***

Это был маленький город, уже Белоруссия, или еще Украина, как там сталин намерял?
Да и немцы не разбирались. Первые два дня шли через городок парадно - мотоциклы, грузовики. Дети выскочили смотреть, женщины осторожно приподнимали занавески, выглядывали. Мужчины вышли, постояли, помахали-поприветствовали. Думали: ну проедут, и дальше, а мы тут как-нибудь, при всяких властях жили.
На третий день немцы остановились. Коммунистов, председателей, евреев - сдать на площадь. Увели строем к лесу, постреляли, позвали мужиков нарубить еловых веток, прикрыли.
Муку, картошку, запасы - сдать на площадь. Брезентом укрыли, поставили часовых.
Пока порядок наводили, удалось кому убежать, кому спрятаться.

Фейга с сыном пробиралась огородами, а по краю вдруг появилась мотоциклетка с немцами, палили из автоматов, она легла между грядок, мальчика прижала к земле. Не заметили их, туман прикрыл. Чей огород, не поняли, схоронились там, ждут, пока затихнет. А тут хозяин вышел. Фейга кольцо ему протянула молча, не взял. Ушел в дом. Она уже хотела встать, сын теребил: пойдем, пойдем. Не было сил подняться, ноги ослабели, не слушались. В доме хлопнула дверь, вышла хозяйка с кружкой молока, протянула мальчику.
- Мы сейчас уйдем, спасибо.
- Уходите, вот вам хлеб в газетке.
Фейга попыталась приподняться, встать на коленки, ноги  не слушались.
- Я сейчас, сейчас!
Поползла в сторону леса, мальчик за ней, пытался поднять ее, поторопить. Из кармана вывалились куски хлеба, он остановился, стал собирать, заворачивать. Становилось совсем светло. Хозяйка заплакала: как же вы пойдете, да как же..
Вышел хозяин: не ори!
- Возьмите моего мальчика, он помогать будет, работать,  он беленький, никто не узнает, - шептала Фейга.
- Тихо тут, промежь грядок лежите пока.
Хозяева ушли в дом.
Долго лежали в огороде, мальчик жевал лук, свекольные листья, отламывал хлеб из кармана.
Наконец пришел хозяин. Принес половик, расстелил: ползи сюда: завернул в него Фейгу, понес в дом. Спустились в подвал.
Фейга шептала: не надо меня, только мальчика заберите.
В подвале уже суетилась хозяйка, принесла воды, накрыла сено одеялом.
Миска с вареными яйцами, хлеб в полотенце. Горшок принесла, ведро. Если что - в сено зарыться?
- У нас в доме швейные машины, сервиз, заберите все, мужа на улице взяли, в дом не зашли, может, целы вещи, - настаивала Фейга.
- Зайду позже, тихо тут.
Мальчик сразу уснул, Фейга пыталась вспомнить, что еще можно отдать хозяину, и ужасалась себе - что с мужем? С родными? Жив ли кто? Почему она не думает о них?

Прошел месяц, другой, она стала чувствовать ноги, понемногу ходить, опираясь на палку. В подвале был старый ткацкий станок. Она освоила, распускала ветхое старье, ткала полотенца, даже красиво получалось. Хозяйка носила их на площадь, иногда удавалось выменять на еду.
Хозяин принес игрушки и книги для мальчика.
Что там наверху, какая жизнь? Иногда ночью приоткрывали подвальное окошко, смотрели на темное небо, на край леса.
Хозяева жили тихо, вечером спускались в подвал, выносили горшок, ведро. Приносили еду. Почти не разговаривали.
В какой-то черный день наверху расшумелись, топот, крики. Фейга помолилась и приготовилась.
Хозяин открыл дверцу в подвал: помоги. Спустили подростка лет тринадцати, связанного, без сознания, голова окровавленная. Женщины засуетились, перевязали.
Хозяин велел кляп в рот ему засунуть. Когда он очнулся, стал мычать, дергаться. Фейга хватала его, уговаривала. Посветила свечкой: узнала. Его мать шила у Фейги. Они не евреи вовсе, что случилось?
Оказалось, он ходил по домам с немецким пистолетом,  высматривал: что спрятали, кого? Немцам доносил. Вот и тут ввалился, грубил хозяину: твой дом последний на улице, показывай закрома, партизанов кормишь? Евреев прячешь? Хозяйка внезапно ударила его утюгом по голове.
Когда начали искать парня, к хозяевам опять пришли.
- Видел его, да, в лес шел.
- До партизанов бег?
- Не знаю, его одного видел, в лес бежал, больше ничего не знаю.
Когда ушли, хозяин спустился в подвал, пистолет парню в зубы: будешь орать - убью. Или выдам, скажу, что ты к партизанам бежал, а я тебя поймал вовремя.
Вот и сидел он в подвале, волком смотрел, но молча. Фейга ухаживала за ним, загноившуюся рану промывала.
Потом куда деваться, оттаял, книжки читал с ее сыном вместе, кормился. Помогал полотенца ткать.
Три года так жили.
Хозяин умер, хозяйка уже еле ходила. Фейга вылезала из подвала ночами, готовила, мыла хозяйку, прибирала дом, мальчики копали картошку, сажали лук.
В городке уже народу почти не осталось, только на окраинах несколько семей.
На площади - руины. Только печки торчали среди кирпича и горелых досок.

Когда освобождение пришло, вылезли на свет.
Некому было праздничать, танки встречать, на их улице только Фейга с мальчиками, хозяйка, да пара  соседей-инвалидов... Липа тогда цвела, отломили ветки, махали, плакали от радости.
Власти живых переписали, кого расстреляли, кого угнали, кого накормили. Фейгу не тронули: вот спаслись мы, я, сынки мои и мамаша.
- А что старший твой к партизанам не пошел?
- Так хотел уйти! Не мог, видите, немцы по голове ударили, не ходил, судороги были, падал, лечила, как могла.

Они остались в городке.
Починили дом, огород, сад, кур завели. Выменяли коврик и полотенца на швейную машинку.
Еще долго жили: Фейга, сынки и мамаша.