Посвящается Электре Максимиллиане Прайд,
самому важному человеку в жизни автора.
Осень светилась янтарем, заключенным в старинное серебро улиц древнего города. Эта романтичная и немного грустная пора мало кого оставляла равнодушным, пробуждая в душах и умах порой совершенно неуместные мысли и чувства. Порывистый ветер срывал с золоченых деревьев листья и принимался гонять их по мостовым, подворотням и узким улочкам. Дворовые коты орали на заборах и грелись на солнце, потираясь друг о друга боками и переплетаясь хвостами, они чуяли, что последние теплые деньки скоро минуют, и придется прятаться по чердакам и подвалам от холодных дождей.
Под одним из облетающих кленов стоял высокий и жилистый мужчина, одетый несколько старомодно и далеко не так изысканно, как привыкли жители элитного района Лондона. Электрический мерцающий свет уличного фонаря делал хищные черты его лица еще более резкими и неприятными, а глаза заставлял светиться каким-то опасным огнем. Так смотрит зверь на свою жертву перед тем, как напасть и впиться клыками в незащищенное горло. Узкая ладонь с длинными пальцами, унизанными перстнями, покоилась на рукояти шпаги, белая рубаха кое-где была испятнана алым. Странный человек будто бы только что вышел из боя и готовился принять следующий.
Когда окончательно стемнело, а последние прохожие разошлись по домам, дверь дома с сидящими на крыше гаргульями, тихо отворилась. Хорошо смазанные петли не скрипнули, не выдав выходящего крадучись человека. Это была женщина. Она трепетно прижимала к груди продолговаты сверток и явно очень торопилась покинуть дом. Мужчина под кленом подобрался и отступил в тень, стремясь остаться незамеченным. Сверток на руках у женщины вдруг зашевелился, тихо закряхтел и громко разрыдался. Женщина испуганно втянула голову в плечи, остановилась и принялась укачивать и успокаивать ребенка, но тот все никак не унимался... и тут вдруг она охнула и медленно осела на мостовую. Мужчина выхватил у нее младенца, выдернув свой кинжал и вытерев его о штаны. Он презрительно усмехнулся, круто развернулся на каблуках и зашагал прочь, бережно прижимая к груди дитя, которое вдруг затихло и теперь смотрело на него огромными голубыми глазами.
Не прошло и пяти минут, как опустился густой плотный туман. Он скрыл и мертвую женщину, и уходящего мужчину с ребенком, и золотые клены. Когда под утро туманное марево рассеялось, то единственным напоминанием о случившемся ночью осталось маленькое пятнышко крови на темной брусчатке.