Не было печали...

               
                НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ...



    Как фашист в сорок первом врывается в сладкий утренний сон крик дневального:
    - Ро-ота подъе-о-ом!!!
    Старшина нового набора зверюга Лукашевич заводит на полную громкость магнитофон":
     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО!
    В душе вспыхивает пожар протеста и одновременно  осознание его бесполезности. Мореходка - "Система"! Она легко справится с любым пожаром: одиночный потухнет на камбузе возле картофелечистки, а групповой -  на плацу под "печатание с носка и прочие пехотные штуки". Изредка объявлялись "емельяны пугачевы", и "Система" использовав весь набор воспитательных средств, благополучно сплавляла бунтаря на славный в веках военно-морской флот. Как правило, через три года "емелька" снова появлялся на КПП, притихший, помудревший, прочувствовавший, готовый продолжить путь, начертанный еще Петром Великим, и почти не претерпевший изменений за более, чем двух с половиной вековую историю. Он неровен, этот путь! Штормист! Но его, если ступил, нельзя не пройти!
     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО..! - забойно несется из динамиков, стоящих на широчайшем подоконнике.
     Я уже две бесконечных недели - курсант-первокурсник!.. Карась!.. Карасина!.. Без  права на себя! Злая зевота разрывает рот во все стороны. В старинных стенах корпуса прохладно и влажно, поэтому роба с сырцой. Она с неприятным холодком липнет к телу, прогоняя сонливость.
     - На пробежку! На пробежку-у-у! - орут групповые старшины и их замы,  бесцеремонно сдергивают одеяла с тех, кто залежался и зажимают пальцами дыхательные пути - в кубриках густое носочное амбре.
     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
     Все вокруг так неуютно, непривычно и, кажется, привыкнуть к этому просто не возможно: сиротские тумбочки, ряды пружинных кроватей, табуретки-баночки. Ни тебе занавесок, ни штор,  ни ковровых дорожек, как в уютной родительской норке.
     В длинном полутемном коридоре ротного помещения, заполненном топотом ног, кашлем, чиханьем и руганью, где так скользок надраенный паркет, стойки запахи мастики и казармы,личный состав "теряет бойцов": справедливые в своем нежелании бежать куда-то такую рань,несколько человек удачно шхерятся в баталерке; ротный писарь, прыщавомордый и лопоухий парень, с улыбкой  Фрэдди Крюгера на губах, воровато оглянувшись, скрывается за дверью командирской; в Ленинской комнате трое исчезают за широкими бордовыми занавесями.
      - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО..!
      Замстаршины роты торопит забежавших в гальюн.
     - У нас диарея!!! - слышатся вопли, усиленные аккустикой пикантного помещения.
     - С диареей бежать веселей и быстрее! - в тон каламбурит замстаршины.
     У него нелегкая судьба: он туповат с рождения и помимо трех лет КТОФа оттарабанил год в дисбате на острове Русский. С такой биографией не возможно не командовать молодняком.
      - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
      Старшина роты и старшина нового набора зверюга Лукашевич стоят на выходе из корпуса и попеременно гаркают:
      - Голый торс!.. Голый торс!.. Тельники долой!
      - Курсант Лукашевич! - сквозь топот ног и гомон, прорывается голос дежурного офицера. - Проконтролируйте, что б на стадионе не оправлялись! Убирать лично вас заставлю!
      - Есть, тащ каптан-льнант! - козыряет тот и орет, дублируя приказание. - Старшины!На стадионе не гадить!
      - Поняли, старшины?! - под общий смех раздается из толпы вопрос.
      На улице свежо и зябко. Голые торсы покрываются колючими пупырышками. К бледно-синему небу приклеен желтый круг осеннего солнца. Оно напоминает судовой прожектор, который забыла выключить нерадивая вахта. Листва опала и сквозь коричневые сплетелия ветвей и частокол деревьев виднеется стальная, бликующая вода Финского залива. Далеко-далеко, по самой черте горизонта, по тоненькой ниточке, разделяющей море и небо, бесшумно, как в мультике, ползают торговые суда, похожие на спичечные коробки. "Все флаги в гости к нам!" На небесах, смешно топорща свои кошачьи усики, довольно улыбается капитан-бомбардир Петр Алексеевич.
      - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
      Кончилось лето! Кончилось детство! Даже немного странно видеть бредущих в школу учеников. В этом солнечно-прохладном сентябре меня впервые нет среди них!!!..
      Нестройная колонна втягивается в круг стадиона. Впереди, подавая личный пример, с невыносимой тоской в лице, бежит старшина роты, покусывая губы и матеря по себя тупорылого зама, который сачканул от зарядки и шарится по роте, выцепляя зашхерившихся. Следом за старшиной - спортсмены. Бегут бодро, пусть и без особого удовольствия. За ними "золотая середина" - ни шатко, ни валко, лишь бы поскорей все кончилось. "Золотая середина" давно усвоила: между курением и спортом никакой разницы - одинаково вредно! И в хвосте колонны - "цвет роты" - быстрым шагом, вприпрыжку,по-утинному переваливаясь с ноги на ногу, зажав в кулаках - по-партизански - папиросины и с удовольствием пуская дым в атмосферу. Дым в утреннем воздухе рассеивается медленно, и по тянущемуся в залив шлейфу бегущая рота издалека, как балтийская миноноска на кронштадском рейде.
    - На шкентеле! Подтяни-и-сь! - кричит впереди старшина.
    - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
    - Гук! Гук! Гук! - попав в ногу, топочут по дорожке курсантские "гады".
    На дальнем краю стадиона, за бугорком, прикрытом жухлой упавшей травой, не то овражек, не то окопчик, оставшийся со времен войны. Несколько человек ныряют туда. Со звоном падают сбитые ногами капли росы. Пока дураки бегают, умные пересидят. В спокойной обстановке поку-урят... Задумчиво пога-адят... На последнем, пятом, круге незаметно присоединятся к остальным. Если засечет начальство - наряд на службу обеспечен. Но кто не рискует... тот не увидит Попенгаген. Я Попенгаген не видел. 
    Господи!.. Когда только мы закончим этот несчастный первый курс?!.. НИ-КОГ-ДА!!!... Нет ничего более вечного в этом мире, чем подъем, противный крик дневального, ненавистная рожа Лукашевича: "Ба-айцы!.. Здесь вам не тут!.. Мама дома осталась!" и:
    - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
    День сурка!   


                2.


    Мы уже сегодня знаем, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц и даже год. Мореходка приняла нас в свои объятия и планомерно, терпеливо выталкивает  из детства, загоняя сквозь жесткие рамки флотской дисциплины во взрослую жизнь. Как хочется поскорее стать взрослым! Как не хочется, что бы уходило детство! Этот крохотный пятачок, между
детством и взрослостью - единственное место в жизни, откуда  так хорошо видны Неоткрытые  Острова и парящие над ними Синие Птицы. Их много! Хватит на всех! Каждому по Острову! Каждому по Птице! Но чуть позже, а пока...
    - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ - ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО!
    Главная мысль той жизни - хавчик, самый приятный момент - переход на камбуз. Никогда так не "тянется носок" и не печатается шаг. Важно занять место в левой колонне. Она первая заходит в столовую. Это не принципиально, но первым приятнее. Столовая являет собой огромный зал, с высочайшим потолком, с пятью квадратными колоннами по центру, столами на полтысячи человек по тринадцать каждый. В вышине, на выступах стен, гулькают голуби и чирикают воробьи.
По столам лениво ползают обожравшиеся "стасики", а ночью с лошадинным топотом носятся упитанные серые крысы. Если с последними борьба идет с переменным успехом, то голуби и воробьи считают камбуз своей вотчиной, прилетают и улетают по желанию, благо высокие и широкие двустворчатые двери почти всегда нараспашку. На пернатых не обращают внимания, пока на стол не шлепнется жирная капля птичьего происхождения.
   На завтрак бачковой притащит подносы: маленький нержавеющий с длинным кругляшом желтого сливочного масла; большой пластмассовый с крупно порезанными буханками белого хлеба; бак - кастрюлю - с сосисками - по две на рыло - и два алюминиевых, щербатых, будто переболевших оспой, чайника. В них, коричневая, отдающая половой тряпкой, терпковатая на вкус жидкость, которая называется "чай". Витька Королев, по прозвищу Шпингалет, говорит терпкость чаю придает
наличие брома, который валят в него лопатами, дабы будущие крузенштерны и нахимовы ночами не рукоблудили. Шпингалет сечет в медицине! У него папаха - зуботехник в древнерусском городе Кострома.
   Бачковой на "глазок" делит кругляш масла на равные части. Доставшийся кусочек тщательно втирается ножом в хлеб. Затем укладываются разрезанные пополам сосиски и сверху второй кусок хлеба. Запивая "бромным" чаем, довольно мило и даже сытно, но не надолго. После первой "пары" занятий, молодой растущий организм, еще не отвыкший от маминых борщей, начинает требовать пищи. Поэтому с завтрака рекомендуется упереть кусок хлеба. Боже мой! Какая это вкуснотища отщипывать по кусочку и прикрываясь ладонью, медленно... медленно... очень медленно... жевать!.. Даже сейчас, годы спустя, я не припомню пищу, вкуснее  того курсантского хлеба. Лучше прихватить два куска, потому что обязательно подкатится незапасливый растяпа:
    - Старичок, дай хлебушка!
    Главное, чтобы присутствие хлеба в карманах не заметил старшина. Держать в карманах посторонние предметы, равно, как и руки, категорически запрещается.
    - Вы находитесь на флоте, а не в институте карманной тяги! - "узнает" уличенный и до особого распоряжения, двойной ниткой наглухо зашивает оба кармана, предварительно положив в них по среднего размера картошине.
    За обедом чуть не языком вылизывается тарелка молочного супа с вермишелью, того самого, который я с таким презрением отодвинул в свой первый курсантский обед. И, конечно, компот.
    - После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается.., - начинает Шпингалет, доставая папиросу, но его сурово обрывает старшина роты:
    - ... строевая подготовка!
    Мы трамбуем "гадами" шершавый асфальт плаца, учась "пехотным штукам", ловя на себе снисходительные взгляды старшекурсников - у них-то это  позади. Редко кто откажет себе в удовольствии сделать замечание:
    - Караси!.. Носок лучше тяните!
    В жесткое расписание режима дня затесался  пунктик "личное время". Но название свое он оправдывал как-то не очень. Замстаршины устраивал тренировки по заправке коек - "бант" уставной ширины, на подушке не должно быть кокетливо оттопыренных "ушей", на одеяле ни морщинки.
    - Не правильно заправленная койка - первый шаг к измене Родины! - подняв вверх сарделькообразный палец предупреждал он, доставал из нагрудного карманчика робы спичечный коробок, зажигал спичку и командовал. - Взлет-посадка!.. Кубрик, отбо-о-ой!
    Хорошо, что толстые советские спички горели долго. Когда в руках замстаршины оставался скрюченный уголек, мы лежали по койкам. Замстаршины медленно проходил по кубрику, проверяя, укладку робы. В кубрике наступала гнетущая тишина. Под ботинками замстаршины тревожно  поскрипывали паркетины.
     - Наряд на службу! - остановившись возле рыженького Леньки Абрамова произносил он.
     - За что?!! - вытянув шею и оторвав голову от подушки, возмущенно пищал Абрам.
     - Два наряда на службу! - тоном не терпящим пререканий, говорил замстаршины.
     За что второй - понятно: на флоте не любят лишних вопросов. А первый... Я, думаю, для самого зама оставался загадкой критерий, по которому он раздавал наряды. Скрипнув каблуками, замстаршины резко разворачивался на сто восемьдесят градусов, и обращался к Шпингалету:
     - Курсант Королев!.. Как зовут командира роты?
     - Евгений Константинович! - вытягиваясь под одеялом "смирно", отвечал Шпингалет.
     - Наряд на службу!.. Командира роты зовут - товарищ капитан-лейтенант!
     Потом мы что-нибудь мыли, чистили, протирали, который раз за день драили намастиченные полы-палубы. Все это доставляло мало удовольствия, но никому даже в голову не приходило, что место, где живут молодые сильные парни в военной форме, должен убирать кто-то другой. "Система" как бы проверяла нас на прочность: "Выдержите?.. Сможете?"
    - Тяжело? - прогуливаясь вдоль строя, спрашивал командир. - Что-то не нравится?.. Ни кого не держат... Где КПП знаете. - он останавливался, и покачиваясь с пятки на носок, пробегался взглядом по нашим лицам. - Ну?.. Кто?.. Выйти из строя!
    В роте наступала такая тишина, что было слышно, как в дальнем пятом кубрике храпит подвахтенный, а на улице кричит вольнонаемный сантехник Прошка:
    - Ку-уды-ы?!.. С-сюды-ы таш-ши!!!.. Ах-х, ты... т-таракан недодавленный!!! 
    Помнится, один вышел. Опустив голову и плечи, он уходил длинным коридором в какую-то другую жизнь, и мы, плывущие по реке юношеского максимализма, считали его предателем.
    Кое-как дотелепаем до сампо - самостоятельной подготовки. Здесь можно чуть расслабиться: положить под голову учебники с морскими науками и славно "помять харю". В коротком сне обязательно приснится девушка, и обязательно в самый приятный и ответственый момент какая-нибудь
сволочь разбудит.
    Неплохо, если на сампо заглянет земляк-старшекурсник, отведет на камбуз, принесет полную тарелку оставшихся от обеда котлет, несколько стаканов компота:
    - Подхарчись, земеля!
    Старший курс в основном питается в платном буфете при офицерской кают-компании и обеды щедро раздаются карасям. В этом случае масло в хлеб не втирается, а мажется толстым-претолстым слоем и сверху котлетка. Кстати, несмотря на постоянное чувство голода, в обмороки никто не падал и рожи у всех были, как у сотрудников мясокомбината. После такого "праздника живота" долго и гордо сидишь на унитазе, в глубокий затяг куришь беломорину и понимаешь,  что настоящее счастье рядом с тобой. А Неоткрытые Острова и Синие Птицы пусть еще немного подождут.
    Ужинать не хочется и свой паек великодушно отдаешь однокурсникам. Правда ближе к отбою приходит горькое сожаление, потому что по желудку снова начинает ползать холодный червяк.Но усталость и сон бороли этот вечерний голод.Так что, думается, если нам и добавляли бром, то совершенно напрасно. К отбою не оставалось никаких сил для рукоблудия. Только закроешь глаза, не успев согреться под одеялом, как:
     - Рота подъе-е-ом!
     И:
     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО!
     День сурка!

                3.
               

     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...
     - Гук!Гук!Гук!
     От рубки на нас смотрит в бинокль дежурный офицер. На нем портупея и кобура. Старшекурсники говорят, что в кобуре вместо пистолета соленый огурец и кусок хлеба.
     - Шке-ентель!.. Подтяни-ись!
     "Шкентель" - это и я тоже. Тащусь, загребая "гадами" мелкий щебень беговой дорожки, дожидаясь, пока Шпингалет оставит покурить. В душе тоска и вопрос без ответа: Ну и на кой хрен я здесь?!" Мои одноклассники, как белые люди, учатся в институтах, прошлое воскресенье приезжали ко мне, радостные, беспечные, с пивом и водкой. Добрая весть "Тебя ждут" застала меня в гальюне, где я посредством руки с надетой на нее резиновой перчаткой пытался прочистить забившийся унитаз. Отпуская меня, старшина по-доброму, по-отечески, доходчиво и деликатно предупредил:
     - Не рекомендую Вам даже пробку пивную в руках держать... Сгниете на тумбочке дневаль-
       ного!
     Думаю, именно тогда ко мне пришло понимание: если ночь черна, холодна и ненастна -  все равно взойдет солнце, разгонит тьму и обогреет мир. Шпингалет, ковыляющий рядом со мной, с шипеньем выпускает из легких дым, откусывает обмусоленную часть мундштука папиросы и протягивает вкусный жирный окурок. Я с удовольствием затягиваюсь  - начинает восходить солнце! Через два месяца оно поднимется еще выше: окончится карантин, нам выдадут форму номер три, и
мы станем готовиться к первому увольнению. А незадолго до этого дня, как коробейники, поползут по "карасинным" ротам выпускающиеся курсы, продавая остатки своей уже ненужной формы: коричневатые ремни из настоящей кожи с военморовскими пряжками - звездой посреди якоря - / на курсантских якорь без звезды/- мицухи с лакированными неуставными козырьками, широчайшие клеши. Моя мама до сих пор не знает, что за свои я отдал обалдую Вовке Воропаеву из 9 роты 15 полновесных советских рублей.
      - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
      Я отпаривал их через газету "Комсомольская правда". В кармане у меня лежало девять рублей курсантской стипндии. У метро Автово холодный сапожник подбил каблуки ботинок металлическими набойками - и весь славный град Петров лег к моим ногам! Я мел его улицы и проспекты клешем, цокал каблуками, высекая искорки, и приставал к ленинградским красоткам, говоря нарочито хриплым голосом старого морского волка:
      - Девушка,  вашей маме зять не нужен?
      Потом дрыгался на плясах в танцевальном зале у Нарвских ворот под беспечные песенки Николая Гнатюка, но слышал все то же:
      - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!...
     На втором этаже, в открытом окне умывальника, виден зверюга Лукашевич. Он смеется и указывает рукой на нас своим однокурсникам. В роте уже созрело решение: через два месяца Лукашевич выпускается, мы его ловим за территорией и буцкаем. От КПП прыгающей птичьей походкой рулит наш ротный командир - кэп - помахивая черным портфельчиком, как школьник, получивший пятерку. Он не высок ростом, худощав, щупл в плечах и если его переодеть в гражданку, больше похож на призывника, косящего от армии, чем на капитана-лейтенанта, поэтому в роте бытует шутка: "У всех кэпы, а у нас - кэпчик!" В общем, он не плохой дядька и искренне желает сделать из нас настоящих моряков флота российского. Только методы у него странные. Настольная книга кэпчика "Педагогическая поэма" Макаренко. Он почему-то не видит особой разницы между нами и беспризорниками республики ШКИД. А рановато он сегодня. Какая "приятная" неожиданность для писаря, который сейчас "мнет харю" на командирском столе, положив под ухо "Педагогическую поэму" и накрывшись командирской же  шинелью.
     После четвертого круга старшина  останавливается и, тяжело дыша, машет рукой:
     - В роту!
     Шкентель оживает, обгоняя спортсменов, бычкуя недокуренные папиросы, опрометью мчится в корпус. Из овражка-окопчика, через весь стадион, кенгуринными прыжками, запоздало скачут умные. Они еще не знают, что из окна гальюна за ними наблюдает замстаршины и записывает в блокнотик фамилии, где уже записаны фамилии тех кто шхерился в баталерке и в Ленинской комнате.
     - НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ ПРОСТО УХОДИЛО ЛЕТО...!
     Песня была бесконечна. Ее записали несколько раз подряд, и едва закончившись, она начиналась снова. Как я ее ненавидел!!!.. А когда слышу сейчас - грущу... Ведь тогда, действительно - не было печали. Тогда я видел Неоткрытые Острова и парящих над ними Синих Птиц.

   
                2012.