Случай в Афганистане

Александр Матвейчук
Предисловие.

Отрывок. Лейтенант Иванов, офицер Советской армии пропавший не задолго до описываемых событий, при неизвестных обстоятельствах.
18+

Весной 1985 года, мой батальон выходил из Кунарского ущелья, где принимал участие в широкомасштабной операции, проводимой подразделениями афганской армии при поддержке советских воинских частей. Собственно так это называлось официально, фактически главная роль была как раз у наших десантников и мотострелков. Последние, то есть мы двигались вслед за десантниками и группами МГБ, блокируя населённые пункты, а то и целые долины и ущелья где производилось сплошное прочёсывание. Наша задача заключалась в том, чтобы душманы не смогли уйти от расплаты.
Бои, в которых мы участвовали, носили чрезвычайно ожесточенный характер, и шли можно сказать без перерыва все два месяца, что длилась операция. Люди были измотаны до крайности, и несколько дней отдыха в палаточном городке вблизи Барикота представлялся нам всем, и рядовым и младшим командирам и офицерам, пределом всех мечтаний. Туда собственно и двигались мы.
Как и было принято, с первых дней ввода войск в Афганистан, колонну сопровождали вертолеты, а впереди ее шла разведгруппа с саперами. И вот когда до лагеря оставалось не больше двадцати километров радист, поддерживающий связь с «вертушкой» сопровождения передал мне соединенные шнуром с рацией, наушники в паре с микрофоном.
– С вами просят связи! – пояснил он.
– Комбат! – начал разговор без предисловий пилот зависшего над колонной вертолета, хорошо мне знакомый капитан, – там впереди на дороге что-то странное!
– Что же?
– Человек, без рук и ног. Похоже, наш солдатик!
– Один? Засады нет?
– Один то один, но возможно на фугасе сидит.
– Хорошо, посмотрим, – ответил я – спасибо капитан!
Мы привыкли ко всяким не стандартным приемам, применяемым душманами, для усыпления бдительности и нанесения максимально большого урона и поэтому я остановил колонну и вслед за разведкой отправился вперед.
Перед передней машиной собралось несколько человек наблюдающих за разведчиками, часть которых карабкалась на склоны по обе стороны дороги, а часть осторожно приближались к стоящему на самом краю дороги обрубку человека. Двое, в том числе и командир разведвзвода уже миновали его и удалялись от нас с оружием наизготовку.
Когда солдаты, осмотрев скалы, дали сигнал что сюрпризов с этих сторон не будет, а лейтенант разведчик помахал рукой  что всё в порядке и впереди, мы подошли к человеку на дороге окруженном солдатами разведчиками. Не дожидаясь вопросов один из них обращаясь ко мне, странно дрожащим голосом сказал:
– Взрывчатки нет, товарищ майор!
Его товарищи разошлись по сторонам, и все вновь подошедшие, смогли рассмотреть того, из-за которого остановилась колонна, и десятки человек за нашими спинами замерли в тревожном ожидании.
Это был, по-видимому, молодой парень с выбритой до блеска головой. Возраст угадывался лишь по гладкой белой коже, других признаков, по которым можно было определить возраст, просто не было. Руки и ноги были ампутированы, половые органы тоже. На их месте остались лишь розовые, полностью зажившиеся  рубцы в виде неправильных кругов, а посредине шрама, который располагался внизу туловища, отчетливо выделялось отверстие мочевыводящего канала. Волосы в паху, как и под мышками, были тщательно выбриты. Почему-то и брови отсутствовали также. Мало того не было и век, и верхние и нижние они были аккуратно вырезаны, видимо хирургическим путем и на нас глядели голубые, не чего не выражающие, загноившиеся и безумные глаза. Белые обычно глазные яблоки, видимо от своей незащищенности были кровавого цвета, а зрачки, так как были, все время на виду беспрерывно двигались внутри круглых красных блюдец. На месте носа также красовался треугольный рубец с двумя дырочками почти посередине. Губы под ним и щеки по бокам отсутствовали, и через большое отверстие, проходящее через все лицо, хорошо были видны совершенно здоровые и целые зубы в обрамлении розовых десен.   
Стоит еще упомянуть что человек, представший перед нашим взором, находился почти в вертикальном положении только потому, что его тело, прислоненное к большому валуну, кроме того, еще было притянуто к нему очкуром, такими шнурами подпоясываются мужчины афганцы.
Картина была страшной. Все находящиеся вокруг некоторое время замерли в тягостном молчании. Нарушил его наш батальонный врач, который сказал у меня за спиной:
– Тут классные хирурги работали, и в хорошем госпитале, скорее всего в Пакистане, заметил, не одной открытой раны, по очереди все отрезали, давали зажить, и снова резали. На психику давят!
После этих слов я пришел в себя. Оглядел лица стоящих вокруг солдат и офицеров, увидел замерших у боевых машин солдат, распорядился:
– Всем по машинам!
Когда моя команда была выполнена, и возле меня остались только разведчики и несколько офицеров, я сказал:
– Не к чему тоску на людей нагонять, давай медицина своих санитаров, грузи парня в машину прапорщика Садулаева, у него нервы покрепче, да и ребята все старослужащие, видали виды.
Мысль о вертолете мною была отвергнута сразу. Скалы слишком близко подступали к дороге, и он не смог бы сесть.
Колонна двинулась мимо, и пока идущий предпоследним тяжелый «Урал», за ним шел танк прикрытия, с взводом Садулаева не сравнялась с нами, все оставшиеся на дороге рядом закрывали обрубок человека.
Я остановил последнюю машину, а когда колонна удалилась достаточно далеко, по рации дал команду остановиться и ей. Выбравшийся из кабины прапорщик быстро уяснил задачу, и вскоре высыпавшиеся из кузова усталые парни с удрученным видом отвязали несчастного от камня, и подняли, чтобы загрузить в кузов. Человек при этом первый раз разжал зубы и что-то промычал. Я успел заметить, что языка во рту тоже не было.
– Стойте, – вдруг закричал прапорщик, – это ведь лейтенант Иванов, Вы, что не узнаете?
Предполагаемый Иванов был опущен на землю, и все присутствующие стали его пристально рассматривать.
– С чего это ты решил? – спросил, наконец, кто-то, опередив меня с таким же вопросом на долю мгновенья. Не чего мало-мальски напоминающего лейтенанта, кроме голубых глаз в этом получеловеке я не обнаружил.
– Вот этот шрам, – пояснил Садулаев, показывая на почти уже не заметный на груди человека продолговатый рубец, – Иванов показывал мне, когда рассказывал о том, как боялся в юности, что из-за наколки на груди, его не возьмут в военное училище. Там было что-то про мать родную. Наколку эту он сделал по глупости, в юности, находясь, какое-то время под влиянием парня, со двора, успевшего побывать в зоне. Иванов, в конце концов, сжег её с помощью обыкновенной марганцовки и воды и в училище таки поступил.
Видя наши недоверчивые лица, прапорщик продолжил:
– Можете посмотреть и на спине, под левой лопаткой у него две приличного размера родинки, их я заметил в бане, когда тер лейтенанту спину. Он при этом сказал, что у всех мужчин в их роду есть такие же на тех самых местах.
Его солдаты не дожидаясь команды, развернули человека-обрубка, и мы действительно увидели те самые родинки.
  – Нет, мужики, – сказал один из солдат, – везти его никуда не надо, давайте пристрелим его!
– Ты будешь стрелять? – спросил я, и девятнадцатилетний парень не задумываясь, ответил:
– Буду, – при этом он за ремень ловким движением стянул со спины автомат, с которыми последние годы наши солдаты в Афганистане не расставались не на минуту вне пределов своих частей, – и если со мной что-нибудь подобное случится, пристрелите и меня, обязательно пристрелите. Не дай бог…..
– Давайте, правда, пристрелим, товарищ майор, – поддержал парня и прапорщик, – я лично пристрелю и все на себя возьму.
– А давайте всем взводом, залпом! – предложил теперь сержант из разведчиков, – да и поговорим с ребятами, – он кивнул в сторону колонны при этих словах, – не кто ничего и не скажет, не кому.
– Да там половина спят как сурки! – Неожиданно поддержал своего подчиненного лейтенант, – а вторая не чего толком и не поняли.
Странное дело, но при этом диалоге, мычащий до этого беспрерывно Иванов притих, как бы прислушиваясь, и вдруг замычал с удвоенной силой, усиленно кивая головой.
– Одобряешь? – сказал капитан медик, – Не такой ты братец и идиот, как кажешься!
– Вы что воины, совсем уже умом тронулись? – Теперь заговорил я. – По моему этому парню итак жить осталось несколько минут….
– Да он нас всех переживет, до конца жизни сам будет мучиться и родных мучить! – возразил кто-то, но я не обращая внимания на эту реплику, продолжал:
– И поэтому капитан ему надо сделать какой-нибудь успокаивающий укол, чтобы не буянил последние минуты жизни. – Я на мгновение замолчал, всматриваясь в суровые лица людей вокруг себя, и выбрал командира разведчиков, славящего своей смекалкой и смелостью. – Слушай меня внимательно, лейтенант! – Сказал я, пристально глядя ему в глаза. На что тот, не понимая, о чем я, все же кивнул головой. А я вновь обратился к капитану медику: – Есть у тебя такое средство?
Капитан в полной тишине тоже несколько минут смотрел мне в глаза и, наконец, внезапно охрипшим голосом ответил, тем не менее, твердо:
– Да, есть!
Пока капитан открывал свой саквояж и копался в нем, я еще раз оглядел людей вокруг себя, девятнадцать человек нас, было, заврутся, если следователь дотошный попадется, но менять ничего не стал.
Я, в тот момент, когда капитан, насадив иглу на шприц и достав дрожащей рукой ампулу с прозрачной жидкостью, так свирепо взглянул на лейтенанта разведчика, что тот даже, с растерянным лицом, отшатнулся от меня, но тут же быстро пошел прочь от нас в сторону колонны. Нужно еще сказать, что я успел прочитать название препарата на стекле, это было именно то, что я хотел увидеть. Лейтенант, между тем отойдя шагов десять, театрально вскрикнул и упал, схватившись рукой за левую сторону груди.
– Быстро к лейтенанту! – приказал я, – видите, парню плохо стало, сердце видимо схватило.
Большинство из людей вокруг меня кинулись к лейтенанту, а оставшимся я страшным голосом сказал:
– Ну, а вы что сопли жуете? К лейтенанту! – после их и оставшиеся поспешили прочь, а у замешкавшего капитана я вырвал из рук шприц и ампулу захлопнул крышку чемоданчика и буквально прошипел:
– Иди туда капитан!
Как только капитан повернулся ко мне спиной, я отломал верх ампулы, сунул стекло в карман бушлата, опустил иглу в нее и перекачал содержимое ее в шприц. Затем, спустив капельку жидкости, с кончика иглы воткнул ее под рубец, на месте где когда-то была левая рука Иванова. Тот совершенно успокоился, и как мне казалось, одобрительно смотрел на меня. – Прости парень! – сказал я, до конца выжав содержимое шприца в тело. При этом человек даже не ойкнул.После этого разобрав шприц и вместе с пустой ампулой, тоже спрятав в карман,  я быстрым шагом подошел к людям, обступившим все еще лежащего на земле лейтенанта.– Ну что тут у нас?
Я увидел, что капитан подносит к носу лейтенанта ватку, видимо смоченную нашатырем, и сказал:
– Все в порядке! – после этих слов лейтенант открыл глаза и вновь театрально затряс головой, парень был хороший воин, но артист никудышный.
– Ну что всполошились, – сказал лейтенант, брезгливо морщась и отодвигая руку капитана с ваткой от своего лица. – Голова просто закружилась, три ночи не спал…. Вон лучше к Иванову идите, упал он…..
Все повернулись к человеку-обрубку. Покинутый всеми и не имеющий больше поддержки он завалился лицом в камни и лежал не двигаясь.
Подошедшие солдаты подняли его и прислонили к тому же валуну, у которого мы и нашли его. Он был совершенно спокоен внешне, но глаза беспрерывно двигались по своим блюдцам. Человек смотрел на каждого из нас, и мне показалось, что вовсе не безумие выражали они сейчас, а боль, безмерную душевную боль.
– Успокоился, кажется! – Сказал капитан. – Но укол, все-таки ему не помешает! Чтобы в дороге не буйствовал.
Он посмотрел на меня, и я кивнул головой. Капитан открыл свой чемоданчик и вновь глянул на меня.
– Коли капитан! – сказал я, и капитан достал из металлической коробки новый шприц. Засомневался он и выбирая ампулу с различными препаратами. Я сам выбрал лекарство и дал её прапорщику:
– Не ошибиться бы, устали мы все, – у тебя самые крепкие нервы ну-ка прочитай название.
Мне нужен был свидетель. Когда прапорщик по слогам прочитал название безобидного лекарства, я взял у него ампулу и передал ее лейтенанту разведчику.
– Читай-ка и ты!
Лейтенант назвал то же самое лекарство, что и прапорщик, после чего капитан, проделав ту же самую процедуру с ампулой, что и я несколько минут назад, несколько мгновений выбирал место на теле Иванова, куда делать укол. Как не казалось мне, что след от укола, поставленного мною, не заметен, капитан сделал свой укол именно в то место что и я.
– Ну, всё, – сказал я после этого, – сейчас грузим Иванова и поехали. А, в общем, мне происшедшее видится в таком виде. Найденный нами лейтенант, видимо лишившийся рассудка оттого, что с ним сделали в плену, при нашем появлении начал вести очень буйно. А именно: он беспрерывно кричал, вернее, издавал звуки, пытался вырваться при погрузке, мало того бился в судорогах. Поэтому капитан медицинской  службы Старцев, по моему приказу сделал ему укол успокоительного средства. И всё, не каких глупых предложений не было. Все поняли?
Довольно дружно присутствующие вокруг Иванова ответили кто «Так точно!», кто «Понятно!». После чего безумного лейтенанта, наконец, погрузили в кузов «Урала», и залезли сами. Я уселся в кабину вместе с Садулаевым, и автомобиль вместе с танком прикрытия  присоединились к колонне.
 Мы уже подъезжали к своей части, когда мне по рации сообщили, что Иванов умер. Позже я узнал, что как ни трудно судить о чувствах человека без век носа и губ, всем в кузове показалось, что умирал он умиротворенным и даже счастливым.
Вскоре, приехал следователь из военной прокуратуры, и несколько дней трепал всем нервы. Но все допрашиваемые говорили именно так, как научил я после укола медика Иванову. Следователь даже выезжал на место на дороге, где нам подбросили изувеченного Иванова, и нашел, пустую ампулу, которую выбросил капитан.
В госпитале, в Ташкенте лейтенанту Иванову делали вскрытие, но как ни странно ничего не обнаружили в организме мертвого калеки, кроме следов от препарата, который вколол капитан. Я сам затрудняюсь ответить, почему так случилось. Дело в том, что вскоре капитан, который был на дороге и который делал второй укол, Иванову погиб, попав в засаду устроенной бандой боевиков, при движении колонны наших войск. Я только могу предполагать, что люди делающие вскрытие и все экспертизы, знали, что произошло на дороге видимо со слов капитана, и заключение написали так, чтобы никого не было виноватых. Я ведь рассказал всю правду командиру полка, отдав на его усмотрение свою судьбу, и он, сказав, что бог будет решать кто прав, рапорт приказал писать, так как и задумывалось мною.

1988 год, город Ташкент, Узбекская ССР.
2015 год, город Омск, Российская Федерация.