Утро сияет на крыльях огромных машин; самолёты, взлетая, воют и завывают, садясь. Взбудораженный гомон вечно стоит в зале прилётов, пассажиров приветствуя вспышками смеха, поцелуями, криком, слезами...
Маргарите хотелось курить. Запрещающий знак на стене был неумолим, и она, прислонившись спиной к этой самой стене, тихо, мучительно изнывала. Чёлка падала на глаза, легкая курточка из синей джинсы не подходила для ранней весны.
Человек, которого она поджидала, запаздывал.
Маргарита снова и снова задавала себе вопрос: ну чего её понесло? Просьба старого друга. Она ощущала себя обязанной. Когда-то давно друг сумел вытянуть никому не нужную шкурку совершенно зелёной девицы из неприятностей. С тех пор дружба была относительной: Маргарита считалась вечной должницей, а у друга не стало совести.
Может быть, потому-то она в семь утра торчит в аэропорту, играя на сей раз в курьера?
— Что, чёрт возьми, в сумке? — спросит она хриплым негромким голосом, едва обнаружит того, кого нужно, и отведёт в сторонку.
Человек, озираясь, впихнёт ей в красивые руки спортивную сумку и прошипит:
— Ничего незаконного. Только не открывай.
Девица, не подозревая, сегодня работает не просто курьером — курьером «слепым». Она вовсе не знает, что передаст товарищу, но, если подумать, ей нет до этого дела. Она предпочитает знать меньше, зато крепче спать.
А отказать — не могла.
Раздражённо мотнув головой и не попрощавшись, Маргарита выходит на улицу и с наслаждением дышит сигаретным дымом. В наманикюренных пальцах — недешёвая сигарета. Трудно сказать, почему она сейчас нервничает. Не нравится быть "слепой"... Но по-прежнему ей не хочется пятнать свою совесть. Ей не нужно знать лишнего — целая жизнь впереди.
Она очень красива и своевольна. Принципиальна. Спокойна. Хриплая, чёткая, совсем, как её прокуренный голос. Могла бы стать настоящим другом кому-то... но не имеет друзей. Не сложилось.
Покончить скорей с поручением и пойти по своим делам… Да, так и надо сделать.
Успокоившись, Маргарита подзывает такси и уезжает.
Спустя пару часов она передаёт из рук в руки треклятую сумку и вздыхает спокойно. Её друг (он же хозяин фактически) неприятный на вид, высокий, скользкий мужчина недоверчиво проверяет поклажу.
Ругательство рассекает спёртый воздух квартирки на самой окраине Петербурга. Маргарита отшатывается, затем — бунтует.
— Подменила! — Друг дёргает «молнию» — внутри лишь смятые пачки рваных газет. — Говори, где «колёса»! Открыла! Подменила, уродка!
Реальность взрывается для Маргариты, оборачиваясь ледяным душем: он течёт по спине меж лопаток страхом. Какая же сволочь... Откуда ни возьмись, в комнате появляются люди. Их много. Все пугают до дрожи. Она одна, в окружении, невиновная, не способная оправдаться — и злая. Она препирается изо всех сил, она обвиняет товарища в преступлении, она угрожает... она не верит и ненавидит. И остаётся ни с чем.
Обманутая, она слышит страшную правду: её наняли перевозить наркоту. И она же её украла.
И должна как можно быстрее вернуть. Лучше деньгами. Большими.
— Что за шутки? — вопит Маргарита, отступая к двери, но ей не дают сбежать.
— Здесь не шутят! — срывается на истерику заклятый друг.
Счётчик тикает. Ей очень плохо. Курить хочется так, что, похоже, воздух перестаёт питать тело и кровь свёртывается прямо в жилах. Как же так она, сама не заметив, умудрилась продать свою душу?
И когда Маргариту всё-таки отпускают, вдоволь наугрожав и взяв с неё невыполнимое обещание, она выходит во двор, её ноги подкашиваются... Она плачет так, что, кажется, слышит весь Петербург. Во весь свой прокуренный голос — ныне тонким несчастным сопрано.