Рассказ о семейной реликвии, спасительном кувшине, мы находим в воспоминаниях Василия Ивановича Безрукова, жителя деревни Черепково, что рядом с Кудиновым.
***
В нашем доме хранится реликвия – незатейливый латунный кувшин, который спас жизнь моему отцу, проделав путь из Бутырского СИЗО на Вологодчину и обратно в Московию в деревню Черепково.
Мой отец, Фёдор Алексеевич Кошёлкин, родился 17 февраля 1904 года в деревне Черепково. Его родители Алексей Дмитриевич и Федосья Ивановна вели крестьянское домашнее хозяйство. Отец был младшим ребёнком в семье, кроме него были сёстры Саша, Поля, Дуня и брат Василий. Сёстры вышли замуж, а Василий в 1920-е годы поехал менять вещи на продукты и пропал.
Фёдор с детства помогал по хозяйству, умел управляться с лошадью и коровой. Он хорошо учился, в 1914 году окончил Кудиновское земское начальное училище. Как он рассказывал, тетрадки и учебники в школе были бесплатные, а выпускников возили на экскурсию в Кремль. Отцу предлагали учиться дальше, но началась Первая мировая война, и стало не до учёбы.
С двенадцати лет он уже пахал свой земельный надел и надел сестры Поли, которая жила через четыре дома, у неё не было лошади. Сажали в основном картошку, излишки продавали. Занимались и производством кирпича: копали глину, формовали, обжигали кирпич в горнах, которые находились рядом с деревней.
Дед много болел и умер в 1925 году, когда на месте старого дома ставили новый сруб. Заканчивать строительство досталось отцу. Из старого дома построил сени и клеть с омшаником, ещё были большой крытый двор для скотины и житница.
В 1926 году мой отец женился на девушке Марии из села Кудинова, в 1927 году у них родился сын Николай.
В 1932 году начали создавать колхоз. Отец и ещё один товарищ вступать в колхоз отказались. Тогда их в назидание остальным раскулачили, хотя они были середняками. Отобрали лошадь и корову, хотели отобрать и дом, но его мать Федосья Ивановна сказала, что лучше умрёт, а из дома не уйдёт. Впоследствии мой брат Николай женился на дочери того, кто раскулачивал, чем очень огорчил отца, а моя дочь вышла замуж за правнука второго раскулаченного.
4 января 1932 года отца арестовали по статье 58 п.10 Уголовного кодекса (контр-революционная деятельность), содержали в Бутырском СИЗО. Дома осталась мать и жена с ребёнком. После ареста мужа ей пришлось развестись и взять девичью фамилию Безрукова.
17 марта отцу дали 2 года лишения свободы. В Бутырке он находился до 15 января 1933 года, потом его досрочно освободили и дали два года выселки в село Шуйское Междуреченского района Вологодской области. Перед отправкой сокамерники подарили ему латунный кувшин.
Выселенцев привезли в Шуйское и бросили на произвол судьбы, они были вынуждены ходить по домам и просить милостыню. С одним товарищем по несчастью решили они бежать. На поезде без документов ехать было нельзя. Шли ночами, а днём отсиживались в сугробах. В кувшине они топили снег и заваривали хвою. Так они дотопали до Москвы, где и расстались. Отец пошёл в Черепково, а товарищ – в Воскресенск. Больше они не виделись.
Вернулся отец домой, встретился с семьёй. Как жить дальше? Помог ему хороший знакомый из деревни Каменки – Владимир Павлович Ларионов, 1896 года рождения. Он отдал отцу свой паспорт, заявив в милицию о потере. Чтобы казаться старше, отцу пришлось отрастить усы.
Став Ларионовым, отец понимал, что укрыться лучше в большом городе. Он поехал в Москву и из землепашца превратился в кочегара. В Москве в общежитиях он прожил 15 лет до 1948 года. С начала и до конца Великой Отечественной войны служил в войсках противовоздушной обороны Москвы, защищал столицу от немецких стервятников.
По ночам, стараясь быть незамеченным, он приезжал домой. Родственники и некоторые жители, с которыми он случайно сталкивался, знали об этом, но молчали, не выдавали его.
18 сентября 1936 года родился я. Кого записывать в отцы? Сестра матери пошла регистрировать моё рождение и «с потолка» записала отцом Ивана Ивановича Степанова, а фамилию мать мне дала свою. Когда дядя Володя Ларионов узнал о моём рождении, предложил в отцы записать его. Тогда я мог бы стать Василием Владимировичем Ларионовым, вот только Василием Фёдоровичем Кошёлкиным я быть не мог!
Когда я пошёл в первый класс, учительница стала знакомиться с учениками. Я сказал, что я – Кошёлкин. Дома мать интересовалась первым днём занятий, я рассказал, что учительница спрашивала фамилии, и я ответил – Кошёлкин, ведь я действительно так думал. Тогда мать мне сказала, что моя фамилия – Безруков. На следующий день в школе я заявил, что я – Безруков, а не Кошёлкин. Учительница улыбнулась – она всё знала…
***
О шерстяной шали, ставшей семейной реликвией, мы читаем в рассказе Татьяны Васильевны Мавриной.
***
Моя мама, Мария Васильевна Шелакова, родилась в 1920 году в Орловской области Мценского уезда в селе с красивым необычным названием Гладкое. Её отец, мой дедушка, Василий Константинович Шелаков в сельской школе был учителем естествознания и вёл уроки труда. В свободное от работы время в местном храме был старостой. Моя бабушка Ксения Владимировна вела домашнее хозяйство, воспитывала пятерых детей и работала в колхозе. Мама была самым старшим ребёнком. Каждое воскресенье дедушка собирал всех своих детей и вёл в храм на литургию, а бабушка оставалась дома: топила печь, доила корову-кормилицу, кормила многочисленную живность.
В 1938 году мама приехала в посёлок Электроугли к своему дяде, родному брату отца, Данилу Шелакову. Данил Константинович приехал сюда со своей семьёй в 30-х годах после раскулачивания. У него, помимо всякой живности, была ещё и лошадь, которую тогдашние власти посчитали элементом зажиточности и эксплуатации. У дяди тоже было пятеро детей. Семья жила в железнодорожном бараке, недалеко от станции, которая называлась тогда «Кудиново».
С собой из родного дома родители дали Марии самое ценное, что у них было: икону Казанской Божией матери, которой благословила её мама в дальнюю дорогу и ручной работы тонкую шерстяную шаль с алыми розами на зелёном лугу и очень красивой каймой. Эту шаль подарил моей бабушке её жених Василий (мой дедушка) в день свадьбы в 1909 году. Подарок пережил голодные военные и послевоенные годы, у бабушки не было даже мысли поменять его на хлеб или продукты. Эта шаль была в целости и сохранности до 1960 года. После рождения в 1958 году моих двоюродных сестёр, девочек-двойняшек, мама разрезала эту шаль на четыре равные части и подарила своим племянницам и мне на память как семейную реликвию. Четвертушку этой шали я храню до сих пор…