Основано на реальных событиях
Матери моей Селезнёвой Е.И.
с любовью и благодарностью.
Гл. 3
Наконец, семья спряталась от врага в глубоком яру, все прилегли за боками коровы. И тут лёжа, все облегченно вздохнули: может, в этой заросшей кустами глубине за большой тушей коровы их врагу не увидеть?..
Да только немцу-то сверху виднее! Низко пролетая над яром, он хладнокровно полоснул по корове очередью смертоносных пуль... Кровь так и брызнула фонтанами на лежащих за нею людей. Бедная раненая скотина вздрогнула и так жалостно посмотрела на хозяйку, словно спрашивала:
- А меня-то за что? Я же никому не враг, я - просто корова...
Семья, вся красная от коровьей крови, в мгновение ока откатилась от убитой любимицы в кусты, но и там лётчик их увидел: охотился, как за зайцами.
На другом круге летчик метился уже в людей. Одна из немецких пуль вонзилась Рае в ногу. Девчонка дико взвизгнула, села, схватившись за рану, но мать быстро сняла с головы платок, зажала им рану, кинув при этом девчонку наземь, и прикрыла дочку собой.
А летчик уже разворачивался в новом круге. Мать приказала детям лечь на спину, распластав руки и ноги, преставившись мёртвыми. Этим трюком и обманули фашиста: покачивая крыльями, летчик улетел довольнёхонький: управился с беззащитными, шоб тиби грыцю!..
А разве не страшно так вот лежать на земле, глядя в поблекшее небо, с которого на тебя вот-вот обрушится смерть? Страшно. Конечно же, страшно... Еще как страшно!..
- Мамочка, мамо, шо ж це нимци вытворяют з намы? Хиба в ных серця и жалисти к людям немае?- заикаясь, спрашивала у мамки обомлевшая от ужаса дочка, переставая выть.
- У нимцив, може, е и сэрце, и жалисть е, а вот у фашиста и войны цего немае, диточка моя! – мудро ответила мать, завязывая хустыною рану дочери. Минуту назад она решительно выдернула горячий осколок из ноги дочки и с проклятием забросила его далеко назад. Девочка успела только взвизгнуть.
Маленькая Любочка на руках брата тоже слушала этот диалог. Большими синими глазёнками она уставилась на братика, словно удивляясь слезам в его небесных глазах. Мол, такой большой, а плачет. Из солидарности, что ли, она горько скривилась и заорала благим матом. Гриша испуганно передал сестричку матери и отвернулся, размазывая слезы по грязным щекам. В нем еще увереннее зрело стремление сбежать на фронт, чтоб отомстить и за убитую учительницу, и за раны мамки и сестры, и за всех встреченных калек, и за ту сгоревшую девчонку - за всех, за всех он будет безжалостно стрелять во врага, до последнего патрона!
Побросав скарб, семья выбежала на шлях, где на мотоциклах и машинах ехало начальство и партийное руководство села, спасая партархивы, и где торопились покинуть опасность лошадные земляки. Стала Иванивна им голосовать, останавливать, кричать, прося, чтоб хотя бы детей взяли в повозки, или в кузова полуторок. Немцы-то вот-вот догонят и поубивают всех. Но куда там!.. Никто не остановился: моторы, урча и обдавая женщину клубами пыли и смрадом выхлопных газов, мчались со скоростью ветра. Мотоциклисты и подавно пулями пролетали мимо. Лошадей же возницы хлестали кнутами или погоняли палками по чем зря, чтобы быстрей бежали, чтобы спасли их от смерти, чтобы довезли до спасительной тишины и покоя. Да загнанных и перепуганных лошадей вряд ли уже можно было остановить. Они неслись галопом, не разбирая дорог, перегоняя волов и коров. Часто телеги переворачивались в ямах, на кочках, на прочих преградах. Лошади рвали постромки и, бросив свалившихся хозяев, безумно мчались куда глаза глядят...
И вдруг женщине пришла в голову сумасшедшая мысль: а что, если поймать одну лошадь?.. Все равно без хозяина... Тогда она с детьми сможет удрать подальше от бомбёжки и вырваться из окружения!
Стала Иванивна бегать за лошадьми, но они упрямо от неё шарахались. Тогда она встала на пути одного крупного жеребца:
- Тпрру-у, окаянный! Тпрруу, карий! Стой, проклятый! Стоять, грыцю тоби!- лихо кричала она привычные лошадям деревенские ругательства. Она крыльями раскрыла руки, загораживая ему дорогу, но конь пробежал мимо, едва не сбив женщину остатком оглобли. Она вцепилась в этот обломок и побежала за карим, но их скорости не совпали и женщина свалилась в пыль. Сильный конь поволок женщину вперёд, и тело её билось о камни, проваливалось в колдобины. Но женщина не сдавалась, а упрямо уговаривала коняшку остановиться, успокаивала его ласковыми словами.
В запале Евдокия даже не обратила внимания на изодранный бок и исцарапанные ноги в крови, и как бы не чувствовала щемящей боли: боль физическая сейчас была не в счёт.
Быстро перебирая руками оглоблю, она подтянулась к холке коня и смертельной хваткой вцепилась сначала в дугу, а потом поймала удила и побежала рядом. Затем подтянулась и, оседлав оглоблю, прыгнула на неё, крепко обняв обломок ногами. Таким образом закрепившись, она одной рукой цепко вцепилась в хомут, а свободной рукой погладила потную морду скачущего коня, почесала его чуткое к ласке ухо, и лихорадочно – жарко, скороговоркой зашептала некогда слышанный от цыгана заговор, который, как он утверждал, остановит любого коня:
- «Именем Самого! Силам земным повелеваю. Три силы света, три силы тьмы. Абара! Ад под моей ногой, Именем Сатаны! Абара! Закаменей передо мной!»
Конь, тяжело дыша, сначала внимал её ласкам, но при последних командных словах этого древне-индийского заклинания вдруг – о, чудо! - встал как вкопанный, тяжело дыша и верча обезумевшими глазами.
Гриша уже бежал навстречу, надеясь как-то помочь матери. Ему представилась удивительная картина: скачущий галопом испуганный конь; на огрызке оглобли каким-то образом примостилась его мамка, одной рукой крепко вцепившись в съезжавший хомут, другой рукой она чешет коня за ухом... А конь мчится и мчится. Мама в любой момент может слететь с неустойчивого сидения и попасть под копыта скакуна. Тогда... Тогда он её растопчет... Надо бежать спасать мамку! Но конь вдруг остановился! Как так? Почему? Удивляться и вникать в это видение было некогда. Главное – конь пойман!
Охая, мать опустилась на землю, а парнишка, ни слова не говоря, привычно отвязал обломок оглобли, крупом завёл жеребца к возу и быстренько запряг в свои оглобли. Конь был спокоен и покорно исполнял все команды мальчика.
И лишь погрузившись в бестарку, управляя вожжами с передка, а ногами упираясь в оглобли, сын с гордостью подумал о матери: русская, Некрасовская женщина: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт!» Что в горящую избу его мать смело войдёт, он не сомневался, коня же вот на скаку остановила! И пусть вокруг взрывалось, стрелялось, пусть выла, стонала и кричала война, а мать и сын уже ехали, увозили прочь от неё детей и скарб. Мальчишка умело правил вожжами, понукал карего, поторапливал, а мать, трясясь на ухабах, кое-как заматывала в тряпицы свои раны.
Может, так бы и доехали до какого-нибудь спасительного места, ведь в какой-то паре километров зеленел лес. Но беда словно гнала от них удачу и свалилась новой: взорвавшийся впереди воза снаряд всполошил карего и он, испуганно заржав, резко шарахнулся в сторону, и припустил галопом напрямик к крутому яру. Напрасно Гриша орал "Тппррру!" и повис на вожжах: обезумевший конь нёс их к неминуемой гибели. Телега телепалась, подпрыгивала, в любой момент могла перевернуться.
Иванивна с ужасом поняла это жуткое положение и не растерялась: бывало такое и в мирные дни. Ловко наклонившись, она, как лассо, умело накинула на морду коня чёрную холстину: закрыть глаза лошади и она растеряется, покорится. И карий остановился в одном шаге от крутого склона яра. От резкого поворота и торможения телега круто повернулась, перевернулась, вытряхнув все содержимое. Перевернувшись в другой раз, снова накрыла собой людей и вещи. Порвалась упряжь, лопнули постромки. Телега одним колесом зависла над яром. Лишь, устремясь в дымное небо, впустую крутились колёса...
А коня уже ничто не могло сдержать - он был увлечен вниз крутояром. Вслед на него полетели камни, какие-то коренья, взметнулась пыль. Заржал на прощанье карий, кувырком устремляясь в далёкое дно Чёртова яра - яра своей кончины...
Только Гриша успел спрыгнуть наземь, остальные члены семьи остались под телегой. Приподнять её слегой Грише стоило больших усилий, но, слава Богу, все были живы!
- Господь хранит нас! - перекрестилась Иванивна, выползая из-под телеги и тяжело поднимаясь на окровавленные ноги. Рая от испуга потеряла дар речи. Только младшая её сестрёнка орала на весь белый свет, извещая его о том, что она тоже жива!
Продолжение следует. См. Гл. 4