Эта необыкновенная и печальная история началась со студенческой страницы моей жизни.
Вначале совсем маленькое лирическое отступление - прости, читатель, мне этот каприз.
…мы плывем по судьбе-океану, волны кидают нас, мчат с бешеной скоростью, иногда сталкивая, иногда отбрасывая на недосягаемое расстояние. Бывает, поднимет вал высоко-высоко, а после - долгое падение в бездну. Или вдруг попадаем в полосу штиля - жизнь замирает, и мы жаждем перемен.
Как бы ни крутили нас водовороты судьбы – страница, написанная в студенческие годы, нами выучена наизусть. Мы уже выросли из детства, где над нами довлела опека родителей, но мы еще не подошли к детству наших детей, не окунулись в совсем другие радости и горести. О, этот благословенный островок в океане судьбы, имя которого - Юность.
* * *
В универе было суетно: первый день нового учебного года. Наша группа, второкурсники, стояла возле аудитории: аудитория была еще закрыта и все радовались долгожданной встрече и возможности пообщаться. Вообще, первый день занятий в любом учебном заведении должен быть вольным днем, без лекций. Какие занятия, если столько хочется выплеснуть из себя: где и с кем провел каникулы, кто с кем расстался, кто женился – обычный студенческий треп. Не до учебы, ну ни как! Мы говорили и говорили, перебивая друг друга, громко смеялись, вспоминая летние приключения.
Она стояла в сторонке, недалеко от нашей галдящей толпы, и, молча, нас разглядывала. Часто я ловила её взгляд на себе. Девушка как девушка. Не красивая, скорее ухоженная, даже стильная, она вполне могла привлечь к себе внимание. Холеное лицо, почти без макияжа, ровные, до плеч, русые волосы, одета хорошо, изящно и к месту. Взгляд внимательный, уверенный. «Новенькая, наверное», - решила я и, как оказалось, не ошиблась. Девушка не пыталась присоединиться к общему разговору, она изучала нас.
Наконец пришел преподаватель и впустил группу в кабинет. Новенькая села одна, выбрав свободное место в самом дальнем углу. Мужская часть группы с любопытством поглядывала в этот угол, взгляды девчонок имели то же направление, но выражали куда больше эмоций. Девушка смотрела только на преподавателя, и он, заметив благодарного слушателя, посвятил свою первую лекцию ей.
Бесконечно долго тянулась первая пара – все были возбуждены встречей и с трудом дождались звонка. На перемене, к моему удивлению, новенькая подошла ко мне. Её вопрос поверг меня в глубокий ступор:
- Почему ты все время смеёшься? У тебя что, ничего не болит?
Так состоялось мое знакомство с Леной, которое положило начало этой странной и грустной истории.
Несмотря на несхожесть характеров, мы подружились. Лена была обладательницей одной большой всеобъемлющей фобии – ипохондрии. У неё всегда что-нибудь болело: голова, желудок, сердце итд. Аптеки не имели такого изобилия, как её сумочка; там были лекарства на все случаи жизни. Она их пила жменями. Запивала только кипяченой водой, которую брала из дому: от некипяченой воды у неё тут же начиналось расстройство желудка. Если у кого-нибудь из однокурсников болела голова, или мучила изжога – все шли к Лене. Она знала симптомы всех болезней, ставила диагнозы, советовала, что лучше принимать; в группе Лену прозвали фельдшером. Хотя её знания медицины намного переросли этот невысокий уровень. Хочу заметить, что универ, где все это происходило, был техническим.
Лена вообще себя любила. Она регулярно посещала косметолога, стоматолога, трихолога, гинеколога и других …ологов, дабы не пропустить начало страшного заболевания, да и просто хорошо выглядеть. Если же у неё вдруг возникало какое-либо желание – преград не существовало, она всегда добивалась цели. К примеру, когда Лене нравилось платье, но не было нужного размера – она все равно его покупала, говоря при этом: «Ничего, похудею», (или «поправлюсь», в зависимости от обстоятельств). И действительно худела (или поправлялась).
Я не всегда могла понять Лену. Долгие наши споры вызвал такой случай. Ленина мама, женщина уже немолодая, приготовила себе «похоронный набор». Среди платочков, белья и прочих атрибутов, был отрез черного трикотажа производства Италии. Ткань и правду была хороша: на черном фоне рельефные черные же розы. Лена вожделела эту красоту. Страдала она недолго: не ставя маму в известность, Лена тайно изъяла желанный отрез и пошила себе обалденное платье.
- Ой, когда мама преставится, ей будет не до этого, - отмахнулась Ленка от моих укоров, - а я живая, меня это порадует.
Наши взгляды на жизнь часто не совпадали; мы спорили, иногда обижались, не разговаривали неделями. А потом мирились и продолжали дружить, дополняя друг друга.
Лена была старше меня, да и почти всех в группе. В юности разница в четыре года казалась огромной. «В её двадцать семь нужно уже иметь детей», - думалось мне. Но ипохондрия и эгоизм - не та почва, на которой растет любовь. Любви в Ленкиной жизни не было места. Ну, конечно, кроме любви к своей персоне, а эта персона была ох как требовательна!
Время шло. Как пишут в дешевых романах – ничто не предвещало беды. Однако её первые слабые признаки я уловила сразу: что-то в Лене изменилось. Она стала больше молчать, о чем-то думала, глядя в пустоту. Иногда я не могла ей дозвониться. А на вопрос: «Где ты пропадала?» - ссылалась на дела. Без комментариев.
А потом Лена вообще исчезла: не отвечала на звонки, не посещала занятия.
«Что с ней случилось?» - вертелось у меня в голове.
Это явно не болезнь - тогда Ленка вела бы себя иначе. Она бы поставила на уши всех знакомых и незнакомых врачей, и её жалобам не было бы конца. Нет, тут что то другое. Влюбилась, наконец – то? Но почему не рассказывает мне, что за тайны такие? И где она сейчас?
Правда открылась неожиданно. Мне позвонила Ленина мама и поведала такое, во что поверить было вообще немыслимо.
Да, Ленка полюбила. Её любовь была абсурдна и выше всякого понимания.
***
Его звали Граф. Это не ник, не кличка – его имя действительно было Граф. Он был цыган, и он был младше Лены на восемь лет. Несмотря на юный возраст, Граф имел трех маленьких дочерей: Джамилю, Лилу и Патрину - двух, трех и пяти лет.
Граф жил в большом доме, где, кроме него, обреталась все немалая семья: мама, папа, бывшая жена, дети, еще какие-то братья-сестры. И в этот шумный цыганский дом пришла жить Лена – со своей ипохондрией, потребностью к комфорту и личному пространству.
В это не возможно было поверить!
Лена оборвала все контакты. Она не была глупа и прекрасно знала, что никто её не поймет, а объясняться или оправдываться, ей, гордой, не хотелось. Встречалась она только с мамой, и то нечасто.
Узнав обо всем, я взяла с Лениной мамы обещание во что бы то ни стало устроить нам встречу. Мне необходимо было с ней поговорить, узнать, что происходит в её душе, представить себе всю силу любви, способную так изменить человека.
Случай поговорить представился через два месяца. Мама позвонила и сказала:
- Приходи быстрее, она скоро будет у меня.
Я помчалась со всех ног.
Во мне не было уверенности, что Лена захочет мне что-либо рассказывать. Но я ошибалась. Ленка, увидев меня, удивилась и, как ни странно, обрадовалась. Она очень изменилась внешне: похудела, повзрослела, что ли. И ей очень хотелось выговориться, а мне - послушать.
Все, что Лена рассказывала, просто не могло происходить в этом измерении: это был сюжет какого – то сериала, киношная драма, не совместимая с жизнью. Но я хорошо знала подругу, знала: все, что она говорит – правда.
Лена вела жизнь домашней прислуги. Готовила на всю семью, убирала, обстирывала. Днем все расходились по своим делам, а она оставалась с детьми. Дети были шумные, вольные, не приученные к дисциплине. И к горшку. Памперсами тоже неизбалованные. Все вопросы гигиены решала Лена. Вечером семья сходилась, жарилась полная сковорода семечек – так, за разговорами и лузганьем коротали время. Шелуха летела прямо на пол – и чистоплотная Ленка каждый вечер выметала ведро мусора. Но уйти из этого табора ей не приходило в голову: да, жить не просто, но она любит и любима. Она действительно была счастлива – я видела это в её глазах. Было что-то нездоровое во всей ситуации: Лена избавилась от старой фобии, но приобрела новую - зависимость от любимого человека. Видимо, без зависимостей она просто не могла существовать.
Все мои доводы, все слова, что я припасла, ожидая эту встречу – так и остались невысказанными. В Ленке была какая-то исступленность – то ли любовная, то ли навеянная цыганской магией. Я понимала, что она меня просто не услышит. И я молчала, слушая её невероятное повествование.
- Все, мне надо бежать, - Лена оборвала себя на полуслове и заспешила к выходу.
Я, пребывая в полной прострации, пошла домой.
А дальше… Лена пропала совсем. Её мама узнала, что Граф уехал, а с ним и её дочь. И никто не знал толком куда – то ли в Донецк, то ли в Днепропетровск, то ли еще куда - неизвестно.
Прошел год.
Мы иногда созванивались с Лениной мамой, она жаловалась, что нет вестей, и очень переживала.
Потом случилось еще одно страшное событие: Ленин старший брат пропал без вести. Он выехал на работу на своих «Жигулях» и не вернулся. Спустя неделю нашли обгоревший остов машины… и все. Мать не вынесла удара, у неё случился инсульт и, как следствие, частичная потеря памяти.
А от Ленки вестей не было.
Пока однажды не зазвонил телефон. Лена!
- Мы можем встретиться? – спросила она.
- Ну конечно! Быстро приезжай ко мне, я дома, я жду тебя! – закричала я в трубку.
Она приехала. Я не ожидала такой перемены; я просто пережила шок! Это была не та девушка, с которой я дружила столько лет. Даже не её тень – это был другой человек. И дело не только во внешности: это было бы еще не так страшно. Перемены коснулись всего: повадки, манера говорить, взгляд – все было чужое, незнакомое. Она была сломлена. Такое случается с людьми, прошедшими войну или выжившими в катастрофе.
- Лена, что произошло!? Ну не молчи, я тебя прошу – говори!
Ей трудно было начать, а начав - трудно остановиться.
Она прошла чистилище - ни больше ни меньше.
Покинув город, Лена и Графом переехали в далекий областной центр, в маленький домик на самой окраине, в железнодорожный поселок. Удобств не было, воду нужно было набирать во дворе из колонки, которая зимой покрывалась льдом и её необходимо было «оттаять». Но не бытовые невзгоды омрачали жизнь - с милым, как известно рай … и так далее.
Неприятности принес бизнес Графа: он стал приторговывать запретным зельем. Днем и ночью в их маленький домик ходили неизвестные люди, стучали в окна, ломились в двери. Иногда наведывались стражи порядка.
Но настоящая беда пришла тогда, когда Граф и сам пристрастился к отраве. Он перестал замечать Лену вообще, – он не видел в ней больше человека. Так, предмет скудной обстановки. Жизнь женщины превратилась в кошмар: она жила в непрерывном страхе. Страхе за жизнь - его и свою, страхе потерять свободу, страхе за завтрашний день. И над всеми этими страхами главенствовал один – страх потерять любимого. Она все так же любила его. Граф же становился все совершенно неуправляемым.
Одной ужасной ночью он пришел с поздно – пришел не один. С ним была молодая цыганка. Лена, устав от дневных волнений, уже спала. Граф подошел к постели и одним ударом сбросил женщину на пол.
- Вон отсюда! Давай, живо, в коридор, - презрительно, как собаке, приказал он.
Укутавшись в старую тряпку, Ленка до утра проплакала в холодном коридоре.
После ухода ночной гостьи Граф подошел к ней. Ничего не говоря, он схватил женщину за волосы и стал молча бить её головой об стену. Бил, пока Ленка не потеряла сознание. Придя в себя, испугавшись содеянного, сам вызвал «Скорую». Врачам объяснил, что жена поскользнулась и упала, ударившись головой. Лена месяц пролежала в больнице. Это были первые побои, но не последние. Граф научился бить «аккуратно», не доводя жертву до обморока.
- Как же ты можешь так жить!? - говорила я, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему, - у тебя есть мама, она в доме престарелых, у тебя квартира, стоит закрытая – возвращайся, забери маму и живите как люди!
- Я боюсь, он найдет и убьет, - тихо отвечала Лена.
Её слова разделили реальность на две части: в одной был мой мир, моя семья, мой новорожденный сынишка Димка, мои маленькие тревоги и заботы. В другой – её боль, её страх, её безысходность. Эти миры не пересекались, я просто не могла её рассказать о своей такой обыденной спокойной жизни. Это было выше моих сил.
Я не спросила её, как она смогла вырваться ко мне, как-то не пришло в голову в тот момент.
- Я ухожу, - сказала она, - но у меня есть одна просьба. Выполнишь?
- Лена, все, что в моих силах, - пообещала я.
Она достала из сумки картонную коробочку.
- Пожалуйста, спрячь это у себя. Здесь все, что для меня ценно. Больше у меня ничего нет.
- Я спрячу, не переживай. Дай мне только слово, что ты со мной свяжешься, что не пропадешь надолго.
- Как получится, - неопределенно ответила Лена.
***
Не получилось.
Прошло немало времени. Ленина мама умерла, в её квартире живут посторонние люди. Мой сын закончил университет. Тот самый, с которого началась эта история.
Время от времени я стираю пыль с заветной коробочки.
«Ах, Ленка, Ленка! В каком лабиринте ты заблудилась? А может, тебя приютила безымянная могилка?» - горькие мысли не перестают копошиться в моей голове. Мысли о такой непростой жизни, о любви, дружбе, о юности, об утраченных мечтах.
А коробочка все ждет, и я жду вместе с ней, с какой-то невзрослой верой надеясь на чудо.