Один День ДИ

04.30., суббота.

Если бы Снежная Королева действительно существовала и оказалась сейчас здесь, рядом со мной, настроение у неё было бы приподнятым.
Возможно даже, что идеальная линия её тонких губ дрогнула бы в улыбке, а в глазах мелькнуло что- то кроме торжествующего вечного холода. «А что, неплохо!» - сказала бы она, и мы , выбравшись из машины, прошли бы в свете фар немного вперёд, и встали, взявшись за руки, вглядываясь в ночь сквозь бесконечно летящий снег и стараясь уловить хоть какой- нибудь звук в этом великолепном тёмном безмолвии.

Но в такую ночь не бывает звуков, и когда в ней растворится бурчание мотора, нас с Королевой окутает настоящая Тишина. Стихнет ветер, и даже снежинки перестанут падать, а просто замрут между промёрзшей землёй и укрытыми серым сумраком звёздами. Мы будем стоять так неизвестно сколько времени, потому что времени тоже не станет, а потом Королева скажет мне, что я привёл нас в её любимый сон.
Он снится ей десятки или тысячи лет, и всё, что она пыталась сделать- это рассказать Каю, Герде и всем остальным о том, насколько он прекрасен.

Снежная Королева   несильно сожмёт мне руку в знак благодарности, но даже тогда я не замёрзну. Я повернусь, свободной рукой сдвину вверх корону и поцелую эти тонкие губы.

 И они окажутся неумелыми, и только позже, много позже, оживут и разомкнутся с моими только для того, чтобы я не задохнулся. И станут красными, и на них будет таять снег, а когда Королева это заметит, то смутится и закроется рукой, чтобы скрыть румянец. «Знаешь, что?- скажет Снежная Королева,- а поехали ко мне!».

 Я чуть было не соглашусь, но в последнюю секунду вспомню, что у неё в гостях может быть по-разному, и сам приглашу её в гости. Тут, мол, рядом, рукой подать.

 Королева помолчит, и тут вдруг мирную ночную тишину вспугнёт порыв ветра, и снежинки, вспомнив, что им положено было падать, завертятся в диком языческом танце. И нам обоим станет ясно, что мы сейчас совершаем ошибку, а потом станет ясно, что на это наплевать, и в эту ночь вообще не может быть ошибок, и мы вернёмся в машину, и я буду стараться ехать быстро. Сквозь этот снег.

 Королева уже не будет стесняться своей улыбки и забудет все эти тысячи лет, а я буду гадать о том, что же там- под мантией и холодными белыми украшениями..

Что?

06.30.

Те, кто утверждают, что и в машине можно прекрасно выспаться- или безмозглые романтики или бессовестные вруны или же лилипуты. Не верьте таким людям. Я вот, после того, как всё- таки уснул, убаюканный этой колдовской февральской ночью, ничего прекрасного не чувствую.

 А чувствую досаду оттого, что не рассчитал время и приехал на место раньше, чем нужно, и оттого, что Снежной Королевы рядом нет, а всё потому, что в наших краях даже Кая найти проблематично.

 Был, правда, один певец Кай, который призывал всех женщин занять position number 2 , только слово «вечность» из льдинок он бы явно не сложил.

Вспомнив о силе музыки, я включаю радио, но приёмник ловит только радио шансон. В этот ранний час у диджея- ностальгическое настроение.

Дождик капал на рыло,
И на дуло нагана,
Вохра нас окружила,
«Руки в гору!»- кричат.

По тундре, по широкой дороге…

Нет, не то, не могу этого себе представить. Песня длинная, и кончается мрач-новато. Лирический герой вновь обнаруживает себя в каталажке, а в ближайшей перспективе- пуля в лоб.

Следующая песня повеселее. Про готовность к новой любви, взамен старой, « за которую никогда не прощу». Певицу зовут Стелла Джанни. Судя по голосу, лихая дама, даже спит в ботфортах.

 Потом идёт запись интервью с каким- то певцом на тему о том, как сильно этот парень любит музыку, что подтверждается его новым шедевром, состоящим из двух нот. В общем, когда начинается реклама, я от радости даже звук добавляю. Хоть я и не сноб, поверьте.


 В нашей стране столько пустого пространства- унылого, мрачного, когда вся цивилизация висит на раздёрганных ветром старых электрических проводах, которые в любой момент могут украсть, чтобы потом пропить под керосиновой лампой вырученные за это деньги- вот, например, такого, что сейчас вокруг меня, что любое его заполнение, пусть даже музыкой «радио шансон»- дело хорошее. Такой маленький нетвёрдый шаг в сторону добра и света.


07.45.

А вот и свет. То ли ветер помог ему пробиться сквозь это тяжёлое снежное крошево, то ли сама ночь настолько себе надоела, что, надёргав с неба клочки облаков, закуталась в них, как старая толстая бабка, и побрела прочь. Посмотреть, спрятавшись за своей подружкой Луной, как мы тут без неё справимся.

У этой ночи плохой характер. Света она впустила мало. Моя машина стоит на небольшом пригорке, перед последним поворотом дороги к деревне, после которой дороги уже нет. Деревни Заломово. Примерно сотня домов, стоящих так близко друг к другу, словно жители сговорились находиться внутри какого- то непонятных размеров круга, а за его пределами  находиться нельзя. По дуге деревню охватывает замёрзшая речка, через которую нет мостов. Дальше- лес.

Глухая стена леса, которая стоит без единого просвета и тянется неизвестно куда. Будто тёмное войско из сосен и лиственниц, которое выставило чахлый дозор из нескольких берёзовых рядов на берегу реки и никого к себе не подпустит.

Наверное, здесь бывают солнечные летние дни, когда этот пейзаж кажется весёлым и радостным. Но они очень далеки от сегодняшнего утра.
Субботнего утра, когда деревня просыпается позже обычного, и я смотрю с пригорка, как серо- голубой  зимний воздух становится гуще от нехотя поднимающихся вверх дымков из труб. И вот лес впитал ночную темноту, там ей самое место, и она заползает за шершавые стволы, и чернеют иголки на соснах, и мох на стволах становится гуще.

Подгоняемый лаем собак, человеческими криками и скрипом открывающихся ставней, наступает новый день. Моя машина- первая , приехавшая сегодня в деревню. Снег прекратился. «Нива» катит, не спеша проделывая колею, к последней улице, которая выходит на реку. И, наверное, стёкла в «Ниве» прозрачней, чем кажется, потому что я буквально чувствую кожей щёк прикосновения чужих, настороженных взглядов. Никто не подходит к забору и не смотрит в окно, но за мной смотрят. Отставив лопату для чистки снега, или забросив собаке кость подальше, чтобы не лаяла под ухом. Или оторвавшись от кухонных передач по телевизору. Смотрят, и это нормально. Для деревни с дорогой только в одну сторону.



08.05.

Дом, возле которого я останавливаюсь, хотя и больше остальных, но до звания « коттедж» явно не дотягивает. Нет ни колонн, ни красной черепицы, ни сайдинга. Он просто... Добротный. Дом большой и добротный, сделан на месте старой постройки из оцилиндрованного бруса в полтора этажа с мансардой. Лет десять назад, потому что брус уже потемнел- возможно, от тени, которую отбрасывает стоящий через реку лес. Третий от конца улицы, а второй стоит с ним на одном участке без всяких теплиц и стаек для коров- здешние обитатели зарабатывают в другом месте.

Я выхожу из «Нивы» и слышу, как журчит чёрная вода в большой проруби напротив дома. Там почему- то две пары поручней.
- Ты, что ли, новый егерь?- спрашивает вышедший из ворот детина в камуфляже. Вполне типичный детина- чуть выше среднего роста, очень широкий, белёсые брови, глаза, неотличимые по цвету от серого неба, смотрят в какую- то точку за моим затылком. И вполне типично одет.
- Точно!- звонким голосом отвечаю я и улыбаюсь- просто для того, чтоб размять лицевые мышцы.
- Денис,да?
- Денис Иванович,- поправляю я.
- Проходи в дом, Иванович,- говорит детина, продолжая смотреть в ту же точку.- Хозяина на банкет вчера загнали, допоздна.. Задержится он.

Через калитку прохожу за детиной во двор. Да уж, « Нива» не стала бы здесь номером один. Под слоем снега стоят три очень дорогие машины, а в дальнем углу под плексигласовым навесом вертит головой лошадь.

 Хорошо, что  двигается, а то можно было подумать, что лошадь ненастоящая, настолько она красива. Я останавливаюсь, чтобы её рассмотреть, и лошадь тоже смотрит на меня, фыркает и отворачивается.
- Сто пятьдесят штук, Иванович,- говорит сзади детина.- Сто пятьдесят штук евро. Проходи в дом, позавтракаешь.
- А как зовут это чудо?- спрашиваю.
- Наоми её зовут.
Услышав своё имя, чёрная лошадь Наоми ещё раз фыркает. Мы заходим внутрь через три двери, и без свежего морозного воздуха становится сразу душно.
- А меня Александр зовут. Раздевайся, посиди пока. Я узнаю, что там с кор-мёжкой,- говорит детина и уходит.

 Я раздеваюсь , сажусь на один из трёх одинаковых диванчиков салатного цвета. В комнате вообще всё какое- то зелёное, даже дверца стоящего в углу холодильника.  И  на рогах прибитой под потолком головы козла подвешены зелёные новогодние шарики. Обои с кувшинками, пол покрыт чем- то непонятным  оттенка замёрзшего болота. В общем, здесь вполне мог бы спрятаться крокодил. Тысяч за  двести евро.

Беру со столика журнал «Максим». Девушка  на обложке - Каролина Севостьянова. Чёрт, как же я отстал, даже не знаю, кто это. А  ей девятнадцать лет, она гимнастка, олимпийская чемпионка и уже завершила спортивную карьеру. Вот это скорость, молодец! Я сижу и гадаю, сколько же всего с ней может произойти годам к двадцати четырём, но тут Александр возвращается, впуская в этот зелёный оазис запах еды, и мы идём ему навстречу.


09.15.

Холл очень большой и оформлен в стиле «кантри», в углу стоит исполинский телевизор, а рядом с ним- мохнатая софа. Из одеял торчат две головы.  Это всё, что я заметил, пока мы с Александром брели в столовую.
- Нина, покорми Дениса Ивановича,- говорит детина.- Я пойду снег почищу. Потом всех разбужу.

Нина стоит у окна и вообще никак не реагирует, так что я сажусь за дубовый или буковый стол, достаю из кармана сигареты и закуриваю. Первая сигарета за сегодня. Пепельниц на столе не видно, так что высыпаю из солонки соль и стряхиваю пепел туда. Когда облако дыма доползает до окна, Нина поворачивается. Вид у неё такой, словно за столом она узрела не меня, а приползшего из зелёной комнаты крокодила.

Который внимательно её рассматривает. Карие глаза, полные губы, веснушки. Волосы заплетены в две дурацкие косички, а щёки зачем- то нарумянены. Одета в блузку поверх джинсов, напоминает повзрослевшую Пеппи  Длинный Чулок.
- Последний раз здесь курили на прошлый Новый Год. Это было ещё до меня,- произносит наконец Нина. Подходит и забирает у меня сигарету. Руки у неё красивые, но пальцы немного распухли и покраснели. Она кто здесь - кухарка?
- Сейчас тоже Новый год,- говорю я.- Китайский. Наступил позавчера.
- Это не смешно,- строго заявляет девушка и включает  кондиционер.- К тому же китайцев здесь не любят. Здесь всё русское.
- И еда тоже русская?
- Конечно. На завтрак блины и гречневая каша с мясом.
- А чай, наверное, только из самовара?
- Нет,- улыбается Нина.- До этого пока не дошло.- Могу кофе сварить, если хотите. Денис, да?
- Денис Иванович.
- Так строго? Девушка продолжает улыбаться, и это ей очень идёт. Разница в возрасте с Пеппи становится меньше.- Вы что- из министерства?
- Нет.-  тоже улыбаюсь.- Я егерь.
- Ааа,- озадаченно тянет она.- Зверей, значит, убиваете?
- Помогаю убивать. Потом сливаю кровь, сдираю шкуры, всё такое. Давайте уже завтракать! Я могу помочь с кофе.
Поднимаюсь, но она меня останавливает.
- Нет! Я тут всё делаю сама.

И направляется к плите. Профессиональная она кухарка или нет, но еда вкусная. И кофе хороший, только некрепкий, о чём я ей и сообщаю.
- А вы что, гурман? -спрашивает Нина.
- Скорее практик. В лесу всё время варю кофе на костре. Когда добычу выслеживаю.
- И как- помогает?
- Ещё как! Зверь почему- то всегда идёт на  кофейный запах. Странно, но факт. Отовсюду стекаются, бедолаги. Многих просто приходится загонять обратно в чащу.
- У вас, Денис Иванович, довольно необычное чувство юмора,- говорит девушка, забирая у меня тарелки.
- Почему необычное? Просто раскованное,- беззаботно отвечаю я. – Спасибо за завтрак.
- На здоровье.

Нина садится напротив, опускает руки на колени и грустно смотрит на меня своими коньячными глазами.
- Охота- точно самый большой идиотизм из всех этих… обычаев. Даже рыбалка лучше, там хоть ружей не надо. Стрелки… понты у них летят впереди пули. Осенью один охотник сюда приехал с патронташем не той фирмы. Его так засмеяли, что он ещё до охоты вусмерть напился, потом выпал из машины в грязь и до ночи проспал. Хотя всё равно никого не убили..
- У него, наверное, патронташ «Амур» был, а не «Riserva».
- Да, что- то такое. А потом месяц друг другу рассказывают , как один в дерево попал, а другой промазал. Хотя,- она опять слабо улыбается,- на рыбалке ещё больше пьют. На рыбалку сразу доктора везут с капельницей.
- Богатый у вас, Нина,  опыт наблюдений,- осторожно говорю я.
Нина уже смеётся.  Настроение у неё меняется быстро.
- Опыт богатый, сама я- небогата!
- И что,- так же осторожно продолжаю я,- классическая история? Девушка с образованием на службе у безнравственных богатых козлов?
- Не ваше дело, какая у меня история,- быстро говорит она.
- Точно. Не моё. Моё дело- предупредить.
- Это о чём?
-Ничего не планируйте на ужин. И какой- нибудь ящик для мяса заготовьте.

Она снова смотрит на меня почти в упор и,кажется , бледнеет. Потом отводит глаза.
- Я так и сделаю, хорошо.



10.50.

Компании бывают разными. Наверняка существует наука, описывающая поведенческие модели, нюансы личностных взаимоотношений внутри каждой компании и экстраполяцию всего этого на что- то ещё.

Умные философы, такие, как Коллинз и Галия Байкан, могут из того малозна-чительного факта, что один парень сказал другому не « дай закурить», а « Бога ради, дай закурить» сделать  столько выводов, что, читая их, можно выкурить целую пачку. И это хорошо.

Потому что, если не пытаться всё объяснить, может наступить хаос.
Он всё равно наступит, конечно, но уже объяснённый.

Словом, компании бывают разными. Когда жил Фрейд, то самым важным было то, сколько в них женщин, а теперь всё стало ещё сложнее, но я не теоретик. Я егерь, человек почти первобытный. Ну не без налёта цивилизации, конечно.

Компания, собравшаяся сегодня в этом большом доме, помогает мне сделать этот налёт толще. Потому что я вместе со всеми сижу в холле и смотрю на двухметровом телевизоре отечественный фильм.


Со всеми- это с дочкой хозяина Ириной, её другом Пашей,  Ниной, Александром и ещё парой постарше- Викой и Анатолием Степановичем. Хозяин отзвонился и сказал, что будет не раньше двух, так что время есть. Здесь это вообще традиция- устраивать киносеансы и потом делиться мнениями. Я начал было бубнить, что « эта, дак я может, посплю лутше чутка», но меня убедили остаться.
 Так вежливо, что я понял важность для всех присутствующих мнения адекватного представителя социальных низов.


Кино называется «Левиафан». Действие там происходит где- то у северного моря, у чёрта на рогах. Камера показывает огромные безжизненные пространства, покрытые чахлым кустарником. Места  вроде бы навалом, но это, оказывается, не так, потому что именно та дыра, где обитает главный герой, позарез необходима тамошнему мэру. А он не просто мерзавец, а с большой буквы «М».Состряпав какое- то дело, мэр уже готовится выгнать героя из дома, и это здорово напоминает историю, как Синьор Помидор отжимал домик у Кума Тыквы в сказке «Чиполлино».

Но такой явный плагиат не смущает авторов. Появляется друг героя, и он привёз из Москвы бумаги, которые  мэра должны напугать.  Герой, стосковавшийся по хорошим новостям, а также его жена и друг принимаются пьянствовать и вспоминать былые времена.

И все персонажи чем- то скованы, словно режиссёр запретил актёрам изображать на экране любые проявления радости. Даже бодрячок мэр испытывает смутные сомнения неизвестной природы и идёт с ними к священнику, но тот говорит ему, что всё ОК.
Похоже, что всё было бы ОК  даже если бы мэр попросил благословления съесть кого- нибудь живьём.

- Слышь, святой отец, я чота не пойму. Вот мне хочется съесть пару прихожан-  так это буде грехом людоедства или нет?
-  Вот сколько раз тебе объяснять?! Ты в первую очередь представитель власти, а не людоед! А всякая власть от Бога! Так что иди с миром. Но всё -таки свари прихожан сначала. А то испортишь желудок.


И тут из- под ног главного героя вылетает последняя табуретка! Его жена, которая выглядит так, будто всё детство пила уксус, а теперь боится, что ей опять тайно его подсунут, отправляется в гостиницу, где занимается сексом с другом мужа.  После этого она сидит на полу с таким видом, словно просто вынесла из дома мусорное ведро. И молчит.  Друг героя тоже  радость не излучает, так что секс  удачным не назовёшь.
В этот момент Ирина объявляет перерыв, и мужчины идут  курить во двор.


12.00.

Кобыла Наоми явно скучает без людей. Увидев нас, она машет хвостом и издаёт какие- то звуки. У меня мелькает мысль, что, учитывая её стоимость, она тоже должна смотреть фильмы. О красивых, поросших вереском долинах, залитых солнцем. О тёплом безмятежном покое. О лошадином счастье. Счастье без людей, живущих в фильме «Левиафан».
- Жена то ****ью оказалась, Степаныч!- весело говорит Паша, дымя сигаре-той.
- Это не факт,- изрекает Степаныч. Он большой и основательный, и правильно одет, свитер у него- настоящий  FredPerry. Настоящий, потому что вряд ли кому- то придёт в голову его подделывать. Ещё Степаныч курит трубку с чем- то ароматным, и у него растёт борода. Пальцы большие и ухоженные.- Это не факт, может у мужа от водки уже не стоит, а город маленький. Куда пойти?
- Так может, ей с мэром надо было трахнуться?
- Нет. Мэр человек государственный. У него на роже написано, что он только с проститутками в банях зажигает. А на отношения времени нет.
- Нет, ну чтобы унизить, растоптать.
- Чтобы топтать, нужно рядом стоять. А он выше,- Степаныч хмыкает,- К богу тянется.

- Да уж. К богу.  Нахрена они вообще на церковь гонят?- обращаясь почему- то ко мне, спрашивает Паша.
Я пожимаю плечами.
- А на что ещё гнать?- говорит Степаныч. – Всё остальное уже давно обосрали, теперь вот церковь надо обосрать.

Тут появляется Ирина, достаёт тоненькие «Vogue», но сигарета не раскуривается, и она бросает её в ведро.
- Не понимаю, зачем вообще курить на таком воздухе,- говорит она и отходит несколько шагов, чтобы вдохнуть побольше этого воздуха. Девушка обута в новомодные мокасины с натуральным мехом. Длинная цыганская юбка с ними совсем не сочетается.- А мэр там у них совсем  ужасный, да?
Мы киваем.
- Ой, господи, хорошо, что папа не такой,- вздыхает Ирина, и мы снова киваем. Не такой, не такой. Конечно, не такой.

- А вам, Денис, фильм нравится?- спрашивает Степаныч.
Я говорю, что мне нравится работа оператора, что вызывает к моей персоне всплеск интереса. Все стоят и смотрят на меня. И лошадь тоже смотрит.
- Снимает не длинно, но без сбивок,- говорю я.- На идею работает, всё правильно.
- А в чём идея-то?
- Не знаю. Зависит от того, кто там раньше умрёт.
- Мудро.- Степаныч выпускает в мою сторону клуб дыма.- А если никто не умрёт?
- Тогда уж совсем тоскливо получится.
- Тоскливо, вот именно,- говорит Паша,- Ира, может ну его нафиг досматривать? Включим лучше «Монти Питон»? Или давай сбрую для Наоми посмотрим, я хозяину в подарок привёз. Видел сумку в холле? Классная сбруя, только вчера из Испании доставили. И костюм ещё для верховой езды.

Ирина подходит, берёт Пашу за локоть и ведёт в дом.
- Этот фильм получил «Золотой глобус». Надо досмотреть.
- Тогда давай по вискарю!- не сдаётся Паша.- Чтобы расширить восприятие.
- Хорошо. Вы пьёте виски, Денис?
- А что, по- твоему, егеря только водку признают?,- спрашивает большой Степаныч.- Пьёте же , Денис?
- Только если малты правильные,- улыбаюсь я.
Он хлопает меня по плечу.
- У них правильные малты. Давайте- по полстакана?
- Егеря пьют только полные,- говорю я.- Или вообще не пьют.


Мы досматриваем фильм. Там все едут целый час в место, неотличимое от того, где были, чтобы пожарить шашлык. С таким же успехом они могли бы просто зайти за угол. Я начинаю думать, что режиссёр вдохновлялся Бунюэлем, и тут любовники из гостиницы понимают, что прямо сейчас нужно попробовать ещё раз, на природе, и их ловят и бьют.
 Кого- то надо прикончить, и я ставлю на то, что фильм  покинет женщина,  остальные устоят бестолковое пьяное мочилово, а выжившие убьют потом мэра, но нет.
Вместо этого  широко разворачивается лозунг «Дерьма много не бывает», и под этим развевающимся во весь экран полотнищем герои ковыляют к финалу.

 Жена решает, что секс с мужем- это тоже неплохо, но грехи толкают её к обрыву, где она хмуро стоит, изображая  героиню в финальной сцене из пьесы Островского «Гроза». Только не прыгает. Её убивают люди мэра, герой реагирует на это мощным запоем, а потом режиссёр отправляет его в тюрьму. И зло побеждает в связи с неявкой противника.

 - Была у лоха деревянная избушка, да подсел на кидалово,- подводит итог своим впечатлениям Александр и выходит из комнаты.

Актёры играют хорошо. Они, наверное, все выросли в неблагополучных семьях. Жаль только, что я так и не понял, при чём тут левиафан, потому что в момент, когда это объясняется, ходил в туалет.

Перед самыми титрами, когда все зрители уже беззвучно воют, за окном слышится шум подъехавшей машины. И это приехал хозяин дома.
Приехал на охоту.




14.30.

Этот с такой неохотой начинавшийся день превратился сейчас из убогого карлика в статного розовощёкого молодца. Физкультурника в широких трусах со старых советских плакатов- бледного, но мускулистого. Ночной пушистый снег сменился мелкой  крошкой, которая колет лицо. Она старается попасть  под луч солнца, вспыхнуть и ослепить. Она хочет, чтобы ты подмигивал, улыбался этому дню, потому что у него – февральский, изменчивый характер. Нельзя позволить ему нахмуриться облаками. Одеть морозный халат тумана, разметать ветром сугробы у заборов, залить зеркалами льда редкие речные проруби и уйти за тёмную зелень деревьев. За разрушенные горы, туда, где страшно.

Нет, пусть он будет со мной, этот день! Я- то знаю, сколько ему осталось, а он- нет, недотёпа, и поэтому стоит, переминаясь этим холодным, но совсем не злым, ветром, и так и будет думать: уходить ему или нет. Не уходи, день. Бабуля ночь дремлет и не слышит тебя. Делай то, что  нравится.
Я постараюсь тебе помочь запомнить себя таким, каким ты сам захочешь.

Да, солнце проглядывает, пытается вырваться из облаков, и поэтому тени от деревьев  какие- то ломаные и разной длины. Я дошёл до края леса всего за пять минут. Теперь нужно идти два километра по компасу на юго-запад. До большой поляны неправильной формы, за которой лес разжижается, а потом вдоль замёрзшего ручья к двум островерхим холмам из больших валунов- ещё полкилометра к старой просеке.

Там я позавчера был, там я сориентируюсь.
Я переоделся в белый костюм, и лыжи тоже белые, за спиной ружьё, так что всё как надо. У меня будет минут пятнадцать до того, как на снегоходах приедут по моим следам остальные. Со своими ружьями, которые в сумме стоят, как танк, и прочими прибамбасами.

А я- скромный егерь, неприметный винтик в нижнем ярусе большой государственной машины, и экипировка у меня простая. И ружьё простое- ИЖ 94, которому уже лет двадцать.
Предыдущего хозяина ружья звали Алексей. На ореховом прикладе безжалостной рукой вырезаны буквы «ЛЕХА». У ружья два ствола, верхний- обычный, для дроби, а вот нижний..  Нижний- нарезной, калибр 7.62, для тринадцатиграммовых пуль, которыми можно остановить даже бегемота.
К своему стыду должен признаться, что стрелял я из этого старого ружья всего дважды- просто для того, чтобы убедиться в том, что оно исправно.

Да и егерь я ненастоящий. Моё удостоверение- просто курам на смех. Если бы кто- то дал себе труд его изучить, меня бы сразу разоблачили. Это позор, а не документ.

Только никто ничего изучать не будет. Люди приехали, чтобы отдыхать, а охранника Сашу предупредили, что прежний егерь на целый год уехал в Татарстан. Хозяин дома, в котором я смотрел кино, посмотрел на меня мельком, и глаза у него были красные, опухшие. Просто сунул мне лицензию и сказал, чтобы я сам всё в неё вписал. По факту.

До темноты осталось немногим больше трёх часов. И часа два до того, как появятся лоси.



15.15.

Лосей под пули выгонят те же люди, которые снабдили меня фальшивым удостоверением. Здесь вообще не было предусмотрено никакой охоты- рядом с этой глухой деревней Заломово, в глухом безжизненном лесу. Всю эту местность хозяин, который приедет сейчас на снегоходе, взял в аренду- чтобы было тихо, чтоб никто не мешал. Егерь, который сейчас вроде бы в Татарстане, просто бил баклуши, а информацию , что в эти места забрели через горы лоси, вбрасывали несколько недель.

А лоси действительно сюда вроде бы уже забрели, только не сами. И сейчас попадут под «избирательный отстрел».

Я достаю эту громоздкую спутниковую трубку, потому что обычная связь кончается сразу за деревней, и набираю номер. Нужно узнать, всё ли в порядке. Оказывается, да, всё в порядке, лоси уже на подходе, и  неожиданностей быть не должно.

- Что- то голос у тебя кислый,- слышу я из трубки,- Ты там как вообще? Уже на просеке?
- Нормально… Хорошо.
- Что- то не похоже. Помнишь, как нужно сделать?
- Конечно.
- Вот и не думай больше ни о чём. А лоси эти- тупые безмозглые твари- тоже помнишь, да? И больные, БОЛЬНЫЕ. Их всё равно бы до конца зимы отстрелили- так какая разница- где? Я ж тебе много раз это говорил!
- Да всё ясно,- бормочу я и отключаюсь. Потом достаю из сумки термос. Делаю несколько глотков смешанного с виски крепкого кофе. Это мне Нина приготовила. Заботливая Нина Длинный Чулок.

Жидкость согревает почти сразу, и я шлю в сторону деревни воздушный поцелуй. Можно и поёрничать, пока никто не видит. Отогнать от себя страх- это невесомое чудовище с тысячью голов, с тысячью пальцев- присосок. Который проползёт по тебе холодной змеёй, оставляя после себя гусиную кожу. Который поселится в мозгу, страх гастрбайтер, и потом из ветхой картонной коробки будет перебираться в маленький, но свой собственный домик, а потом выгонит всех соседей и заполнит мозг противной липкой кашей.

Он очень непростой противник, страх, он хуже всех инфекций, он хуже всего. «Пошёл к чёрту»- мысленно говорю я ему и подкрепляю пожелание большим глотком из термоса.



15.50.

Охотники опаздывают. И что я, спрашивается, буду делать, когда сюда через сорок минут заявятся лоси? Буду играть с ними в догонялки? Или убью их один и начну готовить барбекю? Если они  сами меня  не убьют своими рогами.

Больные. Но мясо, уверяют, хорошее. Тогда чем они больны, остеохандрозом? О чём вообще может подумать парочка лосей, когда увидит одинокого егеря с маленьким ружьём? Ясное дело: о том, что пора наделать в нём дыр и сваливать обратно за горы. Они вообще могут меня затоптать, и всё! Полтонны рогатой агрессии…


К тому моменту, когда я слышу,наконец , рокот моторов, страх уже вовсю щекочет меня за шею, а за каждым деревом стоит лось и смотрит на меня с неприкрытой злобой.  К счастью, в этот момент солнце немного приподнимает брови над грядой облаков, и всё вокруг заполняется спокойным, ровным светом. Большая ворона взлетает с гнилого соснового сучка и летит прочь, страх улетает вместе с ней.

Свет загоняет рогатые призраки подальше, а я, скрипя лыжами, отправляюсь навстречу гостям своей охотничей вечеринки.



16.10.

Как обычно, есть две новости- хорошая и плохая. Хорошая- это то, что почти все приехавшие уже пьяны. Или мало съели, или много пили. А может, это фильм подействовал.

Теперь часть ошибок, которые совершит егерь, могут и не заметить. Они скроются под слоем виски.
Плохая новость- это то, что Хозяина нет. Нет человека, ради которого всё это затевалось. А нет его потому, что после вчерашнего банкета расшалилось сердце. Усталое сердце измученного служением Родине  мужчины.

Вместо хозяина прибыла его дочь. А не скажешь, что эта с виду хрупкая, де-ликатная девушка настолько кровожадна. Ещё приехал хмурый квадратный тип- друг хозяина, но в общем гомоне я не услышал как его зовут. Он десять минут распаковывал ружьё и показывал мне патроны. Gualandi, итальянские. Среди всей этой охотничьей информации, которую я впитывал последние два дня, в памяти осталось что  эти « пули легко фрагментируются при попадании в тело зверя», о чём я ему и говорю. Это вызывает у квадратного уважение.

Он  купил  патроны на ярмарке, сразу много и дешевле. Теперь ему ясно, что поступил правильно. Молодец.

Нина сервирует столик и садится в снегоход.
- УАЗик стоит вон там, на опушке,- она показывает рукой в варежке.- Если… Если будет результат, дотащите…
- Мясо,- подсказываю я.
- Угу. Дотащите мясо тросами туда, там перегрузите.- Она прикрывает ладонью глаза, и я не вижу- улыбается девушка или просто скрывает недовольную ухмылку.- Смотри, всё на тебе. Видишь, они какие?
- Вижу. Всё будет нормально. Ты разжигай пока огонь и готовь специи.
Нина делает  по снегу широкую дугу и едет обратно к деревне.

Снега, кстати, немного.  Странная, тёплая зима насыпала сюда, под Заломово, сантиметров тридцать, и этот снег почти везде с корочкой наледи. Ломкой корочкой скорой весны.


16.40.

Охотники выпивают по последней, и я начинаю инструктаж. Короткий инструктаж, потому что на длинный нет ни времени ни знаний. Общий смысл такой: все заткнулись, всё потушили, дышим носом через раз. Слушаем дядю егеря, никакой  инициативы снизу. В конце перехожу на хриплый шёпот.

Следуя моим указаниям, «охотники» встают «на номера».  От всей души надеюсь, что никто не додумается втихую снять хоть что- либо из этого плохого цирка на телефон.
Потому что настоящие егеря найдут меня потом и отволокут к таксидермисту, чтобы сделать первое в мире чучело охотника. Ходить со мной по одной планете им не позволит совесть.

Если смотреть в спины, слева направо залегли в снег  Паша,  Ирина, хмурый квадрат, Вика и Анатолий Степанович. Я лежу немного правее, к ним под углом и ближе к краю леса, чтобы всех было видно. Напряжения нет, охотники спокойно смотрят в лес поверх своих ружей. Все, кроме Вики- та, похоже, дремлет.


Почему они стали такими?  Какая комбинация событий привела к тому, что им абсолютно всё до фонаря? Разным, в сущности, людям? Деньги- да, конечно. Они способны многое собою заменить, но сжечь в человеке  эмоции?  Заставить лежать в сугробе, неторопливо поджидая новое развлечение? Совершенно не думая ни о чём, кроме того, что это просто очередной вариант элитного досуга- направь ствол куда скажет нанятый человечек и жди, когда нужно будет надавить на курок. Вот и всё. И всё.

Да уж, «ещё чуть-чуть, и прямо в рай». Навстречу новым аттракционам. Ну и хрен с ними, поздно что- либо менять, хотя попытку сделать можно. Я последний раз смотрю на часы и начинаю считать секунды про себя. Секунды сначала пролетают в голове шёпотом, а потом становятся громче, становятся стуком молотка по упрямой старой железяке. И я боюсь, что этот мрачный стук может услышать кто-нибудь ещё.


Но никто не слышит  стука в моей голове, и тишина ложится инеем на ружья, и мир вокруг становится огромным и пустым. Постепенно, повинуясь этому безжалостному отсчёту, исчезает за спиной деревня Заломово, исчезают далёкие сонные города, растворяются в пустоте сигналы с телевышек и навсегда улетают в космос спутники.

 И леса нет передо мной, я его не вижу, я вообще ничего не вижу.
Я сам становлюсь каждой убегающей секундой.


17.03.

Да, идут. Всё- таки идут. Двое или трое? Двое? Да, двое. Я  показываю лежащим в снегу людям два пальца, те кивают. Они тоже услышали.

Лоси  идут, ломая копытами промёрзший хворост, сбрасывая снег с нижних сосновых лап. Идут сквозь редеющий строй деревьев, медленно идут прямо на меня.

А ведь ещё вчера в том, что случится именно так, были сомнения.


- Денис, ну ведь это звери всё-таки.  Просто зверюги,-  сказал Махинов, начертил рукой в воздухе какую- то фигуру, и обессиленно откинулся всей своей стосорокакилограммовой тушей на спинку дивана.
- Да они и тупые ещё,- добавил Боря и поморщился.
- Откуда ты знаешь, что они тупые? Ты что, в шахматы с ними играл?
- Тупые, тупые,- благодушно заверил Махинов.- Все говорят, что лоси тупые.
- Да кто говорит- то?

Я сидел и злился. Мало того, что они затащили меня в кафе, где самым вкусным блюдом был хлеб, им ещё понадобилось  искушать мою стойкость чешским пивом.
«Пиво привезли сегодня. Я точно знаю»- заявил Махинов,  они заказали целый жбан ёмкостью не меньше ведра и расслабленно опустошали его, хрустя гренками, пока я давился «Аква Минерале». Я не люблю «Аква Минерале», но ещё больше я не люблю платить дикие деньги за «Перье», ну а все другие виды минеральной воды давно уже запретили продавать какие- то недобрые люди.
 Вот в том месте, где я обычно обедаю, всегда есть хорошая кавказская вода в стеклянных бутылках.

- Все говорят,- повторил Боря.
- Говорят те, кто нам помогает, пропыхтел Махинов.- Тебе их нафиг знать не надо. Они их привезут – вот оттуда. Видишь, горы нарисованы?
Он потыкал гренком в лежащую на столе карту. Я уже помнил эту карту наизусть, а вот сидящую напротив тушу мелкие детали, вроде той, как переместить лосей в пространстве, не интересовали. Он пил пиво и просто верил в то, что в нужное время лоси выйдут  именно в то место, где я буду их ждать, лёжа в снегу с непристрелянным ружьём.

И вот оно настало, нужное время.

Я пока не уверен, но кажется, что один лось намного больше другого. Он вообще- очень большой, я вижу мелькающую между стволами огромную голову с этими нелепыми рогами. Второй держится чуть сзади,  словно доверяя гиганту прокладывать дорогу.

Сюда они идут, к просеке. Они постоянно бродят , выискивая просеки, им нужно открытое пространство.  От напряжения глаза начинают саднить, картинка плывёт. Кажется, что вокруг всё качается, я вытираю снегом лицо. Или это лоси качаются? Большой лось подходит к опушке и задевает мелкую гнилую сосну, она тоненько скрипит и падает, понимая облако медленно оседающих вниз жёлтых хвоинок. А может, они кажутся жёлтыми в этом закатном свете..

Это очень красиво. Таких моментов не может быть много. Это больная, невыносимо прекрасная секунда. Последняя, до которой я досчитал.
Потому что в следующий миг раздаётся  выстрел. Это от шума упавшего дерева проснулась Вика и надавила на курок. Мимо, пуля впивается в сосну и отбивает от коры щепки.


17.09.

Большой лось пригибает голову и немного сдвигается влево от меня, открывая того, что поменьше. Я стреляю ему под ноги, перезаряжаю верхний ствол дробью и снова стреляю в эту точку. Беги, беззвучно кричу я маленькому  лосю. БЕГИ.


Кто- то первый раз попадает в гиганта. Потом ещё. Это, наверное, Степаныч- пуля врезается чуть ниже позвоночника, между горбиком и головой.  Большой лось разворачивается, он стоит сейчас как большая живая мишень, очень удобно для охотников, и промазать с такого расстояния даже сложнее, чем попасть. Я вижу, что Квадрат встаёт и целится в голову, ковбой чёртов, стреляет, но мимо, мимо. Большой лось заслоняет второго, а до того никак не доходит, что нужно делать,  я успеваю ещё раз загнать патрон в верхний ствол и пустить ему под ноги новый заряд дроби, и он пригибает вниз свою лосиную задницу и бежит наконец.  Бежит под углом обратно в лес, неуверенными но резкими скачками, а большой ещё блокирует директрису стрельбы, Ирина встаёт и что- то кричит, но я не слышу в этом грохоте- что. Все сошли с ума и палят, не переставая, но большой лось стоит.  С моей позиции видно, как его тело дрожит, это судороги или нет? он хочет прыгнуть, но кто- то попадает ему в заднюю ногу, а маленький бежит, получает сзади пулю, но бежит за деревья, скачет, ломая деревья, он будет жить, а вот большой нет, ещё в шею одна, и кровь, и прыгает всё- таки, господи, это слишком для него уже, ещё несколько пуль, это расстрел, хватит, козлы, хватит. Лося тянет вперёд, не может, но идёт.  Да, огромный, сколько же он съел травы, чтобы таким  вырасти, он в десяти метрах от меня, потом в пяти. ПРЕКРАТИТЕ СТРЕЛЯТЬ! Это же не тир, это живое существо, две пули в него попадают, или три, лось валится, пуля с шипением вонзается в снег совсем рядом с моей рукой, он сейчас упадёт, я вижу, как Вика бросает ружьё перед собой, Ирина кричит то же, что и я –хватит!,  я встаю, он раздавит меня сейчас, какой же грохот, падай, падай, ПАДАЙ! Он падает набок- медленно, как же медленно, всё, перестали, нужно встать было раньше, они же пьяные, им всё равно, им вообще  всё равно, проклятые равнодушные гады, паша орёт что- то матом, и квадрат тоже, лось упал, лось лежит в снегу.

Но он ещё жив. Его голова в метре от того места, где я стою. И он смотрит на меня.

Он смотрит на меня, и в этом взгляде животного есть что- то, кроме пустоты. Что- то такое, чего нельзя выразить, и о чём нельзя говорить.

Просто смотрит на меня. Так вот что такое НАСТОЯЩЕЕ время.  Я старею, боже, я старею с каждой песчинкой, падающей с ЕГО протянутых ладоней. Этого просто не может быть, говорит во мне кто- то. Такого просто не может быть.Ведь я только что был мальчиком. Маленьким счастливым мальчиком. Зачем мне этот взгляд, зачем этот океан боли, зачем мне эта бесконечная зима?


И вынести это невозможно. Пусть что- нибудь одно. Я делаю шаг, взвожу курок и в упор стреляю ему в голову. Сверху вниз. Пулей из нижнего ствола.

Я слепну, всё становится красным.
Потом я, уже совсем старый человек, отхожу в сторону, чтобы вытереть снегом лицо.  Кровь стекает по одежде, кровь и ещё что-то. За моей спиной к трупу подходят охотники. Начинается фотосессия.

Егеря они  тоже щёлкают на свои гаджеты. А я вспоминаю, что ружьё должно быть заряжено до тех пор, пока ты не вышел из леса, и вставляю два новых патрона.
- Не надо меня снимать,- говорю я как можно спокойнее.


18.00.

Всё, аттракцион «охота» закончился, так что его участникам пора бы и отдохнуть. Охотники сгрудились у столика с закусками, причём половину свободного места занимаю я. Ко мне близко никто не подходит.

И смотреть на меня люди избегают. Все, кроме Степаныча.  Он долго рассматривал то, во что я превратился после финального выстрела, и даже хотел похлопать меня по плечу, но Вика отдёрнула его руку. Я нашёл среди цветных бутылок на столике водку, налил себе полный серебряный стаканчик и выпил. Виски лучше, конечно, только никаких вкусовых оттенков мне сейчас не нужно. Пью за то, что я живой.

 Старый, но живой. Они и меня запросто могли бы там завалить вместе с лосем. Лежали бы рядом, а они бы здесь так же подкреплялись.
- Денис, ты не будешь против, если мы с Анатолием освежуем  лося?- спрашивает Квадрат.
- Нет.

Они извлекают из чехлов свои ножи, показывают их друг другу и что- то говорят. Ну да, нужно попробовать эти дорогие штуковины в серьёзном деле. За что деньги плачены? Кованая сталь блестит на солнце. Последнем за сегодня. Наступает вечер. Серый, как шерсть сиамской кошки. Совсем скоро узкую щёлочку жёлтого света у горизонта снова затянут облака.

- Я слышала, что в лосе самое вкусное- это язык и губы,- сообщает Ирина. Я смотрю на неё, хочу рассмотреть. Красивый комбинезон, варежки с затейливым финским узором, тонкие волосы выбились из- под голубой шапочки и прилипли ко лбу.

Ухоженная папина дочка. Непонятно какая. Слишком давит на неё чувство дистанции, на которой должны находиться остальные люди.

- Язык я пробовал. У Наумовых, в прошлом году,- говорит Паша.- Хотите, я вам помогу?
Он тоже достаёт свой нож, нельзя на охоте без ножа, но Ирина его останавливает. Не хочет отпускать и остаться почти одной рядом с забрызганным кровью егерем.
- Ой, неужели это вкусно?- спрашивает Вика.
- Конечно. Необычный такой, сочный вкус.
- Не знаю. Я же вегетарианка, мне вообще всё это мясо неинтересно.
- А, точно! Ты же у нас не фига не ешь! Но ничего,- папина дочка энергично трясёт Пашин локоть,- скоро пост, и мы тоже будем только капустой питаться, правда, Паша?

Паша кисло машет головой. Похоже, что перспектива изнурять своё тело постом его совсем не вдохновляет. В это время идёт процесс свежевания лося. Мужчины пыхтят и возятся в луже крови рядом с головой убитого зверя.
- С губами пролёт,- кричит оттуда Квадрат.- Почти ничего не осталось!
Анатолий Степанович свою часть работы закончил. Он запаковал большой кусок дымящегося на морозе мяса в чёрный пакет, подходит ко мне и спрашивает, потащим мы тушу к УАЗику или нет.
- Снегоход не вытянет,- сомневается он.- Даже, если к двум прицепим. Туша очень большая.

Я вспоминаю статью о сюрреализме, которую давно где- то читал. Автор сомневался, осталось ли ему место в нашем прагматичном обществе.

Осталось, осталось. Сюда бы тебе попасть, автор, на эту поляну. Какой там Бунюэль, к чёрту. Или кто там «Левиафана» снимал..
А труп убитого лося  точно просто так из леса не вытащишь.


Пора сворачиваться, совсем скоро стемнеет. Чтобы не пачкать дорогой снегоход, я отправляюсь в деревню на лыжах. Кровь замёрзла на сгибах куртки, красные ледышки отваливаются и падают вниз. Снегоходы меня обгоняют. « Давай шустрее, мы ждём тебя!»- кричит мне Вика на ходу.


Усталости я не чувствую, хотя пот льёт с меня ручьями. Пыхтя и отплёвываясь, я наконец добираюсь до места, откуда можно позвонить- на маленький, уставленный толстыми соснами пригорок. Охота кончилась, лес проглотил её и забыл, а сейчас деликатно шуршит мохнатыми лапами сосен, как бы приглашая меня тоже забыть всё то, что только что в нём случилось.
Ему легко предлагать.. Включаю телефон, он тут же отзывается звонком. Через пять минут выключаю его снова.


19.15.

Меня зовут Денис Иванович. Я окончил педагогический институт, а потом работал учителем. В промежутке меня забрали было в армию, но тут законодательство изменилось, и меня оттуда отпустили.

В армии я научился носить сапоги и ничему не удивляться.
Работая учителем, я научился смотреть и слушать, и снова начал удивляться.

Ещё на этой работе я научился считать деньги, потому что их было мало.

Потом они совсем кончились, считать стало нечего, и я пошёл за помощью к своим друзьям Махинову и Боре.

Боря  учился в медицинском, получил там красный диплом и был на полпути к тому, чтобы стать светилом в области фармакологии, и я ему много раз говорил, что пора уже делать амфетамины, как в фильме «Breaking Bad», чтобы Махинов их продавал, а я буду читать им рэп, только он не слушал. Решить мою проблему Боря не мог. Он предложил мне место санитара в больнице.

А Махинов всегда был человеком двуликим. И авторитетом и бизнесменом. Авторитетный бизнесмен открыл мне на свои деньги фирму по оказанию по-лиграфических и рекламных услуг. Я стал директором.


В каждом человеке дремлют таланты, и во мне они тоже дремали, а в этот момент проснулись, и фирма стала процветать.

Я напечатал миллион визиток, тысячи рекламных листовок, календарей, постеров, открыток, поздравительных адресов, бланков рецептов и вызовов в суд, анкет, некрологов и чего- то ещё. Я даже издал книгу одного сумасшедшего под названием:  «Нообидинг- путь к интегральному мышлению». Она понравилась мне тем, что от первой до последней страницы состояла из чистого бреда, без примесей.


Я носил Махинову его долю, и постепенно он даже начал интересоваться тем, что же делает наша фирма. Последовал высший знак доверия- он поручил мне провести  кампанию по выбору своего кореша в нашу Думу. И в упорной борьбе кореш победил.

Я превратился в ножницы для стрижки купонов. Нанял исполнительного директора и курил себе бамбук. Ну и другие растения. Проблемы если и были, то мелкие.

Потом подоспели ещё одни выборы,  прошлой весной я прибыл к Махинову в офис, увидел там Борю и сразу понял, что появился Серьёзный Вопрос. Боря всегда был самым умным, и для решения других вопросов его советы не требовались.


Теперь нужно было выбрать  в Думу Иванова. Проблема заключалась в том, что это был не просто Иванов, а самый плохой Иванов в мире. Махинов был ему чем- то обязан. Иванову все чем- то были обязаны. Судя по известным мне слухам, Иванов был некой помесью Басаева, Фредди Крюгера и профессора Мориарти.
При таком наборе качеств не быть депутатом Иванов уже не мог. Он приезжий человек, Иванов. Откуда-то с Дальнего Востока, причём восток, наверное, самый дальний из всех. Информации о прошлом Иванова не имелось, а то, что он представил в качестве официальной версии, очень смахивало на липу.

Боря спросил тогда, почему же не наняли москвичей, а Махинов ответил, что как раз наняли, и они уже приехали из своих клубов и перерыли весь город в поисках чего- то хорошего об Иванове.
 Но из плюсов было только то, что Иванов всегда ходил в рубашке с галстуком. Галстуки широкие, торжественных цветов.  Москвичи вывесили белый флаг. Нужны были местные кадры.


Мы провели в офисе больше суток, а Боря даже консультировал по телефону больных.
Я выторговал себе право нигде лично не светиться. Махинов позвонил Иванову и сказал в трубку «Да».
Начались творческие будни. Моя концепция называлась «Иванов и Жизнь».


Согласно этой концепции, Иванов сначала появлялся в роддоме, куда он привозил пелёнки, потом в яслях, куда он привозил памперсы, потом в детском саду, куда он привозил игрушки, затем в школе- с учебниками, микроскопами и оборудованием для дискотек.

После этого Иванов прибывал в лагеря патриотического воспитания, где даже стрелял из лука, который он туда привёз вместе с камуфляжной формой и пожарным багром, а оттуда следовал в колледж, которому дарил новые станки для мастерских.

Маршрут Иванова продолжался на заводе, который ему же и принадлежал. Своему исполнительному директору Иванов подарил новый письменный набор.

Иванов пришёл в Пенсионный фонд, где оплатил ремонт крыши , и в дом престарелых, которому  он оплатил ремонт стен.
Заканчивался путь Иванова в морге, куда он доставил новые каталки для трупов.


По пути следования он везде, даже в морге, распоряжался вставить евроокна. Вот такой полный цикл. В нашем городе- пять районов, и Иванов бестрепетно прошёл два из них, а на третьем устал и затребовал рейтинги.
Рейтинги росли, но очень медленно. Выбирать Иванова в Думу люди не хотели, и это грозило осложнениями, потому что Махинов перестал шутить и даже немного похудел. Нужен был новый творческий ход, но ходить было нечем.

Не на что было опереться. Иванов никого и ничего не любил. С ним иногда ходила его жена, но и слепому было видно, что она ненавидит Иванова.
За неимением вариантов было решено, что Иванов любит природу.
И борется с её загрязнениями, а также с пожарами и браконьерами. И это сработало. На волне роста экономики предприятия раскочегарились и загадили своими выбросами всё вокруг. Иванова выбрали, а потом он тут же начал оправдывать свою репутацию. Не только не заплатил, а пустил и Махинова и нашу фирму под прессинг.


Тотальный, от которого не спасут ни знания, ни кореша, ни прокуратура. Просто напалм. Иванов нарисовал в своём мозгу линию, разграничившую его судьбу, и всё, что было до избрания, подлежало принудительному забвению. Сначала казалось, что выход есть, а потом стало ясно, что его не будет. Из города нужно уезжать.


И мы решили его подставить. Взять с поличным на охоте, без правильных лицензий и без егерей. Даже хуже- с фальшивым егерем. И с варварски убитыми животными.  Согнать журналистов и полицию, вообще всех. Устроить себе прощальную вечеринку. Пусть этот радетель природы потом отмывается.

И улететь,  отсидеться, завтра самолёт. Буду жить в Москве, там Иванову до меня не добраться. А Махинов с Борей летят в Санкт-Петербург.

Но Иванов не приехал на поляну. И теперь я качу на лыжах в его загородный дом, а вокруг меня сгущается мрак. Он уже сгустился.



19.20.

Деревня Заломово окутана дымом. Ветра сейчас нет совсем, и дым из печных труб толстыми ломтями висит в чёрном морозном воздухе. Во всех домиках, которые я вижу с берега реки, светятся окна, где- то играет музыка. Я останавливаюсь, чтобы восстановить дыхание.

Дом, в котором я провёл утро, прямо напротив меня, и он полностью освещён. В доме горит камин, ещё топится баня, и во дворе тоже развели огонь. Там на мангале жарят мясо. Но людей во дворе и возле бани не видно. Наверное, все в доме, выкладывают фото в инстаграм и пьют аперитив перед ужином.

Интересно, мариновала Нина лосятину или нет? Из дома появляется Александр и тащит к проруби какую- то большую штуковину. Из чистого любопытства я отступаю обратно под деревья. Мне нужно торопиться, но ключи от «Нивы» в доме, а мимо Александра я туда не попаду.

Штуковина оказывается палаткой. Рыбацкой палаткой, он ставит её над прорубью, наспех вбивая в лёд колышки. Палатка весёлого, ярко- голубого цвета. Он что, рыбачить собрался? Обеспечить утреннюю уху?

Нет, купаться он будет. Александр раздевается. Даже отсюда видно, что спортивный зал он всегда покидает с сожалением. Стоит у палатки и ждёт. Через минуту появляется окутанная паром фигура.
О, так это же хозяин дома! Я Иванова и в темноте ни с кем не спутаю- всё лето смотрел на его фотографии и монтировал видео с ним в главной роли. В каком- то смысле я его создатель. Пигмалион- неудачник.

Голый Иванов плюхается в воду, и Александр спускается вместе с ним. Вот зачем две пары поручней. Такой у них тут ритуал. Иванов нигде не бывает один.
- Слушай, течение то какое, а?!- кричит Иванов,- Точно весна скоро! А?
- Да будет холодно ещё,- фыркает Саша, - И снега ещё навалит.
- Ну,это херня! Это на пару дней! И весна!

Тут я решаю, что, пока они плещутся, можно быстро пробраться в дом и качу на лыжах через речку, только вот темно и скользко, а я уже устал, так что моя лыжа попадает на плохо вбитый колышек, и палатка падает.

Приходится останавливаться и слышать дикий мат в два голоса. Первым из-под голубой ткани выпутывается Александр, он видит меня и делает  движение вперёд, но я, наверное, просто страшен в этой покрытой замёрзшей кровью одежде, так что он медлит, а потом шипит, что я мудак и кидается доставать хозяина.

Слуга  вытаскивает хозяина на берег, и за те несколько секунд, пока  он не набросил на него халат, я успеваю увидеть, что у Иванова на теле почти нет волос и почти нет татуировок. Так, две или три. Вообще для своего возраста он выглядит неплохо.
Иванов смотрит на меня всего мгновение, потом поворачивается и за Сашиной спиной быстро идёт в дом. Из его бормотания я разобрал только :»упырь, блять, какой-то». Совсем скоро в мансарде загорается свет.


19.50.

Я топчусь у крыльца и не решаюсь зайти. Слишком много во мне злости, и ещё я боюсь, что буду выглядеть смешно. Жалко и смешно, а если они начнут смеяться, то у меня может просто помутиться рассудок. Я знаю себя, я серьёзно этого опасаюсь.  Чтобы успокоиться, делаю по двору пару кругов, чёрная кобыла наблюдает за мной и молчит.

Потом я нахожу себе занятие. Надо повернуть вертел, на котором жарится лосятина.
Несколько тысяч лет тому назад здесь, у неназванной ещё речки , стоял у костра охотник и жарил добытое мясо. Под этими же звёздами. И жир так же капал в снег. Ничего не меняется.


И ничего не поменяется, завтра будет новый день. Важно, чтобы я смог им насладится- вместе с другими обитателями планеты. Я стою и гадаю, знает ли Иванов о том, кто я такой на самом деле, или нет? Всё указывает на то, что не знает, иначе я не ушёл бы с поляны, но вдруг  у него есть какой- то план посложнее? Чёрт их разберёт, этих народных избранников.. лучше бы я сам себя избрал.. А что- я  моложе, у меня не такой злобный взгляд, и я местный. Масса преимуществ.

- Ты бы хоть ружьё с плеча снял, Денис!
Это Нина, я даже не заметил, как она подошла. И у егерей промашки случаются. Я оборачиваюсь и вижу, как на лице у девушки вместо улыбки проступает ужас, потом его меняет гримаса брезгливости. Она осторожно тянет ко мне руку, берёт из грязных пальцев кочергу и сразу отходит на полшага.

- Так лосей было двое?
- Да,- хриплю я,- один всё- таки убежал.
-  Как же это? От такого молодца?- она негромко смеётся,- Ты его сам прогнал, сознавайся!
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Наслушалась уже рассказов. И не знаю, о чём ты там думал, но от меня тебе спасибо.  Мне и этой туши будет много. Если они, конечно, сюда её дотащат. Я сейчас тушу язык, там килограмма три. Запах такой от него идёт! Специфический. Они ещё губы хотели, в брусничном соусе, только от них мало что осталось. Убийца. Сам- то есть будешь?
- Я не голоден.
- Да уж,- она снова меня оглядывает. – Знаешь, что? Баня ещё горячая после хозяина, сходи и помойся, а я тебе чистую одежду принесу туда. Вон, иди, не стесняйся. И ружьё сними, наконец.

Я протягиваю ей ружьё.  Нина девушка сильная, рука даже не качнулась.
- «ЛЕХА»,- читает она надпись на прикладе,- Это что, трофей? Лёха- то жив, надеюсь?
- Жив. Он тоже убежал,- отвечаю я и отправляюсь в баню. В самом деле, отличная мысль! Как бы оно там не повернулось,  дальше оставаться таким грязным просто нельзя.


20.20.

Если в аду вдруг не будет хватать места, советую отправлять грешников в баню к Иванову. И не просто какую- то шелупонь, а злобных, пропитанных грехами чудовищ. Похоже, что Иванов здесь в некотором роде готовится к загробной жизни. Чтобы не таким болезненным был переход.


Здесь, в парилке, ОЧЕНЬ жарко. Она, как и полагается настоящей парилке, отделана липовой доской, и к тому же высшего качества- стыков совсем не видно. Как будто тебя поместили  внутрь огромной липы, которую при этом подожгли.В первый раз я выдерживаю минуты полторы, за которые худею на пару килограммов, и  сквозь розовый туман в глазах  по горячему полу бегу из парной в бассейн.
 
Вот почему прорубь. После такого жара любая вода покажется недостаточно холодной. Но холода мне сейчас не нужно, хватит пока что холода, и я иду обратно, замираю на лавке и пытаюсь отключиться. Сижу и смотрю как стекает влага с кончиков пальцев. Пока я здесь сижу, на земле появляются новые лоси. Если они будут держаться подальше от ненормального егеря Дениса, то смогут вырасти такими же большими, как сегодняшний.


Потом стучит входная дверь. А, это Нина. Принесла мне одежду. Там же ключи от «Нивы», в моей одежде. Сейчас оденусь, заведу машину и уеду. Только меня здесь и видели... Умчусь от Иванова на русском вездеходе. Весело, под радио шансон. Ветер северный, метелям – отбой и не падайте духом.
Нет, не умчусь. Пока «Нива» тарахтит под окном, отогреваясь, ко мне вся деревня сбежится. Так что буду и дальше играть в охотника, и как получится. Вот Нина уйдёт, я окунусь напоследок и выйду к людям.
Только Нина не уходит, а открывает дверь в парилку.


20.50.

Пока открывается дверь, я успеваю испугаться, что это не Нина, а Иванов с верным Александром. Пришли со мной разобраться. А что, момент подходящий. Что я смогу сделать? Голый, без ружья,и сил – на донышке. Да и с полным запасом сил шансов против Саши у меня не будет, слишком он влюблён в спорт.

Если они всё знают, то весны я не увижу. Человек стоит в дверях секунду, а потом заходит внутрь. И это не Иванов, не Александр и не Антонина.

Это Вика.

- Не возражаешь, если я присоединюсь?
Ответ её не интересует. Вика садится на нижнюю полку наискосок от меня, подложив под себя полотенце. Кроме лака на ногтях на ней ничего нет. Я вижу её спину, прямую линию плеч, тяжёлые, совсем немного свисающие груди,  стройные и чуть полноватые ноги. Каштановые волосы схвачены сзади резинкой.
Где же недостатки? Ей же лет сорок пять, так где  они? Ага, есть складка на животе, а целлюлит?  Не может же его не быть!  Наверное, Вика на нём сидит.

Сидит и меня совершенно игнорирует. Вот это класс! «Ты, Денис, для неё не больше, чем часть ландшафтного дизайна»- говорю я себе. - «Так что не нервничай и успокойся».

Но совсем не реагировать на сидящую рядом женщину у меня не получается. У меня возникает эрекция, и это не просто вялое шевеление. Мой член, как раскладной телескоп, уставился вверх на поиски нужных небесных тел. Только щелчка не хватает. Я смотрю на него и глупо ухмыляюсь. Мне вообще хочется расхохотаться.

Тем временем парилка наполняется ароматом  только что выпитого виски. Наверное, это усилит терапевтический эффект.

Сюда не долетают посторонние звуки, здесь тихо, и ничего, за исключением моего члена, не движется. Капает вода с опущенных ладоней. Когда Вика всё же нарушает молчание, я вздрагиваю, разбрызгивая воду вокруг себя.

- Ты ведь Нину ожидал увидеть?- говорит женщина ,не поворачивая головы.
- Почему только её? Вас же там много!
- Все остальные уже давно отсюда вышли, перед хозяином. Он всегда один парится, ритуал такой. А наша Нина,- Вика поднимает руки и потягивается,- сейчас занята. Кормит всех лосиным языком и вырезкой.
- А вы почему не остались?
- Говори мне «ты». В бане выкать неприлично. Я вегетарианка. Уже лет пять мяса не ем. Так что этот пир мне неинтересен. Да лосятина и пахнет, скажу тебе… Вот я и решила,- она наконец поворачивается ко мне лицом,-нашу Нину разгрузить. Проведать героя охотника.

Она смотрит туда, куда невозможно не смотреть. Глаза у неё обычные, серые. И совсем не пьяные.
- Но ты, я вижу, не особо расстроился.
- И как это?- спрашиваю я по инерции.
- Как- что?
- Обходиться без мяса?
- Тяжело,- говорит она после паузы.- Сейчас я тебе покажу, как.

Вика разворачивается, устраивается на коленях прямо подо мной и наклоняет голову.


Я никогда не отличался монашеским стилем поведения. И это мягко сказано. Много чего было, и особенно в последнее время. Я даже, используя своё служебное положение как крутого медийного деятеля, проводил кастинги к съёмкам рекламных роликов. Там были девушки, готовые на всё. И они это всё получали. Некоторых из них действительно снимали потом в рекламных роликах. И было много других, наверное, слишком много, но сейчас мне так не кажется.

Сейчас мне кажется, что это со мною в первый раз. Сначала я вообще не по-нимаю, что эта женщина вытворяет с моим членом, но после того, как она в пятый или шестой раз поднимает голову, чтобы встретиться со мной глазами, мне становится ясно, что это- война. Она СРАЖАЕТСЯ , сильно сжимая член губами, принимая в себя полностью, выбрасывая изо рта, щёлкая по нему языком и помогая себе пальцами, она урчит, она хочет победы и она уверена в том, что она придёт- эта победа.
Но ей не нужна капитуляция, в её глазах я вижу призыв сражаться. «Давай»- кричу я беззвучно. «Давай!»
Война так война, всё моё тело куда- то исчезает, остаётся только тяжесть внизу, мы продолжаем, вокруг уже не баня а влажные джунгли, меня обхватывают её руки- лианы, мы звери, мы пара хищников, она опять смотрит на меня, не так- то это просто, милая, я уже побеждаю, но она кусает меня и  сжимает пальцы там, где были раньше мои бёдра. Нет, она побеждает, а  я не могу этого допустить, откуда  то берутся мои руки и хотят схватить её и перевернуть, она их отбрасывает, но это – передышка, ДАВАЙ! Давай, сука, хорошо, что тебя не было раньше, иначе секс давно потерял бы всякий смысл, и я бы только об этом и думал, а что будет после, а что будет после, не знаю, не будет «после», я тут и умру, у неё что- кровь на зубах? Да, и это- моя кровь, я так и не отмоюсь сегодня, чего же ещё ты хочешь, вот это «ещё», вот, больше ничего нет, она хватает его обеими руками, меня разрывает на какие- то куски, а потом, чёрт знает когда, из небытия вновь появляется моё тело с безвольно болтающейся головой.

Ей мало, но Вика проявляет милосердие. Она отпускает меня.   Прощаясь, касается члена пальцем и слизывает с этого пальца капельку крови.
- Извини за это,- говорит женщина, обращаясь неизвестно к кому.

21.25.
- Давай ещё немного здесь побудем?
- Зачем?
- Не хочу возвращаться.
- Хорошо. А что будем делать?
- Ох ты, у тебя голос дрогнул! Не бойся, я знаю, что ему нужна пауза. Ты уже простил меня за кровь?
- Простил, не волнуйся.
- Я?? Не бери на себя лишнего. Ты и так меня сегодня два раза уже удивил. А с кровью… Это у меня фишка такая. Ты же видел, как я сегодня винтовку бросила?
- Видел. Погоди, ты что? Ты что, кончаешь от этого? От вида крови?
- Нет, не только. Ещё от боли. Я хочу видеть боль. Когда ты его пристрелил, я ещё раз кончила.
- А. Скажи, у тебя нет сложностей с личной жизнью?
- У меня нет. А у тебя? Ты какой – то странный егерь.


Вика аккуратно спускается в бассейн, погружается полностью и с минуту лежит под водой. Потом выныривает, ловит дыхание и кричит мне:
- Давай, прыгай сюда! Егерь-***герь.

Мы с ней стоим на дне бассейна и смотрим друг на друга. Нижняя губа Вики почти касается воды, так что из вежливости я стараюсь не шевелиться.

- Ну спрашивай. Я же вижу, что тебе интересно.
- О чём? Всё равно?
- Ага. Спроси первое, что в голову придёт.
- Почему ты меня не пустила туда?- я показываю глазами вниз.
Вика опять ныряет, а когда выныривает, встаёт своими ногами на мои. Её грудь касается моей. Её руки лежат на моих плечах.

- А это, ****ьь, хороший вопрос,- произносит она медленно.- Я тебе даже больше скажу. Это единственный вопрос, на который я могу ответить правду.
- Не пугай меня.
- А ты не прибедняйся. Ты же мужчина, иначе не спросил бы. Да я ещё днём это поняла, что ты только с виду чучело. Так хочешь правду знать? Подожди, я сейчас проверю.

Она ненадолго опускает руку вниз.

- Да, вижу, что хочешь. Ну вот, слушай. Там всё не моё.
- Это как??
- Так. Я это Иванову продала. Это его собственность. А у меня оно,- Вика зло улыбается,- в аренде типа.
- Это самый дикий бред, который я слышал,- честно говорю я.- А чья была инициатива?
- Инициатива,- повторяет женщина.- Надо же, какое слово.


Вика, прижимаясь ко мне в этом холодном бассейне, рассказывает  историю, как она работала в «Интуристе», потом в «Виктории», и всегда следила за собой, даже в те ещё времена. Смотри, как я выгляжу, и это в мои годы, потом открыла салон красоты, но её нервировала нехватка денег, и появился ниоткуда Иванов, и они познакомились, и он сказал, что в салоне красоты самая красивая часть у Вики ниже пояса, и Вика сказала, ну купи её , раз так нравится, в шутку сказала, а он воспринял серьёзно, и дал денег, много, не отказаться было, и теперь вот почти пуританская жизнь, потому что Иванов инспектирует свою собственность редко ,а теперь он, сука, ещё и депутат, так что вот такая фигня, егерь, я ненавижу Иванова, ситуация бредовая, это верно, но как уж сложилось, и, если он узнает, а он точно узнает, то всё.

- И понимаешь, что бесит?- заканчивает Вика.- Я ведь до этого и не хотела ничего. Давно уже. И когда хотела, то кончала как все, без этих выебесов. А как вышел запрет, то  и зубы сводит, и хоть вешайся.Ну правда, скотина этот Иванов?
- Правда,- заявляю я убеждённо.- Скажи, а почему ты так уверена, что он обязательно узнает, если ты..
- Узнает,- отмахивается от сомнений Вика.- У него чутьё, как у паука. Я даже наколку себе сделала на старости лет, для него специально. Вот она где.

Для того, чтобы я увидел татуировку, нам обоим приходится перегруппироваться.

 Маленький паучок выколот у Вики в той точке, где сходятся ягодицы. И просто так его не увидишь. Я твёрдо убеждён, что мы недостаточно близко знакомы, чтобы мне видеть паучка, но вслух этого не говорю.
А говорю я, что  татуировка меня взволновала, и это снова чистая правда.


22.00.

И почему нас никто не хватился? Это странно, но не более странно, чем всё остальное, мы с Викой заходим в дом, и мне совсем уже не страшно. У  меня второе дыхание. Играет музыка,Фаусто Папетти, а голосов не слышно, мы проходим через зелёную комнату в зал.


22.05.

Они  здесь, в зале. Почти все сидят, только Александр лежит рядом с самой дверью, и его руки протянуты вперёд, словно он хотел уползти отсюда, но не смог.
Пахнет жареным мясом, алкоголем и ещё чем – то. Вика ищет мою руку, хватает её и зажимает ладонью свой рот.

 И очень вовремя, потому что именно в этот момент в углу начинают с запозданием бить настенные часы. Они медленно отсчитывают десять ударов и затихают. За эти секунды Вику догнали её годы, рядом со мной стоит усталая тётка с серым лицом, и только глаза, такие же дикие, смотрят на меня и беззвучно кричат.
- Хочешь выпить?- спрашиваю я просто для того, чтобы не молчать.
Она кивает. Двигаясь как слепой  и пугаясь каждого своего шага, я прохожу через зал на кухню, нахожу там чистые стаканы, а потом вижу неподвижно сидящую в углу Нину, и стаканы едва не падают на пол. Теперь смотрю только под ноги.  Я открываю бутылку чего – то старого и стучу стеклом о стекло. У меня трясутся руки.


- Это ведь кошмар, да? Денис,- убеждённо шепчет Вика,- это просто кошмар. Это не может быть правдой, да?  Да?

Да, не может. Я не могу видеть трупы. Это вообще противоречит всему – правилам, нормам, логике, всему.  Человек не должен видеть трупы в реальной жизни, ведь они бывают  только в фильмах. Там трупам самое место, вот на экране пускай и остаются. Зачем они появились здесь, в Заломово? В этом доме?

И самое главное: зачем на это смотрю я? На исходе этого длинного дня, на исходе зимы. Если Бог есть, Он должен срочно всё исправить. Как – то помочь.
Должен сделать так, чтобы я опять мог думать, прогнать из моей головы дурацкие фразы вроде « члены его сковал ужас». Тем более, что мои члены ужас не сковал.

Я вкладываю стакан в протянутую руку, и мы пьём без тоста. Хотя тост подразумевается. Сейчас нужно просто не сойти с ума.

И сделать хотя бы ещё одно дело. Я нахожу глазами Иванова, он сидит в кресле у камина, свесив набок голову. На нём брюки, рубашка с галстуком и вязаная кофта. Хозяин оделся и спустился к ужину.

Беру со стола нож и подхожу к Иванову ближе. Сейчас нельзя медлить. Вика говорит что-то , но я не слышу, я слышу только шум своей крови. Чёрт, это действительно кошмар. Ладно. Ладно.
Заставляя себя держать глаза открытыми, я левой рукой  отбрасываю его галстук, оттягиваю  рубашку и одним движением разрезаю её сверху до пояса. На пол летят пуговицы, я стягиваю рубашку с плеч вместе с кофтой.

Да, это именно то, о чём я думал. Я наклоняюсь к Иванову совсем близко, чтобы лучше рассмотреть, прикасаюсь к нему ладонью. Вика сзади уже не шепчет, а громко хрипит « не надо», но мне важно не ошибиться.

Да, это именно то, о чём я думал. И это… Это…

И тут мою руку отбрасывает. Я понимаю, что под пальцами только что пульсировала вена.

Иванов жив.


22.22.

Он жив и дышит – тихо, почти незаметно, но всё же  дышит.  Втягивает воздух полуоткрытым ртом. Я поднимаю его руку и отпускаю, рука безвольно падает вниз. Потом даю Иванову пощёчину. Никакой реакции. Иванов жив, но как – то не полностью.

Мне вдруг приходит в голову, что я стою с ножом в руке рядом с человеком, который, если разобраться, разрушил мою жизнь, посеял в ней хаос. И человек этот совершенно беспомощен. Одно движение правой рукой, и Иванов из полуживого станет совсем неживым. Всего одно движение…

Вместо того, чтобы сделать это движение, я поворачиваюсь и отхожу обратно к столу.
- Он ещё живой, Вика,- говорю я. Как  устало звучит мой голос.- Давай проверим остальных.

Вика начинает с сидящего на стуле Анатолия Степановича,  но неудачно – тот падает вместе со стулом. Потом мы с ней проверяем Ирину, Александра и других. У всех одно и то же: очень тихо и мало дышат, и ни на что не реагируют.  Ну хоть так.

- Это какая – то нездоровая херня,- констатирует Вика.

Она очень много ругается, но тут возразить нечего.Я закуриваю сигарету- всё равно запретить некому – и достаю из кармана телефон, который  до сих пор заляпан лосиной кровью. Пора проверить, не остались  ли мы с Викой одни в этом мире. Может, весь мир уже погрузился в коматоз?

Ева, конечно, из неё выйдет никудышная. Эта женщина тут же набросится на все запретные плоды.

- А, это ты? Наконец – то.- У Махинова тоже усталый голос, но я так рад его слышать, что улыбаюсь во весь рот.- Ты куда пропал?
- В бане парился.
- Везёт тебе.

Вот всё- таки этот Махинов идиот.  Но сейчас не время ему об этом напоминать.

- Как никогда. А вы сами то где?


Выясняется, что Махинов вместе с Борей, журналистами, которые не понадобились и полицейскими, которые не пригодились, сидят в автобусе, ждут меня и напиваются с горя. Мы договаривались, что сенсация, ради которой всех привезли в деревню, будет тайной до последней  минуты, и  когда стало ясно, что Иванова с ружьём поймать не удастся, пришлось переходить к плану «Б». Но плана «Б» никто не придумал, так что оставалось делать? Но меня они бросать не собирались, нет. Ещё чуть- чуть, и они бы как – то мне помогли.
- Хорошо. Дай Боре трубку.

У Бори голос  был всегда  похож на свист чайника. Но его я тоже рад слышать.

- Привет. Махинов объяснил тебе, где мы?
- Объяснил. Ты ему скажи, чтобы пошёл и снегом умылся, только быстро.
- Хорошо. Толстый, иди умойся, я пока с Денисом поговорю. Ты как там, жив вообще?
- Нет, блин, с тобой говорит моя мумия!  Я жив, конечно. А вот остальные, не совсем, Боря, живы! Может ты объяснишь мне- ПОЧЕМУ?
- Скажи, что ещё я вполне жива,- подсказывает Вика. Она стоит у зеркала и причёсывается. Я смотрю на отражение и вижу, что к Вике возвращается здоровый цвет лица. Годы опять маршируют обратно.
- Денис,- мямлит Боря,- а что случилось?


И тут до меня доходит, что случилось.
Вика – вегетарианка. Она не ела мясо. И теперь вот прихорашивается, хорошо хоть, не поёт. А остальные его ели. Нина говорила мне про странный запах. И Вика говорила мне про странный запах. И я сейчас чувствую здесь этот странный запах. Он и кислый и приторный.

- Случилось то, что мы убили лося,- говорю я.
- Ну, я смотрел. В бинокль, правда, не всё было видно.
- Мне правда жаль. А как ты думаешь, что было потом?
- Что?
- А то, Боря,- терпеливо объясняю я,- что потом охотники ели мясо. Так всегда бывает после охоты, Боря!
- Язык они ели,- снова вступает Вика.- Эта дура Нина сказала, что знает пра-вильный рецепт.
- Зачем они ели язык?- вопрошает Боря из своего автобуса.
- Потому что это деликатес. Скажи лучше,- я набираю в лёгкие больше воздуха.- ЧЕМ ТЫ НАКАЧАЛ ЛОСЯ?

- Название тебе ничего не скажет,-быстро отвечает Боря. Слушай, я же говорил Махинову, что эти лоси- тупые. И тебе говорил. Вот, когда их привезли, они уже были под снотворным. Но всё равно хотели сбежать, брыкались, срали постоянно. Твари рогатые. Их как заставить было идти куда надо? Ну, я позвонил в лабораторию, попросил, чтоб привезли.

Боря всё же произносит название того, что привезли, что – то вроде «хренвсемвпропилен» и добавляет, что лаборант, похоже, дал не ту дозировку.

Да, значит, мне не показалось на поляне, что лосей шатало. Они и вправду брели, как наркоманы за дозой.

- Вот в язык я ему и стрельнул. Из этого пистолета, со шприцем. Знаешь, как в кино? Полчаса ждал, пока он язык высунет.
- Знаю, как в кино. Сегодня целый день кино. Вот сейчас у меня здесь сериал про зомби. Ты хоть скажи, они скоро очнутся?
- Нескоро,- после паузы говорит Боря. - Ты знаешь что? Ты их уложи и подушки под голову обязательно. Обязательно подушки! Им дыхания может не хватить. Эта штука дыхание замедляет. И мозг она как бы... ну, отключает. Там, знаешь, клетки мозга…
- Иди в жопу со своими клетками. Значит, долго не проснутся?
- Долго, точно тебе говорю. Слушай, а Иванов тоже зомби?
- Да нет, он бодрячком. Кофе мне на кухне варит. Не бойся, я шучу. Он тоже.
- Слушай, так может его…
- Ты сам себя слышишь, учёный?  Конечно, нет.  И вообще- про Иванова потом. Толстый уже умылся снегом? Скажи ему, пусть ещё раз умоется и позвонит через десять минут.
- А ты что будешь делать?
- Подушки искать,- говорю я и отключаюсь.


22.55.

Я отправляю Вику наверх за подушками,  она приносит их целую охапку, складывает у камина, садится сверху и смотрит на меня. Молчит целую минуту. Потом встаёт, берёт со стола кувшин с водой, подходит к Степанычу, который всё ещё лежит на полу, и выливает воду ему на голову.  Потом сверху льёт что – то из первой попавшейся бутылки и идёт за следующей.
- Подожди,- сдаюсь я.- почему именно он?
-  Вообще мой салон на него записан. Так что поводов- выше…,- она показывает наверх.- но я тут для любого повод найду, не сомневайся.
- Что ты!
- И каждый бы из них нашёл на моём месте,- злорадно продолжает Вика, заливая вязким коричневым ликёром свитер FredPerry. Здесь все так любят друг друга, просто п…ц.  Я к чему клоню?  Ты, я смотрю, не из дупла вылез? И друзья у тебя - при делах. Давай замочим этого,- она кивает на сидящую в кресле фигуру Иванова.

Запросто так сказала, без эмоций. Я понимаю, что правильно сделал, запахнув Иванову рубашку. Нож немного поцарапал ему кожу, и выступила кровь. Неизвестно, как бы Вика себя повела, если бы её увидела, с её – то рефлексами.

Вернее, известно, но об этом даже сейчас страшно подумать.


Ещё не хочется думать о том, что за милую компанию собрал тут Иванов. Я верю Вике. Паук только мухами питается. Мелкими  существами, которые тянутся к дерьму.
Я опять беру нож и подбрасываю его на ладони.
- Слушай, Виктория : а помнишь, ты говорила, что я тебя уже два раза сегодня удивил?
- Конечно.- В её глазах что – то загорается, они ощупывают моё лицо.
- Значит, ты хочешь третий?
Вика кивает.  Я бы сказал, что жизнерадостно, но это как то не к месту.

- Хорошо. Подходи, давай выпьем ещё перед важным делом.
Вика подходит, тянет руку за стаканом, и она уже усмехается. Тут я встаю и без замаха бью её в левый висок. Бью так сильно, как только могу.

Это отличный хук для дилетанта, женщина отрывается от пола и по дуге летит в угол комнаты. Нокаут.  Я подхожу, чтобы в этом убедиться. Ухмылка так и осталась на застывшем лице.
Пусть ухмыляется, дура. Совсем уже спятила.

Тут ведь камеры кругом.



23.05.

Махинов ждал ровно десять минут.

- Интересно с Ивановым получилось, да?
- Тебе ещё не так интересно.
- Я верю. Денис, давай я тебя заберу. Или сам выберешься? Вообще спешить надо. Билеты теперь сдавать придётся,  после такого он и в Москве и в Пите-ре нас найдёт. У тебя загранпаспорт не просрочен?
- У меня вообще его нет.Но ты не нервничай, мы насчёт билетов сейчас решим.
- Сейчас?- удивляется толстый.- Ты что, ночевать там остаёшься? Я уже домой хочу, у меня вещи не собраны.  Тут уже все пьяные и буянят. А я тут снегом вытираюсь по твоей милости. Вот нафига это тебе нужно?
- Я сейчас объясню.
- Давай, только не тяни. И ещё. Денис, ты хоть сфотографируй эту сволочь! Как он валяется там в отрубоне, депутат хренов. Хоть что – то останется приятное.
- Мы с тобой его депутатом сделали,- напоминаю я.- А фотографировать приезжай сам.
- Как это -  сам? Ты чего, тоже мяска попробовал?
- Подожди. Сейчас объясню, сказал же.


Я наливаю себе ещё глоток виски. Glenmorangie the Signet, отличная марка.Просто вспыхивает внутри.
- Я, значит, трезвей, а ты там…,- кипятится Махинов.
- Да мне страшно просто,- говорю я и тут же понимаю, что это неправда. Фазу «страшно» я сегодня  давно уже прошёл.
- Слушай,- Махинов меняет тон.- Это хреновый день, я понимаю. Ты просто соберись. Тебе только нужно сесть в машину и уехать!  Ехать же ты можешь? И всё, завтра утром разберёмся!
- Ты вообще знаешь, кто такой Иванов?- перебиваю я своего друга.
- Я знаю, что он козёл. Он сволочь, и он нас уже зарыл по пояс, я теперь уже всё знаю про эту гниду, про этого..
- Не всё.
- А что ещё? ЧТО, Денис? Слушай, Боря, я не знаю, он там по ходу  ёкнулся с горя, скажи хоть ты ему!


Я смотрю на часы. Нужно запомнить эту минуту. Сейчас десять минут двенадцатого.


23.10.


- У Иванова на плечах выколоты звёзды.


23.12.

Да, звёзды. Я опять распахнул Иванову рубашку и смотрю на них. Татуировка старая.

Я почти не разбираюсь в символах и их значениях, но эта наколка совершенно точно означает, что сидящий сейчас передо мной в кресле человек- вор в законе. Его там «короновали», на очень Дальнем Востоке.
 Вот откуда его пробелы в биографии, которые он деньгами пытался залепить. Вот почему он всегда один ходил париться. Вот почему всегда носил рубашки с широкими галстуками – боялся, что случайно оторвётся пуговица.

А Саша- он, наверное, с ним приехал. Как там у них- шестёрка, шнырь?

Расслабился Александр, потерял на минуту бдительность, непрочно закрепил колышек  палатки, и она рухнула. А вместе с ней и вся легенда о его, Иванова, трудной и трудовой биографии.
Просто потому, что у меня лыжа по льду скользнула. И теперь Иванову конец. Он мне теперь не страшен, Иванов. И не потому, что ЗДЕСЬ так не принято, здесь, похоже, всё уже принято.


Это ТАМ так не принято. Не может вор в законе быть народным депутатом, этого те люди не поймут и уж точно не простят.

- Ты понимаешь, что сейчас сказал?- хрипло спрашивает Махинов.
- Конечно. Хочешь, я тебе MMS пришлю?
- Не надо. Лучей на звёздах – сколько?
- Восемь.
- Да, всё правильно. Всё правильно. Но это... ну, сука!! Это ж совсем… Я ТА-КОГО вообще не слышал никогда!!
- И я не слышал. Ты давай, бери пару журналистов потрезвее и мента какого – нибудь, и двигайте сюда. Всё заснимете. Или мента не надо?
- Мента не надо. Других людей надо. Чёрт, суббота, как их сейчас поднять? Но это… Ничего, узнают- приедут!  Вор… Ведь вся СИСТЕМА напряжётся, Де-нис! Он- ДЕПУТАТ НАРОДНЫЙ!! Это же-казец понятиям! Ты понимаешь или нет? Это ж вообще «как дальше жить»! Это мама дорогая, это..
- Не всё я понимаю. Вы летите уже сюда, я устал.
- Мы летим. А то, что там все в ауте – с этим как?
- А это наркотики. Их нравы, и всё такое. Разберёшься.
- Ага, ага. Подожди. Тебя же там быть не должно, когда мы приедем, да?
- Ох, не должно,- бормочу я.

- Так ты тогда одевайся  теплее и уходи! Пешком уходи. Дорога – то одна! На машине не получится. Давай, дойди просто до трассы, только не через деревню, не через деревню, это важно, а я пришлю машину, тебя подберут. Давай, на связи.


Молодец Махинов.  Точно. Дорога одна, это я упустил. А вот как я дойду до трассы?
Нужно  для начала выйти на воздух, подышать февральским ветром. А то мне уже кажется, что я и сам могу в любой миг застыть и превратиться в ещё одного экспоната в этом музее абсурда. По дороге выключаю наконец Фаусто Папетти с этими его приторными evergreen.


Ветер и в самом деле дует. Следит, чтобы всё дурное надёжно спряталось и закрыло за собой двери. Он тоже недобрый, этот ночной ветер, но он – самый главный авторитет, куда там Иванову с его тёмными звёздами! Звёзды должны быть светлыми, они должны освещать путь  усталым егерям, и ветер заботится об этом, разгоняя задержавшиеся тучи.

 Даже слишком заботится.
« И чего ты  так разгулялся?»- мысленно обращаюсь я к ветру, а он в ответ только взъерошивает мне волосы.

Нет, не только. Я возвращаюсь в зал, который скоро станет залом выноса тел в санитарные машины. Интересно, это покажут по телевизору? Пожалуй, нужно получить консультацию.
  Быстро получить консультацию.

Все на месте и все вроде дышат. Я хочу найти планшет, и лучше  какой -  ни будь  samsung, потому что продукцией компании из Купертино я не пользуюсь.
  А все остальные  тихие обитатели дома как раз пользуются. Все, кроме Нины.
  Да, она красивая, Нина. И даже во сне эта девушка похожа на Пеппи Длинный Чулок. Я даю себе слово разузнать о ней побольше  - после того как всё закончится, сажусь  рядом, обнимаю Нину за плечи и включаю «Яндекс».


  Делаю запрос «как правильно запрячь лошадь». Автор второй по счёту ссылки - некто Г.В.Иванова. Это, безусловно, знак. Конечно, открываю её. Ссылка информативная, там много картинок и пояснений, вот только позже выясняется, что в этой схеме присутствуют ещё и сани. А где их взять?
  Нет, не в свои сани не садись, нужно что- то другое. Нахожу the horses.ru, вот это лучше. Где там сумка с этим барахлом для лошади? И одежда, да, одежда.

 Хочется, конечно, увидеть в зеркале Дэвида Гэана из клипа « PersonalJesus», но там только моя усталая физиономия.

  Там одинокий человечек в коричневой куртке с бахромой во всех местах, блестящих кожаных штанах и шляпе, которая ему мала. Я прикрепляю её ремешком и подмигиваю отражению в зеркале. Вперёд, егерь.

  Да, прощальный проход.  Ира, Паша, Нина, Саша, Толя, Вика, Иванов. И Квадрат ещё. Он, кстати, выглядит хуже остальных.  Лицо у него чёрное. Чёрный квадрат… Я переворачиваю его набок, и безымянный мужчина всё же делает вдох. Дышит.


  Пока, ребята. Надеюсь, развлечение с моим участием вам всем запомнится надолго. Пью за это последний глоток виски на посошок и закрываю за собой дверь.


23.40.

Всех, кому захочется поржать как лошадь, приглашаю на Youtube. Конечно, это видео может в сеть и не попасть, но вряд ли так произойдёт. Слишком велико будет искушение.
  В главной роли - кобыла. Она стоит себе спокойно, помахивает хвостом и следит за мной глазами. Никогда не думал, что у лошадей такие выразительные глаза. Да я вообще никогда ни о чём не думал, нечем мне думать, а если в моей голове всё же имеются мозги, то их явно недостаточно для такого процесса, как взнуздание- обуздание.

  Я бегаю по вольеру с включенным планшетом, размахивая седлом и прочими приспособлениями, и спотыкаюсь о лошадиные какашки. Да, лошади за сто пятьдесят тысяч евро тоже какают. И много, у них отличный обмен веществ. Нацепить на животное всё это? Да с таким делом только эстонец справится! И то – из самых спокойных. А инструкцию писал человек, которого по ошибке выпустили из сумасшедшего дома.  Это мне становится ясно после прочтения фразы : « Классический трензель состоит из грызла и двух колец, к которым пристёгиваются шнурки ремней оголовья».

  А у меня какой трензель – классический или в стиле модерн? И где он вообще? Вот он, эту железяку нужно засунуть Наоми в пасть. Кобыла вроде не возражает. Ей, похоже, надоело торчать здесь просто так.

  К тому моменту, как мне удаётся, наконец ,примотать всю эту сбрую к лошади,  из – под моей модной шляпы течёт пот. Каким - то ошалелым прыжком я оказываюсь в седле, и Наоми величаво выступает из вольера.
 
  Планшет я беру с собой. Там навигатор, да и повод зайти к Нине в гости будет. Попить чайку.  «Помнишь меня? Шёл тут мимо, дай, думаю, загляну…». Надо только не забыть взять у Махинова бронежилет.

  Я проезжаю по Заломово и потихоньку осваиваюсь в седле, никого в деревне нет, все добрые люди уже спят, а недобрые спят крепко, и тут возле одного из крайних домиков я вижу старую бабку в телогрейке и валенках. Она стоит у забора и курит.  «Чего вам не спится, сволочам?»- хриплым голосом орёт бабка.

- Спокойно, ведьма! Ночной дозор!- отвечаю я, а Наоми, повернувшись к бабке, громко ржёт. Потом мы сворачиваем с дороги в ночное поле.



01.00, воскресенье.

  Я не похож на индейца, а русское поле не похоже на прерию. Особенно в конце февраля. Хорошо ещё, что снега мало, мы довольно бодро скачем прочь от деревни Заломово, срезая по бездорожью путь к шоссе.  Проскакав несколько минут, я вижу далеко слева фары двух машин, это Махинов с Борей спешат в оставленный нами дом.

  У них много лошадиных сил, а вот у меня всего одна. Но мне хватает, торопиться некуда. Какой смысл вообще торопиться?  Всё, что могло произойти, уже произошло. И даже больше, так что мы с Наоми движемся чем-  то вроде стиля «рысь». Или это не рысь? Нет, рысь, но полудохлая. Наоми тоже никуда не торопится.

 Прыгаю в седле и думаю о том, что надо бы о чём – то подумать. Идиотизм, вот что это такое. Ещё у меня болит укушенное место. Вика, проклятая мерзавка. Мало я ей врезал.


  Здесь, наверное, раньше был какой – то колхоз. Раньше везде был колхоз. А теперь эту землю бросили, и она мстительно ощетинилась дикими побегами неизвестно чего, эти растения беспорядочно  торчат из снега, мешая мирным всадникам.
  Вон там, где совсем темно, впереди,- там поле кончается. Там полоса леса, узкая полоса, а за ней дорога. Мне нужно туда добраться.  Я ничего не замечаю вокруг, да и замечать нечего. Здесь нет жизни. И позади меня её уже нет, и я приближаюсь к тонкой бетонной ниточке, которая может к жизни привести. Я надеюсь, ведь нужно же надеяться?
Сколько можно скакать?



01.40.

 Я стою рядом с лошадью у края дороги. Больше в седло мне не забраться, я знаю это абсолютно точно, и слово «усталость» уже давно не про меня. Машин на дороге нет, телефон мой разрядился. Мы молчим. Наверное, Наоми сказала бы что- то, если бы могла.

  Кобыла искательно смотрит на меня, а я вспоминаю, что натолкал в карманы шоколада, чтобы перекусить в дороге, но совсем нет аппетита. Кормлю шоколадом лошадь, Наоми слизывает крошки с моих замёрзших ладоней и согревает их своим дыханием. Тишина, и  уже очень хочется просто лечь на обочину и уснуть, забыться, но на покрытом изморозью бетоне блеснул свет, а потом тишину нарушает мерный шум двигателя.


  Рядом с нами останавливается машина. Это старый Форд Таурус. Козерог, как и я. Из форда появляется совершенно незнакомый человек, я точно никогда раньше его не видел. Потому что такого сложно не запомнить.
  В свет фар нашим с лошадью взорам  предстаёт  парень, одетый в зелёные штаны, длинный жёлтый свитер, ботинки Martensцвета хаки и вязаную шапку с помпончиком. Сзади из  шапки торчат собранные в пучок волосы, почти такой же длины, как у Наоми хвост. На лице у парня бакенбарды, и он всё время шмыгает. Хипстер.

- Привет тебе, о вождь!-  после паузы изрекает парень тонким голосом.- Привет и тебе, благородный скакун!
- Привет,- бормочу я в ответ.- Ты кто?
- Я Дима,- говорит парень и зачем – то показывает на себя пальцем.
- Тебя Махинов послал?
- Нет.

  Точно нет. ТАКОГО Махинов бы не послал.
- Хорошо. А откуда ты тогда взялся?
- А вы откуда? Это более уместный вопрос, не находите?
- Нахожу, Дима,- отвечаю я.- Я всё время что – то нахожу. В основном, при-ключения на жопу.  Довезёшь меня, Дима, до города?
- А ты что, оставишь здесь лошадь, вождь? Она же пропадёт!

 Наоми в этот момент опускает голову. Словно бы кивает, соглашаясь. Да, она здесь пропадёт. В этом мрачном запустении не место одиноким кобылам благородных кровей. Кроме того - если в нашей стране и можно быть в чём – то уверенным, так это в том, что оставленную даже ненадолго вещь непременно сопрут. Неважно, что это – пустая бочка, коробок спичек или лошадь.
  И что делать?  Конечно,

Никого не жалко, никого
                Не тебя, не меня, не его,

и эти строчки подходят здесь на сто процентов, но вот Наоми… Её мне жалко. А что? Маяковский жалел лошадей, Есенин, увидев лошадь, принимался  рыдать, и даже Лев Толстой их жалел, мудила бородатый.  А красавица Наоми для страданий не создана. Тем более, характер у неё добрый, покладистый. С таким наездником, как я – и ни одного признака недовольства…

Достаю из – за пазухи планшет, вот и пригодился. Как это ни странно, связь есть, на указателе горит и пропадает один маленький кубик. Мы находимся в семидесяти двух километрах от города. Это много, не доскачем.

  Но я вспоминаю, что рядом должен быть переезд.  Сто лет назад сегодня утром я проезжал рельсы и видел там сторожку, маленький белый домик. Или уже вчера?  Или он был серый? На карте его почему – то нет, видимо, это совсем малозначительная деталь местности.
 Да, вот к переезду добраться реально, и я прошу Диму принести из машины коробку или ящик.


  Ящик находится. Наполненный банками с вареньем. Дима, наверное, бабушку ездил навестить.
- Тут есть переезд, километрах в пяти. Проводишь нас туда?- спрашиваю я.
- А зачем мне это надо?
-Ну я ведь вождь, ты забыл? И у меня есть золото.
- А где же твоё племя, вождь?- усмехается Дима.
- Здесь везде моё племя,- говорю я уверенно.

 Я встаю одной ногой на ящик и кое – как перебрасываю другую через круп верного скакуна. Или это не круп? Наоми поворачивает голову и смотрит на вождя. Даже лошадь удивляется, что я ещё на такое способен.
- Слушай, Дима, одна дополнительная просьба. Ты можешь ехать рядом и включить музыку громче? А то я засыпаю.
- Это легко, вождь. А ты не шутил насчёт золота?
- Вожди не шутят, Дима. Особенно на эту тему,- я тоже пытаюсь усмехнуться.
- А какую музыку ты любишь?
-Если не шансон, то  сейчас мне всё равно.


  И мы трогаемся. «Таурус» ползёт рядом с нами. Машина гудит, копыта лошади цокают о бетон и ещё тишину прорывает мощный рёв гитар. Это Oasis, первый альбом. То, что надо, именно то, что надо.

I need to be myself
I can*t be no one else,
I*m feeling supersonic,
Give me gin and tonic!-

ору я из последних сил вместе с Ноэлем Галлахером, и вижу, что Дима высовывает  из машины руку и поднимает вверх большой палец.


02.40.

За прошедший час я пришёл к выводу, что Дима – парень неплохой. Когда  домик у  переезда был уже совсем рядом, и я увидел, что в нём горит свет, у меня вдруг закружилась голова. Я почти упал с лошади, только в последний момент удержался. Ухватился за поводья. Димин голос доносился через какую – то пелену. «Вождь, вождь! Просыпайся, ты чего?», он ещё говорил, но я не понимал слов. Очнулся я от того, что лошадь стала часто перебирать задними ногами, и от этой тряски белёсый, липкий как пластырь, туман стал рассеиваться.


  У меня в руке оказалась кружка с тёплой жидкостью. Чай с шиповником. Я никогда не любил вкус шиповника, меня вырвало на обочину дороги, из глаз покатились слёзы, но я проснулся.
- Извини, Дима.- Я не сказал это, а проклокотал.
- Ты чего так пугаешь?
- Да день трудный. Бледнолицые, огненная вода… Стрелы отравленные.
- Стрелы это плохо,- среагировал Дима.- И что, многих отравили?
- Да практически всех. Я один остался.
- Ха. Ты так говоришь, будто это правда.
- А это и есть правда.
- Ну правда, так правда. Как скажешь. Ты только взбодрись, а то выглядишь… как оборотень. Ты в волка не превратишься?
- Могу превратиться в лося,- ответил я.- В нашем племени превращаются только в лосей.


  Потом мы всё же добрались до домика, я слез с лошади, грохоча как ржавая статуя, и на пороге нас встретил  человек в большой шапке и маленькими быстрыми глазками.

Голос у него был сиплый и густой. Наверное, в свободное время он передразнивал паровозы. Он долго смотрел на нас, а потом сказал, что, конечно, здесь всякой ху…ни навидался, но, если б не завязал год назад, то подумал бы, что это белочка. И, если что, то взять у него нечего, а связь у него есть, и, если что, то он кого – то вызовет. Он хотел ещё что – то сказать, но я достал деньги и дал ему. Он пересчитал и спросил: и чо?, а когда услышал-чо, снова завёл про то, какой ху..ни навидался. Я достал ещё денег и дал ему, а Дима пояснил, что это такая новая, прикольная, и хорошо оплачиваемая ху…ня. Человек в шапке пересчитал деньги, спрятал их в карман оранжевого фартука, и пошёл внутрь сдвигать табуретки.


  Лошадь долго смотрела на меня, прежде чем согласилась зайти внутрь сторожки. На порог она ступила только после того, как я пообещал ей вернуться. Так быстро, как только смогу.
 Шапка выразился в том духе, что теперь я обязательно должен ответить за базар, я сказал, что отвечу, Наоми забралась в сторожку, и даже осталось немного свободного места. А вот из еды, сказал бородатый, есть только хлеб и доширак, я выступил за то, чтоб он сам ел доширак, Дима принёс из машины банку варенья, я макал куски хлеба в варенье и Наоми мгновенно их проглатывала.
Дима посоветовал  человеку в шапке поставить позади лошади ведро, и в разговоре возникла пауза. Тут на столе ожил какой – то допотопный, вяло моргающий прибор, и неизвестная женщина голосом, полным бесконечной тоски, дважды сообщила, что маневровый проследует на шестой путь.

- Эту штуку надо выключить,- сказал я.- Она будет мешать лошади.
- Нам, наверное, пора, вождь?
- Если ЭТО увидят, меня уволят,- убеждённо заявил смотритель. Первая фраза без мата.
- А если кому – то расскажешь, тебя посадят в дурдом. Сходи, проветрись- пока лошадь не уснула. Вон возьми метлу, подмети рельсы. Видишь, сколько снега нападало?
- Слышь, я конечно…
- Знаю, знаю,- прервал я смотрителя.- Ты уже навидался.


  Мы сели в «Таурус» и поехали в город. Пока длилась беседа с работником РЖД, две машины, которые я видел от края поля близ Заломово, уже пронеслись в город на огромной скорости. Махинов явно устал от жизни на природе.


03.25.

- Зачем тебе иконка в машине? Ты что, верующий?

  Мы подъезжаем к городу. На бесконечное поле с пульсирующей жилкой дороги уже наползает это красно – жёлтое, бестелесное, неживое марево из огней, тепла , дыма. Из отражённого блеска фонарей на льду, из запаха хлеба от ночных пекарен, извони въевшихся в стены выхлопных газов, из неона, из дыхания миллиона человек. И этот хаос набросанных там и тут кособоких закусочных, брошенных складов с разбитыми окнами и ржавеющих вагончиков  шиномонтажных мастерских, скоро закончится. И сменится несовершенным, но порядком.


  Улиц, кем – то спроектированных площадей, квадратных дворов. Будут нехотя сменять друг друга огни светофоров, лениво будут бросать песок дорожные машины, закрываться последние окна, и целые кварталы накроет тишиной. Вон город, уже совсем рядом.
- Я тебе так отвечу, вождь: неверующим меня назвать нельзя.

  Эти хипстеры хорошие ребята, но слова в простоте не скажут. Всё им надо вывернуть, превратить в провокацию. «Да» или «Нет» - это не для них. Им подавай пятьдесят оттенков…

- Но ведь вера помогает. Тебе что, помощь не нужна?
- Помощь всем нужна, вождь. А здесь особенно,- ответил Дима.- Ты посмотри. Тут же никто жить не должен! ЧТО здесь такого, чтобы люди жили именно здесь? Ведь всё время холодно, всё время в куртках, на земле ни черта не растёт, в земле всё время роются. Если найдут что –то, в печь засовывают, а она потом дымит и весь воздух засирает. А фишка в том, что если труба от печки дымить перестанет, то бабки кончатся. А без бабок тут вообще засада. И что в итоге? Сидим, дышим этой хренью и злимся. Чтобы с кем – то пообщаться, надо забухать. В трезвом виде мы только послать друг друга можем.- Тут он делает паузу и продолжает уже мягче,- К тебе, кстати, не относится. Ты добрый какой – то.
- Добрый?
- Ну да. И по- хорошему ёкнутый. Лошадь в будку затащить, это же надо до-гадаться! Ты, когда этот костюм снимаешь, кем работаешь?
- Да  временно безработный,- честно отвечаю я.
- Сочувствую. А я, вождь, вообще живу без трудовой книжки. Фрилансер. Заказы всякие…
- Это- креатив там, то сё?
- В основном- то сё,- вздыхает Дима.- Летом работал тут на одну контору, перед выборами. Вот у них был креатив! Ну, они козла этого раскручивали, Иванова. Я у них по интернету заказ взял.
- Да? И что ты делал, интересно?- слышу я свой голос.
- Что, правда интересно?- Дима принимается весело постукивать пальцами по рулю.- Мультик я делал.
- Про Карабаса?
- Ты тоже видел? – смеётся он,- Клёво получилось! Они там, в конторе этой, особо не общались. Прислали предложение выбрать героя из мультика, под Иванова. Ну я им выкатил два  варианта – кот Леопольд и Добрыня Никитич, думаю, если согласятся, то лохи конченые. В этом Иванове доброты, как у мента зарплаты. Так мало, что обидно. Они сначала ноль реакции, а потом пришёл ответ из двух слов- Карабас Барабас. Кто-то у них такой же, как ты ёкнутый. Понял, какой расчёт? Карабас- то козёл, тут нет вопросов, но зато при нём порядок, все по полочкам. Примиряет, типа, с действительностью.
- И сработало,- вздыхаю я.
- Ну да! «Я, конечно, Карабас, но работаю для вас!». Помнишь слоган? И с рифмой нюансы… Сочные такие.  Всё, короче, в тему. Потом,- погрустнел Дима,- куда – то делась эта контора. Офис закрыт.
- Ничего, может ещё откроется.
- Да конечно. Всё может быть. Тебе куда в центре?
- В «Семёрку».
- А, в кафе «Семь кругов»? Тоже – название. Придумал ненормальный кто – то, да?
-  У тебя, Дима, все ненормальные,- с обидой в голосе отвечаю я.
- А что, нет? Ты вот на себя посмотри.

  Мы подкатываем к кафе « Семь кругов». В ночь на воскресенье оно работает до шести часов утра.  И сюда ходит много людей, это популярное место. Машины на стоянке, вход по спискам, из такси целая очередь. Охрана, много охраны.


  А ведь когда мы с Махиновым покупали  это помещение, здесь была обычная столовая, и отсюда целый месяц изгоняли грызунов. Тогда я и придумал название. Махинов сначала ворчал, что оно напоминает ему о том, как кто – то из его друзей утопил в озере плохого человека, но потом смирился.
- Приехали. Вот тебе золото, Дима. Как и обещал.
  Я протягиваю ему золотой крестик, Дима включает в салоне свет, долго смотрит на крест, потом серьёзно кивает и прячет его в карман.
- Только не забудь освятить.
- А зачем? Вождь, это что - трофей? У бледнолицых отобрал? На нём хоть крови нет?
- Тут ты меня озадачил.- И правда, я задумываюсь.- Может, и есть, но совсем немного.
- Тогда ладно. Лошадь не забудешь забрать? А то смотри - в кафе засидишься…
- Не забуду.  Как тебе сегодняшний… вечер?
- Супер. Я, конечно, всякой ху…ни навидался,-передразнивает он человека в шапке, и мы оба смеёмся. На прощание Дима даёт мне визитную карточку.
- Держи. Позвонишь, когда надо будет пристроить где –то мамонта или ещё кого.
- Жди звонка.

  Дима гудит на прощание и уезжает. Увозит в кармане золотой крестик. Я сорвал его у Вики с шеи перед тем как уйти. Просто не смог сдержаться. Из всего неуместного, что было в  гостиной комнате Иванова, этот крест показался мне самым неуместным.



04.25.

   «Оставь одежду, всяк сюда входящий!»- надпись над гардеробом горит, как и положено, красным светом. Никто не спешит сюда, до закрытия есть ещё время. Я киваю охранникам, а они, вот молодцы, стараются выглядеть невозмутимыми, прячут усмешки в рукава. Слева дверь, ведущая  на второй этаж.  Прикладываю ладонь к датчику, и дверь открывается.

  Вот он, ответ на извечный вопрос «кто я?». Этот бесстрастный щелчок.

- Боря, ты запиши мне  название  этой дряни  на бумажке,- говорю я и плюхаюсь в кресло.
-Зачем тебе?- спрашивает Боря. Он и сейчас пытается читать. Сюда приходят  по почте  химические журналы, и Боря, листая их, сравнивает танцующих внизу людей с молекулами. Его любимое занятие.
Только сейчас у него в руках "Максим". Уже следующий номер, на обложке другая девушка. Как же звали ту, февральскую?

- Хочу заказать себе футболку. На ней будет эта формула и фраза «Найди себя!». И лосиные головы в виде звёздочек.
- А цвет какой?
- С цветом ещё не определился. Но не чёрный, это точно.
-Правильно мыслишь,- поддерживает Боря. – А то ещё подумают, что ты сатанист.
- Мне тоже закажи. Буду одевать под хорошее настроение,- говорит Махинов. Вид у него задумчивый. Он вертит на столе телефоны , ёрзает в кресле, будто его что то колет, и всё время смотрит на огромных размеров сумку, которой раньше тут не было.
- На твою тушу размера, как всегда, не найдётся. Скажи лучше, как всё прошло? Они там начали просыпаться?
- Там до сих пор все ещё спят. Пять минут назад мне звонили.
- Ага. Только  тётка из салона красоты  везде бегала и тебя искала,- смеётся Боря.- На Махинова кинулась. «Где эта сволочь твой друг!»- орёт. Ну, он ей двинул, и потом наверх её отнесли.
- Что смешного в том, что вы бьёте женщину?- упрекаю я этих бездушных типов.- Расскажите лучше, что там с Ивановым.
- Всё нормально, - механическим тоном отвечает толстяк. Кто надо, его увидел. И кому надо уже сообщили.
- И что?
- Утром прилетать начнут сюда... Люди всякие.
- Знаю я твоих людей. Это как будет называться? Сходка?- спрашиваю я.
- А это не опасно?- спрашивает Боря, потом машет рукой - Ладно, после сего-дняшнего дня…
- То есть - всё? Он от нас отстанет?
- Если жив останется, ему точно будет не до нас,- говорит Махинов.- Может и завод нам теперь отдадут… Но это всё потом. Давайте выпьем и будем уже заканчивать.
- Давайте просто выпьем и поедем по домам,- вношу я встречное предложение.- Только отправь кого то забрать Наоми.


  Я рассказываю о том, как сюда добрался, и эти гады совсем неправильно реагируют. Ни тебе восхищения моими подвигами, ни возгласов "вот это да!" или "молодец!", ни даже "как ты это выдержал?". У них только физиономии вытягиваются.

 И вообще я чувствую какое - то напряжение. Как будто ещё что - то должно случиться. Интересно, что? Сюда явится полиция и арестует меня? Или в этой огромной сумке лежит труп Иванова с приделанной к нему лосиной головой, в которой уже копошатся черви? Нет, Иванов вроде жив... Но я вижу по лицам, что это ещё не всё. Пусть говорят, разве не понятно, что мне уже всё равно?

- Чего вы как две мухи в кефире? Говорите, я домой хочу.
- Домой,- повторяет за мной Боря.- а тебе там не скучно? Ты сколько уже один живёшь - года полтора?
- Почти два. Но мне не скучно. Я с компьютером в дурака играю. И почти всегда выигрываю. А вы что - резиновую женщину мне решили подарить?- я показываю на сумку.
- Охохо,- вздыхает Боря.- Охохо, ты ведь почти угадал. Махинов, это невыносимо уже! Иди, держи его.
  Махинов тащит ко мне свои килограммы, встаёт за спиной и кладёт на плечи лапищи.
- Слушай, ты хоть знаешь, как от тебя пахнет?
- А знаешь, как от тебя? Денис, вот я прошу,- проникновенно вещает толстяк - Ты сейчас всего две минуты можешь помолчать и не двигаться? Всего две, потом делай что хочешь. Вообще всё что захочешь. Можешь вот Борю избить, например. Я бы себя предложил, но ты же знаешь - без толку. Только устанешь ещё больше.

  Я киваю, Боря молча встаёт и открывает дверь в кладовку. Она у нас забита разным инвентарём и старыми бумагами, и даже лампочки там нет.


  Но оказывается, там вполне может поместиться человек. И человек этот – Нина, после темноты, которая была в кладовке, свет режет ей глаза. Потом она привыкает и перестаёт щуриться. Похоже, что из нас троих интереса для девушки никто не представляет, она подходит к стеклянному окну во всю стену и принимается разглядывать танцующих внизу людей.

  Я уже не помню, как она выглядела утром. Но ручаюсь, что лучше.


05.00.

- Денис, сегодня - прощёное воскресенье!- начинает Боря.- Махинов, ты держишь?
- А он пока не дёргается.
- Это пока. Денис, ты прости. Надо было рассказать.
- Что рассказать?
- Про Нину. Она моя ….ну подруга бывшая, в общем. Я, когда деньги были, отправил её… во Францию.
- Чтоб жена не открутила ему башку,- поясняет Махинов.
- Да. Открутила почти. Ну а потом - Иванов, потом ещё кризис, вот. Она вер-нулась.
- И правильно,- трубит над ухом толстяк,- там у них эти. Ширли- мырли, тер-рористы.
- Charlie Hebdo, - поправляет Нина.
- Заткнись,- добродушно советует Махинов.- И ты, Боря, заткнись. Из тебя рассказчик, как из говна пуля. Короче, Денис, этот тип разнылся, и я решил двух зайцев… понимаешь, да? Устроил её к Иванову – через людей - по уборке там, дизайну.
- Да. Я полгода тупо мыла посуду,- говорит Нина.
- Заткнись, а? Денис, я понимаю, надо было рассказать. Суки мы, конечно. Но видишь, как вышло? Может, и хорошо, что ты не знал. Не отвлекался, правильно всё сделал. А записи с камер теперь у нас. Боря, покажи ему!

  Боря роется в этой огромной сумке и достаёт оттуда железные коробки.

- Она показала, где. Денис, мы теперь чистые! Вообще как борцы. С коррупцией, со всей фигнёй.
- Как Солженицин,- находчиво вставляет Боря.
- Заткнись,- вместе с Махиновым говорю я.- А ты отпусти меня.
-  Точно?
- Точно. Я устал и кровь вашу выпью потом. Но вы…

  Я долго объясняю им, кто они такие, стараясь сделать свою правдивую речь максимально образной. И это не остаётся без внимания. Нина ошеломлённо трясёт головой, Боря краснеет, и даже у толстяка пару раз дёргаются пальцы.

- Но сегодняшний день укрепил  мою религиозность,- заключаю я.- Так что я вас прощаю, и бог, надеюсь, тоже. А за ваши грехи и мерзкое отношение к ближнему своему я обрекаю вас на Великий Пост. Он начинается,- я смотрю на часы, но ничего не могу уже сосчитать,- скоро. Так что можете  напоследок набить животы.
- Ты зверь,- говорит Махинов.
- Я убийца зверей. Вот у Нины можешь спросить.
  Они все издают неопределённые звуки, смотрят друг на друга, и Боря решается:
- Денис, а ещё… может, Нина поживёт у тебя пока? Ей ведь теперь негде.
  Выдавив эту фразу, он опять краснеет и отворачивается к стеклянной стене. Там, внизу, уже объявляют последний танец.
- Нет,- тихо говорю я и повторяю ещё,- Нет.

  Потом я пару минут поднимаюсь с кресла и ухожу. Усталость неслышными тяжёлыми каплями падает с меня на лестничные ступеньки.




 
  Если мне сегодня приснится сон, я хочу увидеть в нём Снежную Королеву. Бог вряд ли захочет гостить в моих сновидениях, да и не узнаю я его, а вот  Королеве буду искренне рад.
  Мы улыбнёмся друг другу как старые знакомые, и я спрошу – как тебе этот мой день, Королева? Она пожмёт плечами и ответит, что я слишком много нервничал, а я скажу,  что это верно, зато теперь я почти герой и отважный всадник, она привлечёт меня к себе и прошепчет на ухо, что ей нравятся герои. Они очень милые, но они – ещё большие глупцы, чем все остальные.
  Потому что она – Королева, и в мире нет никого, кроме её подданных, и она навсегда пропитала их своим ледяным безразличием, и ни глупцы, ни герои не смогут ничего изменить.
  И мне останется только достать из своего сердца льдинки и подарить их Ко-ролеве.
  Может быть, с их помощью кто- то составит наконец слово «вечность».