А весна все упорнее подступает к своим владениям, все решительнее заявляет свои права. Вот уже чахлые сугробы начали прятаться за ночной стороной стен и заборов. Потянули хвосты с опушек вглубь околков. В воздухе повеяло скорым пробуждением трав и деревьев. Птицы стали разговаривать веселее и громче. Прилетели скворцы и по утрам, выпорхнув из скворечника, рассказывали местным воробьям о заморских странах.
Едва сошел снег, три друга наведались на свое поле, которым они теперь владели на законных основаниях. Оно объединяло клин в двадцать пять гектаров и то покатое поле, с которым Игнат прощался уезжая служить Московскому барину. Теперь это будет одно поле в сорок пять гектаров пашни.
То, что они увидели, опрокинуло самые оптимистические их ожидания. Земля была укрыта пластами поваленного будыльника и гривами прошлогоднего пырея. Тут и там торчали космы колючего татарника и черные хвосты репейника. Зрелище было ужасное и смрад. Смрад и вонь сырых гниющих зарослей забивал дыхание, вызывал тошноту, заставлял обернуться и скорым шагом покинуть это поле. Поле сражения культурных и диких растений. Сражения не было. Человек без боя сдал в плен засоре эти земли, а теперь морщил нос, отворачиваясь от плодов своих творений.
Земля словно спрашивала у человека: "А что же ты ожидал увидеть на покинутой земле? Оставленной. Брошенной. Забытой. "
При друзьях Игнат стеснялся вслух попросить прощения, лишь повторял про себя как покаяние: « Прости, матушка. Не забыл я тебя. Душой изболелся по тебе, сиротине. Вызволим мы тебя. Потерпи. Скоро."
Когда троица вышла на самую верхнюю точку их владений, картина открылась еще более удручающая.
- Ничего себе... - Растерянно протянул Толя.
- Полная уха... - еще образнее выразился Павел.
- Сожжем! - Решительно произнес Игнат.
- Как сожжем? -
- Думаешь, сгорит? -
- Высушим и сожжем. Иначе ни овса, ни сена нам здесь не видать, пока рак на горе не свистнет. -
- А не засудят? Палы-то нынче запрещены. -
- Это будет уже потом. А сначала сожжем. Если что, вы о том ничего не знали. Я один это учинил. - Улыбнулся загрустившим друзьям Игнат. - С южной стороны сырая низина и дорога, туда огонь не пойдет. С запада от деревни тоже дорога и канава, туда тоже не пойдет. И с Востока дорога, туда тоже не пойдет. Опашу я все поле в три прохода. А в жженый день, ты, Толя, культиватор одень, на случай, где чего заскрести понадобится. Я с плугом буду. А ты Паша негодную резиновую покрышку от колеса припаси. Ты и будешь главным поджигателем. -
- Мне и в тюрьму? - Не преминул уточнить Павел.
- Мы тебя, как запалишь, к высоковольтному столбу привяжем, чтобы не улизнул, -пообещал Толя.
- А если огонь на меня повернет? -
- Помянем... - пообещали друзья.
Темным воскресным вечером Ира с Виктором возвращались из Высокого. На скутерах. С дискотеки. Свернули на проселок, ведущий к деревне. Тут уже не ехали, а крались, выискивая пригодные для проезда обочины на разъятой весенней распутицей дороге. Фары выхватывали из темноты участки проселка. Встречная полоса казалась более ровной, но стоило переехать на нее, как оказывалось, что оставленная обочина была меньше размята.
- Рули по моему следу, - прокричал Виктор, в очередной раз угодившей в глубокую колею, спутнице.
К полуночи добрались до деревни. Не доезжая несколько домов до дома Курловичей заглушили моторы. Не хотели тревожить родителей Ирины. Катили самокаты в руках, тихонько переговаривались. Прислонили к забору. Присели на скамеечку, приткнутую к забору за углом избы.
- С бровки чуть в Черный ручей не слетела. - Поделилась переживанием Ира.
- Дураки и дороги... это наше. - Повторил Виктор избитую, как дороги, фразу.
- Надолго? -
- Надолго. Убогие дороги всех мучают и все их видят. Дураки в управах тоже всех мучают, но их труднее выявить. Круговая порука. -
- Куда будешь поступать? -
- В политехнический. -
- В Торжке? -
- Ага. А ты? -
- Еще не решила. -
Оставив яркий след, на небосводе растаяла звезда.
- Звездочка уронилась. Загадала? -
- Ага. -
- Какое? -
- Не скажу. -
- Ну, Ириша... -
- Чтобы тебя в армию не взяли. -
- Да, ты что, Иришка... как же я потом внукам объясню... -
- На Украине война... вдруг к нам нагрянет... тебя на фронт отправят. -
- Если нападут, то все-равно возьмут. -
- Не пущу! Дедушку убили... -
- Пустишь. -
- Не-пу-щу... -
Еще раз повторить девушка не успела. Виктор привлек ее к себе и сгорая от нахлынувшего чувства, нашел ее вздрагивающие от такого же влечения, губы...
Вразуми Господи своей мудростью славян. Верни им разум. Огради от братоубийства.
Благословенна будь весенняя пора. Тихие воскресные вечера. На Русской равнине. Под изумрудными звездами. На приветливой скамеечке. За углом старой деревенской избы.
Поджидали погоду. Поле подсыхало. Игнат навесил культиватор и прошелся им по сырым местам, где мокрые пласты могли не высохнуть и не сгореть. В концу апреля площадь подсохла и уже неделю стояла сухая погода. Под вечер Игнат в три прохода вспахал границы поля.
Вечером Раиса спросила мужа, правда ли, что они собираются поле зажигать?
- Правда. -
- Говорят, это опасно. - Потускнела лицом супруга.
- Иного выхода нет. -
- А как сильно полыхнет? -
- Я опахал. Не должно уйти. Да и некуда. Ветер от деревни. -
- Что-то тревожно мне, Игнат. А если не жечь? -
- Сена не будет. Не выполоть, да и чем? А засору запашешь, задавит и овес и клевер.
- Сожжешь, а корень в земле. Отрастет же. - Напомнила Рая.
- А мы после пала поле вспашем. А потом за лето несколько раз будем культивировать, корни у сорняков подрезать. -
Не спалось. Пропели вторые петухи. Тревожные думы беспокоили Игната. В предыдущие годы он так бы не тревожился. Весенний пал, дело на селе не новое.
Какой оказией к нам занесло эти палы?
Все от того, что у нас много земли, а мы с ней безобразно обращаемся. За краем поля обязательно оставляем замежники, рассадники сорняков. Пустыри. Пустоши. Неудобья. Миллионы гектаров плодородных полей нами заброшены, зарастают репьем, кустарником, сорным лесом.
Логика говорит, что управляемый весенний пал менее опасен. Приняв необходимые меры, весной безопаснее избавиться от пересохших зарослей, чем ожидать -- не вспыхнут ли они в разгар летнего зноя от случайной искры, молнии или окурка неразборчивого курильщика.
Но это же порох...
Правильно -- порох. Но порохом разумный человек отбивается от врагов, а бестолковый, этим же порохом отрывает себе руки.
В комнате было жарко. Игнат сбросил одеяло.
Вчера сообщили о пожарах в Хакасии: погибли люди, сгорели тысячи домов. Беда невосполнимая.
События в Прибайкалье усилили опасения Игната, породили новые сомнения. Сколько раз он порывался отменить эту зловещую затею. Мучился в поисках другого выхода и не находил. Его не было.
Пусти "Кировец" с тяжелыми дисковыми боронами. Смял бы гигант засору, изрубил бы ее щербатыми ножами. Искрошил. А потом запахать.
Но отряды мелиораторов уже двадцать лет как расформированы. Трактора проданы. Бороны сданы на металлолом и переплавлены на яхты олигархов.
В приоткрытую дверь спальни Игнат слышал, как Рая собиралась доить недавно отелившуюся корову. Тихонько отвернула крякнувший водопроводный кран. Жужжала факелом газовой плиты. В прихожей шуршала капроновой курткой. Скрипнула дверью.
"Мы в ответе за тех, кого приручили". Не из пальца высосаны слова классика. Взяты из жизни. Мы в ответе за испуганных, искусанных и растерзанных ребятишек бродячими собаками, промышляющими по улицам городов России.
Это мы выгнали их на улицу, лишили лежанки под порогом и куска хлеба. Отказали в домашнем тепле и крохах внимания. Это они, брошенные и забытые мстят за изгнание. Лают. Кусают. Грызут.
А земля? Тысячелетиями приручаемая человеком, высвобождаемая из под лесов и болот. Окультуренная и окруженная вниманием и заботой - нынче безоглядно брошена на произвол судьбы. Покинута и забыта. Оставленная на поругание сорняков и паразитов, зарастает репьем и чертополохом.
Не иссякло ли ее терпение и теперь она подобно своре одичавших собак, тоже мстит человеку, выжигая кущи засоры и унося в небытие жилища и жизни людей? Не гигантский ли это бумеранг, возмущенного глобального разума земли, вернувший нам плоды наших забот?
Он плескал в лицо пригоршни холодной воды и не ежился, как обычно, под ее знобким напором. Выпил чай. Накинул куртку. Вышел на крыльцо.
Румяное облако горбатым ярушником лежало на розовой загнете рассвета. Утро начиналось прохладными сумерками. Сырость недавно оттаявшей земли парила в едва заметном дыхании ветра.
Игнат направился на поле. Обошел вокруг. Еще раз осмотрел вспаханные полосы по его границам и колеи дороги. Отыскивал и не находил лазейки, по которым огонь смог бы выползти из клетки. Несколько успокоенный вышел на взгорок. Осмотрелся.
С первыми лучами солнца земля, затиснутая неволей, словно просыпалась после тяжелого сна. Тяготилась пластами зарослей на ее бархатном теле. Словно шептала, с робкой надеждой: " Освободи..."
И он решился на страшное.
Утром они изготовили свою кавалерию к огневой атаке.
Игнат был на тракторе с плугом.
Анатолий с культиватором.
Павел с факелом.
Ветер тихим ручейком подтекал от деревни и менять направление не собирался.
- Выжжешь дальнюю строну несколькими полосами, тогда зажигай бока и в последнюю очередь жги от деревни. Не забыли, если что не так, я тут был один? - Напомнил он друзьям.
Павел, на юрком "Тарапуньке", как в народе прозвали эти маленькие трактора, убежал на дальний угол поля и запалил резиновое колесо. Подождал, пока оно разгорится, и тихонько потянул его, отступив на двадцать шагов внутрь от дальней границы поля. Сюда придет вал огня и наткнувшись на сожженную полосу, потухнет. Игнат с Анатолием ожидали огонь неподалеку, готовые загрести его язык или запахать.
Когда дальняя межа была выжжена, Павел отступил еще на полсотни метров и зажег эту полосу. Вал огня пошел по всему полю и достигнув выжженной полосы остыл. С подветренной стороны образовалась широкая полоса голой земли.
Закончив с этим делом, Павел вернулся и начал зажигать боковые стороны, а затем ближний к деревне край. Сухая трава и стебли будыльника загорели охотно, затрещали, и скоро огненный змей протянулся по всему краю отданной на заклание засоры.
Легкий ветер подхватывал огонь, подталкивал его дальше и новые участки поля жадно вылизывали языки пламени. Огонь набирал жар и силу. Вставал стеной и охлынув, срывался в небо серыми космами густого дыма. Постепенно "Тарапунька" миновал и ближнюю строну поля и Игнат, позвонив по мобильнику, велел Павлу ехать домой.
Стена огня двигалась по полю охватывая всю его ширину. Столб дыма рос и густел, поднимался все выше. Сбивался в зловещее черное облако. Ветер направления не менял и огненный вал с ревом и треском медленно скатывался в низину. В его чреве температура была страшная и толстые стебли матерого репья сгорали без остатка, оставляя на поле гребешок остывающих углей. Не приведи Господи такую дикую силу выпустить на волю!
На улицу деревни выходили люди. Угрюмо следили за разгулом огня. Переговаривались. Осуждающе взглядывали на Игната: " Чего еще взбредет в голову этому генеральскому прислужнику? "
Позади огня земля оставалась голая. Обожженная. Черная.
Когда огонь миновал половину территории, Игнат позвонил в пожарку и сообщил, что угрозы пожара нет и просил огнеборцев не беспокоиться. У него спросили фамилию и положили трубку.
Следующим звонком он отправил домой Анатолия и остался сторожить участок. Пламя вело себя спокойно. Делало свою необратимую работу, без разбора выжигая все на своем пути. Несколько зайчишек, не успев еще доленять, убегая от пожарища помаячили белыми попками.
Стена огня докатилась до опаханной границы участка, наткнулась на выжженную полосу, дальше не пошла. Осела. Поредела. Потерялась. Теперь на пожарище лишь кое где тянулись вверх струйки жиденьких дымков, но и они скоро исчезли на черном пепелище пожога.
Люди разошлись по домам. Игнат остался. А вдруг...
Миновал еще час. Игнат сидел в кабине трактора и время от времени осматривал территорию. Объезжал поле по кругу. Слушал "Авторадио - Торжок".
Признаков огня не было. На исходе третьего часа за край деревни выкатилась легковая машина синего цвета и мигнув фарами трижды просигналила. Затем из нее вышел человек и взмахами руки позвал Игната.
Недоумевая, кто бы это мог быть, Игнат еще раз осмотрел территорию и направил трактор к деревне.
- Вы Игнат Васильевич Барсуков? - Спросил его средних лет и среднего роста худощавый мужчина.
- Я, Игнат Васильевич Бобров, - представился Игнат.
- Извините, Игнат Васильевич, Вы мне и нужны. Это Вы пожар здесь устроили? Проедем со мной в Высокое, нужно составить акт. -
- Пожаром называют случаи, когда сгорает что-то имеющее цену. А во что Вы оцените такой урожай, - указал Игнат на виднеющийся в половине километра так же безобразно заросший участок.
- Но поджог был. Из Торжка звонили. Так, что извольте проехать для оформления. -
- Я с удовольствием, но место потушенного пожара, нельзя покидать шесть часов. А потому Ваше приглашение принять не могу, - вежливо откланялся Игнат, и уехал на свой наблюдательный пост.
Инспектор пожарной профилактики Сапрыкин Борис Михайлович помянул Боброва Игната Васильевича нехорошим словом и принялся составлять акт. Закончив это серьезное дело, снова помигал фарами автомобиля и просигналил.
Игнат снова подъехал к машине, но подписывать акт о преднамеренном поджоге отказался по причине принятых в достаточном количестве мер безопасности. На том и расстались. Вернувшись на пригорок, продолжил дежурство.
Оставшись один, он разговаривал с полем, как со старым знакомым, как с живым существом. Мысли человека не имеют звука, но имеют большой смысл. И сейчас они имели для Игната значение заглавное: " Опалили мы тебя. Закоптили. Потерпи. Немного осталось. Вспашем, и будешь ты краше прежнего."
Пахать поле Анатолий выехал через неделю. Прошедшие дождики ополоскали землю и она немного посветлела, но хлопья пепла и белые пятна золы еще заметно портили ее лицо. Игнат с Павлом ремонтировали емкость для солярки. Но не утерпели и следом за Толей пришли на поле. Трактор пошел тяжело. Надсадно затарахтел, окутался черными выхлопами.
Остановили. Сняли один плуг. Машина пошла налегке, аккуратно отрезала и оборачивала пласты плодородной почвы. Десятилетие бесхозной вольницы не прошли бесследно. Слежалась земля монолитным пластом. Заслонилась от ветров и стужи плотной дерновиной. Заросла чертополохом. Траву и заросли спалили, а корни остались.
- Теперь надо следить за сорняками. Как появятся, подождать немного и резать корни культиватором со стрельчатыми лапками. -
А за плугом вскипали и оседали бархатные пласты плодородной земли. Тянулись волнами. Следующий проход трактора добавлял новые волны и поле, избавлялась от сажи и копоти, снова обретало свое привычное лицо. Сулило урожай. Рождало надежду.
После обеда Игнат вздремнул несколько часов и под вечер отправился на поле менять Анатолия. На следующее утро на пашню встал Павел, а Толя менял его под вечер. До конца недели такой трехсменки поле было вспахано.
Теперь покоиться ему до осени. Прогреваться на солнышке. Умываться теплыми летними дождями. Вдыхать свежесть серебряных рос. С готовностью подставлять свои бока под гребень культиватора, вычесывающего полевых паразитов. Ожидать следующей весны и лета, когда оно опять порадует человека покатыми волнами созревающей нивы. Благодарной радостью нового урожая.
В щедрости земли убедиться не трудно.
Стоит вспомнить - чем люди кормят огороды и чем огороды кормят людей.
Повестку в суд Игнат получил накануне Дня Победы. Призывали к ответу за поджог засоренной территории, угрожающий безопасности людей и жилых домов. После праздника злоумышленник предстал пред законом. :
Обвинение представил прокурор, по заявлению главы сельскохозартели: "Рассвет", Егора Кузьмича Береснева. Смягчению приговора содействовала хорошая характеристика из районной управы, от Анатолия Ивановича. Но тысячи рублей штрафа Игнату присудили. Наперед наука. Сначала в свод законов загляни, а потом жги.
Вот, только где эти тонны законов искать...
Толя привез из Торжка несколько бочек солярки и бочку машинного масла.
- Цены на нефть в три раза упали, а наши обиралы хотя бы на рубль убавили!... Надо узнать, может быть в Старице дешевле. -
- Вряд ли. Одна мафия. -
- Думаешь все в одном клане состоят?. -
- А ты приметь, как только пообещают старикам пенсию на несколько процентоов прибавить, завтра утром во всех магазинах Торжка и Твери цены на десять с лишним процентов выше. Что за интуиция такая у наших барыг, если не сговор? -
В начале июня к дому Игната подъехал грузовой Камаз в кузове которого поблескивал новой краской рулонный пресс-подборщик.
Его ждали. За деревней, где насыпь дороги поднята на метр были припасены два бревнышка и толстые доски.
Машину подогнали задом к насыпи. Игнат на тракторе заехал в кузов Камаза и подцепив пресс, выкатил его. Это была самая необходимая прицепная машина в их молодом хозяйстве. Теперь их триединая артель, на нынешний год, была оснащена техникой.
Появление рулонного пресса в артели являлось событием судьбоносным, снимало с друзей многие заботы и накладывало на них еще одно долговое обязательство. Теперь успех дела зависел от них и от погоды.
- Мы теперь люди богатые: в долгах, как в шелках. Завтра воскресенье. Работать грех. Не сгулять ли нам, други, на рыбалку? - Предложил Павел.
Согласились. Семьями.
Под вечер следующего дня, прихватив старенький бредешок, друзья оседлали мотоцикл Игната и отправились на речку. На берегу переоделись в ношеные рубахи и штаны. На ноги обули такой же новизны обутки. Достали снасть. Это была короткая, метров пять мелкоячеистая сеть, высотой побольше метра. На средине бредня, для захода рыбы, был связан кошель. Все это изобретение представляло собой большую воронку, которой рыбаки пытались зачерпнуть из реки рыбу.
Сеть расправили и концы ее привязали к легким колышкам.
К нижней тесьме бредня были прикреплены гайки, втулки, шестеренки, каких хватило бы собрать коробку передач мотоцикла, на котором они приехали.
На верхней тесьме красовались, просвечивая пустотой, небольшие пластиковые бутылки. Они держали верх сети на плаву, железо прижимало низ сети ко дну реки.
Небольшая речка петляла по лугу многими поворотами. В поворотах были заводи. К ним-то и двинулись браконьеры.
- Давайте по руслу пройдем, вдруг щука заскочит. Все-равно мимо идем. -
Двинулись по течению. Толя шел у берега, а Павел с Игнатом вели другой конец бредня.
Васятка, младший сын Анатолия, пританцовывал на берегу с сумкой.
- Вон-вон она! Ударила! Держи! Прижимай! По дну... уйдет... - Всхлипывал Толя истекая азартом.
Павел с Игнатом стараясь не упустить метровую щуку, как показалось Толе, торопились прижать бредень к берегу, отрезать рыбе путь к отступлению.
- Эх, разини... - горестно вздыхал провидец, когда вытянув бредень на берег, в кошеле нашли лишь стебли и листья кувшинок. Обрывки коры прибрежной олешины, промытый в воде камушек.
- Заворачивай в заводь. -
- Опять... прозеваете... - ворчал Толя на следующем заходе.
Но, ошибся. На этот раз в бредень попал с ладонь ростом, полосатый окунь.
- Ага, попался горбатый, - приговаривал Павел, помогая Игнату вытягивать бредень на берег.
- Держи, Василек. - Позвал сынишку Толя, подкидывая ему окуня.
Василек подскочил к рыбине едва не скорее, чем она шлепнулась в траву и заплескалась в ней, посверкивая на солнце серебристой чешуей. Старался поймать до той поры, пока окунь, ненароком, не ускачет в реку. Колол ладошку, но счастливый ухватывал его и забросив в сумку, победно выкрикнул:
- Готово! -
На следующий раз попал щуренок. За ними сразу несколько ершей. Павел хотел вытряхнуть их в воду, но Толя не разрешил.
- Бери, бери. С ершей самый навар. -
Следующим, через несколько заходов попал еще приличный щуренок. За ним окуни, ерши и плотва.
Костер весело горел возле куста плакучей ивы и половина рыбы была очищена, когда на лужайку берега свернул зеленый жигуленок и сходу развернувшись, остановился в стороне от костра. Ирина и Виктор приехали на скутерах.
Женщины привезли овощи, продукты и непременный атрибут стола всех российских рыбаков-любителей. Хозяйки принялись готовить уху, а мужчины, прихватив Василька, полезли в реку, ополоснуть тело от речной тины, какой наловили в заводях под рубаху и в штаны.
Василек плавать не умел и бултыхался в воде рядом с родителем. Вдруг мальчишка ойкнул и распахнув от страха глазенки, ухватил отца за руку.
- Чего с тобой? -
- Ногу... ногу... - морщился Васек, пытался поднять ее над водой.
Толя вымахнул мальчишку выше. Ступня обильно сочилась алой кровью.
- Больно? -
- Не-а-а. - Мужественно проговорил будущий солдат, скрывая боль.
Женщины переполошились. Вытащили из багажника аптечку. Осмотрели рану. Помазали йодом. Перевязали.
- Какой же вахлак стекло в реку кидает?! -
- Рыбаки бутылки бьют. -
- Рыбаки это не делают. Это береговая шпана. -
- Точно, шпана. -
- И что мы за народ такой, стеклянные бутылки бьем, капроновыми все перекрестки на дорогах загадили... -
Через четверть часа вынужденного заточения, Василек осторожно сполз с заднего сидения машины и хромыльнув, несколько раз, пробрался к костру.
Уха сварилась быстро.
Поляну накрыли тут же. На покрывало раскладывали закуски. Устраивались вокруг. Разливали уху.
Разве самому престижному ресторану столицы переманить в свои застолья дружную ватагу с зеленой лужайки, с берега невеликой речки, от весело потрескивающего костерка, от наваристой ухи, свежей огородной зелени и дружеских разговоров? Не изобрели еще столичные клерки такого ресторана, да и не изобретут.
- Хороша! - Похваливали сотрапезники, обжигаясь схлебывали горячее варево.
- Противная. - Ошеломив всех, выпалил Павел. - Ну, кто же уху на сухую хлебает?.
- Уже налито. Разве не видишь? - Удивился Толя-тамада.
- Заставляй... -
Закусывали не спеша. Браконьеры попивали водочку, женщины - портвейн. Разговаривали. Про жизнь. Про дела. Обсуждали новости.
Теплый летний вечер тоже никуда не торопился. Не торопил людей. Позволял им отстраниться от дел и забот. Рассвободить душу. Отпустить ее на волю. Отдохнуть. Расслабиться.
Человеку без воли трудно жить. Невыносимо. Но нельзя путать ее с вседозволенностью. Костер развели на зеленой лужайке у самой воды. Гореть, кроме головешек было нечему. О потрескивал, ронял в темнеющее небо яркие светлячки искр.
"Мой костер в тумане светит."
- Раздался уже в тишине бархатного вечера мягкий голос жены Павла, Аллы.
"Искры гаснут на лету."
- Подхватили Рая, Нина и Ирина.
"Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту."
Поддержали мужчины.
И песня вспорхнула над берегом притихшей речки. Поднялась над лугом, посеребренным июньской росой. Полилась переливами мелодии мимо уснувшей рощи не тревожа ее покоя и ее таинственного мрака.
Соловьи прислушивались к мелодии и запоминали, чтобы украсить ее переливами свои соловьиные трели.
А над рекой плыл уже следующий куплет:
"На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни..."
Сколько тысяч лет и тысячелетий сиживали славяне под изумрудными звездами у костров, смотрели на живые сполохи огня, рождали новые напевы?
Короток летний вечер. Короток час досуга крестьянина. Следующий день сулит новые заботы. Припасает новые дела. Из деревни выпорхнула и пошла гулять по миру народная мудрость:
"Делу время, а работе -- час".