Всегда кажется, что нас любят за то, что мы так хороши.
А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит.
Лев Толстой.
На воле мои сверстники бегали, прыгали и ходили на голове. Они ели мороженное, пили газировку и постигали таинство зачатия с помощью сквернословия. Лишённый всех этих прелестей, я, как дурак, читал. Даже инвалид детства с Мурома был в лучшем положении: Илюша-то сидел сиднем, а я лежал в лёжку.
Сестры часто и надолго покидали свой пост. Шляясь по своим делам, они в тоже время хотели тишины в палате и просили меня читать вслух. Из детских книг и журналов, я понял, что ученье – свет, а знание – сила и стал требовать преференций для грамотной личности.
Мне дали вторую подушку и заменили колючее шерстяное одеяло байковым. Иногда я получал гематоген вместо рыбьего жира и маленькую резиновую клизму, а не трёхлитровую стеклянную. Такой клистир мог выдержать только Гаргантюа в эпоху возрождения, да советский человек, понюхавший пороха. Но главное: я всё лето лежал у окна веранды и меня задвигали в угол, только когда наказывали.
Любуясь верхушками сосен, я дышал воздухом, а не пуками и ловил на стекле залётных мошек. Чтобы они паслись, не думая о побеге, я отбирал у них крылышки и дрессировал. Дети с радостью меняли конфеты на ручных насекомых.
Однажды рядом со мной положили лысую девочку с огромными глазами. Мы сразу влюбились и возбуждённо говорили до вечера, удивляясь нашему сходству.
Когда выключили свет, мы сблизились и перешли на шёпот. В лунном свете красавица походила на инопланетянку. Зажмурившись, она вытянула губы и потянулась ко мне. Всю ночь мы целовались и гладили друг друга там, куда могли дотянуться. Уснули мы только под утро от сладкого изнеможения.
Весь следующий день я ухаживал за любимой, сломя голову, и не показывал издалека, как другим, «Весёлые картинки», а давал ей смотреть прямо в руки. Я дарил избраннице мух целыми табунами и отдал свой полдник, даже не слизав варенье с мерзкой рисовой запеканки.
Мы с трудом дождались отбоя и, сдвинув кровати, снова ласкались, но уже гораздо ближе. Посреди ночи она глянула на меня очумелыми очами и попросила с придыханием:
– Дай там потрогать.
Моя рука благосклонно откинула одеяло и скользнула к ней туда же для паритета. Но там ничего не было! Я изумился и счёл себя обманутым: ей-то досталось целое достоинство и мешочек бубенчиков, а мне – пусто место. Обидевшись на неравный обмен, я дулся, пока не заснул.
Утром я всё ей простил, а ночью начал изучать строение девочек и нашёл в маленькой ложбинке свои прелести. Обуреваемые страстью, мы миловались больше месяца, пока кто-то нас не засёк и не донёс.
Крушить любовь явилась целая бригада в белых халатах. Рыдая, мы цеплялись друг за друга и за дужки кроватей, но силы были неравные. Душегубы увезли мою малышку навсегда, а меня отлучили от окна на время.
Уткнувшись носом в стенку, я плакал по любимой и злился на разлучниц. Бес не заставил себя долго ждать и прибыл с набором пыток народов мира. Перебрав все, он выбрал китайскую и посадил тёток на ростки бамбука. Корчась на прорастающих удочках, они молили о пощаде.
Мне стало жаль толстух, и я предложил:
– Давай пересадим их на отечественный кол и сэкономим время.
Нечистый отверг мой патриотический гуманизм, мудро объяснив:
– Кол не наказание, а награда для их похотливых задниц, а прощение врага только разозлит его ещё пуще.
На следующий день я всё равно простил сестричек и меня тут же вернули на веранду. В честь моего возращения её украсили разноцветными флажками и шариками. Я радовался, пока не узнал, что всю эту мишуру повесили не ради меня, а в честь Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве.
Там хитрый Халил Вагиф ибн-Харрис заранее взял отпуск и купил у спекулянтки полосатый халат. Он даже отжал крохотный дисконт, доказав, что азиатское одея-ние – западная подделка. Дотошный дворник разглядел, что пришили с изнанки прокоммунистические портнихи с Карл-Маркс-Штадта.
В свои тридцать три он был такой умный, потому что в нём текла древняя еврейская кровь. Его отец, седой профессор, умер на даче в кровати с молодой прислугой, узнав, что она понесла. Законная вдова учёного мужа сразу выгнала блудливую татарку. Оказавшись без средств на улице, она смогла дать сыну только доброе имя.
В дни фестиваля он надевал новый махровый халат, обматывал голову белым банным полотенцем и выходил на охоту. Просторные проспекты и узкие улочки ки-шели барышнями, понаехавшими из глубинки за красивой жизнью.
Полукровка выбирал себе очередную жертву и, широко улыбаясь, представлялся ей чистокровным Сиамским Принцем. Та теряла голову и покорно шла за ним в дворницкую на Маросейке. Там её уже ждала бутылочка винца и штабеля мётел, заботливо прикрытые тремя телогрейками, двумя одеялами и ковром.
Самозванец радушно угощал слабый пол сладеньким красненьким и коверкал слова:
– За дрюзьбу мездю насими великими народами!
Выпив, он распускал руки под предлогом тайского массажа. Красотки, не думая, отдавались даром, а хитрец без лишних слов задирал юбки и сдвигал трусы на пол пяди. Он по-быстрому использовал каждую даму не более двух раз и выпроваживал, ссылаясь на приём в Кремле:
– Прости лунаподобная! Моя долзна безать бистро. Хрущёв-джан ждёт со свитой. Низя опоздати!
Обманутые бедняжки оправляли одежду и снова устремлялись за чужестранным счастьем. Это привело к появлению небывалого количества афророссиян в свободной стране советов и строгих рекомендаций. До этого-то у нас их было всего три: Ганнибал, Пушкин, да чёрный малец, зачатый специально для экранизации пьесы Файнзильберга и братьев Катаевых «Под куполом цирка».
Халил имел до дюжины женщин в день и, после двух недель фестиваля, три года лечил венерический букет. За это время он отрастил бороду и прочитал Омара Хаяма от корки до корки. Под влиянием поэта, заведующий двором остепенился и женился на татарке-санитарке Тамарке. Она носила усы, хиджаб и мужские носки, и работала в КВД на две ставки до самой смерти.
-----------------------
Фото: 1, 3 Фестиваль 1957 года. 2. Я и лысая девочка (слева).
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/04/28/122