Помню, когда у нашей математички начинал крошиться мел, она, стоя у доски, не поворачиваясь лицом к классу, громко произносила: «Видимо, такой же неисправимый троечник, как ты, Чемоданов, произвёл этот некачественный продукт».
Как мне казалось, Галина Николаевна по-своему, где-то слишком глубоко в душе, меня даже любила, выражая свою исключительную симпатию необъяснимыми поступками и фразами.
Будучи нашей классной руководительницей, она запомнилась мне как человек-метафора.
Когда из двух восьмых классов решили сделать только один девятый, наша Галина Николаевна, в школьном просторечье – Циркуль, активно взялась кроить список достойных. Тридцать пять человек набралось мгновенно. Школа была второй по успеваемости в нашем немаленьком городке на окраине ещё великой державы. Я, естественно, сразу оказался за бортом. Счастливая бригантина с экипажем крепких ударников и очкариков-отличников грозила отправиться в своё кругосветное плавание без меня.
Это слава Богу, что военрук наш, Юрий Васильевич (Вертолёт), слыл человеком благородным и обладал более широким кругозором, чем, скажем, другие учителя. Великодушно отпустив коллег в отпуск, он весь июль и первую половину августа руководил косметическим ремонтом первого этажа. Замещал директора школы.
Боюсь, другого шанса попасть на борт у меня не было ...
– Тебе чего, Игорь? - подняв на лоб очки, Вертолёт по-хозяйски развалился в директорском кресле. - Зайди.
– Я насчёт девятого класса, Юрий Васильевич.
– Не взяли? - он деловито зашелестел бумагами. - По какой причине?
– Да кто ж его знает, - начал я осторожную разведку боем. - Циркуль ...
– Галина Николаевна.
– Галина Николаевна, вроде бы, была не против...
– Где она сейчас? А, ну да ... в отпуске. Не знаешь, она в городе?
– Нет. Сына уехала проведать во Владивосток.
– Плохо. И без директора ...
– Так вы, Юрий Васильевич, теперь и есть ...
– А, ну да ... Если рассуждать по-военному, то у меня к тебе претензий нет, - он нашёл злополучный список. Поднёс к лицу. Опустил со лба очки. Пробежал глазами по фамилиям. Начал рассуждать вслух:
– Маршируешь ты хорошо ... не то, что Козлов с Семечкиной. Гранату метнул на «отлично» ... не в пример Васильеву, Баранцеву, Тижину и ... многим тут другим. В тире стрельнул неплохо ... не то, что Тришкин с Дударевой. Автомат Калашникова разбираешь зачётно ... Сколько человек они набрали?
– Тридцать пять.
– А мест в классе?
– Сорок.
– Во! Так чего тут думать-то?! Завтра придёшь с матерью ко мне сюда в кабинет. И документы не забудьте принести. Ясно?
– Так точно.
– Не паясничай, - он сделал серьёзное лицо. - Ещё раз увижу тебя и Вадима на балконе с сигаретами (окна наших с ним «соседок-хрущёвок» разделяла лишь узкая полоска двора с вечно пустой песочницей и ржавым турником ровно посередине), - пожалуюсь отцу! - пригрозил он, не помню уже, в который раз. - Взяли моду ...
– Больше не повторится, Юрий Васильевич, - не помню уже, в который раз виновато клялся я в ответ.
– Ладно, - быстро успокаивался Вертолёт. - Я ведь раньше тоже смолил, что паровоз Черепанова. А знаешь, как бросил?
– Нет, - нагло врал я. - Расскажите, пожалуйста.
– Ну, полк-то дислоцировался, можно сказать, в тайге. Километрах в семи от военного городка. А я на лыжах тогда бегал, что Завьялов. Но тот, наверное, не курил, - на секунду задумался военрук, морща лоб, - хотя этого точно никто не знает. Может, когда и баловался потихоньку. Но это дело такое ... сугубо личное, я бы отметил. Короче, за экипажами автобус приезжал, а я всю зиму до аэродрома сам на лыжах добирался. И механик у меня был на «Ми-4» тоже спортсмен. Жора Лаптев. Надо отметить, спирт с противообледенительного бачка сливал мастерски ... Мы разок чуть не убились, на хрен, под Читой в январе ... Но он сугубо по домино был. На лыжах не бегал. Мог запросто, под хорошую закуску, козла расписать ... Короче, до того я докурился, что по ночам стал просыпаться в холодном поту. Снилось мне всегда одно и то же. Будто кончились папиросы и купить негде. А курить страшно как хочется ... И вот я сам у себя сугубо спросил как-то: неужели привычка эта дурная сильнее воли моей железной? Неужели я, подполковник ВВС, не могу взять и бросить, на хрен, курить? Я, коммунист со стажем, должен просыпаться по ночам, как наркоман какой-то американский в Техасе и джинсах ...
– Бросили?
– А как же! Правда, получилось не сразу ... Лет через восемь.
Из коридора раздался непонятный шум. Что-то, ухнув с высоты, брякнулось об пол. По гулкому пустому коридору полетел отборный мат бригадира маляров.
– Без меня тут ну ни хрена не движется, - покачал головой военрук, нехотя поднимаясь из директорского кресла. - Иди, Чемоданов.
Я, еле сдерживаясь, чтоб не пуститься прямо тут же от нахлынувшей радости в пляс, поплёлся к двери.
– Погоди. Батя твой где сейчас?
– Под Комсомольском на объекте.
– Я там в своё время всё облетал, - Вертолёт быстро подошёл ко мне и по-отечески приобнял за плечо. - Кто он у тебя? Капитан?
– Нет, майор. Сказал, что осенью подпола дадут.
– Не дадут, а присвоят. И не подпола, а подполковника.
– Так точно.
– Ладно, пойдём посмотрим, что там у этих Айвазовских произошло.
Первого сентября, ещё до урока мира, у нашей Галины Николаевны резко испортилось настроение. Пройдя похожий, как две капли воды, на мой путь, в девятом классе оказались Толубенский, Крахмалов, Довгаль и Паша Гнётов. На следующий день нам было велено явиться в школу с родителями. Как обычно, со мной пришла мама.
– Любое ПТУ города – на ваш выбор, товарищи родители. У меня есть связи, - заговорщицки шипела директор школы. - Я смогу их пристроить даже теперь, в сентябре!
Демонстративно отойдя к окну, наша Галина молча любовалась цветочными клумбами. Жёлто-розовый ковёр бархатцев ровными дорожками огибал периметр школы.
– Жаль, что я не могу связаться с Юрием Васильевичем. Он отдыхает в военном санатории, где-то в Алуште. Произошло какое-то недоразумение ...
У Толика Толубенского оба родителя были на пенсии. Так получилось. У отца это был третий брак. У матери - второй. Его мама сильно напоминала мне мою бабушку. Такая же маленькая, сутулая от непростых прожитых лет старушка с живыми глазками и крепкими руками, в которых черенок от лопаты оказывался чаще, чем дамская сумочка. Она тихо сказала:
– Я никак не могу понять, Светлана Фёдоровна. Мой Толик и его друзья учатся в обычной советской школе. Не прогуливают, не срывают уроков. Они - комсомольцы. У них есть грамоты за активное участие в жизни школы, вами же подписанные ... Я ветеран труда, а муж мой плавал боцманом на Черноморском флоте во время Великой Отечественной войны. У него боевые награды ... Если хоть что-то изменится, я до Брежнева дойду. Вам понятно?
Галина Николаевна поспешила извиниться за брошенный посреди урока класс и тут же ретировалась. Светлана Фёдоровна, обильно покраснев, постаралась перевести разговор в нейтральное русло.
– Да разве об этом речь? Все зачислены в девятый! Хотелось лишь обратить ваше внимание, товарищи родители, на необходимость построже относиться к успеваемости ваших ребят. Усилить, так сказать, домашний контроль. Вот и всё, что я хотела вам сказать.
Мы тогда учились в шестом. Двадцать третьего февраля мальчишек попросили не входить в класс без приглашения и мы в предвкушении подарков весело галдели в коридоре. Наконец из кабинета вышла Циркуль в нарядной белой блузке. Повисла мгновенная тишина.
– Ребята, наши девочки приготовили для вас небольшой праздничный концерт. Каждый на своём месте найдёт подарок и открытку. Но сначала будет торжественная часть и председатель совета нашего класса Инна Кудина сделает доклад о текущей успеваемости. Заходите.
Я плюхнулся на стул и от удивления открыл рот. На моей парте лежало три подарка! Под каждым – открытка. Инна скучным голосом начала скучный доклад. Галина, как обычно, скрестив руки на груди, заняла своё место в углу класса, у окна. Я, сгорая от нетерпения, начал потихоньку разворачивать пакеты. «Улов» был впечатляющим: диск-миньон группы «Пламя», книга Джоржа Сименона «Признание Мегрэ», стоящий на подставке стеклянный олень и милый кучерявый зайчишка с морковкой в лапках. Я сиял от счастья.
– Инна, прервись, пожалуйста, - ледяной громкий голос быстро вернул меня к действительности. - Я вот стою и наблюдаю за вами, ребята. И все нормальные мальчики, кроме одного, сидят и читают открытки. О чём это говорит? Это говорит о многом. В первую очередь, о сущности человека, о его внутреннем мире. И тот, кто взял в руки открытку, это человек, которому интересно прежде всего содержание. Что ему пожелали, и кто ему пожелал. А сам подарок - вторичен. У человека-пустышки происходит всё наоборот. Ему бы только получить подарок. А что там ему написали и кто - совершенно неважно. Так, Чемоданов?
– Я потом прочту, Галина Николаевна ...
– Да ничего ты не прочтёшь, Игорь. Я давно уже сделала для себя определённые выводы. И они меня сильно пугают. Продолжай доклад, Инна.
Федька Тузиков, по кличке Туз, играл на ударной установке самозабвенно. Отдаваясь музыке целиком и полностью. Поэтому часто рвал мембрану рабочего барабана и ломал дефицитные по тем временам палочки. В школьном ансамбле, состоящем из десятиклассников, он и басист Коля были главными. Они вдвоём подбирали репертуар, «снимали» песни с бобинного магнитофона «Комета», распределяли, кому и как их надо играть и петь.
Верно почувствовав, что передать свои музыкальные навыки скоро будет некому (в единственном девятом классе училось всего-то человек двадцать, пятнадцать из которых были девчонками), они стали приглашать на репетиции нас с Вадимом. Я сразу решил, что буду барабанщиком, как Федька. Вадиму ничего не оставалось, как взять в руки бас-гитару «Урал».
– Чемодан, подкури-ка мне сигаретку, - кричал Федя-Туз, отстукивая быстрый ритм какой-то битловской вещи. Я прикуривал «стрелку» (сигареты без фильтра «Стрела»). Делал несколько затяжек. Зайдя сбоку, осторожно засовывал дымящуюся сигарету ему в рот. Внимательно следил, чтобы увлечённый музыкой Федя, покурив, не ожёг себе хабариком губы. Так же аккуратно вынимал крошечный окурок, «добивал» его и тушил в баночке из-под майонеза «Провансаль».
Поэтому на вопрос отца, заданный, когда мне стукнуло лет двадцать пять:
– Во сколько же ты начал курить? - я давал совершенно точный ответ:
– Вот так если уж совсем не бросая, бать, в восьмом классе.
– А выпивать? - дрогнул голос отца.
– Да примерно в этом же возрасте. Рок-н-ролл, бать, – дорожка такая ... Скользкая.
Переписав накатанную на «двойки» четвертную контрольную по геометрии, мы впятером потянулись к выходу.
– Игорь, задержись, пожалуйста. - Циркуль подождала, пока дверь в кабинет плотно закроется. - Присядь за первую парту.
Я сел напротив её учительского стола.
– В твоём доме живёт Света Дударева. В соседнем - Вика Романенко. Это положительные, хорошие девочки из нормальных, полноценных семей. Умницы и отличницы. Почему ты не хочешь с ними дружить?
– Мы нормально общаемся, Галина Николаевна.
– Я не об этом. Зачем ты связался с этой Ивочкиной?
– По-моему, это личное дело каждого, с кем ему дружить и общаться.
– Вот тут ты глубоко ошибаешься, дружок. Пока ты учишься у меня в классе, подобные дела не могут быть личными. Ты же комсомолец, Игорь. Возглавляешь у нас трудовой сектор. По пятницам проводишь с Вадимом политинформацию. Защищал честь школы на городском весеннем кроссе. Ты член большого дружного коллектива. А в любом коллективе нельзя ставить свои личные интересы выше общественных. Это подло!
– При чём здесь коллектив и Ивочкина?
– А при том, - заводилась, покрываясь багровыми пятнами, Циркуль. - Я вхожу в школьный родительский комитет и была у неё дома. И там, скажу я тебе по секрету, такое творится безобразие, что и не описать. Отца у неё нет. Мать работает на почте и живёт с кем попало ... В квартире бардак и антисанитария ...
– Да чисто у них. Не богато, конечно, но чисто ...
– А, так ты уже и на квартиру к ней ходишь? - Галина сделала каменное лицо и указала мне на дверь. - Иди. В четверг будет собрание, и мы поговорим об этом с твоей мамой.
– А мама-то моя тут при чём? - возмутился я.
– Вот и я бы с превеликим удовольствием побеседовала с Анатолием Викторовичем. Но отец у тебя – человек военный и постоянно в разъездах. Очень жаль. Иди.
Татьяна Михайловна была женщиной красивой и эффектной. Видной. Преподавала музыку. Успешно вела школьный хор и вокальную группу. Часто мотаясь с ними по различным городским и краевым конкурсам, неизменно завоёвывала в них призовые места, прославляя имя нашей средней школы.
Обладая колоссальным авторитетом у педагогов, она, тем не менее, всегда была для нас, учеников, какой-то своей. Мягкой, спокойной. Готовой в любую минуту прийти на помощь. Девчонки стайками летали в её кабинет музыки даже на переменках просто поболтать. Спросить совета или поделиться какой-нибудь «страшной» тайной.
Стена в её большом светлом классе граничила с актовым залом. В ней была дверь, через которую можно было легко попасть сразу на сцену.
При любой возможности мы старались вырваться из маленькой каморки, где хранилась аппаратура и инструменты, на простор. Будь то школьный коридор на втором этаже или актовый зал. Бывало, что нам по каким-то причинам это запрещали, и тогда приходилось репетировать в суровых условиях тесного помещения. С резью в глазах от плотного табачного дыма и периодическими постукиваниями армейским ботинком по стене из кабинета военного дела. Надо отдать должное Юрию Васильевичу: как сосед он был невероятно терпелив.
Если всё-таки удавалось выбить под репетицию актовый зал, Татьяна Михайловна вела себя, как настоящий дипломат. Она всегда появлялась с главного входа, будто и не было этой «быстрой» двери. Шагая с неизменной широкой улыбкой на лице, она говорила:
– Мужчины, мы с моими курицами закончим кудахтать ровно через двадцать минут. Я прошу вас пока повторить ноты ваших великолепных хардроковых композиций или потихоньку покурить в пятое от сцены окно. Договорились?
Мы согласно кивали головами. Она быстро разворачивалась на носочках своих чёрненьких туфелек на небольшом каблучке, ловя и прижимая к ногам взлетающую бежевую юбку. И решительно направлялась к выходу, красиво напевая:
– Че-мода-нов, я вер-ну ваам ва-шу жен-щи-ну ров-но че-рез двад-цать ми-ну-ток.
Вадим сразу хмурился.
– Опять Светка Ивочкина припрётся.
– А тебе-то что за печаль? - спрыгивал со сцены наш гитарист Юрка. - Она же к Игорю ходит.
– Она-то к Игорю ходит, а другие две дурочки из её класса к кому?
– А фиг его знает, - улыбался Юрка, доставая из нагрудного кармана рубахи мятую, напоминающую большой рыболовный крючок сигарету с фильтром. – «Стюардесса», однако. У отца стащил. Пошли, пацаны, курнём потихоньку в окошко.
Вадим был фигурой в нашей школе заметной. Высокого роста. Натуральный блондин. Симпатичный такой парень. Мог по сходной цене достать хорошую джинсу. Басист, опять же. И к кому часто на наши репетиции заявлялись «две дурочки» из Светкиного класса, лично мне было ясно, как день.
Если уж у простушки Ивочкиной получилось отхватить себе в ухажёры красавца старшеклассника, то чем остальные-то хуже?
Хоронили Женьку Драчёва в среду. В воскресенье они с отцом ходили на хоккей с мячом. Наши армейцы принимали московское «Динамо». Был матч-открытие сезона в высшей лиге. Народу набилось на открытый стадион им. Ленина под завязку. Что-то около двадцати тысяч. Русский хоккей в ту пору в наших краях уважали сильно. Армейцы всегда боролись за тройку призёров.
Рабочий городок с обилием различных заводов и фабрик. Развлечений мало. Летом – рыбалка-футбол. Зимой – охота-хоккей. Болельщики как болельщики: тулупы, валенки, водка в термосах ...
Менты решили устроить по окончании матча показательную облаву. Выявить нетрезвых любителей русского бенди.
Из четырёх выходов со стадиона был открыт лишь один. Крепчал мороз. Становилось скользко. Началась страшная давка. Когда представители властей спохватились, было уже слишком поздно ...
Женькин батя, принеся на сороковой день нам в класс конфеты с печеньем, так рассказывал об этом: «Нас восемь мужиков было с работы. Когда игра закончилась, потянулись к выходу. Сразу поняли, что началась какая-то херня и ближайший к нам выход закрыт. Двинулись, куда несла толпа. Встали полукругом, взялись под руки. Я Жеку в центр поставил. Впереди народ топчется на месте, задние прут, как танки. Никто ничего понять не может. Упёрлись, что в стенку. Все вокруг орут. Помаленьку вроде задвигались к единственным открытым воротам. Тут чувствую: шапку ондатровую кто-то мою сорвал. Оглянулся. Туда-сюда – уже и с ног сбили. Лежу. А народ прёт и прёт ... Очнулся в машине скорой помощи. Спросил врача: «Где Женька мой?» А тот как заорёт: «Всё, этого откачали! Вытаскивайте его, на хрен, из машины! Давайте следующего!» Так и потерял я сына, ребятки».
Во вторник Циркуль попросила девочек подойти к ней после уроков. На красные нарукавные повязки, в которых мы обычно дежурили по школе, пришили чёрные кантики. Наш шестой «а» на среду освободили от занятий. Галина попросила всех отгладить пионерские галстуки. Мальчики должны быть в белых рубашках, девочки – в парадной форме с вплетёнными в косы чёрными бантами.
Пашка Гнётов эти дни ходил, как в тумане, тихо рассказывая всем одно и то же: « Женька всю субботу ко мне приставал: «Пойдём, да пойдём. У бати билет один лишний есть. У них на работе сварщик слёг с ангиной. Пошли, Пашка!» А я в кино с братом собрался на «Неуловимых мстителей» в воскресенье. Потом в кафе-мороженое зашли...»
Мои одноклассники: Женька, Пашка и Серёга Тижин – жили тогда на проспекте им. 60 лет Октября, в двухэтажных деревянных бараках. Сараи, печки, сортир – на улице ... Бесконечные свалки-помойки. В десяти метрах от второй очереди домов и днём и ночью гремела железная дорога. По другую сторону проспекта дымили трубы завода «Дальмаш» и швейной фабрики «Восток». Рабочий класс, который и населял в основном жильё барачного типа. В школу ребята отсюда ходили гурьбой. Везде держались вместе. Попробуй только тронь кого-то – сразу будешь иметь дело со всеми «октябрятами».
Мы, школьники из обычного микрорайона, старались там лишний раз не показываться. Название проспекта вроде было громкое, пафосное, но жизнь там...
Наша улица, Костромская, пускай и не гремела своим звучным названием, но основную часть класса полностью устраивала: современные девятиэтажные дома, пятиэтажные панельные хрущёвки, дворы, закатанные в асфальт, обилие магазинов, два подростковых клуба, спортивные площадки, кино и танцы в ДК «Авиатор».
Собрались к десяти утра у крыльца школы. Молчаливой цепочкой потянулись за Галиной по району. В соседнем дворе, там, где жил Вертолёт, толпился народ. Венки у третьего подъезда. «ЗИЛ» с опущенными бортами, два пассажирских автобуса ... На портрете молодой парень, которого я никак не мог вспомнить. Причина и место смерти те же, что и у нашего Женьки: асфиксия, стадион им. Ленина.
Пройдя вдоль швейной фабрики «Восток», пересекли на светофоре проспект 60 лет Октября. По левую сторону потянулись бесконечные бараки. Где находится дом, в котором жил Женька Драчёв, я точно не знал. Только пару раз был тут по каким-то мальчишеским делам у Пашки Гнётова. А он говорил, что они почти соседи.
Всё они там были соседями. Соседями по несчастью родиться на этом мрачном проспекте.
Кому-то, как семье Серёги Тижина, повезло больше. Они получили квартиру в новом, быстро растущем микрорайоне. Кто-то, как Пашка, так и остался на долгие годы между двух не смолкающих ни на минуту дорог. Автомобильной и железнодорожной. А кому-то, как Женьке Драчёву, не повезло совсем ...
В бараках, не считая нашего одноклассника, хоронили ещё четверых «хоккеистов». Все были заводчанами. Рабочий люд - знатный болельщик! Верный и преданный своей команде до конца.
У подъезда на лавочке сидело пятеро музыкантов. На коленях они держали разного размера трубы, а один, самый толстый из них, придерживал рукой стоящий рядом большой барабан. Мужики, покуривая, о чём-то негромко переговаривались. Тот, что был с тромбоном, при нашем появлении быстро сунул в карман пальто стоящий в ногах на снегу гранёный стакан. Подъехало три фабричных автобуса.
Мать Женьки уговорила отдать ей из морга тело сына накануне вечером. Всю ночь провела у гроба. Рядом с ней постоянно дежурила медицинская сестра тётя Вера, мама нашей одноклассницы Оксанки Прилепской, живущей тут же, на проспекте. Тихо отдавал какие-то распоряжения каким-то чудом ещё державшийся на ногах, осунувшийся и ставший как будто ниже ростом высокий Женькин отец. Нашу Галину они узнали не сразу. Она принесла от имени школы соболезнования. Мы положили в ноги покойного по две красных гвоздики.
Женька вытянулся сантиметров на десять. Школьный костюмчик был ему теперь откровенно мал. В гробу лежал наш повзрослевший за эти три дня одноклассник с лицом песочно-серого цвета. Из-под белого воротничка рубашки виднелись две тёмные гематомы от женских каблуков.
В комнате, где лежал Женька, было тяжело дышать. Стоял специфичный запах, было сильно натоплено. Сидело и стояло много народа.
Мы разделись в смежной комнате. Галина решила, что стоять у изголовья мы будем парами. Каждая по пять минут. Моим напарником стал Серёга Тижин, мы шли третьими по счёту. Трое девчонок подошли к Галине и сказали, что плохо себя чувствуют. Она их отпустила домой.
Вернулся первый караул. Еле сдерживая слёзы, ребята схватили куртки и сразу выбежали на улицу.
– Сергей, Игорь, пойдёмте, - тихо скомандовала Галина. Мы на ватных ногах дошли до проёма двери в печальную комнату. Остановились. У гроба стояли Инка Кудина и Светка Дударева. Обе хлюпали носами и, задрав головы, смотрели в потолок. - Сейчас разревутся, - вздохнула классная и замахала им рукой, те стали быстро пробираться к выходу. Настала наша очередь. – Давайте, мальчишки! Постарайтесь продержаться хотя бы пять минут. Не подведите!
По левую сторону, там, где у изголовья на табуретках сидели мать Женьки с медсестрой и родная его тётка, встал Серёга. Я в метре от него по другую сторону.
Стараясь не смотреть на Женьку, я нашёл в самом углу высокой комнаты болтающуюся паутину то ли с мухой, то ли с самим пауком точно посередине. И постарался больше ничего вокруг не видеть.
Женькина мама постоянно что-то говорила, качаясь из стороны в сторону, поправляя сыну то пионерский галстук, то теребя чёрную бахрому материи обитого по периметру гроба. Напичканная какими-то лекарствами, она, казалось, находилась в каком-то другом мире.
– Серёженька, - услышал я её обессиленный голос. - Вы же были друзьями с Женей, - она взяла бедного Серёгу за руку, - всегда везде вместе. Позови его, может, он тебя услышит? И вы опять пойдёте гулять ...
– Галина Николаевна! - что есть мочи заорал я. - Галина Николаевна!
Очумевший Серёга качнулся в мою сторону. Медсестра, говоря что-то успокаивающее, постаралась отвести от него руку. В проёме показалась обеспокоенная криком Галина с четвёртой парой караула. Мы быстро покинули свой пост.
– Одевайтесь и бегите домой, - тихо сказала нам классная.
Зайдя в квартиру, я разбросал по прихожей одежду и, плюхнувшись на диван в ботинках, проревел до вечера, пока не пришла с работы мама.
В нашем распоряжении было два футбольных поля. Одно школьное и оттого почти всегда несвободное, другое – в находившемся неподалёку обычном дворе между двумя домами. Диагонально его пересекала тропинка, по которой ранним утром спешили к автобусной остановке жители района. Вечером, возвращаясь с работы, эти же жители, забывшись, частенько оказывались в центре наших футбольных баталий. Мешая проводить хитрые комбинации, ругая нас и путаясь под ногами. Иногда приходилось даже прерывать набравший хороший ход матч.
Если играли вместо какого-нибудь урока, то на команды делились просто. Французы против англичан. Когда двор на двор, то выбирали всегда капитаны. Авторитетные старшие ребята. В таких случаях я обычно попадал в состав лишь пятым или шестым. Футболил посредственно, но за честь двора готов был биться до кровавых коленок и сбитых локтей.
Заболела наша химоза Елена Васильевна. Расписание перекроить не успели, и мы вместо пятого урока химии помчались на дворовое поле. Быстро поделились. Я, как обычно, возглавил нашу «французскую» защиту, предупредив всех, что последний может играть за вратаря и брать мяч руками в пределах штрафной. Договорились на два тайма по двадцать минут каждый.
Когда мы к пятнадцатой минуте повели в счёте 4:2, на краю поля появилась быстро идущая по тропинке Татьяна Михайловна. Нервно оглядываясь, она была готова в любую секунду перейти на бег. Из-за угла дома показалась шатающаяся фигура нашего физрука.
– Таня, постой! - орал Свисток. - Я тебя всё равно догоню!
– Не позорь ни себя, ни меня, Валера! - кричала через плечо в ответ наша музыкантша. - Иди проспись!
– Я желаю объясниться! Ты мне всю жизнь исковеркала! Певунья, пля, фигова! - прибавлял шаг Свисток. В кроссовках и спортивном костюме, он быстро сокращал дистанцию. - Остановись!
– Валера, отстань от меня! - уже визжала на весь двор Татьяна Михайловна.
Заметно оживились сидящие у первого подъезда бабушки. Быстро прервали свой тихий ручеёк местных сплетен и с интересом завертели головами. Мы столпились у центра поля.
– Ребята задержите этого мужлана, - приближаясь к нам, молила запыхавшаяся Татьяна. - От самой школы ведь несусь. Сейчас сердце выпрыгнет. Мне бы только до остановки добежать ...
Вдалеке показался жёлтый «Икарус». Мы переглянулись. Испытывая откровенные симпатии к обоим педагогам, решили всё же встать на сторону Татьяны. Расступились, дали ей дорогу и опять сомкнули полукруг.
Свисток набрал приличные обороты и нёсся на нас, как разъярённый бык на красную тряпку.
– Посторонись!
– Валерий Палыч, вас директриса искала, - первым нашёлся, что сказать, Вадим. «Бык» начал притормаживать. Остановился. Обдал нас винными парами.
– Когда?
– Минут пять назад приходила. Думала, вы с нами играете.
– Делать мне больше нечего, - он с сожалением ещё какое-то время понаблюдал за удаляющейся стройной фигуркой Татьяны Михайловны. - А вы почему не на уроке?
– Химоза болеет, - брякнул я. - У нас человека не хватает за англичан сыграть. Поучаствуете?
– Я немецкий учил, - задумчиво произнёс Свисток. - Чемоданов, - уже простился с погоней физрук, - возьмёшь с собой кого-нибудь и после шестого урока поможете оттащить козла в тренерскую. Ясно?
– Хорошо, Валерий Павлович.
– Футболисты, пля. Тоже мне ещё, Горинчи выискались, - бормотал себе под нос Валерий, направляясь обратно в сторону школы.
Опохмеляться Свисток завёл привычку на большой перемене. Обычно пил креплёное вино, закусывая столовскими пирожками с капустой.
Первых три урока был хмур и чересчур требователен к ученикам. Зачёты с нормативами принимал строго. Журнал посещаемости вёл скрупулезно. К освобождённым от физкультуры относился с неприкрытым презрением, заставляя бедняг то мыть пол в тренерской, то переносить с места на место тяжёлые маты.
Начиная с четвёртого урока надевал на лицо маску добродушного папаши: подшучивал над откровенными слабаками, разрешал играть в пионербол, многозначно подмигивал рано сформировавшимся девочкам в обтягивающих трико и майках, неизменно отправляя с кем-нибудь из нас записку в кабинет музыки, всегда требовал дождаться ответа от Татьяны Михайловны. Обычно та, прерывая урок, быстро вспыхивала и размашисто выводила под текстом слово «нет». Не забывая в конце поставить три жирных восклицательных знака.
Мы заранее высматривали в школьном недельном расписании, вывешенном на первом этаже, каким по счёту уроком стоит физ-ра. И, естественно, безошибочно предугадывали будущий расклад настроений Свистка на предстоящую неделю.
Две дисциплины в школе всегда были проблемными. Физкультура – после увольнения Валерия «по собственному желанию» – и французский язык.
Ближе к весне, когда мы заканчивали девятый класс, место Свистка занял угрюмый коренастый мужик, по кличке Гиря. Отработав пять лет мастером шлифовочного цеха на заводе «Дальмаш», он зачем-то решил продолжить свою карьеру в школе. Наверное, имел соответствующее образование.
На первом же уроке он произнёс вот это: «Ребята. Когда многих из вас ещё и в планах не было, я уверенно держал второе место в Дальневосточном военном округе по гиревому спорту. Был первым номером среди мичманОв Амурской флотилии». Вадим спросил: «А сколько тогда мИчманов служило в Амурской флотилии?» Гиря крепко задумался: «Да пёс его знает, честно говоря. Я ж в спортивной роте служил, а выступал за флотилию. Помню, было у них три сторожевых катера: «Верный», «Кипарис» и «Быстрый», а сколько там было мичманОв - не помню».
Гиря провёл с нашим классом всего два урока и по фамилиям, понятно, никого толком запомнить не успел. Приближался ежегодный городской школьный весенний кросс. Преподаватель решил отобрать самых выносливых, но сделать это внезапно.
Класс пришёл на обычный урок. Начали переодеваться. К нам в раздевалку заглянул Гиря.
– Выходим строиться у главного входа. Бежим десять кругов вокруг школы на время. Девки не в счёт. Понятно?
Девчонки остались в зале. Мы вышли и построились в одну шеренгу по ранжиру. Гиря внимательно проверил всех по классному журналу. Достал секундомер.
Спортсменов в классе хватало. Одних только классических борцов было пять человек. Общий круг примерно был равен пятистам метрам. Мы с Вадиком стартанули резво. Имелся план. Стукачей, слава Богу, тогда в коллективе не было.
Забежав за угол школы, мы сразу рванули к крыльцу столовки. Я помимо прочих комсомольских поручений собирал в классе деньги на обеды. Раз в неделю, по пятницам, исправно ходил к заведующей столовой. Подавал списки. Платил за желающих перекусить на большой перемене.
Никогда не пытаясь что-то там для себя выгадать специально или кого-то обмануть, я, тем не менее, стабильно имел после всех расчётов один рубль прибыли.
Поначалу меня это коробило и злило. Я проверял записи, пересчитывал желающих подкрепиться на будущей неделе, вычитал заболевших... и всё равно имел в наваре этот злосчастный рубль. Устав бороться с неизбежностью, я постепенно привык и, когда на выходе прибыль получалась на пару копеек меньше, начинал нервничать и подозревать заведующую столовой, Светлану Андреевну, в явном мошенничестве и обогащении за счёт учеников школы...
В общем, на пачку ленинградской «Стрелы» и пачку «Стюардессы» для «своей женщины», Светы Ивочкиной, я научился «зарабатывать» ближе к концу восьмого класса.
Светлана Андреевна была дамой пышной. Обладательницей бюста невероятных размеров и живых тёмных глаз на круглом, словно блин, лице. Небольшого росточка с коротенькими ножками, похожими на сардельки, она не ходила, а как бы катилась на них по столовой мелко и быстро семеня.
– Чего затаились у окошка, Чемоданов? Нашкодили?
– Нет, Светлана Андреевна. Круги считаем.
Она «подкатилась» к подоконнику. Встала рядом.
– Какой круг бегут? - сразу всё правильно поняла заведующая.
– Четвёртый.
– А всего сколько?
– Десять.
– На каком думаете присоединиться?
– На девятом.
– Логично, - похвалила нас она. - Компот принести с булочками?
– Можно, - оживился Вадим.
– Стойте тут. Нечего по пищеблоку в спортивных трусах разгуливать.
Мы съели по свежей булке с маком. Запили компотом из сухофруктов. Вернули пустые стаканы. Одноклассники начинали седьмой круг. В лидеры с заметным отрывом от остальных вырвались Мишка Васильев, Женька Рытиков и Дима Баранцев. Бежали они цепочкой, стараясь держать дыхание и не отставать друг от друга.
– Тяжеловато идут, - рассуждал Вадим.
– Да, - соглашался я. Дорожка уходила в подъём. - Баранцев начинает буксовать.
– Это Васильев с Женькой решили темп взвинтить.
– С хвоста сбрасывают, - опять соглашался я.
– Угу, - задумчиво кивал Вадим.
На девятом круге мы примкнули к лидерам. Быстро обошли их на повороте, игнорируя различные колкости в свой адрес. Обогнули спортзал. Красиво выбежали на прямую, идущую вдоль основного корпуса школы. Стоя прислонившись к колонне главного входа, Гиря глянул на секундомер. Вышел к дороге.
– Хорошо бежите! - крикнул он. - Ну-ка, пацаны, поднажмите-ка ещё немного на последнем круге.
Мы с Вадимом поднажали. Легко обгоняя вымотавшихся и сильно растянувшихся по дистанции одноклассников, финишировали первыми, успев изрядно пропотеть. К нам подошёл счастливый физрук.
– Ну, неплохо, неплохо ... Чем занимаетесь?
– Хоккеем с мячом на Локомотиве, - врал я, опершись на низкую ограду цветника.
– Бокс, - махнул рукой Вадим и согнулся пополам.
– Спортсменов видно сразу, - хлопнул он меня по плечу. - Не стойте на месте, мальчишки. Походите. Подышите. Нельзя останавливаться после таких нагрузок.
Финишировали злые Мишка с Женькой. Гиря посмотрел на секундомер, внёс их результаты в список. Прибежал, стиснув зубы, Димка Баранцев.
– Хорошо, ребята, но до лидеров вам ещё бегать и бегать.
Потихоньку приближались к финишу остальные ребята. Физрук записал ещё троих, выключил секундомер, сунул под мышку список.
– Всё! Остальные в норматив не уложились. Ходим, дышим! Вы двое, - кивнул он нам с Вадимом, - за мной, в тренерскую. Остальным – переодеваться.
– Молодцы! Тактически грамотно подошли к бегу по дистанции,- говорил Гиря, записывая наши фамилии в сборную школы на городской весенний кросс, - я сразу вас и не усёк. Правильно, что держались где-то в серединке, а к концу выдали классный спринт. - Он довольно потёр руки. - Найдёте Лёшу Милованова, скажите, чтоб больше никого не искал. Сборная готова!
Лёха жил в моём дворе. Учился в спортивном классе на год младше нас. Занимался лёгкой атлетикой в спортивном клубе армии. Имел высокие спортивные разряды. Выступал за город на краевых и республиканских соревнованиях.
– Мозги у него есть или нет? Он что, с ума спятил? - негодовал Лёха. - Куда я вас поставлю? Там такие зубры побегут ...
– Самый короткий участок сколько метров?
– Между кинотеатром «Гигант» и Комсомольской площадью. Метров, наверное, шестьсот.
– Подходит, - рано радовался я.
– Вадим вчера подходил ... Он его побежит.
– Вот же, ёлы-палы, - огорчался я, - что там ещё не слишком длинное без горок?
Центр города, где проходили соревнования, располагался на трёх крутых холмах. Там и на машине-то снежной зимой не всегда закарабкаешься. А тут ногами ...
– По улице Ленина есть прямой участок, но там метров девятьсот надо бежать ...
– Подходит!
– Тебе-то подходит, а нам теперь хоть бы в десятку попасть с такими-то мастерами ...
– Да не ворчи ты, Лёх. Кто ж думал, что так получится.
Я говорил о проблемных преподавательских местах школы. Физкультура и французский язык. Помните?
Сразу после оглашений результатов весеннего кросса Гиря написал на имя директора заявление «по собственному желанию» и был таков. А я тогда уяснил для себя одну простую вещь: то, что ты о себе воображаешь и фантазируешь, очень быстро разбивается об острые рифы действительности. Не нужно, закрывая глаза, представлять, как ты наденешь кроссовки и всем покажешь, каким должен быть настоящий чемпионский бег. Вадим, кажется, уяснил для себя то же самое. Это был худший в истории школы результат.
В самом конце девятого к нам устроилась преподавать физкультуру молодая семейная пара. Дмитрий Юрьевич и Ольга Фёдоровна. Энергичные, спортивные, ещё не растерявшие любовь друг к другу молодые люди.
Дмитрий увлекался волейболом, Ольга делала акцент на плавании.
Место было магическим, как Бермудский треугольник. Люди, попадая в него, быстро растворялись в суете непонятно откуда возникших проблем.
Дмитрий решил сделать ставку на наш класс. Волейболом кроме нас с Вадимом периодически занималось ещё четверо. Стали проводить по вечерам усиленные тренировки. Подготовились к районным соревнованиям. Неплохо выступили в июне, уступив лишь две игры явным фаворитам.
В августе старшие классы поехали в трудовой лагерь. Ольга осталась с ребёнком дома, Диму привлекли воспитателем.
Хороший был он мужик. Пару раз даже выпил с нами вина, а один раз проставился сам. Но об этом чуть позже.
Мы привезли с собой музыкальную аппаратуру. И в первый же вечер на танцах выдали: «Я Московский озорной гуляка», «Девочка сегодня в баре», «Мячик» и «Бродячих артистов». Остальное время плясали с учащимися соседней, более адаптированной к современной жизни, школы под магнитофон.
Их директриса, являясь по совместительству и начальником трудовой смены, сразу определила нас с Вадимом на хозяйственные работы в столовую. Там же оказались ребята из ВИА её школы. Потом мы с ними хорошо сдружились и выступали вместе.
Наша Галина, узнав на второй день возникший расклад, сказала мне:
– Человек, который бегает от трудностей и ищет места потеплее, - обречён. Эта сгубленная, прогнившая насквозь личность, Игорь. Пускай тебе будет стыдно перед твоими товарищами, которые выполнят и, можешь не сомневаться, перевыполнят трудовую норму по сбору помидоров и прополке моркови.
Медсестра Лена была не просто красавицей. Она была для нас эталоном какой-то нездешней свободы. Женщиной-сказкой. Мечтой.
Слух о том, что после обеда, когда основная масса тружеников возвращается в поля, Лена загорает на приозёрном, скрытом от посторонних глаз молодыми тонкими осинками лужке совершенно голой, быстро облетел лагерь.
Как два заправских индейца, мы с Вадимом, переделав наскоро все хозяйственные работы, понеслись на следующий же день проверять нашумевший слух.
Всё было верно. Леночка, растянувшись на сером покрывале, неподвижно отдавалась лучам жаркого августовского солнца. Рядом стопкой была аккуратно сложена одежда, лежал раскрытый рубашкой вверх журнал «Работница». Её гибкое стройное тело было ничем не прикрыто. Лишь игриво покрывала её светловолосую голову лёгкая васильковая косынка.
По-моему, она нас заметила. Ничем не выказав какого-либо беспокойства, медленно перевернулась на живот, нацепила на нос большие солнцезащитные очки, уткнулась в журнал.
Вечером мы с Вадимом наперебой описывали друзьям, естественно, сильно преувеличивая и дополняя сочными красками, увиденное у пруда. Получалось так, будто слева от роковой медсестры возлежал я, а справа Вадим.
Как в комнате появился быстро заинтересовавшийся этой историей физрук, мы даже не заметили. А зря.
После первых же выходных, проведённых в городе, Дмитрий Юрьевич вернулся в лагерь сам не свой. Вечером, зайдя к нам в комнату, он бросил на свободную кровать кипу фотографий, на которых он теперь был один или с дочкой. Другая половина была грубо обрезана ножницами. Как-то особенно неестественно смотрелись свадебные фотографии.
– Ольга собрала чемодан. Пожелала нам с Леной счастья и попросила забыть дочку, - тихо говорил он сам себе, ставя на прикроватную тумбочку бутылку «Агдама». – Открывайте, пацаны. Есть колбаса с хлебом и кабачковая икра.
– Кто мог стукнуть, Дмитрий Юрьевич? - раскладывал я свой многофункциональный ножик.
– Понятно кто, - доставал он из сумки нехитрые продукты, - Циркуль ваша. Кому ещё было надо?
В начале десятого класса нам объявили, что в расписании появился новый предмет. «Этика и психология семейной жизни». Предмет настолько свежий, что из учебников была лишь тонюсенькая брошюрка. Вести его будет ближайшая подруга Галины. Тамара Анатольевна, мама одного из наших одноклассников, решившего уйти по окончании восьмого класса в Художественное Училище Искусств. Смелая аббревиатура говорила сама за себя и на протяжении многих лет являлась негласной гордостью города.
Преклонных лет женщина обсуждать что-либо откровенное с нами не решалась, поэтому её уроки чаще походили на дружеские посиделки, где нам разрешалось разговаривать в полголоса, а сама Тамара не спеша заполняла в это время какие-то формуляры и классный журнал.
Как-то она робко предложила провести новомодный тест. Убедив нас, что результаты будут исключительно конфиденциальны и нужны ей для исследования. Она попросила, подписав листки, ответить на простой, казалось бы, вопрос: С кем из одноклассников ты готов пойти в разведку, а с кем бы не пошёл ни при каких обстоятельствах?
Мы простодушно заполнили графы. Пошумели и забыли.
Через две недели состоялось родительское собрание класса. Мама вернулась домой расстроенной. Усадила меня напротив, выключила телевизор.
– Почему вы так плохо относитесь к этой девочке? - спросила она, назвав фамилию.
– Ты о чём? - не сразу понял я, о чём идёт речь.
– Галина Николаевна огласила нам результаты опроса, - устало произнесла мама.
Я ожидал любого поворота событий: ругань за плохую успеваемость, обещание нажаловаться отцу на моё курение в школьном туалете, отвратительное отношение к общественным обязанностям... Но такое...
– Мам, - еле смог выдавить я, сильно испугавшись, - меня возьмут в разведку?
– Ни одного голоса против, Игорь. Я спрашиваю тебя о другом, - она устало потёрла переносицу. - Почему вы все так ненавидите эту девочку? Разве можно так? Всем классом против одной...
– Мам, - чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы, спрашивал я, - а так, как поступила Галина, так можно? Это правильно?
– Она твоя классная, Игорь. Ей виднее. Математику сделал?
– Да, - соврал я.
– Иди на кухню. Поставь воду под пельмени. Я сейчас переоденусь и будем ужинать. Отец ещё должен позвонить сегодня, - она вышла из комнаты.
Пройдёт два года и Тамара Анатольевна гордо пригласит нас в класс. Сияющие пятиклашки притихнут. Галина займёт своё любимое место у окна. Скрестит на груди руки. Строгим взглядом обведёт класс. Скажет:
– Хасбатов, положи руки на парту, чтобы я их видела. Внимание, ребята!
– Дети, - радостно начнёт Тамара, - вот перед вами стоят бывшие выпускники нашей Галины Николаевны. Посмотрите на них, - мы выпрямили спины, одёрнули с Жаном форму, - какие красавцы! И если вы будете прилежно себя вести, учиться только на «четыре» и «пять», вы непременно станете такими же! Жан Новиков – курсант военного училища, - представляла нас она, - Света Дударева – студентка медицинского института, будущий врач. Андрей Воронин учится в Высшей школе милиции, - она на секунду запнулась, встретившись со мною взглядом. - А это Игорь Чемоданов, будущий...
Автор выражает искреннюю благодарность Юлии Марьиной за редактирование рассказа.