1902 год. Провинциальный город Новозыбков. У местной интеллигенции в большой моде «Театральные вечера». Самодеятельные спектакли собирают весь город по вечерам. Среди сценических звёзд блистает «несравненная» Эмма Пешель, первая красавица и лучшая актриса города. Если она участвует в спектакле, все идут смотреть её одну. После спектакля молодые люди задаривают её цветами и разными безделушками. Но она никому не разрешает проводить её до дома, а неизменно уходит домой с сестрой.
Сегодня после спектакля к ней подошёл молодой человек, представился и спросил, знает ли она, что такое «Волшебный фонарь» или проще - кино?
Эмма слышала что-то, но никогда не видела это чудо 20 века. Молодой человек предложил ей сняться у него в немом кино. Но для этого надо было ехать в Киев. Эмма задумалась. Молодой человек говорил, что он видел, какая она замечательная актриса, а в кино надо, чтобы актёрская игра заменила речь, ведь кино без слов. «Ваша чудесная мимика всё расскажет зрителю» -, говорил он. Словом, он уговаривал долго и, наконец, уговорил. Любопытство пересилило. Эмма поехала. В Киеве жила тётя, которая давно звала в гости, вот и решила девушка, что сделает сразу два дела.
Когда через неделю фильм был снят, Эмма увидела себя на экране и не узнала себя. Незнакомая красотка что-то изображала, но она совсем не была похожа на неё. Сколько раз перед спектаклями Эмма видела себя в гриме, но впервые она видела себя со стороны: как она движется, размахивает руками при разговоре с партнёром и так далее. Это зрелище было удивительным.
Молодой человек хотел снимать Эмму ещё, но для этого она должна была задержаться в Киеве. Девушка же этого сделать не могла, так как ей надо было ехать в Москву поступать в Консерваторию. Позже она очень сожалела, что её знакомство с кино закончилось, фактически не начавшись.
Эмма была одарённым человеком : ей нравился театр, сцена, понравилось кино, но главная её страсть была – музыка.
В Консерватории выяснилось, что у неё абсолютный слух, и поэтому её единственную, из всех поступавших, пригласили на дирижёрское отделение. Она же хотела быть пианисткой. Стать дирижёром Эмма не решилась. Она не знала ни одного примера, когда бы женщина стояла за дирижёрским пультом.
Её с детства братья дразнили трусихой, и тут страх перед чем-то новым, необычным решил дело.
Её наставником по фортепьяно, учителем оказался знаменитый Генрих Густавович Нейгауз. А однокурсником и соседом стал Саша Гольденвейзер. Он сразу полюбил Эмму и очень долго не мог пережить, когда та вышла замуж не за него. На свадьбу Александр подарил ей свой кабинетный рояль фирмы «Блютнер», надеясь, что хоть так они будут вместе.
Надо сказать, что Эмма до самой смерти, (а умерла она в возрасте 88 лет), хранила подарок друга, Александра Борисовича Гольденвейзера.
Пока же оба студента старательно занимались по 8 часов в день то у инструмента, то в классах сольфеджио. Оба они были очень способными людьми, поэтому порой их занятия превращались в дивный , обоюдный творческий процесс. Эти занятия очень их сдружили. Гольденвейзер обожал Эмму, она же прекрасно к нему относилась, ценила его дарование, но не любила.
Прошли два года. Летом Эмма поехала домой в Новозыбков. Там мать познакомила её с Иосифом Иосифовичем Штеллингом. Штеллинг был старше Эммы на 20 лет, состоятельный человек, у него в Москве был свой дом. Иосиф был вдовец, умел угодить женщинам, имел прекрасные манеры.
Мать решила, что он выгодный жених для её Эммы.
Но Эмма совсем не хотела замуж, тем более за старика, каким ей казался сорокалетний Иосиф. Мать думала иначе. Она собрала у себя узкий круг известных в Новозыбкове людей, надеясь, что в непринуждённой обстановке Иосиф сумеет расположить к себе Эмму. Иосиф весь вечер был рядом с девушкой. Рассказал ей, что в Москве у него есть прекрасный рояль, но нет музыканта для него. Словом, он очень просил Эмму приехать к нему в гости через две недели, у него как раз будет интересное общество и может быть, она поиграет для всех. На красивой открытке, которую он оставил, значилось, куда и когда надо приехать.
Детство и юность Эммы прошли трудно, домашнее воспитание было строгим. Дело в том, что девочке не было и трёх лет, когда умер отец. Мать стала хозяйкой «Реального училища». В него отдавали мальчиков, где они не только учились, но и жили. Многие приезжали учиться в Новозыбков издалека. Мать вынуждена была своих шестерых детей приучать обслуживать, обучающихся мальчиков. Если бы, проживающие мальчики поменяли училище, семье нечем было бы жить. Собственные дети, даже младшие, убирали комнаты, классы, ходили за едой и к прачке, словом помогали матери с утра и до позднего вечера. Учила их мать тоже сама. Лишь когда они выросли, отпустила учиться дальше.
«Театральные вечера» Эмма стала посещать, когда превратилась в красивую семнадцатилетнюю девушку, а мать стала задумываться, как удачно выдать дочку замуж. Но время шло, а подходящей партии всё не было. Дочкой любовался весь город, у неё было много талантов. Поклонники же её дарований добивались её руки, но Эмма мечтала о музыке, а замуж не торопилась.
Теперь, когда она занималась своей музыкой серьёзно и уже мечтала о карьере известной пианистки, ей замуж совсем не хотелось. Однако побывать в Москве, в интересном доме, среди литераторов, артистов, художников, как обещал Иосиф, было заманчиво. И она поехала в гости к Штеллингу.
Красивая музыкальная девушка, прекрасно танцующая, великолепно играющая на фортепиано, очаровала гостей Иосифа. А сам Штеллинг просто потерял голову. Друзья называли его «дамский угодник», но как подступиться к Эмме он не знал, понимая, что он герой не её романа.
Иосиф стал покупать лучшие места в опере, приглашая её поехать с ним в нарядной коляске с отличными лошадями. Он не пропустил ни одной знаменитости, посетившей Россию, покупая всегда лучшие места на все концерты. Но время шло, а Эмма была с ним приветлива и только. Штеллинг стал дарить ей драгоценности то ко дню рождения, то на именины, то на Рождество. Это были красивые кольца с рубинами и такие же серьги, или сапфиры, аметисты в них же. Эмма стеснялась этих подарков. Он же твердил, что надеется, она будет всё-таки его невестой, а от жениха такие подарки принимать принято.
Зимой в Консерватории девушка готовила трудную программу, ей надо было сидеть у инструмента много часов подряд. У рояля же в консерваторском классе вдруг лопнула «дека». Беда поправимая, но требует мастера и времени, а времени у Эммы не было. Скоро должен был быть концерт, с её участием. Иосиф, как только услышал об этом, сразу предложил свой новый рояль, который, как он выразился, давно мечтает о хорошем музыканте. И Эмма не устояла. Ежедневные занятия в доме Иосифа, его предупредительность во всех отношениях сделали своё дело. Через год состоялась их свадьба. Иосиф был наверху блаженства, он дарил ей всё, о чём она только заикалась, предупреждал любые желания жены, любовался ею, всех заставлял восхищаться Эммой. Возил её на самые модные курорты. Иосиф баловал жену так, как только может баловать женщину влюблённый мужчина. Надо было заканчивать консерваторский курс, а тут родился сын. Пришлось Консерваторию бросить. Это было в 1905 году. Год был знаменит и вооруженным восстанием рабочих. Что тоже не прошло бесследно для семьи. После выступления рабочих в Москве и Питере начались поголовные аресты рабочих и так называемых « ненадёжных». Хоть Штеллинги были заняты своими проблемами и по понятным причинам в революции 1905 года участия не принимали, но Иосиф открыто сочувствовал восставшим. Он работал на ткацкой фабрике мастером. По отношению к рабочим мастера были совсем другим слоем общества, они были ближе к инженерам. Но Иосиф часто перед хозяином фабрики защищал рабочих, был со многими из них в дружеских отношениях. Поэтому его не арестовали, но нашли повод, чтобы «неудобного» мастера уволить. Семье пришлось заложить дом, переехав в более скромное жильё. Продали кое-какие вещи, новый рояль. Остался лишь рояль, подаренный Сашей.
В это время в Москву приехала Тереза, сестра Эммы. Оказалось, что она тоже вышла замуж, но не писала об этом потому, что муж её революционер, немецкий публицист и писатель. Сейчас мужа арестовали в Пруссии. Он писал острые политические статьи против реакционных прусских кругов. Она рассказала, что Максимилиан Гарден уже в 1892 году основал свой еженедельник «Будущее», где постоянно печатает статьи против правительства. Сейчас он активно сотрудничает с русскими коммунистами. Тереза приехала по его просьбе к московским товарищам для революционной работы. Эмма с детства любила и жалела Терезульку, как она её называла. У младшей сестры было очень плохое зрение. Тереза носила очки с детства. Эмма никак не ожидала, что младшая сестра сможет стать революционеркой. И так как сама она была трусихой, то в её глазах Тереза выглядела просто героиней. Эмма и Иосиф рады были помочь Терезе в её делах в Москве. Но Тереза сказала, что лишь будет у них ночевать, а больше ни в чём ей помогать не надо. Через полгода Терезу арестовали, у Штеллингов тоже был обыск. Но Тереза ничего не хранила в доме сестры, поэтому жандармы ничего не нашли.
Прошли пять лет. В семье Штеллингов появилась дочь.
Тереза писала, что срок ссылки подходит к концу. О муже она писала, что знает из газет о том, что ещё 1907 году он выступил на скандальном судебном процессе с разоблачениями придворной клики Вильгельма Второго в моральном разложении. Из-за этого его и сейчас преследуют. И что она, Тереза после окончания ссылки постарается поехать к нему, чтобы быть рядом с мужем.
Иосиф ,наконец, снова работал. Жизнь налаживалась. Из Новозыбкова приехала добрая знакомая матери, которая стала заботливой няней детям. Лишь Эмма тосковала без настоящей музыки. Временами она садилась, за подаренный Гольденвейзером инструмент, и играла свои любимые вещи. Этого ей, конечно, было мало, её творческая душа рвалась на волю, но, увы, ничего уже вернуть было нельзя, время ушло.
В 1916 году родилась вторая дочь, третий ребёнок в семье. Так как материальные дела супругов были неплохие, то семья купила себе дом. Он был небольшой, но удобный. Здесь было место и детям, и няне, и взрослым.
Было место и для гостей, если кто-нибудь приезжал. Например, сразу после новоселья они принимали у себя маму Эммы, которая приехала погостить из Новозыбкова, желая навестить и детей, и внуков.
Рядом с их домом стоял особняк, в котором жили поляки. Старики жили в Москве всю свою жизнь, поэтому они одинаково хорошо говорили по-русски и по-польски. Молодая полька также владела и тем и другим языком, но в её русском произношении всегда был слышен польский акцент. Соседи познакомились. Барбара, так звали хорошенькую соседку, тоже любила музыку. Они подружились с Эммой. У Барбары был только клавесин, а ей частенько хотелось поиграть на рояле. Эмма предложила ей, не стесняясь заходить, когда угодно и играть, сколько хочется. Сама Эмма редко садилась к роялю из-за множества дел по хозяйству и с тремя детьми, тем более, что младшая дочь только родилась. Барбара приходила часто, много времени проводила за роялем. Играла она хорошо. Эмма, занимаясь с детьми, с удовольствием слушала её игру.
Недалеко от Штеллингов жила старая тётя, сестра матери, приехавшая несколько лет назад в Москву из Киева. Она прихварывала и уже несколько раз просила навестить её, а Эмма всё не могла собраться. В этот день тётя прислала опять человека, с приглашением к себе. Эмма решила, наконец, что откладывать неудобно. Но в то время, когда Эмма пришла, около тётки суетились врачи. Оказывается, перед приходом Эммы, у неё случился приступ. Тёте явно было не до гостей. Племянница решила, что придёт в другой раз. Вернувшись, домой, она сначала поднялась в детскую, чтобы проверить, уложили ли спать малышку. Из детской Эмма хотела пойти на половину мужа, когда услышала смех Барбары и слова мужа, от которых она остолбенела. Так разговаривать могли лишь любовники. Удивлённая тоном их разговора, Эмма вошла в комнату и увидела, что Барбара сидит на коленях у Иосифа. При её появлении Барбара встала, а муж сказал Эмме: «Вот и хорошо, что ты теперь знаешь правду. Мы решили пожениться. И не знали, как тебе это сказать. Я жить уйду к Барбаре, а ты останешься с детьми здесь.»
Огромным усилием воли Эмма заставила себя не потерять сознание, она готова была упасть в обморок, но гордость требовала не показать свою слабость перед ними. Она не помнила, как добралась до своей комнаты, упала на кресло и разрыдалась. Такое двойное предательство трудно было пережить. Эмма плакала, стонала от безумной боли, раздавившей всё её существо. Прошло в этой истерике часа два, но боль не утихала, а лишь нарастала. И вдруг сознание озарила мысль: есть спасение от этой муки! Ведь она не умеет плавать, значит, если добежать до реки и прыгнуть с моста вниз, боли не станет. Они ещё пожалеют о своём предательстве! Не одеваясь, как была в одном платье, она выбежала на ночную, осеннюю улицу. Холодный ветер дул в спину, как бы подгоняя к цели. Эмма едва понимала, где она. Глаза лихорадочно искали мост - её спасение. Сколько она бежала, Эмма бы не сказала, но вот мост стал виден. В изнеможении женщина привалилась к каменному ограждению. Сейчас она соберёт свои силы, взберется на ограждение и прыгнет. А там вода избавит её от этой невыносимой боли в груди! Но вдруг, как молнией пронзило сердце, Эмма даже вскрикнула: « Валюшка!» Маленькая дочка представилась так ярко, что Эмме показалось, что она чувствует родной, милый запах своей малышки. Мало того, что крошку предал отец, ей предстояло ещё теперь потерять и мать! Перед глазами встали лица других двух детей. Как она хочет осиротить их всех? Она их мать обрекает их, возможно, на гибель? Эмма опять разрыдалась. Теперь она плакала о несчастных детях и о себе. Это же несправедливо, что человек, которому вонзили нож в сердце, не имеет право избавиться от этой боли. Нет, не хочу я жить, крутилась в голове мысль! Но в душе своей она уже понимала, что умирать не будет. Ей надо растить детей, ей надо жить ради них. Не по-человечески будет предать их ещё и матери.
Глубокой ночью еле доплелась она домой. Её бил озноб. Оказалось, что она подхватила воспаление лёгких. Эмма болела долго, и всё это время мучилась вопросами: как жить? Чем жить? Как кормить детей? Ведь она не работала. Иосиф же, видимо по требованию Барбары, заявил, что деньги будет давать лишь на малышку. «Старшие могут сами себя прокормить!» А этим «старшим»- было одному 11 лет, а другой 6 лет. Хорошо ещё, что можно было не платить няне, так как приехала подруга из Новозыбкова и стала помогать. Она-то и выходила больную Эмму.
Эмме надо было хвататься за любую работу. Первый год выручали уроки музыки, которые она давала. А в 1917 году уроков не стало. Приходилось продавать вещи, драгоценности. Так они протянули ещё год. А в 1918 году ей повезло. На бирже труда она узнала, что требовались гардеробщики во МХАТ. А это уже означало твёрдый паёк. По тем временам - это было удачей. Правда, его надо было делить на всех детей и няню. Но благодаря подруге Эмма могла оставить детей вечером, чтобы идти на работу. На день няня уходила на работу тоже, а вечером сидела с детьми. Продукты делили на всех.
Как-то Эмма узнала, что хор Чеснокова проводит конкурсный набор певцов. Там платили больше, чем няне на её работе. Поэтому подруги решили, что Эмма будет работать и в хоре, и во МХАТе, а няня заниматься детьми и домом. Эмму в хор, конечно, приняли. В её трудной непривычной жизни женщины, оставшейся без средств после развода, появился луч света. Этим лучом стал хор. Эмма тосковала без музыки. Чем больше сваливалось на неё неприятностей, тем ощутимее была боль, что она так и не закончила Консерваторию. А хор, он проложил мостик к её душе, да ещё давал средства к существованию всей семье. Гардероб она бросила потому, что её малый рост мешал ей дотягиваться до крючков, куда надо было вешать пальто зрителей МХАТа. Ей приходилось весь вечер подниматься на «цыпочки». А от этого она ужасно уставала. Эмма решила, что будет подрабатывать в церковном хоре, где нужны были хористы. Однако в церкви потребовали, чтобы она сначала перешла в православие. А родители Эммы были немцы, лютеране. И родители их, то есть и дедушка, и бабушка были лютеране. Все они приехали в Россию в 18 веке из Пруссии. И хоть в своих привычках, языке они уже обрусели, но религию сохраняли. Нет! Не могла она предать своих родных ради денег! Так и жила семья из пятерых человек на одну её крошечную зарплату из хора до 1922 года. 1922 год начался с объявления, что психиатрической больнице нужна сестра-хозяйка. Это больница им. Кащенко надолго стала главным местом работы Эммы.
К тому времени старший сын её закончил 7 классов, поступил в Политехнический техникум, а студентам платили стипендию. Старшая дочь была как мать музыкальна, поэтому её, девочку, как артистку, приглашали на вечера в клуб, хоть ей было тогда лишь 10 лет. В клубе она выступала перед публикой. И ей за это платили, когда хлебом, когда крупой. Быт начал налаживаться.
Годы были трудными не только для Эммы, но и для всей страны. И хоть в прямом смысле война Москву не затронула, дыхание Гражданской войны ощущалось и здесь. В Москве начались «уплотнения». Отобрали дом и у Эммы. Она с детьми переехала в две комнаты многонаселённой коммунальной квартиры. Комнаты были небольшие, они едва разместились в них, включая неизменный рояль.
Конечно, жильё было много скромнее, чем раньше, но зато она больше не видела ежедневно Иосифа и Барбару. У них тоже забрали дом и тоже куда-то переселили.
Новая жилая площадь Эммы имела даже свои преимущества. Легче была уборка, много рядом было простых людей, готовых помочь в трудную минуту. Старшие дети тоже помогали матери, например, оставались с четырёхлетней сестрёнкой, когда она уходила на работу.
Хор стал репетировать по вечерам. Это очень устраивало Эмму. С утра она отправлялась в больницу, а вечером пела в хоре.
Однажды в дверь кто-то постучал. Эмма открыла. На пороге стоял инвалид на одной ноге. Он улыбался, а рядом с ним стояла девушка лет восемнадцати. Это был родной брат Иосифа, Александр, которого Эмма видела очень давно, а с ним его дочь Настя. Александр рассказал, что в 1914 году воевал, был ранен, чуть не умер, но его выходили. После госпиталя поехал к жене и тут узнал от родных, что мать Насти сбежала с каким-то офицером, бросив девочку «погостить» у родственников.
Все последующие годы они жили с Настей вдвоём на его пенсию по инвалидности. Но Насте надо учиться, вот они и приехали в Москву к Эмме. Именно к Эмме, а не к Иосифу, потому что Александр не простил брату Барбары. Он её не признавал, брату же даже писать перестал, после его предательства жены.
Эмма освободила одну комнату, в которой теперь стал жить Александр. Настю она поместила в комнате девочек, туда же перебралась и сама.
А через три месяца безногий Александр попал под автобус. На его похороны ушли все последние деньги Эммы. Настя осталась в доме Эммы. Средств опять не было никаких.
В конце 1923 года на Эмму свалилась ещё одна беда. К ней пришли три дочери Барбары, которым было три, пять и семь лет. Они сказали, что мама куда-то уехала, папа сидит и плачет, а им хочется кушать. Пришлось Эмме идти к Иосифу, чтобы понять, в чём дело. Оказалось, что Барбара нашла молодого и красивого мужчину, которого она предпочла Иосифу. Детей оставила отцу, поскольку это его дети, а у неё будут свои, как она выразилась. Иосиф растерялся и послал детей к тёте Эмме. Пожалев девочек, Эмма взяла их к себе. Иосиф обещал материально помогать. Даже забрал к себе сына и Настю, так как у Эммы было от тесноты уже негде яблоку упасть. Но ему было уже 60 лет, а измена Барбары и стыд перед Эммой привели его к пьянству. Нет, алкоголиком он не стал, но вино «съедало» большую часть его дохода, поэтому помощи фактически не было. Пять лет Эмма почти одна тянула всех детей. Кроме того, была вынуждена ещё заботиться и о бывшем муже.
В 1923 году сыну исполнилось 17 лет, а Насте 19 лет. У Иосифа, как и у Эммы, было две комнаты. В одной они помещались с сыном, а в другой жила Настя. Так как отец часто напивался, сын уходил к Насте. Очень скоро молодые люди полюбили друг друга. Но ведь они были двоюродными братом и сестрой! Когда Эмма узнала обо всём, было уже поздно. Мать, как могла, пыталась отговорить детей от интимной близости, рассказывая, чем это может кончиться. Однако дети её не послушались и поженились. Через год у них родилась дочь.
А в 1928 году в Риге вдруг объявилась Барбара. Она стала Иосифа и Эмму забрасывать письмами, с требованием вернуть ей детей. Барбара не только не поблагодарила Эмму за заботу об её детях, а даже обвинила её в корысти, в желании обобрать Иосифа таким образом. Она припоминала какие-то драгоценности, вещи, якобы ей принадлежащие, и требовала их вернуть. Эмма вынуждена была найти человека, оплатить ему и детям дорогу до Риги, чтобы «мамаша» могла принять своих девочек. Сама она, естественно, ехать не захотела. Прошло несколько лет.
Старшая дочь Эммы вышла замуж и уехала к мужу в Ленинград. Оттуда она писала матери добрые письма, скучала, звала в гости. Младшей дочери исполнилось 17 лет. Она училась в педагогическом техникуме и как когда-то Эмма, увлекалась театром. В студенческой студии ТРАМ она была одной из главных актрис. Из Новозыбкова в Москву приехала старенькая мама Эммы. Эмма Пешель по-прежнему жила в двух своих комнатах, в которые переехала при «уплотнении». Только в одной из них теперь жила семья сына, а в другой она вместе с матерью и Валюшей.
Но не прав будет тот, кто подумает, что жизнь своими трудностями и бедами превратила веселую, красивую, талантливую Эмму в «синий чулок». Она даже там, где, о другой бы женщине, и не вспомнили, была всегда замечена, всегда вела себя, не как все. Например, все помнят фразу, сказанную Станиславским, что театр начинается с вешалки. А связано это его изречение с мыслями, навеянными Эммой. Это она – маленькая, хрупкая, с огромными чёрными глазами, каждый день в гардеробе МХАТа брала пальто и шляпу Константина Сергеевича, приветливо улыбаясь. А он обязательно в ответ улыбался, пожимал ей руку и благодарил. Он разрешил ей и другим работникам театра во время спектакля или репетиции, если они этого хотели и были свободны, тихонько сидеть в зале. Как часто Эмма сидела в зале, когда репетировал Константин Сергеевич. Как много её театральная натура впитала от великого мастера. Когда же ей пришлось сменить работу, Эмма всё равно ходила во МХАТ, пользуясь разрешением знакомых. Позже, став уже пожилой женщиной, она не пропускала ни одного нового спектакля в театре. Она же приучила своих детей, а потом и внуков любить МХАТ.
Многие хористы Чеснокова имели хорошие голоса, но плохую музыкальную память. Им трудно было запомнить свою партию, если пели на четыре и более голосов. А Чесноков, как настоящий, талантливый композитор, очень любил многоголосье. Эмма всегда с радостью помогала тем, кому было трудно. Она приглашала их к себе и разучивала с ними их партии. За это её в хоре очень любили. Приучила Эмма и своих детей дома петь дуэты, трио, квартеты. Все домашние праздники сопровождались многоголосным пением. Дети все играли на рояле. Старшая дочь соединила свою жизнь с музыкой. Музыка стала её профессией. Правда, она закончила лишь музыкальный техникум, так сложилась жизнь. Но, став в молодости учителем музыки, она осталась им до пенсии.
Всюду, где появлялась Эмма, даже, когда она уже была матерью троих детей, её окружали мужчины. Они добивались её внимания. Некоторые, узнав о «наследстве» Иосифа переставали за ней ухаживать, но были и такие, что готовы были усыновить детей, лишь бы она согласилась стать им женой. Например, на пути Эммы повстречался Константин Васильевич, врач из больницы, где она работала. Он познакомился с Эммой, когда ей уже было за сорок. У неё на руках тогда было семеро детей. Это Константина Васильевича совершенно не смущало. Он полюбил Эмму преданно и нежно. Эмма тоже полюбила этого скромного и доброго человека. Но она не позволила себе перевалить свою «ношу» на его плечи. Даже деньги в долг у него не брала, когда ей надо было перезанять где-то до получки. Она знала, что он с радостью отдаст всё, что у него есть, а потом обратно не возьмёт. Константин Васильевич должен был придумывать тысячи способов, чтобы хоть немного облегчить её жизнь. То он в костюме Деда Мороза раздавал подарки, предварительно применив «военную» хитрость, чтобы разузнать, что детям сейчас нужнее всего. То он придумывал несуществующие дни рождения, хотя прекрасно знал даты все наизусть. Он изображал забывчивость, чтобы опять-таки подарить что-то ребятишкам. А то являлся в гости к ним с кучей гостинцев. Константин Васильевич любил Эмму много лет, она его тоже. Но замуж за него, так и не пошла, именно потому, что любила его больше себя, и не хотела взваливать на него стольких чужих детей.
В больнице, где работала Эмма, она очень скоро предложила собрать для больных библиотеку. Сама предложила быть библиотекарем в ней и собирателем книг на общественных началах. Позже специально для неё главврач выбил штатную единицу библиотекаря.
Больница им. Кащенко имела взрослое и детское отделения. Эмма сначала работала сестрой-хозяйкой во взрослом отделении. Потом там же стала библиотекарем. Потом она перешла в детское отделение и там стала библиотекарем. На первых порах обе библиотеки были собраны ею, из подарков разных людей. Лишь в 1946 году появились официальные фонды для закупки книг для больницы.
Кроме того, в детском отделении Эмма предложила лечить детей музыкой. Добилась, чтобы ей привезли из какого-то клуба пианино, и стала с ребятами петь песенки. К счастью главврач был умный человек, который усмотрел пользу в предложении Эммы. Он же и добился, чтобы Эмму, теперь уже Эмму Адольфовну оформили кроме библиотекаря ещё и музыкальным работником. Такой ставки сначала не существовало, но он пробивал, и ставка появилась официально. Скольких нервных детей она вылечила музыкой, танцами! Ведь Эмма Адольфовна придумала устраивать ко всем советским праздникам утренники для детей. Их смотрела вся больница, а артистами были выздоравливающие дети. Дети пели, плясали, читали стихи, то есть вели себя как здоровые дети. А ведь это была психиатрическая лечебница.
Шли годы. В1940 году умерла старенькая мама, которой тогда было 80 лет. Валя жила отдельно. Она была замужем, у неё уже была годовалая дочь. Старшая дочь писала из Ленинграда, что её трое детей подрастают и уже поют и танцуют под музыку. В семье сына росли мальчик и девочка. Эмма со страхом следила за этими двумя внуками, которые жили с ней рядом. Старшая дочь сына была музыкальна. Её отдали в музыкальную школу, учиться игре на виолончели. Бабушка помогала внучке, если возникали трудности. Но отношения с сыном нельзя было назвать очень тёплыми. Мать не могла ему простить кровосмешения, и ждала беды, которая она понимала, что должна разразиться. Эмма была права в своих страхах, когда девочка вошла в пору полового созревания, её организм не справился с положенной перестройкой. Девочка заболела шизофренией. Она лечилась, проводила в больнице многие месяцы, но болезнь отступала на время, а потом возвращалась. К счастью её младший брат родился совсем здоровым. Его бабушка очень любила, а внучку очень жалела.
При всей занятости Эмма никогда не отставала от жизни. Она с интересом читала газеты. Не пропускала политучёбу, когда работала во МХАТе, такое было в 20 годы. Сразу же согласилась на вступление Валюшки в пионеры, так как считала, что дети должны идти вровень со страной.
В 1927 году был убит в Германии Максимилиан Витковский( Гарден), муж Терезы. Сестра вернулась в Россию. Тереза в Германии закончила университет. Она в совершенстве знала немецкий, английский, шведский и русский языки. Хуже она владела французским и испанским языками. Эмме очень нравилось слушать разговоры её пионерки с коммунисткой тётей Терезой, вступившей в партию ещё до революции.
Партия Терезу направила на работу в Тамбовскую область. Ей надо было помочь строительству сельскохозяйственного техникума. Стране были нужны хорошие, грамотные сельскохозяйственные работники, а их не было. Этот техникум запланировали построить под Тамбовом в посёлке Чакино. Тереза назначалась туда директором. Другими словами - директор был, а техникума пока не было. «Значит, на первых порах её работа будет не учебная» , -рассказывала тётя Тереза своей племяннице. Валя слушала Терезу с интересом, она любила тетку и гордилась ею. «Одна едет в глушь поднимать сельское хозяйство!»- думала пионерка, « вот молодец, я, наверное бы, испугалась!» Собрав всё необходимое в Москве, Тереза уехала.
С этих пор Витковская Тереза Адольфовна на всю жизнь поселилась в маленьком Чакино. Там она сначала строила, а потом директорствовала, а к семидесяти своим годам лишь была учителем немецкого языка в с\х техникуме. И умерла она там же, когда ей было почти 80, на руках огромного числа, благодарных ей учеников. Этот техникум выпустил массу замечательных специалистов сельского хозяйства, которые работали не только в Тамбовской области, а и по всему СССР.
Дочь Эммы Валя окончила педагогический техникум, потом пединститут. Несколько лет работала в школе. Но в 1941 году ей пришлось уйти из школы, так как школы эвакуировали, а Валя уезжать из Москвы не хотела. Она перешла на редакторскую работу. Из всех детей Эмма Адольфовна больше всех любила Валюшку. Старшую дочь она тоже любила, но та была далеко, а Валя всегда, как «палочка-выручалочка». Вот и сейчас в 1941 году Валя обходила одну инстанцию за другой, чтобы мать не выселили из Москвы. Существовал приказ Главкома, требующий всех немцев уволить с работы и выселить из Москвы. Эмму Адольфовну уволили, и она сидела на чемоданах, ожидая дальнейшей своей участи. Валя выслушивала отказы и шла в следующие двери, в более «высокие» кабинеты. Наконец, она дошла до канцелярии Берии. На её счастье там, среди военных чиновников оказался хороший человек, который сразу понял, что пенсионерка-немка опасности для прифронтовой Москвы не представляет. Он дал долгожданное разрешение на проживание Пешель Эмме Адольфовне в прифронтовой зоне, то есть в Москве. Он же посоветовал, куда им обратиться, чтобы у старушки была иждивенческая карточка . Москва жила по карточкам, и это было не лишним.
Мужчины все ушли на фронт: ушёл сын, муж Вали, в Ленинграде ушёл на фронт муж старшей дочери. Добровольцем в ополчение напросился Константин Васильевич. Уходя на фронт, он пришёл проститься и с улыбкой сказал: «Иду защищать своих красавиц - Москву, тебя Эммочка, Валюшку и её каплю». Больше они его не видели. После войны женщины пытались узнать, где погиб Константин Васильевич, но так ничего и не добились, он пропал навсегда.
В военной Москве не было такого жуткого голода как в блокадном Ленинграде, но Эмма Адольфовна, соединив свою карточку с карточками служащей и детской, которые были у Вали, всё равно постоянно хотела есть. Так мало на них отпускали продуктов. Страна всё отправляла на фронт.
В войну Эмма Адольфовна жила всё там же, в своих двух, теперь пустых комнатах, так как Настя уехала с детьми в эвакуацию к дальним родственникам за Урал. Она садилась за рояль и часами играла Моцарта, Бетховена, Чайковского. В бомбоубежище она не ходила, почему-то считая, что если завалят в бомбоубежище, то умирать будет мучительнее, чем, если в дом попадет бомба. Рядом никого не было, её музыка никому не мешала. Она наслаждалась. Зная, сколько людей на войне, среди которых четверо близких, она стала ежедневно за них молиться. Это не были молитвы, как это обычно принято понимать. Она не говорила никаких слов, не крестилась, не била поклоны, не перебирала чётки. У неё не было никаких икон в доме, кроме великолепной копии с какой-то известной картины. На картине была лишь голова Христа в терновом венце и ничего больше. Когда Эмма молилась, она просто играла хоралы. Если она волновалась за кого-то, то играла их дольше, если нет, то после трёх- четырёх часов классики, она полчаса молилась, играя духовную музыку. Часто к бабушке послушать её игру приходила Валя с внучкой. Иногда они пели дуэты, каждая, думая о своём дорогом человеке, жив ли, где сейчас, что делает.
Валя, как и мать, была очень музыкальна. Эмма шутила, что это виноват рояль, на который она всегда клала девочку ещё малышкой, если та начинала плакать. Как только начиналась музыка- ребёнок замолкал. Но музыке она училась только немного у матери. Серьёзно учиться ей было некогда. Вале нравились пионерские дела, она помогала в ликвидации безграмотности, она занималась в театральной студии, какие уж тут серьёзные занятия музыкой?! Мать ей никогда не мешала, а лишь с интересом следила за её жизнью.
Войну они пережили вместе. С войны вернулись все мужчины кроме Константина Васильевича. Все пришли с различными ранениями.
А в 1946 году Эмма Адольфовна снова стала работать в своей больнице им. Кащенко в детском отделении. Там она проработала до своих 70 лет, когда, наконец, Валя уговорила её отдохнуть от всех трудов. Выйдя на пенсию, Эмма Адольфовна по-прежнему жила полной жизнью. Когда сломали их дом и всех переселяли, старушка попросила оставить её в этом районе, где она прожила 50 лет. Она согласилась на одну небольшую комнату с ещё одной соседкой. Рояль туда не влезал, и Валя взяла его в свою новую двухкомнатную квартиру. Она с семьёй получила квартиру чуть раньше.
Распорядок жизни 70 летней старушки был трудовой. Она, проснувшись, всегда делала зарядку. Умывшись, обязательно холодной водой до пояса, одевалась, приводила себя в порядок и пила кофе с бутербродами. Потом убирала свой дом и отправлялась на трамвае к Вале. В это время в квартире дочери никого не было, и Эмма Адольфовна часа четыре сидела у инструмента. Потом до прихода кого-нибудь старалась убрать квартиру, стереть пыль, подмести. И хоть её все дружно просили не утомляться, она отвечала, что иначе от безделья она заболеет. После общего ужина и общения с детьми, она ехала домой. Обычно её провожали до остановки трамвая, иногда перед выходными Эмма Адольфовна разрешала себе остаться у дочери ночевать. Но делала это редко, боясь, что будет в тягость своим близким. Перед всеми праздниками Эмма Адольфовна обязательно отправлялась покупать билеты во МХАТ для всех. Она ужасно огорчалась, если кто-нибудь из родных не мог пойти с ней в театр. Когда же все были в сборе, в одном с ней ряду, старушка светилась от радости. Валя тоже частенько на всю семью и на маму покупала билеты в консерваторию или в Большой театр. Это могли быть концерты Рихтера или Ойстраха, могли быть концерты певцов. Эмма Адольфовна всегда радовалась такому походу. Любила она и совместные посещения Большого театра, особенно, если танцевала Уланова или Плисецкая.
В день её 80-летия собрались все дети, внуки, друзья. Её поздравляли, с ней вместе пели, а потом она попросила дочь на рояле исполнить, какой-нибудь вальс. «Хочу танцевать!»
Заиграли вальс. Все расступились. Эмма Адольфовна с одним из гостей протанцевала немного. Все присутствующие захлопали. «Хорошо бы умереть во время танца, а не на больничной койке!» В этих словах была вся Эмма Пешель! Не зря она так любила Андровскую, которая и смертельно больная приезжала во МХАТ на спектакли, где она играла. В спектакле «Соло для часов с боем» любимая актриса Эммы играла женщину, которая умирает, и в одном из спектаклей она сама умерла на сцене. Эмма тоже хотела бы так умереть.
После этого юбилея она прожила ещё 8 лет.