Слышите?

Мария Рузанова
Сотни ярких прожекторов слепят глаза, а уши просто закладывает от оглушительных аплодисментов и криков. Я прищуриваюсь, силясь разглядеть эти лица, но все они сливаются в огромное множество людей, искренне радующихся моей победе. А я плачу и просто не могу пошевелиться, не могу ничего сказать или хотя бы улыбнуться. Плачу, спрятав лицо ладонями и вспоминаю...
...Мне было еще 18, когда мы с мамой и папой попали в аварию. Родители отделались ушибами и царапинами, а мне придавило ноги... После долгих и утомительных месяцев тщетных попыток спасти мою способность ходить стало ясно, что ноги отказали окончательно. Не удалось сохранить и сами ноги...
Я даже не могла сидеть. Когда меня пытались усадить, я просто кричала и плакала от дикой боли, а врачи лишь разводили руками, говоря, что позвоночник тоже откажет.
Несколько, казалось, тянувшихся вечно месяцев я лежала и не могла прикоснуться к клавишам фортепиано, которое так печально и одиноко пылилось теперь в углу комнаты.
Но как же так? Как же все мои награды, заработанные сотнями дней и ночей изможденных репетиций? Как же все предстоящие конкурсы? Как же консерватория?..
Неужели все буквально за одну фатальную секунду ушло в туманный мир несбыточных мечтаний?
Я понимала, что не могу себе этого позволить. Я всегда думала, что живу только ради этого, а ради чего жить теперь? Придумать себе новую мечту?..
И я ее придумала: я сяду. Что бы ни говорили врачи, и что бы ни чувствовало мое тело, я сяду и продолжу играть, пусть сквозь болезненные слезы.
Сколько раз я хотела сдаться, когда в очередной раз терпела, сжав зубы так сильно, что челюсть издавала хруст. Думала, что еще одного раза уже не выдержу. Но я выдерживала, снова и снова. Мое туловище медленно поднимали, затем снова опускали, и снова поднимали... Пока не решали, что на сегодня хватит. Видя мое лицо, искривленное от ужаса и мучений, мама говорила мне, что, может быть, стоит послушаться врачей...
Я ее не слушала. Никого не слушала. И вот, спустя пару месяцев я, все еще с трудом, но уже начала сидеть. Было больно, да, но теперь я могла терпеть, правда, не дольше получаса, но и этого доктора не предвещали.
Через полгода я сидела уже по несколько часов, и тогда я потихоньку разыгрывала непослушные пальцы, готовя их к новым победам.
На конкурсы меня не брали, потому что через каждый час репетиций я просила дать мне передышку, что существенно тормозило подготовку...
Это было год назад. Мне было 19.
Теперь мне 20, и я на сцене. Поначалу я стеснялась зрителей, казалось, что мне аплодируют лишь из жалости. И когда я сыграла, запнувшись на одном месте в сложном этюде, испугалась, что получу награду только за то, что отважилась выйти, точнее, выехать на сцену.
Но вот я выступила. Я на сцене. Мне хлопают и кричат. Я уже не стесняюсь своего положения. Люди искренне радуются мне, и им не важно, сколько у меня частей тела.
И пусть я не победила, а взяла только 3 место, что раньше, несколько лет назад, меня бы несказанно огорчило. Но не теперь. Теперь это для меня истинная победа.
Я даже не могу ничего сказать, и мое тело неконтролируемо сотрясается рыданиями.
Не сдавайтесь. Никогда. Слышите?