«Весь мир – театр, а люди в нём – актёры…»
(Вильям Шекспир)
Театр, куда по распределению после окончания театрального училища попали подруги Ирина с Ниной, находился в небольшом провинциальном городке, являющимся, тем не менее, крупным промышленным центром. Весь город можно было пройти из конца в конец за час-полтора. Храм Мельпомены располагался в южной части этого населенного пункта по дороге к домостроительному комбинату, на котором работала добрая половина местных жителей. Остальная часть населения подвизалась в аграрном секторе на полях местного совхоза, на двух птицефабриках, в леспромхозе и на ремонтно-вагонном заводе. Особой тяги к культурному досугу население не испытывало, поэтому городской театр, бывший ДК железнодорожников до прихода туда нового художественного руководителя функционировал, как обычный клуб. Там работали различные кружки по интересам, по вечерам крутили кино, устраивали танцы под магнитофонные записи эстрадных шлягеров, а в дни новогодних каникул проводили праздничные елки и представления для школьников.
Со строительством ДСК культурная жизнь города значительно изменилась. Одновременно с ростом комбината рос и будущий культурный центр, переименованный из обычного ДК в городской театр имени Грибоедова, что внесло оживление в культурную жизнь города. Новый театр, который возглавил малоизвестный тогда еще Станислав Аркадьевич Куницкий, неожиданно прославился современным взглядом на прочтение пьес прогрессивных зарубежных авторов. На самобытные постановки провинциального театра обратили внимание даже в Москве. Не часто бывает, что культурное захолустье, где безвестно сгинуло немало многообещающих талантов, в лице художественного руководителя и одновременно главного режиссера так смело заявило о себе ярким революционным новаторством, подымающим советское театральное искусство на новую высоту.
Перспективный театральный деятель оказался хмурым стареющим мужчиной несколько затрапезной наружности. Среди эстетствующих театралов и богемной актерской братии Станислав Аркадьевич выглядел точно так же, как смотрелся бы в этой изысканной среде горластый похмельный боцман. Он имел репутацию редкостного грубияна, регулярно доводившего до слез большую часть женской части труппы и изводившего своими придирками значительную часть мужской. Причиной его несносного характера крылась в неординарных сексуальных пристрастиях режиссера. Злые языки поговаривали, что театральный гений был pederast, и прославился он не столько своими передовыми взглядами на театральное искусство, сколько своими сомнительными похождениями и вызывающе порочной богемной жизнью. В молодости он начинал карьеру в кино. С блеском сыграв эпизодическую, но сразу замеченную зрителями и критиками роль раненого молодого солдата в нашумевшем фильме «Возмездие», будущая знаменитость неожиданно покинул кинематограф, презрев открывавшиеся перспективы головокружительной карьеры киноактера, и целиком погрузился в театральную деятельность, исчезнув из светской хроники на долгие годы.
Неожиданно Куницкий появился на публике в качестве режиссера, в короткие сроки ставшим известным благодаря шумной полемике, идущей на страницах газет вокруг его творчества. Известность его росла и достигла пикового значения, особенно после того, как партийные органы, курировавшие театральную деятельность, были запредельно шокированы совершенно возмутившей общественность своеобразной постановкой классического «Гамлета». Потрясенный зритель увидел пьесу, через сюжет которой красной нитью проходила явственная, нестандартно ориентированная фабула сексуальных пристрастий режиссера. Все герои заново и современно прочитанной искушенным постановщиком пьесы Шекспира: король с королевой, сам принц датский, Офелия, её отец Полоний и брат Лаэрт, Розенкранци, Гильденстерн, призрак отца Гамлета, веселый могильщик в знаменитой сцене и даже покойный Йорик оказались сплошь повязаны гомосексуальными связями. Все действующие лица по милости режиссера оказались разбиты на любовные многоугольники. Выяснилось, что на самом деле королева одновременно сожительствовала с мужем, братом мужа и самим Гамлетом, Полоний - с дочерью и сыном, Офелия - с братом Лаэртом. Гамлет же оказался совершенным сексуальным монстром: он ухитрялся быть в любовных отношениях едва ли не со всеми персонажами. В юном возрасте - с педофилом Йориком и отцом, потом имел кровосмесительную связь с матерью, когда-то немного увлекался друзьями Розенкранцем и Гильдестерном, тщетно пытался разбудить в себе гетеросексуальные чувства к Офелии, из-за чего она и утопилась. Похоже, что даже сам постановщик с трудом разбирался во всех хитросплетениях любовных историй сюжета пьесы, но сумел показать своим творением, что в основе поставленной драмы стоит измена, ревность и неутоленные гомосексуальные желания. Скандальный спектакль сняли со сцены и запретили к показу уже после второго представления. Но каким-то образом, о новаторском прочтении мировой классики в СССР с восторгом узнали за границей, где ещё бушевала сексуальная революция.
Видимо, поэтому Куницкий хоть и попал под могучий пресс суровой советской цензуры, но уцелел. Благодаря заступничеству некоторых продвинутых мэтров, отечественной и зарубежной культуры, вовремя углядевших в его даровании, талант мирового уровня, он остался при театре и даже не лишился должности. Мало того, его выпустили в Европу, чтобы показать недоброжелателям о новых демократических веяниях в стране, где закипала взбудораженная переменами общественная жизнь. На волне горбачевских реформ в искусство проникли либерализм, толерантность к неформальным взглядам и плюрализм. Тем не менее, режиссеру пришлось пару лет искупать слишком вольное прочтение мировой классики постановками современных советских драматургов, прежде, чем несколько спектаклей, проникнутых откровенно причесанным патриотическим пафосом, были благосклонно приняты критикой. Потом руководимый им театр переключился на прошедшую проверку временем дореволюционную отечественную драматургию - Островский, Сухово-Кобылин, Гоголь и ранний Горький.
Изысканное и оригинальное прочтение образов режиссером с нетрадиционной сексуальной ориентацией, едва заметно угадывалось во всем, происходящем на сцене, и придавало своеобразный шарм его постановкам. Несмотря на будуарный шепоток, сопровождавший его становление в театральном мире, а, может быть, именно, благодаря этому, его известность в искусстве приобретала все большие масштабы.
На собрании театрального коллектива перед премьерой спектакля по мотивам гоголевского «Вия», где были заняты и начинающие актеры, будущий (а, может быть, уже состоявшийся, но еще не признанный гений), завершая свою проникновенную речь-напутствие, обратился с высоты сцены внимавшей ему актерской труппе: «Актерство, дорогие мои, это не профессия и даже не образ жизни…» «Диагноз!» - подсказали ему из зала. «Вот именно!.. Диагноз!.. Заразная инфекция, болезнь, которой болеют лишь избранные! Это сумасшествие особого рода, состояние экзальтированного духа, квинтэссенция бытия! В каждом актере и актрисе скрыты десятки…, сотни людей, жизни которых вы обязаны прожить на сцене. Берясь за очередную роль, вы должны перестать быть сами собой, родиться заново, перевоплотиться, показать миру неповторимую индивидуальность каждой личности, её уникальность и сложный характер со всеми его нюансами и коллизиями… Только тогда зрители поверят и, сопереживая вам, сольются с вами в экстазе, в действии, … таинстве, … волшебстве, творящемся на сцене, принимая его за реальность…» «Вам, девушки…» - обратился гений к Ирине и Нине: «Только предстоит вступить на этот тернистый и волнующий путь преображения… Перейти Рубикон, отделяющий избранных от простых ремесленников, властителей толпы от театральных поденщиков… Вам предстоит пройти решающую сценическую пробу, где вам, вступившим на театральные подмостки, придется доказать правильности вашего выбора… Дебют – это ключ, ключ от известности, признания, славы, наконец! От того, как правильно будет он подобран, зависит и ваша жизнь на сцене, в искусстве!» Режиссер помолчал, обводя притихший зал горящими глазами: «Вперед, друзья! Актерами не становятся, ими рождаются! Я не обмолвился, именно так! Рождаются… с готовностью принести себя в добровольную жертву Мельпомене! Служить ей, как бесправный раб, и отдать ей все, все без остатка! Если ваш дебют пройдет успешно, а я в этом не сомневаюсь, то это и будет означать ваше второе рождение уже в качестве служительниц муз. Тогда смело идите по избранному вами пути! Перед вами не тропинка, а широкая дорога, ведущая к лаврам, к народной любви! Помните, что в искусстве нет покровителей надёжнее, чем Ваши собственные возможности!» Худрук, молчал, понурив голову и смежив веки, наслаждаясь произведенным эффектом, пока актеры рукоплескали его панегирику.
«Как мудро и эвфуистично Вы выразились, шеф! Особенно про собственные возможности!» - развязно крикнули из зала под продолжающиеся аплодисменты.
- «Про возможности это не я, это Вовенаг Люк де Клапье…»
- «Кто, кто?»
- «Де Клапье. Был такой французский моралист в прошлом».
- «Зачем нам моралист из прошлого в нашем аморальном настоящем, Станислав Аркадьевич?»
- «Погодите!» - Куницин предостерегающе вытянул перед собой левую руку и поднял вверх указательный палец на правой: «Что там ещё было?.. Эвфуистичности, эвфуизма?.. Эффуизм…» - режиссер, наморщил лоб и прищурил глаза, вспоминая: «А-а-а… Э-э-э… М-м-м… Изысканный, утонченный?..»
- «Да! Но так же излишне вычурный и помпезный!..»
- «Может быть… Кто это там такой образованный?.. А это ты, Клинцевич?.. Трясёшь эрудицией перед женщинами!.. Тебе меня всё равно не переплюнуть! А, если переплюнешь, уволю, к чертовой матери!..»
- «Так Вам же не нужно перед женщинами выкаблучиваться, шеф! Оставьте нам эти примитивные забавы!»
- «Да, уж! Несомненно, я выше твоих низменных пороков, поросенок!» Худрук обреченно потер лоб и устало махнул рукой: «Все свободны!.. Пш-ш-ли-и во-о-н..., выходцы из клубной самодеятельности…, бездари! Даже подхалимаж нужно показывать реалистично, а не для проформы!.. Словом брысь отсюда! И чтоб завтра на премьере ни в одном глазу!..» Все засмеялись. Актеры, хотя и вовсю сплетничали и злословили по его поводу, режиссера своеобразно любили, причем, даже больше те из них, кому он никогда не докучал своими ласками.
В предстоящем спектакле, весьма вольном изложении бессмертного гоголевского произведения, переделанного близким другом режиссера в умопомрачительную четырехактовую пьесу, с прологом и эпилогом, были заняты обе девушки. Румяная и пышная хохотушка Нина, хохлушка из-под Винницы была утверждена на роль матери Панночки, а роль самой Панночки, впрочем, хотя и заметную, но почти без текста, худрук предложил Ирине. Высокая, тонкая, белокожая, «породистая», как выразился один из старых актеров, с пронзительными черными глазами, она сразу же привлекла внимание мужской части труппы. Вскоре о ней стали судачить и в женской. Это случилось после того, как записной красавец и признанный сердцеед театра Адам Клинцевич, в донжуановском списке которого числилась почти половина женского состава труппы, получил решительный отпор (первый раз в жизни!), пытаясь добиться расположения девушки. Он потерпел фиаско на его собственном игровом поле, в театральной уборной, увешанной фотографиями сыгранных им героических образов, где женщины легко уступали его обаянию и безудержному, но элегантному мужскому натиску. «Ведьма!..» - только и сумел сказать изумленный ловелас, потирая покрасневшую после оглушительной пощечины физиономию. С тех пор за глаза Ирину называли не иначе как «Ведьма», и это прозвище закрепилось за ней намертво.
Слух о своенравной красотке достиг ушей самогО главного режиссера, с внушающим полное доверие лицемерием, осуждавшего свободные нравы театральной богемы. Видимо, безудержный всплеск эмоций и домыслов в коллективе и подтолкнул режиссера дать роль Панночки новенькой актрисе.
«Вот что, Ирочка…» - испытующе глядя на девушку, сказал театральный гений: «Все мужики – отъявленные скоты… На уме только одно… приятно, что вы умеете держать их на расстоянии. У вас нестандартная, вызывающая внешность…, чувствуется какая-то мистическая, я бы сказал, потусторонняя…, темная сила…, скрытая угроза, опасность… Помните, в сериале «Место встречи изменить нельзя» подругу бандита Фокса играла такая актриса – Таня Ткач…, наделенная своеобразной зловещей красотой? А вы… Вы… Словом, будете играть Панночку! Другой ведьмы в моем спектакле не вижу, несмотря на их обилие среди актрис в моем театре!»
Вскоре Ирину, несмотря на интриги и противодействие театральных аборигенов, утвердили на роль в первом составе. В ходе бесконечных репетиций, образ Панночки рос и ширился, обрастал новыми чертами, режиссер заставил автора пьесы, своего старого приятеля ввести больше текста в редкие реплики Ирины, появились целые монологи доселе скупой на слова гоголевской Ведьмы. «Видишь ли, Ира». – уже перейдя на «ты» в знак особого расположения, просвещал молодую актрису режиссер: «Весь «Вий» пронизан эротикой, причем самой мрачной, на грани некрофилии»
- «Да будет Вам, Станислав Аркадьевич, нет у Гоголя ничего такого!»
Режиссер изменился лицом и тускло сверкнул на Ирину злыми водянистыми глазами: «Все понятно с тобой! Никакого жизненного опыта в этой сфере человеческих отношений, ни положительного, ни отрицательного…»
- «В какой сфере? О чем вы говорите?» - не поняла девушка.
- «В какой?!.. В такой!...» - гаркнул собеседник, с ненавистью глядя на нее: «Ох, провалишь ты мне премьеру, отроковица зеленая!.. Черт меня дернул с тобой связаться!»
- «В чем я провинилась, не понимаю?.. Объясните мне!»
- «В чем, в чем… В том, что не сможешь сыграть так, как я задумал! Слушай сюда, козявка! Скажи мне, пигалица, что означает эта сцена на хуторе, когда ведьма, оседлав Хому, скачет на нем под облаками высоко над землей?»
- «Не знаю…»
- «А означает это, девушка, не что иное, как соитие в садомазохистской форме! «…чувствовал бесовски сладкое чувство… пронзающее, томительно-страшное наслаждение…» Потом парочка меняется местами, уже Хома катается на партнерше, охаживая ее поленом… Надеюсь, знаешь, кто такие маркиз де Сад и писатель Леопольд Захер-Мазох?»
- «Что-то слышала… Это какие-то извращенцы…»
Худрук негодующе хрюкнул: «Сама ты извращенка, от классического советского образования! Это целый пласт сексуальной человеческой культуры. Взаимоотношение полов – это культура! Культура! Черт тебя побери, отроковица! То, КАК это происходит, влияет на национальные черты целых народов, на человеческую цивилизацию! Сексуальное удовлетворение принимает самые разнообразные формы, в том числе и разрушительные. Помнишь у Пушкина: «Нас уверяют медики: есть люди, в убийстве находящие приятность. Когда я ключ в замок влагаю, то же я чувствую, что чувствовать должны они, вонзая в жертву нож: приятно и страшно вместе…»
- «А это здесь причем?»
- «Тьфу! Будь ты не ладна!.. Ну и дремучесть! Я бы сказал феноменальная дремучесть! У нас в стране половина женщин узнает, что у мужчин есть пипирка, только в первую брачную ночь…»
- «Вы специально мне мерзости говорите?» - Ирина покраснела от негодования.
- «Это не мерзости, это строение человеческого тела, анатомия! Так нас создала Природа, Создатель, Бог, наконец!.. Ну и дела! У нас действительно страна лицемеров и ханжей, страна протухшей нравственности!»
- «А, все-таки, причем здесь Пушкин?»
- «Притом, что гений говорит о некрофилии – «…в убийстве находящие приятность» и о фетишизме – «…когда я ключ в замок влагаю… Это все варианты ярко выраженной человеческой сексуальности, принимающей изощренную форму. Вспомни, как скупой рыцарь ведет себя в подвале, где хранятся его сокровища. Как нежный любовник, владелец гарема…» Ирина потеряла терпение: «Объясните мне, наконец, что я делаю не так?» Станислав Аркадьевич хотел, было, наорать на нее по своему обыкновению, но сдержался большим усилием воли: «Скажи мне, голубушка, за что Панночка, то бишь ведьма, преследует Хому?»
- «За то, что он избил её до смерти…»
- «Ну… предположим, что так! А что Панночка сказала, когда ее отколотил молодой здоровый мужик?»
- «Ох! Не могу больше!»
- «Вот именно! Она не кричала что-либо типа «хватит, не бей меня!» или «пощади!» Она просто смертельно устала от наслаждения, от самого садомазохистского процесса! Не рассчитала сил… И преследует своего любовника, чтобы завершить прерванный коитус, даже после смерти, чтобы избавиться от состояния жестокой фрустрации…»
- «Фрустрация? А что это такое!» Режиссер застонал и плюнул от огорчения: «Фантастическое невежество! Это нереализованное ожидание оргазма. К взрослой жизни надо готовиться, Ирина, медицинские книжки почитывать! Любая женщина в этом состоянии съедет с катушек, а ведьма тем более! Вот она и лютует, обуреваемая похотью... Чтобы это реалистично сыграть, нужно что-то похожее испытать в жизни, а ты …» Худрук раздосадованно махнул рукой: «Ладно, посмотрим, что будет дальше!»
Бурсака Хому играл Клинцевич. Было явственно видно, что после случая в гримуборной, несостоявшийся ухажор явственно побаивается партнершу. «Талант! Гениально!» - подбадривал режиссер Адама, когда тот в ужасе отшатывался от резких движений Ирины по ходу пьесы. Гениальным озарением постановщика явилась финальная сцена спектакля, до отказа наполненная мистической чертовщиной и вызывающей жуть музыкой, специально написанной для спектакля талантливым местным композитором, еще одним близким другом режиссера. Стараниями худрука, звонкий голос молодой актрисы приобрел глухое, утробное звучание и, отточенный бесчисленными повторениями и правками, заблистал в пьесе замогильным холодом, проникнутым настоящей кладбищенской романтикой. В финале ведьму заставили торжествующе хохотать. Тщательно отработанный и отрепетированный, хохот этот, сплетаясь с петушиным криком и музыкой, производил потрясающий эффект. Грим был тоже подобран как надо. И без него бледное лицо актрисы, несколькими движениями гримера превращалось в синеватое лицо трупа с мертвыми, потусторонними глазами. «Поменьше мимики!» - бесновался режиссер, охваченный жутким восторгом: «Ты нежить, ведьма…, держи лицо! Лицо, я сказал!..Убью, если будешь гримасничать!.. Только глазами, глазами…, я сказал!.. Покажи их немного навыкате… Уже лучше... Вот так!.. Вот так!.. Ух, молодец!.. А теперь улыбка…, улыбка мертвеца, нечистой силы!.. Нет, не то… Не улыбка, гримаса! Нижнюю губу чуть вперед, верхнюю прячем за ней!.. правый угол рта вниз!.. Неужели мне еще учить тебя актерскому мастерству?! Дрянь бездарная!.. Выгоню к чертовой матери из театра…, из искусства…, убью, как собаку, распну на рампе!.. Так, вот так! Молодец! У Хомы уже кондрашка от твоей мерзкой мертвой рожи!.. Блестяще!.. Хома, дохни, дохни, пес смердящий!.. Натуральнее!.. так и держи!.. Держи рыло корытом!.. Так, теперь ведьма!.. Что ты играешь, Ира?!. Где ведьма?! Это не ведьма, что ты показываешь, это пьяная уборщица, которую трахнули в туалете! Отключайся, отключайся сразу, падай, как сломанный манекен, а не дохлая корова!.. Ну!.. А-а-а, вот так!.. Так! Уф!.. Наконец-то!»
Драматург тоже был доволен, сидел на репетициях молча, с чуть отрешенным лицом, слегка чему-то улыбаясь бескровными губами. «Сначала он говорил, что настоящий автор - Гоголь», - кивали в его сторону местные острословы: «Потом стал говорить: «Гоголь и я», а теперь уже утверждает: «Я и Гоголь!» «Нет!» - поправляли их: «Он должен говорить только «Я», без всякого Гоголя. Николай Васильевич никогда не написал бы такую бредятину!» Тем не менее, процесс подготовки спектакля к сдаче подошел к финалу и был назначен день премьеры.
После напутственного слова худрук разогнал труппу, но Ирину оставил для дополнительных инструкций. Индивидуальные беседы означали особое благоволение мэтра и проявляемый к собеседнику чисто творческий интерес. Сексуальные предпочтения стремительно несущегося к всемирной славе гения были всем хорошо известны, поэтому женщины и мужчины старше двадцати пяти лет охотно и без страха оставались на посиделки, так как им ничего не угрожало. Режиссер слыл интересным собеседником, был, талантлив, умен, нестандартно и продуктивно мыслил. Часто случалось, что выносливый слушатель, получал в его лице неожиданного благодетеля, стараниями которого его протеже, как правило, делали удачную карьеру в столичных театрах и становились знаменитостями, за очень редким исключением.
Режиссер усадил Ирину напротив себя, достал рюмки, бутылку «Камю», блюдечко с нарезанным дольками лимоном и тарелку с тонкими ломтиками копчёного мяса. Он аккуратно наполнил рюмки, поставил коньяк на стол и неожиданно рявкнул, глядя оторопевшей девушке прямо в глаза: «Убью, если запорешь мне премьеру!» Он помолчал, внимательно наблюдая за ней и оценивая ее реакцию. Потом добавил тихо, почти с нежностью: «Выпей! Коньяк отличный, французский. Пей, не бойся…» Девушка выпила и поморщилась.
- «Что, не понравилось?»
- «Угу…»
- «Что «угу»?!
- «Не понравилось…, на самогон похоже…»
- «Сама ты «самогон», деревня! Слопай лимончик или вот эту фигню, не помню, как называется… Ха… хамон, что ли? Испанский деликатес… Лакомки-знатоки за ним гоняются, как кот за валерьянкой.»
Он поддел вилкой один из лежавших на тарелке ломтиков мяса.
- «Чуешь, запах какой! Это тебе не ливерная гадость из мясных обрезков и свинячьих внутренностей… Европа!»
- «Правда… Запах непривычный… И, кстати, не особенно аппетитный… Затхлый какой-то… Тухлый…»
- «Много ты понимаешь в заграничных деликатесах, провинция!.. Да ты попробуй!.. Ну-ка откуси…Ела когда-нибудь такое?»
- «Нет…, не приходилось… И правда вкусно…»
- «Эх ты! Женщина из народа… Плебс... Видела картину c таким названием… Кого-то из импрессионистов, кажется? Дега... или Модильяни? Не помню… Э, да все равно! Давай выпьем!»
- «Я не хочу…»
- «Ну и черт с тобой! Мясо жри… Свежее, вчера только привезли поклонники. В «Березке» купили на валюту...»
Режиссер резво опрокинул в рот две рюмки подряд и крякнул.
- «Так вот… Завтра у нас спектакль, открытие сезона, после летних гастролей и… премьера моего детища. А у тебя еще и театральный дебют. Роли в массовке, в студенческих спектаклях не в счет. То были пробные выходы, привыкание, разминка-тренировка. А вот завтра состоится выход в свет. Этот спектакль - бомба, которая потрясет театральный бомонд. И я, чтобы ты поняла это, прочувствовала всеми своими бабьими потрохами, сильно рискую, доверив центральную…, ну, одну из центральных ролей, новичку, начинающей актрисе… И я хочу быть уверен, что завтра, чтобы ни случилось сегодня после нашего разговора с тобой: наводнение, война, высадка марсиан, твои критические дни, все равно что, ты была бы в полной форме. Для этого надо, чтобы ты ушла сейчас отсюда тем, кто завтра откроет мне дверь в столичные театральные кущи, куда меня не пускают чиновники от искусства. Я хочу, чтобы ты ушла отсюда уже в образе… То есть, настоящей ведьмой… И пришла таковой на премьерный спектакль и твой творческий дебют. Войди в эту роль, начни жить этим персонажем уже сейчас, чтобы завтра все ушли из театра в мокром белье, или, еще лучше, с характерным ароматом, но с раскрытыми от восторга и удивления ртами. Я слишком много вложил в эту постановку, в тебя, в гребанную шайку этих бездарей, составляющих труппу театра… Почти бездарей… Есть, правда, кое-какие более-менее интересные образцы… Эта примитивная машинка для траха, например… Я Клинцевича имею в виду. Талантлив, сволочь, но глуп! Этот кобель так и сгинет здесь в провинции, возделывая очередные женские недра…»
Режиссер сумрачно сглотнул еще одну рюмку коньяка и, скривившись, зажевал лимонной долькой. Он пьянел на глазах.
- «Так вот… Если премьера пройдет удачно, считай, что перед тобой откроются безграничные перспективы. Причем, в буквальном смысле. Молодые дарования даже выпускают за границу для рекламы советского искусства и целомудренного образа жизни, под «отеческим» присмотром, разумеется. Посыплются предложения, не только из ведущих театров, но и от киношников. В кино не ходи. Во-первых, кино – это не творчество актера, вернее это творчество не одного только актера, а целого коллектива, в центре которого… Кто?»
- «Режиссер, наверное?.. Сценарист?»
- «Безусловно, но еще и оператор – глаза и руки режиссера-постановщика, а еще монтажер. Помнишь, как в «Возмездии» показана сцена с этой бездарной дурой Аленой Дамаевой, когда ее героиня Машенька получает «похоронку?»
- «Почему же бездарной? Она же получила известность и даже какую-то премию за лучшую женскую роль в этом фильме?»
- «Да потому, что она бездарность! Полная, классическая, образцовая, клиническая бездарность! Знаешь, как снимали этот потрясший всех эпизод, когда Машенька рыдает над «похоронкой»?»
- «На мой взгляд, это великолепная актерская работа!»
- «Что, что? Актерская работа? Ха-ха! Не смеши меня! Эту шлюху вытащили из кровати очередного «милого друга» вдребезги пьяной и сильно помятой после бурной ночи. Кое-как сполоснули ей морду и влили в пасть полстакана водки, чтобы у нее хотя бы ненадолго открылись гляделки. Похоже, она мало что соображала. Поэтому-то в фильме, уже после монтажа, естественно, у нее пустые глаза и совершенно убитый, расхристанный вид, якобы, героиня наповал сокрушена известием о смерти любимого. Потом на эту дрянь напал пьяный хохот, который не удалось остановить даже пощечинами. Но, народ изобретательный, исхитрились. Под глаза ей накапали глицерину для обозначения следов слез, и оператор снял так, что получились безудержные рыдания. Она была так пьяна, что не могла поднять руки. Смогла только удержать стакан в руке, и то после того, как её уверили в том, что в нем не вода, а водка. Помощник режиссера и манипулировал её передними конечностями, тряс кисть руки со стаканом, причем, она роняла его несколько раз. Сняли только с шестого или седьмого дубля, как бедная Машенька, захлебываясь от рыданий, а на самом деле от хохота, расплескивает воду из стакана трясущейся рукой! Сцена в фильме получилась феноменальной! Верхняя точка эмоционального накала!»
- «Боже мой!»
- «Вот, вот! Потом в фильме Дамаеву озвучила Эсфирь Грановская. У этой бабушки советского кинематографа голос оставался свежим и молодым до глубокой старости».
- «А почему Дамаева сама не озвучила роль?»
- «Да потому, что у нее отсутствует внятная дикция и отсутствует элементарная речевая культура. Ты все еще думаешь, что эта развратная кикимора замечательная актриса?»
- «Трудно поверить… Она всегда мне казалась такой целомудренной, невинной…»
- «Вот, вот! Это её амплуа, а на самом деле - волк в овечьей шкуре! Она делает карьеру в кино в основном интригами (вот где у неё феноменальный талант!), да ещё кое-какими востребованными у большинства режиссеров-мужчин способностями! Кстати, не только она. У большинства интриганок мозги расположены не в голове, а там!..
- "Где там?"
- "Где, где!.. В рифму ответить?.. Сама знаешь где!.. В кино, на эстраде запросто могут создать любимца публики, кумира из ничего! Из ничтожества, сволочи, бездари!.. А вот в театре нет этой технической фабричной обработки. Театр – это не имитация жизни, а сама жизнь! В театре невозможно блистать фальшивыми гранями несуществующего таланта. Он либо есть, либо его нет. На сцене видно все!»
Режиссер помолчал, откинувшись спиной на спинку стула и рассматривая Ирину прищуренными глазами: «В сфере искусства, любого творческого сообщества - очень много порока, самого откровенного и мерзкого разврата. Мой покойный папаша, царство ему небесное (ни дна ему, ни покрышки!), служил актером в столичном театре и был испорчен весь, до мозга костей… Пресытившись обычным блудом, он перебрал все виды и способы секса, включая педерастию, возможно даже и зоофилию. Сидел. Раньше за это закатывали по полной. Впрочем, и сейчас не особенно церемонятся. Из тюряги он вернулся он с татуировками чертей на ягодицах. При ходьбе создавалось впечатление, что они шуруют у него в анусе лопатой и кочергой. Так на зоне метят опущенных. Этот козел, вернувшись домой, взялся за меня, моё сексуальное просвещение… Он растлил меня уже в самом нежном возрасте, когда ребенок только начинает ориентироваться в этом мире и набирать опыт для построения собственной жизни. Он перекроил и изуродовал мое мироощущение. Моя матушка, как и значительная часть полностью порабощенных театром актрис, рано потеряла способность испытывать материнские чувства, превратившись для меня в вечно всем недовольное, постоянно шипящее угрозы и раздающее подзатыльники существо. Собственно, я был для нее совсем чужой, не просто нежеланный ребенок, вечно путающийся под ногами, а объект ненависти, на который она переносила всю злость от жизненных неурядиц. Имей в виду, что муж актрисы или жена актера сильно рискуют, связав свою судьбу со своей творческой половиной. Люди-актеры – это профессиональные эгоисты. Такова специфика этого рода деятельности. В спорте тоже такое нередко случается. Шахматисты, к примеру, предрасположены к эгоизму. Они прямые индивидуалисты. Но это так, к слову.
Став постарше я стал понимать, что я не такой, как все. Осознание того, что я – изгой, пария, уродец, мишень для насмешек и издевательств и послужили мне основной мотивацией для достижения успеха. Я поклялся, что добьюсь такой же мировой известности, какой достигли великие геи: Леонардо да Винчи, Микеланжело Буонаротти, Оскар Уайльд, Чайковский и еще целый сонм порочных и гениальных личностей. Я должен считать, что я - тоже избранный. А чтобы не утонуть в вонючей грязи моей сексуальной жизни, я должен превратить этот… недостаток…, эту особенность, я хочу сказать, в… достоинство!
Ты должна знать, что в основе существования и побудительных мотивов всей деятельности человека лежат физиологические, чисто животные потребности, без удовлетворения которых человек не может состояться как личность. Есть пирамида человеческих потребностей по Маслоу (был такой американский психолог), которая утверждает, что платформа, на которой строятся все индивидуальные качества человека – это еда и секс. Еда, конечно, первична. Пока человек голоден, все его устремления направлены на желудок. Пустое брюхо не располагает ни к какой другой деятельности, кроме поиска пищи. Помнишь у Некрасова: "В мире есть царь! Этот царь беспощаден - голод названье ему! Водит он армии, в море судами правит, в артели сгоняет людей..." Голодные люди вне морали и нравственности. Они вне цивилизации. И только после удовлетворения потребности в пище, вступает в действие следующая физиологическая потребность – секс. Это самый могучий после голода мотивирующий фактор для человека.
Осмелюсь заявить, что вся человеческая цивилизация основана на взаимоотношении полов, на сексе и на том, что вокруг него. Культура, экономика, политика, войны, революции, мода, песни, изобразительное искусство, танцы, литература - все вокруг есть только производные от этого могучего природного инстинкта. Он пронизывает все, и, даже нереализованный, несет прогресс, оставаясь основной движущей силой личности… Ты меня слушаешь?.. Так вот… Кем был Гоголь Николай Васильевич? Ответь мне!..»
- «Ну!.. Что, и он тоже?.. Нет, не может быть!.. Он был великим писателем…»
Режиссер укоризненно покачал головой: «Кто спорит! Разумеется! Конечно писателем, но еще, к тому же, и холостяком. Мало того, он так и остался девственником. Не на этой ли почве его восприятие действительного мира, так сильно отличалось от видения других людей? «Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи!» Все его творчество пронизано нереализованной жаждой секса, особой чувственностью. Почитай его еще раз, попробуй осмыслить его гений через понимание девственником взаимоотношения полов!.. Кстати, ты?.. А у тебя?.. Э-э-э… Ну, это самое… Короче, у тебя есть какой-нибудь сексуальный опыт? Где-нибудь в лунную ночь, на душном сеновале, под стрекот кузнечиков!.. А?» Ирина покраснела, негодующе вскинула голову и возмущенно возвысила голос: «Да как вы смеете!»
- «Молчать, коза! Я и так вижу, что нет. Все познания об этой стороне жизни получила из «Декамерона» и рассказов подружек, которым и согрешить хочется и страшно это сделать. Все вы, девки, в этом возрасте, слегка на этом помешаны, но ограничены рамками общественной морали. «Молодой человек вступает в мир с намерением, как можно лучше устроиться, а девушка с мыслью о том, кому бы лучше отдаться».
- «Ну, вы и сказали!»
- «Это не я, это Герберт Уэллс. В юности нужно книги читать, накапливать знания, тренировать мозги, а не сплетни шушукать по углам в ожидании, когда тебя, наконец, трахнут. Ну, ладно, ладно!.. Пора привыкнуть к моей манере вести светскую беседу… И не смей бодаться, коза молодая, а то рога обломаю!»
- «Ну вы и наглец!»
- «Ха! Естественно! С вами по-другому нельзя. Актеров в старину считали отребьем. Им даже запрещали селиться рядом с обычными людьми. С тех пор мало что изменилось. Я имею в виду то, что находится внутри каждого фигляра. Вы… Мы не люди, а подвижная пародия на них».
- «Не понимаю, какое отношение имеет этот разговор к предстоящей премьере?»
- «Самое прямое».
- «Не понимаю».
- «Ты еще не доросла. Слушай, что тебе умные люди говорят, какашка!»
- «Мне еще никто столько гадостей не говорил за столь короткое время»
- «Какие твои годы – успеешь еще наслушаться!»
- «Уже поздно, мне домой пора!»
- «Минуточку терпения, скоро отпущу. Так вот! Резюме такое. Ты теперь знаешь, кто я. Я имею в виду, мои «взрослые» взаимоотношения на ниве сладострастия. Таких, как я немного: 1-2 процента населения. Всего. Возможно, и того меньше. Это количество входят и уже реализовавшиеся, и еще скрытые гомосексуалисты. Многие из последних даже не знают, что они такие из-за отсутствия условий для идентификации. Поэтому обнаруживают себя лишь единицы. Люди в нашей стране традиционно консервативны, они очень враждебно принимают голубых. Но дело не этом. Я специально дал тебе эту роль. В моем спектакле будет гремучая смесь, состоящая из переделки в современную пьесу творения гения-девственника, которую произвел пассивный гомосексуалист-драматург, поставил активный гомосексуалист-режиссер, музыку к которой написал бисексуал-композитор, а главные роли исполнят одержимый трахом гетеросексуал-террорист и юная девственница, она же - сексуально не сориентировавшийся теоретик, она же ведьма, возможно, именно по этой причине! Все мы принесем в постановку собственное отношение к сексу. Жаль, что ты в этом деле новичок… Неужели, тебе даже никогда не задирали юбку в кустах по дороге с танцев?.. Какой-нибудь одуревший от гормонов прыщавый юный дилетант? А?.. Ну ладно, ладно!.. Это плохо!.. У тебя просматривается только природное любопытство к этой стороне жизни, не хватает какого-нибудь негативного опыта в этой сфере, попытки изнасилования, например. Я создаю спектакль в виде собирательного полового акта, в котором будет все и чувственность, и отвращение, и экзальтированный экстаз! Да! Это будет фурор! Что ты смотришь на меня так странно?»
- «Вы сумасшедший! Сбрендивший сексуальный маньяк!»
- «Естественно!.. Да! Как есть маньяк и сумасшедший. Сумасшедший гений. Все гении – сумасшедшие… Возьми, к примеру Ван Гога!.. Гениальность – это кардинальное отклонение от нормы… Только мы – ненормальные, в минуты озарения можем видеть истину и показать её вам – нормальным, вульгарным серым посредственностям… Черт! Уже поздно, как ты доберешься до дома?»
- «Я?.. На автобусе»
- «Уже поздно. Автобусы, скорей всего, не ходят»
- «Не беспокойтесь, доберусь на попутке. Не впервой. Здесь довольно оживленное движение даже ночью. Из карьера возят гравий на домостроительный комбинат. Водители берут по пятнадцать копеек до Мякинино. Или можно пешком. Минут сорок, примерно, быстрым шагом».
- «Ты живешь в самом Мякинино?»
- «Да на окраине, сразу за лесом первый дом за высоким зеленым забором, его видно даже с дороги. Мы с Ниной снимаем там комнату».
- «Понятно. Смотри осторожней. Шоферня – народ непутевый, темный. Мало ли чего!»
- «Да ладно! Не пугайте, не из пугливых!»
- «Ну смотри… Послушай, Ира, возьми эту вот мясную штуку, я её сейчас в газету заверну»
- «Да что вы! Не надо!»
- «Бери, бери! Для бутербродов к чаю. Будет вам с Нинкой сытный ужин, и завтрак».
Перспектива угостить подругу заграничным деликатесом показалась Ирине заманчивой, и, поколебавшись для приличия, она взяла предложенный режиссером сверток.
Из театра они вышли вместе. На улице режиссер протянул руку: «Ну, ступай восвояси, Панночка… Черт! И рука у тебя действительно холодная, как у покойника… Бр-р-р!.. Кстати, напрасно ты используешь столько косметики. Свежее личико с натуральным румянцем гораздо симпатичнее смотрится, чем килограмм красителей на лице, к тому же сомнительного советского качества. Ты окрашена, словно неструганый забор. Сейчас ночью, глядя на тебя, не видно ни твоей молодости, ни симпатичной мордашки, а только черные тени под глазами. Даже перекреститься хочется!»
- «Так я же уже в образе!»
- «А-а-а! Тогда проваливай к черту, ведьма!»
Режиссер был уже изрядно пьян. Пошатываясь, он помахал на прощанье рукой и свернул к своему дому. Он жил как раз напротив театра. Ирина посмотрела ему вслед, испытывая что-то похожее на полузабытую смесь любопытства и легкой гадливости, с какой в детстве они с девчонками брали в руки и рассматривали земноводных: жаб и лягушек. Режиссер тоже был существом из другого, параллельного мира, о котором она, хотя и много слышала, но доселе никогда не сталкивалась. В этом перевернутом мире жили странные люди с гипертрофированной чувственностью и царили другие, осуждаемые большинством населения, нравы. Утонченная и порочная, с точки зрения принятой нравственности, изощренность обитателей бомонда, отталкивала и вызывала интерес одновременно. Впрочем, активного неприятия к особенностям личных качеств своего художественного руководителя она не испытывала. Почему-то женщины довольно терпимо относятся к геям, а мужчины к лесбиянкам, хотя в те времена предзакатного социализма, когда за гомосексуализм могли посадить в тюрьму, принадлежность к сексуальным меньшинствам однозначно считалась не просто неприличным свойством извращенной натуры, а вызывающим глубокое отвращение пороком. Кто бы мог думать, что через пару десятилетий мировые нравы перевернуться настолько, что приверженность к гомосексуальным ориентирам будет считаться признаком хорошего тона в мировой системе человеческих ценностей, а то и предметом своеобразной гордости, которым можно даже кичиться в среде артистической богемы.
Как и предсказывал режиссер, автобусы уже не ходили. Ирине не раз приходилось возвращаться ночью домой мимо старого кладбища. Она была смелой девушкой и не особенно верила в привидения и прочие суеверия. Потоптавшись несколько минут на остановке, она подняла капюшон старенького плаща и отправилась пешком, смутно надеясь поймать попутку. Как назло, машин на дороге не было. Холодало. Темное осеннее небо затягивалось черными, низко нависающими облаками, обещавшими неотвратимые осадки. Дождь пошел, едва девушка миновала ворота старого кладбища, находящегося раньше на окраине города, но вошедшего в городскую черту уже после строительства ДСК, когда одновременно с ним возвели кварталы жилых домов для работников комбината.
Диковинный испанский хамон, завернутый в газету, подарок худрука, мог промокнуть от непогоды, и Ирина, сорвав моментально расползшуюся под дождем газету, сунула его под плащ, за пазуху, невольно посмеявшись про себя, что её силуэт тут же приобрел от этого умопомрачительные формы, совсем как у великой американской актрисы Элизабет Тейлор. Плохо только, что плащ, пропахший сомнительным запахом этого заграничного продукта, придётся, наверное, сразу постирать.
Поднялся ветер, усиливающийся с каждой минутой. Он дул порывами и пригоршнями швырял капли дождя, словно обозленный на весь мир сеятель, разбрасывающий зерно на кое-как распаханную пашню. При внезапных резких порывах струи дождя летели почти параллельно земле, и Ирина низко наклонила голову, стремясь, чтобы вода не попала ей в лицо и не размыла макияж. Неожиданно, словно примериваясь, нервно сверкнула прячущаяся в глубине черных облаков тусклая молния, и через несколько секунд глуховато, совсем по-стариковски громыхнул простуженный осенний гром. Редкое природное явление – гроза в конце сентября развеяла скуку осеннего увядания. Короткий проблеск молнии осветил кладбищенскую ограду, деревья за ней, безвольно гнущие к могильной земле полуголые мокрые ветки с остатками облетающей от ударов холодного ветра листвы и темный частокол покосившихся крестов под ними. До сегодняшнего дня Ирина ходила мимо кладбища, не испытывая никакого страха. Место последнего успокоения днем и даже вечером выглядело вполне мирно и безмятежно. Пронзительная тишина этого места даже умиротворяла, настраивая на философский лад. Но сейчас, мокрая и уже сильно продрогшая под проливным дождем, слушая заунывные вздохи осеннего ветра, она тревожно вглядывалась в окружающий мрак в невольном ожидании неизбежной мистической жути. К сердцу медленно подползал страх…
Она почувствовала радостное облегчение, когда рядом с ней остановился потрепанный «запорожец» и пожилой водитель в кепке, приоткрыв дверцу спросил, морщась от попадающих в лицо дождевых брызг: «Далеко вам?» От холода и страха у девушки уже начинали стучать зубы, поэтому она сумела только глухо прошипеть: «В Мякинино…»
- «Садитесь, подвезу. Все равно по дороге!» - мужик гостеприимно распахнул дверцу. Она села на переднее кресло, и водитель тут же пристегнул её к сиденью ремнем безопасности. В те времена мало, кто это делал, поэтому она с любопытством скосила глаза, пытаясь поподробнее рассмотреть своего спутника. Плотный, ему где-то под шестьдесят, не старше. На лице – седая щетина. Пальцы на руках, сжимающие баранку короткие, толстые, как сардельки с ороговевшей кожей и широкими, давно не стрижеными ногтями. Под ногтями темные полосы. На пальцах правой руки наколки в виде разнообразных перстней. Одет в донельзя потертую дерматиновую куртку. Под ней заскорузлая фланелевая рубашка. Тракторист или шофер грузовика. Живет, скорее всего, за городом, возможно в деревне. Заботливой женской руки в облике не чувствуется. Про таких говорят: «Живет без женского пригляда». Либо разведенный, либо вдовец, а может, и принципиальный холостяк. Взгляд колючих глаз жесткий и неприятный. Злой. У Ирины между лопаток пробежала мелкая дрожь от нехорошего предчувствия. Она даже не особенно удивилась, когда «запорожец» вскоре резко свернул в лесок перед Мякинино на разбитую проселочную дорогу, по которой вывозили срубленный лес для строительства комбината.
Автомобиль запрыгал на ухабах. Водитель плотоядно осклабился и, оторвав от руля правую руку, по хозяйски положил ей на колено: «Попалась, птичка?!. Да ты замерзла, деваха? Погоди, сейчас отогрею. Я мужик широкий, горячий!» Она попыталась расстегнуть застежку ремня, но он перехватил ее руку: «Куда?! Сиди спокойно, пока башку не свернул!» Рука у него действительно была горячая. Трясущимися пальцами он мял её узкую ладонь: «Э! Ты вся ледяная, как из холодильника!» Девушка ошеломленно молчала, не вполне понимая, что происходит, но, как ни странно, испуга не было. Был некий беспорядочный сумбур в голове, едва она догадалась, в какую историю попала. «Ну, что, поиграем? » - задыхаясь от вожделения предложил водила. «А не то…», - он отпустил её руку и ловко выудил из бокового кармана складень. Длинное узкое лезвие открылось со зловещим щелчком. Он прижал нож к её груди: «Ну! Соглашайся, а то убью!.. Чего молчишь, сука?!»
«А ведь завтра премьера…» - вдруг подумала Ирина, чувствуя, что мысли все больше принимают истерический оттенок: «Я ведь играю Панночку! Ведьму! Никто не сыграет, так, как я! Он не смеет, мерзавец! Ох, за что же мне это!.. А я – ведьма…, нечистая сила…, нежить… Он предложил мне поиграть, а я – настоящая ведьма. Я и играю ведьму… завтра…» В глазах защипало: «Тушь потекла… Сейчас я выгляжу, наверное, как кикимора… Завтра даже гримироваться не надо!..» Резь в глазах неожиданно вернула ей способность соображать. В голове стало звонко и пусто. Её охватила какая-то радостная злость, а с нею и мысли приобрели четкость и ясность. «Ах тебе поиграть приспичило, мужик! Сейчас! Сейчас же и сыграем!» Ирина провела ладонью по пропитанному дождевой водой рукаве плаща и аккуратно протерла мокрыми пальцами веки, потом быстро провела ими по левой и правой щеке. «Ладно, не плачь! Будешь хорошо себя вести – отпущу… Иначе убью, дура!..» - теряя терпение, заорал насильник и грязно выругался. Ему было несподручно одной рукой крутить баранку, удерживая автомобиль на дороге, второй угрожать ножом Ирине, держа одновременно под наблюдением и дорогу, и девушку.
«А ты, что же, мил человек, не боишься мертвых?» - глухим, поставленным для премьеры замогильным голосом, спросила она, уже в образе, ощущая полное погружение в творческий кураж. «Нет…», - машинально ответил водила, уже начиная пугаться странной немногословной пассажирки с ледяными руками. Он смотрел на нее начинающими округляться глазами, когда «запорожец» въехал в колдобину. Ирину по инерции качнуло вперед, прямо на приставленный к её груди нож. Раздался негромкий треск, лезвие распороло волглую ткань плаща и на две трети своей длины вошло в мякоть импортного деликатеса под ним. Мужик, несомненно, был отъявленный негодяй, но убивать Ирину, он явно не собирался и в мгновенном испуге невольно отдернул руку. Нож остался торчать в груди девушки. Машина заглохла. Ирина откинула капюшон и медленно повернула к насильнику почерневшее от потекшей туши лицо. В этот момент высоко над лесом мелькнула вспышка. Двойной зигзаг молнии прорезал ночную тьму. В его неверном свете она увидела перед собой белое, искаженное от ужаса лицо. Она медленно вытянула из груди застрявший там нож и бросила его под ноги: «Правильно, мил человек! Чего НАС бояться? Я хоть и мертвая, но бабе и в могиле живого тепла хочется… Похвастался ты, мужик, что дуже горячий? Что ж! Не прочь я с тобой позабавиться, поиграться, как тебе хочется, мил человек… Иди ко мне, поцелуй, приголубь, обними покойницу… Ну, смелее, не бойся!..» Негромкий, слегка скрипучий, специально подготовленный для образа молодой ведьмы голос актрисы лился нарочито плавно, без отчетливых интонаций. При этом она ухитрялась почти не шевелить губами и специально растягивала гласные, чтобы произносимые ей слова созвучно вписывались в таинственный гул ночного леса, смешиваясь с мрачной музыкой дождя и ветра. Её почерневшее от туши лицо с застывшей на нем мертвой гримасой было пугающе неподвижно, казалось, что оно существует самостоятельно и движется по воздуху отдельно от тела. Внезапный демонический хохот, отработанный специально для финальной сцены спектакля, неожиданно совпал с запоздалым ударом грома и подбросил водилу на сиденье, словно удар электрического тока. «А-а-а!» - закричал он, лихорадочно пытаясь открыть дверцу. Ирина с визгом вцепилась ногтями ему в шею: «Куда ты, суженый! Иди ко мне, жене своей! Согрей меня своей кровушкой жаркой! Спаси от холода могильного!» Мужик с грохотом распахнул дверцу, вывалился из машины и, очертя голову, бросился в лес. «Cuando еsta vivora pica non hay remedio en la botica!" – с чувством продекламировала ему вслед Ирина запомнившееся с юности двустишие. В ночном лесу художественное чтение испанских стихов воспринимается, как зловещее заклинание.(*) – «Змеи гремучей страшно жало, но нет лекарства от кинжала!» (Исп.)
Через полчаса насквозь мокрая Ирина вся перемазанная дорожной глиной уже подбегала к зеленому забору своего жилища. Калитка оказалась заперта. Хозяйка панически боялась жуликов и перед сном запирала её на ключ. Секундное замешательство, рывок, треск порванной юбки и, непреодолимое ранее для девушки
препятствие преодолено одним махом. В памяти осталось только ощущение полета, когда летела вниз уже с другой стороны забора. «Надо же! Оказывается, можно и без метлы!» - поражаясь своей лихости, удивилась Ирина. У Нинки при виде ввалившейся в дом подруги отвисла челюсть: «Ирка, ты откуда? Что за вид? Посмотри на себя, настоящая ведьма!»
Режиссер был доволен. Премьера прошла с полным аншлагом и на небывалом подъеме. Артистов несколько раз вызывали на сцену, завалили цветами. Присутствующий на ужине после спектакля столичный театральный критик, изрядно принявший на грудь, не скупился на похвалы и расточал комплименты актерам. Особенно хвалил Клинцевича и Ирину: «Если уважаемый Адам Францевич - ведущий актер театра, показал на сцене самое высокое искусство, характерное для мастеров старой театральной школы, которым по праву гордится советский народ, то сегодняшний дебют Ирины, молодой начинающей актрисы в роли Панночки можно назвать настоящей творческой удачей. Приходится только удивляться, как реалистично эта милая девушка перевоплотилась из обычной советской труженицы, комсомолки в исчадие тьмы и ада. Я сам слышал во время её появления на сцене, как вскрикивают от ужаса особо нервные дамы. Так сыграть мог только большой талант. Нет сомнения в том, что Ирину ожидает блестящее будущее. Мы надеемся, что со временем она по праву войдет в плеяду прославленных мастеров советской сцены. Сегодняшний дебют тому ярчайшее доказательство!»
В ответном слове Ирина поблагодарила всех за добрые слова и пожелания, а потом неожиданно тихо добавила, так, чтобы слышал только сидящий рядом с ней режиссер: «Настоящий дебют у меня состоялся еще вчера… сегодня просто премьера…»
- «О чем ты говоришь, золотко? Какой дебют, где?»
- «Вчера… ночью… «Cuando esta vivora pica non hay remedio en la botica!»
Режиссер закатил глаза. Все большие актрисы со странностями, вживаются в роль, как в собственную судьбу. А эта так глубоко погрузилась в образ, что ещё не отошла. Бормочет заклинания, настоящая ведьма. Удивительная находка! Его находка… Это с его легкой руки проявился этот необычный талант! Умная девочка! Вняла его напутственному слову и на премьере блеснула особой гранью своего дарования, которую он, почему-то раньше не разглядел. В её игре появилась что-то похожее на сексуальную ярость молодой тигрицы, к которой пристраивается облезлый кобель. Он внимательно посмотрел на девушку, пытаясь понять причину этой новизны, потом вдохнул, вспомнив о муках творчества и жертвенности актерской профессии, многозначительно изогнул дугой бровь, изображая полную осведомленность, но так ничего и не понял.
Блестящая постановка «Вия» некогда опальным режиссером наделала шуму. О провинциальном драматическом театре имени Грибоедова заговорили в печати. Даже в донельзя консервативной газете «Советская культура» появилась сдержанная, но вполне положительная рецензия, а Центральное телевидение изъявило желание запечатлеть на пленку и показать пьесу по Московской программе. Спектакли проходили с небывалым для провинции ажиотажем. Стоит ли говорить, что художественный руководитель театра купался в лучах долгожданного успеха.
В небольшом городе появление сплетен – обычное явление. Чем меньше народу живет в отдельном населенном пункте, тем больше там ходит самых разнообразных слухов, обрастающих по дороге от дома к дому, как снежный ком, новыми подробностями. Потребность в общении у людей столь велика, что заставляет городских кумушек мгновенно разносить их по жилым кварталам. В городе стали поговаривать о нечистой силе, периодически появляющейся на старом погосте...
В середине ноября, когда явственное дыхание зимы уже выстудило землю, ожидающую первого снега, Ирина с Ниной после поздно закончившейся репетиции стояли на остановке возле театра. Время было позднее и рядом с ними коротали время за неторопливой беседой в ожидании автобуса две пожилые колхозницы. Одна из собеседниц, очевидно побывавшая на одном из представлений, делилась впечатлениями: «В кои-то веки сходила в театр с дочкой и ее кавалером. Не хотела, ведь, дочка упросила. Смотрела этот спектакль, о котором так много говорят. «Вий» по Гоголю». Ну и страсть Господня! Такая жуть нападает, когда нечистая сила на сцене появляется! Я даже глаза закрывала, так страшно! Там ведьма в гробу летает, синяя вся и с красными глазами!»
- «Неужто так страшно?»
- «Еще бы! До сих пор спать без огня не могу, все мертвяки и ведьмы мерещатся!
- «Так то - театр! А у меня сосед, Ванька Лашенков… Да ты его должна помнить, Анны Николаевны покойной, сынок непутевый…»
- «Это тот, который два раза сидел за изнасилование? Что сейчас у своей сестры вдовой Таньки Воробьевой живет?»
- «Он самый. Так он настоящую ведьму мертвую возле старого кладбища встретил!»
- «Да ну! Не может быть!»
- «Вот те крест! Аккурат в последнюю грозу, если помнишь, что в конце сентября была. Даже в машину ее посадил, принял за обычную женщину. То ли подвезти хотел, то ли еще что удумал, вражина…, кобелина чертов… С него станется! Только по дороге разнюхал, что от нее мертвечиной попахивает и понял, что это не живая баба, а покойница-ведьма, чью душу Бог не принимает. Рассмотрел, а лицо-то у нее черное, разложением тронутое, глаз нет, вытекли. Как набросилась на него! Всю шею ногтями располосовала, чтобы кровь выпить. Насилу вырвался! Пришел домой только под утро, весь исцарапанный. Ночь в лесу проплутал. Говорить нормально не может, заикается. Рожа перекошена. Похоже, что и умом слегка тронулся. Около месяца в больнице пролежал, насилу откачали!»
- «Так это ему за грехи его. Всю жизнь до баб был большой охотник. Озорник! За что и в тюряге маялся, бес! Поделом ему!»
- «Поделом, конечно! Мужику скоро шестьдесят, а все никак не успокоится, охальник! Ну, теперь у него правая рука плохо действует и правую ногу приволакивает. Сестра говорит, что это частичный паралич. Хорошо еще, что живой остался!»
- «Пусть Бога благодарит, еще легко отделался!»
- «Вот, вот! А ты мне про какой-то театр! Вона, что делается!»
- «А что же ведьма?»
- «А шут ее знает! Пропала куда-то… Может, в преисподнюю провалилась… Али, ходит где еще, мается, душа пропащая, неприкаянная…»
Девушки слышали весь разговор, и время от времени делали друг другу знаки глазами. Потом Нина сказала в полголоса, чтобы не слышали колхозницы: «Вот так и рождаются самые дурацкие слухи! Кто бы мог подумать, что их источником станет твой неожиданный дебют… на рандеву в ночном лесу, в машине этого мерзавца! Я, было подумала, что ты немного присочиняешь о своих приключениях. А что, ведь и правда, это и был твой самый настоящий дебют, и удачный при том! Как тебе это удалось так реалистично сыграть?» Ирина посмотрела на пожилых женщин и едва заметно улыбнулась: «А я и не играла вовсе. Видимо, ведьма – это моя настоящая, глубоко скрытая сущность!» «Это сущность всех женщин!» - засмеялась Нина. Она согнала с лица улыбку и, озорничая, сделала «мёртвое» лицо, слегка выпучив глаза, как учил Ирину на репетициях Куницин. В этот момент одна из теток случайно посмотрела на неё и, приоткрыв в испуге рот, истово перекрестилась.
Дебют* - рассказ написан по мотивам реальной истории, случившейся с моим ФБ другом Ириной Гуровой (Уколовой). На этот сюжет есть ее собственный рассказ, который называется "Ведьма".