Армагеддон

Эта рукопись - продолжение романа "666. Рождение Зверя" http://www.proza.ru/2015/04/10/898 Текст был закончен три года назад, поэтому некоторые события, описанные в книге, уже случились. До сих пор не выкладывал его, поскольку был связан авторским договором с издательством АСТ http://i-m-ho.livejournal.com/986160.html

Да, переводы - в конце, отдельным листом.



DISCLAIMER*: Все персонажи этого романа вымышлены. Любые совпадения случайны, и являются следствием сосуществования бесчисленного количества миров в каждой точке бесконечного пространства и времени


"И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам: это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его. И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон".

Откровение Иоанна Богослова, 16: 13-16



- Прошу вас, Александр Васильевич, - сказал президент, предоставляя слово директору Федеральной службы безопасности.

За столом на залитой весенним солнцем верхней палубе яхты «Сириус», стоящей в акватории Большого Сочи, собрался расширенный состав Совета безопасности. Расширенным он был, оттого что, помимо постоянных членов коллегиального органа – руководства правительства, глав палат парламента, силовиков и полпредов - в совещании принимали участие руководители ряда регионов, директора госкорпораций, а также патриарх московский и всея Руси Кирилл, председатель совета муфтиев, шейх Равиль Гайнутдин, пандито хамбо-лама Дамба Аюшеев и главный раввин России Берл Лазар. Президент с интересом для себя отмечал различия между этими четырьмя и всеми остальными. Они заключались не только в клоунских одеяниях, смешных головных уборах и цацках, но в отношении к мероприятию и к нему самому. Если лица всех прочих – за исключением, пожалуй, двух-трех – были по-холуйски собранно-сосредоточенными, то архипастыри демонстрировали полнейшую расслабленность, совершенно не соответствующую переживаемому страной моменту. «Впрочем, это можно объяснить, - подумал президент, вглядываясь в бездонное синее небо русских субтропиков и прислушиваясь к крикам чаек. - Обстановка несколько нерабочая, конечно. Надо было в «Бочаровом ручье»  собирать».

- Спасибо - Глава ФСБ слегка прокашлялся и открыл бордовую кожаную папку с тиснеными золотом щитом и мечом - эмблемой ведомства. - Нами, совместно со Службой внешней разведки, проведено доскональное расследование обстоятельств событий на острове Бела. По этим событиям Следственным комитетом России возбуждено уголовное дело. Все материалы вам представлены в письменном виде. Установлено, что в этом месте был организован курорт особого типа. Точное время создания курорта определить невозможно, однако, судя по изысканиям с использованием глубоководных аппаратов «Мир»,  некоторые постройки относятся к пятидесятым годам прошлого века. Предполагается, что в этом месте отдыхали представители так называемой элиты различных государств, в том числе ранее СССР, а позднее России. Этот тайный курорт представлял собой своего рода клуб, где решались как частные вопросы его клиентов, так и глобальные проблемы. Нами точно установлено, что за последние десять лет там на регулярной основе проводили досуг 578 граждан Российской Федерации. Их список у вас имеется.

Среди постоянных членов Совбеза возникло некоторое шевеление. Путин усмехнулся. Глядя на директора ФСБ, он вдруг вспомнил справку на себя самого, некогда подготовленную в родном ведомстве: «По характеру Путин В.В. человек уравновешенный, более склонен к меланхолизму. Особенностью является хитрость и изворотливость, чувствительность к любой опасности. Спиртным не злоупотребляет, но в меру пьет. Подвержен страсти к обогащению, но никто из сослуживцев его ранга не смог привести пример взяток, мзды. О своих способностях высокого мнения. В работе ориентируется на себя и на то, что ему говорят старшие товарищи, но при этом старается все перевести на подчиненный ему персонал». Президент взял лежавшую перед ним стопку бумаг:

- Мда, списочек любопытный. Почти вся «золотая сотня» русского «Форбс», да и коллег из органов власти хватает… Эти отдыхающие, получается, на всех, так сказать, ветвях сидели. А что сейчас делают те из них, кого не оказалось на острове в момент катастрофы?

- С ними проводятся следственные действия.

- Со всеми? – Президент поднял брови.

- Гм… с теми, кого нам удалось задержать, - невозмутимо продолжил начальник спецслужбы. - Поведение членов клуба можно охарактеризовать крайней степенью распущенности и отсутствием каких-либо моральных ограничений. Клиенты отеля «Эдем», как он именовался, употребляли разнообразные наркотики, в том числе тяжелые, устраивали безобразные оргии. Возможно, имели место ритуальные человеческие жертвоприношения. Благодаря высокой концентрации капитала, хозяевам курорта удалось создать мощную технологическую базу. На острове развивались биотехнологии – в основном, для омоложения и продления жизни клиентов. Также финансировались разного рода исследования, стоящие на грани науки и оккультизма. В частности, по некоторым данным, велись изыскания в области иных измерений, так называемых «кротовых нор». Однако насколько эти опыты оказались результативными, нам доподлинно не известно.

На этот раз оживились приглашенные жрецы.

- В общем, сложилась ситуация, когда остров Бела оказался желанным объектом для атаки международной террористической сети, что и было осуществлено. Однако реализации их далеко идущих планов помешала собственная техническая неподготовленность и последовавшая затем природная катастрофа. Так или иначе, благодаря стечению обстоятельств, прекращена противоправная деятельность группы лиц, возомнивших себя «мировым правительством». Одновременно нейтрализовано международное бандитское подполье, которому нанесен невосполнимый урон. В качестве одного из позитивных последствий этих событий можно привести резкое снижение террористической активности на Северном Кавказе. - Генерал закрыл папку. - У меня, в общих чертах, все.   

- А что там с этим, как его… Потемкиным? – спросил президент, который отточенным карандашом чертил на полях списка причудливые фигурки.

- Как известно, гражданин Российской Федерации Потемкин Кирилл Ханович, который являлся клиентом отеля «Эдем», был подобран экипажем сухогруза «Арго», следовавшим в греческий порт Пирей. Однако в Аденском заливе сухогруз был захвачен сомалийскими пиратами и в настоящее время находится порту Харадере.

- Мы никак его оттуда не можем… - Путин замялся, подбирая подходящее слово, - выцепить?

- Такая попытка уже была предпринята, Владимир Владимирович, - вмешался в разговор директор Службы внешней разведки, - но не нами, а спецслужбами США. Для этого было создано специальное боевое соединение «Таск Форс Иезекииль», в которое вошли спенцназ ЦРУ и подразделения «организации ЭС» - управления защиты Агентства национальной безопасности. Поддержку осуществляла первая оперативная группа специальных операций «Дельта». 

- Ну и как? – увлеченно спросил президент. - Чем закончилось?

- Они исчезли, - мрачно сказал глава СВР и добавил: - Все.

- В каком смысле исчезли?

 - В прямом. Почти сразу после того, как вступили в бой с противником. Никаких следов. Вероятно, были уничтожены бандитами. Американцы сами в шоке, поэтому решили засекретить эту операцию, чтобы у населения не возникало ненужных воспоминаний в духе фильма «Падение «Черного ястреба».

Директор ФСБ жестом показал, что ему есть что сказать по этой теме:

- Потемкин был объявлен в розыск по обвинению в убийстве известной в определенных кругах журналистки Елизаветы Осиповской, с которой он состоял в интимной связи. Труп был обнаружен в его квартире, и причастность Потемкина к убийству не вызывает никаких сомнений. Само убийство было совершено за несколько часов до вылета подозреваемого на Сейшельские острова. Более того, в этот же день на его личный банковский счет поступило шестьсот шестьдесят шесть миллионов рублей от компании «Глобал Коммьюникейшенс Рисёрч», зарегистрированной на Бермудских островах. По полученным нами данным, эту компанию контролирует известный бизнесмен Михаил Дмитриевич Порохов, бывший кандидат в президенты РФ.

- А как это объясняет господин Порохов? – удивился президент. – Он же у нас вроде…

- Порохов пока ничего не объясняет. Он скрывается за пределами Российской Федерации. Предположительно, в Швейцарии. Телефонами он, как известно, не пользуется.

- Разве мы не можем попросить наших коллег в Альпийской республике поговорить с ним, Игорь Иванович? – президент повернулся к руководителю государственной нефтяной компании.

- Мы работаем в этом направлении, - мрачно произнес Игорь Иванович, сломав грифель на карандаше.

 Путин взглянул на свои собственные художества и с удивлением обнаружил, что кружева из квадратиков, звездочек и кружочков складываются в число 666.

- Хорошо, спасибо, - сказал он, чуть было не обмолвившись словом «вольно». - А что скажут наши традиционные конфессии? Ваше святейшество, не находите, что это все выглядит как-то странно, я бы даже сказал - немножко мистически?

- Мнение матери-церкви заключается в том, - прогундявил глава РПЦ, поправляя часы, - что в этих событиях нет ничего апокалиптического. Ибо сказал спаситель: «похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть». Эти люди сами выбрали свой путь, который привел их в Содом и Гоморру. Не скрою, мы получили депешу от папы Римского Франциска, преисполненную вселенского страха. Однако православная традиция всегда относилась к эсхатологическим метаниям Ватикана скептически. Ибо часто случается так, что сильнее всех бьет в набат тот, чьи одежды запачканы кровью невинных.

«Золотые слова», - отметил президент. Гайнутдин поднял руку.

- Я согласен с уважаемым предстоятелем русской церкви. Мы тоже получаем странные сигналы от наших братьев в Каире, но воспринимаем их с известной долей иронии. - Муфтий усмехнулся. - Может быть, они просто перегрелись после своей революции.   

Президент вопросительно посмотрел на главу буддийской сангхи. Сверкающий лысиной хамбо-лама развел руками:

- Вы же знаете, как мы относимся ко всему, что происходит в этом иллюзорном мире.

Берл Лазар вообще не стал ничего говорить. Не потому, что уроженец Италии и выпускник раввинского колледжа в Нью-Джерси до сих пор плохо говорил по-русски. Просто он не очень понимал, зачем его сюда позвали – по его убеждению, к его народу все обсуждаемое не имело ни малейшего отношения.

- Ну ладно, - нахмурился президент, - тогда пока закроем этот вопрос. Пока. Только прошу всех ответственных лиц, - он постучал пальцем по материалам к докладу, из которых торчали разноцветные закладки, - держать меня в курсе. Особенно в том, что касается следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий.

Силовики согласно закивали.

- Переходим ко второму вопросу. - Президент выразительно посмотрел на приглашенных глав конфессий.

Авгуры, видимо, запамятовали, что их позвали только на первый вопрос и продолжали торжественно сидеть. Возникла напряженная пауза. Наконец, секретарь Совбеза, сидевший рядом с Кириллом, догадался, что имеет место неловкая ситуация. Он придвинулся к патриарху и что-то прошептал ему на ухо. Предстоятель встал, сверкая как рождественская елка:

- Ну что же, спасибо за интересную информацию, ваше превосходительство. Мы, наверное, пойдем. - Кирилл осенил яхту крестным знамением: - Благословляю вас на правое дело. Во имя отца, и сына, и святаго духа.

Процессия удалилась в обеденный зал, и оставшиеся вздохнули с облегчением. Некоторые перекрестились.

- Давайте, докладывайте, - президент в нетерпении кивнул министру обороны, - что там у нас с незалежной?

- Предлагаю, чтобы доложил начальник Генерального штаба, - отозвался военный министр. – Вы же знаете, я больше по брандспойтам.

- Хорошо, - пожал плечами Путин. – Вам виднее.

Начальник генштаба раскрыл свою папочку:

- Все силы и средства приведены в состояние полной боевой готовности, - отрапортовал он. - Сосредоточение по линии Брянск-Белгород-Ростов-на-Дону произведено в точном соответствии с планом операции «Богдан Хмельницкий». Одновременно задействованы морская пехота и береговые войска Черноморского флота, а также личный состав миротворческого контингента в Приднестровье. Таким образом, решение поставленных верховным главнокомандующим задач не должно занять более трех дней.

- Надеюсь, с санкцией Совета Федерации проблем не возникнет? – Президент вопросительно посмотрел на статную гламурную даму, сидевшую справа от него.

Спикершу сената, похоже, немного обидела сама постановка вопроса.

- Поддержка этой стратегической инициативы гарантирована, - чуть поправив выпирающие из блузки формы, произнесла она, подбирая правильные слова. - Можете не сомневаться, Владимир Владимирович!

«В тихом омуте черти водятся, - подумал Путин. – За вами за всеми нужен глаз да глаз. Особенно когда дети кокаином увлекаются». 

- А международный резонанс? – обратился он к неприлично загорелому, будто слегка обугленному, министру иностранных дел.

Министр прокашлялся.

- Если откровенно, международный резонанс будет негативным, конечно. Особенно на Западе, - нахмурился он. Но тут же воспрял: - Однако мы можем всегда напомнить им об их собственных операциях в третьих странах. Соответствующие ноты уже подготовлены. Эти, знаете ли, народные витии в парламентах пошумят и успокоятся. К тому же, у нас многие из этих витий на зарплате. У них сейчас проблем в Северной Африке хватает. Да и в Иране вот-вот полыхнет. Тем более, что мы действуем в рамках договора о дружбе, сотрудничестве и стратегическом партнерстве, оказывая помощь легитимному руководству Украины, свергнутому в результате нацистского переворота. Соответствующая официальная просьба от правительства Украины, временно находящегося в Москве, уже получена.

- А как же принцип невмещательства во внутренние дела? – испытующе спросил Путин

Министр и бровью не повел:

- Принцип невмешательства во внутренние дела уже давно стал анахронизмом, причем совсем не по нашей инициативе. Как раз мы настойчиво предлагали следовать ему, несмотря ни на какие вызовы. Однако военные интервенции наших коллег из Вашингтона и Брюсселя на Балканах, в Ираке, в Ливии поставили этот принцип под большой вопрос. Последние же события в Сирии и Северной Корее, где циничное вмешательство во внутренние дела не имеет никакого международного мандата, окончательно похоронили остававшиеся иллюзии на этот счет.

Путин одобрительно понял, что министр сейчас репетирует речь на Генеральной Ассамблее ООН.

- Но мы-то как бы в Грузии-то тоже не того… - он посмотрел куда-то в сторону Грузии, - не церемонились особенно.

- Ситуация с агрессией Тбилиси против Южной Осетии совершенно уникальна, - решительно и, кажется, искренне возразил министр. – К началу операции по принуждению к миру там уже находился российский миротворческий контингент, который подвергся нападению. То есть наша страна и де-юре, и де-факто уже с девяностых годов была вовлечена во внутренний конфликт, причем по просьбе официального руководства Грузии в лице Шеварднадзе.

«Интересно, он на самом деле так думает? – Путин внимательно рассматривал министра. – Да нет, вряд ли. Просто хороший дипломат. Дипломат – он ведь как адвокат: всегда должен отстаивать интересы клиента, даже если сам понимает, что клиент – душегуб. Небось, они там с Хиллари, когда тет-а-тет остаются, нам всем ого-го как кости перетирают».

На палубе воцарилась тишина. Президент понял, что надо что-то сказать. «Как это… резюме, кажется, - подумал Путин. – Слушали, постановили…». Он вспомнил про приписываемый ему всякими щелкоперами синдром прокрастинации, то есть откладывания «на потом» судьбоносных и требующих политической воли решений. Дескать, его безобидные увлечения вроде ныряния за амфорами на дно Байкала или интерес к редким представителям фауны происходят вовсе не из соображений необходимости укрепления имиджа, а именно из этого психологического комплекса. «Дурачье!» - Путин встал, собрался и обратился к присутствующим:

- Товарищи! – голос его звучал возвышенно, чуть отливая металлом. Чувствовалось, что он переживает этот момент всей душой. - Мы с вами стоим на историческом переломе. Мы не можем допустить, чтобы какая-то бандеровская хунта угнетала наш братский народ. Мы сотрем с лица земли всю эту мразь и восстановим нашу державу. Это решительный момент, и я хотел бы, чтобы вы, по крайней мере, внимательно слушали все то, что я вам сейчас говорю. А главное, выполняли все беспрекословно. Я не допущу никакого разгильдяйства в этом проекте. Тем более – воровства. Хватит с меня Олимпиады. Страна переходит на военные рельсы, и судить всех будут по законам военного времени. Это ясно?!

Президент сел. Участники совещания смотрели на него с настороженностью и страхом. Среди них было общее понимание, что только большая война является выходом из внутреннего кризиса, поскольку она способна консолидировать нацию вокруг них – какими бы жалкими они ни были. Но при этом точно так же было ясно, что предстоящая кампания навсегда повяжет кровью не только их всех, но и их семьи, их детей. Что завтра они могут оказаться изгоями и невъездными там, где привыкли с комфортом отдыхать и где готовили себе тихую гавань, копили на беззаботную старость на тайных счетах в надежных банках. Что, если все провалится, судьба Хусейна, Милошевича или Каддафи может ожидать каждого из здесь присутствующих. Президент понял, что до них дошло. Он расслабился и подумал, что пора бы закругляться. Ему уже начало хотеться по малой нужде:

- А теперь давайте к последнему вопросу.

Начальник генерального штаба раскрыл другую папочку и начал бубнить:

- По данным главного разведуправления геншатаба, в течение последнего месяца происходит массированное сосредоточение так называемых «сил самообороны Японии» на севере острова Хоккайдо. Этим силам приданы ударные группы из резерва расположенных в Йокосука и Сасебо подразделений седьмого флота США. Все это однозначно свидетельствует о подготовке агрессии. С нашей стороны, адекватный ответ затруднен недостаточным финансированием…

- Так! – вспылил президент. - Каким еще таким «недостаточным финансированием»?! Да там базы и бригады быстрого развертывания должны были еще год назад стоять! Мы сколько денег под это дело выделили?

Возникла тишина. Оглядываясь на окружающих, слово взял грузный вице-премьер, отвечающий за оборонно-промышленный комплекс:

- Все выделенные средства в размере одного триллиона рублей были потрачены на подготовкау саммита организации азиатско-тихоокеанского сотрудничества. Одно только строительство моста…

- Какого еще моста?!

- Ну, того, который на остров Русский...

- Так он же рухнул месяц назад, - начал закипать Путин.

- Да, к сожалению, - скупо ответил вице-премьер.

– Там было два моста, - возмутился Путин. - Второй был через бухту Золотой рог. Где он?

Все молчали, оценивая, кому и за сколько можно прродать свои апартаменты в Кап Де Ферра и Майами.

- И что?!

- И второй тоже рухнул, - почесал за ухом вице-премьер. – Так вышло.

- А Тихоокеанский флот? А база на Камчатке? Вы все что, с ума сошли? – Президент повернулся к директору разведки. - Они угрожают или и впрямь хотят напасть?

- Хотят, - тихо подтвердил директор СВР, интеллигентно вытирая огромный морщинистый лоб влажной салфеткой. - Просто-таки мечтают. Они же знают, что у нас основные силы и средства будут на Украину отвлечены, поэтому и решились. У них это, получается, исторический шанс отыграться. Уверены, что мы их ядерными бомбами не будем бомбить. А конвенциональными средствами при войне на два фронта мы не отобьемся.

- Откуда они знают про Украину? – нахмурился Путин.

Начальник разведки пожал плечами и покосился на директора ФСБ:

- У нас не то, что японский шпион, а каждая баба Дуся на Даниловском рынке об этом знает.

Повисла тишина, прерываемая лишь криками чаек.

- Как вы думаете, - хитро прищурился президент, - если мы сейчас возьмем и временно отложим операцию «Богдан Хмельницкий», а вместо этого резко начнем перебрасывать мобильные части на Дальний Восток? Как вы думаете, самураи успокоятся? Не будут нападать?

- Думаю, да, - сказал главный разведчик. - Уверен, да. Тогда они испугаются.

- В таком случае, - президент сосредоточился, - в таком случае…

Министр обороны осторожно предложил:

- Можно попробовать задействовать стратегическую систему «Резонанс». Нанести, так сказать, превентивный удар. Опытные испытания в прошлом году показали достаточно высокую эффективность. В условиях масштабной природной катастрофы японцам просто дела не будет до каких-то там островов. Вся армия будет брошена на ликвидацию страшных  последствий землетрясения.

Президент посмотрел на министра обороны загадочно-вопросительно:

- Вы это серьезно?

Министр уставился на него незамутненным взором:

- Более чем, Владимир Владимирович. Мы им еще и помощь по линии МЧС сможем оказать. Как в прошлый раз. Очень грамотно получилось.

- Опять же, какое поле деятельности для нас, - проснулся щуплый руководитель госкорпорации «Росатом». – Там у них этих фукусим – двадцать две штуки.

- А если баба Дуся выяснит истинную причину этой самой «природной катастрофы»? – спросил президент. - Вдруг у них тоже имеется тектоническое оружие? Какова вероятность ответного удара?

- Подобные разработки вели только мы и Пхеньян, - вступил в разговор глава разведки. - Причем у корейцев тоже все весьма продвинуто. У них же нет никакой атомной бомбы, блефуют они. Все эти производства в Ёнбёне, которые они демонстрируют мировой общественности – муляж. И подземных ядерных испытаний не было. Имитация с помощью тектонических воздействий. Так что, в случае чего, можно все свалить на них.

Президент думал, играя желваками. В этот момент на палубу поднялся капитан из Федеральной службы охраны. Он подошел к секретарю Совбеза и положил перед ним листок бумаги, который тот начал внимательно читать. Чем дальше читал, тем более удивленным становилось его лицо. 

- Это что, шутка? – обернувшись, спросил он у офицера.

- Никак нет. Только что передано по каналам спецсвязи.

Президент прервал раздумья и обратил внимание на этот диалог.

- Что там у вас стряслось? – сурово посмотрел он на молодого капитана. - Почему кто-то позволяет себе прерывать наше совещание в такой ответственный момент!

Офицер вытянулся и застыл, не зная, что сказать. Секретарь Совета безопасности вскочил со своего места и направился к председательствующему, размахивая донесением. Лицо его было радостно-торжественным:

- Он все правильно сделал! Вот именно что «стряслось»! Вы должны это немедленно прочитать.

Президент взял в руки листок, на котором было напечатано короткое сообщение:

Согласно информации, подтвержденной данными спутников слежения, в результате катаклизма тектонического характера в 17.17 по московскому времени опустились ниже уровня моря острова Японского архипелага Хонсю, Хоккайдо, Кюсю и Сикоку (т.е. более 97 % территории Японии), часть территории на юго-востоке Республики Корея, южные районы острова Сахалин, а также полностью Малая Курильская гряда и острова Большой Курильской гряды Чирпой, Брат-Чирпоев, Уруп, Итуруп и Кунашир. Общая площадь затопленных территорий составляет более 400 000 кв. км, в зоне бедствия оказалось более 150 млн. человек. Катаклизм сопровождался землетрясением, которое по числу магнитуд и интенсивности не описывается шкалами Рихтера и Медведева-Шпонхойера-Карника. Мощные толчки ощущались во всех регионах земного шара, в том числе в Москве, где повреждены высотные сооружения. В Российской Федерации наиболее пострадали Сибирский и Дальневосточный федеральные округа, где имеются многочисленные разрушения и жертвы. Волна цунами высотой  не менее 300 м накрыла побережье Приморского края, восточные провинции Китая, остров Тайвань и в настоящее время приближается к Камчатскому краю, Филиппинам, Индонезии и Папуа Новая Гвинея. В связи с ожидающимся в ближайшие часы ударом стихии по Северной Америке, объявлена полная эвакуация населения из Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и других городов на западном побережье США.

Президент дочитал до конца и посмотрел на часы. Было 18.15. «Странно, что тут ничего не почувствовалось…  ах да, мы же на яхте! – Он бросил взгляд на видневшиеся вдали очертания горы Ахун. - Надо было давно продать косоглазым эти чертовы острова. И людей бы сохранили, и денег заработали. Однако операции «Богдан Хмельницкий» теперь ничего не мешает. Может, оно и слава богу». Верховный главнокомандующий натянуто-облегченно произнес:

- Третий пункт повестки дня снимается, товарищи. Но заседание продолжается. Сделаем перерыв. 


ХАТХОР

- И сказал Хор, открывая врата Шамбалы: «Жизнь ваша пуста и беспросветна, и нет в ней места для счастья, потому что счастье существует лишь там, где есть истинный бог. Истинный бог не требует поклонения и обряда. Истинный бог растворен в мире и движет миром, как сердце и кровь телом живым. Я – тот, кто создал вас и любит вас, потому пришел теперь, чтобы вернуть вам потерянный рай. Почувствуйте меня, прикоснитесь ко мне, и вы поймете, в чем смысл жизни вашей. Я дарую вам избавление от боли и печали. В новой жизни нет зла, страха и смерти. И не может один человек иметь власть над другим, потому что власть над каждым человеком принадлежит мне. Все ваши помыслы видны мне так же, как вы видите меня в себе. Примите меня всем сердцем, ибо я и есть сердце ваше».

Это было как во сне, как в замечательном сне. Ева сидела, очарованная,  на мраморной скамейке в прекрасном саду – даже более прекрасном, чем райские кущи на острове Бела, которые она всегда считала верхом ботанического изящества. В этом удивительном месте деревья будто бы говорили с нею. Рядом стоял он. Нет, это был не он, а Он, муж ее, который говорил странно и возвышенно, но оттого еще более понятно. Ева держала на коленях раскрытую книгу, где страницы были пусты. Туда она записывала все, что он говорит – слово за словом. Она быстро укладывала справа налево одну за другой буквы, напоминающие финикийское письмо. Это были простые символы. Крестики, кружочки, треугольнички, крючочки. Ей было странно делать это, ибо в любой вульгарной речи араба или еврея ей слышался хлюпающий унитаз. Здесь же все было красиво и приятно на слух.

- Ты должна кое-что сделать, - доверительно сказал Хор и присел рядом с нею. - Ты сможешь, я верю.

- Что ты имеешь в виду, милый мой?
   
- Теперь все начинается.

- Что значит: «начинается»?

- Землетрясение, которое случилось недавно – первая чаша. Эпицентр находился возле города Цукуба в префектуре Ибараки. Это КЕК - «Организация по изучению высокоэнергетических ускорителей», один из главных узлов системы ускорителей элементарных частиц.

- То есть, это не природная катастрофа, а рукотворная?
 
- Да. И теперь нам с тобой предстоит спасти мир, который хочет уничтожить сам себя. Спасти наш дом.

- Элохим! – слегка обиделась Ева и обвела руками сад. – Вот этот мир мне нравится гораздо больше! Зачем мне идти туда, возвращаться в юдоль печали и скорби? Зачем жить в окружении убогих существ, спасая их от самих себя? Их дворцы – это струпья на теле моём. Под корками их – гной и отравленная кровь. В их покоях и садах наслаждений я чувствую себя шлюхой, не способной испытывать никакого удовольствия. Это странный и невнятный мир, исполненный боли и страданий для души моей. Послушай! Когда мужчина умирает в этом мире, про его семью говорят: «У него остались жена и столько-то детей». Остались, понимаешь?! То есть все заранее согласились с тем, что он ушел туда, где лучше, и оставил их влачить свое убогое существование. Так зачем ты, который любит, оставил меня там? Зачем ты мучаешь мою душу, призывая сюда? Я не хочу возвращаться назад! Я хочу остаться здесь, хочу быть с тобой!

Хор отвернулся, лицо его стало каменным:

- Есть вещи, которые даже ты не можешь понять, любовь моя. Есть то, что находится за пределами твоего разума. Я не оставлял этот мир. Моя любовь к нему происходит от того, что есть ты. Мы с тобой всегда будем вместе – и на земле, и на небе. Ты же видишь, что это так.

- Но ведь все может быть очень просто,  – вдруг оживилась Ева. – Я просто убью свое тело, которое мне постыло! Неужели ты не примешь меня?

- Постой, постой! – ласково возмутился Хор. – А как же Хор Сематауи, которому надлежит объединить времена и племена? Ты оставишь его там?

- Нет, ни за что!

- Значит, ты готова убить нашего ребенка?

- Ты с ума сошел! Как ты можешь говорить такое?

- У меня нет ума. И не может его быть. Но у тебя он есть. Так подумай, можно ли сделать то, что ты хочешь.

Ева заметалась:

- Ты прав, прав! Но я не знаю, как жить… Мир стал для меня темницей, в которой надсмотрщики - уродливые тролли. Я хочу сбежать из этой тюрьмы. Забери нас оттуда.

- Допустим, я выполню просьбу. Неужели ты не понимаешь, что за этим последует?

- Отлично понимаю! Но мне не интересна судьба этой вселенной, она вызывает у меня отвращение. Я уже достаточно страдала. Я заслужила свободу. Я заслужила тебя. Ты и есть мой мир, Элохим! И мальчик мой…

Хор прижал ее к себе:

- Ты никогда не умрешь. Я не позволю тебе прекратить путь земной. Даже если попробуешь уничтожить свое тело, ты возродишься. Помнишь птицу Феникс? Ты жива до тех пор, пока жив я. Но я не хочу, чтобы это моё существование было тебе в тягость. Выбор между смертью и жизнью – твой выбор.

- Как же ты убедишь меня в том, что надо жить, Элохим?- Ева приподнядась и обвила руками его шею.

- Просто подумай: если ты уйдешь из мира, это ничего не изменит в его судьбе. Все будет так, как предначертано. Тогда он обречен, этот мир, в котором живем мы с тобой.

- И что?

- А то, - он прижал ее к себе, - что мы можем его изменить. Здесь – душа твоя, там – моя и твоя плоть. Да, он жалок и заслуживает презрения, тот мир. Но что мешает нам превратить его в место, не менее прекрасное, чем это? Мы должны спасти человеческую расу, именно для этого я сделал свой выбор. Вспомни, Бета, ведь я сделал этот выбор ради тебя. Причем сделал это дважды. Помни об этом.

- Да, это нельзя забыть, - согласилась Ева. – Ты прав, как всегда.

- И еще одну вещь хочу напомнить тебе, - он взял ее за плечи и заглянул в глаза, - не забывай, что ты в том мире не одна. И ты не можешь принимать такие решения за него.

Ева совсем успокоилась:

- Да, Альфа, ты опять прав. Как всегда. Что я должна сделать?

- Тебе надо проследовать в Женеву.

- Зачем?

- Пока тебе лучше не знать об этом.

- Ага, помню: «Человек расширяет путь, а не путь расширяет человека». Так, да?

- Совершенно верно, - улыбнулся Хор. - Этот путь будет расширяться по мере того, как ты будешь его преодолевать.

- Поняла.

- Хорошо. Тогда тебе уже пора собираться в дорогу.

- Пока, милый.

- Пока, солнце мое. 
 
Он трогательно поцеловал ее в губы, и Ева очнулась. Она лежала в постели своей однокомнатной бибиревской кельи, пытаясь понять, что к чему. Ее персональный Морфей был многоликим, а сны наслаивались один на другой, создавая причудливое зазеркалье, в котором явь перемешивалась с забытьем в странном коктейле. Ева поднялась на простынях и потрогала губы – они были влажными от еще не остывшего поцелуя мужа. Прикосновение казалось совершенно реальным. Не казалось – оно и было таким. Эти видения, которые посещали ее ровно год, никак не походили на сны. Просыпаясь, человек всегда осознает, что его переживания до этого момента происходили внутри его. А для Евы, все происходящее при встречах с мужем было настолько ощутимым, что грань между сном и реальностью совершенно стерлась. Порою в таком пограничном состоянии Ева путешествовала с Хором по миру. В тот момент ей казалось, что она сама стала программой Google view, ибо теперь прекрасно представляла себе, как выглядят места, в которых никогда ранее не бывала. Правда, в отличие от компьютерной программы, здесь можно было не только видеть, но и слышать, осязать, ловить запахи. Теперь Ева могла точно рассказать, как дышит долина гейзеров на Камчатке и как трепещет сакура на склоне горы Фудзи.

Она снова положила голову на влажную подушку, закрыла глаза. Сон не шел. Ева поерзала ногами, подложила руку под голову, и вдруг увидела ослепительную дорогу, в конце которой опять стоял Хор. Ева было тронулась навстречу ему, но услышала откуда-то из другого мира крик младенца. Не режущий крик, а что-то нечленораздельно-ласковое, похожее на блеяние, будто овечье стадо двигалось на нее.

Она проснулась. Рука её лежала на Книге Судеб с острова Бела. В этот фолиант Ева в сомнамбулическом состоянии записывала на родном языке все то, что говорил ей Хор. Рядом с книгой на кровати шевелил ножками другой Хор - Сематауи, родившийся 21 декабря и записанный прямо под Новый год в ЗАГСе как Гораций. «Какое у вашего ребеночка имя странное!», - заметила тогда жеманная тетка, выдавая ей свидетельство о рождении. «Это семейная традиция, - улыбнулась Ева. – Его дедушку звали Хан». 

Белобрысый пухленький Гораций выглядел настоящим великаном – он рос, как  сказочный богатырь, не по дням, а по часам. К ныншеним своим почти уже семи месяцам он уже не только отказался от груди, но даже предпринимал робкие попытки встать. Гораций никогда не плакал, не скандалил и не требовал. Может быть, оттого что никогда и ничем не болел, а может, потому что знал: мама и так понимает, чего он хочет. Вот и сейчас Хор младший улыбался, посасывая палец.

- Сейчас, миленький!

Ева черпнула из его бездонных голубых глаз, поцеловала в лоб и переложила на пол, в большой манеж, мягкое дно которого представляло собой карту Земли. Там Гораций обычно игрался со своими погремушками и пупсами. Ева стащила с него памперс, прихватила книгу и побежала на кухню. Включила чайник и вытащила из холодильника бутылочку со смесью. Пока закипала вода, она открыла фолиант на последней странице и прочитала:

13:14. И когда воинство их ступило на землю Вавилонскую, нашлись в той земле военачальники, повиновавшиеся тайной Ложе, которые сказали: «Вот, идет Тот, кому не надлежит ступать здесь. Давайте же убьем демонов его, и схватим Его самого, и предадим суду священников, который есть не суд человеческий, а суд божий». И они послали вперед себя колесницы, и пустили по небу стрелы железные, каждая величиною со столп. Тогда стал Он посреди реки Евфрат и воскликнул так, что слышно было Его в Тикрите: «Кто выбрал себе долю слепца, да будет им вовеки!» И сошли молнии, и обратились в прах колесницы, и стрелы железные упали в воды. А военачальники, умышлявшие против Него, ослепли.

13:15. Тогда вошла армия его в Багдад, подошел Он к большому дому, называемому «госпиталь Аль Кинди», и наставлял апостолов своих: «Идите и скажите, что не будет больше в царствии света больниц, ибо я сам врачую хвори и раны тех, кто верен мне». И закрылись места скорби и боли, и вышли из них люди, исцеленные от язв и увечий. И те, кто были раньше врачами, возрадовались.   
 
Чайник устало щелкнул, выпуская пар. Ева налила кипяток в кастрюлю и положила туда бутылочку. Через минуту вытащила. И, прихватив из холодильника творожный десерт, а из шкафчика печенье,  побежала в комнату.

- На, родной! - торжественно вручила Горацию еду.

Маленький Хор засунул соску в рот и принялся за завтрак. Ева села на кровать, открыла свое любимое лакомство и включила телевизор. В эфире канала «Вести-24» шли главные новости. Ярко окрашеннная и немного кривая барышня говорила о новой войне на Ближнем Востоке. Голос ее был скорбным и тревожным:

Армия хороитов, захвативших Аравийский полуостров, практически без боя взяла Эль Кувейт и  продвигается к Багдаду. Сообщается, что после нескольких часов ожесточенных боев большинство военнослужащих группировки американских войск в Бахрейне перешли на сторону «царствия света», как называют себя последователи Хора. При штурме базы пятого флота США в Джуффэйре нападавшие впервые использовали неизвестное ранее оружие, так называемый «небесный огонь».

Картинка показала растерянного лысого человека с нарочито спущенными на нос очками, как у известного телеведущего Владимира Познера. Титры гласили, что это был некий Александр Шаравин, директор некоего «Института политического и военного анализа»:

В отличие от оружия массового поражения, мы имеем дело с новым феноменом, который можно назвать… э-э-э… «оружием выборочного поражения», причем исключительно живой силы противника. Точно сказать, как это работает, пока невозможно, так как отсутствует более-менее достоверная информация из района боевых действий. Одно можно сказать точно – несмотря на размах операций и задействованные силы и средства, количество жертв сведено к минимуму. Точнее сказать, их практически нет. Однако хочу отметить, что при попытке штурма Багдада серьезных потерь не избежать, хотя американское командование обещает использовать высокоточное оружие.

Ева покачала головой, вычерпывая серебряной ложечкой творожную массу:

- Сведения устарели. Багдад уже пал.

На экране вновь появилась ведущая, ее речитатив перемежался картинками с архивными кадрами боевых действий в Афганистане и Ираке.

Сегодняшние европейские и американские газеты сравнивают происходящее на Ближнем Востоке со стремительным захватом территории Афганистана талибами в 2006 году, когда Кабул был взят без единого выстрела. Восстание против современной цивилизации, начавшееся месяц назад под предводительством Хора в Сомали, сегодня охватило весь регион. Однако многие аналитики склоняются к мысли, что мир столкнулся не с очередной террористической организацией или религиозной сектой, а с глобальным вызовом. Ричард Кларк, эксперт по борьбе с терроризмом, 30 лет проработавший в правительственных структурах при четырех президентах США и автор книги «Кибервойна» в своей статье в «Вашингтон пост» отмечает, что экспансия хороитов распространяется со скоростью передачи данных во всемирной паутине Интернета, где вещает новоявленный мессия. Щупальца «царствия света» протянулись повсюду – от Нью-Дели до Нью-Йорка.

В то же время, по словам представителя Национального антитеррористического комитета Андрея Пржездомского, на территории России в настоящее время не зафиксировано активности хороитов.

Пространство экрана заняла еще одна говорящая голова в очках. Откормленный генерал-лейтенант налоговой полиции, писатель и специалист по выборам, в последнее время подвизавшийся на должности начальника странной конторы под названием «Информационный центр при Национальном антитеррористическом комитете» спешил успокоить общественность:   

- Ни в Москве, ни в других городах России не выявлено ячеек так называемого «царствия света». Российские правоохранительные органы и спецслужбы поддерживают тесные контакты с коллегами из Европы и США, которые в настоящее время разрабатывают комплекс мер по противодействию распространению этой идеологической заразы.

Ева улыбнулась и переключила на «Евроньюс».

Всемирная организация здравоохранения выражает крайнюю обеспокоенность в связи с информацией Международного общества красного креста и красного полумесяца о том, что на территориях, контролируемых хороитами,  закрыты все медицинские учреждения. Генеральный директор ВОЗ Маргарет Чен заявила, что эти варварские акции могут привести к настоящей гуманитарной катастрофе на Ближнем Востоке.

Одновременно в эфире телеканала «Аль Джазира» известные представители мусульманского духовенства объявили о начале джихада против сторонников «царствия света», которые захватили Мекку и закрыли запретную мечеть Аль-Масджид Аль-Харам. Президент Ирана сегодня заявил, что хороиты являются скрытыми сионистами, и его страна находится в состоянии войны с агрессором.

Между тем, мировые торговые площадки охвачены паникой. Фондовые индексы упали до рекордно низких показателей. Неопределенность с политикой хороитов в отношении поставок нефти из региона Персидского залива привела к росту цен на черное золото до 350 долларов за баррель. Аналитики называют происходящее настоящей катастрофой для экономики развитых государств.    
   
Ева перевела взгляд на Горация. Он уже оторвался от еды и внимательно впитывал информацию из голубого экрана.

- Ну-ну, - улыбнулась мать. – Смотри дальше.

Она потрепала его по голове и пошла в ванную, ощупывая свое лицо. Приняла горячий душ, почистила зубы и долго стояла перед зеркалом, убирая тени бессонницы под глазами с помощью консиллера. Управившись с макияжем, Ева надела чистое белье, джинсы, черную застиранную трикотажную майку, кеды и начала собирать походный рюкзак. Первым делом туда отправились документы, телефон, солнцезащитные очки, зубная паста со щеткой и ворох разной косметики. Ева вытащила с задней полки книжного шкафа пачку купюр в разных валютах. Затем настал черед собирать Горация: памперсы, салфетки, белье, бутылочки, погремушки, леденцы и прочие атрибуты счастливой малышовой жизни. Она надела ему любимый трикотажный комбинезон и сандалии. 

«Так, все, упаковались», - Ева посадила Горация в прихожей, открыла настежь окна и вытащила из-под письменного стола жестяную канистру с бензином. Бережно, стараясь не вдыхать и не обрызгаться, она залила горючей жидкостью мебель. Потом нацепила на спину рюкзак, повесила на грудь переноску-«кенгуру», в которую аккуратно поместила ребенка. Обвешанная с двух сторон, Ева присела на табуретку в прихожей.

- Ну что ж, спасибо этому дому.

Затем встала, зажгла спичку и элегантным движением, похожим на  воздушный поцелуй, послала ее в комнату. Пламя занялось мгновенно, пахнув едкой синтетической гарью. Зажав нос, Ева убрала спички в карман, быстро выскочила из квартиры и заперла дверь на три оборота ключа, до упора. В этот момент ее словно ударило током:

- Книга!!!

Она заметалась, как загнанная в угол кошка, держащая за шкирку в зубах котенка. Бежать с ним назад – задохнется, оставить здесь, на лестничной клетке – опасно. Времени на размышления не было. Ева скинула «кенгуру», положила малыша на пол и судорожно начала ковыряться в замке.

- Сиди тут! – крикнула  она сыну

Когда замок поддался, Ева сделала глубокий вдох и бросилась на кухню сквозь стену дыма и жара. На ощупь схватила лежавшую на столе книгу и так же быстро побежала назад. Достигнув двери, Ева дернула ручку, и тут ужас охватил ее: дверь оказалась заперта. «Я же ключи в замке оставила, дура! Значит, кто-то закрыл… Кто?!» – От испуга она выдохнула и поняла, что вдыхать уже нельзя – все вокруг было охвачено огненно-ядовитым смрадом. В глазах у нее потемнело, она почувствовала, как теряет силы, и стала что есть мочи колотить в дверь руками и ногами. «Конец, это конец! Так не может быть, так не должно…», - Ева уже позабыла, как только что сама хотела этого конца, ее распирала досада от того, что она столь бездарно, столь глупо не справилась. Сейчас ей хотелось жить так, как никогда раньше. Это были какие-то мгновенья, но они казались вечностью. Уже совсем отчаявшись, Ева поняла, что больше не может сопротивляться и решила сделать последний вдох, и тут дверь распахнулась. В проеме, окутанном дымом, показалась знакомая и родная фигура Михаила Сергеевича.

- Что тут такое! – кашлял Мыкалгабырта. – Ты чего?! Хорошо, у меня ключ есть.

Он тряс перед нею запасными ключами, которые она дала ему на днях – на всякий случай. Но Ева сейчас думала не о том, как все чудесно сложилось. Она захлопнула дверь, жадно вдохнула и бросилась к тому месту, где оставила Горация. На площадке было пусто. Ева почувствовала, что сердце ее сейчас выпрыгнет из груди и взорвется. Она истошно завизжала, завыла – так, что этот вой услышали, наверное, на другом конце города.

- Что?! – Гаврилов тряс ее за плечи. – Что еще?!!

- Мой! Он!!! – Ева не могла выговорить и просто тыкала трясущимися руками в пустой пол. – Здесь был Гораций!

- Тихо! – рявкнул Мыкалгабырта.

Ева испуганно замолчала. Несколькими этажами ниже был слышен топот ног, быстро сбегающих по лестнице. Этот звук чем-то напоминал стук копыт.

- Так! Я догоню, - Гаврилов бросился в погоню. – А ты быстро на лифте вниз. Найди там мужиков каких-нибудь и не дайте им выйти из подъезда, если у меня не получится.

«Что не получится?» – пронеслось в голове у Евы, когда она влетела в лифт и нажала на первый этаж. Засовывая в рюкзак книгу, которую ей очень хотелось, но язык не поворачивался назвать «проклятой», она подумала, что как же это удачно, что она живет… жила на тринадцатом этаже. Еще одна удача - в том, что у них в подъезде работал только один из двух лифтов – тот самый, на котором Мыкалгабырта как раз поднялся к ней. И именно поэтому та, или тот, или те, кто похитили ее ребенка, вынуждены были убегать по лестнице.   

Двери со скрежетом раскрылись, и Ева выскочила на нижнюю площадку парадной. Пусто. Она подбежала к выходу на лестницу, лихорадочно соображая, что делать. Около почтовых ящиков на керамическом полу валялся кусок арматуры. «Очень кстати», - Ева схватила его и заняла боевую позицию. Где-то выше, в районе третьего этажа, послышались крики и звуки борьбы, потом быстро приближающиеся шаги. Ева размахнулась, но тут увидела, как по пролету к ней спускается Гаврилов, бережно держащий в руках ребенка.

- Бежим отсюда, быстрее! – крикнул он.

Ева приняла малыша, и они выскочили из подъезда. Жаркое и парное июльское утро окутало их, подхватило и понесло к припаркованному в нескольких метрах джипу. Кардинальных различий между состоянием столичной атмосферы и микроклиматом в полыхающей квартире не было – с изменением ветра Москва вновь оказалась окутана удушливым смогом от пожарищ. Это была рукотворная стихия. После огненного лета 2010 года государство отстроило погорельцам новые дома – такие, каких они никогда до того не видывали. Двух-трехэтажные, со всей инженерной инфраструктурой, импортной сантехникой, мебелью, широкополосным интернетом и цифровым телевидением. Насмотревшись на всю эту лепоту, которую в пропагандистских целях настойчиво показывали по центральным телеканалам, смекалистые обитатели покосившихся изб, бараков и лачуг подумали не о том, как родное правительство заботится о пострадавших ближних, а о том, чем они, собственно говоря, хуже. С тех пор летнее поджигательство стало национальной забавой и способом быстро изменить свое бытие. Со времен расцвета учения Заратуштры в империи Сасанидов не было на земле такого количества людей, верящих в очистительную и созидательную силу огня.

Пока Гаврилов залезал в машину, Ева прикрыла платком лицо Горацию. Вместе с ним она запрыгнула на заднее сиденье:

- Что это было, Михаил Сергеевич? В смысле, кто это был?

- Баран какой-то, черножопый, - ответил Мыкалгабырта, трогаясь. – И сучка с ним еще, цыганка вроде. Да какая теперь разница! Надо уматывать отсюда.

- Куда едем?

- Туда, где нас ждут. - Михаил Сергеевич посмотрел в зеркало и сощурился: - Привет, Гораций!

Ева посмотрела на сына – Хор, как всегда, улыбался. Судя по выражению его лица, все происходящее его весьма забавляло. Она пересадила ребенка в детское кресло и пристегнула. Потом взгляд Евы скользнул по рукам Гаврилова – они были все в крови. Михаил Сергеевич понял ее немой вопрос:

- На каждое действие должно быть противодействие, - мрачно произнес он.

Ева вытащила из рюкзака детские влажные детские салфетки и протянула их Гаврилову. Ровер выехал на Алтуфьевское шоссе и смиренно пополз в плотном потоке к центру.

- Через Дмитровку не поедем, - уверенно произнес Гаврилов, - Дмитровка стоит, как пить дать. Сейчас по Ботанической через Останкино ломанемся.

- А чего там в центре?

- В центре опять беда  - революционэры народные гуляния устроили: «Путина – на нары» и все такое. Замучали уже. Какой, на хрен, Путин, когда тут такое происходит?

По радио крутили хит 1984 года немецкой группы Alphaville «Forever young»:

Forever young,
I want to be forever young.
Do you really want to live forever
Forever - and ever.

Ева знала: если Михаил Сергеевич сказал, что где-то пробка, значит – там ее не может не быть. Они ехали мимо крупнейшего в Европе ботанического сада – удивительного оазиса жизни посреди утыканного железобетонными термитниками города. В апреле 1945 года, когда советские войска начали битву за Берлин, лауреат Сталинской премии академик Цицин, прославившийся скрещиванием пшеницы с пыреем, вычерчивал на напоминающей сердце карте лесопарка будущие рощи, заповедные дубравы, розарии и сады непрерывного цветения. Заботливо опекаемый двумя поколениями лучших ботаников, дендрарий превратился в торжество симбиоза человеческой цивилизации и природы. Летом, особенно в солнечную погоду, он представлял собой поистине райское место. Вот и сейчас Еву тянуло туда, под сень вековых дубов, в сосновый бор, к вересковому саду и плакучим ивам у черных, как смола, прудов. Однако следовало торопиться, да и весь этот сад не смог бы защитить от смога так, как это делал обыкновенный кондиционер в машине.

Гаврилов выскочил к телецентру и свернул на улицу Академика Королева. Останкинский пейзаж заметно осиротел без телебашни, которая обрушилась во время недавнего землетрясения. В тот момент на обзорной площадке находилось все руководство Москвы во главе с мэром Собяниным. Сооружение без фундамента, которое, по легенде, должно было выдерживать любую качку, обвалилось после первых же толчков – башня не просто упала, она сложилась гармошкой. В течение последующей недели спасатели тщетно пытались найти останки чиновной делегации. В итоге решили сделать братский мемориал на близлежащем Останкинском кладбище - там, где покоятся останки знаменитых космонавтов.

- Что загрустила? – подмигнул Гаврилов, заметивший, как печально Ева оглядывала пустое пространство, на котором раньше возвышалась игла «сионистского жала».

- Мир рушится, будто карточный домик, - зевнула Ева. - И от этого почему-то не по себе.

- Но ведь ты Хатхор! Ты уже – существо высшего мира. Некоторые вещи, о которых мы даже не подозреваем, достают нас именно в тот момент, когда они совсем некстати. Этот новый мир выйдет из склепа цивилизации, захлебнувшейся в собственном дерьме. Мы все хотим этого!

Мыкалгабырта произнес это как-то зло. Он открыл боковое окно и смачно харкнул на вылет. Еве даже показалось, что глаза его сверкнули, хотя он не оборачивался к ней, ловко маневрируя в потоке машин. Она удивленно и обиженно посмотрела на водителя:

- Вы меня пугаете, Михаил Сергеевич, милый мой. Это именно то, что говорят темные злые люди, которые жаждут уничтожить нашу генерацию. Мы оличаемся от них тем, что любим этот мир таким, какой он есть.

- Но это же поганый мир, Хатхор! – возразил Гаврилов.

- Мир сам лжет о себе. Вы скоро почувствуете это, ваша душа не даст обмануть ее. В тот самый миг, как кровь Спасителя постучится в ваше сердце.

Гаврилов сначала напрягся, потом рассмеялся:

- Может быть, может быть! Но пути Хора неисповедимы. Не он ли учит нас, что добро и зло – суть одно и то же? Что спасение и есть уничтожение? Что боль и наслаждение – функции покоя?

- Да, это так. - Ева отвернулась к окну. – Это так…

- То-то и оно, дочка.

Михаил Сергеевич не случайно называл ее «дочкой». Он и был ей, по сути, как отец. Семь лет назад она сбежала от отчима - Гарика Мартиросяна, одного из тьмы сочинских бомбил. В отличие от популярного шоумена, это вечно засаленное гориллоподобное существо она вспоминала с омерзением. Еве не исполнилось еще и пятнадцати, когда отчим затащил ее в гараж и наглядно объяснил, как именно послушная девочка должна доставлять удовольствие кишащему гормонами взрослому дяде. Мать, сама изнасилованная судьбой сибирячка, конечно, догадывалась, что происходит, когда муж регулярно увозил на своей шайтан-арбе дочь «покататься», но закрывала на это глаза – тем более, что она и сама приходилась Еве приемной матерью. Единственным светлым пятном  пубертатного периода существования Евы был ее феерический роман с шурином всемогущего мэра Москвы Лужкова Виктором Батуриным - в те времена одним из неформальных хозяев Сочи. Как Золушка, она в первый же свой светский выход в ночной клуб «Восьмое небо» зацепила крупную дичь. Своими повадками совладелец «Интеко», конечно, мало походил на принца - по типажу он скорее был ближе к ненавистному Гарику. Но Батурин бывал в городе наездами, и на какое-то время жизнь Евы превратилась в сказку – с собственными апартаментами и личным шофером. Тем более, что все девушки южной столицы из уст в уста передавали легенду о Яне Рудковской, которая когда-то держала бордель в газпромовском отеле «Рэдиссон Лазурная» и в этом качестве обрела мужа-миллионера. Подружки уже рисовали Еве волнительные перспективы, но сказка быстро закончилась – пронырливый отчим сумел найти выход на кавалера дочери и объяснить ему, какими репутационными последствиями может обернуться это увлечение несовершеннолетней, и что надлежит сделать, чтобы замять вопрос. Батурин и сам к тому времени охладел к новой игрушке, поэтому отшвартовал ее без всякого сожаления. Зато Гарик реализовал мечту каждого адлерского армянина – обзавелся грязной шашлычной у самой набережной.    

Воздушный замок рухнул, но эта история заставила Еву по-другому оценить себя. Она решила, что красивая женщина может сама манипулировать мужчинами, и что у нее, несомненно, есть задатки дрессировщицы - надо только попасть в нужный зверинец. Поэтому, закончив школу и начитавшись в Интернете рекламных объявлений модельных агентств, она рванула покорять Москву. Ее мечты разбились, как волны о пирс сочинского Морпорта. Физические данные, конечно, оценили, однако вместо карьеры Кейт Мосс, с которой у Евы было определенное внешнее сходство, она оказалась жрицей любви в «элитном» салоне, расположенном в лабиринте старых домов между Тверской и Большой Дмитровкой. Близость мэрии, Государственной Думы, Совета Федерации, ГУВД и прочих институтов власти определяли клиентуру заведения. Исполняя сексуальные причуды российской политической элиты и насмотревшись на ее пьяные рожи, Ева окончательно потеряла всякий пиетет к любой власти. Именно здесь ее и нашел Гаврилов. Она почему-то сразу поняла, что он никакой не клиент. Не только потому, что в его облике не было вальяжности – внешне Михаил Сергеевич вполне мог сойти за какого-нибудь свежеиспеченного депутата-нефтяника «от скважины». Просто почувствовала, что он пришел не потрахаться на стороне, а забрать ее оттуда. Так и вышло: Гаврилов представился ее дальним родственником и выкупил Еву у крышевавших бордель ментов с Петровки за какие-то сумасшедшие деньги. 

Михаил Сергеевич действительно оказался ее родственником – от него Ева узнала о тайне своего происхождения, о народе Сигора и источнике абсолютной власти. Она выучила множество языков, в том числе и свой родной, обучилась криптографии и методам маскировки. Потом он отправил ее в Сигор – вожделенное для каждого человека место, где она получила имя Беатриче и научилась халдейским премудростям. Фею готовили к некоей миссии. Это время пришло тогда, когда человек, к которому Еву за год до того устроил работать Михаил Сергеевич, получил приглашение посетить остров Бела. Там она встречала его уже в качестве Беатриче, Беты, и привечала того, кто спустя три дня стал смыслом жизни и надеждой не только для нее самой, но для всех человеческих существ. Выпив кровь, обращенную в вино, она приняла новую жизнь.

Прокуренный голос Гаврилова вывел Еву из мемуарной медитации:

- Проснись, солнце, мы уж приехали!

- Ой, что-то я задумалась, - потянулась она, стряхивая с себя дремоту.

Они въехали на Большой Патриарший переулок и завернули в арку давно знакомого Еве довоенного шестиэтажного дома, выкрашенного грязно-голубой фасадной краской. Гаврилов припарковал машину во дворике, Ева взяла на руки Горация, и Гаврилов повел их к подъезду.

- Шестой этаж, - как бы про себя прокряхтел Михаил Сергеевич. – Ну что же они тут лифтов-то никаких не сделали? Двадцать первый век, етить их…

Шаги по каменным ступеням гулко отзывались в лестничной шахте. «Прямо как метроном», - подумала Ева, глядя на стоптанные башмаки понимавшегося первым Гаврилова. Он остановился около двери с латунной табличкой «21» и нажал на звонок. Замок тут же щелкнул, будто внутри кто-то специально поджидал. Тяжелая бронированная дверь с шелестом открылась наружу. Привратником оказался Наум Семенович Вайнштейн. Из глубины помещения доносились звуки клавесина – кто-то играл вариации на тему «Ригодона».

- О! Так это вы! – воскликнул нотариус. - Наконец-то. И Гораций с вами!

- Все в сборе? – поинтересовался Гаврилов. – Где Петров?

- Вот, полюбуйтесь.

Из коридора показался доктор Петров. Он усмехнулся:

- А как же!

Гаврилов сосредоточенно искал что-то:

- А где наш гость?

- Он на кухне, - пояснил Петров. - Пьет чай. Заварной, знаете ли – от него трудно оторваться. Особенно с лимоном и с мёдом. И плюшки там у него, сахарные, одна другой слаще…

- Понял.

Мыкалгабырта направился налево. Из полутемной прихожей выпорхнула одетая в стильное черное платье женщина с бокалом в руке. Это была Ксения Собчак - теледива и весталка гламурного мира, в последнее время увлекшаяся политикой и примкнувшая к непримиримой оппозиции. Ева щечками поцеловалась с нею и поплыла дальше по длинному коридору бывшей коммуналки, хорошо отремонтированной.

Она вошла в залу, пыльный воздух которой был пропитан запахом сигарного дыма. Сигару раскуривал губернатор Никита Белых, сидевший в кожаном черном кресле за огромным круглым столом из толстого стекла на бронзовых ножках. Правитель вятского края – родины мечтателя-романтика Грина и сурового психиатра Бехтерева – не отрываясь, строчил что-то со своего смартфона в твиттер, расстреливая виртуальных оппонентов, словно заправский пулеметчик. Рядом с ним, тоже ковыряясь в твиттере, сидел интернет-публицист Максим Коненко, известный в сети как Мистер Паркер. В гостиной присутствовало еще несколько довольно известных в определенных кругах людей. Это были галерист Марат Герман, бывший депутат парламента, глава фонда по борьбе с наркотиками Евгений Ройзман, рок-музыкант Юрий Шевчук, блоггер и революционер Алексей Навальнов, а также телеведущий и продюсер Леонид Парфенов. Ева приветственно кивнула всем и было хотела сказать что-то ритуальное, но вдруг увидела Белочку.

На клавесине, стоящем в темной арочной нише, играла маленькая белокурая девочка в розовом платьице. Она сидела на круглом фортепианном стуле, но вместо нот перед нею стояла картинка, помещенная в рамку за стекло. На небольшом листе картона темперой был изображен уаджет – соколиный глаз Хора, тот самый, что был поврежден в бою с Сетом, а потом, возрожденный, помог воскресить Осириса. Это был подарок Евы хозяйке квартиры на день рождения. Девочка всматривалась в рисунок и исполняла музыку, которую он в нее вселял. Около нее, повернувшись спиной к остальным, примостилась на табурете Маша Лукина, подсказывая девочке, как играть. Девочку звали Леночка, и она фактически была дочерью полка: после трагической гибели ее матери, Маша по просьбе Евы приютила ее у себя, в этой просторной, доставшейся от предков старой квартире. За полгода Леночка стала Маше самым близким существом, в котором она души не чаяла.

Ева обнялась со вскочившей с табурета Лукиной, присела у клавесина и погладила девочку по голове:

- Здравствуй, Белочка, - улыбнулась она. - Как дела?

- Хорошо, - глотая «р», тихо ответила девочка и посмотрела на Еву неземной глубины голубыми, как у младшего Хора, глазами.

Ева обратилась к Лукиной:

- Маш, тут чего-то накурено у тебя. Давай Горация в детскую отнесем, а?

- Да, пусть Белочка там с ним поиграет, - откликнулась Маша. – Белочка, пошли.

Они проследовали в соседнюю комнату, исполненную в розово-голубых тонах, где на полу был такой же, как в только что сгоревшей квартире, манеж с игрушками. Маленький Хор был тут явно частым гостем, и быстро освоился.

- Так, солнышко, - сказала Ева. – Белочка с тобой поиграет, а мы пойдем по делам, ладно?

Гораций кивнул. Ева с Машей вернулись в залу. Там уже чувствовалось некоторое нетерпеливое напряжение.

- А ты почему митингами манкируешь, Алексей? – шутливо спрашивала Собчак у Навального. – Соратники не поймут.

- Тебе бы все подколочки! - Оппозиционер махнул рукой, показывая, что она и сама знает, почему.

Все присутствующие догадывались, что это собрание - особенное. Они встречались очень редко, но последние события требовали обсуждения и принятия какого-то плана действий.

- Слышали свежий анекдот про патриарха Кирилла? – хитро прищурившись через маленькие очечки, спросил Герман.

- А разве нужны какие-то специальные анекдоты? – хмыкнул Навальнов. – Он, по-моему, сам по себе ходячий анекдот. Ну, давайте вашу байку.

- Знаете, почему Владимира Михайловича Гундяева давеча в рай не пустили?

- Нет, просветите.

- У него часы на рамке металлоискателя зазвенели, а снять не может – их же у него вроде как и нет.

Все засмеялись.

- Это примерно как, помните, анекдот советских времен про Брежнева и Солженицына? – спросил Вайнштейн.

- Про энциклопедию двадцать первого века, где Брежнев – мелкий политический деятель эпохи Соленицына? – уточнил Петров.

- Тот самый. Представьте себе статью о патриархе Кирилле из той же энциклопедии: «Гундяев, Владимир Михайлович - мелкий религиозный деятель эпохи группы Pussy Riot».

По гостиной опять прокатилась волна хохота.

- Ну что вы, зачем так жестко! – смешливо возмутился Герман. – Владимир Михайлович - без пяти минут лауреат Нобелевской премии по экономике. Он ведь открыл новый, доселе неизвестный науке вид товарно-денежных отношений - «безвозмездное дарение в обмен на рекомендованный благотворительный взнос». Именно таким образом они в Храме Христа Спасителя страждущих на автомойке ювелиркой и матрешками одаривают. Причем, заметьте, никакой ответственности за качество товаров и услуг благодетели не несут. Подарок же.   

- А при чем тут Гундяев? Они же не про него пели, а про Путина, - не преминул вставить Навальнов. – Тогда уж лучше так: «Путин – мелкий политический деятель, упоминаемый в творчестве группы Pussy Riot».

Смех прервал звук отрывающейся двери. На пороге гостиной появился сияющий Гаврилов. За ним вошел облаченный в белесый парусиновый костюм загорелый высокий человек лет сорока пяти с высохшим лицом и большими залысинами. Человек слегка поклонился, обернулся к картине над музыкальным инструментом и как бы засвидетельствовал свое почтение.

- У меня для вас важное известие, дамы и господа, - громко объявил Михаил Сергеевич.

По гостиной прокатилась волна озабоченного ропота. Михаил Сергеевич вышел вперед и произнес, показывая на своего спутника:

- Позвольте представить: перед вами капитан сухогруза «Арго» Иван Авдеевич Обвязов.

Озабоченность среди присутствующих сменилась радостными вздохами и аплодисментами. Белых попытался потушить свою сигару, но от его усилий табак занялся еще сильнее.

- Давайте выпьем за встречу, - предложил Гаврилов. - Маша, принеси нам, пожалуйста, все, что полагается по такому случаю.

Собравшиеся начали рассаживаться вокруг стола, Ева устроилась у клавесина. Когда все сели, Лукина подошла к шкафу-библиотеке, в центральной секции которой заманчиво поблескивал множеством стеклянных емкостей разного калибра солидный бар. Она извлекла из бара небольшую медицинскую мерную бутыль с резиновой крышкой-нашлепкой, какие обычно используют в капельницах. Капитан откупорил крышку, понюхал прозрачную жидкость и чуть поморщился.

- Чистый спирт, не извольте сомневаться! - как бы оправдываясь, встрепенулась Лукина. – Чище у нас тут не бывает.

Обвязов кивнул, поставил бутыль на стол. Маша достала из бара двенадцать хрустальных рюмочек и с ловкостью крупье разметала их по столу. Капитан покопался в боковом кармане пиджака и извлек какой-то металлический предмет. В его руке сверкнуло лезвие ножа-бабочки.

- Обращаем сей спирит в spiritus sanctus, - торжественно произнес он, и резко полоснул лезвием по указательному пальцу, как бы без сомнения отрезая его. – Аассолтсол!

Капитан поднес кровоточащий перст к бутыли и выдавил туда несколько капель. Жидкость тут же окрасилась в изумрудный цвет. Лукина степенно обошла всех, разливая содержимое бутыли. К запаху сигар и парфюма примешался острый полынный аромат. Два кресла – по левую и правую руку от капитана - оставались пустыми. Перед одним из них стояла наполненная рюмка.

      - Позвольте, Иван Авдеевич! – повернулась к продолжавшему стоять Обвязову Ксения Собчак. - Но ведь нас за столом одиннадцать, если не считать вас. А должно быть двенадцать. Как же так?

- Кстати, а почему именно двенадцать? – поинтересовался Навальнов.

- Если ты про евангелие, то оно здесь совершенно не при чем, - сказал Герман. – Просто двенадцать – это максимальное количество людей, которыми может манипулировать индивид.

- Не понял, а как же массовые манипуляции? – усомнился оппозиционер. – Манипулировать можно тысячами, миллионами, миллиардами!

- Ну, это уже, как говорил товарищ Сталин, статистика, - пояснил Герман. - Опосредованное воздействие. Непосредственно управлять коллективом можно только в том случае, если в нем не больше двенадцати человек. Именно поэтому любое правительство в большем по численности составе – недееспособно.

В их диспут вмешалась Собчак:

- Господа! Давайте все-таки говорить не «манипулировать», а «коммуницировать». Так будет корректнее. - И обратилась к Обвязову: – Так все же, где двенадцатый-то?

- Двенадцатый придет позже, - загадочно произнес капитан. – Но это не тот, о ком вы подумали.

Присутствующие понимающе переглянулись. 

- Хочу спросить, на всякий случай, - продолжил Обвязов. - Никто не желает отказаться? Дверь открыта.

Повисла тишина. Все смотрели на него так, будто он сказал какую-то непристойность. Каждый был на высоте экзистенциального шага, что ему предстояло сделать.

- Ну что же, - слегка прокашлялся Обвязов. - Тогда, как говорится, вздрогнули.

В следующее мгновенье Ева почувствовала, как внутри нее проснулось нечто. Понимание происходящего повергло девушку в знакомое уже эйфорическое и блаженное состояние. Ноги онемели, и она схватилась за крышку клавесина. Это нечто вдруг вышло, выплыло из нее и оказалось рядом. Ева открыла глаза и увидела прямо перед собой воздушного, словно призрак, Хора, от которого исходило радужное голографическое свечение. Он обратился к ней, не открывая рта:

- Здравствуй, Бета.

По выражению лиц сидевших за столом она поняла:  остальные видят то же самое. Все еще пребывали под воздействием только что принятого, но некоторые попытались привстать. Хор жестом попросил не оказывать такой чести, быстро прошел к столу и сел рядом с капитаном Обвязовым.

- Добрый день, - сказал он, молча улыбаясь. – Рад приветствовать.
 
- Вау! – прижала ладони к зардевшимся щекам Собчак. – Круто... Но как?

- Мы встретились благодаря тому, что некоторые законы материального мира были подвергнуты ревизии, - Хор облоктился и, кажется, даже немного покачался на стуле. - Я знаю, у вас есть множество вопросов. Давайте обсудим те из них, что представляют общий интерес. Все остальное мы можем обговорить в индивидуальном порядке. Тем более, что времени у нас не очень много.

Повисла тишина, в которой отчетливо раздавался стук старинных, с гирями и кукушечным боем, часов. Ева уловила мысль Хора о дефиците времени и вдруг почувствовала, как эти часы будто начали обратный отсчет. Первым молчание прервал Навальнов:

- Думаю, отражу всеобщее любопытство, - решительно начал он, - если поинтересуюсь, когда царствие света придет в Третий Рим? То есть, я имею в виду, планируешь ли ты посетить родной город с пастырским, так сказать, визитом?

- Царствие уже здесь. Вы же часть его. Вы пастыри над теми, кто еще пребывает во мраке. Мне же нет смысла приходить туда, где уже веет дыханием Сета. Может случиться так, что Третьего Рима скоро не будет, он окажется стерт с лица земли. А может, его удастся спасти. События развиваются нелинейно. Есть большая вероятность, что все то, что вы сейчас видите вокруг себя – стены, здания, сама жизнь здесь - скоро исчезнет. Мир на время обратится в болото, где нам придется прыгать с кочки на кочку. Предстоит сражение, величайшее сражение в истории войн. И теперь сражаться будут не люди. Это сражение за людей, и мы с вами являемся воюющей стороной.

- Но кто же враг? – спросил Ройзман. - Где эта сила, которая пытается уничтожить наш мир? Это что, какие-то потусторонние явления? Злые духи, не имеющие плоти и крови?

Хор задумался.

- Это не абстракция. И в то же время она не вполне индивидуализирована. Сегодня это все человечество, которое пребывает в забытьи, и которому нет никакого дела до того, о чем мы сейчас говорим. Большая, производящая часть населения планеты находится в состоянии голодного сна, а думающая часть поражена идеей ухода в иную реальность. Ты же знаешь, как действует героин?

- На себе не пробовал, - отрапортовал Ройзман. – Но опыт по части вывода упоротых имеется. А вообще, герыча в 1878 году фирма «Bayer» ведь изобрела. В качестве тонизирующего средства. Тогда опиаты в европейской фармакологии в моде были.

- Потом это стало болезнью. Через войны и эпидемии героин проникал в кровь цивилизации. Потом возникли синтетические препараты. Сейчас уже получается так, что, если вычленить из общей популяции «золотой миллиард», то примерно половина его сидит на наркотиках, а вторая половина уже не способна к жизни и интуитивно ищет путь к тому, чтобы сжечь вселенную вместе с собой.

- И что же теперь делать? – неуверенно спросил Ройзман.

- Теперь ты – Асклепий, ты и врачуй. Теперь все в твоих руках. Точнее, в крови твоей, стоит лишь поделиться ею.

- Но ведь у стада должны быть поводыри, - задумался Ройзман. – Иначе его движение бессмысленно. Ведь кто-то же ведет человечество к пропасти?

- Ты совершенно прав, - ответил Хор. - Наш враг находится среди тех, кто не отдает свою кровь, а пьет ее.

Все охнули. Собчак первой высказала догадку:

- Ты говоришь о…

- Да.

- Я всегда думала, что это лишь фантастические легенды, плод суеверий и воображения людей искусства. Граф Дракула, Кейт Бекинсейл в «Другом мире»…

- Я тоже так когда-то думал и смеялся над этим. Однако теперь очевидно, что заговор имеет своих вполне конкретных агентов. Коллективная воля человечества к самоубийству воплотилась в них. Это новообразование, раковая опухоль, которая выкачивает кровь из здоровых тканей и благодаря ей поддерживает свое существование. Рудрихиты – могущественная каста паразитов, некогда вышедшая из-под нашего контроля. В европейской традиции их называют вампирами. Они придумали этот термин и весьма искусно разыграли монету, создав множество вульгарных мифов  - так, чтобы никто не мог воспринять всерьез саму реальность их существования. На самом деле, эти существа берут свое начало от Иисуса из Назарета, кровь которого они выпили, и тело которого пожрали. Многие из них обрели земное бессмертие, путешествуя из эпохи в эпоху в ожидании конца времен. Конца, который они же нам и готовят две тысячи лет. Им покровительствует Сет и сестра его богиня Кали, но эти слепцы не считают себя ведомыми богами. Они осознали самих себя, как божество, и хотят создать новый, нижний мир, в котором сами будут править вечно. Их заветы и моральный закон – инструмент дрессировки, а эсхатологическая доктрина внедрена в массовое сознание лишь для того, чтобы создать генерацию подопытных душ в новом мире. Мы не должны допустить, чтобы эти планы были реализованы. 

- Но как? – усомнился Коненко. – Как можно противостоять им? Да что там противостоять - как их хотя бы распознать? Я уже второй месяц пытаюсь взломать код «Sanguinem», но ничего не получается! У меня нет доступа в их пространство. Если у нас не будет точного списка персоналий в этой сети, как мы сможем их нейтрализовать?

- Всему свое время, - сказал Хор. – Рудрихиты владеют сетью Facebook. Они создали уникальный инструмент контроля и слежения за человеческой жизнью. Его можно уподобить раковой опухоли, которая перерождает ткань и заставляет ее жить по своим законам – при том, что конечной целью этого новообразования является смерть организма. Люди сами отдают себя во власть им. Они сами фиксируют каждый свой шаг, каждое изменение своего бытия. И все это теперь доступно им. Информационный наркотик, который проник в мозг каждого пятого жителя планеты. Сейчас враг пытается уничтожить иные сети. Потому что именно там, в свободном мире идей, распространяется знание о том, что происходит на самом деле.

Коненко взволновался:

- Но если ты - бог, почему ты не можешь просто выборочно уничтожить их? Не знаю, молниями там, или еще как-то?

Хор улыбнулся:

- Мы находимся в этом мире, и вынуждены действовать по законам этого мира. Я могу создать коридор, могу показать вам путь, но не могу сделать за вас то, что вы должны сделать сами. Тем более, что я не вижу рудрихитов: они уже покинули этот мир, это живые мертвецы, зомби. И я, к сожалению, не могу проникнуть в их разум. Об их действиях и планах я могу судить лишь по тем командам, которые они отдают людям.

- Ясно, - вздохнул блоггер.

- Но погоди, - вмешался Парфенов. – Мы все читаем новости. Даже если учесть, что девяносто процентов информации мировых телеканалов – вранье и пропаганда, совершенно очевидно одно: царствие света распространяется везде. К нему обращаются миллионы людей. Посмотри, что происходит! Никакая армия в мире не может поднять на нас оружие, потому что армия состоит из солдат, а солдаты переходят на нашу сторону. Если так пойдет дальше, то скоро наш враг останется один на один со всем населением планеты.

- Все не так просто, Леонид, - ответил Хор. – Ты прав, наши дела сейчас идут хорошо. Но ведь и враг это отлично понимает. Поэтому в ближайшее время их клан пойдет в мир и начнет массовую вербовку людских душ, совращая их ложью о нас и посулами вечной жизни. Не пройдет и месяца, как все человечество окажется поделено на «мы» и «они», не останется ни одного непримкнувшего. Тогда придет время Армагеддона. Поэтому наша главная задача сейчас – спасти от их сетей как можно больше тех, кто еще не ведает, что может случиться завтра.

- Скажи, Хор, а существуют ли другие миры? – неожиданно спросил Герман. - То есть, - он поправил очки, - я имею в виду то, что наша вот эта планета - это какой-то такой эксклюзив, или сейчас, в это самое время, есть другие цивилизации, тоже стоящие на грани самоуничтожения? В смысле, где есть такие же посланники вроде тебя? 

- Других нет, - ответил Хор.

- А как же все эти инопланетяне с щупальцами, зона пятьдесят один? – удивился Петров. - А летающие тарелки, сигарообразные объекты и прочее?

- Это все шутки Сета. Мы были вне времени и пространства, когда создали это пространство и запустили время. Возник материальный мир, как идеальное место для того, чтобы пространство и время были поняты. Если случится то, что теперь может случиться – погибнет все. И эта планета, и весь бесконечный космос вокруг нее.

- Можно мне вопрос?

Это была Лукина.

- Говори, душа моя, - подбодрил ее Хор. - Я читаю мысли твои, но они есть у многих здесь присутствующих. Так что озвучь, будь добра.

- Я боюсь смерти, Хор, - простодушно сказала Маша. - Это ведь больно.

- Мучения возникают лишь тогда, когда ты сама воспринимаешь их как мучения. Смерть сама по себе – это переход, и преодоление его не требует ни эмоциональных, ни физических усилий. Лифт, который переносит тебя из одного мира в иной. Однако путь к этой двери может быть разным. Порою болезненным, порою – совсем нет. Но ты не умрешь, надеюсь.

- Вот именно! – сокрушенно воскликнула Лукина. - «Надеюсь», ага. Ты ведь сам говоришь, что предопределения нет…

- Да, надеюсь. Ваша плоть бессмертна. Она не подвержена моровой язве, которая грядет, ее не возьмет ни яд, ни сталь. Главное – избегайте объятий Молоха. Только он может изгнать вас из этого мира. Но это не самое серьезное, что может случиться. Истина заключается в том, что если вы не будете делать того, что я говорю, этот мир неминуемо погибнет, и вы вместе с ним.

- Это что, конец? – спросил Навальнов.

Он был несколько расстроен.

- Не конец, конечно. Человек не может погибнуть. Может быть разрушено его тело, но ведь это всего-навсего распад уникального набора молекул, образующих homo sapiens. Ваша бессмертная сущность никуда не исчезнет. Однако гибель вселенной, которую сейчас вы еще можете спасти, будет тяготить вас всю оставшуюся вечность. Поэтому сейчас необходимо считать на дни и часы, а не месяцы. У вас был выбор, и вы его сделали. У каждого человека есть выбор. Так давайте дадим каждому совершить его. - Хор сделал паузу. - Сейчас же пора прощаться, потому что сеть уже наброшена.

- В каком смысле? – забеспокоился Обвязов.

- В таком, дорогой мой Иван Авдеевич, что Басманный суд только что выдал следственно-оперативной группе на руки постановление об аресте Хатхор, и этот дом блокирован.

- Аресте? За что?! – возмутился Белых. – На каком основании?

- А разве нужны какие-то формальные основания? – улыбнулся Хор. - В постановлении сказано, что она «нанесла значительный урон священным ценностям христианского служения и посягнула на сакраментальность церковного таинства». Остальные присутствующие, естественно, могут пойти как соучастники и укрыватели.

Белых вскочил:

- Но ведь это чушь собачья! Абсурд!

- Абсурд - излюбленный прием рудрихитов. На самом деле, они просто хотят на время лишить Хатхор и, по возможности, всех вас свободы передвижения - с тем, чтобы выиграть время и запустить адскую мельницу.

- Надо же, какие политесы! – съязвил Навальнов. - С каких это пор чекисты бумажками подкладываются?

Белых хватился за телефон:

- Господа, успокойтесь! Я только сейчас дозвонюсь…

Хор встал, улыбаясь.

- Не стоит. Сейчас бесполезно. Эти люди выполняют чужую волю, не ведая, что творят. Но если есть капкан, значит, есть тот, кто может его открыть. И это вовсе не обязательно тот же, кто его поставил. Оставим этих ловцов без улова, чтобы никакая формальная бумажка не стала основанием для каких-либо претензий со стороны формальных властей к любому из вас. Кстати, насчет бумажек. Наум Семенович, ты подготовил те документы, которые могут понадобиться присуствующим?

Вайнштейн вскочил, доставая из-под стула потертый кожаный портфель:

- Разумеется! Вот, извольте.

Он выложил на стол пачку бордовых паспортов с золотистым гербом Ее Величества Елизаветы II, царствующей королевы Великобритании.

Белых недоверчиво взял лежащий сверху документ:

- Nicolas White, - прочитал он. – Фотография моя. Это настоящий?

- Обижаете, - расплылся Наум Семенович. – Все оформлено через Британские Виргинские острова, в лучшем виде. К последней странице прикреплена легенда обретения подданства.

Все начали разбирать свои документы. Ева взяла паспорт, рюкзак и вместе с Лукиной отправилась в детскую комнату, где Леночка игралась с маленьким Горацием. Ева подняла с кресла «кенгуру», накинула переноску на себя и посадила в нее Горация. Лукина взяла за руку Леночку и пошла в гостиную. Когда они вошли в залу, все уже были в готовности. Увидев отца, Гораций захихикал и затрепыхал. Хор улыбнулся и помахал ему.

- Но как же мы выйдем? – спросил Петров. 

- Если в доме есть один вход, это не значит, что в нем только один выход, - ответил Хор.   
 
Он показал на шкаф с книгами. Навальнов тотчас подскочил к застекленному стеллажу и резким рывком на себя отодвинул косяк. В стене за шкафом оказалась стилизованная под модерн ореховая дверь с декором. Открыв ее, он обнаружил зеркало. Но не простое, а будто колышащееся, живое.

- Ты повторяешься, Элохим, - усмехнулась Ева.

- Ты хочешь сказать, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды? Готов с этим поспорить, – парировал Хор. – Уходите достойно, ничего не бойтесь. Мы не прощаемся. Нет ни боли, ни смерти. Да пребудут с вами отец наш Осирис и мать наша Исида.

Он замерцал и растворился в пространстве. Остальные вышли во вновь образовавшийся проход один за другим. Последним, вместе с Евой, покинул зал Гаврилов. Как только дверь закрылась, в проеме окна появилась облаченная в черный камуфляж фигура человека с автоматом на шее и балаклавой на голове. Человек спустился сверху при помощи альпинистского троса. Качнувшись на нем, он выбил ногами стекло и запрыгнул в комнату. В тот же момент вылетели другие окна.

- Всем лечь на пол!!! – гавкнул человек в маске.

По всем помещениям квартиры послышались шаги. Это были такие же, как он, люди в масках и камуфляже с желтыми буквами «ФСБ» на спине.  Никого больше в квартире не было. Удивленно переглядываясь через прорези в шапках, спецназовцы двинулись по коридору к входной двери и открыли ее. За дверью стояли полковник Михайлов, майор Джабраилов и еще несколько человек в штатском.

- Где они? – нетерпеливо спросил Михайлов, входя внутрь.

- Здесь пусто, - извиняющимся тоном отрапортовал спецназовец, снимая с головы неудобный шерстяной чулок.

- Не понял, - оторопело посмотрел на него полковник. - Что значит «пусто»?

Он проследовал в залу, на ходу отдавая указания:

- Все обыскать! В шкафах смотрите! И план здания мне, Руслан.

Подойдя к столу, недоверчиво взял из пепельницы еще тлеющую сигару, начал мерить гостиную шагами, приговаривая:

- Это же бред какой-то… Они где-то здесь. Прячутся, наверное. Капитан, что там у вас? – позвал он в сторону коридора.

- Никого, - обреченно доложил вошедший командир подразделения. - Никого нету. Ушли.

- Не могли же они сквозь пол провалиться. - Михайлов озадаченно расстегнул воротник рубашки и почесал шею.

- Не могли, - откликнулся спецназовец. - В квартире снизу мои ребята. И сверху тоже.

- А вот туда посмотрите, - сказал Джабраилов, указывая на дверь за отодвинутым шкафом.

Он подошел к ней и открыл. За дверью была глухая стена. Майор постучал по ней и развернулся:

- Что там?

- Там улица, - ответил Михайлов, рассматривая развернутый на столе план здания. - Это крайняя квартира в доме. Мистика какая-то.

- Да уж, чертовщина, - согласился майор. - Даже не знаю, чего теперь будем докладывать.

- Яйца нам всем поотрывают за такую операцию! - полковник раздосадованно присел за стол и стукнул по нему так, что посуда подпрыгнула. - Вот же ****ство какое!

Михайлову было плохо, реально плохо. Не только потому, что не лежала у него душа к этому мероприятию. Более всего мучил псориаз, которым полковник страдал уже несколько лет. Тело, покрытое язвами, иногда казалось ему чужим. Он слышал про чудеса, которые вытворял этот Хор и готов был поверить во все то, что происходит вокруг него. Оглядевшись, он вдруг увидел перед собой рюмку, полную зеленой жидкости. Михайлов машинально схватил ее, понюхал и выпил. В следующий момент он почувствовал, как по всему его телу растекается сладкая истома. Словно на него накатил оргазм невероятной, неведомой прежде силы. Полковник вдруг ощутил себя в состоянии полнейшего счастья, словно потеряв свое тело и охватив собою всю вселенную. Время и пространство перестали существовать. Перед глазами, которых уже не было, переливались невыразимой красоты картины, а слух был поглощен гармонией сфер. Полковник, тяжело дыша, оперся о стол и попытался встать, потом захрипел и пригнулся над столом. Со стороны это было похоже то ли на сердечный приступ, то ли на отравление смертельным ядом. Джабраилов немедленно подскочил к нему и схватил за плечи:

- Александр Владимирович! Что с вами?! – Он посмотрел на пустую рюмку и оглянулся к застывшим за его спиной людям в штатском.
 
Михайлов немедленно пришел в себя и встал, загораживая стол:

- Не надо, ребята! Все нормально. Окей. Просто пойло какое-то ядреное. Давайте-ка, все тут переройте. Каждый сантиметр чтобы запротоколировали!

Штатские отправились по комнатам. Оставшись один, полковник достал из кармана салфетку, смочил ее оставшимся в бутыли спиртом и быстро протер стоявшие на столе рюмки. Потом сел и огляделся. В душе его все перевернулось – окружающий мир выглядел совсем по-иному, будто Михайлов только что заново родился. Физическая перемена была тоже вполне ощутима: зуд прошел. Михайлов пощупал место на шее, обычно покрытое корками, и не нашел их – мягкая кожа была приятна на ощупь. Словно завороженный, он сунул руку под рубашку и начал ласкать себя, будто самую нежную любовницу, сползая все ниже и ниже. Этот процесс прервал мобильный телефон, который предательски зазвонил в кармане. Звонок сейчас был совершенно некстати – совсем как тогда, когда родители застукали его, старшеклассника, занимающегося онанизмом. Михайлов раздраженно вытащил трубку – номер не определялся. Полковник нажал на прием звонка и услышал тихий, добрый и очень знакомый голос:

- Здравствуй, Александр Владимирович.


ОРАЛЬНЫЙ КАБИНЕТ

Она была восхитительна, эта белокурая шведская бестия Эллин Нордегрен. Тайгеру Вудсу в этом плане, конечно, повезло, так ведь не все же коту масленица. Барак Обама втягивал в свои легкие тлеющий косяк и вдыхал парфюм живого сокровища викингов, который еще не выветрился из Овального кабинета. Президент был очень горд тем, что превратил главный офис страны в отдушину своих пороков. Действительно, разве может кто-то заподозрить нечто предосудительное во встрече первого лица с попечительницей благотворительного фонда психологической помощи детям, пострадавшим от семейных конфликтов? Это было, конечно, идеальное место для адюльтера, и по этой причине кабинет уже давно, еще со времен Моники Левински, надо было переименовать в Оральный. И мягкие бежевые диванчики были здесь как нельзя кстати. Обама сидел, голый и опустошенный, в самом главном кресле мира, рассматривая фотографию жены. Она стояла в череде фотографических портретов, которые по традиции обязаны быть на столе у президента США. Разница между этим ее портретом и реальностью была разительной. Мишель относилась к тому подавляющему большинству негритянских женщин, которые, достигнув заданной высоты, обрастают жирком как в переносном, так и в прямом смысле слова. Она и раньше вряд ли могла претендовать на героиню чьих-то сексуальных грез, а теперь, превратившись в толстую корову, стала отвратительна. Барак не имел с нею секса уже очень давно – правда, раньше ему нравились черненькие. Мулатка Вера Бейкер, например. Жена, конечно, догадывалась, но не могла поймать за руку. Вернее, за член. Как докладывала потом секретная служба, она сама завела себе целый гарем пылких поклонников.

Барак открыл ящик стола, достал оттуда серебряную баночку с инкрустацией, отвернул крышку и вытащил  серую пилюлю, на которой был выдавлен смайлик. Экстази - как раз то, что ему необходимо принять, чтобы взбодриться. Президент внимательно осмотрел таблетку и положил ее на язык.  И тут же вспомнил, как во время избирательной президентской кампании, выступая в евангелистской церкви Калифорнии, услышал вопрос о наркотиках. Это был, разумеется, подсадной воутер. Обама с болью в голосе признался, что в юности не только бухал, но также курил марихуану и нюхал кокаин, и что это было для него серьезным моральным испытанием. Барак очень гордился тем, что придумал такой элегантный ход. На молодое поколение американцев, которые в большинстве своем сидят на стимуляторах бытия, это произвело должный эффект, показав, что Барак – «свой». А старичье прослезилось от умиления, увидев его покаяние за грехи молодости. Ничто так не трогает лицемерную человеческую душу, как вид кающегося грешника, и ничто не делает моральную репутацию покаявшегося более тефлоновой к последующему обливанию помоями. Когда через неделю после инаугурации его сводный брат Джордж был арестован в Кении за наркотики, этого никто почти не заметил. Уставшая нация была очарована его харизмой и воодушевлена его трендом «да, мы сможем!», этим ключиком к жалким сердцам среднего класса, насмерть перепуганного призраком великой депрессии. Жалко, конечно, что весь этот душевный порыв улетучился, как пар из паровозного свистка. Но, с другой стороны, что Барак мог сделать, вскарабкавшись на вершину пирамиды? Он же не господь бог, чтобы перебрать всю эту пирамиду по кирпичикам. 

От своего основания первыми колонистами Америка всегда была демократической страной. Но это демократия особого типа. Да, в конечном счете, все решает народ, обыватели. Ради этих ничтожных, обожравшихся гамбургерами людишек фиглярствуют  великие политики, умнейшие люди этой страны, изображая из себя оплот морали и соревнуясь в красноречии. Не то что реальный флирт – невинная рассылка в интернете своих фотографий в неглиже и с эрегированным членом – может обернуться грандиозным скандалом и свержением с Олимпа. «Бедняга Вайн, - подумал Барак, рассматривая свой член. - Он ведь даже никого из них не трахнул!» Обаме пришло в голову, что было бы неплохо ввести психиатрическое освидетельствование для кандидатов в Конгресс, правда он тут же вспомнил встречу с Ассоциацией психиатров Америки и отогнал крамольную мысль.

Но особенность США в том, что народную любовь, как и все остальное, можно купить. Будто на блошином рынке. Главное – предложить бо;льшую цену, чем твой конкурент. Именно поэтому главным вопросом любой президентской избирательной кампании становится сбор денег. «Вау! В фонд Барака собрано больше миллиарда! Значит, этот парень круче, чем даже этот мормон-миллионер Митт Ромни». Так думает избиратель, и сам размер фонда становится важным политическим ресурсом – вне зависимости от того, как потом будут потрачены эти деньги. А собрать значительные суммы без поддержки известных кланов невозможно. Сами по себе владельцы состояний не играют в публичную политику. Когда-то Росс Перро попробовал – и что из этого вышло? После досадного убийства JFK Рокфеллеры и Кеннеди предпочитают фронтовать, выдвигая на первый план талантливых актеров. Современная аристократия не опускается до того, чтобы самой управлять процессами. Для картинки выставляются фигуры вроде рубахи-парня Клинтона, имбецила Буша или вот теперь его, Обамы. Поэтому любая избирательная кампания начинается и заканчивается на ранчо аристократов. Барак два раза доказал им, что он – то, что надо. А самым главным ходом избирательной кампании было виртуальное убийство виртуального Осамы Бен Ладена. Странно, что Буш не сделал этого за два срока президентства. Хотя, в качестве скальпа ему хватило повешенного Саддама. Генно-модифицированная американская нация многое впитала от вырезанных когда-то индейцев.

Выборы прошли ноздря в ноздрю, чего Барак никак не ожидал. Причем не благодаря, а вопреки традиционным средствам массовой информации. В этом было существенное отличие от первой кампании, когда журналисты любили его. Теперь они ему были, в общем, то, не очень и нужны – 44-й президент США хорошо овладел искусством общаться с аудиторией без посредников, с помощью социальных сетей. Потом драйв совсем пропал. А теперь еще это неожиданное явление мессии Хора на Ближнем Востоке спутали карты. Согласно информации ФБР, руководство Google фактически уже работает на этого странного человека – кажется, русского. Не случайно его проповеди забивают все топы рейтингов по просмотрам. Он уже реально влияет на внутреннюю политику США, и Барак ничего с этим не может поделать.    

На столе перед президентом лежало несколько докладов: пухлый талмуд от секретаря департамента внутренней безопасности Джанет Наполитано, три файла чуть поменьше – от старенького секретаря по обороне Чака Хэгела, госсекретаря Джона Керри, директора ЦРУ Джона Бреннана и, наконец, скромненькое саммари от советника по национальной безопасности Томаса Донилона, который как бы обобщал все написанное главами госдепа, Пентагона и разведки. Все документы были посвящены, конечно же, одной теме – экспансии хороитов. Никакого желания вникать в писанину Джанет, которая только и думала о том, чтобы переложить на него бремя принятия решений, у Барака не было. Он и без нее прекрасно знал, что общины царствия света уже вовсю функционируют во всех штатах от восточного до западного побережья. Вопрос заключался в том, что с этим делать. ФБР предлагало простой выход – подвести всех под антитеррористический акт и устроить им Варфоломеевскую ночь. Однако Наполитано почему-то относилась к этому скептически, хотя особый гуманизм этой старой лесбиянке был совершенно несвойственен. «Пора уже заканчивать с ЛГБТ-лобби в администрации, - усмехнулся Обама. - И Берри, который превратил Белый дом в гей-клуб, неплохо бы вернуться в вашингтонский зоопарк, где он так славно директорствовал. А то скоро зоофилов начнем набирать».

Президент живо представил себе такой диалог с начальником управления по персоналу, ставленником Gay & Lesbian Leadership Institute* Джоном Берри: «Джон, как там Аманда Симпсон из департамента торговли? Мы, кажется, гордимся, что у нас открытый транссексуал на руководящей должности?» - «Господин президент, ее карьера развивается прекрасно! Она только что получила повышение. Только Аманда не просто транссексуал, она теперь сожительствует с догом Скуби Ду и присоединилась к движению за легализацию браков с животными» - «Отлично, Джон! Надеюсь, это мощное движение будет полезным для нас на предстоящих выборах в качестве группы поддержки…» Для помешавшейся на политкорректности публики приходилось, скрепя сердце, периодически делать через спикера Шина Инуйе заявления в духе «президент гордится тем, что его назначения отражают разнообразие американского общества». Однако самого Обаму давно уже коробило от того, что каждый клерк в администрации поглядывает на него как на сексуальный объект, вместо того, чтобы видеть в нем босса.   

Барак взял донесение, подготовленное Донилоном. Этот лысоватый мужичок был, конечно, забавным кадром. Он получил ключевую должность: именно ему было дозволено советовать президенту по вопросам национальной безопасности. В этом, конечно, заключалось некоторое искушение, но и огромная возможность. Донилон был гениальным агрегатором - умел быстро усваивать информацию, обрабатывать и выдавать ее в удобоваримой для президента форме. Обама сосредоточился и начал читать:

 А. А. В. Так называемая армия света уже контролирует Персидский залив и взятие Иерусалима является лишь вопросом времени. Фанатичные последователи Хора перекрыли поставки нефти из региона, утверждая, что обладают неким источником энергии, который позволит человечеству полностью отказаться от традиционной энергетики, включая ядерную. Флот хороитов (бывший пятый флот ВМС), включающий в себя авианосные соединения, в настоящее время контролирует судоходство в Индийском океане.

 А. А .С. В то же время, ни одно из ведомств США не имеет никакого понятия о том, что происходит на оккупированных хороитами территориях. По необъяснимым пока причинам агентурная работа сведена к нулю – старые источники информации перекрыты, попытки внедрения новых агентов заканчиваются провалом. Однако, основываясь на данных орбитальной группировки, Агентство национальной безопасности прогнозирует, что очередными целями захвата могут быть Индия, Южная Африка и Бразилия. 

 А. А. D. Применение реагента с новым штаммом болезни Монтгомери  Pestis africana suum, поражающей человека, судя по всему, не имело того эффекта, на которое рассчитывало Центральное разведовательное управление. Более того, по неизвестным пока причинам этот реагент неожиданно потерял свои локальные качества и оказался невосприимчив к изначально разработанной вакцине. Из-за «эксцесса исполнителя» (утечка реагента в Бенгази, Ливия) существует реальная угроза заражения пока еще неподконтрольных хороитам территорий в Северной Африке, что, ввиду массового наплыва беженцев в Европу, может привести к пандемии смертельно опасного заболевания.

A. A. E. Вооруженные силы США и наших союзников в регионе столкнулись с невозможностью ведения эффективных боевых действий ввиду отсутствия явного противника...

Барак остановился в недоумении и еще раз прочитал последнюю фразу. Он почесал нос, развернулся в кресле, снял телефонную трубку и нажал на линию Донилона. Том оказался на месте.

- Слушаю, господин президент.

- Том, старина, - приветливо начал Обама, - я вот не пойму твоей ремарки насчет «отсутствия явного противника». Это что такое?

Возникла пауза.

- Да я и сам не пойму, - медленно подбирая слова, ответил Донилон. - Там все настолько сложно, что у меня в голове не укладывается.

- Послушай, ты же работаешь для того, чтобы укладывалось. Потрудись объяснить… Ну, хотя бы так, как чувствуешь.

- Солдаты не хотят воевать с ними, господин президент.

- Что значит «не хотят»? Это же армия, черт возьми! Есть приказ. Есть присяга. Мы им деньги платим, в конце концов.

- В армии служат люди. У них свои мотивы. Мы столкнулись с массовым безумием, которым охвачено уже несколько сотен миллионов человек. А насчет денег… Боюсь, скоро наши деньги уже не будут иметь никакого значения.

Обама не мог поверить, что слышит это от механического Тома.

- У меня такое ощущение, - раздраженно крикнул он в трубку, - что этим безумием охвачены в первую очередь вы сами! Все!

Президент раздраженно швырнул трубку и вытащил из стола кокаиновую пудреницу и бумажку в один доллар с портретом Джорджа Вашингтона, к которому, как говорят, приложил руку русский оккультист Николас Рерих. Да, это была раритетная банкнота, выпущенная в 1935 году – в те времена, когда она  еще считалась сертификатом, который мог быть обменян на серебро. «Скоро наши деньги не будут иметь никакого значения, – припомнил Барак. - Но на что-то же они сгодятся». Свернул банкноту в трубочку и втянул дорожку. Затем встал и, шмыгая носом, принялся решительно обмерять кабинет шагами своих длинных кривоватых ног. Строившаяся два с лишним века на страхе и менторстве империя рушилась, как карточный домик. Искусственно выращенная американская нация зажралась и заигралась – в ее зеленые билеты и трежерис больше не верили. Парадигма долгового афериста:  брать как можно больше, чтобы кредиторам было не выгодно банкротить должника – в надежде, что он когда-нибудь хоть что-нибудь да отдаст. Америка научилась делать это виртуозно, присовокупив к подобному образу жизни гангстерский напор. На занятые у всего мира деньги Вашингтон не только содержал десятки миллионов бездельников у себя дома и раздавал подачки лояльным бездельникам по всему миру, но и ковал военную мощь, благодаря которой никому и в голову не приходило предъявить к оплате ничем не обеспеченные долговые бумаги. Однако после кризиса вокруг «технического дефолта», когда чванливый Конгресс, проведя несколько месяцев в дебатах, милостиво разрешил миру купить еще одну порцию долговых расписок на три триллиона долларов, желающих вкладываться в этот считавшийся ранее надежным «инструмент» оказалось не так уж много. Китайцы, японцы, арабские шейхи, русские, - все они будто прозрели и заговорили с боссом языком ультиматумов. Америка оказалась в положении голого короля, к тому же задолжавшего соседям астрономическую сумму денег. И тогда грянул настоящий дефолт. Неожиданно выяснилось, что в казне нет денег, чтобы оплачивать предъявляемые ожиревшей от фастфуда нацией социальные счета, а держатели бондов по всему миру начали арестовывать имущество Соединенных Штатов. В новостях шли сюжеты о том, как американцы грабят супермаркеты в поисках пропитания.

Обама развернул купюру и посмотрел на левый оттиск Большой печати на оборотной стороне. «Annuit C;ptis, - усмехнулся президент. - Novus Ordo Seclorum*. Мы всегда думали, что по умолчанию это означает: «Бог благословляет наши начинания». А с чего мы взяли, что имелся в виду именно бог? Ведь  получается - некто. И почему «ordo» – в чем порядок? Какой порядок родится из нынешнего хаоса?». Президент еще раз вгляделся в рисунок и похолодел. В слове Coeptis, где буквы «o» и «e» изначально были почему-то совмещены, «o» куда-то пропала. Теперь получалось «Annuit Ceptis»*. Но самым шокирующим было не это. С того места, где над недостроенной пирамидой раньше сияло привычное всевидящее око, на него смотрел уаджет. Сама пирамида оказалась законченной, а в ее основании вместо MDCCLXXVI* значилось MMXII*.

- Срань господня! – прошептал Обама. – Это что еще такое?!

В замешательстве, он подбежал к окну, отодвинул штору и посмотрел на банкноту в свете. Изменившийся рисунок оставался тем же. Барак вернулся к столу и покосился на лежащую там кокаиновую пудреницу. «Надо сказать парням, чтобы меняли поставщика», - подумал он. Взял в руки раскрытую коробочку и поднес к глазам, с недоверием осматривая белоснежный искрящийся порошок.

– Это же для настроения. Для настроения, да. Глюков быть не должно. Нет, не должно.    

В этот момент зазвонил телефон. От неожиданности Обама выронил пудреницу, и кокаин рассыпался по столу.

- Черт! – в сердцах выругался президент и схватил трубку. – Ну что там у вас еще?!

- Его святейшество папа римский Франциск, господин президент, - замялся секретарь, услышав недовольный голос хозяина Овального кабинета. – Соединить с ним позднее?

- О’кей, О’кей! Слушаю.

После некоторой паузы в трубке раздался вкрадчивый старческий голосок Хорхе Бергольо:

- Добрый день, господин президент… Здравствуй, сын мой!

- Здравствуйте, ваше святейшество! Надеюсь, погода в Риме хорошая?

- Господь милостив к вечному городу. Не так, как к вашему.

- Еще не вечер, ваше святейшество! – возразил Обама, прижимая трубку к уху плечом и смахивая со стола кокаин в выпотрошенную  карандашницу. - Еще не вечер! Боевая мощь Соединенных Штатов безгранична.

- Ваши солдаты слабы не только духом. Одной из причин падения Римской империи было как раз то, что платить жалование легионерам оказалось нечем.

- Мы решаем эту проблему, - в тысячный раз произнес Обама. – Есть временные трудности. Америка – это не только экономика номер один, это оплот свободы и хранитель мирового порядка. А вот ваша организация имеет дело с проблемами системного свойства. Как там педофилы ваши поживают?

Трубка хрипло рассмеялась.

- Давай не будем обманывать самих себя. Но я, собственно, побеспокоил тебя не для того, чтобы обсуждать уровень морали нашего епископата, состояние финансов вашей страны или  боеспособность вашей армии – я в этом ничего не понимаю, да и нет смысла понимать. Ибо есть такой способ выиграть войну, для которого не нужны солдаты. Есть оружие, которое подчиняется воле одного человека.

- Что ваше святейшество имеет в виду?

 - Я имею в виду, что ты должен немедленно нанести массированный ядерный удар по Мекке, Вавилону и Иерусалиму.

Барак был несколько озадачен таким поворотом. Вернее, его поразило не столько само предложение шарахнуть водородными бомбами по Ближнему Востоку, сколько то, от кого оно исходило.

- Да вы понимаете, какие могут быть последствия? – взволнованно произнес он. - Поверить не могу! Вы, может, номер телефона перепутали, ваше святейшество? Я же не безумный Ким Чен Ын, честное слово. Вы представляете, к каким жертвам это приведет? А Иерусалим? Это же святой город! Да там камня на камне не останется.

- Зато нельзя будет построить ложный храм, - спокойно отозвался Франциск. - Терапией, то есть конвенциональными средствами невозможно остановить гангрену. Надо удалить зараженную часть плоти человечества. Пожертвовать малым для спасения всего организма.

- А почему бы русских об этом не попросить? Недаром же их баллистические ракеты в нашей классификации называются «Сатана».

- Шутишь?

- Шучу. Но неужели нет никакого иного выхода?

- Поверь мне, если бы он был, я бы сейчас не говорил с тобой. Сказал господь наш: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне. Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч, ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин меня; и кто любит сына или дочь более, нежели меня, не достоин меня», - первосвященник сделал многозначительную паузу. - Ты должен укрепиться в вере и принять правильное решение.

- «Десница твоя, господи, прославилась силою; десница твоя, господи, сразила врага», - задумчиво воспроизвел песнь израильтян Обама. - Но откуда мне знать, что та боеголовка, которая упадет на Храмовую гору, будет десницей господа? Не случится ли так, что это дьявол искушает нас?

- Почему ты колеблешься, сын мой, - удивился Франциск. – Ты просил святой престол снять с выборов Рика Санторума, который доджен был стать твоим противником вместо Ромни. Мы сделали это. Это мы расчистили тебе красную ковровую дорожку к новому президентскому сроку.

- Я всегда был уверен, что своим креслом обязан геям и лесбиянкам, - парировал президент.

- А кто, по-твоему, контрлирует геев и лесбиянок в Америке, чьей власти они покорны? – рассмеялся понтифик.

- Не понял… - удивился Обама.

– Тебе не надо понимать, посто поверь. Вещи не такие, какими они кажутся. Короче, услуга за услугу. Кроме того, даю тебе шанс объединить нацию в новом крестовом походе.

- Но ведь это смертный грех!

- Тебе не надо печалиться об этом, ибо я отпускаю любые грехи. Доверься мне, - голос Франциска стал томным, как у шлюхи, разводящей клиента на секс по телефону. - Твоя вера должна быть так же сильна, как вера Авраама, принесшего сына на заклание.

- Мне надо подумать! – взволнованно бросил президент. - Дайте мне подумать, черт возьми!

«Черт возьми» Франциска ничуть не смутило.

- Хорошо, хорошо, сын мой, - промямлил он, - но я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор. Иначе нам будет гораздо сложнее решить возникшую проблему.

Линия отключилась. Барак устало откинулся на спинку кресла, ему действительно надо было подумать. Он уже собрался с мыслями, как телефон зазвонил вновь. Это была линия секретной службы.

- Ну что там у вас еще?! – раздраженно прикрикнул на охрану Обама.

- Извините, господин президент, но вам звонит леди, которая представилась вашей бабушкой, - сказала трубка.

Обама застыл в недоуменном гневе.

- Да вы что, с ума сошли?! – заорал он. - Мало ли всяких сумасшедших звонит в Белый дом каждый день и представляется моими родственницами или любовницами? Вы что, с Луны свалились? Вы пьяны? Опять с перуанскими проститутками?! Вы какой день здесь работаете, офицер?!

- Я работаю на нынешней должности уже пятнадцать лет, сэр, - уверенно отрапортовала трубка.

- В таком случае, хочу сообщить вам, что сегодня – последний день. Вы уволены!

- Это ваше несомненное право, господин президент, - ответил офицер. - Но прежде, чем вы отдадите соответствующее распоряжение, обязан доложить вам, что мы уже установили личность респондента. Это действительно Сара Омар. Она звонит из Мекки.

Барак никогда не общался со своими многочисленными родственниками по отцовской линии из кенийского народа луо. Собственно, с ними Обаму ничего и не связывало: когда Бараку едва исполнился год, отец бросил его двадцатилетнюю мать, увлекшись карьерой, наркотиками и вообще не понятно чем. С тех пор Барака воспитывала суровая белая бабушка по линии мамы и негритянский радикал, член американской компартии Фрэнк Маршалл Дэвис. А папа, поменяв несколько жен, улетел в Кению, где бездарно погиб, сбитый фургоном на проселочной дороге. Нельзя сказать, что судьба африканской родни была Бараку совсем безразлична. Нет, он следил за ними с высоты своего нынешнего положения. Более того, пытался проникнуть в их мысли, понять, что они думают о нем. Всю свою жизнь он пытался доказать своему несостоявшемуся отцу, какую фатальную ошибку тот совершил, бросив их с матерью. Но эта обида боролась в душе Обамы с обожанием – он ведь тоже хотел жить так же, бесшабашно, занимаясь борьбой с колониализмом. В подражание отцу Барак стал заводилой еще в старших классах, где начал верховодить в банде любителей покурить травку. Его друзьями в колледже были иностранные студенты, в основном – марксисты. Он назвал свою главную книгу «Dreams from my father».* Именно так – «from», а не «of my father», как, казалось бы, было бы правильней. То есть Обама взял мечты от своего отца – так как он их понимал, и начал воплощать в действительность. В отношении к родственникам воплотилось его отношение к папе. Обама думал о том, как они теперь завидуют ему – тому, кого отвергли когда-то. Во всем этом была, конечно, плодотворная фактическая база для психоанализа. С другой стороны, такое отношение к тем, в чьих жилах текла одна с ним кровь, не было лишено некоторой сентиментальности.

- Вы уверены, офицер? – спросил Обама, тоном слегка извиняясь за только что проявленное чванство.

- В этом не может быть никаких сомнений. Существуют вопросы, на которые не может дать ответа никто, кроме нее.

- А как же…

- И нас, разумеется.
 
- Не понял… - Барак слегка удивился, но решил не вдаваться в тонкости ремесла спецслужб. - Простите, но что это она делает в Мекке?

- Мы же докладывали, господин президент.

- Ах, да…

Барак действительно вспомнил донесение ЦРУ годичной давности, в котором говорилось, что Сара Омар совершила паломничество в Мекку вместе со своим сыном Саидом Хуссейном Обамой и четырьмя внуками. Об удобстве размещения семьи в Мекке позаботилось саудовское правительство. Семья поблагодарила саудовского короля Абдаллу ибн Абдель Азиза за гостеприимство. Разведка докладывала, что в определенных кругах королевства обсуждается вопрос о приглашении семьи родственников президента на постоянное место жительства.

- Ну ладно, тогда соедините.

После короткого рингтона на тему марша «Янки Дудл» в трубке раздался молодой женский голос:

- Здравствуй, Барак!

Обама отшатнулся от телефона: это был не просто молодой женский голос с чистым американским английским произношением, чего в случае с Сарой Омар просто не могло быть. Это был голос его бабушки по линии матери, Мадлен Ли – той самой, что когда-то заменила ему мать: она воспитывала Барака с десяти лет вплоть до окончания школы. Бабушка Мадлен умерла 2 ноября 2008 года, за два дня до того, как он стал президентом. Барак испытывал по этому поводу смешанные чувства: с одной стороны, он любил бабушку, с другой – боялся ее строго нрава. В любом случае ее болезнь и смерть оказались как нельзя кстати в ситуации, когда в схватке с Маккейном на счету был каждый голос. Обама стыдился этого своего внутреннего цинизма и пытался спрятать его за хорошие и умильные воспоминания о жизни в Гонолулу. Но вот уж чего он никак не ожидал – так это услышать ее сейчас.

- Грэндма?* – неуверенно спросил президент.

- Конечно, Барашек. А кого же ты еще ожидал услышать?       

- Но ведь…

- Ой, перестань! – решительно прервала его бабушка. - В этом мире ничто не имеет ни начала, ни конца. Одно переходит в другое, а потом становится опять одним.

- Да, пожалуй.

- Один старый пердун звонил тебе только что.

- Но как ты…

- Это ты поймешь, если выслушаешь меня внимательно. Ты сейчас подумал про заговор спецслужб и про то, что даже твои телефоны прослушиваются не понятно кем. Все это ерунда. Ты ведь знаешь, откуда я звоню тебе, верно?

- Конечно. Это Мекка.

- Молодец, Барашек! И что ты думаешь о происходящем здесь сейчас?

Обама задумался. Он посмотрел на пухлые доклады на столе и начал выдирать оттуда какие-то мысли:

- Полная гуманитарная катастрофа… закрыты больницы… голод… эпидемии… гражданская война…

- Ты что, и в самом деле так думаешь? – словно подтверждая его собственные сомнения, спросила Мадлен и рассмеялась. - Какие глупости тебе там пишут! Бедный мальчик, здесь рай на земле. Температура упала с их обыденного для июля пекла на двадцать градусов. Земля получила влагу и зацвели сады. Люди здесь не нуждаются ни в чем. А больницы закрыты потому, что нет больных, ибо все излечены.

- Это невозможно! – робко возразил Обама. - Этого не может быть. Ты бредишь, бабушка!

- Да, это сон. Сон, который стал явью. Барак, вспомни себя! Ты же всегда был леваком, в отличие от нас, ретроградов. Мне никогда не нравилось это твое коммунистическое ребячество. Но теперь представь себе, что мысли всех твоих кумиров молодости, всех утопистов со времен Томаса Мора стали реальностью. Земля обетованная, где нет места несправедливости, где все счастливы и все любят друг друга, потому что все люди и есть одна семья. Это та реальность, в которой нахожусь я. А в той реальности, где находишься ты, есть страшный старик Франциск, который требует от тебя уничтожить нас. Неужели ты согласишься с ним?

Президент достал из ящика стола косяк и закурил:

- Неужели ты думаешь, что я тебе поверю! – воскликнул он.

- А какие у тебя могут быть основания не верить мне? – спросила Мадлен Ли.

- В общем-то, никаких… Но мне надо подумать!

- Думай, Барашек, думай.

Связь отключилась. Президент опять ходил по кабинету, курил и чувствовал, как попытки осознать происходящее разрывают его мозг. Ему необходимо было срочно с кем-то посоветоваться, и этим кем-то была, несомненно, Хиллари. В президентской гонке 2008 года именно она изначально являлась несомненным фаворитом среди демократов. Даже если бы конгресс партии выдвинул Обаму, она легко могла бы выдвинуться сама, разрушив столетиями складывавшуюся двухпартийную систему. В самый последний момент, благодаря  увещеваниям находящегося уже при смерти от рака мозга Эда Кеннеди, Хиллари отдала Обаме свои голоса. В обмен Барак назначил ее государственным секретарем, на второй по важности пост в стране. С тех самых пор они уживались, как кошка с собакой. Но сейчас ее женская мудрость была ему нужна как никогда ранее. Обама поднял телефонную трубку:

- Поищите, где сейчас мадам Хиллари Клинтон.

- Она заходит в вашу приемную, господин президент.

- Это весьма кстати, - Барак метнулся к диванчикам, - попросите ее подождать одну минуту.

Президент судорожно надевал трусы, носки, брюки, рубашку. «Галстук в такой ситуации не обязателен, - подумал он. - Она и так наверняка все знает». Дверь раскрылась, и в Овальный кабинет вошла низенькая жилистая женщина с ярко накрашенными губами и решительным, волевым взглядом голубых глаз. Обама поднялся навстречу ей, раскрывая объятия:

- Хиллари! Мой добрый ангел-хранитель!

Клинтон улыбнулась, и, технично увильнув от длинных рук Барака, присела:

- Мне надо с тобой поговорить.

- Так в чем проблема? - Обама расположился напротив нее. – Говори.

- Тебе звонил Франциск?

- Не скрою, говорил с ним десять минут назад.

- Он ведь сказал тебе, что надо сделать? - Хиллари поправила упавшую на лоб прядь и положила ногу на ногу.

- Он?.. Да… Он сказал, - слегка растерялся Барак. - Но я не буду этого делать.

 - Отчего же?

- Я не убийца, Хиллари. И не военный преступник. Я не возьму на себя смерть миллионов, а может, даже сотен миллионов и миллиардов людей из-за того, что понтифик впал в маразм. Если мы запустим ракеты, русские и китайцы могут среагировать непредсказуемо. Баланс держится на зыбкой грани.

- Так сообщи им заранее, куда летят ракеты. - Клинтон подалась вперед и наклонилась, исподлобья рассматривая президента.
 
Барак отстранился, вцепившись в диван руками:

- Я просто не буду этого делать. Зачем? Мы сможем справиться с этой заразой обычными средствами.

Хиллари страннно расхохоталась:

- Обычными? И ты веришь в это? – Она встала и присела рядом с ним. - Несчастный мальчик… Я тоже была такой же наивной когда-то…

Обама чуть отодвинулся:

- Да, да, обычными. Я не собираюсь уничтожать планету только потому, что население каких-то там княжеств на Ближнем Востоке находится в состоянии массового психоза. У них этот психоз является состоянием души на протяжении многих веков. Но уничтожать их за эти заблуждения? Побойся бога, Хиллари!

- Бога? – удивилась Клинтон. - Какого бога? Ты где-нибудь видел это существо? Бог бросил нас, Барак. Он выкинул наших прародителей из Эдемского сада. Теперь мы создадим свой мир, в котором эта планета и эта галактика не будут иметь никакого значения. Не будет иметь значения ничего, кроме нас. - Глаза ее горели. - И эти жалкие боги сейчас пытаются помешать нам сделать то, что мы должны сделать. Мы – люди, Барак. Мы являемся властелинами мира, а не какие-то там существа из потусторонней реальности.

- Что ты несешь, Хиллари? У тебя бред? Рехнулась, что ли?!

- Это будет великий исход, Барак.

- Великий исход – это тот самый флеш-моб, который устроили евреи под предводительством Моисея, что ли?

Хиллари окрысилась:

- Чтобы понять, что имею в виду, ты должен видеть мир таким, каким его вижу я.

- Забавно… - усмехнулся Барак. - Но ведь я – не ты.

- Эта грань довольно условна.

Клинтон выхватила заколку, которая оказалась лезвием, и полоснула себе по руке. В стоявший на столике стакан брызнула черная маслянистая жидкость, быстро наполнив его до краев.

- На, пей! – решительно сказала Хиллари.

Обама взял стакан и понюхал. Это была нефть. Он хорошо запомнил этот запах – с тех пор, как в 2010 году побывал в Луизиане, на побережье Мексиканского залива, отравленного миллионами баррелями «черного золота» с взорвавшейся платформы Deepwater Horizon. Барак, словно заколдованный, посмотрел на госсекретаря, потом на портрет Джорджа Вашингтона, потом на стакан. Морщась и стараясь не вдыхать, он начал глотать содержимое.

- Вот она, сила и энергия мира, - улыбнулась Клинтон.

Барак вдруг почувствовал, что стоит на краю огромного водопада, понимая, что если сейчас рухнет в него, то не умрет, а перейдет в некое новое существование. И это существование показалось ему прекрасным. Президент чувствовал себя великолепно. Он осознавал себя хозяином вселенной, демиургом, способным повелевать пространством и временем. Его охватила совершенная по своей природе эйфория – такая, какую не мог вызвать ни один из тех бесчисленных наркотиков, что он перепробовал в своей жизни. Обама посмотрел на Хиллари и не поверил своим глазам: рядом с ним, испытующе рассматривая его метаморфозы, стояла уже не та 65-летняя старушка, которую он привык видеть на совещаниях и телеэкранах и которой без штукатурки на людях лучше не появляться, а поджарая молодая женщина – хоть и не фигуристая, но довольно миловидная. Только глаза у нее были не голубые, а красные, как два горящих угля.

- Теперь понимаешь? – спросила она.

- Теперь – да. - Барак заметил, что черные капли эликсира попали ему на рубашку. - Но что же нам делать?

- Его преосвященство кардинал Анджело Содано руководит проектом в Женеве. Он уже получил ключ к вратам. Мы не должны допустить, чтобы эти мерзкие твари остановили его.

- Но мы ведь не можем просто так взять и разбомбить их. Надо будет что-то объяснить общественности… - Барак запнулся, - ну, по крайней мере, на нынешнем этапе.

- Это не проблема, дарлинг, - улыбнулась Хиллари. - У тебя в приемной сидит человек, который неплохо соображает на эту тему. И ты его неплохо знаешь по избирательной кампании.

- В каком смысле?

- Пригласи-ка!

Президент подошел к столу и вызвал секретаря:

- Попросите джентльмена, который ожидает в приемной, зайти в кабинет.

Дверь открылась, и в Овальный кабинет зашел известный режиссер и продюсер мексиканского происхождения Роберт Родригес, одетый, не по обыкновению, во все цивильное. Автор «От заката до рассвета» с такими же, как у Клинтон, глазами поздоровался с первыми лицами, положил на столик между диванчиками ноутбук и раскрыл его.

- Ничего так получилось, - подмигнул он, шмыгая носом.

На мониторе показалось некое место в пустыне. Посреди песков возвышалось серебристое цилиндрическое здание. Незаметные двери здания раскрылись, и в открывшейся будке оказался лифт, который резко нырнул вглубь, обнажая панорамы секретных лабораторий. Достигнув дна, лифт распахнул двери, и камера начала петлять по коридорам. В конце концов, она уткнулась в белую стену с надписью «Bio Hazard»*. Стена отъехала вверх, и за нею показалось нечто вроде операционной комнаты. На столе лежал дряхлый вице-президент США Джо Байден, вокруг которого копошились люди в скафандрах. Внезапно Байден задергался, и из-под его век выползли черные щупальца. Один из людей в скафандрах схватил извивающуюся плоть чем-то вроде зажима и резко потянул на себя. За щупальцем из глаза вице-президента выскочило существо, отдаленно напоминающее скорпиона, только большое и склизкое. Покачавшись секунду на пинцете, существо резко увеличилось в размерах и бросилось на видеокамеру. Камера выключилась.

- Тьфу! - замахал руками Обама. - Бедный старина Джо. Зачем вы его так?!

- Старина Джо умер прошлой ночью у себя на ранчо в Калифорнии от асфиксии, - усмехнулась Хиллари, - Я ему тысячу раз говорила, чтобы он со своими мальчиками по вызову поменьше увлекался садо-мазохистскими играми. Но получилось весьма удачно. Мировая общественность оценит то, что мы приносим в жертву второе лицо.

- Второе лицо – это ты, дорогая, - заметил Обама.

- Теперь да. А неплохой «Факультет» получился.

Родригес потер руки:

- Смысл месседжа совершенно прозрачен. Осталось только транслировать его на весь мир.

- Да, да… - согласился Барак и подошел опять к спикерфону. - Пригласите сюда Гиббса и нашу съемочную группу, что ли.

Обама, не стесняясь, снял запачканную рубашку и вытащил из шкафа новую. Он аккуратно завязал сине-красный шелковый галстук, облачился в узкий черный пиджак, пригладил редкие волосы. Через минуту в кабинет вошел пресс-секретарь Белого дома Роберт Гиббс. За ним следовала дежурная бригада с камерой и осветительной техникой. Замыкала процессию худенькая рыжая гримерша, державшая в руках пудреницу и кисточку.

- Здравствуйте, господин президент, - сказал Гиббс. - У нас будет какое-то важное сообщение для общественности?

- Да, Роберт, - жестом пригласил его присесть Обама. - Это будет самое важное сообщение в истории нашей цивилизации.

Гиббс проникся:

- Мне связаться с телекомпаниями?

- Разумеется. Мне нужен прямой эфир. Желательно, международный и как можно быстрее. С CNN договоритесь. Да, и вот еще что. У господина Родригеса есть небольшой видеосюжет, который я буду комментировать. Его надо поставить в начале моего выступления.

Пресс-секретарь вытащил мобильный телефон и набрал номер директора международной службы CNN Джима Уолтона.

- Алло, Джим? Да, спасибо, все понемногу… О, она слегка приболела после родов, но просила передать тебе привет. Что ты говоришь? Ха-ха-ха! Да, черничный пирог был замечательный. Слушай, Джим, у меня к тебе очень важное дело. Господин президент хочет немедленно выступить в прямом эфире с судьбоносным заявлением. Когда ты можешь это обеспечить? – Гиббс посмотрел на часы и кивнул директору съемочной группы. - Согласен, согласен. Тогда через полчаса. Наши ребята сейчас обеспечат прямую линию. И надо будет в начале выступления пустить сюжет, который я сейчас тебе пришлю. Договорились? Ну ладно, ладно! За мной не заржавеет.

Гиббс положил телефон в карман и обратился к Обаме:

- Он прав, как всегда. Надо сделать анонсы. Не все же сидят у телевизора круглые сутки и смотрят CNN. Я сейчас распоряжусь, чтобы все телеканалы и информационные агентства сообщили о предстоящем событии. У нас есть, - Роберт опять посмотрел на часы, - двадцать минут. Кроме того, сейчас договорюсь о трансляции на NBC и CBS.

- А видео? – спросил Родригес.

- Да, конечно. - Гиббс вытащил из кармана пиджака блокнот, написал в нем что-то и передал режиссеру. - Это личный e-mail Джима. Перегоните ему ваш файл.

Режиссер взял листочек и принялся колдовать над своим компьютером. Пресс-секретарь вызвал помощницу и проинструктировал ее по поводу анонсов. Барак взирал на все это с некоторой отстраненностью.

- Джентльмены, а где телетекст? – раздался раздраженный голос небритого директора съемочной группы.

- Текста не будет, - успокоил его Обама. - Я буду говорить экспромтом.

Он сел за стол, взял листок бумаги и начал отточенным карандашом набрасывать план выступления. В этот раз ему предстояло сказать все самому, а не читать, как обычно, с двух прозрачных пластин-суфлеров. Гримерша подошла к нему и начала нежно обмахивать лицо. Парни из съемочной группы выставляли софиты. Барак вдруг подумал, что это его обращение к нации может оказаться последним. Не потому, что он не переизберется на второй срок -  в этом-то он как раз ничуть не сомневался – а потому, что неведомая сила, которая стоит рядом, готова обрушиться на него всею своей сокрушительной мощью. Однако, взглянув на Хиллари, он понял, что его сила способна соперничать с тою, потусторонней. Бунт против бога, против создателя – разве может быть что-либо гораздо более прекрасным, более захватывающим? Разве не это цена жизни вечно несчастного человеческого существа? Обама подошел к окну и посмотрел в сад, где Мишель копошилась с очередной группой детей. «Все же так просто, так удивительно просто, - подумал он. – Почему я раньше не догадывался, где находится выход из тупика реальности. Этот выход – экзистенциальная революция».

- Мы готовы, господин президент! – крикнул Гиббс.

Обама кивнул и вернулся за свой письменный стол. Роберт показал на экран телевизора, где стояла заставка «Выступление президента Соединенных Штатов Америки».

- Отсчет пошел, - прошептал Гиббс, - Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один… Мотор!

Обама сжался, концентрируя волю. Он вспомнил классическое определение «большой лжи», которое дал Адольф Гитлер, разоблачая, по своему маниакальному обыкновению, евреев: «чем чудовищнее солжешь, тем скорей тебе поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи, нежели маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают, что в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно солгать они, пожалуй, постесняются. Большая ложь даже просто не придет им в голову. Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны на слишком уж чудовищную ложь, на слишком уж бессовестное извращение фактов. И даже когда им разъяснят, что дело идет о лжи чудовищных размеров, они все еще будут продолжать сомневаться и склонны будут считать, что вероятно все-таки здесь есть доля истины. Вот почему виртуозы лжи всегда прибегают именно к этому методу. Лжецы эти прекрасно знают это свойство массы. Солги только посильней — что-нибудь от твоей лжи да останется».

Он прокашлялся и начал говорить. Проникновенно, вкладывая душу в каждое слово:

- Мои дорогие сограждане, дети великой американской нации! Люди планеты Земля, видящие и слушающие меня сейчас! Сегодня наша страна отмечает великий праздник – День независимости. В этот день наши великие предки подписали Декларацию независимости. Отцы-основатели Соединенных Штатов Америки написали тогда: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными  и  наделены  их  Творцом  определенными   неотчуждаемыми правами,  к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Эти золотые слова, словно искры, зажгли факел, свет которого уже третье столетие рассеивает мрак тирании на планете. И именно в этот знаменательный день я хочу сообщить вам, что все человечество оказалось перед самой серьезной угрозой порабощения с начала времен. Сейчас вы увидите нечто, что не требует никаких дополнительных комментариев. Скажу вам откровенно: я испытывал большую душевную боль, решаясь показать это. Но справедливость и открытость, которая является главным принципом нашей нации, заставила меня не скрывать страшную реальность. Пожалуйста, наберитесь мужества, чтобы увидеть это.

На панели показался ролик, сделанный Родригесом. Когда он закончился, Барак продолжил:

- Пришла пора сказать страшную правду. Вы, я, все мы - человечество - столкнулись с самым главным вызовом со времен великого потопа. Мы имеем дело с инопланетным вторжением. Они уже давно готовили здесь базу. За мировыми катаклизмами последнего времени скрывается тайное общество - Орден иллюминатов, который сейчас захватил Ближний Восток. Иллюминаты - потомки пришельцев из параллельного мира. Их история насчитывает шесть тысяч лет - с тех пор, как потусторонние силы вручили жрецам в Шумере книгу власти. Они не люди, а рептилии, которые давно ассимилировались среди людей, их ДНК ничем не отличается от нашей, однако есть заметная разница в частотном поле – именно она помогает иллюминатам находить друг друга. Очеловечившиеся рептоиды образуют целые кланы с многовековой историей, к ним относятся богатейшие люди планеты – такие как семьи Ротшильдов и Рокфеллеров. Одним из их филиалов является общество Иисуса Христа святых последних дней, к которому принадлежит один из кандидатов в президенты США. Под Солт Лейк Сити находится сеть огромных древних катакомб, на их стенах изображены рептилии, способные принимать человеческий облик. Сейчас мормоны завладели тоннами урана. Оружие уже готово к использованию, их цель - абсолютная власть над миром.

Эти существа желают поработить нас. Нас – людей. Они внедряются в человеческий организм, подчиняя его своей воле. Эти существа захватили Ближний Восток, и их экспансия простирается на все континенты. Их цели покрыты мраком. Их слова, которые мы слышим через средства коммуникации, являются лживыми. Вспомните писание те, кто его знает, и познайте те, кто до сих пор пребывает в неведении: «Чудесами, которые дано было ему творить пред зверем, он обольщает живущих на земле. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя». Мы точно знаем, что те, кто не принял в себя новую сущность, уже мертв, а те, кто ее принял - подвергся трансформации и перестал быть человеком, то есть тоже мертв. Ибо человек – это не набор органических соединений, не плоть и не кровь, не ДНК. Человек - его разум и душа. Таким образом, мы находимся в состоянии войны с чуждой нам цивилизацией. Враг среди нас, враг сейчас слушает меня и замышляет свое зло. Поэтому прежде мы должны избавиться от тех, кто перестал быть ближним нашим. «Лопата его в руке его, и он очистит гумно свое и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым». Может оказаться так, что ваш брат, сестра, сын, отец, сидящий сейчас рядом с вами – уже не родной ваш человек, а оборотень. Я назначаю господина Роберта Родригеса директором департамента внутренней безопасности и поручаю ему в течение трех дней выявить и нейтрализовать агентов врага. Одновременно, властью, данной мне народом Соединенных Штатов Америки, я намерен уничтожить смертельную угрозу населению планеты, и надеюсь, что объединенные нации поддержат меня в этот решающий час. Сегодня даже самые радикальные меры нельзя назвать радикальными, и самая тотальная война недостаточно тотальна. Да хранит нас господь!

Обама жестом приказал выключить трансляцию. Все находившиеся в овальном кабинете – за исключением Клинтон и Родригеса – были шокированы его речью. Гиббс схватился за голову:

- Барак, неужели все так плохо?

- С какой стороны посмотреть, Роберт. - Президент встал из-за стола, подошел к пресс-секретарю и похлопал его по плечу. - Вещи не такие, какими они кажутся. Нам предстоит дать достойный ответ на этот глобальный вызов.

- Но…

- Да, понимаю. Семью лучше эвакуировать в наше убежище. Кстати, - Барак обратился к съемочной группе, - все, в общем-то, свободны.

Присутствующие молча и как-то суетливо собрали инвентарь и удалились из кабинета. Они остались втроем – Барак, Хиллари и Родригес. Клинтон встала и подошла к окну.

- Молодец, Барак. Ты был чертовски убедителен! Мы знали, что именно ты сможешь правильно упаковать этот месседж. Именно поэтому я уступила тебе этот кабинет четыре года назад. Остается сделать самое главное.

Обама нажал кнопку вызова:

- Соедините меня с начальником объединенного комитета начальников штабов.

В трубке опять заиграл «Янки Дудл».

- Мартин Демпси на проводе, - доложила секретарша.

- Генерал, - начал Обама, - я приказываю немедленно нанести ядерный удар по Мекке, Багдаду и Иерусалиму.

На другом конце провода чувствовалось некоторое замешательство.

- Вы уверены в этом, господин президент? – спросил генерал. - Вы отдаете себе отчет о последствиях? Предлагаю провести совещание по этому вопросу…

- Мне не нужны ничьи советы, - тоном, не терпящим никаких возражений, сказал Обама. - Вам приказано, выполняйте. Всю ответственность я беру на себя. И проинформируйте русских с китайцами, что ракеты, которые они увидят, летят не к ним. Во избежание недоразумений.

- Слушаюсь, господин президент, - раздраженно отреагировал генерал. - На это потребуется пять минут. Но вам необходимо ввести код доступа. Офицер сейчас подойдет.

- Вот и отлично. - Президент положил трубку. – Хиллари, оповести наших коллег по НАТО.

В Овальный кабинет вошел молодой блондин - офицер военно-морских сил. Он был в парадной форме, со всеми полагающимися человеку его ранга регалиями. Перевернутый пентакль «Медали Почета» красовался у него на кителе, рука в белой перчатке держала аккуратный черный кейс. Этот человек, которого Обама видел регулярно, очень напоминал ему какого-то персонажа из теленовостей, но Барак никак не мог вспомнить, кого именно.

- Это будет несложно, - сказал президент своим собеседникам и повернулся к офицеру. – Дайте сюда, пожалуйста, ваш замечательный гаджет.

Неожиданно тот поставил чемоданчик за собой, как бы показывая, что ничего отдавать не собирается, и по-солдатски выпалил:

- Никак нет, ваше превосходительство!

От такой наглости присутствующие в Овальном кабинете на секунду онемели. Первым вышел из оцепенения Обама:

- Да кто ты такой, мать твою?!

- Согласно досье меня зовут Джошуа Уилкинс. Мой прапрадед, Иван Вилкин, когда-то прибыл из России в Калифорнию с грузом пушнины.

- Русский! – зашипела Хиллари. – Ненавижу этих русских. Почему секретная служба никогда не изучает генеалогическое древо тех, кого берет на такую ответственную работу. Барак, вызови охрану!

- Постойте, мэм! – Уилкинс поднял руку, как бы показывая, что он еще не все сказал. – Я действительно русский. Но мое настоящее имя - не Джошуа. Меня зовут Андрей. Андрей Садко. Год назад я работал фельдшером на сухогрузе «Арго», если вам это о чем-нибудь говорит.

Все трое сидящих перед ним побледнели.

- Ты не можешь убить нас, - сказал Родригес. – В этом кабинете четыре человека, но нет ни одного смертного.

- Это так, - согласился Андрей, доставая из кобуры револьвер. – Но есть, как говорится у нас, русских, нюанс. Я хотел бы вернуть Америке серебряный эквивалент. Мы, как вы понимаете, нашли тот самый гонорар, который некогда получил Иуда Искариот. Его примесь дает свинцу удивительную, я бы сказал волшебную убойную силу.

Обама все понял. Внутри у него все сжалось, съежилось. Мир вокруг поплыл, и Барака уносило в тот самый водопад, на краю которого он чувствовал себя императором вселенной. Он отчаянно искал соломинку, за которую можно было бы уцепиться. «Надо как-то задержать события, - мелькнуло в его голове. – Надо остановить время. Надо добраться до тревожной кнопки. Тогда охрана остановит его».

- Если вы насчет людей в приемной, то зря, - спокойно ответил на его мысли Садко. – Они все мертвы.

- Подождите, господин Андреас или как вас там! – запинаясь и отчаянно жестикулируя, крикнул Барак. – Всегда есть выход! Почему бы нам просто не договориться? 

Вместо ответа раздались выстрелы. Хладнокровно улыбаясь, офицер всадил несколько пуль в Клинтон. Президент увидел, как из ее продырявленного тела выплеснулась знакомая черная жидкость, которая шипела и горела, испуская черный дым. Родригес было вскочил и бросился к окну, но пули снесли его на полпути. В следующий момент Обама он увидел дуло револьвера, направленное ему прямо в сердце, и улыбающегося Садко. Он вдруг вспомнил, кого ему напоминает этот офицер: ну, конечно же, тот самый плохой парень из Норвегии, как его там… Брейвик – циничный норвежский фашист, взорвавший Осло и расстрелявший шестьдесят восемь человек на острове Утойа. Пуля прошила президента раньше, чем он услышал выстрел. Барак почувствовал страшную боль, и тело его начало сворачиваться внутрь, сосредотачиваясь, будто черная дыра. Он лежал на диване и проваливался сам в себя, отматывая свою жизнь, которая проносилась перед его глазами, как ускоренная запись семейной хроники. Президент чувствовал неимоверную скорбь, и эта скорбь приносила его душе гораздо больше страданий, чем любая боль, когда-либо терзавшая тело человека. Это была страшная расплата за соблазн, которому он поддался.

- Доброй ночи, - тихо сказал Садко.

Он осмотрел горящие изнутри трупы, убеждаясь, что обитателей этих тел уже нет в этом мире, засунул  дуло револьвера себе в рот и нажал на спусковой крючок.


ПОБЕГ
 
Михаил Сергеевич с Евой и Горацием вышли через «кротовую нору» на Патриарших и оказались в межквартирном холле жилой многоэтажки, отделенном дверью общего пользования от площадки с лифтами. У двери боковой квартиры стоял детский трехколесный велосипед, стилизованный под динозаврика Дино, а на двери квартиры прямо по ходу красовалась табличка с номером «737». Ева тут же вспомнила и эту площадку, и эту квартиру. Замок был оклеен бумажной лентой со штампом «Опечатано. ФСБ России».

- Вы узнаете? – спросила Ева.

- Это, похоже, квартира Кирилла Хановича, – тихо ответил Гаврилов.

- Так и есть. Нам надо зайти.

- Зайти? – удивился Михаил Сергеевич. - Зачем?!

- Разве вы не понимаете? - повернулась к нему Ева. - Если мы здесь оказались, значит, необходимо обязательно зайти. Неужели это не очевидно?

Мыкалгабырта пожал плечами:

- Раз надо, так надо. Тебе виднее. Но как же мы войдем?

- Вы что, забыли?

- Ах да! – Гаврилов хлопнул себя по лбу. – Ну конечно…

Ева достала ключи, поковырялась в замочной скважине и растворила дверь. В спертом воздухе стоял запах полыни и горько-сладких восточных благовоний. Она почувствовала, что весь интерьер внутри квартиры с их появлением ожил – так, будто они вторглись в какую-то экосистему. Стены, пол, потолок, стоявшее в прихожей кресло наблюдали за ней и перешептывались между собой, словно завсегдатаи закрытого клуба при появлении новой, ранее не замеченной в здешнем обществе персоны. Ева решила, что им надо идти в спальню. Она не могла объяснить, почему именно туда, но знала это совершенно точно. Пройдя через холл, она аккуратно открыла дверь, протиснулась внутрь и вдруг застыла. На кровати лежала стройная, коротко стриженная голая девушка с перерезанным горлом и всаженным в грудь ножом. При проявлении Евы она зашевелилась и поднялась – так, будто все это время только ее и дожидалась.

- Привет, – улыбнулась девушка. – Ева?

- Да, - как-то нерешительно ответила Ева.

- Елизавета, - представилась девушка. – Мы с Кириллом были когда-то близко знакомы… До того, как он близко познакомился с тобой.

- Я в курсе.

- Мне надо тебе передать кое-что.

- Но как же… это?

Говоря языком милицейского протокола, она имела в виду «несовместимые с жизнью ранения». Ева знала о том, что на самом деле произошло в этой квартире в ночь перед отъездом Потемкина в Сигор. Те чурки-ассасины, проникшие через балкон из соседней квартиры, зарезали двух спящих в постели любовников. Но они не знали, что хозяина этой обители невозможно убить. С другой стороны, гостья его была вполне смертна, поэтому увидеть ее в таком неплохо сохранившемся виде, да еще и говорящей с нею было несколько неожиданно. Осиповская поняла ее недоумение.

- Это иллюзия, Ева, - успокоила она гостью. - Меня давно нет. Обниматься и целоваться не будем, так как этого, - она провела взглядом по своим рукам, - тоже нет.

Гораций попытался схватить ее за нос, но его ручка проскользнула сквозь пустоту. Ребенок с интересом посмотрел сначала на пальчики, потом на нос Елизаветы.

- Голограмма? – поинтересовался Гаврилов, стоявший в дверях и наблюдавший всю эту картину.

- Вроде того, - ответила Вета. - Точнее, проекция.

- И что же такое ты хочешь ей передать? – поинтересовался Мыкалгабырта.

- Пойдемте.

Вета провела их в гостиную, подошла к шкафу и кивнула на секретер:

- Это там. Но я не могу его открыть.

Ева потянула на себя деревянную панель. Изнутри послышался целлулоидный запах старых фотографий и сладкий дурман марихуаны.

- На второй полке, ближе к стене, - сказала Вета. - Там должна быть китайская серебряная шкатулка, с инь-ян на крышке.

Ева пошарила у стенки и нащупала рукой предмет, подходящий по описанию. Это была древняя на вид, похожая на пагоду металлическая коробочка, исписанная иероглифами по бокам и тем самым символом единства и борьбы противоположностей сверху. Раскрыв ее, Ева увидела маленький поблескивающий прямоугольник сим-карты.

- Что это?

- Компонент, - пояснила Вета. - Ни в коем случае не потеряй его.

- Где же его лучше держать? В этом сундуке неудобно будет таскать – у меня с собой и так полный рюкзак да ребенок на руках.

- Сама подумай.

Гаврилов подошел к секретеру. С правого края верней полки поблескивала небольшая кучка желтого металла.

- А, вот!

Михаил Сергеевич подцепил пальцами верх кучки и вытянул медальон, болтавшийся на цепочке. Аксессуар представлял собой небольшую круглую коробочку с хитрой серебряной застежкой, похожую на старинные часы, которые мужчины некогда носили в кармане жилета. На поверхности его была гравировка: уаджет и надпись ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;. Поковырявшись, Гаврилов расстегнул медальон. Внутри оказалась бархатная подушечка.

- Клади сюда, - сказал он.

Ева положила карточку и надела медальон себе на шею.

- Теперь вы можете идти, - улыбнулась Осиповская. – Прощай.

Она начала покрываться рябью и снежить, словно изображение в телевизоре с неисправной антенной, а затем вовсе растворилась в воздухе. Будто и не было вовсе.

- Ну и дела, - нахмурился Гаврилов. - Ты что-то понимаешь?

- В общих чертах. - Ева машинально почесала нос. - Но окончательно замысел станет очевидным лишь тогда, когда мы покинем это место и двинемся в путь.

- Тогда пошли.

Ева аккуратно растворила дверь, и они вышли на лестничную площадку. Чуть подумав, раскрылся тусклый громыхающий лифт. Они зашли в кабину.

- Что-то не нравится мне, - играя желваками, Гаврилов сосредоточенно смотрел в черную щель между дверями, будто чувствовал опасность за ней, – предчувствие какое-то нехорошее.

Движение вниз растянулось на вечность. Ева успела насчитать 13 царапин на зеркале, три жвачки на стене и пять фантиков на полу. На алюминиевой табличке с кнопками этажей кто-то нарисовал черным фломастером свастику и написал: «Nirvana. RIP Kurt». Гораций почему-то начал пищать – это было, кажется, первое проявление неудовольствия на его веку. Он словно хотел сказать что-то, но еще не мог. Наконец, лифт достиг первого этажа. Они вышли и загремели дверями подъезда, оказавшись на залитой ярким солнечным светом улице. Мыкалгабырта шел впереди. Он сделал несколько шагов, и тут раздались характерные щелчки, будто кто-то давил пальцами пупырчатую полиэтиленовую обертку. Гаврилов замер, покачнулся и безжизненно упал на асфальт. Ева развернулась, прикрывая ребенка. Из-за припаркованной через дорогу от подъезда синей «Газели» высунулась изможденная ухмыляющаяся физиономия в круглых очках цвета спелой груши. Это был, конечно, бывший православный священник, проповедник и лицедей Иван Охломонов. Покрытой наколками рукой он сжимал пистолет с глушителем, из которого целился в Еву. Охломонов судорожно нажимал на спусковой крючок, но оружие не слушалось. Он вышел из укрытия и направился к ней, всем своим видом показывая, что может справиться и так. Внезапно путь ему перегородил огромный, похожий на бронетранспортер, черный Hummer. В открытом окне показалась борода Шевчука.

- Давай сюда! – хрипло гаркнул музыкант. 

Ева подбежала к машине и запрыгнула назад.  Шевчук резко тронулся с места. Ева проводила взглядом безжизненное тело Михаила Сергеевича, лежавшего, раскинув руки, у ступенек подъезда. Сердце ее сжалось от боли. Музыкант за рулем молчал, выруливая к проезду Одоевского.

- Оторвались, кажется, - сказала Ева, оглядываясь.

- Ты цела?
 
- Вроде, да. - Ева ощупала малыша. – Главное, с Горацием все в порядке.

- Куда едем? – поинтересовался Шевчук.

- Мне, вообще-то, в Женеву надо, - тихо сказала Ева. – Но ведь я сейчас в розыске. В аэропорту нас с Горацием пробьют на раз-два.

Шевчук задумался.

- Тогда надо через Киев вылететь. Там хотя и политическая заваруха у них, но ФСБ покамест не рулит. Контрольно-следовой полосы у нас с братьями-украинцами, вроде нет. Проберемся как-нибудь.

В машине раздалась трель рингтона мобильного телефона - шлягер в исполнении Эминема и Рианны «I like the way you burn»*. Ева покопалась в рюкзаке, вытащила свой телефон и посмотрела на дисплей. Номер звонившего не определялся.

- Ну конечно! Пытаются по сигналу запеленговать. Неужели они такие тупые?

Она зло швырнула трубку в окно.

- Логично, - согласился Шевчук и последовал ее примеру.

- Надо будет притормозить где-нибудь, новые купить, – заметила Ева. - И это, Юра… На такой машине мы, пожалуй, далеко не уедем.

- Не дурак! – Шевчук довольно усмехнулся и поправил очки. – Только как же мы их купим? Трубку-то ладно, а вот сим-карту левую как достать? Паспорт надо показывать.

- А тебе что за документ только что выдали?

- Семен Семеныч! – хлопнул себя по лбу Шевчук. – Только мы сейчас из Москвы поедем. Британскоподданный, покупающий симку в провинциальном хозмаге, выглядит довольно подозрительно.

- Тогда поживем некоторое время без телефона. Большинство находящихся в розыске преступников в наше время попадается только благодаря привычке трепаться по мобильнику. Краденому причем.

- Ты чего это нас сразу в беглые преступники записала? – наигранно обиделся Шевчук. – Я не согласный!

- Ладно, Юра, ты понял, что я имела в виду!. 

Хаммер завернул к выкрашенной в белые и бордовые вертикальные полосы панельной шестнадцатиэтажке. Ее корпуса были составлены в  форме, напоминающей подкову – первый элемент типовой застройки спального микрорайона столицы в позднесоветскую эпоху. Четырьмя другими были неизменная девятиэтажка, детский сад, школа и универсам. Во дворе дома оказалась большая гостевая автостоянка. Музыкант вырулил на свободную площадку и скомандовал: 

- Пошли, девочки и мальчики.

Ева послушно вылезла из хаммера, придерживая ребенка. Шевчук с торжественным видом достал из кармана своей трикотажной куртки с капюшоном брелок с ключом от машины и нажал на него. Никакой реакции в окружающем пространстве не последовало.

- Странно, - растерянно повертел головой по сторонам музыкант.

Он был похож на фокусника, у которого на глазах сосредоточенной публики сорвался коронный трюк. Шевчук в сопровождении Евы пошел вдоль ряда машин, размахивая по сторонам рукой с брелоком и судорожно тыкая на кнопку.

- Ничего не понимаю, - пробормотал он. – Мне же было сказано…

Его размышления прервал оглушительный взрыв. Еву швырнуло взрывной волной на Шевчука, и они оба оказались на асфальте. Музыкант сработал как подушка безопасности. Скатившись с него, Ева села и посмотрела на Горация – ребенок был невредим. На месте хаммера чадила раскореженная и сплющенная, словно консервная банка, груда железа. Стоявшие рядом машины раскидало, некоторые из них также задымили. С неба доносился до дрожи знакомый стрекот. Ева вгляделась с пространство над многоэтажкой и увидела в небе силуэт, напоминающий диковинного ящера. Это был вертолет КА-50 «Черная акула», которому в классификации НАТО некогда был присвоен код «Werewolf». Грозный небесный охотник завис, словно оценивая результаты удара, и шарил по земле в поисках мертвой добычи.

- Сюда! – Шевчук тряс ее за плечо. – Давай за мной, быстро!

Он тыкал пальцем в сторону канализационного люка, который находился в паре метров от них. Беглецы несколькими прыжками достигли цели. Музыкант просунул пальцы в дырку тяжелой чугунной лепешки, неимоверным усилием приподнял ее и сдвинул в сторону, жестом показывая Еве, чтобы она спускалась первой.

- Быстрее! – крикнул он. - Другого выхода нет!

Она, впрочем, и не собиралась спорить. Аккуратно придерживая младенца, Ева юркнула в открывшуюся черную дыру. Шевчук спустился за ней и задвинул крышку. Ева спускалась по металлической лестнице, нащупывая ногами ступеньки и держась руками за перепачканные какой-то засохшей гадостью перила. Брезгливо принюхавшись, она в ужасе отшатнулась:

- Черт! Черт!!! Дерьмо!

Ее голос гулко отдался эхом. Ева никогда особенно не чистоплюйствовала, но вид экскрементов ее пугал, а запах вызывал  ощущения, сходные с зубной болью. Ей вообще с детства был неприятен естественный запах человеческого тела. Именно благодаря этому неприятию европейская цивилизация вылезла из привычного ей некогда средневекового дерьма и научилась гигиене. Впрочем, после рождения ребенка одна разновидность выделяемых живым организмом шлаков перестала ее пугать. Но это был эксклюзив, имеющий вполне логичное объяснение. Говорят же - свое не пахнет. 

- Спускайся! – крикнул сверху Шевчук. – Подумаешь, насрал кто-то. Это не смертельно. И ведь культурные же какие товарищи – отодвинули крышечку, посрали в колодец, а потом аккуратненько задвинули!

Он сказал это так деловито, что Ева прыснула со смеху. Наконец, нога ее коснулась твердой поверхности. Сырой пыльный воздух был пропитан запахами плесени, гудрона и трансформаторного масла. Ева встала, машинально вытерла об себя руки, вытащила спички и чиркнула по коробку. Они находились в узком бетонном коридоре, по стенам которого тянулись жилы силовых кабелей.

- Ай! – зашипела Ева.

Догоревшая спичка, издыхая, больно цапнула ее за пальцы. Все погрузилось в кромешную тьму, но в следующий момент опять проступило в тусклом свете – Шевчук спустился и воспользовался своей зипповской зажигалкой.

- Где мы? – спросила Ева.

- Известно где, - отозвался музыкант. – В коллекторе.

- Коллекторе?

- Это подземная Москва. Меня как-то диггеры водили на экскурсию. Очень увлекательный мир, доложу тебе. Весь город испещерен вдоль и поперек. По идее, можно отсюда до Кремля дойти, не вылезая на поверхность.

- А мы что, туда пойдем? -  испуганно посмотрела на него Ева.

- Да нет, что ты! Это я так, для понимания масштаба прокопанного героическими поколениями советских червей. Я же не диггер – здесь без необходимых навыков неровен час заблудишься. А тогда поминай, как звали. Нам бы до ближайшего выхода дойти и, желательно, побыстрее. Если они засекли, что мы здесь, сейчас зачистка начнется.

- А кто «они»?

- Я думал, ты знаешь, - удивился музыкант.

«Да, я знаю, - решила Ева. – Это они».

- Они точно засекли, - уверенно сказала она. – Со спутника нас ведут.

- Тогда надо быстрее. - Юрий вгляделся в темноту. – Туда.

Шевчук взял ее за руку и быстро повел по коллектору. Ева вдруг вспомнила тот коридор, по которому они с Хором первый раз шли в гости к Исиде, и как он, теряя рассудок, мечтал о самоубийстве. «Как странно, - подумала она. – Почему путь человека к спасению всегда лежит через коридор? Почему это не площадь, не поле, не открытое пространство? Видимо, смысл заключается в том, чтобы исключить варианты движения. Либо вперед, либо назад. Шаг влево или вправо считается побегом. А если вверх?». Она посмотрела на потолок и увидела дыру, в которую уходила лестница – такая же, по какой они спускались.

- Юра, стой! – окликнула она. – Смотри!

Шевчук остановился и задрал голову.

- Тс-с-с! – Он потушил зажигалку. – Слушай.

Где-то вдалеке, в кромешной тьме подземелья, слышалось громкое движение. Будто кто-то гнал им навстречу стадо быков, как на воспетых Хемингуэем ежегодных кровавых феериях в испанской Памплоне.

- Кажется, это за нами, - сказала Ева.

- Полезли, - прошептал музыкант. – Других вариантов нет. Только бы крышку не заварили.

- Тогда нам крышка, - рассудила Ева.

Он начал карабкаться вверх. Ева нащупала руками перила и последовала за ним. Шевчук быстро добрался до люка и, стиснув зубы, попробовал сдвинуть его. Крышка не поддалась.

- Ну давай, япона мать! – завыл он, пытаясь надавить снизу плечом.

Металлическая заглушка стояла намертво.

- Все. Кажись, крышка, - обреченно сказал Шевчук. – Заварили.

- Эй, там, в танке! – раздался сквозь дырку в люке голос Никиты Белых. – Вниз чуток отойдите и накройтесь чем-нибудь!

Музыкант с Евой спустились на несколько ступеней. Послышался визг болгарки, и на них посыпались искры. Через минуту люк отъехал в сторону, и в круге света показалось довольное лицо губернатора:

- Давайте сюда!

Шевчук проворно вылез на поверхность и помог выбраться Еве с ребенком. Белых задвинул крышку люка обратно. Они стояли на первом ярусе огромного паркинга. Судя по антуражу, это был какой-то торгово-развлекательный центр.

- Короче, вот, - губернатор любезно протянул музыканту брелок с ключами. – Тачку подогнал. Вам надо очень быстро подальше от первопрестольной сматываться, друзья. Они ведь сейчас по плану «Капкан» начнут выезды из города закрывать.
 
- Спасибо, Никита, но ты-то как? – забеспокоилась Ева. – Поехали с нами.

- Я тут подожду, - почесал бородку Никита. – Мало ли, кто оттуда вылезет. А потом, все равно мне надо будет в свой медвежий угол возвращаться, там дел невпроворот. Куда-то же люди должны будут из мегаполисов эвакуироваться.

- Ладно, тогда пока, брат, - Шевчук протянул ему руку, – дай пять.

Белых хлопнул его по ладони, и музыкант нажал на брелок. Рядом с ними пискнула неприметная, болотного цвета «Шевроле-Нива». Шевчук подошел к машине и открыл заднюю дверь:

- Карета подана, ваше величество! Прошу.

Ева поцеловала Никиту в щеку и залезла в машину. В салоне пахло сеном и костром – видимо, кто-то только что приехал на ней из глухомани, с охоты или рыбалки. На приборной доске, вместо привычных иконок, красовался королевский герб Шотландии с двумя львами, двумя единогорогами и девизом «Nemo me impune lacessit»*. Шевчук повернул ключ зажигания.

- Я не понимаю, - сказала Ева, провожая благодарным взглядом Белых. – Если у них «Капкан», то как же мы проскочим?

- Система, сука, ленивая, - ответил Шевчук, выруливая с парковки. - Пока ДПСники жопы свои на блокпостах от кресел оторвут, мы уже тю-тю. Тут до МКАДа рукой подать. Пригнись, чтобы камеры тебя не засекли.

Ева опустила Горация на сиденье и сама пригнулась. Она живо представила себе жирных и потных гаишников, прилипших к креслам, и вспомнила антипода знаменитого дяди Степы - бывшего министра внутренних дел Нургалиева, который после переименования милиции в полицию клятвенно обещал, что пузатых и мордатых стражей порядка в их рядах больше не будет. Он всегда жил в какой-то параллельной реальности, этот министр. Кажется, тогда еще было торжественно объявлено, что взятки и коррупция остались в темном прошлом. Так, будто сознание служивого человека определяется исключительно формой, которую он надел с утра или названием его учреждения.

«Нива» неслась быстро, слегка подпрыгивая. Маленький Хор спал. Ева понемногу начала приходить в себя. У нее было такое ощущение, словно она успела заскочить в поезд дальнего следования, который теперь уносил их прочь от смертельной опасности. Отойдя от шока, Ева вспомнила Михаила Сергеевича, его грубоватое лицо, неуклюжую походку, стоптанные башмаки. «Так! – Она отвернулась к окну и почувствовала, как слезы стекают по ее щекам. – Надо взять себя в руки. В руки надо себя взять!».

- Проскочили! – радостно доложил Шевчук.

- Что проскочили? – спросила Ева.

- Да ты че, не видела? Пост ДПС проскочили! Перед нами, представляешь, хаммер шел, точно такой же, так тот. Так они его завернули, дурилки картонные!

- А, здорово… - немного рассеянно поддержала его настроение Ева и достала салфетку.

Вытирая щеки, она почувствовала исходящий от пальцев отвратительный запах. Этот запах подействовал на нее, как нашатырь: Ева тут же вспомнила перепачканные перила в коллекторе.

- Юра! – недовольно и даже немного капризно произнесла она. – Нам одежду надо поменять. Да и Гораций, кажется, покакал. И вообще помыться бы не помешало после этих приключений в канализации.

- В Апрелевке супермаркет должен быть, там одежду можно купить, - подумав, отозвался Шевчук. – А насчет помыться-переодеться это придется немного подождать.

- В Апрелевке?

- Город такой, прямо на трассе эм-три. А ты что, никогда не слышала?

- Нет, не слышала… - немного смутилась Ева.

- Ах, ну да! – хлопнул себя по лбу музыкант. – Ты же тогда под стол пешком ходила. «Апрелевский завод грампластинок имени 1905 года» – культовое место при советской власти, - ностальгически произнес он. – Эту фабрику еще до большевиков три немца построили – Молль, Фогт и Кибарт. А в семидесятые-восьмидесятые фирма «Мелодия» на этом заводе по пятьдесят миллионов дисков в год шлепала. Представляешь! Две трети винила в Союзе. 

- А теперь там что? Сейчас ведь пластинки никому на фиг не нужны… - Ева поправилась. - Ну, кроме заядлых эстетов-любителей.

- Сейчас там носки делают, - вздохнул Шевчук. – Точнее, шьют.

Ева подумала, что у нее есть много давно интересовавших ее вопросов к музыканту.

- Юра, скажи, - спросила она. – А современный музыкант, он чем живет? Вот журнал «Форбс» в прошлом году написал, что ты миллион долларов заработал. Это правда?

- Свиньи они в этом русском «Форбсе», - начал кипятиться Шевчук. - Твари. Главное, представляешь себе, потом, когда я возмутился, заявляют мне: «А вы принесите справочку, что вы этот миллион не заработали, а иначе мы на вас в суд подадим. Вот Стас Михайлов и Ваенга предоставили». Я им говорю: идите на ***! В рот я **** вашего Михайлова и вашу Ваенгу…

- Юра! – возмущенно воскликнула Ева, поглядывая на малыша. – Реприманд тебе. Он хоть и спит, но все слышит.

- Ой, прошу прощения! - Уши у музыканта зарделись. – Мычание – золото. Я имел в виду, что такую пошлятину не перевариваю.

- Погоди, Юра, - удивилась Ева. - Я думала, что все наши «звезды эстрады» - как минимум миллионеры.

Шевчук занялся в кашле, пытаясь смеяться:

- Ты что, Хатхор, гламурных журналов или программ по MTV насмотрелась? Музыканты в наше время – самые забитые и бесправные люди. Если у поп-певца есть деньги, то он либо сам бизнесмен, либо папенькин сынок. Хотя в последнем случае деньги-то, как бы, уже не свои. А все остальные звездуны и звездульки зарабатывают свои копейки на фотосессиях с политическими знаменитостями, да на корпоративах у олигофренов… в смысле, олигархов. Ну или задницей, извини – на то они и поп-звезды. Жалко их, честное слово…

- Не поняла. А как же песни, диски, клипы и все такое?

- Ой, родная, - Шевчук устало махнул рукой, – все это давно в прошлом. Мир изменился – интернет убил копирайт.

- И ты так спокойно об этом говоришь? – удивилась Ева.

- А почему я должен волноваться? Какой смысл ссать… - он поправился, - в смысле, справлять нужду против ветра? Бон Джови зря возмущается и проклинает Стива Джобса. Ну не понюхаешь ты виниловый диск в магазине, что с того? При чем тут покойный Джобс? Люди не хотят покупать музыкальные записи. И правильно делают. Зачем их покупать, если можно просто скачать? Никакими законами, самыми драконовскими, ты это не исправишь. Да и не надо. Ведь настоящая песня, да и вообще любое настоящее творчество – это протуберанец кипящей огненной массы в человеческой душе. От того, что человек не получит за это деньги, его не престанет распирать, он не перестанет писать стихи, поэмы, романы, сочинять песни. Как раз наоборот – те, кто вымучивает из себя что-то исключительно в расчете на будущее бабло, губит искусство, превращает его в ремесло. Копирайт – могильщик настоящей культуры. К тому же, больше всего крокодиловы слезы по поводу авторских прав проливают те, кто к самому творчеству не имеет никакого отношения – продюсеры, издатели и галеристы. У них это бизнес, от которого самим творцам перепадают крохи.

- Оно, конечно, может, и крохи, но какая-никакая еда, - возразила Ева. – Если восторжествует халява, то на что будут жить те, кто эту музыку сочиняет и исполняет? Ты, например. Вы же все с голоду помрете.

- Все просто. - Шевчук говорил уверенно и даже немного поучительно. – Есть такая штука, как перфоманс. Его невозможно скачать из интернета. Люди готовы платить за шоу любые деньги. Но это должен быть живой звук, а не имитация, конечно. В новом, грядущем мире музыканты будут зарабатывать исключительно на концертах. Век трубадуров возвращается. И чем больше трубадур раскручен, тем больше у него сборы. А раскрутка возможна только тогда, когда публика может услышать и увидеть творчество, не заплатив за это ни копейки. Вон Боно с «Ю-Ту» в прошлом году на своем мировом туре почти миллиард долларов собрал. Как ты думаешь, почему к нам все эти «депеш моды» косяком потянулись? У них ведь раньше даже само слово «Россия» вызывало рвотные позывы. Они вообще не знали, где это. А теперь Дом культуры железнодорожника на трех вокзалах кажется манной небесной.

- А райдер под этот ДК какой? – усмехнулась Ева. – Не дешевле будет клонировать?

- Логично, - кивнул Шевчук. – Так ведь и клонируют. Тот же Дилан разве живой выступал?

Ева увидела справа указатель «Апрелевка» и новенькие желтые многоэтажки. Они свернули с шоссе и поехали по узкой улице мимо стоящих за заборами домиков частного сектора. Справа показался большой белый храм с колокольней, довольно ухоженный – вероятно, главная, после перепрофилирования завода грампластинок, достопримечательность этого места. Впрочем, в нескольких кварталах дальше обнаружилась еще одна достопримечательность – большой торговый комплекс «Апрель». Ева подумала, что в свете последних тенденций в жизни Русской православной церкви, эти объекты сферы услуг должны находиться в одном месте. Например, можно в каждом шоппинг-молле выделять секцию под храм – по соседству с мультиплекс-кинотеатром. А при каждом храме строить супермаркет. Тогда понятие «торгово-развлекательный комплекс» обрело бы свои законченные очертания. Шевчук проехал чуть дальше, и припарковал машину на обочине, в тени кленов. Он накинул капюшон и заглянул на заднее сиденье:

– Тебе чего купить?

- Может, я сама?

- «Я сама» - это такая телепередача была на шестом канале, с Юлией Меньшовой. Пятнадцать лет назад. Мы еще не так далеко от Москвы отъехали. Здесь камеры наблюдения на каждой мусорной урне висят. И спутники никто не отменял.

- Ладно, тогда штаны, майку, куртку какую-нибудь…

- Размер какой?

- Сорок второй, а если европейский, то тридцать шестой. Еще краску купи, раз уж ты про спутники вспомнил.

- Какую краску? – не понял Шевчук.

- Для волос. Светлую.

- А-а-а… Ферштейн. Сидите тихо, я быстро.

- Мне тут есть чем пока заняться, - сердито сказала Ева.

Дверь хлопнула. Ева расстегнула «кенгуру», вытащила Горация и положила его на спину рядом с собой. Ребенок, как обычно, не выказывал никакого неудовольствия – он спал. Хотя сейчас Еве показалось, что он прикидывается спящим, а на самом деле наблюдает за ней через хитрые щелочки глаз. Она аккуратно сняла с него одежду и подгузник, который действительно оказался полным. Вытерла попу малыша влажными салфетками, завернула их вместе с памперсом в пластиковый пакет и полезла за новым подгузником, как взгляд ее уперся в подголовник переднего кресла. Ева обомлела: прямо перед ней, чуть шевеля крыльями, сидела бабочка. В самом этом факте не было бы ничего странного, если бы это была какая-нибудь капустница или даже редкий махаон, которого случайно занесло ветром в открытое окно машины. Однако это был явно не местный представитель отряда чешуекрылых. Ее покойный друг Ариэль был лепидоптеристом, и Ева без труда узнала Phalanta Philiberti, обитающую исключительно на Сейшелах. Она никогда не могла понять, почему эту бабочку называли Леопардом – огненный окрас и рисунок на ее крыльях скорее напоминал растекающуюся кипящую лаву, ближе к краям чуть остывшую и покрывшуюся волнообразной черной пеной. Ева вдруг почувствовала, как от этой бабочки веет теплом, будто та была не просто знакомым, а близким существом, человеком. Ей даже показалось, что это и есть Ариэль.

- Привет, - улыбнулась Ева и слегка помахала рукой.

Леопард сложил крылья и вновь раскрыл их. Ева протянула руку, и бабочка перелетела на ее указательный палец.

- Как у тебя дела? Все хорошо?

Бабочка повторила движение.

- А у меня тоже хорошо?

Леопард взмахнул два раза. Ева поняла, что с ней говорят сигналами – так, как главный герой фильма «Скафандр и бабочка», парализованный после инсульта. Моргнул глазом один раз – «да», два раза – «нет».

- Не хорошо? – насторожилась она. – Что-то угрожает мне?

- Да.

Ей показалось даже, что существо кивнуло.

- Человек?

- Нет.

- Природа? Стихия?

- Нет.

Ева задумалась, подбирая правильный вопрос.

- Не человек, не стихия… Значит, механизм… Машина?

- Да.

- Дорога?

- Да.

Ева приблизила палец к своим глазам и начала всматриваться в причудливого обитателя тропического леса. Она разглядела маленькую темную головку с огромными фасеточными глазами, которые напоминали клубы дыма. Леопард затрепыхал крылышками, и Ева отчетливо почувствовала знакомый ей едкий запах горелого пластика и человеческих тел. Она открыла окно, и тихо сказала:

- Лети.

Бабочка улетела. Проснувшийся Гораций вывел Еву из легкого оцепенения.

- Ой, извини. - Она поцеловала Горация в ножку. – Сейчас.

Ева закрепила новый подгузник и одела ребенка. Если малыш проснулся – значит, хочет есть. Ева усадила Горация на колени, надела ему слюнявчик, вытащила из рюкзака баночку с пюре, чайную ложку и начала  кормить сына, аккуратно вытирая с подбородка попавшее мимо цели. Быстро управившись, с едой, Ева напоила его специальным чаем из бутылочки. На этом трапеза была закончена. Как раз вовремя - дверь открылась, и на переднее сиденье плюхнулся Шевчук:

- Вот, держи. - Он протянул пакет с вещами. - Себе тоже тут кое-чего прикупил.

- Все в порядке? – спросила Ева.

- Как тебе сказать, Хатхор… Амбивалентно.

- Что значит «амбивалентно»? В каком смысле?

- В том смысле, что я спалился. На Троицкого напоролся.

- Какого еще Троицкого?

- Да Артемия - культуртреггера этого, долбанного.

- Который все время слегка небритый, как Венсан Кассель? - Музыкальный критик Артем Кивович Троицкий почему-то всегда ассоциировался у Евы с французским актером Венсаном Касселем. - А он что тут делает?

Шевчук раздосадованно крякнул:

- Кивыч, по-моему, и сам не очень хорошо представляет. Он бухой в дюпель, с ним еще несколько мужиков. Говорят, они приехали какого-то чувака из клиники Маршака вытаскивать.

- Что еще за «клиника Маршака»?

- Это такое заведение для наркоманов, тут рядом. Ну, как у Ройзмана. Только Женя упоротых наручниками к двухъярусным шконкам приковывает, а у Маршака вроде как создают комфортные условия, чтобы привить вкус к жизни. За очень большие деньги, разумеется. Концепции у них разные: у Жени – кнут, у Маршака - пряник.

- А Маршак – вроде детский писатель такой был. Самуил Яковлевич. Он еще английские стихи переводил.

- Ага, это вроде его правнук какой-то. Хотя, говорят, он уже из бизнеса вышел и кому-то это заведение продал. Ну, не важно. Короче, они из этой клиники вытаскивали парня, которого туда родной отец закатал лечить от гомосексуализма.

- Это же не лечится! – рассмеялась Ева.

- Понятное дело. Так они теперь хотят на завод поехать, потому что чувак хочет этот завод купить.

- Зачем?

- Собирается восстановить производство виниловых дисков.

- Зря его из клиники забрали, - покачала головой Ева. Она вспомнила про амбивалентность:
- А какая хорошая новость?

- А вот! – Шевчук показал ей новый айфон. – Троицкий мне свою трубу дал. Я сказал, что потерял, а мне нужно срочно. Ты же говорила, что нам надо новые телефоны взять?

Еве стало немного грустно:

- Выкини его, Юра.

- Почему?

- Потому что по этой ерунде нас и возьмут. Они ведь, говоришь, чувака из наркологической клиники вытащили. Как ты думаешь, сколько человек из этой гоп-компании стучит в ФСБ?

- Насчет ФСБ не уверен, - признался музыкант. - Но двое на ментов сильно смахивают.

- Об том и речь. Ну что теперь делать?

Шевчук задумался:

- Будем менять имидж.

Он поковырялся в пакете, который лежал у него на коленях, и повесил на грудь вафельное полотенце. Сняв очки, музыкант вытащил пластиковую бутылку с водой, набрал горсть и выплеснул ее себе на лицо, смочив щеки и подбородок. В следующий момент в его руке оказался флакон с пеной для бритья, которой он обильно покрыл свою щетину. Ева рассмеялась и хлопнула в ладоши:

- Ой, ты сейчас на деда Мороза похож!

- С Новым годом, Снегурочка! – подмигнул Шевчук.

Он повернул на себя зеркало заднего вида, извлек из кармана опасную бритву и начал аккуратно снимать с правой щеки белую воздушную массу, периодически вытирая лезвие о полотенце. Ева с интересом наблюдала за этим процессом. Гораций тоже посматривал на дядю Юру удивленно, исподлобья.

- А не опасно такой штукой бриться? – поинтересовалась Ева. - Нельзя было какой-нибудь «жиллет» взять?

- Спроси об этом у Гая Юлия Цезаря, когда встретишь, - снисходительно ответил Шевчук. - Бритва как бритва. Я раз в Чечне видел, как наши офицеры трофейным кинжалом брились. Вот где жесть!

Он управился довольно быстро, будто все годы подрабатывал брадобреем. Ополоснул лицо водой из бутылки, вытерся полотенцем и побрызгался припасенным одеколоном. 

- Ну как? – Музыкант весело посмотрел на свою подопечную.

Перед Евой сидел человек, совершенно незнакомый миллионам поклонников творчества группы «ДДТ». Он был удивительно похож на пульсирующую звезду Голливуда Микки Рурка – такого, каким он был до изуродовавших его пластических операций.   

- Юра, а ты когда последний раз с босым лицом ходил? – спросила она.

- Ты в те времена не родилась еще, - буркнул музыкант. – Ладно, вперед и с песнями!

Машина послушно заурчала и тронулась. Они вернулись обратно на трассу, и погнали прочь от столицы.

- Может, музычку? – предложила Ева.
 
Шевчук включил радио: на FM-волне крутили заезженный шлягер 1976 года кантри-группы «Eagles» про отель «Калифорния» - кажется,  единственный хит из всех песен, что они исполнили. Ева начала тихонько подпевать:

Welcome to the Hotel California
Such a lovely place, such a lovely place, such a lovely face
Plenty of room at the Hotel California
Any time of year, any time of year
You can find it here… *

- А хочешь, я сам вам спою? – неожиданно прервал писклявый орлиный хор Шевчук.

- Да… пожалуйста… - Ева смутилась. - Мне твои песни очень нравятся.

Она задумалась и почему-то добавила:

- Честно.

Музыкант выключил радио, задумался и затянул, слегка коверкая английские слова, легендарный хит Боба Дилана, который когда-то исполнял вместе с Боно на концерте в «Олимпийском»:

Momma, take this badge off me,
I can't use it anymore.
It's getting dark, too dark to see,
Feel I'm knockin' on heaven's door.

Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door!.. *

Ева вспомнила свой любимый фильм «Knockin' On Heaven's Door» пятнадцатилетней давности, и его финальную сцену, где счастливые и пьяные Мартин и Руди в исполнении Тиля Швайгера и Яна Лиферса добираются до заветного пляжа – для того, чтобы затем ступить в нирвану. Сцена из фильма и эта песня напомнили ей об «Эдеме» - месте, которое должно было стать воплощением человеческого счастья, а стало огромной могилой.

Справа остался город Наро-Фоминск – один из рубежей, где в 1941 году был остановлен «Тайфун» немецкого наступления на Москву. Шевчук включил новости:

Только что мировые информационные агентства распространили новость о том, что власти Ирана попытались нанести ядерный удар по захваченному хороитами Иерусалиму. Для этого использовались баллистические ракеты «Шахаб-3», оснащенные боезарядами, которые, как теперь выясняется, тайно производились в исламской республике. По священному городу было выпущено в общей сложности пять ракет. Согласно данным американских спутников слежения, на которые ссылается CNN, одна из ракет сдетонировала и взорвалась прямо при запуске над иранским городом Кум, полностью уничтожив это священное для шиитов место. Еще одна ракета упала на город Сулеймания в иракском Курдистане. Три другие ракеты были сбиты хороитами над Иорданией с помощью системы противоракетной обороны BOXTHORN.

- Ух, ты! – воскликнула Ева. - Нет, ну ты слышал, да? Ядерный удар!
 
- Ты ведь знаешь больше меня, Хатхор, - Шевчук замялся, -  скажи, а Армагеддон – это где?

- Что же ты не спросил у него сам? – удивилась Ева.

- Да неудобно как-то, и времени не было.

- Армагеддон – там, где мы. Война идет не где-то, а в нашем сердце, в нашей душе. Свет позволяет нам увидеть, где тьма, но ведь без тьмы мы бы не знали, что такое свет. Одно порождает другое…

На небольшой дистанции прямо перед ними шел бензовоз, на блестящей бочке которого было написано «Jet Fuel» и развевалась вылинявшая георгиевская ленточка, обозначавшая радость водителя транспортного средства по поводу благоприятного для его страны исхода Второй мировой войны.

- Вот сволочь дальнобойная! – выругался Шевчук и начал сигналить. – Со своей хреновиной весь левый ряд занял. Как только таких уродов земля носит!

Бензовоз загораживал обзор, и Ева повернулась к окну. Она заметила, как прямо по ходу в пролетающей мимо лесополосе ослепительно ярким пламенем вспыхнула крона сосны. Приближающееся пятно напомнило ей бабочку-Леопарда.

- Осторожно, Юра! – крикнула она. – Здесь что-то не так! Давай вправо и ближе к обочине.

Шевчук выполнил маневр и начал обгонять бензовоз по правому ряду. Показалась табличка с указателем и названием населенного пункта: «Щекутино». Прямо за ней дорога под углом 45 градусов плавно уходила влево. Юрий уже обошел бензовоз и включил поворотник, показывая, что сейчас вернется в левый ряд. По встречной полосе, спихивая вправо попутные машины, приближалась мерцающая синими и красными проблесковыми маяками полицейская машина. Покрякивая, она расчищала путь идущему вслед гигантскому двухъярусному туристическому автобусу Mercedes, похожему на черного жука-скарабея. Ева вдруг заметила, что автобус не вписывается в поворот: его остекленная морда начала высовываться на их полосу движения. Он ехал им наперерез - так, будто просто не видел изгиба дороги и продолжал движение по прямой.

Мир вокруг Евы застыл – она почувствовала, что Шевчук сейчас будет тормозить, и ясно увидела неминуемый удар. На ее глазах «Нива» въезжала в правое крыло автобуса, под колесо, и их тела превращались в поджаренный фарш.

- Нет! Юра!! Нет!!! – заорала она. – Жми на газ!

Шевчук испуганно дал по газам, и они пронеслись перед кабиной автобуса, чуть чиркнув ее левым бортом кузова. Ева услышала этот скрежет, будто в замедленной съемке. За затемненным лобовым стеклом «Мерседеса» она увидела водителя, который откинулся в кресле, свесив голову набок – видимо, уснул. Сидевший рядом в пассажирском кресле человек в очках, похожий на постаревшего Охломонова, впился в нее исполненным ужаса взглядом. Когда «Нива» вихрем вылетела на пустую магистраль, сзади раздался чудовищный визг и звук удара – бензовоз никак не мог увернуться и впоролся прямо в правый борт автобуса. В следующую секунду послышался гулкий хлопок и над их машиной будто пронесся шквал. Ева развернулась на сиденье: позади, над дорогой медленно поднимался огромный, окутанный клубами черного дыма огненный шар. Музыкант наблюдал эту картину в зеркале заднего вида. 

- Твою мать! – выдохнул он.

- Кто-то нашел свою геенну, - медленно сказала Ева.

- Ты что, знала?

- Я не знала, но знак был.

Некоторое время они ехали молча. Ева положила Горация на колени. Ребенок будто успокоился и опять уснул. Когда он спал, разбудить его не могла бы, наверное, даже ядерная война. Поэтому маленький Хор никак не реагировал на рев периодически проносившихся навстречу кавалькад спецмашин – «скорых», пожарных, полиции. На въезде в Обнинск их встречал бетонный обелиск, вершину которого венчал символ мирного атома – множество железных обручей с ядром в центре. Три самых массивных эллипса в перекрестье образовывали между собой звезду Давида с искривленными законами евклидовой геометрии гранями треугольников, которая видоизменялась по мере их движения. «Нива» пронырнула под мостом-эстакадой, по которой проходила автомагистраль. По правую сторону от шоссе виднелись городские постройки, среди которых выделялись корпуса некогда секретных научных центров и лабораторий. Над ними в высь поднималась трехсотметровая мачта метеорологической вышки, которая чудесным образом устояла во время землетрясения – видимо, благодаря гибкости конструкции и держащей ее паутине вантовых тросов. Эти реликтовые сооружения эпохи непоколебимой веры в торжество человеческого разума над природой всегда внушали Еве страх и трепет. Ей казалось, что она чувствовала, как порождаемые ими невидимые электромагнитные волны и радиация угрожают ей. Впрочем, как теперь выясняется, страх этот был вполне оправдан: беззаботные эксперименты над материальным миром позволили запустить неуправляемую реакцию событий, в пучину которых она в итоге оказалась втянута. 

Внезапно она услышала глухой, объемный взрыв и увидела, как в нескольких кварталах справа над домами стремительно встает столб черного дыма. Это был именно столб, а не грибовидное облако, как случается, когда взрываются горючие смеси. Столб, идеально прямой, будто не было никакого ветра,  походил на огромную переливчатую колонну с вычурной капителью наверху. Взвиваясь вверх, он начал слегка наклоняться и вскоре достиг небосвода, где образовалось огромное черное пятно, через которое на Землю смотрели полная Луна и звезды - так, словно кто-то пробил дыру прямо в открытый космос. Теперь упиравшийся в эту дыру столб напоминал уже не колонну, а хвост торнадо, спускавшийся с небес.  В мгновенье ока этот хвост начал затягивать в себя окружающий мир – метеорологическую вышку, дома, машины, фонарные столбы.

- Это еще что за хрень?! – испуганно крикнул Шевчук. – Неужели началось?

- Все уже давно началось, - ответила Ева, прижимая к себе ребенка. – А что это такое, мы потом узнаем. Сейчас надо уезжать быстрее отсюда.
 
Их машина выскочила к кольцу-развязке, в центре которой стояла будка с эмблемой министерства по чрезвычайным ситуациям. Около будки бегали растерянные бойцы в форме МЧС. Задрав головы, они снимали на мобильные телефоны происходившее в небе над городом. Шевчук притормозил и вытащил сигарету. Ева тронула его за плечо:
 
- Курить не надо, ладно?

Шевчук смял сигарету и выбросил ее в окно. Он пропустил несколько фур, вырулил в левый ряд кольца и выехал на Киевскую трассу. Ева развернулась и увидела, что торнадо исчезло.

- Надо же, вроде прошел ураган, - сказала она, глядя, на тающие очертания города. – Может, показалось?

- Коллективные видения? – усомнился Шевчук. – А тем бойцам МЧС тоже показалось?

- Да, ты прав, - согласилась Ева. - Хороший, наверное, город этот Обнинск.

– В Обнинске била ключом передовая мысль советской науки. Это же первый наукоград в СССР! Да что в СССР – в мире! Здесь первая атомная электростанция на планете стоит. Великие люди работали. Вот где надо было инноград делать. А нынешние жулики закопали в своем «Скольково» несколько ярдов долларов непонятно зачем. Ну чем здесь не Силиконовая долина?

- Если ты о том месте в Сан-Франциско, где компьютеры изобретают, то она называется Кремниевая долина, - поправила его Ева. - Силиконовая долина – это Сан-Фернандо в Лос-Анджелесе. Там снимают порнуху и делают силиконовые имплантаты для женских грудей. В словах Silicon и Silicone разница - всего одна буква, а перемена смысла весьма ощутима. Что касается того, кто тут был впереди планеты всей – вопрос спорный, ведь Хьюлетт с Паккардом свою фирму еще в 1939 году создали. А насчет Сколково… При чем тут инновации, Юра? Они там совсем другое строят.

Шевчук с любопытством развернулся:

- Что же, если не секрет?

- Известно что – убежище. Очередной подземный город, куда можно быстро добраться с Рублевки и прочих мест обитания заказчиков. Тех, кто, по мнению авторов проекта, имеет право на спасение. Правительственное метро из Кремля ведь как раз через Сколково проходит. Старое убежище в Раменках ещё жена Лужкова затопила.

- Зачем?

- Она хотела на том участке в конце Мичуринского проспекта жилой комплекс мастырить, вот и устроила небольшую техногенную аварию секретного типа, чтобы вывести свою землю из перечня действующих стратегических объектов.

- А ты-то откуда знаешь? – недоверчиво спросил Юрий.

Ева вспомнила одного из клиентов в борделе – субтильного айфононосца бывшего президента Аркадия Дурковича, похожего на куклу-пупса с пухленькими алыми губками и блестящими маслинами вместо глаз. Он вечно пребывал под воздействием мескалина, и отличить правду от бреда в его словах было не так просто. Поэтому она решила не уточнять источник информации:

- Believe me*. Да и сделано там, в том убежище, все было по-спартански, совсем не в духе эпохи победившего капитализма.

- О боги, какие же они дебилы! – воскликнул музыкант.

- Отчего же? Стремление сохранить жизнь – базовый инстинкт. Это вполне естественно для любого биологического организма… для большинства существ. Пирамиды наших предков – это не склепы для покойников. Они когда-то позволили нескольким династиям фараонов выжить в те времена, когда Сет сжигал их царства дотла.

- Но ведь сейчас все по-другому! – воскликнул музыкант. – Сейчас все это вообще не имеет никакого значения!

- Да, в нынешнем раскладе это, конечно, наивно. Хотя вполне свойственно уровню интеллектуального развития современной элиты. Они думают, что от всадников Апокалипсиса можно просто откупиться. Не понимают, что исход – это конец всего. Момент, когда мир переходит в иное состояние. Спрятаться негде. И выхода нет. Точнее, он есть, но билет не имеет ценника. Этот билет – мы с тобой, миллионы наших братьев и сестер, подчиненных единой воле Создателя…

Ее прервал раскат грома. Ева посмотрела поверх дороги и вскрикнула:

– Ох, как красиво!

Над стремительно несущимся им навстречу полотном шоссе разыгралась величественная битва. Правую часть небосвода заволокло антрацитом огромной грозовой тучи, которая ощупывала землю ломаными жалами молний. Слева ей словно противостояла похожая на неприступную крепость гряда белокаменных облачных башен. Бездонное небо разделяло их, упираясь острием синего клина в горизонт – туда, куда нитью убегал их путь.    

- Да, что-то в этом есть, - согласился Шевчук. – Опять знаки?

- Нет, просто красиво. Неземное что-то.

- Знаешь, я в детстве космонавтом мечтал стать, как и все мальчишки. - Юрий прибавил скорости.

- Да ты что, серьезно?

– Конечно. Гагарин сказал «Поехали!», когда мне было четыре, и двенадцать, когда Армстронг вышел на Луну. У нас на солнечной Колыме с зарубежной фантастикой плохо было, но мы все выросли на «Аэлите»: межпланетные путешествия, полеты на Марс.

- Ты хотел быть инженером Лосем? – улыбнулась Ева.

- Вождем восставших трудящихся Гором, если честно. Я представлял себе эти далекие пространства, космические пейзажи. Хотел стоять у огненного кальдера на Венере и ловить кислотную грозу. Или держать в руках ледяную пыль на кольцах старого косматого Сатурна. Но потом я понял, что все это нельзя почувствовать. Здесь, на земле, ты можешь услышать грозу, ее запах, ощутить капли росы кончиками пальцев. А там все, что тебе доступно – картинка в иллюминаторе или за забралом скафандра, которая ничем не отличается от той, что передают на землю искусственные космические аппараты. И как только я осознал это, романтика межзвездных путешествий исчезла. Для тех, кто сейчас висит где-то там, - он кинул взгляд в потолок, - на международной космической станции, это просто работа. Как вахта у ребят, что в силу жизненных обстоятельств сидят на буровой в Мексиканском заливе или на станции «Восток» в Антарктиде. Только труженики орбиты еще, ко всему прочему, пьют воду, регенерированную из собственного пота и мочи. Поэтому мне не очень понятно, за какое удовольствие эти чудаки - космические туристы – платят свои бешеные деньги.

- Может, им просто их девать некуда, - предположила Ева. – К тому же, здесь важен не результат в виде картинки за окошком, а сам процесс подготовки. Ну и, конечно, возможность поставить себе галочку в биографии, фотки друзьям показать…

Машина чуть подпрыгнула и провалилась.

- Ой, что это? – испугалась Ева.

- Россия-матушка, - с досадой отозвался Шевчук. - После поворота на Калугу приличной дороге кирдык. Здравствуй, родная двуколейка.   

Музыкант включил поворотник, начал притормаживать. На указателе справа по ходу значилось: «Гостиничный комплекс «Угра».

- «Угра»? – спросила Ева.

- Да, родная, она самая, - улыбнулся Шевчук. – Великая русско-татарская река, стоянием на которой в 1480 году закончилось так называемое монгольское иго. Между прочим, самый бескровный исход векового противоборства наций в мировой истории. Собрались две огромные орды: одна - великого князя Ивана Третьего, другая – хана Ахмата. Постояли месяц на двух берегах реки, постреляли друг в друга из пищалей – и разошлись. Одна орда ушла к себе в степь, другая – в Москву. С тех пор на Руси Угру называют «пояс Богордицы». Как бы, все всё поняли без лишнего кровопролития. Да и зачем оно, это кровопролитие? За триста лет, ко времени стояния на Угре кровь уже так перемешалась, что русские стали татарами, а татары – русскими. Вот я, например, по отцу наполовину хохол, а по матери – татарин. Стоял бы я тогда тут, и что? Самому с собой воевать?

Ева задумалась:

- «Пояс Богородицы»? Ты помнишь тот амулет дурацкий, из-за которого люди давились?

- Кто же это не помнит.

- Женщины несчастные, мне их так жалко всех было. Им же на самом деле вбили в голову, что эта фальшивка их исцелит или избавит от бесплодия.

- Фальшивка?

- Конечно, фальшивка. Не было у матери Иисуса из Назарета никакого пояса. Она вообще не подпоясанная ходила, это я точно знаю.

- Сама видела?

- Не сама, но знаю, - отрезала Ева. – Ужасно то, что люди покалечились от обморожений. А кто-то на этом просто деньги зарабатывал…

- Давай лучше про татаро-монгольское иго.

- Юра, невероятному исходу стояния на Угре есть объяснения вполне прозаические. В те времена Крымский хан Менгли Гирей был союзником Москвы и воевал с Ордой. По договоренности с Иваном Третьим он напал на Литву, и та не смогла оказать помощь Ахмату. Кроме того, в татарском войске, стоявшем на Угре, случилась эпидемия дезинтерии. Они ведь баранов в качестве провианта использовали. Видать, какая-то овца оказалась паршивой и испортила им все предприятие.

Шевчук расхохотался:

- То есть они обосрались драться как в переносном, так и в прямом смысле слова!

- Как бы да. Но я вообще не к этому про Угру спросила, Юр. В гостиницу-то нам зачем?

- А как же? Вещи мы для чего покупали?

- Ой! – смутилась Ева. – Ну конечно.

Перед ними возник железный забор, на котором разноцветными красками было намалевано:

ОТЕЛЬ. ШАШЛЫКИ. БЕСЕДКА. МОЙКА.

Картинки, окружавшие эти надписи, как бы иллюстрировали чудесные перспективы для усталых путников. За забором возвышалось белое трехэтажное строение из бетонных панелей, напоминающее районную поликлинику. На крыше здания стояли огромные красные буквы, складывающиеся в слово «УГРА». Слева от названия гостиницы желтыми буквами поменьше было выложено «КАФЕ», справа – «MOTEL» и «БАР». Еще правее красовался большой красно-бело-синий логотип «Пепси-колы». «А ночью, со стороны шоссе, с неоновой подсветкой, наверное, заманчиво смотрится», - подумала Ева.

Они подрулили прямо ко входу и вышли из машины. Шевчук взял пакет с вещами. Чертыхаясь и отряхивая пыль с куртки, он растворил дверь, пропуская вперед даму с ребенком. В просторной прихожей мотеля никого не было. За столиком ресепшн на розовой стене бронзовыми буквами было выложено «MOTEL UGRA» и три звезды. Рядом на стене в золоченых рамочках висели портретные фотографии известных русских рок-музыкантов – Бориса Гребенщикова, Валерия Кипелова и Гарика Сукачева, которые, судя по интерьеру на фото, некогда останавливались в этом месте.

- Не «Хилтон», прямо скажем, - заметила Ева.

- Да ладно тебе, - вступился за хозяев мотеля Шевчук. - Не надо с «Хилтоном» сравнивать. За такие деньги, как здесь, в «Хилтоне» с тобой даже разговаривать не захотят. Нормальная гостиница. Номера чистые, прибранные, есть и полотенца в ванной, и банный халат. - На слове «халат» он поднял палец – будто это было нечто выдающееся. - Горячая вода круглосуточно, мойся хоть целый день. Что еще надо, спрашивается?
 
- Юр, не кипятись, - успокоила его Ева. – Я пошутила. Все нормально.

- Эй! – крикнул музыкант. - Э-е-ей! Ау!

- Тихо! – схватила его за руку Ева. – Не видишь, ребенок спит!

- Чего изволите? – раздался голос у них за спиной.

Ева обернулась и тут же сделала шаг назад: перед нею стояла эффектная темноволосая женщина средних лет с южноевропейским типом лица и чуть раскосыми азиатскими глазами. Любой человек, интересующийся кинематографом, тотчас сказал бы, что она как две капли воды похожа на Монику Белуччи. К тому же, одета женщина была в длинный, до пят, темный куттонет - точно так же, как Мария Магдалина в «Страстях Христовых». Впечатление усиливало то, что Ева когда-то лично общалась с Моникой на острове Бела. Поэтому никаких сомнений в том, что перед нею именно та самая Моника, а не кто-то похожий, у нее не было.

- Добрый день, - сказала Ева. – Меня зовут Беатриче. А вас, извините, как?

- Ну, если вас, ma chere*, звать Беатриче, то меня можете называть Моника, - устало улыбнулась консьержка. – Так что желаете?

«Не признала, - расстроилась Ева. – Видимо, все-таки двойник. Но до чего же хорооша!». Шевчук, между тем, совершенно не смутился:

- Дорогая Моника, или как вас там на самом деле, - начал он. – Нам бы умыться, перекусить чего-нибудь. Номер на часик-два, одним словом.

 - На часик-два не получится, - сказала Моника. – Только сутками сдаем.

- Хорошо, сколько?

- Стандартный одноместный номер - тысяча сто рублей, двухместный – тысяча четыреста. Люкс с двумя спальнями – три сто, апартаменты трехспальные – четыре семьсот.

- Ладно, давайте апартаменты. Сделаем вам сегодня кассу.

- Паспорт, - выразительно посмотрела на него Моника. – Или права водительские.

Шевчук покопался в карманах и вытащил пачку тысячерублевых банкнот:

 - Знаете, такое дело… Паспорт где-то вчера посеял. А права в машине… Возьмите восемь и давайте без формальностей. Будем считать, что я Данте Алигьери.

Лицо Моники преобразилось: улыбка ее стала чарующей, как у Моны Лизы:

- Очень приятно, Данте. Добро пожаловать.

- А вы нам чего-нибудь пожрать организуете?

- Хм! – Моника взглядом отчитала музыканта за лексикон.

- Покушать, - поправился Шевчук.

Консьержка взяла деньги и, эффектно вихляя бедрами, направилась к столику:

– Апартамент номер тринадцать на втором этаже. Машину можете во двор загнать. А насчет, как вы изволили выразиться, «пожрать», имеется кафе на этом этаже или беседки на воздухе.

- На воздухе – это отлично-с! – бурно отреагировал Шевчук. – Погоды нынче стоят отменные.

- Я так и подумала. Вам у нас понравится.

Музыкант подмигнул к Еве:

- Пошли, посмотрим, что у них там за «президентский сьют».

Моника протянула Еве ключ:

- Je vous souhaite un agr;able s;jour!*

- Grazie,* - смутилась Ева.

Белуччи и бровью не повела. Ева с Шевчуком отправились в свой «апартамент». «Здесь что-то не так. - Ева все еще пребывала в некотором замешательстве. – Даже если она – клон, то разве это подобающее место, в котором ее двойник может существовать?» Ева поковырялась в замке, открыла дверь и замерла на пороге:

- Этого не может быть!

Перед нею был тот самый номер на третьем этаже «Эдема», который они с Хором оставили год назад. То есть все было ровно так, как в тот день, когда они с ним в первый раз зашли туда. Даже неизменный комплимент администрации отеля – фрукты и бутылка шампанского в ведерке со льдом – все так же стояли на столе. Ева бросилась к окну и увидела то, что и ожидала увидеть – ласковый океан и родной остров. Какие-то люди беспечно копошились на пляже, около баров и шатров, в лазурном небе парил, снижаясь, очередной трансфер с гостями.

- Ни фига себе! – присвистнул Шевчук, заходя внутрь и оглядываясь. – Вот это номер! Это они, что ли, для Путина такой отгрохали? Или для олигарха какого-нибудь?

Ева не слышала его, у нее закружилась голова от густого тропического воздуха и сладких воспоминаний.

- Это сон? – пробормотала она, разговаривая сама с собой. – Или сон – все то, что случилось со мной после этого? Хор, ответь мне, или я сойду с ума!

Она покрепче обняла сына – в эту секунду он был единственным свидетелем ее вменяемости. В гостиной зазвонил телефон. Ева бросилась к столу и схватила трубку.

- Привет, любовь моя! – раздался голос - такой близкий и в то же время отдаленный на тысячи миль. – Как ты?


ДЕТСКИЙ МИР

- Это черт знает что такое! – Скачковский подошел к столу и зло вдавил тлеющий бычок сигареты в серебряную пепельницу. – Позорище какое для конторы, Саша! Мало того, что всех упустили, так еще какую-то дурацкую зарницу мне в городе устроили.

Генерал развернулся и уставился в окно. Хохолок из седых волос на его голове смотрелся смешно,  придавая генералу вид птицы-секретаря. Низкорослый Скачковский, словно поняв это, пригладил прическу, повернулся обратно и тихо спросил:

– Ты хоть понимаешь, что мы в полной жопе?

- Все зависит от того, с какой стороны прямой кишки посмотреть, - тихо сказал Михайлов. - С одной стороны, вроде как в жопе, а с другой – у самого выхода на свободу.

У него не было никакого желания оправдываться, хотя по сюжету именно это ему следовало делать. Скачковский, его старый, со времен первой чеченской кампании, боевой товарищ, теперь в звании замдиректора ФСБ отчитывал его в своем новом кабинете.  На салатового цвета стене, как и в каждом местном закутке, висел чахоточный лик Дзержинского. Эдмундыч, как обычно, искоса поглядывал за наследниками, подсвеченный «наркомовской» настольной бронзовой лампой с зеленым плафоном. Рядом, как и положено, висел портрет президента – фотоснимок, сделанный как минимум десять лет назад. Этот кабинет, эта служба и вся прежняя жизнь казались Михайлову теперь чем-то знакомым, но не имеющим к нему непосредственного отношения.

Он руководил большой оперативно-следственной группой, которую курировал Скачковский. В нее, помимо костяка из чекистов, входили следаки из полиции, госнаркоконтроля, важняки из следственного комитета и прочий служивый люд. Наваристая солянка всех так называемых «силовых» ведомств, включая даже пожарных. Они вели расследование – сначала по «делу Фильштейна» и «делу Потемкина», которые быстро переросли в «дело отеля «Эдем» и в конечном итоге превратились в операцию «Лабиринт». На очередной тупик в этом лабиринте они наткнулись сегодня утром, на Патриарших. Однако для самого Михайлова тупик оказался дверью. После случившегося он настолько четко увидел окружающий мир, осознал природу вещей и смысл собственной жизни, что этот нынешний разговор, да и вся лубянская мизансцена казались ему мелкими и абсурдными. Правда, у него пока не было никакой идеи, как из всего этого выпутаться. Не мог же он вот так взять и в лоб признаться генералу, что несколько часов назад познакомился с богом. При таком варианте ближайший отрезок времени он неизбежно проведет в лубянской спецбольнице на Валааме. Михайлов представил себе, как тот же Скачковский будет сокрушенно качать головой, убирая в архив его личное дело: «Еще один сгорел на работе…» Да и само его пребывание здесь могло быть частью какого-то дальновидного замысла. Или промысла. Полковник посмотрел в окно, выходившее на проплешину Лубянской площади, которую так удачно оживил недавно возвращенный в привычный ландшафт железный Феликс. На улице уже смеркалось, и сумрак озаряла веселая иллюминация торгового комплекса «Наутилус». Это здание, похожее на утыканный свечками кремовый клубнично-фисташковый торт, резко контрастировало с закрытым лесами и драпировками на бесконечную реконструкцию мрачным исполином «Детского мира». Раньше он почему-то всегда напоминал Михайлову кусок кекса с изюмом – видимо, оттого что полковник очень любил эти кексы. Сейчас от знаменитого магазина остались лишь стены, над которыми понуро застыли цапли башенных кранов. Все нутро его было выпотрошено гастарбайтерами. Внизу, огибая со всех сторон Дзержинского и пользуясь редким отсутствием затора, неслись блестящие и подмигивающие разноцветные машинки, казавшиеся отсюда игрушечными. Пятница, вечер - люди спешили по своим делам, домам, ресторанам, дачам, и им не было никакого дела до того, о чем говорят два офицера по ту сторону стекла в окне сакрального для каждого русского человека здания. До революции здесь располагалось страховое общество «Россия», но при этом здесь же, со стороны Мясницкой, были доходные дома. Сочетание таких слов, как «страх» и «доход» как нельзя лучше соответствовало нынешнему состоянию прославленной организации. Полковник вдруг подумал, что ему, в общем-то, тоже нет никакого дела до родной конторы. Он повернулся к Скачковскому и улыбнулся:

- Могу подать рапорт, Валера. Только вины нашей не было никакой. И оправдываться мне не в чем.

- Да ладно уж. – Генерал махнул рукой и плюхнулся в кожаное кресло. – Мне не оправдания нужны, а объяснения, дружище. Ну, скажи вот так, без протокола, что там случилось-то, а? А?

Скачковский будто упрашивал его, что было совсем не в его стиле. Он всегда хотел именно без протокола, но требовал, а не просил.

- Как бы тебе сказать… - Михайлов подбирал слова, как персики на черноморском развале. – Понимаешь… Короче, они ушли через «кротовую нору».

Скачковский вылупился, недоумевающе. Михайлов продолжил:

- Это такой коридор в системе пространство-время, через который не каждому дано пройти. Типа, управляемая дыра между мирами. Этот проход то открывается, то закрывается.

- Какая, в ****у, дыра-нора?! – подпрыгнул в кресле Скачковский. – Какой, в задницу, проход?!

Расслабленно-отстраненное состояние полковника его явно раздражало. Генерал начал вскипать:

- Вот когда мы три ярда долларов на Вануату и Тувалу засадили – это я понимаю, «управляемая дыра». Они еще нам Абхазию признали, в пакете услуг, так сказать. А тут что за дыра такая?!

Михайлов присел к его столу и достал сигарету.

- Да не кипятись ты, Валера, береги нервы, - спокойно начал он. - От этого ровным счетом ничего не изменится. С тремя ярдами все гораздо проще. Они ведь никуда не денутся. А почему они никуда не денутся? Потому что по другую сторону от этой дыры есть товарищи, которые их принимают и оприходуют. Здесь ситуация несколько… как бы тебе сказать… иная, в общем.

- Так что ж ты своих гавриков по другую сторону-то не расставил? – поднял бровь Скачковский. – У тебя разве людей мало? Пятьдесят человек – одна только следственная группа!

- Знать бы, где навернешься, соломки б подстелил, - вздохнул Михайлов. – У нас не было оперативной информации насчет того, где находятся выходы.

- Но ведь кто-то должен был спланировать им все это, обеспечить выходы. Это же целая террористическая организация. Значит, теоретически можно предотвратить. Головой надо работать.

- Валера! – возразил полковник. - Ни одна спецслужба мира, самая гениальная и распрекрасная, не может предотвратить заговор, если этот заговор находится в голове одного человека. – Он подумал и добавил: - А если он, к тому же, не человек, то тем более.

Скачковский посмотрел на него удивленно и в то же время сочувственно:

- Ты что, Саня, веришь во всю эту ересь сионистскую? Не ожидал.

В голосе его не было решительной уверенности, что речь идет именно о ереси, и уж абсолютно точно слова полковника не были для него неожиданностью. Михайлов чувствовал, что балансирует на лезвии бритвы. С одной стороны, он действительно должен был как-то объяснять происходящее. С другой, – не был уверен, вправе ли он показать именно сейчас и именно генералу, что действительно знает ответы на вопросы.

- Это не вопрос «верю – не верю», Валера, - сказал полковник. - Ты тут сидишь в хорошем кабинете, теоретизируешь… А мы там, в поле, гумус роем и оперируем фактами. А эти факты говорят о том, что мы имеем дело со сверхъестественным.

- Да брось, - буркнул Скачковский. – Никакой мистики здесь нет. За этот год какой только чертовщины не насмотрелись. Все можно объяснить. Мне вот, когда мы недавно итоговый доклад по «Эдему» для верховного главнокомандующего готовили, знаешь, как пришлось изгаляться, чтобы не выглядеть полным идиотом? Ведь если бы написали все как есть, по рапортам, меня сразу в дурдом надо было бы отправлять. Так ведь накатал же телегу – комар носу не подточит! Такая шняга получилась – любо-дорого почитать. А у тебя сейчас что? Ну, подумаешь, «кротовая нора». Что мы с тобой, кротовых нор, что ли, не видели? Еще каких кротов ловили!

Они примирительно рассмеялись. «Значит, мысли про дурдом его тоже посещают», - довольно отметил Михайлов.

- Погоди, полковник! – Генерал хлопнул по столу. – Так у тебя же двое из тех, что на объекте были, в засаду попали. Там же вроде двухсотый даже нарисовался.

- Есть такое, - нехотя подтвердил Михайлов. - Оберманекен проявил смекалку.

- Ох уж мне этот… Но молодец, шельма! – Генерал оживился и закурил. – А на хрена вы эту артиллерию с авиацией задействовали? Это что вообще за методы? Мы же не в дагестанских ущельях, а в Москве. Местный креативный класс уже через десять минут съемки с мобильников в интернет выложил. Хорошо хоть никто не пострадал, да и у меня еще голова работает: вовремя дали дезу, мол, Андроид Кончаловский снимает очередной блокбастер с Жераром Депардье в главной роли. Жерар, старая проститутка, уже все подтвердил в интервью «Первому каналу».

- Ты о чем говоришь, Валера? – внимательно посмотрел на него Михайлов. - Это не наш вертолет был.

Он увидел, как у Скачковского отвисла челюсть, причем в буквальном смысле слова. Дымящаяся сигарета вывалилась у генерала изо рта и упала куда-то между ног.

- А чей? – сдавленно спросил генерал, лихорадочно пытаясь найти непотушенный бычок.

- Понятия не имею. Самому очень любопытно.

Генерал, наконец, нашел то, что искал.

- Любопытно?! Сань, да ты ****улся? У нас неопознанный вертолет летает и херачит автостоянки ПТУРСами, а тебе «любопытно»! 

- Ну а что я могу сделать? Я же не ПВО. Это не по нашей части.

Скачковский вскочил, отряхнул штаны и с досадой воздел руки к потолку:

- Ну что у нас за бардак вечно! Ладно, сейчас разберемся, кто это там разлетался. Да, а труп-то, труп-то где?

Михайлов пожал плечами:

- Судя по всему, он исчез из машины «Скорой помощи» при транспортировке в спецлабораторию.

Генерал медленно сел. Сейчас он очень напоминал прекрасную маркизу из известной песни – ту, что получала от лакея неприятные известия не все сразу, а порциями, причем одна хуже другой.

- Что значит «исчез»? – ошалело посмотрел он на полковника. - Сбежал, что ли?! Встал, на светофоре открыл дверь, вышел да пошел? Издеваешься, да?

«Если я скажу, что именно так и было – тотчас укатает меня в психушку», - подумал Михайлов.

- Да нет, - отмахнулся он. – Вероятно, плохо закрыли заднюю дверь. Вот и вывалился где-то. Сейчас прочесываем маршрут, изучаем данные с камер наружного наблюдения. Документы говорят о том, что…

- По документам, Саша, - сверкнул глазами Скачковский, - у нас с тобой люди сто раз умирали, а потом воскресали. И причем, заметь, ни один из них не оказался Иисусом Христом. Вы почему к покойнику конвой не приставили?

- Да кто же мог подумать! Это ж труп. Зачем трупу конвой?

- А они, эти бойцы из труповозки, случаем не специально дверь открытой оставили?

Михайлов помотал головой:

- Вряд ли. Но мы сейчас с ними работаем. Проверяем на полиграфе.

- Э-э-эх! Гуманисты, – с досадой махнул рукой генерал. – Сейчас каждый сопляк-пятиклассник научился через этот «дефекатор лжи» проходить. - Он нарочито уничижительно произнес «дефекатор». – Вмазал бы им лучше  криобарбитал – тут же вспомнят все, что с ними случилось. Начиная с момента зачатия.

Скачковский говорил это без всякой иронии. Полковник живо представил себе начальника со шприцем-пистолетом «сыворотки правды» в руках, с завернутыми рукавами льняной рубашки, слегка пошлепывающего по онемевшим щекам «бойца из труповозки», пристегнутого кожаными ремнями к креслу: «Ну что, сынок, вспоминаем, какого размера у мамы сиськи были?»

- Но Валера… - хотел было возразить Михайлов, как в дверь постучали, и она со скрипом раскрылась.

На пороге стоял майор Джабраилов с планшетником в руках. В выражении его лица смешались служебное рвение, радостное подобострастие и неподдельная тревога.

- Разрешите, товарищ генерал! – обратился майор к хозяину кабинета и хитро-виновато посмотрел на Михайлова: – Александр Владимирович, прошу прощения…  Важная новость по нашему делу. Очень важная. Я подумал, что надо сообщить ее прямо сейчас.

Михайлов рассматривал своего младшего напарника с недоумением. Во-первых, генерал не любил, когда к нему входят без доклада, и Руслан об этом хорошо знал. Во-вторых, Скачковский не любил выскочек с Кавказа – таких, как Джабраилов, и майор это тоже знал. Но раз уж он, зная все это, позволил себе вот так вломиться в начальственный кабинет, значит, случилось нечто действительно важное и имеющее прямое отношение к  разговору. Генерал недовольно скрестил на груди руки:

- Проходите, Руслан Мусаевич.

По отношению к тем, с кем генерал не был в дружеских отношениях, он был сама учтивость. Джабраилов, словно кошка, прошмыгнул к столу и положил на зеленое сукно планшет. Михайлов подошел с другой стороны.

- Вот, смотрите. - Джабраилов ткнул на одну из иконок.

Раскрылся видеофайл, который представлял собой блеклую запись камеры слежения на одном из столичных перекрестков. На ней был четко виден реанимобиль, затормозивший на красный свет. Прямо за ним встал, ожидая зеленого сигнала светофора, черный «Мерседес» S-класса. Было немного странно, что он пристроился в хвост карете «Скорой», так как справа и слева от нее было совершенно свободно. Через несколько секунд задняя дверь реанимобиля открылась, и оттуда вышел коренастый человек. Он аккуратно закрыл дверь, подошел к «Мерседесу» и сел на правое пассажирское кресло. Зеленый свет зажегся, и машины двинулись. «Скорая» - прямо, «Мерседес» – направо.

- Та самая труповозка? – обернулся к Джабраилову генерал.

Майор торжественно кивнул:

- Так точно.

- Вот так фокус-покус! – Скачковский постучал пальцем по планшету. – А что за машина? Чья? Установили уже?

- Оформлена на Роднянского Алексадра Ефимовича, гражданина Украины, известного телевизионного и кинопродюсера. Сам господин Роднянский в Москве отсутствует, однако его официальный представитель на допросе предъявил справку из полиции о том, что эта машина еще позавчера была объявлена в розыск в связи с угоном. Но самое интересное, Валерий Георгиевич, вы можете увидеть здесь.

Джабраилов свернул изображение и нажал на новую иконку. На планшете опять появился тот самый «Мерседес». На сей раз он стоял, припаркованный где-то во дворах. Через несколько секунд к нему подъехал кабриолет Bentley Azure, за рулем которого сидела блондинка. Из «Мерседеса» немедленно вышли два человека и запрыгнули в «Бентли». Машина уехала. Джабраилов закрыл окошко.

- Все? – раздраженно спросил Скачковский. – Чья тачка?

- Вы не поверите. Оформлена на Вегелинского Владимира Николаевича.

- Который отец Владимир, бывший пресс-секретарь патриарха? – спросил Михайлов.

- Так точно, - подтвердил майор.

- Который Аввакум, - добавил Скачковский.

 - Аввакум? – удивился Михайлов. – ОДР, что ли?

- Да, Аввакум, - кивнул генерал. – Офицер действующего резерва. А как бы, ты думал, при советской власти заштатный литератор из издательского отдела патриархии поехал в США по университетам лекции читать?

- Да, но сама машина… - недоверчиво начал Михайлов. – У них там вроде бы такой автопарк не очень поощряется…

- То, что у него такая тачка – как раз не удивительно, охотно верю, - усмехнулся генерал. - Православная братва никогда себе ни в чем не отказывала – посмотри на нашего патриарха этого, Гундяева. А вот то, что это «средство передвижения» здесь, на этой пленке, – очень даже удивительно. - Он обратился к Джабраилову: - Какое Аввакум имеет отношение к нашему делу?

- Я пока не могу этого объяснить, – ответил майор. – Мы установили за ним наблюдение. Однако за рулем, понятное дело, был не он.

- А кто же? – не сговариваясь, хором спросили Михайлов и Скачковский.

- Собчак Ксения Анатольевна.

Скачковский присвистнул:

- Точно зафиксировали?

- Точнее не бывает. Ее опознала агентура в отеле «Ritz Carlton», - пояснил Джабраилов. - За час до этого Собчак вышла оттуда и села  именно в эту машину.

- А чего эта мандавошка делала в «Интуристе»? – Генерал по привычке назвал давно снесенный и вновь отстроенный отель на Тверской «Интуристом». – Надеюсь, установили уже?

- Разумеется. У нее была встреча в ресторане «02 Lounge».

- Который на крыше?

- Так точно.

- С кем?

- С Лоуренсом Пейджем, гражданином США, 1973 года рождения.

- Тем самым?

- Так точно.

Михайлов, кажется, начал все понимать. Все сегодняшние газеты писали о визите в Россию ставшего после гибели Сергея Брина основным владельцем Google Ларри Пейджа. Пейдж приехал на подписание контракта о поглощении крупнейшего кириллического интернет-поисковика «Яндекс» и блог-сервиса Livejournal, из которого Google пытался в течение года с помощью хакерских атак выкурить русскоязычную аудиторию и затащить ее в свою социальную сеть «Google+», однако в итоге осознал бесперспективность такой стратегии и решил просто выкупить фирму-администратора. Скачковский довольно потер руки:

- Ну-с! И о чем же они говорили? Надеюсь, наши там все записали?

- А они не говорили, Валерий Георгиевич, - неуверенно ответил майор.

- Не понял, - генерал шмыгнул носом. – А что же они там делали? В гляделки, что ли, играли? Или молча сели покушать устрицы белон?

- Устрицы они ели, только перл бланш. А общались как глухонемые, - майор попытался изобразить подобие сурдоперевода, – жестами.

Скачковский смотрел на Руслана растерянно и зло - так, будто подозревал его в двойной игре:

- И что говорят наши сурпопереводчики?

- К сожалению, речь Пейджа и Собчак им распознать не удалось.

- Это почему же?

- Язык, на котором они разговаривали, им неизвестен.

- А как же эти наши новомодные компьютерные… как их... ну, которые по губам распознают…

- Сурдосканеры? – уточнил Джабралилов.

- Да, точно, извините. Что сурдосканеры?

- Результат отрицательный. То есть мы имеем набор звуков, но в программе такого языка нет. Бессмысленная абракадабра какая-то. К тому же, как вы знаете, мы эту программу у самого гугла же и получили когда-то. Поэтому Пейдж-то точно знает, как ее обходить. Сейчас готовим запросы ученым, в том числе в Институт восточных языков академии наук…
 
- Отставить! – Генерал с размаху стукнул по столу. Он был вне себя, и налет аристократичной интеллигентности осыпался с него, словно шелуха. – Пинкертоны недоделанные! Какая на хрен академия наук, каких еще восточных языков?! Пока эти сионские мудрецы с их кумранскими рукописями разродятся, нам всем бошки поотрывают. - В слове «бошки» Скачковский характерно сделал ударение на «о» и хлопнул себя по вспотевшему лбу. - Надо брать шайку-лейку и устраивать им научно-популярную дискотеку «Что? Где? Когда?». С криобарбиталом на аперитив.

- Кого брать? – робко спросил Джабраилов. – Собчак с Пейджем?

- Да! С пейджером, ****ь. Хотя нет, его не надо – все-таки иностранная знаменитость, да и у нас на него ничего нет. - Он задумался. - Вообще, всех, кто там на этой хате был – всех брать. По законам военного времени. И этого святого отца нашего тоже - туда же.

- Куда? В спецкабинет? В Лефортово? - У майора в голове все это явно не срасталось.

- А куда же еще? – Скачковский повеселел и обратился к Михайлову: – Пусть Оберманекен с ними поработает. Они ведь с протопопом Аввакумом старые друзья, хе-хе.

Михайлова словно ударило током - он лихорадочно соображал, как вытягивать ситуацию.

- Валерий Георгиевич, разрешите мнение?

- Валяй.

- Вы же понимаете, что мы не можем вот так взять под белы рученьки Ксению Анатольевну и – в спецкабинет. – Полковник кивнул на портрет президента, висевший рядом ликом Дзержинского: - Он ведь сказал, после стерхов, что надо бережно относиться к птенцам из нашей популяции. Даже если они отбились от стаи. Одно дело – обыск, другое – криобарбитал. Могут возникнуть осложнения. Вы же знаете его отношение к этой семье… Да и остальные из тех, кто был на объекте – тоже люди не последние. Представляете себе, какой шум поднимется? А для следственных действий в отношении Вегелинского необходимо бы согласование. - Полковник перевел взгляд на стоявшую на столе фотографию в рамочке, где был запечатлен патриарх Кирилл, вручающий генералу какую-то грамоту. – Сами понимаете, арест такого человека… Кроме того, при таком развитии событий их подельники, которые нами пока не установлены, могут скрыться. Мне кажется, нам лучше продолжить оперативную комбинацию…
 
- Когда кажется, креститься надо, - прервал его Скачковский. - Вы не знаете того, что знаю я. То, что кажется вам невозможным сегодня, завтра может оказаться само собой разумеющимся. И вообще, ваши погоны, товарищ полковник, даны вам для того, чтобы проявлять смекалку в рамках поставленной руководством задачи. А соображения о том, кто что подумает и какие у кого с кем шуры-муры, можешь смело засунуть себе в жопу. Понял?

Переход с демонстративного «вы» на «ты» показался бы резким и пугающим для человека, никогда не общавшегося с оперативным составом. Удивить этим Михайлова было невозможно. Но ему по ушам ударило то, как генерал произнес это самое «понял»: он сказал «поял», с вызовом. Именно так говорили в его пролетевшем в портовом Туапсе беспризорном детстве переростки-жиганы простым мелким пацанам, уча их уму-разуму. Как-то раз Михайлов «не поял» и оказал знаки внимания одной приблатненной девчонке из соседнего квартала, за что был изловлен и бит, нещадно и прилюдно. Теряя зубы и собирая пыль на бетонной плите у причала, маленький Саша не мог ответить обидчику – он точно знал, что если ударит его, получит перо под ребро. Это было ужасно несправедливо, и чувство той затаенной пацанской обиды угнетало его всю жизнь. Сейчас, стоя перед генералом, он сам «поял», что уступать нельзя. Полковник  вытянулся:

- В таком случае, прошу вас, товарищ генерал, дать указание в письменной форме.

Повисла тишина. Михайлов отлично понимал, что старый лис не станет подписываться под аресты и пытки вип-персон – как всегда, хочет выставить вперед его, чтобы он, в свою очередь, бросил в атаку ментовской штрафбат. Если все выгорит – будет почивать на лаврах, а если нет – свалит вину на подчиненных. Полковник хотел уже продолжить свою мысль, насчет оперативной комбинации, как в следующий момент увидел прямо перед своим носом красный генеральский кукиш:

- На!

Скачковский быковато ухмылялся. В переводе это означало: «Будешь делать так, как я говорю, и не залупайся». Михайлов выдержал паузу и отчеканил:

- Я, Валерий Георгиевич, в отличие от Собчак, язык глухонемых не понимаю. А даже если бы и понимал, устные распоряжения выполнять отказываюсь.

Полковник жестко смотрел прямо в глаза Скачковскому: генерал неожиданно растерялся, сломался. Видимо, в его голове произошел какой-то сбой программы. Он не знал, как поступить, потому что никогда раньше не сталкивался с такой фрондой, причем в ситуации, когда формально Михайлов был абсолютно прав. Генерал сел, достал сигарету и закурил:

- Короче, полковник, я вас отстраняю от операции. Майор Джабраилов, временно исполнять обязанности руководителя группы будете вы, - он затянулся, выпустил густую струю дыма в сторону лампы и добавил: - до возможного повышения в звании. В зависимости от хода операции. Вы все поняли?

- Так точно!

Майор, казалось, сейчас щелкнет каблуками, как офицеры СС в старых советских фильмах, и выкинет руку с криком «хайль Гитлер!». «Это выглядело бы вполне подобающе», - подумал Михайлов. Генерал, как бы соглашаясь с ним, кивнул:

- Тогда свободны. Даю вам сутки, чтобы, извиняюсь за выражение, *** к ****е присобачить. Завтра к вечеру доложите.

- Есть!

Окрыленный Джабраилов прихватил планшет и двинулся к выходу. Полковник последовал за ним.

- А вас, Александр Владимирович, я никуда не отпускал, - мрачно сказал Скачковский. – Сядьте, поговорим.

«Ну что за цирк! – подумал Михайлов. – Только этого не хватает». Он вернулся и устало присел у стола. Когда дверь за майором закрылась, генерал встал и подошел к такому же, как стол и лампа, «наркомовскому» шкафу со стеклянными дверцами, на полках которого поблескивали кожей и золотым тиснением красно-коричневые фолианты. Михайлов знал, что это муляж. «За скелетами полез», - ухмыльнулся полковник. «Скелетами» он называл сейф и холодильник, которые прикрывала фальшивая декорация. «Если в сейф - значит, сейчас компроматом прессовать будет, - рассуждал Михайлов. – А  если в холодильник – агитировать за родину-мать, как политрук Клочков перед боем у Дубосеково». Генерал подумал и открыл холодильник. Он извлек оттуда запотевшую початую полуторалитровую бутыль и большую тарелку. В тарелке оказался спецнабор «ёлки-палки», некогда породивший бренд сети московских забегаловок – соленые бочковые огурцы, маслянистые ломтики селедки, грибное ассорти, отварные картофелины, квашеная капуста, пряный чесночок, свернутое трубочками мраморное сало, порезанная горбушка ржаного хлеба. Между разложенными кучками закусками поблескивали две серебряные вилки.

- Удивил ты меня, Саша, удивил. - Скачковский достал из тумбы стола пару граненых стаканов и разлил прозрачную жидкость. В воздухе разнесся запах первача. Как бы пресекая комментарии, генерал выставил перед собой ладонь. – Сначала выпьем. Давай, за наших, не чокаясь. Помнишь Урус-Мартан, девяносто шестой год? Когда мы ракету на Дудаева в Гехи-Чу навели. Пиндосы тогда о таких операциях еще даже не мечтали. Давай.

Горькая жгучая жидкость устремилась в утробу. Михайлов ухватил левой рукой кусок хлеба, кинул на него холодную селедку и затушил пожар во рту.

- Да уж, Валера, - продышавшись, сказал полковник. – Хороша была операция. Жалко, столько ребят полегло, да. Помнишь лейтенанта Мерзликина?

- Который гранатой себя вместе с чехами взорвал? Как же, как же, - Скачковский опять разлил по стаканам. – Герои. Как там у тебя дома-то? Люся все так же цветет?

Михайлов оценил заход. С женой Людмилой – милой и красивой женщиной, с которой он прожил двадцать лет - у него в последнее время совсем разладилось, и об этом в его ведомстве должен был бы быть, конечно же, осведомлен начальник. Очевидной виной тому была неизлечимая болезнь, из-за которой полковник чувствовал себя едва ли не прокаженным – он прекрасно понимал супругу, которая просто брезговала прикасаться к нему. Михайлов спал в маленькой дальней комнате, которая раньше служила у них чуланом. Это было и поводом, и причиной - их отстраненность возникла гораздо раньше. Однако, несмотря на давно увядшие чувства, они с Люсей пытались поддерживать огонь в угасающем семейном очаге и вообще стремились не выносить сор из избы – особенно учитывая перспективы уже почти закончившего среднюю школу сына и двенадцатилетнюю дочь, которые вряд ли бы правильно восприняли их формальное расставание. Теперь все изменилось, и ни о каком расставании не могло быть и речи. Он словно воспылал опять, и сейчас ему не терпелось разделить с ней радость познания нового мира.

-  Дома все отлично, - пожал плечами полковник. - Любовь-морковь и все дела. А тебя это с какого перепугу заинтересовало, Валера? Мы ведь уже лет пять как на дачах семьями не собирались.

- Да при чем тут дачи! – махнул Скачковский. - Все гораздо серьезнее, друг мой.

- Ты о чём?

Генерал грузно надвинулся, облокотившись о стол:

- Конец времен близко, Саша, вот какая ***ня. Чую я его. Муслимы бомбу в Москву притащили.

Михайлов начал понимать, почему все подразделения по борьбе с терроризмом уже неделю стояли на ушах. Он поддел вилкой самый большой гриб – кажется, подосиновик.

- Атомную?

- Ага, ядрена мать, - подтвердил генерал и тоже ткнул вилкой в кучку с грибами. – С****или в Кабардино-Балкарии. Там же в поселке Нейтрино склад с переносными устройствами был. Делали еще в начале восьмидесятых для диверсионных операций на территории потенциального противника. Начальник склада с ума сошел и передал им коды. Теперь где-то тут у нас под боком – двадцать килотонн, а то и больше. В любой момент раз – и все! Хиросима.

- Да уж, - сочувственно кивнул Михайлов, разливая по новой. План дальнейшего разговора в его голове окончательно сложился. - Ты обращение Обамы видел?

- Кто ж его не видел.

- И что думаешь?

- Да мудак он, и поделом ему досталось, - презрительно скривился генерал. - Нет никаких инопланетян. Я в это не верю.

- А что там с эпидемией? Сначала – свиной грипп, теперь вот – свиная чума. Явно же неспроста.

Полковник имел в виду вспышку африканской чумы свиней, которая быстро распространялась по Европе. Несмотря на карантинные мероприятия, случаи заражения этой смертельной инфекцией были уже отмечены в Белоруссии.

- Необычная мутация, - помрачнел Скачковский. – Наши эскулапы руками разводят. И ведь защиты нет никакой! Она в воздухе, эта бацилла, понимаешь? Везде. Зашел человек в автобус, подышал – и все, живой труп. Мучения, говорят, страшные от этой чумы. Люди на стенку от боли лезут, вся кожа язвами покрыта. Жуть. И дома не спрячешься – кондиционеры же везде. От них все беды.

Он выразительно посмотрел на серую панель климат-контроля, которая висела прямо над портретом Дзержинского, потом вдруг повеселел и подмигнул:

- Хотя, с другой стороны, мне тут доложили, что это поветрие только для пидарасов. Представляешь?

- Да ладно, Валера, - улыбнулся Михайлов. – Про СПИД тоже когда-то говорили, что он только для пидарасов.

- Ну и где теперь твой СПИД? Вирус так и не нашли. Нет его. Фантомная болезнь, глобальная разводка.

- Перестань, - полковник разлил еще. – Миллионы людей померли.

- Померли. Но от чего? Может быть, это вовсе не инфекция, а стечение обстоятельств. Синдром приобретенного иммунодефицита. Приобретенного, понимаешь? Но как они его приобрели – никто точно не знает. Вот в чем штука.

- Так значит, по твоей логике, эта чума только пидоров поражает, - заметил Михайлов.

- Пока, по статистике, только их, - почесал лоб генерал и вопросительно посмотрел на Михайлова. – Ты же не пидор?

- Окстись, Валера! – усмехнулся полковник.

- Ну, мало ли… Плохо, если все это, как со СПИДом, вырвется наружу, из их сообщества.

- Помнишь такое изречение: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца»?

- Это Наполеон, кажется.

- Да нет. Это как раз прусский майор Шилль, который поднял восстание против Наполеона. Сражался до конца. Его отрезанную голову подарили на блюде младшему брату Наполеона Жерому, королю Вестфальскому. Так может, и поделом нам всем? Может, это справедливый финал для нашей цивилизации? За что, как говорится, боролись…

- Ни *** не справедливый! – взвился генерал. – Вот что мы с тобой такого сделали, за что нам и нашим детям это теперь?

- Может, оно не за то, что мы сделали, а за то, чего не сделали? – предположил полковник.

- Да мы жизни не жалели за людей! - решительно возразил Скачковский. - И не жалеем. Жизни своей! Я две пули схватил. А ты четыре, кажется.

- Три, - уточнил Михайлов.

Это было, когда они попали в засаду под Ведено. Их обоих тогда откачали еле-еле, отправив спецбортом в Москву.

- Да, три, - кивнул Скачковский. - А этим кретивным  правозащитничкам наплевать на то, что мы делаем, они об этом и не знают ничего. Они пишут у себя в фейсбуках и проклинают «кровавую гэбню». Будто мы существуем только для того, чтобы этих хипстеров сраных пасти. А когда рванет где-нибудь в метро или аэропорту, начинают орать: «Вот гады какие, недоглядели! За что мы им деньги платим?!» Сколько таких терактов мы по-тихому предотвращаем, сколько этих змеенышей бородатых отлавливаем и к Аллаху ихнему отправляем – они же не знают. А если узнают, так тут же начнется другая песня: «Как же так – без суда и следствия! В сортире замочили! Ай-ай-ай! Произвол! Сатрапы!».

- Сейчас время такое, - согласился полковник. – Просто все по-другому.

- Не чувствую я за собой никакого греха. Самый страшный грех, Саша, - это подлость, а совсем не то, что в библии написано. Преступление против человечности возникает от подлости. И страха за то, что будешь отвечать за свою подлость.

- Ты не подлый человек, Валера, - полковник поднял стакан. – Давай за тебя, что ли.

Генерал смущенно чокнулся, выпил и захрустел квашеной капустой.

- У меня такое ощущение, что мы сами загоняем себя в тупик, в ловушку, -  перешел он на полушепот.

Михайлов показал большим пальцем на потолок, и генерал кивнул. Это было странно, потому что в кабинете у Скачковского никакой прослушки быть не могло в принципе – его адъютанты за этим специально следили, да и он сам был не дурак проверить, где кукушки сидят. Но генерал увлеченно продолжал почему-то шепотом:

- Знаешь, есть такая штука. Называется «самореализующийся прогноз». То есть человек, допустим, слышит некое предсказание. Допустим, что он скоро умрет от инсульта. Причем это предсказание исходит от кого-то, кому он по каким-то причинам верит – от какой-нибудь условной бабки Ванги. Не важно, почему он ей верит – в силу своей темноты или потому что поддается влиянию. Но человек начинает целыми днями думать об этой предстоящей смерти, переживать. И, в конце концов, умирает от того, что из-за этих переживаний у него сосуды в мозгу полопались. Получается, что само это предсказание стало фактором смерти, что он сам себя приговорил. Вот так же и со всеми людьми, которые вдруг поверили, что через несколько месяцев наступит конец света. Ведь ты только подумай: все, абсолютно все были в этом уверены! Люди из окон повыпрыгивали.

- Ты про послание из храма индейцев майя в храме Комалькалько?

- А то.

- Так мы же уже проехали. Весь сыр-бор из-за каменной плиты, которой около 1300 лет. Там циклический календарь майя: 13 периодов-бактунов, каждый по 394 года. Последний бактун заканчивался 21 декабря. Только речь была не о конце света, а о пришествии девятиногого бога Болона Йокте Ку. Это трансформация, переход человечества в некое иное состояние. 21 декабря было ложной датой, обманом. Вопрос в том, что будет теперь, когда бог уже пришел.

- Ну вот, вот! – просиял Скачковский. - Ты сам это сказал! Эти события – землетрясения, моровая язва, эти хороиты в Иерусалиме – все один к одному. Будто сговорились все и дружно вызывают Сатану!

- В этом своя сермяга, - согласился Михайлов.

Генерал взял бутыль и плеснул еще по стаканам. Ухватил самый пупырчатый огурчик, откусил и задумался:

- Меня один вопрос все время мучает, Саша. Думаю: вот если бы тогда, в аэропорту, я этого гражданина Потемкина просто взял и не выпустил – может, оно бы сейчас совсем по-другому повернулось?

Михайлов даже не думал возражать:

- Да я ничуть не сомневаюсь, что по-другому, Валер. Только не уверен, что к лучшему бы оно повернулось. Понимаешь? Так хотя бы шанс какой-то у нас всех есть. Ты все правильно сделал.

Скачковский откинулся на спинку кресла и с удивлением посмотрел на полковника:

- Не понял. Какой шанс? Ты об… ЭТИХ, что ли?

Михайлов кивнул:

- Ну не зря же я по ним уже целый год работаю.

- Так расскажи мне сейчас, как старому товарищу. Честно, как на духу. Как это все происходит, и чего они хотят?

Полковник улыбнулся. Он понял, что его друг готов к самому главному разговору в его жизни:

- Давай, попробую. Сначала выпьем. За знание.

Они чокнулись и выпили.

- Вот скажи, ты фейсбуком пользуешься? – спросил Михайлов, когда отлегло.

- С ума сошел? – возмутился генерал. – От него ж все беды! Ты б еще спросил, вложил ли я свои бабки в их бумажки.

 «Надо же, как он в точку попал», - отметил полковник.

- Да ладно, Валера, - отмахнулся он. – При чем тут акции? Покойный Цукерберг наебал миллионы акционеров, но не свою судьбу. Ее наебать невозможно. А система живет, и многие наши пользуются. Для служебных надобностей.

- Ты знаешь, почему мировой кризис экономический случился? – загадочно спросил Скачковский.

- Как это «почему»? – растерялся Михайлов. – Есть много объяснений. Цикличность, деривативы, своп-операции, долговая петля… Если говорить про рецессию в странах «золотого миллиарда», то ее причина – Китай, конечно же.

- В каком смысле - Китай?

- Да в самом прямом. Например, Европа попала в цугцванг: чтобы решить проблему с долгами, в которые она бездумно залезла, необходимо сокращать государственные расходы и обеспечивать экономический рост. Сделать это одновременно невозможно. Но самое главное - нельзя обеспечить экономический рост, потому что рост – это, прежде всего, производство.  А какой смысл развивать производство в Европе, если в Китае с его непритязательным миллиардным населением это дешевле и проще? Тамошним трудящимся не надо платить приличную зарплату и обеспечивать соцпакет. Они готовы жить в бараках и работать за плошку риса. То есть, грубо говоря, чтобы начать создавать новые рабочие места в Европе, надо запретить китайский импорт. А для этого придется, для начала, распустить ВТО и кучу других организаций, гарантирующих свободу торговли. - Он покосился на большой старинный глобус, стоявший в углу кабинета. - Хотя, с учетом последних событий, к этому все и придет.  Скоро вся мировая экономическая система развалится, и человечество вернется к натуральному хозяйству. Будем картоху растить, осваивать кузнечное и гончарное дело, а вместо самолетов пойдут скоростные дилижансы с вип-салонами первого класса…

- Да ладно! – захохотал Скачковский. – Далась тебе эта Азия. Ну да, мировой сборочный цех. Но ведь конструкторское бюро-то у этой фабрики всегда было где? Откуда технологии? Из Европы и Америки. И из нашего КБ, откуда они еще при советской власти себе разные ноу-хау приворовывали. А почему этот технопарк нынче сдал обороты?

- Что ты имеешь в виду, Валера? В каком смысле «сдал»?

- Ну ты вспомни, когда Стефенсон первый паровоз сконструировал?

Михайлов напряг свою память:

- В начале девятнадцатого века, кажется.

- Вот! В 1814 году. А до этого, начиная от Адама и Евы, люди передвигались либо на своих двоих, либо на лошадях, либо на санных упряжках. Но уже в конце девятнадцатого века появились автомобили на бензиновом двигателе. Первый электрогенератор Фарадей создал в 1831 году, а «Чикагскую поленницу», первый ядерный реактор, запустили в 1942-м, всего сто лет спустя. То есть научно-технический прогресс раскручивался по спирали. Ведь мы с тобой, когда в детстве «Космическую Одиссею» Кларка читали, были уверены, что сейчас, в это самое время, уже будут межпланетные экспедиции. Циолковский свою ракету для межпланетных экспедиций в 1903 году спроектировал – тогда же, когда братья Райт первый самолет в воздух подняли. Кто расслабил мозг и парализовал энергию европейской расы?

Михайлов вдруг понял, к чему по привычке клонит генерал, и упредил его:

- Только не надо мне про жидо-масонский заговор, ладно?

- Да при чем тут жиды! - Скачковский снисходительно посмотрел на него. - Они, конечно, всегда при чем-нибудь. Но в данном случае вся твоя умная макроэкономическая дребедень не объясняет экзистенциальных причин явления!

- Экзистенциальных?

Михайлов был весьма удивлен тем, что его товарищ оперирует такими терминами. «Либо услышал где-то и слово понравилось, - подумал он, - либо и впрямь самообразованием занимается». Скачковский увлеченно продолжал:

- Конечно, экзистенциальных! Даже, я бы сказал, фундаментальных. Сам подумай. Вот то, о чем ты говорил, может помочь понять, почему полопались банки и обанкротилось энное количество никому не нужных финансистов, почему случился коллапс европейской финансовой системы и всякие суверенные дефолты. Но это не объясняет рецессию, понимаешь? Сами по себе цифры на банковских счетах, которые завтра могут вдруг, из-за глобального компьютерного сбоя, обратиться в ноль, ничего не значат. Значение имеет только реальное производство благ. «Дериватив» и «мерседес» - это понятия, которые в сознании наших россиян каким-то боком связаны, но на самом деле они в разных реальностях существуют. То есть непонятно, почему люди стали меньше придумывать и производить нужные им же самим вещи.

Полковник с интересом слушал его:

- Георгич, я, извини, экономику изучал не по Гегелю. А у тебя что, есть рабочая версия?

- У меня есть. А ты разве сам не видишь? Грубо говоря: с какого перепоя человечество стало меньше вкалывать?

- Смотря какое человечество, - резонно заметил Михайлов. - Мы с тобой меньше не стали. Служба! И ты должен взять во внимание, что деньги просто так не возникают и просто так никуда не исчезают.

- Вот именно! Хронологически этот кризис совпадает со временем расцвета твоего фейсбука и прочих социальных сетей. - Скачковский повел одну руку вверх, другую вниз, как показывают на мастер-классе у пилотов. – Это непреложный факт.  Благодаря этим технологиям у любого, даже самого забитого по жизни и никому не нужного пидараса, для которого раньше круг общения ограничивался собакой или кошкой, появилась возможность обрести ничем не ограниченное количество контактов. Причем, не поднимая задницы со стула!

Полковник обнаружил, что генерал вдруг резко вернулся к своему обычному дискурсу. «Экзистенциальная задница какая-то», - подумал он и рассмеялся:

- Ну да. Зачем же гомосеку поднимать свою задницу, если чужая задница может приехать к нему сама?

- Молодец, поручик! – одобрил ход его мыслей генерал. - Проблема в том, что теперь этому пидарасу недостаточно просто вкусно пожрать,  потрахаться и посрать. Ему необходимо обсудить произошедшее с другими, выложить фотки, как они говорят «зачекиниться», узнать мнение других хипстеров по этому поводу. В фейсбуке, твиттере, вконтакте и еще черт-те где. На все это, конечно, требуется время. А если у человека тысячи любознательных друзей и множество страниц в разных сетях - уйма времени. В наши молодые годы в любом советском проектном институте для трепа на отвлеченные темы существовали курилки. Оторвался на пять минут товарищ дизайнер от товарища кульмана – и иди себе, потрепись. Теперь же во всех офисах курение запрещено. А знаешь, почему? Да потому, что трепаться не о чем. Хочешь покурить – иди на улицу или в бар. А с друзьями все болтают в режиме, так сказать, реального времени. Какая, на хрен, работа, когда вчера *** не встал, вышел очередной «Аватар», а подруга цапнула клёвые туфли на распродаже? Это же гораздо важнее!  Даже сам по себе кризис и неурядицы у них стали поводом потрындеть в сети, а не сделать что-нибудь такое, чтобы изменить свою убогую жизнь.

Полковник никак не ожидал от Скачковского такой тирады. Он попытался поймать мысль:

- А помнишь, как лет пять назад в разных компаниях предпринимались попытки блокировать доступ к «одноклассникам»?

- Да, было такое… Но какой смысл в «репрессиях», когда появился вай фай и смартфоны? – Скачковский повертел своим телефоном. - Никакого. И теперь хорошая, грамотная образованщина и у нас, и у них, - он показал большим пальцем за спину, имея в виду, вероятно, Запад, - сидит в этих сетях. Креативный класс! Что получается? Катастрофа: те, кто должны придумывать материальные блага и двигать прогресс - все больше и больше выпадают из реальности и обволакиваются виртуальной паутиной. Там бултыхается не только этот, как его, офисный планктон, но и то чмо, которое еще недавно было президентом нашей ядерной державы, например. Мы обречены, Саша. Но не из-за африканской чумы и не из-за инопланетян, а из-за этих самых сетей, дебильных.

Генерал постучал костяшками пальцев по столу и схватил бутылку.  «Готовченко», - подумал Михайлов. Он решительно выцепил сосуд у генерала и разлил сам.

 - А знаешь, Валера, я с тобой согласен, - сказал он. – Но есть один момент. Представь себе, что ты не пользователь социальной сети, а ее администратор. И, находясь в ней, можешь не просто фотографии людей просматривать, или там информацию об их увлечениях, или читать их мысли, которыми они хотят с тобой поделиться, но и видеть каждое их движение в режиме реального времени. То есть ты, допустим, подумал: «А что там сейчас делает Иван Петрович Сидоров?» И тут же видишь у себя на экране, чем занимается Иван Петрович. А Иван Петрович, между прочим, сидит в туалете, и вовсе не по большой нужде, а потому что втихаря от жены чистит пистолет.

- Суперсистема! – воскликнул Скачковский. – Нам бы такую.

- Конечно, суперсистема, - кивнул Михайлов, - Но это еще не все. Представь, что ты еще и мысли Ивана Петровича можешь читать. Каждого Ивана Петровича на этой планете. Знать его замыслы: что он собирается делать и чего он не будет делать ни в коем случае. И ты понимаешь, что этот пистолет он собирает не для развлечения, а потому что намерен этим вечером пришить молодого любовника жены, который придет ее трахать в то самое время, когда он якобы будет на дежурстве.

- Неужели такое может быть? Это как в фильме у Спилберга, да?

- Да, «Особое мнение». Но все гораздо круче. Самый сок в том, что Сидоров тоже в курсе, что ты видишь его мысли и наказание неотвратимо. Поэтому он не будет никого убивать. Кроме всего прочего, любовник не придет к его жене, потому что у нее не будет любовника. Точнее, он у нее может быть, но только так, чтобы это не было скрыто. То есть это общество, где ничего ни от кого не скрыто, потому что все люди общаются между собой посредством высшего существа. Это стеклянный дом, в котором нет ничего тайного.

- Погоди, погоди! – Генерал смотрел на него недоверчиво. – Но ведь все мировые религии проповедуют нам о грехе, о моральном законе и том, что за неправедные дела наступит наказание. И это не мешает людям испокон веков обманывать, красть и убивать.   

- В том-то все и дело, что у них воздаяние носит умозрительный характер. Можно сколько угодно рассказывать о муках в преисподней, но в конкретной жизненной ситуации, когда вполне допустимо, согрешив, получить благо и удовольствие, человек забывает об этом. Когда появляется возможность сорвать большой куш, оболгав, обокрав или даже отправив на тот свет ближнего своего, многие ведь подумают, что черти с их котлами – это всего лишь глупые сказки. Мы, мол, не твари дрожащие, право имеем! К тому же, в случае чего, можно будет покаяться и замолить грех. Построить пару часовен, или завещать имущество церкви. На смертном одре, разумеется, никак не раньше.

- Как сказал когда-то Аль Капоне, «в детстве я молил бога о велосипеде. Потом понял, что бог работает по-другому. Я украл велосипед и стал молиться о прощении».

- Совершенно верно. Поэтому вера давно перестала быть сдерживающим элементом от зла. Однако в том обществе, о котором я тебе говорю, все совсем по-иному. Там движущей силой является живой бог, с которым каждый находится в постоянном общении. И он знает, что наказание за нарушение заветов постигнет его тут же. Грубо говоря, молния поразит паршивую овцу, не откладывая до Судного дня. Понимание этого перестраивает сознание: человеку даже не приходит в голову злоумышлять. Да и зачем? Ведь новый порядок позволяет ему удовлетворять все его желания и избавляет от страданий – как телесных, так и душевных. В этом царстве нет калек, нет больных, в нем люди живут вечно. 

Скачковский слушал все это очень внимательно. Он будто и сам давно додумался, но сомнения терзали его:

- Ты какие-то сказки рассказываешь, дружище. И потом, как ты можешь быть уверен, что это сверхсущество, которое контролирует каждый твой шаг – благое? Вдруг этот всеобщий контроль понадобился ему для того, чтобы погубить нас всех? Может, это заговор? Нет, ну скажи – так же может быть?

- Очень просто, Валера. Это вопрос веры и опыта. Мой личный опыт говорит о том, что оно благое. Во всяком случае, это точно не Саваоф, который сжигал города, устраивал потопы, а в качестве испытания веры заставлял безумного Авраама резать, как барана, своего любимого сына. Это хороший бог. Он любит нас и для спасения нашего строит царствие свое на земле. Он пытается спасти нас от тех, кто хочет уничтожить вселенную.

Генерал встал и прокашлялся:

- А ты что же, из… этих, значит? Я подозревал, конечно, братец. Да-а-а…

Он сейчас был похож на латентного гомосексуалиста, который, узнав, что его старый знакомый – завсегдатай гей-клуба, очень хочет напроситься к нему в компанию, но стесняется. Михайлов решил, что самое время открыть карты.

- Да, из «этих». Можешь сам стать «из этих» или арестовать меня прямо сейчас. Выбор за тобой.

Генерал смотрел на него странно. Казалось, он ожидал этого предложения, но все еще колебался:

- А ты не ****ишь мне тут, Саша? Мало ли чего по пьяни не наговоришь – потом и не вспомнишь.

Михайлов усмехнулся:

- Дай-ка мне свой парабеллум. Я тебе покажу фокус-покус.

Генерал порылся в столе, вытащил пистолет и протянул Михайлову:

- Валяй.

Полковник покрутил оружие, оценивая. Это был компактный и тонкий, как спичечный коробок, ПСМ в наградном варианте. Михайлов сам давно хотел такой, но ему было не по чину. Цельнометаллический корпус «ствола» покрывали серебристые пластины с вычурным узором, на левой щечке рукояти переливался двуглавый орел и была выгравирована надпись: «За беспримерную доблесть». Михайлов нащупал большим пальцем рычажок предохранителя:   

- Жёны заряжёны?

- А ты как думаешь? – испытующе смотрел на него Скачковский. – Проверь.

Михайлов приставил холодную сталь к виску:

- Бах!

Генерал чуть дернулся. Михайлов убрал пистолет от головы, плотно накрыл дуло левой ладонью и нажал на курок. С глухим щелчком ошметки пробитой кисти отлетели на портрет основателя ВЧК. Полковник продемонстрировал дырявую руку и накрыл ею стакан – тот начал быстро наполняться густой пурпурной жидкостью.

- Кап! Кап! Кап!.. – улыбался Михайлов. – Опа!

Кровотечение прекратилось. Дыра на руке словно ожила и начала затягиваться. Михайлов взял бутыль и долил стакан до полного. Скачковский удивленно смотрел на изумрудное содержимое:   

- Как это, Саша?

- Вот так, - подмигнул Михайлов. – Пей на здоровье, товарищ генерал.

Скачковский для приличия подержал стакан, потом резко выдохнул и выпил залпом. Несколько секунд он стоял, переваривая содержимое, затем покачнулся и сел, бешено вращая глазами. Михайлов с любопытством смотрел на внутренние метаморфозы, которые отражались на лице генерала. Скачковский покраснел, стянул галстук и расстегнул ворот рубашки. На лбу его проступил уаджет.

- Да-а-а, - протянул он. – Вот оно как все повернулось-то, брат. Вот как оно. Как же теперь быть-то?

- Теперь тебе самому видней, как быть, брат, - улыбнулся полковник.

Дзержинский на портрете подмигнул и смахнул рукой капли крови со своей щеки. Генерал схватил трубку служебного коммутатора и нажал на кнопку вызова приемной:

- Михайловна, ты на месте еще? Соедини-ка меня с майором Джабраиловым. Да, срочно!

Шли минуты. Вероятно, Джабраилова отлавливали на мобильном. Генерал ждал, постукивая пальцами по столу. Наконец, судя по его довольному лицу, Руслан нашелся. Скачковский включил спикерфон:

- Алле, майор?! Вы где, что за шум? На дискотеке, что ли?

- Да нет, Валерий Георгиевич! – докладывал Руслан. - В «Домодедово».

Действительно, сквозь шум прорезались объявления о высадке-посадке.
 
- А че вы там делаете? – спросил генерал.

- Ну как же, - голос Джабраилова чуть фонил. – Здесь Собчак. Она собирается вылетать на Канарские острова. Сейчас будем ее брать. Вы сами приказали.

- Отбой.

- Не понял. Повторите, товарищ генерал.

- Отбой, говорю. Пусть себе летит.

Джабраилов, похоже, несколько оторопел от новых вводных.

- Тут это, товарищ генерал… - Он замялся.

- Ну, давай, говори, говори!

- Здесь в аэропорту еще один фигурант, который на квартире был, - сказал майор.

- Который?

- Петров.

- А, врач? Он, что, тоже на Канары?

- Нет, товарищ генерал. Он в Марракеш. Его тоже не брать?

- Тоже. Пусть себе летит.

- А остальные? – уже совсем неуверенно поинтересовался Джабраилов. - За всеми прикрепленные есть.

- Прикрепленных пока оставьте. Завтра решим, что делать дальше. Да, и вот что еще, главное: подъезжайте-ка сейчас ко мне на дачу, есть серьезный разговор. Адрес, надеюсь, знаете?

- Знаю, - смущенно откликнулся Джабраилов. – А в каком часу?

- Как приедете, в таком и часу, - отрезал генерал. - И возьмите с собой, - Скачковский загибал пальцы, считая, – пять человек. Только тех, кому вы доверяете безусловно.

- Ираду со Светой из следственного управления можно взять? – поинтересовался Руслан.

Джабраилов явно подумал о чем-то игривом. Скачковский снисходительно усмехнулся:

- Берите кого считаете нужным. Сами, в общем, решайте. Главное – чтобы люди были доверенные.

- Есть.
 
Скачковский положил трубку и вытер пот со лба:

- Уф! Успел! А то потом их из подвала вытаскивать – геморроя не оберешься. Саш, а чего это наш Айболит в Марркеш полетел?

- Так эпидемия же. Он же классный специалист, и Африка для него – тема близкая. Петров еще при советской власти военврачом в Эфиопии работал.

- Тогда якши.

- Это хорошо, что понятно. А мне теперь что делать? – спросил Михайлов. – Ты же меня отстранил.

- Тебе, Саша, надо в Киев ехать. Чем быстрее, тем лучше. Сейчас мы тебе дилижанс снарядим.

- В Киев?

- Ну да, мать городов русских. Что, не слыхал разве? – засмеялся генерал. – Гарны дивчины, борщ, вареники. Сало, опять же.

Он убедительно схватил с тарелки кусок сала.   

- А что я там забыл? – растерялся Михайлов. - В смысле: в каком качестве?

- Завтра поутру «Богдан Хмельницкий» начинается.

- «Богдан Хмельницкий»? – переспросил полковник.

- Аншлюс Украины. Глупая война, но мы сейчас с тобой уже ничего не сделаем. Надо воспринимать это как объективную реальность, данную нам в ощущениях. «Материализм и эмпириокритицизм», помнишь классика? По плану должна быть молниеносная, практически бескровная и самая грандиозная в мировой истории десантная операция. Представляешь, несколько тысяч вертолетов и вэдэвэшных транспортников одновременно – у-у-у!

Генерал поднял обе руки над столом и загудел, изображая, как полетит эта армада. Даже попытался напеть тему из оперы «Валькирия» Рихарда Вагнера, которую использовал Фрэнсис Форд Коппола в фильме «Apocalypse Now» - в той сцене, где воздушная кавалерия подполковника Килгора атакует вьетнамскую деревушку.

- Ах, так вот что ты имел в виду, когда давал сегодня приказ брать всех наших и везти в «Лефортово»! - понял Михайлов.

Скачковский виновато отвел взгляд в сторону и кивнул:

- От нас требуется прикомандировать толковых ребят к Службе безпеки: за украинскими хлопцами глаз да глаз нужен, сам знаешь. Вот ты и будешь там старшим от управления. Я уже назначил полковника Василенко, но это мы сейчас быстро исправим. Во «Внуково» стоит спецборт от «Газпрома», главное – успеть до утра проскочить, а там уже резидентура тебя прикроет. В твоем распоряжении, - генерал посмотрел на часы, - три с половиной часа. Успеешь?

- А какие варианты? – Михайлов встал и налил по полстакана. – Конечно, успею. Раз такая задача поставлена. Только надо домой съездить, вещи кое-какие забрать. Детей поцеловать перед эвакуацией.

- Эвакуацией?

- Из Москвы семью надо уводить.

- Куда думаешь?

- В Пермь, там у меня двоюродная сестра живет.

- Це добре. Документы прикрытия и инструкции получишь по ходу дела. «Прощание славянки» петь не будем. Давай, на посошок.

Когда они выпили, Скачковский подошел к нему и душевно обнял, похлопав по спине:

- Все, Саша. Береги себя. Сложится хорошо – свидимся, выпьем еще. А нет – извини, ежели что не так промеж нас было.

- И ты меня извини, - сказал Михайлов. – Прощай.

Он подошел к двери, взялся за ручку, и, повернувшись, тихо добавил:

- На всякий случай.


СТАЛКЕР

- Элохим! – закричала в телефонную трубку Ева, недоверчиво пробуя на ощупь знакомые апартаменты «Эдема». – Что это?!

- Ты же знаешь: вещи не такие, какими они кажутся.

- Подожди секундочку.

Прижимая плечом трубку к уху, она отстегнула «кенгуру», занесла Горация в спальню и положила кровать, чуть прикрыв одеялом. Вернувшись в гостиную, Ева жестами выгнала Шевчука на балкон, показывая, что у нее интимный разговор.

- Ты издеваешься надо мной? – продолжила она. - Зачем?! Перестань немедленно! Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

- Это лишь в том случае, если ты не у источника этой реки. А ты пьешь из него. То, что ты видишь и чувствуешь - мой подарок тебе.

- Подарок? – растерялась Ева. - Какой подарок? Почему? По  какому поводу?

- Разве для того, чтобы я сделал подарок собственной жене, нужен какой-то особенный повод?

Она услышала его усмешку, и ей самой стало смешно.

- Черт, Элохим! Ну почему ты все время прав? Ладно. Спасибо, дорогой, мне очень приятно. Говори со мной. 

- Спрашивай.

- Там, в городе, который мы проезжали – ты видел этот ужас? Что это было?

- Это один из вестников конца. В Обнинске регулярно проходят конференции по ускорителям заряженных частиц. Там еще в 1947 году появилась первая лаборатория по созданию синхрофазотрона. Вчера на очередной симпозиум коллеги из Швейцарии привезли демонстрационный образец антивещества. Но демонстрация прошла чересчур успешно, как ты смогла убедиться.

- И что теперь? Мир рухнет в эту воронку? Точнее, вылетит в нее, как в трубу?

- К счастью, пока это лишь неудачный эксперимент людей, которые не имеют представления о замысле тех, на кого они на самом деле работают. Эти люди просто исчезли, растворились в космосе, прихватив с собой половину хорошего, в общем-то, города.

- Какой кошмар! – Ева схватилась за голову.

- A la guerre comme a la guerre*. Тот, кто не будет избран, обречен. Но и не все избранные останутся в этом мире, существование которого само по себе висит на твоем волоске. Сейчас ты в безопасности. Здесь нет войны. В том мире, где ты находишься сейчас, Сигор остался цел и невредим, потому что не родился человек, придумавший захват острова Бела – его родители когда-то не встретились.

- Я заметила. - Ева опять подошла к окну, за которым стоял Шевчук – музыкант, наконец, мог спокойно закурить. - Так это и есть один из бесчисленных параллельных миров? То есть все эти писатели-фантасты были правы, когда говорили о множестве реальностей?

- Можно сказать и так. Но они понимали все слишком линейно. Хотя это простительно. Упрощение сущностей - свойство человеческого разума.

- Как это? Я не понимаю. Если параллельные миры существуют, тогда зачем пытаться противостоять попытке разрушить какой-то конкретный мир? Зачем ты заставляешь нас с сыном топтать ту землю? Ведь получается, что вселенной ничто не угрожает. Исчезновение одного из слагаемых в сумме, равной бесконечности, не меняет суммы. Бытие бесконечного множества само по себе бесконечно. Стоит ли подвергать себя мучениям ради сохранения исчезающе малого элемента, никак не влияющего на устойчивость здания? Ведь это то же самое, что рисковать собой, пытаясь в пыльной буре удержать песчинку на вершине пирамиды Хеопса!

- Давай я продолжу твою аллегорию, Хатхор. Представь себе, что эта пирамида – замок из песка, в котором каждая песчинка является краеугольным камнем. Убери ее – и вся величественная конструкция обратится в пыль. В каждой из бесчисленных точек пространства и времени существует бессчетное число вариантов развития и рождается бесчисленное количество миров. Таким образом, происходящее здесь и сейчас одномоментно охватывает все мироздание, распространяясь по незримым струнам. Это и есть гармония сфер.

- Но как вы могли допустить, чтобы сама эта угроза возникла, чтобы ситуация в одном из миров вышла из-под контроля?! – поразилась Ева. - Получается, что творение изначально было несовершенно, в нем была заложена возможность саморазрушения.

- Гармония оказалась нарушена извне. Высший мир неоднороден и не единороден. Сначала появилась червоточина сомнения, которая материализовалась и теперь обратилась в гангрену. Именно это привело меня сюда, в наш общий с тобой мир, чтобы устранить угрозу ему.

- Все равно не понимаю, - продолжала пытать его Ева. – Если верно, что в каждый миг рождается бесчисленное количество миров, то как ты можешь быть уверен, что сейчас, в данный момент, находишься именно в том самом, где кроется угроза?

Хор молчал. Ева подумала, что прервалась связь и крикнула в трубку:

- Ты меня слышишь, Элохим?

- Слышу.

- Так почему ты считаешь, что находишься там, где тебе надлежит находиться?

- Потому что тот мир, в котором существуем ты и я – он и есть поле боя. Откуда все вышло, туда и придет. Теперь ты понимаешь смысл происходящего с тобой?   

- Теперь – да, - улыбнулась Ева. Она почувствовала, как слезы навернулись ей на глаза. - Точнее сказать, не понимаю, а чувствую. Я чувствую все то, что ты говоришь.

- Ну вот, видишь. - Хор говорил таким тоном, будто гладил ее по голове, утешая. – Все будет хорошо.

- Постой, постой! А в этом мире есть ты… - Ева запнулась, - то есть, я имею в виду есть Кирилл Ханович Потемкин? И если есть, то это тот же самый Потемкин или какой-то другой? А Беатриче, она тоже здесь есть? Я что, могу их встретить?

- Здесь нет Хора и нет Хатхор, но есть другой Потемкин и другая Беатриче. И есть одна вещь, которую я оставил когда-то на острове. Ее надо забрать, потому что она тебе пригодится.

- Ах ты, змей! – шутливо пожурила его Ева. – Говорил – «подарок», «подарок», а тебе тут гешефт надо выцыганить! Эх, все вы мужики одинаковы. Что за вещь?

- Та, которую ты же мне сама когда-то и купила.

- Ну конечно же! – сообразила Ева. – Ты ведь со мной сейчас не из неопалимой купины разговариваешь.

- Ты весьма догадлива.

- А что там с ним? – начала подтрунивать Ева. - Это какой-то волшебный телефон? В нем находится древний джинн, который исполняет желания, стоит только вставить нужную сим-карту?
 
- Ты не так далека от истины, как это может показаться, - совершенно серьезно ответил Хор. – Это разрушительное оружие, по мощности сопоставимое с ядерным зарядом. Запал – сим-карта, она уже у тебя. Мы должны уничтожить адскую мельницу, которая находится под землей близ Женевы.

- Ты имеешь в виду Большой адронный коллайдер?

 - Да. Проникнуть в sancta santorum* смертному человеку – невозможно. Но тебе предстоит найти того, кто выполнит эту миссию, и это самое сложное, потому что тот, кто покончит с ними, должен быть из их числа. Иного выхода нет. Поэтому забери эту вещь сейчас, пожалуйста.

- Так бы сразу и сказал. Наконец-то я услышала волшебное слово «пожалуйста»! А то все «надо» да «надо»… Постой! Получается, что здесь, в этой реальности, Потемкин приехал опять? И эта вещь все еще при нем?

- Разумеется. Она не при нем, а сама знаешь где. Ее путь прошел через бесчисленное количество преломлений пространства. Кстати, для начала, это послужит тебе ключом, чтобы открыть дверь в наш мир обратно.

Ева растерянно посмотрела на спящего ребенка:

- Но Элохим! Я же не могу появиться в отеле с Горацием на руках. Сам же прекрасно знаешь правила – меня тут же примут братья-халдеи. А оставить его здесь одного – тем более не могу. Ты ведь наверняка в курсе, что случилось в прошлый раз...

- Знаю. Но разве ты одна?

- Юра? – Ева обернулась к балкону, где все еще курил музыкант – видимо, это была уже вторая сигарета. - Ты это что, серьезно?

- Конечно.

- Ну, раз ты так уверен…

- Тогда на связи. Пока, любимая. Будь осторожнее с Морфеем.

- Что ты имеешь в виду? – забеспокоилась Ева. – С каким Морфеем?

На этот раз связь действительно отключилась.

- Ах, Элохим, вечно эти твои прибауточки!

Ева вздохнула и положила трубку на стол.

- Юра, зайди, пожалуйста! – позвала она.

Шевчук, немного очумевший от увиденного, послушно зашел:

- Что все это значит, Хатхор? Мы уже победили? Ты выйди, погляди – красота-то какая!

- Увы, мой друг, - успокоила его Ева. - Это всего лишь очередное поле на большой карте игры в «Монополию».

- В каком смысле?

- В таком, что сейчас нам надо будет взять банк.

- А, понял, - сказал Юрий.

Хотя он, кажется, все равно ничего не понял. Ева достала из пакета одежду и коробку с осветлителем. Посмотрела на себя в зеркало, и повернулась:

- Юра, я сейчас тут управлюсь, а потом мне надо сходить кое-куда. Посиди, пожалуйста, с Горацием. Если он зателепунькается, у меня в рюкзаке вода, погремушка и чупа-чупс.

- Ни о чем не беспокойся, дорогая, - развалился на кресле Шевчук.

- О’кей. В баре, - Ева показала на барельеф Диониса, – есть чего выпить, надо нажать на чашу. Только не злоупотребляй.

- Обижаешь! – расплылся Шевчук.

- Предупреждаю, - погрозила пальцем Ева.

Она прошла через спальню в ванную и пустила душ. Быстро справив нужду и ополоснув тело, Ева тщательно вычистила все из-под ногтей и принялась за волосы. Содержимое пластиковой капсулы легко размазалось по ее длинным локонам. Собрав воедино липкие пряди, она соорудила себе чалму из полотенца и с трудом напялила на себя купленный Шевчуком костюм в стиле «милитари», напоминающий одеяние Сары Коннор в фильме «Терминатор – 2: Судный день». Переложив в него содержимое карманов грязных джинсов, она обулась и вышла в прохладную сень спальни. Гораций тихо посапывал. Ева, чуть касаясь, погладила его по головке.

- Спи, маленький, я скоро. Одна нога здесь – другая там.

Музыкант в гостиной уже откупорил маленькую бутылочку темного коллекционного пива и щелкал пультом, изучая на плазме достопримечательности острова Бела. 

- Клёво тут, однако, Хатхор, - заметил он, увидев проходящую мимо Еву.

Ева взяла персик и откусила. Сочная мякоть провалилась ей в рот:

- Когда-нибудь, если у нас все выгорит, «тут» будет везде. Даже еще круче. Но нам надо пройти этот путь до конца. Короче, сиди тихо. Если будут стучать – посмотри в глазок. Никому, кроме меня, не открывай. Но даже если за дверью буду я, то прежде, чем открыть, присмотрись внимательно вот сюда, - дотронулась она до своего лба. – Мне самой без этого знака тоже не открывай. А еще лучше, пойди умойся пока я по делам бегаю.
 
Шевчук опять ничего не понял, но Ева решила, что инструкции она дала достаточно четкие, и вышла в холл, аккуратно закрыв за собой дверь. В отеле было на редкость тихо. Разве что у одного из номеров, опершись рукой о стену, блевал на ковер сухощавый генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен. Спускаясь на панорамном лифте, Ева смотрела на знакомые площадки с балюстрадами, где ходили знакомые люди, и ее не покидало ощущение, что она попала в Аид – уж больно все происходящее с нею сейчас было реально и нереально одновременно. Достигнув дна, она  быстро побежала к ресепшн, стараясь не оглядываться по сторонам. За стойкой царствовал, как всегда, неувядающий Ариэль. Завидев Еву, он сделал весьма удивленное лицо:

- О! Беатриче! Ты сегодня совсем casual*. Выходная?

Ева подошла к стойке:

– Ты можешь сделать для меня одну вещь, дорогой?

- Для тебя – все, что угодно.

Ева наклонилась и сказала шепотом:

- Один мой клиент хочет свой телефон.

Ариэль бросил ироничный взгляд на ее чалму:

- Твой клиент – индус?

- Дурак! – захихикала Ева. – Это Потемкин.

- Который вице-премьер в России? А зачем ему телефон? На территории отеля это бессмысленный гаджет. Не понимаю. Он что, хочет стать самым знаменитым папарацци?

«Неплохо Кирилла Хановича наши сигорцы подняли, - усмехнулась про себя Ева. - Хотя почем знать, что у них здесь, в этом мире, за ситуация с Россией. Может, от нее ничего и не осталось, кроме Московского княжества».

- Да бог с тобой, Ариэль! Он не будет ничего снимать. Просто хочет мне что-то показать. Может, фотографии из семейного альбома. Короче, я обещала ему принести.

- Но ты же знаешь, что это нарушает все наши правила…

- Да успокойся, Ариэльчик! Под мою личную ответственность.

- Ну… - Халдей колебался.

- Да я ему вообще его даже в руки давать не буду! Клянусь.

- Тебе вообще невозможно отказать, Беатриче, - усмехнулся халдей. – Никогда и ни в чем.

- Тогда дай мне эту вещь, прекрасный Ариэль.

Халдей постучал по клавишам, и к нему под руку выехала капсула. Ариэль вытащил из нее телефон и протянул Еве:

- На, держи. Только одно условие: у меня смена заканчивается через три часа. Принеси обратно, ладно?

- Ладно.

«Местная Беатриче, похоже, круто попала, - подумала Ева. – Представляю, как девушка удивится, когда Ариэль начнет пытать ее насчет телефона». Хотя это Еву не очень беспокоило – она была уверена, что хитрый халдей выкрутится и скандала не будет: когда выяснится, что вещь клиента пропала, он наверняка всучит выезжающему из отеля Потемкину такой же аппарат, а с Беатриче потом, при случае, взыщет должок с ростовщическими процентами. Ева засунула трубку в карман, послала Ариэлю свой фирменный воздушный поцелуй и пошла обратно, размышляя над формулой лжи во спасение. Уже ожидая лифта,  обернулась и похолодела: в здание функционального блока «А» в сопровождении двух сексапильных дам заходил Кирилл. Потемкин ничуть не изменился – он был все так же сумрачно весел, обмениваясь чем-то со своими спутницами.  «Так ведь он же… - испугалась Ева. – Он же с ними к себе в номер идет! А там… - Она обернулась к прозрачной шахте. - Ну где же этот чертов лифт!» В этот момент подъехала капсула, и двери раскрылись. Чуть не сбив с ног выходящего сэра Пола Маккартни с его хрупкой супругой-мафиози Нэнси Шевелл, Ева влетела в лифт и нажала на кнопку третьего этажа. Полукруглые прозрачные створки закрылись в тот момент, когда троица была уже в нескольких метрах от нее.  Ее глаза столкнулись с глазами Потемкина, который с раскрытым ртом провожал поднимающийся лифт. Но взгляд Кирилла выражал вовсе не удивление от встречи со знакомым человеком – было очевидно, что он не знает Беатриче. Скорее, Кирилл недоумевал, куда так спешит эта миловидная девушка, с которой он, кажется, был бы совсем не прочь познакомиться. «Как странно – подумала Ева. – Такое родное лицо, и в то же время – совершенно чужое». Выскочив из лифта, она бросилась к двери номера и забарабанила что есть силы. Нехотя открывший дверь Шевчук был в халате:

- Чего хулиганишь, Хатхор? Горация разбудишь!

- И хорошо! – выпалила, тяжело дыша, Ева. – Быстро собираемся! Надо сматываться - у нас не больше трех минут.   

Она забежала в ванную, сняла полотенце и сунула голову под душ, смывая с волос химию. Посмотрев на себя в зеркало, Ева всхлипнула от ужаса: с этой самопальной экспресс-покраской она стала похожа на дешевую плечевую проститутку. «Хотя да, именно то, что надо для конспирации», - решила она. Ева подбежала к Горацию, натягивая на себя «кенгуру». Ребенок уже проснулся и смотрел на нее, как всегда, с интересом.

- Побежали, маленький, побежали!

Она аккуратно опустила его в переноску и направилась в гостиную. Шевчук был уже в сборе – оделся так быстро, что спичка у старшины догореть бы точно не успела.  Ева подхватила рюкзак и открыла дверь. По коридору, направляясь к ним, шел Потемкин со своими пассиями.

- Юра, не отставай! – крикнула она и шагнула вперед.

Шевчук вышел за ней и захлопнул дверь. Они вновь стояли в коридоре мотеля «Угра».

- Уф! – выдохнула Ева. – Получилось.

- Чему ты так радуешься? – Шевчук пребывал в весьма расстроенных чувствах. – Может, не надо было возвращаться? Остались бы там.

- Если бы остались там, то тот мир скоро исчез бы вместе с этим, - отчеканила Ева.

«А я никогда больше не увидела бы своего любимого», - добавила она про себя. Через минуту они уже выходили во дворик, где в тени деревьев стояли причудливые деревянные беседки, стилизованные под избушки из русских народных сказок.  Вокруг не было видно ни души. Ева зашла в нечто напоминающее строение на курьих ножках и села за стол.

- Тут приятно, - огляделась она. – Хорошо бы еще у них детский стульчик был.

- Это мы вам мигом организуем! - На пороге беседки как раз появился официант. – Вы пока меню посмотрите, а я сбегаю.

Он же, судя по всему, служил и метрдотелем, ибо внешностью был вылитый Венсан Кассель. Ева внимательно посмотрела на него и, не найдя никаких различий с мужем настоящей Белуччи, совершенно не удивилась этому обстоятельству. Кассель положил на стол две кожаные папочки и удалился. Через минуту он вернулся со специальным стульчиком-столиком для малышей.

- Ой, спасибо большое, - сказала Ева, усаживая в него Горация. – Вас, случайно, не Венсан зовут?

-  Да, верно. А вы откуда знаете? Имя-то для России редкое, поэтому все Василием кличут. 

- Считайте, что догадалась. А у вас тут что, семейный бизнес, Венсан?

- Вроде того. Выбрали что-нибудь?

- Греческий салат, - сказала Ева. – И рыбное ассорти. Да, и если можно, сейчас кофе принесите. Американо, со сливками.

- А мне оливье и холодец, - поднял палец Шевчук. - И минеральной воды какой-нибудь, с газом желательно.

- Что на горячее? – быстро записывал себе в бланк-заказ Венсан.

- Вы пока подавайте холодное, а мы подумаем, - предложила Ева. – И еще вот что, - она достала из рюкзака коробку с сухим детским питанием и ложку, - принесите мне, пожалуйста, какую-нибудь глубокую плошку, типа мисочку, с горячей водой. Просто разбавьте кипяток немного, ладно?

- Будет сделано. - Венсан улыбнулся и ушел за заказом.

«Какой приятный в общении человек, - подумала Ева. – Совсем не похож на Касселя. Может, они мирами махнулись?» Она вытащила любимую погремушку Горация и вручила ему:

- На, погрызи пока. Сейчас тебе будет вкусняшка.

Маленький Хор принялся точить уже начавшие прорезаться зубки о погремушку, которую венчал резиновый блин в виде улыбающейся Луны. Глядя на него, Ева совершенно успокоилась. Официант обернулся на удивление для таких мест быстро и начал выставлять на стол закуски и напитки. Ева пододвинула к себе плошку с горячей водой и, помешивая, стала разводить в ней кашку.

- С горячим определились? – спросил Венсан, доставая блокнот.    

- Может, по шашлыку? – предложил музыкант.

- Хорошая мысль, - кивнула Ева.

- Есть баранина, осетрина, свинина, - прокомментировал содержимое меню официант.

- Мне, пожалуй, баранину, - кивнула Ева.

- Мне тоже, - поддержал Шевчук. - Надеюсь, два раза в одну воронку снаряд не упадет и нам повезет больше, чем нукерам хана Ахмата.

- С шашлыками придется подождать, друзья, - удрученно сказал Венсан. – Пока мангал раскочегарю, пока то-сё. Вы же видите, сегодня клиентов нет.

- А сколько ждать? – поинтересовалась Ева.

- Ну, минут сорок, как минимум. А может, и больше.

- Так мы никуда и не торопимся, - успокоил его Шевчук.

- О, это замечательно, - обрадовался официант. - Можете пока погулять здесь. До берега реки через сосновый бор дорожка идет.

- Мы так и сделаем, - согласилась Ева.

- Только если встретите Муньку, не пугайтесь, - предупредил Венсан. - Он тихий.

- Какого еще Муньку? – нахмурился Шевчук, принимаясь за оливье.

- Местная достопримечательность. Мужик один. Он раньше проводником работал…

- Бортпроводником? – уточнила Ева. – В самолете, что ли?
 
Она уже довела кашу до нужной консистенции и начала ложечкой кормить малыша. Венсан смотрел на этот процесс с умилением:

- Да нет, он людей через границу российско-украинскую проводил. В смысле, - слегка замялся официант, - как бы тех, кому не стоило с пограничниками дело иметь. Знаете, такое ведь часто бывает. Клиенты у нас останавливались, он с ними договаривался и проводил. Неплохо зарабатывал – у него хороший дом в Калуге, жена была. А нынешней весной вроде как свихнулся. В ночь на первое мая напился - здесь, в ресторане - сел в лесу под дубом, сказал, что будет ждать солнце Атона. Потом закрыл глаза и уснул. Впал в транс. С тех пор не ест, не пьет, не двигается. Мы сначала думали, что это такая белая горячка – она ведь по-разному у людей проявляется. Но потом у него пульс и дыхание пропали. Местные из больницы сначала решили - труп, и потащили, как положено, вперед ногами. Но тут чувствуют – тело-то теплое. Померили температуру - тридцать шесть и шесть. Хотели его отвезти на исследование - так тут же машина сломалась, да и он коченеть начал. А когда посадили обратно под дерево – вроде как опять ожил, и машина завелась. И так несколько раз. В общем, решили его не трогать, от греха подальше. Они время от времени приезжают, смотрят, анализы берут. Вроде бы живой, но на внешние раздражители не реагирует. Говорят, это такой феномен. Как буддийский лама Даши-Доржо Итигэлов. Сюда недавно делегация из Бурятии приезжала, неделю ходили с колокольчиками, смешные такие. Мы его потому и прозвали Мунькой - Будда Шакьямуни, значит.

- Какая интересная история! – воскликнула Ева и выразительно посмотрела на своего спутника. – А где он, этот ваш Мунька?

- Так если по дорожке пойдете, метров сто, там поляна будет, посреди поляны дуб зеленый…

- Со златой цепью, как положено? – усмехнулся Шевчук.

- Цепь – это на Муньке. У него знатная цепь, с палец. И никто не трогает, потому что плохая примета. Считается, что Муньку обижать – беду на себя накликать. Наоборот, ему все несут чего-нибудь поесть-попить, но он ничего не трогает. С богом общается человек. Больше того, у нас в лесу волки и медведи водятся – так и те его обходят за версту.

- Хорошо, любезный, - сказал Шевчук. – Вы шашлыком тогда займитесь.

- Разумеется. - Венсан слегка поклонился и ушел.

- Ты понимаешь? – Ева выразительно посмотрела на Шевчука, вычерпывая остатки каши из тарелки Горация.

- Чего ж тут непонятного, - почесал лоб музыкант. – Проводник нам весьма кстати. Но ты ж слышала – он типа как овощ. Или, точнее, дерево.

- Деревья тоже умеют разговаривать, Юра, поверь мне. Пошли, поглядим, что это за Мунька. Только я сейчас кофе допью.

Ева вытерла перепачканное лицо Горация, погрузила его в «кенгуру» и досмаковала кофе. Шевчук не без сожаления оставил недоеденный холодец и двинулся вслед за ней в направлении, указанном Касселем. Уложенная бетонной плиткой дорожка вела сквозь сосновый бор. Ева поймала себя на мысли, что это действительно колдовское место – вековые деревья плотно закрывали солнечный свет, все пространство было пропитано смоляным ароматом – таким густым, что, казалось, можно было не только почувствовать запах, но и потрогать воздух. Вскоре впереди показался просвет. Это была, как и говорил официант, поляна, посреди которой возвышался огромный кряжистый дуб, своими формами напоминающий баобаб – настолько древний, что, вероятно, видел еще стоявших в этих местах ордынцев. К дубу была протоптана тропинка.

- Народная тропа-то не зарастает, - заметил Шевчук.

Они подошли к дереву и увидели, что у его корневища, в тени, в позе лотоса сидит человек с широко закрытыми глазами. На взгляд его возраст не поддавался определению, но мужчине было никак не меньше пятидесяти. Ева подумала, что лицо этого человека ей очень знакомо, однако отросшая седая борода мешала вспомнить, где и при каких обстоятельствах она его видела. Рядом с человеком стояли разнообразные бутылки с водой, кока-колой и водкой, лежали не тронутые ни человеком, ни лесными обитателями съестные припасы – лишь мухи беззаботно жужжали над ними. Лицо Муньки выражало полное умиротворение и отстраненность от земной суеты. На нем были джинсы и всепогодный бежевый свитер из грубой шерсти, одетый поверх красной байковой ковбойской рубахи в синюю клетку. Ноги Муньки были босы, а с двух сторон стояло по высокому, со шнуровкой, туристскому ботинку на толстой подошве. Шею его, как и говорил Венсан, украшала массивная цепь, плетеная из золотых жил разного цвета.
 
- Ну и что дальше, Хатхор? – спросил Шевчук. – Какой, как говорят в тупых американских фильмах, у тебя план?

- Пока не знаю, - пожала плечами Ева. – Знаю только, что все это не случайно. Раз мы здесь и он здесь – значит, в этом есть какой-то смысл.

Она подошла к Муньке поближе, наклонилась и, с трудом превозмогая запах от человека, который не мылся два месяца, тихо сказала ему на ухо:

- Здравствуйте!

Никакой реакции не последовало. Ни один мускул не дрогнул на лице Муньки. Он все так же сидел перед ними, а душа его путешествовала где-то в других мирах.

- Ладно, все, - обреченно махнул рукой Шевчук. – Посмотрели на достопримечательность, и хватит. Экскурсия закончена.

Ева стояла в нерешительности. Шевчук начал нудеть:

- Пошли, Хатхор! Скоро шашлыки принесут.

Она подумала, что музыкант, наверное, прав: «Ложный знак. Чего-то я не поняла». Ева повернулась и собралась было идти назад к дорожке, как вдруг маленький Хор замахал ручками и ножками, словно протестуя против их решения.

- Что такое? – удивилась Ева. – Ты чего? Не насмотрелся на дядю?

Она развернулась обратно, опять показывая сыну Муньку. Гораций успокоился и вдруг отчетливо произнес:

- Аассолтсол!

Глаза человека медленно открылись, он чуть дернулся и начал кашлять, выплевывая на землю перед собой желто-зеленые харкотины. Ева охнула, машинально сделала шаг назад и схватила Шевчука за руку.

 - Он проснулся! Мунька проснулся!

Мунька шальными глазами посмотрел на стоящих перед ним людей и вдруг радостно крикнул:

- Солнце взошло! Атон всемогущий! Да расточатся врази Его, и да бежат от лица его ненавидящие Его. Яко исчезает дым! Да приидет Царствие Твое! Да пребудет воля Твоя, яко на небеси и на земли! Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Его взгляд упал на питье и еду, лежащую в траве, и рука жадно схватила палку колбасы.

- Подождите, дружище! – Шевчук бросился к нему и отобрал колбасу. – Не ешьте! Вам нельзя сейчас, а уж это - ни в коем случае. Это непонятно сколько времени здесь лежит. Умрете если не от заворота кишок, так от дизентерии точно. Ну что? – обернулся он к Еве. – Что делать будем, солнце?

- Надо его привести в порядок и накормить диетической едой, - тоном заведующей терапевтическим отделением больницы сказала Ева. - А лучше ему сейчас вообще ничего не есть – попить сока какого-нибудь. Поль Брегг называл выход из голодания «восхождением по лестнице». Вообще, нашего Петрова бы сюда не помешало.

- Да уж, это точно, - согласился Шевчук.

- Простите, что вынужден с вами поспорить, - неожиданно вступил в их диалог Мунька, поднимаясь на ноги, - но Поль Брегг – известный шарлатан. Он даже дату своего рождения сфальсифицировал, чтобы выглядеть в глазах публики моложе, чем было на самом деле. И помер непонятно как. А вот папа-фармацевт психоделики Шульгин, который родился в 1925 году, до сих пор живет себе в Калифорнии, и счастлив, хотя всю жизнь занимался выведением и употреблением галлюциногенных препаратов. Теперь он с грибов на кактусы перешел, вроде бы новую книгу пишет. Так что спасибо, добрые люди, но я себя вполне нормально чувствую. Не инвалид и не ребенок беспомощный. Помыться, конечно, не мешало бы, но я это вполне могу сделать сам.

Ева посмотрела на него с изумлением: для человека, имевшего внешность бомжа и репутацию блаженного, он говорил на редкость здраво и членораздельно.

- Я ничего такого не имела в виду, извините, - сказала она. – Просто у нас в мотеле апартаменты. Вот, возьмите ключ, если хотите.
 
- Спасибо, госпожа, но это лишние хлопоты! – вежливо отказался Мунька. – Как-нибудь сам. У меня тут постоянная бронь.

Они пошли обратно через бор. Мунька жадно глотал воздух и улыбался вновь открывшемуся ему миру. Чем ближе к мотелю, тем явственнее слышался запах свежих шашлыков, и это вдохновляло пробудившегося человека еще более.

- У нас там, у Бабы Яги в беседке, стол накрыт, - заметил Шевчук, когда они вышли к Лукоморью. – Не желаете составить нам компанию?

- Всенепременно, - обрадовался Мунька. - Я же, собственно, для этого и вернулся. Только в порядок себя приведу – неудобно же в таком виде с солнцем общаться.

Он виновато пошел к зданию, Ева и Шевчук расположились в беседке.

- Чудно; это как-то, - сказал музыкант, принимаясь вновь за холодец, который еще не успел до конца растаять. - Просто какой-то… сюрприз.

- Если брать за основу слово «сюр», то несомненно, - улыбнулась Ева. – Да, солнышко?

Гораций кивнул и потянулся за погремухой. Ева вручила ему любимую игрушку, взяла вилку и подцепила горсть овощей из тарелки с греческим салатом:

– Без него нам было бы туго, согласись.

- Да уж, - кивнул музыкант. – Граница – дело такое.

Они какое-то время молчали, заправляясь салатами и запивая их минералкой. Ева хотела было продолжить разговор о предстоящем трансграничном переходе, как на пороге беседки выросла сутулая фигура человека в знакомом свитере. Она сначала даже подумала, что кто-то оделся так же, как Мунька – уж больно лицо его, очищенное от бороды, грязи и струпьев, отличалось от физиономии того, кого они разбудили. Сейчас перед ними стоял некто, похожий на давно почившего в бозе актера Александра Кайдановского. 

- Позволите? – мягко спросил Мунька, кивая на стул.

- Конечно! - обрадовался Шевчук. - Располагайтесь. Ну, давайте познакомимся! Я Юра, музыкант. Это – Ева, а это – Гораций. А вас как зовут?

- Александр Леонидович, - ответил Кайдановский, заглядывая в тарелку Шевчука.

- Извините пожалуйста, а фамилия ваша какая? – немного волнуясь и желая удостовериться в правильности своей догадки, спросила Ева.

- Кайдановский, - ответил Александр. - А что, не признали?

- Признали… - смутилась Ева. - Но это как-то… знаете ли…

- Неожиданно? – помог ей Кайдановский.

- Да, именно, - обрадовалась Ева. – Вы покушайте, Александр. Юра, поделись с нашим гостем холодцом. Холодец очень вкусный. Расскажите, как вас так угораздило?

 Шевчук не очень хотел делиться. Кайдановский понял это, и ухватил с большой рыбной тарелки кусок осетрины.
 
- Жизнь человека – это очень сложная система ловушек, что ли, - он со скрипом откинулся в кресле, - и все они смертельны. Не знаю, что здесь происходит в отсутствие человека, но стоит тут появиться мне, как все приходит в движение. Бывшие ловушки исчезают, появляются новые. Безопасные места становятся непроходимыми. И путь делается то простым и легким, то запутывается до невозможности. Такова судьба. Может даже показаться, что она капризна. Но в каждый момент она такова, какой мы ее сами сделали, своим состоянием.

Ева подумала, что она это уже где-то слышала.

- Как это вы интересно завернули, милейший, - заметил Шевчук. - Вы, вероятно, догадываетесь о предмете нашего знакомства.

- В общих чертах – да.

- И как дела на границе?

- На границе туча ходит хмурых, - Кайдановский налил себе шипящей воды, - край суровый тишиной объят. Граница, как известно, на замке. Хотя, если рассматривать вопрос серьезно, это ведь всего лишь условность, виртуальная линия на виртуальной карте. То есть граница находится у нас в голове, - сталкер постучал ногтем указательного пальца по своему высокому лысому лбу, - и преодоление ее является вопросом внутреннего решения. То есть воли.

Шевчук согласно закивал:

- Скажем, у нас имеется воля преодолеть эту виртуальную, как вы выражаетесь, линию без разного рода… гм… формальностей. Надеюсь на ваше понимание.

Кайдановский оживился, наклонился к столу и перешел на полушепот:

- Понимание полнейшее, друзья. Однако и вы тоже должны понимать, что это не так просто.

- Понимаем, понимаем, - согласилась Ева. - Готовы компенсировать ваши краеведческие познания в валюте. Хотелось бы только обсудить способ перемещения и, разумеется, размер гонорара.

- Насчет способа, то варианта, собственно, два, - живо отреагировал Кайдановский. - Либо в объезд, либо ломануться напрямую через контрольно-пропускной пункт. Через КПП быстрее и проще. Это удовольствие обойдется вам всего в две тысячи долларов - погранцам. Мне гонорар никакой не нужен, просто позвольте мне сопровождать вас. Но через КПП можно ехать только в том случае, если у вас не особая ситуация.

- У нас - особая, Александр, - улыбнулась Ева. - Поэтому лучше в объезд.

- Что, имеется ориентировка? – подмигнул Кайдановский.

- Может, даже опричники из Москвы успели доскакать.

- Мда, - потер шершавый подбородок сталкер. - В такой ситуации, конечно, презренный металл не решит проблемы. Но границу надо переходить на рассвете. Не раньше четырех и не позднее шести часов утра.

- Почему именно такой интервал? – поинтересовался Шевчук.

- Потому что так надо, - посмотрел в сторону бора Кайдановский. - Разве вы не чувствуете?

Ева прислушалась к стрекочущему лесу. Ей стало немного не по себе:

- Нет, не чувствую.

- В это время все демоны уже спят, а ангелы еще не проснулись. - Кайдановский налил себе еще. - Легче всего проскочить.

В беседку зашел Венсан с дымящимися шашлыками. Увидев Муньку, он чуть не выронил тарелки.

- Мунь… Александр Леонидович! Вы! Какая встреча…
 
- Я тоже раз вас видеть, Василий Иванович, - вальяжно поздоровался с ним сталкер. – Как тут у нас боевая обстановка?

- Что боевая – так это вы в точку попали, - официант нагнулся и приложил ладонь ко рту, – вчера в западном направлении прошла большая колонна бронетехники. И господа офицеры всю ночь в ресторане гуляли. «Порвем, - кричат, - оранжевую сволочь!» Столько посуды побили…

- О чем я вам и говорю, - обернулся к затрапезникам Кайдановский. – Поедем поутру, пока все спят.

- Постойте, друзья! – просиял Шевчук. – Так ежели нам сейчас никуда ехать не надо, давайте выпьем по маленькой за знакомство.

Кайдановский всем своим видом демонстрировал, что он совершенно не возражает против такой перспективы.

- Вы давайте, ребята, но я с вами мысленно. - Ева покосилась на ребенка.

- Что будем пить? – спросил музыкант.

- Я бы от водки не отказался. - Сталкер характерно и звучно щелкнул пальцем под челюстью.

- Любезный, а принесите-ка нам водки! - обратился Шевчук к Касселю и хлопнул по столу. - Поллитра, иначе не разберемся. И каких-нибудь там огурчиков-грибочков на закусь.

- Загляните в прейскурант. Какой водочки желаете – попроще или премиум?

- Преимум, само собой, - укорил его музыкант. - Выберите на свой вкус – вам же виднее. Главное, чтобы она не паленая была.

- Обижаете-с! – усмехнулся Венсан. – Сами пьем-с.

Он удалился. Шевчук подцепил кусок шашлыка, обмакнул его в ткемали и начал разжевывать. Жир капельками выступил на свежевыбритом подбородке музыканта. Кайдановский последовал его примеру, взяв кусок из тарелки Евы. Она посмотрела на них, вытащила из сумки баночку с детским пюре ягненка и стала кормить Горация. Когда все насытились, Ева продолжила беседу:

- Скажите, Александр, а как ваш сталкерский бизнес? Дело прибыльное?

- Было ничего, - довольно ответил Кайдановский. – Хотя разное случалось. Нравы там, в брянских лесах, лихие.

Он приподнял свитер, и Ева увидела у него под мышкой кобуру, из которой выглядывала рукоять маузера.

- Ого! – вздрогнул Шевчук. – Вот это вещь!

- А вы как думали…

В беседке опять появился Венсан с подносом, на котором стояли запотевший графин, тарелка с огурцами, лукошко с грибами и хрустальные фужеры – такие, в какие обычно наливают шампанское. Официант аккуратно разлил водку и вышел. Шевчук довольно потер руки:

- Ну что же, по первой за знакомство!

Мужчины чокнулись. Музыкант со сталкером опрокинули по полной, Ева достала из рюкзака бутылочку с водой и дала ее Горацию. Малыш схватил бутылочку ручонками и приник к соске.
 
- К вопросу о знакомстве, - сказал Кайдановский. - У меня к ведь к вам тоже есть, как вы выразились, предмет.

- Серьезно? – немного напрягся Шевчук. - Я весь внимание.

- Вы ведь посланцы нового мира? Вестники воинства, которое опрокинет Вавилон?

- Вавилон обречен на небытие, - ответила Ева. – Либо мы уничтожим его, либо он уничтожит сам себя. Вместе с нами.

- Что есть Вавилон? – спросил сталкер.

Ева задумалась.

- Это вселенская грибница. Мириады гиф пронизывают тело человечества. Семь огненных плодовых тел вскоре выйдут на поверхность, чтобы усыпать землю своими ядовитыми спорами.

- Послушайте, - сталкер взял ее за руку, – я все знаю, мне все было открыто. Я хочу… Я должен помочь вам, но для этого мне самому нужно быть частью вас. Разве это не справедливо?

«Он прав, конечно, - подумала Ева. – К чему эти кошки-мышки?».

- Вы все верно сказали, Александр. - Она аккуратно отодвинула его руку. – Но Платон определял справедливость как производную трех добродетелей: мудрости, мужества и умеренности. Мудрости и мужества вам явно не занимать. Но умеренность предполагает терпение. Ваше сердце очищено и открыто для истины. Давайте же не будем торопить события, которые и так неизбежны.

- А что это мы все «вы» да «вы»? – вмешался Шевчук. – Предлагаю на брудершафт! До краев и до дна.

Музыкант обновил содержимое фужеров, они с Кайдановским встали, молча выпили на брудершафт и троекратно расцеловались. Ева рассмеялась и зааплодировала:

- Предлагаю переместиться к нам в номер, а то уже смеркается и комары замучили.

- Отличная мысль! – весело отозвался Шевчук. – А водку оставим?

- А водку, - многозначительно подняла палец Ева, - мы заберем с собой. Пригодится.

- Ага, тогда пойду с Васей рассчитаюсь.

- Пустое, - остановил его сталкер. - Я уже сказал Монике, чтобы они записали все на мой счет.

- Тогда пошли. - Ева начала собирать Горация, который уже засыпал.

Они встали, забрали водку, воду и направились к мотелю. За столиком пустого ресепшн сидела Моника, которая увлеченно раскладывала перед собой карты Таро. Она проводила троицу каким-то странным взглядом своих змеиных глаз, в котором были смешаны усмешка, почтение и похоть. Ева повела своих уже чуть поддатых спутников по длинному и тусклому коридору к знакомой двери с бронзовой табличкой «13». Открыв дверь, она увидела обычный мотельный «президент-сьют». Прямо перед нею была пастельных тонов гостиная с тумбочкой и стареньким телевизором, слева и справа маячили двери в три спальные комнаты. На столе, окруженном диванчиками, стояла тарелка с румяными яблоками и стеклянная посуда.

- Это весьма кстати, - отметил Шевчук, выставляя на стол початую бутылку.

Он сдул пыль с двух стаканов и разлил по ним сорокаградусную.

- Я сейчас. - Ева направилась к левой двери.

Войдя в опочивальню, она обнаружила убого обставленную, но чистую комнату, где главным предметом интерьера была огромная, почти эдемская кровать, накрытая синтепоновым покрывалом. Окна выходили на лес – тот самый, где они разбудили Муньку. Ева стащила покрывало, положила сонного Горация на середину постели, раздела и быстро поменяла памперс.

- Спи, сладкий.

Она накрыла сына одеялом и приставила с двух сторон стулья – на всякий случай, чтобы ребенок не скатился с кровати. Выключив свет, Ева вышла из спальни и прикрыла дверь. Ее компаньоны в гостиной уже смотрели телевизор. На «Первом канале» заканчивалось ток-шоу «Пусть говорят» с Андреем Малаховым. Участники передачи с жаром обсуждали судьбу школьницы, которая вместе с одноклассниками сначала зарезала, а потом съела собственную мать. Девочка с бантиками на заплетенных косичках мило улыбалась, демонстрируя полнейшую невинность помыслов. Она пыталась убедить кричавшего на нее Малахова, что в ее поступке нет ничего предосудительного – просто она хотела, чтобы мама стала вечно молодой, превратившись в часть ее.

- ****ец какой-то, - мрачно прокомментировал Шевчук. – Неужели с этим ничего нельзя сделать?

- Во-первых, мы не можем быть уверены, что все было именно так, и что весь сюжет не придумали сценаристы программы, - прокомментировал Кайдановский. – А во-вторых, даже если мы имеем дело с непреложным фактом, то мотивы девочки могли быть действительно благородными. Просто она не знала, как это правильно сделать.

- А ты, значит, знаешь, да? – спросила Ева.

- Нет, не знаю, - признался сталкер. – Но, надеюсь, вы мне поможете.

На «Первом канале» началась программа «Время». Гипнотически покачиваясь, словно кобра, ведущая Екатерина Андреева рассказала о стихийном бедствии в Калужской области, на которую обрушился невиданный ранее смерч. Показывали любительские съемки обнинской аномалии, сделанные с мобильных телефонов.

- А что там было, на самом деле? – спросил Кайдановский.

- Начало конца, - ответила Ева. – Но никакого отношения к стихийным бедствиям это не имеет.

- Вот ведь ****и! – сказал Шевчук. – Вечно это вранье по зомбоящику.

- Зачем ты так, Юра? – возмутилась Ева, вспомнив, как ловко она развела Ариэля. – Пусть говорят. Ни к чему сеять панику. К тому же, может, они и сами не знают, с чем имеют дело. Хотя, - подумав, добавила она, - кто-то из тех, кто ими руководит, наверняка знает.      

 Телеведущая выдержала паузу и с трагическим лицом перешла к главной, судя по отбивке, новости дня:

-  Сегодня страшная автомобильная катастрофа потрясла весь мир. В Московской области в результате столкновения автобуса с перевозившим авиационный керосин бензовозом погибло руководство Роскосмоса и отряд космонавтов, готовившийся к запланированному на среду полету на международную космическую станцию. Среди них - основатель компании «Майкрософт» миллиардер Билл Гейтс, который в качестве космического туриста собирался принять участие в этой экспедиции. Члены экипажа возвращались в Москву из Калуги, где они посещали дом-музей Константина Эдуардовича Циолковского. Общее количество жертв трагедии, по предварительным данным, составляет более ста человек. В связи со случившимся завтра в России объявлен траур и отменены развлекательные мероприятия. «Первый канал» внес изменения в сетку вещания и планировавшийся премьерный показ программы «Зверское танго» с участием звезд эстрады и обитателей Московского зоопарка перенесен на другую дату.   

Андреева перешла к другим новостям дня. Яркая помада съехала с ее нижней губы на подбородок. С крайне озабоченным выражением лица она рассказывала о ядерной атаке Ирана и ситуации на Украине, которая оказалась на грани гражданской войны.

- Все это ужасно, - тихо сказала Ева.

- Ты про что? – спросил Шевчук. – Про Иерусалим? Там же все нормально вроде.

- Я про космонавтов, которые сгорели. Как-то не себе мне. Помнишь, мы ведь по дороге как раз про космонавтов болтали, хихикали…

- Мда, - нахмурился музыкант. – Им довелось сгореть здесь, а не в плотных слоях атмосферы.

- Давайте не будем поддаваться на ловушки информационного общества, - небрежно бросил Кайдановский. – Надо сохранять спокойствие и трезвость рассудка.

- В каком смысле? – Ева повернулась к нему и кивнула на почти законченную бутылку. – Что-то твой тезис вот с этой штукой не очень корреллирует.

- Да, поясни, - заинтересовался музыкант. – Только думай прежде, чем говорить.

Сталкер почесал лоб:

- Если бы люди всегда думали перед тем, как говорить, мы были бы лишены самых впечатляющих откровений человеческой души. Вот, представьте себе, что человек узнает из телепрограммы или из интернета какую-то страшную, душераздирающую новость. Допустим, где-то в Сызрани пропал ребенок, девочка. Или мальчик. И местная полиция арестовала подозреваемого. Маньяка-насильника-убийцу. И не просто маньяка, а педофила, который истязал несчастных детей, мальчиков и девочек. Зрителю показывают фотографии предполагаемой жертвы. Беззащитное, невинное лицо, бантики. И тут же он видит отвратительного, сального и небритого душегуба, который что-то там лопочет и отнекивается, старый пидор. Тут же, конечно, подборка картинок из судебно-медицинской практики, с растерзанными детскими телами. Чикатило там, Дженин Джонс…  И у человека все закипает внутри от такой вселенской несправедливости. У него все сжимается от жалости к ребенку и вспыхивает от ярости и ненависти к этой отвратительной нелюди. Как двигатель внутреннего сгорания. Хотя, казалось бы: какое это имеет отношение к его собственной жизни, к жизни его собственных детей, если они у него есть? Да никакого.

- Ну нет уж, дружище! – решительно прервал его Шевчук. – Как это: никакого? Если эту мерзоту не наказать, не побить камнями на главной площади, то такие же, как он, решат, что им все можно. И тогда, рано или поздно, они доберутся и до его детей.

- Совершенно верно, - спокойно продолжил Кайдановский. – Вот именно так же думает тот имярек. И в этом взвинченном состоянии он садится за руль и едет по улице на работу. Он едет, а у него мальчики кровавые в глазах. Понимаешь, мальчики? И девочки тоже. И вот на нерегулируемом пешеходном переходе на полной скорости он врезается в толпу детишек, которые идут из школы на экскурсию. И у него на колесах – их кишки, а на бампере – мозги и бантики. И его вытаскивают из машины мужики и бабы, случайные прохожие и побивают камнями на площади. А ведь получается, что в трагедии косвенно виноват тот самый сызранский маньяк. Вот это и есть информационное общество!

- Да, пожалуй, - растерялся Шевчук. – Но…

Он хотел сказать что-то еще, однако Кайдановский жестом показал, что не закончил:
 
- А теперь представь себе, что на следующий день выясняется: ребенок в Сызрани нашелся – он просто убежал из дома, потому что боялся получить ремня за двойку в дневнике. А тот самый маньяк – не маньяк вовсе, а безобидный местный сыч, который за всю свою жизнь и мухи не обидел.

Повисла пауза.

- Бля! – сокрушенно покачал головой музыкант. – Ты прав.   

Сталкер торжествующе посмотрел на него. Ева возмутилась:

- Саша, что за хрень ты несешь? По твоей логике, нам надо сидеть в своих норках и ждать Апокалипсис?   

- Во-первых, это ведь нас непосредственным образом не касается, - спокойно ответил Кайдановский, - а во-вторых, разве я сказал, что информационное общество – это плохо?

- Силен, брат! – констатировал Шевчук. – Давай выпьем, что ли?

Ева встала:

- Юра, бритву мне свою дай, пожалуйста.

Шевчук понимающе кивнул и вытащил из кармана новой джинсовой куртки инструмент. Ева раскрыла бритву и аккуратно надрезала указательный палец. Капельки крови упали в один из стаканов, окрасив его содержимое в знакомый цвет.

- Пей, Саша. - Ева облизала палец. – За новую жизнь! Ты заслужил её.

Сталкер схватил стакан, решительно осушил его и уперся глазами в стол. Ева и Шевчук отвлеченно наблюдали его тремор. Кайдановский не мог продышаться – видимо, что-то попало ему в горло. Музыкант встал и что есть духу врезал ему по сопатке. Сталкер начал хватать воздух:

- Это… Так странно…

- Что странно, Саша? – ласково спросила Ева.

- Ради этого стоило жить, - прошептал сталкер. – И умереть тоже, конечно, стоит. Наверное.

- Ты теперь не говори о смерти, Саша, - улыбнулась Ева. – Смерти нет. Есть вечная жизнь, и ты теперь – часть ее. Скажи лучше, друг мой, сколько нам отсюда до границы ехать?

Кайдановский быстро приходил в себя:

- Смотря как ехать. Вообще, триста пятьдесят километров.

- Значит, часа четыре надо брать, - сказал Шевчук и, подумав, добавил: – С гаком.

- То есть нам в час выезжать, - резюмировала Ева. - Розпрягайте, хлопцi, коней, та лягайте спочивать.

- А ти, значит, пiдеш в сад зелений? – хитро спросил Шевчук. - Криниченьку копать?

- Ой, козаче, ти дураче! – рассмеялась Ева. – Всем спать пора. Завтра вставать ни свет ни заря.

- Как скажете, ваше величество!

Юрий встал, подхватил Кайдановского и потащил его в комнату, напевая «Маруся, раз! Два! Три! Калина, чернявая дивчина в саду ягоды рвала-а-а!». Ева выключила телевизор, оглядела гостиничный развал на столе и зашла в спальню. Гораций спал. Она раздвинула шторы, и в комнате стало светло от полной луны, заливавшей все сумеречным светом.  Ева приоткрыла окно. Не раздеваясь, прилегла рядом с маленьким Хором. «Откуда вышло, туда и придет, - крутилось у нее в голове. – Туда и придет. Куда?» Она повернулась, чтобы обнять сына, но рука ее уперлась в простыню. Ева в ужасе вскочила: кровать была пуста, лишь скомканные простыни да одеяло.

- Ты где, маленький?! Ты куда уполз?

Она заметалась по комнате, ища ребенка. Горация нигде не было. Вдруг она услышала где-то за окном детский смех. Бросившись к окну, Ева распахнула его настежь. Перед нею стоял густой темный лес, освещаемый луной, которая окрасилась в багряный цвет. Завороженная этим пугающим и в то же время манящим зрелищем, Ева перемахнула через подоконник и повисла в воздухе. Увидев ее нерешительность, лес словно ожил и зашелестел.

- Что стоишь? – прошептал лес. – Спасает тишина. Тут тихий покой. Покой…

В этом шепоте слышался Хор. Ева вдруг почувствовала абсолютно безграничное доверие к этому лесу и подумала о том, что если уж он говорит такое – значит,  знает, что делает.

- Вот он ты, Элохим, такой любимый и близкий! - крикнула она. – Гораций у тебя? Значит, ты решил взять нас к себе. Да, да! Сейчас я приду к тебе!

Ева взмахнула руками и полетела к лесу. Она плыла между огромных елей, которые, переговариваясь между собой, раздвигали лапы, образуя тоннель, покрытый ковром из мириад светлячков. Наконец, перед нею открылась поляна, залитая тем самым кровавым лунным светом. Посреди поляны виднелся деревенский колодец-журавль. Еве сейчас же захотелось попить воды из этого колодца. Она подумала, что это обязательно должна быть какая-то очень вкусная, волшебная вода. Однако, подлетев к нему, она обнаружила, что ведра нет – с шеста свисала одна лишь длинная, кривая жердь. Ева расстроилась и подумала было, что ей надо лететь дальше, как из глубины шахты опять раздался знакомый шепот и знакомый смех:

- Пошли, спускайся.

Ева заглянула в глубь и увидела черную пустоту. От этой пустоты исходило притяжение и мерцающий свет – не обычный, земной, а совершенно иной. Он мерцал так быстро, что глазам представала тьма, но разум видел ровное сияние. Ева вдруг все поняла. «Это Исида! – догадалась она. – Ну, конечно же! Мать-богиня открыла дверь, чтобы вытащить нас отсюда, из этого чистилища. Как тогда, в Сигоре. И Хор, и Гораций там, с нею!» Она вспомнила, что ровно таким светом был заполнен коридор, по которому она, Беатриче, когда-то попала из райских кущ на острове Бела прямо в свою московскую квартиру. Недолго думая, Ева устремилась в брусчатую горловину колодца.

Но чем дальше она летела, тем больше понимала, что это движение происходит не по ее воле, а будто какая-то сила там, внизу, уцепила ее невидимыми щупальцами и тянет к себе. Ева захотела остановиться, чтобы подумать над этим. Когда это не получилось, она испугалась, потому что пространство не слушалось ее, а внутренний свет погас. Охваченная паникой, она попыталась закричать, но вместо своего голоса,  услышала зычный мужской окрик откуда-то сверху: 

- Да проснись же, наконец! Что же это делается-то, а!!!

Ощущение было такое, будто ее пытаются резко выдернуть на поверхность из глубокого погружения, невзирая на опасность кессонной болезни. Ева с трудом приоткрыла глаза и увидела перекошенные лица Шевчука и Кайдановского.

- Мы все умрем теперь! – причитал Шевчук, обращаясь к светильнику на потолке. – Понимаешь? Тупо, бездарно умрем. У нее сердце не бьется! Это – все. Не сберегли, брат! Не сберегли!

Ева села:

- Кого не сберегли, Юра? Где Гораций?!

Она повернулась и увидела, что ребенок мирно спит рядом с нею, несмотря на иллюминацию.

- Это у меня сон, что ли, был такой? – удивилась Ева.

- У тебя пульса не было, - прошептал мокрый от пота Шевчук, присев на край кровати. - Мы уж думали, все. Нам ведь уже ехать надо. А как ехать, когда тут такое?

Еве стало немного стыдно.

- Извините, ребята.

- Хорошо то, что хорошо кончается, - обрадованно сказал Кайдановский.

Шевчук решительно встал:

- Немедленно собираемся и едем. Пошли, Саша, там подождем.

Когда мужчины покинули спальню, Ева зашла в ванную и быстро умылась ледяной водой из-под крана. Потом аккуратно одела спящего ребенка,  взяла его на руки и вышла в гостиную:

- Присядем, парни.

Кайдановский было запротестовал, но подчинился. Шевчук тоже присел. Миновав сонную Монику, они проследовали к машине. Юра сел за руль, сталкер – рядом с ним, Ева с Горацием приземлилась на заднее сиденье.

- Так как едем-то, любезнейший? – спросил Шевчук.

- Прямо, - зевая, сказал Кайдановский. – Мимо Жиздры, Брянска и Навли на Севск.

Они выехали на пустую федеральную трассу и помчались к границе, словно по воздуху.

- А что это было, Хатхор? – спросил Шевчук. - Ну, там, в номере?

- Искушение, - ответила Ева. – Это было искушение. Они смотрят за нами не только наяву. Разве это неясно?

- Это ясно, - согласился Шевчук. – Неясно, кто «они»? Наши или ихние?

- И те, и другие. Одни находятся в твоей душе, другие пытаются в нее проникнуть. Ты бы и сам мог, если бы захотел. В этом и есть война. Война идет в сердце человека, а если ты уже не человек – за твое сердце.

- Сердце – не камень, - согласился Шевчук.

- Да если бы и камень, - задумалась Ева. – Для них каменное - даже лучше. Камень – тоже орудие.

Она посмотрела в окно: в прохладном предрассветном тумане мимо пролетали населенные пункты с ласкающими слух названиями – Муравлевка, Дубровка, Погребы, Майский Жук, Алешок, Малая Витичь…

- А что, Александр, если здесь Малая Витичь, то где-то есть Большая? – поинтересовалась Ева.

- Есть просто Витичь, - буркнул Кайдановский.

Они проскочили Таборище, и дорога резко пошла вправо, выныривая на перпендикулярную трассу. Сталкер засуетился:

- Ну вот, теперь до границы рукой подать. В Культпросвете надо правее уходить. А дальше через Доброе Поле к Ясному Солнцу. Потом на Круглую Поляну и сквозь чащу. Там тропа есть – эта машина как раз пройдет.

- Как это все романтично звучит, Саша! – воскликнула Ева. - Подумать только: «Ясное Солнце»!

- За топографической романтикой скрывается унылая реальность русского провинциального быта, - покачал головой Кайдановский, - Тебе лучше не соприкасаться с нею, ибо нет ничего более повергающего человеческую душу в состояние глубокой депрессии.

- Спасибо, Саша, но у меня немного иные представления о русской действительности, - отозвалась Ева. – Я считаю ее прекрасной и, во всяком случае, заслуживающей уважения.

Неожиданно, за поворотом показалась гигантская колонна свежевыкрашенных танков Т-80, которые пытались продвинуться, но им мешал какой-то затор. В небе над ними барражировали «опустошители» - боевые вертолеты Ми-28. Где-то за горизонтом слышались разрывы.

- Вот же ****ь! – выругался Шевчук. – Кажется, славяне сегодня войнушку затеяли. Совсем не вовремя.

- Я еще вчера предупреждал, - заметил Кайдановский.

- По обочине не проскочим? – спросила Ева, прижимая Горация.

- Попробуем!

Шевчук резко вывернул руль, оказавшись на гравийной резервной дорожке. Профессиональным шоферским маневром он объехал механизированную колонну. Теперь стала ясна причина задержки – передняя машина была подбита. Видимо, ее поразили ракетой с воздуха. Удар был такой силы, что башня валялась где-то в нескольких метрах, а из чрева танка валил едкий густой дым. На асфальте лежали обугленные останки членов экипажа и толпились люди в полевой форме. Юра выехал обратно на трассу.

- Ни фига себе! – присвистнул он., - Кто бы мог подумать, что хохлы будут русских так колошматить. Причем еще на нашей же территории. Они, что ли, превентивный удар нанесли?

- Понимаете, военная машина нуждается в том, чтобы время от времени ее применяли по назначению, - сказал Кайдановский., - А у Украины очень приличная военная машина. Даже если нет никаких объективных причин для войны между двумя соседними государствами, она все равно неизбежна. И чем дольше длится период мирного сосуществования, тем более жестокой будет эта война. Единственный способ избежать войны – распустить армию, потому что тогда война станет никому не нужна. Но ведь такое невозможно себе представить.

- Отчего же, - возразила Ева, - уверяю вас, что скоро так и будет.

Сталкер кивнул:
 
- Будем надеяться… - Он показал на покосившиеся домики по обе стороны шоссе: - Все, вот и Культпросвет. Там направо поворот будет.

Шевчук свернул и поехал через поселок, который вскоре закончился лесом, разрезаемым проселочной дорогой. Она вычурно стелилась, то уходя в лес, то выскакивая на какое-нибудь поле. Время от времени за окном мелькали белые таблички с черными буквами названий деревенек: Красный Пахарь, Доброе Поле, Веселая Калина. Это была настоящая русская глубинка. Серые срубы и потрескавшийся рыжий кирпич домов, грязные наличники, выглядывающий из-за стога сена старенький ушастый «Запорожец», колодец с деревянным барабаном, железной цепью и рукояткой.  Наконец, показалось Ясное Солнце, о котором уже говорил Кайдановский. На подъезде к нему Ева обратила внимание на колоритную группу красномордых деревенских мужиков в резиновых сапогах. Они катили на тележке железную моторную лодку, у которой на борту гордо красовалась  надпись: «CRUSH Романтика». Ева поймала себя на мысли, что этот тихий и даже в чем-то идиллический пейзаж является своего рода изнанкой страшной реальности, которая начинается буквально в километре отсюда. «Там война, смерть, разрушения, а здесь - краш-романтика», - подумала она и засмеялась. Их «Нива» опять углубилась в лес и вскоре выскочила к Круглой Поляне. На ближнем по ходу доме висел вылинявший флаг СССР – красный с серпом и молотом, а под ним на завалинке сидел бородатый старик в ушанке. Он цепко сжимал в руках автомат ППШ с круглым диском.

- Видимо, дед услышал бомбежку и решил, что немцы опять напали, - прокомментировал это зрелище Шевчук.

- Если бы вы знали, насколько реальным является подобный сценарий, - загадочно отозвался Кайдановский.

Машина ехала вдоль леса. Сталкер напряженно всматривался в ползущие мимо деревья. Неожиданно он положил Юре руку на плечо:

- А вот здесь стоп! – показал он на заросли кустарника, за которыми стеной стояли деревья. - Нам туда.

- Как туда? – удивился музыкант. - Там же бурелом! Санёк, это ведь не «сибирский цирюльник» у меня.

- Это не бурелом, - уверенно сказал сталкер. – Это иллюзия.

Он вышел из машины, подошел к кустарнику и махнул рукой, призывая на помощь. Шевчук нехотя вышел. Вдвоем они взялись за ветки и отодвинули. Кайдановский был прав: куст оказался искусно сделанным муляжом. За ним открылась узкая, чуть шире тропы, дорожка. Она не шла прямо, а петляла между деревьями, поэтому со стороны дороги действительно создавалась иллюзия непролазной чащи. Мужчины сели обратно в джип, и машина медленно двинулась вперед, подскакивая на ухабах.

- Повезло, что дождя давно не было, - заметил Кайдановский. - Тут иногда так развезет, что приходится гати класть.

Неожиданно, в нескольких десятках метров впереди показались человеческие фигуры. Шевчук притормозил, и им открылась забавная картина. На изгибе дорожки стояли трое: худой старик с фюрерскими усиками, одетый в плащ-палатку и полевое кепи вермахта, златовласая девушка в камуфляже и мальчишка в шортах, несуразных ботинках и кожаной коричневой куртке. У старика на шее висел автомат «шмайссер», женщина держала снайперскую винтовку, а юноша целился в их машину фаустпатроном.

– Halt! – крикнул старик. - Alles - raus aus dem Auto! H;nde hoch!
 
Шевчук и Кайдановский послушно вылезли из машины. Ева вжалась в сиденье и продолжала сидеть.
 
- Herr Offizier! – прокричал Кайдановский, - Ich bitte Sie, nicht zu schie;en. Ich werde alles erkl;ren. Ich kenne den Befehl des Reichssicherheitshauptamtes!*

- Кто это такие? – испуганно крикнула Ева.

- Немецко-фашистские партизаны, - ответил сталкер. - Они здесь со времен войны окопались. Хранят верность третьему рейху. У них в этих лесах разветвленная система подземных убежищ, поэтому могут выпрыгнуть в любой момент. Я сейчас все улажу.
 
Партизаны приблизились. Старик кивнул молодому бойцу:

- Ганс, обыщи их.

Ганс пошарил в карманах Шевчука и, не найдя там ничего для себя интересного, взялся за Кайдановского, у которого сразу обнаружил маузер:

- Смотрите, герр Клаус!

- Любопытно. - Клаус осмотрел оружие и прочитал выгравированную надпись: - «Jedem das Seine»*.

- Это подарок рейхсфюрера, - объяснил сталкер. - Я оказываю неоценимые услуги в вашей борьбе.

- В самом деле? – нахмурился старик и обратился к блондинке: - Унтершарфюрер, свяжитесь с командованием.

- Меня там знают под позывным «Крунц», - бросил Кайдановский.

Блондинка скинула с себя ранец, в котором оказалась допотопная полевая рация «Берта» образца 1935 года, надела наушники, нажала на тумблер и покрутила колесики:

- Позывной Сибилла! Позывной Сибилла! Мы задержали в секторе «цет» троих русских на автомобиле. Один из них утверждает, что он «Крунц».

Возникла пауза. Кто-то говорил с ней.

- Да, при нем имеется пистолет «маузер», - продолжила она. - Что вы говорите? Да, дарственная надпись имеется. Именно такая. Слушаюсь! - Унтершарфюрер отключила связь. - Приказано отпустить.

Клаус протянул сталкеру его пистолет:

- Прошу извинить, герр Крунц. Но вы должны нас понять – время военное.

- Ну что вы! – улыбнулся Кайдановский. - Мы все прекрасно понимаем. Желаю здравствовать.

- Зиг хайль! – вытянулся старик.

- Хайль, хайль, - вяло поддержал его сталкер, усаживаясь в машину вслед за Шевчуком.

- Это было круто, Саша, - отметила Ева.

- Сэнкс, - кивнул Кайдановский. – Я же вам сразу сказал, что без меня не доберетесь.

Покружив еще с четверть часа по лесу, они выскочили на окраину поля и уткнулись в плакат, на котором белым по синему было написано:

УВАГА!
Державний кордон України.
Прохід заборонено

  - Давай-ка поменяемся, - сказал Кайдановский. - Дальше я поведу.

- Зачем? – не понял Шевчук.

- Это минное поле, уважаемый. Ты там и десяти метров не проедешь. - Сталкер показал на небольшую возвышенность, которая начиналась за полем: - Вон наша цель.

- Ну, раз так…

Музыкант вышел из машины, поменялся местами со сталкером. Тот сел за руль, вытащил цифровой секундомер и прикрепил его скотчем к приборной доске, поближе к спидометру. Потом, закрыв глаза, несколько раз с шумом выдохнул и нажал на педаль газа. Машина заурчала и медленно двинулась вперед. Кайдановский не смотрел через лобовое стекло – его взгляд был сосредоточен на секундомере. Стараясь все время держать одну скорость, он шептал себе под нос:

- Пятнадцать – налево, двадцать две – направо, тридцать – налево, тридцать семь - направо…

Ева заметила, что по сторонам от траектории их движения виднелись чуть заросшие травой воронки – видимо, кто-то из их предшественников не смог пройти этот путь до конца. Наконец, сталкер распрямился и дал по газам – машина стремительно перелетела через вершину холма и остановилась.

- Гляди-ка! – Он развернул к Еве покрытое крупными каплями пота бледное лицо. - Помнят руки-то!

- Ты молодец, Сашка! – Ева обхватила его руками и чмокнула в мокрый лоб.

- Ну даешь, братан! – присоединился к комплиментам Евы Шевчук. - Держи пять! Ну что, меняемся и поедем дальше?

- Да, поедем, конечно, - засуетился сталкер. - Только я сейчас отолью, с вашего позволения.

Они оба вышли, и Кайдановский, удалившись в сторону, повернулся к машине спиной. Ева с Горацием тоже вылезла, с интересом оглядела окрестности. За только что пройденным ими залитым солнцем минным полем пугающе чернел бор; с другой стороны возвышенности, под косогором, начинался другой лес, но в нем отчетливо виднелась просека. Оттуда, из-за этого леса, раздавалась артиллерийская канонада. Высоко в небе, прорываясь сквозь редкие жемчужные облака, в сторону Киева упрямо целилось несколько тяжелых бомбардировщиков, оставлявших за собой длинный белый шлейф. Буквально над ее головой, грохоча, пролетела эскадрилья транспортно-боевых «летающих танков» Ми-24. «Крокодилы» заполонили собою все небо. Ева успела разглядеть не только баки, навешенные ПТУРСы, но и рябое лицо молоденького солдатика, выглядывающего из окошка.

- А ведь красиво-о-о! – крикнула она.

Вместо эха откуда-то из бора раздался выстрел. Точнее, нечто похожее на щелчок - на фоне разрывов у горизонта он был едва слышен. Ева увидела, как Кайдановский дернулся и начал оседать – так же, как вчера Мыкалгабырта.  Он сделал несколько шагов и упал за машиной.

- Ложись! – прячась, крикнул Шевчук.

Машина была уже вне зоны обстрела, по другую сторону холма. Ева бросилась  туда, упала в бурьян, и Гораций начал пищать. Послышалось еще два щелчка. Ева расстегнула «кенгуру» и положила ребенка наземь:

- Лежи, не шевелись! Юра, посмотри за ним!

Она подползла к сталкеру, который лежал чуть выше, и оттащила его вниз. Лицо Кайдановского было совсем белым и шершавым, как бумага. Судя по всему, его капитально продырявили. 

- Что ты, Саша? – прошептала Ева.

- Как мерзко, подло, в спину… - тихо застонал Кайдановский.

- Ничего, ничего. - Ева погладила его по голове. - Это всего лишь шальная пуля. Ты сейчас выздоровеешь. Минут пять-десять, и все нормально.

- Но больно как, Хатхор! - Кайдановский начал захлебываться, у него пошла горлом кровь.

Дрожащей рукой он вытащил из-под свитера маузер, весь перепачканный кровью, и быстро зашептал:

- Послушайте меня. Я останусь здесь и задержу их. Езжайте по просеке, как можно быстрее. Но вам ни в коем случае нельзя на этой машине ехать в Киев, вам надо в Воронеж.

Затем ухватил Еву за руку и начал трястись. «Бред, у него бред!», - догадалась та.

- Какой Воронеж, дорогой Александр Леонидович? Нам что, обратно в Россию границу переходить? Через это минное поле?

- Ты меня не поняла, - еле выговаривая слова, продолжил сталкер. - На Украине тоже есть Воронеж. Это город недалеко отсюда. Там железнодорожная станция. Сейчас вам надо ехать на север, до Марчихиной Буды. Потом Ямполь, Шостка, Воронеж. Машину бросите у города, потому что машина с российскими номерами – это до первого блокпоста. В Воронеже затеряетесь в толпе беженцев, сядете на электричку и поедете через Конотоп и Нежин в Киев. За полдня доберетесь, если сейчас поторопитесь. - Он закрыл глаза. - Увидимся. Я выберусь как-нибудь.

Кайдановский вымучил улыбку. Он совсем обмяк, уронил голову и распластался в траве. Фея пощупала его шею – пульса не было. Она отползла к джипу, за которым укрывался Шевчук с Горацием.

- Саша временно капут, - как-то по-детски сказала Ева и усмехнулась. - Он нас прикроет, а потом сам уйдет, если сможет. Поехали.

Шевчук понимающе кивнул. Они втроем запрыгнули в машину и поехали вниз, навстречу войне.
   

URBI ET ORBI

Петр попытался пошевелить пальцами, но они его не слушались. Он был подвешен за скованные кандалами руки на большом деревянном столбе. Ноги не доставали до земли – грязные, многократно перебитые, они безжизненно болтались где-то внизу. Дыба была установлена на постаменте посреди мрачного каменного подземелья. Факелы на стенах освещали стационарные орудия пыток из арсенала Конрада Марбургского, Томмазо Торквемады и Буве Ле Сьера. Помимо различных приспособлений для подвешивания и удушения, выделялись «ведьмино кресло» с шипами на седалище и подлокотниках; раздвижной стол для пыток водой; пресс для черепа; треножник для бдения; «нюрнбергская дева» - кованый саркофаг с обращенными внутрь штырями, расположенными таким образом, чтобы не задеть жизненно важных органов и продлить агонию жертвы как можно дольше. По стенам были развешаны разнообразные пыточные инструменты – «железные тапки» с шипами под пяткой, груша с раскрывающимися дольками, предназначенная для разрывания заднего прохода и влагалища, «кошачьи когти», клещи, молотки, швейные ловушки, ножи самой причудливой формы, - чего там только не было.

Из окружавшего полумрака показалась фигура. Это был долговязый человек, одетый в феррайоло – полагающуюся кардиналу красную муаровую плащ-накидку до пят. Лицо его целиком закрывала черная лаковая маска с длинным вороньим клювом - подобная тем, что носили врачеватели чумы в средневековой Венеции. Из-за маски и плаща было невозможно понять, мужчина это или женщина, однако вид этого человека в мерцающем свете факелов был довольно пугающим. Неизвестный молча подошел к Петру, и из-под накидки показались руки в черных перчатках тончайшей кожи, облегающей его длинные нетерпеливые пальцы, словно латекс. В левой руке человек держал хирургические щипцы, в правой -  копие, плоский нож в виде наконечника копья, которым в восточной церкви обычно разделывают хлеб при евхаристии. Петр висел таким образом, что его грудь оказалась на уровне клюва. Справа, под ребром, у него была вскрытая полость. Человек в маске покачал головой, прихватил щипцами чуть выступающую печень и начал медленно, аристократично отрезать от нее кусочек – так, словно перед ним на фарфоровой тарелке лежала печенка теленка по-венециански с луковым конфитом.   

Петр истошно заорал. Эхом гулко откликнулись голоса сотен тысяч невинно замученных святой инквизицией людей – мужчин, женщин, детей. Садко был далеко не первым, кто оказался здесь, в скрытом от людских глаз подземном мире базилики Святого Петра - уходящие ввысь готические своды шептали об этом. Все тело его пронизала боль. Он чувствовал, как эта боль, словно разряд электричества, бежит по мышцам, обволакивает кости и гложет мозг. Его мучители прекрасно понимали, что они не могут запытать его до смерти. Да они и не собирались делать этого. Петр представлял собой идеальную жертву для тех, кто вожделеет причинять человеку физические страдания. Его можно было бить кнутом, ему можно было резать лоскутами кожу, вырывать ребра и выпускать кишки. Его можно было даже умертвить на время – с тем, чтобы после того, как он воскреснет, начать процедуру сызнова. Он уже умирал несколько раз сегодня, и каждый раз вся его жизнь проносилась перед глазами – от рождения до этого самого момента.

В ней не было ничего особенно примечательного, в этой жизни. Обычная судьба обычного человека на переломе эпох, который родился в байковых пеленках, заблеванных и застиранных. Юношество Садко прошло в военном поселке Алакуртти. Это была пограничная зона СССР с Финляндией – бывшей российской провинцией, чудом и военным талантом маршала Маннергейма избежавшей участи стать частью семьи советских народов. От этого Алакуртти что до Рованиеми, где живет дед Мороз Йелопукки, что до райцентра Кандалакша – расстояние одинаковое. Причем до советско-финской войны название «Алакуртти» переводилось как «Долина роз» и эта местность была довольно популярным у финнов курортом. А потом здесь обосновалась мотострелковая дивизия, разутюжившая тяжелой техникой местные сопки. Река Тунтсайоки – река смерти – вилась порогами к финской территории. Двадцать градусов тепла на улице считалось жарой. Самые смелые из мальчишек прыгали в реку и пытались проплыть по ледяному потоку. Из трех выживало обычно двое. Петя плавал раз десять, потом выжимал и сушил на скалах трусы. Они с папой-офицером, мамой-офицерской женой и младшим братом Андреем жили в двухэтажных домиках барачного типа. Потом им понастроили силами стройбата пятиэтажные хрущобы. В том богом забытом месте никогда не было свежих фруктов, лишь сушеный изюм в офицерских продпайках. Масло и колбаса по карточкам. Был сухой продпаек: гречневая крупа, четыре банки сгущенного молока, тушенка, сухое молоко, сахар рафинад. И никаких пирожных, кроме бисквита по 50 копеек за килограмм, да отвратительный искусственный шоколад, не содержавший ни грамма какао. Но зато было мороженое! В смысле - то, что по прейскуранту называлось мороженным, и мальчишке очень хотелось верить, что так оно и есть. На сэкономленные карманные монетки Петя покупал его в Доме офицеров. С нынешних высот «баскин роббинса» оно было отвратительное, это мороженое. Но если растолочь печенье и перемешать с ним в тарелке, да еще подсыпать сахар – получался очень вкусный десерт. Правда, таких слов, как «десерт», он тогда не знал.

Когда Петр учился в девятом классе, его родители, которых ветер судьбы отнес на арктический гарнизон Тикси, забрали младшего Садко, Андрея, с собой, а старшего отпрыска оставили на попечение бабушки в Мурманске, поместив в интернат. Бабушка, божий одуванчик, вскоре померла, и он остался совсем один, без карманных денег. Над страной, как привычное северное сияние, уже полыхала перестройка, манившая новыми, ранее неведомыми возможностями. Круг знакомых у Петра уже к этому времени сложился и вполне соответствовал времени. Это были те самые голодные юные волчата, из которых потом, в начале девяностых, в серых блочных кварталах российских городов, в качалках подвальных спортклубов начали почковаться бригады беспредельщиков. Однако криминальный дебют их бригады закончился плачевно. Пацаны решили наехать на местного жучилу, который приторговывал импортным ширпотребом от питерских фарцовщиков. Получилось как-то совсем по-детски: терпилу вывезли в чахлый лес и некоторое время пытали, добиваясь денег. Но тот оказался не робкого десятка. А может, и денег у него в тот момент не было. В итоге всю гоп-компанию повязали, и Петр получил пять лет колонии. Если бы они убили свою жертву, было бы десять. Садко потом, хлебая казенную баланду, очень жалел, что они не замочили клиента. Он думал, что если бы замучили до конца и закопали, ему ничего бы и не было.

Петр вспоминал своего отца. Честный служака погиб так, как и было положено русскому офицеру – в новогодний штурм Грозного во время первой чеченской войны. Иона Садко сгорел на площади Минутка, когда его боевая машина пехоты, «бэха» попала в огненный мешок, устроенный горцами. Весть о смерти застала Петра в колонии, и это было самым тяжелым переживанием за все время пребывания в неволе. Отсидев на химии и освободившись через три года по УДО, Петр так и не решился продолжить карьеру бандита, а вернулся в Мурманск и нанялся в рыболовецкую артель.  Проходив северные моря вдоль и поперек, за десять лет он накопил деньги, которых оказалось достаточно, чтобы купить в столице Заполярья квартиру, перевезти туда престарелую мать и младшего брата, который окончил Мурманское медучилище, но потом тоже решил избрать рыбацкую стезю. Затем прошло еще десять лет, которые Петр помнил смутно. Они были окутаны туманом бесконечных вахт в море и запоев на суше. К концу нулевых жизнь, вроде, стала налаживаться. Он начал ухаживать за молодой симпатичной женщиной Екатериной, которая работала бухгалтершей в их фирме и с которой он познакомился, когда пришел скандалить по поводу неправильно начисленной премии. Через неделю знакомства, после нескольких приглашений в местный ресторан «Марракеш», она сдалась. В 2006 году Петр остепенился. Вскоре Екатерина родила девочку, которой дали имя Елена, но с самого рождения они с женой называли ее Белочкой. Петр взял модный тогда ипотечный кредит и купил квартиру, оставив старое жилище в распоряжении матери и брата. Петр с Екатериной строили планы на нового ребенка и даже успели все вместе впервые в его жизни съездить к южным морям, в сочинские субтропики. Но вскоре грянул кризис, зарплаты срезали, а потом Петр и вовсе оказался у разбитого корыта: после «медведевского» раздела с Норвегией акватории Баренцева моря викинги вообще перестали считать русских рыбаков за людей.

Тогда-то он и завербовался работать на греческую судоходную компанию Carras Hellas. Брат последовал за ним - очень кстати оказался его  фельдшерский аттестат. Сухогруз «Арго» курсировал между Элладой и Туамасиной, снабжая дряхлеющее население Старого Света плодами мадагаскарских плантаций, взращенных молодыми руками маленьких и юрких мальгашей. По меркам Заполярья, это была не шибко пыльная работа, за которую к тому же платили неплохие деньги.  С другой стороны, человеку, выросшему в суровом крае хладных скал, было непросто привыкнуть к постоянному пребыванию в тропиках. Как и любой русский человек, Петр любил ходить в баню, но когда парилка становится твоим постоянным местом жительства, это изматывает – и физически, и душевно. Да и обилие солнца, которое северянам всегда казалось каким-то изысканным лакомством, здесь было всегда и повсюду. Однако человек, в отличие от животного, наделен способностью приспосабливаться к самым, казалось бы, неестественным для него условиям обитания – на то он и человек. Белые колонисты некогда нашли для себя естественной африканскую Родезию, а теплолюбивые монголоиды превратились в чукчей, освоив самый отдаленный угол Ойкумены.

Из Туамасины Петр ушел в свой последний рейс  в составе команды из двенадцати человек – тот самый рейс, который и привел его теперь в мрачное подземелье Ватикана. День, когда брат поднял тревогу, заметив в океане человека, перевернул все. Непонятно было, как он усмотрел его, Андрей. После причастия и вхождения в новый мир все прежние представления о жизни пошли прахом, а прежние ценности оказались чем-то настолько незначительным, что теперь об этом неловко было и вспоминать. У входа в Аденский пролив они оказались в руках пиратов. Щуплые негритенки взяли на абордаж их судно, угрожая экипажу «калашниковыми», с которыми едва умели обращаться, и гранатометами, которые вываливались у них из рук. Захваченные моряки тогда и не подозревали, что отконвоированный в Харадере «Арго» станет крейсером «Аврора», давшим сигнал к восстанию против касты рудрихитов, готовивших последний исход, и к обретению новой жизни. Члены экипажа «Арго» стали первыми апостолами. Сразу после освобождения Сомали все они отправились в разные концы обитаемого мира, превращая смертных людей в существа более высокого порядка. Их слова, будто зерна, падали на хорошо подготовленную почву. Андрей отправился в Америку, а Петр, смешавшись с толпой гонимых «арабской весной» беженцев из Магриба, проник в Италию. Однако его миссия не ограничивалась проповедью и созданием сети. Именно в Риме свил гнездо заговор против человеческой расы, во главе которого стоял словоохотливый папа Франциск. Неоценимую помощь оказал князь Монако Альбер Александр Луи Пьер - уставший от жизни человек, который нашел новую жизнь благодаря Петру. Это Альбер подарил ему старинный миниатюрный арбалет тамплиеров из своей коллекции, а Петр изготовил стрелу с наконечником из одной из имевшихся у него с собой серебряных монет. Альбер со своими связями в Ватикане помог Петру, теперь легко владеющему языками, устроиться в швейцарскую гвардию. Пройдя все процедуры инициации, Садко смиренно ждал момента, когда сможет подобраться к первосвященнику. Но все оказалось сложнее, чем выглядело на первый взгляд: логово папы было спрятано от людских глаз глубоко, а на службах к Франциску новоиспеченного «швейцарца» не то, что на арбалетный – на пушечный выстрел не подпускали. Наконец, сегодня случилось, казалось, чудо – он был поставлен в караул в базилике Святого Петра, где новый понтифик должен был выступить с балкона с экстренным папским благословением перед паломниками, которые во множестве стекались в Рим после вчерашних событий в Америке. Но в самый ответственный момент, когда Франциск уже развернул бумаги и приготовился говорить, а Петр, находившийся в двух шагах от него, нацелил на понтифика свой арбалет, спусковой механизм предательски заклинило. Через несколько минут Петр уже был здесь, в нынешнем своем положении.

Тяжелая каменная дверь в стене отодвинулась, и в помещение вошла процессия людей в таких же, как у стоявшего рядом с Петром мучителя, плащах и масках. Их было, наверное, человек пятьдесят. Глава процессии отличался от остальных тем, что поверх феррайоло на нем была надета моцетта - подбитая горностаем короткая пурпурная накидка с капюшоном, а в руках он держал посох. За ним, чуть спотыкаясь, шел одетый в те же облачения человек. Когда они приблизились к центру зала, где стояла дыба с Петром, процессия разделилась, образовав две шеренги с пространством посередине. В это пространство двое других участников действа, громыхая, вкатили еще одно из приспособлений для пыток, изобретенное священной инквизицией – трон. Это было одно из самых гуманных развлечений организаторов судилищ над еретиками и ведьмами – грубый деревянный стул с двумя дырками в спинке. В дырки были продеты по колено ноги голого человека, который лежал спиной на седалище. Седалище доходило ему едва до лопаток, поэтому остальное тело свешивалось вниз. Если посмотреть на него как бы лежа сбоку, то можно было подумать, будто этот человек сидит на стуле, высоко задрав голову. Говорить он не мог, разве что мычать: к его шее была привязана «вилка еретика» - железная пластина с парой штырей на каждом конце, которые с одной стороны впивались в подбородок, с другой – в грудину. Присмотревшись, Петр обнаружил, что этот человек не кто иной, как бывший президент Французской республики Николя Саркози. Глаза его выражали неподдельный ужас. Глава процессии подошел к нему и, потрепав за ухо, ласково произнес:

- Сын мой! Некогда ты, ничтожный слизняк, получил силу и власть над пятой республикой. Ты правил ею по своему усмотрению и вкушал плоды величия. Теперь пришла пора отдавать то, что было дано тебе в возмездное пользование. Не бойся. Смысл жизни для жертвы в том, чтобы стать пищей. Как колос пшеничный, отдай себя с радостью жнецам, взрастившим славный урожай. Как агнец, возрадуйся за тех, кто выпас тучное стадо!

Он подозвал к себе человека, который пытал Петра. Тот вытащил из-под трона больших размеров реторту, на конце которой поблескивал металлический штырь, склонился к голове Саркози и уверенным движением воткнул острие в сонную артерию бывшего президента. Сосуд тут же начал заполняться густой красной жидкостью. Саркози поначалу дергался и выл, страшно моргая глазами и шевеля длинным крючковатым носом, потом умолк. Затем он забился в агонии, и, наконец, успокоился. Главный провозгласил:

- Вкусим же, братья, то, что дает нам вечную жизнь. Скоро нам предстоит долгий путь в новую вселенную, где не будет скорби и страданий, где все мы обретем новую жизнь.

Присутствующие достали из-под плащей золотые с инкрустацией литургические чаши, используемые при проведении обряда причастия. Человек с ретортой обошел их всех, разливая свежую кровь.

- За новую жизнь! – воскликнул главный. - Аминь! 

Все выпили. Двое главных, подойдя к столбу, сняли маски. Это были почетный папа Йозеф Ратцингер и действующий глава католического мира Хорхе Мария Бергольо, взявший себе имя Франциск, который по причине внешнего сходства ассоцировался у Петра с маньяком Чикатило. Когда глаза его столкнулись с глазами первосвященников, Садко вдруг почувствовал, как внешняя сущность вселяется в него, овладевая телом. Петр понял, что происходит: Спаситель пришел сюда, чтобы через него, медиума, разговаривать с ними. Садко затаился сам в себе, наблюдая за происходящим. Его дыхание, глаза, язык, - всем этим уже владел Хор.

- Hallo, Joseph Alois, - обратился он к почетному понтифику на его родном языке.

- Willkommen,* - усмехнулся Бенедикт.

- Или тебе больше по душе, когда говорят «Хайль!»? – саркстически продолжил Хор. – Помнишь эти слова? «В присутствии этого знамени цвета крови, олицетворяющего фюрера, я клянусь посвятить всю мою энергию и силу спасителю нашей страны Адольфу Гитлеру. Я готов отдать жизнь за него, и помоги мне в этом Господь Бог. Хайль Гитлер!». Ведь именно такую присягу давал ты, юный Йозеф, когда вступал в Гитлерюгенд? Вижу, ты сильно вырос в части ритуала.   

- Глупость ты говоришь, - сказал Франциск.

- А! Наш маленький Георгий! – сжал цепи Петр. – Давно ли ты забыл женщин площади Мая?

- Мая? – переспросил понтифик.

- Тех самых женщин, которые, стоя на площади мая в Буэнос-Айресе, обращались к папе римскому, и которых потом убили по твоему приказу. Их кидали с самлетов в Атлантический океан. Неужели ты не помнишь, как участвовал в грязной войне, иезуит? Ты же был лучшим другом генерала Видела!

Бергольо приблизился, и из его рта показался язык. Точнее, не язык –  змея. Черная, скользкая гадюка, извиваясь, приблизилась к лицу Петра, внимательно рассматривая его, словно зонд. Хорхе понял, с кем собирается говорить, и облизнулся.

- Господин Анриг! – сказал он. – Дайте мне ту вещь, с которой этот человек пришел к нам. 

К нему подошел другой участник процессии и тоже снял с себя маску. Это был командир швейцарских гвардейцев полковник Даниэль Анриг. Он протянул Франциску арбалет Садко.

- Неужели ты думал, что можешь убить меня так же, как этого бессмысленного болтуна Барака Обаму? – улыбнулся первосвященник. - Как глупо! Вы же сами читаете пророчества, и следуете им.

- Нет, Хорхе, - ответил Хор. – Я не следую пророчествам, ибо я и есть – воплощение пророчеств.

Франциск нажал на спуск, и стрела из арбалета вонзилась Петру в живот. Садко не шелохнулся – он ничего не почувствовал. Шеренги смешались, и участники процессии столпились вокруг постамента.

- Вот передо мной – твой человек, - сказал первосвященник. – Что мы сделаем с ним? Его мучения могут продолжаться бесконечно.

- Его тело – в твоей власти, Хорхе. Сейчас он – как Прометей, прикованный к скале, и вы клюете его печень. Но душа его не принадлежит тебе, как и души тех, кого вы еще не совратили. Мучения его не продлятся долго. Должна быть битва, и любой ее исход означает конец страданий этого человека. Либо мы уничтожим вас, либо вы уничтожите эту вселенную. Две тысячи лет вы мучаете людей, терзая их плоть, отравляя разум и совращая души. Вы сжигали на кострах таких, как Джордано Бруно – тех, чей гений проникал в суть вещей и кто пытался рассказать об истинном устройстве мира. Осталось недолго, и ты знаешь это. 

В разговор вступил Бенедикт:

- Мы возвещаем исход! Эти слова литургии пели израильтяне после пересечения Красного моря. Она изложена в книге Исхода, когда они пересекли море и на суше Моисей увидел, как египтяне затоплены водами. Они пели эту песню от радости: «Пойте господу, ибо он победил чудесно! Коня и всадника его ввергнул в море». Ты понимаешь смысл этой молитвы?

- Мой народ поет другую песню, Йозеф, - Хор повернулся на дыбе. - «Отец, и сегодня мы видим чудеса. Ты когда-то спас одну нацию от рабства, а теперь предлагаешь спасение для всех. Это ли не весна для народов мира, которые становятся верными сынами твоими?». Послушай меня, человек. И вы, остальные безумцы, тоже послушайте. Если вы сделаете то, что задумали, кончина ваша будет ужасна. И никакой жизни за пределами этого мира вам уже не будет. Бесконечные мучения – вот ваш удел. Остановитесь! Властью, данной мне моим отцом Осирисом и матерью моей Исидой, я дам вам прощение и безмятежную жизнь. Вечную жизнь. Подумайте об этом, если у вас сохранилась хоть капля рассудка.

В скопившихся вокруг Петра зародилось колебание. Франциск резко ударил оземь посохом:

- Твои чудеса и твои обещания – злобное колдовство и обман человеческого рода! – крикнул он. – Наш путь – исход к универсальной империи справедливости. Но исход совершается, прежде всего, внутри самого человека и состоит в новом его рождении. А новое рождение предваряет очистительная смерть. Мы и есть новая раса, ждущая своего перевоплощения в духе святом. Этот духовный исход является началом освобождения, способного привести нас в новое измерение. Великая технология дарует нам новую вселенную и новую жизнь.

Хор усмехнулся:

- Вы – мерзкие паразиты, пиявки на теле человечества. Из-за таких, как вы, некогда случился вселенский потоп и теперь сотрясается земная твердь. Вы приносите страдания. Вы вытягиваете из людей жизнь ради продолжения своей жизни, ради своих дряхлых тел. Это не может продолжаться бесконечно, Хорхе.

Почетный папа Бенедикт показал, что ему есть, что сказать:

- Да, мы пьем жертвенную кровь, ибо эта кровь завещана нам. - он обвел рукой стоявшую за его спиной толпу. - Без этой крови не было бы надежды, и наша судьба и судьба всего мира неизбежно была бы обречена. Но истинный кровопийца – ты! Ты желаешь оставить их в этом бренном мире, полном страданий и скорби. В мире, где люди завидуют участи червей, глодающих мертвые тела.

Хор задумался:

- Я даю человекам свою кровь, от которой они прозревают, а вы пьете кровь пребывающих в неведении, и этим поддерживаете жизнь в своей плоти. Я дарую бессмертие, освобождая людей от страха перед тем, что вчера еще казалось неизбежным, а вы порождаете культ смерти. Освобожденное человечество – заря нового мира. Я вижу их помыслы. Именно они, эти люди -  добродетельные хозяева вселенной, которым неведома ваша лицемерная мораль. С каждым мгновением число их множится. Они не знают страха и мучений. Они свободны, а значит - спасены! Они уберегут этот мир от вашей чудовищной машины. Но я не хочу, чтобы в огне войны, которую вы начали, сгорели миллионы и миллиарды ни в чем не повинных. Сейчас мы с тобой один на один. Давай честно сыграем. Раз уж ты решил бросить вызов богам, пусть судьба рассудит нас.

- Что ты имеешь в виду? – удивился первосвященник.

- Я имею в виду сребреник, который вы только что забрали у моего посланника.

Франциск вопросительно посмотрел на Анрига. Командир швейцарцев виновато покопался под плащом и протянул ему серебряный тирский шекель. Понтифик недоверчиво осматривал древнюю монету с неровными краями и размытым тысячелетиями чеканным рисунком.

- Не сомневайся, это тот самый. Один из тридцати, взятых горшечником у первосвященников за свою землю. Ничто из того, что не ушло в прах, не сможет уйти от меня. Эту меру жизни человеческой держал в руке своей Иуда, сын Симона - точно так же, как ты держишь ее сейчас. 

- Ты что же, хочешь поставить на кон весь мир? – удивился первосвященник.

- Да, хочу.

- Не играй с ним, остановсь! – крикнул Бенедикт. – Он искушает тебя!

- Да погоди ты, - Франсиск скинул костлявую руку предшественника со своих одежд. - А что случится, если я проиграю?

- Тогда ты обратишься обратно в человека, и все люди твои последуют твоему примеру. Вы станете новой генерацией людей, и мы прекратим эту бессмысленную войну.

- А если нет? – спросил папа. – Если выиграю я?

- Тогда мы дадим вам закончить задуманное.

- И какую же сторону монеты выбираешь ты?

- Полагаю, тебе не пристало ставить на лик Мелькарта, Валла из Тира, - усмехнулся Хор.

- Согласен. Пусть аверс будет твой. Я поставлю на орла.

- Тогда бросай.

- Да будет благословен динарий сей! – воскликнул первосвященник и подбросил монету.

Она описала параболическую траекторию, со звоном упала на пол и откатилась к ногам одного из стоявших у постамента рудрихитов. Это был тот самый, кто пытал Петра. Он раскрыл свое лицо: под маской скрывалась жена – теперь уже вдова - принесенного в жертву бывшего президента Франции, итальянка Карла Бруни.

- Орел или решка? – с придыханием на одно лёгкое спросил Франциск.

Воцарилась тишина. Было слышно, как потрескивают факелы.

- Решка, - задумчиво произнесла Карла.

По толпе рудрихитов прокатился гул и ропот.

- Видишь! – воскликнул Хор. – Все! Ты проиграл.

Понтифик отступил на шаг, показывая рукой, чтобы его слушали:

- Это обман! Зверь устроил нам очередной свой фокус!

- Глупцы! – крикнул Хор. – Зачем вы слушаете его? Вы же видите все своими собственными глазами.

- Этот зверь, - Франциск тыкал посохом в Петра, - ложью и обманом пытается заманить нас в свои губительные сети. Он оставит вас без живительной жертвенной крови и обречет на страшную, мучительную смерть. Исход – единственный выход. Великий народ должен отправиться в иной мир, чтобы свидетельствовать свое спасение, чтобы обрести новую жизнь, освободившись от греха, и восстановить в новой вселенной первозданную красоту, добро и истину. В течение двух тысяч лет мы, христиане, ждали этого исхода, и никакое вмешательство преисподней не остановит нас от этого решительного шага. Я молюсь, чтобы люди на Ближнем Востоке, и особенно в земле обетованной, освятили смерть и воскресение. Народы последуют за нами к окончательному исходу от войны и насилия к миру и согласию. В отличие от вас, исчадий ада, мы не пользуемся магией. Подобно тому, как израильтяне обнаружили господа, который ожидал их на той стороне Красного моря, так и мы, после воскресения, найдем радость и надежду. Наше царствие будет во веки веков. Великий крестовый поход на Иерусалим повергнет в ад все ваше царствие.

Хор рассмеялся.

- Я знал, что ты обманешь меня. Сердце вампира мертво, Георгий! Это лишь мускульный мешок, качающий зловонный коктейль. Уязвимый и капризный механизм. Великий крестовый поход – великая глупость. Царствие света уже везде. Подчинитесь воле высших существ, и тогда у вас будет шанс на спасение.

Вдруг вскипел Бенедикт:

- Ты – высшее существо?! Мы и есть высшие существа. Мы решаем, что будет, а чего не будет никогда. Лишь один шаг отделяет нас от этого.

 - Боги правят жизнью людей, и им решать, кому жить, а кому умереть! Мы в этом мире для того, чтобы люди нашли успокоение и перестали мучить друг друга.

- Клянусь святой кафолической церковью, мы сделаем то, что задумали, - заявил первосвященник. - И никакая Исида нам в этом точно не помешает.

- Остановись, Францик! Ты даже представить себе не можешь, насколько жалким и нелепым выглядит ваш бунт перед престолом творцов. Бог стал человеком, он пришел обитать среди вас! Неужели вам недостаточно достоверных свидетельств тех, кто видел, слышал и коснулся его? Даже теперь, будучи в его присутствии, наблюдая его служение, ты пытаешься противодействовать неизбежному. Тому, кто является истинным человеком и истинным богом. Слово стало плотью. До этого откровения люди задавались вопросом: как такое может быть? Слово и плоть взаимно против реальности. Как вечное и всемогущее слово стало хрупкой плотью смертного человека? Существует только один ответ. Любовь, Йозеф! Тот, который любит, хочет поделиться любовью с другими, он хочет быть единым с любимой своей. Как цветок раскрывается солнцу, так и любовь раскрывает человека миру. Люди, любящие друг друга, обретают новую, бессмертную плоть. Любовь - это новое устройство мира, которое есть счастье. 

Понтифик отступил от помоста, на котором стоял столб, и оглядел людей, которых привел за собой. Папу начало трясти, будто наркомана при ломке. Он стал хвататься руками за воздух.

- Дайте! – задыхаясь, шептал папа. - Дайте еще!

Анриг подбежал и вылил ему в рот остатки крови из реторты. Франциск жадно сглотнул и тут же воспрял:

- Все, что ты творишь на святой земле - это грех! Грех! Ты оскверняешь человеческую плоть своими чудесами и растлеваешь души людей, которые должны пройти через страдание к совершенству. Ты строишь новый храм, даже не понимая, что это такое. Твои храмы – это вместилища разврата, в которых вы устраиваете свои отвратительные оргии.

- Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt*, - улыбнулся Хор. -  Не тебе судить о грехе. Это твоя каста погрязла в разврате. Вспомни о миллионах замученных во имя Иисуса, о детях, растленных и загубленных твоими пастырями. Вы причислили к лику святых настоящих извергов и душегубов, подобных Доминику Гусману, которых сжигал на кострах невинных людей. Не говори о храмах. Вы построили Базилику Пресвятой Девы Марии Мира, которая больше Базилики Святого Петра. Где находится этот храм, на строительство которого везли мрамор отсюда, из Италии? В Ямусукро - городе в Африке, где люди умирают от голода, болезней и гражданских войн, которые полыхают вокруг. Освящая этот символ вселенской глупости и гордыни, вы обещали построить несчастным больницу, а твой предшественник заложил камень в ее основание. Тот камень до сих пор так и стоит одиноко, показывая людям истинное отношение к ним таких богомерзких тварей, как ты, старый гермафродит, упившийся человеческой кровью. Люди оказались счастливы именно в тот момент, когда они осознали себя людьми. Бог не меняется: он верен себе. Человеческие сердца ищут любовь. А что такое любовь? Любовь есть то, что растворено в этом мире, в каждой клеточке материи его. Когда я прикасаюсь к живому существу, я люблю его. Ты сейчас стоишь перед бездной, и эта бездна смотрит на тебя, Йозеф Ратцингер. Неужели тебе не страшно? Я могу избавить тебя и всех людей твоих от этих мук.

- Уймись, чернокнижник, - пробурчал Франциск. – Нет, и не может быть никакого согласия между нами. Возвращайся к себе и жди ангелов гнева, которые разорят твое убежище. А мы пока поговорим с посланником твоим. Этим мерзким насекомым, которое обманом проникло в наши покои.

- Я вижу тьму, которая простирается между мной и тобой, - с грустью в голосе ответил Хор. - К сожалению моему, ты неисправим. Один только вопрос есть у меня к тебе.

- Какой? – зинтересовался понтифик.

- Если ты, согласно пророчеству святого Малахии, являешься последним папой, почему имя твое не Петр?

Франциск расхохотался. Он не мог удержать себя:

- Да потому, что твой Петр - здесь!

Хор перестал говорить – он уже все сказал. Петр остался один на один с Франциском, Бенедиктом и толпой адептов. Он решил добавить к только что состоявшемуся диалогу что-то от себя, личное.

- Георгий Марьевич! Ты, кажется, только что проебал самую выгодную сделку в своей жизни, - с презрением сказал Садко.

Он собрал кровь, скопившуюся у него во рту, и смачно плюнул в лицо понтифику. Франциск невозмутимо вытер лицо полой моцетты и обратился к собравшимся:

- Господа! Этот человек одержим бесами. Продолжайте делать с ним то, что вы должны делать. Пускай сей выродок познает ад. Давайте разрежем его на мелкие части и посмотрим, что из этого получится.

- Согласен, ваше святейшество! – поддержал его Анриг. – Эти звери не приемлют увещеваний. Только кнут.
 
- Тогда действуйте, полковник.

- Этого не будет! - раздался решительный голос.

Все обернулись к центру процессии. Там, сняв маску, стоял стройный молодой человек, по виду кавказец. Его бледное дрожащее лицо обрамлял черный едва пробивающийся пушок – парню было не более двадцати лет. Он сверлил окружающих жесткими карими глазами. Юноша скинул с себя плащ, и отстранившиеся рудрихиты увидели закрепленные на его теле коричневые пластины с взрывчаткой. Парень страшно захрипел:

- Теперь вы все умрете!
 
Взволнованный, мокрый от пота, он размахивал над головой чем-то, похожим на пульт от телевизора.

- Постой, постой, Иммануил, сын мой! – попытался успокоить его Хорхе, прячась за столб, на котором висел Садко.

Петр закрыл глаза. Он почувствовал мощную и обжигающую ударную волну, переломавшую кости. Сначала показалось, что мир застыл. Когда он очнулся, ему предстала страшная картина. Повсюду валялись тела – точнее, остатки тел, человеческая каша. В воздухе стоял отвратительный запах химической реакции и горелого мяса. Франциск, который  вышел из-за столба, стоял на помосте, оценивая последствия случившегося.

- Вот видишь, идиот, - сказал Петр. – Какая ирония судьбы: тебя спас тот, кого ты вознамерился обречь на вечные мучения. Ведь если бы здесь не стояла эта дыба, что было с тобой сейчас?

- Да, ты прав, - спокойно ответил первосвященник. – И в благодарность за это я освобождаю тебя от страданий.

Он обратился в зал:

- Господин Анриг, вы живы?

- Да, ваше святейшество!

Голос полковника звучал, как из бочки.

- Где вы, Даниэль?

- Я здесь, ваше святейшество.

«Нюрнбергская дева» раскрылась, и из нее вышел истекающий кровью Анриг. «Весьма своеобразное убежище, - подумал Петр. - Боги смеются над ними».

- Даниэль, мы с вами одни уцелели? – поинтересовался Франциск. – А где наш брат Бенедикт?

- Похоже, почетный папа покинул нас, ваше святейшество, - ответил Анриг.

Он обходил разбросанные по полу тела.

- Ничего страшного, - махнул рукой первосвященник. - На восстановление у наших братьев уйдет не так много времени.

- Боюсь, что некоторые из братьев покинули нас навсегда, - сокрушенно отозвался полковник.

Он поднял за волосы оторванную взрывом голову Бенедикта.   

- Amen! - Хорхе помахал рукой, отгоняя от себя чад. – Мы скоро встретимся с ними в лучшем из миров.

Анриг бросил голову. Он как раз подошел к эпицентру взрыва. Судя по всему, от шахида не осталось почти ничего.

- Как вы думаете, ваше святейшество, что это было? – спросил полковник.

- Вы о чем, Даниэль?

- Я об Иммануиле.

- Видите ли, сын мой. Они, - понтифик кивнул на Петра, - считают, что мы с вами являемся ошибкой творения, червоточиной в том древе, которое, как они полагают, было задумано в совершенстве. Так почему бы и нам не предположить, что в нашем прекрасном саду могут завестись вредители? Я прошу вас впредь более тщательно подходить к отбору братьев, которым дозволено подняться на ваш уровень постижения.

- Слушаюсь, ваше святейшество! – Анриг смиренно напрягся. – А что мы теперь будем делать с ним?

Он показал на Садко. Понтифик обернулся к Петру:

- С этим? Вспомните слова апостола Иоанна: «Пребудьте во мне, и я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во мне, и я в нём, тот приносит много плода; ибо без меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают».

- Аутодафе? – догадался Анриг.

- Да, полковник. Эту ветвь засохшую мы предадим огню, а за нею последуют и другие. Настало время провозгласить actus fidei и поднять над миром знамя новой Священной Римской империи. Скажите, наша паства все еще на площади?

- Разумеется, ваше святейшество. Там уже около миллиона человек. Все с нетерпением ожидают слова пастыря.

- Хорошо, тогда нам надо подготовиться к церемонии. - Франциск брезгливо посмотрел на запачканное кровью облачение. – Распорядитесь, чтобы на площади немедленно сделали соответствующее сооружение.

- Это займет не более пятнадцати минут, ваше святейшество! У нас это всегда наготове.

- Отлично. Так  пойдемте, сын мой.

Сопровождаемый Анригом, первосвященник удалился. Когда дверь закрылась, среди лежащих на каменном полу бездыханных рудрихитов послышалось шевеление. Кто-то пытался выбраться из кучи мертвых братьев у подножия постамента. Петр увидел, как этот кто-то встает. Присмотревшись, он опознал Карлу Бруни. В разорванной одежде, перепачканная черной кровью она, казалось, была практически невредима.  «Самка богомола с улыбкой терминатора», как ее когда-то называли, подошла к столбу, приложила палец к губам Петра и чуть слышно произнесла:

- Я хочу говорить с ним.

- Ты сейчас говоришь с ним, - прошептал Садко. – Мои глаза – его глаза, мои уши – его уши.

- Мне сейчас многое открылось. - Ее пронзительно голубые глаза были наполнены слезами. – Я хочу покончить с этим, но не знаю, как. Простите, я запуталась. Не хочу более покидать этот мир. И тем более не хочу, чтобы детей моих ждала такая судьба. Через страдание я поняла красоту жизни на земле. Помоги мне, и я помогу тебе.

- Это торг?

- Не торг. Искреннее раскаяние.

Карла замолчала, в ожидании.

- Почему ты не отвечаешь? – спросила она после небольшой паузы.

- Он ответит тебе, не сейчас и не через меня, - сказал Петр. – Ты сделала правильный выбор. Нет, не так: единственно возможный.

За дверью послышался шум.

- Возьми стрелу и рази меня, с остервенением, - прошептал Садко. – Они не должны ничего заподозрить.

- Но я больше не могу…

- Делай, что я тебе говорю!

Бруни, морщась, вытащила стрелу от арбалета из тела Петра и всадила ее в бедро апостолу.  В этот момент дверь открылась, и в подземелье вошел Анриг, сопровождаемый десятью гвардейцами в церемониальной форме – красно-сине-желтых камзолах и шароварах, в латах, с шлемами-морионами на головах. Двое держали в руках алебарды. Бархатный бордовый камзол Анрига покрывал панцирь с узорчатой чеканкой, а шлем украшал белый плюмаж. Увидев, как Карла протыкает Садко стрелой, командир удовлетворенно остановил ее:

- Я понимаю твои чувства, сестра. Однако отец наш велел прекратить мучения этого заблудшего, но не раскаявшегося человека. Сейчас мы доставим его к последней точке жизненного пути.

Бруни вытащила стрелу, и, спрятав ее, отошла в сторону.

- Давайте, ребята! – скомандовал Анриг. 

Гвардейцы жестко пристегнули Петра к столбу толстыми кожаными ремнями по коленям, пояснице и груди, проворно вытащили массивное бревно из постамента, положили на плечи и потащили к выходу. Садко попрощался глазами с Карлой – он уже приготовился к уходу, и его мысли были сейчас далеки от этого места. Его несли головой вниз – так, как охотники тащат убитого на охоте кабана - по длинному коридору, в конце которого был огромный, вмещающий сотню человек, лифт. Скорее даже не лифт, а платформа, на которой рудрихиты спускались на свои кровавые мессы. Лифт поднялся, и они оказались в правом нефе базилики, откуда двинулись к дверям центрального портала. Петра пронесли мимо мраморной пьеты Микеланджело, где Мадонна оплакивала Христа. Со стороны главного входа приближалась волна шума. Это был многоголосый гомон толпы, где даже шепот сливается с общим переполохом. Петр услышал этих людей – их всех и каждого одновременно. Садко услышал, как раскрываются ворота, и как толпа зашелестела в предвкушении аутодафе.  Гвардейцы шли сквозь людское море, через которое была проложена дорожка. Толпу с двух сторон сдерживали цепи гвардейцев, и Петр почувствовал на себе всю немощь слепого человеческого негодования. В него летели плевки и всякий мусор - пластиковые бутылки, заполненные мочой, жестяные банки из-под пива, грязные туфли и нижнее белье. Казалось, каждый из тех, кто стоял одесную и ошую, хотел причинить ему, и так истерзанному, какое-то увечье. Наконец, конвой достиг места представления. Посреди площади Святого Петра, около привезенного в Рим из Египта по приказу императора Калигулы гранитного обелиска, было сооружено костровище. Покряхтывая, гвардейцы водрузили столб с Петром на помост, заваленный хворостом и досками. Садко огляделся.

Над огромным пространством залитой солнцем площади, запруженным людьми, реяли флаги и хоругви. Толпа уже ревела, едва сдерживаемая людьми в форме швейцарской гвардии, за которыми стояли одетые в штатские черные костюмы люди, время от времени, прикладывавшие указательный палец к уху – по вставленному в ухо микрофону им, видимо, передавали указания. Садко увидел, как под одобряющий гомон гвардейцы поливают сооружение керосином из канистр. «Интересно, - подумал Петр, - зачтется ли им потом, как тем легионерам, что стояли у распятия?» На балконе базилики показался Франциск в пышном литургическом облачении и смахивающей на улей тиаре на голове. Он подошел к  микрофонам и быстро начал бормотать папское благословение:

- Sancti Apostoli Petrus et Paulus, de quorum potestate et auctoritate confidimus, ipsi intercedant pro nobis ad Dominum. Amen.

Петр был уверен, что Бергольо сказал «Omen»* вместо «Amen». «Интересно, они хотя бы иногда понимают, что говорят? – задумался Петр. – Ведь в эти мантры изначально вкладывался некий смысл». Франциск продолжал:

- …et benedictio Dei omnipotentis: Patris et Filii et Spiritus sancti descendat super vos et maneat semper. Amen.*

Теперь Петру послышалось, что Франциск произнес –  «Et Benedict» вместо «Et benedictio», что в корне меняло смысл послания. Но кроме него, кажется, никто не обратил на это никакого внимания. Понтифик закончил с рутиной и поднял голову к небу, смотря поверх собравшихся на площади.

- Habitatores mundi!* – воскликнул первосвященник.

Он говорил без бумажки, от души. Толпа замерла.

- В тишине, ночью, в Вифлееме, родился Иисус. С любовью приветствовали мы сына человеческого! Мужчины и женщины, в наш современный век Христос приходит и к нам, он приходит и к нам во имя спасения мира! Но кто подумает сейчас об этом, в момент сомнения и неопределенности, сможет ли он молиться в сердце своем? Только тот, кто ждет рассвета нового дня, сохраняя огонь веры, тот достоин царствия божьего. У кого есть время, чтобы слушать его слова и принять любовь его, того и есть царство. Братья и сестры, возлюбленные мои!

Франциск поднял руки к небу:

- Враг рода человеческого ступил на Святую землю. Свершились евангельские пророчества, случилось то, что предвещали апостолы Святой Церкви. «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив».
   
Огромная толпа колыхалась, в такт речи понтифика.

- Наступает великий Армагеддон, последняя битва! Сегодня каждый должен в сердце своем сделать выбор между Богом и Дьяволом. Зверь будет повержен в преисподнюю, и восторжествует Царствие Божие. Но испытания, которые грядут для всего христианского народа, неисчислимы. Теперь, прямо сейчас, здесь христианский народ должен потребовать от своих светских властей безусловного подчинения воле матери-церкви, которая есть тело Христово на земле. Сегодня, здесь, мы провозглашаем Священную империю. Это неприступная крепость верных Господу, надежда для всех живущих и душ праведников, ждущих Судного дня. Отсюда мы начнем наш великий крестовый поход. Actus fidei! Amen.

Миллионная толпа заревела, скандируя: «Actus fidei! Actus fidei! Actus fidei!»*.

- Глупцы! – закричал Петр. - Зачем вы делаете это?

Его слова утонули в оглушающем шуме. Первосвященник сделал знак рукой, и народ опять смолк.

- Зверь рассылает по земле своих гонцов, призванных обольщать неокрепшие в вере души. Этот человек, - понтифик указал пальцем на Петра, - сегодня пришел к нам, чтобы поразить Святую Церковь в самое сердце.

Толпа заволновалась, послышались возмущенные выкрики. Франциск продолжал:

- Сказано в писании: «Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает сына божия и не почитает за святыню кровь завета, которою освящен, и духа благодати оскорбляет?» Что мы сделаем с ним?

- Сжечь! – кричала толпа. – Сжечь!! Сжечь!!!

- Вы хотите предать его смерти? – Франциск снисходительно посмотрел вниз, в сторону Петра. – Вы действительно хотите предать его смерти?

- Да! – закричала толпа.

- Вы сами сделаете это?

- Да! Да!! Да!!! – прокатилось по площади.

- Хорошо. - Первосвященник улыбнулся. - Христианский народ свершил правосудие. Пусть судьбу этого колдуна разделят все посланники Дьявола, которые, подобно метастазам, сегодня проникли на нашу землю и прельщают народы.  Пусть над миром поднимется пламя очистительного огня!

Рядом с помостом появился Анриг. В правой руке он торжественно  держал зажженный факел, левой придерживал шпагу. Начальник гвардии напоминал спортсмена, зажигающего огромную чашу огня на олимпиадах. Выражение его лица было столь же торжественным. «Каждый раз это разный спортсмен, и разная Олимпиада, но счастье зажечь остается с ними на всю оставшуюся жизнь», - подумал Петр и крикнул ему:

- Пилат же, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови праведника сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь его на нас и на детях наших.

Анриг не ответил. Садко вспомнил, что в недавней своей книге покойный Ратцингер дал теологическое обоснование историческому «прощению» евреев, на которых католическая церковь столетиями возлагала вину за убийство Иисуса из Назарета. Ключевым в этом евангельском сюжете было как раз это решительное: «Кровь на нас и детях наших!». Бенедикт же в своей книге «Иисус из Назарета» дал повествованию Матфея новую трактовку, которая вызвала большое волнение в христианском мире. Он предположил, что в этом стихе распять Иисуса требовали не евреи вообще, а именно толпа, стоящая во дворе дома Пилата, и эта толпа представляла не еврейский народ, а все грешное человечество.

- Я прощаю вас, - прошептал Петр. – Я люблю вас всех…

Петр увидел, как Анриг позвал кого-то из толпы подойти к нему. Это была женщина с ребенком – обычная прихожанка в летах, с косынкой на голове, и мальчик с нею. Парнишка в бежевых шортах выглядел лет на девять или десять. Командир гвардии перекинулся с женщиной парой фраз, и вручил мальчику факел, словно большую игрушку. Сияя от счастья, женщина поблагодарила Даниэля и одобрительно погладила ребенка по голове, указывая на Петра. Садко вдруг показалось, что он уже где-то видел этих людей. Когда они подошли к помосту, всякие сомнения развеялись. Петр ужаснулся: перед ним стоял с факелом он сам, помолодевший на тридцать пять лет. А рядом с ним улыбалась давно умершая мать.

- O, sancta simplicitas!* – простонал Петр, обращаясь к самому себе. – Ты сейчас совершаешь самую страшную ошибку в своей недолгой еще жизни. Остановись!

Мальчик не слышал его. Наставляемый матерью и подбадриваемый толпой, он размахнулся и зло бросил факел к подножию костровища.


ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА

Это был не какой-то обычный, рабоче-крестьянский бордель. Москва славится своими борделями, в которые попадают провинциальные красотки. «Мисс Тамбов» или «мисс Кременчуг» трудятся там, не отрывая своих ртов и задниц от дряблых членов многочисленных клиентов, изображая страсть и нежность. Но это место радикально отличалось от всех иных притонов.

- С Рублевки на Подушкинское шоссе налево, - сказал Охломонов, - там покажу.

- Как скажете, святой отец. Только темно уже, вы заранее говорите, куда там и как.

Таксист был какой-то странный. Можно сказать, подозрительный. Он как будто все время ожидал какого-то подвоха. Хотя положенные две тысячи Иван ему отдал, еще усаживаясь у клуба. Они свернули налево,  миновали железнодорожный переезд. В машине играл «Personal Jesus» в исполнении группы Depeche Mode.

Reach out and touch faith
Reach out and touch faith

Your own personal Jesus
Someone to hear your prayers
Someone who cares
Your own personal Jesus
Someone to hear your prayers
Someone who's there*

Охломонов подпевал в такт, похлопывая себя по ляжке. Состояние его было абсолютно расслабленное, умиротворенное. Ему его соблазняли стройность и округлые формы женщин на пролетающих за окном рекламных билбордах. Их сочные накрашенные губы манили его к себе, хватали за соски, ноги, пальцы. Смуглое тело с пчелиной талией извивалось перед ним, крутя задом, а две развратные блондинки помогали ему всадить свой член в податливую плоть. Иван хотел их всех и одну одновременно. Их глазки, их упругие юные груди, их нежные язычки открывали шлюз для его торпеды. Сегодня он был готов подорвать линкор. Ну, как минимум, эсминец. В крайнем случае – корвет. Да, да, да! Предвкушение этого возбуждало, щекотало разум и поднимало самооценку.

Единственное, что разбавляло дёгтем его медовый настрой, была давешняя оказия в Ясенево. Он был безмерно горд тем, что сам додумался, где ловить беглецов. Эти тупые схематехники из следственной бригады никогда бы не догадались, где выход из лабиринта. Чтобы понять такие элементарные вещи, надо обладать той транцендентностью, которая была присуща только ему. Иван видел то, что простому оперативнику никогда бы и не приснилось. Да что там оперу – генералу Скачковскому и тому вряд ли приснилось бы. Хотя генерал, надо отдать ему должное, был незаурядного ума человек. Ибо человек заурядный никогда не смог бы завербовать его, а этот смог. В конце восьмидесятых это, конечно, было не так сложно, но все же. Это случилось еще тогда, когда, недоучившись во ВГИКе, Иван загремел на срочную службу в ракетные войска. Сотрудничество с конторой помогло ему быстро восстановиться в институте и воспарить до высот секретаря Союза кинематографистов СССР.  Уход в православие тоже был спецоперацией, своего рода епитимией. Высшим признанием его заслуг перед государством стали именные золотые часы «За заслуги перед Отечеством», подаренные лично президентом Путиным. В эпоху укрепления вертикали власти именно «голдовые котлы» стали своего рода отличительным признаком принадлежности к сливкам общества.

Но как так получилось, что он упустил девку с Шевчуком, Охломонов понять не мог. Его пижонский Glock предательски заклинило в самый неподходящий момент. Подарил же ему когда-то генерал именной пистолет Ярыгина и сколько раз говорил, чтобы он этой австрийской конторе не доверял – так нет же. Вот оно, низкопоклонничество перед Центральными державами! Самое забавное, что ведь он потом этот пистолет отстрелял – и как ни в чем не бывало.

- Направо тут, - сказал таксисту Иван и достал телефон.

Через пару гудков раздался развратный и низкий женский голос:

- Ал-ло.

- Эльмира? – спросил Иван.

- Виолетта, - представилась трубка.

- Простите, дорогая, - усмехнулся Охломонов. – Богатой будете. Это Ваня.

Виолетта хихикнула:

- Да я уж поняла. Вы где, Ваня?

- На подъезде. Я не на своей. Такси под названием «Шкода». - Он вдруг подумал, что марка машины в чем-то символична. - Ворота откроете?

- Да пожалуйста. Велкам.

По правой стороне дороги показалась высокая кованая ограда с контрольно-пропускным пунктом и воротами посреди. Чугунные створы плавно распахнулись, и они въехали на территорию поместья. За парком во французском стиле с аккуратно постриженными деревцами возвышалось шале, выполненное из розово-лилового гранита. У стеклянных дверей, скучая, стоял швейцар, одетый раззолоченную малиновую ливрею.

- Ох ты, господи! Иван Иванович! – воскликнул он, открывая заднюю дверь машины. – Вы! Давненько вас не было. Уж и не чаяли…

- Здорово, Матвеич. - Охломонов порылся в карманах и достал тысячную купюру. – На.

- Благодарствуйте. - Матвеич довольно поправил усищи и убрал ассигнацию под лацкан ливреи. – Неужто на ночь? Что слыхать в столицах?

- Жопа в столицах. - Иван хлопнул швейцара по плечу. – У нас там боекомплект?

- Комплект, комплект, - засуетился Матвеич. – Еще какой комплект. Вон, сами поглядите.

Он имел в виду несколько вороненых машин с мигалками, притаившихся на площадке за шале.

- Оу! – Охломонов шаркнул по гравию. – Так может, я не ко двору?

- Обижаете-с, Иван Иванович! – расплылся Матвеич. – Вы у нас всегда ко двору. Прошу-с.

Они поднялись по ступенькам, и швейцар радушно открыл перед Охломоновым стеклянную дверь. Иван не был здесь уже недели две, и обстановка несколько изменилась. Вместо привычного барокко, стены украшали импрессионистического вида полотна неизвестных ему художников. Бархатные кремовые диваны сменились черными и красными  кожаными.

- Ванечка, дорогой!

Это была Екатерина Угрюмчева - хозяйка здешнего заведения. Вытянутое лисье лицо Катерины как нельзя лучше оттеняли окрашенные в цвет латуни завитые волосы, рассыпанные по плечам, и короткое шелковое платьице того же колера. Каждая дама из этого профессионального сообщества придумывает себе какое-нибудь вычурное имя-фамилию и легенду их происхождения. Королева порно Джена Джеймесон в девичестве была, как известно, Массоли, а Наташа Королева получила свой первый паспорт на фамилию Порывай. Угрюмчева гордо именовала себя Катериной фон Габсбург-Ваальдек, что, как она думала, содержало в себе тонкий намек на принадлежность к одной из самых могущественных монархических династий Европы с одной стороны, и отношения с древним финикийским богом Ваалом – с другой.

- Mon amur!* – Охломонов распахнул объятия. – Принимай гостя, ха-ха-ха!

- Тебе всегда рады, Ванечка. - Катерина смущенно поджала губки. - Ты же у нас мальчик правильный. Так что пистолетик свой дай сюда.

- Профессионализм не пропьешь. - Иван вытащил свой глок и протянул его хозяйке.

Угрюмчева оценивающе повертела оружие:

- Да, во вкусе тебе не откажешь.

- Эх, мать, не трави душу, - вздохнул Охломонов. – Если б ты знала, как эта пукалка меня подвела давеча!

- И на старуху бывает проруха. Ладно, расслабься. Смотри, что сегодня есть.

Она протянула ему свой айфон. Охломонов тронул панель, увидел фотографию Тины Канделаки и отшатнулся.

- Бля! Че, живая еще? Она ведь вроде того…

- Вань, ты издеваешься? – возмутилась Катерина. – У нас тут все как Ленин – живее всех живых. В Москве-реке не тонут и в «Феррари» не горят.

- У тебя выпить прямо сейчас не найдется?

- Прикалываешься?

Угрюмчева щелкнула пальцами, и откуда-то из-за ее спины  моментально выплыла миниатюрная китаянка, которой она вручила пистолет:

- Люсьен, принеси джентльмену текилу, мне мартини и все, что положено. - Она повернулась к Охломонову: – Курить будешь, зайчик?

Иван подумал, что это разумное предложение:

- Конечно, буду. «Правильного Будду», извиняюсь за каламбур.

- Люсенька, скажи еще, чтобы кальян с «буддой» в апартаменты отнесли. - Катерина показала на диванчик. – Присядем пока?

- Логично, - согласился Охломонов.

- Там на фото, это не Канделаки, как ты понимаешь. Но клон вполне качественный.
 
Угрюмчева основала этот бордель под впечатлением от фильма «Секреты Лос-Анджелеса». В ее сверхсекретном заведении клиент мог трахнуть Меган Фокс, расслабиться в компании какой-нибудь MILF - ведущей программы «Время» Екатерины Андреевой. Или, как вариант, Андрея Батурина из той же программы. Катерина создала настоящую фабрику грез. Те, кому было позволено перейти этот порог, могли заказать себе все, что они хотели. Иногда, правда, заказчикам приходилось ждать месяцами – пластические операции занимают определенное время. Охломонов пролистывал фото известных актрис, певиц и певичек, как вдруг остановился. С экрана телефона на него смотрела полуголая Мадонна Чикконе. Под фотографией была указана сумма.

- Видит око, да *** неймет, - усмехнулся Иван, разглядывая фотографию. – А это че?

Он развернул телефон Катерине.

- Новенькая, - улыбнулась бандерша. – Точнее, старенькая. Полтинник ведь уже. Но танцует и поет, как заводная. Хотя, не в твоем вкусе, Ваня. Лучше, вон Бейонсе возьми.

- Которая перед Каддафи жопой вертела? Фу! - скривился Охломонов. – Беру эту. Может, у меня к ней застарелая неразделенная любовь. С первого взгляда.

- С первого вз****а любви не бывает, - философски рассудила Катерина. – Но раз ты так хочешь – изволь.

- А скидку сделаешь?

- Не вопрос.

Появилась Люся с серебряным подносом, на котором стояла рюмка текилы, бокал с мартини со льдом, и порезанный на блюдце лимон. Охломонов взял свое:

- Раз так, то за любовь! Вечную…

- За нее, - чокнулась с ним Угрюмчева.

Иван опрокинул рюмку и зажевал цитрусовой долькой:

- А в паре она не работает?

- Работает, еще как. Но ты сначала попробуй ее сингл. Уверена, тебе понравится. Если что, доукомплектуем. Баба - огонь.

- Дамы без огня не бывает, - парировал Охломонов. - Даже ты ведь порой с огоньком, а?

Он попытался ухватить хозяйку за ляжку, но она аккуратно выкрутилась:

- Шалун! Прекрати, ты же знаешь….

- Как скажешь, mon ami. Дура, она хоть и лекс, а все-таки дура.

- Тогда иди в тринадцатый номер. Она сейчас поднимется.

- ****ский сервис – лучший сервис, - подмигнул Охломонов. – Раз уж повадился ходить в публичный дом, будь добр научиться пользоваться презервативами. Я это всем политическим деятелям оппозиции рассказываю – тем, которые на прослушках и взломах почты попадаются. Навальновы там всякие, Белых…

- Это ты лучше своим друзьям в правительстве расскажи, - рассмеялась Катерина. – У нас, в отличие от них,  с техникой безопасности все в порядке. Онищенко лично проверял.

- Он же киборг, - удивился Иван. – Зачем ему женщины?

- С чего ты взял, что именно женщины? Не надо судить обо всех по себе, дорогой.

- А, в этом смысле…

Он поставил рюмку Люсе на поднос, поцеловал в щечку старую сводницу и отправился на антресоли, к номеру 13. Это был его любимый апартамент – велюровые бордовые подушечки, огромная кровать, фальшивый камин, зеркальный потолок, кресло-качалка. Пахло индийскими благовониями – видимо, кто-то здесь сегодня уже порезвился. И гашишем: у кресла стоял раскочегаренный кальян. Охломонов сел в качалку, взял мундштук и затянулся любимым зельем. На большой плазменной панели на стене транслировался канал MTV, где как нельзя кстати показывали выступление Мадонны на последнем Super Bowl – финале чемпионата США по футболу. Мадонна в золотистых одеяниях египетской Нефертити исполняла свои лучшие хиты. «Правильный выбор – разумный выбор», - подумал Иван. Он вдруг поймал себя на мысли, что из него прут дурацкие маркетинговые слоганы, подозрительно осмотрел дымящийся мундштук и затянулся еще. 

На постели лежал комплект чистых полотенец, упакованных в полиэтилен. «Да, пожалуй», - согласился Охломонов. Он быстро разделся, взял шуршащий пакет и пошел в ванную. Огромная комната с джакузи сверкала диодными огонечками. «Просто душ. - Иван включил горячую воду в душевой кабинке и усмехнулся. – Пока душ». Он вылил на натруженную рукоятью пистолета правую ладонь гель и начал размазывать его по телу под струйками теплой воды, тщательно промывая в промежности. «Не, не, не, - как бы споря с самим собой, прошептал Иван. – Сегодня без страпона переживем. Хотя…»  Охломонов вышел из душа распаренный и готовый к подвигам. Он тщательно вытер голову, член, задницу, обернул полотенце вокруг бедер и раскрыл дверь в опочивальню. Сделав несколько шагов, Иван замер и раскрыл рот от удивления: на краю огромной кровати сидела, натурально, Мадонна. Это была настолько точная копия великой певицы, что он мог поклясться – она и есть. От неожиданности Охломонов присел на диванчик и пробормотал:

- Hi. Are you the one who I think you are?*

Женщина улыбнулась:

- I’m only responsible for what I am. Not for what you see.*

- Especially in the case if I am blind*, - вымучил усмешку Охломонов.

- Sometimes things are not the way they look like,* - загадочно произнесла проститутка.

- By the way, where’s my tequila?*

Мадонна показала на тележку, где стояла бутылка текилы, ведерко с шампанским и разнообразная снедь, среди которой выделялся серебряный бочонок с черной икрой. Она налила гостю рюмку.

- Так может, за знакомство? – Иван потер ладоши.

- Sorry, I don’t understand Russian, - извинилась Мадонна.

«Под дуру косит, - решил Охломонов. – Вошла в роль и изображает из себя поп-диву. Ну ладно, поиграем». Он повторил свое предложение по-английски:

- Я имею в виду – давай за знакомство выпьем. Сама-то что будешь?

- От шампанского не откажусь… Может, за дамой поухаживаешь?

- Ну конечно! S`il vous plait!* – решил блеснуть французским Охломонов.

Он вытащил бутылку и принялся откручивать мудреный обруч.

- А ты откуда, милая? Уж больно похожа на нее, - кивнул Иван на экран, где задорно прыгала Мадонна. - Откуда приехала? Украина? Молдавия? Оренбург?

Обруч слез, и Иван начал потихоньку, аккуратно придерживая, подталкивать пробку вверх. Пробка с пшиком вышла, он налил Мадонне бокал до краев. Та, улыбаясь, взяла фужер за тонкую хрустальную ножку:

- Вообще, Иван, я в Лос-Анджелесе живу. Английское поместье в Уилтшире я бывшему мужу отдала при разводе. Пусть подавится, сукин сын.

- А, понял! – догадался Охломонов и поднял рюмку. – Шутишь, да? Ну ладно, давай за встречу и поцелуемся на брудершафт. Знаешь, что такое у русских людей выпить на брудершафт?

- Понятия не имею.

- В русском языке, в отличие от английского, есть два варианта обращения к собеседнику, - пояснил Иван. – Если люди не знакомы, и у них отношения деловые, или если твой собеседник тебя старше, принято говорить «vy». Если у людей отношения дружеские, в смысле очень близкие, то – «ty». Но для того, чтобы перевести отношения из официальных в близкие, надо выпить «na brudershaft» и три раза поцеловаться. Выражение происходит от немецкого «Bruderschaft», то есть «братство». Те, кто выпивает на брудершафт, как бы становятся братьями. Или сестрами.

- А, теперь я понимаю, почему вы, русские, все такие алкоголики! – рассмеялась Мадонна. – Интересно, как же мы будем заниматься сексом, если станем братом и сестрой?

- Значит, будет инцест! – буркнул Охломонов.

Он уже начал немного раздражаться. «Можно подумать, что ты сама не русская… Давно ли приехала из какого-нибудь Верхнезалупинска столицу покорять? Хотя по-английски чешешь дай боже…» Иван поднял рюмку и обхватил  согнутую женскую руку с бокалом  своей:

- Давай!

- Вау! – Мадонна выпила до дна.

Они расцеловались. Проститутка вдруг расчувствовалась – так, будто он задел чем-то ее за живое. Даже, кажется, прослезилась.

- Знаешь, дорогой, – сказала Мадонна. - Есть в тебе что-то такое… - она задумалась, словно пыталась сделать двойной перевод с английского на русский и обратно на английский, - что-то не от мира сего. Наверное, ты и впрямь такой, какой должен быть. Тот, который нам нужен. Покажись-ка!

Она взяла его за кончик носа, повернула голову в профиль и внимательно осмотрела ухо с серьгой:

- Да, однозначно. Ты нам и был нужен.

Охломонов грубо оттолкнул ее, чуть возмущенный:

- Что ты такое несешь?! Кому «нам»? Зачем «нужен»? Я клиент, а не мурзилка!

- Да ладно ты, успокойся. - Мадонна гладила его по ноге, запуская коготки и двигая покрытые набухшими венами руки к члену. Иван хотел было устроить разборку на предмет того, что это такое здесь сегодня происходит, и с каких пор проститутки начали в совершенстве учить американский английский, но подумал, как глупо будет выглядеть перед Катериной. Он подтащил к себе кальян, затянулся еще раз и совершенно расслабился. С каждым движением ее умелых пальцев в нем пробуждалось желание. Она это видела, и ей это, похоже, на самом деле нравилось:

- Давай, давай… Покажи мне свой «Большой Иван»!

Не отнимая руки от паха, она начала вылизывать его ухо, то спускаясь языком к шее, то поднимаясь опять. Охломонов хотел было сказать, что это очень классно, но вдруг почувствовал, что не может говорить. Его голодный член, вздымаясь и подрагивая, говорил за него. Луиза, или как там ее, жестко сжала инструмент сильной рукой и прильнула к нему, обхватив головку своими губами. Придыхая, она всем своим телом показывала, что любит этот отросток, что она вожделеет его все больше и больше.

- Лежи тихо, - прошептала она, по-ковбойски залезая на него сверху и массируя свой вход.

Охломонов попытался запротестовать против незащищенного секса, но быстро сдался. «Да *** с ними, с гондонами, - махнул он рукой сам себе и улыбнулся, – один раз живем. Кроме того, раз она сама об этом не позаботилась – значит, уверена». Его член скользнул в нее и быстро там освоился. Крышка пришлась по ларцу, как говаривали в древнем Вавилоне. Мадонна делала свое дело решительно и классно, то замедляясь, то ускоряясь. Эта самая Луиза была тем экземпляром женской особи, что умеет управлять мышцами во влагалище. Она одновременно трахала его и словно отсасывала, сжимая напряженный член. Охломонов чуть не засмеялся, вспомнив, как в детстве видел совокупление хряка со свиньей, которая  то втягивала спиралеобразный член партнера, то выплевывала его обратно.

- Yes! Yes! Yeah!!!*

Он вдруг заметил, как глаза женщины налились алым цветом и вспыхнули, словно раздуваемые в жаровне угли. Охломонов подумал было, что это странно, но списал на гашиш. В конце концов, такого восхитительного секса у него давно не было. Мадонна поняла, что он заметил, и с легкой усмешкой прильнула к его уху:

- Я сейчас повернусь, милый. Ты же хочешь меня сзади, да? В попку хочешь?

- Да… - согласно простонал Охломонов.

 А что еще он мог сказать в такой ситуации? Луиза поменяла позицию. Она перевернулась, чуть потрогала пальцами свой задний вход, и направила туда член Ивана, сползая на него, словно на кол, толчками. На телевизионной панели Мадонна исполняла свою классическую «Like a prayer».

When you call my name it's like a little prayer
I'm down on my knees, I wanna take you there
In the midnight hour I can feel your power
Just like a prayer you know I'll take you there*

Иван почувствовал, что у него на члене что-то лопнуло и потекло. Это было жестко.

- А-а-а! – заорал Охломонов.

Прыгающие на нем ягодицы Мадонны захлюпали и окрасились черно-бордовыми потеками – наездница явно порвала ему уздечку. Иван хотел было запротестовать и скинуть ее, но вдруг почувствовал, как сладкая и теплая волна распространяется от его паха по всему телу. Тело не слушалось, страшно дергаясь в конвульсиях, вырываясь из-под контроля, будто его било током. Это был оргазм, но он ведь еще не кончил. Ослепительное и звенящее, как колокольня в Благовещенье, цунами накрыло его, и на мгновенье свет в глазах погас. Именно так Иван представлял себе момент смерти. Он выпал из пространства и времени, оказавшись в совершенно другом мире. Парил между галактиками и вдыхал туманность Андромеды. Вокруг него происходило броуновское движение огненных шариков с переливающимся фиолетовым оперением. Он играл с ними, как с теннисными мячиками, отбрасывая в пустоту несуществующими руками и ногами. Охломонов вдруг понял, что это и есть тот самый мир, к которому он стремился всю свою жизнь, и почувствовал состояние абсолютного счастья. В следующий момент он начал проваливаться в незримую шахту, словно вселенский смерч закручивался обратно, толкая его к земле. Иван упал в реальность, пройдя через страшную пустоту, отделяющую жизнь от небытия. Через секунду он очнулся на залитых кровью шелковых простынях – в постели, в знакомом борделе. Проститутка участливо гладила его по лицу:

 - Как ты, милый?

Охломонов вдруг понял, что это никакая не проститутка, а та самая Мадонна – Луиза Вероника Чикконе, идол нескольких поколений «трендовых» людей. Хотя, конечно, и эту диву можно было назвать шлюхой – разница лишь в том, что она продает свое тело не одному или нескольким конкретным мужчинам, а сразу миллиарду поклонников.
 
- Что это было? – прошептал он, сжимая виски. – В смысле, как это повторить?

Мадонна вытащила откуда-то папиросу, вставила в мундштук и элегантно закурила, выпуская кольца дыма:

- Это случится со всеми нами очень скоро.

- Царствие… божие? – осторожно предположил Иван.

- Да, это наш грядущий великий исход. Ты стал частью всемирного братства. - Она посмотрела ему в глаза. - У тебя нет сожалений, надеюсь?

- Сожалений? Каких сожалений?! Я сожалею лишь, что прожил почти полвека, не зная о том, что это рядом со мной. И только теперь, вот так, - он сокрушенно обвел руками альков, – все и раскрылось.

Иван почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
 
- Мальчик мой, ты увидел истину, но смысл существования тебе пока не раскрылся, - потрепала его за щеку Мадонна. – Чтобы купить билет на это шоу, надо заплатить огромную цену.

- Все, что хочешь, - прошептал Охломонов. – Все, что хочешь!

- И даже бренную жизнь?

- А зачем она мне? – Иван посмотрел вокруг. – Чего еще я не видел в этой жизни?

- Но это билет в один конец, - ласково предупредила Мадонна. – Ты это понимаешь?

- Билеты в один конец всегда самые дорогие, - улыбнулся Охломонов. – Это тебе скажут в любой авиакомпании. Дешевле слетать в Нью-Йорк и обратно, чем просто в Нью-Йорк. Но я всегда беру все самое дорогое.

- В таком случае, у меня есть для тебя билет. Однако помешать вылету может враг, который строит злые козни.

- Враг рода человеческого? - Охломонов иронически скривился. - Знаем, читали. Перестань!

- Зря смеешься, - между руками Мадонны возник светящийся земной шар, на котором высвечивались яркие, как искры, точки,  -  заражение идет по всей планете.

- Сатана? – усомнился Охломонов.

- Да, зверь. Сам он уже в земле обетованной. Уничтожить его мы не можем. Но можем остановить на время. Существа, которые являются его телом на земле, могут быть убиты только огнем. Враг не дремлет, он проникает повсюду, захватывая город за городом. И мы должны поразить его в самые уязвимые узлы. Как в джиу-джитсу. Надо надеть ему на рога десять диадим. Для этого как раз подойдет Большой Иван.

Охломонов недоумевающе откинулся на кровати:

- Какой еще «большой Иван»?

- Ты же образованный русский человек. И зовут тебя Иван.

Она сказала это тоном воспитательницы, будто пыталась пристыдить забывчивого ученика. Охломонов вдруг понял:

- А! Ты имеешь в виду водородную «царь-бомбу»?

- Разумеется. Величайшее в истории человечества орудие уничтожения, которое когда-либо применялось.

- Как же, как же! – оживился Охломонов.

Он вспомнил об этом достижении советской технологической мысли. Шестьдесят мегатонн рванули в Арктике, над Новой Землей. Мощность даже уменьшили немного - плановая была сто мегатонн. По иронии судьбы, бомбу разработал Нобелевской премии мира и впоследствии правозащитник академик Андрей Сахаров. Впоследствии, он предлагал расположить заряды по 500 мегатонн вдоль берегов Северной Америки, и не ввязываться в ракетно-космическую гонку. Отказ руководства СССР от этой стратегии стал одной из причин конфликта Сахарова с советской властью.

- Хорошо, - сказал Иван. - А сейчас-то тебе царь-бомба зачем?

- Это же очевидно. Основные очаги распространения заразы: Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лондон, Москва, Рим, Мумбаи, Шанхай, Рио, Кейптаун, Канберра. У нас есть десять зарядов, которые достались нам в наследство от вашей красной империи.

- Взорвать?!

- Другого выхода нет.

- Но какой смысл? Допустим, мы сожжем эти города. Это же не остановит их! Они – везде, они скоро в деревнях камбоджийских будут уже.

- Остановит, - насупилась Луиза. – Еще как остановит. Эта радиотерапия дезорганизует всю их метастазную сеть на то время, когда нам нужно будет подготовиться к переходу. Осталось всего несколько месяцев.

Иван посмотрел в глаза Луизе вопросительно и вдруг понял, что у нее нет глаз. В глазницах ее пылали, переливаясь, два раскаленных угля, от которых веяло жаром. Все лицо Мадонны невероятно преобразилось:  черты утончились, брови и уши вытянулись чуть вверх, как у  сказочных эльфов. Один из спадающих на лицо локонов отделился от остальных и потянулся к Охломонову. Он пригляделся и понял, что это не прядь волос, а змея – золотистая узкоголовая мамба. У Мадонны на голове вместо волос был клубок ядовитых змей, которые шевелились и потрескивали. «Так вот, значит, как ты убиваешь свои жертвы!», - догадался Иван.

 Он подумал, что никогда раньше не встречал более прекрасного существа, чем она.

- Так ты… - прошептал он, - ты…

Он хотел сказать «блудница», но никак не мог выговорить.

- Я - та, которая открыла тебе свет истины и показала дорогу к спасению, - отчеканила Мадонна. – Но самое важное ждет тебя послезавтра. Тебя ждет Вавилон.

- Мне надо быть в Ираке? Но ведь там же…

- Нет, я говорю о новом Вавилоне. Завтра к вечеру ты должен быть в Нью-Йорке.
 
- Зачем? У меня там нет никаких дел. Тем более - завтра.

Мадонна чуть отстранилась:

- Как зачем? Мы же говорили об этом.

- В каком смысле?

- Про Большого Ивана.

У Охломонова в уме начало все немного срастаться:

- А! Ну да… Ну конечно же. И что там с нашим Иванушкой?

Мадонна спокойно докурила, затушила папиросу и сказала:

- Ты должен будешь взорвать Вавилон - Большое Яблоко, соблазняющее народы. Иван – термоядерная бомба, в которой реакция Джекилла-Хайда не используется. Поэтому выброс радиации минимальный, только урановый запал. Зато выжигает все в радиусе ста миль.

Это было как во сне. Охломонова не покидало ощущение сюрреалистичности происходящего, и в то же время он четко понимал, что не спит. Существо его вяло протестовало: у него не было никакого желания становиться очередной живой бомбой - вроде тех, кто взрывает себя на блокпостах около афганского Кандагара или дагестанского Губдена. С другой стороны, все то, что сейчас говорила Луиза, было настолько логично и объяснимо, что он не мог не подчиниться ее воле. Возможно, именно к такому поступку он и стремился всю свою земную жизнь. Его духовные метания, лицедейство, принятие сана священника, а потом уход из церкви, эта партия дурацкая - возможно, это как раз и было связано с тем, что он искал свой путь к цели, которая теперь обрела зримые очертания. Однако сомнения терзали его:

- А что будет со мной после?

- После – увидимся. - Мадонна зевнула. – Дорогой, неужели ты не понимаешь таких элементарных вещей? Мне казалось, мы чувствуем друг друга. После будет иная жизнь, более прекрасная, чем эта. В той жизни не будет ничего такого, что причиняет нам страдания, потому что не будет ничего… физического. В этой волшебной и такой близкой жизни у нас не будет ничего такого, что сможет нас потревожить. Абсолютное счастье.

- Рай? – Иван все еще сомневался.

- Рай? - Она задумалась. – Да, наверное, именно так это называется. Пшат, Ремез, Драш, Сод. Это и есть рай, ПаРДеС. Paradise. В этом пространстве нет ни боли, ни печали. Там нет вообще ничего, кроме нас, витающих между мирами, которые мы творим своей собственной волей.

Ивану показалось, что уже где-то от кого-то слышал обещание избавить от боли и печали. Он посмотрел вверх, на потолок, и увидел, что на постели никого нет – ни его, ни Мадонны. Лишь окровавленные скомканные простыни.

- Смотри! – в ужасе закричал Охломонов. – Ты видишь?! Как это?!

- Дурачок! – щелкнула его по носу Мадонна. – Там же серебро.

- А как же…

- Вот так. Взгляни на меня. - Мадонна облизала его раздвоенным змеиным языком. – Так и есть. Ровно так, как ты увидел. Ты сейчас ровно такой же. Понимаешь, нас уже нет в этом мире, мы уже там. Поэтому последний шаг - формальность. Ты отправляешься в Нью-Йорк, а я остаюсь здесь, чтобы сделать ровно то же самое.

- Но зачем так сложно? – удивился Иван.

- Необходимо исключить, чтобы наши привязанности к конкретному месту и людям, его населяющим, могли в самый последний, решительный момент заставить нашу руку дрогнуть.

- Подожди, подожди, - все еще сомневался Охломонов, - но ведь «Кузькина мать» - штуковина здоровенная. Под нее ж специально бомбардировщик переделывали, чтобы на полигон на Новой Земле доставить. Как мы все это притащим в пункт назначения?

- Ну, во-первых, не такая уж и здоровенная, - спокойно ответила Мадонна. – Не больше, чем миксер у бетоновоза. И по форме такая же. Собственно, под этим соусом их в свое время и вывозили из СССР. А во-вторых, тащить ничего никуда не надо. Все давно заложено. Наша миссия – проконтролировать, чтобы ничто не помешало свершиться тому, что должно свершиться в один день.

- Не понял. Ты хочешь сказать, что Большой Иван в Нью-Йорке уже на месте? И что же это за место?

- Всемирный торговый центр, конечно же.

- Что за бред?! – возмутился Охломонов. – Его уже двенадцать лет как нет.

- Почему бред? Бомба была упрятана еще при закладке фундамента, в 1970 году. Как ты думаешь, с какой стати воины Аллаха несколько раз пытались уничтожить именно это место. Последний их заход, на самолетах, был самым запоминающимся. Но эти болваны не учли одного – Большой Иван находится в катакомбах.

- Постой, постой… – перебил ее Иван. – Но как тот, кто закладывал фугас, мог знать, что случится через сорок два года?

- Не тот, а та, - поправила его Мадонна. – Это я его закладывала.

- Ты что, смеешься? – возмутился Охломонов. - Тебе сколько лет тогда было? Четырнадцать? Ты еще тогда школу не закончила!

Поп-дива немного обиделась:

-  Меня зовут Лукреция, я родилась 18 апреля 1480 года в Италии. Мой отец – Родриго Борджиа, папа Римский Александр VI, моя мать – графиня деи Каттанеи.

Охломонов, который когда-то интересовался историей клана Борджиа и даже хотел написать сценарий по одному из сюжетов из их жизни, вспомнил описание, которое дал Лукреции один из современников: «Она среднего роста, с тонкими чертами, немного удлиненным лицом, у неё слегка вытянутый нос, золотые волосы, рот крупноват, сверкающие белые зубы; грудь белая и гладкая, но достаточно пышная. Все её существо проникнуто добродушием и веселостью».

- Ты?!  - удивился он. - Великая Таис эпохи Возрождения, совратившая не только двух герцогов и одного принца, но и отца с братом?!
 
- О нашей семье веками ходят разные сплетни, - невозмутимо ответила Мадонна. – Слухи об инцесте между мной, моим отцом и моим братом Цезарем распространял мой первый муж Джованни, который оказался импотентом. Впрочем, дыма без огня не бывает. Я не могу отрицать, что наш отец имел кровосмесительные отношения и со мной, и с братьями. Однако назвать это сексом было бы слишком примитивно. Это то же самое, как сказать, что мы с тобой только что просто классно потрахались.

- Язык не повернется, - согласился Иван.

- Вот именно. Все мы любовники, потому что являемся частями Великого Братства Крови. 

- Минуточку! - червь сомнения продолжал глодать Охломонова. - А как же все эти семейные альбомы маленькой Мадонны Чикконе? Как же все эти воспоминания одноклассников?

Мадонна начала хохотать, ее просто распирало:

- Иван, ты серьезно такие вещи спрашиваешь? Ты знаешь, почему мой якобы родной брат в Мичигане под мостом живет, как последний бомж?

- Нет, не знаю, извини, - признался Охломонов.

- Да потому что он мне никакой не брат! Этой семье было заплачено за то, что я якобы родилась дочерью Сильвио Чикконе. Это же обычная легенда. А фотографии, видео, воспоминания, - это просто результат качественной работы. Вот хочешь, я сейчас стану обратно такой молоденькой девочкой, как во времена Like a Virgin?*

- Хочу, - неуверенно сказал Иван.

Мадонна щелкнула пальцами и неожиданно преобразилась. Заостренные ушки ее свернулись, лицо округлилось, брови отрасли, и она стала той самой девчонкой, которой ворвалась на олимп мирового шоу-бизнеса.

- Охуеть. - Охломонов затянулся из кальяна. – Так откуда было известно, что надо закладывать именно десять фугасов? А, главное, где именно их надо было закладывать?

- О том, что Зверь явится сейчас, стало известно в 1917 году, после явления Девы Марии трем португальским пастушкам в Фатиме. Святая инквизиция, именуемая сейчас Конгрегацией доктрины веры, официально опубликовала три тайны, три пророчества, записанные со слов маленькой Люсии Сантуш. Первое приоткрывает врата ада, второе свидетельствует о начале возведения Великого Храма, через который лежит наш путь к спасению.

- Да, там еще было про Россию, - вспомнил Иван. – «Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Добрые будут мучимы, Святейший Отец будет много страдать, некоторые народы будут уничтожены. В конце моё Пренепорочное Сердце восторжествует. Святейший Отец посвятит Россию мне, и она обратится и некоторое мирное время будет даровано миру».

- Да, точно. Третье было открыто Папой Иоанном Павлом Вторым в 2000 году, и в нем говорится о том, как приспешники Зверя будут чинить препятствия строительству Храма. Но было и четвертое, которое известно только нам. Оно – о последних днях и последней битве.

- Так говори же! – в нетерпении воскликнул Иван.

- Это пророчество звучит так: «Богородица сказала нам: «То, что вы увидите сейчас, случится вскоре после того, как уйдет открывший третью часть». Она показала нам как бы большое поле с сочной травой, на котором паслись десять тучных коров, а рядом с ними – три пастуха в священнических одеждах. Над полем возвышалась огромная хрустальная гора, от которой исходило прекрасное сияние, мы понимали, что там Бог. И в этой горе была пещера, к которой стояла длинная вереница людей, очень много разных мужчин и женщин. И вдруг рядом с этой горой выросла другая, черная и страшная, от которой исходил запах серы. Из этой горы вышел огонь и дым, а коровы обратились в огромных страшных волков, похожих на демонов. Одни из них бросились на пастухов и начали терзать их, разрывая на части, а другие – на людей, отгоняя от хрустальной горы. И те люди, которых они кусали, сами обращались в таких же волков. Это видение закончилось, и Божья Матерь объяснила: «Эти десять коров –  десять великих городов, которые есть в Италии, России, Америке, Англии, Индии, Африке, Китае и Австралии. От них исходит погибель человеческому роду».  Вот так звучит это послание.

Охломонов задумался:

- Хорошо, но почему два великих города в Америке – это Нью-Йорк и Лос-Анджелес, а не, скажем, Нью-Йорк и Рио?

- Потому что две коровы были одинаковы.

«Логично, - подумал Иван. – Хотя какая тут, к черту, логика?»

- А что есть Храм? – спросил он.

- Это самая большая тайна. Даже я не знаю, что это такое. Думаю, нам лучше не знать, потому что, как ты видишь, именно его и пытаются уничтожить.

- Ладно, – немного расстроился Охломонов. - Так что там с нашей бомбой-то?

- Все очень просто, дорогой. - В голосе Мадонны зазвучали нотки бизнесвумен - какой-нибудь директорши по корпоративной стратегии, проводящей презентацию на совещании в Goldman Sachs. - Тебе надо будет просто подойти к ней в нужное время и коснуться рукой.

- И все?

- Все. Мы с тобой и являемся детонаторами. В следующую секунду мы уже будем вместе. Ты ведь хочешь, чтобы мы еще увиделись?

- Спрашиваешь!

- Тебе на почту сегодня придут электронные билеты на рейс. В аэропорту имени Кеннеди тебя встретят и проводят туда, куда нужно. Номер в «Шератоне» тебе уже заказан.

- Надеюсь, горничная из Гвинеи не завалится туда, когда я буду в душе? – усмехнулся Охломонов.

- Вообще-то, три горничные, - совершенно серьезно ответила Мадонна. – Они будут тебе помогать выполнить миссию.

- Гурии, что ли?

- Считай, что так. Сейчас главное – понять,  готов ли ты?

Ее змеиные волосы развевались, лаская его лицо. Охломонов вдруг вспомнил, и это воспоминание потащило его куда-то назад, в старый мир:

- А дети мои!

- Что дети? – насторожилась Мадонна.

- Как с ними?!

- Так же, как и с моими. Мы скоро увидимся с ними в лучшем из миров.

- Да, но ведь сам момент смерти – это страдание!

- Но ведь сама смерть и избавляет от страданий, - уверенно ответила Мадонна. - Момент перехода вселенной из одного состояния в другое будет настолько молниеносным, что никто ничего не успеет почувствовать. Это как оказаться в эпицентре ядерного взрыва, где распадается материя. И нам с тобой предстоит первыми понять, как это.

- Ясно. Тогда я это… - Иван скептически оглядел себя, - буду собираться, пожалуй. Если ты не против.

Он подался к ресторанной тележке, схватил большую ложку и заправил в рот порцию черной икры. Приятная соленая масса проскользнула в его желудок, но удовлетворения, вопреки ожиданию, не наступило.

- Чего-то жрать охота, - сказал Охломонов, зачерпывая еще. – Ужасный голод.
 
- Это у нас так постоянно, мальчик мой. Чтобы утолить голод, нужна охота. Тебе пора. Только сходи, помойся, а то ты весь забрызгался.

Охломонов прошел в ванную комнату и включил джакузи. Все случившееся никак не укладывалось у него в голове. Он посмотрел в зеркало и ожидаемо не увидел ничего. Иван начал оглядывать себя по частям, прислушиваясь к собственным ощущениям. Весь его организм стал таким, каким был тридцать лет назад, в Малоярославце – даже волосы на ногах пропали куда-то. Он залез в маленький бурлящий бассейнчик и взялся отмывать себя от засохшей корочками крови с помощью пенистой губки. Убедившись, что все закончено, вылез, вытерся и направился обратно в спальню. Мадонна лежала на животе, играясь со смартфоном. Почувствовав его приближение, она игриво развернулась:

- Оу! Иван! Хочешь, я тебя покусаю?

Охломонов несколько смутился:

- Нет, слушай. Давай это… В следующий раз.

Она встала и подошла к нему, источая желание пробегающими по телу искрами:

- В следующий раз все будет совсем по-другому. Не будет ни рук этих, ни губ, ни… - Мадонна эротично скользнула рукой у себя между ног, огладила бедра. – Вообще ничего. Только любовь. Вечная, непреходящая…

- Вот именно, - Иван ухватил ее за талию и поцеловал, – именно поэтому мы и оставим это на потом. Не хочу пытаться второй раз войти в эту реку, лучше встретимся на том берегу.
 
- Нас ждет вечная, огромная река, - согласилась Мадонна. - Иди. Документы по легенде тебе пришлют вместе с билетами. Ты участвуешь в международном кинофестивале, посвященном грядущему Апокалипсису.

- А ничего, что я по этому поводу никакого кино пока не снимал? – спросил Охломонов, протирая очки краем простыни. – И потом, у вас ведь там сейчас что-то вроде военного положения.

- Нет никакого военного положения, Иван. В связи со смертью президента и вице-президента полномочия главы государства взял на себя новый спикер палаты представителей Конгресса.  - Мадонна шлепнула его по заднице. – Дальнейшее зависит от тебя.

- Да, пожалуй. Как говорил Андреас Везалий, invia virtuti nulla est via.

- Так вперед! Послушай меня, брат мой, - лицо Мадонны преисполнилось пафосом, – весь этот несчастный мир не стоит и волоса твоего. Боги объявили войну человеческому роду, и теперь мы – те, кто избраны – уведем этот род из Геенны в мир высший, мир прекрасный.

Они посмотрели друг другу в глаза, молча обнялись, и Охломонов спустился в холл, где взору его предстала странная троица. Катерина привычно сидела на диванчике, колдуя со своим смартфоном. Перед нею стоял, чуть покачиваясь, известный гламурный персонаж - глава синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества протоиерей Всеволод Чапман, который у Ивана всегда ассоциировался с огромным кабаноподобным котом. Сейчас его лицо, обрамленное  торчащими жиденькими усиками и бородкой, окончательно обрело черты кастрированного манула.  Вместо привычной рясы распухшие телеса святого отца облачала древнеримская сенаторская тога. Однако самым неожиданным персонажем в этой компании был, несомненно, третий. Рядом с Угрюмчевой, в такой же, как у Чапмана, тоге, сидел… сам Охломонов. Завидев Ивана, все трое обратили к нему горящие глаза.

- Ave, Caesar! – Чапман вскинул правую руку и зычно, по-архидиаконски, рыгнул: - Morituri te salutant!*

- Это, вообще-то, должна была быть моя реплика, Сева, - рассеянно произнес Охломонов.

Он пристально рассматривал своего двойника:

– А вы, извините, чьих будете?

Хозяйка борделя рассмеялась:

- Ванечка, не пугайся! Это – ты… - Она запнулась. - В смысле, наша новая модель. Сделан по заказу Севы.

- Да, извини уж, брат, - смущенно прогугнил Чапман. – Так вышло.
 
- Да брось ты, батюшка! – скривился Иван. – Какие пустяки! Понимаем-с. Перфоманс, так сказать.

- А ты все лицедействуешь, брат мой, - глотая сопли, произнес Чапман. – Молви нам, нечеловече наш, камо грядеши?

Он попытался хлопнуть Ивана по плечу, но Охломонов на удивление легко увернулся. Отец Всеволод чуть было не упал, Катерина и второй Иван подхватили его и усадили на диванчик.

- Мы хоть и боги, но все ж таки человеки, - с трудом ответствовал Иван. – А я, если честно, думал, что ты больше по девкам.

- Что, правда? – Угрюмчева вопросительно посмотрела на отца Всеволода.

- Девки – к черту! – решительно ответствовал святой отец. – Девки – это сплошные бешеные ****ы. Сыт по горло!

Он провел ребром ладони где-то в районе второго подбородка. Иван позавидовал Чапману насчет «сыт». Есть очень хотелось.

- Что, вкусные слишком? – слегка облизнулся он.

- Да брось! – отмахнулся Чапман. – Смотря какие. Американские девки в теле, жир с жопы стекает. Они там правильные гамбургеры жрут. А наши ****ищи – кожа да кости. Кровушка, правда, сладкая. Особливо у девственниц.

«Вот сволочь, - подумал Охломонов и облизнулся. – Еще и дразнится».

- А не жалко человечков-то, Сева? – провокаторски поддел он собеседника.

- Жалко?! – возмущенно воспрял Чапман.

- Ну да, типа… Ведь им жить хочется. Очень-очень хочется. Девкам твоим, мальчикам малолетним… Ты сколько народу, Сева, пожрал-то? Человек, поди, за сто?

Протоиерей принял позу, будто он стоит за кафедрой и читает семинарскую лекцию:

- Я на самом деле считаю, что наша паства при большевиках должна была отвечать иначе, чем они отвечали. Они должны были отвечать всей силой оружия и силой народного сопротивления. Нравственное дело, достойное поведения христианина, – уничтожить как можно больше большевиков. Вся православная традиция и евангелие Христово в данном случае заповедуют людям защищаться, в том числе силой оружия, против беззакония псевдовласти, которая была узурпаторской и никогда не была, по большому счету, законной. И вообще…

- Так, все, Сева, хватит уже! - раздался за спиной у Ивана нетерпеливый, чуть истеричный голос. – Тебя там в хамаме семинаристы ждут, пошли уже с богом.

Охломонов обернулся у видел, что рядом с ними стоит огромный пучеглазый цыган с прической в стиле «готический панк» и аккуратно выбритой черной бородкой. Это был король поп-музыки Филлип Кукарекоров, снискавший славу исполнением ремейков хитов звезд зарубежной эстрады. На певце красовался розовый шелковый пенюар и пушистые заячьи ушки, как у девушек на вечеринках журнала «Плейбой».  Увидев его, отец Всеволод просиял и заговорил словами апостола Петра:

- Это есть предреченное пророком Иоилем! И будет в последние дни, излию от духа моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут. И на рабов моих и на рабынь моих в те дни излию от духа моего, и будут пророчествовать. И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма!

- Да, да! – воскликнул, с придыханием, двойник Ивана. - Кровь и курение!

Они с Кукарекоровым нежно подхватили Чапмана под руки и повели вглубь особняка, к лестнице, ведущей в подвал. Когда троица удалилась, Катерина вдруг озаботилась Охломоновым:

- У тебя все хорошо, Ваня? Как-то бледно выглядишь. Тебя отвезут, дорогой. Машина уже у входа.

 - Charmant,* душа моя, - пробормотал Иван. - Finis coronat opus.*

- Подожди, сейчас Люсьен пушку принесет.

- Да фиг с ней, - отмахнулся Охломонов. – Оставь себе. Только если задумаешь самоубийство, лучше другую возьми.

- Боюсь, не поможет, - кокетливо потупила взор Катерина.

- Mors immortalis*. - Охломонов нежно поцеловал ее в макушку. - Прощай, душа моя.

-  Aut cum scuto, aut in scuto.* - устало бросила Угрюмчева, вновь принимаясь за смартфон. – Иди, а то мне тут клиенты в фейсбуке пишут.

Иван пошел прочь. Около входа стояла блестящая депутатская «Ауди», рядом с ней – Матвеич. Внешность его преобразилась: от глаз можно было тотчас прикурить сигарету, сам он помолодел и расправился, будучи теперь похож не на старого привратника, а на лихого кавалергарда.

- Извольте, Иван Иванович! - Матвеич услужливо раскрыл заднюю дверь.

- Возьми вот на память, дружище. - Охломонов снял с себя инкрустированный бриллиантами массивный нательный крест и положил его в белую перчатку Матвеича. – Сим победиши. Помни обо мне и думай только самое хорошее.

 - Так не сумлевайтесь! – радостно воскликнул швейцар, захлопывая дверь машины.

- Куда путь держим? – отодвинув полупрозрачную шторку, обернулся к нему горбатым носом здоровенный рыжий шофер. – Меня Егор зовут.

Его глаза горели тусклым бордовым светом. В Охломонове пробудился зверский голод. Его манили быстрые кровяные тельца, пьянила мысль о теплой крови, но здесь ее не было, ибо кровь всех существ в этом доме – и этого водилы тоже – была мертвой, такой же непригодной для употребления, как и у него самого теперь. Надо было срочно насытить свои сосуды, но он не знал, как раздобыть то, что может утолить его жажду и заправить организм. Егор увидел его страдальческое состояние и понимающе ухмыльнулся:

- Вот, держите, - он покопался где-то у себя и протянул Ивану пластиковый контейнер с консервированной кровью, – это поможет. 

Охломонов схватил холодный, вытащенный изо льда пакет, оторвал коннектор и жадно глотнул. В следующий момент он почувствовал себя посетителем ресторана, которому вместо спинки молочного теленка официант подсунул козлятину, да еще и протухшую. Это была трупная кровь. Охломонов зажал ладонью рот, еле сдерживая рвоту:

- Фу, бля! Фибринолиз!

- Чем богаты, тем и рады, - обиделся Егор. – Мужика только вчера завалили. Здоровый такой кабан был.

- Извини, извини, брат, - протянул ему пакет Охломонов. – А посвежее ничего не найдется?

- Это уж вы как-нибудь сами, доктор Быков… На такой случай у нас самообслуживание.

До Ивана только сейчас дошло, о какой «охоте» говорила ему Мадонна.

- Ладно, тогда поехали в город, - махнул он рукой. – Там я покажу, где.

- О’кей, - тихо буркнул шофер и закрыл стеклянную перегородку.

Охломонов быстро соображал, кого бы он мог пригласить сегодня на ужин. Такого, чтобы особенно не кочевряжился и прибежал по первому свистку. А еще лучше -  пригласил бы его самого. Он вдруг вспомнил строчки Лермонтова:

Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.

- Ну конечно же!

Иван достал телефон и набрал номер Одина Ланда Байрона. Этот обрусевший американский актер, так хорошо и натурально игравший в их телесериале воспитанника семьи двух гомосексуалистов, будучи сам геем, был очевидно влюблен в Охломонова и особенно не скрывал своих чувств. Иван подумал, что у этих веселых ребят голубая кровь должна быть какой-то особенно вкусной и изысканной. Он даже решил развить целую доктрину на эту тему, но ход его мыслей прервал слащавый баритон в телефоне:   

- Алло! Ваня, дорогой! Просто не верю, что ты мне звонишь – я сегодня целый день о тебе думал.

- Слушай, Один, здесь такое дело… - Охломонов старался говорить как можно более нежно и многообещающе. – Ты где сейчас?

- Дома сижу, книжку читаю.

- Один, ты один? Извини за каламбур.

- Да, один.

- Слушай, я тут от жены ушел. Из политических соображений никому не хочу об этом говорить, чтобы сплетни всякие не поползли. Она завтра все равно образумится. Можно я у тебя переночую?

- Конечно! – обрадовался Один.

- А ты где живешь?

- Я тебе сейчас смс присылай. - От волнения Байрон стал говорить с акцентом. – И еще  в магазин бежать, купить что-то поесть.

- Давай, давай. Пока.

Иван отключил связь. «Насчет поесть это правильно, - усмехнулся он. – Можно даже никуда не бежать». Сейчас весь огромный ночной город казался ему продовольственным супермаркетом, а люди, его населявшие – бродячими бурдюками, полными желанной крови. Это ощущение завораживало и манило.

Зазвонила трубка для переговоров с шофером.

- Так куда едем? – спросил Егор.

Охломонов посмотрел на свой мобильный, куда только что пришло сообщение от Одина:

- На Новый Арбат, я там покажу. Можно особо не торопиться.


УПЫРОТЫЕ

- Что, не фурычит, Дюша? Дай мне эту ***ню.

Ройзман имел в виду ту самую штуку, в проводах которой копался рыжий черт Андрей Кабанов – его старый соратник-уралмашевец. Это была черная коробочка, похожая на взрыватель для самодельной бомбы. В ногах у Дюши стояла здоровенная пластиковая колба синего цвета, к которой скотчем был прилеплен кусок, похожий на пластилин. Рядом с ним сидел грузный Женя Маленкин – душа ройзмановского фонда «Город без наркотиков». Как человек, десять лет назад завязавший с бухлом, Маленкин был зациклен на алкогольной тематике и в фонде занимался, в основном, борьбой за трезвость, выявляя в Екатеринбурге торговцев суррогатным пойлом производства местного гидролизного завода. Сейчас Маленкин деловито собирал автомат Калашникова. Ройзман взял Дюшино устройство и, прищурясь, заглянул в его потроха. Он был похож то ли на часовщика, то ли на ювелира – не хватало лишь окуляра в глазу. Ройзман понял в чем дело: одна из клемм отошла. Он повернулся к Дюше и сказал деловито, как хирург ассистенту:

- Отвертку.

Аккуратно нажав на клемму, поставил ее на место. В коробочке что-то щелкнуло.
 
Евгений вернул прибор Кабанову:

- На, крепи.

Дюша приаттачил взрыватель к пластиду и шлепнул по баллону:

- Термобаррическая смесь!

Из соседней комнаты раздался стон. Ройзман вскочил и побежал туда. В похожей на чулан комнате без окон, освещаемой свисавшей с потолка голой 40-ваттной лампой, на грязных скомканных простынях лежал человек. Не человек – почти труп. Тело мужчины покрывали синяки и язвы, хотя это были не побои, а нечто, исходящее изнутри, как внешние проявления тяжелого недуга. Проказы или сифилиса. Его руки и ноги были прикованы наручниками к железной кровати, но арестант явно пытался много раз вырваться, оттого конечности его казались вывернутыми. Судя по смраду, человек-полутруп гнил, не в силах побороть свой недуг. В ногах у него сидела Вика Бессонова – курская блоггерша и активистка антинаркотического фронта. Своим одеянием и уложенной вокруг головы, как у Юлии Тимошенко, косой она напоминала медсестру фронтового госпиталя времен первой мировой войны. Выражение лица у Вики было соответствующее – сочувственно-умиротворенное. При виде Ройзмана страдальца на кровати заколотило:

- Я не могу больше, Женя. Плохо мне что-то. Совсем плохо. Ширнуться бы надо.

Вика бессильно развела руками.

- Погоди, Федя, - улыбнулся Ройзман. – Сейчас мы тебя вмажем.

Ройзман поднял с пола грязный шприц, сел и аккуратно вставил его себе в вену на левой руке. Набрав почти полную капсулу, он улыбнулся и погладил Федора по чешуйчатой коже.

- Ты это… Ты что… это самое, да? – заикаясь, спросил страдалец.

- Это. Пришел твой черед.

Ройзман всадил иглу Федору под ухо, и они с Викой придержали его, дергающегося. Тот вскоре утих, но тело начало резко преображаться, словно его, как того витязя из русских сказок, окропили живой водой. Сине-зеленые чешуйки стали выравниваться, обращаясь в телесный цвет. Ройзман отстегнул «пациента» от рамы. Окончательно оправившись, Федор сел на своем топчане, потирая запястья, помотал головой и спросил, как ни в чем не бывало:

- Пора?

- Пора, - кивнул Ройзман. - Закончим со всем этим. Ты готов?

Федор встал:

- Отцу же еще вчера звонил. Он ждет.

- Тогда пошли.

Федор быстро оделся, натянув на себя валявшиеся на полу джинсы, джемпер и кеды. Ройзман взял его за руку и повел по коридору. Вика тенью следовала за ними. В комнатах справа и слева суровые мужики копошились с синими баллонами, - такими же, как у Дюши. Они улыбались, кивая Ройзману и Федору. Это был большой каменный дом – такой, в каких в провинциальных российских городах обычно живут либо представители местной «элиты», либо цыганские наркобароны (впрочем, порой случается, что это одно и то же): выложенные плитами «под мрамор» стены коридора были по углам отделаны лепниной с позолотой и украшены бронзовыми бра. Евгений встал около лестницы, хлопнул в ладоши и крикнул:

- Подъем, пацаны! Сорок пять секунд, время пошло.

По комнатам послышалось шебуршение. Через минуту девять человек высыпали в коридор и построились у стенки. Они были одеты в форму пожарных – черный комбинезон со светоотражающими полосками, белая каска с забралом и пелериной, массивные сапоги. Ройзман обошел бойцов, придирчиво оглядывая каждого. Здесь были лучшие люди,  «фондовцы»: Дюша с Маленкиным, бородатый екатеринбургский журналист Андрей Санников, которого «оборотни в погонах» когда-то чуть не заперли за серию репортажей о том, как они крышуют местный наркобизнес, знаменитый Егор Бычков из Нижнего Тагила, тоже пострадавший за правду. Еще один уралец выделялся ростом и осанкой: друг Ройзмана, тоже отсидевший при советской власти Александр Новичков - шансонье и музыкальный продюсер с репутацией человека, который никогда не гнется. Еще было четверо «москвичей»: Василий - похожий на абрека сын писателя и «духовидца» Александра Пороханова; Григорий Лексвелидзе – любимый певец президента Путина, более известный под сценическим псевдонимом «Лексус»; Богдан Тупомир – известный в прошлом эстрадный кумир, а ныне герой телешоу и корпоративов; и, наконец, единственный здесь человек, чья форма соответствовала содержанию – главный пожарный Москвы, полковник внутренней службы Александр Гаврилов. Ройзман спросил у него:

- У бойцов все по форме, Александр Михайлович? Ваш непредвзятый взгляд тут имеет решающее значение.

- Да… - замялся Гаврилов. – Как бы да. От отца слышно что-нибудь?

Он имел в виду Михаила Сергеевича.

- Он сейчас не в России, на задании, - положил ему руку на плечо Ройзман. - Ладно, ребята, айда за мной.

Они спустились с третьего этажа в подвал, где располагалась бильярдная и сауна с бассейном. В темном кирпичном подземелье их ждал одетый в цивильный костюм с галстуком высокий молодой человек, чем-то похожий на оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени, прославившегося вызволением Муссолини из плена. Правда, в отличие от Скорцени, этот человек имел коротко стриженые светло-русые волосы, а на его щеке не было шрама, который великий диверсант заработал в молодости, увлекаясь фехтованием на шпагах. То был депутат Государственной Думы Роберт Шпигель, проделавший путь из комиссаров марионеточного кремлевского движения «Наши» до одного из наиболее инициативных представителей правящей партии в парламенте. Вошедшие поздоровались с ним и расположились по периметру бильярдного стола. На зеленом сукне была мелом нарисована схема фабрики «Фармстандарт-Лексредства» - одного из старейших фармакологических предприятий в России и монопольного производителя кодеинсодержащих препаратов, в первую очередь – пенталгина. Из этого некогда безобидного болеутоляющего народные умельцы уже пять лет варили дезоморфин – тот самый дешевый «крокодил», на котором сидели миллионы дорогих россиян. У борта стола лежала карта города Курска.

- Ну что же, братцы, излагаю план операции, - начал Ройзман и ткнул на карте в Тропинку - северную окраину Курска, которую из-за скопления дорогих коттеджей называли «курской Рублевкой». – Значится, так. Мы сейчас тут. Ехать будем сюда, на Агрегатную улицу. - Он провел пальцем по трассам и остановился на Железнодорожном округе, располагавшемся к востоку от центра. – Едем чинно, тихо, никого не трогаем. Соблюдаем правила уличного движения. Светомузыку не включать.

Мужики иронически захмыкали. Ройзман взял кий и перешел к плану фабрики:

- Короче, подъезжаем вот тут, головной машиной. Вы встаете в лесу и ждете. Мы с Федей и товарищем депутатом проходим через КПП и идем в заводоуправление. Остальные ждут сигнала по рации. Когда мы даем сигнал, вы заезжаете через главные ворота и начинаете работать по объекту. Вход в здание только один, запасных нет, что в нашем случае имеет решающее значение. На всякий случай, схема у каждого есть. С точки зрения пиротехники нас интересуют исключительно производственные цеха. Это двадцать три тысячи квадратных метров примерно.

Он показал кием на большой прямоугольник. Кто-то засомневался:

- Чего-то много, Жека. Хватит запала-то?

Это был Тупомир.

- Не боись, Богдан, коровы – они только с виду такие большие и рогатые. А так – очень даже ебабельные, - быстро ответил Ройзман.

Мужики рассмеялись.

- Вот ты мне скажи, дорогой, - Ройзман говорил это с превосходством и некоторой насмешкой, – ты же ЦУМ видел?

- Жека, бля, я там даже выступал как-то! – подпрыгнул Богдан. – Пипл хавает, е-е-е! ЦУМ-то мы легко бы на воздух пустили с нашими килотоннами!

Тупомир вдруг запел, вращая всеми частями тела:

Эй, приятель, посмотри на меня!
Делай как я, делай как я..
Эй, посмотри на меня!
Думай обо мне, делай как я..

Ройзман оборвал его танец взглядом:

- Богдан, короче, ЦУМ, чтобы ты понимал, в три раза больше чем эта долбаная фабрика.

Тупомир пожал плечами и успокоился.

- Так вот, - продолжил Ройзман, - главный объект – цеха. Всех людей оттуда на *** выгнать на улицу. Чтобы ни одного двуногого не осталось там, ребята. Это важно. Всех пинками под зад – на свежий воздух. Пусть чешут домой и подумают о своей несчастной судьбе. Точнее, счастливой. Вот тут, рядом, склад готовой продукции. На него тратить килотонны не будем.

Он повернулся к Лексусу:

- Базилио, это твоя епархия. Главное – в дверь из огнемета попасть. Там столько всего горючего, что одного меткого выстрела сто пудов хватит. Управишься?

Лексус кивнул:

- Шайтан-труба, вроде, в исправности.

- Вертолет сядет на крышу... - Ройзман обратился к Гаврилову: - Не подведут пацаны?

- Да не должны. Мужики нормальные.

- Хорошо. Как сядет вертолет, ставим замедлители и уебываем. Все.

Ройзман подумал, что сейчас надо сказать что-то такое от души. Он почувствовал значимость момента.

- Ребята! - произнес он и тут же сделал ремарку. – Тебя, Вика, это не касается. Вы знаете, с чем нам предстоит сразиться. Это страшное зло. Те, кто рулят всем этим – упыри. Мы называем нарколыг «упоротыми». Так вот, эти твари – упыротые. По идее, нам бы их всех замочить надо было бы. Но мы люди гуманные. Поэтому сейчас мы возьмем и воткнем осиновый кол в их, ****ь, осиное гнездо. Не будет больше в нашей стране никакого «крокодила», и никакой другой нечисти ползучей тоже скоро не будет.

Он вытащил из сетки красный шар и поставил его на схему фабрики:

- Пошли. Берите все, аккуратно грузите. Стволы на предохранителях чтобы... Мало ли чего.

Компания пожарных пошла наверх, собирать вещи. В бильярдной остались Шпигель, Федор и Вика. Ройзман подошел к депутату и поправил ему значок на лацкане:

- Ты же все понимаешь, Роберт.

- Лучше, чем ты даже можешь себе представить, Жека, - улыбнулся Шпигель. - Мы должны это сделать. Но разве ты знаешь, чем это все закончится?

- Нет, не знаю. И ты не знаешь. Предопределения нет.

- Да, нет, - согласился Шпигель.

- Не печалься, друг мой. Если что, мать Исида всегда ждет нас с  распростертыми объятиями.

Ройзман собрался и повернулся к Бессоновой:

- Вика, ты сейчас поедешь на вторую базу.

По лицу девушки было видно, что она хотела возразить, но возражения были бы вряд ли приняты, поэтому она просто обняла огромного Ройзмана:

- Жекочка, можно я тоже?

- Даже не думай об этом.

- Душа моя – вольная птица. - Вика распахнула руки, обнимая воздух.

Ройзман погрозил ей пальцем.

- Вы смешной, Евгений Вадимович, - рассмеялась Вика. – Вы же сами уверяли, что нас теперь невозможно убить.

- Убить? - развернулся Ройзман. – Убить нельзя. Но тело вот это уничтожить можно. Есть страх Молоха, Вика.

- Есть мой страх, - съежилась Бессонова. – Но воля моя сильнее всякого страха. Возьмите меня с собой, пожалуйста.

Ройзман заглянул ей в глаза и вдруг понял: если он, из лучших побуждений, оставит ее «в запасе», то случись что с ними – она изведет себя и никогда не простит себе, что не оказалась рядом в роковую минуту. Он представил ее жизнь после этого и процедил:

- Ладно, пошли.

Евгений подошел к шкафчику около входа в сауну, вытащил оттуда пистолет Макарова и рацию. Пистолет он засунул под ремень джинсов, рацию - в карман куртки. Они поднялись на воздух. Пахло дождем и липовым цветом. В палисаде возле виллы стояла огромная красная машина, взятая у местных пожарных. По другую сторону, рядом с воротами, притулился вороненый джип, который Шпигель пригнал из Москвы. Мужики как раз начали выносить из дома заряженные канистры, автоматы и грузить их в машину. У Лексуса на спине красовался вьюк с двумя зажигательными «Шмелями». 

- Погода сегодня хорошая! – крикнул, расправляя плечи, Тупомир.

- Да уж, курская аномалия, - согласился Ройзман и тихо добавил: – Аж умирать не хочется.

Все погрузили достаточно быстро. Мужики в форме залезли в пожарную машину, Шпигель, Дюша, Федор и Вика – в джип. Евгений подошел к скамеечке, на которой стояла загодя приготовленная литровая стеклянная бутыль с коктейлем Молотова. Он взял ее и обратился к сидевшему за рулем джипа Кабанову:

- Дюша, спички дай.

Кабанов нехотя протянул ему коробок. Евгений потряс им около уха, как бы убеждаясь, что паливо в порядке:

- Щас.

Ройзман вошел в дом, чиркнул спичкой и поджег тряпочку, которой было обмотано горлышко бутылки. Гостиная была вся в дереве.

- Нате вам, суки! – Евгений зло швырнул туда полыхающую бутыль.

Затем  вышел из особняка и достал мобильный:

- Алло, пожарная охрана? В Тропинке пожар, особняк горит. Срочно приезжайте!

- Адрес говорите, - меланхолично отозвалась девушка из диспетчерской.

- Да хер его знает! – возмутился Ройзман. – Сами найдете. Тут такое пожарище, что за километр видно. Видать, у какого-нибудь вице-губернатора все, что нажито непосильным трудом, пропадает.

- Ваша фамилия и телефон, - не унималась девушка.

- Да иди ты на ***, дура! – выругался Ройзман.

Он швырнул трубку в уже полыхающее здание, сел в джип и зло хлопнул дверью.

- Поехали!

Кортеж выехал на трассу и двинулся в сторону Железнодорожного района.

- Ты веришь, что все получится? – спросил Кабанов.

- Это не вопрос веры, - ответил Ройзман.

- Ну… - подбирал нужное Андрей, - я имею в виду, что мы потом узнаем, получилось или не получилось?

Ройзман повернулся к нему:

- Ты хочешь узнать, пойдем ли мы с тобой в баню этим вечером?

- Как бы да. Это интересно. И в баню неплохо бы.

- Замучили вы меня этим вопросом, ребята. А знаешь ли ты, что такое «кот Шредингера», Дюша?

- Неа, Жека, а что это?

- Эрвин Шредингер, Дюша, - один из отцов-основателей квантовой механики. Лауреат Нобелевской премии. Как-то он придумал умозрительный эксперимент. Представь себе, что в коробку мы помещаем кота.

- Кота? – откликнулась с заднего сиденья Вика. – Фу, Женя! Это жестоко!

- Ну, это же все условно, - усмехнулся Ройзман. – Мысленный эксперимент. Самый жесткач будет дальше. Допустим, в коробке, вместе с кошкой, есть механизм, содержащий радиоактивное ядро и капсулу с ядом. Вероятность того, что ядро распадется за час, – один к двум. Если ядро распадается, капсула открывается и кот умирает. Согласно квантовой механике, это состояние кота является смешением двух реальностей — распавшегося ядра и нераспавшегося ядра. Получается, что кот в ящике и жив, и мёртв одновременно. Но если взять и открыть ящик, то ты увидишь только какое-нибудь одно сиюминутное состояние – либо «кот жив», либо «кот мертв».

- Ты это к чему сейчас? – не понял Кабанов.

- А к тому, брат, что мы все сейчас и живы, и мертвы одновременно. Все человечество находится в ящике Шредингера. Поэтому думать надо не о своей ворсистой шкуре, а о том, как остановить адскую машину. Понял? Руль держи правильно.

Андрей кивнул и сосредоточился на дороге. Они неслись по широкой  безлюдной улице. Справа возвышались многоэтажные новостройки, слева, на асфальтовом пятачке, блестели на солнце свежевыкрашенные экспонаты второй мировой войны – танк, пушка, зенитка. Ройзман подумал, что эти грозные некогда орудия теперь смотрелись нелепо. Дело не только в том, что они контрастировали с мирным пейзажем по другую сторону дороги, где прогуливались дородные курянки с детскими колясками. В конце концов, в каких-то двухстах километрах отсюда, у Конотопа, уже шли кровопролитные бои, в которых участвовали те же танки, и пушки, и зенитки – правда, сильно модернизированные. Однако в уже начавшейся третьей и последней мировой войне они были совершенно бесполезны с точки зрения исхода сражения. Когда поле битвы – человеческая душа, вся эта металлическая армада, все эти танки и самолеты превращаются в бессмысленные пукалки. Каждая жалкая клеточка организма, который, как сосуд, удерживает душу в этом мире, борется за то, чтобы все осталось так, как есть, чтобы был бесконечный кругооборот жизни и смерти, сопротивляется внешней агрессии. Но природа противится бессмертию, оно кажется ей неестественным, хотя нет ничего более естественного, чем вечная жизнь. «Не искушай меня, Сет, - сказал про себя Ройзман. – Ты знаешь, меня не возьмешь смертью. Я хочу и не хочу ее, и не факт, что моя смерть тебе понравится».  Они уже въехали на мост через речку Тускарь. Прямо по ходу, где-то над многоэтажками, появилась радуга. Манящим полукольцом она разрезала небосвод, приманивая к себе. Это было тем более удивительно, что небо оставалось совершенно чистым – ни облачка.

- Ты видишь? – спросил Ройзман.

- Что видишь, Жека? – насторожился Кабанов.

- Ну, вон, там, впереди!

- Там впереди наш объект, да.

Ройзман понял, что Дюша не видит. Это был какой-то знак только для него. Они были уже совсем близко от цели, на Агрегатной улице. Евгений посмотрел в зеркало заднего вида – пожарная машина отстала, затаилась где-то. Джип подрулил прямо ко входу в серое трехэтажное здание заводоуправления.

- Федя, хоть бы сайдинг какой-нибудь сделали, - бросил Ройзман, вылезая из машины. – Денег же – куры не клюют.

- Зато курянки клюют, - усмехнулся Федор. – Они же тут и работают. Пошли.

Пятеро зашли в пахнущий хлоркой, словно в районной больнице, холл и приблизились к помигивающим турникетам с прозрачными створками. Эти китайские турникеты были, кажется, единственным нововведением за последние тридцать лет в этом здании.

- О! Федя! – из кабинки сбоку вышел красномордый мужик в стеганом синем комбинезоне. – К папе пришел?

- Ну да, - помахал ему Федор. - Петрович, мы же с ним договаривались о встрече. Тут с нами товарищ депутат Государственной Думы и его помощники.

- Так не вопрос. - Петрович нажал на кнопку, и створки раскрылись. – Как говорят англичане, велкам. Идти сам знаешь куда.

Федор прекрасно знал, куда идти. Они поднялись на третий этаж – в капитанскую рубку завода, где проводил дни и ночи его директор, Сталий Фёдорович Приход. Завидев компанию, секретарша Валя радостно привстала:

- Феденька! Товарищи!

- Валентина, - обратился к ней Ройзман, - в детском саду, где находится ваш с Ибрагимом сын Муса, произошла авария. Взрыв бытового газа. Вам надо срочно туда приехать и забрать ребенка.

- Но как же, - побледневшая Валя схватила какие-то бумаги со стола, - но ведь работа…

- Забудьте. Муса гораздо важнее всякой работы.

- Да, да, конечно. - Валентина машинально накрасила губы ярко-розовой помадой, схватила китайскую сумку Louis Vitton и побежала к выходу. – Я успею, я должна.

- Должна, - философски заметил Шпигель, открывая дверь директорского кабинета. – Вот в этом-то и проблема.

Сталий Приход сидел на своеобразном амвоне. За спиной его, как иконостас, торчали бархатные красные, лиловые и даже розовые флаги с золочеными наконечниками на древках и с вышитыми на полотнищах золотой нитью гербами СССР, портретами Ленина и надписями: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» На стене за флагами висели портреты Карла Маркса, Путина и, почему-то, патриарха Кирилла. Высохший старичок приятно оттенял огромную тишину кабинета, которую нарушало лишь тикание огромных, с боем, старинных часов. Ройзману даже показалось, что это те самые часы, что он видел в квартире на Патриарших. Старичок вскочил, ласково приветствуя:

- Феденька! Товарищи!

Эмоционально Приход был прямо как Валя с ее ложным радушием. Опытными, десятилетиями отрепетированными жестами, он радушно  приглашал вошедших рассаживаться вокруг вытянутого на десяток метров стола.

- Чай, кофе? У нас тут еще пряники очень вкусные…

- Не стоит, - упредил его Ройзман.

- Ну, да ладно. Вот минералка на столе, стаканы. Очень полезная. Местного, так сказать, розлива. Или, может, чего покрепче?

Играя эту нелепую роль, директор напоминал какого-то провинциального метрдотеля. В его суетливости чувствовалось внутреннее напряжение.

- Спасибо, мы не пьем. - Ройзман поморщился и открыл пластиковую бутылку, из которой с шипением вышли газы.

- Папа, - начал Федор, – ты ведь знаешь, что создана парламентская комиссия по расследованию наркотизации населения. Роберт Александрович, - он показал на Шпигеля, - ее возглавляет. Комиссия должна убедиться, что здесь не производят наркотики.

- Да ты, Федяша, с ума сошел! – возмутился Приход и обратился к остальным: – Извините, товарищи. Это у нас семейное. - Он встал, размахивая заточенным карандашом. - Наше предприятие входит в десятку крупнейших производителей лекарственных средств в России. Крупнейший работодатель Курского региона – две тысячи человек у нас трудятся. Шесть кандидатов и докторов наук! Предприятие выпускает более восьмидесяти наименований субстанций и лекарственных препаратов различных фармакологических групп. Две линии по производству твердых таблеток и жидких лекарственных форм. Мы владеем технологиями выпуска большинства современных лекарств. Миллион упаковок в год! При чем тут наркотики? Да, мы выпускаем анальгетики и кодеинсодержащие препараты. «Пенталгин-Н», «Пенталгин-ICN», «Терпинкод» и «Коделак». Более пяти миллионов упаковок в месяц. Но они не наркотические!

- Вот! – мрачно заметил Шпигель. – Вот именно. Но вы же знаете, что из них варят «крокодил».

- Молодой человек! – сокрушенно покачал головой Приход. – Вы знаете, что такое «Борис Федорович»?

- Я знаю несколько Борисов Федоровичей.

- Я сказал не «кто», а «что». Вы про такой алкогольный суррогат слыхали?

- Нет, - честно признался Шпигель.

- И слава богу. Это во времена антиалкогольной кампании при Горбачеве мужики от нечего выпить из клея бухло делали. Берется банка и дрель. В банку заливается бакелитно-фенольный клей, именуемый в торговле БФ-2. На дрель насаживается палка, засовывается в банку и включается. Такой русский миксер. Плотные субстанции наматываются на древесину, остается спирт. Вот это и пили.

- Гадость какая, - поморщился Шпигель.

- Согласен, гадость. Многие померли или ослепли.

- И что из этого следует? – спросил Ройзман.

- Следует пить, почти как в известной песне поется. Кто ищет – тот обрящет. Ну представьте себе - перестанем мы «Пенталгин» выпускать, так наркоманы себе еще что-нибудь придумают. Такая публика, знаете ли…

При этих словах Федор чуть дернулся:

- Короче, папа. Время пришло. Включай пожарную тревогу.

Приход-старший явно не ожидал такого поворота:

- В каком смысле, Федя?

- В таком, что надо людей с фабрики эвакуировать. Они здесь ни при чем.

Сталий Федорович присел в свое директорское кресло. Он начал понимать смысл происходящего:

- А дальше что?

- А дальше – не будет фабрики. Все, хватит.

Старик обхватил лоб рукой:

- Ясно. Вот вы, значится, что задумали.

- Да, задумали.

- Этого не будет, - тихо сказал Приход. – Я вам этого не позволю. Только через мой труп.

Ройзман вытащил пистолет и направил его директору в голову:

- Через труп, так через труп. Давай без глупостей.

- Да уж какие там глупости! - Сталий Федорович довольно расплылся. – Все очень серьезно. У каждого свой Сталинград, ребятки.

Ройзман тоже начал понимать, что перед ним не просто реликт «красных директоров» советской эпохи. Он вытащил левой рукой из заднего кармана джинсов зеркальце и, отведя чуть назад, посмотрел в него – так, чтобы видеть то место, где сидел старик. Предчувствия Евгения не обманули: за директорским столом стояло пустое кресло. Ройзман нахмурился и уставился на Прихода в упор:

- Хорошо подумал?

- Лучше некуда. - Глаза у Прихода налились кровью. – Я этот пост не сдам! Хочешь – стреляй. Ничего от этого не изменится.

- В каком смысле?

- Все мы обречены. Грядет новый мир и новая вселенная. Ни одна тварь не сможет остановить то, что неизбежно.

Бессонова вскочила:

- Так вы!..

- Да, деточка, да. Я – глашатай нового мира… Один из них. И никакая ваша воля, никакие обстоятельства не помешают случиться тому, что должно произойти. Мы шли к этому две тысячи лет!

- Но как же вы могли! – Она указывала руками на Федора. – Как же могли вы допустить, чтобы он...

Приход поднял палец:

- «Так возлюбил бог мир, что отдал сына своего единородного, дабы всякий верующий в него не погиб, но имел жизнь вечную». Каждый из нас, если имеет сына, должен отдать его на заклание. Ради спасения мы можем…

- Авраамом себя возомнил? - перебил его Кабанов. – И ты занес нож над шеей Исаака. Но ты же видишь, что он жив. Что это, как не свидетельство того, что ангел указывает правильный путь?

- Верность пути определяет верность цели, - усмехнулся Приход. - Да, вижу, вы смогли воскресить его. Это большая ошибка. Но мы действуем во спасение. Не только свое, но ваше. И поэтому исправляем ошибки природы. Вы просто ослеплены дьявольской силой и не можете увидеть того прекрасного мира, который грядет через считанные недели. Да что там недели, дни! Вы не понимаете!

Приход резко вскочил, и тяжелое кресло с жутким скрежетом отъехало назад. Внезапно раздался щелчок и бой часов. Ройзман увидел в руке у рудрихита металлический предмет и нажал на спусковой крючок. Пуля угодила Приходу прямо между глаз, окропив одно из знамен брызгами черной жидкости. Старик безжизненно свалился под стол. Вика замерла, зажав уши, четверо других бросились к нему.

- Хаттабка! – должил Дюша, вытаскивая из сжатых пальцев Прихода черный цилиндр с запалом и чекой.

Это была самодельная граната, сделанная из выстрела для подствольного гранатомета.

- Ну чего теперь делать? – растерянно спросила Вика.

- Все нормально, Викуся, - улыбнулся Федор. – На каждого фараона найдется свой Моисей.

Он раздвинул знамена, открыв взглядам присутствующих обшарпанную деревянную панель с кодовым замком сбоку.

- А ты что же, голова, и шифр знаешь? – поинтересовался Шпигель.

- С детства запомнил, когда тут с колбами играл, - подмигнул Федор.

Он подошел к замку и набрал комбинацию. Панель с шелестом отъехала в сторону. За нею оказался вполне технологичный сенсорный экран, под которым, однако, располагался допотопный пожарный гидрант и выкрашенный красной масляной краской щит с инвентарем – ведро, топор, два багра. Федор тронул экран, и на нем высветилось большое разноцветное меню. Это была поистине совершенная автоматизированная система управления предприятием. Все его аспекты – производство, финансы, персонал, разнообразные системы жизнеобеспечения, - все было выведено на этот командный пульт и подчинялось прикосновению пальца.

- Фигасе, - оценил Шпигель.

- Тут у него каждый чих под контролем. - Федор быстро изучал систему.

Младший Приход нажал на «Системы безопасности» и из обширного списка угроз выбрал «Пожарная тревога» и «Химическое заражение». На экране возникло пестрое лоскутное одеяло, в квадратиках которого камеры слежения выхватывали различные помещения завода. Завыла сирена и раздался механический женский голос:

- Товарищи! Пожарная тревога! Химическое заражение помещений! Общая эвакуация персонала! Немедленно покиньте здание!

Все квадратики моментально ожили, будто колония тараканов, на которую упал луч света. Повсюду в разных направлениях двигались человеческие фигурки.

- Ну, как-то так, - с облегчением выдохнул Федор.

Все весело переглянулись. Шпигель подбежал к окну и отодвинул жалюзи:

- Началось!

Из здания, устремляясь к воротам, плотной толпой бежали люди в халатах, шапочках и бахиллах. Ройзман вытащил рацию и скомандовал:

- В Сантьяго идет дождь, хе-хе. Вперед, мужики!

Когда площадь перед проходной уже опустела, в радушно распахнутые ворота въехала пожарная машина. Первым из нее выскочил Лексус, который сделал несколько шагов по направлению к складу, присел на колено, достал «шайтан-трубу» и прицелился. Раздался хлопок, и капсула с огнесмесью шмыгнула в открытые двери здания. Ухнул объемный взрыв,  из здания склада вырвались клубы дыма. 

- Молодец, Гриша, - похвалил соратника Ройзман.

Остальные тащили баллоны к основному зданию фабрики. Через несколько минут оттуда выбежало еще несколько человек, в том числе охранник, который, видимо, никак не хотел сдавать пост, пока не получит команду от Прихода. Ройзман включил рацию:

– Богдан, че там у вас?

- Окей, шеф! - прохрипела рация.

- Люди в здании есть?

- Все чисто. Кроме нас вроде никого.

- Подарки под ёлкой уже?

- Дед Мороз сегодня трезвый. Детишки будут довольны фейерверком. Как там наша Снегурочка?

Ройзман бросил взгляд на сидящую за столом и сияющую улыбкой Вику:

- Снегурочка молодец. Ждем вертушку. Пройдитесь еще раз, пошукайте везде, чтобы ни души не осталось в этом аду. Конец связи.

- Ну, вот и все! – стукнул кулаком по подоконнику Шпигель. – Как мы их, а?

- Не говори гоп, - осадил его Ройзман. – Как-то все гладко слишком.

- Да, соколики, погодите радоваться! – раздался у них за спиной голос старшего Прихода.

Ройзман почувствовал, как его чуть качнуло, словно хаттабка все-таки взорвалась. Он развернулся и увидел, что за столом, как ни чем не бывало, сидит директор. Дырки в его голове будто и не было, хотя потеки на лице остались. С торжествующим видом Приход держал в руке телефон:

- Пока вы, остолопы, в окошко глазели, я уже куда надо-то сообщил! А вот это вот знаете, что такое? Сейчас нажму на кнопочку, и вам будет настоящая химическая атака. Наркоз. Как в «Норд-Осте», вспомните…

Он не успел договорить. За его спиной возникла фигура с топором в руках. Это был Федор. Он взмахнул топором и снес голову, которая, кувыркаясь и подпрыгивая, покатилась по длинному столу и упала в руки Вике, как баскетбольный мяч. Бессонова с визгом отбросила ее в сторону и зажала рот, пытаясь удержать рвоту.

- Прощай, папа, - вытер лоб Федор. – Все как в дурном голливудском кино. Вместо того, чтобы молча нажать на кнопку, герой-злодей долго ****ит и выпендривается. В итоге силы добра побеждают.

- Не побеждают, – сплюнул Ройзман. – Сейчас начнется.

- Что начнется, Жека? – осторожно спросил Кабанов.

- Сраный вампир сигнал своим подал, Дюша. Скоро набегут, черти. - Он опять достал рацию. – Саша, ты где!

- Тут, - отозвался Гаврилов.

- Когда вертушка будет?

- Еще полчаса есть. А что?

- Нет у нас полчаса. Короче, мужики, дело хреново. Занимайте оборону на первом этаже. Сейчас к нам гости будут. Надо продержаться до волшебника в голубом вертолете.

- Ясно, - прохрипела рация.

«Нам бы день простоять да ночь продержаться, - вспомнил Ройзман и подошел к окну. – Сглазил ты, Роберт». Склад полыхал знатно. Из подъезда заводоуправления выскочил Вася Пороханов. Он сел в стоявшую посреди площади пожарную машину, подогнал ее к воротам, перекрыв их наглухо, и быстро побежал обратно. Как только он укрылся, тяжелый красный корпус «пожарки», словно игрушечную машинку, отбросило в сторону, и сквозь ворота, рыча, влетел бронетранспортер. Он застыл в нескольких десятках метров от входа, рыская по окнам сдвоенным жалом пулеметной установки.

- От окон всем отойти, - раздался в рации спокойный голос Лексуса.

- Ложись! – крикнул Ройзман.

Все пригнулись под подоконник. В следующее мгновенье здание чуть тряхнуло, и на пол посыпались осколки стекол. Ройзман аккуратно выглянул на улицу. БТР-80 пылал – Григорий попал ему точно в морду. Из открытого сбоку дымящего люка вываливались обгоревшие люди, которые пытались отползти назад, за броню. Евгений обратил внимание, что это были не военные и не полиция. Обычные гражданские дядьки - кто в пиджаке с галстуком, кто в ветровке и джинсах, только с автоматами на шее. «Быстро мобилизовались», - отметил Ройзман. Его бойцы открыли по вылезавшим из люка прицельный огонь. Грузный лысый мужик, похожий на чиновника местной администрации, свалился на асфальт, остальные успели укрыться за БТРом. Повисла странная тишина, прерываемая треском из горящего склада.

- И что, это все?! – радостно воскликнул Шпигель.

- Не думаю, - сказал Ройзман, – смотри туда.

Там, куда он показывал, у дальней пристройки, припарковался автобус. С первого этажа, где сидели бойцы, его, вероятно, видно не было.

- Здесь нам без оружия делать нечего. - Евгений с досадой отошел от окна. – Пошли вниз, к ребятам.

- Почему без оружия? На, держи!

В дверях стоял Федор, у которого на плечах висело по два «калашникова».

- Надо же, какой у тебя батя запасливый. - Кабанов принял автомат и проверил магазин. – Просто укрепрайон.

- А то, - согласился Приход-младший. – Заядлый охотник! – Он посмотрел на обезглавленное тело и добавил: – Был.

- Тогда так, - решил Ройзман. – Здесь позиция хорошая. Остаетесь тут. Бейте по всему живому, что попытается к зданию подойти. А я вниз. - Он протянул Вике пистолет и усмехнулся. – Вот, держи, наградной от  меня. Только ты не высовывайся. Будешь у нас медсестрой, раненых бойцов перевязывать.

Ройзман взял АКМ, положил в карман хаттабку и пошел на первый этаж. Он не сказал ей и пока не хотел говорить остальным то, что сам уже понял. При любом раскладе всем им уйти отсюда не получится. То есть теоретически уйти-то можно – сесть в вертолет и улететь. Но тогда рудрихиты войдут в здание и обезвредят бомбы. Достаточно ведь просто отцепить взрыватели и вышвырнуть их на улицу. Десяти минут им хватит. Может быть, они не все успеют разминировать, но результат операции сведется к нулю. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Ройзман понимал, что тем человеком, кто закроет заслонку, может оказаться он сам. Да что там говорить – скорее всего, он и окажется.

В фойе у выбитого окна сидели Маленкин, Санников и Бычков, рядом стоял баллон с взрывчаткой. У соседнего окна притаились Новичков и Лексус. Евгений, пригибаясь, подошел к ним:

- Как настроение, парни?

- Нормально, - улыбнулся Егор. – Бывало и хуже. А почему они нас просто «Шмелями» не пожгут, как мы их?

Его невозмутимость в самых пиковых ситуациях всегда поражала Ройзмана.

- Во-первых, они еще не знают, что мы их главного того, - он провел рукой по шее, – а во-вторых, у них же тут производство жизненно важного для определенных групп граждан зелья. А где Гаврилов с Васей?

Новичков показал пальцем вверх:

- На второй этаж пошли. Тут всего два окна, чего здесь такой толпе делать?

Ройзман изложил диспозицию:

- У них там подкрепление подошло. Сейчас полезут. Свинец их не берет. Убить нельзя, вы знаете. Только остановить на время. Целиться в голову, если что.

- Слушай, Жека, а хуле ранцевые огнеметы отменили в советской армии? – спросил Лексус. – Я уже два заряда спалил. Если было бы как во время второй мировой – сейчас ни одна сука вампирская сюда бы не подошла.

- Они же не знали, Гриша, что тебе такая хреновина понадобится! – хлопнул его по плечу Новиков. – Смотри туда лучше.      

- Слушайте, вы! – раздался лающий голос из матюгальника. – У вас ровно одна минута, чтобы выйти из здания с поднятыми руками. Мы гарантируем вам сохранение жизни!

Первым начал смеяться Новичков, за ним остальные. Это было действительно очень смешно.

- Не, мужики… Нет, вы слышали? Они… эти… – держась за живот, Аркадий тыкал рукой в сторону окна, - «гарантируют сохранение жизни». Вот уморы…

Как раз через минуту все угомонились. Евгений взял рацию:

- Дюша, как пойдут – звони. - Затем обратился к остальным: – Нас тут много на два окна, поэтому стреляем одиночными. Экономить надо.

Воздух разорвал сухой треск автоматных очередей. Били по окнам, и били плотно, чтобы не дать высунуться. По пустому залу фойе чиркали рикошеты. Бычков схватился за бедро:

- ****ь!

На серой брючине расползалось красное пятно.

- Ничего, - подмигнул Ройзман. – До свадьбы заживет.

- Жека, шухер! – прохрипела рация.

Ройзман вдруг подумал, что они сейчас будто рыбы. Пока здесь, в тихой воде, - вроде ничего. А как вынырнешь наружу и глотнешь – не воздуха, свинца – сразу неуютно становится.

- На счет три палим! – крикнул он. – Раз! Два! Три!

Ройзман вынырнул и увидел, как множество людей приближается навстречу ему, стреляя – кто с плеча, кто с бедра. Первым бежал тот самый, лысый в галстуке. Евгений, не думая, послал ему навстречу три пули. Лысый опять шмякнулся. Остальные мчались вперед, падая под очередями с трех этажей. Их прошивало насквозь, выбивая пыльные облачка и кусочки ткани, вышибая мозги и отрывая пальцы рук. Ройзман посмотрел на свою линию боя. Санникова и Маленкина рядом уже не было – оба лежали на полу, Маленкин еще подергивался.

- А-а-а!!! – завыл Ройзман.

Он развернулся и тут же получил пулю в печень. Это было очень больно. Евгений согнулся:

- Чо там, ****ь?

- Спокуха, Жека, валяются, - сказал, чуть высовываясь, Бычков.

В воздухе стояла щекочущая кисло-сладкая пороховая гарь. Ройзман пытался сдерживать пальцами ручеек, который вытекал у него из правого бока. Он выглянул: на площадке ворочались несколько десятков тел. Евгений на карачках подполз к распластавшемуся линолиуме Санникову:

- Андрюха!
 
Санников молчал. Пуля влетела ему прямо в глаз, и из-под затылка растеклась густая бордовая лужица, в которой островками плавали стрелянные гильзы. Рядом с ним ничком лежало бездыханное тело Маленкина. Ройзман чуть потормошил Женьку, как бы пытаясь разбудить его:

- Погодите, мужики. Живы будем – не помрем.

Рация опять захрипела. Это был Гаврилов:

- Жека, вертушка садится. Все быстро уходим.

- Мужики, короче, дело такое, - тихо сказал Ройзман. - Вы сейчас берете Андрюху с Женей, оставляете мне по рожку, и наверх, быстро!

Бычков запротестовал:

- Я не пойду.

- Я тоже, - сказал Новичков.

Лексус молча улыбался, поддерживая общее настроение.

Ройзман возмутился:

- Саботаж?! Отставить разговоры! Вам еще до *** чего на этой планете надо сделать. - Ему было тяжело говорить, он взял рацию. - Подарки ставим на десять минут, и все на крышу!

Все трое никуда не двигались. 

- Это не предательство, мужики, - умоляюще сказал Ройзман. – Не надо тут геройствовать, я и один их задержу. Идите со спокойной душой. За меня не переживайте. Ну, быстрее! 

 Наконец, все всё поняли и отправились выполнять. Лексус и Новичков взяли трупы за ноги и, пригнувшись, поволокли их вглубь. Евгений сурово посмотрел на Бычкова:

- Давайте, Егор. Ну! Гоп, гоп! Так надо.

Бычков сплюнул и побежал ставить детонаторы. Ройзман остался один. Он почувствовал, как вместе с ними силы покидают его и поставил на ручных часах таймер. Отсчет десяти минут пошел. «Собраться, - сказал он про себя, - надо собраться».

- Встают, Жека! – В рации раздался голос Вики Бессоновой.

- Спасибо, родная, - пробурчал Ройзман.

- Прощай, - сказала Вика.

Голос ее дрожал.

- Прощай, - ответил Ройзман.

Он поменял магазин и поднялся к окну. Рудрихиты, как зомби, шли ко входу.

- Нате, жрите, суки! – Ройзман начал расстреливать их очередями.

По его огневой точке тоже вели прицельный огонь, но мазали – пули летели мимо и мимо. АКМ опустел. Ройзман взял другой автомат. Пятнадцать он уже положил:

- Отдохните, ребятки.

Судя по шуму, команда уже грузилась в вертолет. Ройзман увидел, как за пожарной машиной притаилась длинноногая офисная девка в черной блузке и мини-юбке. Сексапильно присев на корточки, она целилась в район крыши из переносного зенитно-ракетного комплекса. «А хороша, шалава!», - Ройзман прогнал мимолетную амурную стрелу и переставил на одиночный:

- На, лови!

Ракетчица дернула головой, выронила из рук базуку и картинно упала.

- Так-то лучше.

Из-за БТРа вывалила новая толпа – на этот раз, человек десять. Ройзман судорожно поменял рожок и начал стрелять по ним. Трое упали, подкошенные. Он остервенело жал на курок, но патроны закончились. Где-то вверху тарахтел вертолет, и нагнетаемый им ветер поднял пыльную поземку. Ройзман посмотрел на часы: пошла последняя минута. «Все, - подумал он и погладил стоявшую рядом бомбу. – Вот теперь все». Он достал из кармана хаттабку, прижал рычаг и выдернул кольцо. Двери проходной с грохотом раскрылись, и в холл, ломая турникеты, вбежало несколько человек. Первый из них был приземистый седой мужичок с раздвоенной лопатистой бородой, как у Льва Толстого.

- Руки! – заорал мужичок, целясь в него из трехлинейки Мосина.

- Эйн момент, - Ройзман положил хаттабку на баллон и поднял руки.


СЕМЬ ГОЛОВ

- Уважаемые пассажиры! – раздался голос из динамиков. – Наш самолет начинает посадку в Международном аэропорту Тенерифе имени Королевы Софии. Просим вас пристегнуть ремни и привести кресла в вертикальное положение. Температура воздуха в аэропорту прибытия плюс двадцать семь градусов.

- Позвольте, я уберу?

Симпатичная стюардесса с бейджем «Tamara», похожая на легендарную советскую киноактрису Александру Яковлеву в ее двадцатилетнем возрасте, имела в виду заваленный апельсиновыми корками столик перед Ксенией.

- Конечно, - улыбнулась Собчак. – И мохито мне принесите. Безалкогольный.

 - При посадке не положено, извините.

Ксения внимательно посмотрела не нее через очки. Новый гаджет компании - Google Glasses - моментально идентифицировал собеседницу по снимку и выдал всю имеющуюся в социальных сетях информацию о ней. Последней записью Тамары на стене в фейсбуке было «У нас на борту – аж сама Ксения Собчак!!! ))) Она такая классная! Прикиньте!» И фотография Ксении, сидящей в салоне. «Так себе у меня конспирация. - Собчак нащупала в сумке британский паспорт. – Видимо, операцию придется делать пластическую. Хотя, какую операцию – в паспорте же моя фотография. Ну ладно, будем надеяться, за рубежами нашей могучей родины мой фейс не очень примелькался». Она сняла очки и обратилась к бортпроводнице:

- Тамара, вы же сами считаете, что я классная.

- Да, конечно.

- Ну так принесите мохито! Бизнес-класс же.

- Извините еще раз. Безопасность, сами понимаете.

Собчак отвернулась к окну:

- Раз не положено, значит, нельзя. Dura lex, sed lex.* Идите.

- А ремни?

- Будут вам и ремни, и крестные муки! - Ксения пытливо посмотрела на стюардессу. Она ей понравилась. – Вы же не прямо сейчас обратно улетаете?

- Да нет, завтра…

- Что вы делаете вечером?

- В каком смысле то есть?

- Я бы хотела увидеть вас сегодня.

- Меня?! – Для Тамары это было совсем неожиданно. – Зачем?

- А вы что, не хотели бы потусоваться в моей компании? – ответила вопросом на вопрос Собчак. – Больно не будет.

- Да я не сомневаюсь, - хихикнула стюардесса. - Но я не могу, извините.

- Это почему же?

- У нас экипаж, Ксения Анатольевна. Согласно инструкции, я не могу отлучаться из номера в отеле без согласия командира экипажа.

- А кто у нас командир экипажа?

- Георгий Степанович… - немного растерялась Юлия.

- А второй пилот, стало быть, Анатолий Александрович, - подмигнула Собчак.

Тамара немного удивилась:

- Да, точно… А как вы догадались? Вы с ними знакомы?

- Нет, не знакома. Просто интуиция.

Собчак еще в Москве, при посадке, обратила внимание на бывалого крепкого мужичка с грустными глазами, который был очень похож – если не сказать больше - на актера Георгия Жженова, исполнившего роль командира экипажа авиалайнера в советском фильме-катастрофе «Экипаж». Он стоял в проходе из «рукава» и, хрипло посмеиваясь, нарочито громко рассказывал стюардессам какие-то сальные байки. Ксении даже показалось, что мужичок немного навеселе, но на этот раз она решила не скандалить по такому пустячному, в сущности, поводу. 

- Ладно, я поговорю с ним, - сказала Собчак. – А бортинженер у вас, конечно же, Игорь?

- А вот и не угадали! – довольно засмеялась Тамара и кивнула в сторону прохода за спинкой кресла Собчак. – Бортинженер у нас Виктор. Вот он, кстати. Дорогой, познакомься с Ксенией Анатольевной.

Перед Собчак оказался худой усатый мужчина лет сорока пяти. Он был похож на актера Леонида Филатова, игравшего в «Экипаже» бортинженера, но не в точности. Ксения присмотрелась и поняла, кто мог бы оказаться его братом близнецом. «Русский оружейный барон» Виктор Бут, которого агенты DEA заманили в свою сеть, арестовали в Тайланде и экстрадировали в США, где на показательном процессе он получил 25 лет тюрьмы за «заговор против американских граждан», заключавшийся в намерении поставить партию оружия колумбийским революционным повстанцам из FARC. Бут небрежно отмахнул назад свисавшие на лоб волосы и представился:

- Виктор Анатольевич. Очень приятно.

- Ксения Анатольевна, - задумчиво произнесла Собчак.

- Пойдем, Тамара, дело есть. - Виктор взял стюардессу за руку.

- Извините, я пошла, - обратилась Тамара к Собчак.

- Конечно. Еще увидимся.

Она посмотрела в иллюминатор. Над островом Тенерифе – «снежной горой», как его называли аборигены гуанчи - возвышался величественный вулкан Тейде, поднявшийся почти на четыре километра. Последнее извержение вулкана произошло в конце XIX века, и с тех пор Тейде спал. Собственно, весь Канарский архипелаг – это семь вулканов, выпирающих из океанской впадины над уровнем моря. Учитывая четырехкилометровую глубину океана, эти горы являются одними из величайших на планете, и легко поспорят с «короной Земли» - четырнадцатью восьмитысячниками в Гималаях и Каракоруме. Благодаря уникальному климату и относительной близости Старого Света эти места превратились в один из мировых символов беззаботной жизни. Внизу проплывали золотистые пляжи, утопающие в зелени виллы и отели, стоящие на рейде яхты и круизные лайнеры. Собчак вдруг увидела, как этот умиротворяющий пейзаж преобразился. Под крылом самолета разверзлось огромное море огня, в который были погружены люди, словно прозрачные горящие угли, все почерневшие или темно бронзовые. Плавая в пожаре, они то поднимались в воздух на языках пламени, исторгающихся изнутри их самих вместе с большими облаками дыма, то падали обратно, рассыпаясь во все стороны, как искры в огромном пожаре - без равновесия, сопровождаемые стонами от боли и отчаяния.

Видение продолжалось секунду и ушло, словно его и не было. «Боинг» заходил на посадку, подрагивая крыльями в воздушных потоках, и Ксения вдруг почувствовала необычайную легкость, будто бы сама планировала над островом. Самолет выпустил шасси, приближаясь к взлетно-посадочной полосе. Через пару минут он коснулась бетона, и затрясся. Пассажирский контингент, по обыкновению, принялся пошло хлопать в ладоши, как будто никто никогда не слышал о том, как самолеты выкатываются за пределы взлетно-посадочной полосы, и чем это порой заканчивается. Наконец, лайнер вырулил к своему стойлу и застыл. Довольные пассажиры из бизнес-класса засобирались на выход. Ксения невозмутимо проверила сумку, продолжая сидеть на месте. Она взяла заламинированную инструкцию по спасению в случае чрезвычайной ситуации и начала ее рассматривать – первый раз в жизни. На картинках в виде комикса были изображены действия условного человека в случае катастрофы. Человек надевал спасательный жилет и выбирался из самолета по надувному трапу. Собчак уже было представила себе, как бы нелепо она сама выглядела в такой ситуации, но из кабины пилотов как раз вышел командир воздушного судна. На лице КВС была блаженная улыбка.

- Надо же, кто у нас тут! – Он расплылся и погрозил Ксении пальцем. – Ксения Анатольевна! А мне уже доложили, моя дорогая, что вы приставали к членам экипажа с непристойными предложениями.

Он подмигнул и щелкнул языком. «В говно», - оценила Собчак.

- Знаете, Георгий Степанович, - задумчиво произнесла она. – Хотя лайнер наш вы как-то посадили…

- О! – командир показал ей сухую, выскобленную ладонь. – Это у нас на автопилоте.

- Однако если бы вы сейчас дыхнули в трубочку, то, боюсь, она не выдержала бы такого экстремального испытания.

- Как можно! – КВС пытался протестовать.

- Хорошо. Я прямо сейчас пишу в твиттере о том, что здесь происходит. После этого мы вызываем местную полицию, и вы проходите освидетельствование. Договорились?

Георгий Степанович заслонил рот рукой – судя по всему, он сам понял, что перегаром от него несет так, что могут увянуть все цветы на Тенерифе. Командир смирился с ситуацией:

– Что вы хотите?

- Я хочу, чтобы два члена экипажа сопровождали меня сегодня на острове.

- Кто же?

- Бортпроводник и бортинженер. Тамара и Виктор.

- Да пожалуйста! – командир махнул рукой. – Делов-то! Только прошу вернуть в целости и сохранности.

- Даже не сомневайтесь. Только у меня к вам просьба: не пейте больше ничего алкогольного. Лучше примите холодный душ, поспите. Расслабьтесь, Георгий Степанович. Но ненадолго.

Собчак улыбнулась и направилась к выходу, где стояла Тамара.

- Пойдемте со мной, - сказала ей Ксения. – С вашим командиром я все согласовала. Только мы еще Виктора возьмем с собой.

- Ой, я сейчас! – Тамара подпрыгнула от радости.

Она обернулась за полминуты, ведя за руку смущенного Бута.

- Я это… - удивился Бут, – мы бы хотели знать, что все это означает.

- Спокойно, -  сказала Ксения. – Неужели вы сомневаетесь?

- Ни в коей мере, - буркнул Бут.

- Тогда пошли.

У трапа стоял черный пикап с эмблемой местной полиции, у двери которого скучал нарочито небритый длинноволосый юноша лет двадцати пяти. Его чернявое лицо, помимо стильных солнцезащитных очков, украшал уаджет. Завидев Ксению, юноша оживился:
 
- Hola, se;ora!*

- Привет, Эмануэль. - Ксения поцеловалась с ним. – А погода у вас тут хорошая.

- Стараемся, в меру сил, - улыбнулся Эмануэль. – Боги слышат наши молитвы.

- Это Тамара и Виктор. - Собчак представила своих новых знакомых. – Они поедут с нами.

- Но сеньора… - попытался возразить полицейский. Он приблизился к ней и прошептал на ухо: - Они ведь не посвящены.

- Во-первых, это легко исправить, - ответила Ксения. – Ты ведь тоже когда-то не был посвящен. А во-вторых, я знаю, что делаю.

- Конечно, сеньора. - Эмануэль обежал машину и открыл правую переднюю дверь. – Прошу.

- Спасибо, дорогой. - Ксения прыгнула на переднее сиденье.

Тамара с Виктором залезли назад. Собчак на всякий случай повертела зеркало заднего вида: стюардесса и ее бойфренд были на месте. «Да, в общем-то, и не похоже, чтобы она была из этих… - подумала Ксения. – Такая открытая душа, все мысли читаются».

- Поехали!

Машина тронулась вдоль терминала.

- Президент ожидает вас, - взволнованно сказал Эмануэль. - Объясните мне, что это все значит?

- Я вам объясню, Эмануэль, - улыбнулась Собчак. – Но для начала мы должны посмотреть на пирамиды Гуимар.

- Как скажете, сеньора.

Она все еще сомневалась. Послание было четким и ясным, но Ксения никак не могла поверить, что такое в принципе возможно. Весь мир вокруг нее был таким осязаемым. Пролетающие мимо пальмы, загорелые мужчины в легких одеждах, девушки в бикини, уличные ресторанчики, - все это создавало ощущение прочности бытия. Проблема была в том, что не только она, но и все эти люди были уверены в этой непоколебимости. «Хотя, к Эманулю это, конечно же, не относится, - подумала она и тут же поправила сама себя. – Так он же и не совсем человек». Через двадцать минут они свернули к национальному парку, где располагались пирамиды Гумар. Это были не египетские пирамиды, конечно. Кубические сооружения из камней, поднимавшиеся от земли на уровень трехэтажного дома.

- Что вам до этих пирамид? – спросил Эмануэль, выходя из машины. – Камни и есть камни. Хотя Тур Хейердал считал, что их инопланетяне построили.

Они вчетвером двинулись через ворота пустого национального парка.

- Никаких инопланетян не существует. - Ксения подошла к углу центральной пирамиды. – Но знаки, несомненно, здесь присутствуют. Мне надо убедиться, что все будет именно так, как и было сказано. Видите вон тот камень?

Она показывала на булыжник в самом низу сооружения. Он действительно несколько выделялся из основной массы своим красным цветом.

- Да, сеньора, вижу, - озадаченно ответил Эмануэль.

- Вытащите его.

- Зачем? – удивился полицейский.

- Какая разница, зачем. Просто сделайте то, что я говорю.

- Я не могу. Это же национальный памятник. А я, все-таки, служу в полиции.

- Виктор, - Собчак обратилась к Буту, – ну хоть вы мужчина?

- Для этого мне нужен какой-то… - Бут задумался, - инструмент.

- Вот же, Витя! – Тамара держала в руках ржавую металлическую балку.

Виктор подошел к пирамиде и начал выковыривать камень из ее основания. Камень поддался на удивление легко. Бут вытащил булыжник, и тут же отстранился: из отверстия в пирамиде вырвались клубы дыма. Собчак подошла и посмотрела. В глубине светилось что-то вроде углей, как в топке паровоза.

- Теперь понимаете? - спросила она Эмануэля, отряхивая золу.

- Теперь да.

- Тогда поехали.

Бут аккуратно вставил обгоревший камень обратно. Ксения увидела, как на остров надвигается странная, необычная для этого времени года пелена. Это было не облако и не туман. Со стороны океана, над пальмами, простиралась перистая перламутровая облачность, своим блеском напоминавшая стеклянную вату.

- Поторопитесь, Эмануэль, - сказала она. – У нас не очень много времени.

 Через четверть часа они уже подъезжали к вилле на западной окраине столицы провинции - города Санта-Крус. Бывший некогда простым школьным учителем губернатор и в одном лице президент островного государства Паулино Риверо встречал у входа. На его высоком смуглом лбу виднелся глаз Хора. Ксения отметила про себя, как этот аксессуар ему к лицу. Еще она обратила внимание, что все в этой резиденции было обставлено нарочито скромно, не по-президентски.

- Рад видеть вас, - сказал президент. – Прошу к столу. Ягнятина сегодня отменно поджарилась на углях.

- Конечно, - улыбнулась Собчак и протянула ему руку. – Но у нас есть более важные дела, чем ваша баранина.

- Баранина, не сомневайтесь, великолепная! – Риверо приложился к руке и рассмеялся. – Позвольте я провожу.

- Позволяю.

В столовой комнате на первом этаже дома был, действительно, накрыт ужин. В зале уже находилось восемь человек – губернаторы всех семи островов архипелага и жена президента Клеопатра. Все они принадлежали к местному братству.

- Прошу вас! - Эффектная женщина в летах поздоровалась с гостями и пригласила присаживаться к столу. – Отведайте этот дивный андалузский суп.

- Спасибо, Клео, - сказала Собчак, присаживаясь. – Но ведь у нас, у русских, для начала принято выпить. На аперитив. Не нальете гостям?

Перед Ксенией, Виктором и Тамарой тут же оказались стопки, которые Клеопатра наполнила высокоградусным кальвадосом. Уже отходя, она будто бы случайно выронила бутыль, которая разбилась вдребезги об венецианский пол гостиной. Ксения потянулась к осколкам:

- Ах, блин!

Из пальца ее сочилась кровь. Собчак капнула в рюмки – сначала Тамаре, потом Буту. Жидкость окрасилась в изумрудный цвет. Члены экипажа смотрели на Ксению несколько оторопело. Клеопатра разливала по бокалам остальных красное вино.

- Это… То есть да? - спросил Виктор.

- А вы сомневаетесь? – укоризненно посмотрела на него Собчак.

- Надо бы тост сказать.

- Вы же мужчина, вы и говорите.

Бут встал, пытаясь сообразить, что бы сказать:

- Ваше здоровье! – выпалил он.

- От всей души поддерживаю, - улыбнулась Собчак. – И вы, Тамара, присоединяйтесь.

Послышался звон бокалов. Бут с Тамарой выпили и на мгновенье выпали из общества. Остальные приступили к супу. Когда новички очнулись, Клеопатра уже раскладывала ягненка.

- Последние новости из Америки совсем не радуют, - заметил Паулино. – У меня такое ощущение, что рудрихиты готовят нам неприятный сюрприз.

- О том, что они нам готовят, мы узнаем прямо сейчас, - ответила Собчак. – Который час?

Клеопатра показала на старинные часы с боем:

- Почти полночь. Теперь нас тринадцать. Все сходится.

Это были ровно такие же часы, которые Собчак видела на Патриарших прудах. Все замерли, прислушиваясь к скрежету поворачивающихся шестеренок. Часы начали бить свою заунывную песню; бом, бом, бом… На двенадцатом ударе возникла вспышка, и за их столом оказался Хор.

- Hola! - поздоровался он.

- Бог мой, я иногда офигеваю, - дернулась Ксения. – Хор! Ты нас тут зачем собрал?

- Порою встреча людей сама по себе важнее, чем повод для собрания. Но в данном случае все гораздо сложнее. Вы же знаете древнее пророчество о звере.

- Конечно, - сказал Паулино. – «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим».

- Вот именно, - сказал Хор. - Послушайте меня. Все открылось. Семь голов – это семь ваших островов. Сегодня начнется извержение. Сначала на Тенерифе, потом на всех остальных островах. Необходимо убрать людей отсюда. У вас ровно семь часов. После этого острова исчезнут в пучине морской, и понесут неисчислимые бедствия всем, до кого дотянутся.

Возникло замешательство. Риверо вскочил:

- Но это же два миллиона человек! Как мы сможем их убрать отсюда? Куда? Как?!

- Те, кто спасется – и есть те, кому спасение даровано будет. Мне больно говорить об этом, но есть вещи, которые не в моей власти.

Президент сокрушенно схватился за голову:

- Хор, неужели невозможно было об этом сказать ранее?

- Этот сценарий - часть адской машины, которую враг наш запускает помалу. А я не могу проникнуть в помыслы этого врага, потому что природа его иная. Если бы я знал об этом ранее, не случились бы многие вещи, которые случились и еще случатся. Все в этом мире имеет связь.

- Но послушай, Хор! – Риверо сжал кулаки. – У нас нет такого количества кораблей… - Он обратился к губернаторам островов: – Сколько людей мы сможем увести в океан?

Хавьер Бардем, недавно ставший губернатором своего родного острова Гран-Канария, тихо сказал:

- Максимум – тысяч сто. На приколе в Лас-Пальмас еще яхты. Ну, еще тысяч сто.

- Катастрофа! – воскликнул президент, обращаясь к Хору. – Как?

- Я направил к островам флотилию. Она уже на рейде. Отправляйте  людей на корабли. Пусть люди берут все, что может держаться на воде, и выходят в океан. В трех аэропортах стоит тысяча самолетов. Ведите людей туда. Иного выхода нет.

Хор исчез. Все оказались в некотором замешательстве. Первым нарушил молчание Эмануэль, обращаясь к Риверо:

- Надо поднимать полицию, сеньор.

Паулино положил ему руку на плечо:

- Да, сынок, делай так, как нужно. Надеюсь, вы успеете.

- Я тоже надеюсь!

Президент взял за ножку свой бокал, в который на сладкое вино залетела муха и увязла на донышке:

- Глядя на стены этого хрустального сосуда вокруг себя, сытое и пьяное создание думает, что не может быть ничего более прочного и вечного во вселенной.

Он в ярости швырнул бокал о стену, и хрусталь разлетелся по полу градом мельчайших осколков:

- Никто! Никто, сидя у телевизора или лежа в постели, не в состоянии поверить, что через мгновенье случится именно это! В этом состоит человеческая природа. - Президент повернулся к Клеопатре. - Мне необходимо немедленно выступить с обращением к народу. Дорогая, позвони Игнасио. Нужен прямой эфир, и как можно быстрее.

Клеопатра молча удалилась.

- А вы что здесь делаете? – возмутился Риверо, оглядывая губернаторов. – Идите к вашим вертолетам, летите к нашим гражданам и спасайте их!

Губернаторы ушли. Риверо обратился к Собчак:

- Ксения, задержитесь, пожалуйста.

Ксения повернулась к Тамаре с Бутом:

- Друзья, вам надо немедленно отправляться в аэропорт, самолет к вылету готовить. Надеюсь, Георгий Степанович и остальные члены экипажа не откажутся с вами выпить? – Ксения хитро посмотрела на их рюмки.

- Конечно, - смутился Бут. – Но как же мы поедем? Эмануэль уже далеко, небось. Да ему и не до нас теперь.

- Господин президент, - Собчак обратилась к хозяину дома,  – им надо ехать. Машину дадите?

- Машину не могу, - ответил Риверо. – Она нам пригодится. Но у моего сына есть скутер. Стоит во дворе. Вы же умеете обращаться с этой техникой?

- Я умею! – воскликнула Тамара.

- Тогда идите, - напутствовала их Собчак. – Вас в каком отеле селят?

- Ucanca, - немного смутилась Тамара. – Там всего две звезды и пляж за три километра, зато до аэропорта рукой подать.

- Да уж, - вздохнула Собчак, забивая себе данные в смартфон. – Экономят у нас на персонале. Телефон дайте.

- Вот. - Бут протянул визитку.

- Хорошо, - Ксения улыбнулась, – ступайте. Позже увидимся.

Виктор с Тамарой ушли. На заставленном столе остались тарелки с недоеденной бараниной, приборы да валяющиеся бокалы. Риверо встал. Он подозвал Собчак, вышел на террасу и сказал:

- Обстоятельства складываются так, что мне придется остаться здесь навсегда.

Собчак удивленно посмотрела на президента:

- Что ты этим хочешь сказать, Паулино? Где твой самолет, в Лос-Родеос? Здесь десять минут ехать.

- У меня нет никакого  самолета, - улыбнулся Паулино. - Это у вас, у русских, каждому губернатору полагается вип-джет.

- Так полетели с нами. У нас большой самолет.

- Дело не в возможности спасения. Ты же знаешь, что капитан покидает тонущее судно последним. Я не могу покинуть остров, пока все его жители и гости не будут эвакуированы. Но это невозможно, как ты понимаешь.

- Сеньор, я весьма тронута этим порывом. Тогда какого черта здесь делаю я?! – возмутилась Ксения. – Как я теперь попаду в аэропорт? Мне ведь тоже надо заниматься эвакуацией людей.

- Именно поэтому я попросил тебя задержаться. Клеопатра сейчас завезет меня в телецентр, а потом возьми ее с собой, пожалуйста. Если бы тебя не было, я не уверен, что она согласилась бы оставить меня и бежать с острова.

Собчак все поняла:

- Да никаких проблем. Только сейчас еще звонок сделаю…
 
Ее прервал грохот. Земля дернулась, и оба повалились на пол. Дом накренился, с потолка что-то посыпалось.

- Вот и началось, - сказал президент. – Поехали быстрее.

Они выбежали из готового рухнуть дома и сели в машину, за рулем которой уже сидела Клеопатра. В вечернем небе над вулканом Тейде поднимались клубы дыма. Машина мчалась по улочкам Санта-Крус к центру города. Народ уже начал вытряхиваться из постелей и протестовать. «Любая беда порождает протест, - подумала Ксения. - А любой протест, с большой долей вероятности, порождает беду». Люди были кто в чем, некоторые – в чем мать родила. Небритые и нечесанные, опухшие, страшные. Они вытаскивали на улицу детей. Неожиданно перед машиной выбежала собачка, за которой бежала маленькая девочка, пытаясь догнать ее.

-  Стой! – в ужасе закричала Собчак.

Жена президента дала по тормозам, мешки безопасности сработали штатно, но непристегнутая Ксения ударилась лицом о подголовник переднего кресла.

- Вот же ****ь! – закричала она от боли.

Выскочила из машины, смахивая с подбородка капающую кровь, подбежала к ребенку:

- Ты жива, деточка?

- Мне пёсика жалко.

Собчак присела на корточки:

- Где твои папа и мама?

Девочка показала на груду камней и щебенки, которые еще недавно были домом:

- Они умерли.

- Как тебя зовут? – спросила Собчак.

- Кристина. - Девочка начала плакать. – Мне страшно, тётя! Почему это происходит? Я не хочу умирать!

- Ты не умрешь! – крикнула Ксения. – Перестань говорить глупости. Ты не умрешь никогда. Ты будешь жить вечно. Поедешь со мной?

- Да.

 Ксения взяла ее за руку и подвела к машине. Кристина залезла с ней на заднее сиденье. До телецентра ехали молча, маневрируя между горящими машинами и бегающими через улицы людьми в чем мать родила. Собчак почувствовала, как раны на лице затягиваются. «В этом бессмертии есть что-то прикольное», - подумала она. Клеопатра вырулила к стеклянному, слегка осыпавшемуся дому. Президент поцеловал жену, попрощался с Ксенией и ребенком, и обреченно пошел к зданию. Клеопатра развернула машину:

- Куда едем?

- Отель Ucanca. Там сейчас экипаж нашего самолета. У меня вот тут на карте…

- Я знаю, где это. У вас, говоришь, самолет?

- Да, стоит, - подтвердила Собчак. – Вопрос только в том, сможем ли мы сейчас по побережью доехать. Тейде вот-вот извергаться начнет.

- Других вариантов нет, - сказала Клеопатра. – Если не доедем, значит – не судьба. Значит, я своего Паулино раньше увижу.

Они помчались к Autopista del Sur – южному шоссе, ведущему в аэропорт.

- А где ваши дети, Клеопатра? – спросила Собчак.

- Дети на континенте.

Она явно была не в настроении обсуждать семью, и ее можно было понять. Клеопатра включила радио. На местной волне ведущая взволнованно сообщила, что сейчас с обращением выступит президент.

- Сограждане! - начал Роберто, голос его дрожал. – В этот решительный час я обращаюсь к вам не как президент, а как брат ваш. К нам пришла большая беда. То, что происходит сейчас – не просто землетрясение и очередное извержение Тейде. Это предвестник смерти. Через несколько часов все то, что мы считали своим домом, чем гордились и думали, что нет более райского уголка на Земле, перестанет существовать. Все острова нашего архипелага извергнут подземный огонь и исчезнут. Они обречены. Единственный путь к спасению – немедленно покинуть жилища и выйти в океан. Уходите из ваших домов, используйте все подручные средства для того, чтобы покинуть сушу. У тех, кто окажется в океане, есть шанс на спасение. У тех, кто будет здесь, шансов нет никаких. Поверьте мне. Я с вами. До конца, до самого последнего предела своей жизни. Я не уйду с этого места, пока не буду уверен, что последний человек покинул Тенерифе.

Клеопатра погладила табло радиоприемника, будто она касалась своего мужа:

- Прощай, любимый мой!

- Прощайте, - словно ответил ей Паулино. – Прошу прощения у всех людей, кого нечаянно обидел. Прошу прощения и у тех, кого не заметил, не обратил внимания. Перед лицом вечности, в которую мы уходим, имеет значение каждая деталь. Я сделал все, что мог. Мне не стыдно за прожитую жизнь на этой земле. 

- Какой же он хороший человек, - прошептала Собчак.

- Да, сестра, Паулино – такой. Всегда был таким. Я знала, что он не сдастся. Чувствовала это.

Ксения не видела ее лица, но поняла, что Клеопатра плачет.

- Клео, перестань! – Собчак положила ей на плечо руку. – Там ему будет хорошо. Это же всего лишь перемена места жительства. Каждый из нас мечтает закончить так, как он.

- Да, наверное.

Ксения посмотрела на Тейде. Это было совершенно завораживающее зрелище. Вулкан начал изрыгать из себя снопы огня, озаряя всполохами еще не утихшее ночное небо. Это было страшно и красиво одновременно. Собчак представила себя и своих попутчиков с космической высоты  -  двигающихся по дороге-ниточке вдоль побережья океана на микроскопической машинке. «С одной стороны, - подумала она. - Мы лишь мелкие, ничтожные букашками на фоне этого грандиозного явления природы. С другой стороны, разве не мы же сами породили это?». Кристина вновь задрожала и начала хныкать. Собчак прижала ее к себе:

- Не волнуйся, девочка моя, все будет хорошо. Сейчас я тебе игрушку дам. - Она достала смартфон. – Надеюсь, связь тут еще работает.

Сеть была доступна. Быстро перебирая большими пальцами, Ксения написала твит: «Всем, кто сейчас на Тенерифе: не слушайте тех, кто говорит, что это пройдет. Либо в океан, либо быстро подъезжайте в аэропорт». Она оторвалась от мигающего гаджета и посмотрела вперед – туда, куда вела машину Клеопатра. Тьму озарял ручеек лавы, который спускался от огромного потока, надвигающегося справа. Этот ручеек уже достиг дороги – он преодолел канавку и начал ощупывать асфальт полотна. Собчак хотела было заорать «Стой!!!», как Клеопатра резко вдавила в пол педаль газа и, заложив вираж, объехала жадную огненную лапку. Ксения посмотрела назад: с прожженными шинами, ехавшие за ними машины падали под склон. Повернувшись обратно, она нашла на смартфоне любимую игру российских чиновников Angry Birds и протянула его ребенку:

- На-ка, поиграй с птичками. А в окошко лучше не смотри пока.

Когда подъехали к тому месту, где должен был стоять отель Ucanca, выяснилось, что гостиницы - в том смысле, какой вкладывается в сооружение, где проживают люди - там уже не было: одно крыло двухэтажного желтого здания рухнуло, другое горело. Около входа бесцельно бродили полуодетые люди, многие держались за голову. Собчак вышла из машины.

 - Ждите меня здесь. 

Членов экипажа среди выживших постояльцев, стоявших вокруг развалин, не было. Ксения уже хотела было набрать телефон Тамары, как ее взяли за руку. Собчак обернулась – за ее спиной стоял КВС.

- Ксения Анатольевна! – раскинул объятия Георгий Степанович.

- Георгий Степанович! – Собчак посмотрела на его лоб и поняла, что Бут с Тамарой справились. - Я же говорила, что увидимся. Нам надо немедленно вылетать отсюда. Вы готовы совершить подвиг?

- Я как пионер – всегда готов! – пьяно рассмеялся командир.

- А где же наши ребята и девчата? – спросила Собчак.

- Да вон, в автобусе сидят. Мы, собственно, вас ждем. Двоих уже отправили в аэропорт – проконтролировать заправку и трап подогнать.

Неподалеку, действительно, стоял микроавтобус «Мерседес» на 15 человек. Капитан проводил ее к машине и открыл дверь. Сидевшие внутри члены экипажа поприветствовали свою именитую пассажирку.

- Короче, друзья мои, - обратилась к ним Собчак. – Сейчас мы едем к терминалу. Там будут люди, много людей. Все в самолет не влезут. Придется фильтровать. Вы поняли? Оружие есть?

- Нам не положено, - с огорчением заявил стоявший рядом Георгий Степанович.

- А нам положено. - Бут достал из своей большой спортивной сумки винтовку М-16.

- Витя! – укоризненно посмотрел на него командир. – Опять ты за свое!

- Извините, Георгий Степанович. - Бут проверил магазин. – Сколько волка не корми…

Собчак привела Клеопатру с Кристиной, которые заняли места в автобусе. Тут Ксения заметила, что кресло водителя пустует.

- А где же наш шофер? – спросила она курившего у двери Георгия Степановича.

- Убежал, как землетрясение началось.

- Вот дурак!

- Да уж, дурак, - согласился КВС. – Да и хрен с ним. Я сам за руль сяду.

Он бросил на асфальт непогашенную сигарету и пошел к шоферской кабине. Ксения села радом с ним на пассажирское кресло.

- Никого не забыли? – шутливо обернулся к салону Георгий Степанович.

- Не-ет! – дружно ответил экипаж.

- Ну, тогда вперед.

Они и двинулись к аэропорту, распевая песню Александры Пахмутовой и Николая Добронравова «Надежда».

Светит незнакомая звезда,
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлётные огни аэродромов.
Здесь у нас туманы и дожди,
Здесь у нас холодные рассветы,
Здесь на неизведанном пути
Ждут замысловатые сюжеты.

Надежда - мой компас земной,
А удача - награда за смелость,
А песни довольно одной,
Чтоб только о доме в ней пелось.

Дорогу потряхивало. На подъезде к «Рейне Софии» Ксения увидела валяющиеся по обочинам машины.

- А самолет-то цел? – насторожилась она.

- Да что с ним станется! – отмахнулся КВС.

- А давайте через вип-зону, справа, - предложила сидевшая прямо за ними Тамара.

- Логично, - командир вырулил вправо и направил машину к «королевской» дорожке, – сейчас попробуем.

Железные ворота с бронзовыми наконечниками оказались заперты, хотя покосились немного.

- Видимо, все, кто мог, уже улетели, а остальные разбежались кто куда, - предположила Собчак.

- Георгий Степанович, а вы ворота сшибайте – там же рядом наш самолет стоит!

Это была Тамара.

- Ну, тогда держитесь покрепче!

Командир разогнался, протаранил ворота и выскочил на летное поле. Их «Боинг» стоял одиноко в нескольких сотнях метров от здания аэровокзала. Трап к нему действительно уже подогнали.

- Странно, - подруливая к самолету сказал Георгий Степанович. – Что-то пассажиров не видно.

Высыпав из помятого автобуса, экипаж поднялся на борт и начал заводить машину. Собчак с Кристиной и Клеопатрой стояли внизу, у трапа и смотрели на вулкан. Тейде извергался все более и более свирепо.

- Если сейчас не улетим – нам конец, - сказала Собчак. – Только я не понимаю, кого спасать-то будем?

- Туда посмотри. - Клеопатра протянула руку по направлению к терминалу.

Оттуда, к ним навстречу, валила разноцветная и разношерстная толпа. Люди в шлепанцах, одетые в шорты и  майки, некоторые вообще полуголые, бежали, сминая друг друга, пытаясь дотащить свой скарб. Это было небольшое человеческое цунами, надвигавшееся на единственную оставшуюся в порту лодку. Собчак поцеловала в лоб Кристину:

- Девочка моя, быстро в самолет! Клеопатра, возьми ее.

Клеопатра взяла Кристину за руку, и они быстро побежали вверх по лестнице.

Толпа приближалась. Собчак вышла вперед и замахала руками:

- Стоп! Стоп!! Стэнд, ****ь!!!

Волна остановилась прямо перед нею, обдав Ксению потно-коньячным курортным запахом.

- Attention!* – заорала Собчак по-английски. – Слушайте меня очень внимательно! В этом самолете может поместиться максимум пятьсот человек. Вперед пойдут женщины с детьми, потом женщины до тридцати лет, потом мужчины моложе тридцати лет. Дальше – если получится.

- Слышь, ты, сука! – раздалась русская разговорная речь, и вперед вышел пьяный мужик лет сорока в шортах и гавайской рубашке. – Ты кто такая, ваще? Ты знаешь, с кем разговариваешь? Я генерал ГРУ, могу двумя пальцами тебя замочить. Сейчас пойду и сяду, и ни *** ты мне сделать не сможешь! Ясно, ****ь?

Он отпихнул хрупкую Собчак и двинулся к трапу. Раздался хлопок, мужик мотнул головой и упал, брызнув на асфальт кровью с кусочками мозга.  Это был Бут – он как раз спустился вниз. Виктор сделал еще три выстрела в воздух:

- Граждане! Слушайте, что она говорит! Может, мы все умрем сегодня, но у кого-то должен быть шанс. Мамы, идите сюда.

Из толпы стали нерешительно выходить женщины с детьми. Те, кто были с мужьями, оказались в сложной жизненной ситуации. Слышались всхлипы: «Коля, нет, я без тебя не пойду!» - «Иди, Валя, по-другому не получится». Тамара считала их, плачущих и поднимавшихся в самолет. Когда дети прошли, Собчак спросила ее:

- Сколько?

- Сто три.

- Теперь остальные бабы! – крикнула Собчак. – Now all other women!

- Эй, эй! Почему только женщины? – вышел вперед какой-то старый лысоватый испанец. – А мы что, не люди?

- Разберемся, - сказал Бут. - Вы пока отойдите, гражданин.

 На борт начали подниматься женщины – испуганные и непричесанные. Некоторые из них оглядывались, прощаясь со своими любимыми, иные, наоборот, сбросив груз с плеч, улыбались.

- Сколько? – спросила Собчак.

- Двести пятьдесят четыре, - ответила Тамара.

Бут перегородил трап:

- Тома и Ксюша, встаньте у входа в самолет и считайте, сколько человек мимо меня пройдет.

Когда Собчак с Тамарой дошли до двери, Виктор поднялся на несколько ступенек вверх по трапу и обратился к оставшимся по-русски и по-английски:

- Короче так, мужики. Осталось сто пятьдесят мест. Вас тут, я вижу, человек пятьсот. Давайте серьезно оценим свою жизнь и то, насколько мы с вами ей надобны. Вперед идут молодые и здоровые. И не пидарасы.

Из толпы выделились разного цвета кожи мужчины и направились к трапу. Виктор конюшим взглядом внимательно осматривал их. Двоих забраковал сразу – «пидоры». Потом вытаскивал из очереди старых и немощных. Стоя у входа в самолет и наблюдая за процессом внизу, Ксения подумала, что, наверное, в фашистском концлагере все было примерно так же. Однако она утешала себя тем, что в данном случае отбор был мерой явно вынужденной.

- Все! – закричала Тамара. – Все, Витя! Комплект!

- Так, ты – стой, - сказал Бут какому то негру, которому, судя по всему, не очень повезло в этот день. – Остальные – в сад!

- What the fuck! – возмутился последний несостоявшийся пассажир, пытаясь пролезть.  – I’m fucken US citizen! I’m workin’ for the US government, man!*

- Вот именно, что fucken, - подытожил Бут и заехал ему прикладом в челюсть.

Юноша полетел вниз, на людей у трапа, которые, отшвырнув его в сторону, предприняли попытку штурма. Бут, пятясь, дал очередь по толпе. Некоторые попадали, остальные разбежались. Тамара задраила дверь, и они почувствовали обычный салонный гул. Люди уже расселись. Впереди – дети, потом – женщины, в хвосте – молодые мужчины. «Прямо Ноев ковчег какой-то», - подумала Ксения, направляясь в кабину пилотов. Проходя мимо Кристины с Клеопатрой, устроившихся в бизнес-классе, она помахала им. «Место мне заняли, девчонки. Молодцы», - обратила она внимание на пустующее кресло рядом с девочкой.

- Ну как, Георгий Степанович, взлетать будем? – спросила она, заходя к экипажу.

- А куда мы денемся, Ксения Анатольевна! - КВС уверенно тыкал по разноцветным кнопкам.

Лайнер дернулся и поехал в сторону рулежной дорожки.

- Как считаешь, взлететь сможем? – спросил Георгий Степанович второго пилота.

- Не уверен, - ответил тот.

- Не уверен – не обгоняй, - усмехнулся командир. – Так раньше на автобусах написано было. У нас тут все чисто.

Они вырулили на полосу. Самолет тряхнуло.

- Вот, ****ь! – крикнул бортинженер. – Надеюсь, полосу не побило.

Зарево от Тейде было уже в полнеба. Лава текла повсюду, сжигая все на своем пути. Экипаж самолета работал, как часы:

- Пилот работает?

- Да.

- Заправка тридцать девять.
 
- К взлету готов?

- Готов.

Командир запустил турбины, и машину резко понесло вперед.

- Взлетаем!

Через считанные секунды самолет оторвался от земли и взмыл в закопченное небо над архипелагом. Только сейчас они смогли оценить ужас происходящего: все семь островов, пылая, будто угли, уходили в пучину.

- Куда летим-то? – спросил Георгий Степанович.

- В Гренландию, - улыбнулась Собчак. – Там нам сейчас самое место. 
 

ДЕСЯТЬ ДИАДИМ

Генерал Скачковский чувствовал себя так, будто ему пятнадцать лет, и он снова в Горном Бадахшане, у самой границы с Афганистаном. Сын офицера Хорогского погранотряда, первый раз выпивший водки и раскумаривший свой первый косяк. Нет, сейчас было даже гораздо лучше. Он летел над Подножием Смерти - Памиром, над вздымающимися хребтами и убеленными, словно голова колдуна, вершинами, над мрачными ущельями и бирюзовыми озерами. У него не было ни крыльев, ни парашюта, ничего – тело потеряло всякий вес, и он просто парил в пространстве, двигаясь по своей воле. Он разговаривал с величественным пиком Коммунизма и слышал, как взывают к нему оставшиеся навсегда в его расщелинах первопроходцы. Он ощущал себя частью огромного мира, вселенной, с которой он общался. Звезды нашептывали ему странные вещи. Каждую звезду он мог схватить своею собственной рукой. Там, внизу, в быту грязного и оторванного от вселенной таджикского городишки, жизнь казалась ему серой и невыносимой. Там он ненавидел этот мир, сейчас же любовь к нему переполняла его.

Внезапно где-то далеко внизу раздался хлопок, разнесшийся эхом по отрогам. Скачковский присмотрелся и увидел, как оттуда, из ущелья, наперерез ему, чуть вихляя, тянется белая дымчатая нить. Это была зенитная ракета. Он начал резко поднимать вверх и вправо, против хода охотницы, но она разгадала его маневр, и изменила траекторию. «Врешь, сука, не поймаешь!», - усмехнулся генерал и коршуном ринулся вниз, пикируя к фирновому плато. Ракета сделала петлю и понеслась за ним. Маневр был прост: посадить ее на хвост, а у самой земли вывернуться, чтобы эта безмозглая железяка по инерции разбилась. До плато оставалось не больше ста метров, и Скачковский решил притормозить, чтобы подпустить ее поближе. Но вдруг почувствовал, что не может этого сделать. Тело перестало слушаться – его несло прямо на скальную поверхность, которая на глазах начала обретать черты человеческого лица. Это была страшная маска даоса Го Сяна. Его хитрые глаза-щелочки чуть приоткрылись, а рот распахнулся, обнажив нечто среднее между жерлом вулкана и провалом в земной коре. Скачковский никогда, даже в самых отчаянных ситуациях не кричал и не молился о пощаде, он всегда воспринимал смерть как неизбежное, а в некоторых случаях – должное. А сейчас ему захотелось завыть, и он завыл – так громко, что, казалось, горные вершины содрогнулись. Но и такой его вой заглушал нарастающий, дребезжащий звон, который издавала нагонявшая его ракета. Этот настырный звук стал настолько невыносим, что генерал закрыл глаза и уши, влетая в пылающую бездну. В следующий момент он проснулся.

Зенитной ракетой был телефон, разрывавшийся на кухне. «****ь, суббота же! Ну не дадут покоя, черти окаянные!», - Скачковский сел в постели и помотал головой. На часах значилась половина седьмого вечера. «Надо же, как это я со вчерашнего проспал. За всю жизнь, наверное, столько спать не довелось».  Он встал, засунул ноги в тапочки и пошел на звонок. Генерал был один в огромной квартире в Ананьевском переулке. Жена уехала отдыхать в Тайланд, сын учился в Швейцарии. На финансиста, кажется. Хотя все это теперь казалось таким отдаленным, таким призрачным. Главное – это то, что их здесь нет. Вчерашнее явление Хора, состоявшееся в присутствии еще двенадцати человек на даче генерала, не оставляло никаких сомнений в том, что над этим городом нависла смертельная опасность. Проблема была лишь в том, что даже Создатель не ведал, в каком именно углу она притаилась. 

Скачковский добрел до кухни и схватил ненавистную трубку. Судя по информации на дисплее, этот был уже пятый звонок от абонента, номер которого, конечно же, не определялся. Генерал хотел рявкнуть что-то  грубое, привычное, вроде «в жопу бы тебе засунуть эту штуковину и на виброзвонок поставить!», но неожиданно подобрел и устало нажал «принять»:

- Слушаю!

- Валера! – раздался голос Джабраилова. – Наконец-то.

- Что стряслось, Руслан?

- Две новости: хорошая и плохая. С какой начинать?

- Давай нетрадиционно. С хорошей.

- Кажется, взяли! Взяли мы их.

- Кого взяли? – удивился Скачковский.

Он достал из холодильника банку с рассолом. Скорее по привычке – генерал чувствовал себя великолепно, похмелья не было.

- Пока не понятно кого, но банда налицо. И главарь ты не поверишь кто.

- Ну не Майкл Джексон же, - пошутил Скачковский.

- Угадал! – рассмеялась трубка мобильного. – В смысле, почти угадал. Это Кукарекоров, Филипп Педросович. 

- Не понял. Певец, что ли? «Зайка моя»?

- Он самый, голубец.

- Ты чего, Руслан, ****улся, что ли?

- Никак нет. Мы же Вегелинского, как договорились, вели, ты по нему «отбой» не давал.

- Но и отмашки тоже не было, - сердито вставил Скачковский. – Он же наш.

- Да наш. Так мы его и не трогали. Но так вышло, что ночью к нему на дачу на Новой Риге приехали Кукарекоров и Чапман.

- Там еще и эта Мата Хари недоделанная была? - рассмеялся генерал. – А Джеймс Бонд или Микки Маус нигде не пробегали, нет? Вы там что курите, ребята?

- Ладно, Валера, - обиделся Руслан. - Мы ничего такого не курим. Я не рыжую бестию имею в виду, а того Чапмана, который в Московской патриархии по связям с обществом и властями.

- Бородатый трансвестит? – Скачковский отхлебнул из литровой стеклянной банки. - И что же они там делали?

- К сожалению, точно сказать не могу, так как мы вели только наружку. Но по результатам этой посиделки уже можно примерно составить картину преступления.

- Докладывай. - Скачковский насторожился, достал из валявшейся на столе пачки сигарету и закурил.

- А вот здесь начинается плохая новость.

У генерала начало зудеть где-то в районе мозжечка – это означало плохие предчувствия:

- Говори как есть.

- Если судить по результатам осмотра места происшествия, между участниками встречи возник конфликт - там весь дом был вверх дном. Причем хозяина дома явно подвергли пыткам, такого, знаете, средневекового характера. Чапман и Кукарекоров чего-то от него добивались. Однако, не добившись своего, замочили, а труп сожгли в домашней котельной.

- А вы-то все где были, Руслан? – возмутился генерал.

- Так кто ж знал-то? У нас только «Николай Николаевич»…

- Да, - с досадой согласился Скачковский. – Так и есть. Наружное наблюдение.

- Если б не моя интуиция, так ведь и эти бы ушли. Я их на свой страх и риск закрывал. Оба фигуранта упоротые, полуголые, как из бани. Сразу орать: «Да вы мусора сраные! Да вы знаете, кто мы?! Да вас через пять минут прямо тут закопают и черенок от лопаты в жопу вставят!».

- По «тринадцатой» их брал?

- Пункт «з», как положено.

Джабраилов, кажется, был очень доволен тем, что проявил смекалку.  Скачковский вспомнил формулировку закона о ФСБ: «Органы федеральной службы безопасности имеют право беспрепятственно входить в жилые и иные принадлежащие гражданам помещения, на принадлежащие им земельные участки, на территории и в помещения предприятий, учреждений и организаций независимо от форм собственности в случае, если имеются достаточные данные полагать, что там совершается или совершено общественно опасное деяние, выявление, предупреждение, пресечение, раскрытие и расследование которого отнесены законодательством Российской Федерации к ведению органов федеральной службы безопасности, а также в случае преследования лиц, подозреваемых в совершении такого деяния, если промедление может поставить под угрозу жизнь и здоровье граждан».

- Погоди-ка, майор, - вдруг осенило его. – Но ведь они же не сами туда пьяные и полуголые приехали? Они ж не доехали бы, если б за руль сели!

Телефон молчал, насупившись.

- Давай, Руслан! – сурово прикрикнул генерал. - Где тачка и где шофер? 
 
- Понимаешь, Валерий Георгиевич…

- Понимаю, дальше.

- У машины стекла тонированные. Я бы сказал, недопустимо тонированные. Зато спецномера и мигалка…

- Поэтому они на гайцов *** кладут?

- Да. Но есть запись с камер ночного видения – две кукшки с дерева фиксировали происходящее на территории.

- И кто же баранку крутил был? - Скачковский напрягся.

- Не могу знать, товарищ генерал! – сокрушенно ответил Джабраилов.

- Так вы взяли или нет? – генерал нетерпеливо затушил сигарету.

- Нет, - сокрушенно вздохнул Джабраилов. – Она ушла.

- Она?

- Так точно, - подтвердил майор. - С вероятностью девяносто девять процентов подозреваемый женского пола.

- И куда ж она «ушла»?

- Видимо, в лес убежала.

- Она чего, лиса, что ли?

- Вроде того. Мы местность прочесывали, все дачи в округе перерыли… Как иголка в стоге сена.

- Ну и кого вы там «перерыли», майор? – ехидно спросил Скачковский. – Чего интересного нашли?

- Да ничего особенного, товарищ генерал. Там всего четыре поместья вокруг. Пара мелких олигархов – один, вроде, околожелезнодорожный, у другого банк отмывочный, «Триумф-бенефит». Еще помощник генпрокурора. И один деятель из совета по правам человека при президенте. По этому кренделю, кстати, намечается разработка. Если у первых трех после команды «подъем» девушки голые бегали, то у этого – мальчики малолетние. Он, конечно, заявил, что это его приемные дети. Но с учетом того, что жена давно в США живет, поговорил с ребятами.

- И что?

- Не дети они, Валера, - мрачно ответил Джабраилов. – Гарем там у него. А он их пользует, сам понимаешь как.

- А чего ты его сразу не пристрелил, Руслан? – возмутился генерал. - Ну или закрыл бы, для начала.

- Лично я бы его прямо там, на месте, руками бы придушил, - по тону, было понятно, что именно это майор и хотел сделать. – Но он, похоже, не один такой паук, там целая педофильская сеть. Под видом госдуарственной программы борьбы с сиротством подбирают в детдомах малолеток, и устраивают их типа в семьи элиты. Только семьи сам понимаешь, какие.

- Какая элита, такие и семьи, - подавленно отозвался Скачковский.

- К тому же пацаны отказываются давать показания. По секрету, мне на ухо, рассказывают, что и как. А сами смеются, потому что их эта жизнь вполне устраивает. Один мне знаешь что сказал? «Ну, подумаешь, я ему отсасываю, зато мы прошлой зимой на Бали летали. Фигли мне выпендриваться-то?». Сейчас проводим оперативно-технические мероприятия, поставили наблюдение. Накроем всех сразу. 

Генерал согласился, что это разумно.

- Все нормально, Руслан. Ты молодец, - поощрительно произнес он, возвращаясь к разговору на главную тему. - Так у тебя же видео ее есть. Так давай, пробивай по базам.

- Качество видео таково, что установить личность пока не представляется возможным.

- А где двое задержанных сейчас?

 - В управлении, конечно. - Руслан не понимал, какие еще могут быть варианты. - Сейчас очухаются и будут давать показания.

- Ты их в подвал, что ли, притащил?

- А куда же еще? - Джабраилов немного расстроился. – Там этой пидарасне самое место.

Скачковский быстро соображал:

- Ты там?

- Само собой. Ирада со Светой тоже тут.

- Сиди, работай с ними. Скоро буду.

Генерал закончил разговор и набрал своего водителя:

- Матвей, привет.

- Здравствуйте, Валерий Георгиевич.

- Трезвый?

- Обижаете.

- Когда подъедешь?

- Минут через десять могу. Я тут, в гараже.

- Давай тогда.

Скачковский чувствовал добычу за версту, как волк. Он услышал легкое тиканье в голове. Вместе с зудением мозжечка это могло означать только одно: есть след. Генерал положил трубку на стол и пошел в ванную. Постоял под холодным душем, смывая остатки сонного кошмара. Закончив с этим, он прихватил полотенце, и, вытираясь, подошел к мраморному столу с туалетными принадлежностями. Глянув в слегка запотевшее зеркало, генерал обмер: оттуда на него смотрел он, только помолодевший на двадцать лет. В это казалось невозможным поверить, но факт был, что называется, налицо. Вот же он – капитан Скачковский,  перспективный оперативник из седьмого, антитеррористического отдела пятого «идеологического» управления КГБ СССР, или «пятки», позже переименованной в «управление по защите конституционного строя». Таким он был в тот самый момент, когда вихрем демократической революции августа 1991 года его занесло в заветные начальственные кабинеты на Лубянке. На том разломе эпох менялись названия государства и его собственной конторы, но если для кого-то там, «на земле», от этого ничего особенного не происходило, в жизни Скачковского как раз все и началось. Это был старт новой жизни, исполненной совершенно невероятных пируэтов. Да, да – все было точно так же, как и сейчас.

Аккуратно потрогав непривычно молодое лицо, Скачковский вспомнил разговор с Михайловым, последовавшие затем события ночи и понял, в чем тут дело. Однако не мог же он показаться в конторе в таком обличье – капитана Скачковского туда попросту не пустят, если не хуже. Он напрягся, побагровел, и обратился в свое нынешнее генеральское обличье. «Вот так-то!», - Скачковский побрился, побрызгался одеколоном и направился из ванной к одежному шкафу, где его ожидали привычный костюм, накрахмаленная рубашка с запонками, просторные труселя и длинные, как гольфы, носки. Натягивая штаны и заправляя в них рубашку, он еще раз посмотрелся в большое зеркало в гостиной, как бы сомневаясь, так оно или не так. Убедившись, что так, Скачковский навесил на плечи кобуру и заправил туда пистолет. «Эдак-то», - подмигнул он сам себе. Проверив по привычке все электроприборы, поставил квартиру на охрану и вышел на улицу. Бронированная «Ауди» стояла у подъезда.

- На работу? – спросил молодцеватый, гусарского вида водитель.

- Нет, Матвей, - сказал Скачковский. – В Лефортово давай.

К-образное здание знаменитой Лефортовской тюрьмы, построенной еще в 1881 году, в XXI веке оказалось лишь пристройкой к ключевому  корпусу – следственного управления КГБ. Там вершились судьбы и разыгрывались драмы с разоблаченными шпионами, выведенными на чистую воду террористами. Иногда, конечно, и не совсем террористами. А бывало, что и вообще не террористами, а вполне законопослушными гражданами, оказавшимися волей случая в странной кафкианской мясорубке. Вроде замминистра финансов Сторчака, который попал в жернова противостояния нескольких околовластных кланов. К тому же, он когда-то служил в Ясенево, а контрразведка всегда испытывала ревность к выходцам из первого главного управления. При советской власти они изображали из себя белую кость, эти кабинетные мальчики и девочки, которые бухали в своих резидентурах и писали фальшивые отчеты о скором крахе капиталистической системы. Впрочем, порой и от них был кое-какой толк. Когда в 1988 году Якшиянц со своей бандой захватил самолет в Минеральных Водах и угнал его в Израиль, именно агентура влияния в еврейском государстве сработала как надо: подонков выдали и судили в СССР. «Кстати, про Ашкиянца, - подумал Скачковский. – Ему ведь пятнадцать лет дали. Небось, уж вышел. Где он там?»

Когда выехали на Энергетическую улицу, генерал набрал номер Джабраилова:

- Руслан, буду через пару минут.

- Понял, товарищ генерал. Встречаю.

Они заехали сбоку, с Лефортовского вала. Джабраилов курил около входа. Он был непривычно одет: обтягивающие джинсы, кожаная курточка и красные мокасины. Сейчас майор больше напоминал только что сошедшего с трапа «Авиалиний Дагестана» гостя из Махачкалы. «Хотя да, сегодня же суббота, - подумал Скачковский. – А ведь как, однако, одежка много значит». 

- Здравствуй, Валерий Георгиевич! – Джабраилов учтиво открыл дверь машины.   

- Здорово, Руслан. Маскировка у тебя хорошая.

- Стараемся, Валера, - улыбнулся Руслан. – Извини, что разбудил.

- Надеюсь, оно того стоило.

- Не сомневайся! Сейчас такое увидишь… Если б мне раньше сказали – ни в жисть не поверил.

На КПП курносый лейтенант привественно улыбался – Скачковский был здесь частым гостем, и все дежурные офицеры хорошо знали его в лицо. Внутри следственного управления теперь было все технологично, как в американских фильмах про секретные службы: тактильный контроль на входе, визуальный сканер на подходе к лифтам, контроль зрачка для тех, кто спускается на третий уровень самого нижнего, самого потайного этажа. Это был черный лабиринт с множеством коридоров, освещенных лампами дневного света. Джабраилов вел генерала к комнатам для допросов:

- Мы их по разным хатам развели, Валерий Георгиевич. Оба в молчанку играют.

- Пятьдесят первая статья конституции?

- Ну да, - усмехнулся майор. – Это теперь очень популярная статья у неврастеников.

- А если с пристрастием спросить?

- Так пробовали, Валерий Георгиевич. Как же без этого? Все равно молчат, гады. Но кое-что мы и без них смогли установить. Машина, на которой их привезло неустановленное пока лицо, была уже раньше зафиксирована нами.

- В каком смысле «зафиксирована»?

- Ею пользуется Паоло Пецци.

- Павел Иванович, Архиепископ?

- Да, глава римско-католической церкви в России.

Скачковский присвистнул:
 
- Ничего себе. А откуда у этого макаронника мигалка?

- Как раз сейчас разбираемся.

- Вы его взяли?

- Кондрусевич скрылся, - сокрушенно ответил Руслан, проводя магнитной карточкой по сканнеру. – Прошу.

Электронный замок пиликнул, майор открыл дверь, и они зашли в темное помещение, где за светящимися мониторами компьютеров сидели две симпатичные хрупкие женщины в штатском – Ирада и Света. Обе были вчера вечером на даче у Скачковского. Ирада, энергичная шатенка с большим носом и вечно улыбащимися глазами, просматривала базы с фотографиями. Худенькая манерная Света дремала в соседнем кресле. При виде генерала с майором Ирада растормошила напарницу, и они встали.

- Привет, девочки, – сказал Скачковский. – Вы, я смотрю, совсем не спали сегодня. Где там наши гаврики?

- На том свете отоспимся, - бодро прохрипела Ирада. - Один вон, сами поглядите.

Она показала на обманное стекло, прозрачное только с их стороны. По другую его сторону сидел голый Чапман. Точнее, не сидел - обе руки отца Всеволода были прикованы наручниками к лодыжкам. Лицо протоиерея выражало полную отрешенность от мира.

- Вы там чего с ним? – спросил Скачковский.

- Да ерунда, товарищ генерал, - доложила Света. – Всего-то двести двадцать вольт в анус. Ему это как щекотка.

- А, ну тогда дело житейское, - улыбнулся генерал. – Гм… Ты мне для начала вот что, Руслан, - обратился он к майору, – покажи-ка ту лису, что вы давеча упустили.

- Да пожалуйста, - отозвался Джабраилов. – Ир, запусти запись с Новой Риги.

Ирада щелкнула мышкой, и на мониторе всплыла запись, сделанная с помощью инфракрасного прибора ночного видения. Снимали, действительно, с какого-то дерева. В объективе камеры был капитальный трехэтажный особняк в стиле модерн, окруженный высоким бетонным забором. Ворота открылись, и на участок перед особняком Вегелинского, мигая проблесковым маячком на крыше, заехал черный «Лексус». С его заднего сиденья вышли двое мужчин, замотанных в простыни – один высокий и крепкий, другой пониже и толстый. Они зашли в дом.

- Маш, промотай, пожалуйста, - попросил майор.

Маша начала осторожно двигать мышкой кнопку на плейере.

- Вот… вот… Стоп! – скомандовал Руслан. – Смотри.

На участке показалось несколько человек, одним из которых был, судя по всему, сам Джабраилов. С водительского места моментально выскочила юркая длинноволосая блондинка и бросилась к дальней части забора. Руслан побежал было за ней, но женщина, как заправский акробат-трейсер, перемахнула через препятствие в два с лишним ее роста высотой.

- Извини, Валера, меня таким трюкам не учили, - развел руками майор.

- А ну-ка отмотай на ее физиономию и зафиксируй, – велел Ираде Скачковский. – Она когда из машины вылезала, как раз на камеру обернулась.

Маша технично выполнила указание. На мониторе показалось женское лицо анфас.

- Увеличь-ка, родная, - попросил генерал.

Все четверо внимательно всматривались в светящийся ярко-зеленый облик на мониторе.

- Что-то, блин, такое знакомое-знакомое, - сказала Света, щелкая пальцами.

- На Мэрилин Монро смахивает, немного, - предположила Ирада. – По комплекции, во всяком случае.

- И на певицу Мадонну, ага, - усмехнулся майор. - Я же тебе говорил, Валера, по такой съемке мы ее не опознаем.

- Ладно, хрен с ней, - согласился генерал. – Проехали. Девочки, откройте мне дверь к святому отцу. И золотой ключик дайте.

Ирада протянула ему ключ от наручников и нажала на кнопку. Дверь открылась. Генерал медленно вошел. Чапман вымучил из себя некое подобие улыбки:

- О! Наконец-то! Хотя бы один понимающий человек нашелся.

Скачковский подошел к протоиерею и отстегнул браслеты.

- Сева, - начал он, усаживаясь напротив, – ну, рассказывай.

Чапман со вздохом облегчения массировал себе запястья:

- А чего рассказывать-то? Я сначала с его святейшеством поговорю.

- Это вряд ли, - доверительно сообщил генерал. – Если будешь отпираться, с их святейшеством ты уже никогда не поговоришь. Он вообще не узнает, что ты здесь был.  Не такой уж глупый ты человек - понимаешь ведь, что раз уж оказался тут, то это не от хорошей жизни.

- С какой стороны посмотреть, - спокойно ответил протоиерей. – Жизнь – сложная штука. Как вы думаете, сколько крыльев у серафима?

- По штатному расписанию должно быть шесть, - пожал плечами Скачковский.

- Ничего подобного. У серафима нет крыльев. А знаете, почему?

- Просветите, Всеволод Анатольевич.

- Потому что его не существует. Это, знаете ли, фейк.

Скачковский подошел к зеркальной стене, за которой сидели Маша, Света и Руслан. В тусклом свете допросной комнаты отражался лишь он – больше никого не было. Чапман исчез. Генерал в панике развернулся – отец Всеволод находился все там же. Скачковский еще раз посмотрел в зеркало. Никакого обмана зрения не было – стул, на котором сидел Чапман, стоял пустым. «Ах, вот оно что!», - начал понимать Скачковский.

- Допетрил? – рассмеялся Чапман. - Один человек, у которого есть вера, сильнее ста тысяч, у которых есть только интересы.

Скачковский вернулся за стол. Он сел и внимательно посмотрел в налитые кровью глаза рудрихита:

- У вас  ничего не получится. Но это хорошо, что вы подняли мятеж. Именно он позволил создателю даровать нам вечную жизнь.

- Ты сейчас говоришь с тем, кому эта жизнь принадлежит по праву. Вся эта вселенная, - Чапман провел пальцем по столу и внимательно посмотрел на пыльный след, - настолько эфемерна и хрупка… Земля существует в так называемом ложном вакууме, и эта сфера может в любой момент перейти в иное энергетическое состояние. Настоящее бессмертие можем обещать только мы, ведущие свой род от сотворения мира.

- Неужели вы не испытываете к людям ни малейшего сострадания, Всеволод Анатольевич? – спросил Скачковский.

- Во-первых, вы уже не человек, Валерий Георгиевич. Во-вторых, представление о человеке подвержено эволюции. Разве нынешние люди – те же самые, что населяли планету несколько тысяч лет назад? Да никоим образом! Те люди были низкого роста, имели грубые черты лица и жили до сорока лет. Тогда люди умирали от аппендицита, прободения язвы и прочих болезней, которые нынче элементарно лечатся. А биологические и технологические новшества теперь уже почти довели людей до такого уровня, когда они смогут полностью существовать в виде информации, передающейся по сетям. Их физические тела и так скоро отомрут. Мы лишь придаем этому процессу некоторое ускорение.

Скачковский достал сигарету, закурил.

- Почему вы так ненавидите свое тело, Всеволод Анатольевич?

- Какое тело? – улыбнулся Чапман. - Вот это?

Кожа его начала зеленеть и покрываться чешуей, глаза выпучились и разъехались в стороны, голова сплющилась. Через мгновенье перед генералом сидел, перебирая лапками, огромный хамелеон. Он покрутил зрачками и неожиданно выплюнул огромный липкий язык, скрутил Скачковскому шею и рванул его на себя через стол, пытаясь засунуть голову в пасть. Генерал выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в ящерицу:

- Вот же тварь!!!

Хамелеон отвалился на стуле, обращаясь обратно в Чапмана. Дверь раскрылась, и в помещение вбежал Джабраилов.

- Валера! – крикнул он, заковывая святого отца обратно в наручники. – Ну на хрена ты с него браслеты снял? В «хорошего следователя» поиграть захотел?

– Вот что, Руслан, - генерал с трудом дышал, потирая шею, - сделай доброе дело.

- Конечно.

- Пойди к моей машине и возьми у Миши бензин.

- Бензин? – удивился майор.

- Да, ****ь! Пойди и принеси мне бензин, понял?

- А как я его сюда пронесу?

- Руслан, - генерал чуть снисходительно посмотрел на него. – Ты же у нас самый смекалистый. Вот и придумай что-нибудь.

- Так точно!

Джабраилов побежал выполнять указание. Скачковский мерил шагами комнату, поглядывая в зеркало, за которым сидели Ирада и Света.

- Все нормально, девочки, - бросил он. – Все нормально.

Чапман быстро приходил в себя. Отверстия на его теле зарубцевались, отец Всеволод открыл глаза и помотал головой:

- Извиняюсь, Валерий Георгиевич. Рефлекс.

- Я тебе сейчас покажу, сука, «рефлекс»! Ты у меня сейчас будешь геройским пожарным работать, попавшим в море огня.

Чапман побледнел и затрясся:

- Зачем это, господин генерал? Может, не надо пожарником?

- Извини, дорогой. - Скачковский развел руками. – Другого выхода у меня нет. Хотя, если ты сейчас расскажешь, что вы тут решили учудить, я подумаю.

- Это бессмысленно, - пробормотал Чапман. - Завтра не будет ни меня, ни вас. Десять диадим.

- Что такое «десять диадим»?

- Это как очистительный огонь. Самое мощное оружие на планете, сметающее все на своем пути. От него невозможно спрятаться, укрыться, от него не спасет никакое подземелье. Ад будет над нами, под нами, промеж нас - везде.

Скачковский понял, о чем он говорит:

- Где бомба, сукин ты сын?

- Я не могу этого сказать. Все сокровища этого мира не стоят того и никакой страх не может столкнуть меня с пути истинного.

Дверь открылась, и в комнату вошел Джабраилов.

- Вот, пожалуйста. - Он протянул генералу наполненную до краев пластиковую двухлитровую бутылку из-под «Спрайта».

Скачковский начал отвинчивать крышку и внезапно заметил, что в процессе борьбы с Чапманом содрал себе ноготь. Его кровь закапала кафельный пол, выложенный черными и белыми квадратами, как на шахматной доске.

- Вот черт! – Генерал вылил содержимое бутылки на протоиерея.

И заметил, как протоиерей облизнулся – то ли от его крови, то ли от бензина, который тек по его усам. По помещению потянулся едкий запах.

- Вот это вот, - сказал Чапман, сплевывая, – когда-то было живыми существами. Продукт литогенеза. Только представьте себе миллионы лет перегнивания органических остатков. Потом эти существа обратились в твердые, жидкие и газообразные ископаемые - уголь, нефть и газ. А современные люди используют их, добывая энергию. Они живут за счет трупов! Вспомните свое детство, генерал, вы ведь его часто вспоминаете. Вся нынешняя цивилизация людей построена на поедании тех, кто жил на планете до них. Неужели не пора положить конец этому бесконечному циклу самопожирания?

Джабраилов, судя по выражению его лица, несколько растерялся:

- Что он несет, Валера?

- Не слушай его, Руслан. Они просто хотят нас всех убить. - Генерал чиркнул серной головкой об коробок. - Я тебя последний раз спрашиваю, Всеволод: где заложена бомба? 

- Пошел ты на ***, хороит сраный!

Скачковский швырнул спичку и вытолкнул удивленного Руслана из кабинета. Через пуленепробиваемое стекло они вместе с Машей и Светой смотрели, как в забившей комнату гари начальник синодального отдела бьется, прикованный к железному стулу.

- Вентиляцию включите погромче, девчонки, - спокойно сказал Скачковский.

- Да уж блин… - привстала Света. - То есть слушаюсь, товарищ генерал.

- Дело серьезное, Валера, - сказал Джабраилов.

- А что дальше делать? – повернулась в кресле Ирада. – Ребят, дайте закурить, пожалуйста.

- Прошу. - Генерал протянул ей пачку. – Для начала, мы должны допросить второго пациента. В любом случае, вам со Светланой необходимо покинуть Москву немедленно. У вас есть три-четыре часа, чтобы собрать вещи, сесть в машину и выехать куда-нибудь подальше. За Урал, желательно.

- Не понимаю, - сказала, тоже закурив, Света. – С какой такой радости мы будем покидать Москву?!

- Девочки, вы что, не видите, что происходит? – удивился Скачковский. – Этого города завтра может не быть.

В разговор вступил Джабраилов:

- Брат имеет в виду, что есть ядерный фугас, который заложен где-то в Москве и должен рвануть сегодня.

- Но ведь его можно обезвредить, - подмигнула Ирада. – И ведь именно это вы задумали, мальчики?

Скачковский внимательно смотрел на нее:

- Ира, душа моя! Ты со Светой нам никак не поможешь. Шансов не очень много. Мы не знаем места, и шифр нам недоступен, - он подумал и добавил, – пока недоступен. В любом случае, вы должны сохранить жизнь тем, кто сейчас, возможно, даже не подозревает, какая опасность им угрожает. В этом ваша миссия.

- Мы никуда не поедем, - решительно сказала Ирада.

– На боевом посту до конца, - поддержала ее Света.

Генерал стукнул по столу:

- Короче, бабы!.. В смысле, сестры. Прекратить разговоры! Где второй?

Ирада и Света понуро проводили генерала с майором из одного допросного кабинета в другой. Там, за стеклом, склонив голову на грудь, чуть подергиваясь, сидело светило российской эстрады. От долгого пребывания без человеческой крови Кукарекоров посерел и начал разлагаться.  Скачковский быстро оценил ситуацию:

- Так! Это… Кровь мне принесите, - приказал он. - Быстро!

- В каком смысле? – оторопела Света.

- В медицинском, конечно, - ответил генерал. – Да что ж вы все тормозите-то сегодня! В тюремной больнице должна быть реанимационная.

- А-а, вы об этом!

- Да, об этом. Там должны быть пакеты с кровью для переливания.

Девушки побежали. Генерал прошелся вдоль прозрачной стены:

- Как думаешь, Руслан, где они по идее могли спрятать эту штуку?

- Трудно сказать, Валера. - Джабраилов почесал лоб. – В их сознание мы не можем проникнуть. Как и они в наше, насколько я понимаю.

Скачковский начал аналитически раскладывать свой разговор с Чапманом.

- Он сказал бессмысленную фразу про мое детство, - вспомнил он. – При чем тут мое детство?

- Видимо, было у тебя в детстве какое-то сильное впечатление, - предположил Руслан. – А может, он просто так, к слову сказал.

- Они ничего не говорят просто так.

В предбанник влетели Ирада со Светой:

- Вот!

Ирада радостно сжимала в руке мягкий пластиковый контейнер.

- Спасибо, девочки. - Скачковский взял пакет и улыбнулся. – А теперь давайте, валите отсюда. Прощайте и не оборачивайтесь.

Девушки, пусть и нехотя, но подчинились.

- Ладно, Руслан, пойду побеседую с клиентом. - Генерал рассмотрел этикетку на пакете. – Надо же, не просроченная.

Он вошел в комнату. У певца началась ломка – его уже вовсю колбасило, словно кто-то невидимый вставлял ему, как Чапману, электрошок в анальное отверстие. Скачковский представился:

- Валерий Георгиевич. Мы, кажется, не встречались

Кукарекоров поднял левую бровь:

- С вами, архангелами, лучше пореже встречаться. Живее будешь.

- А ты разве живой сейчас? – ухмыльнулся Скачковский. – Ты на грабли-то свои посмотри, звездунец.

  Кукарекоров посмотрел на руки и всхлипнул так, как всхлипывает гламурная девица, взглянув на себя в зеркало после неудачной пластической операции. Его кожа местами оползла, обнажив красную мякоть, прорезанную пульсирующими сосудами. Певец был в глубоком шоке.

- Так нельзя, товарищи! – зарыдал он. – Так нельзя совсем! Я требую немедленно в больницу! И адвоката, хорошего.

- Зачем тебе адвокат, Филиппушка?

- Как это – зачем? Он сделает так, чтобы я вышел отсюда.

- Для того, чтобы выйти, надо для начала уметь ходить. А ты, братец, скоро развалишься на части и ходить не сможешь. Про больницу я понимаю, почему ты заверещал. Единственное, что может тебе помочь – вот это.

Генерал вытащил из-за спины пакет и потряс им перед глазами певца.

- Оу, йес! – оживился Кукарекоров. – Да! Дайте мне его, умоляю!

- Дам, не ссы. Только скажи сначала, что с закладкой?

- Какой закладкой? – сделал непонимающее лицо Кукарекоров.

- Не прикидывайся идиотом! – возмутился генерал. – Хотя… Чего тебе прикидываться-то. Что с бомбой?

Кукарекоров задумался.

- Я скажу, но сначала дайте мне то, что позволит мне говорить.

- Ишь ты, хитрый какой! А какие у меня гарантии?

- Я же здесь, - заисквающе ответил певец. - Мне скоро опять это понадобится.

Ему действительно было совсем плохо. Певец уже еле ворочал языком. Скачковский протянул пакет. Кукарекоров откусил крышку и жадно, несколькими глотками, высосал содержимое. Тело его начало приходить в презентабельное состояние.

- Дерзни, Егорыч! Ты скажешь, кто истинный йог, - развеселился он. - Меня иногда распирает.

Генерал подумал, что пациент бредит.

- Так, на чем мы остановились… – продолжил он допрос. – Где и когда?

- А который час? – неожиданно спросил Кукарекоров.

Скачковский посмотрел на часы:

- Девять.

- Послушай, я тебе сейчас скажу то, что надо сделать. Нам надо немедленно покинуть Москву. Взрыв произойдет через три часа. Это царь-бомба. От этого города ничегошеньки не останется. Понимаешь? Зеро. Одна большая воронка. Не спасут никакие бомбоубежища. Остановить это даже я не смогу, не говоря уж о тебе.

Генерал решительно мерил комнату шагами:

- Мы возьмем объект и уведем его подальше от города.

- Как?

- Вертолетом.

- Дурак, ты что, не понимаешь: если ты его тронешь – все случится гораздо раньше.

Скачковский подошел к Кукарекорову:

- Где закладка? Говори, сука!

- Ой, да какая разница, милай! – по-бабьи промычал певец и махнул рукой. – Не понимаешь, что ля, о чем я тебе толкую? Мотать надо отсюдова.   

- Какой я тебе «милай»?! – свирепо посмотрел на него Скачковский. – Говори быстро, сука, а то я тебя сейчас здесь порешу!

Кукарекоров расхохотался:

- Ничего ты мне не сделаешь! Видали мы таких. Я тебе дело говорю, слышишь. Зачем тебе знать, где она? Ты все равно уже ничего не сможешь сделать. Да я и не знаю, если честно. Поезд ушел, тю-тю!

Это «тю-тю» окончательно вывело генерала из себя. Ударом ноги он опрокинул Кукарекорова со стулом на пол, выхватил пистолет и начал стрелять по ползающей звезде эстрады. Сначала по ногам, потом в корпус. Филипп, дергаясь, плавал в луже черной и вязкой, как смоль, крови.

- Через три часа где?!

Кукарекоров согнул руку в локте, продемонстировав характерный жест:

- В ****е!

Генерал выпустил  ему в голову оставшиеся три пули.

- Руслан!

- Да, Валера!

Майор, оказывается, уже стоял за его спиной – видимо, на этот раз решил подстраховать товарища.

- У тебя ножик есть? – спросил генерал.

Джабраилов посмотрел на труп:

- Большой-большой? Типа кинжал?

- Ага, - Скачковский сменил обойму и засунул пистолет в кобуру, – типа кинжал. Или мачете, понимаешь?

- Понимаю. Сейчас.

Руслан выскочил в комнату, подошел к гильотине для резки бумаги и рывком оторвал лезвие. Удовлетворенно осмотрел неожиданным образом обретенное оружие и вбежал обратно:

- На, держи.

Генерал примерил эту штуку по руке, помахал:

- Спасибо, джигит. То, что надо. Отойди в сторону.

Он схватил Кукарекорова за пышные волосы, которые тут же целиком оказались у генерала в руке. Это был искусный парик.

-Ну ни *** себе! – удивился Скачковский.

Наклонившись к лежащему на полу Филиппу, он начал деловито, словно умудренный опытом мясник, отделять голову от туловища, стараясь уворачиваться от брызнувшей крови. На третьем ударе показались электрические разряды. Скачковский аккуратно добил рудрихита.

- Вот же пидарас! – Он выкинул голову в урну для мусора. – Теперь будем вычислять, что он имел в виду сказать.

- В каком смысле?

- Понимаешь, они говорят шифрами. В любом абсурде есть своя железная логика. Ведь наверняка что-то такое должен был разболтать. Ничего странного не заметил?

- Заметил, как же. Самая странная фраза, - задумался Джабраилов, – «Дерзни, Егорыч! Ты скажешь, кто истинный йог».

- Да, точно, дружище. А потом он сказал…

Генерал щелкал пальцами, как бы призывая Руслана помочь ему вспомнить:

- «Меня иногда распирает» - вот что он сказал.

- Точно! Что получается в сумме? Что в сумме, ****ь? Руслан, складывай быстрее!

- Если по первым буквам, получается «ДЕТСКИЙ МИР».

Скачковский прижал Руслана к себе:

- Дорогой мой! Дай я тебя расцелую! Ну, конечно же. Как же я сразу не догадался! Чапман тоже об этом говорил. Самое сильное впечатление моего детства – это когда мы с папой с мамой приехали в Москву и они отвели меня в «Детский мир».

- Магазин на Лубянке?

- Разумеется! Для любого ребенка в СССР, особенно из глубинки, это было, как в сказку попасть. Волшебный мир, нереальный. Своего рода игрушечный рай.

- Значит, бомба там?

- Там. Вот же иезуитство какое!

- И что же будем делать? – осторожно спросил майор.

- Снимать штаны и бегать, - хлопнул его по плечу Скачковский. – Надо двигаться на объект. Там на месте разберемся. В любом случае, другого пути у нас нет.

Они шли к лифту, довольные сделанной работой. Скачковский вдруг подумал: как же хорошо, что рядом с ним сейчас оказался именно такой офицер, как Руслан – умный, честный, готовый к самопожертвованию. Если бы не он, у них не было бы ни единого шанса предотвратить катастрофу. И ведь как все складывается – один к одному.

- Ира со Светой в минусе, - сказал Скачковский. – Где остальные девять?

- Сейчас соберем, Валера, - уверенно ответил Руслан. – Куда им выдвигаться?

- Пусть на Старую площадь чешут. Встреча у памятника героям Плевны. И, главное, оружие с собой брать. Желательно – зажигательного действия.

- Понял.

Джабраилов достал телефон и начал набирать смску членам братства. Они выскочили на улицу, к машине. Матвей спал, опустив спинку кресла. Скачковский резко открыл дверь.

- Матвей, выходи!

Что такое, Валерий Георгиевич? Зачем «выходи»?

Непонимающе мотая головой, водитель вылез наружу. На его место сел Джабраилов.


- Ты вот что… - сказал Скачковский. - Свободен на сегодня. Езжай домой, в общем. Мы сами дальше поедем.

- Да вы что, Валерий Георгиевич! – Матвей быстро проснулся. – А гараж? А отчет?

- Ты чего, не понял? – сурово посмотрел на него генерал. – Я сказал «домой», значит – домой. Это приказ.

- Как скажете, - растерянно подчинился водитель.

- Точнее, не домой, - поправился Скачковский. – У тебя семья в городе?

- Да нет, Валерий Георгиевич, - робко ответил Матвей. – Я их на все лето к деду с бабкой в Рязанскую область отправил.

- Вот и отлично, - генерал вытащил несколько тысячных купюр и, не считая, вложил их в руку водителю. – Иди, лови тачку и езжай к ним. Прямо сейчас – чем быстрее, тем лучше.

- А что случилось-то? – испугался водитель.

- Это не важно, - Скачковский обошел машину, и сел на переднее пассажирское  кресло. – Поехали, Руслан.

Майор развернулся на стоянке перед управлением, выруливая на Энергетическую улицу:

- По набережным рванем?

- Да, так надежнее всего, - кивнул генерал.

Он соображал, что делать. «Три часа… Необходимо начать массовую эвакуацию людей из города, - думал он. -  Но как? Дать объявление по телевизору. По всем каналам. Дойдет не до всех. Но до тех, до кого дойдет - у того хотя бы будет шанс на спасение». Он представил себе выездные магистрали, забитые машинами, людей, которые в панике давят друг друга, пытаясь вырваться из охваченного ужасом города.

- Валера! – прервал его мысли майор.

- Да, Руслан.

- А как мы ее будем разминировать? Ты когда-нибудь обезвреживал ядерные бомбы? Я в саперных частях служил, но с такими штуками дела никогда не имел. Может, специалистов вызовем?

«Так он еще и сапер, - подумал Скачковский. – Действительно, судьба».

- Да какие, на хрен, специалисты! – махнул он рукой. – К тому же, мы не можем рисковать жизнями обычных людей. Это наша с тобой священная война. Надо верить, что все получится. Главное – оказаться в нужном месте в нужное время. Понимаешь, о чем я, Руслан?

- Да, понимаю.

В этот момент запиликал спутниковый телефон спецсвязи в машине. Звонил директор ФСБ. Скачковский снял трубку:

- Слушаю, Александр Васильевич.

- Валерий Георгиевич, - раздался тихий начальственный голос. – Вы что за Бухенвальд там в управлении устроили? Совсем, что ли, допились?

- Никак нет, товарищ генерал армии. Двое полосатых дали важную информацию, - отрапортовал Скачковский. – Я как раз собирался вам докладывать. Мы установили местонахождение мухомора. Сейчас направляемся на адрес.

- Так надо немедленно приступать к обезвреживанию! Говорите, куда вы едете, я направлю туда оперативный состав. Сколько вам нужно людей?

- Не надо людей. Я попробую сам.

- Вы в своем уме? – удивлся директор. - А если объект охраняют шахиды-смертники? Вы же знаете про стратегию «тысячи уколов».

- Мы справимся.

- Кто это «мы»?

- Со мной майор Джабраилов. Мне только нужна на связи группа толковых людей в ядерном центре в Сарове. Желательно найти тех, кто знаком с «изделием В» проекта АН602.

- Хорошо.

- В любом случае, вероятность успеха пятьдесят на пятьдесят, товарищ генерал армии. Поэтому необходимо немедленно начать эвакуацию населения из города Москвы. Остались считанные часы.

-  Вы с ума сошли? Какую эвакуацию?! А что, если информация ваших «полосатых» не подтвердится? Мало ли, кто там что сказал. Может, они наркотики принимали. Представляете, какое будет позорище! Как мы будем выглядеть в глазах наших граждан? Да что наших - над нами весь мир будет смеяться!

- Наркотики они точно принимали, Александр Васильевич, - согласился Скачковский. – Но информация стопроцентная, уж поверьте мне на этот раз.

Шеф ФСБ вздохнул:

- Да вам-то я верю, а вдруг – подстава?

- В любом случае прошу доложить верховному главнокомандующему.

- Хорошо, только без шантажа давайте. Сделаем так. Как только сами убедитесь, что мухомор там, где вы думаете – сразу будем эвакуировать.

- Тогда поздно будет! – взвыл Скачковский.

- Других вариантов нет. Жду.

Трубка замолчала. Генерал с досадой швырнул ее в гнездо.

- Что, не верит? – спросил Руслан.

- Да в том-то и дело, что верит. Верит, но боится эвакуацию начинать. По политическим соображениям. Ох уж мне эти политики, ядрена мать! Причем ведь, как пить дать, сейчас побежал докладывать президенту, и через полчаса они всем кагалом уже будут на Алтай вылетать, в свое любимое убежище.

Скачковский закурил.

- Это они так делают, - тихо сказал Джабраилов, - потому что у них нет ничего святого. И ради них сейчас пойдем на смерть?

- Да, Руслан, - генерал выпустил дым, - и ради них, в том числе. Потому что они люди. И знаешь, их можно понять. Поставь себя на их место. Ведь если мы с тобой лажанулись насчет информации, и там, в «Детском мире» нет ничего, кроме зассанного чурками строительного мусора, их ведь потом навальновы и это маппет-шоу в Думе порвет… Постой-ка! – Его вдруг осенило. - Мы пойдем другим путем!

Генерал вытащил телефон и быстро набрал известный только ему номер Навальнова. Через пятнадцать гудков раздался знакомый сердитый голос:

- Слушаю, чо еще?

- Это я, Алексей, - сказал Скачковский.

Навальнов все понял.

- Да, говори. Только телефон на прослушке.

– Знаю, но это уже не важно. Ты в Москве?

- А то ты не знаешь? – Навальнов был саркастичен. – Здесь, в Марьино. Ваша кукушка у меня около подъезда стоит. Черный лэндкрузер, говнономер… секундочку… - Он переговаривался с кем-то. – Знаешь, я бы им посоветовал какой-нибудь минибас использовать. Там хоть поспать можно нормально.

- Не обижайся, Леша, у них работа такая. Есть серьезная тема.

- Давай.

- Через несколько часов может случиться так, что Москвы не будет. Будет огромная воронка и пустыня. Понимаешь, о чем я?

- Еще как.

- Слушай меня. Надо немедленно устроить ваш этот, как его, черт… А! Флэш-моб! Такой, знаешь, флэш-моб – всем флэш-мобам флэш-моб. Чтобы люди уезжали из Москвы. Немедленно. Не только ваш долбанный креативный класс, а все. Хотя креативный важен, конечно.

- А как же наша любимая «вертикаль власти»? Почему бы ей не заняться эвакуацией?

- Вертикаль сейчас занимается эвакуацией самой себя.

- Ну да, - заметил Навальнов. – Каждый народ заслуживает то правительство, которое его имеет.

- Да хрен с ним сейчас, с правительством. Потом разберемся. Действуй, ****ь, Леша! Главное – быстрее. Сам тоже поторопись. Детей увози как можно дальше. Радиус поражения может быть до ста километров.

- Ого! Файнал каунтдаун?*

- Он самый. И еще надо, сам знаешь кого, по-быстрому оповестить. - Скачковский говорил аккуратно, чтобы потом нельзя было вычислить. - Ну, с кем ты тут любишь чаи гонять.

- Понял. Ладно, сейчас сделаем. Удачи вам.

Генерал засунул телефон в карман и перевел дух. Они уже были близко к цели – мчались по набережным извивающейся, словно змея, Яузы. За окном уже начало смеркаться, машина, мягко подрагивая, неслась по мокрому асфальту, который зачем-то именно сейчас, на ночь глядя, обработала поливальная машина. Миша включил мигалку – видимо, на всякий случай и для уверенности, так как дорога была практически пуста.

- Как-то все слишком удачно складывается, - засомневался Скачковский  и посмотрел на часы. Те показывали половину десятого. – Успеем. Даже по госканалам эвакуацию объявить успеем. И уж тем более, с этим «изделием В» разберемся.

- Не говори «гоп», - отозвался Руслан.

У площади Яузских ворот он чуть притормозил, готовясь свернуть к Солянке. Этот уголок столицы Скачковский воспринимал как родной - там, в центре небольшого скверика между Серебрянической набережной и Яузской улицей по его инициативе когда-то был установлен обелиск из красного гранита, увенчанный бронзовым орлом. Это был памятник «Пограничникам Отечества». Здесь когда-то проходила граница Москвы - стояли Яузские ворота Белого города. А теперь было просто тихое и мало кому известное приятное место, где можно посреди шумного города, в двух шагах от Кремля, посидеть в сени деревьев на лавочке или встретиться с сослуживцами.

Майор свернул на Яузскую улицу, в горку, и залихватски поддал газу. Дорога была абсолютно пуста. Неожиданно справа, из Серебрянического переулка, наперез им вылетел раскрашенный рекламными наклейками фургончик. Все произошло моментально: хлопок, звон разлетающегося стекла, хлопок подушки безопасности. Скачковский неожиданно оказался в «Детском мире». Мама вела его за руку по этому чудо-магазину, переполненному людьми, которые толкались у прилавков и касс – железных механических ящиков, где кассирши выбивали чеки, остервенело стуча пальцами по пластмассовым кнопкам. Они вошли в центральный большой зал, где были самые интересные игрушки. Все огромное пространство звучало тысячами синтетических мелодий из сказок, вокруг гудели дудки и звенели бубенчики. Посреди зала стояла огромная карусель, на которой можно было совершенно бесплатно покататься. Они подошли ней, и мама посадила счастливого Валеру на лошадку. Карусель поехала, и волшебный мир закрутился вокруг него, набирая обороты. Сначала люди вокруг смеялись и улыбались, махали ему руками и показывали пальцами. Но потом он увидел, как улыбки начали сходить с их лиц, они выглядели растерянно и испуганно. Его мать истошно кричала, чтобы карусель остановили, но та вращалась все быстрее и быстрее. Маленький Валера почувствовал, что сила инерции, как на центрифуге, выталкивает его с лошадки куда-то прочь, в проносящееся мимо на бешеной скорости пространство. Валера слетел с седла, но продолжал цепляться руками за поводья. Ноги висели в воздухе – настолько велика была сила вращения. Он держался в надежде, что кто-нибудь остановит эту страшную карусель. Тут он увидел, что кнопка, которой запускается  механизм, находится совсем рядом, под лошадкой – надо было только дотянуться до нее. Из последних сил Валера подтянулся, и поводья лопнули. Он завопил от горя и отчаяния. 

- Очнись, брат! – Джабраилов тормошил его.

В покореженной машине пахло сломанным железом и бензином. Бронированный «катафалк», как называл его Скачковский, кажется, даже не очень-то повредился. Он с трудом выбил заклинившую дверь.

- Вот же на *** блять, - Руслан очумело тыкал рукой в сторону протарнившей их машины.

В нескольких метрах от них дымился тот самый фургон. На его белом борту был нарисован  императорский флаг Японии – красное солнце с шестнадцатью исходящими от него лучами – и надпись:

Бар и караоке-клуб «Банзай!»
Доставка суши – круглосуточно

Пострадавшая от столкновения левая часть машины была срезана вместе с половиной шофера. Причем та половина, которая осталась, была без головы – разорванную кабину и асфальт украшали лишь окроваленные куски человеческого мяса и вывалившиеся из живота кишки.

– Камикадзе, ****ь! – сплюнул Руслан.

- Да хрен с ним, забудь! - Скачковсковский подозвал майора, открывая багажник. – Помоги-ка!

Багажник был забит всяким шоферским хламом. Там валялись две полупустые канистры с «незамерзайкой», грязные майки, несколько горшков с цветами, чей-то полуботинок и ажурный женский аксессуар.

-  Давай, Руслан, выкидывай все отсюда на ***!

Под шоферской шелухой обнаружилась обитая дермантином поверхность.

- Смотри-ка! – Скачковский поднял крышку. - Круто?

Там он прятал свой небольшой арсенал. На махровой тряпице лежали АК-74 с подствольником и бесшумный автомат «Вал».

- Впечатляет, - Джабраилов вытащил АК и проверил магазин.

- Да ты еще не все видел, майор, у меня тут…

- Стоять на месте! – раздался голос сразу со всех сторон.

Скачковский обернулся. На месте происшествия появился крякающий полицейский экипаж с красно-синей иллюминацией на крыше. Громкоговоритель рявкнул:

- Оружие на землю!

Джабраилов аккуратно положил автомат перед собой. Из машины, остановившейся чуть поодаль, вышли два грузных ППСника.  Один, с укороченным автоматом Калашникова наперевес, направился к ним, второй остался у машины. Скачковский вытащил удостоверение:

- ФСБ, ****ь! Объявляю эту территорию зоной контртеррористической операции! Дали мне свою машину до Лубянки, быстро!

Полицейский аккуратно перешагнул через валявшуюся у него на пути голову с раскосыми глазами, и взвел свой АКСУ:

- Сержант Сушко. Извиняюсь, ФСБ или ФСО, как вас там, мне по барабану. Руки за голову и лежать лицом вниз. Сейчас прокуратура приедет – с ними и разбирайтесь.

В следующий момент за спиной сержанта ухнуло, и его швырнуло взрывной волной на Скачковского и стоявшего за ним Руслана. Спихнув с себя безжизненное тело сержанта, генерал увидел, что от полицейской машины остался только пылающий каркас.

- Валера! – крикнул Джабраилов. – Вертолет!

Генерал посмотрел в сторону сталинской высотки на Котельнической набережной. Над нею, в кобальтовом небе, показались очертания «Черной акулы».

 -Ах так! – Скачковский открыл воторой слой багажника и вытащил тяжелую балку ПЗРК «Стрела». – Руслан, шмелей возьми, быстро!

Джабраилов подхватил вьюк с двумя огнеметными выстрелами. Следующий ракетный удар разнес в труху голубую свечу колокольни храма Троицы на Серебряниках. Скачковский понял, где можно укрыться.

-Туда! – крикнул он, показывая на сквер, - за мной, быстрее!

Генерал сейчас почувствовал себя так, словно на учениях лет двадцать пять назад. С трудом удерживая оружие, он перемахнул через железную ограду и побежал к обелиску. Тот, кто был в вертолете, начал методично обрабатывать сквер из автоматической пушки, выкорчевывая деревья.

-Чего, крутой, да? – Скачковский укрылся за обелиском, настаривая ПЗРК. – Ну, тогда на, лови, сука! 

Длинная блестящая ракета с шумом пошла вверх и грохнулась об корпус железной машины, озарив небо фейерверком. Дымя и вращаясь, вертолет ушел в сторону Котельнической набережной. Он ударился о шпиль сталинской высотки, и обрушился огнем на одну из башенок.

- Ну ты даешь, брат! – откуда-то из-за деревьев выполз Джабраилов.

- Все штатно, майор, - подмигнул Скачковский. – Пошли, а то опаздываем уже.

Они вышли на Устьинский проезд, и пошли в сторону Солянки.

- Что-то машины не ездят, странно, - заметил Джабраилов.

- Так это и хорошо, Руслан, - сказал генерал. – Значит, система работает. По нашему плану, в центре вообще никого быть не должно, кроме нас.

- А них? – спросил Джабраилов.

Впереди вспыхнула одинокая фара, и раздался оглушительный мотоциклетный треск – прямо на них несся байкер. Одной рукой он держал руль, другой палил из автомата. Шедший впереди генерал вскинул «Вал» и дал очередь. Седок слетел с мотоцикла и, кувыркаясь, покатился по набережной. Его хромированный чоппер завалился на бок и начал бороздить асфальт, брызгая фонтанчиками искр. Вся эта каша затормозила в нескольких шагах от Скачковского. Генерал подошел к лежавшему на брусчатке бородатому человеку в кожаных штанах, казаках и косухе.

- Надо же, Хирург! – воскликнул он. – Какая встреча. Хотя, все правильно: куда же к ночи да без «ночных волков»?

- Живой? – подоспел майор.

- Пока вроде нет, а дальше не знаю.

Окровавленные конечности байкера были вывернуты так, словно его прокрутили в барабане стиральной машины. «Мы не сладкие булки», - вспомнил Скачковский самопрезентацию не чуждого мании величия Хирурга, который любил сравнивать себя с Мефистофелем.

- Добьем? – предложил Руслан.

- Да хрен с ним, - махнул рукой генерал. – Некогда.

- Зато теперь транспорт есть, - майор кивнул на мотоцикл.

- А что, неужто заведется эта штуковина? – недоуменно посмотрел на покореженный байк  Скачковский.

- Да куда она денется! - Руслан деловито поднял железного коня. – И заведется, и отдастся, и до гроба любить будет. Это ж настоящий «Харлей-Дэвидсон». Садись, товарищ генерал.

Трофейный «Харлей» покряхтел, покряхтел и вдруг и полетел, как на крыльях. Они быстро миновали пустую Солянку, Славянскую площадь и выскочили на Лубянский проезд. Скачковский приметил, что у входа в клуб «Китайский летчик Джао Да» одиноко стоит, чуть покачиваясь и поблескивая очками, объемный волосатый мужчина с характерным знаком на лбу. Это был Максим Коненко.

- Тормозни-ка! – закричал генерал на ухо Руслану.

Майор притормозил.

- Хау, братья! – по-индейски поприветствовал их блоггер. – Место встречи, как говорится, изменить нельзя.

Он был под шафе, как всегда.

- Максим Витальевич! – раздраженно обратился к нему Скачковский. – Ты что, не знаешь, что в городе ***ня происходит?

- Конечно, знаю, - довольно ответил Коненко. – Именно поэтому я здесь. А в клубе, - он показал на здание за спиной, - уже никого нет. Все любители рыбалки быстро сматывают удочки.

- Так и ты давай сматывай, - вступил в разговор Руслан.

– Вот, драндулет возьми, - добавил генерал, слезая с мотоцикла.

- Павлины, говоришь? – усмехнулся блоггер. - Не, не пойдет. Мне за державу обидно. Так что, ребята, - он цокнул языком, - я с вами. Пошли?

- Оружие-то у тебя есть? – спросил Джабраилов, доставая свой пистолет. - На вот, возьми.

- Мой штык – мое перо. - Коненко достал смартфон. – Я буду фронтовым летописцем. Как Твардовский, только круче. Кашин обоссытся от зависти. Сейчас начну вести трансляцию в твиттере.

- Отставить твиттер! - Скачковский отобрал у него гаджет и отдал майору. - Ладно, хрен с тобой, - нехотя согласился он. – Пошли.

Памятник героям Плевны был прямо по ходу.

- Не подкачает народ? – засомневался Скачковский, на ходу проверяя «Вал».

- Валера! – обиделся Руслан. – Никак нет. Не должны. Да вон, уже стоят.

У памятника, действительно, маячило несколько характерных фигур.

- Наши? – спросил Скачковский.

- Еще как наши, - утвердительно кивнул майор.

Это были участники вчерашней посиделки на даче. Первым приветственно помахал рукой Майкл Макфол. Скачковский вспомнил, как удивился Руслан, встретив дома у генерала американского посла в Москве. Майор, конечно, не знал, что Майкл был завербован конторой еще в 1983 году, когда стажировался в Ленинградском госуниверситете имени Андрея Александровича Жданова. Чуть поодаль расположилась группа полковника Квачкова, только что сбежавшего из тюрьмы. Все они прославились после неудачного покушения на отца российской приватизации Чубайса – сам Владимир Васильевич, Александр Найденов, Роберт Яшин и сын бывшего министра пропаганды Иван Миронов. Рядом с ними курил Александр Невзоров – в прошлом телеведущий и депутат Госдумы, ныне – публицист и воспитатель лошадей. Компанию дополняли старый кореш Скачковского - подполковник внешней разведки Андриякин, худосочный писатель-бунтарь Сергей Шаргунов, о размерах мужского достоинства которого окололитературные дамы слагали легенды, да сосед Скачковского по даче Игорь Савонов. Все были при оружии. Круче всех был экипирован Макфол, раздобывший где-то у своих новейшую снайперскую винтовку армии США ХМ-2010 производства фирмы Remington. У Андриякина тоже оказалось американская амуниция – автомат ближнего боя М4. Шаргунов держал охотничий карабин «Сайга», Найденов – ручной противотанковый гранатомет РПГ-7, а Савонов припас коктейль Молотова, составлявший теперь натюрморт с пустыми пивными бутылками на парапете у памятника.

- Здорово, бойцы! – поприветствовал народное ополчение Скачковский.

- Какие задачи? – деловито спросил Квачков, поправляя косовротку.

- Задачи очень простые, кажется. В «Детском мире» бомба ядерная лежит. Мы с майором ее обезвредим. Но для начала туда попасть надо.

- Ясно, - кивнул Квачков.

- Служил где? – спросил генерал у Савонова.

- Морская пехота краснознаменного Тихоокеанского флота, - доложил Игорь. – Я же из Владивостока сам.

- С огнеметом управишься?

- А то.

- Руслан, дай ему «Шмель» и «стечкин». А пузырь пусть Макс возьмет. – Генерал показал на Коненко.
 
Савонов протянул тому бутылку.

- Только не выпей по дороге, братан, - подмигнул он блоггеру.

- Внезапно, - сказал Максим, рассматривая наполненную зажигательной смесью емкость из-под водки, к которой, на финский манер, были прикручены проволокой две не гаснущие на ветру штормовые спички.

- За мной, мужики! - скомандовал Скачковский. – Держитесь ближе к зданиям.

Все вместе перебежали через площадь.

- Как-то тихо, товарищ генерал, - полушепотом сказал Руслан.

- Вот это и настораживает. Смотри, сейчас опять сглазим.

Они проскочили Политехнический музей и вышли на Лубянку. Скачковский машинально бросил взгляд в сторону окна своего кабинета. Часы над ним показывали половину двенадцатого. Генерал оценил конечную цель - мрачное здание выпотрошенного в ходе реконструкции «Детского мира» прямо через площадь.

- Ну че, мужики, пошли, что ли, - сказал он, сжимая цевье.

- Куды пошли? – осторожно спросил Савонов.

- Туды, ****ь!

Передовая группа россыпью выбежала на площадь. Внезапно из Пушечной улицы на угол к трапеции «Детского мира» выскочила раскрашенная в бело-синие цвета московской полиции бронированная разведывательно-дозорная машина.

- За Феликса, быстро! – крикнул Скачковский, укрываясь за основателем ВЧК.

Воздух разрезала оглушительная очередь: БРДМ палил из башенного пулемета. От постамента полетела гранитная труха.

- Вот же ж! Опять сглазили, – сплюнул генерал. – Ну давай, Игорек, действуй.

- Окей, только из-за спины туды чуток отползите, - сказал Савонов, показывая влево.

Он аккуратно высунулся из-за памятника и прицелился. Труба хлопнула. Услышав характерный взрыв, Скачковский понял, что огненная смесь попала по назначению.

- Молоток! – одобрительно крикнул он. – Ребята, не давайте им высунуться.

Группа побежала к машине, которая горела страшно. У тех, кто находился внутри, выбраться не было ни единого шанса. Генерал осмотрелся и увидел, как с другой стороны здания, с Охотного ряда выкатилась еще одна БРДМ. Часть отряда во главе с ним, которая уже успела отбежать к магазину, уцелела. Те, кто замешкался на площади, были моментально покошены трассерами. Игорь изготовился и пустил вторую снаряд-ракету. Прошелестев в нескольких метрах выше цели, она шмякнулась об фасад «Наутилуса», обдав его огненным паром.

- ****ыврот! – схватился за голову Савонов. - Промазал, сука!

- Не ссы, братуха! - Найденов присел на ногу и пальнул из РПГ.

Граната с грохотом угодила аккурат в смотровой люк на лбу машины. БРДМ дернулась и кашлянула дымом. Кто-то из экипажа, окутанный язычками пламени, пытался вылезти через верх, но Макфол прицельным выстрелом отправил его обратно.

- Макс, добивай! – крикнул Скачковский.

- А, понял, - отозвался Коненко.

Он невозмутимо подпалил бутылку, подошел к БРДМ и зашвырнул внутрь коктейль.

- Отходи, мать твою! – крикнул Квачков.

Блоггер послушно ретировался, и полыхавший броневик еще раз рванул, затрещав оставшимся боекомплектом. Руслан выбежал вперед, показывая, как лучше проникнуть в здание. Около входа со стороны Рождественки стоял полицейский «Форд». Джабраилов, не раздумывая, выстрелил в автомобиль из подствольного гранатомета. Снаряд пробил лобовое стекло, и сидевших в машине людей – точнее, части их - раскидало по асфальту. Какая-то коротко стриженая девушка, лишившись обеих рук, с диким визгом бежала им навстречу, размахивая кровоточащими культями. Андриякин выстрелил ей в голову, уложив на асфальт. Генерал хлопнул его по плечу:

- Так, Коля. Мы с тобой и Русланом идем на объект. - Он повернулся к оставшимся в живых. - Остальные прикрывают вход в здание и спину нам. Якши?

Тишина была ответом. Они забежали в «Детский мир» и пошли по темному холлу в сторону главного зала, нервно щупая стволами автоматов окружающую пустоту. По ходу справа что-то зашуршало. Скачковский молниеносно повернулся, пустил туда очередь из «Вала» и замер, прислушиваясь. Андриякин включил как нельзя кстати оказавшийся у него на автомате фонарик: перед ними была лестница, ведущая на верхние этажи. Под лестницей – там, откуда доносился шум и куда стрелял Скачковский – было пусто. Неожиданно на полу опять что-то зашевелилось. Генерал присмотрелся и увидел змею. Кажется, это была гадюка, только вся перепачканная в штукатурке.

- Ху-у-ух! – облегченно выдохнул Руслан.

 Скачковский приложил палец к губам и показал в направлении входа в центральный зал. Они двинулись туда, стараясь ступать как можно тише. В огромной коробке, над которой простиралось небо, было темно, сыро и тихо. Только перекрывавший небо безмолвный башенный кран да раскиданные повсюду тюки свидетельствовали о каких-то ремонтных работах. Посреди освещаемого полной луной пространства – там, где в прежние времена была карусель – возвышалась гора строительного мусора. Она была в три человеческих роста, не меньше. Генерал подошел ближе и откинул грязные балки, подняв облако цементной пыли. За ними обнажилась гладкая металлическая поверхность.

- Вот она! - Генерал вспотел, ощупывая изделие. - Вот она, царь-бомба-то…

В поисках телефона, он начал хлопать себя по карманам. Телефона не было – вероятно, вывалился во время аварии на набережной.

– Возьми мой, - предложил Джабраилов.

Он начал вытаскивать мобильный, и тут же упал. Меткий выстрел  откуда-то с антресоли попал ему в голову. Следующая пуля прошила грудь Скачковского. Третья  сразила Андриякина. 

- ****ь!!! Ерунда какая-то… - прошептал генерал. – Мы же пришли уже.

Скачковский услышал, как кто-то приближается, и повернулся на шум. К нему решительно направлялась не очень молодая, но весьма элегантная женщина в обтягивающей тело кожаной одежде и со снайперской винтовкой Макфола в руках. Это была она – та самая лиса, которую упустил вчера Руслан. Приглядевшись, генерал понял, что именно майор и оказался ближе всех к истине, – признав в «лисе» знаменитую американскую поп-диву.

- The dignity of a warrior who has gone his way, - сказала Мадонна. - Is to die with dignity.*

- Ах вот оно что, сука!

Он попытался привстать, но у него не получалось. Руки не слушались. Генерал скользил в луже собственной крови. «Ну где они там, мать их? – взмолился Скачковский. – Сказал же им, чтобы спину мне прикрывали! Надо время потянуть, потянуть время…».

- Зачем вы это делаете? – спросил он. – Объясни.

- Если ты думаешь, что друзья твои сейчас прибегут тебе на помощь, то заблуждаешься. - Мадонна с усмешкой изощренной убийцы поправила локон распущенных волос и показала в направлении входа. – Они там… спят. А что касается того, зачем мы это делаем, то отвечу тебе совершенно искренне: ради вашего же блага. Так что расслабься, лежи спокойно и прими то, что сейчас произойдет.

Она протянула руку и коснулась поверхности бомбы.


ЖЕНА, ОБЛЕЧЕННАЯ В СОЛНЦЕ

«Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит, - вспомнила Ева, глядя в зеркало. – Странная все-таки у Пушкина эта Царевна Лебедь. Мало того, что косая, так под ней еще что-то целый месяц блестит». Она поправила Горацию только что надетый памперс, опустила сына в привычное уже «кенгуру» и вышла из ванной комнаты. Полковник Михайлов встал со своего обитого кожей кресла с тисненым на нем золотом трезубцем. В его кабинете на втором этаже главного здания «Службі безпеки України», помимо него самого, находился задержанный вместе с Евой Шевчук и доставивший их капитан СБУ Безбородько. Несмотря на фамилию, борода у капитана присутствовала – как и усищи. Он был, судя по всему, весьма догадливым оперативником, хотя попались они довольно глупо, когда пытались выбраться из города. Российские войска быстрого развертывания ко вчерашнему вечеру уже взяли Ровно, марш-броском захватили Луцк и теснили к Львову части украинской повстанческой армии, атакуемые в подбрюшье ополчением закарпатских русинов. В городе-герое Киеве все уже было взято, хотя некоторые очаги сопротивления в Печерском районе подавлялись спецназом ГРУ. Переночевав в отеле «Интерконтиненталь», Ева с Шевчуком взяли напрокат машину и попытались выдвинуться в западном направлении. К утру новость об уничтоженных ядерными взрывами десяти мировых городах уже обсуждалась всеми. Это перевернуло ход войны – украинская армия начала теснить деморализованные российские части на восток. Пару с ребенком сначала просто остановили на КПП, но диковинные английские паспорта вызвали у бойцов чеченского спецназа легкий ступор. Им было невдомек, зачем подданным Ее Величества ехать туда, где идут боевые действия. Тем более, что Шевчук, который на фотографии в документе был с бородой, без нее выглядел для них подозрительно. Прибывшему по сигналу Безбородько это тоже показалось странным, а английского языка, на котором с ним говорили задержанные,  он не знал, так как изучал немецкий. В результате капитан решил доставить этих странных людей на Владимирскую – что называется, «до выяснения». 

- Вот, товарищ полковник, - сказал Безбородько и положил на стол два паспорта. – Приказано передать вам.

«Выглядит, как типичный мудак, - оценила его внешность Ева., - Хотя люди – они такие… люди. Особенно служивые. Неужели Михайлов тоже был когда-то таким? Нет, не может быть».

- Спасибо, капитан, - сказал полковник. - Сейчас разберемся. Вы свободны.

- Может быть, передать информацию начальству, в Москву? – заискивающе поинтересовался Безбородько.

- В какую Москву, капитан? – сурово посмотрел на него Михайлов. – Вы с ума сошли?!

- Ах, да! – Безбородько хлопнул себя по лбу. – Трошки извиняюсь.

Он понуро пошел к выходу, коря себя за то, какую неприятность сейчас причинил такому большому начальнику своими бестактными словами.

- Постойте, Безбородько, - окликнул его полковник.

- Да?

Капитан развернулся, ожидая выговора.

- Как ваше имя-отчество? – спросил Михайлов. – А то у меня в рапорте только «эс тэ».

- Степан Тарасович, товарищ полковник.

- Так вот, Степан Тарасович, дайте мне ваш мобильный.

- В смысле, телефон? Нате!

Безбородько вытащил из кармана старенький дешевый мобильный и протянул его Михайлову. Полковник улыбнулся:

- Да не аппарат, дружище, номер дайте!

 При слове «дружище» капитан совершенно расслабился. Он убрал телефон, и вытащил из верхнего кармана квадратный кусочек обычной офисной бумаги, на котором с помощью лазерного принтера был напечатан его телефон. Михайлов посмотрел на бумажку и опять улыбнулся:

- Спасибо, я вам позвоню. А пока сделайте-ка вот что.

Он подошел к столу, взял свежий, вчера отпечатанный литерный бланк, написал на нем что-то, запечатал в конверт и отдал капитану:

- Вам необходимо лично доставить эту депешу на Воздухофлотский проспект, в посольство России. Только не отдавайте послу – он, извините, козел. Сообщение должно быть вручено атташе по культуре госпоже Войнаровской Лидии Михайловне. Лично в руки. Вы меня поняли?

- Так точно! – Безбородько расправил плечи. – Разрешите выполнять?

- Вперед, вперед, - нетерпеливо сказал Михайлов, закрывая за ним дверь. – Ну так что, вернемся к нашим баранам?

- А что ты там такое ему написал? – поинтересовалась Ева.

- А, это… Всего три буквы: ПэСэУ.

- Что такое ПэСэУ?

- «Первая столица Украины», то есть Харьков, где в 1919 году была создана Украинская советская республика в противовес Украинской народной республике со столицей в Киеве. Смысл сообщения в том, что надо начать немедленную эвакуацию в Харьков. Но самый прикол в этом. - Михайлов показал конверт – такой же, в какой он запечатал депешу. - Безопасно вскрыть его может только тот, кому предназначено. Если, скажем, Безбородько проявит ненужное любопытство, то, как минимум, останется без пальцев. Последняя разработка.

- Может, на балкон? – предложила Ева. – Пошли, воздухом подышим. А то тут от Безбородько такой чесночный перегар стоит…
 
Полковник кивнул, и они вышли на воздух. На Владимирской улице в центре города, пропахшего гарью войны и насыщенного влагой только что прошедшего ливня, было оживленно. По брусчатке сновали машины, по тротуарам шли офисные менеджеры в строгих полосатых костюмах и красивые длинноногие девушки в коротких юбках.
 
- А ведь мы, может, и не выплывем, да? – спросил Михайлов.

- Ты это образно? – переспросила его Ева. - Про «выплывем»?

- Ну не буквально же. Купаться мне что-то сегодня совсем не хочется. - Он достал сигарету. – Юра, дай прикурить – ветер вроде на меня, Горация не задымлю.

Шевчук достал зажигалку, прикурил  сам и протянул ее Михайлову.

- А зачем нам с тобой обязательно выплывать, Саша? – риторически спросил он. - Мы же не земноводные. Нам главное, чтобы вот они, - он показал на Еву с Горацием, - выплыли и прибыли туда, куда надо. Ты лучше скажи, что там в Москве?

Михайлов опустил голову, съежился:

- Москвы больше нет. Там никого не осталось. Там нет ни людей, ни животных, ни растений. Нет жизни. На сто километров вокруг…

Ева охнула:

- А твоя семья, дети?

- Нет, нет, - Михайлов отмахнулся. – Я их эвакуировал, загодя. Все же было понятно.

- У меня от сердца отлегло, - прошептала Ева.

– Я одного не понимаю: зачем они это сделали? – спросил Шевчук. – Это же как-то… примитивно, что ли.

Полковник посмотрел на него печально:

- А почему мы все время преполагаем, что наш противник очень умный и изощренный? Обычные твари. Эти твари хотят нас всех уничтожить. Вот их основная цель. Просто подвернулся хороший случай. Тем более, что можно на нас же все и свалить.

Где-то в нескольких кварталах, в районе Майдана Незалежности, раздались ухающие разрывы. При каждом хлопке люди на улице пригибались, словно это они попали под обстрел. Через минуту Владимирская опустела, и вместе с людьми улетучился мирный пейзаж. Послышался характерный грохот: со стороны Софийской площади, рыча и лязгая гусеницами, шла колонна боевых машин десанта, на броне которых по-гусарски покачивались бойцы в касках и бронежилетах.

- Знаете, что здесь сейчас происходит? – спросил Михайлов.

- Нет, - признался Шевчук. – Тебе, как бы, виднее.

- Никакого централизованного командования больше нет. Сейчас на город начнется наступление повстанческой армии. Это все мне чем-то напоминает Грозный в августе 1996 года. Через несколько часов все будет кончено.

- Операция «Джихад», - вспомнил музыкант. – Входят небольшими группами, берут в кольцо части федералов, потом атакуют административные здания и захватывают инициативу. Адская каша.

- Вот именно. - Полковник докурил и бросил бычок на мостовую. – Ладно, пошли в дом.

Они вернулись в просторный кабинет Михайлова.

- Саня, нам надо выбираться из города, особенно с учетом твоей свежей политинформации, - сказал Шевчук и кивнул на Еву с Горацием. – Ты же знаешь, где им надо быть.

- Вы сегодня уже попробовали, - с некоторым сарказмом заметил полковник. – Какого черта вы туда поперлись?

- Так ведь небо закрыли, и в аэропорту все вылеты отменили… - оправдываясь, смущенно почесал подбородок музыкант. – Там вообще такой бардак был, что лучше не соваться. А оставаться нам здесь нельзя.

- «Закрытое небо» - это сильно сказано, - усмехнулась Ева. – Иногда люди придумывают термины, истинный смысл которых даже представить себе не могут.

 - Гм… Короче, так, братья и сестры, - резюмировал Михайлов. – Через полчаса в Борисполе сядет джет из Швейцарии, который заберет вас в Женеву.

- «Суперджет»? – спросил Шевчук.

- Нет, конечно. На этом говносамолете я бы никому летать не советовал, - он посмотрел в бумаги на столе, - у вас будет Falcon* 900 EX.

- И чей же это сокол? – поинтересовалась Ева.

- Одного хорошего знакомого Кирилла Хановича, - улыбнулся Михайлов и набрал гараж. - Через пять минут выезжаю. Скажите Грицко, чтобы запрягал карету.

Михайлов положил трубку. Подошел к сейфу, вытащил табельный ПМ, проверил магазин и засунул пистолет в кобуру под пиджаком. Еще два запасных магазина рассовал по карманам. Потом запер сейф, огляделся, закрыл балкон:

- Пошли.

Гораций неожиданно заверещал, показывая руками на кресло.

- Ну конечно! – улыбнулся полковник. – Надо же на дорожку посидеть.

Все трое присели. В воздухе повисла какая-то странная, липкая тишина. Они смотрели друг на друга и думали о том, что все происходящее сейчас является настолько же странным и оторванным от реальности, насколько естественным и даже логичным. Кто-то должен был сделать первое движение, но ни один из них не решался. Всех в этом кабинете будто парализовано. Возникшую паузу прекратил заливистый детский смех. Это был Гораций. Сначала прыснула Ева, потом разобрало Михайлова и Шевчука. Они начали истерически хохотать. С каждой секундой их распирало все больше и больше, и вот уже никто не мог остановиться. Накопленная за последние дни усталость выходила из них, как поток воды из прорвавшейся переполненной плотины. Только когда она схлынула, все начали понемногу успокаиваться, держась за животы. Михайлов встал и смахнул слезы: 

- Ладно, теперь точно пошли.

Они вышли во внутренний двор, где стояла черная BMW полковника. Михайлов расположился спереди, Ева с ребенком и Шевчук – сзади.

- Трогай, Грицко, - сказал полковник. – В Борисполь.

- Дорога тяжелая нынче будет, пан полковник, - мрачно произнес Грицко.

- А ты поезжай с легким сердцем, любезный.

Путь из центра города оказался и вправду непрост. Проезд был осложнен не только обычными для Киева пробками, но и сожженными да перевернутыми машинами, которые то тут, то там перегораживали проезжую часть. Михайлов взирал на это с профессиональным интересом:

- Круто, Грицко, твои партизаны работают.

- З чого ви узяли, що вони мої? – испугался Грицко.

- Потому що знаю, - усмехнулся полковник, коверкая русскую речь на украинский манер. – Мне даже оперативное дело читать не надо, я вас вижу насквозь всех.

- І що ж у мене у думках, Олександр Мыхайлович? – поинтересовался шофер.

- Я думаю, Грицко, що у тебе на уме тильки одно – как бы довезти эту поганую москальскую нелюдь до литака, щоб он свалил отсюда, а потом ты на этой машине поедешь к себе на хутор в Сумщине пить горилку и есть борщ с пампушками. - Михайлов посмотрел на него и гавкнул: – Так, сволочь?!

 Грицко покраснел и вжался в руль:

- Так, Олександр Мыхайлович.

- Короче, Грицко – ты лучше за дорогой смотри. И не вздумай увиливать от меня, я каждую твою поганую мысль вижу, как на ладони.

- Зрозумів,* Олександр Мыхайлович.

- Радио давай.

Грицко включил волну, где шли новости на русском языке. Девушка читала хорошо поставленным, но испуганным голосом:

Исполняющий обязанности президента США заявил, что ядерная атака на крупнейшие мировые центры является частью заговора против человечества и направлена на запугивание оставшегося в живых населения планеты. Он обратился к населению двух Америк с призывом сохранять спокойствие. Хозяин Белого дома поддержал воззвание папы Римского к верующему человечеству.

Между тем, в результате извержения вулканов и землетрясения на Канарском архипелаге произошел предсказанный учеными раскол острова Ла Пальма. Эта геологическая катастрофа планетарного масштаба привела к образованию нового сверхмощного цунами. Волна высотой более ста метров достигла Восточного побережья США, Центральной и Южной Америки. Нью-Йорк и Рио-де-Жанейро, только что уничтоженные в результате термоядерной атаки, оказались полностью затоплены. В настоящее время вода отступает, но в связи с этим ученые высказывают опасения, что следствием этой трагедии может стать масштабное радиоактивное загрязнение Атлантического океана. 

Президент России Владимир Путин провел совещание совета безопасности. По итогам совещания президент выступил с обращением к соотечественникам. Передаем его полностью:

Раздался голос Путина:

- Товарищи! Граждане! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои! Человечество подверглось невиданному в истории вероломному нападению, которое ставит на грань уничтожения всю нашу цивилизацию. Уже погибли десятки миллионов людей, завтра могут погибнуть сотни миллионов, послезавтра – миллиарды. В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом. Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?

Прежде всего, необходимо, чтобы каждый из нас понял всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешился от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью превращение людей в рабов. Дело идет, таким образом, о жизни и смерти, о том — быть нам свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы мы поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы  мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу.

Необходимо далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу освободительную войну против поработителей. Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив задачам организации разгрома врага. Народы России должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага. Мы должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов и диверсантов. Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации.

Эту войну нельзя считать войной обычной. Она не является войной между двумя, тремя или более армиями. Она является войной всего человечества против поработителей. Целью этой вселенской войны является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам мира. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы, Азии и Америки. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу, против порабощения.

Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. В целях быстрой мобилизации сил для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве.

Все наши силы — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!

- Кажется, я уже где-то это слышал, - сказал Шевчук. – Или читал.

- Ну да. Все новое – хорошо забытое старое, - согласился Михайлов. – Опять же, спичрайтерам меньше работы. Только я чего-то не понял ничего. Он против нас или против них? Кто для него «враг»? Вон Обама, кровосос, все четко сказал, а здесь какой-то туман. Словоблудие.

- Я думаю, он и сам не знает, - ответила Ева. – Но сказать же что-то надо, вот он и сказал. Ладно, давайте дальше новости послушаем.

Ведущая продолжала:

 Между тем, продолжаются работы по эвакуации населения из прилегающих к Москве территорий и их дезактивация. Из Рязанской и Тверской областей выселено около трех миллионов человек.

Грибовидное облако от термоядерного взрыва, поднявшееся над Лондоном, которое достигло 150-ти километров в высоту и пробило стратосферу,  накрыло Северную Европу, радиоактивные осадки наблюдаются в Стокгольме и Осло.

Одновременно сообщается, что эпидемия африканской чумы продолжает охватывать все новые и новые регионы. Эксперты Всемирной организации здравоохранения уверяют, что поисками вакцины заняты все ведущие научные центры. К сожалению, многие из них оказались уничтожены в результате глобального  термоядерного террористического акта. 

- Интересно, а какие-нибудь хорошие новости нынче бывают? – иронически спросил Шевчук.

- Хорошая новость – это то, что мы пока еще здесь, на этом свете, - отозвалась Ева. – Ой, а это еще что?
 
На Бориспольском шоссе стоял блокпост. Солдаты из рязанской глубинки, видимо, не очень хорошо разбирались в местных номерах, поэтому рискнули остановить машину, которую никакому украинскому гаишнику даже в голову не пришло бы затормозить.

- Так, документики готовим! - засунув голову через открытое переднее окно, сказал прапорщик с зеленой банданой на голове.

Послышался запах водки. Михайлов не без презрения вытащил удостоверение и раскрыл его перед носом прапорщика.

- Все понял, боец?

Парень присматривался к предъявленному документу с некоторыми усилиями – глаза у него были, что называется, в кучу.

- Окей, - сказал он. – А че там за тёлка с ребенком сзади и мужик с ней?

- Это не твоего ума дело, прапорщик, - отрезал Михайлов. – Мы поехали, ладно? Опаздываем.

Боец вытащил голову из машины и взвел автомат:

- Ох ты, какие мы нежные! Сегодня с утра вся местная олигархия в аэропорт драпает. И все с такими же ксивами. Вышли все из машины и построились у канавы!

Ева увидела, что полковник потянулся за пистолетом и угадала его мысли.

- Не надо, Саша, - остановила она Михайлова и крикнула прапорщику: – Молодой человек! Может, просто по деньгам разойдемся?

Прапорщик опустил оружие и расплылся:

- Ну конечно, разойдемся! С этого и надо было начинать. А то размахались тут своими аусвайсами. Штука баксов - и вперед.

 Ева покопалась в сумке. Тысячу отдавать было жалко.

- Могу дать семьсот.

- Ну, давай семьсот, - неожиданно смутился прапорщик.

- Саша, передай. - Она протянула купюры полковнику через плечо.

Михайлов, явно скрепя сердце, адресовал деньги прапорщику. Тот внимательно пересчитал добычу и сказал:

- Ладно, езжайте. Гуд бай, как говорится. Си ю лэйтер.*

Грицко тронулся дальше.

- Вот дерьмо! – в сердцах бросил он.

- Pecunia non olet*, - заметила ему Ева. - Они сегодня, наверное, миллионерами станут.

- Как говорили во времена моей молодости, у кого пекунии, у того и нолито, - усмехнулся Михайлов. – Только зачем им это? Халифом быть приятно, но не на час же. А с императором Веспасианом я не согласен. Еще как пахнут эти пекунии. Вот представьте себе: сейчас они соберут этот ясак, который, по меркам их быдлячего сознания, является огромным счастьем. Тысяч сто долларов, например. В бумажках. Потом–то что? Во-первых, завтра, может быть, и доллара-то как такового не будет. А во-вторых, подъедут местные повстанцы и расстреляют их блокпост к чертовой матери из гранатометов. И кому они завтра будут нужны на том свете со своими пекуниями?

- Да, - согласилась Ева. – Там бумажки не принимаются. Знаете, Кант перед самой своей смертью сказал только одно слово: «Хватит!» Это как раз то, что завтра захотят сказать миллиарды людей по всей планете. Мне кажется они – те, кто затеял все это – именно того и добиваются.

- «Хватит», - задумался Михайлов. – Скажи, Хатхор, ты ведь была там?

- Да, была. Как я могла не быть?

- И как оно?

- Это невозможно описать словами. Человеческий разум не может вместить это, а человеческий язык не может передать.

- Хорошо. Спрошу иначе. Ты бы хотела быть там или здесь?

- Это глупый вопрос, Саша. Конечно же, там. Но дело в том, что бесчисленные миры связаны в одну бесконечную цепь. Именно поэтому он пришел сюда и сейчас воплощен в человека. - Ева поцеловала Горация. - Мы не можем просто бросить все и уйти. У каждого из нас своя кредитная история. Кроме того, в наших силах сделать этот мир настолько прекрасным, что тебе даже в голову не придет покидать его. Мы можем победить смерть.

- Как?! – возмутился полковник. - Хатхор, этот мир отравлен радиацией и болезнями. С жизнью на планете Земля закончено. Кто может выжить здесь после всего этого? Тараканы, пауки? Нам надо уходить в другой мир, в тот мир, который существует в нас.

- Какой же ты мудак, Саня, - хлопнул его по плечу Шевчук. – Мы сейчас существуем для того, чтобы сделать этот мир прекрасным и похожим на тот эдемский сад, откуда мы вышли. Неужели ты не понимаешь, что, если мы выиграем это сражение, планета будет очищена?

- Да я не о том, Юра!

- Все нормально, Саша, - сказала Ева. – Ты просто поверь. Мир либо исчезнет, либо мы сделаем его таким, каким желаем.

 - Тысячелетнее царство?

- Конечно, Фома ты неверующий.

Михайлов задумался.

- Прости, Хатхор. - Он устыдился проявленного неверия. - Да, согласен.

- Да ладно, бывает. Проехали.

Ева увидела по ходу движения большой билборд, на котором была изображена сложившаяся в гармошку после лобового удара машина и написано:

ВОДІЙ! ПАСАЖИР!
НЕ ЗАБУДЬ ПРИСТЕБНУТИ РЕМІНЬ БЕЗПЕКИ.
ПАМ'ЯТАЙ ПРО ДІТЕЙ!

- Это правильно, - вспомнила Ева и начала пристегивать ремень.

Грицко неожиданно повернулся к ней, сверкнул злыми глазками и бросил:
   
- Не бывать по-вашему!

Он резко взял влево, не сбавляя ходу. Броневик разметал два ряда перил отбойника и выскочил на встречную полосу. Ева успела защелкнуть пряжку ремня и обхватила Горация, прижав его к себе. В следующий момент она увидела несущийся навстречу КАМАЗ. Михайлов ударил Грицко в ухо, и закрутил руль от себя. Машина ушла еще левее, пробила железный бордюр у обочины и влетела в лесополосу. Последовал удар, треск деревьев и железа, звон стекла, посыпались искры от замкнувшей электрики. Смяв кустарник и несколько небольших ивовых деревцев, BMW уперлась в заросли и остановилась. Ева почувствовала страшную боль: ей показалось, что ремень, которым она была пристегнута, разрезал ее пополам. Она чуть отпустила ребенка, которого держала окаменевшими руками:

- Маленький, не ударился?!

Гораций помотал головой. Он, вроде, серьезно не пострадал и даже не успел испугаться по-настоящему – все произошло слишком быстро. Мамина «кенгуру» послужила для него спасительной подушкой. Шевчук, сидевший рядом, разбился сильно – лицо его было залито кровью, которая сочилась из раны на голове. На передних сиденьихях шла ожесточенная борьба – Михайлов держал за шкирку и за правую руку Грицко, который пытался вырваться из машины, но ему мешали подушки безопасности. В конце концов, Грицко все-таки удалось отцепиться – он пихнул полковника, выскочил наружу и бросился в лес.

 - Стой, гад! – Михайлов уже тоже выкарабкался со своего сиденья.

Полковник выхватил пистолет и выстрелил вслед убегавшему водителю. Грицко схватился за ногу и упал на колени, в пахучую траву. Полковник пошел к нему:

– Ты это зачем сделал, идиот хренов?

- Ви - жалюгідні хробаки, ми вас з'їмо на обід, і вам мало не здасться! – крикнул Грицко. – Нічого у вас не вийде! Ми сильніше.*

- Держи, сука! - Михайлов начал зло палить в него.

Грицко каким-то странным жестом попытался отмахнуться от пуль, будто это были надоедливые кусачие осы, но свалился, сраженный в голову. Полковник подошел и сделал еще несколько выстрелов.

- Юра! – позвал он Шевчука. – Помоги-ка. Ты там цел?

- Да ничего вроде, - отозвался музыкант, вылезая из машины.

Вместе они подхватили тело Грицко и потащили к машине. Ева тоже вышла и заметила, как водитель КАМАЗа, который притормозил в нескольких десятках метров по шоссе и было пошел к ним, завидев всю эту мизансцену, испуганно побежал назад. «Сейчас будет милицию вызывать, - подумала она. – Интересно, она еще функционирует здесь, эта милиция?». Посмотрев на место аварии, Ева поняла, что им несказанно повезло: машина пролетела между двумя каштанами. Чуть влево или вправо, и результат этого ДТП был бы для пассажиров совсем не таким безобидным. Она увидела, как Михайлов засовывает бездыханное тело Грицко обратно на шоферское кресло.

- Отходите подальше.  Подальше! – замахал он руками, отгоняя Еву и Шевчука. – За деревьями укройтесь!

Они отбежали на безопасное расстояние. Полковник открыл багажник и достал оттуда канистру с бензином:

- Это ты для нас приготовил, да, Грицко?

Он окатил сначала водителя, потом всю машину. Закончив с этим делом, Михайлов начал судорожно хлопать себя карманам.

- Так он же спички забыл! – догадался Шевчук. – Сиди тут.

Подбежав к Михайлову, он отогнал того от машины. Ева вдруг заметила, как Грицко чуть пошевелился. Шевчук клацнул железной крышкой зажигалки и швырнул ее в сторону сидящего за открытой дверью водителя. Увидев, что пламя занялось, музыкант бросился бежать к остальным.

- Пригнитесь! – крикнул он.

Через несколько мгновений раздался взрыв. Ева приподнялась – машина полыхала, как факел.

- Отправляйся в ад, Грицко, - сказал полковник. – Там уже много ваших тебя дожидается.

Окружавшая пожарище сухая лесополоса тоже быстро занялась.

- Как же мы теперь доедем? – спросила Ева.

- Чай не в пустыне, - ответил Шевчук.

- Надо побыстрее валить, - сказал Михайлов, вытирая рукавом пиджака испарину со лба. – Как бы под раздачу не попасть.

В этот момент около стоявшей ближе всех к полотну дороги Евы притормозил микроавтобус «Форд-транзит» цвета гематогена. Она, не задумываясь, постучала в затемненное стекло.

- В аэропорт не подбросите?

Михайлов испуганно схватил ее за руку и отпихул, загородив корпусом.

- Ты что, с ума сошла, мало ли кто там! - Он наставил пистолет на боковое окно машины. - Двери открыли и вышли, быстро!

Стекло опустилось, и Ева, выглядывавшая из-за его спины, обомлела: за рулем сидел улыбающийся Гаврилов.

- Ласкаво просимо! - подмигнул Мыкалгабырта.

- Михаил Сергеевич, вы! – Ева просто взорвалась от радости. – Не может быть! Как вы тут оказались?

- Как раз «не может быть» - это если бы я тут не оказался. А пути наши неисповедимы. Залезайте.

Он разблокировал дверь-купе. Михайлов открыл ее, пропуская вперед Еву с ребенком и Шевчука, а сам сел вперед.

- Вот уж не чаяли, - пожал он руку Гаврилову. – Как самочувствие?

- Лучше всех, - засмеялся Михаил Сергеевич.

Он развернулся через пробитую Грицко дыру на разделительной полосе и рванул к Борисполю. Ева посмотрела в окно – небо, которое еще минуту назад было чистым и безоблачным, вдруг потемнело. Она сначала не могла понять, что происходит. Ярко светившее солнце померкло, словно началось затмение. Но его закрывал не лунный диск - на дневное светило будто набросили маскировочную сеть, через которую пробивались лучи. Ева вгляделась пристальнее.

- Ничего себе! – испуганно крикнула она.

Прямо над ними, заполнив весь небосвод, неслась несметная по числу птиц стая. Живым ковром она двигалась на юго-восток, по ходу их движения.

- Что-то рановато для перелетных, - искоса глянув вверх, заметил Гаврилов и прибавил газу.

Они выскочили из пернатой тени и свернули к аэропорту. Прямо по курсу замаячило здание основного международного терминала. На трассе было пусто – никто не въезжал и никто не выезжал из этой вечно переполненной людьми воздушной гавани.

- Вот оно, «закрытое небо»! – сказал Шевчук.

- Угу, - согласился Михайлов. – По факту это сейчас военно-воздушная база.

У въезда на привокзальную площадь показались два бронеавтомобиля «Тигр» и БМП, за которыми возвышалась самоходная зенитно-ракетная система С-300 с воздетыми к небу массивными колоннами пусковых установок.

- Опять блокпост! – в сердцах хлопнул себя по коленке музыкант.

- Спокойно, Юра, - повернулся Михайлов. - В отличие от той разбойничьей засады, эти, вроде, вполне интеллигентно общаются.

Они остановились около шлагбаума, явно только вчера установленного. К открытому окну, за которым сидел полковник, подошел, покручивая рыжий ус, тучный молодцеватый капитан в полевой форме. Полковник потянулся было за удостоверением, как увидел на закрытом тенью от кепи лбу капитана знакомый знак. Система опознавания «свой-чужой» сработала моментально.

- Что там? – Михайлов кивнул в сторону терминала.    

- Все в порядке, - сказал офицер. – На объекте чисто, проезжай.

Из-за спины полковника высунулась Ева:

- Как тебя зовут, офицер?

- Влад, - смутился капитан. – Влад Шурыгин.

- Для меня большая честь познакомиться с тобой, Влад.

- Честь имею! – Шурыгин приложил руку к головному убору. - Поторопитесь. У нас тут каждую минуту что-то меняется.

- Спасибо, увидимся.

Капитан подал знак, и шлагбаум открыл путь.

- Нам правее, к вип-терминалу, – сказал Михайлов. – Вон туда.

Он показывал на небольшое, по сравнению с основным корпусом, приземистое здание, стоявшее в окружении деревьев. Михаил Сергеевич припарковал машину, и они зашли внутрь. В отделанном в стиле хай-тек зале было пусто. За барной стойкой скучал крашеный в блондина мулат. При виде гостей он вскочил и поправил красную бабочку на накрахмаленной сорочке, но, поняв, что прибывшим сейчас не до выпивки, сел обратно и принял позу роденовского мыслителя. Михайлов решительно направился к ресепшн.

- Борт VP-CFX, - сказал он миловидной девушке с длинной косой и бэйджем «Veronika». – Надеюсь, он уже здесь?

Девушка посмотрела в бумаги и обрадовалась так, будто это за ней самолет прилетел:

- Да, точно! Минуточку… Госпожа Ева Джонсон с ребенком и господин Гарри Тейлор.

«Ей, вероятно, ужасно скучно здесь. А тут хоть какие-то клиенты появились», - подумала Ева:

- Я извиняюсь, но есть дополнение, - сказал полковник. - С ними еще один англичанин полетит. Вот он.

Михайлов показал на Михаила Сергеевича.

- Прошу прощения, - растерялась Вероника. – Но у меня про него не записано…

- Вопрос согласован, я вас уверяю.

- Так мне-то откуда знать, что он согласован. Я не имею права посадить на борт человека, которого нет в списках. Зачем мне неприятности?

- Не волнуйтесь, списки – не скрижали. - Михайлов развернул красную корочку. – Жизнь вносит коррективы в любые списки. Да и то, о чем мы говорим – не самая большая неприятность из тех, которые вас могут ожидать в ближайшее время. 

- А! Ну так вы бы сразу и сказали, пан офицер! - девушка обратилась к Гаврилову: – Гив ми йор пэспорт, плиз.*

Гаврилов протянул свой документ.

- Мистер Майкл Гэбриэль? – уточнила Вероника.

- Yes, Mam, that’s me, - на безупречном йоркширском диалекте подтвердил Мыкалгабырта. – You are very pretty.*

- Оу, сэнкс! – Девушка положила руку на сердце и расплылась.

Михаил Сергеевич заметил изумленный взгляд Евы и подмигнул ей. Регистраторша внесла данные мистера Гэбриэля в компьютер, заново распечатала список и повернулась к Еве с Шевчуком.

- Энд йор документс, плиз.*

Они отдали ей свои паспорта. Девушка взяла документы, листок регистрации и направилась к пограничному посту, пригласив жестом следовать за ней. За столиком сидел дюжий и сонный украинский пограничник, чем-то напоминавший чемпиона мира по боксу Владимира Кличко. В глазах его смешались разочарование и безысходность. «Как странно, - подумала Ева. – Разочарование постигает человека, когда он думает о прошлом, а безысходность – о будущем. Здесь же все едино». Пограничный контроль оказался сущей формальностью – он проштамповал паспорта и вручил их пассажирам. Когда они уже двинулись дальше, Кличко неожиданно проснулся и встал:

- Прошу вибачення! А ви-то куди?

Это было адресовано Михайлову. Теперь стало очевидно, что погранец был не сонным, а пьяным. Вероника развернулась и замахала руками:

- Володя, сиди себе. Этот господин их провожает.

- Це не належить! У нас тут не залізниця!*
 
Вероника подошла к нему и прошипела:

- Вовчик, если не хочешь неприятностей, сядь тихо и сиди. Он знаешь откуда?

Она показала пальцем вверх.

- А, ну добре. - Владимир сел на место и уснул.

Вероника зацокала каблуками, направляясь к выходу.

- Извините его, пожалуйста, - сказала она, обращаясь к Михайлову. – Это мой муж. Он хороший человек, просто нам тут делать нечего, вот он и выпил немножко.

- Да бросьте вы, Вероника, - удивился Михайлов. - Я даже не понимаю, о чем вы говорите.

Они вышли на летное поле. Белоснежный Falcon стоял в ста метрах от них. Ева посмотрела вокруг и поняла: насчет военно-воздушной базы полковник попал в точку. Все стоянки занимали военно-транспортные самолеты. Здоровенные железные насекомые ВВС России заполонили пространство у терминалов. Погода менялась на глазах: всю территорию аэродрома продувал шквалистый ветер.

- Пошли, пошли! – крикнула Вероника. – Квикли!*

Она подбежала к трапу, придерживая пилотку. Ева с малышом, заскочила первой. Ухоженная стюардесса, типичная фрау с табличкой «Clаudia» предложила ей кресло.

- Danke, Claudia, - поблагодарила Ева. -  Ein Wasser, bitte.*

- Ein moment,*  - улыбнулась Клавдия.

Шевчук и Гаврилов расселись по свободным креслам. В салоне гудело от работающих турбин.

- Так, ребята, - крикнул свкозь шум Михайлов. – Короче, все хорошо. Тогда я, наверное, пойду понемногу. Давайте прощаться…

- Велком, братья и сестры! – раздалось из задней части салона.

Все обернулись: в проеме стоял, криво улыбаясь, олигарх Михаил Порохов. Он был в халате – судя по всему, в помещении, откуда он вышел, располагалась спальня. Вместо третьего глаза его чело украшал менее технологичный знак. Он не стоил никаких денег, а потому был бесценен.

- Миша, - поприветствовал его полковник. – Оставляю этот замечательный коллектив на твое попечение.

- Спасибо, Саня. Можешь не беспокоиться. За мной – как за каменной стеной.

- Не зарекайся, Миша, - погрозил пальцем Михайлов. – В твоем замке под Москвой сейчас, наверное, даже крыс не осталось.

Порохов почесал лоб:

- Всяко бывает.

Михайлов хотел что-то ответить, но у него зазвонил телефон.

- Что еще?! – раздраженно буркнул в трубку полковник.

Ева увидела, как меняется лицо Михайлова. Из только что приветливо-расслабленного оно стало сосредоточенным, жестким.

- Короче, Безбородько! – кричал полковник, - немедленно объявляй эвакуацию населения. Включайте сирены гражданской обороны, эсэмэски там, телебаченье ваше. Надо на возвышенности, на холмы, на лысые горы! Всех, немедленно. Кто не успевает, пусть поднимаются на верхние этажи домов - чем выше, тем лучше! Все. Ты где сейчас? Сиди там, я буду.

Михайлов убрал телефон.

- Что там стряслось? – спросила Ева. 

- Взорвана плотина Киевского моря. Сейчас город смоет.

- Как быстро? – вскочил Шевчук.

- Скорость волны прорыва на равнине колеблется от пяти до пятидесяти километров в час, - ответил Михайлов. – До центра города – пятнадцать километров, сюда – тридцать пять. Вот и считайте. Думаю, через полчаса максимум аэропорт накроет. А скорее всего, еще раньше. Вам надо немедленно взлетать.

- А ты? – испугалась Ева. – Ты-то как?

- Где наша не пропадала, - усмехнулся полковник. – Мы в воде не тонем… - он поправился, – в хорошем смысле. Дайте мне жилет спасательный, на всякий пожарный. Вот же ирония судьбы – тут такая куча самолетов, а нужны бы шлюпки-то.

- Генрих! – позвал Порохов.

Из кабины пилотов выскочил рослый стюард азиатской внешности:

- Слушаю.

- Дай этому господину спасательный жилет. И скажи Матиасу, что надо взлетать уже.

- Да, сейчас. Но у нас с этим проблема, Михаил.

- Какая еще проблема? – напрягся Порохов.

- Матиас говорит, что нам не дают полосу.

- Что за ***ня? – удивился  Порохов. – Они в курсе, что мы тут не бесплатно тусуемся?

- Они в курсе. Но говорят, что ожидают прилет какой-то важной делегации.

- Вот пидарасы! – возмутился олигарх. - Куда эта делегация сядет сейчас? Они там что, на самолетах-амфибиях летят?

 - Спокойно, Миша, - сказал полковник. – Генрих, дайте мне жилет, я сейчас разберусь с таможней. А вы пока выруливайте на ВПП.

- Я с тобой пойду, - сказал Шевчук.

- Да ладно, Юра, расслабься! – отмахнулся Михайлов.

- Не-не, так не пойдет, - музыкант решительно направился к выходу, – мало ли что... Одна голова – хорошо, а две – лучше.

- Но Юра! - возмутилась Ева.

- Даже не начинай, родная. Все будет хорошо. В конце концов, это моя малая родина. А там вы и без меня управитесь. Да, Гораций?

Маленький Хор улыбнулся и помахал ему рукой. Ева поцеловала музыканта в уже заросшую щетиной щеку:

- Ты молодец, Юра.

- Ладно. Давай до свидания! – Шевчук сложил руки в замок и потряс им. – С тобой, Миша, приятно познакомиться. Жалко, что так накоротке. Если б раньше – глядишь, ты бы мне альбом какой проспонсировал.

- Мы еще споем, Юра. Но мне, вообще-то, другая музыка нравится, - признался Порохов. – Техно там… А тебе спасибо, ты мужик. Сам бы пошел, но куда ж я самолет с ними брошу?

- Не переживай. - Михайлов взял у Генриха два жилета. – Пока!

Они вышли,  Генрих задраил дверь. Порохов решительно направился в кабину пилотов. До Евы донеслись обрывки фраз: «Да вы чего, ребята, с дуба рухнули?..» - «Никак нельзя…» - «Хватит ерундой страдать!..». 

- Сиди тихо! – Ева пристегнула Горация, дала ему погремушку и пошла вслед за олигархом.

В светящейся разноцветными огоньками кабине Порохов разговаривал с пилотами на повышенных тонах. Командир воздушного судна, высокий брюнет Матиас, как настоящий немец, никак не мог понять, почему он должен нарушать трансграничный регламент и пытаться вылететь вопреки запрету диспетчера.

- Так, мальчики! – крикнула Ева, прервав их перепалку. – Стоп, успокойтесь. Матиас, послушайте меня. Если вы сейчас не поднимете машину в воздух, то погибнете. Я знаю, что это не по инструкции. Но ведь инструкции пишутся людьми. Люди меняются, и инструкции вместе с ними. Причем это может происходить очень, очень быстро. Не надо воспринимать действительность линейно. Уверяю вас, что к тому моменту, когда вы выйдете на взлетную полосу, у вас уже будет разрешение.
 
 Матиас задумался.

- Хорошо, - сказал он и взялся за джойстик. – Под вашу ответственность.

- Разумеется! –Ева с Пороховым переглянулись.

Джет сдвинулся с места и начал маневрировать между военно-транспортными ИЛами, выруливая к взлетно-посадочной полосе. Рация захрипела и раздался рассерженный голос диспетчера:

- Board VP-CFX! Stop immediately!*

- Да пошел ты на ***! – зарычал Порохов.

- Это кто там такой смелый? – Диспетчер был несколько обескуражен.

- Это я, ****ь! – отозвался олигарх. – Сидите там в своей колокольне и не выпендривайтесь.

- Ты знаешь, шутник, что тебя сейчас ракетой на *** собьют? – весомо поинтересовался диспетчер.

На радиосвязи послышался нехарактерный треск, и она умолкла. Falcon выкатился на исходную позицию. Вместо диспетчера раздался знакомый голос Михайлова:

- Все в порядке, взлетайте!

- Саша! – крикнула Ева. – Какой же ты умница!

- Не я один, - довольно ответил полковник. – Тут еще Юра и Влад. Короче, семь футов вам под килём, ребята!

Ева посмотрела на горизонт: стоявший вдалеке лес будто приподнялся, переливаясь болотными всполохами.

- Вон, смотрите! – заорала она. – Матиас!!!

КВС щелкнул клавишами, и джет загудел.

- Быстрее, быстрее, миленький!

Мутная бурлящая волна высотой с пятиэтажку шла им наперерез. Джет сорвался с места и, подергиваясь, понесся по полосе, набирая скорость. Цунами приближалось. Ева ухватилась за кресло капитана:

- Нет, нет! Не может быть!

Она увидела, как гребень волны уже завис над полосой, и в этот самый миг самолет оторвался от земли, резко поднявшись на недосягаемую для стихии высоту. Гигантская масса воды лишь зря клацнула зубами, как волк, упустивший добычу. Falcon ушел в крен, разворачиваясь над аэропортом. Собственно, от аэропорта уже практически ничего не осталось – только диспетчерская башня. Вся земля казалась покрытой грязно-ванильной кашей, в жиже которой были замешены снесенные крыши домов, деревья, машины, самолеты.

- О чем я тебе говорил, Матиас! – возмутился Порохов. – Ну что такое, в самом деле, а?

Матиас напрягся. Он, видимо, хотел возразить, но внезапно послышался удар по корпусу самолета. Стекло кабины зарябило черным, и самолет начал мелко дрожать, словно он не летел, а продирался сквозь густую массу. «Птицы! - догадалась Ева. – Они атакуют нас!»

- Отказ правого двигателя, - показал на мигающий индикатор второй пилот.

Джет начал заваливаться. «Все, - решила Ева. – Вот и все. Надо быстро к сыну. Сейчас возьму его, прижму к себе. Уйдем вместе».

- Ну нет! – невозмутимо сказал Матиас.

Он поколдовал с приборами, и самолет выровнялся.

- К черту инструкции, - с некоторой горечью в голосе произнес Матиас. – К черту коридоры.

Самолет резко начал набирать высоту – так, что Еву с Пороховым вдавило в пол.

- Эй-эй, друг! Это тебе не Игл,* – рассмеялся Порохов.

- Какой еще орел? – удивилась Ева.

– Матиас в молодости асом ВВС был, летал на ЭФ-15 Страйк Игл, - пояснил олигарх.

 Матиас, кажется, остался доволен произведенным эффектом. Они уже поднялись достаточно высоко и ложились на курс. Ева подумала, что в ее присутствии здесь теперь нет острой необходимости и можно вернуться к Горацию. Тем более, что леденец у него, наверняка, закончился. Когда она уже повернулась, командир удивленно воскликнул:

- Черт! Что происходит?

- Что еще там? – устало спросил Порохов.

- Я не понимаю! – Матиас показывал на приборную панель. - Все сошло с ума!

- Все понятно, - рассмотрев показания приборов, сказала Ева.

- Что тебе понятно? – Порохов запахнул случайно раскрывшийся халат.

- Магнитные полюса поменялись. Теперь то, что раньше было севером, с точки зрения компаса – юг. И наоборот.

- Так мы же не по компасу летим! – обиделся Матиас. – У нас здесь более сложная навигация.

- Вот они, электромагнитные поля, друг мой. - Ева не удержалась и ласково погладила его по голове.

- И что делать? – взволнованно спросил Порохов.

- Все нормально, Михаил, - развернулся капитан. – Мы поведем в ручном режиме. Будем вычислять курс из показателей приборов как бы наоборот. Юг – это север, а север – это юг. Не волнуйся, друг. Идите оба, отдыхайте.

 Порохов успокоился и пошел к себе в спальню. Ева вернулась к Горацию, который уже спал. Его сомкнутые глазки чуть подрагивали – так, будто он смотрел на внутренней стороне век какое-то страшное кино. Она села в кресло, вытащила книгу и записала:

«Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола. И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и полвремени».
 
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭДЕМ

Начальник 57-й зимовочной экспедиции на российской антарктической станции «Восток» Александр Елагин посмотрел на часы:

- Ладно, ребята, пора. С богом!

На его «командирских» было полдвенадцатого. Весь личный состав зимовки – 13 человек – собрался в буровой знаменитой скважины 5-Г, «пятой глубоководной»: сейчас им предстояло пробиться сквозь четырехкилометровую толщу льда под их ногами к реликтовому древнему озеру, которое оставалось девственным на протяжении сотен тысяч, если не миллионов, лет.  Ради такого исторического события многие мужики, включая самого Елагина, даже побрились – ведь в прошлый раз они оказались в тени больших людей с большой земли.  «Раскупоривание» огромного озера уже праздновали с помпой десять месяцев назад, в конце прошлого антарктического лета. В мировых средствах массовой информации это подавалось как главное научное событие года (что немудрено – само обнаружение озера в 1996 году считалось главным географическим открытием ХХ века). Тогда, 5 февраля, на станцию самолетом прибыла внушительная правительственная делегация во главе с министром природных ресурсов и начальником Росгидромета, которых сопровождали съемочные группы центральных телеканалов. По прибытии в Москву, министр торжественно вручил колбу с мутной жидкостью премьер-министру Путину, который тогда баллотировался в президенты. Согласно табличке на колбе, воду достали в Антарктиде на подледниковом озере Восток с глубины 3769,3 метра. Путин спросил министра, пил ли он эту воду. Получив отрицательный ответ, премьер-министр пошутил: «А было бы любопытно: динозавры пили и Трутнев». Потом, правда, выяснилось, что сенсация оказалась фальстартом: реального проникновения в водный слой озера не было. Нижний участок керна вошел в слой льда над озером, но последующий спуск снаряда в забой показал, что процесс бурения льда не продолжается. Насос бурового снаряда, предназначенный для откачки буровой жидкости с ледяным шламом от резцов буровой коронки, стал закачивать во внутренний объем снаряда воду. Снаряд был в срочном порядке поднят на поверхность. Буровая жидкость, состоящая из смеси керосина и фреона, стала быстро подниматься по стволу скважины, и около полутора кубометров ее вылилось через верх в специальные поддоны, установленные в буровом комплексе. Этот растопленный лед и выдали Путину за воду, которую пили динозавры.
   
После этого научно-популярного шоу гляцио-буровой отряд отбыл на «Академике Федорове» на Родину, а Елагин с экспедицией остался зимовать – до следующего лета, когда планировалось продолжить работы на озере.  Они спокойно готовили буровой комплекс к новому сезону - проводили ремонт и настройку инклинометров, стенда для определения пределов устойчивости стенок скважины и стенда испытания насоса и циркуляционной системы скважины. Велись также ремонтно-профилактические работы в системе генератора, двигателя и привода лебедки. В геофизической лаборатории была укомплектована новая аварийная радиостанция. Помимо работ на буровой, занимались обычной полярной рутиной - наблюдением за содержанием озона в атмосфере, космическим радиошумом, ионосферой, контролировали температуру, влажность и ветра, наблюдали за состоянием магнитного поля в районе станции – благо, до Южного магнитного полюса – рукой подать. В общем, жили автономно и весело, как на космической станции – только без невесомости и слишком строгого, поднадзорного центру управления полетом режима, благодаря чему могли попариться в бане, побаловаться пивком, посмотреть «взрослое» кино, а не только программу «Время».  В этом году на «Востоке» был побит очередной абсолютный рекорд холода. Если 21 июля 1983 года здесь было 89,2 градуса по Цельсию, то в этом году 26 июня оказалось ровно 90. Поэтому тот факт, что с некоторых пор вся станция была накрыта снежными барханами и застругами, оказался весьма на руку.

Кстати, вскоре после этого и начали поступать странные и пугающие новости, которые нарастали, словно лавина.  Переключая каналы и роясь в интернете, обитатели станции с ужасом наблюдали за тем, как рушатся государства, взрываются города, как землетрясения и цунами смывают страны и острова, как мир охватывает эпидемия, а правительства и религиозные армии сражаются то ли с инопланетянами, то ли с мутантами. Магнитные полюса поменялись, но некуда было об этом доложить - связь с руководством РАЭ, российской антарктической экспедиции, прекратилась: будто вымерли там все, бросили их здесь, в ледяной пустыне. Телефоны у большинства родных и близких молчали, а если к кому и удавалось дозвониться или достучаться по e-mail, то они рассказывали такие ужасы, что в это не хотелось верить. Все это казалось каким-то фантастическим блокбастером, и Елагин порой думал, что он и его ребята стали жертвами розыгрыша, подопытными кроликами в каком-нибудь хитром реалити-шоу. Но по здравом размышлении приходилось верить в реальность бытия, ибо все то же самое происходило не только с зимовкой на «Востоке»: остальные российские станции на побережье континента – «Мирный», «Новолазаревская», «Прогресс» и «Беллинсгаузен» - оказались в такой же ситуации. Не лучше обстояли дела у соседей из других антарктических держав. Тяжелее всего приходилось, конечно, японцам на самой высокой станции «Купол Фудзи». Если у русских и остальных – американцев, англичан, австралийцев, аргентинцев, французов, норвежцев - еще была какая-то надежда на своих, то японцам надеяться уже было не на что.  Австралия и Новая Зеландия, вроде бы, выражали готовность прийти на помощь всем оказавшимся в беде, но у остававшихся на станциях периодически пропадала всякая возможность связаться с внешним миром. 

Однако этим утром аудиовизуальный контакт с человечеством случился. Сказать, что это был сюрприз для Елагина – значит, не сказать ничего. Сначала позвонил начальник и душа РАЭ, 66-летний почетный полярник и выдающийся океанолог Валерий Владимирович Лукин. Бодрым голосом – так, будто ничего особенного в последние месяцы не происходило – Валерий Владимирович дал указание начать бурение на 5-Г. «Вы делайте, я потом все объясню. Главное - сегодня», - быстро сказал Лукин и выпал из эфира. Потом новозеландская телекомпания TV ONE передала, что в районе Женевы - новой столицы Священной Римской империи – произошел подземный ядерный взрыв, которым, судя по всему, был уничтожен Большой адронный коллайдер. Причем при взрыве погибли император Франциск и вся властная верхушка. После этого все каналы замолчали, телефон и интернет вырубились.

Елагин от такого неожиданного поворота событий поначалу впал в прострацию. Но, поразмыслив, решил, что война войной, а обед – по расписанию, и дал команду готовить  запуск буровой.  Его и готовить-то особо не требовалось – все уже давно было готово, ждали только гляциологов из Питера и Москвы.  «Если гора не идет к Магомету, значит – Магомет пойдет к горе, - подумал Елагин. – Вернее, к скважине». И вот они все стояли в тусклом свете этой небольшой комнаты, похожей на каморку при слесарном цехе - с крашеными в песочный цвет металлическими стенами и трубами, грязными спецовками, висящими на болтах, запахом железной стружки и машинного масла. Перед Елагиным был самый глубокий в мире колодец, который представлял собой просто черную дыру в небольшом постаменте, куда тянулся кабель-трос. Начальник экспедиции почувствовал у буровиков легкий мандраж.

- Ну, Коля, ты чего! – крикнул он стоящему у лебедки Пригожину. – Или тебе еще сто грамм налить? Давай, пускай снаряд!

Пригожин молча поправил кожаную шапочку-тюбетейку на голове и запустил лебедку. Электробур пошел вглубь скважины. Елагин считал время – минута, две, три, четыре, пять. Все замерли. Неожиданно трос резко скользнул вниз, будто кто-то начал засасывать его снизу, из глубины.

- Есть! – хлопнул об стену Елагин. – Ура, мужики! Пробились мы!

Все радостно расслабились, взглядами поздравляя друг друга.

- Коля, тормози, - скомандовал Елагин.

Трос замер.

- Молодец, - похвалил Пригожина начальник.

- Я ничего не трогал, - нерешительно откликнулся тот.

- Не понял, - удивленно посмотрел на него Елагин. – В каком смысле, не трогал? А чего тогда снаряд застрял, что его держит? Там же вода.

- Понятия не имею, - сказал Коля. – Я буровик, а не океанолог. Может, и нет никакого озера…

В следующий момент земля под ними начала дрожать, будто женщина, почувствовавшая приближение оргазма. Помещение буровой заходило ходуном, с полок с грохотом посыпались жестяные банки и инструменты.  Из вибрирующей скважины приближался гул.

- Все назад! – заорал Елагин.

На его глазах произошло невероятное: из жерла выскочил тринадцатиметровый электробур, пробил потолок и полетел дальше, увлекая за собой прикрепленный трос. Металлический кабель бешено засвистел, разматывая лебедку. Через секунду ее вместе с двигателем и генератором сорвало с места и вынесло вслед за буром.

- Это что еще за хрень такая?! – озадаченно спросил Елагин, рассматривая огромную дыру в крыше.

Собственно, крыши, как каковой, уже не было, как и буровой вышки над нею – ее повалило на ледяной панцирь ударом снаряда. На людей хлынул  ослепительный солнечный свет – такой, какого даже здесь, в Антарктиде, они точно еще никогда не видели. 

- Кажется, эксперимент прошел удачно, - заметил Коля.

Он сказал это так, что все дружно заржали.  Однако уже через секунду им стало не до смеха: земля вновь затряслась, и скважина плюнула потоком воды, который окатил стоявшего рядом Елагина. Он попробовал то, что пили динозавры, на вкус. «Интересно, - мелькнуло у начэкспедиции. – Пресная и теплая, как парное молоко». Землетрясение на этот раз не прекратилось. Напротив – толчки пошли по нарастающей.

- Все в дом радио! – скомандовал Елагин.

Они выскочили из будки буровой и побежали по проложенному подо льдом тоннелю к зданию, где находилась радиостанция, медсанчасть и жилые комнаты. Стены тоннеля начали осыпаться. Уже почти у цели, пробегая мимо выточенного изо льда бюста знаменитого советского географа, героя социалистического труда Трешникова, Елагин крикнул:

- Слушай меня! Берем теплые вещи, палатки, лопаты, примуса и все на поверхность!

Они разбежались по помещениям, быстро похватали все, что подвернулось под руку, и высыпали на ледник. Оказавшись там, Елагин вдруг понял, что простеганный гагачьим пухом штатный КЭ – костюм экспедиционный – ему сейчас вряд ли понадобится. За столько лет, проведенных в Антарктике, он ни разу не видел такого. Да что там в Антарктике - даже в его родной архангельской Коряжме в самое жаркое лето 2010-го вряд ли можно было застать такую погоду. Над полюсом холода, которым считалась их станция, где средней температурой летнего декабря всегда было минус 30, стояла настоящая тропическая жара. Тринадцать полярников сейчас выглядели как те космонавты из фантастических рассказов, которые вышли на вроде бы непригодную для жизни планету в тяжелых скафандрах и вдруг обнаружили себя в райском саду на Земле. Все происходящее выходило за рамки миропонимания Елагина.

- Этого не может быть, – прошептал он. – Это какой-то сон! Я сплю, да, ребята? Мы что, все спим?

У остальных, похоже, были точно такие же подозрения. Из оцепенения экспедицию вывел страшный грохот: Елагин увидел, как стоявшая чуть поодаль дизельная электростанция проваливается под лед. Она оказалась на самом краю гигантской трещины, которая, на глазах увеличиваясь в размерах, уходила к горизонту, в сторону океана. Елагин услышал над собой приближающийся грохот и задрал голову. Это был Ми-26 – самый тяжелый в мире транспортный вертолет, получивший в классификации НАТО название Halo – «нимб». Вертолет загораживал солнце, и восемь огромных лопастей его винта, вращаясь, действительно походили на венец святого. Транспорт сел рядом с ними, и дверь открылась. В темном проеме показалась знакомая седая борода клинышком. Это был Лукин.

- Александр Михалыч! – пытаясь перекричать работающий двигатель позвал Елагина главный исследователь Антарктиды. – Саня! А ну давайте-ка все быстро сюда!

 Елагин подумал, что если это и сон, то очень хороший сон, и со всех ног бросился к вертолету. У трапа он затормозил, пропуская вперед подчиненных. Убедившись, что никого не забыли, командир последним поднялся на борт и задраил дверь. Пятидесятитонная машина взревела и начала подниматься. Елагин сел рядом со своим начальником и огляделся. В вертолете было полно людей – наверное, несколько десятков мужчин и женщин. Народ подобрался весьма колоритный, разных возрастов и рас. Из знакомых ему лиц Елагин сразу опознал известного полярника Артура Чилингарова, олигарха Порохова, которого когда-то часто видел по телевизору, и Леонида Парфенова – его он тоже часто видел на голубом экране. С Парфеновым была съемочная группа и что-то вроде передвижной телестудии. Прямо напротив Елагина сидела симпатичная женщина, рядом с нею - белокурая девочка, державшая на коленях игрушечный «говорящий» глобус.

- Александр, - представился он.

- Маша, - улыбнулась женщина.

- Елена Петровна, - с достоинством сказала девочка.

- Маша – моя племянница, - пояснил, улыбаясь, Лукин. – А Леночка – ее приемная дочь. Мне вроде как внучатая племянница.

-  Постойте, Валерий Владимирович! – спохватился Елагин, снова оглядывая пассажиров. – А как же ребята с «Прогресса»? С «Беллинсгаузена»? С «Мирного»? С «Новолазаревской»? Где остальные?! Что с ними?

- Не волнуйтесь, голубчик, - успокоил его Лукин. – У нас тут не один вертолет. Целая спасательная операция, знаете ли. - Он весомо поднял указательный палец. – К тому же, особенно далеко лететь не надо. Вы посмотрите в окошко.

Елагин заглянул в иллюминатор и оцепенел: от величайшего на планете ледяного щита остались жалкие островки, которые таяли на глазах, будто случайно залежавшиеся сугробы под майским дождем.

- Что происходит? – оторопело хлопал глазами начальник экспедиции.

- Все очень просто, - ответила Маша. – Земная ось изменилось положение земной оси. Разве это не очевидно?

Леночка оживилась:

- Ага. Вот, смотри. - Она показала на Атлантический океан. – Здесь теперь Южный полюс. А тут, - ее пальчик ткнул Тихий океан, – Северный. А мы теперь на экваторе. Здорово, правда?

Глобус засмеялся, раздалась бравурная музыка и радостный голос:

- The wha-a-le!*

Судя по всему, Леночка попала в нарисованного на глобусе кита.

- Вот так-с, коллега, - развел руками Лукин. – Устами младенца глаголет истина. Получается, что мы с вами столько лет бурили Антарктиду, а нашли Атлантиду.

- Да уж… - нерешительно произнес Елагин.

- Да не переживайте вы, Александр Михайлович, - сказал человек с хитрыми глазами в маленьких очечках, сидевший рядом с Лукиной по другую сторону от Леночки. – Сегодня уже все закончилось. Наступает новая эпоха, и мы должны быть счастливы тем, что, по какому-то странному стечению обстоятельств, станем ее современниками. Кстати, меня зовут Марат.

- Очень приятно… - пробормотал полярник и пожал ему руку.

Он никак не мог переварить нараставшую как снежный ком, информацию. С другой стороны, во всем том, что говорили эти люди, чувствовалась такая логика, а в их приподнятом настроении – такая уверенность, что он успокоился. Елагин почувствовал, что вертолет начал понемногу снижаться, и повернулся к иллюминатору. Новая картина впечатлила его не менее, чем предыдущая. Антарктическая суша оказалась вовсе не безжизненным пространством. Под ними простирались  вечнозеленые джунгли, переливающиеся вкраплениями всех цветов радуги. Нескончаемый лес прорезали реки, которые перламутровыми водопадами обрушивались в то самое озеро Восток, к которому Елагин так стремился. Это озеро, лежащее в ложбине, было поистине великолепно – ярко-лазурное, словно вобравшее в себя все небо в самые романтические часы. Елагин обратил внимание, что сельва не так уж необитаема – тут и там сквозь деревья виднелись какие-то постройки, а на берегу озера что-то мерцало – так, словно кто-то уронил в чащу гигантское бриллиантовое кольцо. Однако отсюда, с многокилометровой высоты, трудно было что-то рассмотреть. Когда спустились ниже, он понял, что это огромный дворец, подобный распустившемуся лотосу, лепестки которого были словно покрыты алмазами. Постройками же, которые он заприметил в чаще, оказались белоснежные пирамиды, расположенные кольцами вокруг дворца.

- Вы только посмотрите, какая красота!.. – хотел было поделиться с остальными своими впечатлениями Елагин, но тут увидел, что все остальные пассажиры тоже прильнули к окнам. Только Маша с Леночкой продолжали увлеченно играть в глобус.

- Что, классно? – подмигнула Леночка.

- Обалдеть, - честно признался Елагин.

- А ты думал!

Лукина захихикала. Вертолет плавно сел на большую, явно рассчитанную на множество гостей площадку, расположенную в паре сотен метров от дворца. Все, в том числе пилоты, вышли из машины  и замерли в нерешительности: вокруг не было ни души.

- Ну что встали, друзья мои! – весело сказал один из прилетевших – мужик с седой бородой, похожий на доктора Айболита. – Вы думали, нас тут оркестр с музыкой встречать будет? Пошли за мной!

Все рассмеялись и двинулись за ним. К дворцу сквозь джунгли вела дорожка. Елагин внимательно осматривал окружавший их тропический лес. 

- Здесь что-то не так, - сказал он Лукину, который шел рядом.

- Что не так? – поинтересовался Лукин.

- Вы когда-нибудь видели такие деревья?

- В каком смысле «такие»?

- Ну… большие, что ли. Я никогда таких не видел. И что это за разноцветные папоротники? Такое только в кино можно увидеть. «Парк Юрского периода» там, или «Аватар»…

 - А-а-а! – рассмеялся Лукин. – Ничего удивительного. Это же доисторический лес.  Тут еще динозавры бродили.

- Так может, они и сейчас бродят? - насторожился Елагин.

- Даже если бродят, то они – добрые! - решительно ткнула его Леночка.

- Ну, раз так… - задумчиво протянул Елагин.

- Послушайте, молодой человек, - сказал Лукин. – Вы еще пока не все понимаете, но скоро поймете. Вам только надо будет сделать шаг… Кстати, мы, кажется, пришли.

Они стояли у подножия мраморной лестницы, которая вела ко входу во дворец. Над величественным сооружением, в мареве, сияла радуга, преломляясь в бриллиантах лепестков лотоса. От их сверкания чуть слепило глаза. Елагин потер веки и увидел, как по лестнице к прибывшим спускаются трое в белых одеждах – высокий мужчина и девушка – вероятно, его жена, держащая за руку маленького мальчика, похожего на них обоих. Елагин вдруг понял, кто этот мужчина. Это был тот самый Хор, которого он видел в интернете и которого одни называли Христом, другие - Антихристом. «Но как он оказался здесь? – подумал Елагин. – Это что, эдакая телепортация?» Он заметил, как Парфенов с телевизионщиками выставляют камеру и разворачивают спутниковую тарелку. «Прямое включение!», - догадался полярник.

Трое уже почти подошли к прибывшим, когда мальчик радостно закричал:

- Белочка!

- Гораций! – подпрыгнула Леночка.

Она бросилась ему навстречу. Они по-детски раскланялись и сели на ступеньки. Леночка начала что-то увлеченно рассказывать Горацию, показывая на глобусе. Жена Хора улыбнулась, глядя на них, и обратилась к гостям:

- Дорогие мои! Рады приветствовать вас в Эдеме – рае на земле и центре вселенной, дарованной нам богами!

Елагин понял, что она сейчас обращается не только к ним, стоящим здесь, но и через трансляцию ко всем, у кого есть телевизор. Ее обращение продолжил Хор:

- Благодаря вам закончена последняя война. Армагеддон - это конец человеческой истории. На землю пришло великое царство, поправшее нужду, страдания и саму смерть. В новом мире нет злобы, ненависти и корысти. Новый мир – это мир гармонии и созидания, мир счастья и блаженства. Это воздаяние вам за то, что вы свершили. Теперь каждый волен избирать себе занятие по душе, и каждый вправе удовлетворять свои желания, не препятствуя тому, чтобы ближние удовлетворяли свои. Земля сейчас еще залечивает раны, нанесенные варварами - теми, кто пытался обратить ее в небытие. Но у нас теперь впереди – вечность. Вместе мы очистим наш земной дом от скверны и превратим эту планету в райский сад. Однако не будем забывать, что наш большой дом – вся бесконечная вселенная и наступит день, когда мы сделаем шаг из этой колыбели к далеким мирам, которые ждут нас. Давайте же любить друг друга, потому что наш мир – это мир любви!

Он приветственно помахал рукой и добавил:

- Аассолтсол!

Его жена спустилась к гостям и начала обниматься со всеми. Елагин посмотрел на эту трогательную сцену и понял, что ему еще есть чему удивляться в этой жизни. Если бы не одежда, он никогда не узнал бы Лукина, который теперь был тридцатилетним специалистом-океанологом Арктического и антарктического научно-исследовательского института. Все остальные столь же решительно помолодели. Елагин не понимал, как все это возможно, но ему вдруг до смерти захотелось попасть в их компанию.

Члены его экспедиции никаких трансформаций не претерпели и взирали на происходящее с таким же изумлением и некоторой завистью. Тут Елагин почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел, что рядом с ним стоит Хор. От этого то ли человека, то ли бога исходил странный внутренний свет, умиротворяющий и располагающий.          

- Я вижу, Александр Михайлович, у вас есть много вопросов, - сказал Хор.

- Да как бы… В общем…

- Вас ведь тринадцать в пятьдесят седьмой вахте?

- Так положено по штатному расписанию зимовки на станции «Восток», - четко отрапортовал Елагин.

- Вот и хорошо, - улыбнулся Хор. - Берите ваших друзей и пойдемте в дом. Мне надо вам кое-что объяснить.




ПЕРЕВОДЫ

DISCLAIMER – официальный отказ от ответственности (англ.)

Gay & Lesbian Leadership Institute – Институт лидерства для геев и лесбиянок, неправительственная организация по поддержке представителей сексуальных меньшинств в органах власти США (англ.)

Annuit C;ptis. Novus Ordo Seclorum. – Благословенны начинания. Новый порядок века (лат.)

Annuit Ceptis – Благословенны правила (лат.)

MDCCLXXVI - 1776

MMXII - 2012

Bio Hazard – биологическое заражение (англ.)

I like the way you burn – мне нравится, как ты сгораешь (англ.)

Nemo me impune lacessit - никто не тронет меня безнаказанно (лат.)

Welcome to the Hotel California
Such a lovely place, such a lovely place, such a lovely face
Plenty of room at the Hotel California
Any time of year, any time of year
You can find it here…
Добро пожаловать в отель «Калифорния»,
Такое замечательное место, такое замечательное место, такое милое лицо,
Много номеров в отеле «Калифорния»
В любое время года, в  любое время года
Вы всегда найдете (англ.)




Momma, take this badge off me,
I can't use it anymore.
It's getting dark, too dark to see,
Feel I'm knockin' on heaven's door.

Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door
Knock knock knockin' on heaven's door!..

Мама, забери у меня эти нашивки,
Мне они больше не нужны.
Ничего вокруг - лишь темнота,
Похоже, я стучусь в небесные врата.

Тук, тук, стучусь в небесные врата
Тук, тук, стучусь в небесные врата
Тук, тук, стучусь в небесные врата
Тук, тук, стучусь в небесные врата... (англ.)



Believe me – поверь мне (англ.)


Ma chere – дорогая (фр.)

Je vous souhaite un agr;able s;jour! – Желаю вам приятного отдыха (фр.)

Grazie – спасибо (итал.)

Sancta santorum – святая святых (лат.)

A la guerre comme a la guerre – на войне, как на войне (фр.)

Casual – обычный, повседневный (стиль одежды, англ.)

Halt! Alle raus aus dem Auto. H;nde hoch! – Стой! Всем выйти из машины. Руки вверх!
 - Herr Offizier! Ich bitte Sie, nicht zu schie;en. Ich werde alles erkl;ren. Ich kenne den Befehl des Reichssicherheitshauptamtes! - Господин офицер! Не стреляйте, прошу вас! Я все объясню. Я знаю порядок, установленный главным управлением имперской безопасности! (нем.)

Jedem das Seine – Каждому свое

УВАГА!
Державний кордон України.
Прохід заборонено
Внимание!
Государственная граница Украины
Проход запрещен (укр.)

URBI ET ORBI – городу и миру (лат.)

Willkommen – добро пожаловать (нем.)

Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt – В чужом глазу соломинку ты видишь, в своем не замечаешь и бревна

Sancti Apostoli Petrus et Paulus, de quorum potestate et auctoritate confidimus, ipsi intercedant pro nobis ad Dominum. Amen. Et benedictio Dei omnipotentis: Patris et Filii et Spiritus sancti descendat super vos et maneat semper. Amen.
Святые апостолы Петр и Павел, в чьей силе и власти мы уверены, ходатайствуйте за нас перед Господом. Аминь. И пусть благословение Всемогущего Бога - Отца, и Сына, и Святого Духа - снизойдет на вас и останется с вами во веки веков. Аминь. (лат.)

Omen – предзнаменование (лат.)

Habitatores mundi! – жители мира! (лат.)

Actus fidei – акт веры (лат.)

O, sancta simplicitas! – О, святая простота! (лат.)

Reach out and touch faith
Reach out and touch faith

Your own personal Jesus
Someone to hear your prayers
Someone who cares
Your own personal Jesus
Someone to hear your prayers
Someone who's there
Протяни руку и почувствуй  веру.
Протяни руку и почувствуй  веру.

Твой собственный, личный Иисус
Некто, кто слышит твои молитвы
Некто, кто заботится о тебе.
Твой собственный, личный Иисус
Некто, кто слышит твои молитвы.
Некто, кто всегда там. (англ.)


Mon amur – любовь моя (фр.)

Hi. Are you the one who I think you are? – Привет. Ты та самая, кто, как я думаю, ты есть? (англ.)

I’m only responsible for what I am. Not for what you see. – Я отвечаю только за то, кем я являюсь. Я не отвечаю за то, что ты видишь (англ.)

Especially in the case if I am blind – особенно в том случае, если я слепец (англ.)

Sometimes things are not the way they look like – иногда вещи оказываются не такими, как он выглядят на первый взгляд (англ.)

By the way, where’s my tequila? – Кстати, где моя текила? (англ.)

S`il vous plait! – Прошу! (фр.)

Yes! Yes! Yeah!!! – Да! Да! О, да!!! (англ.)

When you call my name it's like a little prayer
I'm down on my knees, I wanna take you there
In the midnight hour I can feel your power
Just like a prayer you know I'll take you there
Когда ты зовёшь меня по имени, это как молитва.
Стою на коленях, хочу забрать тебя туда.
В полночный час я смогу ощутить твою силу.
Это словно молитва и я заберу тебя туда. (англ.)

Like a Virgin – словно девственница (англ.)

Invia virtuti nulla est via, - Нет дороги, непроходимой для доблести (лат)

Ave, Caesar! Morituri te salutant! – Славься, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя (лат.)

Charmant – очаровательно (фр.)

Finis coronat opus, - конец – делу венец (лат.)

Mors immortalis, - смерть бессмертна (лат.)

Aut cum scuto, aut in scuto – со щитом или на щите (лат.)

Dura lex, sed lex – закон суров, но это закон (лат.)

Hola, se;ora! – Здравствуйте, сеньора! (исп.)

Attention! – Внимание! (англ.)

What the fuck! I’m fucken US citizen! I’m workin’ for the US government, man! – Что за ***ня! Я, ****ь, гражданин США! Я работаю на правительство Соединенных Штатов, чувак! (англ.)

The dignity of a warrior who has gone his way is to die with dignity - Достоинство воина, который прошел путь, в том, чтобы умереть с достоинством (англ.)

Falcon – Сокол (англ.)

Зрозумів - понял (укр..)

Гуд бай, как говорится. Си ю лэйтер – счастливого пути. Увидимся (англ.)

Pecunia non olet – Деньги не пахнут (лат.)

ВОДІЙ! ПАСАЖИР!
НЕ ЗАБУДЬ ПРИСТЕБНУТИ РЕМІНЬ БЕЗПЕКИ.
ПАМ'ЯТАЙ ПРО ДІТЕЙ!
Водитель! Пассажир!
Не забудь пристегнуть ремень безопасности.
Помни о детях! (укр..)

Ви - жалюгідні хробаки, ми вас з'їмо на обід, і вам мало не здасться! Нічого у вас не вийде! Ми сильніше - Вы - жалкие червяки, мы вас съедим на обед, и вам мало не покажется! Ничего у вас не получится! Мы сильнее. (укр.)
Гив ми йор пэспорт, плиз – Дайте мне ваш паспорт, пожалуйста (англ.)

Yes, Mam, that’s me. You are very pretty – Да, мэм, это я. А вы очень милы. (англ.)

Энд йор документс, плиз – И ваши документы тоже, пожалуйста (англ.)

Це не належить! У нас тут не залізница! – Так не положено. У нас тут не железная дорога (укр..)

Квикли! – быстро! (англ.)

Danke, Claudia.  Ein Wasser, bitte. – Спасибо, Клаудия. Стакан воды принесите, пожалуйста (нем.)

Ein moment – один момент (нем.)

Board VP-CFX! Stop immediately! – Борт VP-CFX! Немедленно остановитесь!

The wha-a-le! – Ки-и-ит! (англ.)