Озабоченно взглянув на настенные часы, Зинаида Павловна прошла на кухню и потрогала стоящую на плите кастрюльку. Ещё тёплая. Однако для внучки суп, похоже, придётся разогреть отдельно. В ковшике. А то невкусно будет.
И тут из прихожей раздался долгожданный звонок. Пенсионерка торопливо засеменила к входной двери.
– Кто там? – на всякий случай спросила она.
– Это я, бабуль! – бодро откликнулся знакомый голосок.
Пожилая женщина щёлкнула замком, впуская в квартиру запыхавшуюся внучку.
– Господи, Анечка! Я уж не знала, на что подумать… – деловито запричитала Зинаида Павловна. – Сказала, что к двум часам подъедешь. А сейчас уж почти три…
– Прости, бабуленька! – старшеклассница чмокнула старушку в щёчку и быстро сняла с себя ветровку. – В школе задержалась. Ещё один урок был. Внеплановый… Фу! Есть хочу-у. Ужас!..
– Ну, проходи, проходи! – засуетилась пожилая женщина и первой потянулась к кухне. – Мой руки, Анют, и садись кушать. Я только сейчас подогрею, хлеба нарежу…
…За обедом внучка наконец рассказала, что заставило её посетить любимую бабушку. Оказывается, в школе объявили конкурс на лучшее сочинение ко Дню Победы. Предложили на выбор несколько тем. Аня остановилась на самой привлекательной – «Фронтовые дороги моего прадеда».
– Бабуль! Расскажи о своём папе подробнее, – обжигаясь горячим супом, попросила она. – Он ведь воевал? Танкистом был, да? У тебя, по-моему, и фотографии сохранились? А то я что-то совсем ничего не помню. Ты как-то говорила о нём. Но я была ещё маленькой…
Зинаида Павловна растерянно пожала плечами и, вздохнув, ответила без особого энтузиазма:
– Да я и сама только со слов мамы знаю… – тихо произнесла она. – Да, воевал. Сержантом был. Гвардейцем. В сорок четвёртом после госпиталя заскочил проездом к жене, твоей прабабушке. Ну вот… А в сорок пятом родилась я. А он… Павел Трофимыч… В этом же году погиб… Не дожил до Победы…
– Ты, бабуль, не торопись! Попридержи коней! – перебила её внучка. – Я щас доем и всё запишу в тетрадку. Со всеми подробностями. Ладно?
Старушка опять сконфуженно развела руками:
– Да какие там подробности?! Так… Что-то помню из детства… Смутно…
– Ничего! – улыбнулась девятиклассница. – Мы с тобой вместе мозги напряжём. Глядишь, что-то интересненькое припомнится. А там и ещё что-то. Так и накропаю сочиненьице на заданную тему. Не меньше четырёх тетрадных страниц. Как велели…
– Ну, посмотрим… – уклончиво пробормотала бабушка и, кашлянув, начала подогревать макароны с котлетами…
…Аня ушла в начале шестого. Поехала домой делать уроки. Похоже, осталась довольной. Выведала у бабули всё, что могла. Теперь лишь требовалось интересно изложить о «реально-фронтовых дорогах» погибшего прадедушки.
А вот Зинаиде Павловне после визита внучки стало реально плохо. Она с трудом накапала себе корвалола и прилегла на диван. В голове застучали противные молоточки, ладони покрылись холодной испариной. Пожилая женщина перевела дух и, прикрыв отяжелевшие веки, погрузилась в полудрёму. Вернее – в хаотичное мельтешение незваных воспоминаний…
Словно из тумана проявились вдруг эпизоды, когда из жизни уходила её старенькая мама, Прасковья Степановна. Прабабушка Анюты. Уходила она тяжело, страдая от неизлечимой онкологии. Как-то вечером, когда больной стало совсем худо, она взяла ладонь дочери в свою холодеющую руку и, с трудом ворочая языком, тихо произнесла:
– Зиночка! Нагнись ко мне поближе. Я должна тебе сказать… Всю жизнь молчала, а теперь решила… Ты только не осуждай меня, ладно? Это грехи молодости. Думаю, ты меня поймёшь…
Прасковья Степановна отдышалась и продолжила:
– Зинуль! Мой бывший муж, Павел Трофимович Караваев… Он тебе не родной отец… Твой настоящий папа… Григорий Валентинович Пузынин… Он когда-то работал грузчиком на нашей фабрике-кухне… Хромой был, на фронт его не взяли… А Павел… Он в сорок четвёртом не приезжал к нам. Он лечился в госпитале. В Перми… Ему ампутировали левую руку. До локтя… То ли он испугался домой возвращаться, то ли… В общем, снюхался он с санитаркой в том же госпитале. И потом стал жить с ней… В конце сорок четвёртого прислал мне письмо. Покаялся… Попросил прощения… А я… Не смогла простить его, изменщика… И отписала ему, чтоб у нас больше не показывался. Не приезжал… А сама… Ты уж прости меня, глупую… Совсем тогда свихнулась от горя… И… Позволила Гришке… Он давно на меня глаз положил… Вот я в отместку Павлу и согрешила… Ты… только… Никому не говори… Никогда! Слышишь?.. Об этой тайне никто не знает… Даже твой старший брат… Володя… Не надо людей… будоражить… Пусть всё останется… как есть…
В тот момент Зинаиде показалось, что всё происходящее вокруг ей только снится. Она усердно потрясла головой, ущипнула себя за мочку уха, но реальность не исчезала. Умирающая мама говорила что-то ещё. Полушёпотом. Однако дочь уже не смогла вникать в её речь. Слишком сильный шок пережила она в те минуты. И спохватилась только тогда, когда мама начала тяжело дышать, прекратив своё несвязное лепетание.
– Мама! – в отчаянии крикнула Зинаида. – Не уходи! Пожалуйста! Я тебя очень люблю! И всегда любила. Несмотря ни на что… Мамочка! Родная! Я здесь, с тобой!
Дочь сильно сжала ладонь бедной старушки. Поцеловала её в щёку.
– Скажи мне! Пожалуйста! – пробормотала она через силу. – А где мой… настоящий папа? Григорий? Он жив?.. Ты слышишь меня?
Прасковья Степановна открыла ссохшийся рот и выдавила из себя несколько сиплых звуков:
– Твой отец… Умер… Давно… Прости!..
– Это ты меня прости, мамочка! – размазывая слёзы по щекам, запричитала дочь. – За всё, за всё прости! Если когда обидела чем-то. Прости, мамуля!..
Но больная была уже в агонии. И ничего не слышала. Через пару минут, глубоко вдохнув, она затихла под больничным одеялом. Навсегда…
После похорон Зинаида сама слегла в постель. На неделю. Видимо, нервы не выдержали сразу два удара судьбы – смерть матери и её страшную исповедь. Поначалу женщине казалось, что старенькая мама наговорила всё это в предсмертном бреду. В беспамятстве. Однако позже, немного придя в себя, поняла, что мама была не из тех людей, кто стал бы так «забавляться» перед кончиной. И в сознании она была до последних минут.
Тяжело было принять горькую правду и заставить её поселиться в душе. Тем более – без права на огласку. Но Зинаида со временем преодолела эту внезапно свалившуюся на неё напасть. Она не стала отыскивать «следы» своего родного отца. И неродного тоже. Хотя и понимала, что где-то наверняка остались её «новые» родственники. Вот только нужна ли она им? Или они ей? Зачем ворошить прошлое, если и в настоящем достаточно своих проблем?..
Лишь иногда, навещая могилку матери, Зинаида тяжело вздыхала и мысленно повторяла: «Эх, мамочка! Почему ты мне раньше ни о чём не рассказала? Боялась, что я обижусь на тебя? Убегу из дома? Перестану общаться? Глупенькая! Я бы никогда так не поступила. Потому что всегда очень любила тебя… Бедная! Как же ты жила всё это время? С таким грузом под сердцем? И никого, даже соседей и подруг, не посвятила в свою семейную трагедию. Как ты смогла одна поднять нас с Володькой? Без мужа и отчима? Не изменив ни фамилий, ни отчеств?.. Да, сильная ты натура, Прасковья Степановна. Воистину – русская женщина…»
…Через две недели Анютка снова посетила бабушку. Едва перешагнув порог, она радостно защебетала:
– Представляешь, бабуль?! Моё сочинение вошло в десятку лучших по городу! Его теперь на областной конкурс отправят. Спасибо тебе, моя славная! Ты мне очень помогла.
Внучка благодарно чмокнула Зинаиду Павловну в щёчку.
– Я рада за тебя, Нюсенька! – у старушки навернулись на глаза непрошенные слёзы. – И заслуга здесь не моя, а только твоя. Ты же с детства любила сочинять и фантазировать. Вот и написала достойно. С душой. Как всегда. Поздравляю!
– Спасибо, моя хорошая! Мы с тобой обе – ещё хоть куда! – рассмеялась внучка. – И… не надо плакать. Лучше угости чем-нибудь. С утра ничего не ела…
– Ой! Пойдём скорее! – радостно откликнулась пенсионерка, вытирая глаза. – А то ведь… Соловья-то баснями не кормят…
После обеда Аня выдала ещё одну новость. Руководство их школы основательно готовится отметить предстоящий День Победы. Девятого мая будет сформирована колонна из старшеклассников, которые понесут транспоранты с увеличенными фотографиями своих родственников, которые воевали на фронте или трудились в тылу. Под этими портретами крупными буквами будут написаны имена и фамилии бывших фронтовиков и работников военного тыла. С указанием их званий, должностей, заслуг и наград.
– Бабуль! А ты мне дашь фотку прадеда? Павла Трофимовича? – поинтересовалась внучка. – Я её отсканирую, увеличу и вставлю в рамочку. С перечислением всех его регалий. А оригинал потом верну. Хорошо?
Зинаида Павловна смущённо потеребила салфетку на столе, протяжно вздохнула и, пытаясь улыбнуться, деликатно заметила:
– Да уж больно старая эта фотография. Жёлтая вся, в трещинках. Подойдёт ли?
– Ба-абушк! Это не проблема, – усмехнулась Анюта. – Конечно, подойдёт! В ателье её отреставрируют. Сделают лучше новой. Я один экземпляр и на тебя закажу.
– Спасибо, заботница ты моя! – умилилась старушка и привстала. – Сейчас фотоальбом принесу. Подожди чуток…
Ознакомившись со старыми снимками, Аня отложила в свой рюкзачок сразу две фотокарточки. И прадеда, и прабабушки. Ведь последняя практически всю войну отработала на оборонном заводе. Сначала токарем, а потом кладовщицей. Стало быть, имеет непосредственное отношение к труженикам тыла. Значит, и её портрет будет красоваться в колонне старшеклассников. На законных основаниях…
…Праздничным утром 9 Мая многие жители подмосковного городка N потянулись к площади Свободы. Здесь традиционно проходил митинг, посвящённый Дню Победы. Пришли сюда и Зинаида Павловна вместе с дочерью Екатериной и зятем Фёдором. Вскоре послышались бодрые марши в исполнении местного духового оркестра. На площади показалась колонна демонстрантов. А вот и школьники появились. Отыскав глазами «своих», Фёдор нацелил на них видеокамеру. Зинаида Павловна пристально всмотрелась в стройные ряды старшеклассников. Среди них она наконец разглядела внучку Аню и шагающую рядом с ней старшую сестру Людмилу, студентку одного из московских вузов. Последняя три дня назад приехала из столицы в родной город, чтобы на майские праздники погостить у родителей. Обе девушки счастливо улыбались, незаметно переговариваясь между собой. Анюта с гордостью несла в руках портрет прадедушки. Люда – увеличенное фото прабабушки. Заметив родственников, сёстры приветливо помахали им ладошками. Те с радостью поделились ответным жестом.
– Господи! Какие же у вас девочки хорошие! – с умилением вырвалось у бабушки. – Я так горжусь ими!
– Не у вас, мам, а у нас! – поправила её дочка Катя. – В этом есть и твоя заслуга.
– Безусловно! – с готовностью поддакнул зять.
На глазах у Зинаиды Павловны нежданно выступили слёзы благодарности. Она стала украдкой вытирать их платочком, мысленно обращаясь к своей маме: «Вот, Прасковья Степановна… Посмотрела бы ты сейчас на своих правнучек. Порадовалась бы за них. Идут, улыбаются, несут ваши с мужем портреты. Такие красивые, добрые, умненькие!.. Эх-х… Слава Богу, хоть я дожила до этих дней. Теперь и умирать не страшно… А за чужие грехи внуки не в ответе. Это не их вина…»
Заметив, что мама плачет, Катерина ласково прижала её к своему плечу и, ничего не говоря, тоже смахнула с лица пару лёгких слезинок…