ЛГУ 1973-78 гг. Воспоминания географа

ЛГУ: 1973 -78
(воспоминания географа)



ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие
Вступительные экзамены
I курс
Учебная практика в Саблино
II курс
Учебная практика в Крыму
III курс
Производственная практика на Северной Земле
IV курс
Дипломная практика на Камчатке
V курс
Военные сборы
Заключение

 

Предисловие

Еще в восьмом классе школы на уроке труда, стачивая напильником какую то окалину с непонятной мне железяки, под отвратительный скрежет других напильников о железо, от которого бежали мурашки по спине и сводило скулы, я подумал: - Надо обязательно поступить в какой-нибудь ВУЗ и получить высшее образование, иначе я так и буду всю свою жизнь напильником обтачивать железяки или сколачивать деревянные табуретки. Тем более ни то, ни другое у меня хорошо не получалось. Табуретки разваливались от первого же прикосновения, а в сделанный мною скворечник упорно не желали селиться скворцы. Один скворец однажды прилетел, и даже забрался внутрь скворечника, но вскоре вылез оттуда, посмотрел на меня с изумлением, покрутил своей лапкой у головы и улетел, чтобы больше не возвращаться.
 Итак, цель была поставлена, и в десятом классе я приступил к поиску ВУЗа, где  мне бы было интересно учиться, и чтобы там было поменьше физики, математики и черчения, которые я терпеть не мог. Особенно – черчение, ибо провести на бумаге две параллельные линии для меня до сих пор является почти невыполнимой задачей. Наверное, мне больше по душе была неэвклидова геометрия, где утверждается, что рано или поздно две параллельные линии соединятся.
Мой приятель, который работал водителем электрички, прокатил меня как-то в кабине машиниста. Смотреть вперед перед собой в электричке, это совсем не то, что смотреть в боковое окно вагона, как все пассажиры. Убегающие под вагон рельсы притягивают и завораживают. Меня это зрелище поразило настолько, что я захотел поступать в Институт железнодорожного транспорта, чтобы водить поезда с севера на юг и с запада на восток через всю нашу огромную страну. Даже съездил в этот институт на «день открытых дверей» и побывал в тренажерной кабине поезда, где перед передним стеклом установлен экран и происходит имитация движения поезда, как тогда в электричке. Но, познакомившись с тем, кого готовит институт, я понял, что, скорее всего, водить поезда мне не придется, а придется, например, проектировать мосты и тоннели. И главное, что там будет много черчения и математики. Но поскольку от слова сопромат  у меня начинали ныть зубы, то выбор «своего» ВУЗа существенно сужался. А с учетом того, что в школе мне больше всего нравилась география, то вариантов было собственно два – или Гидромет или Географический факультет Университета. Мысленно я уже представлял себя метеорологом на полярной станции, где-нибудь на Шпицбергене или Земле Франца Иосифа, передающим метеосводки, которые с нетерпением ждут капитаны ледоколов, полярные летчики и геологи. А вокруг бродят белые медведи. Но на все это, один мой умный приятель справедливо заметил: - Так и будешь всю жизнь сидеть в этой дыре и передавать всю жизнь каждые четыре часа эти сводки. Причем, будешь жить без телевизора, театров, музеев и прочих благ цивилизации, и общаться тебе кроме белых медведей будет не с кем. И не столько общаться с медведями, сколько спасаться от них. Позднее я понял, что это не совсем так, и что это замечательная профессия, но тогда он меня быстро отговорил.
В Университете, как я уже упоминал, среди прочих был и Географический факультет. Хотя я и любил географию, но географом представлял себя с трудом, поскольку кроме профессии учителя географии в школе, понятия не имел, чем еще в жизни может заниматься географ? Вряд ли мне удастся путешествовать по миру, как это делал географ Паганель в знаменитом романе Жюль Верна «Дети капитана Гранта». Но многообещающие названия кафедр: океанология, климатология, физическая география  подсказывали будущие возможные специальности. Выбор был сделан, и я решил поступать на Географический факультет Ленинградского Государственного университета. С родителями я по этому поводу не советовался, поскольку им важнее был сам факт моего поступления в любой ВУЗ. Впрочем, Университет им нравился уже тем, что первый факультет, а именно физический уже был построен в 1971 году в Старом Петергофе, всего в пятнадцати минутах ходьбы быстрым шагом от моего дома, а до 1975 года туда же в Петергоф переехали физический и математико-механический факультеты. Родители надеялись, что и географический факультет окажется там же, и мне будет очень близко добираться до него. Однако этого не случилось и, забегая вперед скажу, что географический факультет так в Петергоф и не переехал, а уже после того как я его закончил, переместился из одной части города в другую, а именно на Васильевский остров
В те годы при поступлении учитывался также средний бал отметок в школьном аттестате. У меня было 4,5, и это было неплохо, учитывая большой конкурс на этот факультет, семь человек на одно место. К моменту поступления мне еще не исполнилось семнадцати, поскольку в школу я пошел рано, с шести лет. Следовательно, армия в случае моего не поступления с первого раза, мне пока не грозила. Я имел еще один год в запасе. Документы были отданы в Приемную комиссию, и оставалось совсем немногое – успешно сдать экзамены и поступить.


Вступительные экзамены

18 июля на наш домашний адрес в город Ломоносов пришла почтовая карточка, где мне сообщали, что решением приемной комиссии я допущен к вступительным экзаменам в Ленинградский университет, что вступительные экзамены начнутся 1 августа, а мой экзаменационный лист –номер 17603

Cтатистическая справка.
Санкт-Петербу;ргский госуда;рственный университе;т (СПбГУ) — один из крупнейших и старейших университетов России. В 2009 году в состав университетского учебно-научного комплекса входит 20 специальных факультетов, 13 научно-исследовательских институтов, Канадский колледж, а также факультет Военного обучения и Общеуниверситетская кафедра физической культуры и спорта
В настоящее время в университете обучается более 32 тысяч студентов и, обучающихся на 289 кафедрах по 323 специальностям и 4 тысячи соискателей, аспирантов и докторантов. По последним данным  преподавательский состав насчитывает около 6000 человек (1000 докторов наук, более 2 000 кандидатов наук, 42 академика и члена-корреспондента государственных академий).
(данные с сайта www.spbu.ru)


Первый экзамен. Математика.

Математику я не любил еще со школы. Геометрию любил, а алгебру – нет. Вид бесконечно длинных формул наводил на меня необъяснимый страх и жуткую зевоту. В то же время я знал, что на математике сразу отсеивается половина абитуриентов. Поэтому математику заваливать было никак нельзя.
Первый день августа выдался солнечным и теплым. Напихав в карманы шпаргалок, я еду на свой первый в жизни вступительный экзамен в Университет. Впрочем, он может оказаться для меня и последним. Перед экзаменом, ожидая пока нас пригласят в аудиторию, я знакомлюсь с парнем, который нервно курит в стороне, ни с кем не общаясь. Оказалось, он приехал поступать из казахстанского города Ленинск. Это город, в котором жил персонал, обслуживающий знаменитый на всю страну нашими космическими кораблями Байконур. Андрей, так звали этого молодого человека, успевает мне рассказать, что видел многих космонавтов, что его дед, учитель географии, живет под Гатчиной в поселке Мариенбург, где остановился и сам Андрей. Впоследствии мы подружились, и, несмотря на то, что сейчас Андрей уже много лет живет в США, мы до сих пор встречаемся и с удовольствием вспоминаем былое, когда он периодически приезжает к нам в Россию.
Наступило время экзамена, и мы большой толпой ввалились в аудиторию. На огромной доске были написаны задания: арифметическая задача, задание по алгебре, геометрии и еще дополнительное задание. Причем на разных половинах доски были написаны два варианта заданий. Мне достался один вариант, а Андрею – другой.
Задачу я решил быстро и без проблем, нас еще в школе натаскали на решение подобных задач. Задание по алгебре мне помог решить Андрей. Просто написал мне решение на листочке и незаметно подсунул его мне. Поскольку отведенное время экзамена уже заканчивалось, то я решил не заморачиваться на дополнительном задании, а решить задачу по геометрии. И тут я допустил ошибку, которая чуть не стала роковой. Нечаянно я переписал половину вопроса по геометрии с первого варианта на доске, а вторую половину вопроса – со второго (не моего) варианта. Когда я построил геометрическую фигуру по записанным условиям, то удивился, какая она получилась сложная. Еще бы, она у меня нарисовалась как одно целое из двух фигур разных вариантов. Но у меня с геометрией всегда в школе было хорошо, и я попытался решить эту задачу, применив все известные мне теоремы и правила углов. Решение было по сути неправильным с одной стороны, поскольку не соответствовало первоначальному заданию, но все примененные в процессе доказательства и теоремы были правильными. Эту свою ошибку я заметил только тогда, когда на следующий день в Главном здании университета были вывешены правильные ответы на все задания. Я понял, что правильно решил только половину всех вопросов по математике и с ужасом стал ждать списков с отметками. К сочинению, которое было следующим экзаменом, готовиться я не собирался, и в ожидании списков сдавших экзамен, стал изучать возможности подачи документов в какой-нибудь другой ВУЗ, пока еще не было поздно. Когда списки вывесили, я увидел против своей фамилии тройку и, страшно обрадовался, что не вылетел после первого же экзамена, на котором сразу отсеивалась почти половина всех поступавших, и в то же время огорчился, поскольку при таком конкурсе, чтобы поступить, все остальные экзамены нужно было сдать на пятерки. Наблюдать, как абитуриенты, сгрудившись толпой, с надеждой в глазах изучают список допущенных к следующему экзамену, пытаясь поскорее увидеть там свою фамилию - зрелище не для слабонервных. Слезы отчаяния, вздохи разочарования, радостные крики и возгласы, отсутствующие взгляды увидевших «неуд» напротив своей фамилии, попытки пробиться поближе к спискам, чтобы убедиться, что у тебя стоит хорошая отметка – все здесь перемешивается и превращается в сплошной гул радости и разочарования.
Андрей тоже прошел этот экзамен, получив четверку. Следующими экзаменами были сочинение, история и география.

Второй экзамен. Сочинение.
 Сравнительно недавно я писал сочинение на выпускном экзамене в школе. Начал было писать по теме Островского «Бесприданница», но через час понял, что плохо помню книгу, и перешел на свободную тему. В результате получилось что-то свободное по книге другого Островского, Николая «Как закалялась сталь». Через пару дней местная Петродворцовая газета назвала это сочинение лучшим из школ в Новом Петергофе. Писать его было просто еще потому, что у меня была шпаргалка с цитатами из этой книги, и я в нее периодически заглядывал, чтобы процитировать отдельные места, которые я, якобы, помнил наизусть.
При поступлении в университет я уже знал, что переварить всю литературную классику из школьной программы я просто был не в состоянии, поскольку хоть и много читал, но в основном другое, более современное. Насовав в карманы шпаргалок с готовыми текстами сочинений по классикам, которые были напечатаны бисерным шрифтом на фотобумаге в виде фотоотпечатков 6 на 10 см. (я их  купил у одного знакомого), я смело пошел на экзамен, думая, что, в крайнем случае, свободную тему я уж как-нибудь осилю. 
Писать сочинения я любил. Со школьных времен у меня случайно сохранилось одно сочинение, которое я написал еще в шестом классе, еще в 1969 году. Я нашел его среди старых бумаг на даче почти 40 лет спустя. Вот как оно выглядело (все приводится в оригинальном написании, с комментариями учительницы на полях):

Сочинение ученика 6-а класса  на тему:
Книга, которая осталась в памяти.

«Поединок на атолле»

Автор этой книги, Сергей Жемайтис, написал много и других рассказов: «Теплое течение», «Журавлиная дорога», «Поющие камни».
Герой повести Фома Фомин встретил войну в Белоруссии. Его отец сражался в Красной Армии. Фома верил, что советские люди прогонят фашистов. И Фома хотел уйти в партизаны. Но мечты его не сбылись. Он попал в плен. Скоро Фома совершил удачный побег и через несколько лет очутился у берегов Тихого океана. И в самых первых жизненных испытаниях у героя повести выявляются основные черты юного гражданина СССР (примечание учительницы – какие?).
…Фома оказывается на пиратском судне. Он с помощью двух друзей ставит на дно шхуны часовую магнитную мину. Затем они залезают на каюту и из пушки и автоматов обстреливают пиратов. В это время раздается взрыв, и корабль идет ко дну. Трое верных друзей, в том числе и Фома, покидают корабль на плоту.
Скоро Фома возвращается на Родину. Война кончилась. Фома стал капитаном и опять побывал в том месте, где когда-то он остался на острове вместе с фашистом.
У фашиста был пистолет, у Фомы – нож. Но Фома победил (примечание учительницы – чуть подробнее этот эпизод).
Ниже красной ручкой учительница написала: - Хороший, точный, лаконичный язык.
Но, тем не менее, она поставила мне четверку, хотя там не было ни одной ошибки. Наверное, ей было обидно, что она так и не узнала, почему Фома, вооруженный одним ножом, победил фашиста с пистолетом? Или она пыталась понять, как Фома, сбежав из плена в Белоруссии, оказался в результате на берегах Тихого океана? Это же надо было через всю страну бежать, где уже и фашистов не было. Надо будет найти и перечитать Жемайтиса.

А уже сижу на вступительном экзамене и пишу сочинение. Темы про «классиков» (Обломов, «Война и мир») отметаю сразу, поскольку Обломова не дочитал до конца, а у Льва Николаевича внимательно прочитал только описание Бородинской битвы. Выбираю свободную тему: «Самое страшное в мире - это успокоенность». С упоением пишу про две недавно прочитанные книги Даниила Гранина «Искатели» и «Иду на грозу». Молодые и энергичные ученые физики не успокаиваются, ищут решение проблемы грозы, залетая в грозовой фронт на самолете, рискуют жизнью и так далее.
Через несколько дней узнаю результат – пятерка. Это здорово, потому что предыдущая тройка по математике по среднему арифметическому трансформировалась в две четверки за оба экзамена. Остались устные экзамены – история и география.
Много лет спустя я написал, надеюсь, последнее сочинение в своей жизни. Написал для моей соседки Ларисы, живущей напротив нашего дома, которая работала в столовой и училась в вечерней школе. Книжки читать она не любила, ее призванием было вкусно готовить, хотя не уверен, что в столовой можно готовить вкусно. Она сказала, что им задали тему сочинения про участие народа в освободительной войне против Наполеона в 1812 году по роману Толстого «Война и мир». Из «Войны и Мира» я хорошо знал только про войну, почти все остальное в книге я пропускал не читая. Я за пару часов написал ей текст, озаглавив его «Дубина народной войны», а оказалось, что надо было писать про роль Кутузова в этой войне, и мое название, где я, сам того не ведая, обозвал Кутузова дубиной, вызвало недовольство преподавателя. Соседка решила, что я это сделал нарочно, и долго со мной не разговаривала.


Третий экзамен. История.
Я сдаю экзамен по истории. Экзамен ужасен тем, что надо помнить всю историю, начиная от событий до нашей эры, заканчивая последним съездом КПСС. Причем не только историю нашей страны, а всего мира. Как это все запомнить, особенно даты? Перед экзаменом в голове полная каша из съездов КПСС, фараонов, революций, битв, войн, царей, восстаний и пятилеток.
Екатерина Великая, Пугачев, маршал Жуков, Жанна Д-Арк, Брежнев, Рамзес Четвертый, Кромвель, Дмитрий Донской, Николай Второй, декабристы, Ленин и Сталин, Столыпин, Петр Первый и Распутин, взявшись за руки кружат хоровод в моей голове. И голова от этого идет кругом.
Карманы набиты шпаргалками, в основном с датами важнейших событий, причем все, что случилось до революции лежит у меня в одном кармане, а все, что позже – в другом. Все съезды КПСС хранятся в отдельной шпаргалке, скрученной трубочкой и засунутой в….  носок.
Вопросы в билете попадаются на удивление легкие, кроме последнего, где речь идет о книге Радищева: «Путешествие из Петербурга в Москву» и тяжком быте крепостных крестьян, который в ней описан.
Книгу я не читал. Точнее открыл, еще в школе, и через пять минут, прочитав внимательно только предисловие, закрыл, чтобы больше никогда не открывать. Начало мне показалось очень занудным и не очень интересным.
Экзамен у меня принимает какой-то молоденький аспирант, по виду довольно начитанный очкарик. Только что мы с ним мило побеседовали по предыдущим вопросам и теперь перешли в Радищеву.
-Ну, так о чем эта книга? – спрашивает он меня и поправляет на носу очки.
-О путешествии из Петербурга в Москву – уверенно отвечаю я, и немного подумав, добавляю – через Новгород, на лошадях.
То, что он ехал не на поезде, я почти был уверен, поскольку из окна поезда он вообще бы ничего не увидел, кроме деревьев и мостов через реки. А иначе как через Новгород в Москву тогда было не попасть.
Поскольку начало книги я все-таки читал, то уверенно сообщаю, что открывается повествование письмом другу Алексею Михайловичу Кутузову, в котором Радищев объясняет свои чувства, заставившие написать эту книгу.  Собственно на этом мои знания о книге заканчиваются.
- А что поразило Радищева во время этого путешествия? – спрашивает преподаватель
- Тяжелый быт крепостных крестьян – отвечаю я, не моргнув глазом.
Аспирант приспускает пальцем очки на переносице и смотрит на меня поверх очков: - А по конкретней?
- Все увиденное настолько поразило Радищева, что он, расстроенный, чуть не вернулся обратно в Петербург,– уже не так уверенно отвечаю я.
Пауза.
Я чувствую, что молчать долго нельзя, надо что-то еще говорить и начинаю рассказывать, все, что помню про быт крепостных крестьян, как их стегали кнутами, обливали кипятком, наказывали за малейшую провинность, никуда не отпускали из своих деревень, и вообще могли всячески над ними издеваться, и барину за это ничего не было.
Пауза.
- Кстати, Гоголь в «Мертвых душах», тоже писал про крепостных крестьян, - пытаюсь я перевести разговор на Гоголя, произведения которого я знаю намного лучше.
Парень снимает и протирает свои очки, затем снова их надевает и внимательно смотрит на меня. В эти секунды я просто ненавижу Радищева, его поездку в Москву и крепостных крестьян, потому что получить тройку за этот экзамен, для меня равносильно катастрофе. Тем более что на другие вопросы билета я ответил, более чем прилично и достаточно бойко. Мучительно думаю, а что же такого особенного мог увидеть Радищев из окна кареты?
- А Вы вообще читали это произведение? – вдруг неожиданно спрашивает экзаменатор.
У меня по спине сползает капелька холодного пота, которая, объединяясь с другими капельками, вот-вот превратится в ручеек. Что делать? Врать, что читал? Так он меня поймает на каком-нибудь вопросе и обидится, что я его нагло обманываю. – Немного читал – отвечаю, - Но всю книгу прочитать не успел. Хотя собираюсь это сделать в самое ближайшее время.
Пауза.
- Я тоже не читал, улыбаясь, негромко, почти шепотом говорит преподаватель и ставит мне в экзаменационный лист пятерку.
Уррр-а-а-а! У меня остался последний экзамен по географии. И мне, возможно, хватит даже четверки за него, которую я непременно получу. Мне хочется обнять и расцеловать этого милого экзаменатора. Вместо этого мы заговорщицки улыбаемся друг другу и расстаемся, так и не узнав, что же там такого интересного увидел Радищев?

Последний экзамен - географию я тоже сдал на пятерку. К тому времени уже отсеялось столько абитуриентов, что конкурс был совсем небольшой, и двоек, а по моему даже и троек по географии уже никому не ставили. Тем более поступать на Географический факультет и получать тройку по географии, по-моему, стыдно.
Таким образом, я набрал нужное количество баллов, даже с небольшим запасом и поступил на дневное отделение Географического факультета Университета. Мой новый приятель Андрей набрал на балл меньше, но тоже поступил. За время экзаменов мы уже сильно сдружились. Вдобавок нас объединяло то, что в отличие практически всех остальных, мы с ним жили не в общежитии, как иногородние студенты, и не в самом городе, как остальные. Мы жили за городом, и нам обоим предстояло ежедневно ездить домой на электричке, причем с одного и того же Балтийского вокзала, только с половины пути в разных направлениях.
Поле сдачи экзаменов я получил приглашение на праздник посвящения в студенты, в котором в духе нашего времени было написано следующее:

Дорогой товарищ!

Ректорат, партком, комитет ВЛКСМ, профком, Центральная приемная комиссия сердечно поздравляют Вас с поступлением в университет.
Вы поступили в Ленинградский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени Государственный университет имени А. А. Жданова, богатый славными революционными, научными и трудовыми традициями.
В стенах нашего университета сдавал экстерном по юридическому факультету и получил диплом  первой степени В.И. ЛЕНИН.
С Ленинградским университетом связаны имена выдающихся деятелей русской науки и культуры Д.И.Менделеева, И.И Мечникова, И.П. Павлова, А.С. Попова, К.С. Тимирязева, П.Л.Чебышева, Н.Г.Чернышевского, И.С.Тургенева и многих других.
В наши дни ученые, студенты, коммунисты и комсомольцы университета успешно решают задачи, поставленные XXIV съездом КПСС.
Будьте достойными продолжателями университетских традиций!
Мы приглашаем Вас на праздник посвящения в студенты, который состоится во Дворце Культуры имени С.М. Кирова 31 августа 1973 г.
Сбор на Менделеевской линии в 9.00

Ко многим другим, не упомянутым в списке выдающихся деятелей следует отнести организатора российского образования М.В Ломоносова, Н.В Гоголя (адъюнкт-профессор историко-филологического факультета), А.А Блока, который последовательно учился на юридическом и историко-филологическом факультетах, А.П. Карпинского (основателя русской геологической научной школы), одного из создателей Географического факультета и первой в России кафедры океанографии Ю.М. Шокальского, а также Столыпина, Вернадского, Бестужева-Рюмина, Дягилева, Тургенева, Брюллова, Лихачева и многих других. А имя первого секретаря обкома ВКП(б) А.А. Жданова было присвоено в 1948 году Университету отнюдь не по настоятельной просьбе трудящихся, как любили тогда, говорить, и было отменено Советом Министров уже по настоящей просьбе общественности полвека спустя, в начале 1989 года.

Из всего вечера посвящения в студенты мне запомнилось только то, что всех, поступивших в университет, собрали на площади перед ДК имени Кирова на Васильевском острове и после поздравительной речи показали в этом самом ДК диснеевский мультик. Кажется, это была «Белоснежка и семь гномов». Я подобных мультфильмов до этого не видел, и по сравнению с нашими рисованными мультфильмами, не говоря уж о примитивных кукольных, диснеевские просто завораживали.
В настоящее время праздник посвящения в студенты проводится 31 августа на площади Академика Сахарова.
Вскоре после поступления нас, первокурсников, увезли на уборку картошки в деревню Петровское расположенную на северо-западе Ленинградской области. Там у нас, первокурсников, было время лучше узнать друг друга, еще до начала совместной учебы.
Уборка картошки, как лакмусовая бумажка, выявила, who из нас есть who. Кто является лидером, кто беззаботным балагуром, кто никуда не суется, а кто по ночам втихаря жрет под одеялом привезенную из дома колбасу. Выяснилось, что я самый младший на нашем курсе, не считая одного студента Андрея из Самарканда, которого мы все последующие пять лет так и звали – Самарканд. Преимущество поступления в университет в 16 лет заключалось в том, что армия как я уже говорил, мне пока не грозила. Даже меня отчислят с первого курса, то в армию все равно сразу не заберут. Кроме того, в университете имелась своя военная кафедра. И это немного успокаивало.
В колхозе у нас появились первые прозвища: Клеп, Кура, Чиж, Алексис, Фес, Кавока За моим приятелем Андреем прочно закрепилось прозвище Энди. Причем в разговоре с ним я зову его Андрей, а когда говорю кому-то про него, то называю Энди, поскольку он не единственный Андрей на нашем факультете, и так быстрее понять о ком идет речь. У меня появилось прозвище «Дерево» гораздо позднее, на третьем курсе, после очередной игры в футбол на снегу. К пятому курсу прозвища появятся почти у всех, причем уже не только как производные от имен или фамилий, а уже связанные с какими-нибудь запоминающимися событиями: Питон, Мафия, Джуди, Батюшка, и мы, общаясь спустя многие годы, по-прежнему будем так друг друга называть.
Выяснилось, что играть и петь на гитаре могут шесть-семь ребят, включая меня и Андрея. И что играем мы все одинаково плохо и непрофессионально. Я бы даже сказал, не играем, а бренчим. Причем, если я пел какие-то жалостливые песни из школьного репертуара (…Сохнет желтенькая травушка, холодает на земле. Ты не плачь моя журавушка о погибшем журавле…), а также песни группы «Савояры» (они же бывшие «Кочевники»), которых много раз слушал и смотрел в Ломоносовском манеже на танцах,  то Андрей предпочитал громко и с надрывом петь песни Высоцкого. Сформировались первые группы по интересам и симпатиям. Мы украдкой присматривались к нашим девчонкам, а они в свою очередь – к нам. Прошел месяц, и к началу занятий мы уже знали друг о друге достаточно много. Из самой уборки картошки запомнилось немногое. Однажды Энди при разгрузке очередной телеги с ящиками убранной нами картошки на склад, предложил скатывать их по наклонной доске, а не таскать на руках. Это так поразило деревенских, что они тут же оформили его идею как рационализаторское предложение. И еще помню, как наше очередное ожидание на поле трактора заканчивалось криком деревенского бригадира. – А-а-а, мы тут все ждем, а этот сучий потрох Черепеня, опять на колхозном тракторе свой огород пашет!
Вечерами мы устраивали танцы. Приглушали свет и топтались под медленную музыку. Местные к нам не ходили, за исключением одной вечно пьяной девахи в ярко красных шароварах, от которой все шарахались, поскольку от нее за километр разило дешевым портвейном. Время в колхозе пролетело довольно быстро и незаметно.



I курс

Историческая справка
Петербургский  университет был учрежден одновременно с Академией наук 28 января 1724 года Указом Петра I. Во время поездки  по Европе Петр познакомился с рядом Университетов, в том числе Оксфордским и Кембриджским, а также понял, что специалистов нужно готовить в России, а не посылать за рубеж  дворянских недорослей. Царь замыслил создать систему высшего образования, а именно - учредить одновременно Академию, Университет и Гимназию или как он говорил, создать «триединое здание». В Университете и Гимназии предусматривалась и подготовка учителей для высших и средних учебных заведений, но основной задачей Университета была подготовка научных кадров для Академии.
Первым ректором Петербургского университета стал в 1748 году известный историк и этнограф Герард Фридрих Миллер, который для этого специально принял русское подданство. В России его называли Федор Иванович Миллер. На гербе университета есть надпись “Hic tuta perennat”, которая является девизом университета и нанесена на герб в полукружие, обрамляющее Минерву. В переводе с латинского означает: «Здесь в безопасности пребывает»
Главным зданием Университета является здание правительственных учреждений или коллегий, которых при Петре насчитывалось двенадцать, включая Сенат и Синод. Здание Двенадцати коллегий строилось по проекту архитектора Доменико Трезини  в 1722-1742 годах (с 1734 г после смерти Д. Трезини строительство заканчивал Дж. Трезини). Все двенадцать секций здания Трезини объединил одной крышей, общими стенами и одним общим коридором, длиной 400 метров, который является самым длинным коридором в Европе. Двенадцать связанных воедино корпусов по замыслу Петра должны были символизировать единство государственного аппарата.
То обстоятельство, что здание двенадцати коллегий смотрит на Неву скромным торцом, а не фасадом, как все остальные здания на набережной, фольклор связывает с именем Меншикова. Согласно одному из преданий, надолго отъезжая из Петербурга по государственным делам, Петр I  поручил строительство здания Коллегий Меншикову, причем по указанию Петра фасад здания должен быть расположен вдоль Невы как продолжение Кунсткамеры. А землю, что останется западнее Коллегий, Петр разрешил использовать Меншикову под его собственный дворец. Хитроватый Меншиков быстро сообразил, что если такое длинное здание Коллегий выстроить вдоль Невы, то его дворец (кстати, первое каменное здание Петербурга) окажется где то на задворках и места для его строительства будет явно недостаточно. Поэтому он решил поставить здание Коллегий не вдоль а перпендикулярно набережной Невы, за что впоследствии был бит дубинкой вернувшимся из поездки Петром I (Н.А Сандаловский. Петербург (путеводитель), 2007 г).
В 1819 году в помещениях четырех коллегий разместился Петербургский Университет, а к 1835 году ему принадлежало уже все здание. В настоящее время в здании Двенадцати коллегий или как его называют - Главном здании университета помещаются ректорат, университетская библиотека, а также геологический и биолого-почвенный факультеты.


Здание нашего факультета находится на улице Смольного в доме №5. Его построили в период между 1765 и 1775 годами, и авторство всего этого комплекса приписывают В.И. Баженову. Огромное здание, памятник раннего классицизма, входит в комплекс зданий Смольного монастыря.
До революции здесь был Александровский институт (институт для мещанских девушек). Коридоры и лестницы внутри четырехэтажного здания так запутаны, что первую неделю учебы мы по пол-часа ищем нужную аудиторию и часто опаздываем на очередную лекцию. Планировка здания была изменена в 1821 году и позднее, но на первом этаже сохранились старинные коридоры. На других этажах коридоры достаточно извилистые и очень узкие, и мы в перерывах между лекциями толпами блуждаем по ним. Вместе с нами в этом же здании находится факультет Прикладной математики и процессов управления (ПМПУ). Фасад здания выходит на набережную Невы, мы же попадаем в него через площадь, напоминающей по своей конфигурации Дворцовую, на которую здание выходит большим дугообразным в плане корпусом (как здание Главного штаба на Дворцовой площади). Старые склонившиеся от времени деревья в центре площади, наверное, еще помнят мещанских девиц, обучавшихся здесь. Внутри здания есть несколько внутренних дворов, правда выходы в них заколочены.
Ближайшая станция метро – Чернышевская, ближайший пивбар – «Медведь», расположенный напротив кинотеатра «Ленинград». До Невы – менее двухсот метров. Место это довольно тихое и уединенное. Здание через двухэтажные монастырские корпуса примыкает к Смольному собору, который, взметнувшись ввысь голубой доминантой, украшает этот район. Даже вблизи он кажется легким и невесомым, словно парящим в воздухе.
Рядом находится площадь Пролетарской Диктатуры, которую в народе называют короткой аббревиатурой «ППД». В 1974 году на площади заканчивается строительство нового Дома Политического Просвещения. Это некрасивое массивное здание на площади сокращенно так и называют: ДПП на ППД. Как раз около нашего факультета находится кольцо трех маршрутов автобусов, на каждом из которых можно за десять минут доехать до ближайшей станции метро или за пятнадцать - до Невского проспекта и Московского вокзала.
***

Утром меня будят родители. На часах без четверти семь. За окном густая декабрьская темень. Быстро умываюсь, завтракаю, спросонок не понимая, что именно ем и уже через пол-часа после пробуждения быстрым шагом иду на электричку. Идти до платформы чуть более километра. На улице холодно, особенно первые пять минут, когда выходишь на улицу из теплого дома. Ближе к железнодорожной платформе на дороге появляются темные силуэты людей, постепенно сходящихся в одну конечную точку и спешащих на эту же  электричку. На платформе я уже знаю, где мне надо встать, чтобы прямо напротив меня открылись двери третьего вагона. Именно третьего. В первом обычно едут те, кто опаздывает на  работу  и им нужно будет первыми добежать до метро, когда электричка через час  привезет нас на Балтийский вокзал, поэтому в нем всегда много народа. Второй вагон – моторный, и в нем довольно шумно. А третий – в самый раз. Над рельсами чуть слышно звякают натянутые провода, значит, электричка тронулась из Ломоносова и через три минуты будет здесь. Захожу в вагон. Лица в основном все знакомые, хотя лично я никого не знаю. Просто все мы ежедневно по утрам едем  на одной и той же электричке в этом вагоне, и у всех уже негласно есть свои места. Я даже знаю, кто войдет на следующей станции и куда именно сядет. Занимаю место у окна, прислоняюсь головой в стенке вагона и начинаю дремать. Уснуть не получается, но подремать в тепле можно. Минут через пятнадцать согреваюсь, достаю из сумки конспекты лекций и пытаюсь их читать. Чаще всего это лекции по английскому: новые слова  или неправильные глаголы, которые нужно выучить. Английский я знаю плохо. Дело в том, что многие в нашей университетской группе по английскому обучались в школах с углубленным обучением английскому языку, а я пришел из обычной, где английский преподавали ни шатко, ни валко.
Наконец электричка прибывает на Балтийский вокзал. Выхожу из вагона и быстрым шагом, почти бегом устремляюсь в метро в плотном окружении таких же спешащих на работу или на занятия. У входа в метро уже накапливается пробка, как всегда открыты только две входные двери их четырех. Вдавливаюсь в дверь, спускаюсь по эскалатору на платформу метро и готовлюсь втиснуться в вагон. Подходит поезд. Вагоны набиты человеческой кашей так, что некоторые двери даже не открываются и из них наполовину торчат дамские сумочки и уголки верхней одежды. Одно время на платформе даже дежурили специальные люди с повязками, которые заталкивали людей в вагоны, совсем как в Японии. Это было необходимо потому, что двери вагонов долго не могли закрыться, и поезда выбивались из графика движения. Но после того как в суматохе несколько раз в вагон нечаянно затолкали самих «толкачей», метрополитен отказался от использования этого прогрессивного зарубежного опыта. Итак, вагон останавливается, я так же как в случае с электричкой, уже знаю, где надо стоять на платформе, чтобы двери открылись прямо напротив меня. Двери нехотя и с трудом открываются. Быстро разворачиваюсь у открытых дверей спиной к входу, аккуратно немного вдавливаю пассажиров внутрь и рукой упираюсь во внутреннюю стену вагона над дверью. Затем сильно отжимаюсь рукой и еще больше утрамбовываю стоящих в вагоне людей. Делать все надо быстро иначе вся эта сжатая на секунду людская масса разожмется как пружина и вытолкнет меня обратно на платформу. Но сегодня мне повезло. У самых дверей стоит женщина, а женщины, как правило, мягкие и уминаются достаточно легко и безропотно, особенно если они не очень худые. Втискиваюсь спиной в вагон, двери закрываются и меня тут же вдавливают в дверь вагона и всего расплющивают по дверному стеклу. К следующей станции все растрясется, ужмется и внутри станет свободнее. Иногда попасть в вагон мне удается лишь со второй или третьей попытки, а времени у меня в обрез. Скоро начнется первая лекция, а мне еще после метро добираться на факультет на автобусе. Выхожу на станции «Чернышевская», поднимаюсь наверх и быстро начинаю соображать на какую остановку автобуса лучше пойти. К факультету в сторону Смольного идут три автобуса и все три остановки расположены в разных местах. Первая – прямо напротив выхода метро, но на ней стоит такая толпа, что шансов попасть в автобус у меня практически нет. Чуть дальше остановка автобуса номер 6, как мы его называем – шестерки. Там всегда меньше людей, но автобус ходит реже. Еще дальше, на улице Войнова остановка 43-го автобуса, но туда надо идти несколько минут и тоже автобус ходит нечасто. Выбираю шестерку. Повезло, автобус приходит почти сразу, и через 15 минут я, быстро сдав верхнюю одежду в раздевалку, уже бегу по ступеням факультета в свою аудиторию. Опаздываю на начало лекции всего на пять минут. Вся дорога от дома заняла почти два часа в один конец, а после занятий мне надо точно таким же образом и примерно столько же времени  возвращаться обратно. Четыре часа жизни ежедневно уходит только на одну дорогу. И так будет еще пять долгих лет.

***

Идет лекция по химии. Лекцию читает пожилой преподаватель с Химфака. Самое интересное, что все это мы уже проходили в школе и ничего нового лично я для себя не слышу. Чтобы убить время, мы с моим приятелем Колей сидим на самом верхнем ряду аудитории, которая имеет форму амфитеатра. Записывать сказанное преподавателем и переписывать с доски бесконечные формулы нам неохота. Мы уже сыграли в «балду» и «морской бой», а теперь мучительно думаем как нам «убить» оставшиеся пол-часа до конца лекции.
Преподаватель периодически берет паузу и громко хмыкает, прочищая горло. Выглядит это забавно. Говорит-говорит, вдруг тишина и громко, на всю аудиторию раздается его оглушительное «хм-м-м-м». Затем он продолжает рассказывать. Дождавшись его очередной паузы, когда он только набрал в легкие воздуха, мы с Колей со своего верхнего ряда громко произносим: «хм-м». Тут же дуплетом раздается «хм-м-м» преподавателя. Так повторяется несколько раз: как только он собирается хмыкнуть и набирает воздух в легкие, мы опережаем его ровно на пол секунды. А ему уже не остановиться, и он вынужденно хмыкает вслед за нами. В аудитории начинается тихая ржачка. Преподаватель краснеет, но еще сдерживается. Зато не сдерживаемся мы и продолжаем хмыкать на всю аудиторию с ним в унисон.
- Молодые люди, вы мне осточертели, - вдруг истошно кричит преподаватель и выгоняет нас с лекции.
В декабре наступает первая сессия, и первый экзамен – химия. Наши надежды на то, что преподаватель нас уже подзабыл в лицо, растаяли, как только мы зашли на экзамен. Он принимал его вместе со своим аспирантом – химиком.
- А вот этих обоих отвечать только ко мне, - радостно сообщает химик своему аспиранту, - и в воздухе пахнет бедой.
Я все же нахожу момент, когда преподаватель на несколько минут выходит из кабинета в туалет, и мчусь отвечать аспиранту. А когда преподаватель возвращается, я уже закончил отвечать на последний вопрос и получаю от аспиранта пятерку в зачетку. Поняв, что его провели, Колю он уже не выпускает из своего поля зрения, и в результате Коля обреченно идет отвечать именно ему. Химик внимательно выслушивает, все, что ему рассказывают и, не задав ни одного вопроса, ставит в ведомость двойку. Коля попадает на пересдачу на первом же университетском экзамене в своей жизни. Надо сказать, что за следующие пять курсов у Коли и четверок то в зачетке почти не было, одни пятерки, но это наше хмыканье обошлось ему дорого. Ну и неловко вышло, что я в результате выкрутился, а он нет, хотя хмыкали мы оба. Мне кажется, я даже кашлял погромче.

***

Наступает 7 ноября, и нас всех добровольно «загоняют» на праздничную демонстрацию. Вопроса хочешь идти или нет, не задают. Просто говорят, что всем быть на месте сбора в обязательном порядке.
Мы стоим тесной кучей на месте сбора, курим и травим анекдоты в тему: про Ленина и Брежнева. Иногда туда вклиниваются  Чапаев с неизменными Петькой и Анкой.
Наконец колонна выстроена, нам раздают портреты неулыбчивых членов политбюро, которые нужно нести перед собой на длинной палке, как икону. Вожди на портретах все очень старые, обрюзгшие и нефотогеничные, хотя и тщательно подретушированные. Еще нам суют всякие лозунги с патриотическими призывами, типа «Да здравствует социалистическая революция», «Делу Ленина верны» и тому подобное. Нести это все, разумеется, никто не хочет, поскольку, когда демонстрация закончится, то вместо того, чтобы быстро разойтись по домам, нужно будет еще сдавать все это в специальную машину-фургон. На улице холодно. Нести все это по улице, не имея возможности погреть руки в карманах или покурить на ходу, занятие малоприятное. Тем не менее, членов Политбюро распределяют по зазевавшимся студентам, остальные разглядывают на портретах ордена и считают, у которого на пиджаке их больше. Больше всех, конечно, у Брежнева, но он почему-то никому не достается. Мы несем портреты Суслова, Громыко, Подгорного, Черненко, которые издалека все кажутся на одно лицо.
Нас долго выстраивают и, наконец, мы медленно движемся в сторону Дворцовой площади. Вся наша часть колонны – это Университет, впереди нас и за нами идут люди с различных предприятий и организаций, названия которых можно прочитать в начале каждой группы. Из репродукторов звучит бодрая патриотическая музыка. То там, то здесь мелькают милиционеры. Под ногами валяются ошметки лопнувших детских надувных шариков, окурки и прочий мусор. Наконец мы доходим до Дворцовой, где установлена большая трибуна, на которой, поёживаясь от холода, стоят наши отцы города и почетные гости.
 - Да здравствует Ленинградский университет, - кричит в микрофон кто-то с трибуны, и колонки усиливают его голос на всю площадь, отчего он кажется голосом с небес. – Ура-а-а-а! - нестройными голосами кричим мы в ответ. На секунду появляется ощущение торжественности момента, но тут же пропадает. Собственно за трибуной демонстрация и заканчивается. Все мы расходимся: кто домой, кто в общежитие, кто в ближайший пивбар или кафе. Праздничное мероприятие закончено.

***

После занятий мы решаем пойти в пивбар «Дубок», в котором еще до этого не были ни разу. Нас набирается человек восемь, примерно поровну девчонок и мальчишек. Пивбар расположен недалеко от Балтийского вокзала, это очень удобно нам с Андреем, поскольку, попив пива, мы быстро сможем добраться до вокзала и на электричке уехать по домам. Дело идет к вечеру, мы провели в пивбаре уже более двух часов. Поговорили, напились пива и уже собирались расходиться, как Андрей затеял какой-то спор около туалета с незнакомыми взрослыми мужиками. Я вижу, что обстановка там накаляется и подхожу, чтобы увести Андрея от них. Один из мужиков сзади дергает меня за рукав. Я оборачиваюсь, и тут же получаю кастетом в нос. Нос трещит как перезрелый арбуз. Кровь моментально заливает мою белую водолазку, которая становится на груди ярко красной. Я почти теряю сознание от боли и чувствую, как мои однокурсники под руки выводят меня на улицу и ловят машину, чтобы отвезти меня в больницу. Через полчаса я уже нахожусь в больнице Эрисмана, где врач говорит, что у меня сложный перелом носа, и собирается мне этот нос вправлять на место, поскольку он у меня ушел куда то вбок. Мне без всякого наркоза вставляют в ноздри какие то обмотанные бинтами палочки и начинают ими шевелить. Боль такая, что я ору как резаный. Затем мне наматывают на лицо, точнее на нос толстую марлевую повязку и предлагают пройти и лечь в палату. Я отказываюсь, поскольку у меня дома нет телефона, и если я не вернусь домой к ночи, родители просто сойдут с ума, поэтому я с обмотанным бинтами лицом добираюсь до Балтийского вокзала и успеваю на последнюю электричку.
Захожу в дом. Мама, увидев меня, чуть не падает в обморок, а затем начинает плакать. Успокоившись, она рассказывает мне следующее. Сегодня же отец после работы встретился со своим младшим братом, и они оба пошли выпить пива в ларек у нашей железнодорожной платформы. Там у них возникла ссора с солдатами, которые лезли за пивом без очереди. Отец сделал им замечание, и в результате завязалась драка. Отец с братом отбивались от десятка солдат, причем отец, когда понял, что дело совсем плохо, подобрал на земле какой-то отрезок водопроводной трубы и отбивался им. В результате домой вернулся один его брат, которого тоже сильно побили, но он хоть дошел до нашего дома. А  избитого отца увезли на Скорой помощи в больницу. А уже за полночь домой приезжаю я со сломанным носом. Представляю состояние мамы.
На занятия я дней пять не ходил. Под глазами у меня образовались два огромных синяка, и в таком виде идти на занятия в университет не хотелось. Отца выписали из больницы на третий день, тоже всего в синяках. А еще через день к нам домой пришло командование части с просьбой не доводить дело до суда, поскольку солдатам грозила если не тюрьма, то штрафбат точно. Много свидетелей у ларька видело, что драку затеяли именно они и дрались намотанными на руку ремнями с пряжками, что усугубляло их вину. Насколько я помню, родители наотрез отказались идти на мировую, и солдат все же как-то наказали. А может, это нам просто сказали, что наказали, а сами в части замяли дело. Позднее я видел нескольких из этих солдат. Они тоже приходили к нам домой просить прощения, причем у всех были забинтованы головы, да и синяков хватало. Отец потом пояснил, что головы забинтованы у них потому, что он лупил их по голове трубой, правда, не сильно, чтобы случайно не покалечить.
А я, тем временем, просидев дома три дня, пошел на поправку и поехал в Университет. Прихожу к последней паре занятий, а там уже народ собирается не идти на лекцию, а поехать в Ломоносов, чтобы меня навестить. А тут я появляюсь. На лекцию мы так и не пошли, и поскольку ко мне ехать уже не имело смысла, то просто пошли в пивбар, уже другой, поскольку в Дубок идти уже не хотелось, и попили там пива, на этот раз без происшествий. Кстати это был первый случай в моей жизни, когда я получил по морде в пивбаре. Причем очень быстро и совершенно ни за что.

***

Читаю в университетской стенгазете про очередное мероприятие группы  «Акция». Эта группа из нескольких студентов занимается тем, что сейчас называют «Флешмоб» (от англ. flash - вспышка, mob – толпа), то есть организуют всякие бессмысленные, дурацкие, а иногда и смешные акции на улицах города. Хотя считается, что официально флешмоб возник в 2003 году в США, группа «Акция» делала все это на 30 лет раньше. Причем все правила флешмоба, а именно: стихийность, одновременность, запрет на разговоры между участниками акции, абсурдность и ненарушение норм закона были ими в точности соблюдены. Единственным отличием является только то, что мероприятия группы «Акция»  были более продолжительными.
До этого они уже занесли на станцию метро и оставили в центре платформы аквариум с рыбками. Сейчас акция была проведена у магазина польской косметики «Ванда» на Невском проспекте. Именно этот магазин был выбран не случайно. Он был очень популярен в городе, поскольку польская косметика котировалась у женщин намного больше любой нашей. Никакой приличной, импортной, в свободной продаже просто не было. Когда магазин закрыли на ремонт, все женщины города с нетерпением ждали, когда же его снова откроют, так как другого такого магазина в городе не было. Вот что участники акции написали об этом событии:
«Акция началась в 13:00 у магазина «Ванда», который уже к этому времени больше месяца был закрыт на ремонт. Причем никаких следов близкого окончания ремонта не было видно и в помине. Витрины все так же были вымазаны побелкой, стекла снаружи давно не мылись.
Группа из пяти человек, участников «Акции», сделав вид, что они незнакомы друг с другом, образовала очередь у входа в магазин. Постепенно в очередь стали вставать все новые и новые посторонние люди, в основном женщины, которые решили, что магазин работает и просто закрыт на обеденный перерыв, а через час откроется, и там будет продаваться какой-нибудь очередной дефицит. То, что магазин давно закрыт на ремонт, никого не волновало, раз стоят, значит не зря. Психология очереди сработала безотказно, и постепенно очередь разрослась до 40 человек. Милиция уже регулировала ее, чтобы люди не стояли на проезжей части. Постепенно и незаметно первоначальные участники Акции стали по одному покидать очередь, и через пол - часа вся очередь уже состояла из одних посторонних людей, которые стояли в очереди непонятно за чем. В 14:30 очередь стала расходиться и к 15:00 у магазина уже никого не было. Акция завершилась».

***

Мы сдаем зачет по номенклатуре топографических карт. Другими словами, нас проверяют, знаем ли мы, где что на физической карте мира обозначено, и должны уметь это быстро найти и показать. Преподаватель вызывает нас по одному к доске, на которой висит огромная физическая карта мира. Дает в руки указку и начинает произносить названия рек, озер, гор, островов и морей, а ты должен буквально за пару секунд найти это на карте и ткнуть туда указкой. Например: остров Врангеля, пролив Ла-Перуза, хребет Сихоте Алинь, река Ориноко, озеро Мичиган, Желтое море, полуостров Ямал, водопад Виктория и так далее. Каждому достается по два десятка названий. Мне очень понравился этот зачет. Во-первых, мы – географы, и, конечно же, должны все это знать и уметь быстро найти на карте. Во-вторых, дома с отцом мы часто устраивали подобные игры у карты мира, по принципу, кто быстрее найдет. Поэтому зачет сдаю без проблем, а некоторым приходится изрядно попотеть. Но все сдают с первого раза.
Много-много лет спустя, на лекции по географии в Камчатском педагогическом институте я вызвал одного будущего учителя географии к большой карте мира, и он пять минут искал на ней реку Амазонку. Пришлось всем студентам устроить подобный зачет по номенклатуре карты. И надо сказать, это помогло, и к концу семестра все они уже прилично ориентировались в географических названиях.

***

Все лекции по физике я откровенно прогуливаю. Сходив на первые три занятия, я понял, что нам читают то, что уже есть в моей школьной тетрадке. Наша школа была с физическим уклоном. Нам даже некоторые уроки проводили на вновь отстроенном Физическом факультете университета в Старом Петергофе. Конспектировать все заново мне не хочется, и все лекции по физике я пересиживаю в нашем факультетском буфете на первом этаже. На одной из немногих лекций, которую я посетил, мне понравилось, как преподаватель, рассказывая о направлении напряженности магнитного поля, объяснял правило буравчика: – Ну, это как штопор в пробку ввинчивать, неосторожно поясняет он. – А Вы знаете, в красном гастрономе на углу продают такое вино, никакой штопор не берет,- раздается чей-то голос с места. – А что за вино? – заинтересованно спрашивает преподаватель. Далее пять минут идет дружное обсуждение этого вина со всеми его достоинствами и недостатками.
На экзамене все так и оказалось. Моих школьных знаний оказалось вполне достаточно, чтобы сдать его без особых проблем. А вот с математикой у меня все было гораздо хуже.
Я сдаю экзамен по высшей математике. Точнее уже пересдаю, поскольку в первый раз, когда сдавали все, я его завалил. Принимает его наш зам. декана, которого я всегда побаиваюсь. Я еще ни разу не видел его улыбающимся. Правда, иногда он улыбался, но уж очень плотоядно и от такой улыбки у меня мурашки шли по коже. Математику я не любил никогда, точнее престал любить после пятого класса, когда закончилась арифметика и началась алгебра. Интегралы, математические символы с их постоянным стремлением к бесконечности всегда были мне непонятны. Мне интереснее было думать о том, что такое сама бесконечность, а зачем к ней нужно стремиться – я не понимал. С абстрактным мышлением у меня до сих пор проблемы, поскольку мне нужно создать в голове зрительный образ того, о чем идет речь, а в высшей математике таких образов у меня не возникало.
Но пересдать этот экзамен мне нужно любой ценой, чтобы не вылететь из Университета. Радовало только то, что на следующих курсах ее больше не будет.
Подхожу к столу, за которым мрачно сидит наш зам декана, которого за глаза мы звали ЮС. - Берите билет, - говорит он мне, не поднимая головы и что-то быстро записывая в своей тетради. Билетов передо мной лежит штук двадцать. Беру лежащий с края билет, не поднимая переворачиваю его, читаю задания и вижу, что мне попался не самый лучший билет. ЮС по-прежнему не смотрит на меня и продолжает что-то писать. Незаметно возвращаю билет на стол и беру другой. Билет тоже так себе. Кладу быстренько на место и этот. Совсем обнаглев и пользуясь тем, что на меня по-прежнему не обращают внимания, тащу со стола уже сразу три билета. Два, не глядя на задания, написанные в них, незаметно сую в карман, а третий переворачиваю и читаю вопросы. – Так вы взяли билет или нет? – поднимает голову ЮС. От неожиданности я вздрагиваю. – Да, вот взял, - промямливаю я, чувствуя себя под его взглядом, как кролик перед удавом в последние минуты своей жизни. Он буквально пару секунд глядит на вопросы в моем билете и продолжает: – Идите готовьтесь. Я иду к своему столу, мысленно радуясь, что он забыл записать к себе в тетрадь номер моего билета и теперь я смогу его подменить в случае чего. Уже сидя за столом, я незаметно достаю из кармана остальные билеты и выбираю из них более-менее мне подходящий. Примерно сорок минут готовлюсь, а когда иду отвечать, то, пользуясь моментом, когда он на секунду отвлекается, подкидываю к нему на стол лишние билеты из своего кармана. Он смотрит на мои ответы, затем в недоумении берет в руки мой билет, читает вопросы в нем и спрашивает: - А мне кажется, у вас не эти задания были?  - А какие же еще? – стараясь при этом не покраснеть и сохранить уверенный голос с легким оттенком недоумения, отвечаю я. - Что было в билете написано, то и отвечаю. Он окидывает взглядом стол, видит, что вроде бы все билеты на месте, на секунду задумывается, и понимает, что если тут что-то и не то, разобраться в чем дело ему уже трудно, и начинает принимать у меня экзамен. Получаю свой заслуженный трояк и делаю глубокий вдох. Все, математики у меня больше в Университете не будет, и, наконец, начнутся предметы по специальности, а это гораздо интереснее и главное – понятнее для меня.

***

Экзамен по английскому языку. Мы с моим приятелем Колей сдаем его досрочно, раньше, чем вся остальная наша группа. Причина одна: мы оба плохо знаем английский, и сдавать его в срок нашей преподавательнице у нас нет никакого желания. Поэтому мы пишем заявление в деканат, что нам обоим якобы срочно нужно куда-то там уезжать, и нас допускают на досрочную сдачу к другой преподавательнице, которая не знает нас и не догадывается о наших почти нулевых знаниях. На фоне наших однокурсников, многие из которых учились в школах с углубленным изучением английского языка, мы с Колей просто неучи. Правда, мы знаем, что артикль «The» ни в коем случае нельзя произносить как «тхе», что “all right” не следует переводить – «всем направо», и что O’key – это вовсе не радостный возглас человека, нашедшего свой ключ. Также еще со школы помним около сотни английских слов и несколько зазубренных на школьных уроках предложений на английском насчет того, что Москва - это столица СССР, и что по утрам я встаю в 7 часов, делаю зарядку, умываюсь, одеваюсь, завтракаю и «go to school». А в 9 вечера, как все приличные дети уже «гоу ту бэд». И вообще, из школьных уроков английского мне больше всего запомнились стройные ноги нашей учительницы «англичанки» и ее распирающий кофточку пышный бюст.
Как  кто-то остроумно ответил на вопрос: - Говорите ли вы по-английски? - Да, но пока только со словарем. С людьми еще стесняюсь. Эта шутка вполне характеризовала мои знания английского языка.
Наш однокурсник Чиж на уроке английского на вопрос преподавательницы, в каком городе он родился, ответил: - My native town Iz. После чего замолчал, давая понять, что он  ответил на вопрос. Тем более что родным местом Чижа был небольшой поселок на Урале под названием Из. Преподавательница снова задала этот же вопрос, ожидая в окончании предложения название города после его is. Он снова ответил так же. И это взаимное непонимание продолжалось достаточно долго несколько раз, пока наконец, сообразивший, в чем дело Чиж по-русски не начал возмущаться, что Iz и есть название его родного места.
Английский язык в университете меня доконал, прежде всего, сдачей отрывков газетного текста. Обычно это были полностью прокоммунистическая «Москоу Ньюс» или малотиражная газета коммунистической партии Канады «Канадиан Трибьюн». На языке студентов чтение вслух и перевод заданных преподавателем на дом отрывков из этих газет называется «сдавать тыщи», поскольку в каждом отрывке набиралась определенное количество букв (знаков) общим количеством до нескольких тысяч. Обычно мы с Колей перед занятием срочно переписывали у кого-нибудь знающего перевод газетных отрывков, сидели как всегда на последней парте, чтобы не маячить перед преподавательницей, и если за всю лекцию нас ни разу не спросили ничего по-английски, значит, лекция для нас прошла более чем удачно.
А тут мы оба идем сдавать английский язык досрочно, что обычно делают отличники, и незнакомая преподавательница так и думает, что мы отличники, и, задав нам всего по паре вопросов, поскольку куда-то торопится и непрерывно смотрит на часы, ставит нам обоим отлично в зачетки. Когда об этом позднее узнает наша «англичанка», она впадает в легкий шок от нашего нахальства. Но ничего не исправишь, экзамен уже сдан и оценка стоит в экзаменационной ведомости.
Следует заметить, что к концу обучения английскому мы заметно подтянулись, и нас смогли многому научить. В основном благодаря тому фону из сильных учеников, к уровню которых мы, сами того не ведая, стремились. И надо сказать, что в дальнейшей жизни английский язык мне еще как пригодился.


***


Наступило время писать свою первую курсовую работу. Студенты первокурсники могут писать ее только по уже опубликованным данным, поскольку своих материалов у нас еще нет. Для этого на нашей кафедре вывешиваются темы предлагаемых курсовых работ, и каждый выбирает себе сам на свое усмотрение. Выбираю тему «Типы морских берегов и условия их образования». Набираю в библиотеке кучу литературы по морским берегам, в основном московских авторов. Работа получается неплохая, тем более мне самому эта тема очень интересна. Из всех типов берегов меня больше всего удивили мангровые берега, которые встречаются в тропических широтах и образованы густыми непроходимыми кустами растений. Защита курсовых работ проходит в один день на нашей кафедре. Все получаем зачет. К моей работе есть единственная претензия, что я мало использовал данные своих ленинградских авторов, а цитировал  в основном московских. Так я впервые узнаю, что существует достаточно болезненная научная конкуренция между ленинградцами и москвичами, точнее между их научными школами.


***

После первого курса нам предложили выбрать себе кафедру для дальнейшего обучения. Всем раздали листки бумаги, на которых нужно было написать две выбранные кафедры: основную и резервную, на случай, если на первую выбранную будет очень много желающих. После недолгих раздумий мы все, трое приятелей Коля, Андрей и я, выбираем кафедру геоморфологии и нашей основной областью интересов отныне будет изучение рельефа земной поверхности. Впрочем, Коля вначале хотел пойти на кафедру Гидрологии суши, но потом передумал. Всего на Геоморфологию нас набралось восемь человек, четверо парней и  четыре девчонки. Преподаватели на кафедре замечательные, коллектив там дружный и вообще на кафедре царит, как нам показалась уютная семейная обстановка. Заведует кафедрой Сергей Сергеевич Шульц старший (на кафедре работает и его сын, тоже Сергей Сергеевич, отсюда и условное разделение на Старший и Младший). Это породистый, колоритный старик, которому уже за восемьдесят, с крупными чертами лица. Увидев такого один раз, запоминаешь его внешность уже на всю жизнь. Он уже настолько стар, что свои лекции не читает сам, а ставит перед студентами магнитофон с записью своего голоса. Эта особенность тут же порождает анекдот: Преподаватель ставит перед студентами включенный магнитофон со своей лекцией, а сам уходит из аудитории. Когда он возвращается, то видит, что студентов в аудитории нет, а вокруг его магнитофона стоят магнитофоны студентов (диктофонов тогда еще не было), включенные на запись. Кроме Шульца, на кафедре много и других замечательных преподавателей: Малаховский, Калугина, Сваричевская, Азбукина, Николаева, Грачев. Все они имеют огромный опыт экспедиционных работ и на лекциях кроме учебного курса расскажут нам много интересного из своей экспедиционной жизни.
По остальным кафедрам студенты распределились достаточно равномерно по половому признаку, и лишь на кафедру океанологии пошли практически одни мальчишки, а на биогеографию – одни девчонки.


Учебная практика в Саблино

Историческая справка:
Саблино (ныне поселок Ульяновка,  переименованный  в 1922 году, за два года до смерти В. И. Ленина, по просьбе местных жителей) расположено в 40 километрах к юго-востоку от Санкт-Петербурга.  С Саблино связаны имена князя Александра Невского (здесь останавливался он в 1240 году перед битвой со шведами). Здесь находилась «Пустынька» – имение графа А.К.Толстого, писателя, поэта, драматурга, историка. Сюда приезжали Тургенев, Фет, Гончаров, Полонский, Владимир Соловьёв. Но самое привлекательное в Саблино – это глубокие каньоны рек Саблинки и Тосны, крупнейшие в области (до трёх метров высоты) водопады, красивые скалы известняков и песчаников, целебные глины, прекрасные луговые цветы, заповедный лес и, конечно же, Саблинские пещеры.
Именно у слияния рек Саблинки и Тосны, с 1920 по 1925 г. г. располагалась учебная станция географического факультета Ленинградского университета. По инициативе академика А. Е. Ферсмана и профессора Я. С. Эдельштейна было использовано имение знатного рода Кейзерлингов под общежитие для студентов. Имение находилось на правом берегу р. Саблинки, у водопада. В 1925 году учебная станция была переведена от места слияния двух рек на 1150 м. выше по течению р. Тосны, где она располагается и сегодня.
Организация Саблинского учебно-научного полигона связана с деятельностью Географического института. Это уникальное учебное и научное учреждение было создано в 1918 г. на основе Высших географических курсов, а в 1925 г. включено в состав географического факультета Ленинградского университета. Полевые практические занятия рассматривались как основа для будущего участия студентов в научных и производственных экспедициях. С этой целью был введен третий, летний семестр (триместр), насыщенный полевыми учебными практиками. Читался даже курс техники путешествий и полевых исследований.
Первая полевая учебная практика была проведена с июля по сентябрь 1919 г. на временной базе в районе г. Павловска, а летом 1920 г. полевая практика проводилась уже на временной базе в окрестностях ст. Саблино. При выборе места практики в этом районе был учтен опыт предшествующих многолетних исследований окрестностей Петрограда. Приведем высказывание Ф. Странгвайса, относящееся к 1830 г.: «Из числа, всех речек в Санкт-Петербургских окрестностях отличается романтическая Тосна. Берега ее представляют живописную картину. Ботанику - прелестные цветы и редкие растения, геологу - совершенные образцы органических остатков и поучительные разрезы устилок... Желаю обратить на сей предмет внимание того путешественника, который после меня посетит сии места».
Успешное проведение практики способствовало решению Совета института о превращении Саблинской станции в постоянно действующую. В1921 г. на полигоне первокурсники проходили практики (продолжительностью от 8 до 20 дней) по геологии, геоморфологии и почвоведению, ботанике и зоологии, не инструментальной метеорологии, фотографии и рисованию. Проводились практики по ботанической географии, топографии (с мензульной съемкой в течение 1 месяца), метеорологии (включая инструментальные наблюдения), геоморфологии (маршрутная и площадная съемка, дальние экскурсии по востоку Петроградской губернии). По воспоминаниям К. К. Маркова, И. И. Бабкова и других, особой популярностью пользовалась геоморфологическая практика. В 1925 г. станция, как одно из подразделений Географического института, вошла в состав Ленинградского университета и стала учебно-научной базой географического факультета ЛГУ. В дальнейшем, кроме студентов-географов, Саблинской базой стали пользоваться также геологи, геофизики и биологи ЛГУ.
В конце 1930-х гг.. учебно-научная станция в Саблино достигла своего расцвета, здесь имелся постоянный штат обслуживающего персонала (23 человека) и научных сотрудников (19 человек), не считая преподавателей, проводивших учебную практики. В этот период база принимала до 500-600 студентов.
После войны первая практика на полигоне состоялась уже летом 1945 г. Кафедры факультета пересмотрели и уточнили программы практик по 8 дисциплинам (топография, геология, геоморфология, ботаническая география, почвоведение, метеорология, гидрология, фотография); были составлены новые методические руководства.
В настоящее время практика в Саблино проводится по перечисленным выше дисциплинам (кроме фотографии) со студентами I курса дневного и вечернего отделений, а также со студентами-заочниками II курса. Кроме того, студенты кафедр гидрологии суши и картографии проходят здесь специальную практику. По-прежнему базой пользуются геологи, биологи и почвоведы С.-Петербургского университета. Пропускная способность базы сократилась до 250 человек.
Из студентов, прошедших на берегах Тосны школу полевых исследований и сделавших здесь свои первые научные открытия, можно назвать И. П. Герасимова, С. В. Калесника, К. К. Маркова, И. И. Бабкова, Я. Я. Гаккеля, А. И. Дзенс-Литовского, М. Н. Карбасникова, И. И. Краснова, Н. И. Маккавеева, З. А. Сваричевскую, Н. Н. Соколова и многих других, ставших впоследствии видными учеными-географами. Почти все преподаватели и научные сотрудники нынешних факультета географии и геоэкологии и НИИ географии СПбГУ прошли практики в Саблино.
(Отрывок из статьи - "Роль Учебно-Научных станций в географическом образовании" Г. А. Исаченко, Т. В. Николаева, 1999 г.)

У нас началась первая учебная практика. Мы, географы, и геологи переезжаем жить на нашу базу в поселок Саблино под Ленинградом. Начальник базы, маленький круглый, и вечно всем недовольный дядечка, живет здесь постоянно с семьей в своем доме и является еще одновременно сторожем и завхозом.
В первый же вечер мы устраиваем с геологами небольшую, по нашим понятиям, но достаточно шумную вечеринку. Наутро начальник базы вывешивает на доске приказов Приказ №1, где всем объявляется выговор за то, что мы сильно буянили, всю ночь орали песни и утопили в пожарном водоеме (поросший тиной пруд расположенный в центре базы) все пожарные ведра.
Андрюша, отведя меня в сторону, вполголоса рассказывает мне, как весело провел эту ночь. Он познакомился с одной геологиней, и они ночью решили продолжить знакомство на сеновале начальника базы. Чтобы не проспать, Андрей захватил с собой большой металлический будильник. Среди ночи на сеновал пожаловала другая парочка геологов, и в полной темноте у того парня возник спор с Андреем, кто должен уйти, а кто остаться. В результате, в качестве последнего аргумента Андрей засветил тому геологу будильником в глаз и отстоял свое право на сеновал. Наутро было смешно наблюдать, как один из геологов с подбитым глазом, объясняет всем, в том числе и Андрею, как несправедливо с ним поступили,  и понятия не имеет, кто именно это сделал, поскольку была кромешная темень, а Андрей сочувственно ему поддакивает и, не выдавая себя, переживает вместе с ним.

***

Наша учебная практика мне нравится все больше и больше. Днем мы изучаем всякие премудрости по геодезии, гидрологии, геологии и геоморфологии. Мы лазаем по разрезам песчаников и смотрим, как залегают геологические слои, таскаем геодезические приборы, и с их помощью делаем различные съемки. А вечерами обследуем Саблинские пещеры, которые расположены прямо под нашей базой на обрывистом берегу реки Тосны.
Саблинские пещеры или правильнее сказать - катакомбы включают в себя 8 пещер, общей протяженностью ходов более 15 км. Средняя высота потолков 100-150 см, местами до 3-5 м. Они были созданы в связи с добычей кварцевого песчаника для стекольных заводов в период с конца 18 - до начала 20 веков. Из этого песчаника после его переплавки в стекло выдували императорский хрусталь.
На высоте примерно метр над уровнем р. Тосны лежит слой водоупорных глин кембрийского возраста. Выше лежат песчаники с большим содержанием глинистых частиц, их мощность около 1 м, еще выше залегает белый кварцевый песчаник. Именно для добычи последнего с целью использования в стекольной промышленности и были вырублены пещеры. Мощность этого горизонта составляет от 1 до 4 м. В зависимости от мощности слоя и наличия линз и утолщений зависит высота и ширина выработок. Еще выше цвет песчаника становится кремовым и розоватым, вплоть до красного. Верхние темно-малиновые слои, мощность которых достигает 10 и более метров,  уже непригодны для производства стекла. Над песчаниками идет слой известняков в виде плит, общей мощностью до полуметра. В некоторых местах выше известняков залегают слабосцементированные пески и песчаники и четвертичные грунты. Именно изучение и детальное описание этих слоев в их непрерывной последовательности и является главным предметом геологической практики для студентов
Из доступных самых больших каменоломен в Саблино две: Жемчужная на правом берегу реки Тосны и Помойка – на левом (иногда ее называют Левобережная). Обе расположены практически друг напротив друга.
Самая известная пещера в Саблино конечно Жемчужная, или как ее иногда называют – Жемчуга. О ней сложено много преданий, в частности, что кто-то залез в пещеру, и изрядно в ней поплутав, вылез в 3 км от входа посередине чистого поля. Точно такие же истории рассказывают и о Помойке, по которой под землей добираются якобы то до Колпино, под Ижорским заводом, то под поселком до почты у железнодорожной платформы Саблино. Хотя эти истории и вызывают улыбку у спелеологов, но тем не менее, по контуру Жемчужную невозможно обойти. Это факт, внешние границы лабиринта определить невозможно. А раз так, то значит это не замкнутая пещера, и где-то она продолжается. До настоящего времени считается, что общая длина ходов Жемчужной пещеры составляет 5,5 км, а это около 10 гектаров шахтного поля. В недрах пещер живут летучие мыши, в пещерных озерах – тритоны, почти слепые из-за отсутствия дневного света.
Розыгрышей у пещерников всегда предостаточно и мы иногда использовали некоторые из них, когда лазали в пещеры с новичками, для которых эти розыгрыши и проводились. Поскольку почти в каждой пещере есть так называемая могила Белого Спелеолога, причем происхождение его могил часто довольно разное, в зависимости от фантазии рассказчика, большинство «страшилок» связано именно с его призраком, который ходит по пещере. Для этого или надувается белая резиновая перчатка, которая закрепляется на стену и торчит из-за угла, как кисть Белого Спелеолога. Или же  поперек хода натягивается нитка на уровне груди, к которой крепится горящая свеча. Поскольку нитку издали не видно, то возникает эффект парящей в воздухе свечки. Любителей лазать в пещеры с натянутой от входа веревкой или бечевой, всегда приятно отучить от этого занятия, незаметно отвязав веревку от входа и направив ее конец в другое место или найдя свежую и достаточно длинную веревочку, по которой кто-то ходит, незаметно соединить начало и конец веревки, заставляя людей ходить по кругу.
Андрея к этому времени уже наказали за нарушение режима и запретили жить на базе. Чтобы не ездить ежедневно на занятия из Гатчины, он перебирается жить в одну из пещер, и я время от времени бегаю туда его будить по утрам. Передвигаться в пещере одному, освещая дорогу узким лучиком фонаря, когда вокруг тебя полная темнота, довольно неприятно, в голову лезут всякие страшилки. Правда довольно быстро я  выучил, точнее запомнил ногами дорогу в зал, где спал Андрей, и неторопливым шагом двигаясь знакомым путем, проходил 100 метров от входа  думая не о пещерных страхах, а о том как в этой самой пещере скрывался от царской охранки Ленин (поэтому поселок впоследствии и был переименован в Ульяновку), что где то неподалеку мной стоял лагерем Александр Ярославович перед битвой со шведами или о том хорошо ли здесь Андрею ночевать одному в полной темноте и абсолютной тишине?
Иногда мы в нашем клубе на территории базы устраиваем вечеринки, на которых слушаем рок-музыку. Начальнику базы все это не нравится, и он ищет очередной повод нас наказать. Один раз мы ночью пугали наших девчонок, я нарядился привидением и в белой простыне скакал под окнами их спальни. Они подняли такой визг, что проснулся и начальник базы. Прибежал, но подойти ко мне не решается, держится на расстоянии, может потому, что в одной руке у меня геологический молоток, а в другой горящая свеча. Мне казалось, что привидения должны непременно с молотком и свечкой бегать по ночам, хотя, наверное, я больше был похож на маньяка. Я к нему приближаюсь, плавно, как настоящее привидение, а он – от меня отбегает и кричит, что все равно узнает, кто я и накажет. И надо сказать, позднее узнал, видно кто-то все же меня заложил, а через год он воспользовался случаем и наказал так, что меня чуть не отчислили университета. Но об этом позднее, а пока я лунной ночью в белой простыне, накинутой на голову, гоняюсь за начальником базы с молотком в руках под хохот сидящих в кустах однокурсников. Хорошо я тогда его погонял, а потом  умудрился незаметно смыться.

***

Продолжается летняя практика на нашей университетской базе. На очереди геодезия. Практику проходим, как я уже упоминал, мы и студенты с Геологического факультета. Все разбиты на бригады по четыре человека, у каждой бригады есть нивелир и две геодезические рейки. Каждая бригада делает или правильнее сказать - ведет свой собственный нивелирный ход, то есть двигается от начальной, заданной преподавателем точки с уже известной высотой, до конечной, тоже с известной высотой, измеряя по дороге с помощью нивелира и двух реек превышения по точкам маршрута, и записывая их в специальный журнал.
Одна бригада геологов в процессе этих утомительных своей однообразностью работ решает ненадолго прерваться и сгонять в магазин за вином. Тем более, что отличная солнечная погода и свежий воздух к этому явно располагают. Но чтобы процесс измерений не останавливался, им надо кого-то временно найти на подмену. Они видят невдалеке незнакомого невысокого щуплого мужичка, наверное, из местных жителей поселка, и предлагают ему включиться в увлекательный процесс измерений, пока один из геологов сбегает в магазин. Мужичок, на удивление быстро соглашается. Пока гонец бежит за вином, остальные объясняют местному жителю, почему изображение, когда смотришь в окуляр нивелира перевернутое, зачем на рейку нанесены риски с отметками в сантиметрах, почему ее надо держать вверх ногами и прочие геодезические премудрости. Мужик проявляет неподдельный интерес к геодезической науке, что-то переспрашивает, исправно стоит с рейкой и почти час перемещается по маршруту вместе с бригадой до тех пор, пока не приносят вино. Выпить со студентами он категорически отказывается и, выслушав благодарности за помощь, ретируется восвояси. Через две недели эти же студенты сдают зачет по геодезии заведующему кафедрой геодезии и картографии нашего Географического факультета. Каково же было их изумление, когда они видят, что зачет у них будет принимать тот самый помогавший им незнакомец, который и является заведующим кафедрой. Мы то своих всех преподавателей знали уже в лицо, а вот геологи, особенно те, кто пропускали его лекции – нет. Вот такой вышел конфуз. Зачет они получили, поскольку на многие вопросы, сами того не ведая, ответили преподавателю еще во время совместной съемки.

***

Практика по гидрологии прошла для меня как-то незаметно быстро. Я работал в паре с симпатичной однокурсницей с кафедры климатологии. Большую часть времени мы загорали на берегу реки Тосны. В перерывах между загоранием определяли профиль речного дна, делая замеры поперек речного русла. А чтобы определить скорость течения реки, я просто бросал в воду окурок и быстро шел вслед за ним по берегу с секундомером, предварительно шагами отмерив десять метров, в пределах которых все это и замерялось. Любопытно, что результаты почти совпали с теми, кто измерял то же самое другими способами. А вообще гидрология –  очень интересная наука. Если бы я не пошел на геоморфологию, то, наверное, хотел бы стать гидрологом суши.

***

У нас зачет по климатологии на Саблинской базе. Преподавательница сидит в своем климатологическом доме, куда все заходят по одному и сдают ей зачет. Подходит очередь нашего студента Игоря, который за неделю до сдачи зачета стал очень добрым и внимательным к сиамской кошке преподавательницы, живущей в том же доме. Он гладил кошку за ухом, угощал колбасой, причем все это на глазах ее хозяйки, которую все происходящее очень умиляло. Уже до того, как он вошел в дом сдавать зачет, все знали – пятерка ему обеспечена. Так и получилось, буквально через пару минут он вышел довольный с пятеркой в зачетке. На крыльце к нему подходит прирученная им кошка и мурлыкая трется ему об ноги. Игорь некоторое время с недоумением смотрит на нее, затем убирает зачетку с отметкой на всякий случай глубже в карман и, схватив кошку за крючковатый сиамский хвост, одним взмахом закидывает ее на крышу дома, из которого он только что вышел. А она от неожиданности и такого коварства даже не мяукнула. За всем этим через окно, открыв рот, в беззвучном крике, наблюдает преподавательница.

***

В конце лета мы с моим приятелем Колей уезжаем рабочими в экспедицию в Архангельскую область. Коля попадает к буровикам на ударно – канатное бурение, а я к геофизикам на электромагнитное зондирование. Моя работа заключается в том, что я тяну от базового прибора измерителя по прямой два электрода, к которым привязан кабель, по которому время от времени пускают ток. Как только кабель перестает разматываться, и я не могу тянуть его дальше, мне нужно остановиться и быстро воткнуть электроды в землю, поскольку через минуту по ним будет пущен импульс электрического тока. Так по скорости электромагнитной проводимости в каждой точке определяют состав подстилающих пород. Всего мне нужно отойти с электродами примерно 700 - 800 метров от центра, где посылают ток. И через каждые сто метров останавливаться и втыкать электроды в землю. А в противоположную сторону от измерительного прибора так же по прямой (на 180 градусов в от моего направления идет другой рабочий с такими же электродами). Работа с одной стороны простая, а с другой – не очень, поскольку сворачивать никуда нельзя, и приходится продираться сквозь кусты, растущие, как назло, прямо на пути, идти по болоту, а однажды мне пришлось втыкать электроды прямо посередине укатанной грунтовой дороги. Они не втыкались и я, чувствуя, что вот-вот по ним пойдет сильный разряд тока, просто взялся за изолированные провода и  придерживал, таким образом электроды, чтобы они просто касались своими кончиками земли и не упали. Что там они намеряли, когда электроды не были воткнуты, как положено на 10 см в землю – не знаю. Вообще историй забавных происходило много. Сколько раз я, думая, что иду по прямой, описывал круг и приходил к тому же месту, откуда начинал движение. Рассказывали, что однажды один из рабочих, воткнув электроды в чистом поле, захотел пописать (ударение на второй слог), и как собачка решил, что ему надо обязательно помочиться на дерево или на какой-нибудь столбик. Этим единственным столбиком поблизости оказался один из его электродов, по которым как раз пустили ток…. А моча, говорят, прекрасно проводит электричество. Какой силы электрический удар он получил, история умалчивает. А однажды сотрудники, делающие измерения на базе, заинтересовались, почему электроды тянутся все дальше и дальше, а показания проводимости тока одни и те же. Пошли вдоль провода проверять и видят, что рабочий, который должен тянуть электроды сидит на одном и том же месте около воткнутых штырей и никуда с ними не идет, а читает книжку, сидя на пеньке. А когда ему дергают за провода, чтобы он шел дальше, он просто наматывает восьмеркой эти провода на соседние пни, пока не выберет слабину, чтобы не отрываться от увлекательного чтения.
Еще там же в Архангельской области я впервые увидел заключенных. Их привозили из лагеря на открытых грузовиках и пересаживали в другие машины, чтобы везти на лесоповал. И эта пересадка была как раз у нашего лагеря. Автоматчики с собаками, заключенные в ватниках, все это происходило каждое утро, именно тогда, когда мы завтракали, и сильно всех впечатляло. Заключенные просили у нас чай в пачках, и когда мы кидали его им прямо в кузов машины, они в ответ кидали нам самодельные ножи с красивыми цветными наборными плексигласовыми ручками. Охрана закрывала глаза на наш обмен, наверное, заключенные с ними тоже делились сваренным из нашего чая чифирем. Меня очень удивило, как это охрана возит заключенных, можно сказать вооруженных ножами.
В заброшенной деревне с немецким названием Киндера, где мы в завершении наших работ остановились почти на неделю, я нашел в пустующих домах икону, старинные прялки, ручные жернова для перемолки муки, ящики из под пряников с надписью: «Жоржъ Борманъ. Императорские пряники». Себе на память я забрал оттуда старинный медный безмен, медный рукомойник, наклейку от ящика и одну икону в окладе. У меня не было ощущения, что я беру чужое. Все равно в деревне никто не жил, всех давно переселили в райцентр. А раз хозяева это с собой не увезли, значит, это все им уже не было нужно. Я взял бы и больше, да в рюкзаке уже не было свободного места.
Работники экспедиции, взрослые мужики первые пару дней без конца пили водку, и я, чтобы не слушать их бесконечные пьяные разговоры об одном и том же, уходил подальше от деревни в поле, забирался на стог сена, и зарывшись в него поглубже, чтобы было теплее, часами сидел и смотрел на близлежащий лес.
Стояла замечательная, безветренная и чуть подмороженная осень. Лесная жизнь, на минуту замерев в ожидании, пока я перестану ворочаться в стогу, устраиваясь поудобнее, снова оживала, убедившись, что я уже стал частичкой этого леса.  Вот из-за дерева выбежала ярко-рыжая лисица, повертела немного головой и понюхав воздух принялась с детским азартом ловить в поле невидимых мне мышей-полевок. Желто-красный березово-осиновый подлесок напоминал пешки на шахматной доске поля, на котором стоял мой стог. За пешками стояли величественные фигуры темно зеленых елей. Все замерло в ожидании так и не разыгранной партии. Холодное небо накрывало все это своим ровным бледным покрывалом. Морозный воздух делал все вокруг очень контрастным и был таким плотным, что было желание черпать его ложкой, набивать воздухом рот и жевать.  Хотелось взять краски и кисти и попытаться все это изобразить на холсте. А потом дома темными зимними вечерами долго смотреть на эту картину, пытаясь вспомнить ощущение этой величественной тишины и спокойствия. Жалко, что я совершенно не умею рисовать, да и ложки у меня с собой не было. В глубоких сумерках я с неохотой возвращался в дом, где в прокуренной комнате за заляпанным объедками и окурками вонючим столом сидели экспедиционники и продолжали свой начатый еще днем пьяный мужской спор по поводу какой-то их общей знакомой
Там же в окрестных лесах я впервые увидел огромные подосиновики, шляпки которых были размером с огромную супную тарелку. Все грибы были старые, шляпки гнилые и поэтому были нанизаны до самой земли на свою же грибную ножку, как будто кто-то это сделал руками. В небольшой речке неподалеку было полно раков, и мы ловили  их руками, просто хватая за спину, когда они лениво и не спеша переползали отмель.
В деревне Надпорожский Погост, недалеко от города Каргополь, в заброшенном доме, который стоял на противоположном от всей деревни берегу реки Онеги, мы с Колей жили несколько дней, и нашли под стропилами крыши огромную икону. Она была прекрасной сохранности и изображала двух святых, один из которых был Сергий. Оба стояли вполоборота друг к другу и держали в руках свитки со старославянскими письменами. Икона была почти метр высотой и очень тяжелая. Мы хотели забрать ее с собой, когда вернемся на это же место, но так и не вернулись. Возможно, ее уже кто-то нашел или она до сих пор там лежит под стропилами, если тот дом еще цел. Позднее мы узнали, что эта икона была безвозвратно утрачена собором города Каргополя, где хранилась до этого. Как она оказалась под крышей заброшенного дома, в котором мы с Колей временно жили, никому не известно.
Вернувшись на занятия на следующем курсе, мы с Колей в перерывах между лекциями уже не курили сигареты, как все, а с деловым видом скручивали себе самокрутки из махорки, которую привезли из Архангельской области из этой экспедиции. Махорка была 1956 года выпуска, моя ровесница. Мы купили ее в каком то сельском магазине, где она тихо и мирно пролежала на полке более двадцати лет. Наша поездка в  экспедицию была очень полезной, поскольку это вообще был наш первый в жизни опыт экспедиционных работ, и такая работа нам обоим понравилось.


II КУРС

Историческая справка
Улица, на которой находится наш факультет, находится рядом со Смольным, откуда и произошло ее окончательное название. Эта короткая улица соединяет площадь Растрелли и Смольную набережную. Пожалуй, это одна из немногих улиц в городе, которая так часто меняла свое название. С 1798 по 1846 годы она входила в состав Воскресенской Набережной улицы (ныне Шпалерной). Затем она называлась Прачешным переулком, поскольку на ней находились прачечные Воскресенского (Смольного) женского монастыря. Следующее ее название – Подгорная улица. С 1859 года она называлась Тульским переулком, затем Пальменбахским переулком. Следующее ее название: «Улица имени товарища Домбаля». Так ее назвали  в честь французского агронома, усовершенствовавшего плуг (плуг Домбаля) и  автора многочисленных работ по сельскому хозяйству. Причем к Петербургу Домбаль не имел никакого отношения и даже никогда в нем не был. И лишь 15 мая 1937 года  она стала называться Смольной улицей, а с 1939 года – улицей Смольного
 (А. Владимирович, А. Ерофеев. Петербург в названиях улиц, 2008 г).

Улица Смольного, на которой расположен наш факультет – это одна из самых необычных улиц в городе. Во-первых, она очень короткая, во вторых на ней нет ни одного жилого здания, только учреждения, автобусная диспетчерская, больница. Поэтому, поздно вечером улица пустеет. Раз здесь никто не живет, то на ней нет ни одного магазина, кафе, и даже газетного ларька. Из-за того, что улица  выходит на набережную со сквером, а не на проезжую часть другой улицы или площади, по ней кроме рейсовых автобусов, практически не ездит никакой другой транспорт.
На нашей кафедре геоморфологии оказалось всего восемь человек из нашего курса, четверо ребят, в том числе Коля, Андрей и я, и четверо девчонок. Впрочем, две их них уже давно не девчонки. Обе они замужем и имеют детей. Их мужья учатся в нашем же здании, один старшекурсник нашего факультета, а другой - студент факультета прикладной математики.
Отличительной особенностью нашей кафедры является то, что часть лекций нам будут читать не на нашем факультете, а на Геологическом, который расположен довольно далеко от нас и между некоторыми лекциями нам будет выделяться время на дорогу до главного здания Университета.
Меня избирают профоргом кафедры нашего курса, Колю – комсоргом. Основная наша задача – во время, раз в месяц собирать профсоюзные и комсомольские взносы, отмечать это в ведомостях и куда-то кому-то их сдавать. Иногда мы с наших девчонок собираем взносы дважды в месяц, поскольку они не помнят (или делают вид, что не помнят), сдавали или нет, и эти деньги после занятий пропиваем в пивбаре «Медведь». После очередной сессии нас стало семь. Один наш самый старший на факультете студент по кличке Дед ушел в академический отпуск. Говорят, он учится на факультете уже почти пять лет, периодически отчисляясь, или уходя в «академки». За это его и прозвали Дедом. Много лет спустя после окончания Университета мне позвонил однокурсник и радостно закричал в трубку:- Слышал новость? Дед наконец-то закончил Университет.
Ай да молодец Дед! Я до сих пор с теплом вспоминаю тебя и искренне горжусь твоим авторитетно-молчаливым и сдержанным упорством и твоей неубиенной годами и жизненными обстоятельствами тягой к знаниям.

***

Соревнования по легкой атлетике на первенство университета проходят на Зимнем стадионе. Я в команде факультета по эстафетному бегу. Мы только что финишировали и теперь с интересом наблюдаем, как в секторе для прыжков в высоту, готовится выступать наш географ Сережа. Пробежали мы не очень удачно. Я вообще-то занимался в школе несколько лет легкой атлетикой, причем именно бегом, и свой первый этап пробежал просто здорово. Коля бежал вслед за мной, и после двух этапов мы лидировали в командном зачете. Затем на последних двух этапах у нашей команды сначала упала при передаче эстафетная  палочка, а потом она и вовсе исчезла. То есть ее сунули не в те руки. И наш последний бегун по инерции бежал уже без нее, с изумлением поглядывая на свои пустые ладони, а рядом с ним бежал кто-то с двумя палочками сразу, с таким же недоумением в глазах. По дороге они, в конце концов, разобрались, в чем дело, и наш финишировал как положено, с эстафетной палочкой. Судьи  ничего не заметили, но первого места мы не заняли. Впрочем, второго и третьего – тоже. Интересно, что на этих же соревнованиях выступал за Философский факультет в эстафетном беге мой приятель, с которым мы учились в одной школе и  вместе в школьные годы занимались в легкоатлетической секции. Но на этих соревнованиях мы с ним так и не увиделись.
Вернемся к нашему Сереже. Прыгать в высоту он не умеет совсем, точнее умеет, но не очень высоко, я бы даже уточнил –  очень низко,  и только «ножницами». Полтора метра – для него уже запредельная высота. При его большом, под метр девяносто, росте он как раз может с места перешагнуть эти самые полтора метра. Минут за двадцать до начала прыжков Сергей подходит к нам с Колей и спрашивает, как надо разминаться перед прыжками в высоту?
- А вон видишь, разминается олимпийский призер по прыжкам в высоту Юрий Тармак, который будет прыгать за экономический факультет? – отвечаем  мы ему. - Делай все как он. – Просто повторяй все его движения, уж он точно знает, как надо разминаться.
Услышав фамилию Тармак, Сергей заметно скис. Видно понял, что первого места ему, скорее всего, будет не занять. Но отказаться от прыжков ему равно уже нельзя, иначе нашему факультету начислят штрафные баллы.
Надо сказать, что Сережа по фигуре прирожденный прыгун в высоту: высокий, стройный, поджарый. Выглядит он очень эффектно и внешне похож на популярного в те годы актера Олега Видова.
Тармак неторопливо бегает вдоль сектора для прыжков в кроссовках, держа шиповки в которых будет прыгать, в руках и украдкой поглядывая на Сергея. Сережа делает то же самое, поглядывая на Тармака. Тармак начинает приседать и растягиваться, Сережа все повторяет, как его зеркальное отражение. К нам подходит обеспокоенный тренер по физической подготовке с Экономического факультета.
- А это у вас кто будет прыгать? –  озадаченно спрашивает он, кивая в сторону Сергея.
- Это наша новая восходящая звезда, - отвечаем мы с Колей, пытаясь при этом не заржать. - Вот когда начнет прыгать, увидите – просто обалдеете.
Тармак пропускает начальную высоту метр семьдесят пять. Серега пропускает тоже, тем более, эту высоту ему уже и не взять. Следующую высоту Тармак, а вслед за ним и Сергей тоже пропускают. К сектору для прыжков уже приковано внимание всех болельщиков, тем более что большинство участников не взяли последнюю высоту и завершили соревнования. Тармак все чаще поглядывает на Сергея и уже заметно нервничает. На третью высоту у каждого остается всего по одной попытке, поскольку две предыдущие оба пропустили. Тармак разбегается и легко берет метр восемьдесят пять. Сергей разбегается не менее красиво и, оттолкнувшись, что есть силы, дрыгает  ногами, красиво изображая движение ножницами, и пролетает под планкой, даже не задев ее снизу головой, после чего красиво, как Тармак, падает на маты. Зал в полном восторге. Мы хохочем во весь голос, Серега поднимается и хохочет не меньше нашего. Не смеется лишь один перенервничавшийся тренер с Экономического факультета, который все пытается понять, а что же собственно произошло? А Тармак тем временем переходит в сектор для прыжков в длину, где также с легкостью побеждает всех, в том числе и нашего спортсмена, студента первого курса Алексея, который занимает в итоге 15 место.

***

В ДК Ленсовета премьера рок оперы «Орфей и Эвридика». Это первая рок опера в СССР. Сейчас бы ее, наверное, назвали мюзиклом. До этого мы знали только «Jesus Christ Superstar» и то только слушали на магнитофонных записях, но никогда не видели. Правда были те, кто слышал от людей, которые знали тех, кто это видел, что якобы Иуду в той рок опере играет чернокожий актер, но этому особо не верили. Сравнивать эти две рок оперы, конечно же, нельзя, но все равно это был огромный прорыв в нашей рок музыке.
На саму премьеру мне попасть не удалось, но я достал билет на последний день выступлений. Я и раньше любил «Поющие гитары» за их Песенку велосипедистов, пусть и содранную у группы «Тремелоуз», за Песню про Карлссона, музыку которой они запросто утащили из песни «Yellow river» группы «Christie». И за другие украденные мелодии, благодаря чему мы хоть имели возможность послушать их не на пластинке, а в живом и очень даже неплохом исполнении. Здесь еще пели Ирина Понаровская с Альбертом Асадуллиным. Рок опера –  произвела на меня неизгладимое впечатление. Я несколько месяцев был в воспоминаниях от увиденного и услышанного. Особенно запомнилось, когда на сцене гасили свет, включали стробоскоп, и танцевальная группа выделывала акробатические трюки в полной темноте, озаряемой короткими вспышками света. Кстати шведы, сидевшие впереди меня на концерте тоже восторженно хлопали, а  они наверняка видели в своей жизни больше концертов и выступлений зарубежных музыкантов, чем мы. Когда у меня появился кассетный магнитофон, то первая кассета, которую я записал, была именно с этой Рок-оперой и время от времени я с большим удовольствием слушаю ее и  сейчас.
Много лет спустя, Альберт Асадуллин окажется соседом по даче моего однокурсника Коли. Думаю, в то время вокруг его дачи днем и ночью бы дежурили его поклонницы, а сейчас подрастающее поколение его, пожалуй, и не вспомнит. По крайней мере, поклонников у забора его дачи я ни разу не замечал. Всему свое время и ничто не вечно под луной.

***

На первом курсе учатся два брата-близнеца. Мы их зовем - братья Мусачи. Похожи они настолько, что, говорят, при поступлении в университет просто подменяли друг друга на вступительных экзаменах. Один готовился и дважды сдавал за обоих историю, а второй – географию. Не знаю, проделывали ли они подобное на сессии, но уверен, что преподаватели ни за что не смогли бы заметить подмену. Удобно им также было и на физкультуре, где один два раза бежал стометровку, а второй за него дважды прыгал в длину. То есть каждый делал за другого то, что у него лучше получалось.
Я иду по коридору в перерыве между лекциями с одним из них и рассказываю ему анекдот. По дороге меня кто-то отвлекает, и я задерживаюсь буквально на минуту. Когда я снова догоняю Мусача и продолжаю ему рассказывать анекдот, он смотрит на меня удивленными глазами и ничего не понимает. Оказывается, я перепутал и по ошибке подошел уже к его брату.

***

Я сижу на экзамене по общей геологии. Предмет мне этот нравился, поэтому я ходил на все лекции. Курс ведет преподавательница с геологического факультета. Я узнаю от нее много интересного и нового. Например, что существует десятибалльная шкала твердости минералов и согласно ей топаз, который занимает восьмую позицию, тверже кварца, а корунд тверже топаза. Самый мягкий минерал - тальк, а самый твердый – алмаз. Мой словарный запас обогащается сотней новых, красивых и одним геологам понятных слов: спайность, несогласное залегание, ксенолит, гексагональная сингония.
Правда, во время практических занятий, когда нужно было определять горные породы, мы с Андреем частенько баловались, вызывая недовольство преподавательницы. Причем больше всех ее замечаний доставалось именно мне. Например, когда нам показали породу с небольшим вкрапленником золота внутри, мы с Андреем по очереди под столом пытались откусить на добрую память маленький кусочек этого золота, но у нас ничего не вышло.
Тащу билет. В нем два вопроса. Достаточно быстро готовлюсь и уверенно иду отвечать. Первый вопрос несложный  - про границу Мохоровичича. Это условная граница на большой глубине в земной коре, где изменяется скорость сейсмических волн. Известно про нее до сих пор немного, глубина залегания у нее разная под континентами и океанами. Определяется она геофизическими методами. Все это я рассказываю преподавательнице. Вопросов и замечаний у нее нет, и я перехожу ко второму вопросу билета. Вопрос звучит так: «Продукты вулканических извержений». Вроде бы тоже несложный вопрос. Вулканические бомбы различной формы, пемза, лавы, вулканический шлак и пепел. Преподавательница опять у меня практически ничего дополнительно не спрашивает и просит зачетку. Даю ей зачетку и думаю, что же она мне поставит: четверку или пятерку? Она молча ставит мне тройку.
Мне так обидно. Получить трояк по любимому предмету и собственно ни за что. Она наказала меня, по-видимому, за наше мелкое и беззлобное хулиганство на практических занятиях. Но причем здесь экзамен? В результате я впервые остаюсь без стипендии на целый семестр. Возвращаюсь домой и думаю: вот надо же, попались продукты вулканических извержений, которых я никогда в глаза не видел и, скорее всего, никогда и не увижу, разве что по телевизору или в журнале. В тот момент я просто возненавидел вулканы.
Но судьба распорядилась так, что после окончания университета я распределился на Камчатку в Институт вулканологии и многие годы изучал вулканы и связанные с ними эти самые продукты вулканических извержений.
Этот случай я иногда рассказываю на лекциях в университете студентам геологам, как пример того, что даже если вам кажется, что что-то из того, что вы сейчас изучаете, никогда вам не пригодится в будущем, спустя годы может оказаться главным делом вашей жизни.

***

В начале марта 1975 года ректором ЛГУ назначается член-корреспондент АН СССР профессор В.Б. Алесковский, который прослужит на этом посту более десяти лет.
Для справки
В настоящее время общее руководство всей деятельностью Университета закреплено за выборным представительством - Ученым советом, возглавляемым ректором. После того как в 2009 году Санкт-Петербургский и Московский государственные университеты стали учебными заведениями с особым статусом, ректор Университета не избирается на конференции тайным голосованием, а назначается президентом сроком на 5 лет с возможностью дважды продлевать сроки полномочия (даже после достижения им предельного возраста, 70 лет). Учредителем университета выступает правительство Российской Федерации и оно же утверждает его устав. Согласно новому уставу, фундаментальным основанием университетской жизни является принцип свободы в учебной и научно-исследовательской деятельности. Никакие организационные структуры политических партий, общественно-политических и религиозных движений не могут теперь вести в Университете свою работу.

Но вернемся в 70-е годы. У нас на факультете периодически неизвестно откуда появляются новые студенты, а потом так же внезапно куда-то пропадают. Один раз у нас возникла ниоткуда новая студентка, баскетболистка из женской команды мастеров Ленинградского «Спартака». Она была выше всех нас ростом и на соревнованиях по баскетболу между факультетами всегда играла за нашу мужскую команду. Во время лекций, на которые они иногда приходила, тем, кто хотел подремать, было очень удобно прятаться за ее высокую спину. Затем она также незаметно исчезла вникуда.
Затем на курсе младше нас так же неожиданно появился новый студент. Про него сказали, что он сын одного из знаменитых писателей фантастов братьев Стругацких. Стругацких многие из нас любили, с удовольствием читали и пересказывали друг другу, поэтому к его появлению отнеслись с плохо сдержанным любопытством. Поскольку мы не знали, кого из них, Аркадия или Бориса, а сам он был очень молчалив, то мы между собой так и звали его – сын братьев Стругацких. Вел он себя очень замкнуто, практически ни с кем не общался и все время что-то писал в своей тетрадке. А затем, после очередной сессии он так же исчез, как и появился. Вот такая короткая фантастическая история про пришельцев.

***

Физкультуру у нас ведет невысокий коренастый армянин по фамилии Мкртчан, которую мы, чтобы нечаянно не сломать язык, произносим как «макар-тычан». Он замечательный преподаватель. Манерой говорить он так напоминает Сталина, что когда у нас происходит заседание спортивного совета факультета, куда меня выбрали, это напоминает заседание Ставки Генштаба времен Великой Отечественной.
- И ка-а-гда ми будым правадыть Спартакиаду факултэта? – спрашивает нас Мкртычан, медленно расхаживая по кабинету, и в его руках явно не хватает трубки.
- Я думаю, в начале марта, - отвечает один из нас строгим голосом маршала Жукова, точнее, артиста Михаила Ульянова
- Будим считат это крайним срокам? – продолжает Мкртчан и мне кажется, что я сижу на ремейке фильма «Освобождение», где в Ставке обсуждается начало очередной военной операции.
Надо сказать, при нашем физруке мы добились многого, в частности стали чемпионами университета по футболу, впервые за всю историю Географического факультета. И что характерно, Мкртчан приезжал на стадион поболеть за нас почти на все наши игры, а это в основном были выходные дни. Кроме того, у нас была очень сильная команда по регби и очень даже неплохая по баскетболу. Зимой мы часто ездили на занятиях по физкультуре в Кавголово кататься на лыжах, хотя снег он не любил. Спорт на нашем факультете всячески приветствовался и поощрялся, и в этом большая заслуга именно нашего физрука. Разве только в шахматы мы не играли, но здесь нам ничего не светило на Университетском уровне, поскольку на Экономическом факультете одновременно с нами учился наш чемпион мира Анатолий Карпов. Правда, говорили, что он, чтобы его освободили от военной кафедры, выступал на соревнованиях не за свой факультет, а за команду «Вооруженных сил». Ну, да и ладно.

***


Учебная практика в Крыму

Географическая справка
Крымский полуостров расположен между 44° 23' и 46° 15' северной широты и 32° 30' и 36° 40' восточной долготы. Расстояние от Перекопа на севере до самой южной точки Крыма - м. Сарыч - 195 км, от м. Тарханкут на западе до восточной оконечности Керченского полуострова 325км. Омываемый двумя морями - Черным и Азовским, Крым имеет вид почти острова. С материком его соединяет только узкий (до 8 км) Перекопский перешеек. Береговая линия Крыма изрезана больше, чем другие части черноморского побережья. К востоку от Перекопского перешейка простирается Сиваш, или Гнилое море, — мелководный залив (лагуна) Азовского моря с сильно извилистыми берегами. Керченский пролив отделяет Крым от Таманского полуострова, составляющего часть Северного Кавказа.  Площадь 26, 2 тыс. км;. Население 1 994 300 чел. (по данным на 2005 год).

От Географического факультета в Крым на летнюю практику едет только наша кафедра. Причем наша практика проходит вместе со студентами геологами. Все мы собираемся на нашей Университетской базе в деревне с многообещающим названием Трудолюбовка, расположенной примерно посередине между Симферополем и Бахчисараем. Поселяемся в военных четырехместных брезентовых шатровых палатках. Палатки большие, в них легко помещаются четыре кровати с пружинными матрацами. Кроме палаток на базе есть еще несколько строений, в том числе столовая и дом для камеральной работы. Преподаватели живут отдельно. Для них в деревне снимают комнаты. Не очень далеко от нас расположены аналогичные базы Московского и Киевского университетов.
Незадолго до начала практики наш руководитель практики устроил нам небольшой зачет по геологическому знанию места нашей будущей работы. На его вопрос: - А где там находится Коньяк? (название геологического яруса в Мезозое, названного так по названию французской провинции, где он был детально описан), Энди незатейливо ответил за всех:- Вот приедем на место и разберемся. Где-нибудь он наверняка продается. Позднее Энди с недоумением жаловался мне: - Надо же, еще не приехали, а он уже про коньяк спрашивает.
***

Крым запомнился своей жарой. В такую погоду хорошо загорать на пляже, а не ходить в геологические маршруты. Жару я не любил никогда. Если от холода можно защититься, одевшись потеплее, то от жары, даже раздевшись, спастись трудно. Наверное,  птицы потому и выводят птенцов в средней полосе России, потому что в Крыму они откладывали бы в гнезда вареные яйца.
Любимым развлечением всей базы в первые дни пребывания становится вынести ночью на улицу из палатки чью-нибудь кровать со спящим там студентом. Причем так осторожно, чтобы его не разбудить. А утром радостно наблюдать, как он просыпается в своей кровати посередине базы и непонимающе вертит головой. Правда один студент поспорил, что его вынести невозможно, поскольку он спит очень чутко. С ним поступили по-другому. Поздно ночью, когда он уснул, просто аккуратно сняли палатку и переставили ее в другое место. В результате, он все равно утром нашел себя на улице в своей сиротливо стоящей кровати.

***

На первом занятии нам всем раздали черно-белые аэрофотоснимки нашего района работ и показали на них границы, в пределах которых мы должны будем составить геологическую карту. Снимки были такого крупного масштаба, что на них был виден каждый дом деревни. В первый же вечер мы после длительных консультаций с геологами, которые приехали на практику раньше нас, отметили на снимках булавочными уколами те дома, где продавалось самое дешевое вино. Местные жители часто добавляют в вино табак, наверное, для крепости. От такого напитка быстро дуреешь, а наутро сильно и долго болит голова. Поэтому те дома, где продают вино с табаком, мы отметили тоже, чтобы постараться их избегать. Кроме того, мы внимательно изучили по снимкам, как добраться к единственному в этих местах глубокому, хоть и небольшому по размерам водоему, или как говорят в Крыму - стовку, где можно купаться. Мелкий ручей в районе нашей базы можно перейти вброд, даже не замочив ног, хотя он и называется рекой с бодрым названием Бодрок. О Черном море приходится только мечтать.
Правда на Черном море мы все же побывали, когда у нас была геологическая экскурсия на Карадаг. Но это было уже в самом конце нашей практики, а пока нас за неимением моря интересовали больше всего четыре темы в свободное от работы время – вино, девчонки, пение песен под гитару и купание. По возможности мы старались все это совмещать одновременно.

***

Я иду в первый в своей жизни самостоятельный геологический маршрут, пусть даже учебный. Предварительно мы разделились на две группы, и мне достались в напарницы две девчонки. Наша задача найти и описать (произносится с ударением на последний слог) обнажение, отмеченное нашим преподавателем на аэрофотоснимке. Описать обнажение вовсе не означает что-то неприличное, а в нашем конкретном случае на языке геологии – это детальное описание в полевом дневнике осадочных известняковых пород в пологой  стенке, высотой метров десять, где эти породы выходят на дневную поверхность, то есть обнажены. Кроме того, мы должны отобрать образцы пород, поэтому, у каждого из нас в руках геологические молотки на длинных деревянных ручках. У геологических молотков, как правило, всегда длинные ручки. Во-первых, так сильнее замах, поскольку иногда отбить кусочек камня для образца непростое занятие. А во-вторых, осколки камней, когда ты по ним лупишь молотком с длинной ручкой, не летят тебе прямо в лицо. Обнажение мы находим быстро и без труда. На небе ни одной тучки, ветра тоже нет. Крымское солнце жарит так, что хочется или раздеться и позагорать или наоборот забраться в прохладную тень. Но в любом случае не двигаться. Поэтому я, как старший нашей маршрутной группы, отправляю девчонок искать контакты пород у самого основания нашего разреза, в колючем кустарнике, а сам залезаю повыше, раздеваюсь до плавок, выбираю место поровнее, кладу под голову геологический молоток и ложусь на спину прямо на нашем обнажении, подложив под голову ручку геологического молотка. Закрываю глаза и впадаю в приятную полудрему, из которой меня выводит голос нашего преподавателя. – И что же Вы там делаете, любезный? – ласково-ехидным голосом спрашивает он. Оказывается, преподаватель решил проверить, как мы работаем и как назло, начал именно с нашей маршрутной группы. Чувствую, что краснею, еще не успев загореть. Девчонки внизу затаились в радостном ожидании дальнейшего развития событий. – Да вот, знаете ли, лежу и думаю, а как же здесь залегают слои? – отвечаю я, безуспешно стараясь сохранить уверенность в голосе. – Ну, так Вы хотя бы повернитесь к этим слоям лицом – продолжает преподаватель, и я осознаю свою ошибку. Надо было сначала позагорать лежа на животе.

***

Мы сдаем зачет по систематике растений. Мы  - это только геоморфологи, геологи от него избавлены. В течение двух недель мы должны были собирать гербарий  и наизусть учить названия растущих у нас под ногами цветов и растений, причем по-латыни. Всего таких названий набиралось штук пятьдесят. Мне не очень понятно, зачем сдавать этот зачет именно в Крыму? Во-первых, растения в наших северных лесах во многом другие, и мне интереснее было бы выучить их. Тогда хоть гуляя в лесу или собирая грибы, я смог бы их узнать и определить. Я и по-русски  не знаю, как большинство травинок называется, а уж по латыни – тем более. Во-вторых, растения и цветы в Крыму какие то блеклые и часто очень колючие. Центральный Крым вообще не яркий, а особенно в летнее время - весь какой-то выгоревший и выцветший на солнце. А колючками растения оберегают себя от поедания животными. То ли дело наш родной полевой клевер, красивый и никаких колючек. И главное – его всегда много. Хоть ешь его (это я про животных), хоть валяйся на нем.
К зачету мы с Андреем за две недели собрали по небольшому гербарию. Правда у нас была идея сгонять в Симферополь, купить там, на базаре яркий букет садовых цветов, засушить их и потом сказать, что мы их здесь собрали. Но учить их названия по латыни нам бы пришлось и в этом случае, поэтому мы ограничились местными травинками и выучили шестнадцать названий растений по латыни вместо пятидесяти. Причем на двоих, он восемь, и я восемь. Слушая, как мы произносим эти названия, преподавательница чуть не падала со стула от хохота. Некоторые латинские слова у нас в голове перемешались, и мы иногда называли растения, используя слова, предназначенные для других растений. Тем не менее, зачет мы получили, и напоследок нахлобучив наши собранные с таким трудом гербарии друг другу на голову, пошли покупать вино, чтобы отметить сдачу такого безумно трудного зачета. Ровно через три дня мы уже не могли вспомнить ни одного названия по латыни. Вот что значит пытаться учить чужие южные, а не родные  северные растения.
Говоря о латыни, следует вспомнить, что через полтора года после образования Петром I Университета, летом 1725 года в Петербург стали прибывать для чтения лекций иностранные ученые. Сами лекции предполагалось читать  на латыни. Поэтому лишь подготовленные к этому слушатели могли посещать лекции. И кто бы мог подумать, что эта самая латынь сохранится в учебном процессе географов и до наших дней, правда в таком урезанном виде
 

***

Кормят нас на базе не очень сытно, хотя повар старается, но меню у него очень оригинальное, например манная каша с котлетой. И в один из вечеров наша палатка принимает решение пойти и стащить в деревне гуся. На охоту отправляемся мы вчетвером: я, Коля, Андрей и Сергей, которого совсем недавно перевели на нашу кафедру с вечернего факультета. Мы бы не отказались и от курицы, но ее гораздо труднее поймать. Гусь, как известно, бегает не так быстро. Пока не стемнело, и всех гусей не загнали во дворы, мы идем за околицей деревни, где не видно местных жителей и, наконец, находим небольшое стадо гусей. Геологи советовали нам взять с собой ружье для подводной охоты, говоря, что они всегда делают так, когда идут на гуся. Просто стреляешь в него с пяти метров и потом подтаскиваешь добычу к себе. Мы же разбились на две пары: Коля и я пошли на охоту, вооружившись удочками с толстыми крючками, а Андрей с Сергеем - геологическим молотком. Наши с Колей забросы удочки с наживкой в сторону гусей ни к чему не привели, а наши напарники избрали способ Паниковского из «Золотого теленка». Сначала они немного дразнили гусей, показывая своим видом, что панически их боятся, а когда вожак, вытянув шею с шипеньем начинает их атаковать, Андрей резко повернувшись к гусю хватает его в охапку. Самое смешное, что Андрей не знает, что делать дальше? Гусь тем временем начинает вырываться и орать, пытаясь при этом еще и ущипнуть Андрея. – Крути ему шею, - кричит Сергей, и Андрей вместо того, чтобы просто свернуть ему шею, начинает быстро-быстро перегибать её вверх вниз, как ломают алюминиевую проволоку. Но шея гуся вовсе не проволока и ломаться не хочет. В конце концов, гусю все это надоедает и он, прокричав прощальное «га», умирает. Они трусцой убегают с гусем под мышкой в ближайший лесок, и там уже мы с Колей быстро ощипываем его, чтобы не делать это на базе. Уже были случаи, когда местные пытались найти похитителей по оставленным на базе гусиным пуху и перьям. Все что общипалось, мы закапываем в ямку, расковыряв землю молотком, прячем гуся в рюкзак и уже в темноте возвращаемся на нашу базу. Будим повара. Он без разговоров потрошит гуся и начинает готовить его. Тем временем мы опять бежим в лес уже в полной темноте и закапываем потроха. Наконец повар приносит на большом блюде готового гуся к нам в палатку, и мы вместе с поваром и нашими девчонками, съедаем гуся при свете фонариков, запивая местным красным вином. Не исключено, что это вино мы купили в деревне у хозяев этого же гуся. Во время трапезы, повар, который уже не первый год работает на этой базе, рассказывает нам, что геологи однажды вот так же притащили в лагерь барана, и на следующий день по этому поводу был большой скандал руководства базы с местными жителями.


***

На нас обрушился ураган или тайфун, не знаю как правильно назвать. Точнее, обрушился он на весь Крым, но поскольку лагерь наш палаточный – нам досталось, наверное, сильнее всех. Несколько часов проливного дождя с сильным ветром. Хорошо, что это все было днем. Ночью, в полной крымской темноте было бы еще хуже и страшнее. Из палатки носа не высунуть. Девчонки все убежали из своих палаток в наши немногочисленные здания базы. Вечно сухая речка Бодрок на границе базы и деревни, превратилась в бушующий поток такой силы, что деревянный автомобильный мост через нее был снесен, как игрушечный. И еще я обратил внимание, что дождь был очень холодный, почти ледяной. Мы все, конечно, промокли насквозь, и через пять минут уже стучали зубами от холода.
Когда все, наконец, стихло, нашу базу было не узнать. Половину палаток посрывало ветром и раскидало по всему лагерю. На нашей палатке крыша наполнилась дождевой водой и прогнулась так, что в центре почти доставала до пола. Она представляла собой небольшой бассейн с водой. Брезент эту воду не пропускал, а мы приподнять брезент, чтобы слить накопившуюся в нем воду, просто физически не смогли. Там ее было, наверное, почти полтонны. Правда, я, в конце концов, нашел довольно простое решение и просто проткнул брезент снизу обыкновенной вилкой. Через час вся вода вытекла в четыре тоненькие струйки, а оставшиеся маленькие дырочки всегда можно без труда заклеить. Чтобы согреться, мы одолжили у геологов водки и вместе с нашими девчонками выпили по чуть-чуть, практически не закусывая. Я быстро захмелел, тут же упал на свою кровать и уснул, поскольку устал, спасая нашу палатку и вещи от стихии. А геологи «колбасились» всю ночь,  их пение и крики разносились по всему лагерю до утра.

***

Мы идем в очередной маршрут. Нам нужно детально описать геологический разрез, причем довольно сложный. Там на поверхность выходят магматические породы и однозначного объяснения, как это могло происходить в природе миллионы лет назад – нет. То есть можно и так объяснить и эдак, и каждый будет по-своему прав.
Походим  к нашему разрезу и видим, что он уже занят. Его как муравьи облепили студенты Киевского университета, а их преподаватель неторопливо и громко, чтобы все слышали, объясняет им что здесь и как. Мы, решаем сэкономить время и силы, пристраиваемся в ближайших кустах и просто записываем в наших маршрутных книжках все то, что он своим студентам излагает. Когда мы очень довольные от проделанной работы возвращаемся на нашу базу, наш преподаватель просит показать ему результаты нашей работы. Морщась, он читает написанное нами, и возмущенно говорит: - Ну полная чушь. Там все совсем не так.
Признаться, что все это записано со слов преподавателя другого университета нам неудобно, и на следующий день мы снова идем в маршрут к этому же обнажению, чтобы все уже описать самим. После этого я понял, почему геологам никогда не вручают Нобелевских премий. В геологии все неоднозначно и нет истины в последней инстанции, как, например, у математиков или химиков. Все, что кажется в геологии очевидным, может быть полностью опровергнуто через годы, а в нашем случае – спустя уже несколько часов. Вдобавок, я сделал вывод, что кроме московской и ленинградской научных школ, существует еще одна – киевская, которую ни первые, ни вторые, как оказалось, во многом не признают.
Так мы бесцельно потеряли целый маршрутный день и уже отстаем он нашего графика работ.

***

Нам нужно срочно найти образец фауны для будущего отчета. Чтобы определить возраст известняков, достаточно найти в них ископаемый остаток какого-нибудь морского организма. Например, ракушки, морского ежа или зуба акулы. Известняки образуются там, где раньше, десятки миллионов лет назад было глубокое море. Ну а в этом море, разумеется, плавали акулы.
Поскольку известно, какие живые организмы в какой период времени обитали на Земле (этим занимаются палеонтологи), то это позволяет определить и возраст самой породы, в которой окаменевший от времени организм найден. В наших известняках чаще всего встречаются ископаемые моллюски и очень редко акульи зубы. Образец известняка у нас уже есть давно. Осталось определить его возраст. Для этого нужно найти в нем какую-нибудь окаменевшую ракушку с сохранившимися створками и замком (местом соединения створок). По этому замку она чаще всего и диагностируется. С утра мы все вооружаемся молотками и идем на то место, где брали образец, чтобы колотить там известняки в надежде выколотить какое-нибудь ископаемое. Единственный, кто не хочет с нами идти – это Андрей. Он вчера так напился с геологами и пел с ними песни до утра под гитару, что всю ночь не спал. Но мы и его тащим с собой за компанию, чтобы он не маячил в лагере на виду у преподавателей,  обещая, что он прекрасно выспится и там, на месте.
Приходим на место, разбредаемся вдоль стенки известнякового обрыва и более двух часов безуспешно колошматим раскалывая молотками твердые и плотные известняки. Ни-че-го. Никаких следов фауны. Как будто все живые организмы в то время, когда на месте известняков еще было море, решили умереть в другом месте. Андрей все это время спит в тенечке, укрыв голову своей джинсовой курткой. Солнце жутко печет. Мы все устали и с ног до головы перепачканы известняковой пылью.
- Ну, как нашли что-нибудь? – вдруг раздается голос Андрея. Он немного поспал, пришел в себя и теперь курит и с интересом наблюдает со стороны за нашей работой.
- Ах ты, ленивая сволочь, - хором кричим мы ему, пинками  поднимаем его с земли и суем в руки молоток. – На теперь сам поколоти, а мы посмотрим. Андрей лениво берет молоток,  берется левой рукой за огромный кусок известняка и, придерживая его, что есть силы, бьет по нему молотком. После третьего удара кусок разваливается пополам, и на изломе мы все видим прекрасно сохранившегося ископаемого морского ежа, размером с небольшое пушечное ядро. Даже дырочки от колючек сохранились. Найти такого ежа – большая редкость и теперь мы сможем по нему без проблем с помощью палеонтологического справочника с рисунками, определить его возраст и соответственно возраст и этой породы.
- Вот так примерно это надо делать, - небрежным голосом говорит Андрей, а мы все, особенно наши девчонки, готовы его расцеловать, поскольку если бы не он, то мы колотили бы здесь известняки до полной темноты.
Приносим ежа на базу и весь вечер к нам в палатку как в музей заходят геологи, полюбоваться на нашу находку. В этих отложениях обычно и ракушку то трудно найти, а тут еж и не кусок какой-то, а весь целиком. Конечно, он полностью уже замещен известняком, то есть окаменелый, но других ежей в породах, возраст которых около 60 миллионов лет просто не бывает.
Через пару дней, когда у нас были временные проблемы с деньгами, и не на что было купить вина, мы продали своего ежа другой маршрутной группе геологов, и они включили его в свой отчет. А мы снова пошли на то место, где в конце концов, нашли какую-то невзрачную ракушку, по которой тоже можно было определить возраст, хотя и не так точно.

***

Одни из моих любимейших занятий на практике является дешифрирование аэрофотоснимков земной поверхности. Такие снимки делаются фотокамерой со специально оборудованного самолета и снимаются вертикально вниз так, что левая половина одного из снимков изображает то же самое что правая половина другого, соседнего. То есть они делаются с большим перекрытием изображения. Далее соседние снимки кладутся под специальный прибор – стереоскоп. Он представляет из себя систему зеркал, расположенных на подставке под разным углом друг к другу таким образом, что одинаковые перекрываемые изображения на обоих снимках сводятся в одну картинку, накладываясь друг на друга. И когда смотришь на нее в  стереоскоп, то изображение на снимках вдруг становится объемным, и ты видишь его в трех измерениях, как будто с большой высоты, если бы смотрел на эту местность, пролетая над ней на самолете или вертолете.
Горы на стереоизображении выпирают вверх так, что чуть не втыкаются тебе в глаз, а ущелья наоборот, зияют огромными провалами. С помощью стереоскопа ты видишь истинный рельеф поверхности, видишь каждое растущее дерево, причем можешь сказать какое из них выше, а какое ниже. С помощью объемного изображения можно увидеть выходы горных пород на поверхность и посмотреть, как к ним лучше добраться. Можно разглядеть очередность напластования лавовых потоков и точно обозначить границы их распространения. Ты фактически видишь объемную карту местности, как будто смотришь на нее сверху из самолета. Стереоскоп – это просто чудо и я готов глядеть в него часами, лишь бы под рукой были аэрофотоснимки.

***

Практически вся наша База уехала в гости к студентам Московского университета. Они нас официально пригласили, и там планировалось множество мероприятий: концерт, спортивные соревнования, викторины, неофициальное первенство по преферансу и прочее-прочее. С москвичами мы встречались до этого, когда они приезжали к нам на базу играть в футбол. Наши преподаватели предварительно поспорили с московскими преподавателями на 50 литров вина, кто выиграет. Выиграли мы, один - ноль, несмотря на то, что в команде москвичей играл действующий игрок из Алма-Атинского «Кайрата». Наша же смешанная геолого-географическая команда была в последний момент усилена нашими картографами с младшего курса, которые во главе с нашим «знаменитым прыгуном в высоту» Сергеем приехали в Крым делать план нашей базы.
В гости к москвичам поехали все кроме нашей кафедры. Мы не успевали приготовить к защите геологический отчет, до сдачи которого оставалось меньше недели, и дружно решили этот день поработать над нашей картой. Не то чтобы сами решили, а наш руководитель пригрозил нам, что если отчет не будет готов во время, то эту практику нам просто не зачтут. А это означало автоматическое отчисление из Университета. И мы весь день мы в полном одиночестве на вымершей и необычно тихой базе трудимся над нашей картой и текстом отчета. Настроение у всех подавленное, поскольку в душе мы настраивались на то, что все-таки поедем, и решение остаться было принято в последнюю минуту. Вечером от москвичей вернулись возбужденно-радостные подвыпившие геологи, чем еще больше испортили нам настроение. Но отчет мы все-таки успели сделать в срок и  спустя неделю его успешно защитили. Крымская практика была закончена.

***

После Крыма наша кафедра в полном составе возвращается под Ленинград на нашу базу в Саблино, где нам нужно получить последний зачет по почвоведению. На базе кроме нас еще и несколько геологов, которые заканчивают здесь свою практику. Мы копаем шурфы, описываем различные горизонты почв, забиваем свои головы словами «подзолистый горизонт», «гумусированная почва» и прочей почвоведческой терминологией. Почвоведение мне нравилось. Мне вообще нравились те предметы, где можно мысленно воссоздать процессы, происходящие на Земле в далеком прошлом. Я представлял, как на этом месте росли когда-то густые леса и после них остался слой погребенной почвы. Затем леса исчезли, и в почвенном разрезе это было отражено прослоем супесей. Наконец на этом месте возник  водоем, на дне которого начали откладываться суглинки. Почвенный разрез – это своеобразная книга истории Земли, которую нужно только правильно прочесть. Мы копаем неглубокую ямку в поле, причем каждый свою, описываем в ней последовательность залегания слоев. Наконец, к нам подходит преподаватель и, посмотрев наши записи, ставит нам всем зачет. Любопытно, что в двух закопушках на расстоянии буквально 10 метров друг от друга были найдены древние шведские монеты. Правда нашли их не мы, а наши однокурсники с предыдущей практики.
Все, мы свободны до осени. На улице теплый летний вечер. Нам с Андреем на ночь глядя ехать домой, чтобы успеть на последнюю электричку (ему в Гатчину, а мне - в Ломоносов), совсем не хочется. Мы решаем провести последнюю ночь на базе, чтобы уже по утру разъехаться по домам. На огонек к нам заходят три знакомые девчонки - геологини, и мы всю ночь пьем с ними пустой чай, поскольку на вино, еду и даже сахар денег уже не осталось и просто беседуем. Под утро дружно решаем сжечь свои уже ненужные нам конспекты в круглой печке, которая стоит в нашей комнате. Это нас и погубило. Заметив дым из трубы, в нашу комнату врывается начальник базы, и, видя нас в компании девиц, радостно сообщает, что он сделает все, чтобы нас выгнали из университета. Дождался все же нехороший человек своего часа.
Мы с Андреем решаем пока не разъезжаться по домам, а поехать к нашему однокурснику океанологу, которого мы кличем Алексис. Он снимает квартиру на Петроградке, недалеко от зоопарка и от него мы собираемся позвонить на факультет, чтобы разведать, насколько серьезны были угрозы начальника базы. Приезжаем, звоним и выясняем от нашего лаборанта кафедры, что начальник базы уже звонил на факультет и обвинил нас во всех смертных грехах. Мол, что он застал нас пьяными в постелях вместе с девицами, что мы ему угрожали, что чуть не сожгли всю базу и так далее и тому подобное. И что нас действительно собираются отчислять из университета. Самое обидное, что ничего из сказанного им не соответствовало действительности. Просто от начала до конца – наглая ложь. Но он был коммунист, поэтому сомнений не было, что, в конечном счете, поверят ему, а не нам, поскольку мы коммунистами не были.
Ехать домой уже не хочется, тем более вся наша мужская часть кафедры в сборе,  Коля уже тоже давно здесь. Решаем обсудить сложившуюся ситуацию за бутылкой вина. Алексис достает деньги и бежит за бутылкой. И так повторяется несколько раз. Где-то глубокой ночью они идут уже вместе с Андреем на поиски очередной бутылки, но обратно возвращается один Алексис, и заплетающимся языком сообщает, что Андрея менты забрали в вытрезвитель. Вытрезвитель – это уже точно конец учебе в университете. Мы уже представляем себе, как оттуда присылают в деканат бумагу, как довольный начальник базы радостно говорит: - Ну, что я говорил? Вот какие они, я же предупреждал. Глупо все получается.
Андрея надо срочно выручать, и мы, выпив с утра еще одну бутылку вина для храбрости, вместе с Колей идем в вытрезвитель. Там мы в два голоса врем милиционерам, что я профорг, а Коля - комсорг нашего факультета, и что мы хотим взять Андрея на поруки, поскольку это один из лучших студентов Университета. Короче с полчаса мы несем полную ерунду про заслуги Андрея перед Университетом и умоляем не посылать никакой бумаги в деканат по поводу его задержания. Самое удивительное, что наша речь возымела действие, и Андрея условно–досрочно освобождают, взяв с него обещание, что он в течение месяца будет приходить по вечерам в это вытрезвитель и отрабатывать свое освобождение, помогая милиционерам оформлять бумаги на поступивших туда пьяниц. На радостях по дороге мы покупаем еще одну бутылку и остаемся у Алексиса до самого вечера. Заодно мы узнаем, что через день нам нужно явиться в деканат факультета для дачи показаний по поводу случившегося в Саблино. В нужное время мы, уже к тому времени протрезвевшие и выспавшиеся дома, приезжаем на факультет, и в деканате рассказываем свою версию произошедшего на базе. Наша версия очень простая и заключается в том, что ничего такого, за что нас следует наказать, и в помине не было. За нас дружно вступается весь преподавательский состав нашей кафедры, и в результате нас с Андреем оставляют учиться дальше и даже не объявляют нам выговора.


III курс

Кроме геологического и биолого-почвенного факультетов, которые находятся в Главном здании на Университетской набережной, все остальные разбросаны по всему городу, хотя большинство из них сосредоточено в пределах Васильевского острова. Наш факультет и факультет прикладной математики располагаются, как я уже говорил, в районе Смольного, экономисты – на улице Чайковского, недалеко от станции метро Чернышевская, журналисты – на Первой линии Васильевского острова, химики напротив метро Василеостровская на Среднем проспекте. Историки и философы занимают здание на Менделеевской линии. Филологи вместе с восточным факультетом делят трехэтажное здание на Университетской набережной рядом с Главным зданием университета. Это так называемый дворец Петра II. Оно задумывалось как его резиденция, и строительство дворца началось в 1710 году. После смерти Петра II в 1730 году строительство было практически прекращено и здание было достроено лишь в 1759-61 годах. Ну а физики и математики уже учатся в Старом Петергофе, где создается новый учебно-научный комплекс.
Все факультеты университета в разговорах между собой мы называем коротко: факультет журналистики – журфак, факультет филологии – филфак (или еще факультет невест), психологический факультет – психфак или Фрейд-фак, студентов с факультета прикладной математики мы называем приматами. Некоторая путаница возникает иногда между геологами и географами, поскольку и те и другие называют свой факультет геофак, хотя геологам следовало бы говорить геолфак. Военная кафедра называется военкой. А саму аббревиатуру университета - ЛГУ некоторые остряки расшифровывают как Лучшие Годы Уходят, хотя я бы назвал это Лучшими Годами Учебы.

У каждого факультета появляются свои песни, которые становятся своеобразным гимнами. Наша песня исполняется бодрым голосом и начинается словами:

Морально мы опустошенные
И недоразвиты физически
Всегда голодные и сонные
В науку тыкаемся лбом
Судьба, судьба неблагодарная
Нам никогда не улыбается
И жизнь по черепу распухшему
Нас интенсивно бьет ключом

Преподавательский состав обычно поет свою традиционную географическую песню, которая по-прежнему считается официальным гимном нашего факультета:
Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой
Глобус крутится, вертится, словно шар голубой
И мелькают города и страны, параллели и меридианы
и т.д.

На Геологическом факультете их песня исполняется заунывным похоронным голосом  и изобилует геологическими терминами:

Он жил недолго, но прожил так славно
И прах его в сырой земле лежит
Ему поставили венок из минералов темноцветных
И на могилу положили пегматит
Кругом лежат убогие кретины
И тускло светит молодой луны сегмент
И возвышается над кладбищем пустынным одиноко
Гексагональной сингонии монумент….

и последние строчки:
Ты станешь минеральным компонентом
Тем самым, от которого зачах
И будут в будущем несчастные студенты – дармоеды
Твой блеск и твою спайность изучать

***

На втором этаже вывешивается очередной номер стенгазеты «Клуб любителей музыки», которую выпускают студенты с факультета Прикладной математики и процессов управления во главе с Борисом Гребенщиковым. Читаю в ней информацию про группу «Procle Harum». Я несколько раз слышал ее по русскоязычной передаче «Радио Швеции», но знаю о ней очень мало. На собрания Клуба, которые также ведет БГ, я не хожу, поскольку времени оставаться в Университете вечером после занятий у меня, как правило, нет. Про Бориса Гребенщикова я знаю только, что он учится на факультете ПМПУ в нашем же здании, но на пятом курсе, и что их группа «Аквариум» иногда репетирует у нас под лестницей в помещении столовой. Пару раз они даже играли на факультетском вечере, и мы танцевали под их песни. На вечерах поют они в основном известные песни на английском языке. Несколько раз я сталкивался с Борисом в коридоре факультета или у входа в раздевалку и как-то он мне особенно ничем не запомнился. Жалко, что я так и не выбрался ни на одно из заседаний его Клуба. Думаю, там было очень интересно.

***

Чаще всего после занятий мы с Андреем или едем вместе на Балтийский вокзал, чтобы разъехаться по домам, или идем в кино, но чаще - пить пиво. Все общежитские своей стайкой уезжают к себе, те, кто живет в городе или снимает квартиру – тоже разъезжаются по домам. Своих девушек, с которыми можно было провести время ни у меня, ни у Андрея в данный момент нет. Андрей только что окончательно расстался со своей подругой с вечернего отделения. Я этому в душе даже немного рад, поскольку Андрей вечно оставался после занятий дожидаться ее и не мог составить мне компанию после занятий. Я тоже совсем недавно расстался со своей подружкой с геологического факультета, с которой мы познакомились на праздновании Нового года небольшой компанией у меня дома. Теперь мы с Андреем довольно часто заходим после занятий в пивбар «Медведь», пропустить по паре бутылок пива, тем более это по дороге к станции метро. «Медведь» довольно забавное место. Там можно встретить студентов с нашего и экономического факультетов, поэтов, которые напиваются и затем залезают на стол и читают свои стихи. Одни раз кто-то притащил туда скрипку, и ходил между столами, играя на ней, и зарабатывая себе тем самым на кружку пива. Там же, в пивбаре, мы знакомимся со студентом нашего же факультета, только на год младше - Валентином или просто Валей. Он учится на кафедре экономической географии и чем-то напоминает мне и внешностью, вальяжностью и манерой поведения актера Михаила Ширвиндта. Валя непременный ведущий всех капустников и факультетских КВНов, очень начитан, остроумен, пишет небольшие рассказы, которые читает нам вслух там же в пивбаре, и нам  с ним очень интересно.
***

Однажды после занятий Андрюша, Валя и я знакомимся с девчонками из медицинского училища при Куйбышевской (ныне Мариинской) больнице. Распушив свои хвосты, мы долго хвастаемся перед ними, какая трудная и необычная у нас профессия. В процессе беседы они, переглянувшись, приглашают  нас назавтра в их училище на практические занятия в прозекторскую при больнице. Обещают достать нам белые халаты и провести, как студентов практикантов этого училища. На следующий день мы втроем пораньше сбегаем с лекций, и в назначенное время девчонки действительно ждут нас у проходной больницы. Нам выдаются белые халаты, бахилы на ноги, мы смешиваемся с остальной группой практикантов, и нас ведут в прозекторскую, где лежат трупы. Врач, который ведет эти практические занятия, подводит нас к трупу женщины, лет сорока. Она лежит совершенно голая, на вид как будто из воска, и у нее аккуратно по кругу вскрыта черепная коробка. От всего увиденного мне становится плохо. Врач тем временем рассказывает, что женщина умерла от энцефалита, и показывает на какие то шарики размером с горошину у нее в голове.
-Видите их? – обращается он ко мне
Я думаю, упасть в обморок сейчас или чуть попозже? Андрюха с Валей тоже уже давно не смотрят в сторону женщины и видно, что их мутит. Врач рассказывает, что-то про течение болезни, как у нее начала отказывать память, как она посылала бессмысленные телеграммы своему мужу, как ее пытались безуспешно спасти. Студенты медики даже вполголоса пытаются шутить по этому поводу, но их патологический юмор мне непонятен. Я чувствую, что если сейчас не выйду на свежий воздух, то меня или стошнит прямо на лежащую женщину или я просто потеряю сознание. Протолкавшись через стоящих плотной группой студентов, я, а за мной и Валя с Андрюшей на полусогнутых ногах выбегаем из прозекторской на улицу. Садимся на ближайшую скамейку в парке больницы и минут пять молча стараемся прийти в себя. Андрюша пытается курить, но после двух затяжек выбрасывает сигарету.
- Ох, ни хрена себе – произносит, наконец, Валя. Мы молчим. Добавить тут нечего. Сходили, называется, получить острых ощущений. Получили по полной. Врач из меня точно бы не получился.

***

Коля, Андрей и я обедаем в факультетской столовой. Пока Коля относит наши подносы, с которых мы только что выложили на стол тарелки с едой, я быстренько беру его песочное пирожное, которое все называют полоской, аккуратно разъединяю его ровно посередине, где находится повидло, одним движением срезаю повидло ножом и мажу на это место таким же ровным слоем горчицу. После чего снова соединяю две половинки между собой, как было. Горчица всегда стоит у нас на столах, и даже если ее просто понюхать, на глазах появляются слезы, такая она крепкая и ядреная. Ничего не подозревающий Коля садится, и мы начинаем обедать, в предвкушении, когда же он дойдет до десерта. Коля тем временем начинает увлеченно рассказывать про ледниковые отложения, которые он недавно видел на севере Ленинградской области. Мы внимательно слушаем и ждем. Затем Коля переходит к смешной истории, причем, рассказывая ее, сам заливается смехом. И вот он берет полоску в руки. Мы тоже начинаем смеяться, но не от его рассказа, а в радостном ожидании первого укуса. Его рассказ достигает кульминации. Коля, еле сдерживая смех, наконец-то откусывает половину полоски, быстро жует ее, продолжая рассказывать с набитым ртом, затем глотает, сует в рот оставшуюся половину и, пережевывая ее, завершает свой рассказ. На этом месте его рассказа мы должны тоже смеяться, но мы молчим, глядя ему в рот. Коля проглатывает остаток полоски, запивает ее компотом и спрашивает: - Вы что, ничего не поняли? По-моему, это очень смешно. Немая сцена. Коля с изумлением смотрит на нас, думая какие же мы тормознутые, а мы на него, не понимая,  как он умудрился съесть столько горчицы и не поморщиться? Вот что значит увлеченно рассказывать что-то. Все остальное отходит на второй план. Позднее, когда мы признались ему в своем коварстве, он сказал, что вообще не почувствовал вкуса горчицы и был уверен, что там было повидло.
А смешная история Коли была посвящена его недолгим занятиям велоспортом. Коля получил в пользование спортивный велосипед, на котором наш студент Дед решил покатать по коридору общежития себя и своего приятеля и согнул этому велосипеду раму, которая явно не была рассчитана на 200 кг живого веса. А на соревнованиях по велоспорту главная задача Коли была не пустить соперников в отрыв. Чаще всего он это делал, хватая чужих велосипедистов за майку, за что часто получал прямо во время гонок велосипедным насосом по голове, точнее по каске на голове. После этого к велоспорту Коля как-то быстро охладел.

***

Мы довольно большой компанией идем на футбол. Играет наш «Зенит» с московским «Торпедо». На стадионе я был очень давно. Когда еще учился в школе, папа взял меня на товарищеский матч СССР - Австрия. Наши тогда победили 3:1 и первый гол к восторгу 70 000 зрителей, забил играющий за Ленинградский Зенит игрок с запоминающейся фамилией Вьюн. Смотреть футбол на стадионе мне очень понравилось. Но одному ходить туда очень скучно, поскольку не с кем обсудить перипетии проходящего матча. А тут мы собрались идти целой общежитской толпой.
У нас уже заготовлены большие флаги,  в транспорт с ними не залезть, и мы идем пешком от общежития на Мытнинской набережной на стадион Кирова. Кроме флагов у нас есть барабаны, школьный горн и всякие другие болельщицкие «прибамбасы». Постепенно наша колонна из 10 человек разрастается до полусотни. К нам присоединяются и другие случайные болельщики, а также несколько алкашей, которым все равно куда идти, лишь бы была компания. Толпа становится уже трудно управляемой, и нас даже сопровождает милиция. А у входа на трибуны стадиона милиция всех нас и задерживает. У нас отбирают барабанные палочки, из горнов вытаскиваются мундштуки. Пошуметь на стадионе нам уже не удастся, вечер испорчен. Это был мой первый и последний опыт в жизни коллективного похода на футбол. Зато мы вольно или невольно стояли у истоков зарождения фанатского футбольного движения.

***

У нас началась военная кафедра или как мы ее называем - военка. Один день в неделю мы полностью проводим в здании с аркадой по первому этажу рядом с Главным зданием университета. Раньше в нем был Новобиржевой Гостиный двор, а сейчас оно принадлежит университету, и в нем находятся исторический и философский факультеты факультета, где она располагается, и этот день я ненавижу уже с утра. Не люблю утренние построения, когда у всех проверяют, коротко ли каждый пострижен. Правда многие умудряются чем-то намазать волосы и спрятать их под воротник, а кто-то даже принес справку, что он должны участвовать в международном конкурсе парикмахеров в качестве модели и ему нельзя стричься какое-то время, пока не закончится этот конкурс. Но все равно это выглядит как-то унизительно. Про кафедру из года в год передаются уже как легенды всякие изречения местных военных преподавателей. Например, на первом построении девушек с Филологического факультета (у них в университете тоже есть военная кафедра), им объявляется: - Наша задача сделать из девушек филологов, женщин переводчиц. Сначала этим займемся мы, а потом вся наша военная кафедра. Девушки тоже не остаются в долгу, и когда на утреннем построении им объясняют, что равняться,  нужно на грудь третьего человека в шеренге, они невинно спрашивают: - А на какую грудь, левую или правую?

На лекциях по «военке» мы в основном не слушаем, а пишем под диктовку всякие военные премудрости по поводу полетов снарядов. Наши каверзные географические вопросы с места, например, а влияет ли на полет снаряда сила Кориолиса (центробежная сила, которая возникает в результате вращения Земли), вызывают у преподавателей раздражение, поскольку одни и те же  вопросы они слышат от студентов из года в год. Кроме того, нас заставляют носить специально сшитую (на наши же деньги) дурацкую форму бежевого цвета, и это чем-то напоминает мне школу. Главный куратор нашего курса – майор Т. Рассказывают, что он однажды на учебных стрельбах по ошибке вместо координат цели дал артиллеристам координаты наблюдательного пункта, где находилось высокое штабное начальство. Хорошо, что снаряды были учебные. За точность стрельбы он получил благодарность, а за то, что стреляли не туда – лишился очередного звания. Майор он, в общем-то, очень даже неплохой, но какой то нервный и по крайней мере для меня - непредсказуемый. Тем, кто приходит на утреннее построение неподстриженный, он дает 30 копеек и тут же отправляет в парикмахерскую. Чаще всего на эти деньги покупается пиво, а волосы мажутся мылом, чтобы выглядели как после стрижки. Как ни удивительно, но это проходит. – Ну вот, совсем другой вид, - с удовлетворением отмечает майор.
Майор Т. читает очередную лекцию. После очередного комментария с места нашего студента (или как они нас называют – курсанта) Бори, он вызывает его к доске и начинает отчитывать.
- Почему вы пришли на занятия небритым? Меня жена даже в постель вечером не пускает, если я не побрился, - почти кричит майор на Борю.
- А меня пускает, невозмутимо шутит Борис, и мы начинаем ржать, поскольку все, кроме майора, знают, что жены у Бори нет.

***

К нам на факультет приехал Юрий Сенкевич. Он рассказывает присутствующим про свои последние путешествия, а в конце раздает всем желающим автографы. У меня для этого случая припасена его книжка «На Ра через Атлантику», где описывается его путешествие вместе с Туром Хейердалом и другими участниками экспедиции на плоту через океан. Эта книжка с его автографом хранится у меня до сих пор. Не проходит и месяца, как к нам приезжает сам Тур Хейердал. Правда он выступает уже не на нашем факультете, а в Географическом обществе. Еду туда, чтобы его послушать и, наконец то увидеть своими глазами. К сожалению ни одной его книжки у меня нет, поэтому, когда подхожу к нему за автографом, то протягиваю ему книжку об ацтеках и инках, изданную в Мексике. Он несколько секунд разглядывает ее с интересом, затем вопросительно смотрит на меня, поскольку обычно дают для автографов авторские книги, а к написанию этой он не имеет никакого отношения. Но, тем не менее, ставит на ней свою размашистую подпись. До сих пор это три единственных автографа на книгах (не считая Евгения Гришковца и Тура Хейердала), которые я взял у людей, с которыми не был лично знаком.

***

Как я уже говорил, начиная со второго курса, часть лекций нам читают на Геологическом факультете. Поэтому нам чтобы добраться от нашего факультета у Смольного до Главного здания на Васильевском острове, нам выделяется полтора часа на дорогу.
Один раз на практических занятиях по петрографии, когда нужно было смотреть в микроскоп и определять минералы, я так начал засыпать, что уткнулся для вида закрытым глазом в окуляр микроскопа, а второй глаз закрыл, якобы, чтобы удобнее было рассматривать минералы. Незаметно подошедший преподаватель попросил меня погасить кристалл. Для этого нужно было только повернуть диск микроскопа, на котором располагался шлиф (тонкая пластинка стекла, с приклеенными на ней с помощью канадского бальзама тонко срезанными и поэтому почти прозрачными минералами). Но я вместо этого спросонок, просто выключил лампочку подсветки этих минералов. Выдернул шнур из розетки и погасил не только тот минерал, о котором меня спрашивали, а заодно и все остальные. Их просто не стало видно. Преподаватель хохотал минут пять.
По дороге на геологический факультет мы часто стали заскакивать в кафе Сайгон на углу Невского и Литейного проспектов и пить там кофе. По-моему, там варили лучший кофе в городе. Кроме того, Сайгон был известнейшим местом в Ленинграде, где тусовалась богема: признанные и непризнанные поэты, художники и музыканты, наркоманы  и поэтому там всегда было очень интересно и необычно.
Геология в университете преподается с 1785 года. Геологическая школа Университета по праву считается одной из лучших в стране. Левинсон-Лессинг, Карпинский – эти фамилии знакомы каждом геологу. Лекции на Геологическом факультете были для меня очень интересными. Нам преподавали основы горного дела, инженерную геологию, геофизику, уже упоминавшуюся петрографию, историческую геологию. Если просто перечислить темы, которые нам читали на геологическом, то может сложиться впечатление, что из нас вместо геоморфологов готовили геологов широкого профиля. Посудите сами, за время обучения в Университете, будучи географами, мы изучали на Геологическом факультете строение и историю формирования земной коры, развитие и связь органической жизни с геологической историей Земли, современные и древние отложения морей и океанов, химический состав Земли и законы миграции химических элементов, законы образования минералов и методы исследования их состава, магматические и метаморфические горные породы, их состав строение и условия образования, глубинное строение недр Земли и многое другое. Не удивительно, что впоследствии многие мои друзья геоморфологи и я, в том числе, защитили диссертации и получили ученую степень кандидата геолого-минералогических наук, а не географических, что соответствовало бы полученному университетскому диплому.
Само главное здание университета и особенно длиннющий четырехсотметровый коридор, вызывает чувство невольного трепета и благоговения. Ты идешь по нему и слева от тебя вся стена – это один непрерывный книжный шкаф от пола до самого потолка, где под стеклом стоят старинные книги в толстых кожаных переплетах. Справа, где находятся огромные окна во внутренний двор, периодически расставлены небольшие статуи ученых на постаментах, многие из которых эти самые книги и написали. На стене висят портреты не менее знаменитых ученых - выпускников университета. А из окна можно увидеть, например, «ректорский флигель», который боковым фасадом выходит на набережную. Автором проекта является архитектор А. Ф. Щедрин. Строительство флигеля велось в 1834-1835 годах. Первым ректором, жившим здесь, был известный литератор, друг А.С. Пушкина П.А. Плетнев, которому великий поэт посвятил роман «Евгений Онегин». Литературные вечера в этом доме посещали Гоголь, Одоевский, Вяземский, Тютчев, Панаев. В 1786 году должность ректора Университета занял крупнейший русский ученый-естественник А.Н Бекетов – «отец русской ботаники», как его называли в ученом мире. А 28 ноября 1880 года «ректорском флигеле» родился и провел детские годы внук ученого, будущий поэт Александр Блок.
Неподалеку в глубине двора стоит мрачное массивное кирпичное трехэтажное здание так называемого Стратофизического кабинета, которое построили в 1771-73 годах. Автором проекта является  зодчий А.Ф. Кокоринов, но существует предание, что это мрачная и «несуразная постройка» была возведена еще при Петре пленными шведами для игры в мяч.
А окна кафедры петрографии выходят прямо на Неву и из них видны Дворцовый мост, Адмиралтейство и Исаакиевский собор. Если бы не занятия, я от окна и не отходил вовсе.  В одном торце коридора находится Университетская библиотека, где мы и берем учебники необходимые для наших занятий, а в другом – висит огромная картина, на которой изображен молодой и хорошо выбритый Ленин, экстерном сдающий экзамены пожилым бородатым преподавателям. Спустя годы  картину с Лениным заменили на картину Л.  Давиденковой с Петром I с названием «Университету быть» (другое ее название: «Петр I подписывает Указ об образовании университета»). Хотя я перед каждой сессией вывешивал бы там картину Сурикова «Утро Стрелецкой казни». А снятое со стены огромное полотно с Лениным во главе, попутешествовав по кабинетам и залам осело, точнее, зависло, в конце концов, в библиотеке Юридического факультета.
В этом же коридоре мы встречаемся с нашими уже хорошо знакомыми геологами, с которыми вместе проходили учебные практики. Правда, на Геологическом факультете нам читают все курсы лекций как бы в сокращенном варианте, не как геологам. Поэтому, они, шутя, называют нас, геоморфологов, недоученными геологами, а мы их в отместку – переученными географами.

***

Общежитие нашего факультета постоянно перемещается с места на место. Вначале оно располагается на Васильевском острове, что дает острословам сразу придумать частушку: на Шевченко, 25, что ни девушка то ..лядь. Географы живут там вместе с филологами. В конце недели в нем часто устраивают дискотеки, и я туда пару раз приезжаю с ночевкой. Но почему-то от дискотек не тащусь и мне на них откровенно скучно. Скорее всего, потому, что я не умею танцевать, а просто прыгать под ритмичную музыку мне не интересно. Сомнительным развлечением на дискотеках являются драки, которые иногда там происходят. Одну из них, например, организовал наш самый старый и уже отслуживший в армии студент Дед. – Ты, сказал он нашему студенту Фесу, - прицепись к кому-нибудь на танцах, а я за тебя закончу. А то чего-то сегодня подраться охота. Фес без проблем спровоцировал драку, а Дед тем временем так и не дождавшись ее начала, ушел пить портвейн. В результате Фесу, хотя он и хорошо дрался, прилично досталось.
Попасть в общежитие, особенно поздно вечером не так просто. Главная задача – проскочить вахтершу на входе. Обычно когда идешь группой, смешавшись с теми, кто здесь живет и кого вахтерша помнит в лицо, можно проскочить не оставляя на вахте документа, чтобы можно было остаться в общежитии заночевать. В этом общежитии под номером 4 после массовой драки с филологами, которых географы прилично «отметелили», наши жили недолго. Драка произошла во время праздника 23 февраля, когда в общежитии был устроен так называемый парад Географических войск. После этого парада географов переводят в 10-е общежитие к биологам в Старый Петергоф. Теперь общежитским, приходится ездить на занятия почти столько же, сколько и мне, причем на той же самой электричке. Это очень неудобно, количество опозданий на лекции и прогулов возрастает в несколько раз. С биологами географы также не уживаются, поэтому далее наши иногородние студенты (это уже на третьем курсе) переезжают на Мытнинскую набережную в 6-е общежитие к историкам. До революции в этом здании был один из самых больших в Петербурге публичных домов, в котором, по словам известного знатока Петербургского фольклора Наума Синдаловского («Пороки и соблазны Северной столицы»), закончил свою жизнь знаменитый генерал М. Д. Скобелев, которого называли не иначе  как «Суворов XIX века». Но герой Шипки и Плевны, освободитель болгар от Османского ига и покоритель Средней Азии в действительности умер в московской гостинице «Дюссо» 25 июня 1822 года от паралича сердца и легких (по заключению врача), хотя произошло это в номере некоей девицы Альтенроэ. Про наше же общежитие те же самые остряки  говорят, что все вернулось на свои места, только на здании сменили вывеску. Кстати, в здании на 1-й линии Васильевского острова в доме №26, где сейчас располагается факультет журналистики университета, до революции также был офицерский публичный дом и это весьма символично, поскольку, по мнению некоторых остряков, говорит о преемственности двух древнейших профессий.
Наконец общежитие переводят уже постоянно в Первое общежитие на набережной Добролюбова Петроградской стороны, напротив моста Строителей. Теперь географы 4 и 5 курсов живут вместе с юристами, причем уживаются настолько, что двое из наших, в том числе мой приятель Коля на 5 курсе женятся на юристках. Драк в юристами в общежитии не происходит. Возможно, сдерживающим фактором является то, что у юристов живет в этом же общежитии олимпийский чемпион по боксу Енгибарян. Интересно, что географов никогда не селят вместе с геологами, видимо опасаясь, что в результате этого может получиться «гремучая смесь», которую будет невозможно проконтролировать и в случае чего - утихомирить .
Я в общежитии постоянно никогда не жил, но ночевал там несколько раз, когда опаздывал на последнюю электричку домой. Жизнь у них там идет по своим общежитским законам, своему распорядку и посторонний человек вроде меня вначале чувствует себя там крайне неуютно и неловко. В общежитии уже давно своя устоявшаяся жизнь, а ты чувствуешь себя здесь чужим, хотя и находишься в компании своих. Ужин готовится на кухне, одной на весь этаж, и то и дело я слушаю разговоры, кто у кого что-то сожрал из кастрюли, когда ее хозяин, а чаще хозяйка отлучились на минуту. Хотя это рассказывается всегда с юмором. Завтракают обычно все в столовой на первом этаже. Не очень вкусно, но терпимо. Еду на ужин покупают сообща каждой комнатой. Иногда с утра спросонок надевают вещи друг друга. Вечерами играют в преферанс, причем, когда играют между собой, то делятся на команды по силам, а когда к ним забредает игрок со стороны, его называют «шашлыком» и безжалостно обыгрывают. Кроме того, в общежитии есть профилакторий и мои однокурсники, живущие здесь, время от времени пропадают в нем на несколько дней, рассказывая потом про всякие кислородные коктейли и прочие непонятные мне вещи. У общежития есть одно достоинство. Во время подготовки к экзамену здесь всегда можно друг у друга что-то спросить или посмотреть конспекты лекций, которые ты пропустил. Я же, проживая дома, готовлюсь к экзаменам в полном одиночестве и не имею возможности даже из дома позвонить и спросить, если что-то не ясно, поскольку телефона у нас в доме нет.




Производственная практика на Северной Земле

Географическая справка
Архипелаг Северная Земля — российский архипелаг в Северном Ледовитом океане. Был открыт в 1913 г. экспедицией Бориса Вилькицкого и был назван первооткрывателем «Тайвай» по имени участвовавшим в экспедиции ледокольных пароходов «Таймыр» и «Вайгач». Правительство, однако, утвердило название «Земля Николая II» в честь царствовавшего тогда российского императора. Первоначально предполагалось, что Земля Николая II представляет собой один остров.
11 января 1926 г. Президиум ЦИК СССР своим постановлением переименовал Землю Николая II в Северную Землю. Впервые острова архипелага были детально обследованы и изучены в 1930-1932 году экспедицией Арктического института под руководством Георгия Алексеевича Ушакова. В 1931—1933, были открыты образовывающие архипелаг острова, которые получили от советских первооткрывателей (Николая Урванцева и Георгия Ушакова) названия Пионер, Комсомолец, Большевик, Октябрьской Революции, Шмидта. Остров Цесаревича Алексея был переименован в остров Малый Таймыр.
Площадь архипелага около 37 тыс. км;. Необитаем.
На Северной Земле находится самая северная точка островной Азии — мыс Арктический на острове Комсомолец (81°13; с. ш.).

Свою первую летнюю производственную практику я прохожу в организации «Севморгео» (сокращение от «Северное научно-производственное предприятие по морским геологоразведочным работам»). Точнее не один я. Кроме меня это еще один старшекурсник, студент дипломник Гена Шнейдер с нашей кафедры, один - с геологического факультета нашего университета и четыре студента из Горного института. Мы все должны поехать рабочими на Северную Землю, где незадолго до этого открыли месторождение россыпного золота. Собственно Гена, студент дипломник с нашего факультета меня туда и уговорил поехать. Мы должны будем ходить в маршруты и лотками мыть россыпное золото в речках и искать его в речных террасах, чтобы потом можно было подсчитать запасы. Все мы получаем должность промывальщика 5 разряда, хотя до этого никто не держал лоток в руках. Две недели мы готовимся к отъезду, приезжая ежедневно в здание «Севморгео», которое находится около площади Труда. Мы нарезаем бумагу крафт, упаковываем мешочки для образцов и занимаемся прочей предотъездной суетой. Компания у нас подобралась дружная и веселая. Вся работа проходит с шутками – прибаутками. В июне мы вылетаем в Норильск, где нас поселяют в общежитии в центре города, недалеко от Геологического управления. В Норильске меня поразило обилие сугробов до второго этажа, несмотря на середину июня. Эти сугробы поливают горячей водой из брандспойтов, чтобы они скорее растаяли. Еще удивила железная дорога. По ней мы добирались из аэропорта в Норильск на раздолбанной электричке, состоящей всего из четырех болтающихся вагонов. Из окна электрички были видны редкие чахлые и низкие деревья на фоне бесконечной кочковатой тундры и лагеря заключенных, огороженные колючей проволокой с будками часовых по краям. В городе мое внимание привлек огромный плакат. «Прогулка в тундру – лучший отдых». По-видимому, отдыхать здесь было просто негде. Комендантом общежития оказалась благообразная милая старушка, которая за чашкой чая рассказала мне, что была выслана сюда на поселение после войны. – А за что же Вас выслали? – спросил ее я. - Да собственно на за что. Во время войны я показала немцам дорогу в лес к партизанам, незатейливо ответила она. Ничего себе бабуля…..
Интересно, что Гена Шнейдер после окончания университета распределится в Норильск и много лет спустя станет Главным геологом (это такая должность) этого самого Норильского геологического управления.
Норильск находится на 69 параллели, поэтому эта цифра очень популярна в городе, и часто фигурирует в названиях кафе и ресторанов. Нам же предстоит работать все лето почти на 80-й параллели, всего в десяти градусах от Северного полюса.

***

В Норильском геологическом управлении я знакомлюсь с геологом, огромным мужиком с зычным голосом по фамилии Марковский, который является бронзовым призером чемпионата мира по гребле. Как он говорит, медаль он получал из рук английской королевы. Про него упоминает в одной из своих поэм, где упоминается городок Андерма, Евгений Евтушенко. В этой поэме мне запомнились строчки:
…Уже висело над аптекой:
«Тройного нету» с грустью некой
И как на приторный компот
Мы на «Игристое Донское»
Смотрели с болью и тоскою
И понимали – «не возьмет»….

Последнюю неделю перед вылетом на Северную Землю мы, студенты,  проводим в палатках недалеко от территории Норильского аэропорта, где охраняем наш груз. На наших глазах в аэропорту благополучно садится на брюхо грузовой Ан-24, у которого при подлете не выпустились шасси. Тем временем в нашу экспедицию набирают сезонных рабочих в Норильске, в основном из бывших заключенных. Их задачей будет долбить в вечной мерзлоте многометровые шурфы на речных террасах, и брать оттуда пробы грунта, которые мы потом будем промывать на предмет поиска в них знаков золота. Другими словами – определять запасы россыпного золота.

***

Из Норильска весь наш отряд, в котором набралось уже более 30 человек, через Хатангу перебивается на остров Средний, чтобы оттуда вертолетами нас доставили на остров Октябрьской Революции архипелага Северная Земля. На острове Среднем мы провели еще десять дней, в основном охраняя палатку с аммонитом и детонаторами. Эта взрывчатка необходима нам для того, чтобы с ее помощью углубляться в вечную мерзлоту в поисках золота. Погода стоит хорошая, и в один из дней мы посещаем небольшой остров Домашний, где находится могила знаменитого исследователя Северной Земли Ушакова. Идем туда пешком прямо по Карскому морю. Просто лед в море немного подтаял и в поднятых болотных сапогах можно дойти до острова по колено в воде. Со стороны это выглядит так, будто ты идешь по бескрайнему морю «аки посуху», потому что подстилающего льда под водой не видно.

***

На острове Октябрьской Революции, на берегу реки Книжной стоит наш большой палаточный лагерь, в котором нам предстоит прожить более трех месяцев. Там же знакомимся еще с одним студентом практикантом-гляциологом из Московского университета – Максимом. Он прилетел сюда чуть раньше и на правах старожила знакомит нас с обстановкой. Живем мы в специальных утепленных арктических палатках КАПШ в виде куполов или полусфер, рассчитанных на четыре человека. Спим на раскладушках. В каждой палатке есть печка на солярке, так называемая капельница, поскольку печка так устроена, что горящая солярка в ней непрерывно и с шипением капает из топливного бачка. Вокруг нас один снег, говорят, что только в августе температура ненадолго перевалит за ноль градусов в плюсовую сторону. А так все время минус и незаходящее солнце над головой. Каждый день нас студентов делят на две группы. Каждая группа идет в свой маршрут. Нас на вездеходе разбрасывают по речке на расстоянии двух- трех километров друг от друга и мы идем по руслу, промывая лотками через каждые сто метров пробы речного песка. Один раз я уехал и забыл в лагере резиновые перчатки, спохватился, когда вездеход уже уехал, поэтому весь день намывал золото в ледяной воде голыми руками. У нас нет никакого оружия, даже сигнальных ракет или фальшфейеров на тот случай если столкнешься с белым медведем. А следы медведя я видел неоднократно.
Однажды я услышал от нашего радиста, что сотрудники метеостанции на Земле Франца - Иосифа полушутливо полусерьезно просят привезти им автомат и ящик патронов. Так их там «достал» белый медведь. Подкрадывается медведь незаметно. Мало того, что он и так незаметен на белом снегу, так он зараза, еще и свой черный нос лапой прикрывает. Зверь это опасный и агрессивный, поскольку всегда голоден.
Вторая группа студентов идет к шурфам и там промывает пробы грунта, которые рабочие достают с помощью больших деревянных бадей из этих шурфов. Глубина их достигает 10 метров. Если бы не вечная мерзлота, то стенки шурфа давно бы осыпались. На дне шурфа работает один рабочий, которого спускают вниз в той же бадье. Двоим в шурфе просто не поместиться. Он ломом долбит углубление на дне шурфа, куда засовывает детонаторы. Затем размещает в шурфе заряд аммонита. После этого второй рабочий, который стоит наверху, вытаскивает его в бадье с помощью ворота наружу, как берут воду из колодца. Детонаторы подсоединены к электрошнуру. На детонатор подается разряд электричества (как партизаны в кино пускали под откос поезда), раздается взрыв, и рабочий снова спускается в шурф, накладывать в бадью взорванную породу, которая поднимается наверх и там уже промывается лотками. Каждый час рабочие меняются местами. Больше всего золота находится там, где кончаются речные отложения и начинаются коренные породы. Поскольку золото очень тяжелое, оно опускается вниз по рыхлым отложениям и в результате скапливается внизу у границы с плотной и непроницаемой породой. Это место называется плотик (ударение на последний слог), и шурфы и бьют обычно глубоко, до самого плотика. Чем выше (древнее) речная терраса, тем глубже шурф. Пару раз было так, что не все детонаторы взрывались, и когда рабочий спускался и ломом разбивал глыбы породы или долил дно шурфа для следующих детонаторов, то случайно бил по целому детонатору и тот взрывался прямо под ногами рабочего. Осколки детонатора попадали в ноги и задницу рабочему и потом на базе их долго выковыривал оттуда наш врач. Работа эта адски тяжелая и неблагодарная, тем более, пол дня проводить в глубокой яме с ледяными стенами на жутком холоде согласится не каждый. Теперь я понял, почему в Норильске на эту работу согласились только бывшие заключенные.

***

Я иду в маршрут с Главным геологом нашей экспедиции. Мы идем по руслу небольшого ручья с крутыми стенами черного туфа  тут то там прорезанного метровыми жилами прозрачного как стекло гипса. Внутри прозрачной жилы видны кристаллы гипса и их сростки и это очень красиво и необычно. Геолог идет впереди, время от времени останавливаясь и записывая что-то в свой полевой дневник, а я тем временем промываю лотком очередную порцию гальки и песка из русла ручья. В лотке довольно часто встречаются напоминающие леденцы розово-красные окатанные камешки, граната альмандина, размером с горошину. Для анализа они не нужны, и их можно просто смыть в процессе промывки пробы, но выбрасывать их жалко. Для такого случая у меня припасена в кармане небольшая баночка. Чтобы не отвлекаться от работы, я быстро собираю эти окатыши граната из лотка и кидаю их в рот. А когда заканчиваю промывку и сливаю вместе с водой то, что осталось на перегибе лотка (у геологов это называется серый шлих) в заранее подписанный и пронумерованный мешочек для образцов, то заодно выплевываю в банку все камешки гранатов.
Промываю очередной лоток и вдруг вижу, что все его дно покрыто тонким золотым песком. До этого мне попадалось золото только в виде отдельных крупинок, или как их называют – знаков. И эти крупинки всегда можно было пересчитать. А здесь я вижу в лотке сразу граммов десять золота. Радостно кричу геологу, который ушел далеко вперед, что у меня в лотке полно золота. Он прибегает, заглядывает в лоток, приходит в крайне возбужденное состояние и приказывает мне мыть пробы через каждые десять метров, а сам начинает что-то судорожно писать в своем полевом дневнике. Промываю следующий лоток – в нем золота еще больше. Ярко желтый очень мелкий, почти дисперсный золотой песок сияет и переливается на солнце. Меня охватывает золотая лихорадка и я, не замечая времени все мою и мою очередные пробы и в каждой из них полно золота. Геолог, закончив писать, начинает разглядывать лацкан своей теплой куртке, как бы выбирая место для дырочки ордена, который ему непременно вручат за открытие такого богатого месторождения. Очень довольные оба возвращаемся на базу и отдаем образцы для анализа специальной группе аналитиков, которые постоянно сидят в лагере и анализируют отобранные образцы. Через пять минут выясняется, что мы намыли вовсе не золото, а пирит, медную руду. Песок был такой мелкий, что структуру пирита, который выглядит в виде кубиков и по форме кристаллов отличается от золота, можно увидеть только при очень сильном увеличении. Поэтому наш главный геолог просто не мог это разглядеть на месте через свою лупу. Он выглядит страшно расстроенным и сконфуженным. Как же, не отличил пирит от золота, как какой то начинающий студент. А я выпрашиваю немного пиритового песка и насыпаю его в маленькую стеклянную баночку на память. Он все равно выглядит очень красиво, особенно на солнце.

***

Петя, с забавной фамилией Пряник, молодой и всегда очень веселый и улыбающийся механик-водитель, пошел мыться в нашу самодельную баню. Это обычная арктическая палатка «КАПШ»,  внутри которой есть вода в баке и тазик. Вода нагревается паяльной лампой. Так вот именно тогда, когда Петя стал подкачивать лампу, она взорвалась, и горящий бензин плеснул ему прямо в лицо. Хорошо, что он еще не успел раздеться, и одежда спасла его от еще более стильных ожогов. Обоженного Петю перенесли в жилую палатку и непрерывно смазывали его обгоревшее лицо подсолнечным маслом и всякими противоожоговыми мазями, а сами тем временем безуспешно пытались вызвать санитарный вертолет. Но погода, как назло, была нелетная. В результате к нам подошел ледокол «Ленин» и забрал Петю на борт. Через месяц, возвращаясь с острова через поселок Диксон, наши ребята навестили Петю в местной больнице и опасались, что увидят его изуродованное ожогами лицо. Но на них смотрел все тот же улыбающийся Петя Пряник, только еще более розовощекий, с совершенно гладкой кожей на лице, которая появилась взамен обугленной. Как у пятилетнего малыша. Удивительно, что на лице у него не осталось ни одного шрама от ожогов.

***

Моя курсовая работа будет называться «Склоновые процессы в условиях вечной мерзлоты». Тему каждый волен выбирать себе сам, и я после месяца проведенного на острове, выбрал именно такую, тем более что эти склоновые процессы я наблюдаю здесь практически ежедневно.
Мы уже лихо научились мыть золото лотком. Одна промывка наполненного с горкой лотка с вязкой глинистой супесью, песком  и камнями занимает у нас не более трех минут, хотя вначале мы тратили на это в пять раз больше времени. Сами лотки делаются вручную из тополя, количество их ограничено, и лотки нужно беречь. Но я, не удержавшись от искушения, решаю съехать на своем лотке с крутого снежного склона, используя его вместо санок, и лоток разламывается пополам. Разъяренный начальник обещает вычесть его стоимость из моей будущей зарплаты.
Начальник наш личность запоминающаяся. Он невысокого роста, плотный, коренастый. На вид ему лет шестьдесят. Говорят, он работает на золоте уже столько десятков лет, в том числе и за границей, что знает про него все. Именно таких людей назвал Олег Куваев в своей повести «Территория» мамонтами золотопромышленности. Обут он обычно в валенки с галошами, на боку всегда пистолет в кобуре. Работяги, набранные в Норильске, иногда пытаются качать права, но вид начальника с пистолетом сразу их успокаивает. Он очень немногословен, но когда с тобой разговаривает, то смотрит с таким прищуром, что чувствуешь себя как перед рентгеновским аппаратом. К нам студентам он относится с незаметным внешне вниманием. Часто берет нас с собой в вездеход, когда объезжает шурфы. Вроде бы этот сезон у него последний и он собирается на пенсию. А жаль. Побольше бы таких людей в производстве, но боюсь, что их наоборот становится все меньше и меньше, и они вымирают как мамонты.

***

На дворе уже сентябрь, а нас все никак не могут вывезти с Северной Земли. Нет погоды, и вертолет к нам не летит. Насчет того, что в университете уже начались занятия, мы не переживаем. Многие третьекурсники возвращаются из экспедиций с большим опозданием и преподаватели, которые сами долгие годы работали в таких экспедициях, прекрасно все понимают.
С нас всех уже взяли подписку, что если мы попытаемся тайно припрятать и вывезти золото с собой, то попадем под статью уголовного кодекса. Это больше относилось к работягам, которые иногда по ночам, благо, что полярный день и солнце не садится за горизонт круглые сутки, ходили в те же места, где мыли золото днем и тайком намывали в речке золото для себя. Но, испугавшись уголовной статьи, все они сдали золото, а может только сделали вид, что сдали.
У нас уже начали заканчиваться продукты, и мы питаемся в основном пресными лепешками из муки. На работу мы уже не выходим, а просто ждем вертолета, распевая в палатке песни под гитару. Наконец вертолет все же прилетел, и нас вывезли сначала в Диксон, а оттуда на небольшом самолете «ИЛ-14» в Норильск. Там я получил свою первую зарплату – огромные для меня деньги. Мои родители вместе столько в месяц зарабатывали. Да и проработал я целых четыре месяца, а деньги все это время тратить было некуда. Через неделю я был уже в Ленинграде. Несколько крупинок золота я все же привез. Спрятал в тюбик с зубной пастой. Просто на память, чтобы показать друзьям и знакомым, чем я занимался все лето.



IV курс

Историческая справка
Географические наука и образование в Санкт-Петербурге начали развиваться с учреждения Петром I Академического университета в 1724 г. По результатам исследований в 1745 г. был издан полный географический атлас России. В середине 1760-х годов. М.В.Ломоносов разработал новую программу и учебник по физической географии.  Им впервые были введены термины "экономическая география" и "экономическая ландкарта".
• В Санкт-Петербургском университете со времени его возобновления (1819) кафедра географии была открыта на историко-филологическом факультете.
• В 1835 г. в соответствии с новым Общим уставом Российских университетов на физико-математическом факультете образована кафедра физики и физической географии.
• В 1845 г. учреждено Императорское Русское Географическое общество. Его деятельность дала толчок развитию географической науки и географического образования в России.
• В 1884 г. на историко-филологическом факультете Петербургского университета учреждается кафедра географии и этнографии в соответствии с новым университетским уставом.
• В 1887 г. кафедра географии и этнографии переводится (по предложению Университета) на естественное отделение физико-математического факультета.
• 3 декабря 1918 г. опубликовано постановление Наркомпроса об образовании  Географического института, ставшего первым высшим географическим учебным заведением в России. В 1919 г. количество профессоров и преподавателей составило 45 чел., персонала - 18 чел., слушателей - 577 чел.. В состав Института входили два факультета: общегеографический и этнографический, которые включали в себя 16 кафедр: общее землеведение с геоморфологией; страноведение; география почв и почвоведение; геология с палеонтологией; петрография, минералология и кристаллография; метеорология с климатологией; гидрология суши и моря; геодезия с картографией; астрономия; высшая геодезия и математика; ботаническая география с ботаникой; зоогеография с зоологией; антропология, анатомия и физиология человека; этнография, палеоэтнография и общее языкознание; статистика; экономическая география и учение о хозяйстве; физика и химия.
• 15 мая 1925 года Географический институт Постановлением СНК РСФСР был введён в состав Ленинградского Университета на правах самостоятельного географического факультета. Одновременно к Университету был присоединён и Географо-экономический исследовательский институт.
• 1930 г. В связи с реорганизацией Университета, факультет переименован в факультет географии и геофизики
• 1932 г. Образован геолого-почвенно-географический факультет.
• 1936 г. Названный факультет разделён на географический и геолого-почвенный.
С 1981 года факультет располагается на 10-й линии Васильевского острова, д. 33/35. До революции именно в этом здании находились Бестужевские высшие женские курсы, некоторые помещения которых сохраняются до сих пор почти в первозданном виде.
В 1987 г. географический факультет был переименован в факультет географии и геоэкологии
В 2008 г. на факультете обучалось 1200 студентов, в том числе из 15 зарубежных стран. Прием составил 140 бюджетных и 50 платных мест.

У нас началась футбольная эпидемия. Внутри здания нашего факультета есть закрытый двор, где мы устраиваем зимний чемпионат по мини футболу. Воротами служат   металлические стойки, на которых крепится баскетбольный щит с кольцом. Все курсы создают свои команды, по четыре человека в каждой, со звучными названиями известных мировых футбольных команд: Фейенорд, Аякс, Интер, Бавария и тому подобное. Киргизские студенты, которые приехали учиться к нам, создают свою национальную команду Манас (в честь их эпического героя). Команда, в которой играю я, называется Космос. Команда с таким названием есть в США и известна тем, что в ней заканчивает свою футбольную карьеру знаменитый Пеле. Играем на снегу обычно сразу после занятий, пока не стемнело. У нас команда самая сильная по составу, мы все четверо, включая меня и Колю, играем за сборную команду факультета. Во время одного матча я после удара по воротам еле удерживаю равновесие на скользком снегу и нелепо размахиваю руками. - Совсем как дерево, - замечает наш остроумный студент по кличке Клеп и ко мне надолго прилипает кличка «Дерево». Играют все очень азартно, и каждая игра собирает много студентов болельщиков. В результате наша команда не проиграв ни одного матча, занимает первое место. В следующем году я буду играть уже за другую команду, не такую сильную. Я однажды сыграл за них разок, когда у них не хватало одного человека, и мы неожиданно обыграли  одного из лидеров, команду пятого курса. Причем я забил три гола из четырех. После этого по взаимной договоренности я перешел или как у нас в шутку говорили, был продан в эту команду за энное количество пива.

***

На один день всю нашу кафедру увозят на экскурсию под Выборг. Мы едем не знакомиться с достопримечательностями города, которых к слову там предостаточно, а смотреть, как в природе выглядят ледниковые отложения. На лекциях нам читали про камы, озы, флювиогляциальные отложения, морены и прочие формы ледникового рельефа с ними связанные. И, наконец, то, мы видим это своими глазами. Погода стоит теплая и солнечная. Провести весь такой день на улице – истинное удовольствие. Заодно мы смотрим, как залегают граниты «рапакиви» (в переводе с финского означает  гнилой камень), которым облицованы все наши Ленинградские набережные. День проходит просто незаметно и очень полезно. Тем более я до этого ни разу не был в Выборге. Как говорится лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

***

Я сижу в библиотеке факультета и готовлюсь к очередному зачету. На улице весна. Весело чирикают воробьи, светит ласковое солнце. Народу в читальном зале немного, человек шесть. В окно читального зала уже более получаса бьется башкой залетевший в форточку шмель, пытаясь выбраться на улицу, и его жужжание и громкое стуканье лбом о стекло нас всех сидящих в зале страшно раздражает. Наконец я не выдерживаю, достаю спичечный коробок, высыпаю и него спички в карман и, приоткрыв коробок наполовину, подхожу к окну и ловлю в него шмеля. В детстве я так неоднократно ловил шмелей, севших на цветок. Засовываю коробок в карман с мыслью, что потом на улице я его выпущу. Через пару часов я еду домой в вагоне метро и вспоминаю, что коробок со шмелем по-прежнему у меня в кармане. Народу в вагоне полно. И вдруг мне приходит в голову дикая мысль выпустить шмеля из коробка прямо сейчас и посмотреть что будет? Я открываю коробок и незаметно вытряхиваю оттуда разозленного от долгого сидения в нем и поэтому очень агрессивного шмеля. Шмель с ревом летает по вагону, а пассажирам некуда от него спрятаться и даже отмахнуться, так плотно все стоят. Зрелище очень красивое со стороны. Женщины повизгивают, когда шмель подлетает к ним, и закрывают глаза, мужчины делают вид, что ничего не произошло, но сами неотрывно следят глазами за его полетом. Осатаневший шмель носится туда – сюда, и по вагону вслед за ним прокатывается судорожная волна. Наконец на ближайшей станции шмель вылетает в дверь, напоследок испугав входящих в вагон людей. Все с облегчением вздыхают и начинают обсуждать, а как он собственно залетел в вагон? Я скромно молчу и участия в беседе не принимаю. Позднее я пожалел, что не выпустил его на улице. Интересно, нашел ли он выход из метро? Очень надеюсь, что да.

***

Мне предложили тему курсовой работы: «Эоловые процессы на Марсе». Звучит красиво, таинственно и очень необычно. Эоловые – значит ветровые. Как оказалось, профессору Петрову, который всю жизнь занимался пустынями, понадобился лаборант. На нашей кафедре ему посоветовали меня, и вот мы уже беседуем с ним о моей дальнейшей судьбе, которая по его словам, на многие годы будет связана с изучением Марса и пустынь на нем. Даже на дипломную практику после четвертого курса я должен буду поехать в пустыню Средней Азии, чтобы там, на месте изучать дюны, барханы и прочие песчаные формы, чтобы потом безошибочно распознавать их на марсианских снимках. Кроме того, мне предстояло изучить огромное количество снимков Марсианской поверхности с американского орбитального спутника «Маринер-9». Для этого мне была передана микропленка, с которой я должен был для профессора напечатать множество фотографий. Ну и, наконец, чтобы печать была не самодельной, а профессиональной, меня по его просьбе устроили лаборантом в фотолабораторию факультета. Этому я был даже рад, поскольку как раз думал о том, где бы подработать. Стипендии уже катастрофически не хватало, а родители давали мне карманных денег немного. На еду и сигареты хватало, а на пиво – уже нет.
Итак, мое будущее должно было быть связано с изучением пустынь, которых я до этого в глаза не видел. Я уже мысленно представлял, как распределяюсь в какой нибудь институт в Средней Азии и работаю на научном полигоне в Каракумах или Кызыл-Кумах.
Наступило время работы в фотолаборатории. Пользоваться фотоувеличителем я умел. В те годы я думаю каждый, у кого был фотоаппарат, дома самостоятельно печатал фотографии. Практически в каждой семье был фотоувеличитель, пластмассовый бачок для проявления пленки, ванночки для воды и разведения проявителя и закрепителя, красный фонарь и глянцеватель. В фотолаборатории, куда я пришел на работу после занятий в первый день, все оказалось немного сложнее. Во-первых, здесь не пользовались готовым фиксажем и таблетками проявителя, которые продаются в магазинах. Все готовилось из множества порошков, которые мне как раз и поручили смешать, чтобы приготовить растворы. У меня на бумажке было написано, сколько чего и в какой последовательности насыпать в банку. Коллектив фотолаборатории состоял из трех человек. Все они дружно пошли на обед, оставив меня одного и предварительно показав, где именно лежат порошки, которые мне предстояло взвесить, смешать и растворить в воде до их возвращения.
Я с энтузиазмом взялся за дело. Все что произошло дальше, напоминало дурной сон. Вначале все шло хорошо. Я находил банку с очередным химическим соединением, на маленьких весах отвешивал нужное количество граммов порошка, насыпал его в стеклянную банку, затем заливал чуть теплой водой из крана тоже в нужном количестве, затем долго размешивал порошок в воде до полного растворения. Далее я брал второй порошок из другой банки и повторял полностью ту же самую процедуру. Но поскольку в моем списке значилось еще много порошков, то я решил ускорить процесс получения проявителя. Я просто ссыпал все отмеренные  порошки в банку и решил разболтать их все вместе до полного растворения. Через пять минут в банке образовался крепкий кусок из порошков, который никак не хотел растворяться. Это как примерно варить манную кашу: если сразу всю высыпаешь в кипяток, то получается ком, поэтому и сыплют ее в воду тоненькой струйкой, непрерывно размешивая. Мой ком будущего проявителя фотопленки по-прежнему растворяться не хотел, хотя я даже по нему немного постучал ручкой от ложки. Видно между порошками в банке произошла реакция, которая превратила порошок в подобие камня. Время обеда моих коллег подходило к концу, и они вот-вот должны были вернуться. Я судорожно соображал, что же делать, поскольку, начав все заново, уже не успею ничего приготовить к их приходу. И я решаю подогреть банку с водой и этим не растворившимся белым куском внутри на электроплитке, надеясь, что от горячей воды он уж точно развалится. Ровно через пару минут банка лопнула, и вода залила спираль плитки, вызвав короткое замыкание. Не знаю почему, но свет погас не только в фотолаборатории, но и на всем факультете. И тут как раз явились с обеда мои коллеги.
Только благодаря их терпению и хорошему воспитанию, меня не выгнали с этой работы в первый же день, чему я им до сих пор очень благодарен. Уже через неделю я освоил многие премудрости фотолаборатории, научился мгновенно заправлять фотопленку в проявительный бачок, как в армии вслепую собирают и разбирают автомат, проявил огромное количество фотопленок, напечатал и отглянцевал множество фотографий и научился многому другому. А еще через месяц мой профессор скоропостижно скончался от сердечного приступа в купе ночного поезда Ленинград – Москва, и я остался без научного руководителя, без поездки на практику в пустыню, без изучения Марса. В результате я поехал на дипломную практику на Камчатку, еще не догадываясь о том, что эта поездка определит мою дальнейшую судьбу на следующие двадцать пять лет моей жизни. А микропленка со снимками «Маринера–9», до сих пор хранится у меня. На память о профессоре Петрове. Светлая ему память.

***

Андрей тоже решает подзаработать денег на карманные расходы подработкой в ночную смену. Разгружать по ночам вагоны, как это делают некоторые ребята из нашего общежития, ему вовсе не хочется. Поэтому он устраивается разнорабочим в ночную смену на пивной завод. Вечером мы собираемся в нашем общежитии и дружно провожаем Андрея в его первую ночную смену. Я остаюсь ночевать в общежитии, поскольку мне очень интересно, что расскажет Андрей, вернувшись оттуда? Но сам Андрей, увы, вернуться оттуда не смог. Под утро его, совершенно пьяного привезли к общежитию на такси какие то незнакомые парни, с которыми он вместе работал этой ночью. Все что он смог произнести это: - Помню только, что солод пил прямо из шланга, - после чего рухнул в постель и спал почти весь день. Проснувшись, он так и не смог толком вспомнить, а что собственно он там еще делал? Поэтому с работой на пивзаводе было в тот же день покончено.

***

До четвертого курса я ходил на занятия в костюме. Эта привычка осталась со школы, где нас заставляли ходить на занятия в школьной форме. Наличие большого количества карманов на пиджаке всегда казалось мне неоспоримым преимуществом перед джемперами и свитерами. Кроме того, отсутствие в продаже американских джинсов (советские и индийские в счет не шли, а американские стоили у фарцовщиков на Гостинке бешеных денег) вынуждало ходить в брюках. Начиная с 9 класса школы, брюки я всегда шил в ателье, поскольку магазинные сидели на мне мешком и были недостаточно расклешены. А к брюкам больше всего шел пиджак. Но побывав в экспедициях, я вдруг осознал, что географам и геологам костюм не к лицу. Им больше всего идут штормовки, пропахшие дымом костра, свитера грубой вязки, потертые джинсы, и как непременный атрибут - бороды, рюкзаки и гитары. А костюм нужен только для торжественных мероприятий, театров и свадьбы. И с тех пор и до настоящего времени я надеваю костюм, только в тех случаях, когда без него  просто неприлично где-то показаться. После окончания университета за многие годы работы вулканологом я посетил геологические и вулканологические учреждения во многих странах: Никарагуа, Канаде, Мексике, США, Исландии и многих других, и убедился в том, что директора и начальники отделов этих учреждений в повседневной жизни приходят на работу в джинсах, кроссовках и джемперах или рубашках (исключение составляют только японцы, финны и русские). И никаких костюмов. По-видимому это вольно или невольно подчеркивает их статус экспедиционников, а не  чиновников-бюрократов безвылазно сидящих в своих кабинетах.

***

На военной кафедре нам объявляют, что в ближайшие выходные под эгидой военной кафедры состоятся общеуниверситетские соревнования по ориентированию и нашему курсу нужно выставить свою команду из трех человек. В команду попадаю я, поскольку уже к тому времени несколько раз бегал на соревнованиях по ночному ориентированию, мой приятель Коля и еще два моих однокурсника, которые ни разу не бегали, но они единственные, кто согласился потратить выходной день на эту беготню. Соревнования планируется проводить в парке, бывшей усадьбе Лейхтенбергских
напротив железнодорожной платформы Университет. Это и было решающим доводом для меня согласиться участвовать в соревнованиях, поскольку мой дом находится неподалеку, и я провел в этом парке все свое детство. Летом я бегал туда купаться в прудах, а зимой катался там на лыжах. Я с закрытыми глазами мог нарисовать весь план этого парка и знал там каждую тропинку.
Наступает воскресенье. Прекрасный солнечный день. Участники, судьи, болельщики образуют у входа в парк одну огромную яркую толпу. Такое ощущение, что все собрались на первомайскую демонстрацию. Выходим на старт. Нам выдают компас, карту с отмеченными на ней пунктами, которые нужно найти и прокомпостировать в своем контрольном листке, который мы получаем на старте. Старт дают раздельный с интервалом в пять минут, чтобы одна команда не бежала вслед за другой. Одного взгляда на карту мне достаточно, чтобы без всякого компаса понять, где находится каждый контрольный пункт. Мы практически без остановки, ни разу не доставая из кармана компас, пробегаем весь маршрут кратчайшим путем и занимаем первое место. После соревнований все наши на электричке уезжают в город, а я иду пешком домой и через 15 минут уже переодеваюсь дома. За все пять лет обучения это было пожалуй единственным преимуществом моего проживания в Мартышкино, а не в Ленинграде.
На следующем занятии по «военке», объявляют, что мы награждены бесплатными путевками в Таллинн на следующие выходные. Вдобавок мы «автоматом» получаем зачет по военной кафедре за этот семестр.
Двухдневная автобусная экскурсия в Таллинн мне запомнилась только тем, что мы, еще не отдохнувшие после длительного автобусного переезда, побродили по холодному старому городу, удивляясь необычной архитектуре и узким улицам, а вечером напились в каком-то ресторане местного сладкого, но крепкого ликера «Вана Таллинн», запивая его водкой, чтобы было не так приторно, а потом ночью долго искали дорогу в нашу гостиницу. Попытки с пьяной вежливостью узнать дорогу у местных прохожих заканчивались тем, что от нас  шарахались и отмахивались руками, показывая, что не понимают по-русски.



Ко мне подходит мой приятель Коля, который отводит меня в перерыве между лекциями в сторону и предлагает мне поехать вместо него на летнюю дипломную практику на Камчатку. Просто он бы и сам туда поехал, но ему предложили не менее интересную практику на Сахалине на научно-исследовательском судне, изучающем Курильские острова. Я думаю всего один день и с радостью соглашаюсь. В прошлом году там были наши две девчонки со старшего курса и вернулись оттуда в полном восторге. Собственно, благодаря им, и пришло приглашение на практику к нам на кафедру из камчатского Института вулканологии. Из их рассказов о практике на Камчатке мне больше всего запомнился случай, как их обеих оставили дежурными по лагерю, а вся группа ушла в маршрут. Когда группа вернулась, то обнаружила в центре лагеря обгоревшие сапоги, обрывки обгорелой одежды, и все вокруг было залито кровью и какими то красными ошметками. Как впоследствии оказалось, девчонки одежду и сапоги решили просушить у костра, подкинули побольше дров в костер, а сами уснули в палатках. В результате все сгорело, а стоящие неподалеку от огня стеклянные банки с болгарскими томатами в собственном соку полопались от огня и залили обгоревшие остатки.

***
Дорогу до Камчатки самолетом в оба конца мне оплачивает Университет, да и вообще когда я там еще побываю? Дорога туда длинная и очень дорогая. Поезда туда не ходят. Поэтому надо воспользоваться предоставляемым шансом.
Про Камчатку я знаю очень немного. В детстве читал книжку под названием «На румбе - 202», где увлекательно описывалось путешествие двух ребят по Камчатке. Кроме того, я знаю, что там есть знаменитая Долина Гейзеров, водятся огромные бурые медведи, много красной рыбы и икры. Ну и конечно там есть вулканы, которые я поеду изучать. За две недели перед поездкой изучаю набранную в библиотеке литературу по вулканам Камчатки. Обращаю внимание, что большинство авторов публикаций работают именно в Институте вулканологии, куда я еду. И я уже радостно предвкушаю, что смогу увидеть их своими глазами и возможно даже с кем-то из них близко познапкомиться.


Дипломная практика на Камчатке.

Географическая справка
Камча;тка - полуостров в северо-восточной части материка Евразия на территории России. Омывается с запада Охотским морем, с востока - Беринговым морем и Тихим океаном.
Полуостров вытянут с северо-востока на юго-запад на 1200 км. Соединяется с материком узким (до 93 км) перешейком - Парапольским долом. Наибольшая ширина (до 440 км) - на широте мыса Кроноцкий.
Общая площадь полуострова— 472,3 тыс. км;.
Восточный берег полуострова сильно изрезан, образует крупные заливы Кроноцкий, Камчатский,  Озерной, Карагинский, Корфа) и бухты (Авачинская, Карага, Оссора и др.). Далеко выступают в море скалистые полуострова (Шипунский, Кроноцкий, Камчатский, Озерной).
Центральную часть полуострова пересекают два параллельных хребта – Срединный хребет и Восточный хребет, между ними находится Центрально-камчатская низменность, по которой протекает река Камчатка.
Самая южная точка полуострова – мыс Лопатка находится на 50° 51' 55'' с. ш.
На Камчатке находится 29 действующих вулканов и более 200 потухших. Вулканические извержения происходят ежегодно.

На Камчатку я добирался долго, больше суток, хотя и на самолете. ИЛ-18 летел из Ленинграда по такому сложному зигзагообразному маршруту, через Омск, Иркутск, Якутск и Магадан, что я подумал, что до Петропавловска-Камчатского никогда не долечу. Но долетел. Сам полет мне мало запомнился. Разве что в Якутске в салон самолета налетело столько комаров, что до самого Магадана, пассажиры дружно хлопали в ладоши, убивая их, а стюардессы, облепленные комарами, разносили напитки. Наконец за бортом показалась Камчатка. Сверху она показалась пустой и неприветливой. Меня поразило огромное количество снега в горах и предгорьях. И это несмотря на середину июня. И еще то, что листья на деревьях только недавно распустились и были еще нежно зеленого цвета. Был выходной день, меня никто не встречал. В автобусе, везущем меня из аэропорта в город, я прислушивался к разговорам местных жителей и удивлялся названиям районов города, которые они без конца упоминали: Сероглазка, КП (так оказывается, называлась Комсомольская площадь), Красная сопка, Сапун – гора, (как в Севастополе). Свой родной Петропавловск-Камчатский они просто называли Питером, и вначале я подумал, что все в автобусе родом из Ленинграда. Остановки автобуса назывались в основном тоже очень просто: 26 км, 10 км, 9 км, 4 км и так далее. Отсчет велся от  площади Ленина с Областным театром и зданием городской Администрации, а также и расположенным неподалеку Главпочтамтом.
Институт вулканологии был закрыт. Адрес улицы, который был записан у меня на бумажке, оказался записан неправильно и я позвонил в квартиру чужого дома на проспекте Победы вместо нужного мне бульвара Пийпа. Мне открыла женщина, которая, судя по ее мыльным по локоть рукам, стирала белье. Она быстро и толково объяснила куда мне нужно идти, и я, оставив у нее свой тяжелый рюкзак, пошел искать нужную улицу и дом. Вот так просто, оставил вещи у незнакомого человека, как будто здесь это обычное дело. Одним словом – Камчатка: незнакомая, гостеприимная и приветливая.

***

Уже на третий день пребывания в Институте вулканологии я попадаю на пикировку капусты. Весь Институт отправляют в ближайший совхоз, где нужно отбирать из теплиц рассаду капусты вместе с землей на корнях и складывать ее в специальные ящики для последующей посадки в поле. На капусте  я знакомлюсь с большинством тех известных вулканологов, чьи книги и статьи читал, готовясь к поездке сюда. Обращаю внимание, что разговоры ученых, на какую бы тему они не начинались, заканчиваются все равно разговорами о работе: об извержениях и землетрясениях. Поэтому с интересом слушаю все это, открыв рот. Заодно узнаю, что Пийп – это эстонская фамилия, которая в переводе означает трубка. Бульвар, где находится Институт, назван так в честь него, директора этого Института, который умер прямо во время доклада в конференц-зале.

***

Основное время своей летней практики на Камчатке я провел,  работая у подножия вулкана Плоский Толбачик в окружении прекрасных и сказочно удивительных вулканов Ключевской группы и не менее прекрасных людей, сотрудников лаборатории Голоценового вулканизма Института вулканологии. Мы отбирали вулканические пеплы древних извержений для последующего их анализа. Всего пол-года назад на Толбачике закончилось грандиозное по масштабам знаменитое на весь мир Толбачинское извержение, и Институт вулканологии почти в полном составе изучал его последствия. Камчатка поразила меня своей красотой. Величественные вулканы, бурные реки, огромные медведи, красная рыба, идущая на нерест вверх по реке, олени, хрустящий вулканический песок под ногами, необычайно злые комары, которые как кто-то пошутил, прокусывают надувной резиновый матрац – все то, о чем я читал, я увидел своими глазами. Я увидел редкие для Камчатки канатные лавы Гавайского типа и глыбовые лавы, со смешным названием «аа», про которые до этого только читал. Трогал руками горячий вулканический шлак, который внешне был очень похож на обычный шлак из угольной котельной. И видя все это, я вспоминал свою тройку по общей геологии за продукты вулканических извержений, по которым я именно сейчас хожу и которые отбиваю молотком. Я увидел многокилометровый пляж на берегу Тихого океана, сложенный черным магнетитовым песком, который раскаляется на солнце так, что на него нельзя наступить босиком. Я увидел холодный и величественный Тихий океан и искупался в нем. Я часами не мог оторваться от вида белоснежных ледников. Я узнал, что такое сухие реки, в которых большую часть года практически не бывает воды. В обрыве одной из них под поселком Козыревск мы нашли бивень мамонта. Позднее определили, что возраст этой находки составлял 14 тысяч лет. Но все равно, самое главное – это конечно люди, с которыми мне посчастливилось познакомиться на этой практике. Иван Васильевич Мелекесцев, Ольга Александровна Брайцева, Генриетта Евгеньевна Богоявленская, Юрий Михайлович Дубик, Игорь Иванович Гущенко, Вера Викторовна Пономарева – именно им я бесконечно благодарен, за то, что вулканология позднее стала моей основной профессией на многие годы.
Как оказалось, в Институте вулканологии работает очень много выпускников Московского университета и московских вузов. И мне было чему у них поучиться. Кроме вулканологии они могли часами говорить о литературе, живописи, истории  и я слушал их с тихим восторгом. Они все казались мне какими-то необычными. Веселые, жизнерадостные, увлеченные своей работой, совсем как те искатели, о которых я писал сочинение на вступительном экзамене в Университете.

***

Моя практика на Камчатке закончилась, и я уже дома. Конец сентября. Город встретил меня дождями и промозглой сыростью. На начало занятий я опоздал на две недели, поскольку в последний момент после Камчатки мне предложили поехать на Командорские острова. Из поездки на Командоры запомнилось, как по дороге туда к нашему кораблю «Николаевск» подлетел американский самолет разведчик «Орион» и летал вокруг корабля так низко, что я мог рассмотреть пилотов в кабине. Люди на палубе радостно махали самолету руками, а я на всякий случай спрятался за корабельную трубу, потому что не знал, что у этих американцев на уме? Вдруг это специальная провокация и что если они как дадут сверху пулеметную очередь по кораблю? А на обратной дороге наш корабль попал в жуткий шторм, когда он так зарывался носом в волну, что она целиком перехлестывала через него.
 Я провел на Командорах почти три недели, исходив пешком всю северную часть острова Беринга помогая отбирать в речных обрывах вулканические пеплы и образцы почв на спорово-пыльцевой анализ. Там же я впервые увидел огромное количество растущих на кочках грибов подосиновиков, побывал на лежбище морских котиков, поглазел на смешных птиц топорков, впервые попробовал на вкус баклана, которого мы подстрелили из пистолета. Еще запомнилось, как купаясь в ясную солнечную погоду в Тихом океане, несмотря на то, что уже был сентябрь месяц, я увидел плавающую рядом доску и решил попробовать прокатиться на ней по волнам, как неоднократно видел это в кино. Свалился я с нее почти сразу, и все остальное время пытался от нее избавиться, а доска вновь и вновь с каждой волной догоняла меня и лупила меня по спине. А однажды, уходя из поселка на несколько дней в маршрут, мы забыли взять с собой миски, вилки и ложки. Поэтому вместо тарелок использовали большие плоские половинки раковин морских гребешков, а ложки делали, расщепив найденную на пляже палочку и засунув туда створку ракушки поменьше.
Материала я набрал предостаточно, поэтому проблем с защитой диплома быть не должно. И мне уже хочется после окончания университета распределиться на Камчатку и поработать в Институте вулканологии несколько лет. Хотя в моих первоначальных планах было распределение в «Севморгеологию». От них я ездил на практику после третьего курса, и работать у них мне понравилось. Кроме того, они переселялись в новое здание в городе Ломоносов, как раз недалеко от моего дома, и мне не пришлось бы тратить пол дня на дорогу на работу и обратно. Но, побывав на Камчатке, я никуда уже больше не хотел, только туда, тем более что в Институте вулканологии обещали прислать мне на нашу кафедру приглашение на работу в том случае, если у них появится свободная вакансия.




V курс


Воспоминания о пятом курсе у меня самые обрывочные. Нельзя сказать, что предыдущие годы учебы были намного интереснее. Скорее это связано с тем, что первые годы учебы больше запоминаются своей свежестью восприятия, особенно после школы, когда все кажется в жизни другим. А к пятому курсу сам процесс обучения уже не удивляет своей новизной, к сдаче сессий не относишься с таким волнительным трепетом как раньше. В тоже время в учебном процессе появляется все больше предметов, которые тебе более интересны, чем раньше и возможно эти знания пригодятся в будущем. Поэтому к посещению лекции относишься более серьезно. У тебя появились друзья и недруги. Уже был  непременный для каждого студента роман с однокурсницей и любовные переживания по этому поводу незаметно угасли. Все преподаватели достаточно примелькались и не вызывают к себе любознательного интереса, как прежде. Здание факультета не поражает воображение своей необычной планировкой, а дорога в Университет порядочно осточертела постоянным однообразием маршрута. От ежедневной электрички и еженедельной военной кафедры уже тошнит. Болтаться по пивным барам после занятий стало неинтересно. Голова все больше забита мыслями о возможном распределении после окончания Университета. Другими словами, к пятому курсу ты уже становишься старше на целых четыре года, чем первокурсник и у тебя происходит переосмысление многих ценностей. Ты уже, сам того не замечая, становишься взрослым.
 
Сам я родом из города Ломоносова. А Михаил Васильевич Ломоносов, автор многочисленных трудов в области физики, химии, астрономии, горного дела, географии, истории, филологии, поэзии, отдал Университету почти тридцать лет своей жизни, пройдя долгий путь от студента до профессора и ректора. И мне было очень интересно узнать, а что нового или чего то необычного привнес он в учебный процесс Университета и что сделал для самого Университета?  И вот что мне удалось выяснить спустя много лет (во многом благодаря университетскому юбилейному изданию: «Санкт-Петербургский Университет. Летопись 1724-1999»):
Во-первых, Ломоносов в 1746 году первый начал читать университетский курс, а именно лекции по физике на русском языке. Позднее, в 1757 году он учредил «российские классы», в которых предполагалось изучение русского языка и российской истории.
Во вторых, он разделил Университет на три факультета: I. Отделение наук философических и юридических, II. Отделение наук физических и математических, III. Отделение наук исторических и словесных, а обучение студентов на три курса (тогда они назывались классами). Эта идея созревала давно, поскольку в 1757 году после опроса студентов об их склонности к тем или иным наукам, выяснилось, что в своих ответах студенты разделились на три примерно равные группы: физико-математическую, медицинско-ботаническую и историко-филологическую.
В 1750 году им было введено награждение отличившихся студентов «именною шпагою», что, несомненно, являлось символом принадлежности к дворянству (в первую очередь для крестьянских и солдатских детей). Фактически это была его утопическая попытка потеснить принцип сословности, в частности открыть доступ в дворянское сословие тем крестьянам, которые получили высшее образование.
Благодаря усилиям Ломоносова с 1755 года Университет стал называться Санкт-Петербургским. (до этого он назывался Академическим). Кроме того, в 1760 году, когда Ломоносов стал третьим по счету ректором (после Г.Ф. Миллера и С.П. Крашенинникова), Университет впервые перешел из управления Канцелярией Академии под его единоличное руководство.
Несомненной заслугой Ломоносова является возвращение Университета с Троицкого подворья на Стрелку Васильевского острова.
И, наконец, Ломоносов, который с раннего детства вместе с отцом добывал пропитание для семьи, занимаясь ловлей рыбы в Белом море, а также хорошо помнил о своем хроническом недоедании в пору студенчества, заботился о здоровье и питании студентов. Собственноручно составленный им набор блюд отличался разнообразием, которому позавидовали бы теперешние столовые при общежитиях, а также дешевизной и калорийностью. Он рекомендовал «рыбы варить и жарить»: 1) Осетрину, 2) Белужину, 3) Труску (так тогда называлась треска) сухую, 4) Лососину, 5) Свежую. Хлебные: 1) Кашу гречневую, 2) Кашу просовую, 3) Кашу овсяную, 4) Пироги  капустой, 5) Пироги с груздями, 6) Пироги с гречневой кашей и снетками. Студеное: 1) Визягу, 2) Кисель овсяный с сытой, 3) Огурцы, 4) Студень, 5) Редьку, 6) Толокно, 7) Свеклу. Похлебки: 1) Шти с соленою рыбою (взято из ПСС Т. IX C. 572-573).
Из всего вышеперечисленного мне больше всего понравилось то, что студентов предполагалось кормить осетриной и белужиной, которые в наше время многие из студентов и в глаза не видели. А визяга – это сухожилия красной рыбы.
Но самой главной заслугой Ломоносова является то, что он продолжая дело Петра I, попытался через развитие Университета преодолеть зависимость родины от «заморского разума» и, несмотря на то, что не был противником приглашения иностранных ученых, стремился обеспечить Академию «собственными кадрами», а также считал высшей целью Университета процветание науки в России

Я спешу на лекцию к эконом. географам. Лекция эта мне интересна не только тем, что ее читает профессор Лев Николаевич Гумилев, сын Анны Ахматовой и поэта Гумилева. Он ведет курс на этой кафедре и на его занятиях всегда полно студентов, даже которым не обязательно на эти лекции ходить, как, например, мне сейчас. Помню разговор двух девушек с другого факультета: - Куда сегодня пойдем: в театр или на Гумилева? Он удивительно излагает материал и настолько увлекает всех присутствующих, что его лекции всегда пользуются неизменным успехом. Особенно когда он рассказывает про Китай, историю которого он знает очень хорошо и помнит наизусть все династии китайских императоров.
Но сегодня я тороплюсь туда по другому поводу. Дело в том, что к нему приехал научный оппонент из Москвы, и все ожидают большого научного сражения у физической карты СССР, где каждый будет отстаивать свою точку зрения по этнографии и этносу, в частности миграциям племен и народов, многие из которых уже исчезли с лица Земли, как, например, скифы.
Зал набит битком, многие даже специально приехали с других факультетов. Научная полемика двух светил захватывает всех с первой минуты и в конце действительно превращается в фехтование на длинной указке, которая, к сожалению всего одна на двоих. Вначале каждый пытается ее вырвать из рук другого, чтобы показать на карте свой путь миграции племен, а когда это не удается, то он начинает, схватившись за указку в руках оппонента просто гнуть руку с указкой по карте в нужную ему сторону.  Даже те, кто ничего не смыслит в услышанном, получают огромное удовольствие от увиденного.
Спустя год после окончания университета я закажу через московский ВИНИТИ трехтомное репринтное издание Гумилева «Этногенез и биосфера Земли», поскольку книгой оно тогда еще не вышло, и буду с упоением читать все то, о чем сейчас слушаю и много из  услышанного не понимаю. Зато я прекрасно запоминаю, как азартно можно и нужно отстаивать свою научную точку зрения.


***

После занятий Валя, Энди и я отправляемся не по домам, а в наше общежитие на Мытнинской набережной. Там нам быстро надоедает, и мы решаем пойти в плавучий ресторан «Кронверк», благо он стоит рядом. Некоторые наши студенты из общежития даже подрабатывают на нем в должности матросов. У входа на трап, как обычно, стоит очередь. Холодно и темно, конец ноября. В очереди знакомимся с тремя девчонками. Узнаем, что они работают машинистками в газете «На страже Родины», редакция которой располагается неподалеку, внутри Петропавловской крепости. Поскольку очередь совсем не продвигается, приглашаем их вместо «Кронверка» в наше общежитие. Они на удивление быстро соглашаются. По дороге покупаем бутылку сухого вина. В общежитии, где мы сами не живем, пытаемся найти комнату, где нас всех рады принять. Но вечер был выбран явно неудачный, радостных нам однокурсников не оказалось, все заняты своими делами или уже спят. Мы выпрашиваем в одной комнате гитару и все вместе забираемся на самую верхнюю глухую лестничную площадку, где уже нет коридора. Сидим там, на каменных ступеньках, пьем по очереди вино прямо из горлышка, передавая бутылку по кругу и поем девчонкам песни под гитару, то я, то Андрей. Как-то незаметно разбиваемся на пары. Сидящая рядом со мной девушка – самая симпатичная из всех. Зовут ее Ира. Она высокая, со светлыми волосами, красивой фигурой и очень милым лицом. Выясняю, что живет она с мамой, которая является директором школы и наверное поэтому очень строгая. К себе домой Ира пригласить меня не может, поскольку знакомство с ее мамой пока не входит ни в ее ни в мои планы.. Договариваемся в следующий раз этой же компанией собраться у Вали в его комнате на площади Мира и обмениваемся телефонами. Впрочем, у нас с Андреем домашних телефонов нет, поэтому все записывают телефон Вали. Мы очередной раз по очереди глотаем с Ирой вино, и потом долго целуемся. Остальные пары занимаются тем же. Так состоялось знакомство с моей будущей женой.

***

Провожаю Иру домой. Мы только что поужинали в кафе. Ее мама уже дома, поэтому мы еще какое-то время стоим у подъезда и целуемся, а когда, наконец, она уходит домой, я смотрю на часы и вижу, что опоздал на метро. Денег на такси у меня уже нет, а идти пешком с Тихорецкого проспекта в общежитие к ребятам или в бабушкину квартиру на Литейном по темному, зимнему городу мне совершенно не хочется. Поэтому я решаю переночевать в подъезде какого-нибудь дома рядом с метро у теплой батареи отопления и дождаться, пока откроется метро. Нахожу открытый подъезд, по дороге подбираю пустой ящик и, поднявшись на несколько этажей, чтобы не сквозило снизу, пристраиваю ящик рядом с горячей батареей. Уснуть мне так и не удается, пока один бок быстро нагревается, второй так же быстро остывает. Мне все время приходится крутиться и менять свое положение. Ночь кажется бесконечно длинной. Каждые десять минут я смотрю на часы, и иногда мне кажется, что они просто остановились, так медленно тянется время. Наконец, дожидаюсь открытия метро, захожу туда вместе с небольшой группой таких же не выспавшихся людей, у которых такой вид, как будто все они ночевали в соседних подъездах. Еду на вокзал, чуть не уснув в теплом вагоне метро, а оттуда на электричке домой. Наступила суббота, и на занятия мне сегодня не надо.

***

Мы впервые за всю историю факультета стали чемпионами университета по футболу. До этого я играл за сборную факультета за наши старшие курсы, но больших успехов мы не добивались, проигрывая решающие матчи. И вот, наконец-то на пятом курсе наша сборная, состоящая из игроков нашего и четвертого курсов, в решающем матче победила с минимальным счетом 1:0 студентов экономического факультета и заняла первое место. Мы могли бы стать ими уже досрочно, но в предыдущей игре, за пять минут до финального свистка я получил мяч в пяти метрах от чужих ворот, и вместо того, чтобы просто пнуть его в незащищенный угол, стал перекладывать с ноги на ногу и подбежавший защитник выбил мяч на угловой. Та игра так и закончилась 0:0. А началось все с нашей сенсационной победы над студентами физического факультета. Мы с трудом оборонялись всю игру, а на последних минутах в редкой контратаке забили им единственный гол, который стал победным.
Почти двадцать лет спустя наши географы повторят наше достижение и снова станут чемпионами университета, и я очень рад, что эту дорожку к чемпионству проложили именно мы.
После этой победы мы как-то за кружкой пива поспорили с нашими четверокурсниками, кто внес больший вклад в эту победу, и решили сыграть матч с ними, курс на курс. Эта историческая встреча завершилась нашей победой 1:0, причем я забил этот решающий гол во втором тайме, после того как ко мне на линию штрафной отскочил мяч, выбитый соперником после подачи углового. Я с ходу ударил по воротам и попал точно в девятку. Честно признаюсь, я туда вовсе не целился, а просто сильно пробил в сторону ворот. Но получилось красиво. Поскольку мы играли на пиво, то наш младший курс проставился нам после игры в пивбаре «Медведь». Затем мы, обсудив перипетии игры, в свою очередь угостили пивом наших соперников, после чего, уже скинувшись вместе, взяли еще пива, а напоследок еще раз проставились друг другу. В результате так напроставлялись, что уже перестали быть похожими на футболистов. А некоторые из сидящих уже забыли, а собственно, по какому поводу здесь все собрались? Вот до чего иногда доводит спорт.

***

Лекции с каждым курсом становятся все интереснее. Уже нет общеобразовательных дисциплин. В прошлое начальных курсов ушли математика, физика, химия, а вслед за ними и английский язык. Нет уже и общих для всех кафедр курсов климатологии, гидрологии суши и картографии. Сдан экзамен по атеизму.  Из всего прочитанного по атеизму больше всего мне запомнилась надпись в кабинке университетского туалета, где было написано: Бога нет. Маркс. А чуть ниже кто-то приписал: Маркса нет. Бог.
Любопытно, что спустя годы в Главном здании университета на третьем этаже был открыт Храм Святых апостолов Петра и Павла. Думаю, что теперь экзамена по атеизму в учебной программе больше нет.
Большинство лекций уже читается преподавателями нашей кафедры. Это геология и геоморфология СССР, палеогеография, новейшая тектоника и геотектоника, систематика растений, гидрология, четвертичная геология, дешифрирование космических снимков, геоморфологическое картирование, основы спорово-пыльцевого анализа. Нас уже конкретно начинают готовить к тому, чем нам, возможно, придется заниматься после окончания университета. Поэтому этих лекций мы практически не прогуливаем. Во-первых, неудобно не приходить на лекции своих преподавателей. Во-вторых, нас так немного на кафедре, что отсутствие любого из нас сразу становится заметным. Но даже когда мы прогуливаем, то всегда договариваемся между собой так, чтобы как минимум четыре-пять человек из семи всегда были на лекции. Ну а в третьих, эти лекции очень интересны, поскольку читаются преподавателями, имеющими огромный опыт экспедиций, и часто они комментируют изложенное нам на лекции многочисленными примерами из своей экспедиционной жизни. Сама кафедра становится для нас практически вторым домом. Если на втором курсе мы стеснялись лишний раз заходить туда и немного побаивались преподавателей, то сейчас часто не только в перерывы а и после занятий задерживаемся там, чтобы обсудить с нашими преподавателями какие то свои проблемы, часто даже не связанные непосредственно с учебой.
Однажды в общежитии была устроена встреча преподавателей нашей кафедры со студентами этой же кафедры. В основном это делалось для вновь поступивших на нее, чтобы в неформальной обстановке студенты пообщались с преподавателями. Мы, старшекурсники, были тоже приглашены на эту встречу. Беседа проходила за чашкой чая, причем преподавателям мы наливали чай из одного чайника, а себе близкий по цвету портвейн – из другого. Наш заведующий кафедрой был очень умилен тем, что студенты в общежитии дружно и с удовольствием пьют, как ему казалось, чай и с каждой минутой становятся все веселее и разговорчивее.

***

Утром перед очередными занятиями наши ребята из общежития рассказывают странную историю. Они вчера после занятий шли по Невскому проспекту вместе с тремя нашими студентами киргизами. Народу на Невском, как всегда, полно. Время еще не позднее, светло, только начало вечереть. Ранняя весна, тепло, настроение у всех замечательное. Вдруг один из киргизов увидел кого-то впереди себя, по-видимому, знакомого, и крикнув нашим, что он сейчас вернется, побежал непонятно за кем куда- то вперед. Больше его не видели. В общежитие ночевать он так и не вернулся. На занятия на следующее утро он тоже не пришел и никому из знакомых, чтобы предупредить, где он задерживается не позвонил.
На вторые сутки в милицию было подано заявление об его исчезновении, но поиски так ничего и не дали. В душе мы надеялись, что он просто загулял со своим встреченным на Невском знакомым, и что все обойдется. Думать о плохом тогда никому не хотелось.
Его тело, распухшее до неузнаваемости, было выловлено в Неве три месяца спустя. Что с ним произошло, никто так и не узнал.

***

Заканчивается очередная лекция и нам нужно перебираться в другую аудиторию. Я лезу в ящик стола за сумкой и натыкаюсь нам на большую магнитофонную бобину с пленкой. На бумажной коробке надпись авторучкой: THE WHO. QUADROPHENIA. Видно кто-то сидел здесь на лекции до меня и забыл в столе магнитофонную запись этой легендарной английской рок группы. Вывешиваю в раздевалке объявление о находке. Проходит почти неделя, никто не отзывается. С чистой совестью оставляю эту пленку себе. Много раз прослушиваю ее, запоминаю всю музыку почти наизусть и становлюсь поклонником этой группы. Много лет спустя в Лондоне мне удалось купить видеокассету с фильмом QUADROPHENIA, звуковой дорожкой к которому и были песни с этой пленки. Еще позднее я посмотрел на видеокассете рок оперу «Томми» в исполнении этой же группы, и она мне тоже очень понравилась. Благодарю тебя, неизвестный забывчивый студент, который открыл для меня группу «THE WHO». Много лет спустя я прочитал мнение известного кинорежиссера Квентина Тарантино об этой группе: «Я думаю про The Who, что на самом деле никто не любит эту группу. Предполагается, что ее просто необходимо любить, вот все и делают вид. Им страшно признаться, что король  голый». Но что бы не говорил Тарантино,  а я их люблю!



***

Опять испытываю хроническую нехватку карманных денег. Пиво, сигареты и ухаживание за Ирой опустошают мои карманы моментально. Поэтому устраиваюсь подрабатывать после занятий в спорово-пыльцевую лабораторию при нашем факультете. Трижды в неделю я прихожу в лабораторию, где работают одни женщины, надеваю белый халат и у раковины с водой часа два промываю сита с образцами почвы, вымывая оттуда споры и пыльцу для анализа. Работа очень примитивная, но за нее мне платят почти половину моей стипендии. Вдобавок женщины из лаборатории периодически угощают меня чаем со всякими булочками, которые они приносят на работу из дома.
На занятия приходят вечерники с нашей кафедры, и я,  наконец-то, знакомлюсь с ними, причем отмечаю, что девчонки у них все очень красивые. Через двадцать лет я совершенно случайно встретил одну из них в самолете, летевшем из Петербурга в  египетскую Хургаду. Она работала бортпроводницей. Помню, я еще подумал, что никогда заранее не знаешь, куда забросит тебя жизнь.

***

Уже третий год продолжаются наши еженедельные занятия на военной кафедре. В целом уровень нашей подготовки хорошо характеризует песня, написанная неизвестным автором, в которой упоминаются многие военные термины, которые мы выучили на «военке» в процессе обучения и подводится закономерный итог.
Первому взводу – по миномету, веер сосредоточенный
Номер второй досылает снаряд, уровень крутит наводчик
Вдруг из-за леса выползи танки: - Влево ноль-пять доворо-о-о-т
На дальность поправочку не рассчитали, и пушка по танкам не бьет
Танки подходят ближе и ближе, на батарее: - Ого-о-нь!
Первому взводу - вечная слава, братской могилы покой.
В мирное время могли командиру морду набить за стрельбу
Азимут  двадцать - ноль, роют могилу выпускникам ЛГУ

***

Мы сдали все выпускные экзамены, защитили свои дипломы и вскоре нам придет пора расставаться. Впрочем, расставаться нам придется только с нашими девчонками. Нас же еще ждут летние военные сборы, после которых нам и выдадут дипломы об окончании университета.
Последний экзамен у всех нас был государственный и назывался Научный коммунизм. Я сдал его на тройку. Просто за два дня до экзамена я гулял у нашего приятеля однокурсника на его свадьбе, и готовиться к экзамену было просто некогда. Да и предмет этот я не любил, и как показало время – правильно делал. Мне, как назло, попался самый сложный первый билет с вопросами о терминах, категориях и понятиях научного коммунизма. Как раз те вопросы, которые нужно просто тупо зубрить наизусть, поскольку просто так нормальному человеку на них ответить невозможно. Ну, тройка так тройка, тем более по всем экзаменам по специальности у меня в дипломе были пятерки, и это было для меня важнее научного коммунизма, да и в коммунистическую партию вступать я не собирался. Еще на предыдущих курсах я заметил, что предмет политэкономия капитализма для меня гораздо интереснее и понятнее, чем диалектический материализм. А от диалектического материализма до научного коммунизма, как говорится, один шаг. А ведь мы еще сдавали и историю КПСС. Эта дисциплина была обязательна для всех факультетов, начиная с  конца 20-х годов. Помню, я еще подумал, надо же съезды КПСС каждые четыре года все добавляются и все их нужно учить. Бедные мои правнуки, сколько съездов КПСС уже наберется к тому времени, когда они начнут учиться. К слову сказать, в Китае, наверное, до сих пор так и есть? А у нас в университете эту дисциплину отменили в 1985 году.
Один мой знакомый, сдавая экзамен по «диамату», на вопрос преподавательницы: - Что такое революционная ситуация? – незатейливо ответил: - Это когда сверху не могут, а снизу не хотят. – Ну и что же надо делать? - сдерживая смех, спросила она. – Переворот, - не задумываясь ответил студент.
Мы решаем всем курсом отметить сдачу последнего экзамена в недорогой кафешке на улице Восстания. Желающих набирается человек тридцать. Заранее заказываем один длинный стол в кафе, сами заблаговременно затовариваемся в магазине вином и в назначенный час уже сидим за этим столом. Под столом у нас спрятаны наши сумки с бутылками вина.
- Что будете заказывать? – спрашивает нас официантка.
Быстро заказываем дешевые закуски, потому как денег у нас всех немного и почти все они уже потрачены на вино.
А что будете пить? – продолжает официантка.
Понимаем, что совсем ничего из спиртного заказать нельзя, это вызовет подозрения. Поэтому небрежным голосом заказываем на тридцать человек всего две бутылки такого же вина, которое сами купили, и этим более чем скромным заказом приводим официантку в состояние крайне недоверчивого удивления.
Весь следующий час мы наливаем вино из двух бутылок на столе, а, опустошив их, снова ставим на стол очередные две, принесенные нами. На самом деле нас уже давно «раскусили», но, увидев, что мы бедные студенты и ведем себя более чем прилично, сотрудники кафе просто закрывают глаза, на то, что мы делаем. Вечер проходит очень удачно, хотя всем немного грустно. Счастливая студенческая жизнь закончилась.



Военные сборы


Военные сборы мы проходили вместе со студентами Геологического факультета в одной из войсковых частей недалеко от Ленинграда
Как только мы появились на территории части, где нам предстояло провести долгий месяц, у нас сразу начались конфликты между солдатами срочной службы этой части и теми нашими студентами, которые уже служили в армии и по праву тоже могли считаться «стариками». Помню, как те и другие первые дни без конца пререкались и обзывали друг друга салагами.
Нас разделили на взводы. Командирами взводов были назначены наши уже служившие «старики». Из первой недели службы запомнились только бесконечные построения на плацу и безуспешные попытки научить нас ходить строевым шагом да еще при этом петь.
Помню, как взвод геологов маршировал под популярную в то время у нас песню, в которой были такие слова:
А по манежу конница идет
И на веревках тащат бронепоезд
А тетя Надя, тетя Надя не дает
А комиссар расстегивает пояс.
От такой песни солдаты срочной службы в нашей части просто открывали рты, не говоря уж об офицерах. Они то, солдаты части, все больше пели патриотическую попсу, типа: «Идет солдат по городу…»
Первый выходной день в нашей части. Нас приезжают навестить родственники, знакомые, друзья и подруги. Ко мне приехала Ира, и мне было это очень приятно. Причем привезла не только вкусной еды, но еще и вина, что было приятней вдвойне. А к вечеру мы все как-то незаметно, но очень дружно напиваемся. Причем так, что на вечернем построении многие не могут даже держаться на ногах. Командование части в ярости. Часть примерно показательная и тут такое случилось. Поскольку гауптвахта всех сразу вместить все равно не может, то отбираются самые пьяные и из них создается очередь сидеть на гауптвахте. Очередь эта расписана на две недели вперед. Я туда к счастью не попал, наверное, был недостаточно пьян, но зато узнал о всяких гауптвахтных хитростях, например о том, что сигареты сидевшим там, можно прятать, приклеив их изолентой с обратной стороны сиденья табуретки. По-моему, до конца сборов очередь на гаупвахту так и не закончилась.

***

Наш майор Т. заставил всех нас на стадионе части бежать стометровку в сапогах. Чтобы было по настоящему, как у солдат. Норматив дал 16 секунд. Меня с моим приятелем Колей поставил судьями: меня у старта с флажком, а его - у финиша с секундомером. Я даю старт и машу флажком, Коля тут же включает секундомер на финише. Сам майор ушел, предварительно сказав, что бегать все будут до тех пор, пока не уложатся в норматив.
После первого забега в норматив уложилось всего человек пять из тридцати. Немного поразмыслив, мы с Колей передвинули финиш метров на пять поближе к старту. И так несколько раз. Пара очередная пробежит, мы уменьшаем на 5 метров. Дело пошло лучше, уже половина народу пробежала, как надо. Постепенно стометровка, после очередного укорачивания, стала длиной не больше 80 метров, и лишь только тогда норматив сдал наш последний «боец» Алексис. Позднее Алексис неоднократно бегал на железнодорожную стацию за пивом для нас, поскольку майор приказал дополнительно позаниматься с ним бегом.
Пришел майор, посмотрел записи в тетрадке с результатами забега и вдруг вспомнил, что мы то с Колей сами так и не пробежали. Поставил кого-то на старте, сам стал с секундомером на финише, отмашка, и мы понеслись. Бегали мы оба хорошо, я на соревнованиях в школе стометровку за 11,4 сек. пробегал. Правда, не в сапогах. Бежим мы, просто летим, и каждому хочется выиграть. Так оба вместе и финишировали, без фотофиниша не поймешь, кто первый? Майор на секундомер смотрит и глазам не верит, чуть меньше чем за 12 секунд пробежали дистанцию в сапогах. А то, что мы бежали всего 80 метров, как-то ему в голову не пришло.
- Ну, молодцы, молодцы - говорит наш майор, а мы с Колей скромно потупив глаза сообщаем ему, что без сапог мы бы легко выполнили норматив мастера спорта. Очень нас обоих майор после этого забега зауважал.

***

Стреляем из пистолета. Мишень здоровенная, трудно в нее не попасть. Расстояние до нее – всего метров десять. Все подходят по очереди и делают по три выстрела. На мишени ни одной дырки. Наш майор страшно ругается и обзывает нас мазилами, которым нельзя доверить защиту Родины.
-А может там холостыми заряжено? – раздается чей то робкий голос.
-Сами вы холостые – орет майор.
 Кто-то из нас предлагает не стрелять из пистолета, а просто кидать его в мишень, чем еще больше сердит нашего майора.
Кто-то вполголоса рассказывает анекдот, что на последней зимней Олимпиаде наши биатлонисты победили с криком: – Пуля - дура, штык  - молодец.
Наконец пистолет берет очередной наш стрелок с Геологического факультета. Я его хорошо знаю, поскольку мы учились последние два года в одной школе, в соседних классах и уже тогда он был кандидатом в мастера спорта по стрельбе именно из пистолета. Три выстрела и ни одного попадания в мишень. Майор в недоумении. Он сам берет пистолет, долго целится, стреляет и тоже не попадает в мишень. Все вполголоса ржут, майор краснеет.
Пистолет, точнее прицел, оказался бракованным, там что-то в мушке оказалось сбито, поэтому и мазали все. Вот как с таким пистолетом Родину защищать?

***

Нас, студентов-курсантов строем очередной раз ведут в столовую кормить. В алюминиевых мисках какая-то тюремная баланда: серая жидкость с плавающими ошметками гнилых капустных листьев. Есть такую гадость невозможно. На нее даже просто смотреть без отвращения нельзя. Наши командиры отделений из уже отслуживших в армии студентов, снова выводят нас на улицу, и мы строем идем к штабу части. Перед окнами штабы мы выстраиваемся, как декабристы на Сенатской площади, и когда к нам выходит местное армейское начальство – объявляем им свои требования. Требования простые – кормить нормальной пищей, а не помоями. Ни уговоры, ни угрозы не сдвигают нас с места. Стоим уже почти час, а в это время в столовой части срочно готовят нам нормальную еду. Наконец нас снова приглашают в столовую и кормят уже нормальными макаронами с тушенкой. Мы победили. Хорошо, что нас всех не расстреляли картечью прямо у штаба, как декабристов.

***

На сборах проводятся учебные соревнования по ориентированию. Будущие офицеры должны уметь ориентироваться на местности. Нас с Колей посылают разметить будущий маршрут и поставить контрольные точки.
На следующий день – соревнования. Мы с Колей не участвуем, поскольку знаем, куда нужно бежать. Результат соревнований плачевный, никто не нашел ни одного нашего пункта. Что-то мы с Колей напутали и на карте отметили контрольные пункты совсем не там, где они были у нас на самом деле. Долго доказываем майору, что мы это сделали не специально, а так вышло. Впрочем, последующие учения показали, что аналогичные проблемы с ориентированием на местности существуют и у кадровых офицеров.

***

Учений мы ждали давно. Все только и говорили в последние дни – Скоро будут учения. Нас всех предупредили, что учения начнутся внезапно, по тревоге, скорее всего ночью. И вот это день, точнее ночь наступила.
Уже  с вечера буквально все в нашей казарме знали, что под утро будет тревога и начнутся учения. В четыре утра мы уже передвигались по казарме, чистили зубы, умывались, кто–то  натянул сапоги на портянки и в таком виде лег досыпать, чтобы потом не терять время на одевание. Пол - пятого утра у дежурного на тумбочке раздался телефонный звонок. Все замерли в ожидании ожидаемого.
-Рота подъем! Тревога! – закричал дежурный.
-Чего орешь? – заорали все на него, - Видишь, и так никто уже давно не спит.
На плацу, где мы должны были построиться, уже стоял подполковник с секундомером в руке, чтобы узнать, как быстро мы сможем вскочить, одеться - обуться и выбежать на плац для построения. На все про все у нас было минуты две. Каково же было его удивление, когда через 15 секунд все уже стояли в строю. Подполковник протер глаза, затем потряс свой секундомер и забыл от неожиданности, для чего собственно мы все здесь в такую рань собрались. Надо сказать, что учебная тревога у нас один раз уже была. Мы однажды днем смотрели фильм в клубе за территорией части. Когда в клуб забежал какой-то придурок из служивых и истошным голосом завопил – Тревога, - то его просто послали подальше и остались досматривать фильм. Потом нас долго держали строем на плацу и говорили что-то про защиту Родины от внезапного нападения, и что мы никудышные бойцы.
- А если это война? – гневно вопрошал подполковник.
- Досмотрели бы фильм, и пошли воевать - отвечали мы.
А тут раннее утро, а мы все уже готовы защищать Родину и рвемся в бой. Конечно, подполковник этого совсем не ожидал.
Нам выдали каски, автоматы с холостыми патронами, и мы куда-то пошли. Точнее нас повели туда, где должны были сидеть наши же, уже отслужившие в армии студенты-«старики», и изображать внезапную засаду с взрывпакетами и прочей гремящей дребеденью, которая должна была нас напугать, дезорганизовать и в результате рассеять наши стройные ряды.
Но наш майор держал карту вверх ногами и по ошибке завел нас совсем не туда. Через два часа нас уже начали самих искать. А мы тем временем случайно обошли заградительный отряд и к полудню вышли на околицу деревни, жители которой понятия не имели о наших учениях. Деревенские жители мирно занимались своим ратным трудом. Кто-то нес воду из колодца, кто-то шел с ведром кормить скот. А тут налетаем мы в касках, с автоматами в руках, причем все начинают палить из автоматов. Не зря же нам выдали патроны, хорошо, что холостые. Заодно мы полностью вытоптали поле овса на околице. Деревенские жители в панике начали креститься и разбегаться по своим домам, роняя свой инвентарь.
Учения мне очень понравились, только потом долго болела шея. Оказалось, что весь день носить на голове каску очень трудно, под вечер она казалась уже чугунной и шея от усталости то и дело заваливалась набок.
А наша группа заграждения так и просидела весь день в засаде, так никого и не дождавшись. Потом они рассказали, что благодаря нам, наконец-то хорошо выспались на свежем воздухе.

***

В течении одной недели в нашей части происходит два очень неприятных чрезвычайных происшествия. Вначале группа студентов геологов поехала на очередную геодезическую съемку за пределы части. Неопытный солдатик – водитель на крутом подъеме решил переключить скорость и машина, УАЗик-«буханка» (как «Скорая помощь»), поехала назад и съехав с дороги кувырком покатилась по склону. Внутри машины летали и бились друг о друга и о геодезические приборы студенты. В результате этой трагедии погиб офицер нашей военной кафедры, который сидел в кабине. В части, где мы проходили сборы, и которая до этого случая считалась показательной, начались проверки и расследования. К нам приезжает одна комиссия за другой. Все мы ходим подавленные, поскольку капитан наш был замечательным человеком, и всем его очень жалко.
Через несколько дней, когда мы играли с геологами в футбол на стадионе части, вратарь геологов решил подтянуться на перекладине ворот, незакрепленные на земле металлические ворота упали прямо на него и раздробили ему все зубы. Опять начались комиссии и проверки. Наши сборы оказались совсем не такими беспечными, каких все ждали.

***

Устав караульной службы мы учили наизусть. Поскольку нам самим предстояло нести караулы по ночам, нас заставляли зубрить, как действовать в той или иной ситуации, согласно Уставу.
Несмотря на строгости несения службы и периодические обходы караула, многие умудрялись спать ночью в какой-нибудь из охраняемых ими же машин. Но некоторые караулили очень бдительно и ответственно.
Ночью, часа в четыре утра, наш студент, который нес службу в самом дальнем углу части, охраняя какую-то технику, вдруг взволнованно передал в караульное помещение: - Слышу лай караульной собаки!
Начальник караула поднял весь караульный наряд в ружье, и все они помчались на зов караульного. Пробежав половину пути, и окончательно проснувшись на бегу, начальник караула вдруг резко остановился и медленно произнес: - Какой еще караульной собаки? У нас в части ни одной собаки  нет….
Оказалось, что это лаяли собаки в поселке, но наш караульный настолько хорошо выучил устав, что, не задумываясь, применил эти свои знания на практике.
А до этого другой наш студент зная, что к стоящему на посту можно подпускать только начальника караула, положил нашего майора, который сунулся к нему ночью с проверкой, лицом в грязь, предварительно выстрелив воздух. Затем вызвал начальника караула. Поскольку за израсходованный патрон впоследствии нужно было отчитываться, то студенту объявили благодарность за действия в соответствии с Уставом караульной службы.

***

Сборы закончились, мы приняли присягу и стали офицерами запаса. Впрочем, присягу мы приняли уже после первой недели сборов. Нам, наконец то, выдали дипломы об окончании Университета. Отмечаем это событие мужским коллективом в «Медведе». Туда же приглашаем нашего лейтенанта со сборов, который нас курировал в части, где мы служили это недолгое время. Он нам всем очень нравился, без дела не наказывал, относился к нам с пониманием и вообще был умницей. Особенно когда на учениях увел нас не туда. Весь вечер пьем пиво с водкой и вспоминаем наше пребывание в части. Поздно вечером отправляем хорошо выпившего лейтенанта на такси домой, причем он забывает в пивном баре свою фуражку. Сами еще немного сидим, но вскоре тоже прощаемся друг с другом, причем со многими уже навсегда, и разъезжаемся по домам. В нашем обучении в Университете поставлена жирная точка. Мы больше уже не студенты, а молодые специалисты.

***

В середине февраля 1978 года на нашу кафедру пришло письмо из Института вулканологии с Камчатки, в котором было обещание взять меня на работу в Институт на должность старшего лаборанта, в случае предоставления мне свободного распределения. То, что меня берут лаборантом, а не инженером, как обычно было принято, объяснялось тем, что возможность зачисления в институт появилась недавно, поэтому плановая заявка на молодого специалиста не была своевременно оформлена через Академию наук СССР. Итак, решено, я еду на Камчатку. Пусть даже для начала простым лаборантом. Вообще то я собирался поработать на Камчатке годика три-четыре и вернуться обратно в Ленинград, чтобы продолжить работу в «Севморгео», куда меня звали распределяться еще после третьего курса. Но жизнь распорядилась иначе. Я провел на Камчатке, изучая вулканы и извержения, двадцать пять  счастливых лет, защитил там диссертацию, опубликовал несколько десятков научных статей, посетил множество стран, где есть вулканы. Но это уже совсем другая история.



Заключение

Разбухшие весенние дороги
Взасос целуют нам босые ноги
И не пускают в надоевший дом.
Поставим мы вчерашнему гнездовью
Одетое черешнями надгробье
И вдаль уйдем
(Альфред Солянов)

Время разбросало нас по городам и странам. Андрей, поработав немного по специальности, уехал в США и уже получил американское гражданство. Он владелец собственной небольшой фирмы, которая занимается ремонтно-строительными работами. В Канаде живет наша однокурсница Валерия с кафедры экономической географии.
Коля – возглавляет крупную геологическую фирму в Петербурге. Валя работает шеф поваром в ресторане. Андрюша-Самарканд живет на Украине и работает экологом на Чернобыльской АЭС. Мои однокурсники защищают докторские диссертации и по своей прямой специальности, но в большинстве своем занимаются чем-то другим: продажей недвижимости, продают нефть и мебель, работают переводчиками и адвокатами, торгуют драгоценными металлами, работают в городских муниципальных органах власти. Наверное, только каждый десятый из нашего выпуска остался работать по той специальности, на которую его выучили в Университете. Во многом это объясняется тем временем, точнее переходным периодом в экономике, в который мы все дружно «вляпались» буквально через десять лет после окончания Университета. Равнодушно - безразличное отношение государства к фундаментальной науке и, как следствие – нищенская зарплата научного сотрудника не позволяли многим из нас содержать свои семьи и вести более-менее сносный образ жизни. Те, кто не согласились с такой жизнью уехали за рубеж. Но в науке по прежнему остались многие те, кого по праву можно назвать настоящими учеными, учеными с большой буквы, учеными от Бога. Люди, про которых можно сказать, он не работает только когда спит. А таких талантливых людей всегда по определению в любой научной специальности только единицы. Все остальные – чернорабочие науки, в том числе и я сам.
Время, как известно, не щадит никого, и некоторых наших однокурсников уже нет с нами. Артиллерия, основы которой мы изучали на военной кафедре, уже начинает безжалостно бить по нашим площадям.
Нас всех объединяет одно. Мы – географы. И чем бы мы не занимались в этой жизни, мы всегда будем делать это с любознательным интересом исследователя, с умением не отчаиваться и в итоге добиваться нужного нам результата. Преимущество высшего Университетского образования, на мой взгляд, заключается в том, что оно не узко специализировано. Оно приучает, прежде всего, думать, мыслить и принимать правильные решения. Получив такое образование можно, если так сложится жизнь, заниматься чем угодно и всегда делать это достаточно успешно. Нас научили самостоятельно переосмысливать происходящие вокруг нас события этой изменчивой жизни. Нас научили оставаться в душе авантюристами и мечтателями и в то же время быть реалистами и оптимистами. Нас научили помогать и помнить друг друга и продолжать оставаться друзьями даже спустя многие годы. И встречаясь, мы дружно вспоминаем только хорошее, смешное и веселое. И снова хоть и недолго чувствуем себя теми безалаберными и беспечными студентами, которые вместе провели пять лет счастливой университетской жизни.
Спасибо тебе за это наш Географический факультет, наш Ленинградский Государственный Университет, наша ALMA MATER.