Часть III
Когда Игорю исполнилось шесть лет, у нас с Егором родилась дочка Таня. Имя ей дал Игорь в честь своей горячо любимой тёти – Гошиной младшей сестрёнки.
Танюшка росла необычным ребёнком. Разговаривать и ходить она начала в более раннем возрасте, чем Игорь. Причём её речь изумляла всех необычной логикой. Она строила фразы не как ребёнок, а как взрослый человек. И, бывало, восьмилетней девочкой собирала во дворе целую толпу слушателей, которые были старше её по возрасту, но внимали её рассказам с большим удовольствием. А когда я с балкона звала её домой, то слушатели умоляли меня разрешить Танечке закончить интересную историю.
Как только Таня научилась самостоятельно пользоваться ложкой, мы с Егором обнаружили, что наша девочка – левша. В то время это считалось, хотя и не уродством, но отклонением от нормы. Школа принудительно исправляла левшей на «правшей». Я запаниковала. Мы пытались исправить этот «дефект» сами, но стоило нам отвернуться, как ложка снова оказывалась в левой руке ребёнка. Слава богу, что именно в это время в медицине появились статьи о вредном воздействии на психику ребёнка переучивания подобного рода.
Помню, воспитательница в садике спросила у дочки:
- Танюша, а ты всё, всё делаешь левой ручкой?
- Да, - ответила Танюшка.
- А правой хоть что-нибудь умеешь делать?
- Умею.
- Что, например?
- Ну, например, почесаться…
Однако главной проблемой для нас с Егором стала не «леворукость» дочки, а то, что по характеру она была лидером. И со временем превратилась в маленького диктатора. Я ещё как-то умела укрощать её, а из Егора, она, что называется, вила верёвки. Наши посещения магазинов были для продавщиц настоящими спектаклями. Таня шла вдоль прилавка впереди Гоши и громко командовала
- Папа, купи мне вот это, вот это, вот это и это…
Гоша суетливо лез в карман за кошельком, а я брала его за руку и негромко говорила:
- Остановись. Ты поступаешь не педагогично. Так нельзя! Ребёнок привыкает к вседозволенности.
И хотя в то время мы могли позволить себе удовлетворить все требования ребёнка, я была настроена решительно и однажды сказала Тане, что у нас с папой закончились деньги.
Таня громко на весь магазин заявила:
- Не командуй! Не ты в доме хозяйка, а папа, и он купит мне всё, что я пожелаю!
Дома я высказала Егору своё возмущение:
- Неужели ты не видишь, что ребёнок в четыре года становится неуправляемым? Она сейчас вертит тобой, как хочет, а что будет дальше?
- Галчонок, она же девочка, ну, как я могу ей в чём-то отказать? К тому же пока она ещё неразумный ребёнок. Вот подрастёт немного…
- И сядет тебе на шею!
- По-моему, ты сгущаешь краски…
- Это она меня частенько вгоняет в краску своей беспардонностью. … Тут, не так давно, я просто не знала, куда спрятаться со стыда…
- А что такое она сделала?
- Мы с ней шли по улице. А впереди нас модно одетая женщина вела за руку худенького мальчика. И эта соплюха громко, во всеуслышание вдруг заявляет: «Мама, смотри, сразу видно, что это мачеха! Сама такая вся расфуфыренная и толстая, а ребёнок худой и голодный». Я была готова сквозь землю провалиться…
- Ой, ну что можно взять с малого ребёнка?
- Этот малый ребёнок постоянно ставит меня в неловкое положение. Мы идём однажды с ней из яселек, а навстречу – трое молодых парней. Ты был тогда на полигоне. Она вдруг бросается к одному из них, обнимает его за ногу, смотрит на него снизу вверх и говорит: «Дядя, а мой папа в командировке». Я стою, как оплёванная, парни ухмыляются. Что они должны были подумать обо мне?
- Что ты у меня очень симпатичная, - улыбнулся Егор.
- Егор, почему ты постоянно уходишь от серьёзного разговора. Мне эти твои комплименты, как высокий забор, за которым ты прячешься от проблем. Я каждый день жду от дочки какой-нибудь каверзы…
Где-то лет в пять Танюшка огорошила Егора требованием:
- Папа, ты должен купить мне скрипку! Я хочу быть скрипачкой.
Мы оба опешили от такой заявы, но Гоша первым пришёл в себя и решил кое-что разъяснить дочке.
- Понимаешь, Танюша, купить скрипку – не проблема. Но для этого тебе необходимо поступить в музыкальную школу. Искусству игры на скрипке нужно долго и упорно учиться…
- Я согласна…
- Но почему скрипка? Вон мы купили для Игоря пианино, почему бы и тебе не научиться играть на нём?
- Нет! Я хочу играть на скрипке! – категорично заявила Таня.
- Ну, хорошо, давай договоримся так: через годик - полтора ты поступишь в музыкальную школу, и мы купим тебе скрипку.
- А почему так долго надо ждать? – недовольно спрашивает Таня
- Потому что деток в музыкальную школу принимают с шести лет…
На этом разговор закончился, и мы с Егором успокоились, решив, что у нашей девочки очередной «бзик», и скоро она о нём забудет. Но не тут то было. Недели через две Танюшка вернулась к этому разговору.
- Папа, а что надо сделать, чтобы меня приняли в музыкальную школу?
- Ну, надо написать заявление на имя директора музыкальной школы и отнести ему…
Таня недоверчиво посмотрела на нас, затем спросила:
- А Игорю вы тоже писали заявление?
- Ну, а как же?
- И его сразу приняли?
- В общем-то, да…
А уже в постели Егор сказал мне:
- Галчонок, она же у нас левша, это что же, педагог тоже должен быть левшой? Таких педагогов, по-моему, и не бывает…
- Ой, да не бери в голову, через неделю она захочет стать актрисой или певицей. Это у неё очередной заскок…
Как-то в обеденный перерыв забежала я проведать маму. В разговоре коснулась очередного каприза Танюшки:
- Мам, ты представляешь, она заболела скрипкой. Откуда это у неё? В нашем роду, кажется, скрипачей, не было. Мало того, что она левша, так ещё и скрипку ей подавай!
Мама вдруг как-то разволновалась и негромко сказала:
- Господи, это же у неё гены деда…
- Какого деда? – не врубилась я.
- Ну, твоего папы. Разве ты не знала, что он был левша и прекрасно играл на скрипке?
Это было для меня новостью.
Вечером я пересказала Гоше наш разговор с мамой. Он воспринял это известие, как знак свыше и серьёзно сказал:
- Это талант, Галчонок, а губить талант ребёнка – грех. Видимо, надо будет купить девочке скрипку.
- Ой, да ты готов потворствовать своей любимице во всех её фантазиях…
- А у тебя она падчерица, что ли? – шутит Егор.
- Нет, не падчерица. Ты прекрасно знаешь, что я люблю её не меньше, чем ты, но где надо, бываю строгой…
А Таня время от времени продолжала гнобить нас напоминаниями о музыкальной школе и как-то раз заявила, что если мы не напишем заявление, то она сделает это сама. И вот однажды она подала мне листок бумаги с какими-то карандашными каракулями.
- Это что? – спросила я.
- Это моё заявление директору музыкальной школы. Вы только обещаете, а сами ничего не хотите делать…
Я посмотрела. На листке было написано следующее:
«ДРКТР МЗКЛН ШКЛ»
И дальше всё без гласных букв. Я едва удержалась от хохота, боясь обидеть ребёнка, и сказала на полном серьёзе:
- Хорошо, Танюша. Вот папа вернётся с работы домой, и мы обсудим с ним твоё заявление.
А ночью, когда Игорь и Таня уже спали, мы с Егором, закрывшись на кухне, от души нахохотались, после чего Егор заявил:
- Знаешь, Галя, это уже не «бзик» и не каприз. После этого, - он потряс бумагой с каракулями перед моим носом, - мы просто обязаны отдать ребёнка в музыкальную школу. Вдруг это станет её профессией. Я не хочу, чтобы потом Танюшка упрекнула нас в том, что мы помешали осуществлению её мечты.
- Но Игорь тоже хотел учиться музыке, а чем это закончилось? Через два года он оставил школу. Зря только пианино купили…
- Ну, там была другая ситуация. Ты же знаешь, что он мечтал стать баянистом. Что же делать, если группа баянистов не собралась? А пианино пригодится Танюшке для сольфеджио.
Да, жаль, что Игорь не получил музыкального образования. Ведь у него, по определению педагога, идеальный слух и удивительной чистоты голос. Его даже сравнивали с Робертино Лоретти…
А как-то раз Егор сагитировал нас пойти всем семейством в баню. Уговорил даже мою маму. Я не любительница ходить в общественные мойки ещё со школьных времён, когда у нас на весь посёлок вместо бани была душевая шахтёрская мойка. Меня вполне устраивала домашняя ванна. Дети тоже с удовольствием бултыхались в ней или мылись под душем. А Егор просто не мог существовать без бани, и, возвращаясь, всегда говорил:
- Нет, ребята, мне вас искренне жаль, вы лишаете себя такого удовольствия!... Что такое мытьё в ванне? Это размазывание грязи по телу…
И однажды мы отправились в баню, где тоже не обошлось без приключений. Когда Таня увидела бабушкину грудь, она, не стесняясь окружающих, громко спросила:
- Бабуся, а у тебя в сиськах молоко-то хоть есть?
Мама смутилась, но спокойно ответила:
- Ну, какое молоко, Танюша? Я же не кормящая мама. Я старенькая бабушка.
И тут моя беспардонная дочка окончательно вогнала маму в краску, заявив:
- Так зачем тебе тут столько ненужного мяса?
А дома мы узнали о том, какой казус вышел с Игорем. Егор разделся и пошёл в зал, а сын чуть задержался в раздевалке. Когда же он появился в зале, то раздался такой дружный мужской хохот, что Егор даже не понял сразу, в чём дело. А когда обернулся, то увидел, что сын шествует за ним в плавках.
Ну, а Танечка в шесть лет без проблем поступила на скрипичное отделение музыкальной школы и успешно закончила учёбу.
В первой части своей повести я коротко упоминала о том, как мы с Егором приехали в городок, он тогда назывался Красноярск-26, по направлению на место будущей работы, но оказались не у дел, и были отправлены на всё лето в Москву по месту защиты дипломов. А возвратились мы в конце сентября загорелые, посвежевшие, словно отдохнувшие на курорте. И снова оказались в том же маленьком двухэтажном коттедже, из которого улетали в мае в командировку, так как корпус конструкторского бюро всё ещё не был готов. Но техническая документация уже поступила в архив, и мы занялись её изучением.
Нас объединили в отдел, коллектив которого состоял, смешно сказать, из шести человек: два инженера и четыре техника. Один из техников, молодой паренёк по имени Роберт Нестеров, был так похож на актёра Лёню Харитонова из фильма «Солдат Иван Бровкин», что я его долго так и называла: «Наш Бровкин».
А начальником этого отдела был назначен Чернявский Григорий Маркелыч - импозантный мужчина лет тридцати четырёх с Голливудской внешностью. Высокий, статный с густой шевелюрой чёрных волос, он обаял буквально всех женщин нашего молодого предприятия. Но я не видела ни одной из них, кто мог бы претендовать на роль его пассии. На мой взгляд, он прекрасно смотрелся бы рядом с Одри Хёпбёрн или Джиной Лоллобриджидой, Николь Курсель или Сильваной Помпанини…
Этот обаятельный мужчина имел большой опыт работы, и был не только эрудитом, но и замечательным специалистом в области, кажется, самолётостроения, поэтому вскоре занял должность Заместителя Главного конструктора, что способствовало достижению огромных успехов в освоении космоса нашим молодым предприятием.
В начале своей деятельности на нашей фирме Чернявский буквально с первых дней работы выделил среди нас Егора, так как тот быстро разобрался в сложной технической документации. Они сразу нашли общий язык, подолгу обсуждали какие-то технические вопросы. Поэтому, уезжая в очередную командировку, Григорий Маркелыч оставлял Егора старшим над нами, с чем мой муж успешно справлялся, и вскоре стал исполняющим обязанности старшего инженера. Затем, менее чем через год, он был переведён на должность старшего инженера, а ещё через два месяца – на должность и.о. начальника группы. Наконец, двадцатого мая 1963 года, то есть через три года с момента окончания ВУЗа Егор официально был назначен начальником группы…
Да, Григорий Маркелыч умел ценить технически грамотных, добросовестных, умеющих быстро принять правильное решение, людей. Вскоре он стал брать Егора с собой в командировки, а в это время у меня заболел мой первенец. Я была неопытная молодая мама, со мной рядом не было никого, кроме Егора, а он постоянно улетал на неделю или на десять дней на полигон, где в это время шла усиленная подготовка к запуску первого изделия нашего предприятия. И стоило Егору уехать, сын заболевал в очередной раз. Чем только он не переболел в течение этого года! Ангина, корь, ОРЗ, дизентерия … Я не спала по ночам, не зная, что делать. Нервы были на пределе: мне казалось, что я теряю ребёнка. Вот тогда я и приняла жёсткое решение, поставив перед Егором ультиматум: или он переходит с этой сумасшедшей работы в какой-нибудь «невыездной» отдел, или я с сыном уезжаю навсегда к маме. Егор пытался успокоить меня, говорил, что эти командировки – явление временное, что скоро они закончатся, и он ещё успеет надоесть мне своим постоянным мельканием перед глазами…
- Галчонок милый, потерпи чуть-чуть. Ты даже не представляешь, каким грандиозным делом занимаемся мы сейчас на полигоне. Мне очень нравится моя работа. Да и Маркелыч доверяет мне, и я не могу в такой ответственный момент бросить его, понимаешь? Это было бы предательством по отношению к нему, к любимой работе…
- А по отношению к нам с сыном не предательство то, что ты бросаешь нас в трудную минуту?
От страха за жизнь Игоря я настояла на своём. Помню день, когда Егор подошёл ко мне с заявлением в руках о переходе в обычный конструкторский отдел. В его глазах была такая тоска, что на него было больно смотреть,…
- Вот этим заявлением, Галчонок, я подписываю себе приговор…
Он смотрел на меня с надеждой. И был момент, когда я дрогнула, готовая отказаться от своего жестокого ультиматума, но победил мой материнский эгоизм. И Егор ушёл в отдел, начальником которого был Соколов Георгий Михайлович. Никогда не прощу себе того, что обрезала Егору крылья на самом взлёте!
Года через три или четыре Егор оказался в одном самолёте с Григорием Маркелычем. Они разговорились, и тот спросил, почему он так неожиданно ушёл от него на неперспективную работу. И очень удивился, узнав, что Гоша до сих пор начальник группы. «У меня ты мог далеко пойти» - сказал Чернявский на прощание.
Самым прекрасным воспоминанием для меня до сих пор остаётся встреча с однокурсниками через десять лет после окончания института. Мы с Егором немного опоздали и когда подъехали к третьему учебному корпусу, то в вестибюле было пусто, а женщина-вахтёр не знала, в какую из аудиторий отправились приехавшие на встречу бывшие выпускники КАИ. Побродив по коридору, мы отыскали-таки нужную аудиторию. Я приоткрыла дверь и заглянула. В аудитории сидели те же мальчишки и девчонки, что и десять лет назад. Но никто почему-то не спешил поприветствовать меня, и я невольно отступила, дав дорогу Егору. И тут аудитория буквально взорвалась громкими криками:
- Манчук! Это же Галка Манчук и Гоша! Ребята, входите, входите!! Молодцы, что приехали!
Мы вошли, и нас буквально растащили в разные стороны. Оказывается, мои однокурсники не узнали меня. И тому была причина: я перекрасилась в каштановый цвет,изменила причёску, а тёмные очки изменили мой имидж до неузнаваемости.
Когда народ немного успокоился, ведущий тепло поздравил нас с приездом, затем огласил план мероприятий на ближайшие два дня.
Ребята-организаторы предусмотрели всё: жильё, питание, поездку на природу.
Нас с Егором поместили в гостиницу «ВОЛГА», а для банкета ребята сняли небольшой ресторан – «Поплавок» на берегу речки Казанки.
Когда мы уселись за богато накрытый стол, первый тост по традиции был за встречу, потом мы вспоминали весёлые случаи из нашей студенческой жизни, что тоже сопровождалось тостами. Всё это чередовалось с танцами под магнитофон, где нам с Егором удалось лишь однажды станцевать вальс, так как ребята заявили ему, что он с женой натанцуется дома, а тут должен уступить это право другим.
А в это время из зала, что находился этажом ниже, раздались звуки живой музыки: кто-то играл на фортепьяно. Мы с Людой Дубинской решили заглянуть туда. Дверь в зал была открыта. Вдоль всего зала тянулся празднично накрытый стол, за которым я с удивлением увидела … детей. А за пианино сидел взрослый мужчина, который держал на коленях ребёнка, виртуозно исполнявшего знакомую мелодию. Вдруг этот ребёнок обернулся к нам, и я опешила: его лицо было изборождено морщинами.
- О, какая прелестная девушка, - обратился он ко мне, - подойдите сюда поближе, я хочу сыграть специально для вас…
Но это морщинистое лицо ребёнка почему-то меня буквально повергло в шок. Я попятилась назад, чуть не сбив Люду с ног, а голос летел мне вслед:
- Куда же вы, куда? Постойте…
И только тут я поняла, что за столом сидят лилипуты, и этот мальчик с лицом старика – тоже лилипут.
Мы с Людмилой одним махом взлетели по лесенке в свой зал, переглянулись, и она сказала:
- Я же видела афишу о гастролях театра лилипутов, а тут даже не сообразила, откуда в ресторане дети…
Напряжение спало, и мы дружно расхохотались…
А на следующий день была у нас поездка на природу. Нам сопутствовала прекрасная погода. Мы купались, загорали, дурачились. Мы снова были студентами. Жаль только, что день пролетел мгновенно, и мы с Егором стали прощаться, потому что наш отпуск без содержания заканчивался. А ребята оставались на ночёвку. Они не хотели нас отпускать. Ой, как они уговаривали нас с Егором остаться. Но им было проще: у большинства из них были официально оформлены командировки на время этой встречи. Поняв, что уговоры бесполезны, они взяли с нас слово непременно приехать на следующую встречу.
А через неделю после поездки в Казань, мы всей семьёй отправились в отпуск на Чёрное море.
Помню, Лена Писарева, с которой мы постоянно участвовали в художественной самодеятельности НПОПМ, перед нашим отъездом сказала мне:
- Ты с ума сошла! Какой отдых на юге с детьми? Я тоже по глупости согласилась поехать туда всей семьёй, так я моря и в глаза не видела. Виктор с утра идёт с девчонками на пляж, а я с кастрюлями да со сковородками возле плиты: первое, второе, третье! И так каждый день...
Я поговорила с Егором, но он категорически заявил:
- Без детей на юг я не полечу. Мы, значит, там будем без них наслаждаться морем, воздухом, фруктами, а дети, как сироты. … Нет уж, мне и фрукты в горло не полезут!...
Я согласилась с Гошей и не пожалела. Забегая вперёд, скажу: мы прекрасно отдохнули, поскольку наша хозяйка договорилась с местной жительницей, и каждое утро приносила нам три литра свежего молока. Егор покупал на завтрак горячие пончики. А после пляжа мы заходили на рынок, покупали фрукты, зелень, яйца, мясо и готовили на скорую руку то глазунью, то жареную рыбу, и с удовольствием поглощали вкуснятину…
Но это всё ещё впереди, а пока мы ожидаем посадки в самолёт.
Мы оказались не единственными, кто летел отдыхать вместе с детьми, так что наш самолёт был просто нашпигован малышнёй. Дети устали от долгого полёта и стали бегать по салону, чуть не сшибая стюардесс с ног. Тогда одна из них взяла в руки микрофон и объявила:
- Дети, кто умеет петь или рассказывать стихи, постройтесь, пожалуйста, в одну линеечку в проходе, и мы устроим концерт для ваших родителей. Только ведите себя тихо, а я буду подходить к вам с микрофоном, чтобы вас было слышно вашим папам и мамам.
Дети в одно мгновение угомонились, и концерт начался. Конечно, концертом это было назвать нельзя, но в самолёте наступил порядок. Выступали, кто во что горазд. Кто-то прочёл картаво какой-то стишок, кто-то спел какую-то блатную песенку, а мой сын на нашу с Егором просьбу выступить, отказался категорически:
- Там выступают одни малявки, не хочу…
Тогда я, под предлогом того, что мне надо в туалет, встала со своего места и подошла к стюардессе. Убедившись, что сын меня не видит, я обратилась к бортпроводнице:
- Девушка, вон там, на первом от кабины месте, сидит мой сын. Его зовут Игорь. Попросите его спеть песню «Погоня».
- А почему вы сами не попросите его?
- Потому что он меня не послушает. Он считает, что я хочу просто похвастаться способностями своего ребёнка.
- Ну, хорошо, - улыбнулась стюардесса.
Я наблюдала картину со стороны. Она подошла к сыну и спросила:
- Мальчик, тебя зовут Игорь?
- Да, - поднялся с места удивлённый сын.
- А ты не мог бы исполнить для нас песенку «Погоня»?
- Могу, - послушно ответил Игорь.
Тогда стюардесса дала ему микрофон, и вот в салоне самолёта зазвучал чистый и звонкий голос моего сына. Когда песня закончилась, самолёт буквально взорвался аплодисментами. А пилоты, которые тоже слушали песню, позволили Игорю посетить кабину самолёта. Сын вернулся оттуда, ошеломлённый зрелищем окружающей панорамы. Потом к нам подошла стюардесса и вручила ему награду – книжечку «Островитяне» с надписью: «Игорю в память о рейсе Красноярск – Адлер за хорошее исполнение песенки». И подпись. Я до сих пор храню эту книжечку. Вон она стоит на нижней полке.
А на юге, в Гаграх, мы прекрасно провели почти месяц. Дети загорали и купались до изнеможения. Их с трудом удавалось увести с пляжа домой лишь к пяти часам вечера, когда начиналась несносная жара. А приходили мы на пляж к десяти часам утра, когда уже на берегу, как говорится, яблоку некуда было упасть. Но, несмотря на это, наше место всегда ждало нас. Причиной тому была наша трёхлетняя дочка Таня. Она обаяла всех отдыхающих. И когда мы начинали спускаться по лестнице на пляж, загорающие дружно поворачивали головы в нашу сторону и улыбались. Обычно первой шла Таня, она начинала «стриптиз», оставляя на ступеньках по очереди: сарафанчик, трусики, сандалики. Следом за ней шёл девятилетний Игорь и собирал разбросанные вещи. За Игорем спускались на пляж мы с Егором. А Таня тем временем подходила к воде, оборачивалась к нам и говорила на полном серьёзе:
- Смотрите, сейчас я буду нырять.
Отдыхающие с интересом наблюдали эту картину.
Таня, войдя по щиколотку в воду, наклонялась, касаясь головой воды, являя весьма пикантную картину для зрителей на берегу, затем снова оборачивалась к нам, гордо возвещая:
- Я нырнула.
Это представление повторялось каждое утро… А мы могли нежиться в постели сколько угодно, зная, что наше пляжное место ожидает нас.
В ночь накануне нашего отъезда домой, началась гроза. Ливень был такой, что таксист, который вёз нас в аэропорт, даже при работающих дворниках едва различал дорогу, буквально уткнувшись лицом в лобовое стекло. Но, несмотря на опасные повороты, он доставил нас в Адлер в целости и сохранности. Мы без проблем долетели до Москвы. Там сели на маршрутный автобус, который доставил нас до площади Революции. Егор поставил тяжёлые, чемоданы, размялся и стал оглядываться в поисках стоянки такси, но дети в два голоса закричали, что они хотят ехать только на метро. Я сама виновата, что прожужжала им все уши про лесенку - чудесенку. И хотя было жарко, и мы с Гошей устали и хотели скорее доехать до места, не смог он отказать детям, и мы согласились на поездку в метро. Вот там я испытала настоящий ужас. Дело в том, что мы попали в часы пик. Только ступили на эскалатор, как нас понесла неведомая сила, вытолкнула на перрон, а там встречный поток потащил нас назад. Егор с двумя чемоданами шёл первым и успел оказаться на посадочной площадке, а мы с Игорем, держа Танюшку за руки, попали в эпицентр людского водоворота, который оторвал сына от нас и отбросил к платформе. И тут я почувствовала, как рука Танюшки начинает выскальзывать из моей руки, и заорала истошным голосом:
- Гоша!
В этот момент какой-то высокий мужчина рывком выхватил из бурлящей толпы Таню и поднял над головой. Когда встречный поток поредел, мужчина вывел нас на посадочную площадку, где уже стояли насмерть перепуганные Игорь и Гоша. Я только успела поблагодарить спасителя моей дочки, как он тут же исчез. А меня трясло, словно в лихорадке: не подоспей он вовремя, и мой трехлетний ребёнок был бы растоптан неуправляемой толпой, несущейся, как стадо диких бизонов в прериях.
Моё возвращение из отпуска ознаменовалось для меня двумя очень важными событиями: во-первых, я была избрана в местный комитет НПОПМ, где мне предложили возглавить культмассовый сектор.
А во-вторых, отдел, в котором я работала до отпуска, был реорганизован, и в результате этого я оказалась в отделе нестандартного оборудования. В этом новом отделе судьба подарила мне встречу с Зиной Волковой.
Зина Волкова… Жизнь забросила её к нам на фирму, как в шутку называли мы наш почтовый ящик, где-то в самом конце шестидесятых или в начале семидесятых вслед за мужем военпредом. Она приехала из далёкого Ленинграда после окончания технического ВУЗа, и своим появлением на фирме произвела самый настоящий фурор! Не одномоментный, как это бывает в рекламных роликах, когда из угодливо распахнутых дверок Мерседеса вдруг является зрителям дива в шикарном норковом манто, обжигая толпу зевак надменно-презрительным взглядом. Нет! Феномен Зины заключался в том, что всплеск интереса к её личности, к её производственной и интимной жизни не угас с годами, а как бы застыл на самой высокой точке, продолжая будоражить умы и сердца окружающих.
Волкову приняли в отдел нестандартного оборудования на скромную должность инженера. Придя в отдел, она была буквально шокирована той атмосферой, что царила здесь: начальник и его ближайшие помощники оказались просто-напросто алкашами. Они могли, по рассказам сотрудников, не являться на работу после очередного запоя, но при этом исправно получали свои оклады. Порой они, совершенно не стесняясь подчинённых, играли на работе в домино или спали на рабочих местах. Но надо отдать должное скромным исполнителям – инженерам и техникам, которые трудились, как пчёлки без выходных, выполняя производственные планы и безропотно наблюдая за вакханалиями начальства.
Зина не пожелала быть сторонней наблюдательницей всех этих безобразий и на одном из собраний во весь голос заявила, что таким руководителям не место в отделе. Народ опешил. Никогда ещё, ни в одном подразделении фирмы не случалось ничего подобного. Недовольные, конечно, были. Они шушукались за спинами начальников, возмущались теми или иными их поступками, но чтобы высказать вслух…
Выступление Зины, словно прорвало плотину. Народ сначала несмело, а потом всё решительнее заговорил о наболевшем. Руководство же отдела не сразу ощутило угрозу, исходящую от этой маленькой энергичной женщины, приняв критику «снизу», как укус комара – не более. Но вскоре и оно, и окружающие поняли: благополучию бездельников пришёл конец! Прежнего начальника отдела отстранили от работы, а на его место пришёл решительный, напористый и очень «мужчинистый» (термин, введённый Зиной) руководитель. И вскоре об отделе, который до сей поры был чем-то вроде рудимента на теле предприятия, заговорили уважительно и всерьёз.
О Зине тоже заговорили. Одни с восхищением, другие – с неприязнью. Равнодушных не было. Фирма как бы поделилась на два лагеря – на противников и доброжелателей. Причём среди противников преобладающее большинство составляли представительницы слабого пола, а среди доброжелателей преобладали мужчины.
Именно в этот период я и оказалась в новом отделе, и теперь мне предстояло работать бок о бок с Волковой, о которой я была уже наслышана от её недоброжелательниц. Поэтому, несмотря на то, что я её не знала, и в глаза никогда не видела, но уже заранее отвела ей место в стане моих недругов.
Помню, как утром первого дня моей работы в новом отделе я тщательно одевалась и прихорашивалась перед зеркалом, словно собираясь на подпись к высокому начальству, мысленно рисуя себе картину встречи с роковой надменной красавицей Волковой. И так увлеклась, что совсем забыла о политинформации – этом обязательном мероприятии, которое проводилось по вторникам во всех подразделениях фирмы. Конечно же, я опоздала к началу.
Войдя тихонько в зал, я скромно встала возле двери, так как все «сидячие» места были заняты, и осторожно глазами стала пытаться выявить мою врагиню, чтобы заранее знать, откуда ждать опасность и быть готовой к отпору. Мне говорили, что её боятся даже мужики, так велико влияние этой женщины на начальника отдела, который, по словам сплетниц, пляшет под её дудку. Ну, что ж, меня ей не взять врасплох. Я сразу же дам понять этой Волковой, что не только не боюсь её, но даже презираю… Вот только где же она? Где? Которая?
В этот момент маленькая женщина, сидящая возле двери, подвинулась на стуле и, улыбнувшись мне, негромко предложила:
- Садитесь сюда, пожалуйста…
«Надо же, - подумалось мне, - в отделе, где верховодит какая-то мегера Волкова, есть, тем не менее, милые, доброжелательные сотрудницы».
Поблагодарив незнакомку, я села, продолжая незаметно изучать глазами сидящих в зале людей. Политинформатор бубнил чего-то себе под нос, но я его не слушала, как, впрочем, и большинство сотрудников. Меня давно уже интересовал вопрос о том, для чего образованному человеку, читающему прессу, следящему за событиями по телевизору, нужна эта принудиловка? Понятно, на заре Советской власти в безграмотной России читки вслух и политинформации имели смысл для просвещения тёмных масс. … Ну, а в наше-то время всеобщего образования кому они нужны?
Наконец, вся эта нудота закончилась, а мне так и не удалось выявить опасную Волкову в этом скопище людей. Затем нас разместили по подразделениям, однако, сидя на своём рабочем месте, я никак не могла ни на чём сосредоточиться, кроме мысли о злополучной Волковой. Тогда я подошла к милой смуглой женщине по имени Эля и спросила, где я могу увидеть Волкову.
- Волкову? … Зину? – удивилась моему вопросу Эля. Так вы же сидели с ней рядом на политинформации, она вам уступила место…
«Вот это номер! - опешила я. Значит, так действует эта хитрая интриганка. Прикинулась овечкой, чтобы влезть в душу, а потом нагадить, когда я потеряю бдительность! Хитра, однако! И внешне не выглядит мегерой. И взгляд не надменный…» И я решила держать ухо востро с этой особой.
А Волкова продолжала оставаться весёлой и доброжелательной, отвечая на мою надменную холодность неприкрытым удивлением в широко распахнутых глазах. И однажды спросила меня напрямик:
- Скажите, пожалуйста, почему, разговаривая со мной, вы держитесь всегда как-то напряжённо?
Я была готова к любой хитрости, любой уловке со стороны этой женщины, но не к прямому вопросу, что называется, в лоб, и от неожиданности покраснела, не зная, что ответить. А Зина, не обращая внимания на мою растерянность, добавила:
- Если вам неприятно общение со мной, я постараюсь не докучать вам, но не стоит, мне кажется, отвергать без причины доброе к себе отношение людей, не так ли?
Она смотрела на меня с непониманием и даже с сожалением. Ах, какой это был подходящий момент, чтобы одним добрым словом с моей стороны или улыбкой разрушить барьер между нами. Но момент был упущен, и я потом очень сожалела, что не послушала зова души и не сблизилась с Зиной. В ней было что-то от моей подруги Вали и от замечательной моей сокурсницы Люды Дубинской. … И вообще, в этом отделе моё внимание сразу же привлекли две интересные личности: Зина Волкова и Эля Лазарева. Абсолютно не схожие внешне, они обе отличались высокой технической грамотностью, доброжелательностью характера, справедливостью в оценке людей, умением без зова придти на помощь в трудную минуту. Эля работала в одной группе со мной и дружила с милой девушкой Олей Белоусовой, как две капли воды похожей на киноактрису Татьяну Самойлову, а у Зины не было близкой подруги, и, бог мой, как мне хотелось стать ею. Я даже немного завидовала одной женщине из нашего сектора – Люде Мязиной, с которой Зина общалась чаще, чем с другими. Их взаимоотношения сложились задолго до моего прихода в этот отдел и носили весьма странный характер. Назвать их закадычной дружбой было, пожалуй, нельзя, это походило больше на какой-то полуделовой союз. Глядя на них, я часто думала: «Что? Ну, что может связывать двух, столь непохожих людей? Чего в них общего?» И не находила ответа. Однако Зина приглашала Люду на каждый свой день рождения, после чего Люда по полдня услаждала наш слух рассказами о том, какой богатый стол, уставленный всевозможными яствами, был у Зины, в каком неотразимом платье красовалась она перед гостями, какие тосты звучали в честь именинницы…
Вскоре Зина получила должность старшего инженера, а по отделу поползли новые слухи: «Знаем, знаем, каким местом заработала своё повышение эта Волкова…» - шептались кумушки по углам.
День Зининого повышения совпал с днём девичника в нашем секторе. Такие маленькие праздники для души устраивались во всех подразделениях отдела. Собирались только женщины у кого-нибудь на квартире, заранее «сбросившись» рублей по пять. Покупали спиртное, сыр, колбасу, конфеты, торты. А уж всевозможные соленья, варенья, маринады приносили с собой. «Чужаков», то есть представителей других секторов, было не принято приглашать на девичники, поэтому все были огорошены сообщением Люды Мязиной накануне маленького банкета:
- Девчонки, а я пригласила на наш девичник Волкову. Вы ничего не имеете против, а?
Женщины недоумённо переглянулись. Я с замиранием сердца ждала ответа девчонок и мысленно молила их: «Ну, девочки, пожалуйста, согласитесь…» И тут кто-то из них сказал:
- Ну, раз уж пригласила, теперь не пойдешь на попятный…
Я облегчённо вздохнула. Мне давно хотелось, очень хотелось оказаться в такой вот тёплой компании с Зиной, где можно легче понять человека, рассмотреть истинное его лицо.
В назначенный час собрались все, кроме Зины. Я даже заволновалась: «А вдруг не придёт. Просто проигнорирует нашу компанию…» Подождав минут пятнадцать, все дружно уселись за накрытый стол. Мы успели выпить по первой и закусить, когда у входной двери раздался звонок. Я мысленно успела загадать: «Если это Зина, то мы рано или поздно подружимся с ней» На пороге стояла она - сияющая Зина и улыбалась своей неотразимой улыбкой, обнажающей частокол ровных, красивых, с перламутровым отливом зубов. Стройная, в изящном коротеньком костюмчике она казалась юной девчонкой, только что вернувшейся со счастливого свидания. Я залюбовалась Зиной. А она, подойдя к столу, попросила раздвинуть тарелки, и на освободившееся место сначала водрузила бутылку шампанского, затем высыпала из сумки килограмма три самых дорогих шоколадных конфет. Этот девичник запомнился мне ярким пятном в моём новом отделе.
Итак, местный комитет возложил на меня очень большую ответственность. Не скажу, что я была новичком в культмассовой работе. Нет, в течение семи лет в прежнем отделе я и Валера Христич постоянно занимались организацией всевозможных культмероприятий. Причём нас каждый год выбирали по очереди, но мы соглашались работать только «в связке». Если он был главным, я была «пристяжной», и наоборот. Валера был, как говорится, прирождённым артистом, он замечательно исполнял любые роли. И не только. В отделе он единственный умел читать мои поздравительные стихи именинникам и юбилярам так, что пробирал зрителей до дрожи. Любую мою задумку он умел воплотить в сценарий. Наши вечера отдела всегда шли на ура. Некоторые из них даже были сняты на камеру. Но это - в пределах одного подразделения, с прекрасным помощником и активным участием сотрудников всего отдела. А сейчас я оказалась одна перед огромным коллективом. Когда-то, в начале шестидесятых, культмассовая работа на НПОПМ кипела ключом: Володя и Людмила Шапкины, Шота Кавтарашвили, Валера Христич, Володя Попов, Юра Резников, Юра Князькин и многие другие оказывались организаторами или активными участниками тех или иных мероприятий. Потом это стало затихать и где-то к семидесятому году благополучно заглохло.
И вот я делаю попытку растормошить народ. Прихожу в отдел, прошу минутку внимания, говорю, что я избрана культоргом НПОПМ, делюсь планами, пытаясь достучаться хоть до кого-нибудь. В ответ – равнодушные взгляды, пожимания плечами и чей-нибудь одинокий голос: «Да, у нас и талантов-то нет»…
Я прихожу домой разбитая, не способная ни на что. Спасибо Егору. Он верит в меня и старается поддержать, внушая мысль, что я справлюсь:
- Галчонок, это твоё. У тебя всё получится, и ты обязательно сумеешь организовать народ.
- Да они и не желают организовываться. И кто для них я? Раньше вон какие мэтры поднимали народ, причём не по одиночке…
И тогда Егор посоветовал:-
Слушай, а может не стоит тебе тратить бесполезно нервы и ходить по отделам. Попробуй опереться на тех, с кем ты устраивала в прежнем отделе разные весёлые мероприятия. … Вспомни, какие чудесные вечера у вас бывали…
А у меня тут же мелькнула мысль: надо подключить и сына. Потом я вспомнила о Лене Писаревой: когда-то мы выступали с ней на вечерах НПОПМ. Лена не только прекрасно поёт, но и аккомпанирует себе на аккордеоне.
Но особенно я воспрянула духом, когда узнала о ВИА Серёжи Вандарьева. Председатель месткома Женя Тиняков представил нас друг другу. Это стало удачным началом всей моей дальнейшей культмассовой деятельности. Я до сих пор с чувством огромной благодарности вспоминаю этого одарённого, замечательного молодого человека. Его ВИА еще до начала любого нашего мероприятия умел создавать в зале тёплую, лирическую атмосферу праздника.
Итак, как говорится: лиха беда – начало. На долгие раздумья времени не было, и я решила провести конкурс «А, ну-ка, девушки» по аналогии с подобным телевизионным мероприятием. Сейчас не припомню всего, но кое-что зацепилось за краешек памяти. Девушкам давались всевозможные задания. Например, «Диктор телевидения». Они должны были по очереди проговорить чётко и без сбоя скороговорку. При этом давалась одна попытка. И зал, и сами девушки от души смеялись, запутываясь в словах. Побеждала та, которая не допустила ни одной ошибки. Были конкурсы «Медсестра», «Умелые руки», «Эрудит», «Хозяюшка», в котором девушки готовили салаты. Этот конкурс жюри оценило очень высоко, не оставив на тарелках ни крошки.
Закончился конкурс песней «Червона рута», которую мы исполнили на два голоса с Леной Писаревой.
Следующим мероприятием стало проведение Новогоднего вечера, для чего был снят зал в школе по улице Свердлова рядом со столовой «Сибирь». На этом вечере Игорь должен был изобразить юный Новый год, появившись перед зрителями одновременно с боем курантов. Правда, у нас не было специальной новогодней песни, но, помня, как приняли пассажиры самолёта песню «Погоня», мы решили именно с ней и выпустить Игоря. На груди его светлого свитера я написала фломастером «1971 год»
А до репетиции к Новогоднему вечеру у нас с Игорем состоялся такой разговор за ужином:
- Игорёк, ты можешь помочь мне в проведении Новогоднего вечера? Там надо будет исполнить песенку «Погоня»…
-А почему именно ты просишь меня об этом?
- Потому, что я - культорг предприятия…
Игорь вдруг уронил ложку и поднял на меня полные слёз глаза:
- Зачем же ты обманула меня? Я всем ребятам в классе говорил, что моя мама инженер, а ты, оказывается, кульками торгуешь…
А я и мысли не допускала, что у моего девятилетнего ребёнка может возникнуть подобная интерпретация слова «культорг». Когда же мы разобрались с этим вопросом, Игорь согласился мне помочь. Правда, приглашая сына на банкет для взрослых людей, я не учла того, что к двенадцати часам ночи большинство гостей успеют уже здорово «поднабраться» и могут просто-напросто проигнорировать моего ребёнка, которого я убедила в важности его миссии.
И вот приближается ответственный момент. Мы с Игорем и Валей Вилковой, одной из участниц новогоднего концерта, стоим наготове у двери в ожидании боя курантов, а в зале в это время творится невероятное: шум, гам, смех, звон вилок и бокалов, пьяные выкрики…
На сцену поднимается представитель парткома и, пытаясь привлечь внимание сидящих за столами людей, громко произносит:
- Товарищи!
Зал жуёт, гудит, чокается…
- Дорогие товарищи! – стучит оратор вилкой по бокалу…
Зал гудит, жуёт, хохочет, вопит…
- Друзья мои! Минуточку внимания! – уже, что есть силы, кричит стоящий на сцене.
И тут раздаётся бой курантов, а мой маленький Новый год стремительно выбегает на сцену. Звучат первые вступительные аккорды к песне, но их заглушает гул зала. Я кусаю от волнения губы: «Зачем? … Зачем я привела сюда ребёнка? Какую душевную травму вынесет он из этого зала?» И тут сквозь гул и выстрелы пробок от шампанского я услышала чистый и звонкий голос сына… Зал замер. Вдруг. Сразу. Ни единого звука, ни единого звяка! Все головы, как по команде, повернулись к сцене, а у меня защипало глаза…
- Успокойся! - тронула меня за руку Валя. - Всё хорошо, Игорь просто молодец…
Когда сын закончил петь, я была оглушена шквалом аплодисментов, а он стал пробираться, между столиками к выходу. Но от каждого стола к Игорю тянулись руки с гостинцами, так что ко мне он подошёл, заваленный до самой головы коробками с конфетами, яблоками, апельсинами, пирожными…
- Мама, я не просил, они сами, - смущённо оправдывался он. - Я не хотел брать…
А чуть позже спросил тревожно:
- Ну, что, я помог тебе, мама?
- Помог, очень помог! – обняла я сына. – Спасибо тебе, родной ты мой.
После проведения Новогоднего вечера я почувствовала, что лёд тронулся, и на конкурс «А, ну-ка, мальчики» мне не пришлось уговаривать людей. Они с удовольствием пошли мне навстречу. Если первое мероприятие я вела сама, то с учётом грандиозности события, я пригласила на роль ведущей Людмилу Шапкину. У неё уже был опыт ведения КВНов на нашей фирме. Обаятельная, привлекательная, и находчивая в любой ситуации, она украсила собой конкурс. А возглавить коллегию высокого жюри я попросила Смирнова-Васильева Константина Геннадьевича, любителя и знатока КВНов. Для этого конкурса местный комитет НПОПМ снял большой зал в Доме офицеров. Зрителей, как всегда, встречала музыка ВИА Серёжи Вандарьева.
На сцену вышла Людмила Шапкина, поприветствовала зрителей с началом конкурса и назвала поимённо всех членов жюри и участников мероприятия. Я незаметно выглянула из-за кулис и оторопела: в зале негде было яблоку упасть, все сидячие места были заняты, люди стояли в проходах, теснились возле дверей. Это была победа!
Всё шло, как задумано. В перерывах между заданиями выступали участники, самодеятельности, и вот Людмила объявляет:
- А сейчас перед вами выступит будущий «а ну-ка мальчик» Игорь Кузьминых с песней «Не печальтесь о сыне» из кинофильма «Неуловимые мстители».
Игорь спел, и всё повторилось, как в самолёте. Причём зал начал скандировать: Игорь! Игорь! Игорь!
Людмила попыталась продолжить конкурсы, но зал не умолкал. А Людмила молодец! Она поняла, что не перекричит зал, и подняла руку, призывая к тишине. Зал умолк, а она сказала:
- Хорошо, сейчас мы договоримся с Игорем, он исполнит для вас ещё одну песню, но только после этого вы дадите нам возможность продолжить конкурс.
Затем она обратилась к Игорю:
- Игорёк, спой нам ещё чего-нибудь.
Игорь на секунду задумался и вдруг спросил в микрофон:
- А чего спеть-то, мама?
Мне пришлось выйти из-за кулис к улыбающемуся залу. Я подошла к сыну и негромко сказала:
- Ну, спой про парашютистов.
В заключение концерта мы с Леной исполнили «Смуглянку» и на бис ещё одну песню, названия которой я уже и не помню.
А мне в качестве благодарности за успешную работу на культмассовом поприще местный комитет выделил автомашину «Москвич».
Но главным для меня стало то, что люди, с которыми я вела свою работу, да и зрители тоже, очень сожалели, что я не осталась на следующий год в этой должности.
- Галя, ну, не уходи, останься хотя бы ещё на один год, - говорили они мне, - у тебя так хорошо это получается…
Но я тогда решила, что уходить надо именно в момент триумфа. И ушла.
Года через четыре по просьбе нового культорга мне пришлось ещё поучаствовать в организации одного Новогоднего вечера, где я предложила начало в виде выхода на сцену двенадцати дедов морозов. Они спели под аккомпанемент Лены Писаревой песню из фильма «Карнавальная ночь». На том вечере снова поучаствовал и мой, уже восьмиклассник, сын со своим другом Сашей Бабановым в инсценировке песенки «Трубодурочка»
Когда дочке Танечке исполнилось шесть лет, у нас с Гошей родилась дочка Оленька.
- Ну, вот, - сказал Егор, - теперь в нашей семье есть князь Игорь, княгиня Ольга и Татьяна Ларина. Полный набор литературных и исторических героев.
В роддом встречать меня и новорожденную Гоша приехал на Москвиче с Таней и Игорем. Когда я с Оленькой на руках села в машину, Таня, привстав с заднего сидения, наклонилась вперёд и попросила:
- Мама, ну-ка покажи мне эту малышку.
Я, откинув с личика Оли уголок, показала её дочке и увидела на лице Танюшки выражение разочарования.
- Так она у вас ходить-то хоть умеет? – спросила она с таким пренебрежением, что мне стало обидно за малышку. Я даже не сразу нашлась, что ответить, но выручил Егор:
- Танюшка, разве ты не видишь, какая она крошечная? Она пока ещё ничего не умеет…
- Да?! – как всегда, тоном, не допускающим возражений, заявила Таня, - а вот у Тагировых Ира сама пришла из роддома!
Гоша, упав головой на руль, аж закатился от хохота, мы с Игорем тоже смеялись до слёз, а Таня, возмущённая нашим недоверием, с ещё большим апломбом заявила:
- И нечего смеяться! Я точно знаю, мне сам дядя Фарид об этом сказал.
У Фарида есть привычка подшучивать над доверчивыми людьми. При этом он так искусно врёт, что его шутки выглядят правдоподобно. Я сама не однажды попадала на такую удочку, так чего уж взять с ребёнка…
Появление ребёнка в семье – огромная радость, это я впервые ощутила с рождением Танюшки, так как Игорь был, что называется, первым блином. Я была морально не готова к тем трудностям, с которыми столкнулась в первые месяцы его жизни. Это бесконечные пелёнки и бессонные ночи. Из-за неопытности я чуть не потеряла сына, застудив его. К рождению Оленьки я была уже достаточно мудрой. Однако радость появления нового человечка совершенно неожиданно была омрачена некоторыми проблемами. Не знавшие нужды в деньгах, привыкшие ни в чём себе не отказывать, мы вдруг почувствовали, как всё глубже и глубже погружаемся в бездну долгов. Одной зарплаты мужа оказалось недостаточно для содержания семьи из пяти человек в течение года. Правда, государство расщедрилось на единовременное пособие, выделив нам двадцать рублей, считая, видимо, эту сумму вполне достаточной для решения всех проблем многодетной, по меркам Советского Союза, семьи. Только оно не учло одной маленькой детали – резкого скачка цен на все необходимые продукты питания. Да и на промтовары. А началось это годом раньше с повышения цены на золото, вызвавшее настоящий ажиотаж среди населения. Тогда прилавки ювелирных магазинов опустели в один миг.
- И чего люди впадают в панику? Подумаешь, подорожало золото! Меня лично это ничуть не волнует, - сказала я Гоше.
- А напрасно, - ответил мне мой Фома неверующий, - подорожание золота скоро аукнется нам подорожанием всего остального, это закон экономики, Галчонок.
Я, как обычно, обозвала его паникёром, поскольку даже предположить не могла, что в Советском Союзе, этом самом справедливом государстве Мира, рождение третьего ребёнка способно подорвать экономические устои вполне благополучной семьи. Помню, как после раздачи всех долгов и подсчёта жалких остатков от зарплаты, Гоша с горечью сказал:
- Ну, не должно, понимаешь, Галчонок, не должно быть такого, чтобы два молодых здоровых инженера и вдруг не в состоянии обеспечить нормальные условия жизни себе и трём своим детям…
Но, как говорится в русской поговорке: нет худа без добра. Жизнь показала, насколько прав был мой Егор во всех спорах с теми, кто верил партийным балаболкам. А я теперь смотрела на Егора уважительно, что называется, снизу вверх.
Где-то в этот период наш отдел решил провести «Огонёк», посвящённый очередной годовщине своего существования. Женщины нашего сектора обратились ко мне с просьбой придумать сценарий концерта, готовые активно участвовать в нём. Мне это не стоило трудов, было даже приятно заняться любимым делом. Сценарий был принят на ура, и мы начали репетировать. Профорг Зина Волкова, отвечавшая за общественную работу отдела, предложила женщинам посильную помощь в подготовке концерта, но те дружно отклонили её предложение, заявив, что ответственность за концертную часть они полностью берут на себя. Я ничего не имела против участия Зины, но промолчала, чтобы не выдать своего повышенного интереса к этой женщине, а после её ухода услышала фразу одной из участниц:
- Ой, девчонки, ну и проныра же эта Волкова, так и хочет примазаться к нашему успеху.
И потом, в процессе репетиций, я частенько слышала от кого-нибудь из женщин:
- Вот увидите, Волкова лопнет от зависти! Она так хотела бы покрасоваться перед зрителями, особенно повертеть своей задницей перед мужиками.
Я не понимала, почему они так неприязненно относятся к этой, всегда приветливой женщине, и неприметно наблюдала за ней, пытаясь понять причину неприязни. А мне она нравилась всё больше и больше, и я ничего не находила в ней такого, что могло бы меня оттолкнуть. Если честно, я даже завидовала её ухоженности, жизнерадостности и её абсолютному игнорированию чьих бы то ни было сплетен и злобных выпадов в свой адрес. Более того, мне очень хотелось, чтобы и она увидела во мне хоть что-то, чему можно позавидовать. Поэтому возлагала большие надежды на этот «Огонёк»
И вот настал мой звёздный час. После двух или трёх торжественных тостов, мы начали концерт. Он имел необыкновенный успех! Первый же номер нашей программы заставил присутствующих позабыть о выпивке и закуске. Они проводили артистов за кулисы бурными аплодисментами. А вместе с артистами за кулисы буквально влетела Зина Волкова. Её глаза сияли восторгом.
- Ребята, милые мои, какие же вы молодцы! Как здорово!- воскликнула Зина.
И она стала помогать «артистам» переодеваться к следующему выходу, а я смотрела на неё в полной растерянности: «Что это? Искусная игра? Лицемерие? Нет, так сфальшивить невозможно. Это было искреннее восхищение. Так кто же ты всё-таки, Зина Волкова? Кто?» Загадка оставалась для меня загадкой. Ответа не было…
Любому, менее эмоциональному человеку достаточно было бы этого эпизода, чтобы отбросить все сомнения и поверить своему сердцу, а не слухам и сплетням об этой удивительной женщине. Но пройдёт ещё какое-то время, прежде чем мы подружимся с Зиной, и я даже откровенно признаюсь ей во всех своих сомнениях.
А вскоре о Зине Волковой с уважением заговорили даже её недоброжелатели. Зина совершила то, что никто и никогда до неё не смел позволить себе у нас на фирме.
Впрочем, всё по порядку.
Утром начальнику группы Волковой была вручена шифрограмма с полигона. В ней говорилось о необходимости срочной доработки установки клапана РРД. Заместитель Главного Конструктора, Чернявский Григорий Маркелыч, дал команду немедленно вылететь Волковой в Москву за разрешением на доработку установки клапана, затем из Москвы – на полигон. На всё про всё Зине Волковой было отпущено столько времени, чтобы на следующее утро в девять ноль, ноль быть в столице. А ей ещё предстояло оформить все необходимые командировочные документы, добраться до аэропорта и купить билет на ближайший рейс. Времени, как говорится, в обрез, а под строгим взглядом Заместителя Главного конструктора отчётливо проступала мольба – выложиться, но не позволить сорвать ответственные испытания. Оценив ситуацию и распределив в ней по минимуму времени на каждый пункт, Зина, что называется, сломя голову помчалась в отдел документации, с трудом переводя дыхание…
А надо сказать, что незадолго до этого случая, на фирме вышел Приказ Главного Конструктора, запрещающий, какие бы то ни было, хождения по территории предприятия до одиннадцати часов утра. Этот Приказ имел своей целью укрепление дисциплины и ограничение потерь самого продуктивного времени рабочего дня сотрудниками фирмы.
Итак, движимая единственным желанием - не допустить срыва испытаний, Зина буквально влетела в отдел документации и обратилась к молодым сотрудницам с просьбой сделать, как можно скорее, копии чертежей РРД и выдать ей на руки. За своими тревогами Зина не сразу заметила некоторую скованность и испуганные взгляды молодых сотрудниц в сторону их начальницы Валентины Степановны. Та сидела, как монумент, с надменным и непреклонным выражением лица. Сообразив, в чём дело, Зина подошла к начальнице и очень вежливо изложила ей суть вопроса, на что Валентина Степановна, не поднимая глаз, ледяным тоном приказала Зине покинуть помещение, поскольку она явилась в неурочный час:
- Выйдите за дверь и подождите там сорок пять минут.
Зина попыталась достучаться до сознания монумента, но её убедительные доводы лишь озлобили начальницу, она стала с ещё большим напором прогонять Зину:
- Я кому сказала? Выйдите немедленно из комнаты! Разве вы не знаете, что всяческие хождения по предприятию запрещены до одиннадцати часов утра?
- Почему же не знаю? Знаю отлично. Но, по-моему, в Приказе речь идёт о бессмысленном хождении, а меня привела к вам в неурочное время производственная необходимость, понимаете? Мне дал указание Заместитель Главного Конструктора быть завтра в девять часов утра в Москве, иначе окажутся под угрозой срыва ответственные испытания.
Но все доводы Зины были тщетны, начальница теснила её к двери:
- Выйдите вон! – её голос, казалось, вобрал в себя все айсберги Ледовитого океана. – Выйдите вон и закройте дверь!
Что должна была сделать Зина после этих слов? Видимо, пролепетать извинения, попятиться, и, открыв пятой точкой дверь, исчезнуть с глаз начальницы, как это бывало с другими сотрудниками. Но Зина, вопреки ожиданиям Валентины Степановны, не вылетела пулей за дверь. Она вдруг ясно поняла, что нет на свете такой силы убеждения, которой можно было бы пронять эту скалу, этот монумент. Уже потеряно пятнадцать драгоценных минут, в течение которых Зина отчаянно пыталась втолковать статуе, что она не может ждать, что это – приказ свыше. Но на побелевшем лице начальницы лишь узкая щелка губ, чуть вздрагивая, твердила громко одно и то же:
- Выйдите! Выйдите! Выйдите вон!
Тогда Зина сама придвинулась к начальнице вплотную и сказала тихо, но очень чётко:
- Сию же минуту возьмите документ РРД, снимите копию и дайте мне в руки. В моём распоряжении осталось времени ровно пять минут. Если вы не сделаете этого немедленно, то поверьте, вам придётся очень пожалеть об этом! Всё. Я жду здесь, у вашего стола.
И монумент дрогнул. Скала подчинилась. Начальница сама сходила в архив, нашла документ и дала девочкам задание снять копию. Затем уселась за стол.
Зина всё это время стояла возле стола начальницы, не сводя с неё глаз, а та сидела и перекладывала с одного конца стола на другой то пустые папки, то скрепки, словно хотела пересчитать их. Минут через десять ей принесли копию документа РРД, которую она чуть ли не швырнула в лицо Зине. Выйдя из комнаты, Зина ощутила чувство дикой усталости и омерзения.
Вернувшись из командировки, она, не откладывая дела в долгий ящик, написала подробное письмо в адрес коллектива и администрации отдела технической документации с просьбой рассмотреть недостойное поведение руководителя группы данного отдела. Зина подписала это письмо руководством отдела нестандартного оборудования, а также многими рядовыми сотрудниками, которые неоднократно подвергались унижениям и оскорблениям со стороны Валентины Степановны.
Наконец, наступил день собрания в отделе технической документации. На это собрание вместе с Зиной пришли её коллеги по работе, а также представители администрации отдела нестандартного оборудования.
Вошла Валентина Степановна. Она чувствовала себя здесь хозяйкой, держалась очень самоуверенно, фамильярничала с начальниками, называя их всех по имени и на «ты».
Собрание началось зачтением письма Зины с изложенными в нём фактами. Огласил письмо начальник отдела, в котором работала Валентина Степановна. Люди опешили. В зале стояла гробовая тишина. Никто не решался произнести ни звука, тогда слово взяла Зина:
- Товарищи, - обратилась она ко всем присутствующим, - я работаю на этом предприятии семь лет. Мне буквально каждый день приходится обращаться по работе к Валентине Степановне, и представьте себе, я ни разу не встречала с её стороны внимательного отношения к собеседнику при решении тех или иных технических вопросов. Более того, я постоянно наблюдаю недоброжелательность, надменность, грубость, переходящую в настоящее хамство! Сдаёшь, например, листок запуска, девочки уже оформляют его, а в это время Валентина Степановна кричит из своей комнаты: «Не принимайте! Скоро конец рабочего дня…». Нередко грубые слова можно услышать из её уст и в адрес своих же коллег, но они молча сносят её оскорбления, боясь даже возразить, поскольку она является второй дамой предприятия. У некоторых сотрудников уже выработалась какая-то шаркающая походка перед ней, что очень радует Валентину Степановну, это по сердцу ей! Сотрудники тех отделов НПОПМ, которые вынуждены контактировать с Валентиной Степановной по работе, отзываются о ней не только, как о человеке низкой культуры, но и как о специалисте низкой квалификации. Зато свою низкую квалификацию она успешно компенсирует вопиющими амбициями. Валентина Степановна не только не понимает существа вопроса, но даже не утруждает себя попыткой вникнуть в эту суть, когда стараешься объяснить ей как можно популярней. Это письмо меня заставил написать последний вопиющий случай очередного, я бы сказала, самодурства. Да, да, именно так и только так можно назвать поведение этой женщины. Я вежливо обратилась к ней с просьбой выдать мне копии РРД. Валентина Степановна не только отказала мне, но и попыталась грубо выгнать меня из комнаты. Тогда я собрала всю силу воли и ещё раз вежливо попыталась объяснить ей, что завтра утром в Москве ждут этот документ на подпись, что испытания - под угрозой срыва, а я не успеваю не только собраться в командировку, но даже оформить и получить документы. Я смотрела в глаза этой женщины, и у меня складывалось такое впечатление, что она не только не понимает серьёзности положения, но даже и не слушает меня. Не знаю, как вас, а меня очень тревожит тот факт, что все сотрудники НПОПМ знают о недостойном поведении Валентины Степановны и осуждают её за глаза. Но в силу того, что эта женщина является женой первого Заместителя Главного Конструктора, то не смеют ни возразить, ни постоять за дело, не говоря уже о себе, как о личности. Таким образом, она из года в год наглеет, а сотрудники фирмы, которые по своему образованию, должности, интеллекту, культуре, наконец, выше её на несколько порядков, вынуждены уступать её хамству, молчать и мириться, глубоко ненавидя и презирая её в душе! И вот я обращаюсь ко всем, здесь сидящим: по какому праву позволено этой женщине унижать людей?
Мы все глубоко уважаем Григория Маркелыча за его выдающийся ум, и огромный интеллект, а его жена буквально позорит мужа за его спиной. Она распустила себя до неприличия!
А теперь я обращаюсь лично к вам, Валентина Степановна. Запомните: если вы не прекратите унижать достоинство людей, если вы не прекратите по–хамски обращаться с сотрудниками, то, несмотря на то, что вы являетесь женой Заместителя Главного Конструктора, управу на вас я найду! Это я вам обещаю. Постарайтесь вникнуть в мои слова и укротить вашу распущенность.
После такого смелого выступления Зины народ словно очнулся. Стали высказывать обиды те, кто неоднократно подвергался оскорблениям со стороны Валентины Степановны. После их выступлений слово взяла обвиняемая. Она вынуждена была принести свои извинения, и сказала, что до этого дня никто и никогда не высказывал ей подобных претензий, а что грубость, совсем не грубость, просто у неё такой голос. Но, тем не менее, она обещала прислушаться к критике и постараться исправиться.
Так хрупкая женщина Зина Волкова сумела укротить «монумент» – Валентину Степановну.
Нам с Гошей никогда не сиделось на месте. Но пока у нас не было машины, мы не могли позволить себе далёкие путешествия на своем мотоцикле «Урал». Теперь у нас был Москвич, и в первый же летний отпуск мы отправились всей семьей, включая и двухлетнюю Оленьку, в путешествие по Саянскому кольцу.
Первую, самую долгую остановку, мы устроили себе в Хакасии на озере Шира. Гоша с Игорем быстро поставили палатку Рила, рассчитанную по болгарским меркам на двоих, но мы постелили надувные матрасы, пуховое одеяло, пледы, и впятером комфортно разместились внутри. Нам сопутствовала прекрасная погода, мы накупались, назагорались и через две недели отправились дальше. Вторая остановка была в селе Шушенское. Мы хотели показать детям, да и посмотреть сами, место ссылки Владимира Ильича Ленина.
Село Шушенское очень понравилось нам. На берегу могучей реки среди богатого леса - крепкие, просторные избы со стенами из толстых брёвен с хозяйственными постройками на широком подворье. Да, нашим репрессированным советским гражданам такие условия показались бы курортом. В одной из таких изб проживали супруги Ульянов и Крупская. Опрятно убранная жилая комната, с обеденным столом и стульями, за которым часто собирались ссыльные на посиделки. Затем гид, стройная молодая девушка в очках, провела нас в небольшую, уютную спальню супругов. Кровать, огороженная ленточкой от посетителей, заправленная белоснежным пикейным покрывалом, с подушками горкой…
И тут случилось непредвиденное. Наша маленькая Оленька, которую Гоша только что спустил с рук на пол, увидев кровать, мгновенно поднырнула под заградительную ленточку, и с криком: «Я тут буду пать», полезла с пыльными сандаликами и ободранными коленками на ложе вождя Мировой революции. «Гидыня» растерялась, уронила указку и с ужасом наблюдала, как Гоша схватил Оленьку, а она, крепко вцепившись в покрывало, стащила его вместе с подушками на пол. В толпе посетителей раздались одинокие смешки. Кое-как оторвав детские ручонки от покрывала, Гоша извинился и вышел на улицу красный, как варёный рак. Я тихонько вышла следом. Там уже были Игорь и Таня.
Гоша потом рассказывал знакомым эту историю так:
- Представляете? Я бросаюсь к дочке, тащу её с кровати Ленина вместе с покрывалом и подушками, народ вокруг покатывается от хохота, а моя благоверная спряталась за спины посетителей, будто она тут сторонний наблюдатель…
Вспоминая этот казус, я поняла, что девочка, привыкшая к уютной мягкой домашней кроватке, устала за две недели спанья на земле вповалку и не устояла перед соблазном отдохнуть на кровати.
А потом была Тува с бескрайней голой равниной, изрытой норами сусликов, и прекрасной ровной лентой шоссе, уходящей за горизонт в голубое небо, где парили огромные степные орлы.
Когда Оленьке исполнилось три годика, мне предложили поработать в пионерском лагере Орбита. Я должна была заниматься моим любимым делом – культмассовой работой. Меня немного смущало только то, что делать это предстояло с детьми, справлюсь ли? Забегая вперёд, скажу, что работать с детьми оказалось гораздо интереснее и проще. Их не надо было уговаривать идти на сцену, они делали это с огромным удовольствием, да ещё и подавали мне интересные идеи. Здесь я в течение всего лета ни разу не вспомнила о своих комплексах и работала с ощущением огромной радости. Это первое моё лето в Орбите было лучшим из всех последующих, чему способствовала: во-первых, прекрасная солнечная погода, а во-вторых, то обстоятельство, что персонал лагеря был подобран просто идеально. Вожатые и воспитатели, физруки и медики, руководители всевозможных кружков, обслуживающий персонал – все молодые, деятельные, жизнерадостные. Они и детей зажигали своим весёлым настроем. И главное - дети постоянно были заняты интересными делами. Мальчишки любили футбол, и два физрука – два Анатолия, устраивали настоящие матчи между детьми и вожатыми. Они же обучали малышей плаванию в нашем замечательном термальном бассейне, где периодически проводили соревнования между отрядами. А как замечательно проходил праздник «День Нептуна» в этом самом бассейне! Дети готовились к нему заранее, придумывали интересные костюмы и маски, красили лица под дикарей, с визгом и криками встречали Нептуна, танцевали, пели, брызгались и ныряли в бассейн...
А прогулки на теплоходе по Енисею. А поездки в цирк. А походы с ночёвкой у костра… Отлично работал кружок авиамоделистов, а девочки с удовольствием занимались в кружке вязания и шитья…
У нас был и свой фотокорреспондент - Люба, мы называли её Любаша, милая, жизнерадостная девушка с весёлыми искорками в глазах. Она отражала всю нашу лагерную жизнь в прекрасных фотоснимках, которые вывешивались в виде стендов на проходной НПОПМ и собирали большое количество зрителей, особенно тех, чьи дети отдыхали в Орбите. Кроме того, Любаша успешно вела фотокружок.
Особо хочется сказать о баянисте Саше Потапове. Моя работа была связана с музыкой с утра и до самого вечера. И в том, что наши конкурсы и концерты всегда пользовались большим успехом, огромная заслуга принадлежала Саше. Его отличала высокая музыкальная грамотность, умение ловить любую мелодию с голоса, а главное – знание множества детских песен. Саша был незаменим и безотказен в работе.
Именно в то, запомнившееся мне ощущением счастья, лето Орбита на смотре-конкурсе самодеятельности завоевала первое место среди пионерских лагерей города. И это было великой победой всего лагерного коллектива!
Мне ещё довелось несколько раз потрудиться в пионерском лагере, но такого музыкального работника, как Саша Потапов, рядом со мной уже не было никогда.
Большую роль в том, что в Орбите царила доброжелательная атмосфера, сыграло и то, что мы отказались от жёсткой системы воспитания, принятой, как в школах, так и в пионерских лагерях. Мы построили взаимоотношения между взрослыми и детьми на основе дружбы, доверия и взаимного уважения, благодаря чему за две лагерные смены того замечательного лета у нас случилось только одно ЧП, когда дети старшего отряда ушли «самовольно» на дискотеку в соседний спортивный лагерь. Причём невольной пособницей этого ЧП оказалась именно я. Да, я сама открыла ворота и выпустила ребят. Я не поинтересовалась у них – получили ли они разрешение на этот «поход», но не преминула напомнить им, что в 12 – 00 они должны вернуться назад, так как в Орбите ровно до полуночи разрешалась дискотека для старших отрядов. Они мне дали слово и сдержали обещание, тем не менее – назавтра грянул гром!
Воспитательница провинившегося отряда докладывала директору о ЧП как раз в тот момент, когда я зашла к нему в кабинет, чтобы посоветоваться о времени проведения прощального концерта по поводу окончания смены. Виктор Захарович был разгневан и дал воспитательнице указание:
- Немедленно соберите первый отряд на линейку! Покажу я этим нарушителям, как самовольно покидать лагерь и уходить на дискотеку без разрешения! Они у меня попляшут!
И включив громкую связь, директор приказал:
- Старшая пионервожатая, зайдите немедленно ко мне!
Тут только до меня дошло, что речь идёт о ребятах, которые вчера были на дискотеке в соседнем спортлагере. «Боже мой! - ужаснулась я. – Сейчас им устроят наглядный разнос. Может даже сообщат родителям о нарушении их детьми лагерной дисциплины, но ведь это я выпустила их за ворота…»
- Виктор Захарович, - заволновалась я, - вместе с ребятами должна понести наказание и я…
- Вы? – он посмотрел на меня удивлённо. – При чём здесь вы?
- Это я открыла ворота и выпустила ребят…
- ???
- Понимаете, я не знала, что на такое мероприятие требуется ваше разрешение. У нас ведь бывали выходы к соседям на дискотеку и раньше, когда обещанная ребятам дискотека в Орбите срывалось по независящим от нас причинам. Так было и вчера, потому что ВИА «Шурики» не приехали. Я даже не подумала, что ребята самовольно отправились к соседям.
- Но почему именно вы оказались у ворот?
- Да меня Ира Ковальчук попросила запереть ворота, потому что сторож оказался пьян. А тут как раз подошли ребята из старшего отряда и сказали, что они идут на дискотеку к соседям. Я предупредила их, чтобы к полуночи они были в палатках, и отпустила. Они пообещали и, кстати, выполнили обещание…
Директор стоял в полной растерянности. Воспитательница обиженно молчала. Тут в кабинет вошла старшая вожатая Ира Ковальчук.
- Вы меня вызывали, Виктор Захарович?
- Вызывал, но … Можешь идти, Ирина. Мы разберёмся сами…
Удивлённо пожав плечами, Ира вышла.
- Виктор Захарович, - я старалась говорить, как можно убедительнее, - давайте не будем устраивать показательного судилища на весь лагерь. Ребята сейчас сидят у себя в палатках и ждут наказания, уже настроенные по-боевому. Они не признают своей вины, только затаят на нас злобу. А среди сверстников и малышни они обретут сочувствующих, и в их глазах будут выглядеть героями. Давайте сделаем так: соберём в клубе только отряд нарушителей, и без угроз, а чисто по-дружески постараемся выяснить причины, заставившие их поступить против лагерных правил. Вы в своём выступлении скажите, что вместе с зачинщиками ответственность должна понести и Галина Александровна, которая выпустила их, не согласовав этого вопроса ни с вами, ни с их воспитателем…
Виктор Захарович медлит с ответом. Тогда я добавляю ещё убедительнее:
- Поверьте, это лучший из вариантов, только так мы заставим их почувствовать и признать свою вину:
И он согласился, слава богу! Сделав объявление по громкой связи, и пригласив первый отряд в клуб на собрание, он отправился туда вместе со мной и обиженной воспитательницей. Она жаждала сурового наказания, потому что подростки ослушались её запрета. … Виновники тоже отправились в клуб. Но надо было видеть, как они шли! Гордо и непреклонно, как молодогвардейцы на казнь. Их лица были полны решимости - стоять до конца! А вон и мой сын … Выражение лица суровое, как и у других. Ни улыбки, ни одного слова. Да. Они подготовились, чтобы встретить в штыки любое обвинение в свой адрес.
Но Виктор Захарович молодец! Он сделал всё так, как мы и договорились.
- Ребята, - обратился он к сидящим в зале, - вам, я думаю, известна причина, которая собрала нас сегодня здесь…
Лица ребят по-прежнему не выражают ничего, кроме решимости. В зале стоит зловещая тишина.
- Вчера вечером вы самовольно, несмотря на запрет вашего воспитателя, ушли из Орбиты на дискотеку в соседний лагерь, - в полной тишине продолжил директор. - Это серьёзное нарушение дисциплины, и зачинщики должны быть наказаны, а вместе с ними и Галина Александровна, которая тоже нарушила дисциплину, отпустив вас без моего разрешения. Я вынужден буду доложить об этом руководству отдела, в котором работает Галина Александровна, а уж они там примут соответствующие меры…
И вдруг зал ожил. Растерянность, недоумение – эти чувства мгновенно отразились на лицах ребят. И лёд тронулся.
- Галина Александровна не виновата! – выкрикнуло сразу несколько голосов.- Она не знала, что нам не разрешила наша воспитательница…
Тут встала Люда, самая рассудительная девочка первого отряда и сказала решительно:
- Галина Александровна тут ни при чём. Вы можете наказать нас, а её не трогайте!
- Да, да! – раздалось с разных сторон. – Мы виноваты, нас и наказывайте
- Зачем же вас всех наказывать? – сказал Виктор Захарович. Наказание должны понести те, кто взбаламутил народ. Зачинщики. Если, конечно, они не струсят и сами признаются в своей вине…
И тут поднимаются мой сын Игорь и Сергей Каур.
- Мы зачинщики, – говорят они без всякого вызова. – Мы готовы понести наказание.
Для меня было полной неожиданностью то, что мой сын – зачинщик. Я могла представить, что он один «из», но в качестве главного бунтаря я себе его просто не представляла. Мы с Виктором Захаровичем даже не были готовы к столь быстрому признанию вины, и оба растерялись. Какое наказание придумать этим двум? ...
И тут я вспомнила, как на одном из школьных собраний, мама предложила самим нарушителям избрать себе меру наказания. Виктор Захарович согласился с моим предложением и объявил:
- Мы предлагаем вам самим выбрать достойное наказание. Согласны?
Зачинщики переглянулись, пошептались о чём-то и заявили:
- Сегодня очередь нашего отряда подметать главную аллею. Мы согласны сделать это вдвоём.
Весь отряд дружно поддержал их. На этом и порешили.
Расходились ребята в прекрасном настроении, смеялись, шутили…
На улице воспитательница сказала мне вдруг с обидой в голосе:
- Ну, и чего же вы добились, Галина Александровна? Посмотрите на них: идут, как победители, будто это и не они «заварили кашу».
- А я и добивалась того, чтобы они вышли из зала не озлобленными. Теперь эти ребята – наши друзья. А вот если бы они вышли с обидой на несправедливость взрослых, то ещё неизвестно, на какие «подвиги» потянуло бы их. Сегодня мы в себе победили зло, не поддались первому порыву: наказать, раздавить, растоптать, унизить. … Вы поймите, они поверили нам и признали свою вину. … А, кстати, почему вы не пустили их на эту дискотеку?
- Я наказала их за нарушение дисциплины…
- И в чём же они провинились?
Помолчав немного, воспитательница сказала обиженно:
- Они не желали спать в сон-час…
«Бог ты мой, - подумала я, - так ведь это вы сами и спровоцировали их на нарушение дисциплины. Заставлять взрослых подростков спать днём…» - но ничего не стала говорить воспитательнице…
Одной из серьёзнейших проблем с первых дней нашей жизни в пионерском лагере, стала проблема битых бутылок. В дни свиданий со своими любимыми чадами родители привозили им кошёлками соки и лимонад в бутылках. Старшие ребята обычно тут же в беседке, где проходила встреча, выпивали содержимое бутылок, возвращая пустую тару родителям. А малыши, как правило, тащили все гостинцы в свои палатки, затем опорожненные бутылки с удовольствием разбивали где-нибудь в укромном уголке на территории лагеря.
Когда из медпункта стали поступать сигналы о травмах, полученных детьми от битого стекла, мы поняли, что необходимо срочно принимать самые серьёзные меры, так как попытки вожатых и воспитателей поймать малолетних «диверсантов», так сказать, с поличным, оказались безуспешными, хотя «сыщики» сбились с ног, а количество травм возрастало с каждым днём. На очередной оперативке, ежедневно проводимой Виктором Захаровичем Вербицким, директором пионерского лагеря Орбита, был поднят вопрос о битых бутылках. Предлагалось разное, но ни одно из предложений не сулило скорого эффекта. И вдруг кто-то из вожатых сказал:
- А что, если мы предложим детям сбор и сдачу бутылок в столовую за вознаграждение? Как вы смотрите на такую идею?
Предложение было настолько простым и дельным, что мы все, включая и директора, потеряли от восторга дар речи. А инициатор прекрасной идеи, решив, что мы своим молчанием выражаем ему несогласие, стал ещё активнее убеждать присутствующих:
- А что? Можно ведь договориться с работниками столовой про обмен пустой тары, хотя бы на лимонад! Например, в обмен за 10 пустых бутылок давать одну бутылку лимонада. Столовая не будет в накладе, если всё сбалансировать, подсчитав точно, стоимость того и другого. И тут первым пришёл в себя Виктор Захарович:
- Чего же ты понапрасну тратишь красноречие? Твоя идея просто гениальная! – воскликнул он, а мы даже захлопали в ладоши. Но тут раздался голос одного сомневающегося:
- Предложение, конечно, интересное, а что делать с осколками, их на территории лагеря скопилось видимо-невидимо…
Все на какой-то момент призадумались, затем кто-то сказал:
- А что, если предложить и обмен осколков на лимонад, только их должно быть не меньше двух – трёх полиэтиленовых пакетов за бутылку лимонада…
- А ведь, пожалуй, овчинка стоит выделки, - улыбнулся Виктор Захарович, - только я хочу обратиться к вам с просьбой, товарищи вожатые, возглавить эту «операцию» во избежание травм во время сборов осколков стеклотары…
Меньше, чем за неделю, территория пионерского лагеря была полностью очищена от битого стекла.
Мне хочется сказать несколько тёплых слов о Викторе Захаровиче Вербицком. Несмотря на достаточно жёсткий характер, он всё-таки прислушивался к разумным доводам. У меня характер тоже далеко не сахар, но мы с ним умели находить компромисс в решении сложных ситуаций, за что я ему искренне благодарна. Под его руководством мне довелось успешно поработать и следующее лето. А ещё через год в том же самом лагере Орбита испытала я глубочайшее разочарование, причиной которому были не дети, не воспитатели и не вожатые, а новое руководство пионерского лагеря.
Периодически у Вали случаются приступы дикой тоски по Женьке, тогда мне приходится быть жилеткой, в которую изливаются Валины горькие слёзы. После той командировки, когда я самовольно сбежала из Москвы, мы с ней подружились и стали настолько близки, что никаких секретов у нас друг от друга практически не осталось. По крайней мере, мне так казалось…
- Знаешь, - говорит Валя, - иногда я думаю: вот попасть бы в такую аварию, чтобы остаться живой и не калекой, но потерять память…
- Ты с ума сошла!
- А что? Я бы жила спокойно в настоящем и не страдала…
- Ой, Валентина, лучше бы тебе никогда не встречать на своём жизненном пути Женьку…
Глаза Вали загораются бешеным огнём.
- Как ты можешь говорить такое, Галина?!
- А что я такого сказала? По-моему, чем так мучиться, лучше…
- Что лучше? Что? – перебивает меня Валя. – Кому? Мне? Женьке? Неужели ты не понимаешь, что это СУДЬБА? Пройти мимо неё, мимо такого чувства – это катастрофа! Да! Я могла не встретить Женьку и выйти замуж, как все, даже, наверное, по любви, но какой любви? Обычной. Серенькой, без встрясок, без замирания сердца, без воспарения в небеса. Да, на хрена мне такая любовь! Я счастлива уже тем, что испытала настоящее чувство! А знаешь ли ты, сколько вокруг баб, которые живут со своими мужьями по инерции и не знают, что на свете существует ЛЮБОВЬ? На эту тему есть даже анекдот. Мужчина говорит:
«Мы со своей половиной прожили в любви и согласии 20 счастливых лет!»
«А что случилось потом?»
«А потом мы поженились…»
И всё! Кончилась любовь! ... Ты считаешь меня несчастной? И напрасно! Я счастлива, очень счастлива, честное слово! Страдаю? Да. Тоскую? Да. Но я люблю, понимаешь, люблю? И Женька любит меня. Но был момент, когда я решила, что он охладел ко мне, а быть рядом с любимым, зная, что ты уже ничего не значишь в его судьбе – это… невыносимо. И тогда я отрезала себе все пути назад. Да, наломала дров. По глупости, по тупости.… Молодая была, неопытная…. Кажется, Генрих Гейне назвал любовь зубной болью в сердце. Моя «зубная боль» жива, но теперь я знаю, что любима, и в этом моё счастье.
- Да, ну вас с Женькой! ... Мазохизм какой-то…
- Может быть, но я благодарна судьбе, очень благодарна за то, что не опустилась, не обабилась, как говорится. Потому что все эти годы жила так, словно Женька мог вдруг неожиданно появиться передо мной, и это постоянно держало меня в рамках, не давая расхолаживаться.
- Но это же очень трудно – жить в постоянном напряжении…
- В семье, в быту - да. Там рано или поздно наступает расслабуха. И тогда влюблённые становятся обычными тёткой и дядькой. А жить ожиданием встречи с любимым прекрасно! У нас с Женькой в любви на прочь отсутствовал быт и всё, что связано с ним: неурядицы, склоки, оскорбления ссоры. Вернее – ссоры бывали, но это совсем другое. Мы обижались, разбегались и оба мучились в разлуке, оба тянулись навстречу друг другу, а наши примирения становились взрывом счастья и радости.
- А зачем тогда ты думаешь об аварии и потере памяти?
- Ну, это случается иногда в моменты дикой тоски, когда нет возможности пообщаться, заглянуть друг другу в глаза…
- И как ты выходишь из этого состояния?
Валя некоторое время раздумывает над ответом, потом спрашивает меня:
- А ты никогда не слышала такую, расхожую среди мужиков, поговорку: «От бабы излечит только баба?»
- Нет…
- Грубая поговорка, но верная. То же самое можно сказать о мужике…
- И ты … пользовалась таким … «лекарством»?
- Естественно, пользовалась и не один раз…
- А почему же не излечилась?
- Потому что это лекарство временного действия, оно не лечит любовь.
- А что же оно лечит?
- Бабью дурь лечит. Помогает избавиться от смертной тоски… на какое-то время, как наркотик…
- А почему Толя не стал для тебя таким наркотиком?
- Вот даёшь! Да потому, что Толя – муж. С ним и так всё можно, а чтобы заглушить тоску и боль, надо перешагнуть через стыд, сделать то, что считается, вульгарным, постыдным, броситься с головой в омут, пойти в разнос. …
Некоторое время мы обе сидим молча, затем Валя говорит:
- Кстати, я до последнего момента ждала от Женьки какого-нибудь решительного шага. Воображала, что вдруг он неожиданно появится в ЗАГСе и уведёт меня из-под «венца», как бывает в сказках…
- Но откуда он мог узнать о том, что ты выходишь замуж, если вы с ним не общались с момента расставания на речном вокзале? Он, как я догадываюсь, понятия не имел, где ты и что с тобой. Ты же не оставила ему никаких координат. Тем более, обещала приехать к нему, а исчезла в неизвестность…
- Сердцем должен был почувствовать. А раз не почувствовал, значит разлюбил, … решила я тогда.
- До сих пор не понимаю, хоть убей, как можно так поступить с человеком, которого любишь больше жизни. Для этого, на мой взгляд, надо иметь очень вескую причину.
- А что ты подразумеваешь под веской причиной?
- Ну, например … измену…
Валя задумывается на какое-то время, затем говорит:
- Для меня было страшнее всего потерять любовь дорогого мне человека. А его поведение в тот момент я расценила именно так: разлюбил!
- Да что такого он сделал, можешь ты мне объяснить?
- В том-то и дело, что ничего он не сделал, чтобы вернуть меня. Вот тогда я и сожгла все мосты, чтобы не поползти за ним побитой собакой. … А потом вообще совершила с отчаяния акт вандализма.
- Что, что ты совершила? – не поняла я.
- Акт вандализма. …. Когда мы с Толей приехали в Казань, нас поселили в то самое общежитие, где мы с Женькой были такими влюблёнными…
Валя на минуту смолкла, вспомнив то счастливое время. Затем сказала:
- Вот там всё и случилось…
И она поведала мне свою горькую исповедь.
Когда они с Толей приехали в Казань на вручение дипломов, однокурсники встретили их очень тепло, поздравили с законным браком. А друг Толи предложил ему поселиться до их отъезда у него в комнате, сам же ушёл на это время к родственникам. Толя сообщил жене радостную новость. Но Валя после торжественной части и банкета решительно привела Толю на чердак, их с Женькой заветное место, и там отдалась ему стоя, без чувств и трепета, взяв инициативу в свои руки. Она прямо-таки с мазохистским злорадством мысленно обращалась к Женьке: «Ну, вот, любимый, я и отомстила тебе за все мои душевные муки. Теперь мы квиты…»
Валя не почувствовала ничего, кроме отвращения в этом наглом акте, но верила, что вот сейчас, в эту минуту, Женьке так же плохо и больно, как было плохо и больно ей в разлуке с ним. Ради возмездия она стерпела эту мерзкую процедуру близости с нелюбимым человеком. Она была уверена, что и Толя, опомнившись, испытает к этому акту и к ней самой чувство мерзости, но при этом не ощутила раскаяния в своём поступке, а просто подумала: «Вот и хорошо. Пусть больше в нашей семейной жизни никогда не случится ничего подобного».
Но Толя, вопреки её ожиданиям, не увидел ничего мерзкого в этом действе. Он прижал Валю к груди и повторял, как заклинание:
- Валя, Валюша, родная моя, ты просто богиня! Я люблю тебя, мой Валёныш, ты – всё, что есть у меня. Мне даже страшно представить, что я мог разминуться с тобой по жизни…
И целовал, целовал, целовал ошеломлённую Валю. А ей было плохо. Ей хотелось кричать и бить всё, что попадёт под руку. Она впервые осознала, что «ЭТО» в мужчинах вызывает совсем не те чувства, какое вызвало в ней. Значит, она напрасно столько раз останавливала себя невероятными усилиями, когда они с Женькой готовы были слиться в едином желании, когда, почти теряя сознание от вожделения, Валя в последнюю секунду упиралась руками в Женькину грудь и пересохшими губами против своей воли повторяла: «Нет, нет, нет, нельзя…»
И вспышка обиды на родителей, да и на всех взрослых, буквально пронзила горечью сознание Вали: «Зачем, для чего они внушают молодым девушкам мысли о том, что все парни только и думают, как бы обмануть, опозорить девчонку и бросить на осмеяние толпе? Ханжи! Сволочи! Лицемеры! Неужели они никогда не любили сами и не были любимы?»
С чердака Толя нёс Валю на руках, нёс бережно, как хрустальную вазу, а она, закрыв глаза и едва удерживая слёзы, думала в полном смятении: «Может быть, и Женька вот так же потом нёс меня на руках и говорил такие же слова…» От этого запоздалого открытия мужество, с которым переживала она потерю любимого, покинуло её. И слёзы, неудержимые слёзы полились из глаз, рыдания сотрясали всё тело. А Толя, чуткий к быстрой перемене в настроении Вали, решил, что это нормальная реакция девушки, вступившей в иную физиологическую ипостась, присел на ступеньку лесенки, посадил Валею на колени и стал негромко утешать её какими-то смешными и ласковыми словами. Когда, наконец, Валя успокоилась, Толя взял её лицо в ладони и слизнул с мокрых щёк слезинки.
- Толя, ответь мне, только откровенно, - тихо попросила Валя, - неужели тебе не показалось всё это мерзким?
- Ты о чём, Валёныш? – не понял Толя.
- О том, что было с нами … здесь, на чердаке…
- Мне? Мерзким? Ну-ка, открой глаза, посмотри на меня. Я похож на лицемера или обманщика?
- Нет, не похож…
- Тогда выслушай меня внимательно. Я понимаю твоё состояние, Это стресс, так бывает у девушек в подобной ситуации. Сейчас ты немного не в себе, но когда успокоишься, то всё придёт в норму, поверь мне. И я прошу тебя: никогда не сомневайся в моей искренности. Никогда, хорошо? Я люблю тебя, и ничего, что связано с тобой, не может быть для меня мерзким. Запомни и заруби это на своём распухшем от слёз носике, - шутливо закончил Толя.
Они спустились на второй этаж, подошли к комнате девчат, где временно поселилась Валя. И тут Толя, взяв её за руку, тихо попросил:
- Валюш, пойдём ночевать ко мне. Мы будем там вдвоём. Ты даже не представляешь, как мне будет одиноко без тебя…
Но Валя, сдерживая раздражение, твёрдо сказала:
- Будь добр, Толя, иди к себе. Я хочу побыть одна. Мне сейчас это просто необходимо.
- Ну, хорошо, хорошо, я пойду. Только очень прошу тебя не думать ни о чём дурном. Всё было прекрасно у нас с тобой. Ты мне веришь?
- Верю. … Иди, Толя, прошу тебя…
Валя вошла в комнату и, не раздеваясь, легла на кровать поверх одеяла. Она долго лежала так, глядя в потолок невидящими глазами. Тяжкие думы одолевали её. «Уж лучше бы Толя оттолкнул меня с презрением после ЭТОГО. Лучше бы назвал каким-нибудь обидным словом. Тогда бы я знала, что моя сдержанность с Женькой не была напрасной. Господи, как я хочу тебя, Женька! Только тебя одного, все мужики мне противны, я их всех ненавижу!…»
Она тихонько шмыгала носом, боясь разбудить соседок, но была не в силах справиться со слезами запоздалого раскаяния…
…Валя закончила свою исповедь и уставилась невидящим взглядом в окно. Я была ошеломлена услышанным, некоторое время мы обе сидели молча. Но у меня на языке крутился один вопрос, и я решилась:
- Валя, - осторожно начала я, - мне в этой твоей истории поспешного замужества кое-что до сих пор кажется совершенно не понятным…
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, твои мысли, там, на чердаке насчёт мести Жене. Разве он провинился в чём-то перед тобой? Я ничего подобного от тебя раньше не слышала…
Такой долгой паузы в разговоре с Валей у нас ещё никогда не было. Я уже была готова извиниться за своё излишнее любопытство, но тут Валя вдруг сказала:
- Ладно, раз уж я проболталась, то надо быть до конца откровенной. Да, Женька провинился передо мной. Страшно провинился, и я не смогла ему простить этой вины. Я открою тебе мою последнюю тайну, но не сегодня. Сейчас я просто не готова говорить об этом.
Итак, лето 1978 года в пионерском лагере Орбита принесло мне горькое разочарование. Дело в том, что, во-первых, уволился прежний директор - Вербицкий Виктор Захарович, а на его место был взят человек с завода по имени Виктор Павлович, не имевший никакого опыта работы с подростками. Во-вторых, профком решил доукомплектовать коллектив пионерского лагеря должностью старшего воспитателя.
На эту должность была утверждена Фарида Салиховна (имя изменено), учитель то ли физики, то ли электротехники одной из городских школ. Красивая женщина с неприветливым лицом и холодными глазами имела совершенно не женский характер. Её строгость не знала границ, доходя порой до самодурства. Дети и взрослые буквально стонали под игом этой женщины. А директор Владимир Павлович, сам по себе человек, в общем-то, безобидный, но какой-то бесхребетный, оказался под абсолютным влиянием Фариды Салиховны. Он безоговорочно принял жандармские методы воспитания детей, введённые этой женщиной в Орбите. Её присутствие в пионерском лагере отравило существование не только детей, но и взрослых, создав атмосферу нервозности и злобы. Она могла войти в палатку девочек во время сон - часа и сбросить со спинок кроватей на пол их одежду за то, что девочки разговаривали или читали, вместо того, чтобы спать. Но если взрослые выплакивали свои обиды, не смея вслух возражать придиркам старшего воспитателя, то дети не стали мириться со своим положением униженных и оскорблённых. Они взбунтовались! Мы не узнавали наших добрых, милых, весёлых детей: Они ломали беседки и штакетник, резали брезент палаток, писали на заборе пастой оскорбительные слова в адрес старшего воспитателя. А во время дискотеки, когда на танцплощадке скапливалась масса людей, они откуда-то из центра толпы громко выкрикивали под музыку:
Губит людей не пиво,
Губит их Фарида-да-да-да!
Дети буквально на наших глазах превращались в зомби, становились неуправляемы! И только Фарида Салиховна оставалась по-прежнему высокомерно-холодной, не замечая или делая вид, что не замечает, происходящего.
Наши дети, привыкшие за два предыдущих лета к тому, что территория пионерского лагеря – это их территория, они чувствовали себя вольняшками тут и не стремились убегать в запретную зону, то есть за забор. С появлением Фариды Салиховны всё изменилось. Её указание: не сметь отходить далеко от палаток без воспитателя или вожатого возымело обратное действие. Теперь в заборе, окружавшем Орбиту, всё чаще и чаще появлялись лазейки в виде выломанных досок, а комендант не успевал ремонтировать забор.
Я попыталась поговорить о ненормальном положении вещей в лагере с директором - Владимиром Павловичем, но тщетно. Он восхищался работой Фариды Салиховны, особенно тем, что она умеет держать в кулаке и взрослых и детей. А понятие, выраженное словами «старший воспитатель», вызывало в нём трепетное благоговение, знаменовавшее собой истину в последней инстанции: старший воспитатель не может ошибаться! Он всегда прав!
Вот тогда, вспомнив схватку Зины Волковой с Валентиной Степановной, я решила действовать по-другому. Придумала себе какое-то задание, отпросилась в город, зашла в завком и выложила председателю всё о нашей кошмарной обстановке, царящей в пионерском лагере с момента появления в нём Фариды Салиховны. Виктор Сергеевич выслушал меня и сказал:
- Ну, хорошо, я вызову её сюда и строго предупрежу.
- Вы что?! – меня словно ледяной водой окатили его слова. – Ни в коем случае! – Разве я за этим приехала к вам? Нам всем плохо живётся в Орбите из-за этой женщины, а после вашего вызова её сюда, станет ещё хуже. Нет, я прошу вас приехать к нам, чтобы мы могли поговорить в её присутствии о наших проблемах. У всех работников пионерского лагеря накопилась масса претензии к ней. … Пообещайте, что на этой же неделе найдёте время проведать нас.
Виктор Сергеевич пообещал, и я вернулась окрылённая.
Наконец, этот день настал. В Орбиту пожаловала высокая комиссия. Меня охватило волнение: вот сейчас соберут нас где-нибудь в клубе или в столовой для очень нелёгкого разговора. Решатся ли вожатые и воспитатели выступить и сказать о своих обидах в лицо Фариде Салиховне? Её холодные глаза способны заморозить людей одним взглядом и лишить их дара речи. Ну, что ж, это означает, что начинать разговор придётся мне. … Я зашла в ванную комнату и приняла холодный душ.
Но все мои волнения оказались напрасны. Никто никуда нас не собирал, начальство предпочло открытому собранию разговор тет-а-тет со старшим воспитателем и директором лагеря в его кабинете, а затем преспокойненько укатило к себе восвояси. Это было для меня ударом. Хуже – это была пощёчина! Начальник завкома вольно или невольно выставил меня в глазах Владимира Павловича и той же Фариды Салиховны ябедой! Наушницей! Стукачкой! От сознания этого я буквально взбеленилась. Во мне поднялось такое дикое возмущение, что стало даже страшно за себя. Я достигла точки кипения, и теперь достаточно лишь одного неосторожного слова, чтобы сорваться. Я понимала лишь одно: в таком состоянии моё общение с детьми – преступление. Мне необходимо было немедленно встретиться с Егором. Он имел удивительную способность восстанавливать моё душевное равновесие…
Улучив момент, когда директор отлучился из кабинета, я вошла туда, быстро набрала номер рабочего телефона мужа и торопливо сказала:
- Егор, слушай и не перебивай! Сегодня в 11 часов вечера будь на машине возле ворот Орбиты. Это необходимо.
И, не дожидаясь ответа, положила трубку. За восемнадцать лет совместной жизни мы с Егором хорошо научились понимать друг друга, ему не надо было повторять просьбу два раза.
Вечером под покровом сумерек, предупредив лишь Люду Кулакову, учителя танцев, я вылезла из коттеджа через окно ванной комнаты и с дочкой на руках тихой сапой пробралась вдоль забора до ворот. «Москвич» уже ожидал нас. Егор подхватил полусонную Оленьку с той стороны ворот, уложил на заднее сиденье. Затем помог перелезть через забор мне, лишь тогда спросил тревожно:
- Что случилось, Галчонок?
- Потом, потом, - показала я глазами на дочку, - дома всё расскажу.
Лишь ночью, оттаяв в объятиях Егора, я смогла, наконец, успокоиться и рассказать ему о своих переживаниях.
- Господи, - рассмеялся Гоша, - одна взбалмошная баба мутит воду, а вас там тьма тьмущая, и вы не можете сладить с ней!
- Да, как можно сладить с ней, если она держит всех в кулаке, а этот Владимир Павлович, наш новый директор, сам не имеет собственного мнения, только в рот ей смотрит?!
Но у Егора весёлое настроение от встречи со мной и с дочкой, он не воспринимает всерьёз моих слов:
- Как сладить? Да очень просто!
Он сжимает свой увесистый кулак и говорит со смехом:
- Дали бы ей кулаком меж глаз, чтобы она отбросила копыта…
Меня вдруг до слёз захлестнула обида: хорошо ему шутить здесь! А вот поехал бы туда да окунулся в эту мрачную атмосферу, причём не как гость, а как человек, зависимый от злючки Фариды, тогда я бы посмотрела на него…
Увидев слёзы, Егор сказал извиняющимся тоном:
- Ну, вот, я-то хотел тебя повеселить, а ты ещё больше расстроилась… Хочешь, расскажу анекдот?
Я в темноте пожала плечами.
- Ну, слушай. Женится Хазанов. Вернее, студент кулинарного техникума. После брачной ночи молодая жена идёт в ванную комнату, а возвратившись видит своего мужа, ползающего по белой простыне и чего-то отыскивающего.
«Ты чего там шаришься?» - спрашивает молодая жена.
Тот немного растеряно признаётся, заикаясь:
«А моя мамочка говорила, что после первой брачной ночи на простыне должно быть красное пятно…»
«Скажи своей мамочке, что она - дура! У меня белокровие…»
Я давно так не хохотала, а Егор, обрадованный тем, что сумел поднять мне тонус, тут же предложил:
- Или вот ещё: Приехал в деревню маленький, щупленький мастер каратэ - соплёй перешибёшь. Собралась вся деревня в клубе. Деревенские парни – шкафы, один другого крепче, уселись на задние ряды.
Ну, мастер изложил им теорию, а потом предложил показать приёмы каратэ на практике.
«Итак, кто желает сразиться со мной? – обратился он к залу. - Выходите сюда, на сцену»
Публика обернулась к самому главному деревенскому силачу: «Вань, иди!»
А тот янится: «Да, ну его, ишшо зашибу.»
Кое-как уговорили Ваньку. Вышел он на сцену, встал перед каратэистом, и тот предлагает ему: «Ну, давайте, нападайте на меня»
Ванька с ухмылкой посмотрел в зал, взмахнул рукой – и оказался лежащим на полу.
Вся деревня разом ахнула, вскочив с мест. А Ванька лежит с закрытыми глазами и не шевелится.
«Ваня, ты жив ли?» - волнуются земляки.
Ваня открыл один глаз и спрашивает: «Этот каратист уехал?»
«Нет ишшо» - отвечают земляки сочувственно.
«Вот уедет, - говорит с угрозой Ванька, - всю деревню измордую!»
Мы посмеялись от всей души, и я как-то забыла на время обо всех своих проблемах. Потом сказала Егору:
- Знаешь, чего мне там не хватает?
- Чего?
- Твоей уверенности. Вот вижу несправедливость, а как противостоять злобной стихии этой бабы – не знаю. И никто не знает, представляешь? А она ещё больше наглеет от ощущения безнаказанности! И потом, ты учти, что мы там находимся в замкнутом пространстве, изолированы от мира, как в тюрьме…
- Странно, Галчонок, слышать от тебя такое … Ты, бывало, взахлёб: «Ах, лагерь! Ах, Орбита! Ах, дети! Ах, вожатые!» А теперь – «как в тюрьме…»
- Да, я действительно была в восторге от всего этого, особенно в самое первое лето, но тогда у нас не было этой змеюки!
- Насколько я знаю тебя, ты ни от кого не потерпишь обиды. Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то тебя безнаказанно оскорбил…
- Да, меня-то лично она не трогает. Я даже умудрилась схлопотать от неё комплимент: она сказала как-то, что во мне есть педагогический дар. Но она затюкала вожатых и воспитателей, а детей просто терпеть не может. Однажды мы после отбоя стояли с ней на крыльце коттеджа, она посмотрела вокруг и произнесла фразу, которая меня поразила…
- Что за фраза?
Она вздохнула и говорит: «Ах, как здесь прекрасно, какой воздух! А бассейн! Я бы с удовольствием приехала сюда отдохнуть, только чтобы никаких детей», представляешь? Ну, в общем, спасибо тебе…
- За что?
- За всё. За то, что я выплакалась. За то, что рядом с тобой мне не страшны никакие язвы, змеи и фурии. Ты кради меня почаще, ладно? Только утром к шести часам привози в Орбиту, потому что я буду убегать к тебе, как и в этот раз, тайком.
- Хорошо. Только давай вздремнём немного, а то я засну в дороге за рулём…
Рано утром, задолго до лагерной побудки мы были у ворот лагеря. Егор помог мне перелезть через высокий забор, затем передал спящую Олю. Мы попрощались, и каждый направился в свою сторону. Усевшись в ближайшей беседке, скрытой от посторонних глаз густыми кустами, я тихонько баюкала дочку на коленях, радуясь тому, что всё получилось так удачно, что в душе у меня – покой, а вчерашние тревоги уже не кажутся безысходностью…
Но даже в то мрачное лето был в лагере эпизод, оставивший в моей душе тёплое воспоминание о мальчике, в чьей судьбе приняла я, пусть маленькое, но доброе участие.
Валя ворвалась ко мне вся взбудораженная, словно её преследовал маньяк.
- Всё! Кончились мои мучения! Толя улетел в Москву!
- Ничего не понимаю. Какие мучения? Какая Москва?
- Ну, помнишь, я говорила тебе, что у Толи наклёвывается вариант с новой работой? Так вот, получилось! Ура!!
- Значит, ты скоро покинешь меня? А как же наши с тобой посиделки?
- Ну, положим, ты остаёшься не одна, здесь с тобой всегда будут рядом твои любимые Зина, Эля, Оля, Люда… Ты мне столько о них рассказывала, так что думаю, скучать тебе не придётся. … Да и Толя там не сразу обустроится, так что мы с Денисом пока остаёмся здесь. Ой, а ты знаешь, кого я сейчас встретила в вашем подъезде?
- Кого же?
- Представь себе, Главного Конструктора!
- Ну и что?
- А кого он тут навещает?
- Никого не навещает. Он тут живёт на втором этаже. Ты что, не знала?
Валя недоверчиво смотрит на меня. Затем спрашивает:
- Ну, и как вам такое соседство? Не напрягает?
- Да тут весь подъезд состоит из жильцов с нашей фирмы. А что тебя так удивило?
- Ну, я думала, что он живёт где-нибудь на улице Горького, в коттедже…
- Эти коттеджи строились исключительно для руководства ГХК. Кстати, Валя, а я говорила тебе, что Зинулька тоже собирается покинуть наш город?
- Нет. И куда она «намылилась»?
- В свой любимый Ленинград. У неё там дочка окончила институт, вышла замуж за болгарина, родила Зинуле внука Сашеньку…
- Так она планирует потом перебраться к дочке в Болгарию?
-Нет, Зина за время учёбы Ирины построила в Ленинграде кооперативную квартиру, так что у неё нет проблемы с жильём…
- Ирина – это дочка Зины?
- Да. Зина называет её очень ласково: – моя берёзка…
- Я смотрю, ты опечалена не на шутку…
- Естественно. Два таких милых моему сердцу человека покидают меня, как тут не запечалиться?
- Ну, тогда давай выпьем с тобой за нас любимых!
Второй тост, как всегда был за любимых мужчин. Когда мы встречаемся с Валей у меня на кухне за столом, то разговор о Женьке возникает сам собой.
- Ой, ведь Женьке нынче исполняется 50 лет! Даже не верится, что мы с ним уже больше двадцати пяти лет живём отдельно. Господи, когда-то казалось, что сутки в разлуке с любимым – катастрофа! Слушай, а ты можешь написать ему от моего имени поздравление с Юбилеем в стихах?
- Конечно, если ты мне скажешь конкретно, что я должна выразить в этих стихах, короче, даёшь мне слова, а их просто рифмую…
- Ну, я думаю, что никаких там муси-пуси не надо. Понимаешь? Это должны быть философские мысли о прожитых в разлуке с ним годах. Но выразить это надо так, чтобы в них Женька почувствовал всё: и тоску и боль, и слёзы, и любовь…
-Ты собираешься встретиться с ним?
- Нет, я отправлю ему почтой. Мы вряд ли ещё встретимся…
- Почему?
- Я так решила…
- Но почему?
- Знаешь, я хочу, чтобы Женька на всю оставшуюся жизнь сохранил в памяти, в сердце, в душе, в глазах меня ту, какую увидел в последнюю нашу встречу. Я тогда была неотразима. И такой уже не буду никогда…
- И давно это было?
- Четыре года назад, летом.
- Господи, четыре года! Я уж думала, лет десять. … Если ты так решила, это не означает, что и он принял такое же решение. А если позовёт?
- Уже звал…
- И... что?
- Он летел куда-то через Красноярск, дал телеграмму, ждал меня в аэропорту, но я не поехала…
- И ты спокойно …
- Нет, не спокойно, я рыдала. Особенно, когда пришла вторая телеграмма. … Потом, где-то через неделю, я написала ему о том, что находилась в тот период в командировке, что телеграммы получил Толя…
-Нет, ты всё-таки ненормальная…
- Может быть. Но не забывай, что годы работают против нас. Вот я и приняла такое решение. Женька так и стоит в моих глазах: молодой, красивый, влюбленный…
- А где произошла ваша последняя встреча?
- На вокзале. Я возвращалась из Москвы поездом.
- Почему не самолётом? – спросила я и сама ответила: - Ах, да, понятно, чтобы встретиться?
- Да, - говорит Валя и как бы уходит себя, в свои воспоминания. Она сейчас там, на вокзале, рядом с Женькой. И никого во всём Мире для них просто не существует.
Я включаю кофеварку, ставлю сахарницу, достаю чашки, ложечки, сэндвичи. Запах кофе возвращает Валю из грёз в действительность.
- Ну, и как прошла встреча? – спрашиваю я.
- Замечательно! Мы на глазах у пассажиров бросились в объятия друг другу и не могли вымолвить ни слова до отхода поезда.
- Господи, это что же за встреча такая, как у глухонемых? ...
- А что такое слова? - говорит Валя. - Слова бывают лживы. Глаза и сердце не солгут. … Кстати, Женька шёл за вагоном, пока поезд не набрал ход, а проводница, свидетельница нашей встречи, даже нарушила инструкцию, не закрыв дверь тамбура, позволив нам продлить прощание глазами. А перед закрытием тамбура ещё и крикнула Женьке: «Она вас любит, молодой человек!»
- А на чьё имя ты пошлёшь поздравление?
- Голубиной почтой, - смеётся Валя и добавляет: - Женька дал мне два надёжных адреса и два телефона. Так что мы теперь всегда с ним на связи. А то у меня было приключение, когда сорвалась наша встреча. Это ещё по молодости. Я, по-моему, тебе в Москве рассказывала про то, как ночью моталась по всему городу на такси, помнишь?
- Нет, первый раз слышу, расскажи.
- Ой, да это было давно. Я должна была лететь в командировку, а Дениса не с кем было оставить, Толя тоже отсутствовал, вот я и попросила разрешения на отпуск без содержания, чтобы отвезти Дениса к бабушке. Ему было лет пять. Короче, я сделала остановку в Новосибирске. Женька должен был встретить меня. Но что-то пошло не так. Ну, не могла я, понимаешь, не могла уехать, не повидав любимого. … Схватила Дениса в охапку, а он сонный, потому что времени уже около десяти часов вечера. Поймала такси, назвала адрес. Возле дома попросила таксиста: «Будьте добры, постучитесь в квартиру такую-то и вызовите сюда мужчину по имени Евгений. Я заплачу вам за эту услугу»
- И он согласился?
- Да. Причём идти ему пришлось на пятый этаж. Вскоре он вернулся и сказал, что, видимо, дома никого нет, так как на звонок никто не открыл. Потом он спросил: «Ну, что будем делать дальше?»
- Надо же! Тебе ещё таксист попался хороший. С чего это он так к тебе проникся?
- Не знаю. Наверное, по выражению моего лица догадался, что со мной приключилась беда, потому что спросил: «Мужчина, которого вы разыскиваете, отец этого ребёнка?» - показал он глазами на спящего Дениса. Мне не хотелось перед посторонним человеком раскрывать душу, я соврала, сказав: «Да».
- И что было дальше?
- Я сказала, что знаю адрес его матери в Академгородке, он повёз нас туда, но и там никого не оказалось дома, тогда мы вернулись на вокзал.
- Вот это история! И сколько же денег прокатала ты на такси?
- Нисколько…
- ???
- Ну, не взял он с меня, понимаешь? Отказался и всё…
- Как отказался? Ты что, же обаяла его, или он… чёкнутый?
- Нет, просто сказал, что любовь – дело святое, что брать деньги за такую услугу – грех, особенно если тут замешана судьба ребёнка.
- Слушай, всё-таки он - чёкнутый. Не бывает в жизни таких таксистов…
- Ну, почему не бывает? Если он сам вырос без отца…
- Откуда это тебе известно?
- Слава богу, мы с ним около двух часов мотались по городу, обо всём успели поговорить…
- Да–а, - говорю я – разорила ты мужика. Два часа мотаться среди ночи, и – ни копейки за услуги. Он пожилой или молодой?
- Где-то моего возраста.
- Понятно. Вскружила ты парню голову, Валентина, своей романтической историей. … А с Женькой – то потом разобрались?
- На обратном пути я заехала к тем знакомым, у которых мы были с Ниной в нашу первую встречу. Они дали ему знать. Он пришёл, но эта встреча оставила у меня неприятное впечатление.
- Почему?
- Потому что он обидел меня…
- Как это?
- Ну, он повёл себя так, словно и не обрадовался мне. Правда потом, когда мы уже вышли от знакомых, он обнял меня в подъезде и сказал, что в сентябре поедет на море без семьи на целый месяц, и предложил мне там встретиться.
- Ну, и?
- Я не поехала.
- Из-за того, что он при посторонних был сдержан?
Валя молчит. Тогда говорю я:
- Неужели ты не понимаешь, что он не мог при свидетелях броситься к тебе в объятия? Они прекрасно поняли, что ты позвала его не ради того, чтобы передать от сокурсников приветы. А у него всё-таки семья…
Валя допивает кофе, смотрит мне в глаза и тихо говорит:
- Тогда – она делает акцент на этом слове - не поняла. И, уезжая от него, решила: вот и всё! Это конец!!
На следующий день я передала Вале зарифмованное поздравление для Женьки. Мне самой, честно говоря, оно показалось каким-то суховатым, но Валя сказала:
- Ой, ты просто молодец! Особенно это слово – хохмач, любимое Женькино слово. Это то, что надо! Я не хочу, чтобы посторонние догадались о моих истинных чувствах, а Женька поймёт…
Валя взяла листок с поздравлением и прочла его так выразительно, словно в эту минуту Женька стоял рядом и слушал её.
С Юбилеем тебя, хохмач!
В пятьдесят ты всё тот же – Женька!
Так и мчишься по жизни вскачь,
Перепрыгивая ступеньки.
Будь здоров, ни о чём не жалей,
Всё, что было меж нами – свято!
Отмечай свой большой Юбилей,
Как совместную нашу дату.
А встречаться не стоит. Нет:
Нам обоим уже за сорок,
Мы не виделись столько лет…
Ах, как время промчалось скоро.
А казалось прожить нельзя
Без тебя ни одной минуты.
Как же вышло, что кто-то взял
Да все планы нам перепутал…
Как же вышло, что нас с тобой
Разметало по белу свету,
Ты и я не одной тропой
Ходим, топчем одну планету…
Как же вышло, что солнца круг
Нам не вместе с тобою светит,
Память сердца и память рук
Не желает мириться с этим!
- Умничка! – Валя чмокнула меня в щёку.
Когда Игорь учился в девятом классе, в его руки попала книга о городе Тарту. С красочными иллюстрациями, с подробным описанием исторических мест. Но главным открытием для сына стал университет. Решение пришло сразу.
- Мама, папа, можно я после окончания школы поеду поступать в университет города Тарту?! – спросил он. По расходам это не дороже, чем в Москву или в Ленинград…
Я ничего не имела против решения сына, но Гоша как-то сдержанно отнёсся к его выбору. Я поинтересовалась, в чём дело, и он поделился со мной своими сомнениями:
- Понимаешь, что меня тревожит?
- Что?
- Это же Прибалтика. А там русских не очень-то жалуют…
- Да, брось ты беспокоиться по пустякам. Игорь прекрасно учится, он поступит, не волнуйся…
- Да, меня, собственно, волнуют какие-нибудь искусственные препятствия. - А, чем его не устраивает, например, Москва?
- Ну, вот понравился ему город Тарту. А университет буквально привёл его в восторг. Ты бы послушал, как он мне о нём рассказывал…
- И всё же я бы посоветовал ему заранее послать запрос в университет о правилах приёма. Возможно, там есть какая-то своя специфика…
- Ну, посоветуй, если, уж так сомневаешься…
Игорь сразу после Новогодних каникул отправил письмо в университет города Тарту с запросом об условиях приёма абитуриентов на юридический факультет. Ответ пришёл довольно быстро, но он принёс сыну огромное разочарование, потому что главным условием для поступающих на юридический факультет абитуриентов было требование знания эстонского языка. Игорь тяжело пережил это сообщение, он как-то сник, и на мои слова: «Тогда езжай в Москву или Ленинград», ответил: «Если не в Тарту, то не всё ли равно, куда. ... Тогда уж лучше поближе к дому, хотя бы - в Томск».
А мне в связи с этими событиями вспомнилась давняя история моей сестры Людмилы, которой отказали в приёме документов в Казанский Авиационный институт из-за папы – «врага народа». Она тоже вернулась тогда домой поникшая, словно безжизненная.
(Эта история была напечатана в Ленинградском журнале «НЕВА» № 12 за 1988 год в рубрике СЕДЬМАЯ ТЕТРАДЬ под заголовком «Родом из детства»).
А Игорь прекрасно закончил десятилетку и отправил документы в Томский университет.
Дня через два после выпускного вечера меня навестила Валя с поздравлением в связи со столь важным событием. Я отплатила ей той же монетой, и мы с ней подняли бокалы за счастливое будущее наших детей.
- Я слышала очень хорошие отзывы о вашем выпускном вечере. Готовила и вела его, конечно, ты сама?
- Ну, скажем так: я сумела уговорить родителей принять участие в самодеятельности.
- И как это тебе удалось?
- Да, просто сказала на собрании, что все мы приходим с работы вечно уставшие, озабоченные, и дети не представляют, что их мамы и папы были когда-то такими же беспечными и жизнерадостными, как они сейчас. Сказала, что в их глазах мы - постоянные воспитатели и ругатели. Вот и предложила показать себя нашим детям, какими мы можем быть. Родители согласились. Они замечательно исполнили свои роли в нашей постановке «Кабачок 13 стульев» А для прощальной песни я сочинила новый текст на мотив популярной песни «Листья жёлтые над городом кружатся».
- Молодец. Ну, я забежала к тебе на минутку, так что пока, пока…
На этом мы расстались, потому что Валя спешила на какую-то важную встречу.
А наш сын вместе со своей будущей женой – одноклассницей Ларисой Зайцевой поехал в Томск. Игорь поступил на юридический факультет, а Лариса – на экономический. После третьего курса они поженились и вскоре мы с Егором стали дедушкой и бабушкой: дети подарили нам замечательного внука Максима.
Между лагерными сменами нас отпускали домой на передышку. Я заглянула в свой отдел. Первой, кого я увидела, придя на работу, была Зина Волкова. Она сразу же утащила меня в свой сектор и с восхищением заметила:
- Слушай, Галчонок, ты так постройнела! Расхорошела! Молодец! Признавайся, там были интересные мужчины? Да, ладно, не красней…
- Ой, Зинулька, ты неисправима, - смеюсь я. У тебя – одно на уме…
- А я и не скрываю. А что, разве ты не согласна с тем, что в жизни каждой женщины главное – мужчина?! Зачем лицемерить, жеманиться? Я предпочитаю говорить то, что есть на самом деле. Давай, колись…
- Зинуль, там много молодых и интересных мужчин, но …
- Что «но»? Почему ты вся такая закрытая, словно сейф, из тебя секрета не вытащишь клещами, а вот я тебе признаюсь, что у меня был потрясающий роман! И даже не один…
- Ну, это сразу по тебе видно: ты вся цветёшь и пахнешь! Только почему «был»?
- Видишь ли, Галчонок, все романы имеют тенденцию заканчиваться рано или поздно. Одни длятся долго, другие – не очень ...
Ты знаешь, каких только мужиков мне не приписывали здесь, а ведь на самом-то деле у меня было по-настоящему только два любимых мужчины. Тот роман, о котором хочу поведать сейчас, мог длиться долго, если бы не мои частые командировки. Представь, Галчонок, такую картину: каждый день объяснения в любви! Будто что-то на этих командированных мужиков накатило вдруг! Пошла, как говорится, полоса. … Идут косяком и всё! Но я-то тут при чём? Веришь, я не только не была близка ни с одним из них, я даже малейшего повода не подавала им! Все мои мысли были тут, в Красноярске, рядом с любимым. А сплетни уже покатились, они бежали впереди меня. … И вот, представь, я прилетаю домой, бегу радостная на работу, спешу скорее увидеть дорогого мне человека. Захожу к нему в кабинет и натыкаюсь на холодно-отчуждённый взгляд. Но я ещё продолжаю машинально улыбаться, я ничего не могу понять и спрашиваю, в чём дело. А он мне, представь, говорит с пренебрежением: «Да уж наслышаны, наслышаны о твоих похождениях и о том, как ты там мозги мужикам крутила…» Тут меня захлестнула такая страшная обида, что я даже сразу не нашлась, что ответить. Я повернулась и молча вышла из кабинета. Иду, слёзы меня душат: за что он так со мной? За что? Главное, что никакой вины с моей стороны не было. Пришла в отдел, села на рабочее место, а думать ни о чём не могу. Работа не идёт на ум. Я так ждала встречи с ним, так летела к нему. … И вдруг осознаю, что не смогу успокоиться до тех пор, пока не поставлю в этой истории точку. Привожу себя в порядок, собираюсь и снова иду к нему. Захожу, а он в кабинете не один, с коллегой. Я обращаюсь к коллеге с просьбой оставить нас на минутку одних, тот молча выходит. Подхожу к столу любимого и тихо говорю: «Встань». Он смотрит на меня насмешливо, видимо, думает, что я пришла просить у него прощения за своё недостойное поведение в командировке, и сейчас наброшусь на него с поцелуями да ласками. … А у меня внутри всё клокочет. Он медленно поднимается из-за стола и говорит мне: «Ну, встал. Что дальше?» А я со словами: «Сидячих я не бью…» влепляю ему две пощёчины, слева и справа. «А это, - говорю, - тебе за оскорбление, за то, что поверил грязным сплетням», и молча покидаю кабинет…
- Так и расстались с ним навсегда?
- Да. Я не смогла простить ему того, что он поверил не моей любви, а каким-то наговорам…
- А он не делал попытки вернуть тебя?
- Он понял, что это бесполезно, потому что я не оставила ему никакой надежды. Сожгла, как говорится, все мосты. Но я знаю, что он долго страдал и не мог оправиться от этой истории... Сколько раз потом я проходила на обед и с обеда мимо главного здания, столько раз видела его в окне. Подниму глаза – стоит и смотрит, стоит и смотрит…
- Зинуль, мне кажется, я догадалась, кто этот мужчина…
- Ну, я не удивляюсь, потому что среди нашей серой массы мужиков он выделяется и внешностью и обхождением…
- Зина, можно один очень личный вопрос? Если не захочешь ответить, я не обижусь.
- Давай, слушаю.
- Какие у тебя отношения с твоим мужем?
- У нас с ним нет никаких отношений. Мы чужие люди. Нас связывало лишь то, что моя берёзка – дочка Ирочка - училась в школе, а после её поступления в институт ничего уже не могло удержать меня возле него. Мы в разводе. Разве ты этого не знала?
- Я слышала краем уха, но думала, что это очередная сплетня о тебе. А замуж выходила ты по любви?
- Боже мой, да какая там любовь в тринадцать лет! Хотя, нет, любовь поначалу была. Очень пылкая и романтичная. Я училась в шестом классе, а он был постарше класса на два. Но потом вся любовь прошла.
- Ну, коль любовь прошла, зачем же ты вышла за него?
- Дело в том, что я оказалась беременной в тринадцать лет, а потом вся моя родня в один голос: «Кому ты такая теперь нужна? Никто тебя замуж не возьмёт, кроме Толи. Не выйдешь за него, так и останешься в старых девах». Ты же помнишь, какие были времена и нравы.
- Ещё бы не помнить!
- А случилось всё первого мая. Мы с Толей должны были пойти на демонстрацию. Он зашёл за мной, когда я переодевалась за ширмой. Дома я была одна. Толя заглянул за ширму, увидел меня обнажённую, ну и взыграло, как говорится, ретивое. Набросился на меня с ласками, а дальше я ничего не поняла. Просто чувствую, что у меня по животу, по ногам что-то потекло. Я говорю: «Толя, ты зачем меня опписал?!». Я так подумала. Ну, и всё. А дальше я начала поправляться, платья мне стали малы. Мама первой поняла, в чём дело, она ничего мне не объяснила, они пошептались с моей старшей сестрой и отвели меня к женщине - гинекологу, заранее договорившись с ней обо всём. А та мне и говорит: «У тебя, девочка, в животе растёт опухоль, надо сделать укол, чтобы она рассосалась. После укола станет больно, но ты должна потерпеть». Положили меня на кровать, сделали укол, дали чего-то выпить. Через некоторое время у меня начались в животе жуткие рези, я стала кричать, а потом из меня вдруг хлынула кровь, и что-то выплыло вместе с кровью. Прибежала нянечка, быстро завернула то, что выпало из моего живота, и потащила куда-то. Но я успела увидеть, что это никакая не опухоль, а маленький человечек. Тут со мной случилась истерика. Видимо во мне проснулся материнский инстинкт, я начала плакать и орать благим матом: «Отдайте мне, это мой ребёнок!» Но мне поставили успокоительный укол, и я заснула. Вот таким варварским методом моя родня спасла мою честь, а главное - честь семьи. Ну, а потом, когда я достигла совершеннолетия, мы с Толей и поженились.
- Слушай, но это же такая моральная травма для юной девочки! – говорю я.
- Страшная травма! Я же видела: это был сформировавшийся человечек с ручками и ножками. … При всём при этом я оказалась девственницей.
- То есть, как?
- Ну, вот так. Наверное, от неопытности Толи… Мне даже сделали дефлорацию…
- Зинуль, ты такая замечательная мама, а тебе не хотелось ещё детей?
- Галочка, я бы с удовольствием родила кучу детей, но не с таким мужем, как Толя…
- Ну, а второй роман? Ты же обещала мне рассказать о двух потрясающих романах.
- Ой, мне сейчас надо срочно сходить к Вале Новиковой, я обещала ей помочь в одном деле. Но я обязательно расскажу тебе о моём Ванечке…
О втором своём потрясающем романе, случившемся у неё в нашем «заколючинске», Зинуля рассказала мне уже в Питере, когда мы сидели в её прекрасной двухкомнатной квартире на набережной Невы. Незадолго до моего приезда Зина вернулась из очередной загранкомандировки. Она выставила на стол не менее восьми красивых импортных бутылок со спиртным и предложила провести дегустацию.
- Мы, Галчонок, сейчас выпьем с тобой по глоточку из каждой бутылки, и ты поделишься со мной своими впечатлениями.
- Зинуль, а может не стоит откупоривать все бутылки?
- Стоит, Галчонок, стоит. Когда ты ещё порадуешь меня своим посещением? А вину ничего не сделается, пробки гарантируют сохранность качества.
Зина хлопочет возле плиты с куриными котлетами, я занимаюсь нарезкой овощей для салатов. Вдруг она задаёт мне вопрос:
- Скажи, Галчонок, ты веришь в любовь с первого взгляда?
- Не просто верю, а даже не сомневаюсь в том, что любовь случается всегда с первого взгляда. Иногда люди не сразу осознают это, но, потом, сойдясь друг с другом, неожиданно обнаруживают, что свёл-то их вместе всё-таки тот, первый взгляд. Даже если они какое-то время жили каждый сам по себе…
- Я с тобой, Галчонок, абсолютно согласна. Представь себе, встретились два человека, посмотрели друг другу в глаза и сразу поняли: - это любовь! В такое ты веришь?
- Верю, конечно. У итальянцев это называется ударом молнии.
- Вот-вот! У нас с Ванечкой всё случилось именно так! В первый же миг, как только я посмотрела в его глаза, а он – в мои, между нами вспыхнула искра. Мы оба влюбились друг в друга мгновенно, веришь?! А дело было так: я пообедала в «Центральном» кафе, выхожу, … а там, ты же знаешь, две двери, между которыми маленький коридорчик. Ну, так вот: я открываю внутреннюю дверь, а он входит с улицы, и мы сталкиваемся с ним почти вплотную в этом маленьком закутке. Наши глаза встречаются, и мы замираем на месте. Смотрим друг на друга и молчим. В это время позади меня выстраивается толпа, позади него – тоже, причём никто ничего не понимает. Все спешат, кто с обеда, кто на обед, начинают возмущаться с той и другой стороны, а мы, как загипнотизированные, стоим и не можем оторвать глаз друг от друга. - Зина заливисто хохочет, вспоминая эту ситуацию. – Даже не помню, сколько времени всё это продолжалось, может минуты, а может только мгновение. Наконец, он догадался отступить и пропустил меня на улицу. Но сам, вместо того, чтобы зайти в кафе, куда, собственно, он и направлялся, повернулся и пошёл следом за мной. И всё это молча, без единого слова, представляешь? Я перешла на другую сторону улицы возле магазина «Енисей», он проделал то же самое. Я иду к магазину «Аквариум», он следует за мной. Я поворачиваю налево возле магазина «Полюс», иду в сторону проходной НПОПМ, он идёт за мной! Он не знает, кто я, я не знаю, кто он, но мы продолжаем идти одной дорогой, а когда я изредка оборачиваюсь, то вижу, как он улыбается мне. Это невозможно забыть. … Так ведь и довёл меня до самого предприятия, лишь у проходной остановился. Проводил меня долгим взглядом, а вечером. … Что бы ты думала?
- Наверное, пришёл тебя встречать
- Совершенно верно! Пришёл встречать! С этого момента и закрутился наш незабываемый роман. … Кстати, Жора не подписал мне бумагу на перевод сюда, потому что не мог простить Ванечку. Но я ему на прощание высказала всё, что думала о нём. Мы были в кабинете одни, он хотел показать свою власть. Думал, я стану унижаться перед ним, упрашивать его подписать перевод. А я взяла бумагу и со словами: «Говно ты, Жора!», вышла из кабинета.
- Не ожидала я, что он может так поступить с тобой. Мы все считали тебя его фавориткой, когда он ещё был начальником нашего отдела.
- Да пошёл он в жопу, - говорит Зина, - я всё равно получила перевод и без его помощи…
Испробовав все вина, мы ударились в воспоминания.
- Зинуль, я тебе очень благодарна за то, что ты помогла мне избавиться от комплекса неполноценности. О нём знали лишь моя приятельница Валя да Егор. Он всегда старался помочь мне, но я…
- Какой комплекс? О чём ты говоришь, Галчонок?
- О комплексе неполноценности, который я все годы работы на НПОПМ ощущала фибрами своей души.
Зина пытается что-то сказать, но я останавливаю её решительным движением руки:
- Не надо, Зинуль, делать вид, что ты не замечала того, что я среди вас, таких профессионалов, выглядела белой вороной…
- Я тебя не понимаю, честное слово,- говорит Зина, глядя на меня удивлёнными глазами.
- Ну, неужели ты не видела, что я никакой не инженер? – говорю я в полном отчаянии. – Этот комплекс мучил меня всю жизнь, я терпеть не могла эту работу и вынуждена была скрывать от окружающих свою ущербность… Ты первая, из сотрудников, кто слышит от меня эти откровения…
Зина обнимает меня за плечи и говорит очень проникновенно:
- Милый Галчонок, я всегда видела тебя весёлой и жизнерадостной…
- Да это же была моя защитная маска. Ты помогла мне избавиться от неё, и я тебе по гроб жизни благодарна за это…
- Поверь мне, я даже подумать не могла, что внутри тебя живёт такая боль. Почему ты никогда не говорила со мной так откровенно? Почему? Значит, ты не считала меня своей подругой, коль не доверилась мне…
- Знаешь, есть вещи, в которых стыдно признаться даже самой себе. … А вот после собрания отдела, где ты так горячо выступила в мою защиту, помнишь? Ну, когда Петрович не подписал мне заявление о переходе в отдел к Туркеничу. Мы ещё потом вместе с тобой шли с работы, и ты своим искренним сочувствием сумела заронить в мою душу капельку самоуважения…
- А вот теперь, Галинка, выслушай меня, только очень внимательно, и запомни: научить чертить можно и обезьяну, а вот писать стихи, нельзя научить даже какого-нибудь доктора технических наук, если в нём нет этого дара. А ты, Галчонок, наделена талантом, я восхищаюсь твоими стихами, и не только я. Разве хоть кто-то в нашем отделе относился к тебе плохо? Тебя все уважали, потому что ты у нас была единственная и неповторимая. А за консультацией по русскому языку к кому обращался народ? К тебе. А кто был режиссёром всех наших культмассовых мероприятий? Ты, Галчонок…
Я слушала Зинины слова, и физически ощущала, как меня навсегда покидает так долго давящий мою душу комплекс неполноценности. У меня вдруг появилось желание выйти на площадь Ленина, забраться на могучий монумент вождя и оттуда, сверху громко крикнуть:
«Эй, люди, слушайте меня! Я бездарный инженер-конструктор, но мне плевать на это, потому что я такой же человек, как и вы! Но мне не повезло лишь в том, что я заняла чужое место в этой жизни!»
Я упоминала выше о том, что даже в то безрадостное лето с новым руководством пионерского лагеря был там один эпизод, который оставил в моей душе тёплое воспоминание о мальчике, в судьбе которого я сыграла положительную роль.
Он появился в Орбите на втором сезоне. Наголо обритый, с глазами затравленного волчонка, он с первого дня получил среди детей кличку «уголовник». Причём так его шёпотом называли между собой и вожатые. Позднее я узнала, что ему действительно грозила колония за какие-то там правонарушения, но затем парню был предоставлен последний шанс, так он оказался в нашем пионерском лагере. Мне сразу бросился в глаза угрюмый бритый паренёк, ходивший по территории лагеря в одиночку, и ни с кем не разговаривавший. Не было в лагере ни одного человека, которого бы он одарил своей улыбкой.
«Парнишка пережил какую-то душевную травму», - подумалось мне – «Неужели я, взрослый человек, не смогу найти подход к этому угрюмому молчуну?» – терзалась я вопросом.
- Не сможешь, даже не пытайся и не трать понапрасну нервы, - сказала мне Люда Кулакова в ответ на мои мысли вслух. – Вожатые ещё ни одного слова от него не слышали, так буркнет что-нибудь непонятное в ответ – и всё…
Но вдруг сама судьба предоставила мне случай! Отряд, в котором числился Игорь, так звали этого мальчика, решил объявить голодовку, обидевшись за что-то на воспитателя или на вожатого, и дружно не явился на обед.
Мы с Людмилой Кулаковой вошли в столовую и были шокированы увиденным: за столом, накрытым для всего старшего отряда, восседал один Игорь, остальные места были пусты, а порции не тронуты. Мы уселись обедать за стол с вожатыми и медиками. Воспитатели в это время находились с детьми в палатках, охраняя сон - час. Вожатые и медики бросали удивлённые взгляды в сторону нетронутых порций. Это было тем неожиданнее, что старшие ребята обладали завидным аппетитом и всегда первыми приходили в столовую.
Когда Игорь, покончив с обедом, проходил мимо нашего стола, я окликнула его:
- Игорь, ты идёшь сейчас в отряд?
Он остановился так, словно запнулся о невидимую преграду, и молча, не поднимая глаз, кивнул мне головой.
- Тогда, будь добр, узнай, почему ребята не пришли на обед и, если не трудно, приди и скажи мне…
В ответ снова - молчаливый кивок, затем он покинул столовую.
Стоило ему только выйти за дверь, как все вожатые наперебой заговорили:
- Галина Александровна, неужели вы верите, что он придёт?!
- Да он за всю неделю ни с кем ещё и словом не перемолвился! - Удивительно, что этот «уголовник» вообще вас услышал…
Честно говоря, я ни во что пока не верила, но мне надо было за что-то зацепиться, чтобы наладить хоть какой-то контакт… Разговор за столом перешёл на другие, более интересные темы, а я молча слушала и… ждала. Прошло минут десять, а может и больше, когда у нас над головами вдруг раздался голос Игоря:
- Они не придут на обед… Они объявили голодовку…
Игорь по-прежнему хмуро смотрел куда-то в пол, а моё сердце запело птахой: «тронулся, тронулся лёд!» Я, как можно теплее, сказала:
- Спасибо тебе, Игорёк. Спасибо, что выполнил мою просьбу…
И в этот момент я впервые увидела его глаза. Он лишь на миг распахнул их, с удивлением взглянув на меня, но я успела заметить в них искорку тепла.
А вожатые так и застыли, что называется, с разинутыми ртами. Когда Игорь вышел из столовой, кто-то из них сказал с неприкрытым восхищением:
- Вот это да-а-а-а! Галина Александровна, это же просто невероятно!
Но я-то понимала, что радоваться пока было рано. Однако у меня появилась маленькая надежда добиться полного доверия со стороны этого нелюдимого паренька. План мой был прост: стараться чаще попадаться ему на глаза. И вот как-то, проходя по аллее мимо палатки старшего отряда, я задумалась и не увидела идущего мне навстречу Игоря.
- Здравствуйте, Галина Александровна, – услышала я и, подняв глаза, не сразу поверила в удачу: угрюмый, нелюдимый мальчик Игорь смотрел на меня и… улыбался открытой, доверчивой улыбкой.
- Здравствуй, Игорёк. Ну, как тебе у нас в лагере, - задала я первый, пришедший мне на ум вопрос, - не скучно?
- Нет. Нормально!
Как ни ждала я этой встречи, а оказалась совершенно не готовой к ней, поэтому, сказав Игорю несколько ободряющих слов, сделала вид, будто очень спешу по важным делам.
Но теперь при встречах он всегда улыбался мне, и лишь однажды я увидела испуг в его глазах. Но это не было испугом слабого перед сильным или подчинённого перед начальником. Это была боязнь потерять доверие старшего товарища. Просто я уловила едкий запах папирос, исходящий от Игоря и невольно поморщилась:
- Ой, Игорёк, ты зачем же так накурился?
- Извините, - он машинально прикрыл рот рукой.
- Да, за что же мне извинять тебя? Я могу только посочувствовать твоей беде. … Куришь давно?
-С десяти лет, - немного растерявшись, ответил он и добавил: - Я несколько раз пытался бросить, но не получается…
- Вот что, Игорь, я хочу тебе сказать: я не врач, лечить от этой болезни не умею. А привычка – это та же болезнь, и одолеть её может только сам человек. Тут не помогут ни приказы, ни угрозы, ни нравоучения. У меня к тебе единственная просьба: курить только там, где тебя не смогут увидеть малыши. Они любят обезъянничать. Ну, и само собой, окурки и спички не должны попадаться им на глаза, договорились?
- Я обещаю, Галина Александровна.
Не знаю, сумел ли Игорь, в конце концов, избавиться от пагубной привычки, но данное обещание он ни разу не нарушил. А мне рассказывала Ира Ковальчук, как лет пять тому назад здесь, в Орбите, какая-то очень самонадеянная старшая вожатая, горя благородным желанием излечить от курения всех мальчишек за один сезон, добилась обратного результата. Не помогли ей ни тотальные обыски с выворачиванием карманов, ни строгие наказания юных курильщиков. Они просто стали хитрей и изворотливей, убегая курить за лагерный забор, и там же в укромных местах прятать свои «трофеи». Но самое пагубное заключалось в том, что на стрёме у курильщиков всегда стояла малышня, набираясь сначала теории, а потом и практических знаний.
Я пришла к Вале и увидела, что сборы идут полным ходом.
- Ты извини за беспорядок, я сейчас немного разгребу шмотки, и мы с тобой посидим и от души поболтаем, – говорит Валя, торопливо чмокая меня. - Я уже приготовила вкуснятину…
- Советскую?
-Ты о чём? – удивилась Валя
- Да это я так пошутила. Ты сначала сказала про шмотки, а потом про вкуснятину, и мне вспомнились слова Зины. Она любила говорить: «Жратва – советская, а шмотки – только импортные!»
- А ты не согласна?
- Согласна на все сто процентов! Только вот после рождения третьего ребёнка у нас материальные возможности резко снизились. Если Танюшку до шести лет мы одевали в импортную одежду, то Оленька довольствовалась совдеповским ширпотребом. Помню, Танюшка классе в седьмом или в восьмом очень комплексовала: у подружек сапоги, куртки, пальто – импортные, а моя дочурка - в перешитом старье. Игорь уже в институт поступил, а первую зиму носил пальто, купленное ему в седьмом классе, представляешь?! Я ему рукава удлинила и пуговки переставила…
Когда сборы закончились, и мы уселись, наконец-то за стол, я напомнила Вале о её обещании посвятить меня в последнюю их с Женей тайну.
- Так что же такое у вас с Женей было?
- Что было?… Была обычная примитивная измена. Женька не выдержал испытания разлукой.
Услышав это, я испытала шок. Но главное, меня поразило, что Валя произнесла эту фразу спокойно, без эмоций.
- А как ты узнала?
- Женское сердце, если в нём поселилась любовь, подобно лакмусовой бумажке, оно способно чувствовать беду на расстоянии…
- А если это обманчивое предчувствие, если ты ошиблась?
- К сожалению, я оказалась права…
- Ты получила анонимку?
- Нет, я задала прямой вопрос и получила прямой ответ…
У меня в голове всё перемешалось. Я смотрела на Валю и думала: «Вот сейчас она рассмеётся и скажет, что пошутила…» Но Валя сидела без тени улыбки, и главное: её лицо было абсолютно спокойно, а взгляд сосредоточен на каких-то своих мыслях. Молчание не могло продолжаться бесконечно, и я первой нарушила его:
- Валя, объясни мне, пожалуйста, как ты можешь говорить об этом с таким равнодушием?
- Равнодушие?! Не забывай, что с тех пор прошло больше двадцати лет. … А что творилось тогда в моём сердце, ты и представить себе не можешь. Я тогда готова была броситься, схватить Женьку за горло или всадить нож в его грудь, а потом – себе, но оскорблённая гордость не позволила мне даже заплакать, слёзы были внутри меня, а говорила я с ним без истерики…
- Если тебе тяжело это вспоминать, то давай сменим тему…
- Нет, я хочу тебе рассказать то, чего никому и никогда не рассказывала, спрятав это глубоко в себе. Слишком долго несла я эту ношу. Самое тяжкое заключалось именно в том, что тогда рядом со мной не оказалось Альфии, - единственного человека, кому могла я поведать своё горе и поплакаться в жилетку, но она была далеко…
- Тогда ты и решила уехать от Женьки навсегда?
- Да…
- А он хотя бы попытался как-то оправдаться перед тобой?
- Попытался, но я сказала, что мне не нужны его оправдания.
- Но ты же его так любила, что не представляла жизни без него…
- Не представляла…
- И всё-таки не простила. Почему?
- Помнишь песню Пахмутовой, где такие слова: «Мы друзей за ошибки прощали, лишь измены простить не могли»? Это была не просто измена, это было предательство! Предательство дружбы, любви, доверия! Все мы родом из совдепии, её идеалы были нашими идеалами. И я ушла…
- И он позволил тебе уйти?
- Не сразу. Он попросил меня придти завтра на речной вокзал и проводить его. Причём, прижал к себе и не отпустил до тех пор, пока я не дала ему согласия.
- И ты пообещала?
- Да. В тот момент я уже всё решила. Для меня обратной дороги не было. А вот Женька не знал, что это будет последнее наше свидание. Он, видимо, ещё надеялся, что всё перемелется и мука будет – любимая его поговорка. Ну, я же тебе рассказывала, по-моему, ещё в Москве про это наше прощание…
- Да, рассказывала, только о причине разрыва ты мне тогда ничего не сказала, а я всё время думала, что в твоём рассказе не хватает какого-то очень важного звена. Теперь стало ясно. … Хотя, я всё равно считаю, что ты слишком жестоко обошлась с ним…
- Ты забываешь, что я и с собой обошлась не менее жестоко…
- Так, может быть, не стоило доводить это до разрыва? Может, было бы достаточно заставить его поверить в то, что он навсегда теряет тебя, но оставить ему хотя бы маленькую надежду...
- Может быть. Если бы тогда я была такой мудрой, как сейчас. … Скажи, а что сделала бы ты в подобной ситуации?…
Я немного растерялась от такого вопроса.
- Не знаю. Я как-то даже не задумывалась над этим…
- Ну, неужели вы с Гошей никогда не разговаривали о такой возможности?
-Да, как-то раз я спросила его, что бы сделал он, если бы вдруг его обуяла страсть к какой-нибудь красотке? Так он всё превратил в шутку, заявив, что женщин красивей меня он ещё не встречал…
- А в твоей жизни с Егором был случай, память о котором для тебя очень дорога?
- Ну, конечно. Таких случаев было много…
- Нет, вот какой-то самый, самый…
- Самый, самый? Ну, может быть, когда я открыла глаза после операции, а у моей постели на коленях стоял Егорушка, который в это время находился на полигоне…. Я подумала тогда, что у меня галлюцинации. А это был он. Вот это для меня действительно волшебное воспоминание…
- А для меня волшебным воспоминанием навсегда останется наше купание с Женькой ночью.
- Ты мне никогда не рассказывала об этом…
- Я про это, как и про измену, никогда и никому не рассказывала. Это наша с Женькой тайна. О ней не знает никто…
- Я вижу, тебе хочется поведать мне о ней, или я ошибаюсь?
- Да, в общем-то, не ошибаешься. После того, как я рассказала тебе о причине нашего разрыва, это уже не стоит скрывать. Потому что именно эта романтическая история и стала началом конца наших взаимоотношений…
После недолгой паузы Валя говорит:
- Был чудесный, тёплый поздний вечер. Мы гуляли по городу, вышли на набережную и пошли вдоль берега по песку. Я сняла босоножки, потому что в них забился песок. Женька тоже разулся и мы, как два босяка, пошли по воде. Из-за туч выплыла луна и осветила всё сказочным светом…
- А кому пришла в голову мысль искупаться ночью?
- Ну, кому, как ты думаешь? Мне, конечно. Я давно, ещё когда увидела фильм «Колдунья» с Мариной Влади, где она купалась ночью в лесном озере, предлагала девчонкам испытать такую экзотику, но они меня не поддержали, а одной мне было страшно.
- А Женя сразу согласился?
- Он сначала немного опешил и сказал, что «у нас же нет с собой купальников». … Тогда я решила показать ему пример и стала молча раздеваться…
- Как? – опешила я. – Прямо до нага, не стесняясь?
- А кого там было стесняться? Ночь. Мы на всём берегу одни…
- А Женька?… Да ещё при свете луны…
-Ну, знаешь, если бы у меня сиськи висели до пупа, живот - до колен или ноги кривые, я бы не то, что смутилась, я бы никогда не показала себя перед ним обнажённой…
- А Женька тоже разделся?...
- Он вообще стоял, как истукан. А я пошла тихонечко к воде. И вдруг мимо меня пролетел метеор и бросился в воду, окатив с ног до головы…
- Ну, ну, ну, дальше-то что было?
- - Что было? Плавали. Ой, как это было здорово и немного жутко. Я всё время прислушивалась, не плывёт ли подо мной какая-нибудь нечисть…
- Так Женька тоже был голый? – я всё ещё не могла придти в себя от услышанного.
- Нет, в пиджаке и при галстуке. Что за ерунду ты спрашиваешь? – усмехнулась Валя.
Я сижу молча, пытаясь понять, как могли они, не стыдясь друг друга, обнажиться, ведь не муж и жена всё-таки. Да ещё и при ярком свете луны… Тут до меня долетели слова Вали:
- … но я устала и поплыла назад на спине, Женька стал меня поддерживать снизу. А я закрыла глаза и вообразила, что он перевоплотился в дельфина и спасает меня, тонущую в море…
- А потом?
- Я вышла из воды и сразу замёрзла, Женька схватил свою рубашку и стал обтирать меня, а потом вдруг резко отвернулся, как-то скукожился весь и содрогнулся. Я ничего не успела понять, как он бросился к воде, нырнул, и тут случилось неожиданное…
Валя даже нервно передёрнула плечами, словно увидела перед собой вылезающее из воды чудовище.
- Да что же такое случилось-то? – поторопила я Валю.
Она посмотрела на меня осоловелыми глазами:
- Луна ушла за тучи…
- Ну, и что? Вот беда-то, я уж думала кондрашка тебя хватила…
- Как «что»? Тёмная ночь, ни зги не видно, я одна на берегу, голая. И Женьки нет, даже всплеска на воде не слышно. И позвать нельзя, мало ли кто меня услышит. … Ой, я так испугалась, подумала, что он утонул, и начала потихоньку скулить. Ужас…
- Ну, и чем всё это закончилось?
- Закончилось это просто сказочно. Всё было так здорово, что до сих пор это воспоминание я храню в своём сердце, как… даже не знаю, как это назвать. … Как святыню. Жаль, что такое волшебство больше никогда не повторялось в моей жизни. Ни-ко-гда!
- А ты сказала, что это стало причиной вашего разлада…
- Видишь ли, после этой ночи во мне так заиграли гормоны, что я уже понимала, что никакие запреты не удержат меня. Вот тогда и дала согласие на Женькин временный отъезд. … Думала, что вдали от него укрощу свои гормоны. … Только ничего не помогло. Я постоянно вспоминала эти наши нежные прикосновения там, на берегу, когда мы словно изучали друг друга на ощупь, и тосковала ещё сильнее. А когда узнала про измену, поняла, что не смогу простить именно то, что он своим предательством зачеркнул, замарал доверие близости, которое возникло между нами в ту волшебную ночь.…
А голодовка, которую устроил старший отряд, имела, на мой взгляд, комическое продолжение. Когда до директора дошли слухи о голодовке, он не на шутку разгневался:
- Голодовка! В пионерском лагере! Да я покажу им такую голодовку, что они у меня запомнят её на всю оставшуюся жизнь!
А мальчишки вовсе и не думали голодать, их молодые здоровые организмы постоянно требовали пищи, поэтому, решив объявить голодовку, они ещё во время завтрака хорошо запаслись хлебом, собрав его со всех столов и спрятав под рубашки. Выйдя из столовой, они очень громко стали радоваться удачно проведённой операции, что не прошло незамеченным вездесущей малышнёй.
Увидев разгневанного директора, который торопливо шагал в сторону палаток первого отряда, я попыталась остановить его и объяснить, что вся эта затея ребят не более, чем фарс, но он не слушал меня и только повторял, как заведённый:
- Я покажу им голодовку! Я им сейчас покажу!
Владимир Павлович подлетел к ребятам, стоявшим у своей палатки и гаркнул:
- А ну, признавайтесь, кто здесь зачинщик голодовки?!
Парни, кто с ухмылкой, кто исподлобья смотрели на директора и молчали.
Это ещё больше распалило Владимира Павловича:
- Я спрашиваю, кто зачинщик голодовки? Если не сознаетесь добровольно, будете наказаны все! Я дойду до завкома и добьюсь, чтобы вашим родителям хорошенько всыпали там за эту политическую, понимаешь, акцию! Ишь, ты, чего придумали. Здесь вам не какая-нибудь Америка! Голодовку, понимаешь, устроили! Это знаете, чем грозит? За это ваших родителей не только лишат премии, но ещё и вызовут кой-куда!
- А при чём здесь наши родители? – подал голос Коля Казин, импульсивный, легко возбудимый мальчик, но, в общем-то, весёлый и быстро отходчивый. – Это же не они устроили голодовку, а мы…
- Вот и назови зачинщика! – тут же предложил директор, а я с ужасом подумала, что вот сейчас Коля или кто-то другой могут сломаться и указать на одного из своих друзей, став доносчиками, но, слава богу, этого не произошло.
- Да не было никаких зачинщиков, - пробубнил Коля, - обиделись и все вместе решили устроить голодовку. Спросите других, вам все так скажут…
То ли директора удовлетворило объяснение, данное Николаем, то ли гнев его иссяк, только он, пригрозив на прощание:
- Ещё раз услышу про голодовку-забастовку, понимаешь, вам не поздоровится! – исчез так же стремительно, как и появился тут.
- Ребята, - обратилась я к подросткам, - я против всяческих ваших голодовок, как и директор, и весь персонал пионерского лагеря, но хочу вам сказать одну вещь, а вы постарайтесь понять меня правильно. Уж если когда-нибудь в жизни вам придётся таким образом защищать свои права или права близких вам людей, будьте на высоте, не превращайте эту акцию в фарс, в насмешку… Голодовка – это не слово, это последняя надежда добиться справедливости там, где попраны права человека.
Искреннее смущение на лицах ребят стоило больше, чем покаяние, которого так и не добился Владимир Павлович от провинившихся. Коля Казин не удержался и спросил:
- А как вы узнали, Галина Александровна, что это не настоящая голодовка?
- Коля, вся малышня в Орбите видела, как старательно вы затарились на этот случай хлебом. Вы же сами, выйдя из столовой, на весь лагерь похвалялись своей смекалкой и хитростью…
Думаю, что этот разговор с ребятами был не напрасен.
А потом, как всегда, в конце лагерного сезона, у нас состоялся прощальный концерт. В таких концертах принимали участие и дети и вожатые. Я поражалась тому, как там, на природе таланты раскрывались во всей полноте. Мы фантазировали и воплощали эти фантазии в наших юмористических постановках. Среди детей были чтецы, певцы, танцоры. А вожатые просто блистали на сцене. Когда мы ставили КВНы между ними и старшими отрядами, весь персонал, свободный от дежурства, приходил на эти постановки. Не хватало скамеек, и люди устраивались прямо на траве. Помню, кадриль в исполнении вожатых была встречена такими бурными аплодисментами и криками «Бис!», что им пришлось исполнять её три раза. А среди воспитателей у нас была своя звезда – Наталья Даниловна Попова (Сенниковская). Когда она исполняла популярную в то время песню «Вологда», все зрители подпевали ей…
На сей раз мы рискнули поставить юмористическую пьеску о жизни в некоем пионерском лагере, где между детьми и персоналом случались всяческие недопонимания, что вызывало бурные эмоции у детей…
И вот однажды к нам на репетицию просто так, из любопытства зашёл… «молчун» Игорь. Ну, могла ли я упустить такой случай? Конечно, нет! Быть может, сама судьба привела этого мальчика тогда к нам. У меня как раз не было исполнителя на роль директора пионерского лагеря, и я предложила Игорю попробовать сыграть эту роль…
Игорь смутился и как-то неуверенно сказал:
- Но у меня нет таланта…
- Игорь, это всего лишь проба. Не получится – не надо, станем искать другого исполнителя, а вдруг всё-таки получится?
И он согласился. И сыграл эту роль так, что зрители рыдали от хохота. И хотя все персонажи носили вымышленные имена, они были легко узнаваемы по манерам, поступкам, отдельным характерным репликам, которые использовали в своей речи прототипы наших «героев». Концерт прошёл великолепно!
И, как всегда, после окончания такого концерта состоялась торжественная церемония награждения ребят сувенирами, а особо отличившихся, принимавших активное участие в жизни пионерского лагеря, ещё и грамотами. Эта, очень любимая детьми процедура, проходила так: я, «вооружённая» микрофоном, и два моих ассистента – один с ящиком призов, другой с грамотами - выходили на летнюю эстраду, приглашали на сцену по очереди ребят, зачитывали грамоты и вручали призы. Процедура была отлажена и работала, как часы. Но вдруг в хорошо отлаженном мероприятии возникла неожиданная заминка.
- На сцену приглашается Игорь Куликов! – торжественно возвестила я, но мой призыв остался без внимания. Обведя глазами зрителей и не увидев того, кого искала, я повторила свой призыв иначе:
- Игорь, где ты? Отзовись. Мы ждём тебя на летней эстраде…
И увидела какое-то суетливое движение в задних рядах. Затем, подталкиваемый ребятами там поднялся Игорь и медленно пошёл по проходу к сцене. На его лице было написано недоумение. Он поднялся по ступенькам, подошёл ко мне, и, стоя спиной к зрителям, тихо спросил:
- Галина Александровна, это не ошибка? Меня действительно награждают?... Меня?...
- Тебя, тебя, Игорь шепнула ему я. – Только повернись лицом к залу и улыбнись, хотя бы…
Он выполнил мою просьбу, как выполняют приказы, автоматически, и продолжал стоять с растерянным выражением лица, пока я зачитывала грамоту: «За активное участие в художественной самодеятельности, за прекрасно сыгранную роль директора пионерского лагеря…» Лишь тут, наконец-то, до него дошло, что это не розыгрыш. Он вдруг улыбнулся счастливой улыбкой, поднял над головой всё, что вручили ему ассистенты, и громко крикнул в зал:
- Ребята! Ура! Меня наградили!
Зрители встретили его слова рукоплесканиями, а у меня защипало глаза.
По окончании этого мероприятия ко мне подошла девочка из отряда Игоря и сказала:
- Галина Александровна, Игорь хороший парень, я знаю его, мы учимся в одном классе. Просто у него гордый, независимый характер, а таких учителя не любят. Поэтому у него с ними постоянно бывают стычки, а все ЧП, что случаются в школе, вешают на Игоря.
Немного помолчав, она добавила:
- Я очень рада, что Игоря наградили. Но вот вернётся он в школу после лагеря, его там снова начнут допекать учителя…
На следующее лето я отказалась от работы в пионерском лагере: общение с Фаридой Салиховной надолго отбило желание возвращаться туда. Но через год я уступила личной просьбе председателя завкома, Виктора Сергеевича, который обещал, что такого больше не повторится. Он пригласил нас с Анатолием Ивановичем, будущим директором п/л Орбита, для серьёзного разговора и в моём присутствии дал указание Анатолию Ивановичу не вмешиваться в мою работу.
- Да я и не собираюсь вмешиваться, пусть работает, - был ответ будущего директора.
И я согласилась. И не пожалела. В то последнее моё пионерское лето я работала с таким же удовольствием и энтузиазмом, как и в первый свой приезд в Орбиту. И дети, и воспитатели, и вожатые – все выкладывались от души, потому что в коллективе царили мир и согласие. Это лето стало как бы реваншем за те два сезона, что были отравлены присутствием мегеры Фариды Салиховны. И дети снова были прежними: добрыми, весёлыми, послушными, изобретательными. А на прощальные дискотеки к нам в лагерь приезжали наши, выросшие из пионерских галстуков, орбитовцы.
Закончив сезон, я вернулась на мою постылую работу, и была несколько удивлена тем, что меня лишили премии за те месяцы, что я провела в Орбите.
- А за что тебя премировать? За то, что ты всё лето отдыхала в пионерском лагере? – сказал мне начальник сектора Иван Шеин. – Так за это, дорогуша, никого не награждают…
- Вообще-то я там работала, - не очень уверенно возразила я Шеину.
- Работала? – усмехнулся он. – Ты называешь это работой? Всё лето на свежем воздухе! Под солнышком! Но если ты даже и работала там, то исключительно ради своего удовольствия, разве не так?
- Да, в общем-то, мне очень нравилась моя работа. Я делала её с большим удовольствием…
- Ну, вот. О какой же премии может идти речь? – Иван посмотрел на меня со счастливой улыбкой победителя.
И поразмыслив, я решила, что, пожалуй, в его словах есть доля истины, поскольку я находилась в лучших условиях работы, нежели мои коллеги, сидевшие всё лето в залах за кульманами. Так что причитавшаяся мне премия была заслуженно поделена между ними. Наверное, так бы всё и осталось, не встреть я случайно Люду Кулакову, которая в это моё последнее орбитовское лето работала старшей вожатой.
- Привет, Галина. Ну, что, довольна премией? Поди-ка решаешь, на что её потратить, а? – поинтересовалась она.
Я, что называется, разинула рот от удивления:
- Так тебя не лишили премии?
- А кто меня мог лишить премии и за что? – в свою очередь удивилась Людмила.
- Ну, вот меня, например, лишили…
- Это что, шутка? Кто посмел такое сделать?
- Мой начальник. Иван Шеин.
- На каком основании? Он что у вас, с придурью?
- Он сказал, что раз я всё лето отдыхала в лагере, то мне не положено никакой премии. Я решила, что он прав, тем более после того, как нас наградили путёвками в Прибалтику.
- При чём тут путёвки? Премию дали всем, кто работал непосредственно с детьми. И я этого так не оставлю. Пойду сейчас же к Виктору Сергеевичу и расскажу ему про самоуправство вашего Шеина.
- Ой, Люда, может не надо. Он ещё подумает, что это я наябедничала. Не стоит с ним связываться…
- Ещё чего! Какой-то Шеин будет решать, кому положено, а кому не положено получать премию за работу, о которой он представления не имеет! Слишком много на себя берёт этот ваш Ухо-горло-носов! Таких надо ставить на место, чтобы не наглели!
Прошло не более недели, и мне возвратили отобранную Иваном премию, а ещё через некоторое время я узнала про то, как развивались события после разговора Людмилы Кулаковой с Виктором Сергеевичем. Оказывается, он был возмущён поступком Ивана до глубины души. Вызвав его в свой кабинет, он устроил ему полный разнос, а закончил свою речь словами:
- Зарубите себе на носу, что я не допущу подобного обращения с моими лучшими работниками пионерского лагеря, я дойду до Главного Конструктора! Имейте это в виду…
Я мысленно поблагодарила начальника завкома: «Спасибо Вам, Виктор Сергеевич за то, что так достойно оценили мою работу».
Последняя встреча с Валей состоялась у меня где-то году в девяносто втором Я ездила к Тане в Ленинград, а на обратном пути остановилась в Москве, буквально на двое суток. Валя встретила меня на вокзале.
- Опять одна, а обещала приехать с Егором, – были первые её слова. - А я не на тачке, ты уж извини. Толя с друзьями и Денисом подались на выходные в Подмосковье, так что мы с тобой доберёмся на такси, лады?
- Да я бы и на метро с удовольствием прокатилась, - поспешила я успокоить Валю.
- Нет, в нашем случае метро не лучший вариант. Там с пересадкой, а мы на такси, с комфортом. …
- Ну, как ты там справляешься со своим семейством, мать-героиня, - спрашивает Валя, угощая меня моими любимыми голубцами.
- Да, в общем - то нормально. Тем более, что мы остались сейчас практически вдвоём: Егор и я. Игорь с семьёй живёт во Владивостоке, Танюшка – студентка, учится в Ленинграде, а Оленька поступила в Иркутский иняз.
- Поздравляю, ты писала, она у тебя «золотая медалистка»…
- Да. Причём, Оля заявила, что этой медали больше достойна Танюшка, а не она.
- Почему?
- Ну, Таня у нас всегда была звездой, только характер её подвёл. … Она умудрялась ссориться не только со сверстниками, но бывала резка и с учителями. Всегда отстаивала своё мнение. А вообще, пожалуй, из всех троих она самая одарённая: ей достались все дедовы гены. … Кстати, когда Егору говорили: «Молодец твоя Галина, не побоялась в наше время трёх детей родить…», он со смехом отвечал: «А чего ей бояться? Она только рожала да кормила грудью, а потом на меня все заботы сваливала…» Ладно, хватит обо мне, расскажи, как у тебя-то дела?
- Ой, тут на мой юбилей Женька меня так оригинально поздравил!
- На который юбилей?
- Ну, на 55 лет. Главное, я не слышала звонка, трубку взял Денис. А когда подошла я, то Женька сначала спросил: «Это твой муж?» И голос как-то дрогнул у него. «Нет, - говорю, - сын». Он помолчал, кашлянул, а потом своим обычным, чуть насмешливым голосом торжественно произнёс: «Разреши тебя поздравить с совершеннолетием?!»
- И как это понимать?
- Я думаю, он напомнил мне о моей юности, когда поздравлял в 18 лет.
- А меня в 40 лет Танечка тоже поздравила очень оригинально. Я собиралась на работу, наводила у зеркала марафет. Она подошла сзади, обняла за плечи и говорит: «Мамочка, я поздравляю тебя с днём рождения! Ты у нас такая красивая и молодая, я никогда бы не дала тебе твоих лет!» Ну, мне стало любопытно, и я спрашиваю: «А сколько бы ты дала мне?» Она призадумалась и говорит: «Ну, самое, самое большее … лет 39…»
- А ты ожидала, конечно, другого ответа, признайся? – смеётся Валя.
- В общем-то, да. Мне тогда никто не давал больше тридцати, но, как говорится, устами младенца глаголет истина…
- Не переживай, ты и сейчас выглядишь замечательно…
-Это что! Лет в шесть она захотела иметь такую же причёску, как у меня. А я за время беременности Оленькой отрастила длинные волосы и стала носить гладкую причёску без чёлки. Однажды Таня влезла ко мне на колени, стала ласкаться и говорит: «Мамочка милая, убери мне чёлку, я хочу иметь такой же пустой лоб, как у тебя»…
- Да уж, - рассмеялась Валя от всей души, - классный комплимент она отвесила тебе.
- Вот и Егор сказал то же самое. «Сколько лет мы живём вместе, а я и не знал, что у моей жены пустой лоб…»
- Своеобразный ребёнок. Тебе надо было записывать все её высказывания.
- Ой, вспомнила ещё. Ты не устала от моей болтовни?
- Наоборот, я с удовольствием слушаю…
- Так вот, наша дочка буквально затиранила нас с Егором и не отстала, пока не добилась нашего согласия на покупку скрипки и поступления в музыкальную школу.
- А что вы так упорствовали-то?
- Да, я считала это очередным капризом, пока мама не сказала мне, что это гены моего отца: он был левша, как и Танюшка, и прекрасно владел скрипкой. А мы предлагали ей учиться играть на пианино…
Ну, короче, как-то по «телеку» шла передача о первых героях Великой Отечественной войны. Один из участников рассказал о своем друге-танкисте, который даже в бою не расставался со скрипкой. Тут Таня аж подскочила с кресла и закричала: «Вот видите, папа, мама, я была права! А вы не хотели покупать мне скрипку! Ну, как бы я с пианино в танке-то поместилась?»
Валя хохотала до изнеможения. И всё повторяла:
- А зачем ей надо было лезть в танк? Да ещё с пианино, зачем? ...
- Мы с Егором и сами тогда ничего не поняли. Тоже хохотали, а Таня обиделась на нас и гордо удалилась из комнаты. И даже плакала от обиды. Ночью Егор подошёл к её кроватке и долго баюкал любимую дочку.
- Скажи, а трудно было управляться с тремя детьми?
- Трудно было с первым ребёнком, а потом уже у меня появился опыт. Да и помощников становилось больше с каждым новым детёнышем. Правда, Танюшка часто преподносила нам сюрпризы. Помню, когда она пошла в первый класс, папа выдал ей ключ от квартиры, который она в тот же день и потеряла. Он сходил и заказал несколько дубликатов. Но к окончанию первого класса Танюшка умудрилась потерять 8(!) ключей. И какое-то время они с Игорем пользовались одним ключом. Однажды мы возвращаемся с работы и видим такую картину: на входной двери висит лист ватмана, а на нём крупными буквами выведено чёрным фломастером: «ИГОРЁК КЛЮЧ ПОД КОВРИКОМ»
- Да уж. Если бы такое случилось не в закрытом городе, вы остались бы в том, что на вас… Короче, весёлая была у вас семейка…
- И не говори…
- Ну, а Игорь и Оля чем удивляли вас с Егором?
- Бывали смешные высказывания и у них, но гораздо реже, чем у Танюши, поэтому мы многое просто забыли. Но очень насмешило нас то, как Оленька называла нянечку в садике. Да и не только она. Имя Лариса Геннадьевна было трудно произносимым для детей, поэтому они называли её Вариса Гавнадьена…
- Очень оригинально, - смеётся Валя, - особенно отчество. … Слушай, Галинка, я всё хотела у тебя спросить, а идея со ВГИКОМ так и заглохла?
- Господи, Валя, какой ВГИК? Я вышла замуж, родила ребёнка. За два первых года он переболел, по-моему, всеми детскими болезнями. Конечно, если бы мы остались в столице, может быть …
- А что, вам было предложение остаться в столице?
- Егору – да, было… Ой, мать, за окном-то уже утро. Вот это мы с тобой дали дрозда, как говорит Егор. Давай хоть вздремнём немного…
Нас с Валей разбудил бас Толика:
О! Какие люди к нам пожаловали! А где Егор?
- А он, Толя, как и ты, вкалывает, это я – человек свободный, могу позволить себе иногда попутешествовать. Вот была у дочки в Питере.
- Так он там сейчас какую должность занимает?
- Начальник сектора…
- Я думал, он давно уже зам Главного. Егор мужик-то башковитый…
- Ой, Толя, будто ты не знаешь, что не это сейчас главное! Сейчас люди, чтобы выбиться в начальники, прежде всего, лезут в коммунисты.
- Ясно. А он всё такой же непримиримый…
- Да. И намекали, и открытым текстом говорили, что на ведущих должностях предпочтение отдаётся коммунистам. Его в начальники сектора рекомендовали не единожды, но каждый раз отклоняли, а над ним ставили абсолютно не владеющих навыками этой работы людей с партбилетами. А Егору приходилось исправлять все их огрехи…
- Короче, быть их наставниками…
- Вот-вот!… А друзья советовали вступить в Партию. … На каком-то очередном заседании, где была выставлена его кандидатура в начальники сектора, взяла слово коммунистка Ирина Симонова и заявила, что Георгий Иванович не может возглавлять сектор, так как он оскорбительно отзывается о руководителе нашей Партии - Леониде Ильиче Брежневе, рассказывает о нём порочащие его анекдоты…
- Это шутка? – Толя недоверчиво смотрит на меня.
- Мне об этом рассказал человек, который был участником того заседания.
- Дурдом! Вся страна – один большой дурдом! – говорит Толя с возмущением. Всё наше правительство – маразматик на маразматике. Гнать бы их из Кремля поганой метлой!...
- А вы с Денисом как съездили? – перевожу я разговор на мирные рельсы.
- О! мы там всю ночь у костра сидели с песнями. Даже устали.
- А где ты его потерял?
- Он поехал ночевать к другу. У них там своя тусовка. А я сейчас поем и тоже залягу. Не обижайся, падаю с ног. Ну, передавай Гоше моё искреннее пожелание: так держать!
Когда мы остались с Валей вдвоём, она сказала:
- Я часто ловлю себя на мысли, что это Бог послал мне мужа. С годами я всё больше и больше понимаю, что ни с одним человеком я не смогла бы прожить столько лет. То, что семья не развалилась, это исключительно заслуга Толи…
- А Женя?
- Я не уверена, что мы смогли бы с ним сохранить союз. Это я тоже начала понимать с годами. Женька – это любовь, это мечта, к которой можно устремляться, но не досягать. Потому что мечта, как далёкая звезда, она зовёт, манит светом, а когда её достигнешь, она может погаснуть. … Пусть моя звёздочка горит до последнего вздоха.
- А ты не думала о том, что ты или Женя, как и любой человек, можете просто умереть, исчезнуть неожиданно?
- Молодости несвойственно думать о смерти. А вот сейчас я понимаю, что слишком жестоко наказала Женьку, и, пока не поздно, хочу написать ему покаянное письмо, тем более, что он перенёс инфаркт…
- Женя? Инфаркт? А когда?
- Год назад. Вот когда я об этом узнала, то поняла, насколько всё зыбко, и решила рассказать Женьке о том, как мучительно было для меня расставание с ним. Как жила я все эти годы памятью о нашей любви. Иначе, в его глазах я останусь навсегда легкомысленной предательницей. Я хочу, чтобы он знал, что несмотря ни на что, моя любовь к нему никогда не остывала, что он для меня был, есть и будет первой и последней любовью до конца.
- Валя, - говорю я осторожно, - а если это признание окажется для его травмированного сердца ударом?
- А если он умрёт с мыслью о том, что я предала его? Это, по-твоему, будет лучше?
- Но ведь ты в какой-то степени совершила предательство, разве не так? Ведь ты ему даже не сказала, что покидаешь его навсегда.
- Нет, не совсем так. Вот если бы я влюбилась в другого парня и, не сказав об этом Женьке, ушла от него, то это было бы предательство в чистом виде. А я уходила с невероятной мукой, болью и тоской в сердце о любимом человеке… Я сама страдала. Ещё как страдала – в этом было моё оправдание…
- Но он-то не знал о твоих страданиях. Вот ты и должна была тогда, именно тогда, ему об этом хотя бы написать.
- Я надеюсь, ещё не поздно открыть ему всю правду…
- И всё же подумай хорошенько прежде, чем сделать это…
- Я обязательно прежде хорошо подумаю и покажу тебе письмо…
Назавтра у меня был обратный билет. Утром за завтраком Валя подала мне лист бумаги, сложенный вдвое.
- Прочти и скажи, может такое письмо навредить любимому человеку? Письмо, в котором столько любви, нежности и мольба о прощении за мои ошибки … Он слишком долго жил в неведении. Я просто обязана открыть ему всю правду, … пока не поздно.
- Валюш, я тебе вчера сказала всё, больше мне сказать нечего…
Мы расстались тепло, но каждая со своим убеждением.
Я улетала с тяжёлым сердцем, меня терзало чувство вины за то, что я не смогла убедить Валю не спешить, подумать о непредвиденных последствиях…
Через месяц Жени не стало.
Конец.