Появление Клары Евсеевны в нашей школе сильно повлияло на устоявшееся мнение общество в пользу ее народа. Она вошла в коллектив, вопреки всему, воплощением идеального учителя, но многим ещё мешали еврейские ее корни, чтобы принять ее должным образом. Тем не менее, в школе не было учителя, чтобы его так уважали и любили, как Клару Евсеевну, которая завоевала такого престижа за столь короткое время пребывания. И все же иногда мы слышали из уст некоторых учителей, как негативно они подчеркивали при разговорах ее национальность, поэтому еврейская часть учителей, во всех мероприятиях школы уютно устраивалась где-то отдельно, как мусульманки от мужского коллектива.
Мое отношение к Кларе Евсеевне имело отчасти сугубо индивидуальный характер. К моему сожалению, оно же и привело меня к мальчишеской проблеме, угнетая себя в одиночестве. А иногда мне казалась, я живу в аду, которого описывали старшие, как устрашающая картина о живых человеческих душ. Варясь в своем соку, вряд ли бы я кому доверялся и раскрыл свою тайну. Я думал, как можно быстрее повзрослеть и самому объясниться с Кларой Евсеевной, но эта была всего лишь мечта ребенка, который считал себя жертвой взрослых. Часто я метался повсюду один, не разобравшись в своих чувствах, а порой совершал опасные действия, даже рискуя своей жизнью.
Ахмед не раз спасал меня от разных глупостей и ходил по пятам, не подозревая о причинах моих резких изменений, что мир мне не мил, что я разочаровался в обществе уже в таком молодом возрасте. Какой бы Ахмед не был глупым, я уважал его за преданность ко мне. Я проводил свои досуги в основном только с ним. Мы всегда пасли коров вместе на свежих травах на берегу широкой красивой реки, которая протекала по окраинам Ташкента. Она протекала, как наша жизнь, унося с собой наши тайны и грехи. Только тут мы чувствовали себя уединенными на лоне природы. Мы каждый день купались, плавали как рыбы в воде, прыгали с высоты, вырабатывая в себе мужество. Не дыша под водой, мы могли удержаться несколько минут, что даже бывало страшно, если конечно вода мутная. Но эта была всего лишь физическая сторона закаливания двух мальчиков, только вступающих во взрослую жизнь. Мы гнали из себя страх, не имея представления, что есть еще духовный аспект решения этого вопроса, чтобы крепко шагать по жизни. У нас оставалась только одна каменистая вершина (по высоте примерно с четырехэтажный дом), с которой мы ещё не спрыгивали.
Однажды я как-то поднялся на эту высоту и посмотрел на Ахмеда, стоящего внизу на другом берегу реки, и после того держал долгую непонятную паузу, пристально глядя в глубину небо. Я не очень-то понимал, зачем я тут стою и что дальше... Тут Ахмед закричал, что, мол, я с ума сошел? Он знал, что я могу пойти на риск наперекор ему, и повторно кричал, чтобы немедленно я спускался вниз. В ответ я ему: «Клара Евсеевна тебя одной рукой уложила наповал и правильно сделала!» - тоже крикнул.
Он взбесился и сказал, что я осел. Я сказал, чтобы он завтра же покаялся перед ней и попросил извинения за все, а иначе я брошусь отсюда, и никогда меня он больше не увидит.
Это не было шантажом, а предлог, чтобы после меня не копались глубоко в моих делах и не позорили родителей, чтобы не говорили, что из-за любви к еврейке, которая проклята обществом, их сын бросился в реку.
Я жил в своем придуманном мире и не желал другой. Я любил ту сказку, в которой жили мои самые любимые люди. И вдруг прозрел, что эта оказалось только сказка… придуманная мною и все…
«Не надо этого делать, – тут же звучит голос Клары Евсеевны, - ты самый мой любимый ученик, не глупи! Этого тебе достаточно?» Я кричу в отчаянье прямо на небо: «Нет! Нет! Нет!» А Ахмед то кричит, то хохочет: «Попробуй-попробуй! Трус! Трус! Никогда я не согну голову перед ней!»
Я снова на минутку поглядел на сине-голубое небо над головой, а потом полетел вниз, как прострелянная птичка…
Вокруг меня стала совсем другая жизнь, только небо было такое же голубое, когда я очнулся от удара Ахмеда по моей груди и щеке. Он плакал. И поднял голос:
-Я же говорил, говорил я, что ты осел!!! … а ты не поверил…
Потом он улыбнулся и похвастался, как он меня вытащил с того света, что он достойный друг, а я – предатель поганый, который хотел унизить его перед еврейкой. Я взял слова обратно, и мы помирились.
Жизнь вошла снова в свое жестокое русло…
На уроках Клары Евсеевны, теперь я часто получал шуточные её замечания, что я сижу в последнее время, разинув рот, и соответственно снизил уровень своих знаний. Она не знала, какие сказки я сочиняю, какие стихи читаю, какие картинки рисую, и какие замки строю ей! Нет, она даже не подозревала и продолжала свои скучные уроки, потом ставила низкие оценки по языку в моем дневнике, не думая, что я медленно опускаюсь и опускаюсь. По литературе я знал все, но не отвечал назло ей. Я не мог соединить пару русских слов, а она все равно ставила пятерки, и это никого даже не удивляло. А мои одноклассники как прежде хором выпрашивали у нее, чтобы я на уроке по литературе рассказывал о новых прочитанных книгах.
Клара Евсеевна разрешала, но только с условием, чтобы я не затягивал дольше одного урока. В такие минуты нередко я испытывал чувство счастья и вдохновения, поскольку в глазах у одноклассников я выглядел не только первым художником школы, но и самым интересным рассказчиком. А когда я не успевал рассказать до конца урока, они сами собирались на берегу реки во главе с Лилей и продолжали знакомство с литературой разных народов из моих уст, считая, что лучше меня слушать, чем время зря тратить на толстые книги…
Почти в таком же духе пролетели наши бесценные школьные годы, и перешли мы в десятый выпускной класс. Естественно мы изменились: немного поумнели, стали более серьезными, даже красивее. Клара Евсеевна крепко вошла в учительский состав и наконец-то заслужила бесспорное уважение со стороны учителей и учеников. Она стала самым авторитетным учителем школы. При встрече со всеми, она улыбалась особой своей улыбкой, неся свет в школу. Конечно, все для нас изменилось в школьной жизни, и даже природа стала немного теплее. Мне казалось, только я остался как прежде душевно больной, к тому же хмурый и печальный. Я больше не рассказывал в классе, учился на пятерки, кроме русского языка. Всем это было странно и необъяснимо, но эту погрешность смывала моя репутация, заработанная за счет искусства, вернее, по словам учителей - талантом. Все предсказывали мне счастливое будущее, кроме Клары Евсеевны.
Она держала себя сдержанно, но, как я полагаю, это не было признаком ее высокомерия, отнюдь, - лишний раз подчеркивало ее воспитанность. Даже это украшало ее элегантность. Признаться, как бы это ни звучало нескромно, меня тоже полюбили все учителя, да и директор, и даже бесплатно отправили в Москву за отличную учебу. Стало быть, я должен был радоваться жизни, но это не получалось, поскольку я носил в сердце свою тяжкую ношу греха аж с седьмого класса, и был от этого до предела уставший…
Так и окончил я школу, но до золотой медали не дотянул, так как помешала моя четверка по русскому языку. Но в данный момент, в моей жизни это не имело никакого значения, я строил планы на будущее. Как оказалось, этого мало, чтобы освободиться от уз Клары Евсеевны. Я покинул свой кишлак и снял комнату в центре города, находящуюся в десяти километрах от родной школы. Я готовился к поступлению в ВУЗ и теперь зарабатывал сам себе на кусок хлеба. После поступления сразу же я навестил своих родителей. Первым делом они спешно мне выручили какой-то сверток, и сказали, что он меня ждет с того времени, как я уехал. Там была толстая большая книга о мировом искусстве - только можно мечтать! Ведь в то время мало кто имел такую книгу. Открыл я, и прочитал надпись:
«Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю тебе счастья и, чтобы ты, преодолев все трудности жизни, поднялся на самую вершину искусства! Клара Евсеевна Чернышева».
Пепел сгоревшей души снова воспламенился. От боли я выскочил на улицу. Посидев несколько минут у Ахмеда, я вернулся домой и, несмотря на сопротивления родителей, отправился обратно в город. Мир полон неожиданностей. По дороге к автобусу шла Она! Никогда я себя не чувствовал таким счастливым, но почему-то поздоровался с ней невыносимо холодно, как бы бесчувственный чурбан. Она удивленно остановила меня, и едва ли успела спросить: - «Ты поступил учиться?» Я всего лишь головой кивнул.
Эта была единственная моя встреча за двадцать пять лет, как я покинул родные места. За это время все ее ученики поднялись на новые ступеньки жизни, но только наши корни оставались прежними. К тому времени Ахмед не раз побывал в тюрьмах с перерывами в полгода. Лиля переехала с семьей в Крым, а я стал художником и жил уже в гуще творческой жизни.
Теперь все было позади, только оставались воспоминания. Я часто рассказывал о своей любимой учительнице-еврейке и, почему-то находил своих друзей именно среди евреев. Я никому не рассказывал о своих чувствах к ней, нежно храня в душе самое сокровенное, что было и что есть в моей жизни. Я мечтал написать о ней роман, быть писателем, особенно тогда, когда я узнал, что она уволилась из школы, и никто не знал, где она и как живет.
Однажды я приехал к старшему брату в Ташкент. Мы разговорились, и как-то вырвалось у меня имя Клары Евсеевны. Он с улыбкой сказал, что живет он по соседству с ней. Он рассказал о многом и то, что после любовной истории с одним учителем, она пострадала на национальной почве и с тех пор живет одна, ещё больная. Я был в шоке. Тут же я купил букет цветов, а через полчаса мы сидели у нее. Я не верил, что вижу ее наяву.
Надо же, как мир меняется быстро и жестоко, просто так уму непостижимо понять. К моему большому сожалению, теперь мы с Кларой Евсеевной ролями кажется, поменялись. Я разговаривал сдержанно, местами с вдохновением, а она молчала и слушала, даже не улыбаясь. Ее первый вопрос был, что стал ли я художником? Я сказал «да». Снова молчание... Мой брат был многословным и говорил много лестных слов о своем младшем брате. Вот тогда только она вдруг заговорила: - «Акрам был самым моим любимым учеником в школе!»
Меня током ударило вдруг! Она повторила те же самые слова, которые я слышал, когда стоял на вершине между жизнью и смертью. Все как кинолента прокрутилось перед моими глазами, … я снова почувствовал благовонные запахи свежих трав, на которых лежал я тогда полумертвый, … будто глотал снова запахи жизни, … Ахмед все хохочет да хохочет…
Клара Евсеевна вдруг энергично встала с места – будто вспомнила о чем-то, поковырялась в шкафу, взяла какую-то тетрадь, улыбнулась, после чего показала мне. Поразительно! Она хранила столько лет мою тетрадь, в которой я нарисовал ее портрет. А на другой странице тетради была моя первая творческая работа, а в ней все еще ждала та самая девочка Ассоль свой сказочный парус, который ассоциировался с самой Кларой Евсеевной…
Вскоре мы тепло попрощались, как самые близкие люди на земле. А через год снова я приехал к ней с букетом роз. Я даже не знаю, чем бы все это закончилось, если бы я тогда успел подарить ей эти цветы, … Нет, не успел… цветы нашли место рядом с кучей других красивейших цветов, которые как теплое одеяло покрывали ее свежую могилу.
Я стоял перед ней и вспоминал первую нашу встречу и дальше, и дальше... она заполняла мою душу, которая теперь была опустошенной, как будто я лежу в сырой земле, а она стоит надо мной…