Во всех совпадениях виновата случайность.
(картинка из интернета)
Депутат Государственной Думы Василий Спиридонович Скудоумов, по кличке Бульдог, сытно поужинав и знатно выпив дорогого вина, мягко погружался в объятия сна. Сон призывно манил сладкими грезами об еще более богатой и успешной жизни, подмигивал, обещая столь восхитительные фантазии на тему новой яхты и личного реактивного самолета, что Василий решил не сопротивляться и, сладко зевнув, уснул. Уснул, как это делают и богатые и бедные люди, как взрослые и молодые, как мужчины и женщины, уснул, сладко посапывая и выключив из восприятия окружающую действительность.
Каждый наверняка согласится, что депутаты тоже люди, имеют право, как все нормальные российские граждане, на полноценный отдых и сон согласно Конституции, перед которой все равны, а некоторые даже равнее прочих.
Погружаясь в сон, Василий Спиридонович волей-неволей вспоминал недавние события. Прошедший день запомнился господину депутату блистательной речью на заседании нижней палаты, в которой он убеждал прочих господ депутатов в необходимости снижения налогового бремени для застройщиков торгово-развлекательных комплексов и компенсации этого путем повышения тарифов на ЖКХ и сокращением расходом на пассивную, как он любил говорить, часть электората. При этом он имел в виду пенсионеров, висящих тяжким бременем на бюджете его государства, ведь Василий Спиридонович никогда не разделял себя и бюджет своей страны, из которого черпал, не стесняясь широкой дланью хозяина жизни.
– Господа депутаты Государственной Думы, – говорил он внушительно и со значением, – люди строят центры культуры, чтобы таким простым людям, как и мы с вами, – он обвел зал заседаний широким жестом, а депутаты сладко зажмурились от лестного причисления их к простому народу, – могли спокойно и полноценно отдохнуть после напряженного трудового дня.
В зале согласно закивали, начали бурно обсуждать, кто, где и когда, а главное с кем хорошо отдохнул после трудового дня.
– Прошу внимания, господа народные избранники! Эти благородные люди не могут достичь своей высокой цели, потому что мы с вами, да-да, именно мы с вами не подумали об их тяжкой доле, связанной с необходимостью уплаты налогов.
Есть ли смысл жалеть маленького бедного человечка и жаловать ему копеечку в подаянии или снижать налоги с его мизерной зарплаты? Нет смысла! Потому что бедный и несчастный человечек не сможет построить громадину торгово-развлекательного центра и оборудовать его по европейским стандартам.
Бедный человечек, сколько ему не давай и сколько не повышай ему зарплату или пенсию, будет жаловаться на жизнь и бездельничать. Бездельничать в поле за комбайном, у станка на заводе, за кульманом в инженерном бюро. Но и этот маленький бедный маленький человечек достоин отдохнуть качественно и на высшем уровне, а для этого, исключительно в заботе о нашем народе, я считаю необходимым снизить до минимума, да чего там, совсем убрать налоги для тех компаний, которые строят для нашего народа торгово-развлекательные комплексы.
Хотя, если быть справедливым и честным, государство не может до бесконечности спонсировать своих сограждан, устанавливая смешные, до неприличия низкие тарифы на услуги ЖКХ и постоянно поднимая пенсии нетрудоспособному населению.
Вопросы нужно решать комплексно, господа депутаты, по-хозяйски, решительно и с пользой для государства!
Василий Спиридонович говорил эмоционально, образно, зажигательно, заводя присутствующих в зале заседаний народных избранников и настраивая их на принятие нужного решения. Энергичность Скудоумовских посылов подогревали двести тысяч Евро, лежащих в качестве аванса в небольшом немецком банке, а также десятикратный расчет в случае принятия любого значимого решения об уменьшении этой проклятой налоговой ставки для его спонсоров.
День выдался бурный, но закончился на мажорной ноте – в ресторане с большим размахом отметили принятие столь важного для государства закона об отмене налогов для застройщиков торгово-развлекательных центров. Пили за культуру, за народ, за будущее нации. Настроение несколько испортил нищий, пристроившийся на бордюре неподалеку от ресторана и по-собачьи преданным и просящим взглядом провожавшем каждого выходящего.
Василий Спиридонович быть может и подал бы нищему, но мелких купюр при себе не было, а отдавать сто баксов какому-то попрошайке казалось ему кощунством. С видом человека, погруженного в высокие размышления, он прошагал мимо и поехал домой отдыхать, тотчас забыв о несуразном человечке в грязной одежде.
Он и не заметил, как уснул крепким сном человека, отдавшего все долги любимой Родине, сном человека с чистой совестью, сделавшего все от него зависящее для народа и, в особенности, для той его части, которая уже этой ночью должна была отправить денежный Гольфстрим на номерной счет Бульдога в немецком банке. Василию Спиридоновичу снились экзотические страны, роскошные женщины, белые яхты и он сам в окружении всех вышеперечисленных признаков роскошной жизни. Сон не мог не радовать.
Будильник ворвался в сладкие фантазии Бульдога дерзко и вызывающе, наплевав на должности и звания, он оглушительно задребезжал металлическими фибрами давно изношенной шестеренчатой души, призывая народного избранника проснуться и приступить к великим государственным делам.
Скудоумов потянулся, мысленно пеняя будильнику за дерзость и недоумевая, отчего звук его столь непривычен уху. Затем он сладко зевнул и открыл глаза. Взору Василия Спиридоновича предстала странная картина – тесная спаленка явно хрущевского происхождения выглядела несоответствующей доходам и званию Депутата Государственной Думы.
Он зажмурился, потряс головой и снова открыл глаза - картинка не изменилась ни на йоту.
– Мне снится сон, – пришла в голову спасительная мысль, и ущипнул себя за щеку.
Получилось больно и обидно, так как пострадал он совершенно понапрасну, нисколько не изменив окружающую действительность.
– Меня выкрали с целью..., – он задумался, кто и зачем мог его выкрасть?
Ничего путного в голову не приходило, хоть режь. Получалось, что никто и незачем, обо всем можно было договориться и так – для Бульдога не существовало запретных тем. Любой каприз за ваши деньги, – любил повторять он, мысленно сжимая челюсть на кошельке очередного просителя.
– Напился как свинья и оказался на квартире случайной девки, – не сдавался народный избранник, пытаясь демонстрировать бойцовский характер.
Эта версия казалась ему более похожей на правду, но он уже неделю не пил, так как врач потребовал от него в ультимативной форме на время отказаться от спиртного иначе он не гарантирует приживление искусственных волос. Ходить лысым нынче не модно, пришлось подчиниться эскулапу.
Что-то тут не так. Не мог он уснуть в своей постели, а проснуться в этой убогой квартирке! Разве что во сне ему вкололи какой-то дряни и тайком, минуя охрану, переправили с неведомой целью в этот клоповник. В одиночку ему с этой бедой не справиться, нужна немедленная подмога.
Он попытался встать с постели, чтобы выяснить все доподлинно, позвонив по телефону в Кремль, но охнул и свалился обратно в постель. Тело пронзила странная непривычная грызущая боль, словно в каждом суставчике пьяный слесарь оставил песок и ржавчину и вот теперь они мешают суставам нормально двигаться, вгрызаясь в плоть, подобно пыточным инструментам на средневековой пытке.
– Срочно принять болеутоляющее, – мелькнула в голове Василия Спиридоновича спасительная мысль.
Но вот беда, он категорически не знал, откуда взять нужную таблетку, этим занимался специальный человек, готовый в любую минуту подать все, что нужно господину депутату.
– Тогда нужно срочно перекусить, – решил Бульдог. – После хорошего завтрака и чашечки кофе все встанет на места. Если меня угораздило попасть в такую ситуацию, нужно использовать все ресурсы, чтобы выжить.
Он огляделся по сторонам. Увиденное его не обрадовало. На кухонной полке сиротливо ютились полпачки серых макарон, полбанки какой-то крупы и четвертушка хлеба в пакете. Холодильника не наблюдалось, а на тумбочке возле кровати, прижатые маленьким бронзовым бюстиком Ленина, лежали несколько купюр невеликого достоинства.
– Рублей шестьсот, не более, – оценил Бульдог, обладающий феноменальным качеством быстро считать деньги, особенно в чужом кармане. – Не густо, – резюмировал он, подумывая, как бы позвонить в банк и снять денег со счета.
Одеваться пришлось в то, что нашлось в шкафу или висело на спинке единственного стула. Все было в пору, но требовало полной и бесповоротной замены в связи с обветшалостью и истертостью. Сцепив зубы и прихватив деньги, Василий Спиридонович отправился в магазин. Он шел решительно, не оглядываясь по сторонам, взглядом сразу же выцепив из пестрой мешанины внешних образов один с призывной вывеской «Продукты». Он не представляя, что именно можно купить на эти несчастные шесть сотен, но четко помнил, что весьма сытный и богатый обед в Кремлевской столовой обходился ему не дороже полтинника. Из этого следовало, что сумма в кармане вполне могла прокормить его несколько дней.
Магазин поразил господина депутат в самое сердце. Оказалось, что весь его финансовый резерв будет отдан за палку колбасы, батон хлеба и пакет молока. А ведь нужно еще заскочить в аптеку и купить болеутоляющего, так как терпеть ноющую во всем теле боль становилось совершенно невозможно. Выбор был сделан в пользу аптеки, но, выйдя за порог магазина, он не обнаружил в кармане ни копейки – деньги загадочным образом испарились.
Лишившись всех денег, Бульдог по-настоящему струхнул. Он совершенно не представлял, что делать дальше и к кому обратиться. Ведь ни одна живая душа сейчас не признает в этой изможденной и небритой личности некогда лощенного и упитанного депутата Думы. Он чувствовал приближение чего-то страшного и неотвратимого, как Анна Каренина когда-то чувствовала приближение злополучного поезда.
Соломинкой, переломившей хребет верблюду, оказалось отражение Василия Спиридоновича в витрине магазина. Он не сразу понял, что это именно он, так как худой небритый старик в потрепанном видавшем виды костюме был полной противоположностью образу того Скудоумова, который Бульдог привык видеть в зеркалах шикарных ресторанов.
– Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может быть, – как заведенный бормотал народный избранник, пытаясь взглядом выжечь дыру в витрине, чтобы прогнать прочь ненавистный образ себя самого в новом обличье.
В глотке пересохло, в животе урчало так, что Василий Спиридонович испуганно оглядывался по сторонам, опасаясь, что неприличные для человека его звания звуки будут услышаны народом. Надо же – народный избранник, а в брюхе бурная революция, как он может страной управлять, если с собственным пузом справиться не может? Как он может страну накормить, коли сам голодный ходит? – спросит русский народ, услышав подобное в исполнении депутата. Мужик, стоящий поодаль и пьющий с утра пиво из жестяной банки, неверно истолковал ищущие взгляды Скудоумова.
– Не боись, отец, щас допью и баночка твоя! – хлебосольно осклабился он, добрея с каждым глотком хмельного напитка.
Бульдога до глубины души оскорбило предположение мерзкого и отвратительного на вид алкаша, решившего облагодетельствовать его пустой жестянкой.
– И эти люди мой электорат? – возопил Василий Спиридонович в душе. – Они приходят на избирательные участки, выпив прогорклого пива, чиркают где попало, а потом немытыми руками суют драгоценные бюллетени в урну для голосования! И это наш российский народ?! Господи, как же нам не повезло с народом, что же ты, Господи, не дал нам народ чистый и умный, понятливый и заботливый? Такой народ, что днями и ночами думает, что бы еще такого сделать для своих избранников, чтобы их жизнь стала лучше!
Лицо Василия избороздили гримасы отвращения, но мужик сызнова все понял неправильно.
– Прости, отец, не сразу въехал, о жизни задумался. Тут, – он поболтал баночкой, – еще полбанки осталось, можешь допить, – щедро предложил мужик и поставил баночку на бордюр. – Понимаешь, отец, Галька, стерва, вчера всю малину обломала. Мы с корешами так хорошо после смены посидели, а она шалава приперлась, домой погнала, получку отобрала. Вот с утреца только на пиво мелочи наскреб, чтоб здоровье поправить. Но мне, отец, не в падлу поделиться, мы старших уважаем, ты не думай, что раз выпимши, так уж сразу и скотина, мы с понятием.
Он покачнулся, оценивающим взглядом посмотрел сперва на старика, потом на оставленную банку, затем махнул рукой и пошел своей дорогой, на ходу закуривая дешевую папиросу.
Василий Спиридонович хотел было в сердцах пнуть презент ногой, но передумал, вспомнив о грызущей душу тоске. С трудом согнул стонущее болью тело, поднял банку, залапанную чужими грязными руками и, не отрываясь, допил остатки. Пиво, явно не элитного разлива, тем не менее, наполнило голодное тело депутата приятной истомой быстрого опьянения.
– Э, мужик, ты это, банку не выбрасывай, – прервал благостное состояние Бульдога визгливый женский голос.
Спиридоныч обернулся на голос и чуть не подавился последним глотком, увидев поодаль от себя жадно смотрящее на него некое подобие женщины, одетой в разноцветное рванье с претензией на элегантность.
Это ваще моя территория, понял, мужик? – баба конкретно наезжала на Бульдога, но благоразумно держала безопасную дистанцию, чтобы смыться при случае. – Это моя банка, понял, мужик?
– Да подавись ты, – в сердцах сплюнул Василий Спиридонович и швырнул пустую банку в сторону элегантного живого пугала.
Та, нисколько не обидевшись, ловко остановила катящуюся баночку, одним движением ноги словно заправский футболист повернула ее на попа и с силой топнула, превращая банку в жестяной блин.
– Ага, так-то лучше будет, – удовлетворенно осклабилась баба. – Ты это, мужик, если что можешь со мной в паре работать, – щедро предложила она. – Мой-то сдох недавно, съел чего-то, а одной мне с шести помоек все не вынести. Ты это, мужик, подумай конкретно, я тут каждый день бываю, меня Машкой кличут, так что ты это давай ко мне. Хочешь хавчика? Я тут возле ресторана подняла пакет с котлетами. Прикинь, они уже котлеты сожрать не могут, выкидывают на помойку. Нет, ты прикинь! Во, смотри, совсем еще целые котлеты, откусили разок и на помойку. Да ты ешь, мужик! Я же вижу по глазам, когда человек есть хочет. Да не стесняйся ты, ишь какой интеллигент выискался, потом отработаешь.
Баба подошла совсем близко к депутату и он буквально окунулся в ее кошмарном амбре давно не мытого тела и вещей, взятых с помоек. Не менее могучий запах шел и от пакетов, висящих через плечо. Василий Спиридонович почувствовал, что сейчас его вырвет и желудок даже совершил все нужные действия, но не в силах извергнуть пустоту сдался, тоскливо прорычав напоследок.
Бульдог отшатнулся, спотыкаясь и едва не падая, заковылял прочь от щедрой искусительницы, пока не оказался в тихой гавани возле подъезда, рядом со стайкой воркующих старушек, занявших пост с утра и собирающихся, по всей видимости, провести остаток своих дней на скамейке, разглядывая окрестности, греясь на солнышке и обсуждая судьбы мира и проблемы соседей.
Бабки беззастенчиво разглядывали Василия Спиридоновича и столь же бесцеремонно обсуждали именно его.
– А Спиридоныч-то не жилец, – изрекла одна из старушек, сидящих с краю. – Не жилец, – наперебой согласились с ней товарки.
– Совсем плохой стал и глаза мутные, – подхватила тему другая карга. – Ага, видать лихоманка его грызет, бедного, – предположила третья, а прочие с пониманием покивали головами, как китайские болванчики в русских расписных платочках.
Василий Спиридонович почувствовал, как сердце сжалось от тоски, а по давно не бритым щекам покатились струйками невесть откуда взявшиеся слезы. Он, жесткий и расчетливый боец, плакал, словно дитя малое, потерявшее лучшую игрушку. Если эти ведьмы правы, – думалось ему горько, – то в скорости и помру ведь! И такая подлая жизнь, а ведь и ее господь отмерил с гулькин нос, – жаловался Бульдог неведомо кому, шамкая беззубым ртом.
– Эй, Спиридоныч, – бесцеремонно прервала страдания депутата особо въедливая старушенция, – пачпорт-то нашел али нет? Как пенсию получать-то будешь? С голоду ить помрешь, Спиридоныч! А то иди ко мне в сожители, кормить тебя буду, коли сексу мне дашь, – дружный хохот довольных шуткой старушек накрыл Василия Спиридоновича с головой.
До него не сразу дошел смысл сказанного, обида на народ горела в его душе лесным пожаром. Ведь он для того народа здоровья не жалел, всего себя, можно сказать, посвятил тому народу, а народ над ним шутки шутит и измывается, как над последним бомжом. И паспорт! Он уж забыл, как тот паспорт выглядит, а тут выходит, что без этой книжицы ему и не поесть толком!
В животе урчало все ощутимее, голова кружилась от голода и постоянной боли в изношенном механизме пенсионера, в тело которого волею судеб Василию Спиридоновичу угораздило попасть. Вспомнились ему глупые фильмы про переселения душ, над которыми он весело смеялся в компании с молодыми девочками. Неужто и в самом деле его угораздило? За что такое наказание, Господи? А если это навсегда?
Он начал лихорадочно вспоминать, сколько той пенсии получает народ, а также, что на те деньги он сможет купить. Феноменальная память Бульдога буквально выстреливала ценниками продуктового магазина. Интуиция подсказывала, что лекарства в аптеке стоят на порядок дороже продуктов. И выходило по всему, что пенсионных денег бывшему депутату Госдумы хватило бы не более чем на три-четыре дня.
– Спиридоныч, – не отставали старушенции, – ты за квартиру-то когда платить будешь? Из-за тебя скоро нам всем газ-воду отключат и свет погасят! Сам помирай, а за квартиру плати, – старушек явно веселил растерянный вид Василия Спиридоныча, все более погружавшегося в бездну проживания обычного пенсионера.
Он еще и за квартиру платить должен? Да с каких денег, позвольте спросить? – чуть не завопил он вслух, но вовремя остановился, вспомнив, что совсем недавно в теледебатах призывал снизить нагрузку на бюджет за счет понижения минимальной заработной платы и, как следствие, средней пенсии.
Если ему придется так жить до скончания своих дней, да еще и без паспорта, да еще и с долгами, то другого пути нет, как бежать! Он не до конца сформулировал направление побега, но ноги несли его к продуктовому магазину, точнее к расположенной рядом с ним помойке.
Машка, обрадовавшись новому напарнику, щедро накладывала ему в руки надкусанные холодные котлеты и давала запить из полторашки прокисшим пивом.
– Постой, как тебя зовут, говоришь? – спохватилась она неожиданно.
– Василий Спиридонович Скудоумов, – представился сызнова депутат, аккуратно утерев рот рукавом пиджака.
– Бульдог? – недоверчиво вглядываясь в странный новый образ Скудоумова, переспросила Машка.
– А ты… а вы, откуда меня знаете, Мария? – опешил Бульдог, не ожидавший, что его кличка, имевшая хождение лишь в кулуарах высшей власти, известна в народе.
– Так это… я ж… – Машка шмыгнула носом, утерла выскочившую соплю рукавом линялой кофты и продолжила сдавленным голосом, – я ж Мария Степановна Карусельцева, ты ж меня должен помнить, Бульдог!
– Машка-Карусель? – Василий Спиридонович с недоверием вглядывался в синеватое опухшее от длительных пьянок и жизни на улице лицо бывшей его соратницы и одновременно председателя думской комиссии по пенсионной реформе. – Ты тоже здесь?
– Ага, – бывшая депутатка внезапно разрыдалась в голос. – ты не поверишь, Бульдог, что я тут за месяц натерпелась, – неразборчиво жаловалась она сквозь рыдания и шмыганье носом. – Денег нет, жрать нечего, на аптеку отдаешь больше, чем на жизнь, хоть помирай, а жить-то хочется. Я уж и квартиру сдаю, а они у меня перед носом какими-то ксивами помахали и выгнали вовсе на улицу, вот теперь бомжую.
Василий Спиридонович вспомнил один из своих промыслов по отжатию квартир у пенсионеров, который приносил ему хорошие деньги. Приходилось, естественно, отстегивать ментам, чтобы все выглядело по закону и никто не жаловался, зато прибыль от продажи каждой квартирки хорошо грела ему душу.
– А я думал ты в отпуск смоталась куда-нибудь на Канары, не вижу тебя и не вижу, а ты вона где, – он тяжело вздохнул, готовый расплакаться вместе с Машкой, как еще одна мысль пронзила его сердце острой стрелой. – Ты тут одна или еще кто из наших есть?
– Дык эта, я ж говорю – мужик мой тут же был, та сдох недавно, чтобы ему неладно было. Не выжил на пенсию, преставился, а меня одну оставил, кинул, сволочь. Вообще-то за месяц я тут еще со многими нашими пересекалась, но они какие-то шальные все – глаза выпучат, за сердце схватятся и прямиком кто в больничку, кто в дурку.
– Ох, – непривычная боль пронзила сердце Бульдога, перед глазами поплыли круги и он обмяк, свалившись кулем на грязный асфальт.
– И этот туда же, – сплюнув на покойника, выругалась привычными парламентскими выражениями Машка-Карусель, бывшая некогда народным избранником, но жизни народной так и не познавшей до того момента, как нечто странное заставило ее окунуться в ту жизнь с головой.
Ей всегда казалось, что жизнь создана для счастья, а она сама для полета к вершинам богатства, славы и власти. Многие годы все так и было. Ее окружали богатые и властные люди, любые проблемы решались звонком по телефону или вручением некоторой суммы денег в нужные руки. Все это казалось незыблемым и гарантированным.
Теперь, оказавшись среди народа, она за месяц умудрилась растерять все то, что ее предшественница собирала долгие годы, получив за тяжелую многолетнюю работу в литейном цехе отдельную комнату в общежитии и более чем скромную пенсию, о размерах которой столь пеклась Машка-Карусель.
Она еще раз плюнула на остывающее тело бывшего сотоварища по Думе и партии, зло пнула его ногой и поплелась к следующей помойке, проклиная злую судьбу, так жестоко обошедшейся со своей недавней любимицей.