1.
«И покоилась земля семь лет…» Если бы! Для Гунтера настали годы сплошных тревог, хоть и по разным причинам.
На Изенштайн ходили дважды. Перед первым походом Гунтер выразил свою волю остаться в Вормсе, что вызвало возражения у его людей, но Гунтера неожиданно поддержал Хаген, сказавший, что король должен быть сейчас рядом с молодой женой. Он долго объяснял, почему, даже что-то из Святого Писания процитировал, если верить его собственным словам. Святое Писание, которое никто не читал, но все уважали, подействовало, и Гунтер остался дома, тогда как войско во главе с Хагеном ушло на Изенштайн. Позже король думал, не для того ли Хаген настоял на своём, чтобы подорвать его, Гунтера, усилившуюся единоличную власть, лишив его лавров героя-победителя и авторитета военного вождя, но в итоге Гунтер решил, что вреда всё равно не будет. Ведь Хаген его подданный, и к тому же надёжный, а не какой-нибудь чужой король, что мог бы обратить победу на пользу самому себе…
Войско вернулось осенью, когда частые дожди превратили землю в месиво. Хаген принёс весть о победе, наедине же сообщил Гунтеру, что хотя бургундская власть над Изенштайном утверждена, это ещё не конец, поскольку оба двоюродных брата Брюнхильды сбежали, прихватив с собой зигфридово золото.
- Как же вы их упустили? - возмутился Гунтер.
- Не ожидали, что они бросят своих в трудные времена, - ответил Хаген. - Их воины были оставлены на произвол судьбы, они перебиты либо сдались, на том всё и успокоилось. Но с золотом те двое могут теперь набрать себе какой-нибудь сброд, так что на следующий год можно ждать продолжения.
Гунтер положил руку на плечо стоящего перед ним Хагена.
- Разберись с этим. Как угодно, но разберись. Если они вернутся, то… действуй, как считаешь нужным. Да, и не будь с ними слишком мягок.
- С ними - нет, - сказал Хаген, глядя на Гунтера усталым взглядом, - но земля эта теперь принадлежит Бургундии, а нам сплошное пепелище ни к чему. С них уже сейчас нечего взять, так что подати советую отменить.
Вот и пополнили казну, мрачно подумал Гунтер, а вслух сказал:
- Ничего страшного, земля быстро восстанавливается. А что с людьми? Каковы настроения в Изенштайне?
- То немногое, что радует. Даже те, кто относится к нам настороженно, предпочитает остаться с нами, а не под кем-нибудь из тех двоих или под Ксантеном.
- Причём тут Ксантен?
- Нам вдобавок ко всему пришлось вытряхивать из Изенштайна людей Зигфрида.
- Людей Зигфрида? Разве они не ушли?
- Кое-кто, видимо, дорогу домой забыл, - язвительно произнёс Хаген. - Даже каких-то сторонников себе там нашли. Знали бы вы, что они там устроили…
- Господи, Хаген… Вы что же, применили силу против них?
- Разумеется.
- Да ты что? - ужаснулся Гунтер. - Если Зигфриду станет известно…
- Тогда пусть он объяснит сначала, что его люди там делали, если он велел всем убраться и не высказывал претензий на Изенштайн.
Гунтер перевёл дух и сел.
- Я не думаю, что это злой умысел. Наверное, он не знал…
Хаген недобро усмехнулся.
- Если он не заметил, что его отборные чудо-богатыри где-то заблудились, то вряд ли ему будет интересно, что их кто-то потрепал.
- Хаген, что ты творишь, - чуть не простонал Гунтер. - Упаси нас Бог вызвать враждебность Зигфрида. Не забывай, что он непобедим.
- Он не только герой, но ещё и король и должен соблюдать принятые соглашения. Если же нет - то и мы ему ничем не обязаны.
- Ты рассуждаешь о нём как об обычном человеке…
- Так он разве дракон сказочный, которому плевать на людские порядки?
- Он тот, кто сильнее всех. Сильный может позволить себе быть выше всех договорённостей…
- Я думал, кое-кому другому закон не писан, - съязвил Хаген.
- Не всё ли равно? Не рискуй так больше, Хаген. Не буди лиха. Если он на нас разгневается, то наша правота ничего не будет значить.
- Мне странно слышать от вас такое. В своё время вы не побоялись прогневать гуннов тем, что перестали платить им дань и вышли из подчинения. А что такое Ксантен по сравнению с гуннами?
- Ксантенское королевство уже не то, что прежде, поскольку в нём Зигфрид. Можно не опасаться всей его страны, но он сам…
- Что ж, пусть бьётся со мной, если прогневается. Только не думаю, что ему захочется ещё раз получить синяков и шишек.
Гунтер чуть не задохнулся от ужаса.
- Откуда ты знаешь про шишки?
- Нетрудно было догадаться, почему он не появлялся после поединка со мной.
- Нельзя так презирать сильнейшего из сильных, - пробормотал Гунтер, чувствуя, что на лбу выступил холодный пот. - И вообще… Что ты такой злой вернулся, Хаген?
- Будешь злым, когда нам приходится заниматься чёрт знает чем - торчать в Изенштайне и выметать оттуда всякую шваль.
Гунтер выдержал паузу, думая, что Хаген со своей стороны прав, тем более что не знает главной причины для беспокойства, а если бы знал… Гунтера передёрнуло. Глядя на усталое лицо Хагена, он подумал, сколько тот должен был вынести, вместе со всеми прочими, тягот, разгребая последствия героического сватовства, и окончательно перестал сердиться на него.
- Жаль, что не получилось решить вопрос за один раз, но что поделать, - сказал Гунтер. - Надеюсь, в следующем году всё закончится. Я полагаюсь на тебя. Теперь можешь идти.
Хаген направился было к выходу, но остановился и обернулся на Гунтера, сидевшего с рассеянным и будто ошарашенным видом.
- Мне кажется, мой король, что-то беспокоит вас гораздо больше, чем Изенштайн.
- А? - Гунтер метнул в него затравленный взгляд. - Нет, ничего особенного. Так… дела семейные, - он криво улыбнулся.
- Королева плохо выглядит.
- Ты и это заметил, - уныло произнёс Гунтер.
- Все заметили.
Конечно, с тоской подумал Гунтер. Брюнхильда по его велению встречала прибывшее войско. Она вышла в свободных одеждах, которые могли бы скрыть её уже выступающий живот, с осунувшимся лицом и пустым взглядом. Она поцеловала Хагена и попросила у него щит, но Хаген сказал, что его щит слишком тяжёл, а ей сейчас нужно поберечь себя. Брюнхильда вспыхнула, глаза загорелись гневом, и на мгновение Гунтер увидел ту женщину, от которой потерял голову в Изенштайне. Но тут же взгляд её угас, и она вежливо-равнодушно приветствовала остальных. Следуя по коридорам замка, Гунтер думал, вернётся ли когда-нибудь прежняя Брюнхильда, та самая, ради которой жизнью рискнуть было не страшно - или же, превратившись из гордячки с копьём в обыкновенную женщину, она лишилась своей притягательности, а заодно и жизненной силы…
- Болезненная она слишком, - пожаловался он Хагену. - Вроде здоровая была девица, а оказалось, что такая хилая… Не представляю, как она будет рожать..
- Даст Бог, всё пройдёт благополучно, а сейчас её надо беречь. Наши щиты ей таскать незачем.
- Я ей этого не велел. Какой-то очередной её каприз, - Гунтер нервно выдохнул. - Измучился я с ней. Одни тревоги…
- Так это приятное волнение, - Хаген слегка улыбнулся. - Скоро появится наследник, для всех нас это радостная весть. Я вас поздравляю.
- Не загадывай наперёд. Может, родится принцесса, - тут и Гунтер нашёл в себе силы улыбнуться.
- Вам и она будет в радость. Я вам даже завидую, государь.
- А что мешает тебе самому свить уютное гнёздышко?
Хаген не ответил.
- Вижу, тебе одной попытки хватило на всю жизнь. И ещё говоришь, что это приятное волнение.
- Мой опыт отнюдь не правило. Не сомневаюсь, что нашу королеву минует всякая беда.
- Ты стал провидцем, должно быть?
Хаген подошёл ближе.
- Вижу, мой король, вы слишком боитесь за неё и наследника. Но поверьте мне, с ней не случится того же, что с моей Рейной.
- Откуда такая уверенность?
Хаген понизил голос.
- От того, что она досталась вам девицей, а не жертвой дюжины грубиянов.
Гунтер похолодел.
- Да-да…, - пробормотал он. - Значит, всё не так плохо… Ты, Хаген, не обращай внимания на моё беспокойство. С непривычки легко сделаться мнительным. Иди, ты свободен.
Брюнхильда занимала все мысли Гунтера. Недавнее прошлое не отпускало, настоящее не внушало никаких радужных надежд. То ли от болезненности, то ли по какой другой причине королева вела себя странно: она будто не стремилась завоевать симпатии придворных дам, часто сидела среди них с отсутствующим видом, порой не сразу замечала, когда к ней обращались. Большую часть времени она проводила запершись в своей комнате, и Гунтер знал от её девушек, что она может целыми днями молчать, а по ночам нередко просыпается с криком. Гунтер решил, что ему надо почаще приходить к ней, но всякий раз его попытки приласкать её и утешить наталкивались на вялое безразличие.
- Ну что с тобой, дорогая моя? - говорил Гунтер, обнимая сидевшую на кровати Брюнхильду. - Сил нет смотреть, как ты угасаешь. Скажи мне, в чём дело? Может, моя мать слишком строга к тебе?
Брюнхильда молча мотала головой, не глядя на него.
- Или тебя недостаточно почитают?
Она не отвечала.
- Что же тогда? Тебе чего-то недостаёт? Скажи, чего ты хочешь, я исполню любое твоё пожелание.
- Оставь меня, Гунтер. Мне дурно.
Король со вздохом отпускал её, и она мешком валилась на постель. Гунтер расспрашивал о ней королеву-мать, но та заверяла, что это всё обычная женская блажь, которая пройдёт, как только Брюнхильда родит. Гунтер и рад был бы так думать, но себя не обманешь. Чем ближе был срок родов королевы, тем больше Гунтеру делалось не по себе. Разговоры о наследнике не давали забыть о вопросе, чей это будет наследник, и Гунтер ощущал себя загнанным в тупик, из которого неизвестно как выходить.
Всё разрешилось само собой. Рожала Брюнхильда очень тяжело, так что это едва не стоило ей жизни; её сын оказался необыкновенно крупным младенцем, так что и повитуха и няньки поразились и стали, как по сговору, называть его Зигфридом. Гунтера это доконало. В мрачнейшем смирении с судьбой он окрестил мальчика Зигфридом и делал вид, что очень доволен, когда кормилица в умилении рассказывала ему, какой его сын сильный - так хватает её за грудь, будто оторвать хочет. Через несколько дней, однако, казавшийся таким здоровым младенец заснул и больше не проснулся, повергнув женскую половину в горе, а Гунтера - в смятение: король понимал, что должен быть опечален, но на самом деле у него камень с души свалился. Брюнхильда, всё ещё не встававшая с постели, восприняла новость очень странно - истерически рассмеявшись, так что Гунтер испугался, не повредилась ли она в уме.
Вскоре после этого в Вормс прибыло письмо из Ксантена. В нём сообщалось, что у Зигфрида и Кримхильды родился сын, которого окрестили Гунтером. «Гунтер Второй», - подумал король и пришёл в ужас. Было ясно, что вопрос с престолонаследием нужно было решать как можно скорее, как только Брюнхильда поправится. Но она выздоравливала очень медленно, и Гунтер, не зная куда девать своё нетерпение, утешался с Ортруной. Значения он этому придавать не думал, однако поймал себя на мысли, что вот она, Ортруна - настоящая женщина, ласковая, кроткая, вот бы и Брюнхильда была такой…
Не успела худо-бедно отступить одна беда, как вновь напомнил о себе Изенштайн: двоюродные братья Брюнхильды вернулись с толпой наёмников, захватили по половине бывших её земель и затеяли войну между собой. Гунтер и на этот раз высказал пожелание, что его воины справятся и без него; поддерживать его никто не стал, но и возражать тоже - его волю встретили угрюмым молчанием, которое почти встревожило короля. Но не объяснять же своим подданным, что ему слишком не хочется видеть ещё раз место своего позора? Зато он разрешил отправиться в поход Гизельхеру, чем немало обрадовал последнего, но дал строгий наказ Хагену и другим беречь юнца и не упускать его из виду.
Незадолго до выхода войска Брюнхильда вызвала к себе Хагена.
Он вошёл в покои королевы, оставив дверь не до конца закрытой. Брюнхильда сидела в кресле с обычным для неё равнодушным видом, поодаль сидела Ортруна.
- Моя королева, - поклонился Хаген.
Лицо Брюнхильды, бледно-серое, с мешками под глазами, вмиг стало жёстким и надменным. При этом она смотрела немного в сторону, будто не желая встречаться с Хагеном взглядом.
- Я слышала, что ты возглавляешь поход на Изенштайн.
- Да, госпожа. Ваши родичи не дают нам покоя. Боюсь, что на этот раз я не смогу быть к ним милосердным.
- У меня нет никакого сострадания к тем, кто пытался меня убить, потом предал за золото Зигфрида, а теперь растерзал мою страну, - жёстко произнесла она. - Но я прошу милости для моих подданных. Они теперь и ваши тоже.
Хаген прикрыл и вновь открыл глаз, будто принимая её слова.
- У меня есть к тебе ещё одна просьба, - сказала королева, откинув голову и слегка опустив веки. - Когда вы войдёте в замок, распорядись поискать там мой серебряный пояс, тот самый, в котором я встречала вас в Изенштайне. Я нигде не могу его найти, и подозреваю, что он остался там. Мы покидали Изенштайн при таких обстоятельствах, что забыть про него было недолго, - на последних словах она наконец посмотрела на Хагена в упор, и взгляд её был полон гнева и горечи.
- Прошу прощения, моя королева, но я этого не сделаю.
- Вот как? - она напряжённо выпрямилась, глаза вспыхнули. - А говорил, что будешь мне верен.
- Да, госпожа. Но не пытайтесь сделать из меня мальчишку.
Она презрительно хмыкнула и вновь откинулась на спинку кресла, не глядя на Хагена.
- Если моя просьба показалась тебе ничтожной и недостойной твоего положения, то ты неправ. Этот пояс, доставшийся мне от матери - не безделушка. Он стоит больше, чем моя корона. Его привезли купцы из Ниневии…
- Откуда? - удивлённо прервал её Хаген.
- Из Ниневии, - повторила Брюнхильда, почти с вызовом обернувшись к нему, - если тебе это что-нибудь говорит. Он отделан лучшим серебром, а гнёзда для камней - из золота. На нём двенадцать разных камней…
- Рубин, топаз, изумруд, карбункул, сапфир, алмаз, яхонт, агат, аметист, хризолит, оникс, яшма?
Брюнхильда вздрогнула, как от удара.
- У тебя хорошая память, - сказала она переменившимся голосом.
- Значит, я догадался.
Она опустила глаза.
- Так что, догадливый мой Хаген, привезёшь ли ты мне тот пояс? - глухо сказала она. - Я всегда носила его в Изенштайне и хочу носить его как королева Бургундии.
Хаген немного помолчал, сжав рукой подбородок. Было заметно, что он как-то погрустнел.
- Если пояс действительно там, то мы найдём его для вас, моя королева.
- Хорошо. Я рада, - устало произнесла Брюнхильда и вялым жестом протянула ему руку.
Хаген взял и другую её руку и прижал их обе к губам. Он не выпускал их достаточно долго, так что Брюнхильда сперва удивлённо подняла брови, затем резко отняла руки и сказала вполголоса, подавшись вперёд:
- Не надо разыгрывать передо мной верноподданнических чувств. Я ещё не забыла, что ты был тогда в Изенштайне.
Хаген отстранился.
- Да, я там был. Но я ничего перед вами не разыгрываю.
Она смотрела на него взглядом раненого зверя.
- Хорошо, если так. Буду тебя ждать. Возвращайся с победой, - произнесла она бесцветным голосом.
Хаген поклонился. Прежде чем выйти, он бросил последний взгляд на королеву и заметил, что она вновь приняла безразличный вид.
Второй поход оказался короче первого; Гунтер даже удивился, как быстро войско вернулось назад. Хаген заранее послал ему весть об окончательной победе и гибели обоих самозванцев, которым на этот раз не удалось убежать. Гунтер порадовался, что ещё с одной головной болью наконец покончено, и велел Брюнхильде встречать героев.
Королева снова должна была почтить покорителей собственной страны, и она хорошо умела играть нужную роль. Приветствовав первым Хагена и поцеловав его, она окинула взглядом остальных и сказала, что не видит Гизельхера. Его тут же вынесли вперёд на носилках - он был ранен в ногу. Брюнхильда склонилась над ним и поцеловала, сказав громко, чтобы стоящие вокруг слышали:
- Поздравляю с первой битвой, храбрый Гизельхер. Теперь ты настоящий воин и меч Бургундии.
Гизельхер слабо, но гордо улыбнулся.
- Вам не занимать отваги, дорогой принц, - сказал Хаген.- Но забываться на поле боя нельзя, и я надеюсь, что вы это хорошо запомните.
- О да, - произнёс Гизельхер. - Если бы не Данкварт…
- А что я, - пробурчал Данкварт. - Я просто рядом вовремя оказался.
- Почтите и его, королева, - попросил Гизельхер.
Брюнхильда взяла Данкварта за руку и поцеловала, отчего он просиял глуповато-счастливой улыбкой.
Гунтер, наблюдавший эту сцену, вдруг понял, что завидует своим людям. Даже Гизельхеру, что разом превратился из мальчишки в воина и боевого товарища для всей дружины и может быть этим горд. Даже Хагену, про которого каждый холоп - да что там, каждая собака в Вормсе знает, что он нечистой крови и неверный, - но за которым идут в бой и слушают его. Во время пира, когда шпильман Фолькер вовсю наяривал «Старых товарищей», а вояки хором подпевали кто в лес, кто по дрова, Гунтер ощутил, какая пропасть образовалась между ним и его людьми. Для них вернулась прежняя жизнь, а для него уже не вернётся никогда, и всё из-за позорной тайны, навеки связавшей его с Зигфридом. Она никуда не исчезла, не давала о себе забыть, и кто знает, чем ещё могла обернуться в будущем.
Вскоре Брюнхильда приятно удивила королеву Уту, выразив желание навестить раненых.
- Я хочу проведать своих воинов и убедиться, что о них хорошо заботятся, - сказала она.
- Правильно, это твои воины, - с готовностью подтвердила Ута. - Их нельзя оставлять королевским вниманием… Я-то свою Кримхильду так и не приучила, она такая трусиха, уж не знаю в кого… А не умеешь ли ты врачевать?
- Только перевязывать раны и ухаживать.
- Так ты выросла в монастыре? - в голосе Уты прорезалось почтение.
- Нет, но меня учили.
Королеву-мать как прорвало, и пока они собирались и шли, она рассказывала Брюнхильде о своих монастырских годах, и только прибытие к цели заставило её прекратить и пообещать продолжить после.
Когда обе королевы вошли в помещение, оборудованное под лазарет, то некая фигура в красном плаще поднялась от ближайшего ложа и встретила их почтительным поклоном. Брюнхильда узнала Хагена.
- Вы оказали нам большую честь, благородные королевы, - произнёс Хаген, подойдя ближе.
- И ты уже здесь, - сказала Ута, подавая ему руку. - Разве у тебя нет других дел?
- Здесь мои товарищи.
Рядом с ним откуда ни возьмись возник Фолькер.
- Прекрасные госпожи, вы просто ангелы милосердия. Вы приносите свет и надежду в это мрачное место. Наши воины воспрянут духом от ваших прекрасных глаз.
- Прекрати, уж какая я теперь прекрасная в мои-то годы, - буркнула Ута, но всё же не удержалась от улыбки. - Ты что здесь делаешь?
- Так здесь и мои товарищи, - ответил шпильман. - Вдобавок с нами Хаген.
- А вы с ним неразлучны.
- В бою - всегда. Только, Хаген, если ты ещё раз будешь выносить меня с поля боя, взвалив на плечи, будто я мешок, я про тебя позорную песню сложу, так и знай.
- Ну-ну, струны не порви, - усмехнулся Хаген.
Брюнхильда невольно улыбнулась - впервые со дня прибытия в Вормс.
- Позвольте, благородная госпожа, сопроводить вас, - обратился Фолькер к Уте. - Вы не возражаете, если первыми мы почтим тех, кто служил ещё Гибиху, царство ему небесное? Они будут особенно рады увидеть вас, свою королеву.
Они удалились. Хаген остался стоять возле Брюнхильды.
- Здесь могут быть бывшие ваши воины, - сказал он. - Мы не стали оставлять их в Изенштайне, так как там труднее было бы позаботиться о них. Посмотрите, может, вы узнаете кого-нибудь.
Она окинула взглядом тех, кто был вблизи, и быстро подошла к одному из раненых.
- Хеймеран, - позвала она.
Тот не ответил. Брюнхильда аккуратно опустилась на одно колено рядом с ложем, сняла покрывало с раненого. Хаген встал рядом.
- Ваш? - сказал он. - Сражался вместе с нами, храбрый малый. Рана неглубокая, но похоже, что дурная.
Брюнхильда погладила бесчувственного воина по лицу. Он слегка вздрогнул и открыл глаза.
- Госпожа, - слабо произнёс он.
- Всё будет хорошо, - сказала она. - Я с вами. Я всегда буду с вами.
Королева надела ему на руку золотое запястье, поднялась и двинулась дальше. Она склонялась над воинами, говорила с ними, улыбалась им, брала за руки и одаривала кольцами. Находя изенштайнцев, она делалась особенно ласкова, садилась рядом, могла осмотреть рану. Хаген, стоя поодаль, следил за ней. Внезапно, отойдя к проходу, она замерла, лицо стало каменным. Осмотревшись и увидев королеву Уту сидящей рядом с маркграфом Гере, она повернулась к двери и взглядом велела Хагену следовать за ней.
Они вышли в коридор и встали у стены. Хаген не сводил с неё глаза, тогда как она смотрела невидящим взглядом прямо перед собой, подавляя участившееся дыхание.
- Хорошо, что вы побывали здесь, моя королева, - сказал Хаген. - Ваше внимание очень важно для этих людей.
- Это мой долг, - произнесла она нарочито спокойно и тут же понизила голос: - Ты привёз мне то, о чём я просила?
- Нет, моя королева. Его нигде не нашли.
Брюнхильда помрачнела.
- Замок был захвачен и разграблен до нас, - добавил Хаген.
- Значит, - сказала королева обречённым голосом, - он теперь в недостойных руках.
- Что было в наших силах, мы сделали.
- Не сомневаюсь, - она приглушённо вздохнула. - Что с моей страной?
- Мёртвая земля.
Лицо Брюнхильды исказилось, но она тут же овладела собой.
- Она возродится, если на неё больше не будет грабителя.
- Больше не будет, госпожа. Мы об этом позаботимся.
Брюнхильда горько усмехнулась.
- Что случилось, то случилось, - глухо сказала она. - Вы теперь должны удерживать эти земли.
- Я знаю.
- И быть милостивыми.
- Разумеется. Я поговорю с королём, как нам поддержать Изенштайн.
Брюнхильда искоса бросила взгляд на Хагена.
- Ты слишком высоко поднялся здесь, - сказала она вдруг тихим и резким голосом.
- Здешние порядки позволяют, госпожа, - невозмутимо отозвался Хаген.
- Разве только здешние?
- У гуннов я сам не захотел возвышения.
- Такова твоя преданность Гунтеру и Бургундии?
Её слова звучали почти как насмешка. Официальная любезность сошла с лица Хагена, глаз чуть сузился.
- Моя королева, я изгнанник, у меня нет родины. Здесь я получил не только прибежище, но и стал правой рукой короля.
- И ты за это благодарен.
- В этом есть что-то странное?
- Вовсе нет, - Брюнхильда отвернулась. - Гунтер поступил очень разумно, сделав вторым человеком именно тебя.
- Конечно, госпожа.
- Это делает ему честь. Не всякий готов терпеть рядом более сильного подданного.
- У нас не Ксантен, моя королева.
- Видимо, я должна быть этому рада?
- Даже не сомневайтесь.
- Ты навсегда останешься здесь чужим, - произнесла Брюнхильда вполголоса. - Не обольщайся. Никакие заслуги перед королевством не избавят тебя от этого проклятья.
- А вы, госпожа моя, пророчица?
Их встретившиеся взгляды были почти враждебными. Брюнхильда вдруг поникла.
- Будь я пророчицей, я предвидела бы собственную судьбу, - сказала она упавшим голосом, - а так…
Хаген промолчал. Брюнхильда подняла на него полный тоски взгляд.
- Спасибо тебе за то, что пытался выполнить мою просьбу. Даже если ничего не вышло, - она взяла его за руку.
В коридор вышла Ута со служанками. Увидев Брюнхильду с Хагеном, она вытянула лицо и поджала губы.
- Благодарю за оказанную нам честь, госпожа, - сказал Хаген и, поклонившись, быстро ушёл.
- Что за дела у тебя с Хагеном? - властно спросила Ута.
- Говорили о прошедшей войне, - ответила Брюнхильда.
- Смотри же, - они двинулись по коридору. - Видит Бог, я к тебе благосклонна за твою добродетель. Но не забывай, что ты теперь королева Бургундии. И что тебе будут верны только ради моего сына.
- Я знаю.
Брюнхильда сказала это так спокойно, что Ута даже смутилась на мгновение, после чего более мягким тоном продолжила:
- Хаген же - самый преданный Гунтеру человек. Да смилуются над ним небеса, он до сих пор глух к благой вести. Даже я не смогла его склонить. Но мой сын обязан ему жизнью, и я готова молиться за него, хоть и не положено.
- Я ничего об этом не знала.
- Так тебе разве что-нибудь интересно? Но раз хочешь знать, то слушай…
Ута нашла, наконец, благодарные уши. Целыми днями она рассказывала Брюнхильде о своей жизни, о покойном Гибихе, о том, как строилось королевство бургундское, о придворных и их делах, обо всём, что вспоминалось по ходу. Брюнхильда заинтересовалась, внимательно слушала и этим полностью покорила королеву-мать, которая однажды даже повинилась перед ней - «прости меня, Господи, грешную, ты мне поначалу совсем не понравилась».
Казалось, Брюнхильда смирилась с судьбой и начала постепенно возвращаться к жизни. Она стала проявлять интерес к делам двора и государства и через какое-то время уже была в курсе всего, что происходит. При этом она не любила досужих сплетен и не поддерживала их, зато выяснилось, что она умеет читать. Уединяясь с книгой, она читала безмолвно, даже не шевеля губами, что удивляло её служанок.
Придворные дамы всё же недолюбливали её, считая чересчур гордой. Воины почитали королеву больше, потому что она умела быть с ними по-королевски любезной, знала, как одаривать их и говорить приятные слова, оказывать милость и при этом всегда держать их на расстоянии, чтобы они не тешились недозволенными мыслями. Роль королевы была освоена ей с лёгкостью, выдающей ещё не забытую привычку. Должным образом держалась она и рядом с Гунтером - на людях они выглядели безупречной парой. Но сам Гунтер знал, что это лишь фасад. Неверности жены, правда, опасаться не приходилось, но не потому, что она его любила, а потому что соблюдала приличия, не любила же никого вообще.
Гунтер искренне радовался, видя, как Брюнхильда выходит из апатии, и надеялся, что её безразличие к нему тоже уйдёт. Но этого так и не случилось. С Брюнхильдой стало возможным говорить на любые темы, включая государственные дела, но никаких нежностей она не терпела, моментально превращаясь в ледышку, да ещё переходила на «вы», что казалось Гунтеру издевательским.
- Оставьте ваши красивые слова при себе, Гунтер, - говорила она, пренебрежительно отстраняясь. - Я ваша королева, как вы и желали, чего же вам ещё надо?
- Не думал, что вместо жены получу себе ещё одного придворного для разговоров об урожае и правилах для торговцев, - пытался шутить Гунтер. - Ты всегда так серьёзна, мышка моя…
- Я не мышка, - властно отвечала она, отводя его руку от своего лица.
- А вот так? - он сгребал её в охапку.
Брюнхильда не вырывалась, но продолжала смотреть на него надменно и холодно.
- Что, вас уже и днём разбирает? Нет сил до ночи дотерпеть? - говорила она с таким ехидством, что Гунтер волей-неволей отпускал её.
Ночи тоже большого удовольствия не приносили - Брюнхильда была всё равно что деревяшка, к тому же лежала всегда отвернувшись, будто принуждённая к исполнению тягостной повинности. В конце концов и сам Гунтер стал воспринимать супружеский долг как тягостную повинность. Он всё чаще смотрел на Ортруну, встречающую его сочувственным взглядом, и тоскливо думал о том, что он выиграл от женитьбы на Брюнхильде. Изенштайн, который пришлось немалой ценой усмирять и который теперь остаётся самым уязвимым участком Бургундии, поскольку торчит как нелепый отросток прямо на границе с Ксантеном? Самую прекрасную женщину на земле - так и красота, по правде сказать, уже не та, а любви от неё не дождёшься? Настоящую королеву - да, если бы она ещё и родила наследника. Брюнхильда же после первых своих неудачных родов перестала рожать вообще.
Прошлое не отступало. Оно продолжало нависать над Вормсом, как чёрная туча, и Гунтеру достаточно было одного взгляда на Брюнхильду, чтобы понять - действие самого лучезарного года его жизни всё ещё продолжается.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/03/1432