фото Марии Руда из спектакля "Душа, родившаяся где-то..."
Две маленькие старушки шли по аллее Переделкинского дома творчества.
– Та, что справа, Анастасия Цветаева, пойдём познакомлю, – сказал Леонид Аронович Жуховицкий, к которому я приехала, как молодой драматург обсудить свои пьесы.
И мы пошли к старушкам. Читала ли я к тому моменту воспоминания Анастасии о сестре и вообще её прозу? Думаю, что ещё нет. Иначе я бы эту случайную встречу в Переделкино запомнила до мельчайших подробностей. А так… увы, увы, увы… Смутный образ, общие слова о здоровье, о публикациях, о погоде… То есть, говорил Жуховицкий, явно хорошо знакомый с обеими дамами, а я рассматривала их старомодную одежду, сухощавые пальцы, морщинистые лица, и думала, как все молоденькие балбесины: «Неужели и я такая буду?! Нет, ни за что! Надо непременно умереть молодой…» И ждала, когда их разговор закончиться, и классик советской драматургии продолжит пророчить мне большое литературное будущее. Поговорили. Раскланялись. Разошлись. И только спустя сутки, уже в Москве, до меня вдруг дошло, что я стояла рядом с родной сестрой той самой Марины Цветаевой. А-а-а-а… Поздно.
Другая встреча, теперь уже с сыном Анастасии, племянником Марины, Андреем Трухачёвым случилась в год празднования 100-летия со дня рождения Марины Цветаевой. Меня пригласили к участию в цикле литературно-музыкальных концертов, посвящённых юбилею. Андрея Борисовича я увидела на одной из репетиций. К тому времени я уже понимала, кто он, и что встречи с такими людьми – особое событие, и всё же… Ах, вероломная память недальновидной молодости… Вспоминается только, что в свои 80 лет он был галантен, целовал всем женщинам руки, а когда у меня сломалась молния на сапоге, бросился помогать. «О да, это так похоже на папу!» – Скажет потом Ольга Трухачёва. Я видела, что ему не всё нравится в нашем поэтическом действе. Но он высказывал замечания крайне тактично, с уважением к современным авторам и с тонким, едва уловимым юмором. А на выступлении в роскошной Шаляпинской гостиной он задремал в кресле прямо на сцене. Это было в сентябре 1992 года, ему оставалось жить четыре месяца.
Третью встречу с представителем цветаевского рода я помню уже лучше. Один знакомый позвонил мне и спросил, хочу ли я попасть в последнюю квартиру Анастасии Цветаевой?
– Ещё бы! Конечно!
– Тогда едем прямо сейчас. Там Оля приехала перебрать вещи.
Простая однокомнатная квартире в самом обычном доме. А мне казалось, что Анастасия Цветаева, как и вообще все известные люди, должна была жить в каком-то особенном: в особняке, или хотя бы в старинном… А тут стандартный типовой, правда в центре — Большая Спасская улица, д. 8, кв. 58. В квартире было всё так, как если бы Анастасия Ивановна просто вышла и вот-вот вернётся. Посуда на кухонном столике, книги и бумаги на письменном. А по стенам фотографии, так хорошо знакомые каждому школьнику! Только здесь не копии, а оригиналы. Фото в рамочках и без, некоторые с подписями, есть явно очень старые, с трещинками по углам. Девочки Марина и Ася в почти одинаковых платьицах. Иван Владимирович Цветаев в парадном мундире. Марина с Алей. Борис Пастернак. И ещё, и ещё… Исторические персоналии для нас, просто близкие и родные люди для неё.
Ольга рассказывает что-то про сестру Риту в Америке, я всматриваюсь в лицо молодой женщины, ищу сходство с Мариной – всё же внучатая племянница. И мне кажется, я это сходство нахожу, особенно в линии губ. Ну да, кто ищет, тот найдёт. И я думаю, как ей, этой Ольге, живётся, чувствуя на плечах груз ответственности – потомок такого рода! Как это? Наверняка, мы все тоже живём с грузом прошлого, укоренённые в этом прошлом, в том, что было до нас, что в нас изначально по праву и обязанности рождения. Но для всех обычных людей это абсолютно личное дело, а вот у потомков такого рода? Это ведь иначе? Или нет?.. Хочу спросить, думаю, как поделикатнее сформулировать, но Оля уже торопиться, и я в последний раз обхожу квартиру, пытаясь впитать атмосферу, поймать тонкие поля ушедшего, знакомого по книгам мира.
Когда в 2002 году возникло предложение поставить спектакль о Марине Ивановне, эти три встречи победили сомнения, а имею ли я право играть такую личность. Сомнения для актрисы, может и странные, но я ещё и писатель, и потому для меня играть Цветаеву – это много больше, чем роль! Это некая тончайшая связь поэтической стихии, связь в том мире, где физическое пересечение во времени и пространстве не имеет значения. Это встреча и общение с Мариной – Встреча, на которую действительно надо иметь Право! И общаясь с сотрудниками музея, читая материалы только что, в 2000 году, открытого архива, работая над сценарием спектакля «Морская тропа» , я всё время писала Марине письма… Причём, самые настоящие, не на компьютере, а от руки в тетрадку. Марина так любила тетрадочки! Я писала так, как если бы она действительно могла их прочесть. Советовалась по поводу готовящегося спектакля. Рассказывала ей о её музее, какие люди там работают, какие приходят в гости. А всё, что происходило в это время вокруг, я воспринимала, как её ответы. И название «Морская тропа», возникшее в голове «как бы ниоткуда», и все постановочные решения, и музыку Вивальди, и песни Мориса Шевалье, – всё было Её подсказками. А стихи в это время у меня писались абсолютно в цветаевской стилистике – её ритмы, её образы, её рифмы и пунктуация. И всё же в последний момент мы с Ириной Егоровой придумали сценарный ход, чтобы я играла не саму Цветаеву (мне это было слишком страшно), а девушку, нашедшую на чердаке Маринин браслет, и вдруг на какое-то время погрузившуюся в чужую память. Спектакль получился сложный, многоплановый – сплошной шифр. Работники музея были довольны, зрители ничего не понимали. И сыграли мы этот спектакль всего 17 раз.
В 2004 г. театр решил сделать другой спектакль о Цветаевой, простой, для школьников – основные биографические факты, самые известные стихи. Спектакль в рамках образовательного проекта, так сказать, в помощь учителям литературы. Теперь по сценарию девушка-студентка писала курсовую о Цветаевой и так увлеклась, что Марина стала приходить к ней и рассказывать о себе своими стихами. Трудно сказать, почему и этот спектакль («Голос мой крылатый») не задержался в репертуаре. Должно быть, Цветаева не умещается в «простое».
Казалось бы тема Цветаевой уже ушла в историю театра, и возвращаться к ней мы не собирались, но… Много раз замечала невероятную вещь: не мы выбираем спектакли, которые ставить, а они выбирают нас…
И вот, работая третий сезон на теплоходах Мостурфлота, обеспечивая бесперебойную работу театра в течении всей навигации (с мая по сентябрь!) в один из рейсов оказалось, что никто из артистов ехать не может, и мне в быстрые сроки надо сделать моноспектакль… Да ещё такой, чтобы не разочаровать требовательную теплоходную публику, привыкшую к высокому уровню спектаклей «Комедианта». Думать долго не пришлось. Единственный материал, наработанный внутри, и с готовыми сделанными фрагментами – Цветаева. Да, в предыдущих спектаклях были заняты и другие артисты, и сценарий надо было переписать – сделать из двух старых один новый. И фонограмму перемонтировать, и новые решения найти, а моноспектакль – сложнейший театральный жанр. Но через две недели после принятого решения на борту теплохода «Михаил Булгаков» состоялась премьера – «Душа, родившаяся где-то…». Осенью спектакль был сыгран в музее поэта в Болшево, потом на фестивале «Театральная обочина», сейчас он в репертуаре театра…
Какова будет его судьба дальше? Пока ясно одно – тема Цветаевой не отпускает. Значит, ещё не исчерпана! Ах, да можно ли вычерпать море? А мир Цветаевой – это океан!