Глава из повести "В стране можжевеловых ягод".
Бабье лето промелькнуло ясным солнышком, синью небес, шелестом разноцветных листьев, первыми стаями кочевой птицы, улетающими в теплые страны. Потянуло северо-западными ветрами, нагнало рваных туч, роняющих на землю не крупные, но частые и нудные капли, по осеннему холодных дождей.
Плотный ковёр опавших листьев размок, распух, под ногами звонко не шелестел, тяжело сдвигался на сторону, вдавливался в раскисшую землю, придавая следам некрасивый, неопрятный вид.
Медведи закатали почти все посевы, оставив после себя клочки обсосанных овсяных стеблей, черные, безжизненные пятна разорённых муравейников вдоль леса, по краю полей. Кое-где еще переругивались вороны, деля последние остатки требухи от удачных охот на медведя. Лоси еще надрывно вздыхали по вечерам, обдирали в нетерпении рогами кору с сосенок, заламывали деревца, выбивали землю копытами. Всё шло своим чередом, по вековому укладу, по расписанию.
Просидев у Михалыча дома три дня безвылазно, распухнув от чая и устав от охотничьих баек, мы всё же решили вырваться на природу, благо к обеду дождь утих, а сквозь приподнявшиеся тучи, иногда мелькало робкое солнышко.
Мы - это я и два моих знакомых, изъявивших желание добыть медведя: Паша Левицкий, майор МВД (мент в простонародье), который очень помогал в моей работе по борьбе с браконьерами и Серега - бизнесмен из Белокаменной.
Паша - нормальный охотник, а вот другой!....Ну да ладно, хотел посмотреть медведя -взяли с собой (транспорт и бензин имели не маловажное значение).
Михалыч резонно заметил:
- Куда вы на этой немчуре доедете?! - кивнул в сторону белого микроавтобуса с мерсовской эмблемой на радиаторе. (Стринги натянутые на кольцо).
- Возьмите мой 66-ой - будет куда медведей грузить.
Насчет медведей пошутил конечно, а вот по такой грязи без военной техники - никуда.
После обеда загрузились в ГАЗон - я за рулем, Паша рядом, а Серега залез в фургон и выехали из Суоярви в сторону деревни Хаутаваара. За ней свернули с асфальта на северо- восток по хорошо накатанной грунтовой дороге. По обе стороны мелькал одинаковый пейзаж старых вырубок с уже подтянувшимся сосново-еловым подростом, вперемешку с осиново-березовым мелятником. Земля потихоньку зализывала раны возобновляемыми ресурсами.
Отмотав десятка четыре километров, свернули на узкую лесную дорогу, петлявшую среди небольших озерков, спускающуюся в низины с говорливыми, прозрачными ручейками, разрушенными мостами-переправами, взбирающуюся раздолбанными, не длинными серпантинами на горушки. Уверенно помесив грязь, машина, наконец выскочила из лесного сумрака на открытое пространство.
Справа матово блестело свинцом озеро, впереди, на взлобке, виднелись остатки разрушенного строения, заросшие непроходимым, жухлым, потяжелевшим иван-чаем и уже не молодыми деревцами. Когда-то здесь был хутор, ещё до Финской. Рельеф местности еще помнил очертания полей, некогда приносившими жившим здесь людям урожаи.
Небольшой, свободный от растительности участок, каждый год засевался овсом. С краю, на сучкастой березе, была устроена засидка. Метрах в восьми над землёй, в развилке, прибита пара тоненьких досочек, выдерживавших небольшой вес Михалыча. К ним, по стволу, вилась лесенка из вбитых железнодорожных костылей. Вот на это хилое сооружение мы решили посадить стодвадцатикилограммовое тело бизнесмена, да и Серега просил не возить его дальше - толи укачало в фургоне, толи не желание забираться дальше в тьму-таракань.
Кое-как затолкали его на верх. Пару раз слазили туда сюда, доставляя ему какую-то импортную самозарядку, боеприпасы, рюкзак с термосом и бутербродами, привязали его к стволу парашютной стропой, нашедшейся в одном из ящичков в машине, помня о ценности персоны для его рабочего коллектива, численностью около двухсот человек. Пожелав ему не заснуть и ни пуха ни пера, покатили дальше.
Второе польцо было в лесу. К нему, от дороги, вела каменистая полукилометровая тропинка, петляющая по ольховнику и, взобравшись на вершинку, упиравшуюся в высоченную сосну, на которой устроена примитивная площадка для охотника. Ступеньки лестницы были прибиты к стволу сосны и растущей рядом осине. Достаточно удобное сооружение, позволяющее вести наблюдение за полем, на котором вдоль леса виднелась еще не съеденная медведем полоска овсяных колосьев. Посмотрев, как Павел забрался и устроился на настиле из слежек, договорился с ним, что в районе двух часов ночи он выйдет к дороге, где я его и заберу.
Поколесив по лесу еще километра два, выбрался на приличную грунтовку, заезженную лесовозами и какой-то совхозной колесной техникой.
Еще через полчаса дорога вывела на просторные, ровные карты, покрытые овсяной стерней и еще зеленой отавой. Съехал метров двадцать в поле, за кусты и, бросив машину, пошагал вдоль канавы, отделяющей карту от соседней.
Вооружен я был прилично - старенький, но надежный КО-44 с вывешенным стволом и военной оптикой. Слева, под мышкой, грела кобура с табельным ТТ, с досланным в ствол патроном. В красном корпусе фонарь "Эмитрон", с белым ободком вокруг отражателя, обеспечивал передвижение по темноте.
Километра через полтора карты закончились, уткнувшись в стену смешанного леса, вдоль границы которого (по просьбе Михалыча) оставляли не скошенную полосу овса, уже изрядно помятую косолапыми. Ориентируясь по ветру, устроился так, что бы мой запах относило в сторону.
Было еще сумеречно, иногда, сквозь рваные тучи, проскальзывал бледный диск умирающей луны, свет которого очень удачно падал на просматриваемую территорию. Ветер наносил запахи успокаивающейся на ночь природы, затихающие звуки дня. Где-то, очень далеко, слышался металлически визжащий звук бензопилы и упругий стук дизеля трелевочника. Скоро и они затихли.
Постепенно ночь заполнила всё вокруг, заползла в каждую проплешинку, каждый закуток, опустила на остывающую землю толстую пелену плотного тумана, над которым покачивались тяжелые колоски медвежьей радости.
Слух обострился, выделяя каждый незначительный звук, каждый скрип качающейся лесины, каждый всхлип ночной птицы, шорох не облетевшей листвы, писк мыши под ногами. Луна бежала на перегонки с темными облаками, играла в прятки, прячась за стволами длинных стволов старых елей, на мгновение освещая окрестности.
Пару раз что-то хрустнуло в чащобнике, заставило напрячься, с трудом подавить дрожь в теле. Но всё успокоилось. Глаза устали вглядываться в темноту, время летело, не оставляя надежды на удачное завершение охоты. Покрытые фосфором стрелки часов перевалили за полночь. Набежала тучка, пролила через мелкое сито воду, та, попав за воротник, пробежала знобью по спине между лопаток.
Всё - хорош, надо выбираться. Поднял воротник, подтянул молнию на отцовской, затертой, кожаной, летной куртке, закинул карабин на левое плечо, правую ладонь протиснул под ручку фонаря и, засунув руки поглубже в узкие прорези боковых карманов, заторопился к машине.
Шел, плыл в тумане, доходящим до колен, не оглядываясь, стараясь побыстрее добраться до машины. С двух сторон чернели полосы кустов, растущих вдоль пограничных канав. До них было не больше десяти-пятнадцати метров.
Вдруг, с правой стороны, услышал сильный шлепок чего-то тяжелого по воде и треск веток и на меня из канавы выскочило что-то большое и темное, пару раз скакнуло и, осев, замерло.
Медведь!
Его полутуша четко просматривалась над белым туманом.
От неожиданности и испуга я резко присел, карабин свалился с плеча, ткнулся стволом в землю, натянув погоном руку, мешая вытащить её из кармана. Правая рука, зажатая между ручкой и корпусом фонаря оказалась в капкане. Медведь громко втягивал носом воздух, сопел - было похоже, что тоже струхнул. Ветер был от него и, вероятно, он не предполагал моего присутствия. Нанесло псиной. Сильно тряхнув рукой, я наконец-то освободился от фонаря, поискал стебелек застежки, распахнул куртку и нащупал теплую рукоятку моего ТТ. Рывком освободил его из кобуры, наблюдая, как мишка, рявкнув, разворачивается и прыжком скрывается в канаве, ломая кустарник и будоража воду. Пальцем снимаю с предохранителя и стреляю в воздух, еще раз стреляю, слышу удаляющийся треск, перевожу дыхание, стараясь успокоить прыгающее в разные стороны сердце. Медведь рыкнул несколько раз метрах в ста и все стихло.
Несколько минут постоял, послушал и, давясь застрявшим в горле воздухом, еле передвигая ватные ноги, пошкандыбал прочь. И только сев в машину, убрал пистолет.
Желто-белый свет фар побежал по выбоинам дороги, покрытыми грязной водой, еще не посветлевшей после моего проезда. Побежали прыгающие стволы деревьев по обочинам.
Паши на месте не было. Взглянул на часы - пятнадцать минут третьего. Вышел из машины, послушал. Тишина пугала, закрадывалась нехорошими мыслями в душу, настораживала.
Что-то не то - подумалось.
Достал пистолет, включил фонарь и осторожно двинулся по тропе, останавливаясь то и дело, вслушиваясь, вглядываясь в темноту, скользя по грязным камням, покрываясь мурашками и холодным потом, бегущим тревожными струйками по спине. Старался не шуметь, готовый к любой неожиданности.
Не доходя до засидки метров пятьдесят, услышал неуверенный, сдавленный возглас:
- Валентин! Ты?
- Я, Паша! - отлегло.
- Что случилось?
В белом свете фонаря появилась грязная фигура Левицкого, бледное лицо было в крови.
- Паша?
- Пошли скорее к машине! - тихо проговорил Павел.
Уже выходя к дороге, Павел объяснил, что произошло.
Просидев наверху около часа, он услышал треск валежника и на поле вывалился лось. Поломав рогами кустарник, лось шарахался недалеко, распугав всех зверушек в округе. Посчитав, что охота закончена, Паша решил поиграть со зверем. Охнул ему и сразу пожалел - лось дуром попер к дереву, завздыхал, круша деревца, постоянно бросаясь в сторону невидимого противника. Продолжалось выступление около получаса. Лось успокоился и медленно скрывшись в чаще, затих. Павел, решив выйти к дороге пораньше, спустился с дерева и отойдя метров двадцать, услышав приближающийся к нему шум, бросился назад к дереву и еле успел забраться на засидку. Под дерево подбежал буйный лось и не найдя соперника, удалился в темноту. Охотник предпринял еще одну попытку и опять был загнан на место. В очередной раз спускаясь к земле, Паша, резко оперся ногой на перекладину, которая не выдержала и переломилась (у Михалыча всё было какое-то миниатюрное). Перевернувшись вверх ногами, он мог бы сломать себе шею, но ружьё, висевшее на плече, воткнулось в землю стволом, ремень затормозил падение упершись в плечо. При падении Пашка ободрал лицо о кору дерева. (Это объяснило появление крови). Лось опять напал и Павел, забравшись сколько возможно, сидел на дереве пока не услышал моего подхода и не увидел мелькавшего луча среди деревьев. Лось больше не появился.
Ну вот - осталось забрать нашего товарища и валить домой.
Серега с дерева не спускался и на наш вопрос, чего ты там сидишь? - просто ответил:
- Слезть не могу.
Просидев на насесте около восьми часов без движений, закоченев телом, проболтавшись на раскачивающейся березе, наш напарник потерял ориентацию в пространстве и не мог самостоятельно покинуть засидку.
-Можно я здесь до утра останусь?-прохрипело с верху.
Пришлось снимать его, подстраховывая стропой, перекинутой через верхний костыль и руками, ставя его ноги на опоры.
И с этим справились. Все живы, здоровы - уже хорошо. Выпили еще горячий кофе из Сережкиного термоса, съев бутерброды, которые пришлись весьма кстати, забрались в ГАЗон, все втроем в кабину и поскребли мостами грязь, иногда скрежеща по высоким камням.
Огибая горушку, на скользком склоне серпантина, машину поволокло вправо, я затормозил, но 66-ой съехал на полкорпуса с дороги в обрыв, зависнув передком над бездонным оврагом, склоны которого были покрыты смешанным лесом. Тут же включил заднюю скорость и вдавил педаль газа в пол. Это было не простительной ошибкой - колеса юзанули и фургон тоже съехал с дороги. Теперь машина стояла одним боком на дороге, другим на склоне почти с сорокапятиградусным наклоном. Вышли, походили вокруг машины, посветили фонариками. Решили, что дело хреново. Залез в машину, не торопясь покатал туда-сюда и, вывернув руль влево, в натяг, вывел передок на дорогу - и всё.
Дальше машина никак не хотела выбираться. Доползался до того, что ГАЗон встал поперек дороги, задрав плоскую морду к небу. Включив все имеющиеся блокировки и понижайки, в раскачку, понуждал машину выбраться хоть чуть чуть еще на дорогу, но что-то мешало - задние колёса во что-то упирались и не давали выкарабкаться наверх. Выбрался из кабины и светя фонарем осмотрел препятствие. Перед правым задним колесом вырисовывался округлостью камень. Виднелась только вершина, а само тело уходило глубоко в землю. Казалось, что его корни обвили ноги статуи "Свободы", где-то на той стороне Земли. Выход был один - объехать препятствие.
И началось всё с начала. Постепенно спускаясь и поднимаясь, крутя рулём, урча мотором, поставил машину опять параллельно дороги. В будке нашли ржавую двуручную пилу, обглодали ей пятнадцати сантиметровую березку, раскатали её на чураки и подложили под заднее колесо, соорудив хлипкий заезд на валун.
Сработало. Поюзив, скат перепрыгнул камень. Впереди было свободно, не считая пары толстых ольшин, мешавших дальнейшему передвижению, которые Павлик с Сергеем, стоя на коленях, перегрызли тупыми, неразведенными зубьями пилы.
Минут через пятнадцать машина опять стояла перпендикулярно к дороге, готовая выскочить на спасительный уступ. Оставалось только смахнуть три-четыре дерева, чтобы не упереться с размаху кабиной, что и было выполнено.
Мотор, до этого работавший уверенно, неожиданно дал сбой, взревнул отчаянно и заглох, введя нас в глубокий ступор. Похоже было, что кончилась горючка.
Попали.
До грунтовки восемь километров, да по ней сорок до Петрозаводской трассы. Положение, прямо надо сказать аховое. Мои друзья, грязные по уши, измученные, стояли нахохлившись, как куры под дождём, не в силах о чем-то думать.
Почти одновременно у всех вскинулись головы:
- Вот мудаки. Техника-то военная - ведь есть второй бак. Поискали переключатель, повернули флажок и я запрыгнул в кабину. Стартер охотно крутанул несколько раз маховик, мотор схватил и довольно заурчал.
Ну, теперь только вперед!
Провалившись в пол, педаль открыла заслонку, мотор взревел, запахло горелым сцеплением и наш 66-ой тяжело, но уверенно выцарапался на дорогу. Покрутив баранкой, покатал вперед назад и выровнял машину.
Уже по светлому, спускаясь по длинному тягуну к шоссе, сидя на горячем моторе, Сергей обреченно произнес:
- После завтра надо быть в Москве. В понедельник на работу.
- А сегодня разве уже пятница? - спросил Павел.
- Да. Уже.
-Христа в пятницу распяли-подумал я. А вслух добавил:
-Ну хоть не тринадцатое - и вывел машину на трассу.
На горе, в лучах восходящего солнца, блестела стеклами оконных проемов, небольшая карельская деревушка Хаутаваара.
Небо было чистым и бездонно синим.