Неподвижные уставшие глаза терялись в хитросплетениях табачного дыма. Пресный, как церковная просвира, туманчик; бесстыдная гладкость столиков кафе; запах дешёвых духов, такой же фальшивый, как и смех отдыхающей молодёжи. Водка, кофе и табак — банально, но необходимо. Юрию было скучно. Он не любил свою работу, не любил холостяцкую квартиру с обоями в полосочку. Он был уже не молод, и всё труднее становилось заставлять себя улыбаться при встрече с друзьями и сослуживцами. Скучно. Пошло. На губах появился и пропал горьковатый привкус желчи. «Это ненависть к жизни…» — подумал Юрий. Недопитая чашка кофе совершенно растворилась в облаке сизого дыма…
Несомненно, она наблюдала через стекло, иначе как объяснить ту неторопливую уверенность, с которой направилась она к столику Юрия. Встала рядом, чуть сбоку. Смотрит. Худенькая фигурка, словно в балахон с чужого плеча, укутана в странное платье — длинное и свободное, подпоясанное кожаным шнурком. Белёсые волосы взлохмачены. Что ей нужно?
— Ты ко мне, девочка? Как тебя зовут?
— Авель.
Подростковый звенящий голос. Ни тени смущения.
— Это мужское имя…
— Не совсем: так зовут ангелов.
«Надо бы предложить ей место за столиком, пожалуй, даже угостить чем-нибудь», — сказал себе Юрий и, чуть подумав, добавил: «Симпатичный ребёнок». Словно угадав его мысли, Авель села напротив и, заговорщически наклонившись к скучающему мужчине, попросила:
— Пожалуйста, угости меня чашечкой кофе с пирожным. Я хочу ещё посмотреть на тебя.
Они смотрели друг на друга и молчали. У неё были озорные васильковые глаза, словно излучавшие странный белый свет. И глядя в эти глаза, Юрий видел синий город с фонтанами и розами, чувствовал на своей коже прохладу утренней зари, ощущал биение жизни в своём пульсе. Девочка протянула руку и погладила его большую шершавую ладонь.
— Так! Правильно! Знаешь, как я люблю фонтаны? И как рыба плещется в реке на рассвете, а самой притаиться за кустом с удочкой! И на футбол очень люблю, и в цирк…
Юрий сам вдруг улыбнулся. Он уже забыл, когда в последний раз ходил на футбол. А в цирке не был с самого детства. Надо же! С неожиданной нежностью он пожал тонкие девичьи пальчики.
— Знаешь, Авель, давай завтра сходим в парк, покатаемся на лошадях! Хочешь?
Она залилась звонким смехом. Табачный дым рассеялся, и всё вокруг засверкало утренним летним солнышком.
— Я подумаю! Но ты всё равно приходи в парк, ладно? И ещё: пообещай мне сменить обои у себя дома.
Последние слова девочка произнесла столь торжественно, что Юрий вздрогнул от внезапного странного чувства. Возможно, эта встреча и не была случайной… Если всё дело только в его дурацких обоях в полоску…
— Обещаю. Авель, куда же ты?
Девочка исчезла так же неожиданно, как и появилась, оставив Юрию недопитый кофе и прощальный взгляд через огромное стекло витрины.
* * * * *
Газета на утреннем столе. Вечером читать было некогда: он вернулся поздно и мгновенно уснул. Девочка-подросток, васильковые глаза… На последней странице в траурной рамочке портрет: Эвелина Макарова. Трагически погибла вчера днём на юношеских соревнованиях по мотоспорту. Выражаем соболезнования родным и друзьям…
На работе Юрий не находил себе места. Ему пригрезилась погибшая девочка?! Нет, скорее, сам он давно умер, это его душа уже много лет в траурной рамочке, а никто так и не сказал ни слова соболезнования! Авель… Юрий был уверен, что видел её живые глаза, слышал звонкий смех, чувствовал тепло тоненьких пальцев. Не может быть! Не может…
Он пришёл в парк вечером. Всё-таки пришёл, даже несмотря на то, что голос рассудка упрямо твердил о полной безнадёжности этой затеи. В парке раздавались голоса, гудели моторы каруселей, по аллеям бегали дети, студенты деловито тянули пиво под навесами. И всё это было облито густыми, как растопленное масло, и такими же жёлтыми лучами предвечернего солнца. В руках Юрий держал огромную алую розу. Сердце его стучало, он волновался, словно шёл на первое свидание. Минуты, минуты... Часы… Яркие брызги зари пробились сквозь вырезы кленовых листьев. Он сел на лавочку и обхватил руками голову. Конечно же, не придёт...
И тут Юрий внезапно выпрямился: она стояла совсем рядом, с восхищением прижимая к груди алую розу на длинной ножке. В васильковых глазах блестели слёзы, и он догадался, что это были её «первые цветы».
— Я ждал… Я очень ждал! Ты ведь так любишь жизнь!
Солнце давно село, но слёзы на щеках девочки сияли так ярко, что видно было и скамейку, и клёны, и даже отдалённые карусели.
— Мы ведь с тобой ещё живём? Правда, Юрий? — надежда в голосе.
— Правда, Авель! — уверенность.