орёл

Ольга Корчагина 2
                О Р Е Л
                (очерк)
   Большинство людей оценивают лошадей по их внешнему виду, упитанности, телосложению, способности возить груз и бегать. Психологическую деятельность лошади учитывают редко.
   Данный очерк знакомит читателя с чувством артиллерийского жеребца Орла находить незнакомое направление в движении в сложных боевых условиях в годы Великой Отечественной войны.
   Были первые числа марта 1945 года. Наш 184 артиллерийский полк 12 казачьей кавалерийской дивизии, 5-го Донского казачьего кавалерийского имени Корсунь – Шевченковского корпуса освобождали территорию Венгрии от немецких захватчиков. Кончились бои за Будапешт, Сехервсхервар, Бечь. Полк вел бои в Венгрии в районе населенного пункта Ново, расположенного вдоль канала, недалеко от известного курортного озера Балатон.
     В это время я был командиром взвода 120 миллиметровых полковых минометов. После ожесточенного боя  от батареи остался один миномет. Мы отступали. Командир нашего полка, полковник Деминков,  увидев меня, спросил: «Вы знаете, что младшего лейтенанта, командира взвода противотанковых пушек в четвертой батарее убили. Казаки этого взвода просили меня, чтобы командиром взвода им назначили вас. Поэтому не возражайте. Идите и принимайте взвод». Я дал согласие.
     На другой день утром я принял взвод противотанковых пушек. Познакомился с казаками, их вооружением, осмотрел их имущество и лошадей. Казаки для верховой езды мне предложили красивого, высокого, белой масти жеребца, взятого в бою у немцев, которому они дали кличку Лебедь. Заседлали его, и я несколько раз на Лебеде проехал по улице венгерского населенного пункта Ново, я был знаком с отдельными упражнениями верховой езды. Лебедь хорошо слушался повода, на нем раньше ездил немецкий офицер.
     В этот день к пяти часам вечера командир нашего полка Деменков пригласил командиров батарей и противотанковых взводов, на лошадях, к нему для ознакомления с новыми огневыми позициями в предстоящем бою. Я поехал на Лебеде. Был вечер. Уже стемнело. После осмотра огневых позиций мы возвращались в расположение полка. Дорогу нам преградила глубокая и широкая немецкая траншея. Все офицеры на своих лошадях перепрыгнули ее, а Лебедь во время прыжка провалился в нее. Выскочить из нее на Лебеде я не мог. Я проехал по траншее до более мелкого места. Вдруг жеребец заржал. Я с силой ударил Лебедя плеткой, и он выскочил из траншеи. Я догнал офицеров и благополучно вернулся с ними в расположение своего взвода.
     Казаки ждали меня. Я рассказал им, как Лебедь провалился в немецкую траншею и как он заржал. Неожиданно встает пожилой казак Демин, семья его осталась на оккупированной немцами территории, и говорит: «Товарищи, поступок жеребца Лебедя надо обсудить. Мы имеем дело с жеребцом – предателем. Да и масть у него белая – предательская, днем и ночью его далеко видно. Мы часто бываем в тылу у немцев, поэтому нам такого жеребца не надо. Он может своим ржанием и мастью предать нас. Я предлагаю Лебедя из нашего взвода убрать». Несколько казаков возразили: «Не нужно Лебедя обвинять. Мы его сами у немцев взяли.   Его нужно променять нашей пехоте. Она по тылам врага почти не ходит. Жеребец он хороший, видный и наша пехота его возьмет себе». Демин продолжал: « Я считаю, что лейтенанту нужно отдать нашу казачью лошадь Галку. Она нами проверена, ничего дурного за ней не замечалось, лошадь она быстрая, крепкая, выносливая, привыкшая к нашим походам».
     Раздался голос кузнеца Медведева: «Тихоня, - обратился он к ездовому артиллерийской упряжки – расскажи нам про своего Орла, жеребец Орел идет с нами от Сталинграда. Вот жеребец, который предан нам и мы верим ему. Да расскажи, как ты по своей молодости из заводского жеребца Орла воспитал овчарку – ищейку. Орел под руководством Тихони, товарищ лейтенант, - обратился Медведев ко мне,- научил жеребца солдатской пище - суп, каши, выпивать, а иногда и курить».
     Тихоня оправдывался: «Я Орла не учил ни пить, ни курить, казаки сами научили его выпивать и покуривать. Позавчера Медведев принес в ведре полтора литра вина и говорит: «Я думал, что только я хочу вина, выходит, и ты тоже любишь выпить. Отвязал Орла и повел его по садам искать с ним спрятанный бочонок с вином. Нашли они бочонок на 120 литров. Вот Медведев, да и другие казаки используют чутье Орла для поисков вина. В чем я виноват, что у Орла такое хорошее чутье. Я Орла не учил и курить. Он может быть со дня рождения такой. Я сам думаю, зачем жеребцу папиросы? А без папиросы его чистить нельзя, он дерется передними и задними ногами, кусается и головой бьет – драчун какой – то, а папиросу ему в зубы вставишь, стоит спокойно. Какое удовольствие Орел в папиросе находит? Я и сам не знаю». Тихоня продолжал оправдываться: «Какая у меня молодость? Сейчас весь мой год в Советской Армии служит. Вот командир нашего орудия сержант Александр Чернояров с 13 лет воюет с фашистами. Сейчас ему еще полных шестнадцати лет нет, а у него уже 16 правительственных наград – орденов и медалей. А сам – то Медведев? Вы – обратился ко мне Тихоня,- думаете серьезный человек? Он только и знает, что через пушку с разведенными станинами прыгает, да сапоги до блеска чистит. Все артиллеристов учит как из пушки по 20 – 25 выстрелов делать в одну минуту вместо 6 – 8 положенных. Он ведь около пушки не ходит, все прыгает, и откуда у него такая прыткость берется?
     Вот раз поставили мы пушку на противотанковое направление. Повар позвал нас обедать. Медведев согласился охранять пушку один. На обед он не пошел. Поставил около пушки 3 лотка с бронебойными снарядами (15 снарядов) и лег между станинами пушки спать. Известное дело, беззаботная молодость. Мы пошли обедать. Слышим, Медведев стреляет. Мы бегом к пушке. Видим, сеть немецких танков горит, а Медведев сидит на станине пушки – курит. Девятью снарядами семь фашистских танков подбил. Девять выстрелов делает он в 25 – 30 секунд. Танки даже развернуться не успели, как шли по дороге, так и сгорели. Дали Медведеву за подбитые танки орден Ленина. Медведев встал и говорит: «Тихоня, это все во фронтовой газете печатали. Ты лучше расскажи лейтенанту, как ты со своим другом, жеребцом Орлом, фашистам пушку свою отдавал».
     Тихоня снова стал оправдываться: «Пушку я не бросал, вины моей нет. Раз мы заняли огневую позицию, поставили на противотанковое направление пушку. Отъехали на лошадях метров 300 за ближайшую возвышенность. Прошло около часа; слышу, наши казаки кричат: «Тихоня, скорее сюда, немцы нашу пушку забирают». Выскакиваю к казакам с зарядным ящиком на лошадях, вижу: бегут наши казаки в мою сторону, и затвор пушки несут в руках. Вскочили казаки ко мне на зарядный ящик, кричат: «Тихоня, скорее гони лошадей». Немцы взяли пушку.
     Отъехали мы километра два от немцев, казаки снова кричат: «Тихоня, стой. Останавливаю лошадей, казаки и говорят: «Не думай, что наша пушка немцам нужна без затвора и снарядов. Немцы вечером уйдут отсюда. Ты, Тихоня, съездишь за пушкой и привезешь ее. Соглашаюсь, думаю, правильно казаки рассуждают. Орел понял, что его пушку оставили, оглядывается, не хочет без пушки идти. Умное животное. Приехали мы в расположение своей батареи. Стали ждать вечера. Поужинали рано. Начало темнеть. Казаки стали собирать меня в дорогу к немцам за пушкой. Примерили на меня один немецкий костюм – оказался малой. Другой костюм подошел. Медведев, известное дело балагур, кричит: «Несите немецкую винтовку, да ремень у нее потуже подтяните, чтобы она нашему Тихоне мешала согнуться, тогда он будет иметь бравый вид и больше будет ему немецкого доверия».
     Оседлав Орла,  поехал с зарядным ящиком для пушки к немцам. Подъезжаю к месту, где оставили пушку, и вижу, рота немецких солдат сидит около дороги недалеко от пушки. Ужинают. Возле них полевая кухня стоит. Орел увидел свою пушку, прямо к ней по дороге и пошел. Один немец вскочил, что - то по «своему» кричит возмущенно и прямо идет ко мне. Спасибо Орел помог, уши прижал, зубы оскалил и повернул голову к немцу. Остановился немец, снова начал возмущаться. Вспомнив немецкий, ответил  ему «гутн морген» как нас в школе учили. Постоял немец, повернулся и пошел к своей кухне, видимо, за добавкой. Подъехал к пушке, зацепил ее за зарядный ящик, и Орел пошел прямо в тыл к немцам. Догнав коня, вскочил в седло, и отъехал подальше. Немцев уже не стало видно и слышно. Увидел дорогу, которая в наше расположение шла. Повернул лошадь и приехал в свою батарею. Казаки уже спали. Один старшина батареи не спал, меня дожидался. Увидел меня и говорит: «Спасибо, Тихоня, что пушку привез, там тебе немного поужинать оставил, покушай и ложись спать». Заснуть удалось только перед утром.
     Проснулся, казаки около меня стоят. Поздравляют меня с Орлом, что мы пушку привезли. Мне и самому  было приятно, что благополучно от немцев вернулся» - окончил свой рассказ Тихоня и сделал заключение: «Вот видите, товарищ лейтенант, Медведеву из пушки можно делать пулемет и фашистские танки подбивать, а моему Орлу собачьи навыки прививать. Нам в школе всегда говорили, что собака ближайший друг человека».
     На следующий день я проснулся рано и пошел на коновязи посмотреть казачьих лошадей. Вытянув свое мощное тело – стоял Орел. Прищуренными глазами он смотрел на восходящее солнце. Это был высокий, крупный, грубого телосложения, с обильной мускулатурой, нервный, раздражительный вороной жеребец.
     Жеребца Лебедя, на котором я вчера ездил, на коновязи не было. Я спросил дежурного казака, где Лебедь? Он ответил: «Ночью казаки его променяли проходившей мимо нашей пехоте на крупнокалиберный пулемет без патронов».
     В этот день вечером немцы перешли в наступление. Мы начали отступать из населенного пункта Ново. Было темно. Взвод, которым я командовал, стоял в колоне полка на дороге за селом. Немцы из автомата стреляли совсем рядом с нами. В колоне началось волнение среди казаков. Я поехал вдоль своей колоны узнать причину задержки движения. Проехав 200 метров, я увидел, что движение остановлено провалившейся в блиндаж повозкой с лошадьми. Основная часть полка уже ушла. Впереди меня офицеров не оказалось. Недалеко были слышны немецкие выстрелы. Я приказал казакам двигаться по дороге вперед, рассчитывая прорваться через цель, пока окружающее нас кольцо не затянулось, и стал возвращаться в свой взвод. Увидав Тихоню, я спросил его: «Твой Орел сейчас может найти дорогу к нашему полку?» Он ответил: «Конечно, может – и добавил – а как - же! Три года езжу на Орле за сеном и зерном в тылу у немцев без дорог и Орел не делал ошибок». Я сказал Тихоне, что мы отстали, кругом немцы, а сзади нас третья минометная батарея и обоз полка. Тихоня не ответил и спокойно обратился к коню: «Орел, ищи «своих». Орел вздрогнул всем телом. Артиллерийская упряжка пошла вдоль колоны, и, неожиданно для меня, свернула в чистое поле и пошла прямо на запад без всяких дорог. Я стал волноваться, и, подъехав к Тихоне,  спросил: «Правильно ли твой Орел идет?» Он ответил: «Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, Орел дорогу чует, не подведет. Я не мог найти объяснение своему поступку. В возрасте 20 лет я свою судьбу, отставших солдат возложил жеребцу Орлу, которого знал только со слов казаков, что он обладает хорошим чутьем и легко находит нужное направление. Оправдание находил себе в том, что грозило немецкое окружение, и нужно было оторваться от немцев. Скоро немецкая стрельба стала прекращаться, всю ночь мы ехали довольные, что ушли от немцев. Приближался рассвет. Появились лучи восходящего солнца, вдали появился населенный пункт. Отдельно от него стоял небольшой домик. Орел шел прямо к нему. Подъехали к домику. На крыльце сидел казак. Увидев нас, он закричал: «Лейтенант, быстрее к командиру полка. Он давно тебя ждет. Он здесь, в доме». Я вошел в домик. За столом сидел командир полка, полковник Деменков, рядом с ним начальник штаба – майор Мизерный. По комнате, волнуясь, ходил заместитель командира полка – полковник Протапопов.
     Я рассказал им, при каких обстоятельствах мы отстали от полка. Меня обвиняли, что я задержал движение полка, оправдания мои не помогали. Наконец полковник Протапопов сказал: «Хватит с лейтенанта. Привел без потерь отставшую часть полка и нужно быть довольными». Командир полка молчал и наконец, сказал мне: «Ладно, иди. Да больше не отставай, становись со своим взводом в середину колоны полка.
     Я вышел на крыльцо. Орел немигающими глазами смотрел на меня. Я вынул из кармана заранее приготовленный для него большой кусок сахара и отдал ему. Он взял его зубами из моей руки и стал грызть, прищурив глаза и медленно покачивая головой. Я смотрел на Орла и думал, как он нашел дорогу? Инстинктивно жеребец чувствовал на расстоянии ушедших вперед лошадей полка и шел за ними. Случайное ли это совпадение, что мы удачно встретились с полком. Действительно ли Орел чувствовал нужное нам направление и шел по нему. Все это наводило на размышления и вызывало недоверие к инстинкту и чувству жеребца.
     Дорога нашего полка продолжалась дальше в тыл врага. В обед нашу батарею и три эскадрона 45-го кавалерийского полка нашей дивизии назначили в головную заставу дивизии.
     В этот день мы рано расположились на ночлег. Наш взвод расположился в доме, а лошадей разместили на площади широкого двора. Поужинали. Разговор казаки продолжили об Орле.  «Знаете, товарищ лейтенант, - обратился Медведев ко мне,- а мы Орлу верим. Он с нами участвовал в окружении и ликвидации двух фашистских группировок  Корсунь - Шевченковской и Яссо – Кишиневской.
      Ох, что было в Корсунь – Шевченковской битве сейчас вспомнить страшно. В день битвы за 3,5 часа, с 6.00 до 9.30 часов утра от сабель казаков погибло более 20 тысяч солдат и офицеров врага. Бой шел целый день по уничтожению разбежавшихся 18 тысяч солдат и офицеров противника. Орел один, целый день до вечера возил пушку, других лошадей в битве убили. Орел сильный, надежный жеребец, никогда не подводил. После Корсунь – Шевченковской битвы наш корпус стал называться Пятый Донской, гвардейский казачий кавалерийский Корсунь – Шевченковский корпус».
     Английский журналист Вирта со слов командующего фронтом, маршала Советского Союза Конева в своей книге «Россия в войне 1941 – 1945 годов» написал: «Под Корсунь – Шевченковской станицей было окружено 38 тысяч фашистских солдат и офицеров из войск СС. На них были брошены казаки».
     Про операцию по  ликвидации Яссо - Кишиневской  немецкой группировки продолжил рассказ Тихоня: «Мы замыкали кольцо окружения. Вот уже совсем близко приблизились к своим  с другой стороны. Видим, не успеваем с ними соединиться. Немцы толпой бегут. Орел встал и не пошел дальше. Развернули мы пушки и стали в немцев картечью стрелять (в каждом снаряде было по 512 – 518 отдельных картечин). 300 тысяч картечин из наших пушек летели ежеминутно в противника и  пули из двух,  крупнокалиберных пулеметов. Немцы повернули от наших пушек в сторону и не пошли по своим трупам».
     На следующий день утром мы в составе головной заставы дивизии двигались дальше в тыл немцев к Австрийской границе. Светало. Три командира эскадрона и я ехали впереди головной заставы. Дорога медленно поднималась на холм. Мы были уже около вершины холма, когда с другой стороны холма выехал в легковой машине немецкий офицер. Хлопнули наши пистолетные выстрелы, и машина на простреленных шинах споткнулась и остановилась. Положив руки и голову на руль машины, сидел молодой немецкий офицер. Его обезоружили, вытащили из машины и допросили. Офицер был очень молод.  Бритва, видимо, не касалась еще его лица. От него узнали, что он ездил в населенный пункт, который мы видели с холма, к любимой девушке, на которой он после войны думал жениться. Он сообщил, что у моста стоят два немецких танка, а в домах у населения расположен батальон немецкой пехоты. С верховым казаком в штаб 45 – го полка направили донесение, узнать, что нам делать. Туда же направили пленного офицера с сопровождением. Посыльный казак вернулся быстро и сообщил. Что нам приказано вступить в бой. Казаки -  кавалеристы рассыпались по полю и поскакали к мосту. Зная, что впереди около моста два танка, я погнал артиллерийские упряжки за лесополосой, которая проходила по краю поля близко от моста. Увлеченные кавалерией танки не заметили наших пушек и мы их расстреляли с близкого расстояния, чем обеспечили продвижение казаков в село. Кавалеристы и наш обоз прямо от моста по плохой дороге поехали сразу же за село на холм, где были виноградники. Я вместе с артиллерийскими упряжками поехали по центральной улице до ближайшей поперечной дороги, чтобы по ней выехать в виноградники. Мы проехали довольно далеко. Неожиданно впереди нас в следующем квартале вышел немецкий офицер и начал строить выбегающих из домов, одевающихся на ходу немецких солдат. Это, видимо, был немецкий батальон, о котором говорил пленный офицер. Мы уже поворачивали на поперечную улицу, когда к нам повернулся немецкий офицер и удивленными, широко раскрытыми глазами смотрел на казачьи черные папахи и бурки. На холме мы соединились со своими кавалеристами и заняли круговую оборону. Слева холм заканчивался оврагом, в котором росли фруктовые деревья. Через час среди кустов немцы установили репродуктор и на чистом русском языке нам сообщили, что здесь вместе с немцами находятся  Власовцы и казаки, которые служат у атамана Краснова. Они предложили нам сдаться в плен, так как в сложившейся обстановке в двойном окружении сопротивляться нам бесполезно. На раздумье нам дали сутки. Позади холма была дорога, по которой мы проехали. Справа была небольшая мелкая речка, за ней поле заканчивалось в полутора километрах небольшой рощей. Впереди было открытое поле, единственное направление, через которое мы могли выйти из окружения. Здесь немцы начали копать окопы и траншею. Справа на танкоопасном направлении мы поставили две пушки и три крупнокалиберных  пулемета. С остальных трех сторон оборону держали кавалеристы и мои казаки, не входившие  в орудийные и пулеметные расчеты. У них были карабины и ручные пулеметы. В первый день, как и сообщили нам немцы, наступления не было.
     Наступило утро второго дня окружения. В 8 часов утра с правой стороны немцы начали наступление, двигаясь на нас пятью цепями. Заработали наши две пушки на картечи, заговорили три пулемета крупнокалиберных. Через 15 минут немцы прекратили наступление. Прекратилась перестрелка слева, сзади и спереди. Прошло полтора часа. Немцы начали на том же направлении второе наступление, двигаясь восьмью цепями. Снова загремели наши пушечные выстрелы и пулеметные очереди. С левой стороны возобновилась перестрелка. Через 20 минут второе наступление немцев закончилось. Мы перекатили пушки на запасные огневые позиции. Замаскировали их и стали ждать немецкие танки. Был обед.  После обеда я сходил к кавалеристам и обсудил с ними порядок выхода ночью из окружения. Они с радостью сообщили мне, что они связались со штабом нашей дивизии и получили разрешение на выход из окружения и соединения со своим полком в расположенном ниже по этой же речке населенным пунктом завтра в 16.00.
     Им было приказано сегодня дождаться подбитый танк, сейчас его танкисты ремонтируют и к 12 часам ночи он придет к нам. Приказано было нам вместе с танком выйти из окружения. Казаки согласились с минимумом артиллеристов выйти на лошадях через немецкие окопы и траншеи, но высказали сомнения, что они не знают, как мы с пушками пройдем через эти ямы. Я ответил, что мы готовы к переходу через ямы – окопы и траншеи.
     Я вернулся в расположение своего взвода. Казаки разбирали и чистили свое личное оружие – готовились к выходу из окружения. Казаки любили личное оружие, его у них было достаточно: у каждого было от одного до трех пистолетов, у многих были автоматы, каждый имел по кавалерийскому карабину и обилие патронов, все это они возили на своих лошадях. Кроме этого мы возили в отдельной повозке  на каждого казака по немецкой новой винтовке и одиннадцать ящиков патронов к личному оружию.
     Я позвал пожилого казака Черноярова, отца сержанта. Он мне сказал: «Пойдем через немецкую траншею на лошадях. Какой казак без лошадей? Лошадей бросать нельзя. Мы думаем со вчерашнего дня по этому вопросу. Тихоня с казаками уже два раза выводил Орла – вчера вечером и сегодня утром – искать направление для выхода из окружения. Орел указывает на одно и то же место – кустарник, который растет рядом с траншеей. Что  в кустарнике Орел там чувствует? Не знаю». Я посмотрел в бинокль на кустарник. Он был довольно крупный, непроходимый для лошадей с повозками и пушками. Решили идти через немецкую траншею рядом с кустарником.
     Было три часа дня, когда пошли два немецких танка. Танки двигались с левой стороны, левофланговый танк двигался первым. Когда он приблизился на 450 метров, его подбили тремя бронебойными снарядами. Танк не загорелся, но не двигался и больше не стрелял.
     Второй немецкий танк в это время был на расстоянии 1200 метров от нас и начал своими снарядами разрушать дома, находящиеся на нашем холме. Мы не отвечали. Танк стал приближаться к нам. Оставалось 600 метров до нас. Прозвучали наши два выстрела. У танка повредили башню. Она вместе с пушкой повернулась в левую сторону и танк прекратил стрелять. Танк задним ходом быстро ушел назад. Стрельба прекратилась. Немцы больше не стреляли. Наш танк пришел в 1 час. Танкисты заявили нам. Что им еще нужно для ремонта 2 часа, только после этого они будут готовы вступить в бой. Ремонт они закончили быстро. Мы начали выводить из винных погребов лошадей и вывозить повозки, оборудовать пушки и зарядные ящики для перехода через немецкую траншею. Наконец все было готово. Танкисты спросили меня, где им идти, впереди или сзади нашей колоны. Я им сказал, что у нас следующее построение: первыми параллельно пойдут пушки, затем повозки, а верховые казаки рядом, чтобы в случае необходимости помочь перетащить пушки, повозки. Танкисты решили тоже идти слева от нас и не мешать идущим на галопе лошадям. Танкисты включили мотор своего танка и двинулись, и все лошади галопом пошли на немецкую траншею. Мы были у немецкой траншеи. Я посмотрел в сторону кустарника, куда вчера вечером  и сегодня утром указывал Орел. Кустарник оказался молодой посадкой деревцев. Среди них не было ни немецкой траншеи, ни окопов. Орел указывал на этот кустарник, видимо, чувствовал свободное от немцев место, безопасное и проходимое для себя – рослого, сильного жеребца. Саженцы деревьев были довольно крупные и непроходимые для лошадей с повозками и пушками. Верить инстинкту и чувству жеребца было нельзя. Они были рассчитаны только на него одного, его силы и возможности. Заботы о других лошадях не было. Мы перешли через траншею около края кустарника. Миновав траншею, мы услышали выстрелы немцев из винтовок, которые стреляли по уходящим танкистам.
     Было 4 часа утра следующего дня, когда я оставил артиллерийские упряжки и ездовых для проверки.
     Во время перехода через немецкую траншею мы потеряли пару лошадей и повозку, которые провалились в траншею. Ездового этой повозки верховые казаки подхватили под руки и увезли с собой.
     Почуяв свободу, Орел и несколько других лошадей заржали. Затем поехали дальше к селу, где нам было приказано встретиться с 45 кавалерийским полком. Перед селом остановились в лесу, организовали круговую оборону  и выслали разведку в село. В селе немцев не оказалось, и в два часа дня мы соединились с 45 кавалерийским полком. Через 15 минут все спали под защитой кавалерийского полка. Проснулся я вечером. В ночь мы вместе с полком двинулись в тыл к немцам. На второй день соединились мы со своим артиллерийским полком.
     До конца Великой Отечественной войны бои еще были в Венгрии и Австрии, война для нас кончилась 8 мая недалеко от Вены в населенном пункте Тацмахдорф.
     После окончания войны наша дивизия вернулась в Венгрию и несла комендантскую службу вокруг озера Балатон, где среди тысяч дач были банды и дезертиры разгромленных немецких войск.
     Отсюда из Венгрии отца и сына Чернояровых проводил в Москву на парад Победы. Корпус вернулся на постоянное место – на Дон в Новочеркасск. До советской границы ехали на лошадях снова через Югославию и Румынию, а затем эшелонами в Новочеркасск.
     Прошел год. Я демобилизовался и учился в Новочеркасском зооветеринарном институте на ветеринарном факультете.
     Однажды прохожу мимо расположения нашего полка, встретил казаков. Они мне сообщили, что нашего Орла к награде орденом Красной звезды представили, и рассказали, как это было.
     Приехал в полк командующий северокавказского военного округа генерал Белов. Казаки обступили его и спрашивают: «Товарищ генерал, как нам нашего героя – жеребца Орла орденом наградить и давай ему рассказывать все его заслуги. Мы хотим, чтобы у него обязательно был орден. Собак и тех награждают, а  Орла нельзя не наградить». Генерал ответил: «Пишите на Орла представление и шлите ко мне». Улыбнулся генерал и пошел прихрамывая. Говорят, у него пулеметным осколком на ноге пятку отбило. Казаки услышали, как генерал на ходу сказал: «Чего только нет у казаков. Сейчас их героя, жеребца Орла, орденом награждай». Сел генерал в машину и уехал.
     Писарь наш написал на Орла представление, его подписало более 70 казаков, и направили генералу.
     Через четыре месяца на месте кавалерийского полка стоял уже танковый дивизион. Больше казаков я не встречал, а с пушками пришлось еще раз встретиться.
     12 ноября 1946 года я из института шел мимо Новочеркасского музея. Учительница начальной школы выводила из музея свой класс, а ученики между собой впечатлениями о пушках с красными звездами делятся. Захожу в музей, а там стоят две пушки нашего взвода. На щите у одной пушки десять звездочек, а у другой девять. Рядом на столике выставлена надпись «Пушки принадлежат 184 артиллерийскому полку. Каждая красная звездочка означает подбитый танк».
     Да, это были звездочки подбитых танков, которые были зачтены командованием полка.
               
                Е.И. Спирин 1975 год