усмехнулся Меркулов, — у них есть еще один источ-
ник информации. Днем они ходят по воду и у колодца передают друг
другу информацию и обмениваются новостями.
Дойдя до края улицы, упершейся в лес, Липпке спросил:
— Вы проходите дальше? — он указал в сторону леса.
— Дальше не ходим, — ответил Меркулов. — Мы обходим посе-
лок два раза в день, утром и вечером, смотрим, нет ли каких следов в
лес или из леса, а ночью устраиваем засады в разных местах в надеж-
де встретить нежданных гостей.
— Хоть что-то видели?
— К сожалению, нет, кроме заячьих следов, те осмелели, многих
собак мы перестреляли, и зайцы это сразу почувствовали, им это
пришлось по нутру.
Обойдя поселок, Липпке вернулся на станцию, вошел в кабинет
обер-лейтенанта Штриха, застав его за разбором деталей нападения
партизан на охрану моста, попросил освободить кабинет на некото-
рое время. Внимательно выслушав еще раз каждого из приглашен-
ных, он не предложил ничего нового, ограничился разговором, пола-
гая, что его вопросы побудят к действию подчиненных, возможно,
кто-то сам проявит инициативу, которая до сих пор сдерживалась на-
вязанными им уже готовыми решениями. Сейчас он тоже имел обду-
манный план, но свое решение скажет им завтра утром. Отпустив
всех, он оставил в кабинете старосту и полицейского. Измерив каж-
дого стоявшего перед ним навытяжку холодным взглядом, пронизы-
вающим до костей, сказал, чеканя каждое слово:
— Я дал команду выпустить всех задержанных. Возможно, кто-то
из них не выдержит, побежит к своим. Смотрите в оба. Упустите хо-
тя бы одного, прикажу расстрелять вас обоих! Вам все понятно?!
— Понятно, господин начальник, — испуганным голосом сказал
Матвей, пятясь к двери. Игонин, не говоря ни слова, двинулся сле-
дом.
Чуть позже Липпке пригласил к себе Меркулова. Понимая состо-
яние последнего, распорядился принести чай, что и было исполнено
Гюнтером. Повеселевший Герман-Игнат понял, что сегодня разноса
не ожидается, видимо, и сам Липпке находится в тупике, поэтому и
ведет усиленную работу со всеми, кто способен хоть что-то новое
подсказать ему в данной не очень простой ситуации.
— Почему вы думаете, что никто из арестованных партизанских
семей не знает, где расположен отряд? — спросил он, отхлебывая чай
и внимательно, заинтересовано рассматривая Меркулова.
— Вы слишком быстро наступали. В три дня вы заняли окрестные
города и села, и единственное, что смогли сделать большевики, — во-
время исчезнуть. При мне допрашивали жену Николая Секерина,
командира местного партизанского отряда, ее хорошо пытали, она
теряла сознание и, говоря «не знаю», с мольбой смотрела на меня,
словно просила подтвердить ее слова. Тогда я промолчал, но сейчас
вам говорю совершенно откровенно: скорее всего, в поселке дейст-
вительно никто не знает, где они обосновались. Тогда в конце допро-
са я задал ей единственный вопрос:
— А дети знают?
— Младшенький, Костик, не знает. Старшенькому, Володьке,
Николай мог шепнуть, где их искать в случае чего. Но его убил Мат-
вей, брат Николашки, ваш староста.
— И вы поверили ей?
— Думаю, она сказала правду. Леса здесь глухие, тянутся на сот-
ни, а то и более километров в глубину, и мало кто из жителей ходил
далеко. Ягод и здесь достаточно, грибов тоже. В глубину могли заби-
раться только охотники, но они ушли из поселка, скорее всего, в от-
ряд.
— Ну и что вы предлагаете делать сейчас?
— Будем продолжать делать ночные засады. Я приказал особо
следить за церковью, отцом Пименом и лавочником Евсеем Евсееви-
чем. Кстати, у него проживает мать профессора Николаева, которого
пригрел комендант города господин Крюгер.
— Вы по-прежнему не доверяете Николаеву?
— Черного кобеля не отмоешь добела, так говорят в народе.
— А лавочнику?
— Я его не знаю. Но к нему партизаны могут пожаловать в первую
очередь. Говорят же, голод не тетка. Но, видимо, пока партизаны не
особенно нуждаются в продуктах, иначе давно бы уже нагрянули и в
поселок, и в лавку.
— Вы работаете с лавочником?
— Жду ваших указаний. Пока только так: захожу, что-то беру, хо-
тя мне там и брать нечего, присматриваюсь к нему.
— Попробуйте завербовать его на нашу сторону. Объясните ему,
что когда мы завоюем Россию, то оставим только тех русских, кто бу-
дет нам полезен. Остальных превратим в рабов. Пусть задумается над
этим ваш лавочник.
— Хорошо, господин гаупштурмфюрер.
— Что вы предложите мне сейчас, вернее, как бы вы поступили на
моем месте?
Липпке улыбнулся своей находке, Меркулов воспринял вопрос
как комплимент в свой адрес.
— Я бы, — Меркулов запнулся, вопрос гестаповца поразил его
своей неожиданностью и откровенностью, — я бы продолжал прово-
дить ночные засады вокруг поселка, а при появлении партизан по-
шел бы по их следу.
— Вы думаете, они не догадываются об этом?
— Может, и догадываются, но погода заставит их наследить ког-
да-то, вот мы и воспользуемся этим.
— Когда-либо меня не устраивает. Мне нужно принимать меры
сейчас. Я не знаю, где они появятся в следующий раз и что предпри-
мут. И если очередная их акция удастся, ни мне, ни вам не удержать-
ся на своих местах.
Липпке поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, сказал, ре-
шив закончить разговор:
— Пусть войдет Гюнтер.
Вошедшему унтерштурмфюреру Вилли Гюнтеру он задал только
один вопрос, почему в ту ночь он не организовал преследование пар-
тизан, напавших на злополучный мост?
— Я уже докладывал вам, господин гаупштурмфюрер, — оправ-
дывался Гюнтер, — мне пришлось разрываться на два фронта, здесь
я оставил отряд лейтенанта Шнитке, боясь нападения партизан на
станцию, сам со своими людьми уехал к мосту. Мы обошли зону ог-
раждения, вышли к месту, откуда велся огонь, но партизан там не
оказалось, они успели уйти. Пурга и темень сделали свое дело, и я ре-
шил не рисковать. Я боялся не партизан, боялся заблудиться в лесу и
стать легкой добычей тех же партизан. И если бы я потерял людей,
что бы вы мне сказали после этого?! До утра мы оставались в дежур-
ных помещениях у моста, а с рассветом пытались повторить пресле-
дование, но снег спрятал даже наши следы.
Молча выслушав сообщение, которое он и так уже хорошо знал,
Липпке наклонился над картой, долго изучал ее, затем сказал как о
чем-то решенном:
— Утром начнем поиск партизан. Но не от моста, пойдете в том
направлении, куда пошли сбежавшие красноармейцы. К вечеру от-
ряд должен быть здесь. Оставаться в лесу на ночь запрещаю.
Он указал примерный маршрут движения, сказал тихим, вкрад-
чивым голосом, словно сам шел по следу:
— Двигайтесь осторожно, тщательно изучайте местность, при-
сматривайтесь ко всему. Возможно, они оставляли после себя какие-
то метки. Помните и о своем возвращении. Будем ежедневно проче-
сывать лес, пока не выйдем на след партизан.
Слушая, Гюнтер подумал о том, что те красноармейцы ушли в за-
падном направлении от дороги, а эти партизаны нападали с востока,
потому не преминул сказать об этом Липпке.
— Начнем отсюда, изучим это направление, позже будем искать и
там. Вы что думаете, партизаны не прорабатывают свои маршруты?
Возможно, они специально нападают с другой стороны, пытаясь вве-
сти нас в заблуждение!
Выслушав, Гюнтер выскочил из кабинета, обрадованный тем, что
завтра начнется и для его отряда настоящая работа, ему изрядно на-
доело сидеть в этой дыре, ничего не предпринимая.
С восходом солнца со станции в направлении беглых красноар-
мейцев ушла группа вооруженных эсэсовцев во главе со своим ко-
мандиром унтерштурмфюрером Вилли Гюнтером, шли неторопли-
выми шагами, тщательно осматривая все, что встречалось на пути.
Но идти по лесу оказалось не так-то просто. Мешали ветки кустарни-
ков, задубевшие на морозе, огрубевшие иголки елей и сосен стегали
по лицу, а прикрытый снегом сухостой цеплялся за сапоги, затрудняя
движение. Еще труднее стало перемещаться, когда Вилли Гюнтер
приказал рассредоточиться, полагая, что сбежавшие должны хоть
как-то помечать свой путь. Уже через полчаса утомительного пути
один из солдат поднял руку, подавая знак остановиться. Подойдя,
Гюнтер увидел сломанную ветку, висевшую на части оставшейся ко-
ры древесины. Осмотрев слом, Гюнтер пришел к выводу, что ветка
сломана не очень давно, древесина в месте слома еще сохраняла све-
жесть.
Приказав всем смотреть в оба и идти медленнее, он и сам тща-
тельнее всматривался в деревья, встречавшиеся на пути. Метров че-
рез сто тот же солдат снова поднял руку. Подойдя к нему, Гюнтер
спросил:
— Что еще?
Солдат указал на пригорок, откуда могла просматриваться стан-
ция.
— Думаю, нужно свернуть чуть левее. Подняться на тот пригорок,
передохнуть и идти дальше. Беглецы оттуда могли наблюдать за стан-
цией.
Похвалив солдата за сообразительность, Гюнтер повернул всю
группу, изменив направление поиска, и они так же медленно пошли
в сторону пригорка.
Поднявшись выше по склону, Гюнтер оглянулся назад и, к свое-
му удивлению, действительно увидел часть поселка и очень хорошо
саму станцию. Правда, рассмотреть станцию, особенно строения,
мешали верхушки деревьев, но, поднявшись выше, сбежавшие крас-
ноармейцы могли лучше видеть, что происходит там. Налюбовав-
шись живописным видом, открывшимся с косогора, Гюнтер повел
своих солдат вверх к раскидистой ели, где могли отсиживаться сбе-
жавшие, откуда и станция, и поселок смотрелись еще лучше и пол-
нее. Подойдя к ели, Гюнтер увидел под ней бугорок, занесенный сне-
гом, а сдвинув снег ногой, обнаружил наст, успевший слежаться. Вы-
ходило, что беглецы сидели здесь, отдыхали, как и они сейчас, и на-
блюдали за станцией и поселком. Передохнув, Гюнтер поднял своих
солдат, приказав идти дальше, но сейчас он изменил тактику, пони-
мая, что идти напролом, развернутым строем, бессмысленно. Спус-
тившись ниже, в самую гущу леса, приказал идти, выбирая прогалы,
оставшиеся от старых дорог и троп. Идти стало легче, и, надо пола-
гать, именно так и шли те красноармейцы. Еще через час ходьбы по
прогалам он развернул солдат в цепь, приказав внимательно осмот-
реть местность, а когда те, исполнив указание командира и ничего не
обнаружив, вернулись к нему, принял решение идти дальше. Посмо-
трев на часы, он прикинул, что можно пройти еще с десяток киломе-
тров, а затем, сделав привал, возвращаться назад по своим же следам,
чтобы к вечеру быть на станции. По лицам солдат, раскрасневшимся
от ходьбы по лесу, он понял, что поход этот им нравится и они не ис-
пытывают и не чувствуют никакой усталости.
Идя по заснеженной тропе вниз, лес здесь как бы смыкался, спу-
стившись с двух противоположных косогоров, что придавало увиден-
ному им особую красоту и привлекательность, он пожалел, что сей-
час было начало приближающейся зимы, и многие краски, какие
раскрашивают окрестности летом, потускнели, он вдруг увидел в
стороне необычное возвышение, присыпанное снегом. Подумав, что
так может выглядеть и медвежья берлога, приказал солдатам остано-
виться, вытащил пистолет, взвел курок и, взяв в помощь еще двух
солдат, медленным шагом направился к предполагаемой берлоге.
Подойдя совсем близко, приказал солдатам разгрести снег, а когда
оголились ветки — разобрать и их. Солдаты честно выполнили указа-
ние, ветки легко поддались и, словно смазанные маслом, свободно
соскальзывали с бугорка. Казалось, их положили совсем недавно.
Места слома сучьев не были испачканы, хвоя, налитая соком и схва-
ченная морозом, делала их пружинистыми, а набившийся между
иголками снег распирал хлысты, делая их объемными. Разбирать та-
кую кучу было легко, и солдаты удивлялись тому, почему появилось
здесь это необычное сооружение. О том, что здесь мог спать медведь,
они не думали, такие хлысты могли наломать и аккуратно наложить
только человеческие руки. Это еще больше озадачило их, и, когда
один из них увидел проглянувший сапог, оба они отпрянули, издав
непонятный крик.
— Что там у вас? — спросил Гюнтер.
— Здесь лежит человек, мы видели носок сапога.
— Раскапывайте! — приказал Гюнтер, вплотную подойдя к ним.
Солдаты  в каком-то беспамятстве, с остервенением снимали ос-
тавшиеся еловые ветки, освобождая лежавшего под ними человека в
ватнике и шапке-ушанке, какие носят русские солдаты.
— Переверните его! — приказал Гюнтер, желая видеть лицо уби-
того.
Увидев побелевшее от изморози лицо, Гюнтер подошел ближе,
провел по нему ладонью, снимая легкие снежинки.
— Вальтер?! — вскрикнул он, и вся его группа немедленно собра-
лась около них.
— Это Вальтер Шток, — сказал он, снимая шапку, и лицо его сде-
лалось белым, как окружавший их снег. Придя в себя, Гюнтер прика-
зал соорудить что-то вроде носилок, и вся его команда, прекратив
поиски, двинулась обратно по своим следам на станцию, неся обле-
денелый труп Вальтера, сообщения которого безнадежно ждал гауп-
штурмфюрер Герман Липпке.
57
Состав с танками прибыл в Рязань в полдень. Его сразу затолкали
на запасной путь, и Покровский понял, что к фронту их повезут с на-
ступлением сумерек. Слишком заметная и лакомая цель для фашист-
ских самолетов, прорывавшихся для бомбежки железной дороги Ря-
зань-Москва, по которой непрерывным потоком шли грузы, постав-
ляемые на фронт. Когда поезд остановился, Степан вместе с одним
из охранявших их бойцов прошел в хвост состава, где цепляли допол-
нительно платформу. Вернувшись в свой вагончик, доложил коман-
диру, что теперь их даже в пути будут охранять зенитчики, на плат-
форме установлены две зенитные установки с обслуживающим пер-
соналом. Довольный таким поворотом дела, Степан занялся печкой,
понимая, что при приближении к Москве придется прекратить это
занятие, чтобы не нарушить светомаскировку.
— Будем замерзать, командир, — сказал он, — в последний раз
растапливаю печку.
— Ничего, на фронте согреемся, там жарко, — отшутился По-
кровский, совершенно не представляя, куда их направят и где будет
их фронт. Купленные им газеты скупо сообщали о происходивших
боях, о Туле и Москве вообще ничего не писалось, что означало для
него многое, там шли бои так называемого местного значения, хотя
он прекрасно понимал, что целью немцев сейчас является Москва и
они не преминут воспользоваться моментом, пока еще позволяла по-
года, ударить, сконцентрировав силы в каком-либо одном месте,
прорвать оборону и выйти к Москве в преддверии большого празд-
ника — дня 7 ноября, дня, который ежегодно отмечается в стране как
праздник Великой Октябрьской социалистической революции. Не
случайно, что и этот состав с новыми танками везли к Москве, для
пополнения бригады полковника Катукова, переброшенной на за-
щиту столицы с южного направления, из Мценска, где она, действо-
вавшая в основном из засад, здорово трепала танковую армию Гуде-
риана.
— Вы бы вздремнули, командир, кто знает, что ждет нас в эту
ночь, — проговорил Степан, вернувшись в купе и укладываясь на
полку.
— Успею. Прилягу, когда состав тронется. Под стук колес хорошо
спится.
Вскоре состав двинулся в путь и, как и предполагал Степан, шел
без остановок, и после полуночи их поставили под разгрузку. Не ус-
пел Покровский оглядеться, как какие-то люди вскочили на плат-
форму, сноровисто освобождая танк от крепежа, и уже через не-
сколько минут боевая машина, фыркнув двигателем, съезжала с
платформы. Здесь, в прифронтовой полосе, время ускоряло свой бег,
и Александр, взяв документы, направился к группе офицеров, сгру-
дившихся около первого, согнанного с платформы, танка. Увидев
Покровского, от группы отделился офицер, а когда Александр подо-
шел к нему, представился: — Подполковник Никитин.
— Капитан Покровский, — назвал себя Александр и услышал: —
Да, помню, вы прибыли к нам на КВ и захватили новенький Т-IV на
вокзальной площади в Мценске.
— Так точно, — подтвердил Покровский, и Никитин сказал без
всяких предисловий: — Технику разгрузят и без вас, нам нужно сроч-
но вернуться в штаб.
— Разрешите, товарищ подполковник, — сказал он, понимая, что
Никитин идет к поджидавшей его машине, — взять с собой моего ме-
ханика.
— Пусть он здесь помогает, потом встретитесь.
«Эмка» долго петляла по схваченным морозом, но еще грязным
дорогам, наконец, они свернули на лесную дорогу, а проехав по ней
немного, подъехали к замаскированным танкам. Около них, так же
замаскированные сверху ветками елей, сиротливо стояли несколько
палаток, из которых выходили заспанные члены экипажей. Увидев
подъехавшего к ним подполковника, они подошли к машине, пони-
мая, что просто так начальник оперативного отдела бригады не при-
езжает. И действительно, Никитин развернул на капоте машины кар-
ту, показал на ней населенный пункт, сказал, обращаясь ко всем: —
Ваша задача провести разведку боем с целью выявления сил против-
ника, находящегося в Калистово. Завтра 316-я стрелковая дивизия
генерала Панфилова должна атаковать этот населенный пункт, но
расположения огневых точек сосредоточенных там сил никто не зна-
ет. Попытка добыть «языка» не удалась, немцы сильно укрепились,
хорошо организовали боевое дежурство, приспособив для наблюде-
ния жилые постройки, сараи, погреба, где люди меняются постоян-
но. Так что ваша задача на первый взгляд простая — вызвать на себя
огонь, не ввязываться в бой, не входить в населенный пункт, уничто-
жить замеченные огневые точки противника, замаскированные тан-
ки и отойти на исходные позиции. За вашими действиями будут на-
блюдать многие, в том числе и командир бригады полковник Кату-
ков.
Представив офицерам Покровского, Никитин сказал, что он на-
значается командиром роты, а отойдя в сторону, сказал Покровско-
му: — Немцы сосредотачивают здесь силы, чтобы окружить 16-ю ар-
мию генерала Рокоссовского, обороняющую Истринский рубеж.
Здесь у них много сил. Во всяком случае, перед нами стоят как мини-
мум две танковые, одна моторизированная и две стрелковые диви-
зии. Так что главное для нас сейчас — разведка.
Никитин посмотрел испытующим взглядом на Покровского,
сказал в назидание: — Берегите технику, она очень нужна нам. Пока
мы действуем здесь так же, как и под Мценском, из засад. Это зада-
ние на разведку боем вынужденное. Наших КВ они особенно боятся.
— Понятно, товарищ подполковник, — сказал Александр, — раз-
решите познакомиться с офицерами, командирами взводов и танков.
— Знакомьтесь, но знайте, что здесь не все. Основная группа
офицеров вместе с экипажами сейчас разгружают привезенную вами
технику.
Попрощавшись с Никитиным, Покровский теперь точно знал,
что привезенные им танки будут и в его роте и, естественно, с ними
прибудет и его механик Степан Гуров. И это, как ни странно, обрадо-
вало его. Ему казалось, что именно Гуров, с его умением мастерски
водить танк, исполнять команды, является его талисманом.
Осмотрев танки и познакомившись с их командирами, Покров-
ский спросил: кто из офицеров был в Калистово? Оказалось, что ни-
кто. Взяв с собой командира взвода старшего лейтенанта Воробьева,
он прошел с ним к краю леса, откуда Калистово, расположенное на
возвышении, хорошо просматривалось. Но просматривались только
постройки, располагавшиеся на окраине, остальные, закрытые ими,
уходили вглубь, прячась за ними.
— Вчера мы уже наблюдали за противником, — рассказывал стар-
ший лейтенант, — но, к сожалению, ничего не смогли разглядеть.
Они очень хорошо замаскировались.
— Ну что ж, — сказал Александр, — попробуем разведать, раз
приказали.
Вернувшись к ожидавшим их офицерам, Покровский сказал:
— Со мной пойдет один взвод. Я иду первым, остальные танки —
уступом, сзади. Вперед не вырываться. Внимательно смотреть и, за-
метив цель, уничтожать, не ожидая команды. Если с кем-либо из нас
что-нибудь случится, постараться прикрыть огнем и отбуксировать
назад. В населенный пункт не входить! Отходить начнем по моему
сигналу, если ракету не удастся дать, повторите мой маневр, закон-
чив обстрел, я дам задний ход.
Во время инструктажа зазвонил полевой телефон. Подполковник
Никитин спрашивал Покровского о готовности к выступлению.
— Готовы, — сообщил Александр, махнув рукой слушавшим их
разговор офицерам, и те, поняв с полуслова своего командира, на-
правились к заведенным и прогревавшимся машинам.
Взвод тяжелых танков вышел из леса и, построившись клином,
пошел в сторону Калистово. Покровский, находившийся в головном
танке, приблизившись на необходимое расстояние, остановился. Со-
риентировавшись, приказал наводчику ударить по крайнему сараю,
прикрытому с их стороны небольшой копной сена.
— Целься в центр копны!
Немцы, также внимательно наблюдавшие за русскими танками,
выжидали, не предпринимая никаких мер, не раскрывая своих огне-
вых точек. И только когда раздался первый выстрел, разнесший са-
рай, и в стороны полетели бревна, а вместе с ними колеса и ствол
противотанковой пушки, отбросили маскировку, стали методично
расстреливать приближавшиеся на небольшой скорости тяжелые
танки. Снаряды ударялись в броню, взрывались, оглушая экипажи,
но пока ни один из них не повредил наступавшие боевые машины.
Наблюдая в триплекс за тем, что творилось в Калистово, Покров-
ский заметил, что кроме противотанковых пушек по ним вели огонь
и выкатившиеся из-за домов танки, по башне одного из них он при-
казал выстрелить и радостно вскрикнул «Есть!», когда увидел, что
танк остановился, из башни, вместе с дымом, выскакивали танкис-
ты, а вскоре он вообще исчез с поля зрения, взорвавшиеся внутри
снаряды отбросили в сторону и саму башню. На секунду увлекшись
боем, Покровский не успел дать команду на отход и скорее почувст-
вовал, чем услышал, как что-то хлопнуло внутри башни, увидел, как
опустился вниз наводчик, и, еще не ощутив боли, понял, что и с ним
случилось что-то, что мешало держаться как прежде, осколки впи-
лись в ноги, и он одновременно с пронзившей тело болью вдохнул в
себя запах дыма и гари, его танк загорелся, и он крикнул водителю,
приказав дать задний ход. По тому, как танк дернулся, споткнув-
шись, он понял, что и водитель ранен, но способен управлять тан-
ком, и он повинуется ему. Покровский понял и самое главное: они
успеют доехать до леса, если огонь не доберется до боекомплекта.
Повторив команду механику, Александр стал методично стрелять из
пушки, интуитивно выбирая цели, пытаясь расстрелять весь бое-
комплект. Это ему удалось, и, развернув танк, уже выскочивший из
зоны огня противника, он огляделся по сторонам. Два других танка,
поддерживая своего командира, также пятились назад, отстрелива-
ясь.
Остановившись у края леса, Покровский, превозмогая боль, с
помощью подбежавших танкистов выскочил из горящего танка,
прокатился по земле, сбивая с себя и гася тлевшие куски одежды.
Вместе с оставшимися в живых членами экипажа и подоспевшей
помощью погасили очаги огня и увели танк в глубь леса. И только
оказавшись на месте, откуда они уходили в разведку, он в изнемо-
жении опустился на холодную, заснеженную землю и потерял со-
знание. Подбежавший к нему санитар сделал все что мог, но попро-
сил офицеров быстрее отправить командира в санбат. Подъехавший
к ним подполковник Никитин, не говоря ни слова, посадил По-
кровского в свою «эмку», и машина уехала, увозя их в ближайший
госпиталь.
Так Покровский, получивший небольшие осколочные ранения в
обе ноги, ожог ног и легкую контузию, оказался в армейском, а затем
и в центральном госпитале.
Когда ему стало легче, он подходил к единственному радиорепро-
дуктору, висевшему в коридоре около дежурной медсестры, и, изви-
нившись, с жадностью вслушивался во все, что передавало москов-
ское радио. Именно из него он узнал, что танковая бригада Катуко-
ва, в которой ему пришлось воевать, получила наименование первой
гвардейской, а сам полковник Катуков повышен в звании, стал гене-
рал-майором танковых войск. Он также узнал и о том, что в Москве,
где он и сам сейчас находился, прошел парад войск, и все части, при-
нимавшие в нем участие, сразу, с парада, с Красной площади, ушли
на передовую. Он узнал, что в том параде принимали участие и тан-
ки, и он, услышав об этом, обрадовался, представив, что среди тех
танков, возможно, были и те, которые он сопровождал на фронт.
Раны заживали, но медленнее, чем хотелось ему, а ожоги почему-
то заживали еще медленнее, доставляя не столько физическую боль,
сколько душевные волнения. Теперь, после завтрака и перевязок, он
выходил в коридор, садился на облюбованный им стул и смотрел в
окно, любуясь природой, одевавшей все окружающее в зимние наря-
ды. На хвое вековых елей, росших за окном, уже собирались шапки
белого снега, отбрасывавшего лучи слабеющего солнца, но радовав-
шие глаз; несмотря ни на что, природа брала свое, укутывая своим
покрывалом землю, пытаясь не дать ей озябнуть.
На него не обращали внимания врачи, решив, что если человеку
спокойнее сидеть в коридоре или холле, пусть сидит, предписания
врачей раненый выполняет неукоснительно и беспрекословно. Он
тоже ни на кого не обращал внимания, мысленно проходился по сво-
им дорогам, начиная с раннего детства и кончая последней — развед-
кой боем. В один из таких дней мимо него проходил, опираясь на ко-
стыли и сопровождаемый медсестрой, генерал-полковник Еременко.
Внимательно приглядевшись к раненому и еще не совсем уверенный
в догадке, спросил: — Капитан Покровский?!
— Так точно, — вскочил Александр, еще не зная, кто его побеспо-
коил. А увидев костыли и взглянув на лицо, воскликнул радостно: —
Товарищ командующий?!
— Уже не командующий, — уточнил Еременко, — Брянский
фронт расформирован. Соединения переданы Западному фронту ге-
нерала армии Жукова. Теперь я просто раненый генерал-полковник.
— Для меня вы по-прежнему командующий, товарищ генерал-
полковник! И я с радостью докладываю вам, что порученное вами за-
дание, в начале октября, выполнено! Ваше письмо в Карачеве вручил
лично генералу Рейтеру. Вручить пакет генералу Захарову не смог,
пришлось свернуть в Мценск, дорога на Болхов была уже занята про-
тивником. А в Мценске пакет принял генерал Лелюшенко, обещав-
ший передать его Захарову; мне пришлось взять под защиту вокзал и
железнодорожный мост, по которому выходила из боя бригада пол-
ковника Катукова и стрелковые подразделения, сражавшиеся на ле-
вом берегу реки Зуша.
Еременко улыбнулся, сказал простодушно: — За службу благода-
рю. А сейчас извини, иду на процедуры. Мы еще встретимся.
Встреча с Еременко что-то перевернула в его сознании, и он по-
чему-то, совершенно неожиданно для себя, до мельчайших подроб-
ностей вспомнил перипетии того разведбоя, когда взвод танков его
роты пытался вызвать огонь на себя с целью определения расположе-
ния огневых точек противника. Мощные танки КВ всегда вызывали
ужас у противника не столько своей 76-мм пушкой, сколько мощной
лобовой броней, не пробиваемой снарядами пушек их танков, да и
противотанковой артиллерии, даже с близкого расстояния. Единст-
венное, что они могли поразить, так это гусеницы, заставив танк кру-
титься на месте, но и тогда танк продолжал сражаться, своим огнем
поражая цели. И только когда КВ поворачивался к ним кормой, их
снаряды достигали цели, поразив мотор, они выводили танк из
строя, а порой и поджигали его. Здесь же произошло что-то неверо-
ятное, броня танка не выдержала выпущенного в него снаряда. Выхо-
дило, что снаряд тот обладал какими-то необычными свойствами,
позволившими ему преодолеть то, что было непреодолимо для обыч-
ных снарядов, применявшихся до сих пор. Эта мысль взволновала
его, и он не находил себе места, ища возможность высказать ее кому-
то сведущему в этом деле. И то, что он, находившийся на месте ко-
мандира танка, остался жив, также говорило о многом. Да, жизнь ему
спасли ценой собственной гибели башенный стрелок и заряжающий,
да и механик, получивший небольшую контузию, но в то время еще
продолжавший контролировать свои действия и выполнять коман-
ды. А если бы внутри танка взорвался обычный снаряд, то ни его са-
мого, ни членов экипажа, ни танка вообще не осталось бы. Взрыв за-
ряда вызвал бы детонацию боекомплекта, и башню разнесло бы и от-
бросило взрывом в сторону. Значит, по его танку был выпущен сна-
ряд какой-то новой, неведомой ему, конструкции меньшего калибра,
и не стоявший до сих пор на вооружении.
Набравшись смелости, он разыскал палату, где лежал генерал Ере-
менко, и, войдя, извинившись за вторжение, попросил выслушать
его. Рассказав все, что помнил о том бое, и беспокоивших его сообра-
жениях, он внимательно вслушивался в то, что говорил генерал.
— А куда именно попал тот снаряд, ты помнишь?
— Нет, товарищ генерал-полковник, мне не до этого было. Я ста-
рался расстрелять весь боекомплект в то время, когда механик-води-
тель, получивший контузию, выводил машину из-под огня против-
ника. В дыму, а танк уже горел, мне показалось, что отверстие было
сбоку, там, где до этого находился наводчик. Больше ничего не по-
мню. На окраине леса, когда танк остановился, я как-то выбрался из
башни, вгорячах прокатился по мокрому снегу и грязи, гася тлевшую
спецодежду, пытался помочь погасить огонь, разгоравшийся внутри,
и отбуксировать танк в глубь леса, а потом меня оттащили от танка
санитары, и я потерял сознание. Поймите, в тот момент, спасая танк,
я забыл о том снаряде и пробоине.
— Возможно, немцы применили какой-то новый снаряд, — ска-
зал Еременко, которого также взволновал рассказ Покровского, — я
переговорю с артиллеристами, но ты тоже подумай. Постарайся из-
ложить все, что рассказал мне, в форме рапорта и, если не предста-
вится другой возможности, передай его мне.
— Есть, — ответил Александр и, извинившись, что нарушил по-
кой генерал-полковника, покинул палату, пожелав Еременко быст-
рее встать на ноги.
Оставшись один, Еременко подумал о том, что не зря тогда, на
фронте, обратил внимание на этого офицера. Чутье подсказало ему,
что у этого офицера есть боевой потенциал. Но, оказывается, у него
хорошо развито и мышление. Не каждый офицер способен на ана-
лиз, особенно когда побывает в настоящей переделке. Естественно,
каждый радуется тому, что судьба дарит ему возможность жить и сно-
ва встать в строй и бороться с врагом. Капитан Покровский, похоже,
способен не только на это. Он способен еще и анализировать проис-
ходившее с ним. И это не могло не радовать его, бывшего командую-
щего фронтом. Если армия располагает таким офицерским корпу-
сом, то победа такой армии обеспечена.
Написав рапорт, Покровский еще не знал, что, разгромив непри-
ятельскую батарею, танкисты обратили внимание на тяжелые орудия
с нарисованным на щитках танком и инструкцией: «Стрелять только
по КВ». В ящиках находились снаряды необычной формы, назван-
ные позже «подкалиберными». Наружная оболочка снаряда изготов-
лена из легкого сплава, облегавшего закаленный сердечник. Он-то и
пробивал броню. Орудия и снаряды Катуков отправил в Главное ар-
тиллерийское управление.
58
Увидев обледенелый труп Вальтера, Липпке на секунду лишился
чувств и разума. На его глазах происходило невероятное: близкий ему
человек, коллега по работе, его заместитель, человек с незаурядными
данными, отправлен в иной мир. Смерть, всегда связанная с жесто-
костями войны, здесь выглядела обыденной. В какой-то момент он
подумал, что подобное может случиться и с ним. И тогда домой, в
любимый фатерланд, вернется не штандартенфюрер СС, каким он
видел себя к концу восточного похода, а вот такой же безмолвный,
безвестный и ничего не говорящий труп. На миг представились род-
ные, их безутешное, ничем не измеримое горе, их отчаяние, а воз-
можно, даже и худшее, учитывая возраст и здоровье родителей, теря-
ющих последнюю надежду в этом мире. Что скажут они сами себе,
соседям и знакомым в адрес руководителей страны, пославших их де-
тей на непонятную им и, как теперь выяснилось, совершенно не
нужную никому войну. Но Липпке не был бы самим собой, если бы
не умел брать себя в руки. В любой ситуации он находил в себе силы
подняться выше происходящих событий, оглядеться по сторонам,
мгновенно сориентироваться и найти единственно правильное ре-
шение. Отогнав в сторону нахлынувшие и захватившие в свой плен
чувства жалости и к Вальтеру, и к себе, он вдруг встряхнулся, провел
ладонью по своему лицу, отбрасывая все, что хотело показаться ему с
негативной стороны, еще раз посмотрел на мертвого Вальтера, сказав
при этом сам себе: — По законам войны смерть выбирает того, кто в
данный момент оказывается слабее!
Он присел на корточки, еще раз вгляделся в застывшее лицо
Вальтера, подумал, что оно выглядит спокойным, следовательно,
смерть, настигшая его, была для него неожиданной. Осмотрев еще
раз труп, обратил внимание и на то, что на Вальтере была совершен-
но другая одежда — теплая фуфайка, зимняя шапка-ушанка, какие
носят только русские военные, ватные брюки и добротные сапоги.
Следовательно, продолжил свою мысль Липпке, Вальтера убили при
попытке уйти к ним, на станцию. Выходило, что другого способа пе-
редать информацию об отряде у него не имелось, а время поджимало,
и он рискнул. О том, что Вальтер успел внедриться в отряд и что ему
доверяли, говорит и то, что его послали на задание в составе какой-
то группы. А вот что произошло уже здесь, рядом со станцией, в глу-
хом лесу, узнать не представлялось возможности. Видимо, Вальтер
поторопился, сделал что-то не так, по-своему, и получил то, что и
должен был получить, отступив от согласованной и безупречной ин-
струкции.
Приказав обер-лейтенанту Штриху отправить труп в Деснянск,
Липпке прошел в отведенный ему кабинет, пригласив только Гюнте-
ра и Меркулова. Когда те вошли, он, не поднимая головы, попросил
Гюнтера: — Укажите место, где обнаружили Вальтера.
Поставив крестик на карте, он спросил: — Где отдыхали сбежав-
шие красноармейцы?
Гюнтер показал и это место. Липпке поставил еще один крестик,
взял линейку, смерил расстояние, сказал вслух: — Они несли его око-
ло трех миль. Следовательно, в отряде было не менее пяти человек.
Липпке долго стоял, наклонившись над картой, размышляя над
планом возмездия. Теперь он знал, в какой стороне располагался
партизанский лагерь, и ему хотелось ударить по нему сейчас, немед-
ленно, останавливало лишь то, что он не знал пока их конкретного
места расположения.
Распрямившись, сказал Гюнтеру: — Готовьте три разведгруппы.
В каждую введите полицейского, желательно из местных, и прочесы-
вайте все методично, ежедневно. Убедите людей в том, что партиза-
нам, как и нам, не очень комфортно в лесу, пусть научатся не боять-
ся его тишины и безмолвия. Жестко установите сроки возврата. Кто-
то из них обязательно наткнется на партизан. Каждую группу обес-
печьте рацией, но на связь выходите как можно реже. При обнаруже-
нии партизан примите все меры оповещения, отходите с боем, дожи-
даясь нашей помощи. Боевой группе лейтенанта Пауля Шнитке быть
всегда начеку. Главное, не отрывайтесь от противника, не давайте им
уйти в глубь леса!
Отпуская Гюнтера, Липпке сказал так, словно расстреливал под-
чиненного, сверкнув взглядом: — Под вашу ответственность!
Меркулов встал, понимая, что и ему достанется по полной.
— Сколько сейчас здесь полицейских?
— Пять моих, городских, и два местных, но если нужно, запрошу
подмогу из города. Завтра будет больше.
Пропустив мимо ушей последние слова Меркулова, Липпке ска-
зал, словно отрезал: — Арестуйте все партизанские семьи!
— Их много, господин гаупштурмфюрер, негде размещать.
— Используйте пустые пакгаузы, заколотите напрочь все окна,
вставьте двери и организуйте хорошую охрану.
— Слушаюсь.
— Усильте наблюдение за периметром поселка. Возможно, кто-
то из жителей, опасаясь ареста, сбежит к партизанам. Сразу же под-
нимайте группу Шнитке.
Герман-Игнат вытянулся по стойке «смирно», показывая, что он
понял все и готов выполнить поставленную задачу, и уже повернул-
ся, чтобы уйти, но Липпке остановил его.
— Я не сказал главного. Аресты начинайте сейчас же, немедлен-
но! И делайте это как можно жестче, чем больше будет шума, тем бы-
стрее кто-то постарается улизнуть из поселка.
— Понятно, господин гаупштурмфюрер, — Меркулов говорил
уверенно, и Липпке не сомневался в том, что Меркулов сделает нуж-
ное дело как следует.
Уже через полчаса по поселку, начиная с первых домов улицы,
упиравшейся в лес, потянулись плачущие люди, в руках некоторых
из них были узелки с едой. Группа постепенно росла, передвигаясь
от дома к дому, потому как из следующих домов уже толкали к ка-
литкам очередных арестованных. Выгоняли всех взрослых, не щадя
даже детей школьного возраста, оставляли только стариков и не-
смышленышей. Душераздирающий плач женщин, сопровождавший
процессию, оборвался, когда всех арестованных загнали в те же пак-
гаузы, где они недавно уже были. Окончив дело и установив охрану,
состоявшую из солдат и полицейских, Меркулов подозвал к себе Пе-
тра Игонина. Дав несколько немецких марок, сказал как-то отре-
шенно:
— Бегом  в лавку. Водки и закуски! Хочу немного расслабиться и
забыться.
Петька бегом преодолел расстояние до лавки, попросил Евсея
Евсеевича упаковать требуемое.
Евсей Евсеевич нашел коробку, уложил в нее бутылку водки еще
советского выпуска, с сургучной головкой, упаковал с полкило аппе-
титной колбасы и половину буханки хлеба. В свободное в коробке
место положил две банки рыбных консервов, сказав при этом: — Пу-
щай не обижаются господа хорошие, окромя кильки ничего нету.
Германия еще не наладила снабжение, а советские подходят к концу.
Колбасу нашел в загашнике, бывшие продавцы припрятали, верно,
для себя, а так бы и закусить нечем.
Подавая коробку полицейскому, спросил: — Торжество-то ка-
кое?
— Какое там торжество, — неохотно ответил Петька, — опять
партизанок сгоняем в пакгаузы, завтра начнут их пытать. Из лесу
принесли мертвого заместителя господина Липпке, Вальтера Штока,
видать, он был в отряде, одет во все нашенское. Потому партизанок
опять арестовываем.
— Ну ладно, — дружелюбно сказал Евсей Евсеевич, — если не
хватит чего, приходи. Водка еще есть, а вот с закуской туговато, кол-
басы больше нет. Если что, схожу домой, принесу огурчиков, капуст-
ки и сальца.
— Хорошо, дядя Евсей. Только это не Липпке, а Меркулову, глав-
ному нашему полицейскому.
— Мне все одно кому, лишь бы деньги давали.
Услышав новость, о которой он и сам догадывался, слыша плач
женщин, Евсей Евсеевич положил руку на плечо Петьки, сказал дру-
желюбно: — Ты вот что, Петро, после застолья загляни ко мне.
— Что-то хотите сообщить?
— Да нет. Баньку хочу истопить, а дрова кончились. Надо бы схо-
дить за ними на вырубку, а сам идти боюсь. Кругом патрули, а в лесу
могут и партизаны нагрянуть. Того и гляди — пристрелят! Не те, так
другие!
— Хорошо, дядя Евсей, приду.
Игонин торопливо шел, почти бежал к станции. Но в какой-то
момент вдруг остановился, пораженный догадкой. Почему именно
сегодня Евсей Евсеевич попросил его сходить в лес, не хочет ли он
сам, пользуясь его прикрытием, рвануть к партизанам и сообщить им
обо всем, что происходит в поселке? Но уже через минуту, подумав
как следует, прогнал прочь нахлынувшую фантазию, потому как не
Евсей Евсеевич пришел к нему, а он, Петр Игонин, пришел к Евсею
Евсеевичу. И все же решил повнимательнее присмотреться к стари-
ку, а оказавшись в лесу, быть настороже на случай, если тот вздумает
отважиться на побег. «От меня не убежит, — подумал он, успокаивая
себя. — А если что, застрелю как собаку!»
События в Малиновке поубавили пыл главного полицейского го-
рода и района Германа-Игната Меркулова, почувствовавшего, нако-
нец, ответственность за все, что здесь происходит. Эти события, осо-
бенно смерть Вальтера Штока, прибавили злости, дали ему понять,
что здесь, в Малиновке, подрывают железнодорожное полотно и пу-
скают под откос поезда не немцы, а его соотечественники, не при-
нявшие идей Рейха, вставшие по другую сторону баррикад.
— Вот что, ребята, — сказал он местному старосте и полицейско-
му, — за все, что здесь происходит, отвечаете вы и я. И если здесь и
дальше будет продолжаться как до сего дня, нас пустят в расход. Со-
ветую вам прибавить обороты в работе.
При этих словах лицо Матвея покрылось красными пятнами. Он-
то знал, что начнут с него. Знал он и то, что не кто-то другой, а имен-
но его родной брат, Николашка, возглавил партизанский отряд. И он
в который раз пожалел, что тогда упустил племянника, не пошел по
его следу. Прояви он тогда выдержку, и весь отряд был бы в его руках,
а там, глядишь, и его авторитет возрос бы. Может, даже и медаль ка-
кую за партизан дали бы новые власти. А теперь что, остается сидеть,
поджав хвост, и ждать неизвестного.
— Да-да, — подтвердил Меркулов, — и я предлагаю прекратить
наше исконно русское занятие — питие — и переключиться на стоя-
щее дело, поиск партизан.
Внимательно слушавший его Петька Игонин продолжал орудо-
вать ножом, разрезая принесенные продукты, а когда взял в руки бу-
тылку и освободил пробку, спросил Меркулова: — Может, сегодня
еще можно? Как-никак, а помянуть оберштурмфюрера надо. Кто и
когда его еще помянет!
— Сегодня разрешаю, — нехотя сказал Герман-Игнат, которому
не терпелось, хотелось выпить с горя и самому.
Взяв в руки стакан, Герман-Игнат сказал: — Сегодня Штока, за-
втра нас.
— С чего это нас? — насторожился Игонин.
— А с того, что мы находимся в Малиновке и ни хрена не знаем
обстановки. Вроде как и мы работаем на партизан! Завтра Липпке
прикажет всех нас арестовать и будет прав.
При этих словах дверь неожиданно открылась, в комнату вошел
злой и взъерошенный Липпке. — Празднуете победу?! — неожидан-
но сказал он, но Меркулов нашелся с ответом: — Поминаем убиен-
ного Вальтера по русскому обычаю. У нас, русских, господин гауп-
штурмфюрер, обычай такой, усопших обязательно поминают.
— Ну что ж, — согласился Липпке, — раз такой обычай, налейте и
мне.
Петька быстро наполнил стакан водкой, но Липпке отодвинул
его в сторону Матвея, подставил другой, показав пальцем, сколько
нужно налить.
— Мне немного. Я должен иметь всегда чистые мозги и свежую
голову. — Он выпил содержимое стакана, молча закусил колбасой,
спросив при этом: — Где взяли колбасу?
— У лавочника, — ответил Петька.
— А он где?
— Не знаю, — признался Петька, сообразив, что Липпке понял,
колбаса еще советского производства. — Говорит, нашел в лавке, ста-
рые продавцы спрятали для себя. У нас принято было продавать из-
под прилавка кому следует, по блату. Даже говорили в таких случаях,
что блат выше наркома!
— Ваше мнение, господин Меркулов?
Герман-Игнат сразу сообразил, что Липпке интересует не колба-
са, продававшаяся из-под полы, а нечто более серьезное, что, собст-
венно, и собрало их сейчас за столом, и он ответил: — Слава Богу, что
ни я, ни кто-либо из моих людей не знали о проводимой вами опера-
ции. Иначе мы бы не смогли помянуть Вальтера.
Удовлетворенный ответом, Липпке обвел всех своим уничтожаю-
щим взглядом и, собираясь уходить, предупредил: — Если за три дня
не найдете партизан, я так и поступлю!
Липпке повернулся и вышел быстрым, напористым шагом. Длив-
шееся какое-то время молчание нарушил Игонин, разливший остат-
ки водки в стаканы.
— Может, сбегать еще за одной? — предложил он.
— Я те сбегаю! — как-то расслабленно, но отрешенно и зло сказал
Герман-Игнат. — Вы что, забыли, какой срок дал нам Липпке? Сове-
тую это дело прекратить. Идите, подумайте, а утром ко мне с предло-
жениями.
Меркулов последовал за Липпке, плотно закрыв двери. Доедая
остатки закуски, Петька сказал, подводя итоги всех разговоров: —
Сдается мне, Матвеюшка, что крайними окажемся действительно
мы. Партизаны действуют смело, словно сдурели. Нам следует хоро-
шенько покумекать, где они прячутся, немцы действительно могут
подумать, что мы их покрываем!
— Не подумают. Иначе зачем бы я пустил в расход своего племя-
ша?
Услышав о племяше, Петька вскочил, словно ужаленный.
— Кстати, — неожиданно спросил он, — в какую сторону леса бе-
жал он?
— В сторону пади, — ответил Матвей, ничего не соображая.
— А Вальтера откуда принесли?
— С другой стороны дороги.
— И где, по-твоему, сейчас партизаны?
— Они там, где и были, а Вальтер, видимо, был с теми пленными,
которые сбежали из вагона.
— А откуда у них оружие?
— Винтовку у часового отняли.
— С одной винтовкой не навоюешь, — философски ответил
Петька, в голове которого уже вырисовывался план, о котором он
завтра расскажет Меркулову. По его предположению получалось,
что партизан ищут не с той стороны, а Вальтера, застреленного пар-
тизанами, они специально бросили со стороны, куда когда-то бежа-
ли красноармейцы. Выходило, что партизаны водили их за нос, на-
водя тень на плетень. Разгоряченный нахлынувшими мыслями,
Игонин решил пройтись по поселку, чтобы успокоиться и еще раз
осмотреться.
— Ты тут, Матвей Николаевич, приберись и отдохни. Я пройдусь
по поселку, прогуляюсь.
Выйдя из здания станции, Игонин прошелся по центральной
улице, упиравшейся в лес, ни встретив ни единой души, кроме патру-
ля, состоявшего из двух солдат и полицейского, привезенного Мер-
куловым из города. Поравнявшись, попросил закурить. Пока прику-
ривал сигарету, спросил полицейского: что нового?
— Улицы пустые, сам видишь.
Полицейский ушел, догоняя солдат. Игонин тоже развернулся,
дошел до переулка и повернул к церкви. К главному входу вело не-
сколько следов. Люди боялись идти даже в церковь. Увидев вошед-
шего в храм полицейского, отец Пимен вышел из алтаря, где он тво-
рил молитву о спасении жителей поселка и партизан.
— Что-либо известно о Миле, сын мой?
— Ничего нового, батюшка, я зашел спросить вас об этом же.
— Один Бог знает, где она, — спокойно ответил Пимен тихим го-
лосом и перекрестился. Игонин понял, что задавать вопросы батюш-
ке бесполезно, потому сообщил то, что, возможно, уже знал священ-
ник.
— Знаете ли вы, батюшка, что партизанские семьи арестованы и
снова загнаны в пакгауз?
— Слышал, сын мой, вот и молюсь об их здравии.
— Их здравие зависит и от вас, батюшка, если вы подскажете, где
находятся партизаны.
Пимен смерил Игонина пронзительным ненавидящим взглядом,
и он понял, что задавать подобные вопросы священнику бесполезно.
— И все же, батюшка, помните о том, что я сказал вам, возможно,
уже завтра кое-кого в поселке недосчитаемся. Как бы вам не при-
шлось их отпевать.
— На все воля Божья, — философски ответил Пимен и перекрес-
тился.
— Благодать Господа тому, кто сейчас, во время брани, уходит в
его чертоги!
Потоптавшись, Игонин вышел из церкви, наложил на себя крест,
надел шапку и быстрым шагом пошел в лавку к Евсею Безродных,
вспомнив, что тот просил подойти к закрытию.
Раньше, сопровождая Евсея Евсеевича на облюбованную им по-
ляну, куда свозили деревья после ежегодной порубки и чистки леса,
он не задумывался о том, почему Евсей ходит именно сюда. Поляна
находилась на той стороне поселка, куда и бежал сынишка Николая
Секерина. Может быть, рассуждал про себя Игонин, именно в той
стороне и находятся партизаны, а Евсей Безродных является их связ-
ником. Уняв распалившееся воображение, Игонин зашел в карауль-
ное помещение, сдал пистолет, взял свою винтовку, предварительно
расписавшись за нее в специальной тетради, и только после этого,
при параде, вошел в лавку. Увидев Игонина с винтовкой, Евсей Ев-
сеевич усмехнулся: — Она-то зачем? И пистолета хватило бы.
— Обстановка требует, — пояснил Игонин, — мало ли что. Тебе
известно, что партизанок снова арестовали, и нам приказано соблю-
дать осторожность, а пистолет не очень серьезное оружие.
— А что, партизаны уже знают об этом? — Евсей Евсеевич прятал
осветившую его лицо улыбку, отвернувшись к стене и перекладывая
припасы с места на место.
— Если бы я знал, где они находятся, их бы завтра уже не было! —
Петька с торжеством посмотрел на Евсея, ожидая его реакцию.
— Я и не сомневаюсь в этом, — сказал Евсей Евсеевич спокой-
ным голосом, — потому и пригласил тебя с собой. С тобой я и в лесу
буду чувствовать себя как у себя дома. Есть кому защитить, если что.
Евсей Евсеевич собрал деньги, убрал с прилавка оставшиеся про-
дукты, спасая их от расплодившихся мышей и крыс, направился в
кладовку.
— Ты погодь тут, — попросил он, — я мигом, только спрячу все
это богатство.
Он вернулся одетым, из-под прилавка взял топор, сунул его за по-
яс, закрыл лавку на замок, и они молча пошли в сторону леса, Евсей
впереди, Игонин сзади. Дойдя до кромки леса, Петька оглянулся,
словно проверял, не идет ли кто следом, но не увидел ничего подо-
зрительного, продолжил путь. На поляне он присел на пенек, поста-
вил рядом с собой винтовку и пристально рассматривал каждое дви-
жение лавочника, не забывая изредка всматриваться и в густой лес,
почерневший от наступивших холодов. Когда Евсей набрал вязанку
дров и, взмокший, взгромоздил ее на плечи, Игонин подошел к нему,
сказал, пугаясь собственного голоса: — А теперь, Евсей Евсеевич,
опусти дрова!
Евсей Евсеевич безропотно опустил в снег вязанку, присев на
нее.
— Встань! — приказал Игонин, и Евсей исполнил и эту его ко-
манду.
— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Игонин, — хочу с то-
бой поговорить!
— Может, в другой раз, Петр? — попросил Евсей Евсеевич. —
Время позднее, да и ты сегодня не в себе. Я даже угощения не взял,
чтобы ты ненароком не перебрал.
— За меня не боись, — обрадованно сказал Петька, — а угощать
сейчас буду я тебя!
Игонин взял винтовку, лязгнул затвором, загнал патрон в патрон-
ник, сказал спокойно: — Решил я тебя здесь пристрелить, потому как
ты обо всем сообщаешь партизанам!
— С чего ты взял? — Евсей Евсеевич говорил спокойным голо-
сом, направленное в его сторону дуло винтовки вызвало ответное
чувство страха, он даже побледнел лицом, но старался держаться,
где-то в глубине сознания понимая, что Игонин пытается брать его
на понт.
— А с того, что кроме тебя сюда никто из сельчан не ходит, а пар-
тизаны действуют так, словно кто ими отсюда дирижирует. Сегодня
из леса принесли труп оберштурмфюрера Вальтера Штока, замести-
теля Липпке.
— Я-то здесь при чем?! Я того Вальтера никогда не видел и не
знаю! И что, его принесли с этой делянки?
— Нет, с другой стороны. Но если я сегодня не пристрелю тебя,
завтра могут кокнуть нас с Матвеем!
— Я-то здесь при чем?! — снова повторил свой вопрос Евсей Евсе-
евич, и злость, сменившая охвативший сознание испуг, убрала блед-
ность с его лица. Эта злость на какое-то время охладила пыл Игонина,
он опустил ствол винтовки, сказал уже другим тоном: — Предлагаю,
Евсей Евсеевич, торг. Я сохраню тебе жизнь, ты же будешь сообщать
мне обо всех, кто хоть что-то знает об отряде. Если я увижу, что ты ме-
ня кинул, я пристрелю тебя без суда и следствия. Думай и решай!
Петька снова поднял винтовку, и Евсей Евсеевич, не раздумывая,
ответил: — Это другой коленкор.
Помолчав немного, Евсей Евсеевич продолжил: — Хорошо, я со-
гласен. Но при одном условии.
— Каком еще? — насторожился Игонин.
— Ты обязуешься меня охранять!
— Постараюсь, — пообещал Петька, закидывая винтовку на
плечо.
* * *
Несколько дней в отряде царило спокойствие. Николай Секерин
дал возможность отдохнуть людям, хорошо выспаться, починить
одежду, залатав и заштопав все, что успело прохудиться за полтора
месяца партизанской жизни. Единственное, что свято соблюдалось,
даже когда не планировалось никаких операций, охранение самого
отряда. Его сделали по настоятельной просьбе Незванова и Петухова
трехступенчатым. Часовые выставлялись здесь, в подземном перехо-
де на обоих выходах, наверху, в радиусе ста метров от землянок, что-
бы видели друг друга, и еще дальше, на подступах к лагерю, на основ-
ных, теперь уже занесенных снегом, тропах. Дозорные на дальних
подступах дежурили по двое и сменялись реже, чем здесь, около от-
ряда. Так что на подступы к лагерю, на дальние посты, как их назы-
вали, направляли наиболее крепких, молодых и хорошо одетых пар-
тизан. Они сидели в засадах, не имея возможности передвигаться. В
небольших, импровизированных шалашах, сложенных из веток
хвойных деревьев, маскировавших их, не было уюта, но и они защи-
щали людей от холода. Жизнь требовала от партизан осторожности,
и они понимали всю ответственность за судьбы тех, кто в это время
находился в землянках. Секерин рассуждал так: если нас и обнару-
жат, то мы должны уйти прежде, чем они появятся здесь. Под «они»
он имел в виду немцев.
Через несколько дней спокойной жизни Едокова пригласили к
Петухову.
— Не надоело отдыхать, Афанасьевич? — спросил Петухов, когда
Едоков переступил порог его землянки. Сидевший невдалеке от Пе-
тухова Секерин расплылся в улыбке, зная, что Анисим Афанасьевич
не сидит без дела, заставляя своих разведчиков приводить в порядок
и себя, и свою землянку.
— Готов к выполнению задания, — без обиняков и лишних во-
просов ответил Едоков.
— В таком случае садись и слушай.
Задание состояло в повторении прежнего маршрута, следовало
выяснить, там ли еще Вальтер Шток-Осипов или его уже обнаружи-
ли немцы, а также посмотреть, что сейчас происходит в поселке. От-
правляя разведчиков, Петухов просил проявить особую осторож-
ность, чаще останавливаться, осматриваться и присматриваться ко
всему. Особо просил обратить внимание на заимку, если туда наве-
дывались немцы, ее могли заминировать.
Анисим Афанасьевич внимательно выслушал Петухова, но счел
нужным сказать, что сейчас, с наступлением холодов, следовало бы
иметь постоянный пост на той заимке, ходить по снегу на такое рас-
стояние утомительно, да и не безопасно. Как ни хитри, а следы, если
снег не идет, все-таки остаются.
— Мы подумаем, — коротко ответил Петухов, — а сейчас глав-
ное — исполнить то, что я сказал.
Анисим Афанасьевич вел группу, соблюдая все предосторожнос-
ти, высказанные Петуховым, но даже если бы ему ничего не говори-
ли его руководители, он все равно шел бы так, как должен ходить раз-
ведчик.
В нем глубоко сидел инстинкт охотника, потому даже его поход-
ка казалась какой-то крадущейся и осторожной. Иван и Миша, сле-
довавшие за ним, посмеивались, даже не пытаясь повторить его по-
ходку, идти простым шагом им было сподручнее. В их задачу входи-
ло не выполнение определенного задания, за это отвечал сам Едо-
ков, а охрана своего ведущего. И тут они не имели права на ошибку.
Оба они, кроме выносливости, присущей молодым, умели метко
стрелять из любого оружия, это хорошо знали в отряде, и именно
этот факт стал главным в выборе Едоковым их кандидатур. Походив
по лесу со своим вожаком, как они в шутку называют Едокова, ребя-
та поняли, что без Анисима Афанасьевича здесь, в этих дебрях, они
чувствовали бы себя не очень уютно. У них создавалось впечатление,
что в голове их вожака находилась вся карта лесных угодий Орлов-
ской области, и он ходил по лесу, как ходил когда-то по комнатам
своего дома.
До заимки добрались довольно быстро, но, немного подкрепив-
шись с дороги, даже ребята, привычные к ходьбе, почувствовали, как
гудят ноги.
— Дядя Анисим, — взмолились они, — может, передохнем, преж-
де чем идти дальше, а то и переночуем, а потом уж двинемся?
— Устали?
— Ноги совсем не хотят идти.
— Это с непривычки, — он не стал объяснять им, что и у него са-
мого гудят ноги, но им поставлено конкретное задание и его нужно
выполнить во что бы то ни стало.
Ваня и Миша растянулись на скамейках, но Анисим Афанасье-
вич не дал им возможности расслабиться, приказал собираться в до-
рогу.
— Все, ребята, отдых закончен, — сказал он, выходя из помеще-
ния и завязывая дверь скруткой из проволоки. Эту операцию он ни-
кому не доверял, повторить скрутку, сделанную им, никто не мог, и в
этом заключался главный секрет его замка. По скрутке он сразу ви-
дел, были ли в домике гости.
К месту, где они оставили в прошлый раз убитого ими Осипова-
Штока, прошли кратчайшим путем, но по густому лесу вряд ли кто
смог бы быстро повторить их маршрут. Остановились на расстоянии.
Анисим Афанасьевич посмотрел в бинокль. Ветки, которыми они
прикрыли труп, разбросаны, снег притоптан сапогами. Выходило,
что Осипова они нашли и унесли в поселок.
Он опустил бинокль, сказал в раздумье, словно сам себе: — Надо
идти к станции.
Он встал, поправил съехавшую набок шапку, пригнулся, чтобы
не задеть ветку, спокойно зашагал по направлению к станции. Прой-
дя с километр, они вышли на заметенную снегом, но еще видимую
тропу, оставленную сапогами немецких солдат, выносивших Штока
из леса. Анисим Афанасьевич остановился, вгляделся в следы, ска-
зал: — Их было много. Целое отделение, может, и больше.
Про себя подумал и о причине, заставившей их возвращаться по
своим же следам, но, главное, по маршруту, проложенному партиза-
нами, хотя и не видному под снегом. Видимо, они начали искать сво-
его лазутчика, обеспокоенные его молчанием, и вынуждены были
начинать с маршрута, по которому уходили от станции сбежавшие из
состава красноармейцы, возглавляемые Осиповым-Штоком. Выхо-
дило, что не зря Петухов приказал плотно опекать лейтенанта, не ве-
ря ему. Теперешние следы вели к тому же косогору, где раньше, под
елью, Анисим Афанасьевич сидел с Осиповым. Посмотрев в бинокль
на поселок и станцию, Анисим Афанасьевич сказал: — Ночевать в за-
имке нам сегодня не придется!
— Почему, дядя Анисим? — спросил Ваня.
— В поселке на улицах нет никого, одни патрули. Там что-то
стряслось. Надо понаблюдать еще. Вы прислонитесь к стволу ели,
попробуйте поспать немного. А вечером мы сходим на ту сторону, на
поляну. Там наверняка уже есть сообщение. Найдя своего связника
убитым, они должны были что-то предпринять, вот нам и предстоит
выяснить, что!
Не говоря ни слова, ребята прислонились к ели, и сразу же сон и
усталость сморили обоих.
Наблюдая за поселком, Анисим Афанасьевич продолжал проду-
мывать и свои действия. Раз немцы нашли труп Осипова-Штока и
принесли в поселок, значит, они что-то там предприняли. Наверня-
ка полицай Петька Игонин и староста Матвей Секерин уже положи-
ли на стол своему начальству список партизанских семей, и сейчас
немцы сделают все возможное, чтобы хоть как-то рассчитаться за по-
несенную потерю. К тому же он и сам беспокоился за своих, остав-
шихся дома, жену Агриппину, отца Афанасия Анисимовича, млад-
шего сына, Мишутку, страдавшего с детства болезнью ног. Как они
там, что могут сделать с ними немцы в порыве бешеной ярости, а что
они взбесятся, он не сомневался. Провал засланного ими агента, на
которого возлагалось столько радужных надежд, означал крах их пла-
нов по уничтожению отряда, который приносит им столько бед. Еще
до ликвидации Осипова-Штока отряд напал на охраняемый ими
мост и пустил под откос состав в другом месте. Понятно, что они не
могут позволить себе такую роскошь, как существование отряда ря-
дом со станцией, и будут принимать меры к его уничтожению. Что
сейчас предпримут или уже предприняли они, и предстоит выяснить.
Наверняка Евсей Евсеевич уже сообщил об этом, и сейчас нужно бы-
ло взять это сообщение или самому пробираться в поселок и выяс-
нять обстановку, рискуя быть схваченным. Дав ребятам время не-
много поспать, Анисим Афанасьевич растолкал их, сказав: — Пора,
ребятки, уже смеркается.
Пройдя немного, тот же Ваня спросил: — Дядя Анисим, мы что, в
эту ночь так и будем кружить?
— Разве лучше, если наш след приведет их в отряд и они перебьют
всех нас?
До поляны добрались часа через три, преодолев железку и обходя
лес по кромке вокруг поселка. Часто останавливались, прислушива-
лись. Долго стояли под молчаливыми соснами и елями, наблюдая за
поселком и станцией. Казалось, там все вымерло, никаких звуков,
никаких движений, кроме патрульной группы, медленно ходившей
по улицам поселка. Не слышалось и привычного лая собак, их пере-
били в первую очередь, потому как они соответственно реагировали
на солдат, собачьим умом понявших и почувствовавших в них не
только врагов своих хозяев, но и собственных. Завидев солдат или
полицейских, редко кто из них убегал и прятался в конуру, в основ-
ном они заливались лаем, захлебываясь и срываясь с цепей. Тогда и
следовал выстрел, ставивший точку на их отношениях. Не спасались
и те из них, кто, завидев врагов, удирал в огород. Пуля настигала бе-
гущих, а стрелявший хохотал от восторга и секундного счастья.
Сообщение лежало в условном месте, и Анисим Афанасьевич, не
вынимая бумажку из пузырька, быстро спрятал его в карман. Наблю-
давший за его действиями Миша Зацепин спросил, наперед зная от-
вет: — Хоть бы узнали, что в нем, дядя Анисим.
— Читать не положено!
В полночь они добрались до лагеря, и Анисим Афанасьевич, вру-
чив донесение Николаю Секерину, сразу же свалился на свою лежан-
ку.
Секерин разбудил Петухова, тот быстро прочитал донесение и,
ничего не говоря, пошел к выходу из землянки, направляясь к Смо-
родинову.
Виктор Петрович протер глаза, спросил: — Что там?
— Они арестовали семьи всех партизан!
— Нашли труп Вальтера Штока?
— Да, — подтвердил Секерин, — и после этого арестовали всех
сразу.
— У тебя кто там? — Смородинов с участием смотрел на Секери-
на, понимая его состояние, одного сына Николай Николаевич уже
потерял.
— Жена и сын, — по окаменевшему лицу Николая Николаевича
ходили желваки, выдавая крайнюю степень волнения.
— Что будем делать? — спросил Смородинов, но его вопрос повис
в воздухе.
Понимая, что Секерин предложит сразу же ударить по станции,
освободить всех арестованных, сказал, давая возможность ему прий-
ти в себя: — Пригласите начальника штаба.
Буквально через несколько минут в землянку вошел Незванов, и
Смородинов передал ему записку с донесением.
— Читай, — сказал он, — и скажи, что ты думаешь по этому пово-
ду?
Прочитав, Незванов оглядел всех, понимая, что сообщение Евсея
Евсеевича встряхнуло и задело каждого из них, сказал спокойно, че-
каня каждое слово: — Нужно подумать, сгоряча можно наломать
дров.
— Хорошо, — согласился Смородинов, — идите и думайте, утром
жду с конкретными предложениями.
Он внимательно посмотрел на Петухова, сказал: — Оторвите
Липпке от Малиновки!

59
Отзвуки происходящих сражений под Москвой и южнее, на дру-
гих участках фронта, касались каждого, и люди, где бы они ни нахо-
дились, непременно интересовались, что происходит там, полагая,
что кто-то может сообщить им хорошую новость, не услышанную са-
мими по радио. Будто фронт представлял собою нечто подвижное,
где все может измениться в течение одних суток. И то, что под Моск-
вой немцы продолжали топтаться на месте, говорило о многом любо-
му, даже не посвященному в военные дела человеку. Приближалась
середина ноября, а они все еще пытаются взять Москву, сердце дер-
жавы. И это уже не новость, а обыденный факт жизни стал хорошим
стимулом в работе, прибавлял энтузиазма, поднимал настроение.
Выходило, что самой хорошей новостью сейчас являлось ее полное
отсутствие. Раз немцы уткнулись носом в Москву и дальше не могут
двинуться, подтверждало то, что их пробивная сила иссякла, и это
особенно радовало тех, кто делал, как здесь говорили, изделия, кра-
савцы Т-34 и КВ, которых особенно боялись немцы. Фронт требовал
их все больше и больше, заставляя и завод, и людей работать кругло-
суточно, напрягая все свои силы. Рабочие и специалисты, отработав
смену, оставались сверхурочно, а окончив сверхурочную работу, шли
не домой, а в специально приспособленные для отдыха помещения.
Домой уходили лишь те, кого вынуждали к тому обстоятельства. Для
Ани Гуровой такой необходимостью были оставляемые ею дети. И
если раньше за ними присматривали соседи, Евдокия Кузьминична
и Михаил Павлович Кузнецовы, а иногда и новая жиличка Оля, то
сейчас положение изменилось: Кузнецовы не только работали, но и
жили в цехе, металлургам приходилось тяжелее всех, отливок высо-
кого качества требовалось все больше и больше, без корпусов и ба-
шен нет вообще танков. И Михаил Павлович и Евдокия Кузьминич-
на лишь изредка появлялись дома, только для того, чтобы хоть как-то
расслабиться, сменить обстановку, убедиться, что дома и без них все
в порядке, все на месте. Оля не только не появлялась в доме, но ее не
видели и на работе. Забеспокоившись, Аня спросила начальника це-
ха о ней, и тот сказал, что Оля откомандирована на полигон. Испы-
татели танков шепнули Ане, что Ольга поселилась на танкодроме, где
сейчас особенно много работы у всех, начиная от заводских инжене-
ров-конструкторов трансмиссий, корпусов и двигателей и кончая во-
енными инженерами, продолжавшими работы по истреблению при-
везенного с фронта немецкого Т-IV.
Аня поняла, почему выбор пал на Олю. Она классно водила танк,
пунктуально исполняя подаваемые команды, не поддавалась устало-
сти, заряжая своей энергией всех, кто работал рядом с ней. К тому же
Оля подходила к любому заданию с какой-то, присущей ей, пытли-
востью, заранее пыталась понять, чего они хотят получить от прово-
димых экспериментов. Качество, редкое даже у мужчин, привлекало
к ее личности многих исследователей, прислушивавшихся к ее мне-
нию, тем более что говорила с ними симпатичная девушка. И хотя
она не принимала ухаживаний, это обстоятельство еще более возвы-
шало ее в глазах мужчин.
Дети, Петя и Маша, оставшись хозяевами, сразу осознали важ-
ность своего положения, сами того не замечая, стали взрослее и рас-
судительнее. И если раньше Петя не обращал внимания на проделки
сестренки, то теперь он искоса следил за ее действиями и, если они
казались не совсем правильными, одергивал, говоря:
— Перестань, не то скажу маме!
Или еще хлестче, пытаясь влиять на еще не сформировавшееся
сознание: — Ты здесь хозяйка, веди себя как мама!
Но вести себя как мама Маша не могла, и Аня, прибегая домой и
обнимая обоих, оглядывала квартиру и, если что и замечала нару-
шенным, все равно говорила: — Какие вы у меня хорошие, какие ум-
ные и какие хозяйственные!
После этих слов Аня быстро приводила все в порядок, а закончив,
шла на кухню, стараясь приготовить хоть что-то, что обрадовало бы
ребятишек. Услышав похвалу в свой адрес, дети становились серьез-
нее, им действительно хотелось стать такими, какими видела их ма-
ма. В одно из таких посещений Петя подал Ане треугольник, сказав:
— От папы, почтальонша тетя Фрося принесла.
Аня трясущимися руками раскрыла треугольник и быстро, как-то
сжавшись и уйдя в себя, прочла письмо.
— Хорошие вы мои, — сказала она, прижимая к себе детей и не
пряча слез, катившихся по щекам: — Папка наш живой и невреди-
мый.
Она погладила головку дочери, сказала: — Тебе, Машенька, при-
вет особенный, а тебе, Петенька, указание, как единственному муж-
чине в доме, охранять нас. Ты вроде нашего защитника дома.
Обрадованная хорошими вестями, Аня юлой вертелась в доме,
успев за несколько часов сделать массу работ, на которые в обычные
дни уходило гораздо больше времени. Услышав скрипнувшую вход-
ную дверь, Аня выглянула, улыбнувшись вошедшей соседке, еле пе-
редвигавшей ноги от усталости.
— Весточку от Степы получила, — похвасталась она, — вам от не-
го привет и большой поклон.
— Живой, раз пишет, — сказала Евдокия Кузьминична, доставая
ключ с полки над дверью, где он обычно лежал в отсутствие хозя-
ев, — за привет и поклон спасибо ему, а что живой, так это хорошо не
только для вас, Аня, это хорошо для всех нас, потому как чем меньше
наших мужчин погибнет на этой войне, тем легче будет здесь всем
нам. Дай ему, Господи, здоровья и успехов.
Евдокия Кузьминична перекрестилась, вошла в свою комнату, но
почти сразу же вышла обратно.
— Жиличка то наша, Олечка, дома не была ни разу. Я как в про-
шлый раз оставила все на столе, так оно и лежит. А если бы была она
аккуратная, убрала бы все и за меня.
— В цехе ее тоже нет. Она в командировке, на полигоне.
— Замотают девчонку, — подвела итог Евдокия Кузьминична и
ушла к себе.
Аня не стала сообщать соседке, что Степа передает особенный
привет их жиличке, Оле, от своего командира, который сейчас нахо-
дится в госпитале. По письму выходило, что его командир получил
небольшое ранение, но вскоре вернется в часть, и они снова окажут-
ся вместе. Аня знала, что Оля не могла познакомиться с капитаном
Покровским здесь, в их доме, потому что он не смог зайти к ним, но,
со слов Оли, она знала, что они все-таки успели перекинуться с ним
несколькими словами, когда она подгоняла танки к составу, который
сопровождали на фронт Степан и его командир. Видно, запала де-
вушка в душу командира, и тот не забыл ее, передает привет и наде-
ется получить от нее хоть пару строк. Степа просит, чтобы она сооб-
щила, когда и откуда она приехала в их город. Почему-то именно это
больше всего интересует капитана Покровского.
Закончив дела и накормив детей, Аня села у краешка стола, вклю-
чила настольную лампу и, разгладив листок письма, снова прочла,
пытаясь запомнить все до самой последней точки. Но и прочитав
письмо, она продолжала думать о своем Степе, видела его около тан-
ка, а рядом с ним и другого человека, его командира. Но, увидев их в
цехе, почему-то не обратила на него внимания, все внимание ушло
на любимого Степу. И сейчас, когда воображение поставило их ря-
дом со своим КВ, не могла представить его лица, мимики и жестов. В
цехе, когда они шли вдоль конвейера, где собирались танки, ее глаза
видели только Степу, остальные были чем-то вроде антуража, в луч-
шем случае мелькали перед глазами и бесследно исчезали. Капитан
Покровский так и не зафиксировался в ее памяти. И сейчас Аня со-
жалела, что тогда не обратила внимания на командира ее любимого
Степы, как следует не рассмотрела его, а ведь от него во многом зави-
села жизнь ее мужа. Дома, уже в постели, Степа успел сказать, что ве-
рит в своего командира не только потому, что тот хорошо ориентиру-
ется в боевой обстановке, но ценит и его человеческие качества. Он
сообщал, что в критический момент, когда они оказались в Деснян-
ске, командир выкроил время, и они на своем танке проскочили в
центр города, где когда-то он, беспризорник, обидел девочку. Тогда
она не обратила внимания на одну деталь, о которой говорил Степа,
ту девочку звали тоже Олей!
Аня ушла в свою комнату, свалилась в постель и сразу же уснула с
улыбкой на устах. Во сне ей ничего не привиделось, и будильник, за-
звонивший в шесть часов, поднял ее на ноги, как поднимает на ноги
солдат крик дневального: «Подъем!».
Она быстро приготовила завтрак, поела сама, оставила на сково-
роде кое-что детям, написала им записку и уже собиралась уходить,
но остановилась, увидев входившую в квартиру Олю.
— Здравствуйте, тетя Аня! — радостно сказала Оля, входя в кори-
дор.
— Здравствуй, Оля! — Аня насупилась, пытаясь сделать серьез-
ным лицо, сказала недовольно: — Сколько раз я говорила тебе, зови
меня просто Аней! А ты все свое!
— Не могу, — смутилась Оля, — забываюсь. Да еще и потому...
— Договаривай!
— У вас двое детей. Вот когда у меня будут дети, тогда и меня бу-
дут называть тетей! А сейчас вы для меня авторитет и маяк в жизни!
Потому и тетя!
— Все равно зови Аней, мне так приятнее.
Аня не нашлась, что еще можно сказать для подтверждения свое-
го желания, а посмотрев на усталый вид Оли, сообщила о получен-
ном письме от Степы.
— Привет передает всем мой Степанушка, а тебе, Оля, еще и
большой привет от его командира.
— Капитана Покровского?!
— Да, Покровского!
— Надо же, запомнил. А я думала, он как все, кому мы желаем по-
беды, скорого возвращения и говорим «до свидания!».
— Покровский надеется на свидание. Сейчас он в госпитале, но
ранение не опасное, как пишет Степа. Он просит тебя написать ка-
питану, когда и откуда ты приехала в наш город.
— Начинается с проверки, — вздохнула Оля, — он что, не тан-
кист, а энкавэдэшник?
Аня пропустила мимо ушей сказанное Олей, сказала, словно ни-
чего не слышала: — Степа сказал мне, что в Деснянске, куда занесла
их война, командир на танке отыскал ту улицу, где когда-то обидел
девочку. Ее тоже, помнится мне, так сказал Степа, звали Олей!
Оля побледнела, услышав последние слова Ани, и, не говоря ни
слова, медленно опустилась на пол. Аня успела подхватить ее, не да-
ла упасть, спросила встревоженно: — Что с тобой, Оля?
Сев на стул, Оля посмотрела на Аню глазами, полными слез. Гу-
бы ее шевелились, но она говорила что-то сама себе. Наконец, не-
много успокоившись и придя в себя, сказала: — Это был он!
Аня налила в стакан воды, сказала, подавая его Оле: — Выпей и
успокойся!
Отхлебнув несколько глотков, Оля, продолжая держать стакан,
говорила быстро и сбивчиво: — Я всегда думала о том парне, проси-
ла Господа простить ему его проступок. Видно, мои молитвы дошли
и до него, раз он не забыл ту девочку. Теперь я буду молить Бога, что-
бы он сохранил ему жизнь!
Аня видела, как самообладание возвращается к Оле, потому зато-
ропилась.
— Я побегу, Оленька, ты знаешь, что бывает за опоздание.
— Идите, тетя Аня. — Она вдруг улыбнулась и поправилась: —
Иди, Аня! — Она встала, подошла к Ане, уже стоявшей у двери, обня-
ла за плечи.
— Какую ты мне хорошую новость сообщила, Аня! — сказала
она, — я теперь с неделю буду летать на крыльях.
— Тебе не надо летать, — спокойно подвела итог разговора Аня, —
а садиться за стол и написать письмо капитану. Адрес у них со Степой
один и тот же.
— Я так и сделаю, тетя Аня, — сказала Оля, закрывая за нею
дверь.
Пройдя в свою комнату, Оля сняла с себя верхнюю одежду и, не
раздеваясь дальше, упала на диван. Она вспомнила до мельчайших
подробностей тот случай в ее жизни, когда какой-то хулиганистый
подросток на косогоре, ведущем к ее дому, отнял у нее хлеб. На ее
плач выглянул сосед, молодой и сильный парень, догнал обидчика,
подвел к ней, вернул ей ломоть хлеба и заставил извиниться. По-
мнится, сосед отвел того подростка в милицию, и вроде все на том и
кончилось. Но, повзрослев, она как-то перелистывала свое детство и
вдруг вспомнила о том случае. И если раньше, в детстве, она плакала
от обиды, от того, что тот беспризорник посмел отнять у нее ломоть
хлеба, сдобренный чесноком и салом, то сейчас она думала о другом.
Возможно, тогда он был голоден, и она, получив из его рук хлеб об-
ратно, не подумала об этом, не поделилась с ним. То, что сосед отвел
его в милицию, как-то успокоило ее, она знала, что беспризорни-
ков, — а в том, что он был именно беспризорником, она не сомнева-
лась, на нем была старая, изношенная, совсем ветхая одежда, — оп-
ределяют в детские дома. Потому позже, вспомнив о том происшест-
вии, ей так хотелось встретить того беспризорника, взять кусок хлеба
и, разломив пополам, подать одну половинку ему в знак примирения
и запоздалого сочувствия. Сейчас, лежа на диване, она вздрагивала
всем телом, даже не пытаясь унять охватившие ее чувства тревоги и
жалости к тому подростку. И как хорошо, думала она, если им ока-
зался Александр Покровский. Но почему, спрашивала она себя, по-
чему я раньше не знала об этом?
Все переживания последних лет и дней вылились в этом ее плаче,
выплакавшись и вытерев слезы, она подошла к зеркалу, посмотрела
на свое изменившееся от плача лицо, успокоила сама себя: — Ниче-
го, Оля, будет и на твоей улице праздник!
Улыбка, неожиданно появившаяся на лице при мысли, что капи-
тан Покровский жив и ждет от нее весточку, вернула ее в обычное,
привычное состояние сосредоточенности и покоя, и Оля, обрадовав-
шись, сказала сама себе: — Ничего, Оленька, у тебя еще все впереди!
60
Заканчивая облет вверенных ему соединений перед намечавшим-
ся на 18 ноября наступлением по всему фронту, Гудериан смотрел за
борт своего маленького юркого «шторха», летевшего в Орел. Засне-
женная равнина полей отсюда, с высоты птичьего полета, казалась
бескрайней и на удивление однообразной. Снег и высота скрыли ре-
льеф местности, сделав ее ровной, как лист белой бумаги, и только
чернеющие подлески и извивающиеся речки, уже схваченные льдом,
но сохранившие очертания своих берегов, иногда с крутыми обрыва-
ми, да изредка проплывавшие внизу деревеньки говорили о том, что
там не сплошное белое полотно, а неровная русская земля, на время
укрытая снегом. Когда самолет пролетал над Чернью, Гудериан при-
крыл глаза, стараясь отогнать всплывавшие видения, когда на него,
ночевавшего несколько дней в детской больнице, нападали со всех
сторон кровожадные клопы. Сейчас точно так же со всех сторон на
соединения его армии нападают русские дивизии, перебрасываемые
на фронт из глубины России, особенно из Сибири. Конечно, свежие
силы, хотя и не имеющие боевого опыта, беспокоят подчиненные
ему полки и дивизии, вносят неразбериху, а порой и панику, но пока
с ними его армия справляется.
Воспитанный в духе прусской военной школы, Гейнц Гудериан
вообще смотрел на войну как на обычное дело, требующее соответст-
вующей подготовки, обеспечения огневой силой, мастерства испол-
нителей, искусства руководителей всех рангов и уровней. События
последних дней здесь, в России, показали, что кое-какие компонен-
ты из этой цепочки жестоко нарушены. Так, с первыми серьезными
морозами столкнулись водители автомашин и танков, загустевало
масло, и моторы приходилось разогревать, что само по себе неприят-
но, особенно зимой, а в условиях войны еще и пагубно потерей вре-
мени. Сказалось отсутствие глизантина, компонента, без которого
техника не могла нормально работать. Плохо вращались башни, тя-
жело и медленно работали механизмы разворота пушек, покрыва-
лись налетом инея стекла прицелов. Командиры всех уровней требо-
вали ускорить подвоз зимнего обмундирования. Оказалось, что про-
тивотанковые 37-мм пушки бессильны против русских Т-34 и КВ, а
автоматическое стрелковое оружие дает сбои. Каждый полк понес
большие потери обмороженными, переполнив тем самым прифрон-
товые госпитали. И это в период подготовки решающего наступле-
ния на Москву! Из Германии шли телеграммы о срочной отправке в
фатерланд хлебных запасов из захваченных русских элеваторов и
скота из русских деревень. Никогда прежде, ни в Польше, ни во
Франции, перед ним, тогда командовавшим танковым корпусом, не
ставились подобные задачи и в таких климатических условиях. Един-
ственное, что радовало его, так это умение солдат и командиров по-
нимать свой долг и ответственность перед Германией и пока еще не
потерянная вера в Победу немецкого оружия. Последнее его особен-
но удивляло, он воспринимал его не как результат геббельсовской
пропаганды, а как веру в него, командующего армией. Потому что
еще со времен австрийского аншлюса, помноженного на покорение
Польши и Франции, солдаты и офицеры знали, что где Гудериан, там
Победа! И он работал так, чтобы эта уверенность не прошла, не осла-
бела. Хотя в потаенных уголках сознания понимал, что так всегда
продолжаться не может. В жизни видел он много силачей, считавших
себя непобедимыми. Но проходило время, и в момент наивысшего
взлета гордости и славы находился кто-то, кто оказывался на данный
момент сильнее! И Славе, и Победам приходил конец! Неужели и его
здесь, в Подмосковье, ждет эта печальная участь?!
Сейчас он вспомнил то, что увидел своими глазами, посетив 53-й
армейский корпус. Генерал Вайзенберг сделал все, чтобы командую-
щий увидел войну из окопа, куда его провели по специально вырыто-
му ходу сообщения. Он продвигался вслед за Вайзенбергом, чуть ссу-
тулившись, хотя, как заверяли его перед этим, русские находятся на
значительном расстоянии и не особенно досаждают беспокойством.
Вайзенберг подошел к стереотрубе, вначале внимательно сам ос-
мотрел участок перед окопами, затем попросил подойти Гудериана.
— Господин командующий, вы видите впереди склон, это спуск к
небольшой реке, прикрытой сейчас льдом и снегом, за ним расстила-
ется ровное поле, оканчивающееся смешанным лесом. Там, на окра-
ине леса, находятся русские. У них вырыты окопы полного профиля,
в которых неплохо себя чувствуют обороняющиеся. Если вниматель-
но приглядитесь, на поле увидите бугорки, присыпанные снегом.
Это крупы лошадей. К сожалению, снег скрыл то, что можно было
разглядеть вчера. Русские решили, что именно здесь, где есть неболь-
шая речка с луговой низиной, у нас нет танков и артиллерии, что об-
легчает им прорыв и выход в наши тылы. Вчера они дважды бросали
в бой кавалерийский полк, сосредоточенный в том лесу, возможно,
даже там у них находилась целая дивизия. И, несмотря на то, что ата-
ка оказалась неудачной, мы расстреляли их пулеметным огнем, они
повторили ее. Я приказал открыть артиллерийский огонь. Для них
результат был тот же. Меня беспокоят не их потери, а то, что они сво-
им бесстрашием нагоняют страх на моих солдат.
— Почему они поступают так бесшабашно? — вопрос Гудериана
не застал врасплох командира корпуса.
— Понятно, чего они хотели: прорвать нашу передовую линию,
пройтись по тылам, сея повсеместно панику. На большее у них пока
нет сил, но то, что я сказал вначале, остается, к сожалению, верным.
У моих солдат появилось неведомое до сих пор чувство страха перед
действиями русских, перед их безрассудством.
Гудериан внимательно и долго всматривался в лежавшее впереди
заснеженное поле, останавливал взгляд на бугорках, кое-где из них
торчали ноги лошадей, на крупах других виднелись и убитые кавале-
ристы.
Вайзенберг, видя, как помрачнел командующий, указал на пуле-
метчика, сидевшего в окопе на деревянном ящике перед выставлен-
ным на бруствер пулеметом.
— Вот, господин командующий, образец. На нем наше только
нижнее белье и эмблема на русской шапке-ушанке. Все остальное
снято с убитых русских. Для русских зима привычное время года, они
хорошо экипированы.
— Я уже дал указание выдать все, что есть на складах, в войска.
Вайзенберг кивнул в знак того, что уже знает об этом указании, и
предложил пройтись по окопу. Видя Гудериана на передовой, тем бо-
лее в окопе, куда не всякий военачальник заглядывает, из-за живот-
ного страха перед близкорасположенным противником, солдаты ис-
пытывали неподдельную радость. Если командующий здесь, значит,
обеспечена победа.
В Орле, в штабе, его поджидали начальник штаба подполковник
барон Либенштейн и начальник оперативной части майор Вольф с
докладом о готовности войск к намеченному наступлению.
Все, о чем докладывали Либенштейн и Вольф, Гудериан знал, но
слушал внимательно, не перебивая. В общем, вырисовывалась такая
картина: 53-й армейский корпус нацелен на Узловую и далее на Ста-
линогорск; 47-й танковый — на Епифань и сдерживает возможный
натиск русских на правом фланге; 24-й танковый совместно с 43-м
армейским корпусом и полком СС «Великая Германия» атакуют Тулу
с двух сторон и овладевают ею. Кроме того, 24-му корпусу предписы-
валась задача расширить плацдарм, взять Венев, а оперативной груп-
пе 17-й танковой дивизии 47-го танкового корпуса ворваться в Каши-
ру, захватив мосты через Оку, создать плацдарм для развития даль-
нейшего наступления и последующего окружения русской столицы.
Офицеры доложили своему командующему о готовности к на-
ступлению армейской авиации и артиллерии. Не подкачала и интен-
дантская служба. Все, что запросили полки и дивизии, вовремя до-
ставлено на позиции.
Слушая Либенштейна, Гудериан также думал о предстоящем на-
ступлении, но его исход он видел наперед. Им удастся добиться всех
поставленных задач, кроме двух — рывка к Кашире, слишком велико
расстояние, слишком большой отрыв от основных сил, что даст воз-
можность русским попытаться отсечь их, ну и по-прежнему беспоко-
ила Тула. Попытки взять ее с ходу до сих пор не увенчались успехом.
Более того, не удалось нащупать ни одного слабого звена в обороне
города, что его, командующего, настораживало особенно. Сейчас он
ясно представлял, что без взятия Тулы намеченный командованием
группы армий «Центр» рывок через Каширу на Ногинск, где его ар-
мия должна встретиться с третьей и четвертой танковыми группами
Рейнгардта и Геппнера, наступающих с запада и со стороны Калини-
на, севернее Москвы, и таким образом окружить столицу, не состоит-
ся. Тула, имея в черте города столько армейских подразделений, оста-
ется неприступной. И в случае, если он, не покорив Тулу, двинется
дальше на Москву, что в данный момент реально, он окажется в поло-
жении человека, пилящего сук, на котором сидит. Тульский укре-
прайон перережет тылы его армии, основную артерию, по которой
идет все снабжение армии, — единственную, хотя и разбитую шоссей-
ную дорогу Орел—Тула—Москва.
Заслушав штабистов, он сказал, подведя итог: — Продолжайте
следить за выдвижением подразделений на исходные позиции, не за-
бывая о разведке. Кстати, кто сейчас командует 50-й армией рус-
ских?
— Тот же генерал-майор Ермаков. В начале сентября он занимал
должность заместителя командующего Брянским фронтом, руководя
оперативной группой на левом крыле, и избежал окружения.
— Ну что ж, его счастье, но он видел тех, кто вышел из окруже-
ния, и потому будет бояться больше всего попасть в котел, который
мы устроим ему в Туле.
— Тула для нас, господин командующий, крепкий орешек. Сей-
час там сконцентрировано четыре стрелковых дивизии из шести,
имеющихся в распоряжении армии, одна кавалерийская, одна тан-
ковая дивизия и отдельная танковая бригада. Кроме того, в Туле со-
здан боеспособный рабочий полк, там же находится полк НКВД, два
артполка резерва Главного Командования, зенитно-артиллерийский
полк, — на едином дыхании доложил Либенштейн.
Казалось, Гудериан пропустил мимо ушей сообщаемое, спро-
сил: — Эта армия включена в состав Западного фронта генерала Жу-
кова?
— Да, господин командующий. Мы получили подтверждение, с
10 ноября Брянский фронт расформирован. Я не успел вам доло-
жить, но пока против нас находятся те же подразделения, что и рань-
ше.
— Полагаю, генерал Жуков, обладающий опытом войны с нами и
японцами, имеет больше возможностей и резервов, чем генерал Ере-
менко, к тому же выведенный нами из строя и находящийся до сих
пор в госпитале.
— Мы пытаемся обнаружить эти резервы, но они пока нами не за-
мечены. На станцию Узловая прибыла и разгружается только одна
стрелковая дивизия, прибывшая из Сибири. Возможно, генерал Жу-
ков имеет резерв где-то за Москвой, но разведка Генштаба подобны-
ми данными не располагает.
Гудериан выглядел озабоченным, не задал штабистам больше ни-
каких вопросов, что особенно насторожило Либенштейна. Понимая,
что их доклад принят командующим, он попросил разрешения уда-
литься.
— Идите. Но вы обещали найти и доставить ко мне кого-либо из
старых русских военных.
— Да, господин командующий, такого военного мы нашли. Он
ждет вашего приглашения.
— Как быстро вы это сделаете? Я хочу отдохнуть с дороги.
— Как только вы прикажете.
— Через полчаса я освобожусь.
Оставшись один, Гудериан попросил дежурного офицера связи
соединить его с командующим группы армий «Центр» фельдмарша-
лом фон Боком. Доложив о готовности к наступлению, услышал
приглушенный расстоянием, усталый голос фельдмаршала, напом-
нившего, что в этом наступлении ему, Гудериану, ставится задача ов-
ладеть всеми перечисленными пунктами, но самой главной из них
является захват Тулы!
— Овладения этим городом очень ждет фюрер, — сказал он, — без
покорения Тулы охват Москвы проблематичен.
Закончив разговор, Гудериан подумал о том, как время и сопро-
тивление русских войск вносят коррективы в планы высшего коман-
дования. Ведь еще совсем недавно, 12 ноября, на совещании в штабе
группы армий «Центр» начальник Генштаба сухопутных сил генерал-
полковник Гальдер ставил задачу на осеннее наступление 41 года его
армии — овладеть Рязанью и Горьким, расположенным в 600 кило-
метрах от Орла. И фельдмаршал промолчал, следовательно, он под-
держал Гальдера. И только один Либенштейн, самый младший по
званию, не вытерпел, возразил: — Теперь не май месяц, и мы не во
Франции!
О Туле тогда речь не шла, ставилась задача более глубокого охва-
та Москвы. При том раскладе Тула, как когда-то Брянск, осталась бы
в глубоком тылу немецких армий и сама сложила бы оружие...
Позже, в Орле, подробно рассказывая Гудериану об этом совеща-
нии, Либенштейн не старался скрыть негодования, вызванного не-
пониманием высшим руководством армии истинного положения дел
на фронте.
Видя, что подчиненный расстроен, Гудериан сказал, еле пряча
улыбку и в то же время разделяя тревогу своего начальника штаба,
пытаясь успокоить его: — Не совсем скромно, подполковник, обсуж-
дать действия фельдмаршалов!
— Виноват, — сказал Либенштейн и как-то сразу успокоился, но
успокоился только внешне, прекрасно понимая опасность для армии
отрыва в мышлении высшего руководства, идеализирующего поло-
жение дел на фронтах.
«С таким руководством, — подумал он, — мы слишком быстро
потеряем все, чего достигли».
Ровно через полчаса в кабинет ввели высокого седого человека.
Услышав, что Гудериан приказал позвать переводчика, вошедший
сказал по-немецки: — Я владею немецким, господин командующий.
Гудериан пригласил старика к столу, сам сел напротив. Быстро
прочитал ориентировку, предусмотрительно положенную дежурным
офицером.
— Рад видеть перед собой полковника генерального штаба. Я,
кстати, в свое время также служил старшим офицером генерального
штаба.
— Наслышан, — спокойно сказал старик.
— Итак, вас зовут Григорий Моисеевич Мищенко. Я правильно
называю вашу фамилию?
— Так точно, — подтвердил Григорий Моисеевич.
— Какую должность в старой русской армии вы занимали в по-
следние годы службы?
— В чине генерал-майора командовал кавалерийской дивизией
на германском фронте, где и получил ранение, позволившее уйти в
запас.
— А почему большевики не расстреляли вас, насколько мне изве-
стно, они пустили в расход всех, кто служил в старой русской армии.
— Совершенно верно. Но мне к тому времени было уже за шесть-
десят, к тому же я поселился в провинциальном Орле и преподавал в
школе физику и математику. Занимался сугубо мирным и, надеюсь,
полезным делом.
— Я задам несколько вопросов, волнующих меня.
— Отвечу с удовольствием, если они в моей компетенции. Но,
прошу учесть, господин генерал, я уже два десятка лет работаю про-
стым учителем школы, и мое мнение будет мнением простого обыва-
теля, не более.
— Мне и это интересно. Потому что по мере отступления Крас-
ной Армии народ должен был поддержать нас, ибо мы пришли изба-
вить вас от сталинского режима, но вместо поддержки я увидел мол-
чаливое недовольство и сопротивление. Проясните ситуацию, госпо-
дин генерал.
— Народ видит в вас не освободителей, а завоевателей, Россия
всегда защищала свою землю от завоевателей, и вы это хорошо знае-
те из истории.
— Но у вас в стране с приходом большевиков многое нарушено.
Коллективизация нарушила, а может быть, и разрушила, привычный
деревенский уклад сельского труженика, оторвала мужика от земли,
убила присущую людям инициативу. По существу коллективизация
похоронила собственника, развалила сельское хозяйство. А массовые
репрессии, примененные в тридцатые годы против кулаков, церков-
нослужителей, и чистки, проведенные в армии и госаппарате, взбудо-
ражили не только народ России, но и всю мировую общественность.
— Да, тогда была другая ситуация. С войной многое ушло в Лету,
приобрело другую окраску. Народ успокоился, тем более что перед
самой войной люди стали жить лучше, а русскому человеку присуща
вера в светлое будущее. По природе русские оптимисты.
— Следовательно, рассчитывать на поддержку нашей освободи-
тельной войны народом России бесполезно?
— Думаю, что да.
— Благодарю вас, господин генерал. И, если можете, скажите, что
вы сами думаете об этой войне?
— Мне было совершенно непонятно решение вашего руководст-
ва о нападении на СССР. Кто-то автоматически перенес события во
Франции 1940 года на Россию. Это безрассудное решение. — Григо-
рий Моисеевич молча смотрел на Гудериана, ожидая его реакцию, за
только что сказанное им его можно спокойно спровадить не домой, а
в гестапо.
— Благодарю вас, генерал, за откровенные слова. — Гудериан
встал, протянул руку старому русскому солдату, проводил к двери,
приказав дежурному выписать пропуск и отправить домой.
Оставшись наедине с собой, Гудериан подумал о том, что, види-
мо, действительно кто-то, планировавший войну с Россией, не учел
многих черт национального характера русских. Русские во все вре-
мена защищали свои пределы от всевозможных завоевателей. Отсю-
да психологическая привычка мириться с временными потерями
территории, отсюда и крепнущая с каждым днем стойкость. Сейчас
они уже походят на зверя, загнанного в собственную берлогу. Отсту-
пать им некуда, выхода тоже нет, кроме яростного сопротивления.
Потому и все нашествия на Россию, кто бы их ни совершал, конча-
лись плохо. Видимо, знание истории России, общение с русскими в
тридцатые годы в учебных центрах, где и ему пришлось обучаться
военному искусству, привело к тому, что, когда ему стало известно о
разработке плана «Барбаросса», когда и он был допущен к секретной
информации, он думал почти так же, как этот старый русский гене-
рал, более того, он хотел поговорить об этом с Гитлером, но что-то
мешало, удерживало от последнего шага. Видимо, удерживала все-
общая уверенность высшего генералитета вкупе с руководством
страны в благополучном исходе задуманного, и ему не хотелось в их
кругу оказаться белой вороной. Аналитики Гитлера допустили серь-
езный просчет, недооценили ситуацию, положились на выработав-
шийся в то время во всем мире взгляд на СССР. Репрессии против
зажиточных сельских жителей, названных кулаками, священнослу-
жителей, изгнание из страны, а потом и прямое истребление интел-
лигенции, не принявшей идей новых властей, истребление старых
военных кадров, а затем и чистки среди новых военных и граждан-
ских чиновников затуманили многим головы, добавили оптимизма.
И если кто-то всерьез хотел помочь русскому народу, то делать это
нужно было в тридцатые годы, когда большевики проводили кол-
лективизацию. Именно тогда крестьяне, наконец, поняли, что их
обманули! Землю, обещанную им советской властью, у них отобра-
ли, оставив в личное пользование только небольшие приусадебные
участки. Русский мужик, исстари привыкший трудиться на своей
земле ради своей семьи, вдруг сдал все в общее пользование, в кол-
хоз, где все колхозники, бывшие единоличные хозяева, отвечали все
за все и конкретно никто ни за что. Тогда они могли поддержать лю-
бого завоевателя, пообещавшего вернуть им землю. Но никто не по-
смел прийти им на помощь. К моменту нападения Германии на
СССР колхозы немного окрепли, люди стали жить лучше, а недо-
вольных правительство выслало в Сибирь, где земли хватало всем с
избытком. Ситуация, таким образом, в корне изменилась, и этого
нельзя было не учитывать.
Гудериан прошелся по кабинету, пытаясь отбросить нахлынув-
шие, но ненужные в данной ситуации мысли, подошел к столу, на-
клонился над картой с нанесенной на ней оперативной обстановкой,
долго стоял, вдумываясь в каждую обозначенную на ней цифру,
представляя за ними офицеров и солдат с их вооружением и настро-
ениями. Представив, что сейчас происходит на передовой, где под-
разделения его армии имеют вполне конкретные и реальные цели,
подумал о том, что на сегодня наступательный потенциал в армии
еще имеется и его надо использовать в полной мере, снова пригласив
к себе Либенштейна, спросил, как оборудуется передовой команд-
ный пункт армии.
— Средства связи туда доставлены и проверены в действии. Сей-
час саперы заканчивают строительство укрытий на случай налета
русской авиации.
— Готовьте офицеров оперативной части и майора Вольфа к
срочному переезду в Ясную Поляну.
— Они готовятся и выедут в полдень, — сообщил Либенштейн и
посмотрел на Гудериана, ему хотелось знать, где будет он сам 18 ноя-
бря, в день наступления, но задавать вопрос не хотелось, он полагал,
что Гудериан скажет обо всем сам.
— Вы останетесь здесь, в Орле. Я вылечу туда утром восемнадца-
того на «шторхе». Распорядитесь о подготовке площадки для приема
самолета.
— Слушаюсь, — ответил Либенштейн, мечтавший о другом вари-
анте, ему хотелось самому быть в день наступления в усадьбе русско-
го писателя Льва Николаевича Толстого, находившейся в нескольких
километрах от Тулы, откуда будет удобнее следить за развитием со-
бытий в предстоящей операции, но Гудериан предпочел оставить его
здесь, в основном штабе, в Орле.
— И еще, — вдруг спросил Гудериан, — что еще знает разведка о
резервах русских?
— Кроме того, что в Узловой разгрузилась Сибирская дивизия,
подхода резервов не обнаружено.
Гудериан прошелся по кабинету, сказал, взывая к размышлению
своего начальника штаба: — Я нахожусь под впечатлением разрабо-
танного штабом плана наступления. Меня не покидает мысль, что
именно такого развития событий ждут русские, сконцентрировав ос-
новные силы 50-й армии в Туле. Они понимают, что без покорения
Тулы мы не сможем двигаться к Москве. Но если мы одновременно
нацелимся на Узловую, Сталиногорск, то где гарантия, что у нас хва-
тит сил достичь главной цели, кроме покорения Тулы, — захвата мос-
тов через Оку в Кашире. Не кажется ли вам, что это нереально?
Либенштейн не ожидал подобного вопроса, потому ответил ук-
лончиво: — У нас достаточно сил, господин командующий, чтобы
разбить противостоящие две дивизии русских, обороняющих их ле-
вый фланг. Третья, 239-я Сибирская дивизия еще не успела закре-
питься на позициях, к тому же левый фланг русских растянут, и им
поневоле придется его прикрыть, используя именно эту дивизию.
— Меня успокаивает ваша уверенность, барон. — Гудериан снова
прошелся по кабинету, затем подошел к карте, сказал: — У охотников
есть хорошее правило — никогда не гнаться сразу за двумя зайцами.
Сейчас сконцентрируйте все подвижные силы на веневском направ-
лении. На Тулу обрушимся после входа в Каширу. Пока держите го-
род под постоянным обстрелом, бомбардируйте с воздуха, проводите
локальные операции. Не дайте русским возможности перебросить из
города резервы на направление главного удара.
— Понятно, господин командующий.
— Постарайтесь, чтобы этот наш ход не разгадали русские!
61
Утром, когда открылись двери лавки, Евсей Евсеевич, выглянув в
окно, увидел, как нетвердо, словно подвыпивший, идет, припадая на
больную ногу и опираясь на сучковатую палку, дед Афоня. Войдя в
лавку, Афонасий Анисимович поздоровался, неторопливо снял шап-
ку, стряхнул с нее снежинки, упавшие на него при входе в лавку с
крыши крыльца, сказал, отвечая на вопрос Евсея Евсеевича, что тот
редко заходит к нему.
— Дык болею я, Евсеюшка. Ходить по поселку не хочется. Одна
немчура да полицаи и шляются.
Евсей Евсеевич вынес табурет, предложил деду сесть, быстро об-
служил вошедших в лавку городских полицейских, а когда те вы-
шли, спросил: — Ты же, Афанасий Анисимович, не зря зашел ко
мне?
Дед огляделся по сторонам, спросил, указывая на занавешенную
дверь, ведущую в складское помещение:
— Там никого?!
— Нет, — ответил Евсей Евсеевич, — мы тут одни. Говори, с чем
пришел, не бойся.
— Из лавки мне ничего не надо, потому как у меня пустые карма-
ны, ни рублей, ни ихних марок нету.
— Тебе, Афанасий Анисимович, я и без денег дам.
— Если без денег, то только селедки, пару штучек, во рту посоло-
нить охота.
— Может, чего покрепче?
— Покрепче моего самогона у тебя ничего нет.
Евсей Евсеевич завернул в бумагу три селедки, подал деду, сказав
еще раз: — Ничего мне от тебя, Афанасий Анисимович, не надо, по-
старайся поменьше болеть, время нынче и так тяжелое.
— Потому я и пришел к тебе, Евсеюшка.
— Говори, Афанасий Анисимович, помогу, если в моих силах.
Дед Афоня еще раз огляделся по сторонам, а убедившись, что в
лавке никого нет и никто не идет к ним, начал говорить.
— Вчерась вечером Петька, полицай, заходил. Знает, что у меня
всегда есть что выпить и чем закусить. Говаривал, как наших допра-
шивают и в каких условиях содержат. Бьют их сильно, люди кровью
исходят, того и гляди на тот свет кого спровадят, а все зазря. Никто
из них не знает, где находятся партизаны. Даже я не знаю, знаю
только, что мой Анисим там, среди них. И содержат их хуже, чем
скотину. На бетонный пол постелили солому, там они и отдыхают
после допросов, а чтоб хоть как-то продержаться, в углу пакгауза
жгут костерок.
Дед перестал говорить, чувствовалось, что переживания схватили
его за горло и ему тяжело дается каждое слово. Он с мольбой посмо-
трел в глаза Евсея Евсеевича, прося помощи.
— Помоги им, Евсеюшка.
— Каким образом, Афанасий Анисимович?
— Ты знаешь, где они находятся, сообщи им об этом, пусть при-
дут и вызволят своих.
— Я тоже не знаю, где находится отряд, и связи с ним не имею.
Евсей Евсеевич говорил неправду, но разве мог он сказать другое,
даже ему, отцу Анисима Афанасьевича, партизанского разведчика и
связного.
— Ты бы придумал что-либо, Евсеюшка, зря погибнут люди.
Евсей Евсеевич подошел к Афанасию Анисимовичу, легонько
обнял за плечи, сказал доверительным тоном:
— Успокойся, Афанасий Анисимович. Где партизаны, не знаю
даже я, а вот о помощи подумаю. Попробую переговорить с началь-
ником полицейской управы, он ко мне часто заходит.
— Постарайся, Евсеюшка. Невестка моя, Агриппинушка, там. И
внучек, Мишутка, тоже. После допросов в прошлый раз она неделю
отлеживалась, на теле живого места не оставалось, если и сейчас так
будет, то, может, и не выдержит, отдаст Богу душу…
Проводив Афанасия Анисимовича, Евсей Евсеевич задумался. О
том, что в поселке снова произведены аресты, он уже сообщил в от-
ряд, и если его донесение получено, то там уже знают обо всем, что
здесь творится. Вспомнился и разговор с Николаем Секериным. Тог-
да они обговорили и такое развитие событий. Если после взрыва мос-
та или других их действий немцы предпримут карательные меры про-
тив населения, то он, Евсей Евсеевич, может попытаться спасти их.
Ему разрешалось пойти на оправданный риск, вывести немцев на за-
имку, где была в самом начале партизанская стоянка, пока строился
основной лагерь. Николай Николаевич предупредил только об од-
ном: их следовало поводить по лесу как можно дольше, якобы по не-
знанию точного расположения, провести пару раз мимо заимки, на
случай, если там в это время будет кто-то из партизан. Получалось,
что сейчас как раз тот случай, когда нужно идти на риск, ради спасе-
ния людей.
К концу дня в лавку заглянул полицай Игонин, взял бутылку
водки, подобрал немного закуски и, направляясь к двери, обернул-
ся.
— Когда за дровами, Евсеевич?
— Еще те не кончились.
— Вот и хорошо, а то мне сейчас некогда.
— Работы много?
— Прибавилось, — признался Петька, — немцы боятся нападе-
ния партизан, усилили посты и патрулирование поселка, вот я и бе-
гаю с наряда в наряд.
— Кстати, — сказал Евсей Евсеевич, — главный полицейский
района еще здесь?
— Здесь, куда ему деться. Пока партизан не уничтожим, Мерку-
лов будет здесь. Липпке с ним чувствует себя спокойнее.
— А ты мог бы попросить его зайти ко мне?
— Смогу, если узнаю зачем.
— Хочу поговорить о судьбе арестованных. Зря их мучают. Ду-
маю, никто из них не знает, где сейчас партизаны.
— Липпке надеется, кто-то не выдержит, расскажет. Или кто-то
из жителей сбежит к ним и тогда...
Что будет тогда, Евсей Евсеевич слушать не стал. Сказал, преры-
вая Игонина: — Да не знают они ничего! Бестолковая работа. И ни-
кто к партизанам не побежит! Куда бежать-то по снегу?!
— А вы знаете, Евсей Евсеевич? — Петька вернулся к прилавку,
пристально вгляделся в лицо Евсея.
— Об этом я и хочу поговорить с Меркуловым.
Игонин потоптался около прилавка, как-то нерешительно ска-
зал: — Поговори со мной, я ведь полицейский, при должности, к то-
му же у нас с тобой и договоренность есть!
— Я тебя, Петр, уважаю, но у тебя маленькая должность, и задер-
жанных освободить ты не сможешь.
— И Меркулов не сможет, освободить их может только Липпке.
— Вот об этом я и хочу потолковать вначале с Меркуловым, а за-
тем, если потребуется, и с самим Липпке.
Игонин стушевался и, не говоря ни слова, вышел из лавки, до-
вольный тем, что хоть какую-то надежду принесет Меркулову в оп-
равдание своей бездеятельности, как любил повторять тот.
Примерно в это же время командир партизанского соединения
Виктор Петрович Смородинов совещался со своими подчиненными.
Сообщив о положении в Малиновке, попросил высказаться каждого.
Начал с разведки.
— Что скажешь, Анисим Афанасьевич? — он смотрел на при-
унывшего разведчика, понимая, как тяжело ему, да и не только ему,
всем, кто оставил там родителей, жен и детей.
— Я не вижу никакого выхода, — признался Едоков, — в про-
шлый раз их тоже арестовали, помучили и отпустили. Что будет сей-
час, не знаю.
— А ты что скажешь, Николай Николаевич?
— Нужно ночью напасть на станцию, наших освободить, а кара-
телей пустить в расход.
— И что будет дальше? — спрашивая, Виктор Петрович смотрел
на насторожившегося майора Петухова.
— Дальше, — мгновенно отреагировал Петухов, — они приводят
отряд побольше и посильнее этого, сжигают все дома, станцию пре-
вращают в опорный пункт и ждут встречи с нами. А вот что мы сами
будем делать с освобожденными людьми, не знаю. Их надо где-то
размещать, кормить, лечить, одевать. Наших запасов хватит макси-
мум на месяц, но война вряд ли окончится в декабре.
— И что ты предлагаешь, Василий Иванович? — миролюбиво
спросил Смородинов.
— С освобождением нужно подождать, — убежденно говорил
Петухов, — пока нужно послать разведчиков на ту сторону, пусть по-
наблюдают за поселком, а мы будем думать, что следует предпри-
нять.
Смородинов слушал, опустив голову, внимательно вглядывался в
листок, на котором делал пометки, сказал сам себе: — Значит, пред-
принимать ничего нельзя, но и сидеть сложа руки тоже нельзя. Нас
не поймут арестованные сельчане.
Он поднял голову, оглядел присутствующих, сказал, обращаясь к
Секерину:
— Разведгруппу усильте автоматчиками.
— Хорошо, Виктор Петрович. — Секерин рад был любому реше-
нию, лишь бы не сидеть, ожидая у моря погоды. Но вдруг он вспом-
нил о разговоре с Евсеем Евсеевичем, сказал: — Такую ситуацию мы
прорабатывали с Безродных. — Он посмотрел на Петухова, и тот кив-
нул головой в знак согласия.
— Ну что ж, — подытожил Виктор Петрович, — положимся на
случай и будем ждать?
— Почему же ждать, — не выдержал начальник штаба, полковник
Незванов, — нужно не ждать, а наступать.
— А если поконкретнее, Семен Михайлович?
— Мы действуем в одном месте, на одном направлении. Потому
здесь и отряд карателей, и все городское начальство. Предлагаю в
срочном порядке провести операцию на железной дороге по другую
сторону Деснянска. Они сразу же оставят в покое Малиновку и наш
отряд.
— Стоящее предложение, — сказал Смородинов и сразу же
спросил Петухова: — А как ты к этому относишься, Василий Ивано-
вич?
— Дело хорошее, согласуется с вашей подсказкой, но штаб фрон-
та приказал держать в напряжении этот участок дороги.
— А мы расширим поле нашей деятельности. Они что, будут про-
тив?
— Думаю, нет, к фронту составы идут со всех сторон.
— Когда выступать? — спросил Незванов, для которого этот рейд
был уже решенным, с Петуховым они обговорили и тщательно про-
работали детали предстоящей операции.
— По готовности.
— Люди готовы хоть сегодня.
— Еще лучше, чем скорее, тем лучше.
Незванов подошел к карте. Карандашом провел линию маршрута
группы, доложил все, что обеспечивало выполнение задания: состав
группы, экипировку, вооружение и прочее, что вселяло уверенность
в успех задуманного.
Выслушав, Смородинов задал только один вопрос: — Вас не сму-
щает расстояние?
— Нисколько, — спокойно ответил Незванов, — они нас там не
ждут.
— Действуйте, — согласился Смородинов, — пусть люди хоро-
шенько отдохнут и на рассвете уходят. К вечеру они будут в районе
сосредоточения.
Присутствующие встали и потихоньку покинули землянку. Ос-
тавшимся, Незванову и Петухову, Смородинов сказал только два
слова: — Желаю успеха!
— К черту, Виктор Петрович! — ответил, смеясь, Петухов. Еще
учась в училище, он отвечал так всем, кто желал ему хороших оценок.
И, удивительное дело, все экзамены сдавал на «хорошо» и «отлично».
Ему так хотелось, чтобы и на этот раз получилось так же.
* * *
Игнат Меркулов вошел в лавку в сопровождении двух полицей-
ских. Поздоровавшись с Евсеем Евсеевичем, прошел за прилавок, за-
глянул в подсобку, служившую кладовой. Убедившись, что там нико-
го нет, попросил полицейских посторожить лавку, временно никого
посторонних внутрь не пускать.
— Игонин передал мне ваше пожелание встретиться со мной. Чем
могу служить?
Игнат нарочно избрал подобное обращение, рассчитывая обезо-
ружить лавочника.
— Не вы мне, а я вам, — уточнил Евсей Евсеевич.
— И каким образом?
— Хотел бы встретиться с вашим начальником.
— С гаупштурмфюрером Липпке?
— Не знаю, как его величают, но знаю, что по его приказу второй
день в пакгаузе содержатся семьи партизан.
— Вы хотите облегчить их участь?
Евсей Евсеевич посмотрел на Меркулова непонимающим взгля-
дом, но сказал как можно спокойнее: — Догадываюсь, зачем их там
собрали. Однажды их уже арестовывали, но ничего не добились, по-
тому что никто из них не знает, где находятся партизаны. Иначе мно-
гие из них уже были бы у партизан. Тогда вы их отпустили. И пра-
вильно сделали.
— Тогда допрашивал в основном я.
— Слышал и видел допрашиваемых. На них нельзя было смотреть
без слез.
— А на самого Липпке, получившего ранение от партизанской
пули, можно?
— На то и война.
— Значит, им, то есть партизанам, все можно, а нам нельзя?
— Нам, это значит и мне, — уточнил Евсей Евсеевич, — я для них
такой же враг, как и вы. Потому что торгую в лавке, обслуживаю по-
лицейских и немецких солдат.
— Давайте конкретнее, — Меркулов подошел вплотную к Евсею
Евсеевичу.
— Хотите нам помочь?
— Хочу, но при одном условии. Вы освобождаете всех задержан-
ных, потому как никто из них не знает, где находятся партизаны. И
сколько бы вы их ни пытали, они будут говорить одно и то же: «не
знаю»! Они действительно ничего не знают. Отряд создавался под ру-
ководством работников горкома ВКП(б) и офицеров НКВД в спеш-
ном порядке, буквально за одни сутки. Организация держалась в
строгой тайне. Будущие партизаны не знали, куда их поведут.
— А вы откуда знаете?
— Я родился здесь. Хорошо знаю здешние леса и тропы и могу
предположить, где они находятся. Передайте господину Липпке мою
просьбу или условия, как хотите: пусть арестуют меня, а безвинных
людей отпустят домой. Если я обману вас, вы расстреляете меня.
Евсей Евсеевич глядел в глаза Меркулова, пытаясь уловить ма-
лейшее изменение в них, надеясь на понимание и сочувствие. Но
Меркулов отвел взгляд в сторону. Наконец, не выдержав, сказал:
— Вы понимаете всю глубину сказанного вами?
— Если бы не понимал, не говорил бы.
— Хорошо, я доложу господину Липпке.
Вечером за Евсеем Евсеевичем пришли полицейские. В дом во-
шел Игонин, двое топтались на крыльце. Увидев слезы на глазах Ма-
рии Ивановны и Пелагеи Ивановны, Петька попытался успокоить их,
сказав, что Евсея Евсеевича вызывает сам гаупштурмфюрер СС гос-
подин Липпке. Не знал Петька, что Евсей Евсеевич уже провел с сес-
трами воспитательную беседу, и те наперед знали все, потому волно-
вались еще больше. Правда, Евсей Евсеевич, разговаривая с ними, не
церемонился, сказал, что случиться может все. Но если он не вернет-
ся живым, пусть долго не печалятся. Пострадать за людей не грешно,
наоборот, во всех отношениях полезно. Ведь не ради геройства при-
нял свою смерть Иисус Христос, а ради спасения всего человечества!
Сестры вроде успокоились, но слезы из глаз бежали неудержимо,
и Евсей Евсеевич понял, что успокоение придет к ним, когда они
выплачутся. Махнув рукой, он вышел вначале в сени, потом во двор.
Походив по двору, заглянул в коровник, постоял около гусей, на-
слаждаясь их спокойным гоготанием, подумал о том, что завтра он
может всего этого и не услышать, никто не может ему гарантировать
жизнь, надежды на Меркулова не было, а о Липпке он не хотел даже
думать. Услышав скрип снега под чьими-то ногами, быстро прошел
в дом, сказал с порога: — Протрите слезы, за мной, верно, уже при-
шли.
Услышав стук сапог на крыльце, сказал голосившей Пелагее Ива-
новне: — Все, Поля, кончай меня отпевать. Не хорони заранее, авось
еще возвернусь!
Евсей Евсеевич оделся потеплее, понимая, куда он идет, подошел
к сестрам, дотронулся до каждой, сказав только одно слово: — Жди-
те!
Повернувшись, шагнул к двери, впустив в горницу холодный воз-
дух.
К станции шли молча. Евсей Евсеевич представлял, что это не
вызов, а арест. И он ничуть не сомневался, чем все это кончится. Се-
годня и ему придется ночевать в холодном пакгаузе, и он не ошибся.
Петька подвел его к пакгаузу, но, прежде чем открыть дверь, ска-
зал: — Меркулов и Липпке примут тебя, как только освободятся.
Внутри пакгауза стоял полумрак, и Евсей Евсеевич постоял не-
сколько минут, прикрыв глаза, чтобы они привыкли к темноте. Еще
не видя, что творится вокруг, услышал стоны и приглушенный плач
женщин. А когда глаза приспособились, освоившись с полумраком,
и он начал узнавать сидевших и лежавших посельчан, дверь приот-
крылась, и полицейские втолкнули внутрь склада женщину. Евсей
Евсеевич подхватил ее, не дав упасть, провел на свободное место.
Женщина издавала стоны, плакать уже не было сил. Не было сил да-
же сидеть, почувствовав под собой что-то твердое, она сразу же пова-
лилась набок, успев спросить: — Ты кто?
— Евсей Евсеевич я, — ответил он и услышал вопрос: — А тебя за
что, Евсеюшка?
— Я сам пришел.
Женщина, а это была Настасья Секерина, придя в себя, сказала:
— Видно, смерть пришла, Евсеюшка. Чует мое сердце, что не вы-
пустят они меня отсюда.
Она помолчала несколько минут, затем сказала, продолжая преж-
нюю мысль: — Меня и Агриппинушку.
Настасья что-то пыталась рассказать о том, что она пережила на
допросе, но членораздельно смогла произнести только одно слово: —
Ироды!
Евсей Евсеевич гладил своей рукой обмякшие руки Настасьи, хо-
тел сказать ей слова утешения, но в это время дверь открылась, и
Петька Игонин крикнул: — Безродных, на выход!
Настасья поняла, куда его поведут, сказала скороговоркой:
— Если что, передай Николаю Николаевичу, я ничего им не ска-
зала!
Евсей Евсеевич погладил ее голову, шепнул: — Хорошо, я все пе-
редам.
Он встал, прошел к открытой двери, где стоял Игонин.
— Идем к Липпке, — сообщил он и добавил, оглядываясь: — По-
моему, тебя отсюда не выпустят.
Евсей Евсеевич и без него понял, что до утра не выпустят, потому
отнесся к его словам спокойно. Он так же спокойно вошел в кабинет
Липпке, где увидел и Игната Меркулова.
— Садитесь, — предложил Липпке, указав на табурет, где до него
сидели другие допрашиваемые. Пол вокруг табуретки был забрызган
свежей кровью, и Евсей Евсеевич осторожно ступал, пытаясь не на-
ступить на чужую кровь.
— Мне сообщили условия, предложенные вами, — спокойно ска-
зал Липпке, — но германская армия никогда не выполняла диктуе-
мых ей условий, потому мы здесь, а не в Бресте. Но меня они заинте-
ресовали, и я готов их рассмотреть, если у вас есть гарантии.
— Гарантия я сам.
Липпке расстелил на столе карту района, попросил подойти бли-
же.
— Покажите их примерное расположение.
Евсей Евсеевич с удивлением рассматривал карту, столь подроб-
ную карту района, где нанесено все, вплоть до безымянных ручейков,
видел впервые, потому заколебался, сказав:
— По карте не смогу, а вот на местности запросто.
Наблюдавший за ним Меркулов спросил, пытаясь прояснить му-
чивший его вопрос: — С какой стороны дороги они располагаются?
— С западной.
— Меркулов многозначительно посмотрел на Липпке. Они о чем-
то переговорили по-немецки, затем Липпке сказал:
— Я отпущу их семьи только в том случае, если ваши сведения
окажутся верными и мы, наконец, обнаружим партизан.
Он снова заговорил с Меркуловым на своем языке, а перегово-
рив, сказал: — Вас отведут в пакгауз, а завтра утром вы поведете нас к
партизанам. И если мы убедимся, что вы водите нас за нос, то я при-
кажу расстрелять вас, а заодно и семьи известных нам руководителей
партизанского отряда.
Оказавшись опять внутри холодного пакгауза, Евсей Евсеевич
нашел место, где оставил Настасью Секерину, которая никак не от-
реагировала на его возвращение, потому что все еще находилась в ка-
кой-то полудреме, вызванной переживаниями, связанными с арес-
том и побоями.
Евсей Евсеевич прилег рядом с ней на солому, стараясь не трево-
жить лежавших вповалку людей. Но Настасья в какой-то момент
пришла в себя, а обнаружив рядом с собой человека, спросила:
— Ты ли это, Евсеюшка?
— Я, Настасья.
— Тебя тоже били?
— Пока нет. Я им нужен в полном здравии.
Настасья смолкла, что-то обдумывая, но вскоре снова заговори-
ла.
— Нас с Агриппинушкой отсюда не выпустят. Ее так же бьют, как
и меня, больше других. Когда ее принесли с допроса, она полдня не
могла сказать ни единого слова, отлеживалась. Я за нее боюсь боль-
ше, чем за себя. Второго допроса она не выдержит.
Настасья снова замолчала, но через некоторое время сообщила:
— Сегодня меня били меньше, может, боятся, что я не выдержу, и
тогда они утеряют какую-то связь, которую ищут. Но я действитель-
но ничего не знаю, кроме того, что мой Николаша командир отряда
и здорово досаждает им.
Она опять смолкла, потом вдруг спросила: — Ты слышишь меня,
Евсеюшка?
— Слышу, Настасья.
— Помирать зазря не хочется, а смерти боюсь по одной простой
причине: не хочется Костю, младшенького, оставлять одного. Да и
Колюше несладко без меня будет. С другой стороны, на душе как-то
легко и покойно. Скоро я встречусь со своим старшеньким, Володей,
убитым кровопийцем Матвеем.
— Успокойся, Настасья, завтра вас освободят.
Она засмеялась каким-то странным смехом, и Евсей Евсеевич
понял, что, видимо, все, находящиеся здесь, уже приготовились к
смерти.
Настасья говорила еще что-то, но голос ее становился все тише и
тише, и он понял, что она провалилась в бездонную яму беспамятст-
ва, вызванную всем вместе: недосыпанием, недоеданием, побоями и
холодом. Он придвинулся ближе к ней, сел поудобнее, расстегнул
полы полушубка, одну полу набросил на ее ватник, склонился ниже,
пытаясь хоть как-то согреть ее. Вскоре и сам он окунулся в дрему, ус-
покоенный принятым решением, казавшимся ему единственно вер-
ным в данной ситуации.
62
Генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин, командовавший
оперативной группой войск Западного фронта, сражался в окруже-
нии северо-западнее Вязьмы больше месяца. Получив шифровку с
приказом о выходе из окружения, он сделал все, чтобы спасти самое
главное — подчиненных ему людей и, проявив личное мужество и не-
человеческие усилия, 15 ноября вышел к своим в районе деревни
Козлово на участке, где только что первая гвардейская танковая бри-
гада генерал-майора Катукова М. Е. наголову разбила немецкий гар-
низон, занимавший населенный пункт, обратив его в бегство. Этим
моментом воспользовался генерал Болдин. Из окружения вышли из-
можденные, израненные, но не потерявшие веру в победу остатки
подразделений, которые сдерживали немецкие части, рвавшиеся к
Москве, дав возможность нашим войскам организовать оборону на
можайской линии. Генерал Катуков, собравшийся вместе со штабом
двигаться вперед, в освобожденную, занимавшуюся ранее его брига-
дой, Чесмену, увидел среди выходивших бойцов крупного военного в
форме генерал-лейтенанта, был поражен тем, что генерал не снял с
себя знаков отличия, чтобы быть не столь заметной мишенью, как
это делали другие, более того, он еле передвигался, опираясь на кос-
тыли. Катуков подошел к группе офицеров, сопровождавших генера-
ла, представился, спросил, с кем имеет честь.
— Генерал-лейтенант Болдин, — представился тот и сразу попро-
сил доставить его в штаб армии.
Катуков выделил автомобиль, и Болдин, попросив оказать помощь
вышедшим с ним из окружения людям, уехал в штаб 16-й армии.
Командарм-16 Рокоссовский К. К. схватил Болдина в объятия.
— Рад вашему возвращению, Иван Васильевич! Катуков сообщил
о вас, я сразу же дал указания по обустройству ваших подчиненных.
— Спасибо, Константин Константинович, — спокойно, густым
басом сказал Болдин и, усаживаясь поудобнее, морщась, гладил ра-
неную ногу.
— Болит? — спросил Рокоссовский и, улыбаясь, пошутил: — Сей-
час мы ее подлечим.
Он на минуту выглянул в соседнюю комнату, штаб располагался
в бытовом помещении бывшей школы, и вскоре на столе уже стояла
солдатская миска с едой, чай и хлеб, нарезанный, как и положено. На
миг взгляд Болдина остановился на угощении, уже несколько дней
он не видел свежего хлеба, питались чем придется, и Рокоссовский,
заметив, на что смотрит Болдин, сказал: — Да, хлеб всему голова.
Точно так же, как и мы здесь, особенно если голова не способна за-
кружиться от временных успехов и не теряется от неудач.
Он посмотрел на Болдина, обратил внимание на его форму, ска-
зал: — Очень хорошо, Иван Васильевич, что, даже находясь в окру-
жении, вы помнили прежде всего о том, что вы там представляли на-
шу армию, нашу советскую власть. Я знаю, многие офицеры в окру-
жении одевались в солдатскую форму, чтобы не особенно выделять-
ся, не стать случайной мишенью для врага. За твое бесстрашие пред-
лагаю выпить по стопке.
Он достал бутылку коньяка, наполнил расставленные адъютан-
том рюмки.
— За тебя, Иван Васильевич, за твоих офицеров и солдат, сражав-
шихся в окружении и не павших духом, за предстоящую победу!
Они выпили, закусили, и Рокоссовский предложил Болдину не
стесняться, поесть как следует. Сам он отошел к столу, заставленно-
му аппаратами связи, и, сняв одну из трубок, докладывал командую-
щему фронтом о своем госте.
— Как он себя чувствует? — спросил Жуков, и Рокоссовский от-
ветил: — Держится хорошо, но передвигается на костылях.
— Что с ним?
— Ранен в ногу.
— Немедленно в госпиталь!
— Я так и сделаю, но вначале накормлю!
— Хорошо. А где его люди?
— Я сразу же отправил на пункт формирования. Там их переоде-
нут, помоют и накормят.
— Хорошо. Скажите Болдину, пусть подлечивается и сразу ко
мне.
Закончив разговор с Жуковым, Константин Константинович по-
дошел к столу, с улыбкой посмотрел на гостя, спросил по-житейски
просто: — Подкрепился, Иван Васильевич?
— Спасибо, Константин Константинович.
— Вот и хорошо. А сейчас в госпиталь. Таков приказ командую-
щего. Там и напишешь рапорт о выходе из окружения.
Они попрощались, и Болдин в тот же день был в одном из москов-
ских госпиталей. Понимая, что следует пролечиться, он, тем не менее,
написав рапорт о действии в окружении войск его группы, сразу же
написал и второй, с просьбой о направлении в действующую армию.
Его обрадовало, что командующий фронтом в дни уже начавше-
гося последнего наступления немцев на Москву нашел время, позво-
нил начальнику госпиталя, поинтересовался здоровьем Болдина. И
когда 22 ноября к госпиталю подъехала легковая машина, и его в
срочном порядке выписали, быстро оформив все полагавшиеся до-
кументы, он понял, что именно сейчас ему предстоит встретиться с
генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым.
В дороге он думал, с чего начнет свой отчет, как лаконичнее и ко-
роче рассказать о воинах, сражавшихся в районе Вязьмы, сковывая
врага, рвущегося к столице, какими словами обрисовать массовый
героизм, выдержку и терпение всех без исключения: солдат, сержан-
тов и офицеров всех рангов. Как отметить тех, кто погиб, оставшись
там, в лесах, не захороненными, как сохранить память о них, безве-
стных героях.
Оказавшись в штабе, видя напряжение на лицах офицеров-шта-
бистов, он начинал понимать, что не сможет найти никаких слов,
кроме нескольких — они сражались и погибли за Родину, за Россию.
Увидев входившего в комнату Болдина, Жуков оторвался от кар-
ты, сказал, указав на стул: — Отбросьте костыли, Иван Васильевич, и
садитесь рядом.
Он подождал, пока Болдин усядется за стол, продолжил, указы-
вая на карту: — С сего дня вы командующий пятидесятой армией, —
он ткнул карандашом в точку, сказал: — штаб здесь, в Туле. Прини-
мать дела не у кого, там сейчас нет командующего. Так что вступайте
в должность без формальностей.
Георгий Константинович обвел взглядом фигуру Болдина, впив-
шегося в карту с нанесенной обстановкой, сказал: — Зайдите к на-
чальнику штаба фронта генералу Соколовскому, ознакомьтесь с об-
становкой и сегодня же отправляйтесь в Тулу. От себя скажу следую-
щее: фельдмаршал Бок бросил в наступление всю свою группу. Он
пытается взять Москву в клещи двумя танковыми группами, насту-
пающими здесь и из района Калинина с северо-запада и танковой ар-
мией Гудериана с юго-востока. Гудериану удалось прорвать оборону
50-й армии, захватить Болохово, Дедилово, Узловую и Сталино-
горск. Он будет пытаться через Каширу и Коломну выйти к Москве.
Ваша задача — остановить Гудериана!
Жуков протянул руку, давая понять, что разговор окончен, ска-
зал: — Желаю успехов!
Ночью легковая машина с Болдиным въехала в Тулу. При въезде,
на посту, их остановили, офицер НКВД придирчиво проверил доку-
менты, а убедившись, что перед ним новый командующий армией,
сказал:
— Извините, товарищ генерал-лейтенант. Мы на особом положе-
нии, с 18 ноября нас атакуют со всех сторон.
Не встретив никаких возражений, офицер продолжил: — Я дам
вам сопровождающего, вас ждут в городском комитете обороны на
Володарского у небольшой церквушки, но в темноте вы будете блуж-
дать всю ночь, пока найдете ее.
И действительно, машина с затемненными фарами, ослепляемая
вспышками прожекторов, бороздивших небо в поисках прорывав-
шихся к городу самолетов, под глухие звуки выстрелов зениток и раз-
рывов снарядов, бесприцельно посылаемых немцами, объезжая на-
долбы и баррикады, противотанковые заграждения и рвы, наконец,
подъехала к зданию ГКО, где командующего уже ждали члены город-
ского комитета обороны.
Усталый, все еще чувствуя боль в ноге, Иван Васильевич тепло
поздоровался с каждым, кто находился в комнате, подошел к столу,
где рядом с Жаворонковым уже стоял для него стул, поставил к стен-
ке костыли.
— Мы заждались вас, Иван Васильевич, — сказал Жаворонков,
— я звонил в штаб 49-й армии в Серпухов, думал, вы там заночева-
ли.
Иван Васильевич улыбнулся, сказал как можно тише, пытаясь
сбавить тембр своего баса:
— Я знал, что Гудериан уже пятый день атакует Тулу. Разве в та-
ких случаях можно еще где-то останавливаться?
Он посмотрел на Жаворонкова с укором, но тот понял немой во-
прос, и, пряча улыбку, предложил: — Я познакомлю вас с членами
городского комитета обороны, введу в курс дела. И только после это-
го мы отпустим вас в штаб, где вас тоже ждут.
Василий Гаврилович представил председателя облисполкома
Н. И. Чмутова, начальника областного управления НКВД В. Н. Су-
ходольского, начальника гарнизона полковника А. К. Мельникова.
Он вкратце рассказал о проведенной в городе работе по сооружению
рубежей обороны, где основную работу выполняли жители города —
женщины, школьники, старики. В возведении рубежей большую по-
мощь оказали инженерные части и штаб армии. В городе создан
Тульский боевой участок, который возглавил заместитель командую-
щего 50-й армией генерал В. С. Попов. Сейчас штаб возглавляет ге-
нерал Я. С. Фоканов, командир расквартированной в городе 154-й
стрелковой дивизии.
Первые два наступления Гудериана на город, в конце октября и
10-11 ноября, мы выдержали благодаря слаженной работе всех город-
ских служб и стойкости воинских подразделений. Противотанковой
обороной города руководит командующий артиллерией армии пол-
ковник К. Н. Леселидзе.
— А что делает промышленность города для армии?
— Основное оборудование заводов из города вывезено. Но мы со-
брали все станки из ремонтных участков, артелей и наладили ремонт
всего, что поступает из воинских частей: танков, пулеметов, винто-
вок. Сейчас заканчивается подготовка к выпуску 82-мм минометов.
После вывода из строя линий электропередач мы запустили местные
электростанции, которые дают жизнь ремонтным цехам, больницам
и госпиталям. К сожалению, энергии для города не хватает. К стан-
кам встали пенсионеры и школьники. Но настроение у людей боевое.
Ни у кого нет сомнения в том, что Тула выстоит!
Иван Васильевич поблагодарил членов городского комитета обо-
роны и, попрощавшись с ними и с Жаворонковым, уехал в штаб ар-
мии, где его ждали с нетерпением. Начальник штаба полковник Ар-
гунов Н.Е. вкратце докладывал обстановку, сложившуюся в Туле и на
передовой.
— 18 ноября в 6.00 противник открыл артиллерийский огонь по
обороне войск левого крыла армии, но артиллеристы 413-й и 299-й ди-
визий сорвали артподготовку, открыв ответный огонь. В 8 часов 30 ми-
нут противник ввел в бой основные танковые силы, но первая атака
захлебнулась, танки остановили противотанковая артиллерия, пехо-
тинцы, используя противотанковые ружья, бутылки с горючей жидко-
стью, противотанковые гранаты. В 10 часов 25 танков и до батальона
пехоты ворвались в Сергиевское, но на других участках левого крыла
армии атаки удалось остановить. В 12 и 14 часов враг обрабатывал на-
ши позиции авиацией и ввел в бой основные силы. Несмотря на поте-
рю 19 танков и 500 солдат и офицеров, противнику удалось потеснить
наши войска на рубеж Болохово—Дедилово. Командующий армией
генерал Ермаков передал из своего резерва 32-ю танковую бригаду в
помощь командиру 413-й стрелковой дивизии, но генерал Терешков
А. Д. не смог перегруппировать силы и вернуть потерянные позиции.
19 ноября противник возобновил наступление при сильной авиа-
ционной и артиллерийской поддержке. Части 413-й и 299-й дивизий
отошли на новый рубеж. В бою за Болохово, где противник ввел в бой
50 танков с десантом пехоты, особо отличился 1322-й стрелковый
полк 413-й дивизии. Несмотря на гибель командира полка подпол-
ковника Корнеева Д. М., весь штаб оказался отрезанным от основ-
ных сил, полк сдерживал натиск противника, во взаимодействии с
артиллеристами 291-го противотанкового дивизиона и группой тан-
ков 32-й танковой бригады, уничтожил три танка, четыре бронетран-
спортера, до 320 солдат и офицеров.
20 ноября противник попытался развить успех ночной танковой
атакой. Но разведка 413-й дивизии обнаружила приготовление, ко-
мандование дивизии и 32-й танковой бригады устроило танковые за-
сады, и гитлеровцы за ночь потеряли 17 танков и до 200 солдат и офи-
церов. Днем противник ввел дополнительные подразделения, и ди-
визия отошла на новый рубеж. Обойденный 1320-й стрелковый полк,
оказавшийся в окружении, понес большие потери, но вырвался из
окружения. Отход наших соединений увеличил разрыв между нашей
армией и 3-й армией Юго-Западного фронта до 50 км, поэтому реше-
нием Ставки 239-я стрелковая дивизия полковника Мартиросяна
Г. О., находившаяся в районе Узловой в резерве, прикрыла брешь,
более того, нанесла удар по правому флангу 53-го армейского корпу-
са противника.
21 ноября левофланговые части армии под натиском противника
отошли и закрепились на северном берегу реки Шат. Командарм пе-
ребросил 31-ю кавдивизию с правого фланга на Сталиногорское на-
правление, в районе Арсеньево она вступила в бой с танковой груп-
пировкой противника, но удержать позиции не удалось, противник
переправился через реку Шат, выйдя к Сталиногорску. При этом
противник понес большие потери в живой силе и технике, подбито
более 30 танков, уничтожено более 2,5 тысячи солдат и офицеров.
Гудериан использует на веневском направлении все наличные
танковые силы двух танковых корпусов, поэтому, видимо, в течение
этих дней активных действий против самой Тулы не предпринимает,
предпочитая авиационные налеты и артобстрелы. Узловую и Стали-
ногорск удержать не удалось.
Болдин сразу же задал вопрос полковнику Леселидзе: — Чем вы
помогли оказавшемуся в самом трудном положении комдиву 413-й?
— Ночью мы сняли с позиций с южной окраины Тулы батарею
76-мм пушек 217-й стрелковой дивизии, зенитную батарею 732-го
полка ПВО. Еще раньше, 21 ноября, в Венев переброшена батарея
702-го противотанкового артполка. Больше снимать нельзя.
— Ну что ж, — подвел итог Иван Васильевич, повернувшись к
полковнику Леселидзе, — едем в Венев.
Перед выездом передал листок начальнику штаба с текстом в
штаб фронта и Ставку: «50-ю армию принял, выезжаю в Венев, где
сейчас решается судьба обороны Тулы и всего левого крыла армии».
Дорога на Венев была свободной, кое-где, правда, еле заметное
шоссе, прикрытое изморозью и переметами снега, чернело свежими
воронками от разорвавшихся бомб и снарядов, и тогда автомобиль
охраны, ехавший впереди, останавливался, солдаты брались за лопа-
ты, закапывая воронку, а закопав, брали на буксир «эмку» команду-
ющего и таким образом выводили ее на сносное шоссе. Во время ос-
тановок Болдин выходил из машины, прислушивался к тревожным
звукам разрывов бомб и снарядов где-то в стороне Узловой и Стали-
ногорска, где сражались оказавшиеся в окружении стрелковые под-
разделения, ощущал запах гари от горевших на полях скирд необмо-
лоченного хлеба, видел развороченные взрывом деревенские дома,
встречавшиеся по дороге. Над их головами, к передовой, пролетели
«юнкерсы», неся смертоносный груз.
Полковник Леселидзе подробно рассказывал ему о расстановке
артиллерии в Туле, о прикрытии города со всех сторон танковыми
рвами, надолбами и ежами.
— Мы навязали им свою тактику похода на Тулу по дорогам, кото-
рые перед самим городом завалены, а съезды с них заминированы...
Болдина успокаивало то, что немцы ни разу не прорвались в го-
род, но настораживало другое, не начнут ли они атаку на город сей-
час, когда Узловая и Сталиногорск сданы, а защищавшие их дивизии
отходят на новые рубежи или сражаются в окружении.
В Веневе он встретился с членом Военного совета армии Сороки-
ным К. Л. и командиром 413-й Дальневосточной стрелковой дивизии
генералом Терешковым А. Д., которые доложили о попытке Гудери-
ана танковым десантом 17-й танковой дивизии, усиленным пехотны-
ми подразделениями, прорваться в Каширу. Здесь он узнал и о том,
что генерал Жуков приказал срочно перебросить в район Каширы
2-й кавалерийский корпус генерала Белова и танковую дивизию пол-
ковника Гетмана. Для координации действий на месте Болдин вы-
звал из Тулы своего начальника штаба, и буквально через два часа
полковник Аргунов уже был здесь, решая вопросы взаимодействия с
начальником веневского участка обороны генералом Терешковым и
приданными ему новыми соединениями.
Вечером командующий фронтом генерал армии Жуков Г. К. пе-
редал Болдину следующую телеграмму: «Ни в коем случае не допус-
тить проникновения противника в район Венева, для чего спешно
подтянуть следующую в ваше распоряжение походом 173-ю стрелко-
вую дивизию, подбросив ее на автомашинах. Этой дивизией с проти-
вотанковыми средствами занять подступы к г.Венев с юга, юго-запа-
да и юго-востока. Подвижной группой разбить мотомехчасти про-
тивника… Для прикрытия направления на Епифань полностью
поставить 41-ю кавалерийскую дивизию».
Обстановка менялась с каждым часом, и Венев пришлось оста-
вить, танковая группировка противника обошла его, направляясь в
Мордвес. Болдин вместе с оперативной группой штаба армии вы-
нужден был в срочном порядке перебраться на новое место, откуда и
доложил командующему фронтом о том, что фашистские танки, про-
рвав оборону 173-й дивизии, появились на улицах Мордвеса и, таким
образом, разрезали фронт обороны войск 50-й армии.
Георгий Константинович необычно долго молчал, оценивая об-
становку и давая понять Болдину всю глубину происходящего. Затем
сказал недовольным голосом, чеканя каждое слово: — Командование
всеми частями и соединениями 50-й армии, обороняющимися в дан-
ный момент на рубеже Кашира-Серебряные Пруды-Михайлов, штаб
фронта берет на себя. Вам надлежит немедленно вернуться в Тулу. Не
допустите ее захвата!
Жуков помолчал, выдержав паузу, сказал тихо, раздельно, но со-
вершенно понятно: — Смотрите, не попадите в котел в третий раз!
Возвращаться в Тулу пришлось через Каширу и Серпухов. Уже в
дороге Болдин узнал, что командующий фронтом в 17 часов 30 минут
25 ноября уточнил задачу кавалерийскому корпусу генерала Белова:
«Передовые части мотомехвойск противника на подходе к Кашире с
юга. Немедленно развернуться из района Каширы фронтом на юг,
разбить противника и отбросить в южном направлении. В ваше рас-
поряжение направляется из Подольска в Каширу 9-я танковая брига-
да».
На рассвете 26 ноября Болдин был в Туле. Испытывая тяжесть от
сознания того, что не смог сдержать натиск противника, рвавшегося
к Кашире, и, следовательно, в какой-то мере не оправдал возлагав-
шейся на него ответственности, он особенно внимательно слушал
доклад начальника оперативного отдела штаба о положении в городе.
— Вчера противник пытался наступать на город с запада, но был
отброшен. Продолжались бомбардировки города с воздуха и артобст-
релы. По-моему, они прощупывают нашу способность к сопротив-
лению и готовятся к штурму.
— Ну что ж, — сказал Иван Васильевич, — нам тоже нужно к не-
му готовиться. Только активными действиями здесь мы сможем ока-
зать реальную помощь войскам, сражающимся под Каширой. Любая
атака врага должна гаситься нашим контрударом с последующим
преследованием атакующих.
Посмотрев на полковника Леселидзе, спросил: — У вас как с бое-
припасами?
— Подвозим постоянно, товарищ командующий.
— А к гвардейским минометам?
— Все, что нам выделяют, здесь.
— Хорошо, — Болдин снова посмотрел на Леселидзе, сказал: —
Сейчас это самое сильное оружие.
— Мы планируем применять его как можно чаще и в разных на-
правлениях города. Пусть думают, что у нас не три, а, по крайней ме-
ре, девять дивизионов реактивных минометов.
Болдин задумался, перед его глазами все еще стояли кадры про-
исходящих боев на подступах к Мордвесу, танки с крестами на баш-
нях в самом городе, сказал, представляя себе теперешнее положение
наших войск под Каширой: — При первой же атаке Тулы ударьте ре-
активной артиллерией как можно сильнее, наш ответ должны услы-
шать и там, под Каширой, где особенно жмет сейчас Гудериан.
— Мы так и сделаем, товарищ командующий, — сказал, вставая,
Леселидзе.
63
Получив задание от Николая Николаевича Секерина держать под
наблюдением поселок, Анисим Афанасьевич привел свою группу к
заимке совсем изможденный. На этот раз группу усилили еще тремя
партизанами на случай, если на месте, по обстановке Анисиму Афа-
насьевичу придется самому принимать решение по вызволению аре-
стованных людей. Он спланировал дойти до заимки до обеда, придя
на место, отдохнуть как следует, к вечеру подойти к поселку, осмот-
реться, а ночью, огородами, пробраться к своему дому. Он предста-
вил, как обрадуется его приходу отец, Афанасий Анисимович, жена
Агриппинушка и сын Мишутка, если, конечно, их не загнали вместе
со всеми в злополучный пакгауз. Воображение рисовало картины
встречи с родными, и Анисим Афанасьевич прибавлял ход, стараясь
приблизить встречу, хотя и понимал, что все должно произойти толь-
ко в намеченные часы и никак не раньше. Но фантазии были на-
столько сильны и реальны, что он долго находился в их плену, даже
не пытаясь освободиться. Видение владело всем его существом, при-
бавляло энергии, и он, словно заведенный, споро вел группу к наме-
ченной цели. И только когда они подошли к «железке», Анисим Афа-
насьевич вернулся к своему обычному состоянию, каким его знали в
отряде: сосредоточенным, спокойным и осторожным. Дорогу про-
скочили, заметая следы ветками, хотя этот прием и не давал полной
гарантии, но обходившие дорогу солдаты вряд ли захотят углублять-
ся в лес на поиск неизвестных им людей, а после того, как пройдет
время, непогода заметет следы по-настоящему. Сейчас главным бы-
ло вовремя дойти до заимки, отдохнуть перед вторым броском к ко-
нечной цели. Входя в заимку, Анисим Афанасьевич внимательно ос-
мотрел оставленную им ранее скрутку проволоки. Выходило, что
здесь после них никого не было. Так закручивать проволоку мог
только он, и повторить его прием вряд ли кто смог бы. Подкрепив-
шись с дороги, Анисим Афанасьевич, прежде чем лечь отдыхать,
проверил знание каждым разведчиком и привлеченными партизана-
ми своих обязанностей при заступлении на дежурство и во время,
предупредил о близости станции, просил разбудить его в случае чего.
Во сне он оказался в поселке, прошелся по улицам, встречая зна-
комые лица односельчан. С кем-то о чем-то разговаривал, шутил,
смеялся. И, странное дело, во сне он видел прежнюю, довоенную,
беззаботную жизнь, не предвещавшую ничего из того, что произош-
ло в октябре и происходит сейчас.
Проснулся от резкого толчка, его тормошил Миша Зацепин. —
Дядя Анисим, — сообщал он испуганным голосом, — там немцы!
— Какие еще немцы? — зачем-то спросил он, протирая глаза. Но
сон вмиг отпустил его, и он, подскочив, спросил: — Где?
— Их много, они прошли по косогору, я боялся, как бы они не
свернули к нам. Я бы не успел поднять вас.
— А где наши люди?
— Они там, за заимкой, залегли в ельнике.
Выскочив из домика, Анисим Афанасьевич успел сказать «за
мной» и увлек всю свою группу в густой ельник, спрятавший их от
посторонних глаз и позволявший уйти незамеченными в глубь леса.
Внутри заимки ничего не успели убрать, на единственном столе
оставили еду и посуду. Уводя группу, Анисим Афанасьевич успел со-
образить, кто привел немцев к заимке, и понял, что сегодня его поход
в поселок не состоится. Сейчас главным для него было увести группу
как можно дальше, он понимал, что каратели пойдут по их следу, но
остановить их не планировал, знал, что они остановятся сами, пото-
му что никому из них не придет в голову мысль преследовать их
ночью. Они из преследователей могут стать преследуемыми, и он,
уходя, петлял по лесу, запутывая следы и уводя преследователей в из-
вестные только ему здешние дебри. Но даже сейчас он мысленно воз-
вращался к отброшенной им самим идее посещения родительского
дома, отогнал беспокоившие его и наплывавшие на него мечты, зная,
как жестоко время расправляется с благими намерениями и желани-
ями. Уйдя на значительное расстояние, он остановился, подождал,
пока соберется вся его группа, сказал, вытирая с лица пот:
— Спасибо, ребятки.
Они постояли, прислушиваясь к обступившей их тишине, и нео-
жиданно услышали выстрелы. По доносившимся звукам он понял,
что огонь ведется большим количеством людей, и, видя, как пригну-
лись партизаны, сказал: — Не бойтесь, я увел вас за возвышение,
пусть постреляют, потратят патроны.
Анисим Афанасьевич хотел уже идти дальше, но Ваня Обозин
спросил: — Дядя Анисим, а мы сами потом обратно дорогу найдем
или будем блудить по лесу?
— Найдем, если живы останемся.
Вскинув на плечо автомат, Анисим Афанасьевич шагнул по изве-
стной только ему и занесенной снегом охотничьей тропе, сказав все-
го одно слово: — Уходим.
Теперь жизнь всех членов разведгруппы зависела от того, кто ока-
жется расторопнее и выносливее. Они или каратели, идущие по их
следу. Но если учесть, что Анисим Афанасьевич знает, куда идет,
идет споро, и разведгруппа, молодые, выносливые ребята, привыч-
ные к лесной жизни и поспевающие за своим вожаком, идет быстро,
то вряд ли смогут так же быстро передвигаться каратели. А если их и
в самом деле ведет Евсей Евсеевич, как об этом догадывается Ани-
сим, то тот вряд ли будет торопиться, давая возможность партизанам
оторваться и уйти как можно дальше.
Анисим Афанасьевич оглянулся, посчитал своих людей, убедил-
ся, что идут все, никто не отстал, идут споро, чувствуя опасность и не
замечая усталости.
Он вновь услышал выстрелы, сейчас они казались более глухими
и не столь уверенными, а это означало только одно: им удалось ото-
рваться от преследователей. Вглядываясь в местность, он думал о за-
саде, следовало спугнуть противника, а заодно и дать возможность
отдохнуть своим ребятам.
* * *
Поздним вечером, когда лес уже погрузился в темноту, отряд ка-
рателей во главе с унтерштурмфюрером СС Вилли Гюнтером вошел в
поселок и потянулся к станции. Впереди отряда шли Гюнтер и Евсей
Евсеевич. При подходе к станционным постройкам Гюнтер что-то
сказал своим солдатам, и один из них, взяв за руку Безродных, повел
его к злополучному пакгаузу. И это несмотря на то, что он, Евсей Ев-
сеевич, вывел карателей на базу партизан, в чем убедились все, когда,
после шквального огня, открытого по домику, стоявшему в окруже-
нии молодых елей, вошли в него и обнаружили свежие остатки пищи,
сдвинутые к стене лавки, еще хранившие тепло обитавших внутри
домика людей.
После недолгой заминки Гюнтер повел отряд по следу партизан,
время от времени стреляя в сторону, куда вели следы, все глубже и
глубже заводившие их в лесную глухомань. К сожалению, догнать
партизан им так и не удалось, отдохнувшие, они уходили быстрее
преследователей, к тому же их было намного меньше, и они шли по
известным им местам. Один раз партизаны напомнили о себе, устро-
или привал, подпустили их ближе, но бой не приняли, ушли, отстре-
ливаясь и увлекая их за собой в глубь леса. Когда в лесу стало темнеть,
Гюнтер спросил Евсея Евсеевича, далеко ли до основного лагеря, но
тот, пожав плечами, ответил: — Я знал только эту заимку, где они
обосновались еще, знает разве что Бог.
Безродных уверенно шел рядом с Гюнтером, не пытался увести
отряд в сторону, тем более сбежать от них, выказывая тем самым
свою преданность им, что вконец подкупило офицера, и он, идя к
Липпке, думал о том, как лучше доложить шефу о бесстрашии лавоч-
ника, чтобы тот объявил ему, по меньшей мере, благодарность от
имени немецкого командования, а арестованные семьи партизан
приказал отпустить, сняв тем самым с отряда дополнительную на-
грузку по охране пакгаузов, сопровождению арестованных на допро-
сы и приготовлению, хоть и раз в день, пищи.
В комнате, где обычно находился Липпке, сидели Меркулов и
лейтенант Пауль Шнитке, и Гюнтер, войдя, с ходу спросил:
— Где шеф?
— Гаупштурмфюрер срочно уехал в город, — сообщил Мерку-
лов, — оставив за себя вас.
— Там что-то произошло?
— Война, — дипломатично ответил Меркулов, — днем там тоже
что-то взорвали.
— Что конкретно? — допытывался Гюнтер, и Меркулов отве-
тил: — Липпке не посчитал нужным сообщать нам.
Пауль добавил к сказанному Меркуловым: — Он приказал назна-
чить вас ответственным за все здесь. Мне — быть готовым к любым
неожиданностям.
Гюнтер сразу же прикинул, что могло произойти в Деснянске.
Судя по следам, оставленным партизанами, их было немного, не бо-
лее десятка, а партизанских семей, арестованных здесь, более двад-
цати. Следовательно, партизаны могли уйти в сторону Деснянска и
действовать по старой схеме с другого направления дороги, приме-
нив отвлекающий маневр. Выходило, что партизаны водят и его, и
Липпке за нос.
— Значит, не врал лавочник, — сказал Меркулов, подводя итог
своим размышлениям, и вдруг спросил: — Вы отпустили его?
— Пока нет, хотел доложить Липпке все как есть.
— А семьи партизан? — Меркулов уже давно пришел к выводу,
что никто из них не знает о расположении партизанского лагеря, а
если бы хоть кто-то знал, то давно сбежал бы к ним. Правда, он вы-
брасывал из партизанского круга фельдшера Милу, понимая, что и та
не знала, где они находятся, а если и ушла к ним, то не без их помо-
щи, учитывая ее гражданскую профессию.
Гюнтер потянулся к телефону, услышав голос обер-лейтенанта
Штриха, спросил, что случилось в Деснянске.
— Мне не известно, — признался Дитрих, — но произошло что-то
очень серьезное. Липпке вызвал комендант города подполковник
фон Крюгер.
Выдержав паузу, Дитрих спросил: — Нашли?
— Да.
— Уничтожили?
— Нет, они успели уйти, видимо, заметили нас раньше, чем мы их.
— Они вернутся туда снова?
— Вряд ли, мы подорвали их домик.
Вилли с удовольствием растянулся на кушетке, не раздевшись, и
мгновенно уснул. Проснулся под утро от телефонного звонка. На
проводе был Липпке. Узнав подробности проведенной операции, ос-
тался недоволен результатами. По его мнению, партизан следовало
преследовать всю ночь, а догнав, уничтожить всех до единого. И ни-
какие доводы, что люди валились с ног от усталости, что ночной лес
таит в себе дополнительные опасности, на него не подействовали.
Приказав утром начать все сначала, взяв с собой и местных полицей-
ских, особенно молодого, напористого Питера, наиболее сильного и
выносливого, Липпке закончил разговор.
Осмыслив все услышанное, Гюнтер попросил телефониста со-
единить его с Липпке. Услышав голос Гюнтера, Липпке спросил: —
Что еще?
— Что прикажете делать с семьями партизан и с лавочником?
Липпке долго думал над ответом, затем сказал, сохраняя разду-
мье, медленно выговаривая фразы: — Расстрелять мы их всегда смо-
жем. Отпустите, но слежку за ними продолжайте. Объясните им, что,
если партизаны взорвут хоть что-то еще, им не поздоровится.
Дав отбой, Гюнтер положил трубку на телефонный аппарат и,
прежде чем покинуть комнату, подумал о том, что не только парти-
занские семьи, но и он сам стал заложником у тех же партизан. И сей-
час главным для него было как можно скорее найти их и уничтожить.
Утром он открыл двери пакгауза, приказал Меркулову сказать
арестованным все, что услышал от Липпке. Люди потянулись к выхо-
ду медленно, словно не хотели покидать насиженные места, не про-
явив никакой радости по этому поводу. Вышел из пакгауза и Евсей
Евсеевич, поддерживая ослабевшую от допросов и переживаний На-
стасью. Поравнявшись с Меркуловым, сказал: — Здравствуйте, Иг-
нат Трофимович.
Тот ответил: — Здравствуй, Евсей Евсеевич, — и сразу же спро-
сил: — Лавку когда откроешь?
— Может, после обеда. Устал я очень, годы не позволяют бегать
по лесу за партизанами. Отосплюсь и открою.
Придя домой, Евсей Евсеевич прижал к груди обеих сестер и, по-
дойдя к кровати, быстро разделся и завалился в постель. На предло-
жение жены поесть что-либо, ответил: — Потом, Поля, потом.
Пелагея и Мария перемещались по комнатам на цыпочках и мол-
ча, про себя, шептали молитвы, благодаря Бога за чудесное спасение
Евсея Евсеевича.
Спал он до самого обеда, а проснувшись, с удовольствием ел све-
жеприготовленные наваристые щи. Наблюдая за мужем, Пелагея
Ивановна сказала: — Курицу, рябуху, прирезала. Старая она, яиц уже
не несет, а навара нагуляла много.
Ни она, ни Мария Ивановна не спрашивали ничего о вчераш-
ней отлучке Евсея, радуясь тому, что он вернулся целым и невреди-
мым.
Поев, Евсей Евсеевич, глядя на сестер, сказал, даже не пытаясь
прятать озарившую усталое лицо улыбку: — Вот я и дома, а вы волно-
вались!
Сестры что-то хотели сказать в оправдание, но он прервал их, за-
метив: — Я всегда продумываю свои шаги, даже когда иду торговать
селедкой.
На что Пелагея Ивановна сказала, глядя на сестру: — Так вот,
оказывается, в кого пошел наш Алексей Кириллович!
Сестры рассмеялись, и Евсей, успокоенный и успокоивший обе-
их сестер, ушел в свою лавку.
Уже подходя к ней, обратил внимание на отсутствие людей у две-
рей, где обычно после обеда собирались свободные от службы солда-
ты. За полдня к нему так никто и не зашел, и когда дверь открылась,
и он увидел Меркулова, первым его вопросом был: — Куда вы дели
моих покупателей?
— Кого вы имеете в виду?
— Солдат, конечно, кого же еще. Марки-то есть только у них.
— На задании они.
— Понятно.
Меркулов поблагодарил Евсея Евсеевича за сотрудничество, ска-
зал, что его поступком очень доволен, просил и в дальнейшем так же
помогать властям.
— Мне тоже жить хочется, — ответил Евсей Евсеевич и, посмот-
рев на Меркулова, добавил: — Сложное у меня положение, Игнат
Трофимович, если я буду работать с вами, то меня пристрелят парти-
заны, если с ними, пристрелите вы.
— А вы постарайтесь работать с нами так, чтобы они не догада-
лись. Все равно победа будет за нами, вон сколько уже завоевано. Пе-
ред германской мощью никто не устоит.
Евсей Евсеевич не стал перечить, высказывать сомнения в силе
немецкого оружия, напоминать ему о том, что кроме оружия есть еще
дух народа и войска, а русская армия всегда славилась верой в конеч-
ную победу своего оружия, каким бы оно ни было. И, судя по тому,
как долго немцы топчутся на одном месте под Тулой и Москвой, де-
ла у них не так уж и хороши, как они сами предполагают, но сказал
другое, не желая навлечь на себя подозрение главного полицейского
начальника: — Буду служить вам, как сослужил вчера.
— Вот это другое дело, — удовлетворенно произнес Меркулов и
попросил завернуть бутылку водки и что-либо из закуски.
— Вернутся ребята, обмоем это дело.
— Если не секрет, где они? — спросил Евсей Евсеевич, сгорая от
нетерпения и любопытства.
— Ушли по вчерашнему маршруту. Думаю, сегодня они придут по
их следу к главной цели, их постоянному лагерю. Потому мы усили-
ли отряд, подняв по тревоге и солдат лейтенанта Шнитке.
Слушая Меркулова, Евсей Евсеевич поначалу насторожился, но
вспомнил, какая тяжелая дорога в лесу, идти по снегу и бездорожью
утомительно, успокоился. К тому же он хорошо знал Анисима Афа-
насьевича, его охотничьи повадки и способности и не сомневался,
что и этот день для немцев будет таким же нулевым, как и вчераш-
ний.
— Снега-то нынче подвалило, — зачем-то сказал он, но Герман-
Игнат не среагировал на его слова, и тогда Евсей Евсеевич неожидан-
но для себя остановил Меркулова, сказав: — Ребята вернутся из леса
усталые, проголодавшиеся. Может, мне пойти домой, истопить бань-
ку, вы придете с господами офицерами, и мы отметим это событие?
— Дело говоришь, Евсей Евсеевич, — обрадовался Меркулов, —
иди готовь баньку, я с начала войны не парился, уже забыл, какая
она, русская банька. Офицеры вряд ли придут, скорее всего, побоят-
ся, а вот местные полицейские не откажутся.
— Хорошо, буду ждать.
Евсей Евсеевич закрыл лавку на замок, поспешил к своему дому.
Сестры, узнав о причине раннего возвращения, восприняли новость
без энтузиазма. Пелагея Ивановна не стерпела, сказала:
— Евсеюшка, что люди-то скажут?
— Сейчас пусть говорят, что хотят, время придет, во всем разбе-
рутся.
Он взял нужный инструмент для заготовки дров, сказал, выходя в
сени: — Если грязь и пристанет, то временно. Время придет — отмо-
ется. Сейчас главное — терпение.
Гости пришли очень поздно. Евсей Евсеевич постоянно подкла-
дывал дрова в печку, сохраняя жар, так необходимый в русской бане,
уже стал сомневаться, придут ли они и стоит ли дальше жечь дрова, за
которыми потом придется снова идти в лес, но вдруг скрипнула ка-
литка, и во двор вошли двое. По силуэтам Евсей Евсеевич узнал Мер-
кулова и Матвея Секерина. Подойдя к ним, сразу же спросил:
— А где Петро?
— Сейчас будет, — сообщил Матвей, направляясь к бане. Войдя в
предбанник, открыл дверь в парную, но, ощутив жар, захлопнул.
— Хорошо натопил, молодчина.
Матвей вышел во двор, прошел в сарай, заглянул в загородку с гу-
сями, подошел к калитке, ведущей в огород, убедился, что за ней, на
снегу, нет никаких следов. Закончив обследование, сказал все еще
стоявшему посреди двора Меркулову:
— Теперь, Игнат Трофимович, можно и в баньку.
Входя в предбанник, Евсей Евсеевич не преминул сказать, сохра-
няя обиженный тон:
— Матвей Николаевич, вы все еще мне не доверяете?
— Доверяю, но проверка не помешает.
— Неужели вы до сих пор не поняли, что я добровольно пришел к
новым властям, хочу иметь собственность, которую у меня отняла
советская власть?!
— Не сердись, Евсеюшка, — миролюбиво сказал Матвей, — луч-
ше сходи в дом, принеси чего-либо поесть. Устали мы, бродя по лесу,
и проголодались, как собаки на охоте.
Евсей Евсеевич несколько раз сходил в дом, принес все, что успе-
ли приготовить сестры, и, пока Секерин и Меркулов парились, раз-
ложил на столике. Когда он закончил раскладывать и расставлять,
дверь открылась, и на пороге, в клубе пара, показался Петька Иго-
нин. Увидев накрытый стол, сказал, расплывшись в улыбке:
— Узнаю тебя, Евсей Евсеевич! Любишь ты привечать гостей!
— Каждый русский человек любит угощать. Так природой зало-
жено.
— Не скажи, — не согласился Петька, — к другим зайдешь, так
они на дверь поглядывают, ожидая, когда гость выйдет.
— У нас всегда так, — ответил Евсей Евсеевич, — мы любим уго-
щать, и, слава Богу, нас тоже угощают, если мы к кому приходим.
Обрадованный предстоящим застольем, Петька быстро разделся
и ушел в парную. Евсей Евсеевич тоже решил погреться и, войдя в
парную, поддал пару, плеснув горячей воды на раскаленные камни-
голыши. Несколько минут в парной творилось то, что обычно тво-
рится в банях. Кто-то хлестал распаренное докрасна тело березовым
веником, испытывая неописуемое наслаждение от истомы, охваты-
вающей все без остатка тело. Потом брал тазик, наливал в него холод-
ной воды и, встав в полный рост, опрокидывал содержимое тазика на
голову, давая телу возможность встряхнуться, обрести прежнее со-
стояние. С приходом Евсея Евсеевича и Петьки в парной стало тес-
новато, и Евсей Евсеевич предложил каждому из гостей лечь на пол-
ку и испытать удовольствие от хлеставшего спину веника.
Евсей Евсеевич особенно хорошо хлестал молодое, еще не при-
вычное к подобным процедурам тело Петьки, и тот, испытывая удо-
вольствие, все же не мог сдержаться и от другого ощущения: — Ты бы
полегше бил, Евсей Евсеевич, тело мое непривычное к ударам даже
веника.
— Терпи, Петро, у тебя еще все впереди, — со смехом говорил Ев-
сей Евсеевич, продолжая хлестать, и Петька не выдержал, вскочил,
схватил тазик, загодя наполненный холодной водой, опрокинул его
на себя. Присев не лавку, сказал, обращаясь к Евсею Евсеевичу: —
Ты со мной полегче, могу и рассердиться.
— На сердитых воду возят! — парировал Евсей Евсеевич. — А в ба-
не, особенно в парной, удары веником полезны для здоровья. Так-то!
— Ты лучше меня похлещи, Евсеюшка, — попросил Матвей Се-
керин, — старые кости не так воспринимают жару, как молодые. Им
больше тепла требуется!
Он лег на полку, и Евсей Евсеевич с удовольствием бил по спине
Матвея, но уже не березовым, а дубовым веником. Наблюдавший за
этой процедурой Меркулов не преминул заметить: — Ты его, Евсей
Евсеевич, колоти хорошенько, и за братца его, партизанского коман-
дира, из-за него мы торчим в вашей Малиновке.
Услышав о брате, Матвей вскочил, словно ужаленный.
— Вы мне не напоминайте о нем, Игнат Трофимович, он вот где
у меня сидит! — он показал на шею и сразу же смолк, обиженный и
задетый за живое.
— Ладно, ладно, — примирительно проговорил Меркулов, — хо-
тим мы или нет, а о нем будем говорить, пока мы его не схватим. И ты,
Матвей, свою злость направь лучше на дело. На поиск Николая, бра-
та своего. Я-то тебя понимаю и прощаю многое, но поймет ли нас с
тобой господин Липпке? Вот о чем нам стоит подумать прежде всего.
Похлестав и свое тело распаренным веником, Евсей Евсеевич вы-
шел в предбанник, открыл бутылку с самогонкой, наполнил стаканы,
сказал, вернувшись в парную: — Я там все приготовил, так что если
кому хочется, остограммьтесь!
Выскакивая в предбанник, разомлевший Петька несколько раз
прикладывался к стакану, хрустел огурчиками, и к концу помывки
его немного развезло. Наблюдавший все это Меркулов, не прикасав-
шийся к выпивке, сказал, еле сдерживая себя:
— Не советую расслабляться и распускаться. Научитесь держать
себя настороже, даже находясь в бане! И даже среди своих!
Евсей Евсеевич снова наполнил стаканы самогоном, и Меркулов,
подняв свой, сказал: — Чистый, как слеза!
— Для себя гнал, — признался Евсей Евсеевич.
— А если бы кто стукнул куда следует?
— У нас все потихоньку гнали, потому никто и не стучал.
Герман-Игнат улыбнулся, услышав ответ, но вдруг посерьезнел,
что-то сообразив.
— Значит, здесь у вас круговая порука?
— Никакая не порука. Просто все знали, для чего нужен самогон.
В поселке и пьяниц-то не было, а когда дрова заготовляли или подхо-
дил сенокос, тут без самогонки не обойтись.
— Ну да ладно, а то я подумал, может, и ты нас за нос водишь?!
— Если бы не привел отряд к партизанам, могли бы. А сейчас нет,
больше того, я жду благодарности от командования.
— Но отряд ускользнул от нас, — с ухмылкой заметил Меркулов.
— А я при чем. На месте Гюнтера я пустил бы вперед по следу не-
скольких выносливых солдат, глядишь, и нагнали бы.
— Молодец! — сверкнул глазами Меркулов. — Они нагнали бы, и
их бы порешили те партизаны. А Липпке, между прочим, одной
смерти своего заместителя более чем достаточно. А если прибавить и
его собственное ранение, то набирается уже и сверх меры.
Разговор Меркулова с Евсеем Евсеевичем хотя и интересовал
Игонина, но Петьке, уставшему в ходьбе по лесу в поисках партизан,
не терпелось выпить, и он, боясь навлечь на себя гнев своего началь-
ника, все же решил вмешаться: — Может, вначале по маленькой, а
позже поговорим?!
Меркулов недобрым взглядом окинул Игонина, посмевшего на-
рушить разговор, но сказал примирительно: — Да, ты прав.
Он поднял стакан, сказал, глядя через него на исказившееся лицо
Петьки: — За победу германского оружия!
Присутствующие повторили одно слово «За победу!» и с удоволь-
ствием опорожнили стаканы.
Разговоры прекратились сразу. За столом слышался только хруст
огурцов и капусты. Игнат Меркулов попробовал и сало, нарезанное
небольшими кусочками и аккуратно сложенное на тарелку. Сало еще
сохраняло холод и потому показалось ему очень вкусным. К тому же
он знал, что жиры смягчают алкоголь, и он захмелеет не так быстро,
сможет контролировать себя, значит, услышит многое от собеседни-
ков, когда самогон развяжет им языки.
Петька, хлебнувший самогона еще раньше, когда выходил в пред-
банник охладиться, почувствовал себя раскрепощенным, начал воз-
мущаться тем, как ему тяжело было сегодня бродить по лесу в поис-
ках партизан. Еле выговаривая слова, почему-то не слушавшиеся его,
как и окостеневший язык, он пытался чертить маршрут движения на
столе, раздвигая в сторону закуску, причем делал он это не очень ос-
торожно, и Матвей, почему-то воздерживавшийся сегодня от обиль-
ного вливания самогона вовнутрь, накрыл его руку своей: — Осто-
рожнее, Петро, не то нечем будет закусывать!
Но остановить Игонина было уже невозможно. Из его рассказа
выходило, что они долго и здорово петляли, а когда, казалось, были
уже где-то глубоко в лесу и вот-вот должны были настичь партизан,
оказалось, что они вышли на свои же следы, сделав крюк по лесу.
— Они петляют, как зайцы, — еле выговорил Петька, и Евсей Ев-
сеевич поддержал его: — А что им остается делать, они чувствуют, ка-
кая силища идет по их следу!
— Их здесь много! — крикнул один из солдат, но другой, всегда
замыкавший шествие и надламывавший ветки, успокоил собрата,
показав на свою метку.
Офицеры объявили привал, солдаты попадали в снег и после дол-
гого совещания решили возвращаться в лагерь. Лучше получить
взбучку от грозного Липпке, чем попасть в западню партизан. К тому
же к вечеру они могли сбиться с пути, потерять собственные ориен-
тиры и ходить, петляя по огромным кругам, как теперь выяснилось,
специально проделываемые партизанами.
Но прежде чем двинуться назад, унтерштурмфюрер Вилли Гюн-
тер подозвал к себе Матвея, одиноко сидевшего в сторонке.
— Вы местный. Если мы пройдем еще немного вперед, вы сможе-
те вывести отряд обратно?
Подумав, Матвей сказал: — Постараюсь!
— Тогда пройдемте еще немного по следу. Должны же они где-то
свернуть с этой чертовой петли!
Матвей пошел рядом с двумя офицерами, тщательно всматрива-
ясь в следы, оставленные партизанами и затоптанные солдатами, уже
один раз проследовавшими по ним.
Наконец он насторожился, сбавил шаг, потом остановился, по-
казав в сторону. Здесь партизаны свернули с тропы, а, чтобы завести
в заблуждение преследователей, свои следы присыпали снегом, про-
тащив по ним сломанную ими ранее верхушку небольшой ели. Дей-
ствительно, в десяти метрах от того места, где партизаны свернули в
сторону, стояла небольшая, накренившаяся в сторону ель с оголен-
ными ветками и облетевшей хвоей.
Матвей взялся за нее, и она выдернулась из снега. — Хвоя-то сне-
гом слизана, когда ель тащили по насту, — сказал он, но его никто не
слушал. Гюнтер что-то сказал солдатам по-немецки, и те, насторо-
жившись и сняв с плеч автоматы, двинулись за ним.
Следы вывели их на открытое место, на большую поляну, но
дальше за ней начинался еще более густой лес. Гюнтер остановил
группу, приказал всем залечь, сам спрятался за сосну, внимательно
рассматривая плотную стену деревьев на другой стороне поляны. Не
заметив ничего подозрительного, приказал двоим солдатам проско-
чить поляну. Но стоило им выйти на открытое место и пройти с деся-
ток метров, как оттуда, из-за плотных деревьев, раздался выстрел.
Солдаты упали в снег, но, лежа, шевелили сапогами, давая понять,
что они живы. Вилли Гюнтер и Пауль Шнитке тоже упали в снег и,
уже лежа в снегу, высунули головы, давая команды на открытие огня.
От выстрелов на них посыпался снег с хвои и верхушек сосен, а ког-
да выстрелы стихли, Гюнтер приказал еще двум солдатам и Петьке
Игонину обойти поляну, придерживаясь кромки подступившего к
ней леса, разведать что там, на той стороне, откуда прозвучал выст-
рел, и дать им знать. Солдаты и офицеры продолжали лежать в снегу,
пока не увидели на другой стороне поляны своих и Петьку Игонина,
размахивавшего шапкой. Изучив следы на новом месте, Гюнтер при-
казал идти, продолжив преследование, но теперь солдаты, пережив-
шие стресс, шли без энтузиазма и крадучись, и он понял, что пришло
время возвращаться. Домой шли медленно, соблюдая осторожность,
ожидая нападения партизан с любого направления. В конце концов,
они могли сделать еще один крюк, обойти их и устроить засаду.
Сегодня Петька чувствовал себя героем, потому бил себя кулаком
в грудь, напоминая, что именно его выбрал Гюнтер и послал в развед-
ку на другую сторону поляны, откуда стрелял кто-то из партизан.
— Да что тут говорить, — мрачно сказал Матвей, сохранявший
непонятно почему трезвую голову, что никак на него не походило, —
этак за ними мы будем гоняться всю зиму!
— Почему? — спросил Меркулов, и Матвей ответил тихим, груст-
ным голосом: — Они живут в лесу, привыкли к нему. К тому же сре-
ди них есть несколько охотников.
После сегодняшнего похода в лес и единственного выстрела пар-
тизан что-то перевернулось в голове Матвея. И в парной, и здесь, за
столом, он больше молчал, да и к своему стакану почти не притраги-
вался. Заметив его замкнутость, Меркулов спросил: — Заболел что
ли, Матвей Николаевич?
— Что-то не по себе мне, Игнат Трофимович, у меня начало со-
здаваться впечатление, что не мы их, а они нас обложили.
Меркулов пододвинул к нему стакан, сказал, довольный откро-
венной озабоченностью старосты: — Выпей и забудься. Завтра мы с
тобой что-либо придумаем.
Сейчас он понял, что здесь, в Малиновке, можно полностью по-
ложиться на обоих, Матвея Секерина и Петра Игонина.
Заметив, что хмель ударил всем в голову, Евсей Евсеевич не пре-
минул воспользоваться моментом, предложил Меркулову заночевать
в его доме.
— Спасибо, Евсей Евсеевич, — искренне обрадовался Мерку-
лов, — но я спокойнее буду чувствовать себя на станции, в окруже-
нии солдат.
— Как вам угодно, Игнат Трофимович, — сказал Евсей Евсеевич,
провожая гостей до калитки. И, уже закрывая дверцу, попросил Мер-
кулова: — Игнат Трофимович, можно, чтоб кто-то из ваших сопро-
вождал меня в лес за дровами? Я тоже боюсь партизан!
— И ты боишься?! — искренне удивился Меркулов.
— А чем я лучше других? Я теперь заодно с вами.
— Бери самого молодого.
— Его я и прошу, — Евсей Евсеевич победно смотрел на икавше-
го и нетвердо стоявшего на ногах Игонина.
64
Генерал-полковник Гейнц Гудериан находился на передовом ко-
мандном пункте, развернутом в Ясной Поляне, только в первые два
дня начавшегося наступления, принимая сводки от командиров кор-
пусов об успешном продвижении войск, несмотря на отчаянное со-
противление русских. В первый день наступления пали Епифань и
Дедилово. Танковые корпуса продолжали наступление по намечен-
ному плану, нацелившись на Узловую и Сталиногорск, привлекая
для этого пехотные подразделения 53-го армейского корпуса. Слу-
шая майора Вольфа, лаконично излагавшего постоянно меняющую-
ся информацию, он понимал, что сейчас ему надлежит побывать в
войсках, где решается судьба сражения. Но его по-прежнему беспо-
коила Тула, и он спросил:
— Что с Тулой?
Вольф ничего не говорил о главном, мучившем его объекте.
— Продолжаем бомбардировки и артобстрелы. Пытаемся найти
уязвимое место в обороне, держим противника в напряжении.
— Что изменилось в обороне города за два дня нашего наступле-
ния?
— Замечено выдвижение из города нескольких артиллерийских
подразделений в сторону Венева, в помощь дивизиям, попавшим в
трудное положение. Но основные силы, известные нам дивизии, за-
нимающие оборону, остались на месте. По моим предположениям,
русские ждут подхода подкреплений из других мест. В помощь двум
дивизиям, оборонявшим Узловую и Сталиногорск, в спешном по-
рядке перебрасывается уже известная нам 173-я стрелковая дивизия,
ранее выведенная ими на доукомплектование. На правом фланге за-
мечено движение большой группы конницы и одной стрелковой ди-
визии, находившейся в районе Узловой в резерве. Других подразде-
лений пока не обнаружено.
Наблюдая за движениями своих войск по карте, Гудериан ста-
рался представить, что происходит там, на передовой. Наконец, тер-
пение его лопнуло, и, заслушав очередное сообщение Вольфа, он
оделся, взял с собой группу офицеров связи, всегда сопровождавших
его в поездках на передовую, сел в свой броневик, оборудованный
средствами связи, как и передовой командный пункт, и уехал в сто-
рону Узловой. Дорога, испещренная взрывами бомб советских бом-
бардировщиков, особенно активно действовавших в эти дни, и под-
держиваемая трудами саперов в сносном, пригодном для перемеще-
ния боевой техники состоянии, представляла собой живую артерию,
по которой двигалось все, что требовалось там, впереди, где основ-
ную роль играли артиллерия и его любимое детище — танки. Его ра-
довало и то, что и авиация второго воздушного флота правильно по-
нимала задачу, истребители постоянно барражировали над дорогой,
отгоняя налетавших советских бомбардировщиков. Не обошлось и
без курьезов. На обочине он увидел поврежденный советский истре-
битель новой, не знакомой ему конфигурации, сбитый недавно; по-
врежденный мотор еще дымился, и он приказал остановиться. Уви-
дев остановившийся броневик и генерала, вышедшего из него, к
ним подбежал офицер, руководивший саперами, засыпавшими во-
ронки.
— Обер-лейтенант Зальцман, — представился он, но Гудериан,
указав на советский самолет, спросил:
— Что здесь произошло?
— Русские истребители обстреляли колонну наших войск, наш
«мессершмитт» подбил одного из них, но они не бросили своего то-
варища, оказавшегося в беде и посадившего самолет на брюхо.
— Что они сделали, конкретнее?
— Они разогнали огнем колонну наших машин, отогнали наш
Ме-109, один из их самолетов сел на шоссе, взял на борт подбежав-
шего к нему летчика из этого самолета и улетел.
— И вы не помешали ему?
— Нас поливали огнем сверху, мы лежали в снегу, в кюветах.
— Что еще вы добавите?
— Они действуют как сумасшедшие! Впереди только что произо-
шло еще более страшное — подбитый советский бомбардировщик
врезался в нашу колонну. Они сумасшедшие, господин генерал-пол-
ковник!
Гудериан не стал распекать офицера-сапера, добросовестно де-
лавшего свою работу, поехал дальше. К вечеру он въехал в занятую
войсками Узловую, крупный железнодорожный пункт, где обычно
советское командование разгружало прибывавшие на фронт резер-
вы. Здесь его встретили два корпусных командира генералы Вайзен-
берг и фон Гейер. Несмотря на успешное продвижение корпусов, оба
генерала выглядели удрученно. Из разговоров с ними он понял глав-
ное: их беспокоила не только зима, с обычными здесь снегами и мо-
розами, их беспокоило прежде всего то, что сзади, в тылу, они не рас-
полагали резервами. И, несмотря на то, что перед наступлением он
приказал опустошить весь запас имеющегося теплого обмундирова-
ния, основная масса солдат и офицеров все еще была одета в шинели
и сапоги без теплых суконных портянок и теплых брюк. Генералы не
говорили, но он и сам видел по дороге, в снегу, трупы советских сол-
дат в теплых ватниках, полушубках и валенках. В горячке наступле-
ния их еще не успели раздеть, но он видел своими глазами сновавших
в штабе Гейера солдат и офицеров в трофейной теплой одежде.
Барон Гейер ни на что не жаловался, но, доложив об успехе его
подразделений, сказал: — Узловая в наших руках, Сталиногорск уже
обойден и тоже сдастся. Но, несмотря на то, что впереди у русских
только две потрепанные нами стрелковые дивизии, я не знаю, что бу-
дет дальше. Вчера здесь появились танки 32-й танковой бригады,
есть сведения, что на помощь им перебрасывается 173-я стрелковая
дивизия, некомплектная, но имеющая боевой опыт. Что ждет нас в
Веневе и Мордвесе, не знаю.
Мрачные мысли барона поддержал и Вайзенберг, добавив: — У
меня на правом фланге появилась 31-я кавдивизия и совершенно но-
вая, 239-я стрелковая дивизия сибиряков, одетая, как и положено, во
все зимнее!
— Вы сомневаетесь в успехе намеченного наступления? — недо-
вольным голосом спросил Гудериан, не скрыв своего раздражения.
— Нет, господин командующий, — ответил фон Гейер, — мы вы-
полним поставленную задачу, чего бы нам это ни стоило. Но за три
дня боев я потерял 53 танка и, взяв намеченные корпусу пункты, ри-
скую остаться всадником без лошади.
— Ситуация под контролем, поставленную задачу выполним! —
заверил Вайзенберг, но в его словах не было энтузиазма, присутство-
вавшего ранее, в начале восточной кампании.
Побывав на передовой, где танкисты после боя с отступавшим
противником, приводили в порядок технику, Гудериан интересовался
настроением тех, кто сидит в боевых машинах и смотрит на противни-
ка через запотевшие триплексы, солдаты молча делали свое дело, уха-
живая за техникой с присущей им старательностью и аккуратностью, а
вот офицеры, зная характер своего командующего, откровенничали.
— Очень тяжело, господин командующий, воевать в тридцатигра-
дусные морозы. Техника становится малоподвижной, требует боль-
шого ухода и разогрева мотора, в танке очень холодно, запотевает оп-
тика. Сейчас русские в лучшем положении. Не они, а мы штурмуем
их позиции, потому мы несем большие потери. К тому же их техника
лучше приспособлена к эксплуатации в здешних условиях.
Офицеры не говорили, что при таких потерях они вряд ли дойдут
до Москвы, но он понимал их с полуслова, потому срочно вернулся в
Орел и, взяв необходимые документы, вылетел в штаб группы армий
«Центр», располагавшийся по-прежнему в Орше.
Фельдмаршал фон Бок удивился, увидев входившего в кабинет
Гудериана, ему только что доложили, что вторая танковая армия, за-
няв города Узловую и Сталиногорск, готовится к штурму Венева, от-
крывая тем самым дорогу на Каширу, один из главнейших пунктов
спланированного наступления на Москву. Его радовало и то, что в
Кашире, по данным разведки, сейчас находится только одна кавале-
рийская дивизия. Венев защищают те же отступающие и потрепан-
ные в боях 413-я и 299-я стрелковые дивизии русских, поддержанные
также малочисленной танковой бригадой. Активизировавшиеся в
последние дни 239-я сибирская стрелковая дивизия и 31-я кавдиви-
зия оттеснены 53-м армейским корпусом генерала Вайзенберга в сто-
рону, где, по сообщению разведки, у русских, на их левом фланге,
обозначился разрыв с соседним Юго-Западным фронтом, что сейчас
только на руку Гудериану.
— Не понимаю, почему вы здесь? — спросил фельдмаршал, пода-
вая руку. — У вас все идет по плану. Завтра вы войдете в Венев и дви-
нетесь на Каширу!
— Все это так, господин фельдмаршал, но армия несет потери в
живой силе и технике, а у меня совершенно нет резервов. И если про-
тивник подтянет резервы, то я окажусь в положении, когда мне при-
дется спасать прорвавшиеся вперед подразделения.
Гудериан показал на карте, как русские могут, подтянув резервы
со стороны Рязани, подрезать его дивизии, ударив со стороны Ми-
хайлова в общем направлении на Тулу, где противник держит четыре
полнокровные стрелковые, одну танковую дивизию и танковую бри-
гаду, несколько артиллерийских полков.
— Армия сражается в условиях русской зимы, не имея в достаточ-
ном количестве зимнего обмундирования, при плохом снабжении
провиантом. Мы не получаем в достаточном количестве необходи-
мых нам боеприпасов из-за приведенных в негодность авиацией про-
тивника их и без того плохих шоссейных дорог. До сих пор не нала-
жено снабжение войск от Орла к Туле и по железной дороге, русские
бомбардировщики разрушают то, что мы восстанавливаем. Обещан-
ные новые танки и противотанковые орудия я уже не помню, когда и
получал. Да, мы дойдем до Каширы, если русские не прикроют город
своими резервами, займем необходимые нам мосты через Оку, но что
дальше?
— Я отдал вам две дивизии из резерва группы армий.
— Я знаю, господин фельдмаршал. Но 25-я и 56-я дивизии все
еще в пути. Передвигаться по русским дорогам зимой совсем не про-
сто. Подход этих дивизий не восполнит потери, которые мы уже по-
несли в наступлении. К тому же наши пехотные части не имеют от-
дыха с начала войны.
— Что вы предлагаете? — фельдмаршал грубо прервал доклад, его
лицо побагровело, правая щека стала дергаться.
— Я предлагаю прекратить наступление, изменить поставленную
задачу, отдать приказ о переходе к обороне, отойдя на заранее подго-
товленные позиции. Нужно переждать зиму, дать войскам возмож-
ность отдохнуть, сохранив живую силу и технику.
— Вы понимаете, что предлагаете? — фельдмаршал еле сдерживал
себя от охватившей его ярости.
— Поэтому я здесь, — спокойно ответил Гудериан, — я понимаю
главное — у Германии нет людских резервов, какими располагают
русские, а этого в генштабах пока не учитывают. Я уже имел честь до-
кладывать вам об этом.
— Все ваши доклады переданы мною в Генштаб, — сказал фельд-
маршал и замолчал. Похоже, сказанное Гудерианом беспокоило и
его, о резервах просил и командующий четвертой полевой армией
фельдмаршал фон Клюге, и командующие танковыми группами, на-
ступающие на Москву генералы Рейнгардт и Геппнер. Но никто из
них не ставил вопрос так остро, как это сделал Гудериан.
Выйдя из задумчивости, фон Бок, не говоря ни слова, подал Гуде-
риану наушники, приказал соединить его с Главкомом сухопутных
войск фельдмаршалом Браухичем. Браухич выслушал доводы, при-
веденные фон Боком, очень точно изложившего суть просьбы Гуде-
риана об изменении поставленной задачи, просил и от своего имени
отменить приказ о наступлении и отдать приказ о переходе к оборо-
не на удобных, в условиях зимы, позициях.
— Я не могу просить об этом фюрера! — мрачно произнес Брау-
хич. — Видимо, вы не особенно четко представляете всю ответствен-
ность, лежащую на вас, и возможные последствия.
Наступила пауза. Браухич ожидал реакцию фон Бока. Бок мучи-
тельно думал над формулировкой своего предложения, теперь и он
понимал, что Гудериан в какой-то степени прав, но он понимал и
другое. Отменять наступление нельзя. Подумав, он сказал: — Хоро-
шо, господин фельдмаршал, в таком случае наметьте армии Гудериа-
на наиболее достижимую цель на данный период.
— Цель совершенно конкретная. Закрепиться на линии Кашира-
Михайлов-Зарайск с важнейшей задачей — полного разрушения же-
лезнодорожной линии Рязань-Коломна.
— Благодарю вас, господин фельдмаршал.
Фон Бок отложил наушники в сторону.
— Ну, вот и все, — устало сказал он, и Гудериан встал, собираясь
уходить.
Вернувшись в Орел, он пригласил к себе начальника штаба под-
полковника фон Либенштейна, приказал изложить высказанное им
фельдмаршалу фон Боку в виде докладной на имя начальника Геншта-
ба сухопутных сил генерал-полковника Гальдера и отправить в Цоссен
офицера связи главного командования подполковника фон Кальдена.
Аккуратный и исполнительный Либенштейн внимательно вы-
слушал задание. Сказал: — Будет исполнено.
И, не спрашивая ни о чем Гудериана, предложил ознакомиться с
обстановкой на передовой.
— Слушаю, — ответил Гудериан, склонившись над картой.
— 24 ноября десятая мотодивизия заняла Михайлов, двадцать де-
вятая продвинулась на 40 километров к северу от Епифани. Передо-
вая группа 24-го танкового корпуса заняла Венев, боевая группа 17-й
танковой дивизии обошла Мордвес и подошла к Кашире.
— Успехи впечатляют, — мрачно подытожил Гудериан и подумал
про себя: «Особенно тех, кто не знает истинного положения на пере-
довой!».
— Что с Тулой? — неожиданно спросил он.
— По-прежнему без перемен. Продолжаем артобстрел и бомбар-
дировки. Летчики докладывают, в городе продолжаются работы по
укреплению периметра. Разрушаются дороги, ставятся ежи, вкапы-
ваются надолбы, жгут костры, отогревая землю и углубляя противо-
танковые рвы.
— Превращают Тулу в крепость?
— Да, господин командующий.
— Что в самой Кашире?
— Замечено выдвижение советских частей, в основном конницы,
с двух сторон. Со стороны Серпухова и Коломны к городу подтягива-
ются танки.
— Поднимите авиацию. Дайте команду ускорить и наше движе-
ние к городу и помните: после Каширы мы должны разделаться с
Тулой!
— Об этом я не забываю ни на секунду.
Быстро решив все возникшие вопросы, Гудериан сразу же выле-
тел на своем «шторхе» в Ясную Поляну. Майор Вольф дополнил до-
клад Либенштейна отдельными подробностями, обратив особое вни-
мание командующего на положение под Каширой и на правом флан-
ге, в степях, юго-восточнее Михайлова. Он также сообщил, что 50-я
армия русских обрела командующего.
— Кто он?
— Генерал-лейтенант Болдин.
— Откуда он?
— По некоторым данным, он командовал оперативной группой
войск Западного фронта, сражавшейся в окружении в районе Вязь-
мы. По нашим сведениям, он ранен, передвигается на костылях.
— Вы знаете, что говорят русские в таких случаях?
Гудериан не стал ждать ответ начальника оперативной части,
продолжил: — Они говорят, что за одного битого двух небитых дают.
Так что и вы тоже за Тулой смотрите в оба!
Верный самому себе, ощущая накал происходящих событий на
передовой, даже не видя их, Гудериан направился в Епифань, где в
это время располагались штабы 47-го танкового и 53-го армейского
корпусов. Правый фланг, где, казалось бы, успешно продвигались
войска, не встречая особого сопротивления русских из-за растянутой
линии фронта, сейчас беспокоил его больше всего. Именно отсюда,
со стороны Михайлова, русские могут одним ударом свести на нет все
то, что делают сейчас его доблестный 24-й танковый корпус и боевая
группа 17-й танковой дивизии 47-го корпуса, рвущаяся к Кашире. И,
как оказалось, не ошибся. Командир 47-го танкового корпуса генерал
Лемельзен с горечью сообщил о ЧП, случившемся ночью на участке,
занимаемом 71-м пехотным полком. Там, под Донской, 167-я пехот-
ная дивизия 53-го корпуса и 29-я мотодивизия его корпуса окружили
свежую 239-ю стрелковую дивизию русских, занимавшую оборону на
их левом, растянутом фланге. Окруженные части этой сибирской ди-
визии, воспользовавшись темнотой и холодом, прошли по позициям
полка, уничтожив половину личного состава, и ушли к своим, бросив
тяжелую технику и артиллерию. Подобных дерзких действий ранее
здесь не наблюдалось, и среди личного состава полка и дивизии цари-
ла растерянность. Гудериану пришлось успокаивать разволновавше-
гося командира дивизии генерал-майора фон Больтерштерна, опеча-
ленного потерей своих солдат. Понятно, что генерал боялся и обвине-
ний в свой адрес за плохую организацию разведки и охранения. Но
когда они прошли на заснеженное поле, где все еще лежали трупы
солдат в полной форме и с оружием в руках, Гудериан сказал Больтер-
штерну: — Успокойтесь, генерал, они, — он указал на мерзлые, побе-
левшие от мороза трупы, — выполнили свой долг перед Германией!
Он прекрасно понимал, что виной всему обстоятельства, сила и
дерзость русских, научившихся воевать и не боявшихся окружения.
Сейчас русские намного сильнее и решительнее, и помогают им в
этом глубокие снега, пронизывающие ледяные ветры, бездорожье,
хорошее зимнее обмундирование, какого нет в его армии. Гудериан,
как никто другой, понимал, что дело здесь, на восточном фронте,
идет к позиционной войне, выгодной русским и гибельной для Гер-
мании, с ее ограниченными материальными и людскими ресурсами.
Подъехавший командир 53-го корпуса генерал Вайзенберг пред-
ложил Гудериану пройтись по снежному полю, с которого начали
убирать трупы. Заледеневших немецких солдат и офицеров уносили
в специально подогнанную автомашину, русских — просто сбрасы-
вали в большую воронку. Подойдя к трупам русских солдат, Вайзен-
берг обратил внимание Гудериана на их экипировку.
— Они одеты в новые полушубки и валенки, господин командую-
щий, это свежая сибирская дивизия из резерва.
Вайзенберг помолчал, давая возможность командующему оце-
нить экипировку русского воина, а выждав и извинившись, продол-
жил: — Надеюсь, господин командующий, у вас нет недоверия лично
ко мне?
— Продолжайте, — разрешил Гудериан и Вайзенберг продол-
жил: — В этой операции обе мои дивизии совместно с частями 47-го
корпуса действовали успешно. Но я считаю, что дальнейшее про-
движение вперед сейчас, когда у нас в тылу нет резервов, нецелесо-
образно.
— Я доволен действиями вашего корпуса, — сказал Гудериан, пы-
таясь таким образом остановить разговор. Но Вайзенберг разгадал
маневр своего командующего, поэтому сказал: — Извините, госпо-
дин командующий, мы редко встречаемся вот так, наедине, на снеж-
ной русской равнине, и я хочу кое-что сказать вам, что, может быть,
не сказал бы в другом месте и в другой обстановке. Я понимаю, что
высказанное мною может быть не принято вами, но я хочу, чтобы вы
знали, о чем думают подчиненные вам офицеры.
— Слушаю, только покороче.
— Мне кажется, мы полностью использовали свой потенциал, и
дальнейшее наступление наших армий в России не имеет смысла.
— Почему?
— Если даже нам удастся охватить Москву, кроме эйфории это
ничего не даст. Москва — еще не вся Россия. Из истории хорошо из-
вестно, что русские сдавали Москву татарам, полякам, французам,
наконец. Но что из этого? Наше нападение на Россию — авантюра, и
она закончится для нас крахом.
— Достаточно, генерал. Ни слова больше!
Гудериан прошелся по глубокому снегу, подошел к штабелю, сло-
женному из смерзшихся трупов русских солдат, вгляделся в их лица,
покрытые изморозью. И, странное дело, пожалуй, впервые за всю
войну ему стало не по себе от бессмысленности всего происходящего
здесь. Вернувшись к стоявшему на прежнем месте Вайзенбергу, ска-
зал резко, как и подобает командующему: — То, что вы сказали мне,
не говорите никому больше!
Он сделал паузу, затем продолжил, уже другим тоном: — Если хо-
тите остаться самим собой и, скажу больше, живым!
Заметив смятение на лице генерала, Гудериан спросил: — Вы что-
то хотите сказать?
— Я верю в вашу порядочность, господин командующий. И не
только я, все офицеры верят вам больше, чем другим, кто находится
выше вас.
— Достаточно!
Гудериан повернулся, давая понять, что разговор на эту тему про-
должать не следует, и Вайзенберг пошел вслед за ним к группе штаб-
ных офицеров, стоявших в стороне. Попрощавшись, Гудериан сел в
свой броневик, сказал офицеру охраны: — В штаб 24-го корпуса, — и
сразу же глубокая задумчивость взяла его в свой плен. Хотел того
Вайзенберг или нет, но он затронул, взбудоражил мысли, которые он
сам, оценивая складывающуюся обстановку, заталкивал в глубины
памяти. Он прекрасно понимал, что война здесь, на востоке, с такой
страной, как Россия, окончится плачевно для Германии. Гитлер не
видит и не знает всех сложностей, возникающих здесь, мыслит кате-
гориями, поднявшими его на вершину славы, категориями повер-
женных Польши и Франции.
Он и его окружение не понимают, что Россия не может сравни-
ваться ни с какой страной мира, и не только протяженностью своей
территории, хотя и это важно, не только природными ресурсами, но,
прежде всего, неисчерпаемым человеческим потенциалом. Этот по-
тенциал генетически настроен на борьбу за независимость до побе-
ды! Так было исстари, видимо, так будет и теперь. И то, что случилось
на снежном поле с 71-м полком, только начало. Но как убедить Гит-
лера, даже просто подсказать ему, что эту войну нужно прекращать
сейчас, именно сейчас, пока Россия не успела собрать всю свою
мощь, весь свой потенциал и может пойти, учитывая положение под
Москвой, на подписание мирного договора?! Скажи он Гитлеру об
этом сейчас так же прямолинейно, как сказал ему только что генерал
Вайзенберг, и его, Гудериана, завтра же не будет! Его не просто отст-
ранят от командования, его уничтожат, подвергнув жесточайшим
пыткам, в подвалах Гиммлера. Сейчас он подумал о том, что подоб-
ные мысли высказать Гитлеру могут только те, кто постоянно окру-
жает его, кто ежедневно докладывает ему о состоянии дел на фрон-
тах — Главком сухопутных сил, фельдмаршал фон Браухич или на-
чальник Генштаба вермахта, фельдмаршал Вильгельм Кейтель, нако-
нец — начальник Генштаба сухопутных сил, генерал-полковник
Гальдер. Следовательно, размышлял он, они или неадекватно оцени-
вают ситуацию, или боятся за свои жизни. И если раньше, в сентяб-
ре, когда среди генералитета распространяли слух о его возможном
назначении начальником Генштаба вместо Гальдера и он, Гудериан,
не представлял себя в этой должности, не желая покинуть свое дети-
ще — танковую группу, успешно ломавшую оборону русских, то те-
перь, повинуясь собственному умонастроению, он хотел бы оказать-
ся рядом с Гитлером, чтобы влиять на его решения, тактично подска-
зывать наиболее приемлемые варианты развития событий.
Но, к сожалению, события развиваются по другому сценарию.
Он искоса посмотрел на дремавшего в броневике полковника Балка,
референта главного командования сухопутных войск по вопросам
бронетанковой техники. Указав в сторону занесенного снегом поля,
сказал, сохраняя присущее ему спокойствие: — Прошу, господин
полковник, передать Главкому ваши впечатления о действиях тан-
ков в условиях зимы. К сожалению, наши танки с узкими гусеница-
ми здесь, в России, могут двигаться только по хорошим дорогам. К
тому же у Т-IV слабая броневая защита, пушка с меньшей поражаю-
щей силой, он более огнеопасен. Русские Т-34 маневреннее наших,
лучше приспособлены к эксплуатации в зимних условиях, имеют
надежный и безопасный дизельный двигатель. Сейчас мы побежда-
ем количеством, но положение может измениться в корне. Мы не-
сем невосполнимые потери, в то время как у русских появляются
новые танковые бригады и дивизии, укомплектованные в основном
новыми Т-34.
Гудериан секунду обдумывал что-то, затем продолжил: — И, не-
смотря ни на что, мы продвигаемся к Кашире, а это, как вам извест-
но, в 70 километрах от Москвы!
Полковник Балк встрепенулся, сказал, обрадованный внимани-
ем командующего: — Я сообщу господину фельдмаршалу все, что
вижу здесь, и об успехах ваших подразделений тоже.
— Правдивая информация поможет кое-кому там, в штабах вер-
махта, раскрыть глаза, а значит, и облегчит участь патриотов, сража-
ющихся здесь, если в конструкцию танка внесут соответствующие
изменения. Гудериан продолжал рассматривать проплывавшую за
бортом броневика снежную целину, казавшуюся бескрайней, поду-
мал о том, что не плохо было бы привезти сюда и кого-либо из кон-
структоров танков, но понял, что это в данный момент нереально.
Повернувшись к Балку, продолжил:
— Напомните о моей просьбе учесть при создании новых образ-
цов особенности последнего достижения русских, их новых танков.
Еще в июле мы захватили два новых Т-34 и отправили в Германию.
— Хорошо, господин командующий, я все передам.
В это время офицер связи, сидевший у радиостанции, что-то бы-
стро писал на листке блокнота, а написав, передал командующему.
Командир 24-го танкового корпуса барон фон Гейер информировал
своего командующего о сосредоточении крупных сил русских войск
под Каширой. По данным радиоперехвата, там сосредотачиваются
две кавалерийские дивизии 2-го кавалерийского корпуса, потеснен-
ная 173-я стрелковая дивизия, 9-я танковая бригада и 112-я танковая
дивизия. Общее руководство группирующимися соединениями воз-
ложено на генерала кавалерии Белова.
Прочитав текст, Гудериан подумал о том, что завтра, возможно,
начнется то, чего он опасался больше всего. Его дивизии из пресле-
дующих превратятся в преследуемых, и он не сможет ничем им по-
мочь. Впившись взглядом в карту, он четко представил, что может
произойти с его оперативным боевым отрядом 17-й танковой диви-
зии, с боями прорвавшимся к Кашире, преодолев, а вернее, разрезав
две русские стрелковые дивизии и потеснив одну танковую бригаду.
Сейчас эта группа оказывается в трудном положении и без помощи
танков 24-го корпуса может быть отрезана и уничтожена. Он понял,
что намеченный бросок 24-го корпуса на запад, навстречу такому же
броску 43-го армейского корпуса, на восток, с целью полного окру-
жения Тулы, пока придется отложить.
65
Звонок из штаба второй танковой армии поверг подполковника
фон Крюгера если не в шок, то в какое-то тревожное, давно не испы-
тываемое им состояние, когда внутри ощущается что-то непонятное,
голова на время отрывается от тела, а оно, то есть тело, безвольное,
беззащитное, выходит из повиновения, и его состояние выдают толь-
ко испарины на лбу и под мышками. Он не понял, кто конкретно из
заместителей Гудериана говорил с ним, слышимость была отврати-
тельной, но понял главное: он, Крюгер, задержал прибытие состава с
теплыми зимними вещами для армии, потому армия вынуждена не-
сти дополнительные потери от обморожений, а госпитали перепол-
няются ими. Закончив столь неприятный разговор и положив трубку,
Крюгер с минуту сидел, погрузившись в раздумье, почему именно он,
комендант Деснянска, задерживает теплое обмундирование, нако-
нец, вспомнил, что два дня назад состав, где находилось это самое
обмундирование, взлетел в воздух вместе с мостом, взорванным пар-
тизанами. Нажав кнопку звонка и увидев дежурного офицера, во-
шедшего в кабинет, приказал: — Господина Липпке ко мне!
Липпке вошел в кабинет озабоченным, его лицо выражало еще не
до конца осознанную им самим тревогу, смешанную со злостью на
всех своих подчиненных, в том числе и на самого себя. Правда, по-
следнее отвергалось им с ходу, но мысли нет-нет да и возвращали его
к самоанализу. И если раньше ему казалось, что действия возглавля-
емой им службы правильные, везде расставлены люди, набраны и за-
сланы куда следует осведомители, то сейчас он начал сомневаться в
правильности своих действий и принимаемых мер. Неужели здесь, в
России, в этой забитой, полукрестьянской, полуграмотной и полу-
азиатской стране, ему недостает профессионализма, приобретенного
им за годы службы в органах СС, побывавшего в свое время во всех
победоносных походах германской армии? Неужели русские, с кото-
рыми пришлось встретиться здесь, хитрее и коварнее его самого?!
Нет, скорее всего, уклад их жизни и их действия никак не стыкуются
с общепринятыми нормами, и ему, истинному арийцу, носителю но-
вой цивилизации, придется приспосабливаться к этим отсталым ла-
потникам! Да, думал он, становясь все мрачнее, мне придется понять
мышление темных и недоразвитых людей, живущих в каком-то дру-
гом измерении. Иначе все, что он делает и будет делать здесь, не бу-
дет иметь успеха.
— Я только что разговаривал со штабом армии, — сообщил Крю-
гер, смотря в голубые глаза Липпке. — Вы догадываетесь, о чем шел
разговор?
— Да, господин подполковник. Нам удалось вытащить из вагонов
все, что не ушло под воду, благо зимой в реке меньше воды, все по-
гружено в грузовики и отправлено по назначению. Полагаю, сегодня
машины будут в Орле.
Крюгер сделал пометку в блокноте и задал следующий вопрос: —
Кто все-таки взорвал мост и как это могло произойти?
Он не понимал, почему Липпке торчал в этой Малиновке, где
спокойно справляется обер-лейтенант Штрих, почему бросил на
произвол судьбы Деснянск, важный железнодорожный узел, откуда
идет распределение всего, что движется по железной дороге к фрон-
ту, где сейчас продолжает вести боевые действия армия Гудериана.
— Партизаны.
— Откуда они взялись, лесной массив хотя и окружает город, но
непосредственно к нему не примыкает, к тому же здесь нет сплош-
ных лесов, как в Малиновке?
— То, что вы сказали, успокоило и меня, я не ожидал их нападе-
ния здесь. Охраны моста оказалось недостаточно. Мы восстановили
картину произошедшего. Ночью они бесшумно сняли охрану, выста-
вили своих часовых, переодевшись в нашу форму, заминировали
мост и взорвали его вместе с тем злополучным составом.
Крюгер встал, прошелся по кабинету, подошел к карте. Глядя на
нее, сказал: — Следовательно, появился еще один отряд, более силь-
ный и мобильный?
— Нет, действует один и тот же.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Почему?
— В перестрелке они потеряли двух человек убитыми, они свали-
лись вниз, к реке, по ледяным откосам, специально политым водой
заранее, когда начались морозы, и партизаны не смогли взять их с со-
бой. Так вот, мои люди опознали в них тех, кто сбежал тогда, вместе
с Вальтером Штоком. Я делаю вывод, действует один и тот же отряд.
— Если вы уверены, почему позволяете им действовать безнака-
занно?
Липпке передернуло от злости, но он сдержался, подошел к кар-
те, вытащил ручку, показал на станционный поселок, где находится
одна из групп карательного отряда, сказал: — Обратите внимание на
расстояние. Отсюда до предполагаемой дислокации партизан около
40 миль. Кто мог подумать, что они преодолеют это расстояние по за-
несенному снегом лесу? Никакой здравомыслящий человек не пове-
рит в подобное, и если бы не те двое, я тоже думал бы, что здесь дей-
ствует другой отряд. Русские партизаны действуют вопреки обще-
принятой логике.
— Хорошо, — вслух рассуждал Крюгер, — почему не пошли по
следу этих бандитов и не уничтожили их там, в лесу?
— Они уклонились от навязанного им боя, предпочли удалиться,
прихватив с собой и раненых.
— Почему их не преследовали?
— Наши люди занялись вопросами усиления охраны моста и вос-
становления движения. Сам я был в это время в Малиновке и, когда
узнал о происшествии, приказал организовать преследование напа-
давших. Но они успели уйти на значительное расстояние, а к ночи
наш отряд вернулся в город. Сами понимаете, как чувствуют себя лю-
ди ночью в лесу, да еще при таких снегах и морозах.
— Почему не возобновили погоню утром?
— Мы пытались идти по их следу, но помешала начавшаяся пур-
га. В лесу все заметалось, и нам пришлось вернуться назад. Мы ока-
зались в невыгодном положении. Не зная здешних мест, мы рискова-
ли заблудиться и стать жертвой партизан.
— И что вы предлагаете?
— Мы уже действуем.
— Можно поконкретнее?
— Унтерштурмфюрер Вилли Гюнтер и начальник полиции Гер-
ман Меркулов нашли среди местных человека, показавшего парти-
занскую базу, а среди полицейских — знающих местные леса. Мы
уже выходили на партизан, но те уклонились от боя, ушли в глубь ле-
са. Мы усилили посты вокруг Малиновки, в конце концов, партиза-
ны должны прийти туда за провиантом. Зима сурова не только для
нас, но и для них.
— А если не придут, если они будут совершать подобные рейды и
впредь? Вы понимаете, что это значит для нас, для меня и для вас
лично?
— Понимаю, господин подполковник, — выведенный из себя
Липпке говорил напористо и жестко. — Мы усилили охрану моста в
Малиновке, провели технические мероприятия, и партизаны, сунув-
шись однажды, получили достойный отпор и удалились. Тот мост
они оставили в покое. Через несколько дней здесь будет то же самое.
И здесь они не смогут даже близко приблизиться к охраняемому объ-
екту!
Липпке перестал говорить, посмотрел на Крюгера, ожидая его во-
просов, но тот молчал, думая о чем-то своем, и Липпке продолжил: —
Мы находимся в прифронтовой полосе, господин подполковник,
здесь тоже идет война, а в войне неизбежны потери. Хотим мы этого
или нет.
Услышав о потерях, Крюгер вспылил: — Я не хочу заканчивать
свою карьеру на взлете, особенно здесь, в Деснянске!
— Представьте, я тоже! — согласился с ним Липке, и Крюгер, сра-
зу успокоившийся, продолжил: — В таком случае давайте действо-
вать еще активнее.
— Я стараюсь. Мне не на кого надеяться. Если не смогу найти и
уничтожить отряд, я расстреляю всех жителей поселка. И тогда пар-
тизаны сами выйдут на меня.
— Сейчас этого делать нельзя, — Крюгер встал, показывая тем са-
мым свое несогласие.
— Почему?
— Не пришло еще время. Если мы начнем подобные акции, зем-
ля будет гореть под нашими ногами даже здесь, в спокойном Деснян-
ске. Действие всегда предполагает свой антипод — противодействие!
— У меня есть соответствующие инструкции, — оправдывался
Липпке, — и я обязан их исполнять.
— Инструкции составляют в Берлине чиновники, для них мы уже
выиграли войну. Но, к сожалению, наши войска уперлись в стену и
здесь, под Тулой, и там, под Москвой.
Липпке побагровел, ему не нравилось все: и то, как с ним разго-
варивал Крюгер, армейский выскочка, и то, что тот, сидя в кресле ко-
менданта, пытается представить себе, как должен действовать он,
Липпке, офицер СС, находящийся на передовом рубеже борьбы с
партизанами.
Крюгер уловил изменившееся настроение гаупштурмфюрера, по-
дошел к столу, поднял лист бумаги. — Это указание штаба Гудериа-
на, я получил его вчера.
Липпке впился в листок, а прочитав, сказал: — Но это не имеет
никакого отношения ко мне, к моим действиям. Подготовкой госпи-
талей для приема раненых и обмороженных занимаетесь вы, я вам в
этом могу содействовать, привлекая, если нужно, и своих людей.
— Вы не поняли главного, гаупштурмфюрер. Здесь четко изложе-
ны указания в связи с наступившими холодами и увеличившимся по-
током обмороженных, с которым не справляются госпитали в Орле и
Брянске. Я делаю вывод, что там, на фронте, все идет не так, как за-
планировали стратеги в Берлине. Сейчас конец ноября, а мы все еще
топчемся под Тулой. Я так полагаю, что до весны нам придется жить
в окружении народа, который вы хотите начать истреблять. Поду-
майте об этом. Кстати, вы не обратили внимания и на указание о под-
готовке помещений для отдыха и доукомплектования подразделе-
ний, отводимых с передовой. В связи с этим вам тем более нужно как
можно скорее уничтожить партизан, сделать город и прилегающий к
нему район спокойной зоной, пригодной для полноценного отдыха
отводимых с передовой частей и соединений.
Поняв, что разговор подошел к концу, Липпке сказал:
— Мне нужна ваша помощь людьми, — он сразу понял, что в дан-
ной ситуации партизан следует преследовать, несмотря ни на что,
следовательно, отряды карателей придется усилить. Партизан можно
найти, только сев им на хвост, и идти по следу до самой их берлоги.
И уничтожать, но уничтожать превосходящими силами. Он предста-
вил себе один из своих отрядов, взявших след партизан. Днем они
идут по этому следу, к концу дня устают и валятся в снег. На ночь де-
лают себе шалаши из подручных материалов и валятся в снег, чтобы
с рассветом продолжить движение в глубь леса. При этом они долж-
ны нести на себе, кроме оружия и боеприпасов, сухой паек на не-
сколько дней, что-то из одежды, скорее всего одеяла, чтобы хоть как-
то укрыть себя ночью от холода в тех шалашах. От одной только мыс-
ли, что будут чувствовать при этом солдаты, он пришел в ужас, но,
обретя уверенность, вытянул вперед руку, сказал, почти выкрикнул,
как заклинание: — Хайль Гитлер!
Услышав ответное:
— Зиг хайль! — повернулся и, сохраняя спокойствие и уверен-
ность, вышел из кабинета.
Проводив Липпке, Крюгер несколько минут сидел в задумчивой
позе, затем нажал кнопку звонка. Появившемуся в дверях офицеру
сказал: — Приготовьте мне кофе и пригласите профессора Николае-
ва.
Пожалуй, впервые с начала войны Крюгер всерьез задумался о
судьбе восточной кампании, развязанной Германией, ведомой фюре-
ром, у которого до этого получалось все, что он намечал, пытаясь под-
нять престиж и величие нации. И если раньше, одурманенный пропа-
гандой доктора Геббельса, он свято верил, как, впрочем, и большин-
ство его соотечественников, в молниеносную победу здесь, на восто-
ке, то сейчас, имея возможность наблюдать за развитием событий на
фронте, он начал сомневаться в том, что она вообще возможна в Рос-
сии. Планируя эту войну, там, наверху, в руководстве страны и в Ген-
штабе, не учли очень незначительный фактор — масштаб территории.
Слушая Липпке, он удивился тому, что тот не может отыскать парти-
занский отряд, действующий под их носом. В любой стране тот же
Липпке в два счета нашел бы их, а найдя, уничтожил. Здесь же все об-
стояло иначе. Партизаны старались не обнаружить себя, а обнаружен-
ные, вели себя так, словно не Липпке, а они преследовали его, приме-
няя излюбленный медвежий прием, запутав следы и сделав крюк, тот
выходит в тыл преследующего его охотника... Партизаны так же уме-
ло уходят от преследователей, в нужных местах делают засады, выиг-
рывая время и уводя преследователей глубже и глубже в лес, где с ни-
ми легко могли расправиться, если те не уйдут назад, оставшись в ле-
су на ночь. И Липпке, всесильный Липпке, оказывался в данной си-
туации бессильным. Но даже не это настораживало его, а то, что его
кумир, генерал-полковник Гудериан, больше месяца топчется на од-
ном месте, словно специально выжидал прихода зимы, с ее трескучи-
ми морозами и глубокими снегами. Ход его мыслей нарушил приход
Николаева, и Крюгер, питая искренние чувства уважения к профес-
сору, ни разу не подводившего его, пунктуально исполнявшего свои
обязанности по вводу в действие объектов городской инфраструкту-
ры, так необходимых с наступлением зимы, пригласил к столу испить
чашечку ароматного немецкого кофе, рассчитывая поговорить с ним
о вещах, которые не принято обсуждать в кругу своих сослуживцев.
Поставив задачу по подготовке нескольких зданий под дома, где
немецкие солдаты и офицеры смогли бы отдохнуть и набраться сил,
Крюгер спросил Николаева, знает ли он, что предпринял господин
Липпке в Малиновке.
— Моя работа не позволяет мне интересоваться другими вопроса-
ми, в противном случае я попаду в список подозреваемых и окажусь
в руках того же Липпке, а мне это ни к чему. Я горжусь, даже в воен-
ное время здесь, в прифронтовой полосе, городское хозяйство хоть
как-то дышит, и люди, оставшиеся здесь, не умирают от холода и го-
лода.
Крюгер усмехнулся, сказал, отхлебывая кофе: — Мы уже обсуж-
дали с вами эту тему, и я не поэтому задал вам вопрос. Мне известно,
что в том поселке живет и ваша мама.
— Да, моя мать там, но я за нее спокоен. Так же как и за тетю, Пе-
лагею Ивановну, поскольку ее муж, Евсей Евсеевич, не в партизанах,
а работает лавочником, торгуя в своей же лавке, которую отняли у не-
го большевики в тридцатые годы.
Крюгер с интересом слушал все, о чем говорил Николаев, но ска-
зал то, о чем хотел услышать от профессора:
— Липпке арестовал всех жителей, чьи родственники находятся
среди партизан.
— Вы думаете, из этого что-то получится? — спросил Николаев,
глядя в глаза Крюгера. — Я был в поселке, когда уходили наши вой-
ска, и даже представить себе не мог, что там будет действовать какой-
то отряд. Думаю, они взяли бы и меня к себе, наверняка им нужен че-
ловек, владеющий немецким.
Крюгер улыбнулся, сказал доброжелательным тоном: — Я не об
этом. Речь идет не о вас, а о тех, кого арестовал Липпке.
Он снова отхлебнул кофе, наслаждаясь непередаваемым вкусом и
ароматом, прикрыл глаза от испытываемого удовольствия и друже-
любно посмотрел на Николаева. — Пейте наш кофе, он настоящий,
не то что ваш, ячменный эрзац, «здоровье».
Он подул на кофе, разгоняя бледно-коричневую пену, долго и ап-
петитно вдыхал аромат паров.
— Так вот, — продолжил он, — продержав несколько дней и ни-
чего не добившись от них, он отпустил всех, но не потому, что он та-
кой милосердный. Сыграло роль не сострадание, а совершенно дру-
гое. Нашелся человек, который повел отряд Гюнтера и показал мес-
то, где находились партизаны.
— И кто этот человек? — насторожился Николаев, и Крюгер от-
ветил: — Лавочник.
На миг в глазах Алексея Кирилловича потемнело, и, чтобы не бы-
ло паузы, он спросил: — И отряд обнаружили и уничтожили?
— К сожалению, нет, не уничтожили, — признался Крюгер, — на-
шли, но партизаны не приняли боя, ушли в глубь леса.
Алексей Кириллович поднес чашку с кофе к губам, пытаясь пред-
ставить и понять действия Евсея Евсеевича, но, не зная обстоя-
тельств и зная дядю, решил, что тот сделал так не из чувства любви к
завоевателям, а скорее по другой, пока неизвестной ему причине.
Немного успокоившись, сказал совершенно искренне, снова глядя в
глаза коменданта: — Вы знаете, господин комендант, я не распола-
гаю данными о том отряде.
— Я и не спрашиваю вас о нем. Хочу знать ваше мнение по друго-
му вопросу. Насколько мне известно, Липпке, если не найдет тот от-
ряд и не уничтожит, арестует снова всех и начнет производить заду-
манный им расстрел. Он рассчитывает таким образом выманить пар-
тизан из леса.
Крюгер смотрел на Николаева, ожидая ответ, втайне он хотел ус-
лышать то, о чем думал и сам, что, кроме ожесточения, эта акция не
даст ничего хорошего.
— Мне трудно что-либо сказать на сей счет, — признался Алексей
Кириллович, — но, думаю, Липпке добьется того, чего добивается се-
ятель. Не зря же в народе говорят: что посеешь, то и пожнешь. Он до-
бьется только ожесточения людей, и не только там, но и здесь, в Дес-
нянске.
Алексей Кириллович допил кофе, отставил в сторону чашку, ска-
зал: — Вы обратили внимание, что даже здесь, в городе, люди без
нужды не выходят на улицу, боятся контакта с солдатами, считая их
завоевателями и оккупантами. А без доверия населения никакой по-
беды не будет.
— Насчет доверия вы взяли слишком высоко, — не согласился
Крюгер, — оно нам ни к чему. В случае победы мы пойдем другим пу-
тем, — Крюгер посмотрел на Николаева, соображая, нужно ли гово-
рить ему об этом сейчас, но решил все-таки приоткрыть невидимую
завесу, — в случае победы, — повторил он, — мы расселим здесь, на
необъятных просторах России, наших бюргеров, из русских оставим
тех, кто предан нам, и тех, кто годится трудиться на плантациях на
благо великого Рейха. Здесь, где никогда не было порядка, начнется
новая эра, эра процветания Германской России!
— Но, — Николаев встал, считая разговор оконченным, — но,
господин комендант, вначале нужно разбить Красную Армию и по-
корить Россию!
Крюгер не обиделся на столь дерзкое замечание, сказал так, слов-
но разговор касался пустячной темы: — Пожалуй, вы правы. Сейчас
это главное.
66
По дороге, возвращаясь из Каширы в Тулу, командарм Болдин,
ехавший через Серпухов, зашел в штаб располагавшейся там 49-й ар-
мии. Оттуда ему удалось связаться с Каширой, с оставленным там на-
чальником штаба армии, полковником Аргуновым. От него он узнал
и последние новости. Боевой группе 17-й танковой дивизии против-
ника, с приданными ей пехотными подразделениями, удалось про-
рваться к городу. Сейчас они остановились, приводят себя в порядок,
готовясь к последнему броску. В город отошла обескровленная в бо-
ях 413-я стрелковая дивизия генерала Терешкова А. Д. и 32-я танко-
вая бригада. Кроме них в городе находится кавалерийская дивизия из
корпуса генерала Белова.
В штабе 49-й армии подтвердили, что из Серпухова к Кашире вы-
двинулись пятая кавдивизия генерала Баранова и 112-я танковая ди-
визия полковника Гетмана. Здесь же он узнал, что в Каширу, со сто-
роны Зарайска, уходят девятая танковая бригада и девятая кавдиви-
зия.
Дав указание дивизиям своей армии держаться до подхода основ-
ных подразделений, выделенных Жуковым для защиты Каширы,
550
Болдин подумал о том, что замысел командующего фронтом идет на-
много дальше — видимо, уже завтра основные силы группы Белова
подойдут к Кашире с двух сторон и атакуют противника с юга, насту-
пая по правому берегу Оки, отсекая от основных сил.
Иван Васильевич улыбнулся, сказав сам себе: «Узнаю генерала
Жукова, признающего наступление лучшим видом обороны!». Полу-
чалось, что завтра может начаться то, чего в штабе Гудериана и не
предполагают. И именно сейчас ему стал окончательно понятен план
действий противника, не повернувшего свои танковые силы, после
Узловой и Сталиногорска, на Тулу. Взяв Венев и Мордвес, он рассек
линию обороны, занимаемую двумя дивизиями его армии, растяну-
тыми по фронту от Михайлова до Тулы, вынудил вывести из Тулы
несколько артиллерийских подразделений, прикрывших Каширу.
Он рассчитывал на большее, на то, что из города мы выведем и не-
сколько стрелковых дивизий, ослабив оборону города. Но Жуков,
похоже, смотрел на несколько ходов вперед, разгадал план действий
Гудериана. Взяв на себя ответственность за участок обороны Михай-
лов-Серебряные Пруды-Кашира и направив туда кавкорпус Белова с
приданными ему подразделениями, Жуков спас тем самым и Тулу.
Уже находясь в штабе своей армии, в Туле, Болдин посмотрел на
сгрудившихся над картой офицеров, добавил: — Для Гудериана по-
ход на Каширу может закончиться завтра. После этого они, озлоб-
ленные неудачей, навалятся на нас. Так что готовьтесь!
Болдин взял костыли, прислоненные к стулу в углу комнаты, ска-
зал: — Я должен побывать на передовой.
Сопровождаемая охраной «эмка» командарма пробиралась по
притихшему городу, объезжая поврежденные разрывами авиабомб и
снарядов участки дорог. За полдня он побывал на всех секторах обо-
роны города, убедился, что город, на его окраинах, особенно на въез-
де с основных направлений, действительно хорошо укреплен и, са-
мое главное, продолжает укрепляться.
Останавливаясь на окраинах, он выходил из машины, подходил к
крайним домам, внимательно вглядывался в снежные поля, теряв-
шиеся где-то вдали, за горизонтом. Там, где местность позволяла
продвигаться танкам противника, он видел противотанковые рвы, во
многих из них еще и сейчас, несмотря на мороз и жуткий холод, про-
должались земляные работы по углублению и реконструкции отко-
сов, кое-где обвалившихся во время последних осенних дождей. Из
рвов поднимался дым, и офицер связи штаба, сопровождавший ко-
мандующего, пояснял: — Люди жгут костры, отогревая землю.
— Но это же невозможно при таком морозе!
— А они туляки, а Тула всегда славилась умельцами. Костры раз-
жигают вечером, накрывают их листами железа, а утром оттаявшую
землю выбрасывают простыми лопатами.
Там, где эти рвы подходили особенно близко к городским пост-
ройкам, Иван Васильевич подходил к бровке, смотрел вниз. Там, на
самом дне, видел он множество людей, орудовавших ломами, кирка-
ми и лопатами. Кое-кто, кто посильнее и поздоровее, выбрасывал
грунт наверх, на бровку. Увидев генерала, опиравшегося на костыли,
люди на некоторое время прекращали работу, но, удовлетворив свое
любопытство, снова принимались за дело. Туляки понимали всю
важность того, что они делали, и делали эту, очень тяжелую, порой
непосильную работу без принуждения, с завидным энтузиазмом. А
ведь в котлованах работали в основном женщины, подростки и ста-
рики, непригодные к службе в армии.
Налетавшие на город бомбардировщики, встреченные плотным
зенитным огнем, сбрасывали свой смертоносный груз где придется,
и люди, увидев или услышав гул самолетов и хлопки рвавшихся в не-
бе зенитных снарядов, непроизвольно ложились на дно углубляемых
ими рвов, а когда самолеты улетали, поднимались, отряхивая землю
и снег, и снова принимались за работу.
Увидев командующего, к нему подходили командиры, охраняв-
шие закрепленные за ними участки, и Иван Васильевич интересо-
вался, как у них обстоят дела. Офицеры, обводя руками, указывали
на свои позиции, понимая, что генерал-лейтенант не сможет пройти
туда из-за ограниченной возможности передвигаться. Подробно рас-
сказывали, как их подразделения уже встречали врага, как им удалось
укрепить особо опасные направления. Он видел вздыбленные проти-
вотанковые столбы и надолбы, нагромождения из бетонных блоков.
Показывая все это, офицеры, словно извиняясь, говорили, что то,
что он видит, только ориентир, небольшое препятствие. Дальше,
чуть в глубине, стоят замаскированные противотанковые орудия,
еще дальше — зенитные орудия. А чуть впереди, куда может прибли-
зиться вражеская пехота и подойти танки, находятся окопы. Солдаты
имеют в арсенале противотанковые ружья, гранаты и бутылки с го-
рючей смесью, особенно эффективные в ближнем бою. Одному из
таких пехотных командиров, растерявшемуся, увидев, может быть,
впервые в жизни генерал-лейтенанта, младшему лейтенанту Горю-
нову, пришлось отвечать на вопросы командарма. Услышав фами-
лию взводного, усмехнувшийся своим мыслям Болдин спросил: —
Ну и как вы воюете, младший лейтенант?
— Как положено, товарищ командующий.
Горюнов показал на громоздкие металлические ежи, стоявшие на
дороге. — Они уже однажды попробовали сунуться к нам. Шли по
этой дороге. Огнем из орудий разбросало ежи, но они не знали, что
эта дорога находится под прицелом пушек нашей артиллерии. Ар-
тиллеристы подбили передний танк, другие съехали в сторону и по-
пали на минное поле. Так и ушли, не солоно хлебавши, — младший
лейтенант, румяного лица которого еще не касалась бритва, готов
был рассказывать и дальше, но Болдин упредил его рассказ вопро-
сом: — А с их пехотой не приходилось встречаться?
— Вчера, товарищ командующий, они пытались пройти здесь
снова. Вначале произвели артналет, затем сбросили бомбы, а потом
пошли по этой же дороге танки, а за ними пехота на машинах. Когда
танки подошли ближе к нам и начали обстрел наших позиций, пехо-
тинцы соскочили с машин и, растянувшись в линию, пошли в атаку.
Рассказывая, Горюнов волновался, но Болдин не прерывал его,
давая возможность высказаться.
— Мы их хорошо встретили, и они вначале ползком, затем на ка-
рачках повернули обратно.
— А сегодня? — спросил Болдин.
— Сегодня почему-то тихо, товарищ командующий, наверное,
раздумывают, как нас взять. Только ничего у них не получится.
— Почему?
— Потому что мы защищаем свой дом, а они здесь непрошеные
гости.
— Молодец, младший лейтенант. Благодарю за службу.
— Служу Советскому Союзу! — выпалил Горюнов, и Болдин про-
тянул руку офицеру.
— Служи так же и дальше.
Возвращаясь к своему автомобилю, Болдин увидел, как несколь-
ко человек, одетых в ватники и шапки-ушанки со звездами, перетас-
кивали какую-то каракатицу, что-то среднее между противотанко-
вым ежом и самоваром.
— Что это у вас, товарищи? — спросил Болдин, подходя к остано-
вившимся дружинникам.
— Это, товарищ генерал, новое оружие, миномет, наш самовар-
самопал.
Действительно, из конструкции торчала ржавая водопроводная
труба большого диаметра. Болдин спросил, усмехаясь: — И он спосо-
бен стрелять?
— Вчера пробовали, не прицельно, но стреляет.
Болдин побывал в штабах всех четырех дивизий, защищавших го-
род, и везде чувствовал непоколебимую веру в то, что город выстоит.
К концу дня он подъехал к зданию городского комитета обороны, за-
шел к Жаворонкову. Василий Гаврилович встретил его с распростер-
тыми объятиями, усадил за стол. Сказал: — Я знал, что вы сегодня
ночью прибыли в город. С утра не стал вас тревожить, а когда позво-
нил в штаб, узнал, что вы уехали на позиции. Разве можно так, без от-
дыха?
— Я отдохнул в машине, когда добирался в город из Серпухова. А
увидеть собственными глазами поле предстоящих боев мне, коман-
дующему, просто необходимо.
— Вы полагаете, скоро начнется и здесь то, что творилось в райо-
не Узловой и Сталиногорска?
— Вот ради этого я и заехал к вам. Думаю, сегодня следует собрать
военный совет, проанализировать ситуацию и готовиться к отраже-
нию атак.
Иван Васильевич рассказал, что сейчас происходит под Каши-
рой, куда Гудериан подтягивает высвободившиеся силы.
— Наши тоже не спят. Командующий фронтом приказал мне вер-
нуться в Тулу, защита Каширы возложена на командира кавкорпуса
генерала Белова. Зная Жукова, я предполагаю, судя по тому, откуда
двигаются подкрепления к Кашире и что двигается, завтра или по-
слезавтра там начнется то, что присуще Жукову, он уже много раз до-
казывал, еще с Халхин-Гола, что наступление — лучший вид оборо-
ны!
Василий Гаврилович с вниманием и любопытством слушал ко-
мандарма, а дослушав, сказал удовлетворенно: — Неужели начнется
то, чего мы так давно ждали?
— Начнется, но нам придется испытать то же, что перед этим ис-
пытали Узловая, Сталиногорск, Венев и Мордвес.
— Вы имеете в виду сдачу города? — насторожился Жаворонков.
— Город мы не сдадим, но усиленный напор Гудериана придется
выдержать. Отброшенный от Каширы, а я именно так вижу ситуа-
цию, — убежденно сказал Болдин, — Гудериан повернет свои войска
к Туле. Он не упустит возможности взять реванш. Вот об этом я и хо-
чу поговорить сегодня на военном совете, чтобы наши командиры
прониклись чувством особой ответственности
— Я согласен с вами, — сказал Жаворонков.
* * *
Как и предполагал генерал-лейтенант Болдин, под Каширой про-
изошло то, о чем он догадывался, а когда там началась артподготовка
по скоплениям танков противника и в воздух поднялась бомбардиро-
вочная авиация Западного фронта, базирующаяся в Подмосковье,
генерал Терешков, командир 413-й Дальневосточной дивизии, от-
ступившей из Мордвеса к Кашире и занявший оборону на правом бе-
регу Оки, докладывал, не пытаясь скрыть охватившее его волнение:
— Уже полчаса по противнику бьет артиллерия. Над нашими по-
зициями прочертили небо залпы гвардейских минометов, в воздухе
появились бомбардировщики!
— Какое задание получила ваша дивизия?
— Стоять насмерть! Ни шагу назад!
— Не подведите армию и свою дивизию, не пропустите врага в
город!
— И мысли такой нет, товарищ командующий, тем более при та-
ком оркестре!
После того как по флангам изготовившихся к атаке танковых ча-
стей Гудериана ударили наши танки, а вслед за ними, перерезая арте-
рии, связывавшие врага с Мордвесом, вошла кавалерия, противник
оставил затею штурмовать Каширу, отошел на десяток километров к
Мордвесу и Иваньково.
Бомбардировки войск Гудериана, вынужденного перемещать
свои подразделения по основным дорогам, продолжались, а нажим
группы генерала Белова был настолько сильным, что противник пер-
вого декабря оставил Мордвес. Не помогла и переброшенная Гудери-
аном из Серебряных Прудов 29-я моторизованная дивизия, попав-
шая под огонь с воздуха и атакованная конной лавиной наступавших
кавдивизий и танков дивизии полковника Гетмана и отдельной тан-
ковой бригады.
На очевидный успех кавгруппы генерала Белова немедленно сре-
агировала Ставка Верховного Главнокомандования, переименовав
2-й кавкорпус в 1-й гвардейский, 5-ю кавдивизию — в 1-ю гвардей-
скую, 9-ю кавдивизию — во 2-ю гвардейскую. Окрыленные внима-
нием командования, конники не жалели сил для разгрома зарвавше-
гося врага.
События развивались так, как и предполагал генерал Болдин, и
второго декабря противник решил взять реванш, бросив из-под
Мордвеса и Венева 24-й танковый корпус в направлении Кострово-
Ревякино, а с запада, навстречу ему, 43-й армейский корпус. Одно-
временно 4-я полевая армия немцев наступала против 49-й армии
нашего Западного фронта северо-западнее Тулы. Над Тулой нависла
смертельная опасность быть окруженной. Третьего декабря против-
ник вошел в Ревякино, перерезал железную дорогу, соединявшую го-
род с Москвой. Стал простреливать и шоссе Тула—Москва.
В напряженное время, когда Болдин вместе с полковником Лесе-
лидзе находился в 258-й стрелковой дивизии, принявшей на себя ос-
новной удар наступавшего противника, когда еще действовала теле-
фонная связь со штабом фронта, раздался телефонный звонок. Пол-
ковник Аргунов, вернувшийся из Каширы, услышал голос команду-
ющего фронтом: — Где Болдин?
— В войсках, готовит контрудар, — ответил Аргунов, почувство-
вавший недовольство и нетерпение командующего фронтом.
— Смотрите, не проспите! Гудериан окружит и уничтожит вас, ес-
ли будете спать! Пусть Болдин позвонит мне, как вернется!
— Хорошо, товарищ командующий, — проговорил Аргунов и ус-
Лышал  в ответ: — Желаю успехов!
Через несколько минут офицер связи положил на стол начальни-
ка штаба шифровку за подписью Соколовского В.Д., начальника
штаба фронта. «Подумайте, нельзя ли снять с юга две-три единицы.
Нужно ударить по Гудериану, как бьет сейчас Белов. Нужно бить
противника не только огнем, но и маневром... Не дайте противнику
замкнуть кольцо. Желаю удачи».
Оперативная группа штаба, возглавляемая генералом Поповым
В. С., проскочила по простреливаемому Московскому шоссе, чтобы
координировать нанесение удара по противнику с севера из района
Лаптево, при одновременном ударе с северо-запада Тулы. Положе-
ние осложнилось еще больше, когда танки противника перерезали
Московское шоссе у Кострова. Между наступавшими навстречу друг
другу подразделениями противника оставалось три, в других местах
четыре километра простреливаемого коридора.
Болдин склонился над картой. Рядом стояли полковники Аргу-
нов и Леселидзе. Наконец, он оторвался от карты, сказал, суммируя
происходящие события: — Расклад сил такой. Противник силами
3-й и 4-й танковых дивизий из Ревякино пытается замкнуть кольцо
окружения, соединиться с 31-й стрелковой дивизией 43-го армей-
ского корпуса. Если это произойдет, связь города с Москвой оконча-
тельно прервется. После этого они попытаются взять нас в тиски
здесь. Этого нельзя допускать, нельзя давать противнику шанс отыг-
раться за поражение под Каширой!
В это время Аргунову принесли шифровку штаба фронта. Прочи-
тав, он сказал, не пытаясь сдержать появившуюся на лице улыбку:
— Генерал Жуков двинул в Лаптево 112-ю танковую дивизию
полковника Гетмана и 340-ю стрелковую дивизию, передав ее в наше
подчинение из 49-й армии.
— Ну что ж, — заключил Болдин, — узнаю Жукова, он верен сво-
ему наступательному принципу, с подходом этих подразделений нач-
нем наступать и мы.
Иван Васильевич почему-то вспомнил слова командующего
фронтом, сказанные им, когда немецкие танки вошли в Мордвес, и
Жуков отправил его обратно в Тулу: «Не попадите в котел в третий
раз!».
Он посмотрел на Леселидзе. Тот, понимая, о чем может идти речь,
сказал: — Дивизион гвардейских минометов обеспечит поддержку на-
ступающих подразделений! Ударим по обеим сторонам шоссе!
Болдин перевел взгляд на Аргунова, спросил о готовности к вы-
ступлению стрелковых подразделений.
— Ночью начнем выдвижение, товарищ командующий. Сейчас
свяжусь с генералом Поповым, уточню ситуацию по подходу выде-
ленных нам подразделений.
4 декабря началось то, о чем мечтали в штабе 50-й армии. В на-
ступление пошли одновременно со стороны Лаптево 510-й полк
154-й стрелковой дивизии, 112-я танковая и 31-я кавдивизии, мото-
стрелковый батальон 32-й танковой бригады. С северо-восточной
стороны Тулы в бой вступили оставшиеся части той же 154-й диви-
зии и 413-я стрелковая дивизия, все оставшиеся в строю танки 32-й
танковой бригады.
Несмотря на поддержку наступавших огнем гвардейских миноме-
тов, противник бешено сопротивлялся, пытаясь замкнуть кольцо ок-
ружения. Ему удалось вывести из строя линии связи, вклиниться в по-
зиции наступавших частей 258-й и 413-й стрелковых дивизий. Бои
шли днем и ночью. И здесь особенно ярко проявился присущий со-
ветским воинам патриотизм, помноженный на прирожденную волю к
победе. Вклинившиеся в оборону 258-й стрелковой дивизии полков-
ника Сиязова М. А. части 31-й пехотной дивизии противника были не
просто остановлены. Сиязов, создав две штурмовые группы, застал
врага врасплох. Бойцам удалось под покровом ночи подползти по
снегу к огневым точкам противника. Забросав их гранатами, бутылка-
ми с горючей смесью, они поднялись в атаку, заставив противника ос-
тавить занимаемые позиции. Примерно такая же ситуация сложилась
и в 413-й стрелковой дивизии. Атакованная двумя полками танков
противника дивизия вынуждена была отойти, избегая окружения, но
в окружение все же попали два подразделения — 1322-й стрелковый
полк с приданным ему батальоном другого полка. Командир полка
капитан Петухов И. Л. организовал ночную атаку, ошеломил против-
ника огнем и дерзостью, разгромил батальон полка СС «Великая Гер-
мания», овладел Колодезной, взял большое количество трофеев, сре-
ди них оказались 2 танка, 36 автомашин, 98 мотоциклов, много стрел-
кового оружия и 10 пленных со штабными документами.
Героизм буквально переполнял сердца людей, рвавшихся в бой.
Обморозивший руки и лицо при подготовке своего танка к наступле-
нию механик-водитель Григорьев В. А. отказался идти в медсанчасть,
сел за рычаги и, когда в бою заклинило башню, повел свой КВ на та-
ран немецкого танка, после чего раздавил 20 автомашин, два проти-
вотанковых орудия и только после этого вывел свою боевую машину
из боя.
Болдин, находившийся в штабе, принимал сообщения, следя за
продвижением своих подразделений. Одновременно ему сообщали
и об отражении атак здесь; противник со всех сторон набросился на
Тулу, пуская за своими танками в психические атаки подогретую
шнапсом пехоту. Залпы орудий, а в некоторых местах и гвардей-
ских минометов, приводили их в чувство, заставляя уцелевших, ис-
пытавших на себе весь ужас примененного русскими чудо-оружия,
не просто отступать, а спасаться бегством по бескрайней снежной
целине.
Укрепленная Тула не давала противнику никаких шансов про-
рвать даже ослабленную оборону, и Болдин особенно внимательно
следил за развитием событий севернее, за чертой города. Выходило,
что организованные штабом армии и поддержанные штабом фронта
удары из Лаптево на Руднево с севера и из Тулы с юга достигли своей
цели. Полковник Аргунов нарушил его размышления, сказал, пода-
вая телефонную трубку: — Можете доложить в штаб фронта, что про-
тивник отброшен от Московского шоссе и связь с Москвой восста-
новлена.
В штабе фронта спокойно отнеслись к сообщению. Оперативный
дежурный сказал, что доложит командующему, как только он прибу-
дет в штаб.
— Соедини с Генштабом, — попросил Болдин и через несколько
минут услышал голос генерала Василевского.
— Что у вас?
— Телефонную связь восстановили, не дали противнику замк-
нуть кольцо окружения. Расширяем коридор.
— Может, рано радуетесь, Иван Васильевич?
— Да нет, с полной ответственностью докладываю, что в сраже-
нии за Тулу наступил перелом. Все атаки немцев на город также от-
биты.
— Хорошо, я доложу Верховному, — обещал Василевский.
Через полчаса Болдина пригласили к телефону. По ВЧ он услы-
шал голос Сталина.
— Вы говорите, что опасность Туле уже не грозит?
— Да, товарищ Сталин. Замкнуть кольцо окружения противнику
не удалось. Атаки на город выдохлись, противник не нашел слабого
места в обороне.
— Ну что ж, товарищ Болдин, если не ошибаюсь, то скоро начне-
те наступать! Желаю успехов!
Иван Васильевич долго сидел, обхватив голову руками. О каком
наступлении говорил товарищ Сталин? Неужели продолжится то,
что началось под Каширой? Он посмотрел на Аргунова, сказал, сум-
мируя услышанное: — Судя по интонации разговора, скоро начнется
то, чего мы давно ожидаем, наступление!
Болдин не знал о том, что имел в виду Верховный. 6 декабря в на-
ступление переходят части Западного фронта, обороняющие Моск-
ву. 8 декабря, с небольшим запозданием, чтобы использовать всю
мощь авиации фронта в одном месте, должна перейти в наступление
и 50-я армия. Из Рязани, соблюдая необходимые меры маскировки,
в район Серебряные Пруды-Михайлов перебрасывалась стотысяч-
ная 10-я армия генерал-лейтенанта Голикова Ф. И. в составе 11 диви-
зий. Не знали об этом и в штабе Гудериана.
Не зная замысла Генштаба, поредевшие в сражениях при силь-
ных морозах подразделения 50-й армии Болдина и группа Белова
продолжали теснить противника. Когда Болдину положили на стол
расшифрованную радиограмму-запрос штаба третьей танковой ди-
визии, адресованную в штаб Гудериана и ответ Гудериана, стало
окончательно ясно, что положение вокруг Тулы в корне изменилось.
«Что делать?» — спрашивали танкисты, оставшиеся без топлива и
теснимые нашими войсками. «Машины сжигать, самим отступать на
юго-восток», — последовал ответ Гудериана.
Поздним вечером Верховный позвонил Жаворонкову.
— Не разбудил вас, Василий Гаврилович? — спросил Сталин.
— Разве в такое время можно спать, — ответил Жаворонков, и
Сталин, довольный услышанным, продолжил: — Мне сообщили, что
положение в районе Тулы резко изменилось. Вы ощущаете это?
— Да, товарищ Сталин, блокировать нас им не удалось. В городе
заметно изменилось настроение людей. Живем в ожидании чего-то
нового, хорошего. Радуемся успехам войск, защищающих город.
— Хорошо. Будем надеяться на лучшее! — сказал Сталин и закон-
чил как обычно: — Желаю дальнейших успехов!
Закончив разговор с Жаворонковым, Верховный нажал кнопку, и
в кабинет вошел плотный, всегда сосредоточенный Поскребышев
А. Н. Вытерев бритую наголо голову платком, сказал обычное: —
Слушаю вас, товарищ Сталин.
Сталин почему-то долго всматривался в лицо своего самого пре-
данного помощника, затем сказал, понимая, что тот и без него нахо-
дится в курсе всех событий:
— Вы знаете, что блокировать Тулу немцам не удалось?
— Да, товарищ Сталин.
Сталин снова смолк, затем сказал медленно, видимо понимая,
что говорит очень важное и давно выстраданное: — Найдите Лаврен-
тия Павловича. Скажите, чтобы прекратил всякие контакты по за-
ключению мирного договора с Германией.
На лице Поскребышева появилось что-то подобное улыбке, но
он сразу же взял себя в руки, ответил: — Я немедленно передам это
ваше указание, товарищ Сталин.
— Вот и хорошо, — Сталин понимал, что уже через несколько
дней в истории отношений не только с Германией, но и с другими
странами, связанными войной, начнутся совершенно другие отно-
шения. Спланированное Ставкой наступление под Москвой заста-
вит и союзников и противников по-другому смотреть и на СССР, и
на него, Верховного Главнокомандующего Красной Армией.
67
Зима 1941 года не была какой-то необычной. В России повторя-
ется ежегодный цикл декабрьских и январских холодов, и к этому
люди привыкают и воспринимают не как наказание Господне, а как
благо, ниспосланное свыше. Люди, родившиеся здесь, живут ожи-
данием прихода зимы, готовятся к ней и чувствуют себя комфорт-
но, ощущая праздничное обновление вокруг. Конечно, определен-
ные неудобства доставляет теплая одежда, но к приходу зимы гото-
вятся заранее, да и наступает она не сразу, не вдруг. Теплая меховая
одежда придает уверенность, возвышает человека, делает его хозяи-
ном положения. И то, что теперь немецкие солдаты и офицеры
мерзли здесь, в Брянских лесах и в Подмосковье, где еще не самый
холодный климат, говорило лишь об одном. Разрабатывая план на-
падения на Россию, в Германии не нашлось ни одного умного чело-
века среди генералов и государственных чиновников, кто бы предо-
стерег от похода на восток. Достаточно было вспомнить хотя бы пе-
чальный опыт похода Наполеона, и все сразу стало бы на свои мес-
та. Отступая, армия Наполеона оставляла по дороге обледенелые
трупы своих солдат, служившие верстовыми столбами, ориентира-
ми для тех, кто шел по их следу. Но верхушка Рейха, опьяненная
блеском молниеносных побед на Западе, не сочла нужным считать-
ся с историей. Разработчиков плана «Барбаросса» не заинтересова-
ло татаро-монгольское нашествие. Их иго держалось не на одной
силе оружия. Ханы Орды вели ловкую и довольно хитрую политику,
основанную, прежде всего, на учете внутриполитических сил, ис-
пользуя в своих целях межкняжеские распри, защищавших каждый
свой удел.
Единственное, что учли в Генштабе вермахта, чистки и репрес-
сии в российской армии, когда опытных военачальников заменили
молодыми командирами, не имевшими ни боевого опыта, ни соот-
ветствующего новым должностям военного образования. Правда,
учли и ряд других, более мелких, но не менее важных причин, свя-
занных как с внутренним, так и внешним, изолированным положе-
нием Советского государства, что позволило сделать вывод о быст-
ротечности восточной кампании. Выстроенный расчет на то, что
СССР — колосс на глиняных ногах, привел первоначально к неко-
торым успехам. Чуть позже, когда вся страна, и в первую очередь во-
енные, оправилась от первоначального шока, положение резко из-
менилось. Оказалось, что в Германии не учли, пожалуй, самого
главного, что всегда отличало россиян от других, — территории и
свободомыслия народа. Гитлер не потрудился просчитать, сколько
потребуется солдат, полков, дивизий, корпусов и армий, чтобы за-
крыть ими всю территорию от Баренцева до Черного моря, рассчи-
тывая, что такой линии не будет вообще, русские войска, попав в ок-
ружение, сложат оружие, прекратив сопротивление, и на этом будет
поставлена точка.
Но война показала другой план, и в результате сейчас, в декабре,
немецкие солдаты, одетые в серо-зеленые осенние шинели, мерзли
на всей территории России, проклиная своих начальников, загнав-
ших их сюда, встречать бородатого русского деда мороза.
Отряд Николая Секерина зима также не жаловала, быстрое про-
движение немцев не дало возможности завезти на базы нужного ко-
личества продовольствия, а на помощь фронта рассчитывать не при-
ходилось, там и без них хватало проблем. Идя к Смородинову, он
продумывал, как и чем кормить людей в длинную зиму. Этот вопрос
перед ним еще никто не поднимал, но он, деревенский житель, при-
вык все продумывать наперед, хотя и не отвечал лично за вопросы
обеспечения продовольствием, но где-то в глубине сознания пони-
мал, что когда-то этот вопрос возникнет сам собой и может стать са-
мым главным. Разглядывая сосредоточенного Смородинова, Секе-
рин подумал и о том, как трудно сейчас ему, командиру соединения.
Помимо руководства здешними двумя отрядами, он вместе с Петухо-
вым держал в своих руках все нити связей с городским подпольем и
районными отделениями. И хотя внешне Виктор Петрович выглядел
по-прежнему молодцом, внимательный взгляд замечал на его лице
появившиеся изменения. Углубились морщины, появились круги
под глазами, небольшая одутловатость. Правда, сам Смородинов не
замечал или не обращал внимания на изменения, а когда кто-либо
хоть что-то в мягкой форме говорил ему об этом, отшучивался:
— Старость не в радость!
Узнав о цели прихода Секерина, приказал пригласить начпрода,
бывшего начальника райпотребкооперации Быстрова. Выслушав до-
клад об обеспечении соединения продовольствием, Виктор Петро-
вич подытожил:
— Так, говорите, круп хватит на два месяца?
— Да, — уточнил Быстров, — с учетом заготовок на резервной ба-
зе. Хуже с подсолнечным маслом и жирами. Их хватит только на
месяц. Мяса нет вообще. Остались консервы. Зато соли хватит до
весны, муки тоже.
— А картошки, Константин Иванович? — спросил Смороди-
нов. — Ты же знаешь, русский человек без нее не может.
— С картошкой дело табак получилось, — Быстров развел рука-
ми, и Смородинов посмотрел на Секерина.
— А ты что скажешь, Николай Николаевич?
— В моем погребе хватит на весь отряд, если перетащить сюда.
— Но ты боишься, что, узнав о том, куда делась картошка из тво-
его погреба, немцы порешат твою жену и сына?
— Так точно, — подтвердил Секерин, — боюсь!
— А что скажет твой лучший разведчик Анисим Афанасьевич?
— Он скажет то же. Но выход всегда найдется, если его искать. В
поселке у каждого погреб, картошкой кормятся сами и животину
кормят. К тому же сейчас полиция разрешила людям ходить за дрова-
ми в лес, дров-то, из-за войны, не заготовили, вокруг поселка множе-
ство следов, можно воспользоваться этим.
— Ты, Николай Николаевич, хоть знаешь, почему полиция смяг-
чила режим?
— В полиции знают, что дрова осенью, из-за прихода немцев, не
смогли заготовить, вот и разрешили.
— Не потому. Вмешалось еще одно обстоятельство. Наши под-
польщики взорвали в городе ресторан, где пировали ехавшие на
фронт офицеры. Вот Липпке и бросил все силы на поиск преступни-
ков. И сам там. Отсюда и послабление. Они почувствовали, наконец,
кто здесь хозяин. Но нам радоваться рано, — Смородинов посмотрел
на расшифрованную радиограмму. В ней сообщалось, что если кара-
телям Липпке не удастся найти партизанский отряд, то он расстреля-
ет все партизанские семьи. Смородинов молча подал листок Секери-
ну.
Видя, как тот изменился в лице, Смородинов сказал:
— Нам известно, что Липпке наезжает в Малиновку. Дайте зада-
ние своим разведчикам проследить за прибытием Липпке. Его нужно
взять живьем или уничтожить.
Вошедшему в землянку Петухову Смородинов, указав на Быстро-
ва, сказал:
— Вовремя зашел, Василий Иванович, продумай вместе с Кон-
стантином Ивановичем, как пополнить продовольствие за счет нем-
цев.
— Только пустив под откос их состав.
— Вот и хорошо. Вы займетесь составами, а Николай Николаевич
картошкой. В вагонах, из Германии, немцы картошку не возят.
Получив задание по картошке, Анисим Афанасьевич, не любив-
ший долгих рассуждений, сказал Секерину:
— Возьмем у покойной Ланцовой Лукерьи, благо ее дом рядом с
моим.
— И как ты хочешь это провернуть?
— Подойдем задами к ее дому, царство ей небесное, зайдем во
двор. Загрузим мешки и уйдем.
— Ну что ж. Идея мне нравится. Иди, поглядывай на небо и го-
товься. Как снег начнется, выступай.
— Людей надо побольше, чтоб сразу и надолго хватило.
— Возьми сколько надо, не забудь и о прикрытии.
— Это я беру на себя и на своих хлопцев.
Отряд, возглавляемый Анисимом Афанасьевичем, в полночь по-
дошел к поселку, в аккурат напротив огорода Ланцовой. Долго сиде-
ли, сгрудившись, прислушиваясь к тому, что происходит около дома.
Полицейский патруль выдал себя разговорами и блестевшими огонь-
ками сигарет. Дождавшись, когда патруль прошел в глубь поселка,
Анисим Афанасьевич сказал:
— Пойдете за мной. Нагрузим мешки, и топайте в отряд.
Анисим Афанасьевич распорядился и своими разведчиками:
— Тебе, Ваня, придется сопровождать ребят. Смотрите, не блуд-
ните. Картошка продукт скоропортящийся, боится холода. Потому
идите как можно шибче. Я зайду к своим, а когда вернусь, мы тоже
тронемся в путь.
Во дворе Лукерьи Анисим Афонасьевич оставил одного из парти-
зан у входа, остальные спустились в погреб. Анисим Афанасьевич за-
жег фитиль небольшой лампы, стоявшей в обычном месте, справа от
лестницы, и они, повинуясь испытываемому страху быть застигну-
тыми полицией, стали споро загружать мешки картошкой, добрым
словом поминая заботливую и аккуратную Лукерью.
— Чисто тут у нее и аккуратно, — сказал один из партизан, — и
картошка одна к одной. Видать, женщина была настоящей хозяйкой.
— Да, — подтвердил Анисим Афанасьевич, — хозяйкой Лукерья
Семеновна была хорошей. Любила порядок во всем, к гостям относи-
лась с душой, и ей всегда помогали всем миром. Вот и картошку,
прежде чем заложить в отсеки, она сортировала. Здесь мы берем
крупную, а дальше, в другом отсеке одна мелочь.
Они быстро наполнили принесенные мешки, подали их наверх,
поднялись и сами, сгрудившись около входа. Оставленный наверху
партизан сообщил, что патруль несколько минут назад прошел мимо
двора. Можно и уходить.
Анисим Афанасьевич проводил партизан на огород. Постоял,
прислушиваясь. И как только убедился, что они прошли к лесу неза-
меченными, вернулся к погребу, прикрыл дверь. Постоял, прислу-
шиваясь ко всему, что могло привлечь его внимание, но не обнару-
жив ничего подозрительного, вошел в свой двор через боковую ка-
литку, соединявшую их дворы, подошел к окну, легонько постучал
по стеклу. Через стекло он ничего не видел, но, видимо, отец, Афана-
сий Анисимович, еще не спал и разглядел его, потому, ничего не
спрашивая и не говоря, открыл дверь. Дверь скрипнула, и они, пови-
нуясь охватившему их чувству, замерли на месте, прислушиваясь. Не
обнаружив ничего подозрительного, Афанасий Анисимович открыл
вторую дверь, ведущую из сеней в горницу, и они оказались в про-
сторной комнате, где все было родным и привычным. Только теперь
отец, наконец, заговорил вполголоса:
— Слышу, что-то там в соседнем дворе творится. Приоткрыл
дверь, наблюдаю. Вижу, мешки понесли, груженные чем-то. Думал,
воры за картошкой пришли. Ну, думаю, пущай уносят, не пропадать
же добру. Подумал только, что и воровать-то не надо было. Пришли
бы днем, набрали, и вся недолга. Картошка-то теперь покойной Лу-
керье Семеновне ни к чему.
Опомнившись, отец спросил:
— Ты-то надолго?
— Нет, — признался Анисим Афанасьевич, — на вас посмотрю и
слиняю.
Услышав разговор, проснулась видевшая первые сны и Агриппи-
на. Всплеснув руками, повисла на шее мужа, уткнувшись губами в его
небритую щеку, не давая вырваться крику.
— Я на минутку, Агриппинушка, а Мишутка спит?
— Разбудить? — спросила жена.
— Не надо, я только подойду, постою около него.
Он подошел к полатям, в темноте разглядел очертания спящего
сына, провел рукой по головке и сразу же отошел в глубь комнаты.
— Ну, я пошел, — сказал он, направляясь к двери, ведущей в се-
ни, и сразу же остановился, услышав резкий стук в наружную дверь,
выходящую на крыльцо. Подтолкнув Анисима к двери, во двор, отец
подошел к дрожавшей от стука двери. Было слышно, как скрипел
снег под ногами топтавшихся на крыльце людей и недовольный го-
лос Петьки Игонина.
— Открывай, Афоня!
Анисим Афанасьевич в это время тихонько приоткрыл дверь во
двор и на полусогнутых выскользнул из нее. Закрыв за сыном дверь
на засов, Афанасий Анисимович спросил, растягивая слова:
— Чего барабанишь-то, Петь?
— Чего, чего, открывай!
— Я что, ждал тебя, что ли. Дай хоть штаны надеть и ключ взять.
Афанасий Анисимович вошел в горницу, потоптался у порога,
шепнул подошедшей к нему Агриппине:
— Быстро в постель! — и вернулся в сенцы.
Агриппина подошла к полатям, сбросила с себя одежду, залезла в
постель, накрывшись одеялом.
Афанасий Анисимович подошел к двери, вставил в замочную
скважину длинный ключ, повернул его несколько раз, впуская в се-
ни полицаев. Один из вошедших сразу проскочил в горницу, а Петь-
ка с ходу спросил:
— Где у тебя погреб?
— Где, где, во дворе, — ответил Афанасий Анисимович.
— Веди!
Подойдя к двери погреба, Петька дернул за ручку, но дверь не
поддалась.
— Замок тоже открыть? — спросил Афанасий Анисимович. —
Придется погодить. Ключ-то в доме.
— Не надо, — мрачно сказал Петька и быстро прошел к калитке,
ведущей со двора на огород. Убедившись, что за калиткой нет ника-
ких следов, прошелся по периметру двора. Увидев еще одну калитку,
спросил:
— Эта во двор Ланцовой?
— Да, я недавно ходил в погреб покойной, — подтвердил Афана-
сий Анисимович, — порядок там наводил.
— Недавно? — спросил Петька. — А следы-то совсем свежие.
— Не припорошило еще.
— Мы слыхали скрип, — сказал Петька, — когда проходили мимо
вашего дома, вот я и решил вернуться.
Вышедшего из дома полицейского спросил:
— Что в доме?
— Никого, кроме женщины и ребенка.
— Так, — сказал Петька, обращаясь к Афанасию Анисимовичу, —
а откуда раздался тот скрип?
— Какой еще скрип? — не понял Афанасий Анисимович.
— Простой, тот, что издают несмазанные петли.
— Я заходил в дом со двора, вот та дверь и скрипнула.
— Ты, Афоня, хоть и старый хрыч, а лапшу на мои уши не вешай,
они и без того лопоухие!
Петька снова подошел к закрытому погребу, спросил:
— У тебя там огурчики и капуста есть?
— А как же.
— Ну, так вот что, иди за ключами, набери огурчиков, капустки,
найди чего-либо покрепче и накрой стол. Не зря же мы зашли к те-
бе.
Приоткрыв калитку, Петька зашел во двор Ланцовой по свежему
следу, подошел к двери погреба. Дверь оказалась неплотно закрытой,
и он, открыв ее, спустился вниз по наклонной лестнице галереи, ве-
дущей к следующей двери. Посветив фонариком, рванул на себя вто-
рую дверь, отцепил от пояса гранату с длинной деревянной ручкой,
бросил ее вовнутрь погреба, а сам стрелой выскочил наружу, при-
крыв на бегу дверь, и упал в свежевыпавший снег. Глухой взрыв раз-
дался где-то там, внизу, взрывной волной раскрыло дверь погреба, и
Петька, довольный, поднялся, отряхнул с себя снег, прикрыл дверь.
Теперь можно спокойно идти в дом к старому Афоне и обмыть это
дело. А если там, в погребе Лукерьи, и был кто-то из партизан, завт-
ра он зайдет, посмотрит на то, что от него осталось.
В доме уже светилось окно, выходившее на улицу, и Петька, об-
радованный предстоящим угощением, напрочь забыл о погребе Лу-
керьи. Увидев накрытый стол, своего полицейского и сидящего ря-
дом с ним Афанасия Анисимовича, сказал:
— Наливай, старый Афоня, намаялись мы с Серегой сегодня, к
тому же снег повалил некстати.
— Почему некстати? — спросил Афанасий Анисимович. — Снег
всегда к урожаю.
— Потому некстати, — признался Петька, — что у партизан, по
моим расчетам, должны кончиться продукты, и скоро они к нам, в
поселок, потянутся.
Афанасий Анисимович разлил самогон в стаканы, поднял свой.
Глядя на стакан с мутной жидкостью, сказал:
— Вроде как земля вздрогнула, когда ты ходил в погреб Лукерьи.
Не иначе как где-то что-то взорвали.
— Может, и взорвали, нам-то что, — Петька отпил половину ста-
кана, сказал: — Крепкий у тебя самогон, Афоня.
— Какие сами, такой и самогон! — ответил Афанасий Анисимо-
вич, налегая на закуску. Его радовало то, что сын успел ускользнуть
со двора, возможно, выскочил в лес через двор Лукерьи, и это его ус-
покаивало. Он сам с удовольствием хрустел огурцами и квашеной
капустой и подкладывал нехитрые угощения полицаям. Прежде чем
выпить оставшийся в стаканах самогон, Петька, оглядев стол, ска-
зал:
— Хорошие огурчики у тебя, Афанасий Анисимович, ядреные. Не
сходить ли нам за ними еще?
Он встал, взял миску, шагнул в сени. Дед Афоня последовал за
ним следом. Подойдя к погребу, сказал:
— Открывай.
Второй полицейский также последовал за ними, не совсем пони-
мая, зачем Игонин вышел из-за стола. Петька подошел к калитке, ве-
дущей в огород. За ней, на другой стороне никаких следов не просма-
тривалось.
— Ну, Афанасий Анисимович, теперь открывай дверь в погреб.
Они вошли в проем, спустившись по ступеням вниз, ко второй
двери. Подсвечивая фонариком, вошли в погреб, где так хорошо пах-
ло сыростью и соленьями. Петька посветил фонариком по всем уг-
лам, сказал удовлетворенно:
— Да, Афанасий Анисимович, ты мужик что надо, видно, что кар-
тошку у тебя никто не брал.
— Как не брал? — возмутился Афанасий Анисимович. — Мы са-
ми берем. Кормим ею кур, гусей, поросенка, корову. Глядишь, через
какое-то время в клетях по половинке и останется. Зима-то вроде по-
едуха.
Петька заглянул в бочку с огурцами, примирительно сказал:
— Ты бы, Афанасий Анисимович, нам с Сергеем, он из города к
нам прибыл на усиление, положил еще огурчиков и домой. Уж боль-
но они у тебя аппетитные.
— Вы тут побудьте, я за миской в дом схожу, — предложил Афа-
насий Анисимович, но Петька вспыхнул:
— Ишь чего захотел? Сам выйдешь, а нас захлопнешь, словно в
мышеловке, и сдашь своему сыночку!
Смерив Петьку недобрым взглядом, Афанасий Анисимович ска-
зал с укором: — Сегодня захлопну, а что буду делать завтра?
— Как что, — нашелся Петька, — сбежишь к партизанам.
— Годы не те от вас бегать. Поговаривают, вы партизан поймать
не можете. А набери они таких, как я, и что будет?
— Ладно, иди, неси свою миску, — сдался Петька, и Афанасий
Анисимович, тяжело ступая, пошел наверх по крутым ступенькам.
Молчавший до сих пор второй полицейский сказал: — Может,
тот скрип нам показался? По всему видно, что здесь никто не был.
— А следы к погребу Ланцовой? — спросил Петька. — Там, около
погреба, что-то много натоптано. Один дед не смог бы натоптать
столько. Ты слышал взрыв?
— Взрыва не слышал, а земля действительно вздрогнула, когда ты
уходил в тот погреб.
— В сам погреб я побоялся зайти, только скользнул взглядом за
фонариком. Сомнение овладело сознанием, и я бросил туда гранату.
Завтра зайдем, все исследуем. Если кто там и был, то он там и остался.
Дед Афоня принес две миски, наложил в одну огурцов, в другую
капусты, нарезанной кусками, и они поднялись наверх. Пока Афана-
сий Анисимович закрывал дверь, Петька, отдав свою миску Сергею
Овчаренко, пошел к калитке, что вела во двор Лукерьи. Взявшись за
нее несколько раз, открыл и закрыл дверку. Один раз дверка скрип-
нула, и он радостно воскликнул: — Скрипит!
— Ну и что из этого? — не сдавался Афанасий Анисимович. — Ее
могло качнуть ветром.
— А откуда около погреба столько следов?
— Я весь день топтался там, наводя порядок.
Афанасий Анисимович не сдавался. — Бывает, и деревья скрипят
от мороза, так что теперь?
— Ты лучше в дом веди, Афанасий Анисимович, сегодня мороза
нет, оттепель. Потому и снежок падает. Ну, а если что и было, то я
уже успокоил всех.
Они вошли в дом, сели за стол, допили оставшуюся самогонку,
хорошо закусили, и Петька, которого немного повело в сторону от
выпитого, сокрушался: — Хорошо, Афанасий Анисимович, пусть
скрипнуло не у тебя, но где-то же скрипнуло?
— Не понимаю, — засомневался Афанасий Анисимович, — что из
того, если даже где-то скрипнуло?
— А это значит, уважаемый Афоня, что в поселок наведывались
партизаны. И если завтра это подтвердится, то и нам с Сергеем вле-
тит от Меркулова.
— От какого еще Меркулова, у нас такого в поселке нет.
— Игнат Меркулов главный полицейский начальник из города,
— назидательно заметил Петька, — а этот, — он указал на сидевшего
за столом напарника, — что-то вроде командира взвода у него. Од-
ним словом, тоже начальник.
Петька долго хрустел огурцами, нахваливая их, затем прислушал-
ся сам к себе, сказал каким-то радостным голосом:
— Самогон-то у тебя, Афанасий Анисимович, что надо! Слышу,
как внутри меня пошло тепло, все жилы ощущаю. И какое-то не-
большое расслабление по всему телу. Такого от водки никогда не чув-
ствовал! Крепкий у тебя самогон, Афоня!
Он посмотрел на Сергея, сказал совсем весело, опьяневшим го-
лосом:
— Власть нынче хорошая. При советах нужно было оглядываться,
как бы кто тебя не заложил. А сейчас гони, чего хочешь и сколько хо-
чешь. Никому до тебя нет дела. Полная свобода. И пей тоже, сколько
хочешь!
Сергей держался молодцом, налитый в его стакан самогон так же
исчез, как и у Петьки, но пил он не сразу, а небольшими порциями,
и, закусывая, потому выглядел трезвее. Встав из-за стола и поднимая
Петьку, сказал, извиняясь:
— Вы простите нас, Афанасий Анисимович, за вторжение и если
что мы не так сделали.
Он крепко обхватил Игонина, и они, тяжело ступая, сошли с
крыльца. Проводив гостей, Афанасий Анисимович прошел в погреб
соседки. Дверь в него оказалась приоткрытой, и он, буквально сбе-
жав по ступеням, свалился в проем, оказавшийся без двери. Подняв-
шись, трясущимися руками выхватил из кармана спички, осветив
все, что попало в зону слабого света. Под ногами валялась картошка,
покрытая слоем капусты, вперемешку с огурцами. В дальнем углу
что-то зашевелилось, и он, спотыкаясь, прошел туда.
— Ты, отец? — спросил Анисим Афанасьевич, еще не видя, кто
зашел в погреб.
— Я, сынок, — ответил Афанасий Анисимович, помогая сыну
подняться.
Они кое-как выбрались из погреба, и уже наверху Анисим Афана-
сьевич сказал:
— Ты, отец, сейчас мне ничего не говори. Я все равно не расслышу.
Уши мне заложило взрывом. Я слышал, как кто-то входил в погреб, а
когда посветили фонариком, понял, что не наши. Через некоторое
время в погреб влетела граната. Хорошо, что не наша, а немецкая, с
длинной деревянной ручкой. В аккурат она упала на меня, я успел пе-
ребросить ее ко входу и закрыл уши руками, вжавшись в картошку.
Афанасий Анисимович, понимая, что сын ничего не услышит,
потянул его к калитке, ведущей в их двор, но Анисим Афанасьевич
остановил его, сказал:
— Меня ждут в лесу. Ноги, руки целы, до лагеря как-нибудь добе-
русь, а там Мила меня быстро поставит на ноги.
Не очень твердо, но все же самостоятельно он завернул за угол са-
рая, направляясь в конец огорода.
Афанасий Анисимович долго стоял, вглядываясь в темноту ночи
и прислушиваясь ко всему, что привлекало слух, но, поняв, что сын
уже в лесу, вернулся домой. Встревоженная Агриппина, ожидавшая
возвращения свекра, спросила:
— Что случилось, отец?
Но Афанасий Анисимович сказал спокойно:
— Иди, поспи, Агриппинушка. Все хорошо окончилось.
Если бы позже кто-то спросил Анисима Афанасьевича, как он до-
шел той ночью в отряд, он вряд ли смог бы рассказать хоть что-то
связное. Как справился с ним Миша Зацепин, обычно отличавший-
ся несдержанностью, но здесь проявивший нечеловеческий героизм,
никто не знает. Видя, что Анисим Афанасьевич выбивается из сил,
он подставлял ему свои плечи и шел, спотыкаясь, стараясь держать-
ся известных ему ориентиров, боясь потерять чуть заметный след, ос-
тавленный партизанами, унесшими картошку. Когда и его оставляли
силы, Миша садился на снег, прислонял к стволу дерева Анисима
Афанасьевича, убеждая самого себя:
— Надо дойти до лагеря, чего бы мне это ни стоило!
Он знал, что их никто не кинется искать, даже если они не придут
вовремя, потому что лучшего следопыта в отряде, чем Анисим Афа-
насьевич, нет. Кое-как дошел он до занесенного снегом ручейка и,
запнувшись, свалился, коснувшись головой ледяной воды. На шум
выскочил кто-то из партизан, и вот уже заспанная, но встревоженная
Мила принимала все меры к тому, чтобы привести их в норму. Миша
пришел в себя быстро, но на вопрос, что случилось с Анисимом Афа-
насьевичем, не мог сказать ничего путного, кроме того, что он сам
находился в засаде на самом краю леса и очень долго ждал своего
старшого.
Мила обработала отдельные ссадины на лице и теле, привела
Анисима Афанасьевича в чувство, но тот не отвечал на ее вопросы.
— У него контузия!
Опрошенный Миша Зацепин не мог подтвердить ничего, потому
что не слышал взрыва. И только когда, наконец, Анисим Афанасье-
вич окончательно пришел в себя, он знаками показал на уши, сказав
при этом, что ничего не слышит, кроме постоянного гула в голове, но
ситуацию прояснил:
— Они бросили в погреб гранату.
Николай Николаевич приказал всем выйти, а оставшись наедине
с Милой, попросил:
— Вот что, дочка. Ты должна сделать невозможное, но через не-
делю чтобы он был в строю!
— Задача с одним неизвестным, Николай Николаевич, — сказала
она, — а неизвестное он сам, — она указала на Анисима Афанасьеви-
ча, — я сделаю все от меня зависящее, но главное, чтобы он сам хотел
выздоровления.
Николай Николаевич похлопал по плечу девушку, сказал:
— В него я верю.
— А в меня?
Увидев в глазах девушки неподдельный интерес, спросил:
— Ты почему задаешь этот вопрос?
— Мне кажется, кое-кто в отряде мне не верит.
— Ты имеешь в виду майора Петухова?
— А кого же еще.
— Ты на него не обижайся. Служба у него такая. Доверяй и про-
веряй. Если бы не он, не его подозрительность, нас с тобой и нашего
отряда уже не было бы!
Мила Корнева хорошо вписалась в жизнь отряда. Ее природные
данные и профессиональная подготовка фельдшера здесь, в лесу, в
стесненных условиях, когда от каждого работника требовалась мак-
симальная отдача, когда каждый мало-мальски грамотный работник
должен быть и швец и жнец, особенно пришлись к месту. Пожилой
врач Тимофей Владимирович Носов, когда-то возглавлявший тера-
певтическое отделение районной больницы и не связанный с прак-
тической хирургией, поначалу дивился, наблюдая, как, сцепив зубы
и став совершенно серьезной и собранной, фельдшер Мила ловко
орудовала скальпелем и иглой, зашивая раны, дивился ее умению,
дарованному сверху. Еще больше он удивился, узнав, что она единст-
венная дочь местного священника и в поселке о ней сложилось мне-
ние как о непростом, заносчивом человеке, обладавшем своеобраз-
ным характером. Она не то чтобы не уважала людей, она просто не
вступала с ними в контакт, а для деревни подобная независимость
граничила с явным зазнайством. Ее не интересовали деревенские
проблемы, она жила в своем мире, в мире, недоступном другим лю-
дям, жившим рядом, в поселке. Она не впускала никого в свой мир,
и это настораживало многих. Да, ее не понимали, но относились с
уважением, похожим больше на снисходительность; прощая многое,
понимая, что молодо всегда и зелено. Даже здесь, в отряде, поселков-
ские старались не замечать ее присутствия и замечали, только когда
она врачевала их раны. Получив облегчение, они благодарили ее ду-
шевно и искренне, называя то сестричкой, то доктором, и она, по-
смотрев на благодарившего, отвечала, как обычно отвечала всем
раньше: «У вас все будет хорошо». Тимофей Владимирович не мог
нарадоваться своей неожиданной помощнице, отмечал ее цепкий
взгляд, крепкую руку и умение сосредоточиться в нужный момент.
— Природа дала вам очень многое, — говорил он, глядя на нее с
восхищением, — берегите себя. После войны я помогу вам поступить
в институт, и вы станете прекрасным хирургом!
Похвала вызывала румянец на пухлых щеках девушки. Пожалуй,
это был единственный случай, когда она становилась совершенно
другим человеком, удивительно мягкой, стеснительной и еще более
привлекательной. Но состояние это почти сразу же исчезало, и она
возвращалась в свой мир, становясь такой, какой и видели ее окружа-
ющие: внешне замкнутой, немногословной и немного высокомер-
ной. Пожалуй, единственный человек в отряде относился к ней про-
сто, без каких-либо предвзятостей, таким человеком был Николай
Николаевич Секерин. Он знал ее с детства и принимал такой, какая
она есть, не замечая того, что старались заметить в ней другие. Прав-
да, в последнее время она стала непохожей даже на самую себя, ка-
кую он привык видеть, и он не прошел мимо:
— Тебя что-то тревожит? — спросил он и услышал вместо ответа
вопрос:
— Что с отцом?
— Они отпустили его.
— Просто так?
— Не знаю. Могу предположить, они, видимо, решили, что он
вряд ли знает больше того, что должен знать служитель церкви. К то-
му же церковь у нас отделена от государства, сама знаешь.
— А о том, что я здесь, отец знает?
— Да, знает, мы передали ему. Он молит Господа о твоем здравии
и здравии всего отряда.
— Спасибо, — сказала обрадованная Мила, и Николай Николае-
вич наконец-то увидел совсем другое лицо девушки, смущенное и
удивительно красивое.
Переговорив с Милой, Николай Николаевич ушел в свою землян-
ку, не обратив внимания на то, что даже этот разговор не вывел ее из
состояния замкнутости. Впрочем, и сама Мила не смогла бы объяс-
нить своего состояния. Оно исходило из глубины ее сознания и было
неподвластно ей. Перебирая в памяти свою прошлую жизнь, она не
видела в ней ничего такого, что зафиксировало бы на себе ее внима-
ние и, возможно, внесло бы свои коррективы в поведение. И только
октябрь этого года приводил ее в особое волнение, заставляя все боль-
ше и больше приходить в себя. Вначале она увидела профессора Ни-
колаева. Алексей Кириллович как-то привлек ее внимание, у нее по-
явилась робкая надежда на продолжение, но он исчез так же внезап-
но, как и появился. Миг, который мог, но ничего не изменил в ее жиз-
ни. Вопрос, почему он не обратил внимания на нее, ее отношение к
нему, так и остался без ответа. Потом совершенно неожиданно на ее
горизонте появился Игонин и обер-лейтенант Дитрих Штрих. Вспом-
нив о Дитрихе, она вздрогнула, подумав о том, что немногочисленные
и краткие встречи с ним оставили ей какую-то, хотя и непонятную ей,
память. Не вдаваясь в детали, она вспомнила главное. Именно он ос-
вободил ее из заточения, и она оказалась в результате здесь. Но и де-
тали нет, нет да и всплывали в ее воображении. Она вдруг вспомнила,
что Дитрих часто, в сопровождении кого-либо из своих солдат, ходил
по шпалам, любуясь пробитой в дремучем лесу просекой, смотрел на
кроны елей и сосен, особенно раскидистых около железной дороги,
любовался их красотой и спокойствием. Он думал, что и люди здесь
под стать этим деревьям — большие, интересные и спокойные. И ес-
ли бы не эта война, он наверняка радовался бы тому, что жизнь забро-
сила его в этот сказочный уголок России с ее вековыми лесами. Он ду-
мал о том, что зимой здесь, наверное, еще красивее, но, подумав о зи-
ме, ужаснулся, вспомнив, для чего он здесь. Сразу же всплыл в памя-
ти ремонт моста, подорванного партизанами, зимой эту работу при-
дется делать, если подобное повторится, еще труднее, а с него будут
требовать ускорения. Война глотает столько техники, боеприпасов и
людей! В том, что он сделает все зависящее от него, он не сомневался,
а вот в том, как делается все здесь, в России, у него возникали сомне-
ния. Он не был нацистом, и сейчас его это даже радовало. И идею, вы-
двинутую Гитлером и его окружением об уничтожении, а вернее, об
истреблении всех русских, живущих на этой земле, считал бредом,
хотя и верил в непобедимость немецкого оружия и его армии, завое-
вавшей почти всю Европу. Возвращаясь с прогулки по шпалам, он
выходил на улицу поселка с бедными, по германским меркам, неболь-
шими домами, стоявшими вдоль небольшой речки и за ней, присмат-
ривался к идущим в лавку редким прохожим, отмечая про себя ту же
бедность в их одежде . Какая-то жалость всплывала в нем, но он затал-
кивал ее обратно, не давая выхода наружу. Однажды он увидел девуш-
ку, выходившую из лавки, и, еще не разглядев ее, подумал о том, что
она должна быть смелой, если смогла выйти на улицу, большинство
местных молодых девушек не выходили со своих дворов, боясь по-
пасть на глаза его солдатам.
Дитрих прошел несколько метров, чтобы их дороги пересеклись,
но она и не думала сворачивать в сторону, а проходя мимо, сказала,
как старому знакомому: — Здравствуйте!
Ответив на приветствие, он с удивлением рассматривал ее краси-
вое лицо, пышные светло-русые волосы, заплетенные в косы, не-
брежно прикрытые платком. Ему показалось, что он уже видел ее.
Боясь, что она пройдет мимо, спросил:
— Кто вы?
— Меня зовут Людмила, — ответила она по-немецки, и он уди-
вился еще больше, — но люди зовут просто Мила. Кстати, мы с вами
уже встречались.
Понимая, что девушка пройдет, он повернулся и пошел рядом.
Что-то ослепило его, он понял, что теряет себя, потому сказал:
— Я хочу чаще видеть вас.
Она остановилась, окинула его быстрым, как ему показалось,
оценивающим взглядом, ответила:
— Простите, мы в поселке, здесь все друг друга знают, и я бы не
хотела, чтобы обо мне говорили люди.
— Простите и вы меня, — неожиданно сказал он и, видя, что де-
вушка удаляется, сказал вдогонку:
— Я хочу видеть вас чаще!
Повернувшись, она ответила спокойно, словно его слова относи-
лись не к ней:
— Я запомнила.
Так Дитрих Штрих, обер-лейтенант, комендант станции «Мали-
новка», увидел здесь то, о чем мечтал еще там, в Германии, но так и
не встретил. Да, он не встретил до сих пор ту единственную, которая
привела бы в трепет все его существо, и он как-то подумал о том, что,
видимо, природе так угодно, что так называемая страсть и присущая
людям влюбленность не коснутся его, прошли где-то стороной, и с
этим следует смириться, как с тем, что за днем последует ночь, а за
рождением и жизнью смерть. Правда, в его жизни была любимая им
в далекой юности Хильда, но она как бы мимоходом всколыхнула его
сознание, пробудила страсть и… ушла к другому, с большим жизнен-
ным опытом, предпочтя его, студента университета, преуспевающе-
му подполковнику артиллерии. Хильда вышла за него замуж, а у него
остались о ней одни воспоминания, трогательные, но, увы, несбыв-
шиеся. И вот новая встреча. Неужели и здесь постигнет его та же не-
удача?! Нет, сейчас ему не хотелось об этом думать.
Он долго стоял на одном месте, наблюдая за уходящей девушкой
по имени Мила, пока ее силуэт находился в поле его зрения.
Но улица сделала поворот, и она исчезла за одной из изб. И все-
таки он узнал главное — ее имя и тот край поселка, куда она удали-
лась.
Войдя в кабинет, он вдруг вспомнил, как однажды к нему забега-
ла плачущая девушка, спасавшаяся от преследовавшего ее полицей-
ского. Тогда она приглянулась ему, но служба оттеснила ее в сторону.
Эта встреча потрясла воображение, и он крупно вывел на коробке си-
гарет «Mila». Конечно, о том, что творилось в душе офицера, Мила не
могла догадаться, точно так же, как не догадывалась и позже, когда
он изредка, под разными предлогами, приходил к ним в дом, не при-
давала этим визитам особого значения, может, потому что боялась
этих визитов, вернее не самих, а того, что называется общественным
мнением. В поселке на виду ее отец, священник, и мало ли кому за-
хочется поиздеваться над ним, используя в своих целях безобидные
визиты немецкого офицера в их дом.
Сейчас, когда в ее памяти всплывали отдельные картинки его
визитов и их встреч, она спрашивала себя и не могла ответить на во-
прос, что это было? И почему Господь послал его к ней, его, завое-
вателя, человека в форме, несущего смерть ее Родине. При виде Ди-
триха что-то необъяснимое будоражило ее воображение, заставляло
сердце биться немного чаще, ее охватывало какое-то беспокойство,
и она с тревогой думала о том, что это могла быть любовь. Но и тог-
да и теперь, вспоминая о нем, она твердила одно и то же слово:
«нет!» и еще глубже уходила в себя. Но это ее категоричное «нет» не
принималось ею, и она, помимо своей воли, нет, нет да и возвраща-
лась к событиям, связанным с ним. Особенно к тому моменту, ког-
да он, Дитрих, по собственной инициативе, воспользовавшись мо-
ментом, зная наперед, чем кончаются приводы в гестапо, освобо-
дил ее, может, даже понимая, что видит ее в последний раз! Именно
это сейчас трогало ее больше всего. Она понимала и еще одно, он
совершил должностное преступление, и пошел на это сознательно.
Теперь она чувствовала, что не только он, но и она желает встречи с
ним, хотя знала заранее, что это невозможно. Их разделяет не толь-
ко война, но и социальная система, при которой воспрещалось ду-
мать о каких-то встречах с иностранными людьми, даже если у них
появляются чувства друг к другу. И все же она иногда спрашивала
себя о том, думает ли он о ней, но задав себе даже такой простой во-
прос, оглядывалась по сторонам, боясь, что кто-то посторонний
прочтет ее мысли и донесет тому же Петухову. Предвоенные аресты
ни в чем не повинных людей привили людям не свойственную им
подозрительность и постоянное чувство страха, и она тоже зарази-
лась этой эпидемией. И не важно, где ты жил, в деревне или в горо-
де, арестовывали везде, запихивая в небольшие автобусы, прозван-
ные народом «черный ворон», и увозили в неизвестность, откуда
мало кто возвращался.
В землянке никого не было, и Миле, ушедшей с головой в собст-
венные размышления, захотелось хоть с кем-то пообщаться, чтобы
отвлечься от нахлынувших на нее мыслей, подавить чувство какой-
то, непонятной ей самой, тревоги. Но неожиданно раздавшийся сиг-
нал тревоги поднял ее на ноги, она схватила сумку с медикаментами
и выскочила в длинный, темный коридор подземного хода. По кори-
дору уже бежали к светлевшему вдали выходу вооруженные партиза-
ны. Там, на поверхности, их встречал Секерин, говоря всем одно и то
же:
— Срочное построение!
Партизаны выстраивались в две шеренги, утопая по колени в сне-
гу. Под пушистым снегом находилась твердая родная земля, ради за-
щиты которой они и поселились здесь, в лесу, в землянках. Засне-
женные сосны молчаливо наблюдали за происходящим, сохраняя
присущее им спокойствие и открывая в прогалах крон чистое звезд-
ное небо. Сегодня звезды мерцали по-особенному, словно перед спу-
стившимся на землю морозом их хорошо натерли кристально чистым
снегом.
Увидев вышедшего из подземелья Смородинова, Секерин ско-
мандовал: — Смирно!
Смородинов прошелся вдоль строя, приглядываясь к стоявшим в
строю партизанам, вернулся на середину, словно убеждаясь в том,
что все руководство также стоит здесь, и, собравшись с мыслями,
сказал: — Сегодня у нас замечательный день, товарищи! Именно се-
годня мы узнали о том, что наши войска успешно ведут наступатель-
ные бои в районе всего Подмосковья! Этого дня мы ждали давно, го-
товились к нему, но даже и для нас он стал неожиданным! В том, что
фашистские армии пошли на попятную, есть и заслуга нашего отря-
да. Мы заставили их драться, не имея зимней одежды, а порой и про-
довольствия. Думаю, в войне, развернутой фашистской Германией,
наступает новая фаза, теперь защищаться будем не мы, а они!
Виктор Петрович снова прошелся вдоль строя, пытаясь понять,
до всех ли дошел смысл сказанного им.
— Но враг еще силен и не сломлен окончательно. Предстоят еще
жестокие бои, и впереди нас ждут немалые трудности. И сейчас, как
и прежде, особенно ценна наша помощь. Враг должен чувствовать,
что земля, по которой они шагают, горит под их ногами. Победа бу-
дет за нами! Да здравствует наша родная Красная Армия, да здравст-
вует партия большевиков, да здравствует любимый нами вождь и
учитель товарищ Сталин!
Партизаны тихо, вполголоса выкрикнули «Ура», подчиняясь ко-
манде, по очереди вошли в подземелье, разойдясь по своим землян-
кам.
Мила задержалась наверху, вглядываясь в ясное, бездонное небо
с загадочно мерцавшими звездами. Звезды притягивали взор, не обе-
щая ничего взамен, и она вдруг вспомнила свои рассуждения о Дит-
рихе и подумала о том, что, видимо, мир устроен так, что призрачное
близкое на поверку оказывается таким далеким. Она с горечью поду-
мала о времени, не позволявшем людям, и ей в том числе, выбирать
того, кто ей нравится. Неужели так будет всегда и немцы, другие на-
циональности, будут недоступны ищущим молодым сердцам?
Она почувствовала легкое прикосновение руки и сразу поняла,
что положить руку на плечо могли только Смородинов или Секерин.
— Мечтаешь, дочка?
— Извините, товарищ командир, — зачем-то оправдывалась
она, — залюбовалась звездами. Какие они чистые и яркие!
— Ничего, дочка. Скоро закончится война, и все наши отноше-
ния будут такими же чистыми и яркими, как эти звезды!
Смородинов мечтательно поднял вверх голову, любуясь звезда-
ми.
Мила продолжала вглядываться в чистое звездное небо в прогале
между верхушками сосен. Неожиданно для самой себя сказала: — А у
меня и сейчас они чистые и яркие. И, между прочим, со всеми!
Виктор Петрович не мог пропустить мимо ушей эту ее фразу, ска-
зал: — Завидую тебе, дочка. Ты молодая, еще не испытала горечи по-
терь и разочарований. Хорошо, если этот период у тебя продлится
долго. В старости постигаются иные ценности. Особенно остро ощу-
щаешь измены и потери. Да и сама молодость становится немного
дороже, только когда уходит. Когда ее безвозвратно теряешь. У тебя
еще все впереди, дочка. Завидую я тебе. Да, собственно, мы все здесь
живем и боремся за ваше будущее.
— Спасибо на добром слове, Виктор Петрович.
68
В первые дни декабря, когда оперативная группа генерала Белова
уже отбросила немцев от Каширы, командующий 2-й танковой арми-
ей генерал-полковник Гудериан получил приказ Главкома сухопут-
ных войск фельдмаршала фон Браухича закрепиться на время зимы
на линии Михайлов-Зарайск, а в районе Тулы продолжать удерживать
занимаемые позиции. Гудериан понимал, что его войскам не удастся
сдержать напор русских по всему фронту, тем более что к ним продол-
жают поступать подкрепления, что подтверждает и авиаразведка, но,
поставленный обстоятельствами в подобную ситуацию, продолжал
ездить на позиции своих дивизий и корпусов, наступавших севернее
Тулы с целью ее полного окружения. Проезжая по бескрайним рус-
ским полям, занесенным снегом, с плохими дорогами, он даже в бро-
невике чувствовал дискомфорт, внесенный злой русской зимой. Хо-
лод давил на его сознание, и он про себя думал о тех, кто спланировал
эту кампанию, называя их последними словами, какие только име-
лись в его лексиконе, но больше, и с присущей ему теплотой, думал о
тех, кто сейчас сдерживает русских, находясь на передовой, пытаясь
вырвать инициативу, бесконтрольно переходящую к противнику.
Прибыв в Грязново, в 43-й армейский корпус, нацелившийся на Ре-
вякино, где он совместно с танками 24-го корпуса должен завершить
окружение Тулы, он попросил командира корпуса генерала Хейнри-
ци сопроводить его в 17-й пехотный полк 31-й пехотной дивизии. В
1920-1922 годах он, тогда еще никому не известный капитан, коман-
довал одиннадцатой ротой 3-го Госларского егерского батальона.
Приезд Гудериана, а солдаты и командиры гордились тем, что их ро-
той когда-то командовал он, между прочим, носивший звание капи-
тана долгих 12 лет, поднял настроение у всех, радость ощущалась на
лицах солдат и офицеров, знавших уже много лет подряд, что там, где
Гудериан — победа! Они хотели и ожидали грядущей победы, хотя и
видели, что положение в роте, батальоне и полку ухудшается, люди
убывают, а обещанное пополнение задерживается. А тут, некстати,
навалились морозы, повалили снега, появилась неустроенность во
всем. Гудериан собрал командиров рот, каждому предоставил слово,
слушал внимательно, не перебивая, что-то помечал в своем блокноте.
Обладая запасом природной энергии, он подпитывался энергией под-
чиненных ему офицеров, своим присутствием поднимая им настрое-
ние. В их докладах было все: русские морозы, плохие дороги, недоста-
ток техники, особенно колесных машин, способных передвигаться по
этим паршивым дорогам, отсутствие теплой зимней одежды, особен-
но полушубков и ватников, какими обеспечивают свои войска рус-
ские, появившийся страх перед дерзостью русских, перед их новыми
танками, особенно перед реактивной артиллерией, после ее залпа на
огромном участке поля не остается ничего живого. Понимая их наст-
роение, хотя и удрученный, но пока сохранивший внешнюю бод-
рость, Гудериан спросил напрямик: — Готовы ли вы и дальше насту-
пать так, как наступали до этого?
Ответили дружно, словно сговорившись, рассчитывая, что только
он, Гудериан, прошедший школу походной жизни, поймет их: — Еще
один раз мы как-нибудь выбьем противника с его позиций. На одну
атаку у нас сил хватит!
Этот ответ рефреном прокручивался в его голове, он слышал его
каждый раз, когда штабисты докладывали ему о преследовавших их в
последнее время неудачах. Особенно огорчило то, что произошло под
Каширой, героическая 17-я танковая дивизия, без боя взявшая
Брянск, отходит к Веневу. Здесь, севернее Тулы, не удалось сомкнуть
кольцо, соединив 43-й армейский корпус, наступавший с запада на
восток, и стремившийся навстречу ему еще более героический 24-й
танковый корпус, без боя взявший Орел и выдержавший долгое и
упорное сопротивление русских под Мценском. Но сейчас его беспо-
коило больше другое. Авиаразведка, летавшая под плотным прикры-
тием истребителей, не могла далеко углубиться в русское воздушное
пространство, мешали русские истребители, но то, что они сообщали,
не просто настораживало, скорее приводило его в бешенство. Со сто-
роны Рязани и Коломны к линии фронта приближаются свежие рус-
ские части. И если он сейчас не отведет свои войска на новые пози-
ции, в окружение могут попасть сразу две его лучшие дивизии, вы-
двинувшиеся вперед — 10-я в районе Михайлова и 29-я северо-вос-
точнее Венева. Его, невозмутимого от природы, добило и еще одно
сообщение: в ночь с 6 на 7 декабря в районе пригородного поселка
Мясново при попытке прорвать оборону города почти полностью по-
гиб стрелковый полк, пытавшийся смять русских, применив психиче-
скую атаку. Защитники Тулы, не отвечавшие на артиллерийский об-
стрел, подпустили атакующих на 200 метров, включили прожектора и
привели в действие все, что у них имелось: пулеметы, минометы, ар-
тиллерию. От попытки блокировать Тулу, перерезав железную и шос-
сейную дороги, связывающие город с Москвой, пришлось отказать-
ся. Нужно было думать о спасении своих войск, но он, понимая, с ка-
ким предложением выйдет к командующему группой армий «Центр»,
решил связаться сначала с командующими танковыми армиями, на-
ступавшими на Москву севернее; именно с ними он, Гудериан, и дол-
жен был встретиться в Ногинске, закончив последнее наступление,
начавшееся 18 ноября. Командующий четвертой танковой армией ге-
нерал Геппнер и командующий 3-й танковой армией генерал Рейн-
гардт, дивизии которого находились в 35 километрах от Кремля, слов-
но сговорившись, сначала спросили, что происходит у него.
— Сдерживаю напор русских войск под Мордвесом, взял в коль-
цо и пытаюсь покорить Тулу.
— Мы получили приказ фельдмаршала фон Браухича о плано-
мерном отводе войск на рубеж Нара-Истра, но приказ явно запоздал.
Сегодня русские атаковали наши позиции по всему фронту.
Беспокойство, овладевшее им, прогнало сон. Связавшись с под-
полковником Либенштейном, Гудериан приказал подготовить при-
каз об отводе войск на рубеж верхнего течения реки Дон, далее Шат
и Упа, не согласовав его с вышестоящим командованием, глубоко
понимая складывающуюся ситуацию.
— Сделайте это как можно скорее, пока не поздно, — заключил он.
Но Либенштейн, отличавшийся особой пунктуальностью, спросил:
— Знает ли об этом фельдмаршал Бок?
— Я сейчас с ним переговорю.
Гудериан, который еще десять минут назад желавший прилечь на
разложенную адъютантом майором Бюсингом походную кровать, за-
был о сне и, посмотрев на стоявшего рядом начальника оперативной
части армии майора Вольфа, попросил оставить его, когда фельдмар-
шал Бок будет на линии.
Вольф прошел к связистам и через минуту сообщил:
— Фельдмаршал фон Бок на связи.
Выслушав одностороннее решение Гудериана, фельдмаршал, уже
знавший о решении Браухича по отводу войск от Москвы в центре, и,
понимая, что здесь, с южного направления, подобного отвода произ-
водить нельзя, спросил:
— Где, собственно, находится ваш командный пункт?
— В Ясной Поляне, под Тулой, — ответил Гудериан, охлаждая
пыл фельдмаршала.
— Я не могу разрешить испрашиваемое, но если вы приняли та-
кое решение самостоятельно, то я сейчас же доложу об этом Главко-
му.
Несколько минут в трубке слышался фон и треск. Гудериан пони-
мал, что фельдмаршал не закончил разговор, не сказал своего по-
следнего слова. Наконец, он собрался с мыслями, сказал каким-то
потерянным, осевшим голосом:
— Сегодня же о вашем решении доложат фюреру.
— Я согласен отвечать перед ним ради спасения жизни моих сол-
дат!
— Поступайте по своему усмотрению и знайте, это не мое, а ваше
решение! — недовольно произнес фон Бок.
Гудериан положил трубку телефона на аппарат, присел на кро-
вать, но прежде, чем раздеться и лечь в постель, сказал вошедшему
Вольфу:
— Как только получите от Либенштейна текст заготовленного
приказа, потрудитесь немедленно передать командирам корпусов,
пусть начинают планомерно отводить войска.
Исполнительный Вольф кивнул головой и, чтобы не мешать ко-
мандующему, вышел в комнату, занимаемую офицерами его служ-
бы. Гудериан несколько минут находился в окаменелом состоянии,
мучительно соображая, как могло произойти подобное на всем
фронте группы армий «Центр». В какой-то момент он подумал о том,
что в том, что сейчас происходит, виноваты все: и фельдмаршал Бра-
ухич, и Бок, и работники их Генерального штаба, и он сам, дававший
не весь материал для анализа ситуации, складывавшейся на восточ-
ном фронте. Значительные, небывалые успехи по охвату русских ар-
мий и фронтов опьянили многих, в том числе и командующих, ли-
шив их возможности объективно оценивать складывающуюся обста-
новку. Конечно, виноваты и они, командовавшие армиями здесь,
под Москвой. Именно они должны были заставить думать наверху,
во всех штабах, требуя восполнения потерь в людях и технике, осо-
бенно значимых в последнее время. Те же командующие танковыми
армиями Геппнер и Рейнгардт сообщили ему, что к моменту основ-
ного этапа наступления на Москву, по ее охвату, в танковых дивизи-
ях на ходу оставалось по 30-35 танков из 200, для решительного бро-
ска они не имели в своем резерве ни одной полноценной дивизии. У
него положение с танками было немного лучше, но в стрелковых,
или, как их называют, армейских корпусах, поредевших за две неде-
ли наступления, оставалось только по 30% личного состава. Гудери-
ан горько усмехнулся, вспомнив, как один из корпусных командиров
пошутил:
— Нас, как ни странно, тоже спасает русская зима. Из-за снега
мы не держим сплошную оборону, группируемся по городам и по-
селкам.
Обеспокоенный всем этим, Гудериан не мог и предположить, что
в это время творилось в штабе группы армий «Центр». Фельдмаршал
фон Бок глотал таблетки, пытаясь унять боль проснувшейся язвы же-
лудка. В отличие от Главкома, фельдмаршала фон Браухича, началь-
ника Генерального штаба сухопутных войск, генерал-полковника
Гальдера, он, наконец, понял всю безнадежность предпринятого на-
ступления на Москву. У него уже к концу ноября сложилось убежде-
ние, что поставленные задачи группа армий не выполнит, но он все
еще продолжал надеяться на чудо или провидение. Переговорив с
Геппнером и Рейнгардтом, чьи танковые армии должны охватить
Москву с севера и северо-востока, он понял, что охват уже не про-
изойдет. И только когда Гудериану удалось овладеть Веневом, а затем
и Мордвесом и вплотную подойти к Кашире, появилась какая-то на-
дежда, но она иссякла, когда тот же Гудериан доложил ему о замечен-
ном выдвижении войск из Серпухова и Коломны, направившихся к
Кашире. Среди массы конницы, не представлявшей особой опасно-
сти его танкам, замечено движение большого количества техники,
даже с воздуха пилоты разглядели в них новейшие Т-34 и КВ, кото-
рых особенно боялись его танкисты, да и артиллеристы тоже. Проти-
вотанковые 37-мм пушки пехотных подразделений не причиняли
ущерба этим танкам, не пробивали их броню. Именно в момент тя-
желых раздумий о судьбе осеннего наступления на Москву фон Боку
позвонил начальник оперативного отдела Генштаба полковник Хой-
зингер. Видимо, ему первому хотелось доложить Гальдеру, Браухичу,
а может быть, и самому Гитлеру об успехах войск по охвату Москвы,
и он, после обычных в таких случаях приветствий, спросил:
— Фюрер хочет знать, когда можно будет объявить об окружении
Москвы?
Понимая, что Хойзингер не обладает достаточно четкой инфор-
мацией, имеет слабое представление о происходящем сражении и не
несет соответствующей ответственности, ответил совершенно спо-
койно:
— Об этом я буду говорить с Главкомом. Пригласите его к телефо-
ну.
— Слушаю, — услышал он голос Главкома и, не вдаваясь в по-
дробности, теперь уже понимая, что Хойзингер выполнял его пору-
чение, сказал:
— У меня, господин фельдмаршал, нет войск, чтобы окружить
Москву. Силы группы армий «Центр» подошли к концу. Я не распо-
лагаю никакими резервами!
Браухич, понимавший Бока, тем не менее спросил:
— Фюрер уверен, что русские находятся на грани краха! Он ждет,
когда крах станет реальностью?!
Злость охватила фельдмаршала, почувствовавшего разрыв в
оценке событий под Москвой, но он, стараясь быть спокойным, ска-
зал, желая развернуть и, теперь уже понятное ему, отклонение в
представлении и самого Браухича.
— Командование сухопутных сил неправильно оценивает обста-
новку. И я, и Верховное командование просчитались. Доложите фю-
реру, что группа армий «Центр» не может достичь намеченных рубе-
жей. У нас нет сил.
— Но за эту операцию отвечаете вы! — в сердцах сказал Браухич и
бросил на стол трубку.
Фельмаршал фон Бок, понимая всю полноту ответственности,
сразу же написал телеграмму Гитлеру. Подписывая ее, он понимал,
что подтверждает крах всей операции «Тайфун» и свой личный тоже.
Но к этому он уже был готов морально. Успокаивало лишь то, что
его войска все еще находятся под Москвой и пока еще удерживают
занимаемые позиции. И никто из немецких полководцев никогда не
приближался к Москве ближе, чем приблизился он. Через несколь-
ко дней, после того, как командующие танковыми армиями генера-
лы Э. Геппнер, Г. Рейнгардт и Г. Гудериан объяснились с Браухи-
чем, убедив его в том, что продолжать думать о наступлении бес-
смысленно, особенно сейчас, когда русские ввели в бой три новые
армии, сформированные где-то в глубине России, обученные и пол-
ностью экипированные и укомплектованные, одна из них успешно
наступала против армии Гудериана, а две непосредственно под
Москвой, Гитлер подписал директиву № 39 о переходе германских
войск на всем восточном фронте к стратегической обороне. Но про-
изошло это только 8 декабря, когда на всем Западном фронте, обо-
ронявшем подступы к Москве, уже никакая оборона не смогла оста-
новить наступление советских войск, начавшееся не сразу, не в один
час, а постепенно, по мере планомерного выполнения задач, постав-
ленных командованием фронта каждой армии. Для развития
успеха под Москвой Ставка сосредоточила три вновь сформирован-
ные армии — 20-ю генерал-майора Власова А. А., 1-ю ударную гене-
рал-лейтенанта Кузнецова В. И. и 10-ю генерал-лейтенанта Голико-
ва Ф. И. Двадцатая армия нацеливалась из района Красная Поляна
на Солнечногорск, во взаимодействии с 16-й армией генерала Ро-
коссовского, сдерживавшей врага в районе Крюково, первая удар-
ная нацеливалась на Клин из района Дмитров-Яхрома во взаимо-
действии с 20-й и 30-й армиями, десятая армия, находившаяся на
марше из Рязани, вступала в сражение чуть позже, по подходу наце-
ливаясь на Михайлов и далее на Сталиногорск и Богородицк. Став-
ка вводила в наступление левое крыло Калининского фронта 5 дека-
бря, Западный фронт севернее и южнее столицы — 6 декабря. В этот
же день начинала наступать и оперативная группа правого крыла
Юго-Западного фронта в районе Ельца в общем направлении на
Орел.
Для первой гвардейской танковой бригады, в которую после вы-
здоровления из госпиталя только что вернулся капитан Покровский,
наступление под Москвой началось значительно раньше. Еще 3 де-
кабря командующий армией генерал-лейтенант Рокоссовский К. К.
поставил задачу командиру бригады генералу Катукову М. Е. и ко-
мандиру 8-й гвардейской стрелковой дивизии генералу Ревякину
В. А., заменившему погибшего генерала Панфилова И. В., не дать
противнику, занимавшему Крюковский плацдарм, ворваться в
Москву, а это значило, противника следовало выбить из деревень
Каменка и Крюково. Предстояло взять Каменку и Крюково, превра-
щенные противником в крепости. Учитывая, что немцы до сих пор
наступали, и то, что в Подмосковье лежал глубокий снег, затрудняв-
ший передвижение вне поселков и городов, немцы не имели сплош-
ной линии обороны, а заняв тот или иной пункт, закреплялись в нем
основательно, используя любые постройки под огневые точки, для
наблюдения за русскими и для отдыха солдат, сменявшихся с передо-
вых позиций через каждые два часа.
По данным разведки, в Каменке и Крюково сосредоточились, го-
товясь к наступлению, 35-я пехотная и 5-я танковая дивизии. Только
в одном Крюкове в укрытиях находились 60 танков. Предпринятая
8-й гвардейской дивизией атака 4 декабря, с предварительной арт-
подготовкой, не принесла успеха из-за сильного огня противника, и
командиры соединений, перегруппировав силы, при поддержке ар-
тиллерии и танков повторили атаку и снова потерпели неудачу. Ре-
шили повторить атаку в ночь на 5 декабря. Но, несмотря на сильную
артподготовку, атака вновь захлебнулась. Капитан Покровский поте-
рял один КВ, правда, его смогли вытащить с поля боя, но танку тре-
бовался срочный ремонт, и его отправили к ремонтникам. Покров-
ский не находил себе места, понимая, что штурмовать укрепленные
позиции в лоб, без достаточной разведки нельзя, о чем и сказал на
разборе, где генерал-майор Катуков и подполковник Кульвинский
обсуждали результаты ночного боя. Сошлись на мнении: нужно ата-
ковать населенные пункты охватом, проведя глубокую разведку. На-
конец, Покровский получил возможность пообщаться с командира-
ми взводов и своим механиком-водителем, ставшим ему еще ближе.
Вернувшись из штаба и дав соответствующие указания взводным,
старшему лейтенанту Воробьеву и лейтенантам Жукову и Маликову,
подошел к возившемуся в моторном отсеке Степану. Понаблюдав за
его работой, предложил:
— Отдохни, Степа.
— Осталось немного, — ответил Гуров, — всю грязь и масло убе-
ру, и машина снова готова к бою.
Степан быстро закончил работу, спрыгнул с танка, спросил:
— Письмо от нее? — он знал о том, что вчера его командир полу-
чил письмо с Урала.
— Да, от Оли, кстати, тебе привет от нее и от твоих.
Степан как-то стушевался, но спросил:
— А почему, командир, вчера, когда вам вручили письмо, вы не
стали его читать?
— Перед боем я загадал, что если это та Оля, то мы с тобой оста-
немся живы. Потому и не читал, спрятал в карман.
— И что?
— Да, это та самая Оля, из Деснянска. — Он мечтательно посмо-
трел куда-то вдаль, задумался о чем-то своем, но вдруг сказал: — Как
жаль, что я тогда, когда мы были в Танкограде, не знал этого.
— Попросите Катукова, чтобы опять послал вас за техникой.
— После того, как отбросим немцев от Москвы, возможно, и по-
прошусь.
Покровский приказал всем экипажам отдыхать, сам тоже прилег,
но сон к нему так и не пришел. Память будоражило все, что связано
с Олей, но теперь он воспринимал ее по-другому, живой, энергичной
и удивительно привлекательной. Впадая в дрему, он не расстался с
ней, во сне продолжилось прежнее видение. Но теперь он видел ее в
танке, на месте механика-водителя, в шлемофоне с выбившимися
из-под него локонами. Оля владела его сознанием, и он охотно отдал
себя в ее полное распоряжение.
Ночью их не подняли по тревоге, а утром командир батальона ка-
питан Александр Бурда сам пришел в роту, проверил состояние тех-
ники, спокойно беседуя с членами экипажей. Оставшись вдвоем с
Покровским, сказал, улыбаясь:
— Вот что, тезка, нам дали возможность маленько отдохнуть. Се-
годня ночью к ним ушли несколько групп наших разведчиков. По-
смотрят хорошенько, что там у них, нанесут на карту огневые точки,
а завтра с утра снова пойдем в бой. Наши генералы решили взять
плацдарм в клещи. С утра впереди нас пойдут саперы, уберут мины.
Твою роту придали батальону капитана Герасименко. У них тихоход-
ные английские МК-11. Для прорыва они не годятся. Если что, пой-
дут под прикрытием твоих КВ. Потерянный твоей ротой танк пока не
восстановили. Пусть лейтенант Маликов пересядет на отремонтиро-
ванный Т-60, это не КВ, но все же. На нем неплохая броня и есть
пушка.
Вечером Покровский зашел в землянку комбата и застал там обо-
их — Бурду и Герасименко. Увидев вошедшего, Бурда разложил кар-
ту, прояснил ситуацию:
— На нашем фланге в наступление идет 45-й кавалерийский полк
44-й кавдивизии полковника Куклина П. Ф. и две мои роты. Вы оба
прикрываете меня и конников. Кстати, часть из них я сажаю на свои
танки в качестве десанта. Жалко лошадей, тяжело им идти в обход по
глубокому снегу, а напрямую с нами нельзя. Конница для немцев —
хорошая мишень.
Бурда усмехнулся, сказал:
— Если прорвемся, я снова посажу своих десантников на коней,
пусть погуляют по их тылам.
Он снисходительно посмотрел на Герасименко.
— Твои танки не выдержат ударов немцев. Броня не та да и ход то-
же. Потому сиди и страхуй нас на случай, если они вдруг воспользу-
ются моментом и где-то здесь попытаются прорваться. Если мне бу-
дет худо, я скажу всего два слова: «Давай, тезка!».
Он смотрел на Покровского, не понимавшего, почему его рота
должна оставаться.
— Твои КВ будут хорошей поддержкой. Но подключишься, когда
попрошу.
Бурда пожелал всем спокойной ночи, сказав на прощание одно
слово, которое он говорил всегда:
— До встречи!
Утром 7 декабря, после мощной и длительной артподготовки,
танки Александра Бурды, облепленные спешившимися кавалериста-
ми и сопровождаемые конниками с шашками наголо, пошли в обход
Каменки. Подразделения стрелкового полка пытались штурмовать
поселок с фронта, но немцы открыли шквальный огонь, и пехота за-
легла в снег. Не помогли и выделенные в поддержку пехоте несколь-
ко легких танков Т-60, попав в перекрестный огонь противотанко-
вых пушек, они сделали по нескольку выстрелов по замеченным це-
лям и стали откатываться назад. Оставалась надежда на танкистов
Александра Бурды и ускакавших вслед за ним конников кавполка.
Бурда, обойдя поселок, зашел со стороны, откуда их не ждали, и рас-
стреливал все, что выстраивалось против него: противотанковые
пушки, выезжавшие из укрытий и разворачивавшиеся танки. О том,
что внутри Каменки шла яростная борьба, выдавали гремевшие там
взрывы, разгоравшиеся пожары зданий и, время от времени, взлетав-
шие высоко в воздух колеса, а то и сами пушки. Переведя взгляд на
снежное поле, Покровский ужаснулся увиденной картине, на нем
черными точками застыли крупы лошадей, немцам все же удалось
отсечь от танков эскадроны кавполка, и те вынуждены были обхо-
дить поселок полем, где их расстреливала артиллерия, не обнаружен-
ная ночной разведкой. Над полем боя одновременно появлялись и
немецкие и наши истребители, и там, в небе, началась настоящая
круговерть. В этот момент по рации раздался голос комбата Бурды:
— Давай, тезка! Только возьми левее, там где-то в посадках бата-
рея, выручи конников!
Застегивая шлемофон, Покровский не сказал, скорее, крикнул
своим командирам взводов:
— За мной! Делай, как я!
Опустившись в люк башни, попросил Гурова:
— Степа, давай быстрее и чуть левее!
Подъехав к поселку, они оказались на небольшом возвышении, с
которого хорошо просматривалась посадка. Вероятнее всего, деревья
ограждали деревенское кладбище, из которого продолжала бить по
коннице гаубичная батарея.
— По батарее, разрывными! — крикнул Александр наводчику, и
тотчас же танк вздрогнул, блеснув пламенем. По батарее стреляли и
другие танки, и Александр обрадовался, увидев, как одна из гаубиц
подскочила вверх, поднятая взрывом, падая, она с силой ударила по
другому орудию, подмяв под себя и нескольких солдат. Сбоку, со
стороны домов, по танкам Покровского ударила противотанковая
пушка, и первый же снаряд повредил гусеницу: командирский танк
завертелся на месте. Остановив вращение, Степан попытался вы-
лезть через нижний люк, чтобы оценить повреждение, но в этот мо-
мент в башню попал второй снаряд, и отскочившими кусками брони
ранило всех, кто в ней находился. Оглушенный взрывом и получив-
ший ранение, Александр опустился вниз, и Степан смог вытащить
его через нижний люк только с помощью других членов экипажа,
также раненых и покидавших танк. Понимая, что их танк стал хоро-
шей мишенью, Степан потащил командира к ближайшей воронке,
черневшей невдалеке. Проявляя нечеловеческое усилие, он тащил
Покровского по снегу и обрадовался, когда оба они свалились в спа-
сительную воронку. Только здесь Степан понял, что остальные чле-
ны экипажа нашли в себе силы вернуться в танк, продолжали вести
огонь по противнику, расстреливая боекомплект, пушка танка мето-
дично изрыгала пламя. Молодцы ребята, успел подумать он, и вско-
ре в воронку, по одному, скатились все оставшиеся, хотя и раненые,
члены экипажа. Выглянув, он увидел, как по полю бежали пехотин-
цы, а прямо на них шли английские тихони Герасименко, введенные
в бой для развития успеха. Значит, подумал он, танки их роты вошли
в Каменку, и, обрадовавшийся своей догадке, Степан подумал еще и
о том, что сегодня ему с командиром не повезло, они тоже должны
были быть уже там и бить зарвавшихся фашистов.
Оглянувшись, увидел, как Покровский пытается приподняться,
но попытка его закончилась тем, что он опускался еще ниже, на дно
воронки, и кто-то из членов экипажа подхватил его, не давая сполз-
ти по откосу.
Увидев пробегавших мимо пехотинцев, Степан выскочил из во-
ронки и, рассчитывая быть услышанным, закричал:
— Санитара к командиру роты!
Взрыв разорвавшейся вблизи мины оглушил его и отбросил на-
зад, к воронке. Падая, он видел, как качнулись бежавшие мимо него
люди, и он опустился на мягкую, словно перина, землю.
Ни капитан Покровский, ни Степан Гуров, механик-водитель
танка командира роты, не узнали, чем кончился бой за Каменку и
Крюково. Оставив Каменку, немцы сосредоточились в Крюково, за-
щищая каждый дом, превращенный ими в огневую точку. Но силы
были не на их стороне, и 8 декабря они оставили Крюково. Бригаде
Катукова удалось ликвидировать острие клина, нацеленное на столи-
цу. Враг отходил на запад. Но победа досталась дорогой ценой. За два
дня боев бригада потеряла три Т-34, один КВ и пять Т-60. Одну «трид-
цатьчетверку», сгоревшую на поле боя, восстановить не удалось...
Восстановили и КВ командира роты, но сам Александр Покров-
ский и механик-водитель Степан Гуров оказались в разных госпита-
лях под Москвой, которую они отстояли.
69
Вернувшийся из длительной отлучки командир рабочего отряда
Федотов доложил штабу об окончании строительства резервной ба-
зы. Этому сообщению больше всех обрадовались майор Петухов и
полковник Незванов. Первый — потому что у него появился еще
один руководитель с людьми для совершения диверсий, второй —
потому что у начальника штаба все это время не снимался вопрос, ку-
да уходить отряду в случае обнаружения их противником. Теперь за-
пасной лагерь есть, причем расположен он в глубине лесов, и о его
существовании не знает никто, кроме руководства и тех, кто его стро-
ил. А это люди проверенные и надежные. Вообще вопросам секрет-
ности любой операции Петухов придавал особое значение, многие
операции, проводившиеся в городе, готовились в такой тайне, что
доклад об их исполнении приводил в удивление даже начальника
штаба. Тот в таких случаях смотрел на Виктора Петровича, но коман-
дир соединения опускал глаза или говорил:
— Так надо!
Понятно, что Петухов ничего не делал без ведома Смородинова,
справедливо полагая, что круг осведомленных должен быть очень уз-
ким. Речь шла о жизни и смерти отряда, Петухов дорожил человече-
скими жизнями, сейчас притока людей в отряд не предвиделось, а за-
даний, — он это чувствовал, штаб фронта прибавит, особенно ближе
к весне, когда все придет в движение, в том числе и немцы. Была и
еще одна причина дорожить людьми. Петухов держал связь с под-
польщиками, оставленными в городе, и эта работа держала его в по-
стоянном напряжении, не давала возможности расслабиться. И это
напряжение, помимо его воли, держало его настороже. Так, в городе
у него был только один радиопередатчик, и он держал его только на
приеме радиограмм, поступающих от него из отряда. Радист, инва-
лид-колясочник Саша Палагин, жил на окраине Деснянска в собст-
венном, не очень шикарном доме и вряд ли мог привлечь к себе вни-
мание, но и здесь Петухов, проявляя осторожность, приказал остере-
гаться с передачей информации и выходить с ней только в критичес-
ких случаях. Таких случаев было пока только два. Исчезновение из
города Вальтера Штока, заместителя Липпке, и решение Липпке о
расстреле семей партизан, если в ближайшее время он не найдет пар-
тизанский лагерь. О самом главном разведчике, оставленном в горо-
де, Алексее Кирилловиче Николаеве знали только трое — связной
Сергей Овчаренко, служивший в полицейской управе, сам Петухов и
Виктор Петрович Смородинов. Смородинову Петухов доверял боль-
ше, чем себе, потому что выше партийной власти в городе не было.
Еще потому, что Смородинов, в отличие от других, жил и в мирное
время скромно, не имел дурных наклонностей и привычек. Об этом
знали все в городе, и, может, потому авторитет человека наложился
на авторитет партии, усилив его во много раз.
Сейчас Петухов ждал указания о ликвидации Липпке, вернее не
самого указания, а срока, потому уже начал обдумывать всевозмож-
ные варианты. И ему очень хотелось посадить напротив себя этого
негодяя, посмотреть в его голубые глаза и задать только один вопрос:
— Чего он сейчас хочет больше всего?
Все неприятности, происходившие в Малиновке, начинались по
воле Липпке. Чего стоила засылка в отряд беглых красноармейцев во
главе с Вальтером Штоком, арест партизанских семей, изъятие ко-
ров? Правда, с засылкой у него вышла осечка. С Вальтером здесь ра-
зобрались, а красноармейцы воюют, за что тому же Липпке можно
вынести и благодарность. Столько людей спас от плена и усилил ими
отряд. Следующими за Липпке он ставил коменданта Деснянска
Крюгера, главного полицейского Игната Меркулова и последним
обер-лейтенанта Дитриха Штриха. Этого офицера он сознательно
поставил последним в списке, зная, что именно он помог бежать Ми-
ле Корневой, а значит, его можно будет каким-то образом заманить в
отряд, используя ту же Милу как приманку. Вопрос заключался лишь
в том, согласится ли она на такой шаг и одобрит ли такую операцию
Смородинов. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что намеченная
им оперативная работа по ликвидации Липпке, Крюгера и Меркуло-
ва потребует серьезной подготовки, хороших исполнителей и време-
ни. И возвращение Федотова он считал в данном случае подарком
судьбы. Теперь исполнителей у него прибавилось.
Виктор Петрович вскоре собрал штаб, где внимательно заслуша-
ли Федотова об исполнении задания. Федотов принес нарисованную
им схему с расположением резервной базы, показал расположение
землянок, ходов сообщения, предусматривавших аварийную эвакуа-
цию людей в случае, если их там обнаружат.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Виктор Петрович, — а
если они и там нас достанут?
— В таком случае, — бойко ответил Федотов, — придется идти на
восток, на соединение со своими. Тем более что наши войска начали
регулярное наступление.
— Вы рассчитываете, что за зиму Красная Армия отбросит нем-
цев за пределы района?
— Очень надеюсь, Виктор Петрович, — ответил Федотов неуве-
ренным голосом, — в конце концов, когда-то это должно произойти.
На Русь всегда охотно шли и неохотно уходили.
— Так-то оно так, да одного желания мало. В любом деле нужно
брать наихудшие варианты, от них и плясать. Правильно я говорю,
Василий Иванович? — он посмотрел на Петухова, даже не пытаясь
спрятать улыбку, на что-то намекая.
Переводя взгляд на Секерина, спросил: — А ты чему радуешься,
Николай Николаевич?
— Предвкушаю заслуженный отдых. Демьян Савельевич подклю-
чится к делу, он соскучился по операциям, особенно по диверсиям. А
мои люди пусть отдохнут.
— Ты в лес разве отдыхать пришел?
— Воевать, Виктор Петрович, но люди немного устали, им до Но-
вого года не мешало бы и отдохнуть. А потом с новыми силами под-
ключиться, устроить фашистам фейерверк!
Виктор Петрович не стал дискутировать, обратился за помощью к
Петухову: — А ты что молчишь, Василий Иванович, видишь, кое-кто
уже отдыхать собрался!
— У меня, Виктор Петрович, есть конкретный план по ликвида-
ции Липпке, но я должен обсудить его вначале с вами и с Незвано-
вым.
Виктор Петрович снова посмотрел на Секерина, сказал полушу-
тя, зная, что Петухов имеет привычку не раскрывать своих замыслов
перед всеми: — Ну вот, Николай Николаевич, ты и дождался. Иди,
отдохни, пока мы здесь обсудим очередной план, а там, глядишь, и
ты вновь потребуешься.
Секерин понял шутку, сказал также улыбаясь: — Видимо, без нас,
стариков, война не обойдется!
— Не обойдется, — подтвердил Виктор Петрович, — потому как
порох в твоих пороховницах пока еще есть, к тому же старая лошадь
хорошо борозду держит...
Дождавшись, когда все вышли, посмотрел на Петухова.
— Ну что у тебя еще, Василий Иванович? Докладывай.
Петухов доложил наметки по ликвидации намеченных им долж-
ностных лиц, но упор сделал на ликвидации вначале полицейских
холуев — Игонина и Матвея Секерина.
— Николай Николаевич с удовольствием ликвидирует своего
брата за убитого им сына. Но я просил его пока не делать этого по од-
ной причине. Липпке и Меркулов сразу нагонят в Малиновку поли-
цейских из города, и те, понимая, зачем их прислали, станут действо-
вать исходя из своих умозаключений, мстя за гибель собратьев. Я во-
обще не сторонник поспешных карательных действий, все это надо
делать в свое время. Об этом прошу помнить особенно четко! Мы
здесь в ответе и за жителей Малиновки, и за жителей Деснянска и
района в целом, — сказал Виктор Петрович, настраивая Петухова на
нужный лад.
В землянке повисла тишина. Незванов напомнил, что при этих
полицейских отряд исправно получает информацию о положении в
поселке от Евсея Евсеевича. При новых полицейских эта связь может
сразу оборваться.
Петухов также понимал, что другие полицейские могут оказаться
еще хуже, если всерьез возьмутся за работу, и тогда ему добавится
хлопот. Если, конечно, возьмутся. И если им дать такую возмож-
ность...
— Так вот, — заключил Смородинов, — убрать их мы успеем, от
правосудия они не уйдут, а вот дров мы наломаем, это я точно знаю.
Всю полицейскую управу заставим работать, да и Липпке тоже в сто-
роне не останется.
Петухов слушал своего начальника не перебивая, теперь он и сам
понимал, что полицейских следует пока оставить в покое, что глав-
ным является Липпке. Потому не выдержал, спросил: — Можно я до-
ложу свои соображения по Липпке?
— Об этой птице я не забыл, — в сердцах произнес Виктор Петро-
вич, — он у меня вот где! — Он показал на свою шею, — но каким об-
разом совершить возмездие? Вот в чем вопрос. И сделать это нужно ре-
зультативно и своевременно. Срыв может насторожить Липпке, под-
толкнуть его к выполнению обещанного, расстрелу семей партизан,
чего мы допустить просто не можем. И убирать его нужно не здесь, а в
Деснянске, причем не просто убирать — доставить живым в лагерь!
— Есть три варианта. Первый — еще раз штурмом взять мост,
опустить его снова в речку, выманить Липпке и устранить или взять
в плен, устроив засаду, — докладывал Петухов, не обратив внимания
на замечание Смородинова.
Молчавший до сих пор Незванов неожиданно похлопал по плечу
Петухова:
— Ты забыл об охране, о минных полях и проволочном загражде-
нии. Мы один раз уже обожглись.
Незванов, посмотрев на Виктора Петровича, сказал: — Если мы
пойдем на это, то я гарантирую вам, перед мостом мы потеряем по-
ловину отряда. На такие жертвы идти нельзя даже ради ликвидации
Липпке.
— Второй вариант? — спросил Смородинов.
— Второй вариант проще, но потребует более длительной подго-
товки. Я уже дал задание изучить график работы Липпке, пути его пе-
редвижения по городу, особенно вечером при возвращении на квар-
тиру.
— И что далее? — допытывался Смородинов.
— Далее подпольщики, переодетые в военную или полицейскую
форму, встречают его в укромном месте, накидывают петлю и подве-
шивают к дереву, как это делают немцы, расправляясь с нашими
людьми.
— Хороший план, но что станет с теми людьми?
— Выполнив задание, они должны залечь на дно или идти к нам,
в отряд.
— Этот план, — вмешался Незванов, — меня привлекает больше,
но я бы не хотел раньше времени покидать этот лагерь, — заключил
он.
— Я тоже, — согласился с ним Смородинов и сразу спросил: — А
третий вариант?
— Третий я еще прорабатываю. Как только уточню кое-какие во-
просы, приду к вам. Мне хочется захватить Липпке живым.
— Мне тоже. Я, как и ты, хочу посмотреть в его глаза, какими они
станут при этом. Известно, что все завоеватели мечтают вернуться из
похода живыми. Еще я хочу, чтобы от наших акций не страдали и так
хватившие горя, старики, женщины и особенно дети, у которых вой-
на отняла самое дорогое — детство! Так что, Василий Иванович, иди,
думай и приходи с предложением. Нельзя допустить, чтобы этот
Липпке ускользнул от нас, уйдя на повышение, продолжая свое кро-
вавое дело, или, чего хуже, натворил бед в Малиновке.
Вернувшись в свою землянку, майор Петухов свалился на топчан
и долго лежал с закрытыми глазами, давая телу возможность рассла-
биться и пытаясь настроиться на нужный лад. Устранение Липпке
потребует от него нового витка напряжения, поиска новых подходов
к нему, потому как до сих пор подобраться к нему близко не удава-
лось. Внедренный в полицию Сергей Овчаренко хотя и пользовался
доверием Меркулова, но не имел доступа к Липпке, а использовать
для его ликвидации Николаева нельзя, будут потеряны многие свя-
зи, особенно пострадает информация, доступ к которой Алексей
Кириллович имел, как никто другой, пользуясь доверием к нему ко-
менданта города подполковника Крюгера. И все же, размышлял он,
Липпке следует выманить в Малиновку. Именно здесь его можно за-
хватить живым и препроводить в лагерь. Но выманить его можно
только по серьезному поводу. И таким поводом может быть взрыв
моста или похищение коменданта станции обер-лейтенанта Дитри-
ха Штриха. Подумав о похищении, он вдруг усмехнулся своим же
мыслям. Почему похищение? Может, есть и другой способ заманить
его в лагерь? Ведь цепочка похищений Штриха, а затем и Липпке
может где-то разорваться, и тогда придется все начинать сначала.
Может, попытаться пойти по другому пути? Он вдруг вспомнил
фельдшера Милу, которую, как она сама призналась, отпустил не
кто-нибудь, а сам Дитрих Штрих, наверняка у него к ней не прошла
симпатия. Тогда он сильно рисковал, Липпке мог докопаться до ис-
тины, и тому же Штриху грозил трибунал! Значит, его чувства к ней
были сильнее страха смерти, и это чувство следует попытаться ис-
пользовать. Штрих, завербованный нами, может вывезти Липпке к
мосту на дрезине или автомашине без охраны и, таким образом,
сдаст его нам без особых усилий. Нужно только найти подход к это-
му обер-лейтенанту.
Он выглянул в коридор, позвал дежурного, приказал пригласить
к нему фельдшера Корневу.
Идя к Петухову, Мила задавала себе вопрос: зачем майор пригла-
сил ее к себе? Мысли проносились в сознании с бешеной скоростью,
она перебрала в памяти все эпизоды их встреч, но так ни на чем не ос-
тановившись, вошла в его землянку.
— Вызывали? — подходя к небольшому столу, сработанному из
таких же бревен, как и топчан, но с одной лишь разницей, Петухов
умудрился поверх грубо обтесанных бревен прибить кусок фанеры.
— Заходите и присаживайтесь, — сказал Петухов, вглядываясь в
лицо девушки. «Странно, — подумал он про себя. — Почему я рань-
ше не рассмотрел это симпатичное лицо с глазами раннего весенне-
го неба, с высоким лбом и пышной копной волос. Ах, да тогда ее ли-
цо было заплаканным, она спрашивала у Смородинова, что с отцом.
Тогда его внимание отвлекли крупные слезы, скатывавшиеся со щек,
и он не обратил внимания на самое главное, что есть у девушки, ее
природную красоту. И еще вспомнилось, когда Незванов приказал
привести в порядок всем партизанам волосы, она, видя, что многие
неохотно расстаются со своей шевелюрой, попросила обрезать свои
косы, объемные и упругие».
— Не жалко? — спросил он, когда парикмахер-партизан поднес к
косе ножницы.
— После войны отращу снова, сейчас не до них.
Тогда он понял главное, девушка таким образом подала пример
всем тем партизанам, кто уклонялся от всеобщей стрижки. Она зна-
ла, что о ее косах будут говорить в отряде и смеяться над теми, кто жа-
леет пускать под нож свои волосы.
Он продолжал рассматривать ее лицо, и она не выдержала, спро-
сила: — Вы ради этого пригласили меня к себе, товарищ майор?
— В общем-то, да, хочу кое-что понять, а поняв, разобраться.
— Что именно? — Мила смотрела с вызовом на майора и почему-
то сразу подумала о том, что раньше не присматривалась к нему, вос-
принимала его как нечто целое, выражавшееся одним словом — Пе-
тухов! Сейчас она видела волевое лицо, широкие скулы, большой,
даже для его лица, нос с небольшой горбинкой. Такие люди не вызы-
вают личной симпатии, но зато придают уверенность. Природа со-
творила их для ответственной работы, и они выполняют ее, создавая
вокруг себя какую-то непостижимую ауру уверенности.
— Хочу поговорить с вами об одном очень щепетильном деле и,
признаться, не знаю с чего начать.
— Начните с главного, — подсказала Мила, и Петухов усмехнул-
ся, сказав: — Я то же подсказываю другим, а себе не могу.
— Почему?
— Человек устроен так, что приказывает себе только в исключи-
тельных случаях.
— Значит, этот случай не исключительный?
— В общем-то да, но для меня, для жизни отряда немаловажный.
— Спрашивайте, я готова к любому разговору.
— Меня интересует обер-лейтенант Дитрих Штрих.
— Дитрих, — вырвалось у Милы непроизвольно, и она опустила
глаза.
— Почему вы о нем решили поговорить со мной? — она мучитель-
но соображала, пытаясь понять, откуда Петухов узнал о ее мимолет-
ной связи.
— Мне известно, что в той сумятице дверь карцера открыл он.
— Да, я говорила об этом. Тогда он выпустил меня, тем самым
спас мне жизнь. Благодаря ему я оказалась здесь.
— Значит, вы ему нравитесь?
— Возможно, но, — она споткнулась, смутившись и краснея, — я
и здесь многим нравлюсь, и что из этого?
Петухов встал, прошелся по землянке, обдумывая, как сказать, а
главное, убедить девушку в том, что ему, а следовательно, и отряду,
нужно от нее. И сможет ли она понять и принять его просьбу к испол-
нению.
— Обер-лейтенант Штрих командует всеми в поселке, в том чис-
ле и охраной моста, который мы должны разрушить по заданию шта-
ба фронта. Но подходы к мосту не просто охраняются, они замини-
рованы, причем, как нам известно, сделано это грамотно, по много-
ярусной схеме.
Он рассказал девушке все, что ему нужно от Дитриха, чтобы отряд
безболезненно смог выполнить ответственное задание с наименьши-
ми потерями. Еще он сказал, что через Дитриха хотел бы захватить
гаупштурмфюрера СС Липпке, чтобы здесь, в отряде, предать народ-
ному суду.
Услышав все это, Мила долго сидела, впав в задумчивость, но вот
она, наконец, собралась с мыслями, спросила: — И как, по-вашему,
я должна действовать в данной ситуации?
— Мы устроим вам встречу с Дитрихом.
— Каким образом?
— Это уже наше дело.
— А что дальше?
— Дальше вы должны сделать все в указанном направлении.
Главное, я должен иметь карту минных полей, систему сигнализации
и систему охраны объекта.
Петухов не знал, что творилось в душе девушки, но по изменив-
шемуся лицу, по которому пошли красные пятна, сменившемуся по-
том мертвенной бледностью, понял, что творится что-то неладное.
— Этот офицер действительно симпатизировал мне. Но испол-
нить сказанное вами я не смогу, и не потому, что не хочу поступить-
ся принципами. Идти на встречу с ним, зная наперед, что обманы-
ваю его, что предложу ему ради меня нарушить присягу, я не смогу.
И где гарантия, что он не вернет меня в тот самый карцер? К тому
же у него есть чувство долга перед своей страной, перед своими под-
чиненными, и, я полагаю, изменить их в одночасье он вряд ли смо-
жет. Что хотите думайте обо мне, я не смогу выполнить такое зада-
ние.
Мила разволновалась, и по ее взволнованному лицу потекли сле-
зы. Глотая слова, она продолжала говорить:
— Я помогаю раненым, разве от меня этого мало? Разве здесь, в
отряде, кто-то может сделать мою работу лучше меня?
— За раненых вам большое спасибо от командования.
Петухов снова прошелся по землянке, дав возможность Миле ус-
покоиться, прекрасно понимая, что разговор не получился, но он не
думал сдаваться, для него в этой войне все немцы были врагами, ко-
торых следовало уничтожить, и он, подойдя к девушке, сказал:
— Вы обязаны выполнить это задание. От этого зависит многое, в
том числе и положение под Москвой. Именно туда по мосту идут
эшелоны с военными грузами.
Мила вспыхнула, вытерла слезы. Слово «Москва» задело ее за жи-
вое, она сказала в оправдание:
— Я честно выполняю свой долг.
— Этого сейчас мало, вы можете больше!
— Каким образом? — спросила Мила. — Путем обмана и коварст-
ва, путем предательства человека, спасшего меня от смерти?
— Вы себя ставите во главу угла. Сейчас мы не принадлежим се-
бе, мы принадлежим Родине! Сейчас, повторяю, идет война, потом,
когда ее закончим, будем разбираться, кто прав, кто нет, кто кого об-
манул, кого предал. Сейчас важно выполнить задание! — наступал
Петухов.
— Выполняйте без меня, в отряде людей достаточно, — Мила, на-
конец, успокоилась. Стала замкнутой и серьезной, такой, какой ее
знали в отряде.
— Будут неоправданные потери. Мы этого допустить не можем,
потому что война не окончится со взрывом моста и ликвидацией
Липпке.
— Продумайте операцию без жертв, на то вы и военные!
Петухов понял, что с Милой ему не удастся договориться, сказал,
еле сдерживая раздражение:
— В нашем отряде никому ни слова!
— Это я вам обещаю. У меня ограниченный круг общения.
— Очень жаль, — сказал Петухов, подводя итог разговору, — вы
не поняли моей просьбы.
— Просьбу, товарищ майор, я поняла хорошо, но выполнить не
смогу, я не готова к таким авантюрам.
Петухов долго молчал, что-то соображая, вернее, раздумывая,
стоит ли говорить это девушке, он понимал, что их разговор окончен
и больше вряд ли состоится, потому сказал:
— Я посвятил вас в тайну отряда. Теперь, если произойдет утечка
информации, будете вместе со мной отвечать и вы.
— Не произойдет, — неожиданно сказала Мила, — я вообще не
имею привычки обсуждать с кем бы то ни было даже отдельные дета-
ли событий, происходивших со мной. У меня это заложено генетиче-
ски, от родителей.
— Буду надеяться, но предупреждаю о возможных последстви-
ях, — напомнил Петухов. — Так с органами не разговаривают, — он
отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Вернувшись в свою землянку, она не легла, а скорее упала на свой
топчан и, уткнувшись в подушку, затряслась в плаче. Мысленно она
повторяла одно слово «Дитрих». «Нет, — говорила она сама себе, — я
не могу использовать, вернее, обманывать тебя даже для этой высо-
кой цели, которая называется прекрасным словом — Победа! Я не
могу перешагнуть через себя, заигрывая с тобой, добиваясь от тебя
нужного мне. Мне это противно, и я не могу пойти на это. Возмож-
но, узнав, что мне от тебя нужно, и ты переменишь свое отношение
ко мне, посмотришь на меня глазами врага, как смотрит на всех гес-
таповец Липпке. Прости меня, Дитрих, но сейчас я буду молить Бога
не о твоем спасении, а о твоей гибели, потому что если ты останешь-
ся жив, то майор Петухов может снова вернуться к неоконченному
разговору или…».
Она не хотела даже думать, что будет с ней, если она снова отка-
жется выполнить его указание. Ее отказ могут квалифицировать, как
отказ защищать Родину, ее Россию, дороже которой у нее ничего нет.
Ее губы продолжали шептать «Прости меня, Дитрих», тело вздра-
гивало от плача, и она еще долго не могла успокоиться. И если рань-
ше она смотрела на обер-лейтенанта Дитриха Штриха как на мужчи-
ну, способного заинтриговать ее своим вниманием, то теперь, после
разговора с Петуховым, он стал для нее врагом, как все немцы, на-
девшие военную форму и взявшие в руки оружие. Теперь она не хо-
тела ничего знать о нем, вычеркнула его из своей прошлой жизни, но
даже после такого решения не могла согласиться на встречу с ним.
Она не могла предать человека, спасшего ее от лап гестапо, от само-
го Липпке.
Успокоившись, она впала в забытье, всю ночь ей снились кошма-
ры, просыпаясь, она подолгу лежала с открытыми глазами и с трудом
снова погружалась в сон, читая про себя молитвы, которые помнила
с детства, со слов покойной мамы: «Отче наш» и «Богородицу».
Майор Петухов тоже не мог успокоиться и долго ворочался на
своей жесткой постели, но не от волнения, вызванного отказом Ми-
лы восстановить потерянную связь с обер-лейтенантом, а по другой,
более серьезной причине. Он никак не мог разработать реальный
план похищения Липпке. Убить Липпке оказалось значительно про-
ще, а вот реализовать мечту командира соединения — Смородинова,
приведя в отряд того же Липпке, показать ему их хозяйство, поводить
по блиндажам под землей и увидеть его реакцию на все это — мечта,
похожая на фантазию.
Петухов так и заснул, раздумывая над планом возмездия, повто-
ряя одно и то же: «Неужели я лишу Липпке возможности увидеть ла-
герь, к которому он так стремится?!
70
С тех пор, как юноша Гейнц принял решение посвятить свою
жизнь военной службе, вся его кипучая энергия и врожденная любо-
знательность направлялись им только в одно русло. Служение люби-
мой Германии всегда стояло на первом месте, где бы он ни находил-
ся и что бы ни делал. Словно губка, жадно впитывал в себя все, что
касалось военной службы, вникая во все мелочи быта солдат, незави-
симо от того, какую должность он сам занимал при этом. Еще кур-
сантом военного училища в г. Мец мечтал о грандиозных сражениях,
грядущих победах и видел себя в них одним из тех, кто двигает на по-
ле битвы сражающиеся армии. Он прятал в себе эти грезы, никому о
них не рассказывая, боясь, как бы кто не счел его фантазером. Но
фантазия уводила его все дальше, и однажды Гейнц всерьез задумал-
ся о своем предназначении на этой грешной земле, где каждый чело-
век не более как гость. Определившись со своей карьерой, Гейнц стал
более внимательно изучать вопросы политики и стратегии. Он с жад-
ностью глотал все, что писалось о походах Александра Македонско-
го, о нашествии татаро-монголов на Россию и Европу, о походах на
восток Карла XII и Наполеона. Его завораживали труды выдающего-
ся земляка Мольтке, еще больше восхищал талант военачальника му-
жественного Фридриха. И даже когда его юность встретилась с ужа-
сами I мировой войны, он не спасовал перед трудностями, не расте-
рялся, не разуверился в выбранном пути, а по мере сил делал свою
работу в высшей степени ответственно, требуя того же и от других,
подвергая анализу все, что происходило вокруг, делая свои, порой
может быть и неправильные, выводы. Занимаясь организацией тан-
ковых подразделений, он изучил опыт применения танков в про-
шлой войне, а занятия в советском центре подготовки германских
офицеров в секретной танковой школе «Кама» в Казани подтолкну-
ли его на обобщение некоторого опыта, и он зимой 1936/1937 года
издал книгу «Внимание! Танки!». О генерал-майоре Гудериане те-
перь узнали военные всего мира. О возможностях танковых войск
наглядно свидетельствовал и аншлюс Австрии, где 16-й армейский
корпус, в который входила 2-я танковая дивизия и полк лейб-штан-
дарт «Адольф Гитлер», за 2 дня преодолел около 700 километров от
Вюрцбурга до Плесау и далее до Вены! Изложенные в книге возмож-
ности применения танков в современной войне блестяще подтверди-
лись на практике и в дальнейшем, как в присоединении к Рейху вна-
чале, в октябре 1938 года, Судетской области, так и самой Чехослова-
кии в марте 1939 года, и настоящих, скоротечных войнах с Польшей
в сентябре 1939 года, и с Францией, в мае-июне 1940 года, где основ-
ную роль сыграли танковые корпуса. Причем на захват Польши уш-
ло 30 дней, на покорение Франции — 43 дня. Командуя корпусами в
обоих войнах, Гудериан прекрасно использовал правило Мольтке:
«Сначала расчет, а затем риск!». Опыт этих войн привел его еще к од-
ному выводу, который использовали все командиры танковых соеди-
нений вермахта. Его выражение «Klotzen, nicht Kleckern!», что озна-
чало «Бить кулаком, а не растопыренной пятерней», вскоре дополни-
лось еще одной существенной разработкой, также приобретенной в
тех войнах и блестяще продемонстрированной в восточной кампа-
нии при взятии Минска, Смоленска, Киева, Орла и Брянска. «Ум-
фассен, эйншлиссен, фернихтен!», то есть охват, окружение, уничто-
жение. Правда, даже среди военных, занимавших высокие команд-
ные должности в армии, к броскам Гудериана существовало сдер-
жанное отношение. Так, артиллерист, фельдмаршал фон Клюге,
командовавший 4-й полевой армией, которой приходилось ликвиди-
ровать котлы, создаваемые Гудерианом, заявил 9 июля, когда он при-
готовился форсировать Днепр без поддержки пехотными подразде-
лениями: «Успех ваших операций всегда висит на волоске!». Но
именно риск, умноженный на опыт, полученный в сражениях в
Польше и Франции, позволил 2-й танковой группе Гудериана замк-
нуть кольца окружений вокруг Киева и Брянска, взять без боя Орел.
Пожалуй, уже тогда ему стоило остановиться, задуматься, видя, с ка-
ким ожесточением сражаются армии окруженного им Брянского
фронта, но он пошел дальше, к Мценску и Туле. И здесь начали ру-
шиться все его разработки. Вначале он думал, что тому виной русская
зима и неподготовленность к ней всей немецкой машины, но чуть
позже увидел и другое, русские стали применять более эффективную
технику — танки КВ, Т-34, реактивные минометы, пикирующие са-
молеты Ил-2, Пе-2, истребители Як, ЛаГГ, МиГ. И вот сейчас, под
Каширой и Михайловом, русские применили против него его же ме-
тод, бьют кулаком и используют охват. Теперь ему пришлось отво-
дить назад 17-ю танковую и 10-ю мотодивизии, спасая их от полного
окружения и уничтожения. И именно этот вывод войск из-под мощ-
ного удара русских, который со стороны смотрится как сдача завое-
ванных позиций и отступление, вызвал переполох в штабе группы
армий «Центр», и он решился на поездку в Рославль для личной
встречи с фельдмаршалами Браухичем и Боком. Но прежде чем от-
правиться в это опасное, в условиях зимы, путешествие, он доложил
свои соображения в письменной форме, обрисовав сложившуюся
обстановку после сдачи городов Венев и Михайлов, а также провала
попытки окружения и взятия Тулы, шеф-адъютанту Гитлера полков-
нику Шмундту и начальнику управления личного состава Главного
командования сухопутных сил Кейтелю-младшему. Тогда же он на-
писал и любимой Гретель, пожалуй, единственной, понимавшей его
с полуслова. «...надо надеяться, что эти мои письма вовремя дойдут
до адресата, ибо при установлении полной ясности и при твердом
желании положение еще может быть исправлено. У нас недооценили
силы противника, размеры его территории и суровость климата, и за
это приходится теперь расплачиваться… Хорошо еще, что я 5 декаб-
ря самостоятельно принял решение о прекращении наступления,
ибо в противном случае катастрофа была бы неминуемой».
Целые сутки его штабной автобус, сопровождаемый охраной на
бронетранспортерах, пробирался по плохим русским дорогам, разби-
тым еще с осени, наспех подремонтированным, но повсеместно схва-
ченным ледяной коркой и засыпанным снегом. И, словно в насмешку
над ними, во все время 22-часового пути за бортом бушевала вьюга и
завывал ветер. Не радовали и сообщения, поступавшие от Либенштей-
на. Подчиненные ему подразделения отступают под напором русских,
они оставили уже рубеж, обозначенный им 5 декабря, — Сталино-
горск, река Шат, река Упа. Его армия отходила к реке Плава. Не луч-
ше складывалась ситуация и у соседей слева и справа. На левом флан-
ге между 43-м армейским и 24-м танковым корпусами образовался 49-
километровый разрыв, который должна была закрыть 137-я пехотная
дивизия 4-й полевой армии фельдмаршала Клюге, но он понимал, что
в условиях зимы, бездорожья и плохой погоды дивизия не сможет вы-
полнить поставленную ей задачу. Как потом выяснилось, Клюге на-
правил в разрыв только 4 батальона этой дивизии под командованием
комдива Бергмана, который там и погиб. Брешь образовалась и в цен-
тре его армии, между 296-й и 31-й пехотными дивизиями, которую
предстояло закрыть отходящими частями 24-го танкового корпуса. У
соседей справа русские взяли город Ефремов, подрезая тылы его вто-
рой танковой армии. Анализ обстановки показывал, что сейчас, в раз-
гар русской зимы, следовало отвести войска на заранее подготовлен-
ные позиции, дать отдых измотанным боями людям, пополнить под-
разделения всем необходимым, особенно техникой и боеприпасами, а
по весне, с установлением нормальной погоды, идти дальше, как это и
предусматривал план «Тайфун», охватив Москву с двух сторон и заста-
вив русских сесть за стол переговоров, как это случилось в июне 1940
года во Франции, после падения Парижа.
Но чем больше он думал о судьбе восточной кампании, тем боль-
ше приходил к совершенно невероятному выводу: в этой войне Гер-
манию ждет бесславный конец. К этому выводу он пришел после то-
го, как 11 декабря услышал по радио об объявлении войны Соеди-
ненным Штатам Америки. Германии, уже воевавшей с Англией и
Россией, теперь придется сражаться практически со всем миром!
В Рославле его ждали оба командующие: фельдмаршалы фон
Браухич и фон Бок. Не зная о том, что Бок уже написал рапорт об от-
пуске в связи с обострившейся болезнью желудка, он удивился,
встретив в штабе и фельдмаршала фон Клюге. Браухич, шокирован-
ный отступлением своих войск от Москвы, особенно танковых ар-
мий Геппнера и Рейнгардта, выслушал доклад Гудериана довольно
спокойно, особенно ту часть, где он доказывал необходимость отво-
да второй танковой армии на рубежи, занимаемые ею в октябре ме-
сяце по рекам Зуша и Ока.
Подавляя гнев и раздражение, Браухич возразил:
— Начатый вами отвод войск, похожий скорее на бегство, поверг
в ужас все высшее руководство страны!
Гудериан прервал фельдмаршала:
— Но я спас от окружения две мои лучшие дивизии и сохранил
боеспособность всей армии. В создавшейся ситуации благоразумнее
отойти, чем попасть в котел!
— Не пропустите противника еще раз, отведя армию на новые по-
зиции. И помните, фюрер приказал всем войскам группы армий
«Центр» не просто прекратить отступление и остановиться, но стоять
насмерть!
Фельдмаршал Клюге не вмешивался в разговор. К Гудериану он
всегда относился настороженно, считая его выскочкой, но ситуацию,
сложившуюся во второй танковой армии, понимал. Его четвертая ар-
мия, действовавшая левее армии Гудериана, также отходила, тесни-
мая русскими.
Находившийся в прострации фельдмаршал фон Бок, неподвиж-
но сидевший за столом, вдруг встрепенулся, сказал:
— Отвод второй танковой армии в данной ситуации неизбежен!
Но это должен быть плановый отвод, а не паническое бегство, как
сейчас!
Он посмотрел на Гудериана усталыми, но спокойными глазами,
заметив при этом:
— Я надеюсь, господин генерал, вы проведете отвод войск до-
стойно!
Понимая, что разговор закончен, Браухич предупредил Гудериа-
на, но, говоря, почему-то перевел взгляд на Клюге:
— Вопрос об отводе войск впредь решается здесь, в штабе группы
армий. Я запрещаю вам, Гудериан, принимать подобные решения са-
мостоятельно!
Замерзающий Орел не радовал Гудериана своим видом. Из окон
застывших домов торчали трубы печей, русские научились отапли-
вать квартиры старым способом, приобретенным в революционные
годы, печи-буржуйки, в жерлах которых сгорало все: книги, газеты,
мебель. На занесенных снегом улицах отсутствовали люди, город ка-
зался вымершим, и только отдельные грузовики, встретившиеся по
пути в штаб, подсказывали, что город находится в руках его армии. В
штабе барон Либенштейн показал полученный из Рославля приказ,
где ему, Гудериану, переподчинялась еще и 2-я полевая армия, дей-
ствовавшая правее, перед Курском, что намного увеличивало его от-
ветственность, а вернее, усугубляло и без того тяжелое положение.
На правом фланге его армии в результате прорыва русских, наступав-
ших из Ливны на Орел, окружена и частично уничтожена 45-я пехот-
ная дивизия. 293-я пехотная дивизия отступала от Епифани, в ре-
зультате пришлось отвести и 47-й танковый корпус, который мог
оказаться в блокаде, перережь русские шоссейную дорогу, по кото-
рой шло обеспечение топливом и боеприпасами.
Склонившись над картой, Гудериан довольно долго размышлял,
сопоставляя обстановку, сложившуюся сейчас, с той, что складыва-
лась на участке его армии в конце ноября. Тогда он думал, что рывок
оперативной группы 17-й танковой дивизии к Кашире приведет к
разрыву фронта противостоящей 50-й армии русских, что вынудит
русских вывести часть дивизий из города и позволит окружить Тулу,
а потом и взять ее. Но русские поступили иначе, организовали кон-
трудар, введя в бой совершенно новые подразделения. Сорвался и
тщательно проработанный план по охвату Тулы. Русские, располагая
резервами, двинули дополнительные силы из-под Серпухова. А вве-
денная в бой резервная 10-я армия генерала Голикова рассекла и
подрезала фронт в районе Михайлова и продолжает теснить дивизии,
перерезая единственные магистрали, по которым можно передви-
гаться зимой — разбитые, но еще пригодные для передвижения шос-
сейные дороги. Усугубило положение и давление русских со стороны
Ливен, там также они ввели свежие резервы.
— Как вы оцениваете ситуацию? — спросил он Либенштейна,
пытаясь хоть как-то подтвердить устоявшееся собственное мнение о
происходящих событиях.
Либенштейн ждал вопроса командующего, ответил довольно
спокойно, гораздо спокойнее, чем докладывал оперативную обста-
новку: — Я ожидал подобный вопрос, — признался он, — у меня сло-
жилось впечатление, что русское командование оправилось от шока
первого периода войны, взяло в свои руки инициативу и, располагая
резервами и используя непривычные холода, делает с нами то, что
делали мы с ними, повторяя наши сценарии, рассекая, охватывая и
уничтожая. Правда, в меньших масштабах. Нам следует, пока не по-
здно, отвести свои войска, закрепиться на новом рубеже, вгрызаясь в
землю, как это делали до сих пор русские, и выждать время. Мы по-
теряли наступательный потенциал, господин командующий.
Прибывший в Орел шеф-адъютант Гитлера полковник Шмундт в
течение получаса слушал доводы Гудериана, обосновывавшего отвод
войск на позиции, согласованные в Рославле с Браухичем. Чутье
подсказывало Гудериану, что Гитлер не согласится с принятым ре-
шением, и, как оказалось, он не ошибся. Шмундт сообщил ему о ре-
шении Гитлера сместить с поста Главкома Браухича. Гудериан пре-
красно понимал, как изменится его положение, когда руководство
сухопутными силами возглавит сам Гитлер. Особенно запомнились
слова Шмундта, сказанные им в конце беседы: — То, что происходит
под Москвой, нежелательно для Германии. Окружение, а затем и
пленение 45-й пехотной дивизии, неспособность организовать ее
спасение накладывает определенный отпечаток на все командование
армии и на вас лично, господин генерал-полковник!
— У меня совершенно нет резервов, — единственное, что смог от-
ветить Гудериан, на что Шмундт ответил: — Не сомневайтесь, я обо
всем объективно доложу фюреру.
Весь вечер и часть ночи Гудериан провел в мучительном ожида-
нии разговора с Гитлером. Понимая, что разговор будет неприят-
ным, даже и не пытался ложиться в постель, мерил кабинет шагами.
Именно тогда, поддавшись мучившему его сознание настроению,
написал в своем блокноте: «Ночь я провел без сна, ломая голову над
тем, что я еще мог бы предпринять для того, чтобы помочь моим сол-
датам, которые оставались совершенно беспомощными в условиях
этой безумной зимы. Трудно даже себе представить их ужасное поло-
жение. Работники Верховного командования, которые ни разу не
были на фронте, не в состоянии представить себе истинного положе-
ния войск. Они все время передают по телеграфу одни лишь невы-
полнимые приказы и отказываются удовлетворять все наши просьбы
и выполнять наши предложения».
Наконец его пригласили к телефону. Но слышимость была отвра-
тительной из-за помех на линии, вызванных атмосферными осадка-
ми. Гитлер запретил отводить войска, приказал держаться и обещал
прислать в помощь 500 человек по воздуху. Он не понимал, что эти
500 человек не смогут оказать никакого влияния на изменение обста-
новки, русские продолжали развивать наступление. Гитлер еще не-
сколько раз звонил ему в течение ночи, но слышимость ухудшалась,
и, кроме слов: «Гудериан! Я запрещаю отвод войск!», он ничего не
понял.
Утром Гудериан уехал на передовую. Командиры 24, 47 и 53-го
корпусов генералы Гейер, Лемельзен и Вайзенберг по-прежнему
просили топливо, боеприпасы и людей. Генералы критически оце-
нивали положение своих подразделений, не имевших никаких резер-
вов. Пожалуй, впервые они откровенно высказывались и о способ-
ности Верховного командования, спланировавшего последнее на-
ступление без учета состояния и возможностей войск противника,
повинуясь разве что собственному желанию!
Генерал Гейер мрачно заметил: — Мы не обладаем сейчас доста-
точной маневренностью и боеспособностью для выполнения постав-
ленных задач. Нам нужны свежие резервы и более совершенная тех-
ника!
Командир 53-го армейского корпуса генерал Вайзенберг пошел
еще дальше, напомнив о планировавшемся наступлении на Рязань и
Горький. Говоря о высшем командовании, заметил с горечью:
— О войне они судят по кинохронике ведомства Геббельса, у ко-
торого здесь, на востоке, все идет как надо!
Под ударами советских войск линия фронта менялась не в пользу
2-й танковой армии, продолжавшей отходить к позициям, согласо-
ванным в Рославле.
Планируя отвод войск, Гудериан приказал вывести из-под Тулы в
Орел 24-й танковый корпус, сохранив его как единственный боеспо-
собный резерв армии. Понимая, что его действия не находят под-
держки в руководстве Главкома сухопутных сил, Гудериан принима-
ет решение на свой страх и риск лететь в Ставку Гитлера, наивно по-
лагая, что Верховное командование оценит обстановку более реаль-
но, если услышит ее из уст фронтового генерала.
О том, что сейчас творилось в «Вольфшанце», в штабе Гитлера,
Гудериан мог только догадываться. Но, тем не менее, своего решения
встретиться с фюрером и убедить его планомерно вывести войска
из-под удара русских армий не отменил. Он уже знал, что фельдмар-
шал Теодор фон Бок отстранен от командования группой армий
«Центр» из-за обострившейся болезни желудка. Не знал он, что это
отстранение, связанное прежде всего с русским наступлением в Под-
московье, имело и еще одну причину, взбесившую Гитлера. Фельд-
маршал направил Браухичу, а тот соответственно передал Гитлеру,
письмо-протест против расстрела отрядом СС евреев и уничтожения
целого еврейского квартала в Борисове. Терпящий поражение под
Москвой фельдмаршал фон Бок вмешивался в дела партийного ок-
ружения фюрера, замахиваясь тем самым на политику государства.
Этого Гитлер стерпеть не смог. На очереди у него были Браухич и сам
Гудериан, но они пока об этом не знали.
71
20 декабря генерал-полковник Гейнц Гудериан подлетел к сек-
ретному аэродрому Ангербург невдалеке от Растенбурга в Восточной
Пруссии. Готовясь к докладу Гитлеру о положении на фронте, он все
чаще и чаще мысленно перебрасывал себя в середину жаркого июля,
когда после взятия Смоленска они с командующим третьей танковой
группой генерал-полковником Готом готовили свои танковые кор-
пуса для дальнейшего броска к Москве, намечавшегося на середину
августа. Но Гитлер решил поступить по-другому: вторая танковая
группа Гудериана направлялась им для окружения Киевской группи-
ровки войск русских, что разъединило их с Готом, отбросило на дол-
гое время поход на Москву, дало возможность русским подтянуть ре-
зервы, ослабив силы удара обоих танковых групп, вынужденных дей-
ствовать с разных направлений. И если тогда обе ударные танковые
группы, его и Гота, шли на Москву параллельным курсом вблизи ста-
рой Смоленской дороги, а порой и по ней, то после окружения Киев-
ской группировки ему, Гудериану пришлось изменить направление
главного удара, рассекая выстроившийся против него Брянский
фронт в районе Севска. В конце сентября ему казалось, что выбран-
ный им вариант удара на Москву через Орел и Тулу наиболее удач-
ный, в глубине Брянского фронта у русских не было никаких воин-
ских подразделений; теперь, по прошествии времени, он понял, что
им самим, и командованием группы армий «Центр» была допущена
серьезная стратегическая ошибка. Наступление двух танковых групп,
его и Гота, сконцентрированное в одном месте, русские армии За-
падного и Резервного фронтов не выдержали бы. Бросок на Киев не
просто отодвинул наступление на Москву, он заставил проводить его
в осеннее время, когда начались дожди, превратившие грунтовые до-
роги, которыми изобилуют русские просторы, в дополнительное ук-
репление обороноспособности русских. А выпавший в конце октяб-
ря снег вынудил танки наступать только по шоссейным дорогам, ли-
шив их маневра и, опять же, позволив русским концентрировать
свои силы на направлениях главного удара. Прорвав Брянский
фронт, он вынужден был разорвать свою группу на части, оставив по-
ловину соединений на блокирование окруженных и их уничтожение,
другую, ослабленную, направить для достижения главной цели. Что
из этого получилось, известно. Сражавшийся в окружении Брянский
фронт не позволил ему собрать в кулак свои войска, что ослабило
удар и задержало его победоносное шествие на Москву. Заштатный
Мценск, а затем и Тула стали неприступными крепостями, остано-
вившими движение его армии.
Уже тогда, в начале октября, когда ему неожиданно поступила
команда наступать на Курск, при том, что половина подчиненных
ему войск еще продолжала уничтожение окруженных армий Брян-
ского фронта, он вновь подумал о том, что там, в Генштабах сухопут-
ных войск, и Верховного командования, не представляют реального
положения дел на восточном фронте, продолжают мерить Россию
мерками Франции. Видимо, у них не было единой программы дейст-
вий на восточном фронте, не было и единого мнения среди высшего
руководства, не понимавшего, а скорее, не ожидавшего столь мощ-
ного сопротивления русских войск. Сиюминутные интересы брали
верх в стратегии, как результат, русские использовали создававшие-
ся паузы в своих, оборонительных целях, создавали и подтягивали
резервы, укрепляли оборону, готовились к нанесению ударов, пони-
мая, что наступление — лучший вид обороны.
В конце концов, произошло то, что и должно было произойти.
Инициатива в районе Москвы перешла к противнику. Эти мысли и
сложившуюся на данный момент ситуацию, когда противник, введя
совершенно свежие силы, развивает начатое им 6 декабря наступле-
ние, а также изменившуюся в худшую сторону ситуацию из-за пого-
ды, выводившей из строя солдат из-за обморожения, он и хотел доло-
жить фюреру.
Подземный бункер Гитлера располагался в лесу, и если не знать о
его расположении, то вряд ли можно догадаться, что здесь, под зем-
лей, вовсю кипит работа, сюда стекается информация со всех фрон-
тов. Обычная дорога входила в лес, где стояла сторожевая будка с
охраной и полосатым шлагбаумом. Но уже то, что будка сверху на-
крыта маскировочной сеткой, закамуфлированной под осенние
опавшие листья, со следами недавно выпавшего снега, и еле замет-
ная, натянутая на столбы, колючая проволока, уходящая в глубь ле-
са, говорили о многом.
Внутри подземного бункера все выглядело так, словно он прибыл
в Генштаб вермахта, расположенный в Берлине. Отличало лишь то,
что около каждого входа в кабинеты высших руководителей стояла
охрана из молодых офицеров в форме СС и слышался тихий шелест
подаваемого в подземелье свежего воздуха. Здесь все знали друг дру-
га в лицо, и появление Гудериана вызвало лишь любопытство офице-
ров охраны. Встретивший его в аэропорту шеф-адъютант Гитлера
полковник Рудольф Шмундт крепко пожал руку и, ничего не сказав,
молчал, пока машина везла их в резиденцию, давая возможность
подготовиться к встрече с Гитлером, не обещавшей ничего хорошего.
Хорошо отлаженная военная машина, проверенная в Польше и
Франции, на восточном фронте вдруг начала давать сбои, а теперь
почему-то попятилась вспять, дала обратный ход. И если под Моск-
вой, где действительно положение дел осложняли непредвиденные
декабрьские морозы, то почему остановилось движение и на юге, где
конечной целью был выход к Волге и к бакинской нефти. Подобную
ситуацию развития событий не принимали в расчет ни в Генштабе
вермахта, ни в Генштабе сухопутных войск, но, главное, не могли и
не хотели объяснить. Кому хотелось класть голову на плаху перед
всесильным фюрером! А вот он, Гудериан, решился на это, и не по-
тому, что так храбр, а скорее потому, что верил в способность фюре-
ра вникнуть в ситуацию и понять, как он понимал его когда-то в Ав-
стрии, в Судетах, в Польше и во Франции!
Гитлер встретил его в полутемной комнате настороженным, как
ему показалось, отчужденным и враждебным взглядом. Во всем чув-
ствовалось уже выработанное предубеждение. Поразило даже то, как
он сказал резким, хотя и не очень громким голосом: — Излагайте!
Гудериан докладывал ситуацию, сложившуюся на участке фрон-
та, занимаемом теперь уже двумя его армиями, второй танковой и
второй полевой, и Гитлер слушал его как-то невнимательно, хотя и
не перебивал. Было совершенно очевидно, что его уже хорошо обо
всем информировали штабисты. Дослушав до момента, когда Гуде-
риан стал излагать план начатого им, с согласия Главкома сухопут-
ных войск фельдмаршала Браухича, отвода войск на новые рубежи,
Гитлер вдруг закричал: — Я запрещаю вам это делать!
— Но, мой фюрер, — возразил Гудериан, — этот план согласован
с Главкомом фельдмаршалом Браухичем!
— Сейчас я Браухич! — истерично вскричал Гитлер и начал разви-
вать мысль о том, что нужно держаться каждой пяди земли, вгрызать-
ся в землю и стоять до последнего солдата. Увлекшись, он распалял-
ся все больше и больше, и никакие возражения, даже то, что армия
все время наступала и не имеет по фронту траншей и укрытий, не
действовали на него.
— Делайте воронки тяжелыми полевыми гаубицами, как мы это
делали во Фландрии во время первой мировой войны! — он победно
смотрел на Гудериана, полагая, что об окопной жизни он знает боль-
ше его.
— Земля уже промерзла на глубину до 1,5 метров, и гаубица может
сделать воронку величиной с таз для умывания. К тому же во Фланд-
рии наша дивизия занимала фронт шириной не более 4-6 километров
и располагала двумя-тремя дивизионами тяжелых полевых гаубиц с
довольно большим комплектом боеприпасов. Мои дивизии растяну-
ты по фронту на 20-40 километров, на каждую дивизию у меня оста-
лось не более четырех тяжелых гаубиц с боекомплектом в 50 выстре-
лов на каждое орудие. Таким образом, каждое орудие сделает пятьде-
сят мелких, никому не нужных воронок, а боеприпасы нужны мне
для отражения атак русских. Во Фландрии никогда не было такого
холода, с каким мы столкнулись в России. Здесь мы не в состоянии
даже вбить в землю шесты для прокладки телефонных проводов,
приходится подрывать землю, где же нам взять такое количество бо-
еприпасов, чтобы создать оборонительную полосу для каждого под-
разделения армии, — как можно спокойнее излагал свои доводы Гу-
дериан.
Гитлер продолжал настаивать на прекращении отвода войск, тре-
бовал остановиться там, где они находятся в данный момент: — Мой
приказ, Гудериан, закрепитесь там, где находятся сейчас ваши диви-
зии.
— В таком случае мы вынуждены будем перейти к обороне на не-
выгодных для нас позициях, как это было на Западном фронте в пе-
риод первой мировой войны. Нам, как и тогда, придется вести сраже-
ния за счет использования техники и иметь исключительно большие
потери, не имея возможности добиться успехов. Придерживаясь та-
кой тактики, мы уже в течение этой зимы вынуждены будем пожерт-
вовать лучшей частью нашего офицерского и унтер-офицерского
корпуса, а также личным составом, пригодным для его пополнения,
причем все эти жертвы будут напрасными и, сверх того, невосполни-
мыми.
Упоминание о больших потерях вконец вывело из себя Гитлера,
он сорвался, перейдя на крик.
— Вы полагаете, что гренадеры Фридриха умирали с большой
охотой?! Они тоже хотели жить, тем не менее король был вправе тре-
бовать от каждого солдата его жизни! Я также считаю себя вправе
требовать от каждого немецкого солдата, чтобы он жертвовал своей
жизнью!
— Каждый немецкий солдат знает, что во время войны он обязан
жертвовать своей жизнью для свой Родины, и наши солдаты на прак-
тике доказали, что они к этому готовы. Однако такие жертвы нужно
требовать от солдат лишь тогда, когда это оправдывается необходи-
мостью. Полученные мною указания неизбежно приведут к таким
потерям, которые никак не могут быть оправданы требованиями об-
становки. Лишь на предлагаемом мной рубеже рек Зуша, Ока войска
найдут оборудованные еще осенью позиции, где можно найти защи-
ту от зимнего холода. Я прошу обратить внимание на тот факт, что
большую часть наших потерь мы несем не от противника, а в резуль-
тате исключительного холода, и что потери от обморожения вдвое
превышают потери от противника. Тот, кто сам побывал в госпита-
лях, где находятся обмороженные, отлично знает, что это означает.
Гитлер на секунду остановил взгляд на Гудериане, ему даже пока-
залось, что он, наконец, начал его понимать, может быть, потому
сбавил тон разговора.
— Мне известно, что вы болеете за дело и часто бываете в вой-
сках, — Гитлер перешел на более спокойный тон, — признаю это
достоинство за вами. Однако вы стоите слишком близко к происхо-
дящим событиям. Вы очень сильно переживаете страдания ваших
солдат. Вы слишком жалеете их. Вы должны быть от них подальше.
Поверьте мне, что издали лучше видно.
— Я, безусловно, считаю свой обязанностью уменьшить страда-
ния своих солдат, насколько это в моих силах. Однако это трудно сде-
лать в условиях, когда личный состав до сих пор еще не обеспечен
зимним обмундированием и большая часть пехотинцев носит хлоп-
чатобумажные брюки. Сапог, теплого белья, рукавиц и подшлемни-
ков или совершенно нет, или же они имеются в ничтожном количе-
стве.
Упоминание о зимнем обмундировании вывело из себя Гитлера,
вспылив, он сказал: — Это неправда! Генерал-квартирмейстер сооб-
щил мне, что зимнее обмундирование отправлено.
— Да, оно отправлено, но до нас не дошло. Я проследил его путь.
Оно находится сейчас в Варшаве и уже в продолжение нескольких
недель никуда не отправляется из-за отсутствия паровозов и наличия
пробок на железных дорогах. Наши требования в сентябре и октябре
были категорически отклонены, а теперь уже слишком поздно что-
либо сделать.
Вызванный и явившийся сразу же генерал-квартирмейстер под-
твердил справедливость слов Гудериана, и Гитлер тут же дал указание
Гиммлеру заняться этой проблемой, а Геббельсу, в чьи функции вхо-
дила пропаганда, начать кампанию по сбору теплых вещей для войск,
сражающихся на востоке.
На какое-то время Гитлер сник, провал с поставкой зимнего об-
мундирования подействовал на него сильнее, чем провал сражения
под Тулой, наконец он что-то понял из происходящего, и Гудериан,
оценив его состояние, продолжил рассказывать о бедственном поло-
жении войск со снабжением продуктами питания из-за отсутствия
необходимого количества транспорта, потерянного осенью во время
распутицы по причине плохих дорог в России. Приходилось привле-
кать для перевозки армейских грузов местные средства — телеги и са-
ни, имевшие малую вместимость. Но не только нехватка провианта и
боекомплектов беспокоила армейского генерала. Отступающие вой-
ска, особенно те, кто находился в окопах, должны были еще и обо-
греваться в неприспособленных помещениях и блиндажах. Армии
требовались небольшие переносные печки, но о них не позаботились
вовремя. Приглашенный для объяснения министр вооружения док-
тор Тодт подарил Гудериану две окопные печки, которые он привез
для показа Гитлеру, и пообещал в срочном порядке наладить их про-
изводство как в Германии, так и на фронте, пользуясь подручными
материалами.
За ужином Гудериан сидел рядом с Гитлером и, пользуясь момен-
том, пытался рассказать ему о действительном положении на фрон-
те, но видел, что он плохо понимает его, видимо, у него уже сложи-
лось твердое убеждение, что Гудериан, встретившись с небывалыми
ранее трудностями, преждевременно капитулировал перед против-
ником или, говоря проще, сломался.
После ужина разговор продолжился в кабинете командующего
сухопутными войсками. Гудериан предложил усилить штабы, как
Верховного командования вооруженных сил, так и Главного коман-
дования сухопутных войск, офицерами с фронта, имеющими пред-
ставление о современной войне. Но и это предложение не возымело
действия.
— Эта война настолько отличается от первой мировой, что фрон-
товой опыт того периода сейчас не имеет никакого значения.
Не вникнув глубоко в суть сказанного Гудерианом, Гитлер возра-
зил с негодованием: — Я не могу сейчас расстаться со своим окруже-
нием!
— Вам нет необходимости расставаться со своими личными адъ-
ютантами, не об этом речь. Важным является замена руководящих
офицеров, занимающих должности в Генеральном штабе, офицера-
ми, обладающими фронтовым опытом, особенно опытом боевых
действий в зимних условиях.
Но и этот довод не возымел действия. Гитлер встал, пожелал ус-
пехов, холодно попрощался. А когда за Гудерианом закрылась дверь,
с сожалением сказал фельдмаршалу Кейтелю: — Этого человека я не
переубедил!
Переговорив по телефону с начальником штаба оперативного ру-
ководства вооруженных сил генерал-полковником Иодлем, Гудери-
ан вылетел обратно в Орел. Его миссия, как он понял, окончательно
провалилась. Ему приказано укреплять линию фронта, сложившую-
ся на день встречи с Гитлером, а это означало, что в дальнейшем ни
он, ни фельдмаршал фон Клюге, назначенный вместо взявшего от-
пуск по болезни фельдмаршала фон Бока, не будут руководить вой-
сками. Теперь все их действия будут иметь силу только после одобре-
ния фюрером. В таких условиях он, Гудериан, не мог руководить вве-
ренными ему войсками теперь уже двух армий, и, может быть, впер-
вые в жизни ему, до мозга костей военному человеку, пришла в голо-
ву мысль об отставке. Но, вернувшись в Орел и вникнув в сложившу-
юся обстановку, он понял, что сейчас не время покидать поле боя.
Его не поймут солдаты и офицеры, замерзающие в танках и в наспех
сооружаемых укрытиях, а если и поймут, то все равно по-своему: Гу-
дериан струсил, испугавшись русской зимы, оставил их на произвол
судьбы!
Вникнув в обстановку, сложившуюся на фронте, и дав указания
по реализации намерений Гитлера, Гудериан отправился в дивизии,
сражавшиеся на левом фланге, где особенно сильно напирали рус-
ские. Он побывал в штабе 47-го танкового корпуса, затем посетил в
Черни штаб 10-й мотодивизии, где объяснил генералам Лемельзену и
фон Леперу мотивы, заставившие Гитлера отдать столь категорич-
ный приказ. Позже, во второй половине дня 22 декабря, он посетил
17-ю и 18-ю танковые дивизии с той же целью. Теперь командиры
дивизий знали, от кого исходит приказ остановиться, закрепиться и
сражаться до последнего солдата!
На следующий день он переговорил с командирами остальных
корпусов, дал указание отвести от Тулы 3-ю и 4-ю дивизии 24-го тан-
кового корпуса, дав им возможность отдохнуть три дня в Орле, а за-
тем направить их на север с задачей атаковать противника, перешед-
шего через Оку. Однако активизация противника на правом фланге,
в зоне действия 2-й полевой армии, заставила изменить планы, и обе
дивизии ушли в другом направлении, оставив в Орле приданные им
части в качестве резерва командующего.
24 декабря Гудериан посетил ряд госпиталей, где проходили рож-
дественские празднества. Солдаты радовались встрече со своим ко-
мандующим, но он, понимая их радость, к сожалению, не мог обод-
рить их ожиданием грядущих побед. Более того, он вынужден был
развернуть 4-ю танковую дивизию с правого фланга, только что на-
правленную им туда для ликвидации прорыва русских, на левый
фланг, в район Белева, где особенно активно действовали русские, с
задачей задержать их продвижение.
Но где бы Гудериан ни находился, он помнил полные отчаяния
слова командира 10-й мотодивизии генерала фон Лепера, занимав-
шей оборону в Черни. Там он ожидал главный удар русских войск,
стремившихся отбросить его дивизии как можно дальше от Тулы в
сторону Орла.
— Мы заняли оборону, роем мерзлую землю, как приказал фю-
рер, укрепляем позиции. Но если русские обойдут нас, мы окажемся
в окружении, и вы потеряете еще одну боеспособную единицу.
25 декабря 10-я мотодивизия, выполнившая приказ фюрера дер-
жаться до последнего солдата, не сдавать ни единой пяди земли, бы-
ла обойдена и взята русскими войсками в кольцо.
Гудериан немедленно доложил об этом командующему группы
армий «Центр» фельдмаршалу фон Клюге и услышал в ответ: — Вы
должны были вывести дивизию из-под удара русских 24 часа назад,
не допустив ее окружения.
— Но, господин фельдмаршал, я выполнил приказ фюрера дер-
жаться...
Не выслушав Гудериана, Клюге, питавший к нему неприязнь,
сказал с раздражением: — Я сейчас же доложу об этом фюреру!
Ночью 10-я мотодивизия, сгруппировав силы, вырвалась из окру-
жения, оставив Чернь. Сообщивший эту приятную новость генерал
Лепер говорил усталым голосом: — Нам удалось разблокировать
кольцо, выйти из окружения, взять несколько сот русских пленных.
Сейчас мы вновь стоим против русских!
Гудериан приказал Либенштейну сообщить в штаб группы армий
эту новость, полагая, что обрадует командующего, но, к его удивле-
нию, Клюге потребовал его к аппарату.
— Вы меня обманули! Я немедленно доложу и об этом фюреру! —
буквально кричал он в трубку.
Гудериан понял все. Посмотрев на стоявших рядом Либенштейна
и Вольфа, сказал каким-то потухшим голосом: — Для меня война
окончена!
На следующий день Гитлер перевел генерал-полковника Гудери-
ана в резерв Главкома сухопутных сил, которым являлся сам, прика-
зав сдать дела командующему второй полевой армией генералу Ру-
дольфу Шмидту, недавно сдавшему Ливны русским.
Гудериан не мог представить проходившей войны без своего уча-
стия, но в то же время прекрасно понимал, что пришло время «гене-
ралу — вперед» уступить место генералам, тяготеющим к обороне,
классическим примером такого генерала он считал своего недобро-
желателя, артиллериста фельдмаршала фон Клюге.
Клюге исключал риск, старался как можно прочнее закрепиться
на занятой войсками территории, обжить ее как следует, хорошо раз-
ведать силы и возможности противника и только после этого прини-
мать решение о дальнейших действиях. Если бы германские войска
поступали таким образом, то сейчас они стояли бы еще под Киевом и
Минском. Именно он, Гейнц Гудериан, вместе с генерал-полковни-
ками Готом и Клейстом сделали невозможное возможным, сейчас
германские войска находятся под Москвой.
Прощаясь с войсками, Гудериан поблагодарил солдат за предан-
ность долгу и Отечеству, пославшему их на эту войну, желал дальней-
ших побед, несмотря на возникшие трудности зимней кампании.
Приказ, подписанный им, заканчивался словами: «Вы идете по это-
му пути за Германию! Хайль Гитлер!».
Отодвинув приказ в сторону, внимательно посмотрел на сосредо-
точенных и побледневших Либенштейна и Вольфа.
— Где патефон? — неожиданно спросил он.
Не говоря ни слова, Вольф выскочил в другую комнату, неся за-
требованный патефон.
Гудериан перевел взгляд на адъютанта, майора Бюсинга. — Где та
пластинка? — Бюсинг, поняв командующего с полуслова, достал
пластинку, нагнулся над патефоном, заводя пружину.
— Эту пластинку я хотел послушать в поверженной Туле, — с со-
жалением сказал он, глядя как головка патефона с иголкой опускает-
ся на пластинку.
Комнату заполнила удивительно трогательная, берущая за душу
музыка в исполнении любимого пианиста фюрера Вальтера Гизе-
кинга.
— Людвиг ван Бетховен, — сказал Гудериан, — 14-я соната до-ди-
ез минор. Она всегда навевала на меня приятные мысли об Отечест-
ве...
Он помолчал, но неожиданно продолжил: — Никогда не думал,
что именно эта музыка будет сопровождать мое возвращение в Гер-
манию.
В транспортном Ю-52, глядя в иллюминатор, он видел сплошные
белые поля, кое-где замаранные торчащими из снега темными дере-
вьями рощ и лесов; и с горечью подумал о том, что никто в Германии
не вдумался как следует в предупреждение их соотечественника, кай-
зеровского генерала Гренера, руководившего оккупацией Украины:
«Кто хочет познать стратегический характер Восточного театра воен-
ных действий, тот не должен пройти мимо исторических воспомина-
ний. У врат огромной равнины между Вислой и Уралом, вмещающей
одно государство и один народ, стоит предостерегающая фигура На-
полеона Первого, чья судьба должна внушать всякому нападающему
на Россию жуткое чувство перед вступлением в эту страну».
Гудериан отвернулся от иллюминатора, прикрыл глаза. Ему вдруг
пришла спасительная мысль о том, что он не только понял, но и осо-
знал всю глубину сказанного в свое время Гренером.
Поймут ли другие, особенно там, в «Вольфшанце»? И осознают
ли всю глубину и мощь дремлющей под снегами России?!
Самолет уносил его с территории, которую его танки терзали тра-
ками гусениц долгих три месяца, топчась почти на одном и том же
месте. Гудериан опустил веки, закрыв глаза. Сейчас он понимал: то,
что случилось здесь, на орловско-тульской земле, не только его по-
зор, но прежде всего позор всей Германии!
72
Отправив письмо капитану Покровскому, Ольга считала дни,
представляя, когда он его получит, и мысленно переносилась, стано-
вясь рядом с ним, когда он откроет конверт и прочтет ее незамысло-
ватые, но значащие многое для него, строки. Конечно, о том, что
произошло в это время там, под Москвой, а она была уверена в том,
что он находится там, хотя и не предполагала, что там, это всего в
30-40 километрах от столицы, она не могла представить. Александр,
получив письмо, спрятал его в карман гимнастерки и прочел только
после того, как рота вышла из боя. Но ответить сразу не смог, потому
что их снова бросили в бой, стараясь ликвидировать опасный ис-
тринский выступ противника, нацелившегося на сердце страны. О
том, что Красная Армия перешла в наступление под Москвой, мало
кто знал, потому что это наступление было неожиданным как для не-
мецкого командования, мечтавшего взять столицу в клещи, так и для
советского, боявшегося, как бы что не сорвалось, потому что до это-
го ничего подобного на фронте не происходило. Ну не было случая,
чтобы весь фронт, а под Москвой Западный фронт занимал, пожа-
луй, одну из самых протяженных линий обороны, вдруг сразу, в те-
чение нескольких дней, перешел в наступление, причем такое, оста-
новить которое немцы не смогли. Но слухи о том, что под Москвой
наши начали наступление, дошли и до Урала, приезжавшие за новой
техникой специалисты кое-что рассказывали об успехах своих под-
разделений, погнавших немцев обратно назад. Узнав об этом, Ольга
огорошила Аню вопросом: — Твой Степа откуда приезжал?
— Не знаю. Вроде из-под Тулы, а где сейчас, не знаю, — призна-
лась Аня, вертевшая в руках треугольник письма с полевой почтой. —
Вот получила письмо. Отправил еще 2 декабря. Пишет, что и коман-
дир получил письмо от тебя, но, к сожалению, ничего Степа не напи-
сал больше, кроме того, что сейчас им очень некогда, а когда время и
обстановка позволят, напишет подробнее. Конечно, всем вам привет
от него и командира, Александра Покровского. Так что, — заключи-
ла Аня, — нам остается только одно — ждать!
— Понятно, — сказала Оля, и Аня спросила: — А что понятно те-
бе?
— Да то, Аня, что наши войска под Москвой перешли в наступле-
ние. По радио хотя и говорят мало, но вслушайся в тон передач. Се-
годня Совинформбюро сообщило, войска генерала Рокоссовского,
преследуя 5, 10 и 11-ю танковые дивизии СС и 35-ю пехотную диви-
зию противника, заняли город Истру. А это значит, что немцы отсту-
пают, их гонят на запад!
— Потому от них и нет писем, — вздохнула Аня.
Сложные чувства охватили сознание Оли. С одной стороны, она
хорошо запомнила капитана Покровского, его улыбку, вызванную
симпатией к ней, приглянувшегося и ей самой. С другой, она с тре-
вогой и каким-то непонятным ей самой трепетом, не испытываемым
ранее, пыталась увидеть в хулигане, что когда-то отнял у нее хлеб, те-
перешнего командира. Чувства переполняли ее сознание. Она не на-
ходила себе места от того, что эти два человека, наконец, случайно,
независимо от ее желания, словно вопреки ему, слились в одно це-
лое. Выходило, что их встречи и тогда, и теперь не были случайнос-
тью, что в этой случайности прослеживается необъяснимая ничем и
не поддающаяся анализу закономерность, и ей захотелось вновь уви-
деть этого офицера, которого она, сама того не сознавая, мысленно
называла «мой Саша». Ни она, ни Аня не знали, что капитан Покров-
ский и сержант Гуров находятся сейчас в разных госпиталях и, так же
как и они, придя в себя после ранений, думают о них.
Аня тоже погрузилась в воспоминания и готовила еду своим ре-
бятишкам, подчиняясь какой-то внутренней программе. И только
когда последние кадры этой неписаной программы закончились, она
с удивлением обнаружила, что Оля не ушла в свою комнату, стоит у
окна и задумчиво смотрит на унылый зимний пейзаж. В палисадни-
ке, полностью набитом снегом, зябко и сиротливо стояла вишня с
блестевшим от намерзшего льда стволом. Как-то в ноябре вдруг по-
теплело, с неба посыпался холодный дождь, схваченный здесь, вни-
зу, морозом. Казалось, деревце проливало по ком-то слезы, и Аня
сказала, указывая на блестевшие льдинки: — Эти льдинки-слезинки
подчеркивают одиночество. Мои слезы могли бы так же замерзнуть,
будь я такой же одинокой, как эта вишенка, и стояла бы на холодном
ветру. Мое счастье, что у меня, кроме Степы, есть еще и мои ребя-
тишки. И счастье Степы в них тоже. Я уверена, что он воюет осто-
рожнее, думая не только обо мне, но, прежде всего, о них. Потому что
в детях наше продолжение и счастье. И если бы не было войны, я
вряд ли задумалась бы об этом.
Она посмотрела на Олю какими-то расширенными глазами и
вдруг сказала тихим голосом, пряча охватившую ее сознание весе-
лость: — Что это я раскисла!
Она помешала что-то на сковороде и, уже не обращаясь к Оле,
сказала сама себе: — Нужно крепиться, Аннушка, и работать. И чем
больше мы дадим фронту танков, тем быстрее победим врага!
Она посмотрела просветленным взглядом на окно, сказала: — А
знаешь, Оля, я завидую тебе. Наконец-то и у тебя появилась настоя-
щая цель в жизни. Теперь тебе есть о ком думать, а это самое главное.
Думать не о себе, а о близких тебе людях. Я вот только сейчас поняла,
в чем настоящее счастье. Оно в гармонии окружающих тебя, оно в
заботе о близких, об их, а не о своем, благе.
Она подошла к Оле, легонько обняла ее за плечи, сказала умиро-
творенно: — Я рада, Оля, что и мой Степа, и твой Саша воюют вмес-
те. Мне так хочется, чтобы им было хорошо, чтобы лихие беды про-
шли мимо них и мы смогли бы увидеть их такими, какими видели
недавно.
Расчувствовавшаяся Ольга ответила: — Я тоже об этом думаю.
Даже и теперь, когда завод полностью освоил производство тан-
ков КВ и запчастей к ним, работникам все равно приходилось не
только дневать, но и ночевать в заводских корпусах, и все они, жив-
шие в одной квартире, Евдокия Кузьминична и Михаил Павлович
Кузнецовы, Анна Ефремовна Гурова и Ольга Паршина, изредка за-
бегали домой, чтобы удостовериться, посмотреть, что в их тылу все
нормально, и, войдя в дом, получить дополнительное успокоение.
При этом они не забывали о повзрослевших за время войны ребя-
тишках Гуровых — Пете и Маше. Да и посещение квартиры, скорее
всего, было только предлогом для них, им хотелось удостовериться,
что и с детьми тоже все в порядке. В один из таких дней Оля, нахо-
дившаяся больше недели в командировке на полигоне, отпросилась
на пару часов домой. Вбежав в квартиру, она увидела стоявшую на
кухне Аню с заплаканными глазами. — Что с тобой, Аня, — спросила
она, даже не успев раздеться.
— От счастья, Оля, — призналась Аня, — от счастья тоже плачут.
Она показала на треугольник, лежавший на столе, сказала:
— Степа пишет, что они с командиром после боя оказались в раз-
ных госпиталях. Сейчас здоровье Степы пришло в норму, его скоро
выпишут, он всех нас обнимает и передает всем приветы. О команди-
ре он ничего не пишет, но тебе тоже есть письмо. Я положила треу-
гольник на стол в твоей комнате.
Ольга рванулась в свою комнату, дрожащими руками схватила
треугольник, быстро расправила лист, и перед ее затуманенными
слезами глазами поплыли строки, написанные Александром. «Здрав-
ствуй, Оленька! — писал он. — Я так рад был твоему письму, что не
смог на него ответить в свое время. Да мне и некогда было, теперь ты
знаешь, что произошло под Москвой, и нам со Степой пришлось
принять в нем участие раньше (несколько строк вымарано цензу-
рой). Но, хотя и с опозданием, пишу. Сейчас мне немного лучше, и
скоро я опять окажусь в строю. Думаю, что и Степан Гуров к тому
времени вернется в строй, я уже знаю, что он пошел на поправку.
Оля! Ты даже не представляешь, как я обрадовался твоему пись-
му. Оно для меня было встречей с родиной, с моим детством, которой
я так хотел. Ты знаешь, что мы со Степаном подъезжали к вашему до-
му в Деснянске, и тогда я загадал, что если найду обиженную мною
девочку, то это будет подарком мне свыше. Сейчас скажу больше, я
не ожидал, что та девушка стала такой прекрасной и обворожитель-
ной. Теперь я живу надеждой увидеть тебя снова и больше не расста-
ваться с тобой...»
Она дочитывала письмо, вытирая бежавшие из глаз слезы, а дочи-
тав, вышла на кухню, желая поделиться с Аней новостью, что Алек-
сандр, как и ее Степа, скоро вернется в строй. Ани на кухне не оказа-
лось, за их дверью слышался разговор, она что-то внушала детям, и,
чтобы не мешать, Оля включила радио. Диктор заканчивал сообще-
ние Совинформбюро, но даже то, что она услышала, подняло ее на
небывалую волну: «...окончилась полным разгромом войск против-
ника под Москвой!»
И сразу после этих слов она услышала знакомую музыку, предва-
рявшую начало песни.
Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною, с проклятою ордой!
Услышав первые строчки песни, Ольга заплакала навзрыд, и,
всполошившаяся от услышанного, Аня, вбежав на кухню, спросила
испуганно: — Что с тобой, Оля?
Еле сдерживая рыдания и слезы, Оля ответила: — Это от счастья,
Аня. Немцев отбросили от Москвы, и Саша, и твой Степа живы!
— Дай-то Бог, — ответила взволнованная и счастливая Аня.
* * *
Несмотря на то, что немецкие войска отступали по всему Запад-
ному фронту, налеты авиации на столицу продолжались. Верхов-
ный Главнокомандующий продолжал работать в Кремле, в своем
просторном кабинете, недалеко от Свердловского зала. Но когда
сигнал воздушной тревоги звучал особенно продолжительно, гене-
рал Власик, отвечавший за безопасность вождя, настойчиво просил
Сталина спуститься в подземный бункер. Сталин уходил туда нео-
хотно, но, пройдя по забетонированному ходу и тамбуру, служив-
шему приемной, попадал в точно такой же кабинет, как и наверху,
правда, чуть меньшего размера. Здесь дублировалось все, начиная
от систем связи, кончая обстановкой. Высокие дубовые панели,
стол и стулья были такими же, как наверху. На тех же местах висели
портреты Ленина и Маркса, такие же гардины и шторы закрывали
несуществующие окна. Вошедший не сразу и замечал разницы,
здесь площадь кабинета была в два раза меньше. Но это обстоятель-
ство, как ни странно, ничуть не расстраивало хозяина, ему каза-
лось, что именно здесь собеседники становятся ближе к нему, по-
рой даже откровеннее.
Получив рапорт от генерал-полковника Еременко с просьбой о
направлении на фронт, он пожелал видеть его своими глазами и не-
медленно. И когда Еременко с трудом спускался в подземелье, под-
держиваемый охраной, чтобы генерал, передвигавшийся с палкой,
не упал, их обогнал Лаврентий Павлович Берия. Войдя в кабинет
первым, Берия доложил вождю о только что полученных данных от
своего сверхсекретного агента, внедренного в штаб авиационного
командования Геринга. Агент сообщал об отстранении от должнос-
ти Главкома сухопутных сил фельдмаршала фон Браухича и замене
его самим Гитлером, а также об изменениях в руководстве группы
армий «Центр», где вместо ушедшего в отпуск по болезни фельдмар-
шала фон Бока назначен бывший командующий четвертой полевой
армией, действовавшей в Подмосковье, фельдмаршал фон Клюге.
— А о Гудериане он ничего не сообщает? — спросил Сталин, и Бе-
рия с готовностью ответил:
— Гудериан был на приеме у Гитлера несколькими днями рань-
ше.
— Ну что ж, думаю, Гитлер не простит Гудериану провала под Ту-
лой.
Он посмотрел на Лаврентия Павловича пронзительным взгля-
дом, спросил:
— Кто знает об этой шифровке из руководства?
— Никто, товарищ Сталин, — обиженно произнес Берия, — у ме-
ня давно заведен порядок, о самых главных событиях, получаемых
извне, докладывать только вам.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Сталин, — о перестанов-
ках в руководстве вермахта сообщите Жукову и Шапошникову.
Видя, что Берия не уходит, спросил:
— У тебя есть еще что-то?
— Да, Иосиф Виссарионович, но это обычное наблюдение, и я не
знаю, надо ли вам его сообщать?
— Сообщай, раз надумал.
— Хорошо, — облегченно вздохнул Берия.
— К вам на прием идет генерал Еременко. Так вот мои сотрудни-
ки, отвечающие за его охрану, сообщают о его романе с фельдшером
Аней, еще не достигшей совершеннолетия.
— Как она оказалась в армии?
— В июне окончила медтехникум в Смоленске, отступала вместе
с войсками до Москвы, ухаживая за ранеными.
— Ну что ж, по всему видно, ваша Аня патриотка?
— Да, с этой стороны к ней вопросов нет.
— А с другой? — Сталин изучающе смотрел на Лаврентия Павло-
вича, ожидая подробностей.
— Генерал Еременко много раз просил начальника госпиталя
присылать на перевязки только ее.
— И что в этом плохого?
— Плохого ничего нет, но в дальнейшем может быть, по всему
видно, что и она привязалась к нему, охотно за ним ухаживает. И, как
мне стало известно, при выписке из госпиталя, он хочет взять ее сво-
им лечащим врачом при ее среднем медобразовании.
— У вас все? — как-то недовольно спросил Сталин, перейдя на
«вы».
— Все, Иосиф Виссарионович, я счел нужным сообщить вам эту
подробность.
Сталин мечтательно посмотрел на несуществующие окна, за ко-
торыми не было никаких видов Кремля с его зимними изумрудными
пейзажами, сказал как бы в раздумье:
— Вам стоит позавидовать энергии генерал-полковника, если он
даже при таком сильном ранении находит в себе силы заглядываться
на девушку.
Берия ничего не сказал в ответ, попросил разрешения уйти.
— Да, ты свободен, Лаврентий Павлович, и знай, у Еременко есть
порох в пороховницах, и он еще послужит Отечеству! Кстати, если он
там, пригласи, пусть войдет.
Отпустив наркома, Сталин в ожидании Еременко не спеша от-
крыл коробку папирос «Герцоговина Флор», вынул из нее две папи-
росы, отломал от них мундштуки, размял набитые ароматным таба-
ком оставшиеся части, набил ими трубку, утрамбовав пальцами, не-
торопливо раскурил ее, наслаждаясь пьянящим и успокаивающим
дымом.
Поздоровавшись с Еременко, усадил его на развернутый от стола
стул, медленным шагом, словно крадучись, обошел вокруг него, а
обойдя и убедившись в чем-то своем, сказал как бы сам себе:
— Значит, есть еще порох в пороховницах?
— Есть, товарищ Сталин, — подтвердил Еременко, пытаясь
встать, и Сталин, нажимая своей рукой на его плечо, остановил по-
рыв, сказав: — Сидите, товарищ Еременко, вам еще тяжело стоять.
Садясь за свой стол, Сталин произнес тихим размеренным голо-
сом, растягивая слова: — Проситесь на фронт, в действующую ар-
мию?
— Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил Еременко, и Ста-
лин неожиданно спросил:
— Вы обидчивы?
— Да вроде нет.
— Если нет, то мы назначим вас командующим четвертой удар-
ной армией на Северо-Западный фронт, которым сейчас командует
бывший ваш подчиненный по Западному фронту генерал Курочкин.
— Согласен, товарищ Сталин, — говоря это, Еременко встал, счи-
тая разговор законченным. Сталин тоже встал, сказал, прощаясь: —
Идите в Генштаб. Шапошников и Василевский уже в курсе. Они вве-
дут вас в обстановку.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
* * *
Победа под Москвой вдохнула уверенность в каждого красноар-
мейца, командира, генерала и в руководителей страны, развеяла миф
о непобедимости немецких армий. Но впереди были еще долгих три
с половиной года тяжелейшей войны, какую когда-либо переживало
человечество.
СУДЬБЫ ГЕРОЕВ
1. В пятидесятые годы полковник Генштаба Михаил Есин, проезжая по
Челябинску, остановился около застывшего на постаменте КВ. Отправив водителя на ближайший рынок за гвоздикой, Есин подошел  к грозному и очень эстетичному танку, прочел  текст, вылитый на плите: «Уральцы, Вам, чьи руки золотые ковали здесь победу над врагом!» Есин подошел  к постаменту,положил цветы, стал по стойке «смирно», приложил руку к фуражке, сказал про себя: «Здравствуй, Саша!»
Наблюдавшая за ним со стороны молодая девушка подошла к нему, ког-
да он уже собрался уходить к поджидавшей машине, спросила:
— Извините, товарищ полковник, я представитель обкома комсомола,
Людмила Николаевна Жилина. Вижу, вы не безразличны к танкам, продук-
ции, которую выпускал тракторный завод в годы войны.
— На таком танке воевал мой друг, Александр Покровский.
— У нас сегодня слет пионервожатых во Дворце культуры «Кировец», что
около завода. Могу ли я пригласить вас на него?
На слете ему предоставили слово, и он рассказал, как ему, тогда еще сов-
сем молодому командиру взвода охраны командующего фронтом, пришлось
прорываться из окружения к своим, в сражающийся Мценск, вместе с командиром роты Александром Покровским, у которого остался всего один КВ...
После выступления к нему подошла одна из пионервожатых и, сдержи-
вая волнение, спросила:
— Вы знали Александра Покровского?
— Я считаю его своим другом.
Она расплакалась, они отошли в сторону, уселись на скамейку, и Оля рас-
сказала все о себе и о своем муже, с которым не успела зарегистрировать брак.
В сорок втором Саша приезжал на завод за боевой техникой, но в сорок
третьем, во время сражения на Курской дуге, в июле, пропал без вести.
— У нас растет сын, тоже Саша, — сообщила плачущая Оля, — и я до сих
пор не верю, что мой Саша считается без вести пропавшим...
Вернувшись в Москву, Есин записался на прием к маршалу бронетанко-
вых войск Катукову, рассказал ему услышанную историю.
Выслушав, Катуков сказал:
— На войне многие пропадали без вести. Но Покровский не пропал, я
помню его гибель, словно сейчас вижу всю ту сцену. Это произошло в райо-
не Покровки. На шестой танковый корпус Гетмана А. Л. наступало около 400 фашистских танков. Надо отдать должное противнику. Его новый тяжелый танк «тигр» имел толщину брони в лобовой части от 100 до 110 мм и пушку 88 калибра. Наши Т-34 и КВ не пробивали броню их танков и побеждали только за счет маневра, заходя к «тиграм» и «пантерам» с боков. Бортовая броня у них послабее. Так вот в тот день бой начался в 10 утра. Противник наступал несколькими колоннами, пытаясь прорваться на шоссе Белгород-Обоянь. В помощь Гетману я послал 86-ю отдельную танковую бригаду и 59-й отдельный танковый полк, где Покровский командовал батальоном тяжелых танков. К 16 часам поле, где происходило сражение, заволокло пылью и дымом от горящих машин. К тому времени противник уже потерял 74 танка, но продолжал наступать, повернув на северо-восток на Бутово-Дубрава. Здесь они и встретились с батальоном подполковника Покровского.
О бое мне докладывали штабисты. Меня поразили наши потери, и я по
рации связался с комбатом.
— Что у тебя? — спросил я и услышал в ответ:
— Стоим насмерть, товарищ первый. Они уже споткнулись, пытаются
спрятаться за укрытия. Мы понесли большие потери. Но сейчас выправляем положение. Противник не пройдет!
Комбат отключился. Подробности я узнал только позже, когда его не
стало.
Один из «тигров» укрылся за небольшим кирпичным зданием и, пользу-
ясь прикрытием, методично расстреливал наши танки. Комбат повел свой
КВ на него, но, видя, что тот хорошо защищен с боков, принял решение та-
ранить, развернув башню и отведя назад пушку. Что там произошло, можно
только догадываться, но оба танка взлетели на воздух…
Тогда же Михаил Ефимович Катуков рассказал и о своей встрече с вои-
нами первой гвардейской Чертковской, дважды орденов Ленина, Красно-
знаменной, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, бывшей
4-й танковой бригады, с которой он начинал воевать под Орлом.
Под Берлином он, генерал-полковник танковых войск, командующий
первой гвардейской танковой армией, подъехал на трофейном «мерседесе» к выстроившимся на опушке леса танкистам.
Вручив награды отличившимся и оглядев стоящих в строю воинов, глад-
ко выбритых, с начищенными до блеска пуговицами и сверкающих на солнце, также начищенных до блеска, сапогах, вдруг вспомнил о тех, кто начинал с ним там, под Мценском, в октябре 1941 года.
Катуков вышел на середину строя, спросил, вглядываясь в лица:
— Кто воевал со мной под Орлом и Мценском в четвертой танковой бри-
гаде?
Строй стоял, замерев и не шелохнувшись.
— Кто воевал со мной на Волоколамском шоссе?
Строй дрогнул, расступился. Шагнуло около 10 человек.
Глаза командарма застелил туман, горло стиснули спазмы. Он махнул ру-
кой, даже не пытаясь выговорить хоть что-то, и, повернувшись, не сказав
обычного в таких случаях «вольно», нетвердой походкой пошел в сторону
поджидавшей его машины. Одна мысль, один вопрос повис сам собой в воз-
духе:
— Неужели это все, что осталось от тех героев?
А как хотелось ему увидеть в этом строю тех, кто закладывал и ковал сла-
ву бригады, а потом корпуса и танковой армии: Александра Федоровича Бурду, Дмитрия Федоровича Лавриненко, Ивана Тимофеевича Любушкина имногих, многих других, павших на полях сражений.
Тогда же Катуков рассказал Есину и о любимце бригады, старшем лейте-
нанте Александре Бурде, позже, уже в звании подполковника, командовав-
шем 64-й танковой бригадой.
Он погиб 2 января 1944 года на окраине деревни Сорока-Лещинцы, на
Украине. Немцы вырывались из Корсунь-Шевченковского мешка и вышли
прямо на штаб бригады. Александр Бурда выскочил из штаба, успев надеть
шинель и шлемофон, вскочил в стоявший рядом со штабом командирский
Т-34. Первым выстрелом Бурда подбил немецкий танк, но в его «тридцать-
четверку» одна за другой попали сразу три болванки, выпущенные подходившими немецкими танками. Броню башни они не пробили, но отскочившие от сильных ударов внутри башни мелкие броневые осколки смертельно ранили комбрига.
Катуков вздохнул.
— Я любил Александра за его безудержную храбрость и сообразитель-
ность, поощрял все его изобретения. Одного я не простил ему, и он это зна-
ет. Правда, к его чести, он не допускал больше подобного мальчишества...
Катуков усмехнулся, сказал:
— До этого мог додуматься только он, Александр Бурда!
Он посмотрел на Есина, сказал, словно извиняясь за сказанное:
— Было это под Орлом, когда командир роты, старший лейтенант Бурда
увел свою роту на юго-восток города и из засады уничтожил колонну немец-
ких танков. Сообразив, что за ними могут последовать «юнкерсы», он отвел
свои танки в ближайшую деревню, удачно замаскировал их, наблюдая, как
прилетевшие самолеты утюжили только что оставленное поле боя и рощу,
добивая своих.
Сам Бурда, понимая, что вскоре появится их разведка, сбросил с себя
фуфайку, надел поверх комбинезона женский сарафан, повязал голову плат-
ком и, увидев подъезжавший к деревне бронетранспортер, ходил по двору,
притворяясь, что он что-то делает по хозяйству. Бронетранспортер остано-
вился, с него спрыгнул грузный офицер и на ломаном русском языке крик-
нул:
— Эй, русский баб, иди ко мне!
Лежавшие в засаде автоматчики испугались за жизнь своего командира,
открыли огонь по офицеру, правда, от волнения в него не попали.
Тот бронетранспортер удалось подбить, автоматчикам досталось от Бур-
ды за поспешность, но больше Александр подобного не повторял.
Катуков вздохнул, сказал, прощаясь:
— Было и такое. Может, мы и войну выиграли во многом благодаря со-
образительности и находчивости наших воинов.
2. Маршал Советского Союза Еременко Андрей Иванович и генерал ар-
мии Лелюшенко Дмитрий Данилович и после войны продолжили службу в
Советской Армии.
Медфельдшер Аня, окончившая войну подполковником медслужбы,
стала женой Еременко, родила двух сыновей, один из них пошел по стопам
отца, стал военным.
3. На месте деревянного двухэтажного дома, в котором жили семьи тан-
костроителей Кузнецовы и Гуровы, сейчас стоит церковь. Господь таким образом  отблагодарил людей за их жертвенность.
Ольга Паршина воспитала сына — Александра Александровича Покров-
ского. Окончив политехнический институт, он посвятил себя работе по кон-
струированию современных танков.
Случайно встретившиеся Михаил Есин и Ольга Паршина как-то неожи-
данно для самих себя соединили свои судьбы, стали супругами.
4. В моем фотоальбоме есть фотография разведчика партизанского отря-
да, который водил меня на место, где среди вековых сосен располагался от-
ряд, показывал углубления от обвалившихся землянок и обвалившегося хода сообщения, имевшего выход к маленькому ручейку и дальше, в глубину леса.
Он с гордостью рассказывал, что немцы их тогда так и не обнаружили, хотя
отряд находился невдалеке от поселка.
Запомнился его рассказ о брошенной полицейским в погреб гранате. И
еще то, что он очень сокрушался, что полицаю Петьке Игонину удалось уй-
ти от возмездия. «Когда мы ночью подошли к его дому, я поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Видимо, он узнал меня по голосу, пошел якобы за ключом. На самом деле Петька сиганул в окошко в исподнем, вышибив раму и свалившись в снег. Он убег на станцию к немцам, тем и спасся. После войны он в Канаде оказался...»
По его словам, узнав об этом происшествии, слег и Матвей Секерин. Не
выдержало сердце, слишком боялся он своего брата, Николая.
5. Неизвестна судьба Милы Корневой. Только один раз ей удалось заско-
чить на минутку домой, повидаться с отцом. Сказывают, майор Петухов не
разрешил ей остаться в Малиновке, когда отряд соединился с наступавшей
Красной Армией, и она ушла на запад с войсками. Не дождавшись дочери с
войны, ее отец, священник Пимен, оставил службу в церкви, ушел в какую-
то Пустынь, где и закончил свой земной путь в старчестве.
6. Гаупштурмфюрер Липпке избежал возмездия, раненный при неудач-
ном покушении на него, он долго отлеживался в госпитале, а поправившись
и получив очередное звание, убыл в Белоруссию, где, воюя с партизанами, и
нашел свое упокоение.
7. Герман-Игнат Меркулов держал под наблюдением профессора Нико-
лаева и, когда Красная Армия приблизилась к Деснянску, арестовал его.
Войдя в камеру и вытаскивая пистолет, сказал, прежде чем разрядил всю
обойму:
— Я счастлив, что мне удается поставить последнюю точку в наших отно-
шениях!
Алексей Кириллович успел сказать только одно слово:
— Собака!
Сам Меркулов, произведенный в лейтенанты вермахта, отступал вместе
с подполковником фон Крюгером, став его личным адъютантом и перевод-
чиком.
Выехав из Деснянска, они попали под огонь штурмовиков Ил-2. Стоки-
лограммовая бомба не оставила ничего от штабного автобуса, в котором они находились.
8. Отстраненный в конце декабря 1941 года от службы в армии генерал-
полковник Гейнц-Вильгельм Гудериан переведен в резерв Главного командования сухопутных сил. Долго и успешно занимался разведением скота в своем имении, но 1.03.1943 года вновь востребован Гитлером,получил назначение генерал-инспектора бронетанковых войск. На совещании в Мюнхене, 3 мая 1943 года, Гудериан встретился с фельдмаршалом фон Клюге. Холодный, недружелюбный обмен приветствиями разбередил  раны неудовлетворенной обиды у одного, и нанесенного оскорбления пренебрежением, у другого. В декабре 1941 года Гудериана «ушли» из рядов действующей армии не без помощи Клюге. Гудериан не смог спрятать свою неприязнь к нему, и это было столь очевидно, что Клюге пригласил его в отдельную комнату. На вопрос о причине неприязни Гудериан как мог спокойно пояснил, что после того, как выяснились подробности событий декабря 1941 года под  Чернью, он, Клюге, должен был объяснить ему причины своего поведения. Этого не последовало ни тогда, ни позже.
       Мстительный фельдмаршал, желая  выместить таившуюся в нем злобу, вызвал Гудериана на дуэль, написав письмо Гитлеру, приглашая последнего посредником  в их затянувшемся споре. Клюге заранее знал, что Гитлер будет категорически против подобного способа выяснения отношений, особенно во время  войны. Шеф-адъютант Гитлера генерал Шмундт ознакомил Гудериана с текстом письма и заявил от имени Гитлера, что он желает, чтобы конфликт был улажен подходящими средствами. Гудериану пришлось подчиниться и разрядить обстановку, написав фельдмаршалу письмо с выражением сожаления о своей несдержанности в Мюнхене, как своеобразную реакцию насобытия декабря 1941 года. Такимо бразом, конфликт был улажен, но их отношения не изменились.21.07.1944 года Гудериан назначен начальником
Генерального штаба сухопутных сил. Окончательно поняв бес-
смысленность войны с Россией, 28.03.1945 года уволен в отпуск по болезни.
Его недоброжелатель, фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, переведенный
на западный фронт и после гибели фельдмаршала Роммеля назначенный руководить всеми операциями против англо-американцев, пытался установить с ними связь. Заподозренный в связи с противником, Клюге был вызван Гитлером в главную Ставку, но по дороге предпочел покончить жизнь, отравившись ядом.
До 2.06.1977 г.
13.07.2003 г. — 16.07.2004 г.
г.Тольятти