Четыре времени Лидочки

Аннотация

В книге прослежена судьба учителя английского языка Лидии Ивановны Марасовой (1947-2011) – дочери разведчика ВОВ, кавалера орденов Славы и Богдана Хмельницкого, и польской пани, встретившихся  после войны в военном городке Щучин Гродненской области Белоруссии.
Показано, как уже на родине отца, в Ульяновской области, на фоне советской и российской действительности в характере Лидии Ивановны проявились неуничтожимые ни при каком строе общечеловеческие ценности.
Эта книга о том, «что движет солнце и светила», эта книга о самой главной ценности в любом государстве – человеке, которая «не измерена никем и ничем».
Опубликована Ульяновск, 2012 г.

Пролог



в невидимых извне сферах, где мгновенная исчезающая лёгкость и  устрашающая также недоступная бездна, - без границ и преград - живём мы.
Да, настоящее чудо жизни для нас было прежде в наших мыслях, - в  мысленном содержании; именно оно  направляло наши отношения, даже выправляя их …
 Оно определяло, нет, -  рождало чувство времени, в конечном счете, собственную самоидентификацию,- сияющее для нас и недосягаемое для любого внешнего наше Я…
Но обречены мы «цепляться» за жизнь иную- земную, «рефлекторную», -  за своё дыхание, за дыхание близких, за тот вольный свет, где «всё» сиюминутно обнаруживает себя;
 как воздух необходимы нам родные люди, родные  ландшафты,  которые представали перед глазами, оживали  в памяти; обречены мы требовать  всё то, что доказывало само себя - ответом, отношением, доказывало светом, шумом, запахом…

*

И не воссоздать тех дней, таких же долгих или нетерпеливых, не воссоздать того времени, как вообще любого ушедшего времени, но живёт в моей памяти всё, что связано с моей Лидочкой, так живёт, что нечаянно словно возвращается наша жизнь, возвращаются наши расставания и  встречи, наши слова…, нет, врываются, взрываются!, и бьётся сердце, и не подчиняются глаза…
Всё – было!
Всё – было так реально, так сильно, что настоящее время полностью утрачивало значимость: и я остро осознавал, что моё настоящее – в наших отношениях и нигде больше.
Где ты, Лидочка?   
Ведь земные часы, земные годы, всё земное время «установлено» нами условно. Время зависит от нас – от нашего отношения ко всему  внешнему: странная «точка» есть внутри нас, внутри каждого человека, которая не только подчиняется земным ритмам, но и определяет их собственным светом…
*
Отчего четыре времени?
Мы же не знаем, на сколько «частей» структурирована человеческая жизнь и «структурирована» ли вообще.
И мы не знаем главного: ведёт ли человека судьба, или – человек сам творит её, ибо, если  мы  и «выделяем» какое-либо время, то, значит, оно должно быть целостным (с нашей точки зрения), по крайней мере, непротиворечивым…
Но склоняюсь я к тому, что числа (просто соотношения чего-либо) имеют самостоятельный смысл, т.е. такие  ценности, которыми живём мы…И я знаю, что в молодые наши годы эти ценности были всё же немного иные.
Да, время условно, но в пределах своих оно подчинено логике
*
Жизнь моей Лидочки охватывается здесь с 19 лет, и именно с этого возраста я пытаюсь понять первое её время – время вступления в самостоятельные отношения с другими…
С 29 лет начинается второе время – время  расцвета её сил, с 44 – третье время – время мудрого поведения…
И с 55 – времени выхода на пенсию (и на инвалидность), четвёртое время – время  её угасания…
Если бы знал я тогда об этом! но мы оба не верили ни в «угасание», ни в какую-то «периодизацию» собственной жизни. Не верили потому, что оставались молоды душой, и, в сущности, даже друг к другу (и, прежде всего, в мыслях!) относились вовсе не так, как пожилые люди; возраст мы «замечали» и «учитывали» лишь спохватываясь.
А я жил в свете Лидочкиного отношения: щедрым оно было! И отношение это называлось любовью…Думаю, что моё отношение к Лиде  «просвечивало» (продиралось) через какую-то абстрактность, а её ко мне – было самым непосредственным -  «жгучим», (настоящим?).
*
Несмотря на то, что мы уже настолько знали друг друга, что, даже не разговаривая, «знали» то, о чём думали, с возрастом мы всё оставались и оставались в каком-то одном своём времени…Уж не в первом ли?
Поэтому, скорее всего, сама жизнь, помимо нас (!), выстроила эти  жизненные «отрезки», так как что-то сильное, целостное, вопреки «временам» держало наши отношения, и мы подчинялись ему, но не жизни, т.е. не времени…
И, старея (не замечая старости!), приобретая болезни, мы всё оставались такими, как будто нам всё ещё те же 19 лет…
Где ты, Лида?
*
Четыре времени Лидочки со мной, и одно, пятое, – не «со мной» («до меня»), но именно оно подарило мне этот взгляд, эту верность, этот серебряный и радостный смех, это счастье, это утоление самых неосознаваемых запросов…
Четыре времени – и одна жизнь.
*
А жизнь – переполнена новым шумом, как всегда, часто ненужным, даже раздражающим, а Лидочки уже нет, и всё-всё уже происходит без моей Лидочки
Может быть такое? Для меня – нет



1.«Само» время (1966-1975)

*
Как представить годы те? ведь осталось только моё представление?
Через природу? ...ведь и тогда и сейчас – блистающее солнце в голубом морозном небе над холодеющей и ослепительно белоснежной местностью, и тогда и сейчас те же странные дни и ночи – недоступные и необходимые нашему дыханию
И тогда и сейчас – такие долгие годы…
Но, кажется, что годы те – пасмурные, серые, потому, что отдалены (потеряны?), пасмурные потому, что заявленный тогда смысл полностью проявляется сейчас (всегда позже), потому, что в сером проступает глубина этого смысла, этого значения…
Но время то – яркое, цветущее (жизненное), и одновременно едва проступающее, как в сумерках. Какое оно?
Я знаю: оно и наше и чужое.
*
Сколько же стоит человеческая жизнь? Всё советское время стоимость её для государства фактически была предельно низка, и часто – нулевая. Но и гипертрофированно высокая, если она уже работала на идеологию! Высокая настолько, что лишалась живого, и чаще всего, противоречивого  наполнения…
Масштаб и истинная глубина личности, однако, восстанавливались в простых отношениях среди людей. Но уживались в нас, по крайней мере, у Лиды и у меня, и вера в светлое будущее, и вера в личную свободу, хотя никакого равенства и братства мы не видели.
Идеология не сразу воспринималась насильственной (напротив, редкими!), так как она прославляла родину, образование, доступное жильё, обеспеченность работой… Лишь дешевизна проглядывала во всём, низкий культурный уровень проступал, иными словами, пряталась за всем какая-то неэффективность. Но к 1975 г общество наше ещё казалось незыблемым: вера в лучшую жизнь ещё была сильнее неустраняемых, как оказалось, «отдельных» недостатков
*
Ульяновск в те годы был типично советским городом. Улицы Пролетарская, Красногвардейская и сам Венец (рядом или вокруг общежития пединститута) оставались тихими, с цветущей сиренью в мае, а осенью с буйством жёлтых и коричневых, даже красных  листьев на деревьях, с потрескавшимся от времени асфальтом; мне кажется, мы встречали мало прохожих, все как-то были незаметно заняты…
Но окраины застраивались быстро; я помню, когда мы въехали в свою квартиру на Камышинской (на окраине города), поразило многолюдие.
Школы городские были настолько переполнены, что количество учеников в классе часто переваливало за 40, а параллельных классов иногда превышало 10.
Мы не знали тогда, что города в те годы росли неестественными темпами, но деревни, откуда беспрерывно уезжали молодые люди, казались неиссякаемыми.
*
Между тем, в это время города быстро росли однотипными жилыми зданиями, хотя сёла и деревни в домах ещё сохраняли (правда, кое-где) соломенные крыши (!) и земляные полы(!), например в Ундорах. И показательно, что моя мама и крёстная получили паспорта лишь в начале 70-х годов, т.к. «местность была не паспортизирована»! Наверное, что-то похожее, было и на родине Лиды – в Щучине
Был явный контраст, и губительным контраст, видимо, оказался в самой основе – в отношениях среди людей…
В эти годы к летнему вечеру, в особенности после жарких дней, в Ундорах висела пыль над дорогами: с  разных околиц села пригоняли стадо, и не одно – два, а то и три (!) коров, ещё отдельно – стадо  овец; в зелёных оврагах паслись бесчисленные гуси, со всех сторон, казалось,  доносилось треугольное с бахромой пение петухов…И на родине Лиды, в Щучине, мы видели, как многие люди  пасли  домашнюю скотину чуть ли не улицах городка, т.е. в годы те натуральное хозяйство ещё пронизывало сельское население страны.
И редкие-редкие автомашины, в особенности, легковые!
Примечательностью всего советского времени были магазины, в деревнях, как правило, в небольшом магазинчике продавался и хлеб, и керосин, и одежда, и я видел, как, невзирая на очередь покупателей, к продавцу подходил время от времени шофёр, и говорил: «Налей, Маруся, стаканчик». «Маруся» тут же наливала, и, не закусывая, шофёр выпивал гранёный стакан водки…
Продавали пряники, кусковое мыло, ткань разных сортов, а хлеб был «караваями», но необыкновенно вкусный. Впрочем, в 60-е  годы некоторые жители ещё пекли хлеб свой: караваи «выходили» более плоскими, снизу – с золой, но так же с «душистым» запахом…
И в Ундорах, и в Щучине ещё на столбах (в центре) висело радио – мощный репродуктор, который с утра до позднего вечера транслировал единую для всей страны программу. Я помню (много раньше), как в сумерках специально поближе подходил к этому большому и высоковисящему и колоколообразному радио, и слушал репортажи Синявского о футбольных матчах. Возможно, и моя безоговорочная любовь к классической музыке зародилась с тех времён, так как по радио часто передавали именно такую музыку, а в доме моей бабушки, где я жил, ни радио, ни света до 9 класса не было.
В Ундорах работали библиотеки (сельская и школьная) с огромными стеллажами книг, дважды вечером в необъятно большом зале, обезображенного в 30-х годах здания церкви и названного «клубом», «гнали» детский и взрослый сеансы фильмов, перед «клубом» перед сеансами играли в волейбол… И всюду ещё было множество людей…
Когда мы познакомились с Лидой, то в Ундоры, кажется, уже не ходили «грузтакси», а по расписанию ходил автобус (65 копеек). Не помню, кажется, мы с Лидой в Ундоры на теплоходике уже не добирались, но вообще,  ходили с начала 60-х между Ундорами и Ульяновском «Омик», «Мошка», а из Казани к пристани в Ундорах приставал и большой дизель-электроход.
Автобус всегда был переполненным, у каждого пассажира были сумки, мы часто все полтора часа пути стояли…
*
Изредка, приезжая с Лидой, а впоследствии с семьёй в Щучин, я всегда отмечал «мягкость», предупредительность в отношениях даже с незнакомыми людьми (по сравнению с  «ульяновскими» отношениями): открытость и уважительность я видел во всех без исключений случаях общения в Белоруссии. И сам военный городок казался не заброшенным на край света, но безоговорочно «необходимым»: и отдалённый грохот военных самолётов, и гудение небольшого заводика «Автопровод», и влажный тёплый воздух в любую погоду, всё казалось неотъемлемым от чего-то родного, которое я давно принял для себя…
Я воспринимал эту местность именно так, как её воспринимала Лида
*
И ездили иногда в Карсун.
Помню ремонт (новые обои, побелка, покраска) маленького т.Марусиного дома, ещё при жизни бабушки Евдокии Яковлевны, – вместе с Лидой, Галей.
И Карсун воспринимался Лидиными глазами:
 и тогда и впоследствии! И Щучин, и Карсун для меня – связаны навсегда с моей Лидочкой.
И звучат для меня Лидочкины слова, и словно вижу её жесты, её одежду, её личико…
*
И не скажет никто, отчего и эти годы, и все последующие с Лидой дороги бесконечно… Никто и не скажет, что же есть любовь
Но время моё с Лидой всё возвращается и возвращается, возвращаются ситуации, возвращаются дни и ночи, возвращаются чувства…
да и не уходили: просто что-то словно обрезано, и я в недоумении;
сам-то я где?
*

2. Прошлое
(время до нашей встречи)


Прости, Лидочек-голубочек, это время – только твоё, я не видел и не слышал его, только -  с твоих слов, только немногие фотографии что-то подскажут…
*
До нашей встречи, до октября 1966 г Лида прожила 16 лет с небольшим в Щучине (Гродненская область), около 2 лет – в Карсуне (районный центр Ульяновской области) и  более года в  самом Ульяновске.
Поступив в институт на инфак, Лида год жила с Таечкой Поповой (филфак) на квартире по ул. Орлова. Лида говорила, что они вдвоём часто «бегали» в театр. А со второго курса ей предоставили общежитие, комн. № 90, в которой все девочки учились на инфаке на разных отделениях и курсах.
10 и 11 классы Лида заканчивала в Карсуне (приехав к сестре отца, т. Марусе, где-то осенью 1963 г), и судя по всему, никакого психологического дискомфорта со сверстниками из старших классов не испытала. Напротив, и Карсун и школьный микроклимат Лида «приняла» и всё карсунское стало для неё таким же родным. Она мне рассказывала часто о своих подругах, о ребятах, которым Лида нравилась…
Два события, однако, остановили бы  внимание любого человека: в районной газете почти полностью напечатали сочинение школьницы Яниной Лидии (я его читал примерно в 67 г, будучи в то время в Областном архиве); одного карсунского парня, очевидно, из-за его «неправильного» отношения к Лиде (по рассказам Лиды), одноклассники, решив наказать, привязали к столбу…
И двух лет ведь не прожила Лида в Карсуне!
 Где бы моя Лидочка ни была, вокруг неё формировался вихрь – увлечений, действий, событий.  Яснее и глубже других она выражала не только какую-то глубинную нравственность, но и общие для всех тогда идеологические «установки»... И я всегда считал, что, повернись судьба немножко иначе к моей Лидочке, она была бы идеалом для подражания гораздо большего количества людей…Возможно, и сама Лида чувствовала свою духовную силу, во всяком случае, я и в наши молодые годы, и в прежние, всегда чувствовал в ней что-то значительное (надличностное?). И высказывалась моя Лидочка всегда так, словно выражала далеко не только своё мнение.
С Н. Селезнёвым и В. Кузнецовым, поступив в вуз, Лида переписывалась почти  2 года, и всё время говорила мне, что они умные и целеустремлённые ребята; в вузы, кстати,  поступило большинство из Лидиного класса…
*
На твои Карсунские фотографии (как и на все другие) я не могу насмотреться, словно перед нашей встречей, за «минуту», тебя сфотографировали: и ты ещё не знаешь, что будешь со мной, ты не знаешь своей судьбы…
Но твои счастливые глаза принадлежали тебе, именно тебе и никому иному  всегда принадлежал какой-то проступающий аристократизм…
Духа?
*
Из времени и «вечности» соткан человек, из того, что принадлежит окружению, и того, что пронзает его, не подчиняясь ничему
о том мире, откуда приходят люди, и куда уходят, не знаем мы ничего; лишь в своей прозрачной (?) жизни получаем возможность раскрыть себя, и, по большей части, не успеваем (или не можем)
но не может же мир за пределами нашего сознания не иметь рождающихся связей с ним! Он также «насыщен», как и мир прозрачный (?), мир «наш», (сознательный мир!), в котором чувствуем мы собственную неразрывную связь всё с тем же физическим, с тем же, что входит в нас с каждым вдохом…
*
Ты говорила мне, что самое сильное впечатление в твоём детстве –возвращение отца из больницы после продолжительного лечения (в Желудке?) под Новый год: запах мандаринов, тёмно-зелёный цвет ёлки, «папина» игрушка, сохранившаяся у тебя едва ли не через 60 лет…Ожидание твоё запечатлелось в этих физических «свойствах», соединилось, и твоё детское требование справедливости, какой-то защиты, чего-то неотрывно родного, получило разрешение…
Лидочка, моя родная, я знаю, что в этот момент переживания всегда так бьётся сердце! что этот «момент» всегда неожиданен, и я любил те два или три наших разговора (когда мы с тобой «наряжали» ёлку), когда ты вдруг вспоминала их…Может быть, твоё Начало – с них?
И ни подобное ли ожидание было у тебя, когда мы встретились с тобой? и было ли разрешение?
А «папину» игрушку ты всегда вешала на ёлке на самое видное место…
*
Ты говорила мне, что брат матери Михась (твой дядя) обладал какой-то духовной силой, и что он хотел передать её тебе, но не успел, так как умер (может быть, в то время, когда ты уехала в Карсун); нет, мой Лидочек-голубочек, ею ты обладала: и пусть единственным свидетелем останусь я, буду утверждать это.
В последние годы особенно часто ты говорила, что по сравнению с возрастом своих (уже ушедших) родных, ты должна прожить столько-то и столько-то, но каждый раз что-то не сходилось, и ты заново выводила свои годы в жизни…
Отчего так?
*
На немногих фотографиях (последняя в 59 г) – худенькая девочка со светлыми волосами, тонкими губами и взглядом – острым  – насквозь.
Ты рассказывала мне о своих годах обучения в школе, называя учеников, пожилых учителей, и в рассказах твоих я сразу же «отмечал» как же несхожее было время твоё и моё! Ты рассказывала и о своих взаимоотношениях с ребятами – сверстниками и ребятами старше себя, ты рассказывала… И я всё представлял: я верил только тебе и не хотел другой версии происходящего.
И вообще, после  твоих рассказов о чём-либо, иная версия события бледнела.
Я верил тебе всю жизнь. Ты мне сказала в больнице после первой операции в самом начале июля 2011 г: «Я тебе всю себя отдала» (я позже добавлял: и свою жизнь); Лидочка моя, наши с тобой отношения настолько естественны, что остались и останутся моими навсегда
*
Конечно же, главным для тебя остался образ отца. Его короткая жизнь – 32  года – стала  расплатой за ратный труд разведчика на фронте.  Конечно же, ты гордилась им, кавалером орденов Слава и ордена Б. Хмельницкого (несмотря на то, что Янин И.П. был старший сержант), гордилась его принципиальностью…В 1937 г  он окончил 7 классов, с 16.03.1941 г - курсант Вольской авиашколы; мобилизован 16.08.1941 г, с 20.08.42 г по 15.02.46 служил разведчиком 143-го гвардейского стрелкового полка. Непосредственно в боевых действиях участвовал с 3.11.42 г. - все по данным сохранившегося военного билета.
Но в его военной биографии осталось для нас что-то недосказанное, несмотря на обращение в  Центральный архив министерства обороны. Лида постоянно мне говорила, что он вместе с Жуковым был у Сталина, что был мандат на этот «приём», но куда-то он подевался уже после того, как мы с тобой познакомились
*
В ноябре 2001 г Лида написала письмо-прошение в Центральный архив Министерства обороны по поводу своего отца. В апреле 2002 г пришел ответ: Янин И. П. - «красноармеец», командир взвода 143 гв.стр.полка. В выписке, прилагаемой к архивной справке было также написано, что Янин И.П. был помощник (?) командира взвода, 18.01. 45 г. установил местонахождение арт. батареи, 22.01.45 прорвался через стык обороны в тыл врага и установил пути отхода противника. Именно по данным Янина артиллерия уничтожила до роты пехоты врага. 3.02.45 г. в районе Науменен в тылу уничтожил гранатами 11 гитлеровцев и пять захватил в плен. 10.02.45 г. в районе Зупплитен захватил в плен командира 7 роты 123 пп 50 опд.
Таким образом, мы так и не выяснили, на основании чего Янину И.П. не «дали» движения в армейской иерархии, да и с наградами была какая-то недоговоренность. Но, вероятнее всего, срабатывала только одна причина: отец Лиды коммунистом не был.
В эти же 2000-ые годы выходили в свет издания по увековечиванию Победы  в Великой Отечественной войне: (областная «Книга памяти», «солдаты Победы»); имя Янина И.П. вписано в книгу «Солдаты Победы», том 2, 2004 г, с.275.
*
Теперь - Янина Ирина (Ирэна) Иосифовна. Родилась в г. Щучин Гродненской области 16.08.26 г., умерла от  сахарного диабета 19.11.96 г в Ульяновске, перед этим ей ампутировали ногу.
Отец - Иосиф (Йозеф) Михайлович Кранцевич, поляк, был убит в 1928 г. (кто-то мне говорил, что убили его топором). Мать - Бронислава Викентьевна, умерла в 1975 г. Сколько ей было? Как говорила баба Ира, от 70 до 78 лет. Баба Броня в свое время работала «на пани».
 Ирэна окончила 7 классов польской школы, её хотели вроде бы отдать в Краков - учиться, её брат Стась пас скот, но  в 39 г «пришли Советы», её тут же приняли в комсомол, перед этим забрав скот у бабы Брони…
После смерти мужа, героя Отечественной войны (без преувеличения) в 1954 г баба Ира остается одна с двумя детьми 5 и 7 лет (Лидой и Галей), братом-инвалидом, матерью,. и со своими тетей и дядей по матери - Михасем и Михалиной. Оба умерли до 1963 г, т.е. до того, как Лида не выдержав атмосферы в семье, уехала за тридевять земель, на родину своего отца - в Карсун Ульяновской области . 11 класс Лида заканчивала уже в Карсуне. Атмосфера была такова, что баба Ира, будучи привлекательной женщиной, пыталась устроить и личную жизнь, и вроде бы выходила замуж (Гогишвили), но после и паспорт выправила на Янину.
Брат бабы Иры - Стась по молодости украл кролика, его посадили в тюрьму - в Сибирь (!). Лида помнит, что он вернулся в телогрейке, шапке-ушанке и с полными карманами мелких денег…Жили они тогда на Гастелло 8, в бараке, разделенном на перегородки.
В 1965 г семья бабы Иры переезжает в новую - двухкомнатную квартиру на Школьной-2.
Стась вскоре заступается за честь своей сестры и второй раз попадает в тюрьму, но на этот раз ненадолго и недалеко; досрочно его вызволяет баба Ира. Все эти годы баба Ира работает вначале в КБО, потом -в магазинах Щучина. Между прочим, с 1964 г - ударник коммунистического труда.
*
И вот пришло время иное: Настя, живя на квартире (с Анечкой) с  2002 г, летом 2007 г решила взять ипотеку. И на первый взнос надо было с нашей стороны 100 тыс., которых у нас и близко не было (первоначально предполагалось, что эта сумма «возьмётся»  после размена нашей 4-х комнатной квартиры). Но  мы с Лидой, поразмыслив, решили квартиру не разменивать: продали гараж за 35 тыс, у М.М. в долг взяли 35, и на оставшуюся сумму я в сентябре оформил кредит в сбербанке… Однако в ноябре Лида прочла в газете, что некто скупает боевые ордена, и Лида, в присутствии соседки А.В.Петровой, продала их за 50 тыс рублей, отдав М.М. долг. А немного позже, и вообще получила по б. Ириным сберкнижкам 70 тыс рублей, и тут же  погасила мой кредит в сбербанке…
И получилось так, что выручили нас в трудный момент именно отец и мать моей Лидочки (уже будучи совсем в мире ином), потому что денег нам взять было не от кого. Это решение продать ордена, и затем неожиданные деньги из сбербанка, тебе дорого обошлись: долгое время тебя буквально всю «трясло», у тебя подскакивало давление, чаще ты стала жаловаться на боли в животе…, несмотря на то, что  ты продавала ордена при свидетеле – соседке А.В. Петровой…, несмотря на то, что сбербанк был «явно» нам должник, хотя мы уже и не питали никаких иллюзий в своём (…) государстве. Этот стресс, может быть, впоследствии и сказался.
*
Несколько раз с тобой я был в Щучине, и тогда, когда твои родные жили на ул.Школьной -2, и тогда, когда уже не было в живых никого, т.е. после  Гали и б. Иры; несколько раз мы были в Карсуне и после т. Маруси…
Твоими глазами я видел Щучин! твоими глазами Карсун! т.е., всё твоё словно присутствовало тем временем, когда ты жила здесь: именно это я и хотел проглядеть сквозь чужую уже и для тебя жизнь
*
В декабре 1980 сестра Лиды Галя, переходя улицу, попала под машину…совсем-совсем рядом и с домом, и своей санстанцией. А была она замужем всего несколько месяцев…
Это была катастрофа.
Мне же её остро осознавать мешала какая-то абстрактность, окружавшая меня всю жизнь…Я только в тот декабрь понял, что это – знак,  знак нам с Лидой. Но какой?
Надо ли говорить, что мы с Лидой уже весной стали думать о том, как объединиться с б. Ирой?
*
И у Лидочки моей, после того, как погибла Галя, умерла б. Ира в 1996 г (уже живя с нами, в Ульяновске) из родных не осталось никого.



3. Встреча


… сказали Лиде, что этот долговязый парень приходит на 4 этаж ради неё, и она «решила» посмотреть на меня. Именно это событие и  запомнилось…
Не смотрела! Прошла мимо, не поднимая взор!
Но потом говорила, что рассмотрела «всего».
Я же не помню, где и когда увидел в первый раз эту худенькую девушку со жгучим взглядом: было это примерно в октябре 1966 г, и, возможно, на 3 этаже учебного корпуса, где занимался инфак: она промелькнула, и я запомнил (нет, не запомнил,, а словно мне было приказано найти) эту маленькую девушку с  ясным взором и чёрными бровями…
Перед моими же глазами – длинный-длинный коридор с дощатым полом, выкрашенным в коричневый цвет, и идущая навстречу миниатюрная девушка в халатике, чуть наклонившая голову, и совсем не обращающая на меня внимания…
Прошла мимо!
Эта встреча обожгла: я и сейчас словно вижу её огромные глаза, таинственные тонкие губы и светлые летние волосы…в ней было таинственно – всё!
И я погиб в своём прежнем качестве, и родился заново, и не «сопротивлялся»: наверное, испытал мгновенное счастье.
Надо ли говорить, что не помню, при каких обстоятельствах оказался в «её» комнате на каком-то студенческом «мероприятии», не помню, как впервые заговорил с ней…
Лида для меня сразу стала богиней, идеалом, Лидочка моя осталась для меня всё той же богиней и сейчас, спустя уже 45 лет, по-прежнему, недосягаемой, и теперь уже буквально…
Сколько же мы с тобой «гуляли» вечерами по Венцу! по этим тихим улочкам вокруг корпусов наших общежитий! Я фотографировал тебя, фотографировали нас, и мы говорили и говорили с тобой на всевозможные темы, нет, это ты говорила, а я – слушал…(спустя десятилетия мы возвращались на Венец, к «своим» скамеечкам…). Ты говорила, действительно, обо всём, но интересно, я же, может быть, о музыке?
 И мы «учились», мы сдавали экзамены, мы расставались… Мы даже ссорились!
Но не любить тебя было нельзя. Не было сил таких
Наверное, и я тебе был неравнодушен, но «воспитала» моё – ты,  моя Лидочка
….однажды мы возвращались поздней ночью, и твой корпус общежития, конечно, был закрыт, и мы (с тобой!) полезли по внешней пожарной лестнице на железную крышу высоченного здания, с чердака которого, я знал, есть вход на твой 4-й этаж…
Вторично этот предельно опасный шаг мы бы не совершили: мне и одному было опасно подниматься
А Лида говорила мне позже, что я, возвращаясь, ещё на крыше, вроде даже пел песню «Человек из дома вышел»…
*
…весной или осенью, ветреным ясным днём с ослепительным солнцем, ещё не зная друг друга, как мужчина и женщина, и, естественно, ни с кем не советуясь и никого не спрашивая, мы пошли подавать документы в ЗАГС:
а он был закрыт!
Вторично мы пошли подавать документы только несколько месяцев спустя…
Лидочка моя, высшая целостность, с моей стороны «точно» неосознаваемая, охватила нас, наверное, и ты была в её власти…
Кого надо было благодарить?
*
«Ещё в прошлой неведомой жизни – десятилетия назад – перед этим зданием Лидиного общежития у ограды кто-то посадил яблоню: когда она зацвела?
В мае 1967 г время привело нас к этой  яблоне, и бесстрастный фотоснимок остановил мгновение… а было нам по 20 лет, и узнавали мы друг друга, и мир остальной был заслонён друг другом: какими мы были? Знали себя?»
(из книги «Ундоровский круг»)
*
В июле после твоего пионерлагеря и моей полевой практики, не раздумывая, я приехал к тебе в Щучин, а ты – ждала меня (судя по письмам, которые я получил по приезду и сразу все), но до последней минуты не знала, кто же приедет, я или Кузнецов, т.к. на телеграмме имя не было указано, и когда увидела, приехав на станцию Рожанка,– наступило  облегчение (из твоего рассказа)…
*
Чудовищный эксперимент поставили с нами: 45 лет вместе, и вот уже скоро 8 месяцев я  - здесь, на земле, среди живых, а ты …Где ты?
Но я – с тобой.
Прости…
*



4. Вместе



Какое же крылатое это было время!
Слишком многое вместило оно – с момента нашей встречи в 66 г и до 75 года:
Оно вместило наши первые письма друг другу, неумелые и предельно искренние; наше физическое расставание в августе 67 г в связи с моим участием  в  геоботанической экспедиции Ю. Пчёлкина; мой нераздумываемый приезд  до экспедиции к тебе в Щучин; наше желание быть друг с другом во что бы то ни стало; нашу встречу нового, 1968 г. в Ундоровском доме, нашу подготовку к свадьбе в феврале 68 г и пребывание в Риге перед ней; наши квартиры и первый опыт жизни маленькой семьёй; мой алтайский месяц и твои отчаянные письма о любви; моя больница в Щучине в августе 68 г и моя аспирантура и посевы среднеазиатских видов в Ундоровском саду, начиная с 1969 г…
Это время нашей учительской работы на Вышках и вообще наших «работ» после переезда в 70 г в Ульяновск.
Это рождение Олеси.
И вновь больницы – уже  в Ундорах; твоя поездка в Чехословакию в мае 70 г и моя, экспедиционная, в Среднюю Азию  в июне 71 г.
Это мои письма дочери 71-72 гг.
Это – квартиры в Ульяновске,  «мой» санаторий в Сосновке в январе 73г; наконец, собственная квартира с апреля 73 г на Камышинской;  это твоё с Олесенькой пребывание в Щучине летом 73 г и уже мои спасительные (для меня!) письма о любви – Вам…
Это наша с тобой жизнь, моя самая красивая Лидочка
*
Крылатой наша жизнь была для нас потому, что у нас с тобой был всегда запас прочности (о котором мы не знали); не знали мы и тогда, не знаю, но догадываюсь, сейчас: вне времени было всё наше!
 Миг один человеческая жизнь – думаю (знаю!) сейчас, но помню, что бесконечно долгая она, всё потому, что  время – из тех глубин, где ещё нет причин и следствий, где обратимо всё, где есть только одно настоящее время – вечное
Крылатой была наша жизнь потому, что мы переживали то, о чём говорили, переживали ещё до слов. И слова наши друг другу были попыткой оценить собственные переживания…И я своё отдавал тебе словно на суд, и хотел отдать, и  твоё сказанное воспринимал как дар…Лидочка, сколько же ты мне подарила своего!
*
Ты смертельно уставала на работе, ложилась спать много раньше меня; это спустя почти сорок лет ты будешь ложиться спать позднее меня (из-за бессонницы), но тогда, я, кажется, со свечкой (!) сидел над своими записями состояний природы: в 69-73 гг у меня наступило время погружения в «противостояние неба и земли» (ни больше ни меньше!)
Какая другая жена могла позволить своему мужу заниматься всю жизнь неизвестно чем! тем, что не приносило деньги?
Ты просто верила мне
Я – верил тебе
*
Остались дома и квартиры, где мы с тобой жили, остались здания и улицы, где мы с тобой вдвоём были, остались деревья, остались ландшафты, которые должны помнить нас вдвоём, остались люди, которые знают тебя…
Невыносимо!
Невыносимо видеть мне женщин твоего возраста! Где ты?
…всё вокруг не изменилось, а тебя – нет, и не хватает твоих глаз, твоей оценки…,
твоего дыхания, моя Лидочка…
*
Был рядом со мной твой звонкий смех, счастливый, были рядом со мной твои летние волосы, твои умные губы, были твои суждения – обо всем, что окружало нас, и я всегда удивлялся им, и я помню, что всегда (в то время и после) воспринимал тебя и отстранённой и возвышенной, и близкой и родной…
 Одновременно! Я удивлялся тому, что ты – земная, но видел – неземной, возвышенной настолько, что и не верил себе…
*
Именно тогда я много слушал классическую музыку в записи на грампластинках – симфоническую, скрипичную, фортепьянную, оперную… Музыка даже определяла характер  моего отношения к окружающему, и, естественно, это отношение не вписывалось в «заземлённые» ситуации… А ты своим предельно чистым и открытым отношением ко всему (не со «стороны» музыки) перерастала человеческие оценки, поднимала их, и, где-то в глубине души, одобряла моё музыкальное начало, но твоя глубинная сущность «покоилась» всё же на ином – диалоговом  - фундаменте. Каком?
*
Нам трудно было вместе, потому что мы по-разному смотрели на одно и то же, и мы спорили – ссорились, но в главном (в моральном) на большинство непрерывно возникающих  проблем мы были заодно: в глубине отношения были заодно, а в путях решения расходились
Ты была права, я признавал, не сразу…
*
Как забыться, Лидочка? как забыться…в чём-то неличностном, неконкретном, чтобы…всё равно иметь тебя? словно быть рядом с тобой? Лидочек-голубочек, ты же была во всём права: ты переживала каждый наш миг жизни…
Как вернуться к нам двоим?
*
Со стороны, наверное, мы были идеальной парой и в первый «период» нашей жизни: профессиональные, психологические, интеллектуальные, даже физиологические «качества» наши были близки…
Даже «физические»!
*
Время первое охватывает и нашу жизнь на Даманском – отдалённом жилом районе Ульяновска, где  мы въехали в свою кооперативную квартиру. Я не помню, как и когда мы выбирались на «свой» Венец – благоустроенный парк с интродуцированными деревьями и кустарниками на самой верхней кромке высокого берега Волги, окаймляющим историческую часть города с востока, и являющимся, действительно, нашим с Лидочкой любимым местом наших встреч… Но мы «выбирались» на Венец!
С Венца Волга на три стороны смотрелась как с высоты птичьего полёта; я благодарен судьбе, что она подарила нам с Лидочкой этот парк: наши лучшие молодые годы «иллюстрированы» пейзажем, самый вид которого олицетворял свободу и красоту
а мне так и кажется, что Лида словно воспитана была этой беспредельностью Мира, в котором мы оказались, но и личной ответственностью, которую она в себе осознавала, может быть, и безотчётно…
но я ошибаюсь

5.Расставания

Первое расставание наступило в конце января 67 г (более чем за год до свадьбы) после зимней сессии: я приехал в Ундоры, к сугробам снега, морозам, в деревенскую избу, которую год назад отмыл от обоев, в которой сломал печь и перенёс на её место голландку…
Лида – домой, в Щучин, ещё на Гастелло-8, правда, написав мне в Ундоры письмо о том, что она сдала философию на 4, и что «теперь она умница и будет зазнавшейся». Но в Щучине у Лидочки было совсем не эпистолярное настроение; она ещё думала о том, как Кузнецов сдаст последний экзамен; но в один из последних дней января «зашла на почту и решила просто так (мне!) написать пару слов».
 Я же – измучился: я думал и о природе  вокруг, и о Лиде, и о том, как собственное отношение изложить на бумаге. И как ждал писем от Лиды!
Впервые, и,  уже знал, что единственный раз, я был неведомой силой открыт перед откровением, перед чудом человека: был растерян? нет, искал…поддержки в самом себе…И находил не сразу. Лида!
Второе – в начале июня 67г: Лидочку мою направили в Акшуат (Барышский район) на практику в пионерский лагерь.
И Лида уже писала мне письма, переполненные счастьем и любовью и «счастье в ней сидело пушистым котёнком»; Лида писала о детях, о тишине, о своих сказочных гриновских  снах… Лидочка в своих мыслях уже была моей: про меня и говорить было не нужно, конечно же, 13 июня я приезжал к ней в Акшуат.
Но «настоящее» расставание было в конце июля и почти весь август: Лида осталась дома, в Щучине, я уехал в геоботаническую экспедицию Ю.А.Пчёлкина по Ульяновской области. И письма Лиды в это расставание не просто дышали любовью – кричали о ней: Лидочка писала о самом «простом» – собственном отношении ко мне, другим, к себе: это было странное, неведомое ранее отношение, и «всё»  представлялось ей в свете ином, в свете неразлучности…Лида писала о своих снах о нашей свадьбе, о невозможности быть одной… Лида писала о том, что она представляет как мы гуляем с ней по Венцу, по нашим аллейкам, что она считает дни до нашей встречи…
Лидочка, моя любимая! Как же дороги мне эти письма были тогда, и как же твои письма бесценны сегодня! И уже никакие слёзы не вернут тебя…
Ты писала о ночи, о звёздах, о ночном  дожде, ты не просто писала – до  позднего часа  ты охраняла своей любовью меня, «человека с рюкзаком», находящегося  в тысячах километрах от тебя: ты любила меня со всей страстью  чистого сердца…Ты писала, что я «стал твоим днём, часом, минутой»… Лидочка, разве можно забыть это?
И вы, в Щучине, уже жили в новой – настоящей – квартире  на Школьной 2, в которой я впервые побывал в июле 67 г в качестве твоего любимого человека.
 А дальше – была осень в Ульяновске, неровная для наших отношений, но мы, наверное, оба, и не помышляли ни о чём ином, как быть вместе; и был вновь январь, когда ты – была в Щучине, я же по ночам подрабатывал в котельной, и ты писала мне нежные и  «любовные» письма, о том, «что у тебя теперь есть я», и что ты «ложишься спать с моим именем на устах»… Лидочка!
И в самом начале февраля 68 г (за несколько дней перед нашей свадьбой) мы с тобой поехали в Ригу: я из Ульяновска, с  группой студентов, ты – из Щучина…
В Риге, помню, интеллектуал-экскурсовод всё объяснял и объяснял нам (отчего-то обращаясь к Лиде) неудачное копирование Пискарёвского кладбища в Ленинграде аналогичного мемориала в Салалсписе, и даже приглашал к себе на квартиру…Но  домой мы, слава Богу, вернулись без потерь.
В июне 68 г я улетел на Алтай, больше, чем на месяц, ты же оставалась одна. И твои письма в этот месяц – недоумение, почему ты осталась одна, попытка описать что такое ожидание любимого человека, что такое пустота вокруг без него…Для тебя перепутались дни и ночи, явь и воображение…Но ты выражала любовь, обнажённую, ранимую и  неуничтожимую в глубине; ты словно заново воссоздавала наши отношения за эти наши месяцы дружбы и любви…Эти почти тридцать писем для меня – роман о нас, возвышенный, и  в котором единственно реальным человеком оставалась именно ты.
Ты сдавала экзамены, ждала моих писем, ездила без меня в Ундоры, и снова вспоминала о нашем с тобой времени… В письмах моих ты прежде хотела угадать, что там написано, и счастье переполняло тебя, ты не выдерживала, и  ты читала, перечитывала, и…писала письма мне…в «стол», конечно, потому что мой адрес был – Советский  Союз
Если для меня и есть на свете доказательство любви, то они – в  этих письмах, в этих пронзительных  и беззащитных строчках: в них ты раскрывалась передо мной полностью
Ты вспоминала наши с тобой разговоры о литературе, музыке, ты словно продолжала мои мысли в моих письмах, ты – полностью растворялась в своей любви ко мне…Лидочек мой, ты разговаривала со мной, как будто я был рядом. Ты писала: «нас наделили счастьем, огромным, неземным, настоящим»…
Ты пыталась слушать симфоническую музыку…как я (!), ты размышляла о нас с тобой, ты переживала свою беспомощность
Ты любила дождь: это много-много позже, уставшая от жизни, ты будешь словно не «замечать» его
Ты с замиранием сердца слушала металлический лязг почтового ящика – ждала писем, и дожидалась – иногда  сразу по несколько штук
Как ты любила меня, Лидочек-голубочек!   И как ты обрадовалась, когда я написал тебе, что представляю себе время, когда буду гулять по садику с дочерью в детской коляске!
И ты переживала за свои письма, стыдилась их, считала, «что ты ничего не знаешь и не умеешь»… Нет, Лидочка моя, письма твои – энциклопедия отношений любящего человека, ты ведь затрагивала, по существу, все его стороны
И часто-часто просто не спала: думала о нас.
За этот месяц ты устала страшно, ты прожила целую жизнь – с  мыслями о любимом человеке…
2 июля 68 г я вернулся.
 А в августе, уже в Щучине у нас также было расставание: несколько дней я лежал в больнице.
И в самом-самом конце сентября 69 г мы расстались с тобой на несколько дней совсем других: ты лежала в роддоме:  у нас появилась дочь… Какие твои письма из роддома! Какая же ты была счастливая! Гордая от того, что мы – родители. Ты так радовалась!  Лидочка, моя любимая, как я ждал…уже вас двоих…
 Но в декабре этого же года я сам попал в (Ундоровскую) больницу с рецидивом  остеомиелита берцовой кости, и мы вновь писали друг другу письма; твои – были  все в безмерной заботе о нашей малышке, о нас с тобой, о любви твоей, «что движет солнце и светила»…
В марте и ты лежала в этой же больнице – отит.
А в июне (?), сразу после первого учебного года (или ещё в мае ?), – ты ездила по путёвке в Чехословакию, и о поездке своей ты позже самым подробным образом мне рассказывала: «щебетала»; но в твоём щебетании была объективная картина, ведь видела ты Чехословакию не как турист, но как «подруга» гида вашего – Влады …
В конце мая-начале  июня уже 71 г, т.е. уже работая в Ульяновске, я водил на два дня с ночевой 5 класс 8-ой школы в поход по маршруту Захарьевский рудник – Городищи (Ундоры); этот же маршрут (с другими классами) я повторял в 72 и 75 гг (может быть, и в 73 и 74 гг, но нет фотографий).
По этому же маршруту  в 76 г я провёл детей из фотокружка Дворца пионеров; мне кажется, были ученики и из школы № 8. По этому же маршруту я провёл в июне 87 г  более старший класс из 34 школы с классными руководителями  В.А. и моей Лидочкой (!!), и в 91 г – Настенькин класс.
В июне 71 г мы расставались в связи с моей экспедиционной поездкой в Среднюю Азию за сбором диссертационных материалов (Ашхабад, Самарканд), но перед этим поссорились из-за пустяка… Но ты (рано-рано утром) проводила меня до аэропорта, и все 10 дней нашей разлуки – до встречи в том же аэропорту –  мы оба прекрасно знали, что наши ссоры – поверхностны, что они в принципе не могли изменить нашего отношения друг к другу.
Да, нашла и объединила нас судьба, и мы не в силах были, если бы даже и хотели, изменить  её… Между тем, ты одна ездила в Ундоры к Олесеньке, и ты писала, что «неодолимая сила заставляет» тебя думать обо мне. Лидушка моя!
В 71-72 гг я писал письма Олесеньке, и  всё, о чём я думал о маленьком нашем человечке, всё  чувствовала и ты, только ты это не «выразила на бумаге», но ты и в действиях, и в словах «развёртывала» это отношение в мельчайших подробностях.
В начале июня 72 г от областной детской библиотеки ты была в пионерском лагере за Волгой, лагерь располагался в хвойном лесу.
И вот наступил январь 73 г: мне нужно было в туберкулёзном санатории «Сосновка» исключить туберкулёз кости.
Я – писал тебе письма – почти  каждый день, о природе рассвета, дня, заката, о том, как я представляю себе нашу дочь… Ты – также о дочери, о том, что Олесенька простыла, что в садике из-за морозов холодно, и Олесеньку придётся отвезти в Ундоры, о нас двоих; возражала тому, что я всё время сомневался в своих силах,… ты «опускала» меня на землю: «только твоё присутствие рядом помогает мне хоть немножко чувствовать себя красивой»…
ты не выдержала и в самый мороз в середине января приезжала в Сосновку…
ты писала о том, как Олесенька  проживает эти дни в Ундорах, о том, в конце января тебя нашёл грипп и три дня с высокой температурой не отпускал от постели
и, как всегда, ты страшно устала от очередной разлуки…
В июле 73 вы улетели в Щучин, я – остался в Ундорах. И Лидочка моя писала, что без Олесеньки она бы не выдержала наше расставание, и все строчки в письмах – были о нашей  дочери.
Спустя полтора года, с 16 по 29 декабря 74 г ты была дома, в Щучине; сохранились несколько писем наших, но причина твоего предновогоднего визита домой в письмах не была прояснена, а я, конечно же, забыл её. Ты писала о том, что в Щучине дождь, что дома «всё по-прежнему»…
*
Не могу вспомнить, ездили мы вместе (или ты с Олесенькой одна) в Щучин летом в  74 гг; мне кажется, я приехал к тебе в Щучин с брильянтовым перстнем (за 447 р)…В 71 и 72 гг мы в Щучине были «точно», т.к. сохранились фотографии.
*
12  июля 75 года ты вместе с Олесенькой улетела в Щучин; я редактировал свои «Времена года» и собирался прилететь в Щучин 2 августа…
А дома у вас было тяжело: бабушка Броня была при смерти, и все переносили это страдание тяжело, и Галя, и Стась, и, конечно, твоя мама…
Баба Броня умерла 18 июля.
В письмах твоих – описание обстановки в семье, ты писала о том, что «по каждому малейшему поводу у меня с тобой происходит внутренний диалог». Лидочка! И у меня с тобой постоянный диалог – даже сейчас. Я на весь мир и сейчас смотрю так, как если бы ты была рядом.
Я приехал 3.08.1975г.
*
Но режим расставания уже проник в меня (только когда?), и он был постоянным:
 и тогда я писал тебе письма: т.к. даже и рядом с тобой, я всё окружающее (м.б., и вместе с тобой) воспринимал несколько отстранённо (удивлённо?)… И в этом, наверное, не было странности, так как, то описание природы дня и ночи, которое я  предпринимал, «задевало» такие глубины, что казалось, само небо противостоит земле – вместе со мной, вместе с нами, вместе со всем вещественным, что я терялся…
но никогда я так и не смог описать словами это великое чувство…
А тебе – был благодарен всегда. И сейчас

6. Квартиры

Странно, что я не помню, как мы жили на первых своих квартирах, память всё выводит на последние, «собственные»: а с первых какие-то летящие образы только восстанавливаются, ускользающие…
А первые недели две мы жили в старом частном доме в   хлебном переулке по ул. Минаева, у бабушки моего однокурсника И.Троицкого;  я ещё по ночам работал кочегаром, и Лиде, которая училась во вторую смену,  надо было возвращаться «домой» одной через совершенно тёмный двор с собаками, да ещё по деревянной шаткой лестнице забираться на «второй» этаж: дом просто стоял на каких-то сваях … Мы, конечно же, отказались от подобного пристанища
Вторая наша квартира, которую предложил уже мой отец – на Локомотивной-25, в Киндяковке, в двухэтажном доме, – пустая  однокомнатная квартира брата моего отца, стало быть, моего дяди – дяди Пети, который жил где-то рядом со своей второй женой…Квартира на 2-ом этаже была маленькой, чистой, я помню, что мы спали на полу. И здесь мы прожили до конца мая 68 г (а м.б. и до конца лета). Когда я уходил на свою ночную смену (кочегарскую), Лида боялась оставаться одной, и мы иногда приглашали Толика Журина, который в то время дружил с Ритой Прохоровой, жившей неподалёку (вскоре они поженились). Однажды утром дядя Петя, злоупотреблявший спиртным, пришёл и, услышав, как Лида позвала Журина завтракать («Толик, иди!»), всё-таки сообразил, несмотря на то, что внешне Журин был похож на меня, что это Толик, да не тот…
Пятый мой курс (Лидин – четвёртый), до Нового года мы жили в доме на Инзенской; квартиру, опять-таки, нашёл мой отец, он же привёз машину дров, которые, я помню только, как уже в морозное время колол их на поленья, – во дворе этого дома и под музыку Баха (буквально)…А бабушка жила у кого-то из своих, но часто приезжала. Помню, что у неё  оставался кот Марсик: интересным был то, что некоторое время (и именно в те годы) Лида и меня называла «Марсик»; и выяснилось, что кота так зовут – не сразу, а в один из приездов хозяйки… Лида мне  говорила, что в сентябре однажды к ней приходил (приехав из Казани) Кузнецов, который не поверил, что  Лида вышла замуж за меня, и вроде бы он хотел её «уговорить» уехать с ним…В дом Лида его не пустила, разговор был у дощатой и выкрашенной суриком «завалинки».
В просторной избе, однако, было много вещей, и потому тесно. И мне кажется, что «дома»-то мы бывали редко.
С Нового года мы жили в «самом» центре города, на Спуске Халтурина (№ дома не помню, но дом стоял во дворе). Кухня, с газовыми плитами и водой,  была общая, на две семьи, бабушка, владелица пеналообразной комнаты, кажется с голландской чёрной печкой, по фамилии Воробьёва, проживала в Москве. Эту квартиру нашла для нас, то ли баба Катя, то ли отец… В месяцы зимние те были морозы за тридцать, и помню, что у нас замерзала вода. Помню, возвращались мы с Лидой поздно вечером с концерта (в филармонии?), и долго не могли открыть ключом замок из-за сильного мороза и ветра. Одно время с нами (всё в той же комнате!) жила моя сестра, и даже  (ещё!) сестра двоюродная  - Валя. Среди моих сестёр с тех времён почему-то запомнился один факт:  мой подарок на 8-е марта, – тапочки, которые я вначале подарил родной сестре, затем – двоюродной. В институт мы с Лидой  уже ходили пешком, но вот в какой именно котельной я работал кочегаром – не помню: возможно, рядом с телецентром. Я помню только, что однажды Лида приходила ко мне в котельную на севере, но, скорее всего, это было в ноябре 67 г, т.е., до свадьбы.
Именно на своём последнем курсе моя Лидочка получила по курсовой работе по английскому языку отлично, и очень гордилась этим, но ещё больше, видимо, был рад преподаватель Ю.М. Абрамов. Но мне кажется, что лингвистические способности Лиды  так и не были раскрыты в вузе, хотя они, несомненно, были. Тем не менее, Лида позже с теплом отзывалась о многих своих преподавателях …Голенко, декане Пиусе Францевиче Гааге, но особенно о А.Н Гурьяшкиной.
В мае мы уже знали, что у нас будет ребёнок (я почему-то знал, что будет девочка, которую мы назовём Олесей).
Распределение в конечном счёте мы получили в мордовское село Вышки, недалеко от Ундор, хотя мой декан меня уже уговорил ехать в Калмыкию, и, уговаривая, всё повторял, что там нет воды. В Вышках мы оказались из-за резкого протеста Лиды, и из-за того, что у меня уже была договорённость с проф. Р. Е. Левиной о поступлении в заочную аспирантуру.
Наша Вышкинская квартира была двухквартирным новым домом (в другой квартире жили 2 учительницы начальных классов), но совершенно не подготовленным к зиме: отсутствие дров, огромные щели в потолке вокруг небольшой печи, зияющие щели в полу: высокий, около метра в высоту подпол, видимо, предназначался для того, чтобы там держать…свиней; из-под пола через щели---зимой дуло! Кажется, это мы оклеивали бревенчатые стены обоями (на мучном клейстере), и вскоре мужественно сражались с мышами; но большим несчастьем для нас оказались клопы…
Машину дров мы истопили ещё до Нового года, т.к. изба быстро выстуживалась, и я помню, как мы вытребовали у директора школы дров ещё. В октябре у нас появилась Олесенька, но мы смогли жить втроём только три месяца, и то мы рисковали, и с января наша Олесенька жила в Ундорах с бабой Катей и няней (моей крёстной). Ещё в октябре (кажется) я поступил в аспирантуру, в декабре лежал в больнице: Лидочке моей досталось… И мы ведь не только жили, мы работали в  Вышкинской 8-летней школе, и у нас у каждого учебных часов было больше чем на ставку. За Вышкинский учебный год и Лидочка моя (под какой-то праздник) свалилась: простудила уши. Кроме того, уже весной, кажется, она ездила в Ростовскую область в Сальский район к своей сестре, которая там работала медицинским работником, и жила с двумя подругами в деревенской избе: надо же было такому случиться, что Лида вошла в дом, когда на полу лежали, угорев, три девушки… Лида открыла форточку, каким-то образом привела их всех в чувство…
В том же 70 г, но в январе, умирает в Карсуне бабушка Лиды по отцу – Евдокия Яковлевна. Мы ездили на похороны, и возвращались на Вышки, не доехав на автобусе из-за снежных заносов 2 километра. В сумерках, по пояс в снегу, при морозном ветре, мы добирались до своего «дома». Лидочка тогда многое мне выговорила
На Вышках мы не задержались ни на один день: к вечеру 31 мая мы со всем своим скарбом уехали…
В городе нас также никто не ждал, и сложные летние поиски квартиры привели нас в Засвияжье, на улицу Полбина, около автовокзала, к т. Дуси Сиротовой, у которой мы сняли одну комнату в четырёхкомнатной квартире; кроме нас (двоих!, без Олесеньки), проживали в квартире т. Дуся и д. Женя, безобидный, но слабовольный и склонный к выпивке, и  трое их  детей.
Мы жили в этом подъезде (вначале у Сиротовых, на 2 этаже ?, затем у Антоновых, в такой же квартире, на 5 этаже) до сентября 72 г. А затем – на улице Октябрьская, также в Засвижье, почти рядом со школой № 8, где работал я. Последнее наше пристанище – 3-х комнатная квартира, муж и жена и их двое сыновей. Хозяйка, Микитич, была недалёкой, но властной …бабой; муж, такой плюгавенький, но безобидный, и по своему, даже добрый, также часто выпивал; сыновья – себе на уме, младший даже учился у меня в этой школе. А прописаны мы были рядом, на ул. Терешковой, в кооперативном доме, кажется, у Таракановых.
Лидочка моя в Ульяновске до августа 71 г работала пионервожатой в шк. № 21, за трампарком, т.е. ей приходилось ездить далеко. На работе она «выкладывалась», как всегда,  полностью, и приезжала уставшая. Каждую субботу мы ездили в Ундоры, к Олесеньке, и я к тому же, к своим грядкам, на которых ещё с весны 70 г произрастали мои гетерокарпные виды (материал для диссертации). В июне 71 г я улетел в Среднюю Азию на 10 дней – Самарканд, Ашхабад для сбора материала по этим же гетерокарпным видам в их природных условиях.
Мне кажется, весной 71 г в Лидиной школе разразился скандал, как всегда в советское время тихо-мирно потушенный: Лиду заставили подписывать бумаги, по которым она, якобы, получала деньги на какие-то пионерские мероприятия, Лида отказалась. В этом деле, о котором Лида мне когда-то всё говорила, но я уже сейчас все детали забыл, неприглядно выглядели и директрисса Дороднова, депутат, и её заместитель, Егоров, будущий зав. облоно.
В январе, кажется 72 г (а может быть в другой год), я ездил в командировку (!) в библиотеку им. Ленина. Именно там мне запомнился старик, который с открытием читальных залов (ровно минута в минуту) первым выскочил к длинной-предлинной лестнице и бегом по этим ступенькам устремился к пункту выдачи книг…
Эта жажда знания меня потрясла
*
 …в апреле 73 г  мы въехали в собственную квартиру: чувства наши передать и сейчас трудно. Камышинская 61-44, вот адрес нашей угловой кооперативной квартиры на первом этаже. Малюсенькая прихожая, такая же малюсенькая кухня; ванная совмещена с туалетом; вход в маленькие комнаты через «зал». Жилая  площадь – 34 м2.
Лида тогда уже более года работала в Детской областной библиотеке, но с Даманского (так сразу окрестили строящееся дальнее Засвияжье) добираться было далековато. Но  с сентября 73 г моя Лидочка стала работать преподавателем английского языка в профтехучилище № 2 на Рябикова, т.е. много ближе. Олесеньку мы водили в садик.
«Интерьер» мебельный нашей квартиры был небогат, «сборный», библиотека также была, хотя и функциональной, но также не изысканной; привёз я из Ундор и фонотеку, которая пополнялась, наверное, до середины 80-х годов. Может быть, каким-то сдерживающим фактором для материального благосостояния нашей семьи и был я, и, может быть, Лида это прекрасно видела уже тогда…
*
Не то всё! не то вспоминается… Лида с самого «нашего» начала была бесконечно глубоким и добрым человеком, умным человеком, но та любовь, которая поглотила нас, мешала ей видеть до конца, что я безнадёжно «отставал» от запросов семьи… Все наши ссоры и происходили поэтому
Странно, что и меня некоторые знакомые считали тогда ответственным человеком (перед совершенно конкретными текущими делами): ошибались; я считаю сейчас, и считал тогда, что именно Лида «пересиливала» в наших отношениях – просто потому, что каждый миг её жизни дышал страстью…. Я сопротивлялся ей, защищался своими увлечениями, и всё равно – сдавался.
Не сдаться такому человеку  не было сил: но как всегда я хотел (в своих литературно-философских сочинениях хотя бы) быть равным ей!


7. Работа

 В своё «первое» время Лида вместе со мной год работала  на Вышках (мордовское село, Ульяновский район, рядом с Ундорами) учителем, в Ульяновске – вначале год пионервожатой в 21 школе, затем  2 года библиотекарем в Областной детской библиотеке и, наконец, с 73 г – преподавателем  английского языка в профтехучилище № 2 (в этом училище всего 7 лет).
Школа на Вышках представляла собой старый и деревянный, одноэтажный длинный дом, с немногими классными помещениями (сколько их было, вспомнить не могу), с небольшим коридором, малюсенькой учительской… Начальные классы, возможно, учились после обеда. Учительский «дебют» для нас состоял в торжественном проводе старого учителя, фронтовика, А.?Фирсова на пенсию: было много цветов и несомненная торжественность; одновременно, я чувствовал, что отсутствует какая-то перспектива, словно вокруг (за моей спиной?) была пустота.
Лида должна была примерно через месяц родить, но работу в качестве учителя начала. В 8-и летней Вышкинской школе и педагогов-то было: директор (Бочкарёв П.А) – математик (?), его жена – В.Н. (математик?), русачка Чечкенёва А.П, две учительницы начальных классов, молодых, Зоя и Татьяна, физрук и военрук Фирсов Ю.А., да мы с Лидой. Совершенно не помню, осталась ли работать старая Фирсова. Лиде поручили вести гуманитарный цикл предметов с 5 класса, мне – естественнонаучный, да + историю в 6 классе.
Мы оба были классными руководителями, Лида – в 5 классе.
Я помню, в конце года Лида участвовала в  какой-то художественной постановке (к 1мая?).
Я хорошо помню, что как учитель я выглядел предельно неопытным, но у Лиды подобных проблем вообще не было.
1 сентября в Ундорах умирает баушка Феня, а спустя месяц рождается Олесенька, т.е., получается, что в этом смысле какая-то преемственность была восстановлена…
Мне кажется, Лида возобновила работу после Нового года сразу, но я не уверен, может быть, и ранее.
Из Вышкинского периода помню хорошо раннюю зиму: в начале ноября были морозы и уже огромные сугробы снега, но затем весь остальной ноябрь – оттепель такая, что весь снег растаял, и вновь земля стала белой только перед Новым годом.
В Ульяновске нас никто не ждал, и работу пришлось искать долго.
Думаю, что работа пионервожатой Лидочку мою «выжимала»  насквозь, потому что общение с детьми было беспрерывным, а учитывая тогдашнюю однообразную «показуху», мне кажется, сама Лида не могла бы вспомнить из этой «работы» ничего, кроме каких-то внепионерских дел. Но также думаю, что общительный характер и изначальная доброта моей Лидочки для детей была настоящим подарком: Лида была душой не только взрослой кампании, но и настоящим лидером для любого возраста…
Поэтому проблемы контакта с детьми у Лиды в принципе не могло. А  какие сказки она могла…придумывать по ситуации (вариации рассказов и повестей А. Грина)! Проблема могла возникнуть (и возникла) из-за взаимоотношений с учителями и администрацией. С администрацией – по  поводу липовых бумаг на оплату явно внешкольных (даже) дел, которые «должна» была подписать пионервожатая…
 В итоге Лида ничего не подписала, но из школы ушла (да и роль пионервожатой для моей Лидочки была явно мала); однако, устроиться на работу учителем английского (!) языка в городе было много труднее, чем поступить учиться на инфак.
 Работа в Областной детской библиотеке оказалась для моей Лидочки не только спокойной, но и интересной, во всяком случае, для её внутреннего роста. Лида всегда говорила о сотрудниках библиотеки как о коллективе единомышленников; она подружилась с зав. средним отделом Е.Селюковой,  с другими коллегами, и, спустя более чем 20 (!) лет после своей работы там, Лида настояла, чтобы я проводил презентацию книги «Катехизис» именно в этой библиотеке. И презентация состоялась 31 марта 1993 г...
И вот спустя три года после приезда в город на работу  Лида устроилась по специальности. Контингент учащихся в профтехучилище, однако, не располагал к настоящему изучению иностранных языков. Дети (старшеклассники) по известной терминологии были трудновоспитуимыми, и профессия каменщика и строителя-разнорабочего – это лучшее, на что они могли претендовать в жизни. Можно сказать и сильнее: это была настоящая колония для беспризорных (при живых и часто пьянствующих родителях), и в каком-то смысле каждый педагог или мастер для этих ребят должен бы  быть  настоящим А.С.Макаренко, но, разумеется, не был. Поэтому и советское общество не справлялось и  бездарно проигрывало свою миссию в формировании «человека коммунистической морали» ежедневно, «ежеличностно» решительно во всех сферах жизни, и далеко не только в подобных профтехучилищах: на самотёк были брошены миллионы семей, миллионы детей: распадались все нравственные (ещё оставшиеся!) связи всюду…
Я не говорю, естественно, об экономических причинах: об отсутствии внятного и справедливого стимула на производстве, часто об отсутствии самого производства, но Лидочка моя всю цепочку причин, в результате которых в итоге были крайними дети, прекрасно видела, и мы много раз обсуждали ситуацию…
И она столкнулась с поразительным фактом: уровень нравственности среди этих брошенных детей был ничуть не ниже чем у детей так называемых «благополучных» родителей; этот же факт и мне бросился в глаза в середине 80-х годов, когда я полгода работал в школе № 1 учителем биологии (по совместительству). Лида приводила мне много конкретных примеров порядочных поступков детей; поразительно также, что дети замечательно разбирались в том, «кто есть кто» и «что есть что» именно в нравственном смысле…
Поэтому у Лиды не было проблем с дисциплиной; Лида мне говорила и о некоторых сильных педагогах в этом училище, которые также держали «уровень»…

8. Друзья

Нуждались мы в них? да, безоговорочно.
Вери ли им? нет, не до конца, но было удиви-
тельны их рассуждения, жесты, поступки….
И мы – переживали это общение

Из своего Карсунского выпуска Лида поступила в пединститут не одна, но на моём слуху и в памяти осталась одна её одноклассница – Тая Попова (литфак). Пути Лидочки и Таички разошли после первого курса: Лида с осени 66 г «закружилась» со мной, а вот судьба Таички  мне известна лишь в общих контурах: она долго не могла выйти замуж, затем родила сына (Андрея), которого оставила в Карсуне, и которого усыновили родители Таички, а сама уехала в Армению, в Шенаван (я там был в 83 г), там вышла замуж и родила ещё троих сыновей…
Я «тоже» поступил в пединститут не один, на естгеофаке вместе со мной оказался мой одноклассник Володя Ежов, который на старших курсах, естественно, стал другом и моей Лидочки. Судьба его уже прочерчена: он спустя несколько месяцев после меня женился на нашей однокурснице Вале Сидоровой, и они уехали на её родину в Стерлитамак; быстро стал директором школы, и по всей вероятности, успешным, у них родились двое мальчиков, но в 1990 г у него обнаружили рак желудка и печени, и в течение месяца Володи не стало…
Мы, однако, редко вспоминали своих самых близких друзей: воронка жизни втягивала от нас что-то такое, что мы не успевали спокойно и обстоятельно обдумать (или осознать)  сам факт дружбы, но может быть, мы оставались просто непосредственными. Но иногда Лида, вспоминая свою жизнь, не только весьма точно воссоздавала эпизоды, но и «укладывала» их в логику, всегда для меня неожиданную…
Для Лиды друзьями оставались и другие  её одноклассники, но постепенно, с момента нашего знакомства, уже мои друзья по учёбе и общежитию становились друзьями Лиды. Одно время даже образовалась кампания: Толя Журин, Люда Постникова, Дима Орлов, Тая Уланкина, Люда Ходырева (все на курс «моложе»), мои однокурсники… Мы собирались на дни рождения, м.б. по другим поводам. Толя Журин не смог сохранить свои отношения с Людой, женился на Рите Прохоровой (после окончания вуза они уехали в Тетюши, на его родину), но и Люда осталась для нас таким же студенческим другом…
Толя Журин из всех наших институтских друзей был самым безобидным и ответственным (надёжным) одновременно. В 80-е годы, когда у нас была машина, мы несколько раз ездили в Тетюши за мёдом: Толик держал пчёл, и преуспевал в этом.
С 73 г друзьями для нас стали Ивановы: Михаил и Галя; они в том же году, что и мы, закончили физмат пединститута, въехали в тот же кооперативный  дом (и работали они тогда в той же школе, что и я), и множество раз наши жизненные пути пересекались.
Видимо, с этого же 73 г мы познакомились с художником Валерой Константиновым, жившим также на ул Камышинская. Валера был явно неравнодушен к моей Лидочке, и, видимо, несколько лет, во всяком случае он приходил к нам даже тогда, когда мы в 81 г переехали в новую квартиру совершенно в другой район города… Как художник он был несомненно интересен, но мне кажется, недостаточно «фанатичен»,  как человек – немногословен.
Картины Константинова, подаренные нам, до сих пор украшают нашу квартиру.
Когда мы приезжали в Щучин, Лида быстро «находила» своих школьных подруг: Т. Лыскову, Р.Футорянскую. Г.Бабакову… Пути жизненные у всех у них расходились кардинально, но, конечно же, были общие воспоминания.
Нашим общим другом ( всё с того же 73 года) стала Надежда Павловна Каргашина, примерно 75-летняя женщина, тучная, больная сахарным диабетом, невероятно влюблённая в отечественную литературу и исключительно начитанная. Вместе с мужем-геологом, М.В. Гусаровым они приехали из Сеймчана (под Магаданом), жили в своей  (кооперативной) двухкомнатной квартире на Кузоватовской. У них была замечательная (действительно ценная) библиотека и они выписывали по сути всю  дефицитную по тем временам периодику. Надежда Павловна приходила к нам в гости, мы – к ней; Лида помогла Надежде Павловне поставить телефон как орденоносцу; М.В.Гусаров  тоже был весьма заслуженным геологом. Оба они говорили нам, что исходили всю Восточную Сибирь.
Надежда Павловна переписывала от руки воспоминания о поэтах серебряного века (что меня поражало), отрыла нам многие литературные имена… У меня в архиве в Ундорах сохранилась пачка писем и открыток Надежды Павловны, исписанные её мелким обстоятельным почерком. Когда Н.П. говорила о ком-либо из поэтов или писателей, то её  лучезарные глаза просто источались светом
Их судьба завершилась печально; немощными, очевидно, в самом начале 90-х годов, их сын определил в дом престарелых; квартиру продал, библиотеку, думаю, увёз в Сеймчан… Первым в доме престарелых умер Михаил Васильевич… Похоронили их на кладбище за Новым городом.
Мы с Лидой переживали за них и часто вспоминали.
(наша Олеся в областной молодёжной газете «Слово Молодёжи»  об этом доме престарелых 15.09.90 г написала статью: «Смерти ждём, доченька»)

9. Дочь

…горели золотом осенние листья в то время, и беспредельная голубизна неба окружала солнечную прохладу
Декоративно чистые  здания и бесшумные события вокруг – вокруг твоего светлого личика, твоих глаз, твоих писем – твоей гордости подчёркивали сам факт подчинённости нашей жизни непонятной высшей силе…
Я же не осознавал до конца сам факт рождения дочери, ты – да, ты осознавала вполне, и тебя переполняло не только счастье, но и забота, а я безоговорочно подчинялся тебе, выполняя все твои наставления
и не помню, как забирал тебя из роддома, как привёз на Вышки – не  помню, как дышал в те дни, но счастье, может быть, и заключается в том, что не задумываешься о самой жизни, но живёшь таким непротиворечием, такой целостностью, которая обеспечивает твоё будущее заранее (?), и именно твоё (!)
Что может быть выше такой любви? когда ты забываешь себя?  И какая же ты была счастливой, моя Лидочка…И было это счастье – у  нас с тобой…
Какие слова? какие действия? да мы словно летали  вокруг дочери и вокруг  друг друга, и боялись грубости, даже далёкой и относящейся вовсе не к нам: и работа в школе, и общение с другими людьми, и поездки в Ундоры, и ожидание встреч с нашей Дочерью,  и течение природы самой – замирало перед личиком уже нового человека, к появлению которого мы имели отношение… Какое? Как подобное чудо появилось и проявляется? Это проявление ещё беззащитного, но родного и разумного, нас с тобой ещё более укрепляло в нашем отношении друг к другу…
Да, наша дочь с нового, 70 г была не с нами (совсем не по нашей вине), и весь 71 г, и половину 72 г (кроме лета, когда мы были все вместе – в Ундорах, в Щучине)…, но в этом ли «дело»? Наша любовь была вознаграждена природой – этим сгустком времени и «пространства»: наша с тобой, моя Лидочка, сущность, непонятная и нам самим, уже переходила к новому человеку, к которому мы также имели подчинённое отношение….Подчинённое!
Какими  словами рассказать о том, что дети, именно дети, сохраняют в нас уровень человека, так противопоставляющий нас по отношению ко всему «остальному» – оценивающий? какими – рассказать о неповторяемых минутах и часах, когда ты сам превращаешься в благодарного ученика?
Сохранились  немногие фотографии, письма о том времени, сохранилась память,…и воссоздаются  мгновения – вместе с поразительно достоверными деталями окружения, даже окружения «природой» самой: какими же великими по значению были встречи наши после еженедельных разлук с дочерью! Какие слова своей дочери мы слышали!
…и вместе мы были, с немедленными ответами и помощью, были необходимы друг другу, но и доверяли нашего ребёнка крёстне и бабе Кате… Мы были вместе и в Ундорах, и в Щучине, и в Ульяновске
Мы были одно целое, и тебя, моя Лидочка я уже не воспринимал одну
детские книжки, а затем пластинки – всё дополняли наши отношения, всё ко времени, всё к игре и уже  самостоятельным оценкам: богатое детское время!
всё внешнее шагнуло к нашей дочери с бесконечным добром; это внешнее, уже с дочерью, было также бесконечно милосердно и к нам с Лидочкой
Лидочка!


10. Ундоры

В  конце 60-х  начале 70-х годов совсем иным было пространство вокруг дома в Ундорах: огромный с ровным широким «дном» овраг перед порядком домов почти был свободен, лишь 4 маленьких бани словно охраняли его; половина Ундор с отдалённым Черталинским лесом виделась как на ладони…Это в начале 80-х (середине?) овраг засадят вётлами, и уже через 20 лет перед домом зашумит лес
Мы с автобуса домой шли «через пруд», т.е. оврагом, поднимались в гору…, но Олесенька уже бежала нам навстречу, по плотному зелёному ковру оврага
Сам «Черкасов» дом состоял из одной избы с сенями, в его пустом дворе с низким забором на улицу мы сажали картошку; сам двор  незаметно переходил в огород-сад, все 15 соток которого, несмотря на посаженные яблони,  мы вскапывали лопатой. Вскоре, однако, в конце огорода-сада выросли вишнёвые деревья, и часть сада быстро превращалась в заросли, к началу 80-х, непроходимые.
Я не помню бабы Катин сад в начале 70-х, больше помню крёстнин, где ещё стояли высокие-высокие грушевые деревья и немногие яблони, где были тропинки и «обжитые» полянки и  уголки: его не копали.
Приезжая, летом мы спали на полу, рядом с детской кроваткой; в сенях у нас ночевали (!) старшие Соколовы. Сени же Черкасова дома были маленькими, т.к. половина их была отведена сенному чулану с мешками зерна, муки, с ненужным или необходимым хламом…Это уже в 90-е годы я с Серёжей Козиным перестрою сени: будет заново сделан пол, появится потолок с новой балкой (маткой), будет прорублено окно, поставлена газовая плита…
К середине 70-х годов появится и вторая половина дома, которую дядя Ваня срубит из осиновых брёвен; появится баня, срубленная из половинок всё тех же осиновых брёвен; под дом и баню, однако, подведётся фундамент… Я помогал – рубить срубы, заливать фундамент, помогал делать всё, что было необходимо. Помогала крёстна, погреб помог вырыть дед С.Соколов. И тогда же  провели водопровод: прямо в дом! Мы-то раньше носили воду для полива из пруда, т.е. из-под оврага; а для питья – раньше из Попова колодца (из рощи), а попозже – из колонки (метров за 70), напротив улицы Выселки. Есть фотография: Лидочка в одной мужской рубашке (с купальником) несёт два ведра воды, рядом – Олесенька.
 Может быть, и вообще один дядя Ваня и не стал бы достраивать дом, а по сути – удваивать его площадь.
Появится и сарай!
Ни одного дня баба Катя и не проживёт в  «своём» доме! Никакая домашняя живность и не войдёт ни в одну дверь сарая!
…строилось всё это из непонятного «расчёта», да и расчёта-то не было: отчего? В 73 г б. Кате исполнилось 50 лет, и свой выход на пенсию (в 78 г) она «отметила» в новейшей избе, окна которой, выходили в огород-сад…Ночевала она всегда с крёстной, в баушки Федосьином доме. Да и Олесенька две зимы провела именно в баушкином (крёстнином) доме!
Только всё «выстроится», как баба Катя станет заполнять подловку дома и бани, сараи отходами стройматериалов – некондиционными досками, брусами и пр., а также уже отжившими своё время вещами. Много-много позже, в начале 2000 гг, отжившие вещи и хлам я на двух тракторных тележках вывезу на свалку…
Несмотря на то, что я «точно» работал – помогал строить, почему-то в памяти больше отложились из ундоровских – полевые работы. Думаю, что и Лидочка моя, меньше всего помнит срубы, фундаменты, а больше – сад, домашнюю работу какую-нибудь…
Но ундоровское она «потихоньку» отторгала, уже начинала тогда отторгать от себя: меньше ездить, меньше, наверное, думать  о них, хотя в первое время это выглядело совсем незаметным

1.Время второе. 29-43 года (1976-1990)

Время то воспринимается сейчас как время функциональное – по отношению к  детям, к работе.
Лида работала в профтехучилище № 2 на Рябиковой, недалеко, но с 80 г – в пединституте, со мной, а с 86 г  - в школе № 34…
Время то «захватило» жизнь в квартире на Камышинской и с 81 г – на Кирова.
От рождения второй дочери время то и до рождения первой внучки…И не усмотрели мы старшую дочь, в своём поведении она была предельно самостоятельна (как и впоследствии дочь младшая)
Подрастающие дети, конечно же, накладывали  печать на восприятие времени, потому второе время Лидочкино (и моё, конечно же, моё!) запомнилось в беспрерывных заботах о них…Садик, школа, переезд в новую квартиру, садик у другой дочери, новая школа у первой, школа у второй дочери, другая школа, политехнический вуз у первой дочери…
До центра, и  вообще в другой район можно было тогда добраться на трамвае за 3 копейки (всегда переполненном) и за 6 копеек на автобусе (также переполненном); то и другое, правда, всегда надо было дожидаться.
Помню, всегда была проблема именно «достать» новогоднюю ёлку: иногда я часами в мороз вечером выстаивал во дворе бывшего универмага (в центре!), куда, по слухам, должна была прийти машина с ёлочками. Очереди запомнились за всем: за продуктами, за нужной одеждой
*
…не чувствуем равномерным время мы, ни в течение дня, ни в течение отведённого нам срока жизни! Есть «точки» с выходами в … вечность! И при «взгляде» назад они всё чаще и чаще «заслоняют» пройденное жизненное пространство: для меня очевидны «две» таких «сингулярности». Первая по времени связана с Лидой; её образ – звонкий смех, счастливые глаза и нерассуждаемая преданность «устоялся», и независимо от моего и Лидиного возраста словно заслонял (даже!) наши отношения…
Вторая – «возникла» чуть позже, но, видимо, ненамного, м.б. в самом начале 70-х годов: в Ундорах, в июльских сумерках я оказался на ул.Выселки, в проулке, выходящим через овраг на огромный степной бугор перед «больничным» лесом… Серый объём неба висел над оврагом и бугром; стояла оглушительная тишина, а мне казалось, что невидимый оркестр играет кончерто-гроссо № 4а Генделя…
И уже несколько десятилетий варьируют эти «точки» притяжения, возникают неожиданно, словно сами по себе, и каждый раз «через» эти состояния читаются мною какие-то подсказки, прибывает и прибывает какая-то сила
Живым был тот объём воздуха! Именно для меня было это отношение моей Лидочки( так мне думалось).
…не чувствуем равномерным время: поэтому и кажется нам иногда, что проживаемая  (прожитая!) жизнь – миг единый: Великое и незаметное повторение Вселенского ритма.
Мы – плоть от плоти его.
*
Время жизни с 76 г по 90-ый – как-то «невыделяемо», не охватывается «отдельно», хотя я уже вспоминаю многие подробности….Но не притягивает! Может быть, это только сейчас?


2. С Настей

Это чудо – появление  нашего ребёнка – мы  испытали ещё раз, с 13 июля 76 г.
…и примерно до 2 лет Настенька  внешне была похожа на Олесю, но затем в её внешнем виде стали преобладать Лидины корни, и, скорее всего, польские; в то время, как у Олеси с определённого (более старшего) возраста – корни    мои, и совсем не со стороны бабы Кати (но особенности поведения, как, впрочем, и мои, – как   раз с бабы Катиной стороны).
С рождением Насти Лидочка  стала уже не просто более спокойная, но – умиротворённая: никто нам ничего не подсказывал, да и «условий материальных» не было, чтоб детей у моей Лидочки, красивой, чернобровой, с правильными чертами лица, умными глазами и горделивым аристократическим выражением губ, было больше…
И если после рождения Олеси мы ещё «витали в облаках», т.е. что-то в нас ещё было, несмотря на возраст, «юношеское», идеальное (но совсем не инфантильное), то само рождение Настеньки к нашему небесному существованию «приближало», открывало (раскрывало), наконец, земное.
 И мы, как пахари, «втянулись» полностью в семейные отношения, но непроизвольно ограждая внутрисемейные ценности от насаждаемых общественных; и здесь, думаю, весь ХХ век в нашей стране и был своеобразной ареной схватки между стихийно восстанавливающимися истинными отношениями (в семье) и насильно прививаемыми искусственными (в обществе, государстве), т.е. нежизненными, противоестественными…
Надо ли говорить, что слово «полностью» относится прежде всего к моей Лидочке?
Расцвела моя Лидочка! Как женщина и жена, как заботливая и переживающая мама: всё она знала о здоровье в семье, физическом и духовном. «Всё»  она знала и о «здоровье»  непосредственно окружающего нас общества. «Всё» она знала обо мне.
Как бережно моя Лидочка относилась к Настеньке и Олесе, с какой  красивой любовью! Это отношение я всегда считал…хрестоматийным, «библейским». И если я, конечно же, испытывал ту же неизъяснимую любовь и к детям, и к своей Лидочке, но любить так ярко и красиво, как проявлялось это чувство у Лиды, я был не в состоянии.
В этом  смысле Лида органично не имела разного отношения к дочерям, ни в их раннее детство, ни во взрослые их годы: дети, действительно, уже с раннего детства становились в своих интересах, способностях и поступках непохожимыми, но  не мне их судить, тем более, сейчас, когда я остался один без своей Лиды: как и Лиде, дети  мне дороги как самые близкие люди
У нас была семья. Настоящая.
И мы любили друг друга неанализируемо.
Тогда и сейчас. Всегда.
*
Дети брали от нас что-то глубинное: непросматриваемое, но неожиданно родное. Т.е., мы себя до конца не знали, а дети нам – выказывали  это неизвестное
И Лидочка моя, конечно же, это чувствовала (острее?). Лидочка моя чувствовала всё то же, что и я, но «быстрее», «раньше» меня
*
…с детства Настей значимые факты устанавливались твёрдо, и со временем они становились отправными для её жизни: и в нашей семье неожиданно «всё» вставало на «место» - земное притяжение обретало сторонника (и если бы её будущий муж оказался способным её поддержать!)…
Потому, что я – уже сложился как символ абстрактной силы – внутреннего огня, Лида – ворвалась как фактор неоспорямой любви  и жизни: Лидочка дала всем нам жизнь – детям, мне (!), Олеся – как небесный источник всепроникновения; не хватало только земного укоренения, плодородия….Иными словами, в семье нашей сформировалась своеобразная четверица – корень жизни
И мне думается, что в семье нашей реализовалась (иллюстрировалась) идея древних греков об основах жизни – о Милетских постулатах (огне, воде, воздухе и земле). И в Настеньке нашей не случайно (не зря!) закрепились профессиональные умения вязать, вышивать, мастерить, т.е. создавать изобилие (пусть и не как излишек, но как средство не влачить существование…)
И Настя выставляла свои рукодельные работы  в 2000 годы на областных выставках (!), а до «этого» (как пример поиска приложения своих способностей), в октябре 93 г даже напечатала (на социологическую тему!) статью в городской газете «Симбирский курьер»…
Настя освоила юридический спектр дисциплин, по существу получив 2-е высшее образование, и впоследствии оформляла сделки с недвижимостью (как частный предприниматель)… Два года Настя вела семинарские занятия в филиале Санкт-Петербурского университета экономики и менеджмента, наконец, Настя, получив несколько сертификатов (а всего около 30), освоила косметологические операции по уходу за лицом, кожей и ногтями… И всё для того, чтобы одной (!) оплачивать ипотечный кредит за 3-х комнатную квартиру.
Замуж Настя вышла 20 августа 93 г, т.е. едва «перевалив» за 17-и летний возраст, но очень скоро выяснилась полная социальная непригодность её мужа.
Надо ли говорить о том, что мы это остро переживали? Но Лида совершенно точно (и быстро) оценила всю  ситуацию: в проблемах Настиного мужа полностью была вина семьи, в которой он вырос…
Мы же с Лидочкой  были виноваты в том, что не «проследили» за Настей, не оценили её в самый «ответственный» момент: судьба наших детей зависела, конечно же, от нас. И мне кажется, Лида именно это очень сильно переживала, хотя мы и боялись  говорить на эту тему…И говорили редко, словно боясь обидеть уже совсем других людей

3. Вместе

…сновидения в апреле 12 г: на вокзале (?) выдавали деньги в окошечке (зарплату?), подошла моя очередь, но деньги российские закончились, и мне протягивают…пачку царских денег…??? Я не знаю, как поступить; Лидочка моя – поодаль, в толпе, я подзываю её, она приближается и одобряет мой отказ получать эти царские банкноты… 
…по ступенькам забрались с Лидой на какой-то этаж (чердак?), но половицы оказались со щелями. У меня что-то выскальзывает (из кармана?) и падает вниз, смотрю – часы (!)
Господи! Я не замечал со своей Лидочкой времени! Я не приспосабливался ни к кому! и не «прислуживался» ни на одной работе…поэтому царских денег мы и не видели;  может быть, потому ни я, ни ты не «сделали» карьеры: в любом ведь случае пришлось через кого-то «перешагивать»
Мы множество раз ошибались
И всё-таки, ты была мудрой в жизни – общении межличностном, а настоящая мудрость разрывала идеологию; но если у меня взаимоотношения в обществе явно были беззащитными, то у тебя они  «выглядели» адекватными к самой неожиданной ситуации; это было странно, но ты в любых микроситуациях (для тебя и окружающих они превращались  в мизансцены: настолько безупречны они были «сыграны»), оказывалась правой, потому что ты была уверена органично…
Ты была мудрой, и только поэтому к тебе буквально тянулись люди, и взрослые, и дети; в особенности после какого-либо совместного дела: во всех зарождающихся диалогах ты – отвечала!
Переубедить тебя можно было, только разобрав (пересказав?) все предпосылки ситуации, т.е. все психологические особенности действующих лиц…Поэтому ты любила фильмы и книги с «треугольниками», и ты их любила пересказывать, и часто твой пересказ по яркости превосходил оригинал
Летом 80 г  мы поехали в Болгарию (совершенно не помню, в каком месяце). Были в Софии, Варне (большую часть времени – на пляже), в Бургасе. Жили в гостинице. Мы с Лидой ошиблись в декларации суммы денег, которые можно было провести (без пошлины?) в Болгарию. Мы общую сумму (200рублей) взяли, но не теми купюрами! Надо было по 10 рублей. Пришлось менять у «жучков». Купили мы замшевый костюм Лиде, кожаные куртки и джинсы – мне.
Запомнился также интересный факт приобретения мужских летних маечек: решительно вся мужская часть приобрела маечки-тельняшки! Не сговариваясь.
И ты была таки свободной: вечером, в Софийском кафе, где гремела «музыка», где было множество молодых людей (парней), ты вышла танцевать, и ты оказалась в центре всех танцующих, и ты, неотразимо-привлекательная, молодая и разгорячённая, увлечённая, не видела даже меня, и тебя закидали …розами, красными розами, «штук» десять каких-то южных парней… С трудом, за руку, я вывел тебя из этого вертепа… И это – тоже было!
Я не мог без тебя.
*
С лета 83 г у нас появились «Жигули», 6-я модель. Мы редко пользовались автомашиной; несколько раз ездили за грибами (осенью), дважды в лагерь к Настеньке, в 84 и 87 годах, в 88 г к Олесе на её с/х работы в с. УржумскоеМайнского района («в политехнический институт»), однажды в Белоруссию (летом 85 или 86 года), в июне 90 г  - в Жигулёвский заповедник, в августе 84 г на машине возвращались с юга, ездили в Карсун – на могилы т. Маруси и Евдокии Яковлевны, ездили в Димитровград к Насте (год не помню), однажды – в СадовкуСтаромайнского района (по просьбе), за ягодами в Коровинский овраг и просто на отдых – в Архангельское (за Волгу) с директором шк. № 34, к Журиным за мёдом в Тетюши (в Татарию)…
Но гораздо чаще – в  Ундоры (еженедельно), и гораздо чаще ездил на машине я один (всё в те же Ундоры).  Машина у нас «просуществовала» до 94 г.
*
Конкретное (и бытовое, в том числе) дело ты вела основательно, погружаясь в него, с перспективой его идеального решения; я же сужал задачу решения до его минимально приемлемой практической отдачи: здесь был корень наших разногласий!
Я настолько оставался во власти непонятной для меня мега-позиции? миссии? влечения?...,что не видел очевидных и вполне достижимых логических шагов в любом деле, «малом» и «большом»
Лида говорила: «спустись на землю!»
Спускался, чтобы незаметно и для себя оказаться в абстрактных пространствах. Ну как вот Лидочка моя должна ко мне относиться?
И не умел отдыхать; между тем, весёлая «природа» Лиды прорывалась: посмотрите на летнюю фотографию смеющейся Лидочки в Ундорах, где мгновение остановило её счастливое лицо! На  этой фотографии 74 г – Лида с Олесенькой от колонки несёт два ведра воды; заканчивающийся день ещё жаркий… Посмотрите на фотографию с розами! Это уже 84 год, мы – в Лазаревском, под Сочи; Лидочке сегодня исполнилось 37 лет, она – в  расцвете  женских  сил…
Непонятная неиссякаемая сила светилась в глазах Лидочки, сила, которая руководила ею, она переполняла всё её существо, она прорывалась наружу, она определяла все поступки, все слова…
Звонкая та сила, но  и правдивая! Весёлая  и «работящая»!
Наверное, до 90 года эта сила руководила Лидочкой, а затем незаметно изменялась улыбка, какие-то усталые (?) черты стали проявляться на лице…
Дух Лидочки оставался всё таким же твёрдым, да душа «подчинялась» с трудом, она ведь заодно с телом. Душа ведь – это всеобщая связь того, что не подчиняется никакому земному, но  требует его ежедневно, «ежемгновенно»…
И душа устаёт, а дух остаётся и недоумевает: видит всё он, и живёт во времени любом! Лидочка, всё, с чем жила ты, всё для меня осталось, потому и неспокойно мне, потому и сам я живу во временах твоих, лучших для меня временах!
*
Я не помню в старой квартире расположение мебели! Не помню где спали дети, где мы… Это в новой квартире на Кирова как-то сразу «установилось», и я всё подробно могу восстановить, но в старой? Где стояла «стенка», которую мы приобрели за 500 рублей у жильцов из первого подъезда? Куда мы поставили 4 книжных шкафа, которые я специально заказывал где-то на ул. Урицкого? И куда передвинули шфанер (из зала)?...
Поэтому  память молчит о нас в квартире…
*
Одну зиму втроём (чтобы занять тёщу, отвлечь её) в зале по вечерам играли в карты; играли в «тысячу» часа по два, допоздна.
А потом я недоумевал: почему играли? Ведь столько времени «потратили»!
*
Может быть, в 77 г Лида нежданно-негаданно (и для меня) стала общественным обвинителем на суде против «нашего кооперативного» бухгалтера З. дома на Камышинской, которая, вероятнее всего, расценки за услуги начисляла «с потолка»: жильцы всего дома толпились по вечерам в нашей квартире, а Лидочка моя собирала данные…


4.Родной человек


…на недоступном извне уровне эта связь; именно она сохраняется «несмотря ни на что» и передаётся поколениям.
Нет, не на биологическом («генетическом») уровне записывается необходимость наша другому человеку (другим людям), – на  каком?
Знаем мы всё о родном человеке? Нет, не знаем, но додумываем знание, и будто додуманное для нас не менее истинное, не менее важное…
Родной человек для нас словно неотъемлемая наша часть, именно духовная; словно для близких друг другу людей одна недосягаемая Родина, невыразимая (невербальная): но даже мысленно мы не можем постичь сущность родного человека!  Вера в него – необсуждаема: в себе мы можем сомневаться, но не в близком человеке
…будто Дух нашей идентичности  ещё на уровне её возникновения почему то взрастал не одним направлением – нами лично, но и другими… Ведь в родных людях мы как будто видим и себя! Мы и ценим родных людей больше, чем себя, не задумываясь, мы можем отдать жизнь за родного человека…
Когда человек нам становится родным? Вовсе не из-за родственных причин, не из-за «кровных»– каких?
…думаю, что  именно с Лидочкой своей я родился как личность: я принял её «веру». Огонь, который изначально я «получил» от рождения, я «поместил» в божественный сосуд – это взгляды моей единственной Лидочки…
Я «старался» брать от своей Лидочки Слово; не получалось, и, конечно же, не получилось в должной мере, но этот неиссякаемый источник останется до конца дней моих примером…
веру, с которой и жила моя Лидочка, незаметно (а может быть, и сразу) я принял, и научился противостоять сложившемуся общественному рабскому менталитету (Лида-то пересиливала коллектив, а я?)…Да, рабскому, «которому не нужен дар свободы», как писал Пушкин
Целенаправленная селекция в России (к тому же) с начала ХХ века искореняла любых пассионариев (в смысле Л. Гумилёва) на любом возрастном уровне, в особенности,  нивелировала общественные «всходы» – формирующиеся взгляды детей… И моя задача в этом небольшом произведении – рассказать  именно о тебе как личности (как я могу), и я знаю, что самостоятельно мыслящие люди время от времени появляются  вопреки любой идеологии…
И как появилась ты, – конечно же, духовная загадка, потому что ты перерастала «бытовой» семейный климат в Щучине, ты ярко выражала светлые устремления своих сверстников в Карсуне, и ты, уже при мне, отстаивала свои взгляды, в каком бы коллективе ты или мы вместе не оказывались…  И я признаюсь, что без тебя я бы вообще ничего не сделал: твой ответ, женский, искренний, критический и глубокий (настоящий) был всегда рядом
Рядом, моя Лидочка! На протяжении почти 45 лет. Но мало! Потому что вот эти месяцы (уже) без тебя я вижу других людей нашего возраста и старше, и не могу бесстрастно это осознавать. И мне самому надо жить, оправдываться, постоянно оправдываться…
Но твой дух рядом – со мной, он будет со мной  «до конца», это душа твоя уже не принадлежит этому миру, говорят, она и не принадлежала ему…но дух! Ты защищала свои взгляды, защищала нас с тобой потому, что всегда он был в тебе. Именно он выражал твою сущность – держать уровень нравственности, да так, чтоб другие равнялись на него
Философ М. Мамардашвили постоянно напоминает, что уровень человека держат немногие люди; ты держала его, только ты!
Какой же ты пример, моя маленькая Лидочка!

5. Расставания


…время второе для Лидочки началось с нашего расставания: по нашим «расчетам» Лида должна была родить в конце июля 76 г, поэтому  я в начале месяца с Олесей уехал от Дворца пионеров (где я работал руководителем фотокружка) в пионерлагерь «Родничок» в Сурском районе. Вернуться я должен был в середине месяца… Мы ошиблись на полмесяца.
Да, «обошлось», помогли совсем чужие люди, но помогли в самый последний момент: роды начались уже в «санитарной машине», которую вызвали ночью на 13-е. А я  же намерен был только приехать  на день 15 июля…
 А 14-го ты уже писала мне письмо с подробностями: Настенька родилась в 3-30 ночи 13-го; ты написала, что «по-врачебному» не доходила 18 дней.
Ты писала из роддома, что к Настеньке ты относишься более спокойно, с Олесенькой была более нервной.
Однако, вскоре у тебя началась «грудница», и ты попала в больницу, и под общим наркозом тебе делали операцию (8 минут). Операция не помогла, и пришлось обращаться к «бабушке», и она сказала: «я тебе не помогу, а спасу»…
Через год, в июне 77 г ты с Олесей и Галей была в Евпатории, ты по курсовке принимала грязи, и  м.б. рубцы на груди немного рассосались. Поскольку у нас появился второй ребёнок, грудной, встал вопрос о «няньке», но Галя, в качестве няньки,  не советовала нам с тобой брать Стася, т.к. «у него противный характер».
Я же в течение месяца писал тебе из Ульяновска, из Ундор письма о Настеньке, о своих делах. После Евпатории вы поехали в Щучин. Совершенно не помню, приезжал ли я к вам в Щучин в том году, но в начале октября 77 г мы с тобой были в Ленинграде на моей защите, и жили одни как короли в трёхкомнатном общежитии от системы профтехобразования.
Я был с тобой!
И с детьми, вероятно, был Стась, т.к. он есть и на Ундоровских фотографиях, т.е. Стась стал жить с нами с лета. Правда, Галя оказалась права: Стась не мог понять наш низкий материальный уровень жизни, по его представлениям, люди с образованием просто обязаны были жить богато, и к маю 78 г я настоял, чтобы Лида его увезла в Щучин…
Стась через некоторое (совсем немногое; в мае?) время умер от «грудной жабы». Лида была на похоронах.
Осенью 77 г или весной 78 г меня приглашали на семинар молодых писателей России  в Пензу вместе с Ю. Соколовым, В. Дворянсковым и В. Сергеевым. Примерно на неделю.
И были мы в Щучине летом 78 г или нет – не помню, и подтверждений нет; скорее всего – нет, т.к.  в июле у меня была полевая практика со студентами пединститута в Архангельском: я переходил работать в УГПИ.
В сентябре-октябре 78 г я со студентами был в Красной реке Старомайнского района на сельскохозяйственных работах. Олеся писала в письме, что если Настенька была обижена, то шла в «мою» комнату жаловаться… Дети! (Странно, я считал, что работаю в пединституте с 79 г, оказывается, с 78 !).
На сельхозработы, начиная с этого года в сентябре я ездил ежегодно лет десять подряд: в Старомайнский и Чердаклинский районы.
В июле 79 г Лидочка моя с детьми была в Щучине, я же мог приехать к ним только почти через месяц.
Однако, уже в сентябре Лида вновь оказалась в Щучине, т.к.у бабы Иры при удалении жёлчного пузыря  обнаружили панкреотит и подозревали цирроз печени (поэтому Галя и вызвала Лиду); баба Ира стала говорить о своей смерти, о том, где её похоронить…
На тот момент  б. Ире  было всего 53 года… А Лидочке моей в тот день, когда удалили жёлчный пузырь, немного не хватало до 64 лет…Да, «всё» повторялось, только б. Иру спасли, и она дожила до 70 лет
В июне 80 г (в июне?) мы с Лидой были в Болгарии, дети наши – в Ундорах.
В сентябре 80 г я был со студентами в совхозе «Белоярский»: студенты убирали яблоки. Из  других лет помню  Крестовые Городищи (82г), Матвеевку, полевой стан рядом с Чердаклами, какое-то село за Озёрками…
В декабре всё того же 80 г Галя, переходя дорогу рядом со своей санэпидстанцией, была сбита машиной: больше 10 дней она была без сознания…Лида, конечно же, сразу улетела в Щучин. Я прилетел позже, наверное, на похороны (14 декабря), и улетел раньше. И уже в Ульяновске получил известие из   Карсуна о смерти т. Маруси…
Таким образом, в Карсуне у Лиды уже не было родных; в Щучине – оставалась одна больная баба Ира: надо было объединяться.
В июле-августе 81 г мы готовились к переезду в другую квартиру на ул. Кирова: квартиру в Щучине и свою меняли на 4-х комнатную. Ты была в Щучине. Я – в Ульяновске, в Ундорах с детьми. Конечно, писал тебе письма: «не могу найти то слово, которое было бы сильнее, чем слово родная, точнее, чем слово  любимая, но именно такими бы словами хотелось выразить своё отношение к тебе». Лидочка!
Да, я часто объявлял тебя божеством для себя; это  за многие годы и в письмах читалось, и говорил я это тебе не раз, но мы и ссорились…
Мы часто ссорились…
Видимо, с 82 г в Мордовскую Темрязань (Барышский район), но «точно» в мае 83 на озеро Юлово (Инзенский район), в 86 г в Садовку (Старомайнский район), в 89 г в Димитровград я со студентами ездил на областные конкурсы юных исследователей природы, примерно на неделю, в конце мая или начале июня… В 83 г – я брал с собой Олесю и Настеньку.
В декабре 82-январе 83 ты лежала в нейрохирурхии областной больницы на «вытяжке»: позвоночник «уже» давал о себе знать…
 С сентября по декабрь 83 г я был на ФПК в Ленинграде, правда, дважды, и надолго приезжал… Это было испытание.
Лида ненавидела расставания, но старалась «держаться»; тогда она работала в УГПИ диспетчером и зав. подготовительными курсами. Да, я писал своей Лидочке каждый день письма. Но они, каковы бы они ни были, не  заменяли живого общения. И Лида плохо спала, отвечала на письма урывками, Лидочка моя страдала…она и мысленно разговаривала со мной
Невозможно было сомневаться в Лидочкином отношении: Лида была предельно органична… В одном из писем, Лида обмолвилась о своей мечте – быть со мной в Ленинграде…
Самая лучшая в мире Лидочка! Осуществится эта мечта – в начале 2000 годов, несколько раз мы с тобой съездим в Санкт-Петербург, съездишь и ты с детьми (внучками), но это будет через 20 лет!
Писали письма и дети, но детские письма – особые, это – уже другие взаимоотношения… Также писала нам письма и баба Катя: конечно, о себе, крёстне (няне), о домашнем хозяйстве… Каюсь, эти письма не перепечатал, некоторые из них сохранились в архиве, как сохранился дневник (!), который вела б. Катя в 2009 г…Но он плохо разборчив.
Лида прекрасно всё знала, например, она знала, что в её невзгодах я считал себя виноватым, и  Лида хотела «быть вместе – больше всего на свете!» Лида хотела любить и быть любимой.
Так радовалась Лидочка моим словам и мыслям в письмах. Лида верила мне, и некоторые её письма невозможно перечитывать без слёз: они о женской нежности, о счастье, о том, что многие годы вместе не мешают видеть друг в друге откровения любви…
Я так любил это отношение ко мне моей единственной Лидочки…
В сентябре 85 г я ездил в Ереван по туристической путёвке, и «прогнала» меня в Армению моя Лидочка, т.к. летом я был занят на вступительных экзаменах. Я, конечно, сумел найти время, чтобы съездить в Шенаван к Таичке Поповой и СамвелуАтеяну.
В декабре 86 г я ездил в Пензу с группой студентов на олимпиаду, в январе (?) 88 г – в Петрозаводск на компьютерную учёбу, в июне 88 г на о. Иссык-куль  «закрывать» Пржевальский педагогический институт (перед этим – в составе подобной же министерской комиссии с проверкой пединститута в Курске (но когда?, не могу вспомнить). Ездил на «пару» дней  на позорную конференцию АПН в Москве, примерно в 89 или 90 г, позорную потому, что практически все выступающие говорил о проблемах взаимоотношений каких-то «учёных» самой АПН, а не о проблемах образования и воспитания. Я же выступил о том, как научить студентов составлять опорные конспекты (в смысле В.Ф.Шаталова), и раздавал привезённое со мной методическое пособие…
В октябре 88 г ездил в Свердловск в НИИ курортологи и  физиотерапии со своим остеохондрозом.
Конечно, раза два-три лежал в больницах (тоже расставания!), например, в феврале 88 г.
С сентября 90 г я уехал на ФПК в Москву (до Нового года!), на этот раз не по методике биологии, а по морфологии высших растений. Сохранилось только одно письмо (моё), но я часто приезжал домой (раза четыре). Кроме того, у нас намечалось событие – рождение внучки, а мы и не подозревали!
До ФПК, после моей экологической практики в Жигулях со студентами в июне 90  г я твёрдо решил приехать (на своей машине) в заповедник «Бахилова  поляна» с семьёй. Но в июле Олеся отказалась от поездки: она была беременна, а мы-то не знали!
Машенька родилась 2 октября 90 г, а 24 ноября состоялась и свадьба. Примерно за неделю до рождения Машеньки Олеся с Серёжей были у меня на ул. Усачёва-64 в Москве, переночевали: а я ничего не заметил!

6. Поездки на юг.

Думаю, что непосредственно «подтолкнула» нас к поездкам на юг (на черноморское побережье  Кавказа) О.М. Бровер, моя студентка-заочница, которая ежегодно летом уже со своими студентами из какого-то кулинарного училища ездила в Лазаревское (под Сочи) работать поваром (или привозила дешёвую рабочую силу для столовых).
И летом 82 года мы всей семьёй отправились на поезде на юг…
Квартиру там нашли быстро, по адресу Партизанская 64 - 34 у хозяйки Марии Тимофеевны. У хозяйки был муж (кажется, д. Женя), дочь (Лиля?) и внучка Яночка. И по этому адресу ездили мы и в 83 г, в 84, затем, кажется, и в 87г. Но в 88 г нам пришлось устраиваться уже на другой квартире, рядом, в высотном доме у какого-то армянина. В 89 г на юг ездила Лида с Олесей, а мы с Настенькой в этот месяц были в спортлагере в Архангельском (почему так поступили, не помню).
Мы, таким образом, «неорганизованные туристы», частным путём, живя на частной квартире, отдыхали. Конечно, «сервис» отдыха был никакой, но были приемлемые цены. И питание всех неорганизованных туристов было «налажено» так, что вполне по доступным ценам можно было поесть в столовых и кафе, и не очень выстаивая в очередях.
Но был морской воздух, было южное солнце и было само море! И было «море» таких же отдыхающих со всей страны!
Пляжи здесь были «галечными», т.е. из мелких обточенных волнами и приплюснутых с двух сторон камешков разного цвета и разной породы. На пляжах продавались лежаки, зонтики и ещё какие-то услуги, которыми мы, кажется, и не пользовались.
И для нас с Лидой, и для детей море  и морской воздух были необходимы, и, слава Богу, что эти поездки состоялись. Да, мы загорали, мы купались, мы дышали этим воздухом…  Лида же самим фактом поездок  была оченьдовольна.
Но Лидочка не умела плавать! Она заходила по грудь (максимум) в воду, приседала…до подбородка, и всё!  Но на неё было приятно смотреть; пожалуй, довольным при этом становился именно я, так как лицезрения такого неподдельного выражения своего удовольствия нигде я больше не встречал: это удовольствие читалось на  её выражении лица, на положении рук, которые она не знала куда «деть», это удовольствие выражалось в труднопереводимых к осмысленной информации междометиях, но направленных к выражению собственной радости…Лида не знала и как «стоять-то» ей в этой морской воде ! Пожалуй, она танцевала что ли – под неслышимую никому, кроме неё, музыку, но танец был…вертикальным и с автономным едва заметным смещением вокруг невидимой оси верхних частей тела…
Лида любила море. А я любил смотреть на свою Лидочку в море. И Лиде, для её здоровья, море было необходимым. Много позже, примерно в 2008 г, уже одна, Лидочка моя съездит в Анапу (в Тамань), и будет также очень довольна.
Дети наши плавали, Олеся – заплывала далеко.
Вечером мы гуляли; я иногда играл в волейбол в пансионате. Однажды мы посещали библиотеку: я в Лазаревском прочёл, кажется, «Баязет» В.Пикуля.
Однажды ходили на шашлыки (остались фотографии) с семьёй Марии Тимофеевны. Иногда ездили в Сочи осматривать достопримечательности, ходили в Лазаревском в кино. Но больше оставались друг с другом, и мне кажется, не жалели.
И ссорились мы с Лидой; в 84 г поссорились так, что я уехал (!), но уезжая, знал, что вернусь за семьёй на своей машине. И как только на поезде я доехал до Ульяновска, мне кажется, на следующий день рано-рано я выехал на машине на юг. В тот же день, в  11 вечера машина стояла у подъезда дома по ул. Партизанская. Но Лиды с детьми дома не было! Они в тот день уезжали в Сочи на какой-то то ли концерт, то ли спектакль, и возвратились ещё позже…
Мы ездили на юг примерно с середины июля по середину августа, т.е. Лидочкин день рождения мы праздновали на юге. Счастливая Лидочка была тогда! Моя любимая и единственная Лидочка…

7. Работа
Вставка от 2020 г: Во время написания этой книги отчего-то я опустил время работы Лиды в пединституте диспетчером и зав.подготовительными курсами...
Преподавателем английского языка в школе № 34 Лида проработала 6 лет, с 86 года.
Школа была переполнена и потому работала в две смены; Лида уезжала утром, а возвращалась вечером; кроме этого, конечно же, были и домашние дела.
И вообще всегда получалось так, что у меня, несмотря на мою работу в вузе, свободного времени получалось больше – всю нашу совместную жизнь…
Несколько раз я приезжал в эту школу на машине, но лишь несколько раз (не помню, но вряд ли раз в неделю). 
Многие ученики школы состояли в группировках, и у многих судьбы сложились трагично. Лида мне пересказывала их судьбу: кого-то убили, кого-то посадили, «навесив» несуществующие преступления…
Проблем взаимопонимания с учениками (если не считать переживания за них), однако, у Лиды не было, и не могло быть, потому что она была не только адекватна, в сущности, к любой ситуации, но и решала её в пользу ученика («который должен учиться»). Лида поддерживала отношения и с некоторыми педагогами; кажется, именно с таким педагогом, В.Клочковой, кл. руководителем, ( и Лидой) я ходил в поход по берегу Волги… Одно время были хорошие отношения и с директриссой: дважды мы приглашали её (мы – на машине) – на шашлыки (за Волгу) и за ягодами (в Коровинский овраг). В последнюю поездку мы брали с собой детей.
С учениками 34 школы Лида ездила по «Золотому Кольцу» во Владимир, Суздаль; мне кажется, и в Булгары (Татария) также Лида ездила с ребятами из этой школы, всё на рубеже 80 и 90 гг, т.е. в последние годы работы в 34 школе. Лида была исключительно довольна этими поездками. В разговорах Лида часто упоминала их, и я рад, что они  вообще были.
И именно эти ученики (Ирина Разумова,  Дима Карманов,  Марина Никишкина, Козырева  Кристина и другие), с которыми я ходил в поход, спустя много лет, став уже взрослыми, приходили к нам домой, именно они пришли на поминки своей учительницы
Мне всё-таки кажется, что именно с ними (и с Лидочкой как классным руководителем) я и провёл свой поход по берегу Волги с ночёвкой в начале лета 87 года.
Одна ученица (Наташа Волжанкина) заболела водянкой: Лида так за неё хлопотала в областной больнице; эта девочка была полненькой и была просто влюблена в Лидию Ивановну; её долго лечили, но спасти не удалось: Лида горевала так, как будто Наташа была её родной дочерью…
И всё-таки выцветает в моей памяти это время, какая-то мозаика перед глазами, отрывочная, совсем не складывающаяся в целостную картину


8.Судьба детей

Лида часто говорила мне, что ей надо было не «пропадать» на работе, а заниматься с детьми…
…и не рассказать, сколько радости и счастья подарили нам дети! Уже взрослых, мы молча благодарили их за отношения к нам, мы часто гордились ими!
И переживали их удачи и неудачи, болезни, многие ситуации, о которых нам было известно… Мы забывали себя, думая о детях. Надо ли мне говорить, что Лида, как мать, была счастлива, и гораздо полнее, чем я переживала за детей?
А дети, незаметно от нас, неотвратимо становились самостоятельными. Если бы они нашли себе таких же спутников жизни, каким для меня  оказалась  моя Лидочка!
Подобного взаимопонимания с самого своего начала не было ни у Олеси, ни у Насти. Мы не были  посвящены в тайны взаимоотношений своих детей с их первоначальными избранниками, мы не знали о них ничего, мы были поставлены перед фактом…
А факты были таковы, что дети наши оказались доверчивы предельно, у них не было иммунитета перед пустыми словами, у них не было времени узнать своих избранников так, чтобы осознать необходимость быть друг с другом и более ни с кем. Виноватыми в этом, прежде всего, были мы с Лидой.
Браки распались, и попытки создать настоящие семьи до сего времени оказывались неудачными.
И большая часть наших разногласий с Лидой были как раз потому, что мы переживали  неудачно складывающуюся судьбу детей…
*
но мы не можем знать не только судьбу других людей, но и свою собственную не можем предугадать
*
Своим семейным примером, который исключал хитрость, приспособленность, жизненную «хваткость», мы не «привили» социальную «заземлённость», м.б. жизненную изворотливость, но в любом случае – укоренённость к чему-либо… Больше мы были, всё-таки, людьми планеты «Земля».
Невооружённым глазом, думаю, читалось отношение моё к моей Лидочке – искреннее  и глубокое (неопределённо-возвышенное),  Но у Лиды отношение было иное – предметное, предельно ответственное…
И дети наши, по-моему, могли «завести» настоящие семьи только при наличии открытого (доброжелательного) и честного человека, во взаимоотношениях с которым только и могло зародиться и укрепиться прочное чувство
Наши дети же, наверное, просто физически не просматривали что-то скрытое; да и мы с Лидочкой, во время своей юности также, наверное, не смогли бы всё это распознать…
Но  как же эта складывающаяся судьба детей подкосила Лидино душевное здоровье!
Думаю, именно после брака наших детей весёлость моей Лидочки заметно пошла на убыль, потому что, видимо, родители вообще во многом живут тем, что переживают жизнь детей…
(Весёлость – часто синоним силы, и у Лидочки моей стали убывать  силы)
*
Другой фактор, совпавший во времени с замужеством детей, правда, менее значимый, который сказался на характере Лиды,; конечно же, явно обозначившаяся после 91 года наша нищета, а «крутиться на работах» так, чтобы не только сводить «концы с концами» для меня означало духовную смерть…
Так и стали мы – доживать
*
Мы с Лидой, и наши дети, наверное, должны были бы быть врачами, потому что, в сущности, мы жили все по гиппократовой клятве: только на пользу другого человека и никогда во вред человеческой личности
*
В общем, Лидочек мой голубочек с того времени, когда дети наши стали «самостоятельными», изменилась, вернее, стала незаметно и неуклонно меняться…
Меняться как человек. Я же тогда не замечал! Я всё это осознаю почти через год после того, как остался один.
*
И вот осталась Олесенька наша на литературных и научных орбитах, на которых до других – планет, любых «космических тел» – бездна, и осталась наша Настенька в тисках неотложных дел (материальных «задач»), которых не счесть…
И остался я

9. Друзья

Друзьями нашими оставались Орловы, стали Константиновы, Ивановы…
Но заходило, хотя бы однажды, множество знакомых: Наумовы, Задумовы, из моих институтских товарищей – Коля Акимов, Слава Медведев, Женя Ганин, судьбы которых сложились по-разному, даже трагически. Однажды под Новый год заявилась большая кампания с Сивковыми во главе и со своими стульями (!)
Приезжали Ежовы (мои однокурсники по институту), уже  на новую  квартиру, но у нас встреча получилась холодной. Может быть, потому, что  лично у меня в те годы не было ни книг изданных (даже написанных!) не было, вообще, кажется, никакого творческого результата…
Мы с Лидой  были и на двух встречах  моих одноклассников, в 74 и 84 гг (т.е., спустя 10 и 20 лет), но я не проявил «корпоративного» патриотизма; может быть, всё потому, что был (продолжал быть) на распутье…
У меня был ещё поиск своего стиля; а вот как Лида ко мне относилась? Никак не могу сейчас «восстановить» хотя бы частичку собственного состояния с 77 по 90 годы
Приходила к Лидочке однокурсница Лида Степаненко с мужем и дочерью Юлей. Муж её работал в обкоме партии, на мой взгляд, был вполне адекватный и интересный человек, но спустя некоторое время он умер (кажется, была опухоль в голове).
Лидочка моя переживала и из-за другой однокурсницы – Нины Носковой (Голубкиной?), которой примерно в возрасте 30 лет сделали операцию на желудок, и Нина умерла от голода (!). Лида всё говорила мне: «Цветущая женщина, и  дала себя зарезать»
Приходили родственники, даже были прописаны некоторые из них у нас, но я этот момент плохо помню (а Лида всё помнила и вполне оценочно могла рассказать об этом). Впрочем, есть даже справка (по новой квартире, кто и когда был прописан у нас, кажется, Д.Соколов: он скрывался от армии).
В старой же квартире одно время жила моя двоюродная сестра Татьяна Астафьева, кажется, другая двоюродная сестра Марь Михайловна Емельянова, с которой я поддерживал впоследствии самые лучшие (родственные) отношения; кто-то из них был прописан, может быть, и Соколовы, но я не помню
Возобновились наши отношения с Журиными; они жили в Тетюшах. У Толика были золотые руки и «правильная» голова: он превосходно пользовался мастерком и уровнем, слесарными и столярными инструментами. Сам выстроил каменный дом, купил машину (всё – в советское время!), ни от кого  материально не зависел. Работал в горгазе, разводил пчёл, продавал мёд, ловил рыбу на Волге…А Рита работала в педучилище.
Тогда ещё был жив его отец, который подсказал нам несколько народных рецептов от гайморита, от рака (!).
В середине 80-х годов на машине мы несколько раз ездили к ним за мёдом. Однажды и они у нас были в гостях, но раньше – в 1978 г, когда мы жили на старой квартире
Последний раз в Тетюшах мы были на свадьбе (кажется), но хорошо помню, что я на улице какому-то местному интеллигенту подарил свою книгу «И звук, и свет». А это, значит, было не ранее 1997 года! А он -  всё удивлялся и удивлялся.
И ещё помню, как на свадьбе той мы ели уху из стерляди.
Царская была уха!

1.Время третье. 44-55 лет (1991-2003)


90-е годы в России по-разному квалифицируют, но мы, во-первых, и близко не представляли собственную жизнь в подобных складывающихся условиях, а во-вторых, уже оглядываясь, сейчас прекрасно понимаешь, что в отечественной истории они «завязывали узел», в котором само время летело парадоксально, и в котором кардинально менялись черты характера людей, ломались их судьбы…
И мы (бюджетники) с Лидочкой оказались на обочине; дело в том, что из всех поголовно предпринимателей не сделаешь: «жилка» предприимчивости, наверное, предусматривает, изначально сложившуюся точку зрения на жизнь, с которой органично просчитываются вероятностные варианты причин и следствий. Ходячими арифмометрами мы, конечно же, не были, хотя Лида, например, бюджет семейный всегда выстраивала грамотно; но дух предпринимательства у нас всё же не состыковывался с духом просветительства и творчества (в особенности, в моём понимании).
На нашем примере интересно посмотреть, как же «надуло» государство своих граждан в предоставлении нам своей (государственной, а, значит, нашей) собственности. «Разгосударствление» имущества, как известно, началось с ваучеризации.  Ваучеры мы купили (!), как и все остальные граждане. По всей стране возникли чековые (ваучерные) инвестиционные фонды (ЧИФы). Вот как они возникли, под чьим контролем, и был безграмотный (воровской) первый шаг (или уже второй).
Не помню, кому отдала свой ваучер баба Катя. Скорее всего, мне.
Мне кажется, баба Ира отдала свой ваучер Олесе, Олесе дали за 2 ваучера 20 акций ЧИФа «УНИФ»; за свой ваучер я, соответственно, получил 10 акций «УНИФа». Об итогах деятельности ОАО «УНИФ» ещё за 99 год был в «Курьре» опубликован отчёт (от 30.05.2000), и затем он бесследно исчез.
Лидин ваучер и Настин «пошли» в ЧИФ «Ваш шанс»; он более был популярен, и о нём чаще писал «Курьер», и, кажется, я дважды ходил в какие-то конторы (уже с акциями), но в последний раз (в 93 г) мне вместо дивидендов выдали дополнительные акции, и  в итоге на Лиду у меня сейчас 13 акций ЧИФа «Ваш шанс», на Настю – 39. Что с ними делать? Где следы этих фондов? Наверное, у какого-нибудь миллионера или даже миллиардера, но, может быть, они исчезли бесследно вместе с закончившим свой земной предприимчивый путь человеком.
О «деятельности» ЧИФА «Ваш шанс» писали даже в 2003 году (см мой дом.архив).
Пусть я лично номинально владел миллионной частью государственной собственности, но ведь это должно было гарантированным владением. И пусть мой именной ваучер (ваучеры же были именными!) в каком-то секторе экономике работал, худо или удачно, но у меня его (через акции) государство украло, как на большой дороге…
Вот в такие «судьбоносные» годы нам с Лидочкой также довелось жить.
И с января 1991 гобъявили «либерилизацию», т.е. отпустили цены в свободное плавание. Бюджетники получали зарплату вовремя (мы с Лидой), но с каждым месяцем реальная стоимость нашей зарплаты всё снижалась и снижалась. Я не говорю о предприятиях, которые сразу же становились либо убыточными (и зарплату на них задерживали едва ли не по году), либо монополистами, в которых зарплата стала расти непомерно.  Конечно, в условиях подобных инфляция росла чудовищно быстро, мы уже стали видеть ценники на продукты с шестью нулями, кажется, дважды проводилась деноминация денег, один раз объявлялся «дефолт»…
И надо ли говорить, что в сбербанке наши с Лидой скромные вклады по 2-3 тысячи советских денег по существу (на сегодня, 2012 год), так и остались в собственности нашего любимого (… по своей внутренней структуре) государства.
Надо ли говорить, что вся экономика страны, предельно неэффективная и в советские годы, просто стояла? И даже сейчас в нашей области пустуют многих здания фабрик, даже сейчас многие поля заросли лесом(!), а вместо зданий животноводческих комплексов – развалины. Масштабы катастрофы, думаю, карманные экономисты скрывают.
Да, я лично на центральном рынке продавал вещи (раза два; кажется и Лида рядом стояла), но…пошли мои книги, которые волей судьбы я стал продавать! В речном порту туристам, в санаториях им. Ленина и  «Дубки», но и несколько раз (по воскресеньям) на центральном рынке.
Свой семейный бюджет у нас был «с колёс»: ничего нельзя было отложить!
Однако, не все, конечно же, жили как мы. Росли в дачных местах двух или даже трёхэтажные «домики-игрушки» с художественно выкованной оградой (по всем периметру участка!), например, мы видели такие в «Бахиловой Поляне», начали появляться коттеджи и в нашем городе, и в Ундорах…
Но от собственности (государственной, а, значит, нашей) мы были отлучены упомянутой выше «приватизацией».
И постепенно наша психология стала психологией очень бедных людей: нищета была очевидной



2. Судьба

… «судьба стучалась в дверь»: невидимые центробежные силы разметали нашу семью в это третье время Лидочки, и как на центрифуге отжали к краям бешено вращающейся скользкой поверхности, за которой – срыв… Экстремальное «положение», при котором не за что уцепиться, изматывало, порождало неестественные шаги…
В это время мы боролись с «мельницами», конечно же, проигрывая, либо вообще выглядели смешными.
…но судьба наша была отмеряна много раньше: сам факт моего знакомства с тобой, привнесённой издалека, уже всё решал. Генетики сказали бы, что ты – гетерозиготна, т.е. более сильная в биологическом смысле (конечно же, и в интеллектуальном!), так как мама твоя – полька, отец – русский (из-под Карсуна).
Острее и глубже ты воспринимала каждый шаг собственной жизни, и прежде чем мы осознали необходимость друг в друге, мы ведь так много обо всём говорили!
Не думаю, что мои физические данные «перевесили» и склонили твой выбор в пользу меня, поэтому не знаю, какие же черты характера мои тебе «подошли», но с моей стороны, – твои суждения и «всё» твоё поведение, и, конечно же, твоя «внешность» безоговорочно и сразу развернули всего меня к тебе…
Я словно был поставлен перед фактом: мне не надо было даже выбирать!
Однако,  наш «менталитет» оказался трудносоединяемым: не в этом ли отправные точки наших постоянных споров?
Кроме того, я оказался (неожиданно и для себя) предельно неопределённым, словно полностью соответствуя своему знаку Зодиака (близнец), т.е. в жизненно возникающих ситуациях, как Буриданов осёл, я мог и «умереть перед двумя охапками сена, так и не выбрав ни одну».
Для тебя же подобных проблем вообще не было, ты, действительно, была настоящим львом, согласно своего знака Зодиака.
Судьба, однако, была не в том, что ты – издалека, а в том, что оказалась кристально чистой, т.е. таким человеком, который для меня сразу же стал идеалом;  и в письмах я много раз называл тебя божеством, недосягаемым, к  которому можно (нужно)  идти всю жизнь…
Твоя позиция, с моей точки зрения, всё же была уязвимой: твоя линия жизни оставалась линией, т.е. одномерной; и пусть она была яркой, привлекательной, даже красивой, но сама жизнь имела больше измерений, и вот лично я и страдал от собственной «объёмности», но совершенно не функциональной!
Повторяю, судьба наша была именно в том, что соединила двоих таких разных людей; в итоге и у меня выстраивалась линия прожитых лет, но в эту «линию» я, спустя даже многие годы, всё вносил и вносил какие-то поправки (задним числом?), и прошедшие годы для меня оставались – рядом! Они вроде как шли параллельно! (!?).
Твоя сестра ушла из жизни в 32 года в 80 году: я уже тогда увидел в этом знак своей семье, я боялся, что после Лиды  моей женой станет Галя (?!)
Я не говорил это Лиде, но написал об этом в «Арабесках». А Лида всё спрашивала и спрашивала, какой же это знак я имел в виду. Но ведь это было предчувствие!
 Судьба детей – ещё более открытая рана: та же центробежная сила выбросила Олесю в Питер, а затем в Москву; Настю – заставила день и ночь работать; эта сила заставляла нас быть беспокойным… Где? Нет, не в душе, наши дети отзывчивые и добрые люди. Эта сила называется духовной силой, она в привходящих мыслях, и она не давала покоя…
Никому, и  ни Лиде, и  ни мне…
Дорогая моя Лидочка упокоилась. 
Только рано! Слишком рано, вот  о чём я всё переживаю…


3. Вместе


…мы вместе гуляли, «выбирая» незнакомый маршрут; помню наши «походы» по «Тутям», к беседке  Гончарова в Киндяковке, и особенно наши возвращения через «Самсониху» из речного порта, где я, примерно, с 94 или 95 года продавал свои книги, а ты – приходила ко мне, и мы вместе возвращались… Когда подросла Манечка, а затем и Анечка, ты приходила и с  ними…
Через «Самсониху» путь лежал через брошенные сады, мимо железной дороги, но мы иногда возвращались и напрямик, «по лестнице» с n-ым количеством ступенек! И сопровождал нас запах сирени…
Ты любила всё новое, ты жадно вбирала его глазами!
*
…и через четверть века после своей свадьбы мы решили обвенчаться; конечно же, инициатором была ты… И в небольшом деревянном храме Неопалимой купины на севере города  7 февраля 1993 г мы обвенчались. Характерно, что у всех венчающихся пар свечи горели ровно, лишь у меня она горела  «с треском», разбрасывая капли, и за два-три круга догорела почти до конца…
*
Несколько лет в тёплые летние дни мы с тобой ходили под гору к Волге загорать на час – полтора. И всё время наблюдали, как метров в ста милиция на УАЗике свою службу проводит на пляже: ужасно! Вместо того, чтобы патрулировать микрорайоны, трассы, эти служаки откровенно плевали на своё дело. Когда это было? Может быть, после бабы Иры.
*
Однажды, в начале 90-х годов, от беседки Гончарова зимой мы шли пешком (!), а это километров 6 (или больше) до Старого вокзала, где мы жили, и помню, что именно во время этого пути у нас тобой родилась одна и та же мысль: хорошо бы в этот поздний час на безлюдной заснеженной дорожке вдоль моторного завода найти кошелёк (с деньгами); тогда нам платили в институте и школе смешные деньги…
А ещё в начале 80-х годов в Винновской роще мы даже с тобой ходили зимой на лыжах (!!); впрочем, лыжи у нас появились «ещё» на квартире на Камышинской: тогда мы пытались «ходить» по школьному стадиону, конечно же, вместе с детьми
 С начала 90-х годов мы всё ездили к Олесе  (и Машеньке) на ул. Ефремова. Маленькая Машенька любила нас, мы гуляли с ней «от качели к качели», а Маша кричала «Громче!» (т.е., сильнее)
В это Лидочкино время помню и наши «последние» выходы и на Венец, и вообще в центр города (просто погулять); ты была в сиренево-цветной летней кофточке, в обтягивающей юбочке, и ты была взрослой и серьёзной, и у нас уже, кажется, была вторая внучка…Была жива и баба Ира, и был месяц май… и была ты необыкновенно привлекательной.
Ты была лучшей в мире женщиной! И осталась…
*
Но и беда была рядом. За Настей мы недоглядели, и Настя, будучи беременной, была вынуждена выйти замуж (в 93 г) предельно неудачно за совершенно безинициативного человека; молодожёны стали жить у нас, в марте родилась Анечка…
Бабе Ире, естественно, не нравилось ничегонеделание зятя, а зять, видимо, утвердился во мнении, что он уже в жизни всего достиг, поэтому,  в ноябре, когда я где-то отсутствовал, у молодых с одной стороны, и с другой – у бабы Иры, произошёл конфликт, в результате которого баба Ира выбежала в подъезд с криком… чтобы остановить вакханалию Лида выпила уксус: её тут же вырвало. 
Это спасло её.
 Около месяца Лида пролежала в БСМП в токсикологии, я, наверное, впервые в жизни стал осознавать предельную уязвимость нашей жизни
А в январе я выхлопотал путёвки в санаторий им. Ленина и мы уехали, но смогли пробыть лишь половину срока: Лиду стало рвать, видимо, из-за агрессивной воды. Лида похудела страшно. Лидочкина внешность около 2 лет «возвращалась» в норму.
С лета 95 года в санатории им. Ленина и  Дубки я приезжал уже продавать свои книги.
Уже в конце 90-х годов, когда мужа Настиного мы выгнали, и Настя официально разошлась с ним, мы с Лидой и Анечкой ходили на родник за ж/д переездом, пробивающимся на крутом склоне перед самой железной дорогой. О роднике знали немногие, но,  в сущности, он был в черте города, хотя метров триста до него вела «безлюдная» степная тропинка…
*
Ты работала в 38 физматшколе… И вот однажды в сентябре 96 г (?) в школу приехала делегация немцев; её, как водится, «распределили» по отдельным учителям для «семейного» знакомства, тебе достался – Кристиан Дени, «руководитель» школы в Хессиш,  Лихтенау. Мы его встретили дома с Олесей; вели «умные» и интеллектуальные разговоры по-английски (мне переводили через предложение)…Видимо, он был поражён. Мы-то (и он) прекрасно знали  бытовой уровень встреч большинства из учителей (с обеих сторон).
Во всяком случае, ответный визит через некоторое время совершила и 38 школа, но, к сожалению, Лидочке не пришлось ехать в Германию, не помню, по какой причине, м.б. и по финансовой. И вот он, встречая в своей Германии делегацию,  естественно, искал глазами тебя, с цветами…
Был расстроен, а через людей он передал тебе фото букета, с которым он встречал тебя, и которые всё время у него стояли (для тебя), мне – дорогой и красивый галстук, тебе – не помню что, и ещё 100 долларов…
Ты всем нравилась так, что тебя запоминали; ты могла вести диалог с человеком любого уровня и менталитета (на Любищевских встречах ты будешь на равных разговаривать с маститыми и широко образованными профессорами).  …и когда наша ссора (большей частью тогда, когда мы были вдвоём) достигала запредельного накала, ты «в сердцах» однажды (?) сказала: «Если бы я поехала в Германию, то точно бы там осталась!».
*
Я продавал и объяснял свои книги; кричали чайки, палило солнце, плескалась рядом тяжёлая вода, и стоял огромный белоснежный теплоход…
А там, на горе, за которую уже должно было заходить палящее солнце, там ждала меня ты (если мы не договаривались возвращаться вместе), и я легко поднимался в гору, и дома меня ждал холодный квас, приготовленный тобой, ядрёный, чуть сладковатый, медленный до густоты, коричневый… и я рассказывал тебе, кто приезжал, что купили…
а у тебя же был такой родной голос, такие понятные заботы, и вся наша жизнь была по-прежнему до предела обнажена, и я в который раз остро осознавал, что у нас у всех тонкая кожа…
*
«Любовь к родному пепелищу и отеческим гробам» у тебя гораздо острее и раньше проявилась: про родной дом не буду говорить, но про могилы просто обязан.
…рядом с гаражами было небольшое предприятие, и на этом предприятии я попросил сварщика «сварить» из толстых металлических труб два креста на могилы, размером более два метра каждый. Я покрасил их, и эти два тяжелых креста в ближайшее воскресенье мы с тобой на машине повезли в Карсун – заменить старые, Евдокии Яковлевны и т. Маруси…
Заменили.
И ты была так рада. Мне кажется, я даже у тебя «завоевал» уважение. Но странно всё же, наверное, было со стороны смотреть, как на «Жигулях», на верхнем багажнике, везут огромные и толстые металлические кресты…
Через год «точно» такие же кресты я сделал и для Ундор.
Подправить могилы, конечно же, было нашей святой обязанностью.
Но ведь это ты подсказала мне!


4. …


«Что красота?
Сосуд, в котором пустота,
Или огонь,  мерцающий в сосуде?»

Н.Заболоцкий несколько принизил смысл собственных (гениальных) строчек: они обнимают не только красоту как таковую;  в «сосуде» том, как гомункулус в реторте, формируется и сам человек, заранее определяется его жизнь
В физических (?) условиях тех, таинственных! ещё непонятных! взрастает человек, появляется сознание и Слово (одновременно?), в условиях (внешних) определяется человеческая жизнь, её пространственные и временные пределы…
 как в перенасыщенном растворе сами по себе вырастают кристаллы, так и  «пустой» сосуд уже предопределяет невидимые и неведомые ранее структуры…? Наша жизнь – фокус бесчисленных сил (якобы, в пустоте!)! Наша жизнь определяется временем и местом, которые изменять нельзя
текучая свободная атмосфера – наше лоно, из которого мы «вышли», неподвижная и тяжёлая земля, и живая, сама себя не знающая, природа…
…роды совершены так, что мы не помним их, при рода х не было свидетеля
*
И «сосуд» тот – и организм наш, взаимозависимый с остальною природою до пустоты, т.е., до микросвязей
Матрица в сознании – биологический субстрат, не более! как на ней печатью «откладываются» ландшафты под свободным небом?  Именно она и есть «пограничная стенка» сосуда, и взаимозавязана она в микроуровневых масштабах с остальными «стенками»
Матрицей является и языковая культура народа, которая формируется с речью, ибо менталитет народа (нации) определяется уже языком, как ранее, наверное, определялся ландшафтами
«Всё» в сознании нашем в соответствии с формулой Заболоцкого, и огонь, и «сосуд», выстроенный по принципу небесного строения: как? Как это возможно? как живут эти бесплотные копии внешнего в нашем сознании ?
*
 Что человеку надо? – преждевременный  вопрос. Мы ещё не знаем, что вообще есть человек…
*
(Сосуд – это всё земное, все его необозримые ландшафты, это  -возможность для дыхания, это другой человек)
*
…задыхаюсь…, нет воздуха, нет ответа, нет музыки
Всё – тот  «сосуд», та «пустота», та атмосфера!, в которой и только может что-то состояться и жить
…моя Лидочка



5. Огонь


Но с «огнём, мерцающим в сосуде», видимо, сложнее. Откуда он? Откуда Я?
…с 20 лет я заряжён на открытие какой-то тайны, и «чувствую» её, но…не хватает озарения
И пробудили тот огонь – среднерусская природа (Ундоры) и классическая музыка, но «организовала» попытку понять и описать его – Лида… Как я благодарен судьбе!
Потребность нести на суд моей Лидочке всё написанное было неоспоряемым; потребность музыки настигала неожиданно, а природа – сама вдруг погружала в свои бесконечные жизненные связи, но со мною! с моим сознанием!…
Огонь же был и в Лидочке, обжигающий, влекущий всю мою жизнь с нею, и этот огонь  продолжал жизнь, утолял самые глубокие запросы
Влечёт и до сих пор, потому что одно Я – теряется, оно и возникнуть не может, для одного Я другое – тот же «сосуд», ответ: жизнь
*
Огонь соединяет времена и пространства: Слово – лишь «организует» его, преобразовывает…Человек рождается в вербальном пространстве-времени; я – в вербальном пространстве! 
Но основа его – глубже!
В сознании нашем от огня того – мысли. Не Слова! Мысль – вне языковой целостности, вне той логики, вне детерминации. Мысли у нас – из пространства  свободы, нам не подчиняющейся: как связаны мысли с Я? какую роль при этом выполняет язык? Ловца мыслей?
Какое бы ни было Слово, «Царственное», «Божественное» (как пишут поэты), например, но оно лишь начинает нашу историю, и в нашей истории лишь возможность выбора, возможность свободы, но соединяет времена, «держит» память – мысль, вдруг приподнимая тяжесть словесной информации, приподнимая любую тяжесть!
Лишь Слова – нам тупик; за Словом всегда мысль
*
Изначально всё неземное было в Лидочке – чистота, искренность, верность,  и уже требовательность: у нас была семья
И слова – были не укором, но единственным условием, к которому я стремился…
Любовь не может быть без долга, без ответственности
*
Огонь – это  то, что я не знаю, то, что создаёт и поддерживает жизнь.
Это то, что придаёт людям смысл их существования
Это то, что пытается воссоздать скрипичная мелодия…, вообще настоящая музыка


6. Ад


Что в Советском Союзе мы жили в аду – мы не «знали», наверное, осознать мешала рабская психология; но мы, действительно, многого не знали, и «перестроечные» публикации явились настоящим всё продолжающимся и продолжающимся шоком…
Но не было в нашей стране Моисея!
И поэтому вызволение из ада оказалось стихийным; я вообще думаю, что потери – материальные, но, главное, людские, оказались сопоставимыми с потерями в гражданской войне. Конечно же, нужно указать на ответственных за развязывание «лихих девяностых годов»: это руководство страны, полностью догматичное  и никчёмное в своём профессионализме.
Что ад?
Остановлюсь на мягкой формулировке: неестественная жизнь, мечта о лучшей жизни. Мечта во многих поколениях вырабатывает и охраняет рабскую психологию…
…но как бы мы не старались формировать кроны деревьев в парках, если мы прекратим насилие, деревья будут восстанавливать свою естественную форму
Ад – это насилие над человеком
Если, действительно у меня в душе «нравственный закон» (Кант) или внутреннее чувство добра и зла (Даль), то мне нужно только договориться с другим человеком (другими людьми) о том, как жить вместе
Не было договора! Изначально в нашем советском государстве не было договора о том, как жить вместе
Государство, одному ему известными «заботами» и «реформами» десятилетия унижало своих граждан: коррупция, воровство, откровенный бандитизм, – всё было естественным ответом его граждан на подобное насилие. Взамен же государство насаждало рабский патриотизм для молодых людей, черносотенную идеологию для взрослых и абсолютную непрозрачность властной вертикали… И не боялись «парткомов» самодуры на всех постах! Они и в советские годы их подминали под себя!
В подобной ситуации жить «хоть немного материально получше», означало не прислушиваться к собственному «нравственному закону», т.е., к совести. Иными словами, означало человека рассматривать как средство, «идти по головам».
В постперестроечные годы в стране наступил хаос, хотя демократы с будённовской психологией укажут, что перед этим по существу в стране наступил коллапс, и будут правы
Ну, и стихия, как настоящая стихия, и вышла из-под контроля (только какого? Наверное, всё же из-под «внутреннего чувства добра и зла»; да, ведь, совесть вообще не имеет юридического аспекта…).
И оказались мы с Лидой между наковальней (государством) и молотом  (стихией «рынка»)
…я лично слышал за окном, как проходящие ребята поздно вечером громко собирались кого-то «замочить»; мы с Лидой слышали под утро летом, как ударился об асфальт, выбросившийся с верхнего этажа высотки, инвалид-афганец; постоянны на улицах были разговоры парней и девиц о своих взаимоотношениях в «офисах» и о карманных деньгах, которые мы получали едва ли не за месяц… Но «серьёзные игроки» уводили ЧИФы с нашими именными акциями, эти люди не «светились»
Появились БОМЖи, закрывались предприятия, зарастали молодым лесом поля на бескрайних просторах, бесследно исчезали люди: вновь, как когда-то в начале ХХ века, наступило фактически безвластие…
Это не ад?
Государство бросило своих граждан, да и настоящих граждан у него никогда не было: были рабы, и они были немы
Говорили мы об этом тогда! Вся страна говорила!
Но не было «Моисея»

7. Работа

В это время Лида работала  учителем английского языка 2 года в 34 школе, а затем  11 лет в школе № 38 . Школа № 34 была рядовая и директор (Б.П.Котенко) вела школу (не в худших) советских традициях; у Лиды не было перспектив для материального роста (т.к. она была независима), да и далековато было ездить.
Но Лида была горой за учеников, и в «своих» классах она знала про них «всё», так как ученики видели в Лидии Ивановне не просто учительницу, но человека, который их мог выслушать про все их «болячки», помочь советом, а то и делом, который мог ответить на любой детский вопрос… Но при случае, Лидия Ивановна за словом в карман не лезла, могла так умно,  не оскорбляя, отчитать любого ученика (члена группировки этого спального района Ульяновска!), что авторитет она приобрела быстро и заслуженно… Но, думаю, не в глазах администрации, для которой на первом месте стоял результат, а не ученик.
На педсоветах Лидия Ивановна так же вела себя достойно и по отношению к ученикам, и по отношению к родителям; Лидочка моя в принципе не могла оскорблять кого-либо в жизни; даже в заведомо невыигрышной для себя ситуации, она раскручивала её логику полно, указывая на ошибки: при этом назывались персоны. Лида приводила ситуацию к стыду тех, кто провоцировал конфликт, и это чувство стыда должно было наступать в результате публичного обсуждения, и оно наступало, так как были явными ошибки. Вне сомнения, Лида вела себя как блестящий адвокат
Уроки Лидия Ивановна вела таким образом, что лексический запас увеличивался на понятных детям ситуативных примерах, которые моя Лидочка придумывала легко. Экспромты неотъемлемо сопровождали Лиду потому, что она была органично готова к оценке чего-либо, тем более в тех случаях, когда она специально готовилась. Это Марасовой Лидии Ивановне доверили вести ещё один предмет – «Этика и психология семейной жизни»; я же думаю, что Лида могла вести этот предмет, скажем, на телевидении, и успех передачи был бы несомненен.  Лидочке вообще удавались выступления на большую аудиторию – детскую или взрослую, не важно.
К родительским собраниям Лида готовилась тщательно, и на собрании говорила о каждом ученике только хорошее, подчёркивая то, что не виделось в семье; она подолгу беседовала с родителями. Не удивительно, что у Лиды завязывались очень содержательные отношения с ними.
Поэтому домой к нам, уже спустя годы и даже десятилетия, приходили бывшие ученики моей Лидочки – с  благодарностью. А уж звонили бывшие ученики – постоянно.
Я с большим удовольствием провёл туристический поход с Лидиным классом ещё в 87 г вдоль берега Волги с ночёвкой.
*
Школа № 38, куда Лида устроилась в августе 92 г, была физико-математической, и поначалу, при директоре И.А.Игошеве, к.п.н., служебные и материальные вертикали выстраивались более или менее объективно, и проглядывали какие-то демократические черты; затем Игошева грубо «выдавили» (он, кстати, уехал в Канаду), и школа при новом молодом директоре Полетаеве превратилась в послушный придаток  пединститута.
 Школы приобрела помпезный парадный «вход» и сомнительный, как и положено в феодальное время (оно у нас было и в советские годы, и в российские), черный «выход»; пошатнувшаяся было авторитарная педагогика, «зацвела» прежним цветом, а корпоративные взаимоотношения среди самих педагогов часто исключали какое-либо живое общение…
Это не моё мнение, но мнение и Лиды. Мы полагали, что в школе главным действующим лицом должен быть ученик. Уже тогда, когда  Лида была на пенсии, выбросился ученик 38 школы из окна высотки, якобы из-за каких-то неурядиц в учёбе; мы были потрясены этим известием… Лидочка моя жила жизнью учеников, и время затраченного своего она не считала… Она, повторяю, горой стояла за учеников – детей!
Факт самоубийства ребёнка – ужасающий факт.
Семейные обстоятельства, конечно же, определяют психику детей в первую очередь, но сколько же вообще сломанных судеб на счету школы! Лида много мне приводила примеров явно преступного отношения педагогов к ученикам. И ничего, эти «педагоги» имеют регалии, зарплаты, «поборы». Лидия Ивановна моя работала открыто, ярко, независимо, и получалось так, например, что Лиде так и не довелось выпускать свои классы. Лида всё прекрасно понимала, и мы обсуждали это дома.
И, тем не менее, Лидия Ивановна поддерживала дружеские отношения с Комаровой В.А., Чернявской Н.Т., Агафоновой Л.В., Каревой Т.П., Волковой Л.В., Зобовой Т.С., Марулиной Т.Д. и, наверное, с другими.
Но гораздо более тёплые отношения были с учениками (и с уже окончившими школу) – Соколовским А., Кузнецовой Е., ЛатыповымНурали, семьёй Ярышевых, Ермолаевым Е. и другими. За несколько месяцев до нашей трагедии из 38 школы к нам приходили две выпускницы, одна из них, Ключникова И., записывала за учителями «фразы» (приведу несколько: Как Ч. Дарвин, древнегреческий философ, не свихнулся? Потомство мух  - это черви. У насекомых клюв длинный).
Этим девочкам я подарил по экземпляру своей книги «Фразы», изданную в 2010г вопреки воле Лиды.
В ноябре 94 г Лида приглашала поэта и философа Линника – настоящего  «трибуна»  выступить перед старшеклассниками школы». В эти же годы, например,  много экземпляров моих книг  оказались у учителей данной школы. И что же? Думаю, что громогласный Линник только сотрясал воздух (даже среди учеников!), знаю (мне Лида говорила), что мои книги  «Катехизис» и «Природа» так и остались в учительских столах «учителей». Да я знаю, что и в преподавательских столах преподавателей пединститута!
«Дело» было, конечно же, не в конкретной школе № 38, которая , может быть, была посильнее и в целом многих иных школ, а в «психотипе» учителя как такового, который скрывал в себе что-то ограниченное и агрессивное
Лида ни обликом (!), ни характером своим, ни, тем более, знаниями и умениями не вписывалась в учительский конгломерат; рано или поздно он должен был отторгать её. Но Лидочку спасали ученики, в них она видела смысл собственной работы, и намечающиеся явные конфликты, она, как профессиональный шахматист, «переигрывала» в свою пользу
И светлые воспоминания об учениках Лиду сопровождали все годы; как она мне рассказывала о них! с какой любовью и гордостью!

8.С тёщей

С 1981 г по 1996 г мы жили впятером, с нами жила Лидина мама.
О прежней жизни тёщи я всё же знал мало. Лида говорила, что её мама одной из первой (или немногих?) вступила в комсомол, что в войну прятала в печке партизана (!).  Но мне более важен факт её замужества: боевой разведчик, кавалер орденов «Слава» Иван Янин выбрал в жёны именно эту девушку. Значит, «было за что».
И.И.Янина  (баба Ира, как мы все звали её) сложилась как человек «устный», знающим жизнь из «первоисточников» (из разговоров с людьми), и мои заоблачные, ненужные как раз для «жизни» увлечения, думаю, могла бы истолковать примерно так: «этот человек в молодости (в основном, в институте) был одурманен классической музыкой, музыка  ему навязала какие-то «чувства» к природе, и вот он их всё пытается переложить на бумагу….»
Она была бы права. Такая простая оценка мелькала в разговорах и у Лиды. Но Лидочка сама вырвалась когда-то из жёсткой «простоты» обывательщины, и пусть она оправдывала свою маму (как и я к своей тёще решительно никаких претензий не имел) тем более, что  она в своё время, оставшись  в 26 лет одна после смерти мужа, выходила шестерых иждивенцев (бабу Броню, Михася и Михалину, Стася и своих двоих детей), всё-таки в собственную жизнь вносила более отдалённые и глубокие ценности
Лида, конечно, руководствуясь в жизни также своим субъективным опытом, легко (органично) включала и трансцендентный, т.е. опыт за пределами своего сознания. Лида могла рассуждать оригинально (самостоятельно) и ярко. К сожалению,  жизнь моей Лидочки не предоставила шанс стать какой-то известной личностью, но потенции незаурядности без труда просматривались в ней…
И Лида (первые годы с бабой Ирой) всё пыталась в разговорах (почему-то на повышенных тонах) переубедить бабу Иру, что здесь (в Ульяновске) никто не живёт как в Белоруссии, что люди здесь другие, что я – занимаюсь тем-то и тем-то, что она сама работает … так, как считает нужным. А работу (мою,  вообще чужую) баба Ира понимала так, что в результате этой работы «должна оставаться копейка».
Баба Ира и здесь была права, так как большинство работало по «бабы Ириному сценарию», с выгодой для себя
Баба Ира замыкалась, жила с нами «автономно», иногда и готовила только для себя; одно время искала возможность купить квартиру (и могла бы), пыталась выйти замуж (и могла бы). В конце концов, некоторое время работала продавщицей кваса, и так продолжалось 16 лет, исключая последние годы болезни и инвалидности (1 группа).
*
Я не мог с б. Ирой легко разговаривать: у меня, видимо, сразу повышалось давление, т.к. в «тон» ей говорить – значило над своим мировоззрением совершать насилие, поэтому я только отвечал на конкретные её вопросы, и со своей стороны ставил ей только такие же конкретные вопросы.
Её брат, Стась, кстати, прожив около года с нами, также был весьма неудобен для диалога (со мной). У Стася была мгновенная оценка Слову как таковому. Это напрягало общение. Но и Лида, я заметил, и со Стасем, и со своей матерью разговаривала в императивном тоне (как и Галя, в своё время).
Поэтому обсуждать что-либо с моей тёщей я так и не научился.
*
Мы с Лидой всё говорили, что в Белоруссии, где влажный климат, она столько не прожила бы после операции. Мне кажется, за эти годы она на родину не ездила (может быть, я ошибаюсь).
В Ундоры б. Ира ездила один раз, в первый год, кажется (на один день). Тут же нашла одну женщину из Белоруссии (замужем за моим дальним родственником), и с ней провела больше времени, чем с б. Катей и крёстной. А вернувшись, стала относиться предвзятей, чем раньше  ко мне, а о моих родственниках (я от Лиды узнал) б. Ира вынесла убеждение: куркули
И Лида, где-то внутри, наверное, сама сформировала подобное мнение, например, о бабе Кате: мне же это казалось смешно, т.к. я знал архитектонику её «куркульства».
*
Любила смотреть по телевизору хоккей, знала всех хоккеистов сборной. Однако, я заметил, что даже в этом случае, её лицо оставалось грустным. Это было понятно: из всей её семьи оставалась только одна моя Лидочка…
*
В последние годы у неё налицо были признаки сахарного диабета, но б. Ира из лекарств признавала только манинил. За 1, 5 года до смерти у неё отрезали ногу до коленного сустава, на костылях она ходить не научилась, и поэтому  из своей комнаты не выходила. Кажется, я выносил её в зал смотреть телевизор. Лида, конечно же, всё послеоперационное время в автозаводской больнице была с ней, а позже, когда б. Иру выписали, делала ей уколы.
Ушла из жизни она легко, просто перестала вязать (носки, кажется) за день до смерти, а утром, проснувшись, позвала Лиду делать укол, и пока Лида на кухне готовила инъекцию, мы услышали громкий неестественный выдох…


9. Поездки в Питер


…уже настолько за почти 10 лет мы свыклись с мыслью о том, что мы «на дне» (хотя и рассуждали о самых высоких материях), что и не помышляли о поездке в столицы (или куда-либо ещё) сугубо с познавательной целью, а тем более, на отдых: наши «финансы» БЫЛИ ЭКСТРЕМАЛЬНО ФУНКЦИОНАЛЬНЫ! Времена, когда мы ежегодно ездили отдыхать на юг, прошли.
Но мы с В.А.Гуркиным (членом оргкомитета Любищевских чтений, весьма предприимчивым человеком) выигрывали издательские гранты РГНФ на издание книг Любищева в 97 и 98 гг, исследовательский РГНФ (по любищевской тематике) в 2000 году, исследовательский РГНФ (3-х годичный) в 2001 г; затем я  (уже я один) выиграл грант РГНФ в 2005 г на издание «Монополии Лысенко»… (это «просто» для справки).
Появилась возможность (хотя бы мне) бесплатно (!) доехать до Архива РАН, пожить несколько дней (суточные же!): и я решился поехать с Лидией Ивановной в Архив, заодно к внучке А.А.Любищева – филологу  Н.А.Папчинской (всё в Питере). Да, мы в июле-августе 2000-2001 гг дважды ездили (частично на деньги РГНФ) в Санкт-Петербург.
Мы не верили себе.
…вновь (!) мы оказались в городе, который занимал наше воображение; мы, конечно же, посещали всё, что можно было «посетить»: Исакий, Смольный, Казанский собор, Таврический сад, Александро-Невскую лавру, Владимирский собор, Петропавловскую крепость, Русский музей, Юсуповский дворец…
Останавливались мы у внучки А.А.Любищева, Н.А. Папчинской, очень приветливой и общительной дамы 70 лет, на Суворовском проспекте, в огромнейшей трёхкомнатной квартире (или четырёхкомнатной), дореволюционной постройки. В её квартире, а ранее она принадлежала дочери Любищева, Е.А.Равдель, ещё сохранялась часть архива мыслителя.
Рядом был Греческий проспект с «фамильным» домом Любищевых, № 23-24, дом с факсимиле отца Любищева, где родился А.А.Любищев (отец Любищева был «миллионщиком»). Рядышком, помню, был и костёл, но в него мы с Лидой не попали.
Выдающийся социолог А.Н.Алексеев в 2000 году нас (вместе с Р.Г. Баранцевым, его сыном, своей женой, З.Г.Вахарловской) привёл на о. Канонерский в самом центре Петербурга на Лидочкин день рождения 3 августа! а вечером (и всю ночь!) с Васильевского острова мы смотрели, как разводят мосты в Питере…
Этот праздник нам «устроил» Алексеев.
 А мы «ещё» побывали в Петергофе, Царском селе (Пушкине)…
Но мы в 2001 г не смогли попасть на Валаам (из-за случайности: изменили расписание, а у нас уже были билеты на обратный путь).
Я особенно был рад тому, что приезжал не один, я радовался за свою Лидочку
По вечерам я работал с рукописями Любищева, отбирая их для Ульяновского краеведческого музея. Также для справки здесь замечу, что ещё с конца 1972 г велась работа над  гигантским рукописным архивом Любищева (более 100 томов): он был скопирован (в основном), а оригиналы писем, работ, комментариев были оформлены (систематизированы)  и переданы в Архив Ленинградского отделения АН СССР. Всю работу тогда проделали Р.Г.Баранцев, С.В.Мейен, Ю.А.Шрейдер и Р.В.Наумов. Копии, хранившиеся у Мейена и Баранцева, в итоге усилиями Р.Г.Баранцева в самом конце 90-х годов были перевезены в Ульяновск, таким образом, фактически я лишь довершал эту работу…
Чрезвычайно насыщенные наши путешествия в Санкт-Петербург и на меня, и на мою Лидочку оказали самое сильное впечатление
*
В 2002 году Лида ездила вПитер с внучками – Машенькой и Анечкой, и Н.А.Папчинская всё удивлялась, что наши внучки все эти немногие дни сидели не в кафе, а ходили с бабушкой по музеям.
*
Путешествия в Петербург – много шире, чем знакомство с императорским великолепием и ослепительной роскошью искусства; эти путешествия в качестве импульса скрывали в Лиде вообще тягу ко всему новому, неизвестному. Эти путешествия скрывали тему Дороги, Пути, которая в каждом из нас, конечно же, ждала своего часа…
 Сколько же раз, в Ульяновске, мы с Лидочкой шли пешком по неизвестным улицам, вдруг, и с жадностью смотрели по сторонам…Отчего?
*
Не могу не вспомнить сейчас (6 июня 2012 г) сновидения, которое тему Пути продолжает, и как продолжает!: мы с Лидой куда-то едем, рядом проходят маршрутки, трамваи. Но Лида вдруг говорит, что нам не по пути; я понимаю, что мне не нужно отпускать свою Лидочку, но в толпе она вдруг исчезает, и я догадываюсь, что она села в трамвай, уходящий в противоположную сторону. Трамвай делает кольцо где-то далеко, и я соображаю, что могу «перехватить» Лиду, если поеду более коротким путём, и буду поджидать её на остановке…
И оставшаяся часть сновидения была моим путём к моей Лидочке… Конечно, я не встретился…
Я хочу остаться с нею, продолжать с Лидой что-то совместное, но не получается
Вот что мне было сказано?
…но по пути мне с тобой, Лидочек-голубочек, даже если этот путь для меня  нравственно или физически недостижим
по пути, куда бы он ни вёл

1. Время четвёртое.56-63 лет (2004-2011)

Для нас оно началось годом выхода Лиды на пенсию и инвалидность. Лида осталась дома, и первые годы, если и выходила из дома, то только с тростью. Правда, спустя год-другой, Лида о палочке вспоминала всё меньше и меньше.
Мы всё же мало «гуляли» по городу, а он, между тем, изменялся весьма и весьма: и в центре, и на окраинах появлялись здания-особняки, которые, по моим представлениям уже несли в себе мысль архитектора. Медленно, но неуклонно асфальтированные тротуары уступали место плиточным; на дорогах, видимо, с начала 2000-х годов стало тесно. Из-за множества личных автомашин на дорогах, неприспособленных к такому их количеству, возникали километровые заторы – пробки. Общественный транспорт как-то стал незаметен: трамваи стали ходить явно реже, большие автобусы исчезли, кроме проплывающих – комфортабельных туристических, маршрутки в нашем городе появились примерно в 5-ом году, т.е. много позже, чем, скажем, в Питере: там они появились в 2000 году.
Появились супермаркеты, минимаркеты, и вообще палаточная торговля как-то (правда, неохотно) уступала цивилизованной. Например, в Ундорах уже несколько лет работает супермаркет, есть и минимаркет…
Квартиры (видимо, приватизированные) народ стал обустраивать; ничего не стоило, например, кому-то на весь блок ванная-туалет «бросить» тысяч сто рублей (ок. 3,5 тыс долларов), а на всю квартиру – миллион. Для нас с Лидой это было заоблачно, также, как немыслимо было…купить квартиру, допустим, Настеньке. И вот она вынуждена взять ипотеку и буквально «ишачить» на неё.
Ясно было, что частная инициатива стала набирать силу, и этому надо было радоваться. Но управители на всех уровнях остались прежние, едва ли не советского образца («не пущать»!), и, может быть, они и хотели также править в ногу со временем, но под бременем свалившейся на них (нет, не ответственности!) непропорциональных их усилиям материальных льгот, уже судили о «народе» (и о законах) как настоящие феодалы.
Я лично знаю очень мало подобных примеров, но пресса, даже услужливая, пестрит  разоблачениями таких чиновников. И простые люди от них не «отставали», «братки», так называемые, также ещё не вывелись с 90-х годов. Поэтому мы с Лидой прекрасно знали, откуда «шикарные» машины, евроремонты, и дорогие квартиры и коттеджи.
Дикий капитализм у нас закончился  только «вчерне», он освоил более глубокие, незаметные для широкой публики, уровни: именно потому и появились миллионеры и миллиардеры. И наши ваучеры и акции – именно у них.
Нет, мы с Лидой также знали, что внедриться в дело, «в бизнес», стоило труда, и мы знали цену этому труду. Может быть, «малый бизнес» и есть настоящий капитализм, не дикий.
Я прошу извинения, что описываю общими словами то, о чём все прекрасно знают, но думаю, что подобного имущественного расслоения в нашей стране настоящее руководство не должно было допустить. Моя семья ведь ещё не так сильно пострадала за эти два десятка лет, и я, сейчас, не плачусь перед неизвестным читателем, но размышляю…
*
Ульяновск ещё далеко не вернул своего симбирского вида и, тем более, духа. Он так и не вернул своего имени: идеологизированная просоветская (проленинская) часть населения города оказалась «сильнее»; она же оказалась сильнее и в части запрета на воссоздание Троицкого собора (на месте памятника Ленину); наш город не имеет до сих пор запоминающегося силуэта ни с Волги, ни со Свияги…
У города до сих пор нет Архитектора…
Ещё, думаю (не знаю!), до сих пор идёт незаконный отвод земли, оставшихся «бесхозных» предприятий, и пр. и пр….
Асфальтовый каток советской «справедливости» (образ Евтушенко) проржавел, встал, и всюду стал прорастать бурьян: но что лучше?
*
Я бы, конечно, мечтал о такой организации государства, как и вообще жизни, которая бы направляла усилия людей на действительно социальные и перспективные цели (и находила бы таких людей для исполнения)…и общество – устоится.
Помочь надо в этом! У нас ведь Мамай прошёл по людям: монгольское иго повторилось в ХХ веке советским…
 Лида бы разделила это мнение


2. Надежда…


На что мы надеялись?
Мы судили по себе и надеялись на лучшее:
Лида надеялась на нормальное семейное счастье, что я как учёный и писатель буду признан; что у Олеси будет здоровая семья, и она будет признана как поэт и философ; что Настя, наконец, также решит свои личные проблемы, и у неё также будет будущее, что наши внучки получив образование, займут своё достойное место в обществе…
Эта наивность, полагаю, и у меня будет до кончины.
Кроме того, наш статус педагогов не позволял (!) видеть выхолощенный фундамент самого процесса образования, и, в особенности, воспитания, так как мы, прежде всего, видели живых детей, живых людей, и строили отношения индивидуально по отношению к ним даже на работе. Упрямо. Я вообще думаю, что даже в нашем, обособленном (обособляющемся!) от всего мира государстве, нормальные подобные отношения всё равно возьмут верх, потому что подобные отношения естественны.
Лида в этом смысле, как нормальный человек, прислушивающийся прежде всего к своему внутреннему чувству добра и зла (совести, по Далю), именно так и строила вообще все свои  отношения с другими людьми, независимо от возраста.
*
Да, надежда наивна, но она, в сущности, проста: быть достойными своего человеческого предназначения
Но если ей не суждено сбыться при нашей жизни, она сбудется позднее, в другой жизни: надежда быть достойными при собственной жизни, действительно, не умирает
С безграничной верой рождается человек!
И живёт. И надо только не оглядываться назад, как напоминал Любищев, если «пахарь пашет, то ему не нужно всё время оглядываться назад, надо работать»…
и если даже работа твоя будет забыта, то отношение к тебе, к тому, что ты делал, возродится. А вместе с этим, возродится и твоё дело… Не об этом ли, например, говорит судьба выдающихся людей, таких, как Рублёва или Вивальди?
*
…неявным образом будущее «поселилось» в сознании под именем «надежда»
Носим в сознании своём мы вечность, не задумываясь, непосредственно
Дети мы!
И верил я, что если сознание столь совершенно (оно же содержит в себе все времена!), то и Лидочку мою оно вернёт мне, и мы, как главный герой известного романа Булгакова, обретём покой…
*
и в (при) медленных лучах лунного света мы обо всём договорим: во время поездки в Питер мы не попали на Валаам  в своё время – судьба не позволила, но встретиться нам всё равно суждено
потому что я сейчас договариваю то, что должен был когда-то сказать тебе


3. Вместе


…так и не научилась моя Лидочка плавать: сколько раз (ещё) на юге Лида заходила в море только по грудь, и все попытки научить её держаться на воде оказались неудачными. Не научилась Лидочка и кататься на велосипеде, хотя несколько метров на площади Старого вокзала в начале 2000 годов на виду у внучек всё-таки проехала…
 Весной 11 года ты мне сказала, что нам нужно прощаться
Ты сказала это спокойно, как бы между делом, и вроде бы мы говорили о том, кто первым уйдёт…, а  я, как будто говорил, что я – более  «крепкий»… Но должного значения этому событию , мне кажется, и ты не придала… А в мае 12 года видел краткий сон: в речном порту (или вообще на пристани) стоят несколько речных теплоходов, я – тороплюсь на «свой»; наконец, вхожу и вижу одноклассницу (?!), к которой в школьные годы я был неравнодушен, и она выговаривает мне, что я -  убил её своим отношением, но теперь она, всё  (?) выговорив мне, … (освободилась?, стала спокойной? не могу вспомнить!).
…мне программа сейчас: поставить памятник тебе и дописать книгу о тебе. Тогда и я освобожусь (?)
*
Последние годы Лида оставалась часто дома одна – на время моих занятий в пединституте, а в последний год – на время моих «дежурств» в качестве сторожа (!) на железной дороге (как вот было осознать это моей Лидочке?, когда в пединституте остались работать люди, не написавшие и брошюрки за годы безделья?).
Раз в неделю, как минимум, на день я уезжал в Ундоры, а Лида оставалась одна – без детей, естественно, они были взрослыми, без внучек…Дети, внучки, правда,  звонили
Чем занималась моя Лидочка?
Разгадывала кроссворды. При этом, пользуясь нашей библиотекой (словарями, в частности) разгадывала кроссворды целиком, и даже трудные кроссворды. Я в шутку говорил, что ты, Лида, получаешь второе образование, и на самом деле это было так. А ещё моя Лидочка из букв какого-нибудь слова составляла новые слова; иногда слов выходило на целую страницу… Однажды и я попробовал из относительно большого слова составить несколько слов: действительно, составил лишь несколько слов, в то время, как Лида «накатала» их целую страницу! Несколько страничек таких я сохранил.
Лида могла заниматься репетиторством, но ей претила высокая стоимость часа. Но всё же с двумя мальчиками младших классов она занималась с перерывом в год-два – Антоном и Артёмом, условившись на символическую плату.
И «участвовали» мы с Лидочкой своей в организации выборов – президентских  и в Думу. В участковые комиссии по выборам ещё надо было «попасть». Вместе с соседкой Антониной Васильевной Лида «попадала» в комиссию  (дважды или трижды) через партию «Справедливая Россия». Это была «подработка» к пенсии. Принципиальность Лидочки сказывалась всюду, в том числе и в диалогах непосредственно в день выборов, когда, как известно, на участки «заглядывали» не в меру функциональные местные партийные лидеры.
И играли, в основном по вечерам, в карты, придумав несколько лет назад игру без названия (думаю, что это была модификация игры в «тысячу»); в «нашей» игре проигравшим был тот, у кого оказывалось 101 очко и выше. Играли до 3 раз (больше я не соглашался), но Лида оставалась играть  одна, или – раскладывать из карт пасьянс.
 А ещё на старой квартире мы играли с детьми и с гостями (!) вэрудит – составление слов из весьма ограниченного набора букв, играли в лото, в шашки и шахматы…
*
Время от времени Олеся нам подсказывала «что читать»;  например «Сто лет одиночества» Маркеса, или «Единородную дочь» Морроу; оба романа я «пролистал», но читать не стал – не мог (из-за стиля), но Лидочка  прочла; Лида вообще была «великодушнее» меня (можно, наверное, это понятие применить к данному контексту): я был нетерпимее в художественном вкусе…
*
Разговаривая о детях, о «жизни», я всегда отмечал полное совпадение наших взглядов, как на «маленькие» проблемы, так и на «глобальные». Но Лида привносила персонификацию в события, и события становились психологичными, «живыми»
*
Лида «определяла» решительно все семейные покупки – продуктов, естественно, одежды (и мне). Я не решался «тратить» деньги, которых, впрочем, всегда не хватало. Поэтому десятилетия у меня в кармане как норма в карманах были деньги лишь на проезд.
*
И была традиция наряжать примерно на католическое рождество «ёлку» – молодую сосенку. Ты преображалась, ты светилась вся: какое удовольствие тебе доставлял сам факт украшения Новогодней ёлки!
А у нас же, детей, меня, было удовольствие поздравлять тебя на твой день рождения: 3 августа стал символическим в нашей семье, как, впрочем, и день нашей свадьбы – 24 февраля…
*
За семейный стол мы старались садиться вместе. В этом также был символ. И мы дорожили им.
 А Лидочка как бы незаметно всё подкладывала мне лучший кусок…
*
Перед 9 мая 2005 г мы с Лидой спонтанно совершили свою последнюю поездку в Белоруссию. Побывали на могилах отца и Гали (на русском кладбище); Лида была очень рада, что могилы ухожены. А вот на польском кладбище около 10 лет назад был совершён акт вандализма со стороны местных властей: бульдозером (!) решили сравнять кладбище в центре городка, и лишь местный ксёндз остановил вандализм; но могил и надгробий  Брониславы Викентьевны и Стася теперь не найдёшь. Лида это узнала ещё в прошлый приезд, кажется, в 90-е годы, но, может быть, и в самые последние  советские 80-е годы.
Лиду в эту поездку поразило высокое качество и дешевизна продуктов (и обслуживания). Поразил нас и парад (ветеранов!) в день Победы в районном городке Щучин 9 мая 2005г, уважительный со стороны властей и остального населения.
Кажется, в 2010 г, в сентябре Лидочке удалось съездить на Тамань (в Анапу) на две недели. Лида была бесконечно рада, что ей вновь удалось побывать на море, и она мечтала съездить в будущем году вместе со мной… Был рад и я, но я уже подрабатывал дворником, и пропускать утренние «уборки» просто было не принято. Лидочка долго после всё возвращалась и возвращалась к тем дням, которые она провела в Анапе.
В том же 10 году от партии «Справедливая Россия» была организована двухдневная поездка в Дивеево (Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский монастырь); я очень одобрял эту поездку, и Лидочка моя (вместе с соседкой Антониной Васильевной) съездила. Кажется, в этом же году, но ранней весной, Лида съездила и в Саранск в Иоанно-Богословский мужской монастырь.
Как будто специально.
У Лидочки сформировалось особое – внутреннее и глубокое – отношение  к Богу. Он верила, что Он есть, и в последние годы, провожая кого-либо из нас, крестила и говорила (шептала): «Спаси и сохрани»!
Спаси и сохрани, Лидочек-голубочек, тебя на долгом пути



4.О достоинстве


…когда редкий раз мы вместе всё же приезжали в Ундоры, то на обратном пути, ожидая маршрутку, Лида всегда говорила мне: «И не стыдно? Все – на машинах, а мы как нищие…»
Лида считала ниже своего достоинства стоять на дороге, ожидая… И этот факт также был одной из причин того, что моя Лидочка не хотела ехать в Ундоры. Она не хотела лишний раз унижаться!
И редко последние месяцы выходила даже из дома…
В рассуждении о достоинстве Лида знала, кто виноват, и данное рассуждение она проводила блестяще: могла спустить всю тираду и в магазине, и на почте, – в  том или ином учреждении или «предприятии» («Волгателеком», например), или при том или ином скоплении народа, или – мне одному
*
Лида очень хорошо знала свой уровень – уровень образованного и культурного человека, и она подчёркивала его – в   речи, поступках, в быту.
*
Показательны её телефонные разговоры (ещё в 90 годы) с нашим общим другом – учительницей математики Галей  Ивановой (Галиной Николаевной Ивановой): по целому часу Лида развёртывала монологи об учениках, учителях, о тех, кто руководит образованием, и, конечно, доходило «дело» до правительства.
*
Она мне повторяла: «Если ты столько зарабатываешь, значит, ты себя так ценишь». Я не возражал. Не возражал потому, что мы оба были правы.
Лида не могла простить (государству) размера своей пенсии – 1322 рубля. Как  она могла в 2003 году прожить на эту сумму? Я-то ушёл на пенсию в 2007 году, на 3400 рублей (но я несколько лет перед этим подрабатывал дворником, и думаю, что 400 рублей – это как раз деньги не от пединститута).
Государство нас обсчитывало, не краснея. Например, в том же 2007 году мне выдали справку о том, что за полгода я заработал в пединституте 101 тысячу. Т.е. в среднем за месяц – 15, 5 тысячи. Реально в месяц выходило 11, 5 тысячи.
Государство и выкинуло меня с работы в «расцвете интеллектуальных сил», причём, я мог бы написать это и без кавычек, так как, только за последние два года (работы сторожем) я написал или издал «Так говорят дети» и «Ундоровский круг» (в 2010 г), подготовил и издал «Избранные эпистолярные работы по этике А.Любищева» (в 2011г), написал и издал «Этюды к описанию сознания» (в 2012 г).
Лида видела эту (и не только по отношению ко мне, и не только в эти годы) несправедливость; видела, но у неё не было рычагов изменить весь это «бардак», потому что дело-то было не в хороших или плохих законах в нашей стране, а в людях, которые должны были исполнять эти законы
Лидочка в «большом» и «малом» исполняла свои обязанности и держала уровень человека
Мне кажется, дети в школе как раз чувствовали, что Лида, прежде всего, видела в них достойных людей. Надо ли говорить, что она, «ругая» их по какому либо поводу, не унижала их, но старалась возвысить?
И в любых отношениях с другими людьми, взрослыми, она «держала» этот уровень.
В литературных сюжетных произведениях  Лидочка легко «держала» в своей памяти всех героев и оценивала их поведение; думаю, что у неё был невостребованный талант литконсультанта, причём, консультанта, выправляющего какие-нибудь «вывихи» фабулы. И Лидочке моей не надо было говорить, что единственным школьным предметом по нравственности и был предмет под названием литература.
Но также думаю, что из фокуса её внимания как-то выпадало Слово как таковое, его связь с другими словами, ведь именно от подобной связи и рождались новые смыслы. Для Лиды Слово органично и неанализируемобыло «вплавлено» в её речь, и потому Лидочка могла логично произносить длинные монологи… Оратор была Лидия Ивановна!
Пока я, допустим, «мысленно» пытался соединить разные Слова для искомого смысла, Лидочек мой голубочек передо мною (или перед другими) ясно и логично «выдавала» оценку ситуации.
Мгновенная адекватность в жизненной ситуации – вот что это? Это достоинство человека? Не мямлить, а иметь ясный ум перед «лицом» непредсказуемой нашей жизни, вот что это.
Лида пересказывала в подробностях, допустим, прочитанные книги, свои путешествия, свои впечатления, даже свои сновидения! Пересказывала сюжеты футбольных матчей (если я по какой-то причине не мог смотреть их), и если, не дай Бог, позже я видел повтор репортажа, то он бледнел перед представлением его в устах моей Лидочки!
Я – слушал. И я любил слушать. Словно сама жизнь чудесным образом повторялась: мне дарили даже более яркую копию жизни! Ну, разве это было не достоинством Лидочки?


5. Любищевские чтения.


Строго говоря, они начались в Лидочкино второе время, в 1987 году, после многолетних, без преувеличения сказать, героических попыток ученика А.А.Любищева Р.В.Наумова.
Но для нас с Лидой  только на рубеже 2000 г они «превратились»  (частично) и в  наше  «домашнее» мероприятие, т.к. у нас жило по три человека, и мы организовывали праздничный стол с приглашением, конечно же, Наумовых (Р.В., И.Ф. и Дашеньки). А останавливались у нас – ответственный и стратегический Р.Г.Баранцев  из Санкт-Петербурга (математик и методолог), шумный и колоритный Ю.В.Линник  из Петрозаводска (поэт, философ, натуралист, мифотворец), аристократичный и предельно деликатный А.Н.Алексеев из Санкт-Петербурга (социолог) и, наконец, человек с острым «гальским умом» Ю.В.Чайковский (энциклопедист и натурфилософ). Всех наших гостей объединяло знание Любищева и огромная работа по пропаганде идей учёного и мыслителя. Все наши гости, несомненно, были крупными специалистами и весьма образованными людьми
Лида – всех  знала, и, видимо, лучше меня, со всеми разговаривала на равных, и данное обстоятельство являлось важной характеристикой моей Лидочки. Лида знала себе цену. Свои многочисленные книги Линник уже подписывал как «моим друзьям Л.И. и А.Н»! Он же посвятил моей Лидочке стихотворение «Благодарность» в сб. 96 г «Крайности» с трогательной надписью: «человеку гармонии от человека крайностей с любовью и благодарностью» (см ниже). Очень тепло (и неоднократно) упоминал Лидию Ивановну в своей фундаментальной «Драматической социологии» и Алексеев (2003-2005 гг).
Можно было смело утверждать, что с 2003 г Лида была сопредседателем Любищевских чтений в Ульяновске, так как именно она советовала сделать многое из того, что, действительно, и было сделано; она умно комментировала многие текущие факты… Она всегда оценивала конференцию объективно: по уровню докладов (!), по научному статусу приехавших докладчиков, по отношению руководства пединститута к конференции… Лидочка! Лично я жил этими чтениями, и Лида прекрасно видела, насколько Чтения были любищевскими, так как к Чтениям всегда издавались труды Любищева, на издание которых также надо было где-то найти средства. Эта беготня по спонсорам продолжалась месяцами, и сам факт организации подобной Всесоюзной, а затем Всероссийской  конференции в провинциальном (в сущности, маленьком) вузе, конечно же, должен бы быть адекватно оцениваем его руководством…
Лида говорила мне, что я поставил памятник Любищеву; Р.В.Наумов мне также говорил (перефразирую), что, на самом деле, моя энергия в этом плане оказалась весьма плодотворной.
Лида по-разному относилась к участникам Чтений. Она высоко ставила порядочность А.Н.Алексеева, всегда удивлялась Ю.В.Чайковскому за его практическую помощь Наумовым (после смерти Р.В.Наумова) и позже – нам . Метко и точно оценивала деятельность моих коллег и всех тех, кто так или иначе, оказывался вовлечённым в организацию конференции.
Косвенно, Любищевская конференция и «сдвинула» наш невыездной с начала 90-х годов статус, так как я оформлял (себе) командировку вПитер за Любищевскими материалами, но, естественно, ехали мы вдвоём, так как уже я не мог оставлять свою Лидочку одну…
Но, как оказалось, я переоценил свой вклад в организацию научной конференции памяти Любищева. В начале 9/10 учебного года мою ставку сократили на 0,5, и я сразу заявил, что Чтения проводить не буду, а  в конце учебного года  меня не переизбрали по контракту на новый учебный год. Для моей семьи это явилось катастрофой: жить на пенсии.
Таким образом, единственный любищевед в Ульяновске оказался за бортом Любищевской конференции: логика у руководителей вуза проявилась сталинская – незаменимых нет! Возглавлять же любищевский оргкомитет, имея статус пенсионера, я посчитал слишком дорогим для себя (и для семьи) удовольствием. И с 2010 года сам Любищев (новыми публикуемыми работами) из конференции исчез.
Приведу здесь это стихотворение Ю.Линника:


Благодарность

Л. И. Марасовой

Я человек не благодарный. Как должное, я принимал
 Твои дары – и лес янтарный, и льда озерного опал.

 Ты подводил меня к топазу, наикрупнейшему из рос –
и что ж? Я добрых слов ни разу в ответ тебе не произнёс.

Душа премного виновата – не понимала ничего.
Что жизнь? Безумная растрата; бессмысленное мотовство.

А было солнце. Были соты. Была ликующая плоть!
 Я не ценил твои щедроты, я не любил тебя, Господь!

Ты это принял без упрёка. И не взыскал. Не вразумил.
Но знаю, что в мгновенья ока я потеряю этот мир.

Среди нелепой круговерти порвётся жизненная нить –
Я никогда не знал бы смерти, когда б умел благодарить   
Альманах   Юрия Линника КРАЙНОСТИ
Петрозаводск «Святой Остров». 1996


6. Вновь об Ундорах


Моё отношение к Ундорам вот уже на протяжении более чем полувека, осознанное и подсознательное, оставалось неизменным: природа дня и ночи, времён года, подсмотренная именно в Ундорах, не отпускала
Выше моих сил было отказаться от Ундор…
Однако, именно мне приходилось, «засучив рукава», постоянно что-то и делать:
в саду – копать, сажать, мотыжить, окучивать,  обирать, выкапывать, постоянно обрезать секатором хмель и дикий виноград, спиливать сухие вишни и яблони… ,
по дому – работать  топором, молотком и другими инструментами, а именно, перекрывать железом крышу и красить её, подправлять двери и обшивать их коровьими шкурами, вставлять стёкла и вообще ремонтировать оконные рамы, перестраивать сени с  прорубкой нового окна и устройством потолка, с заменой пола, установкой газовой плиты…., пришлось обкладывать дом белым кирпичом (во избежание пожара), постоянно перекладывать голландку, постоянно подправлять забор впалисаднике и саду, менять пол в бане, делать потолок в предбаннике, подправлять сантехнику….И т.п.
Ужас.  Во время каждой поездки в Ундоры я не знал, какие рабочие сюрпризы меня ожидают.
Знала об этом Лида? наверное.
Но она не жила заботами (?)… ундоровского дома (!?).  Могут быть у дома заботы? А вот мне казалось, что дом одушевлён. Да, заботы были у меня. Но если меня  объявлять двуличным, то двуличие и проявлялось в том, что ундоровские заботы мои чётко обособлялись от городских, и я даже забывал на время о существовании даже самих Ундор, но как ночь сменяет день, так и ритм Ульяновск – Ундоры сопровождает меня уже многие десятилетия…
*
А в Ундорах теперь поутру не сгоняют домашний скот в стадо, рано-рано, когда ещё серебряная роса – на  восходе солнца, не блеют овцы и не мычат коровы: на все Ундоры едва ли не две-три семьи держат коров и овец; даже домашних птиц держат лишь некоторые семьи…
Как же вся жизнь изменилась за считанные десятилетия!
*
Жила моя Лидочка ундоровскими заботами? Нет. Думаю, ей просто не хватало сил на это. Но я ведь уезжал – на день, а то и с ночевой, и Лидочка оставалась одна.
А Лида с каждым годом всё очевиднее не могла оставаться одна, а я как метроном всё продолжал и продолжал уезжать…
Сейчас я отчётливо осознаю, что это было преступно с моей стороны.
Разлад же с Ундорами у Лидочки начался с чрезмерной любви моей матери ко мне (я думаю, что это так), наверное, с 80-х годов. Внутри себя баба Катя отделила Лиду от меня, а мы же были одно целое. Далее сценарий развивался по неизвестным мне законам психологии, но Ундоры для неё, скорее всего, исчезли…
Да нет, время от времени я всё же вытаскивал Лиду на «природу», но Лидочка находила любой повод для маленькой пьесы с одним действующим лицом, а я, как и остальные (неважно, кто), были зрителями. Да Лиде и нельзя было возразить, тогда у пьесы возникал второй акт
Не ругаю я Лидочку, я плачу…
сколько раз во время этих воспоминаний (этой работы) я не мог сдержаться: кто может выдержать, когда умный, красивый и любящий человек уходит из жизни в расцвете своих сил?
*
А ведь именно в Ундорах коснулось меня своим крылом Великое и неизвестное противостояние…
 неба и земли?

7. Слушая музыку


…у Лиды не было слуха, но она «насквозь» была музыкальна: как она любила слушать выдающихся певцов – Хворостовского, Магомаева, Ободзинского, Нетребко, Паваротти…! Она легко могла отличить фальшивых исполнителей, например, Баскова. Лидочка переживала песни всею собой, у неё изменялось выражение лица:  полностью она «уходила» в содержание песни…Лида вообще любила веселье и веселиться умела, придумывая какие-то действия, и увлекала за собой других, если она была не одна
Язык движений, язык танца у неё возникал в ответ на ритмы и мелодии музыки. Она любила танцевать! Я был обузой, сильным сдерживающим «фактором» на различных, но, в сущности, немногих музыкальных мероприятиях, но и «в присутствии меня» она могла легко раскрепощаться.
Лидочка была свободна! И внутренняя свобода, о которой я знал, и была её самой сильной основой
Мы редко ходили на концерты, тем более, на концерты симфонической музыки: Лида хотела понять невербальный язык произведения, и в разговоре часто верно выражала именно то, что «хотел» сказать композитор, или что хотел донести дирижёр. Ей надо было видеть только, как играют музыканты, Лидочке моей необходим был «видеоряд», сопровождающий, или «рождающий» музыку
Но не любила, когда я слишком громко включал дома проигрыватель; записи симфоний, фортепьянной и скрипичной музыки Лида могла бы совсем иначе слушать, видя оркестр или музыкантов…
Мы с Лидой «расходились» в том, как вообще воспринимать музыкальную вещь: мне нужна была сама музыка, я часто и не знал названий произведений, или не знал авторства; Лида же узнавала всё, что сопровождало рождение музыкальной вещи, всё, что окружало музыку: музыку Лидочка воспринимала в том единстве с жизнью, которую музыка и выражала… Я – в отрыве, мне казалось, что автор выразил (отобразил) не только неслышимые звуки самой жизни, но и что-то за её пределами…
И поэтому, думаю, Лида могла бы и перед аудиторией говорить вполне на уровне о творческом человеке…
В наших письмах друг к другу, в наши молодые годы, моя Лидочка пыталась своё восприятие музыки донести до меня, объяснить.
Помню, в середине 90-х годов мы с Лидой…пели вдвоём, пытались петь искренне; большая квартира наша позволяла нам, скажем, в «зале» петь и при нашем втором зяте, который в это время находился в угловой комнате. Наше «пение», впрочем, продолжалось недолго, менее нескольких месяцев (или даже недель).
У меня-то был слух, но я совершенно не владел голосом, и не имел в конечном счёте его, но перед Лидой «не стеснялся» тихо что-нибудь напевать; из каждой песни я знал всего-то две-три строчки и дальнейшие строчки Лида подсказывала мне! Иногда Лидочка при этом «поддерживала» моё тихое соло своим уже недоступным для меня голосом: она забывалась, Лидочка раскрепощалась!
Когда Лида раскрепощалась, она словно на время выпадала из унижающей нас действительности… И я помню за последние годы, когда я в соседней комнате что-то набирал на компьютере, то из «зала», где работал телевизор, вдруг доносился непосредственный в своей весёлости смех… Я знал, что Лида плохо себя чувствовала, но она забылась! Она полностью растворялась в том сюжете, что смотрела…
Серебряный колокольчиковый смех.
Лидочка сама была источником музыки, и моя музыкальная потребность утолялась столько лет: здесь и судьба моя, и укор мне, теперь уже до конца жизни
Невыносимо всё это осознавать



8. Фотографии Лиды

Какие разные фотографии! Удачные, но некачественные, неудачные и «качественные»…
С 1966 года по 2011 год в 24 фотоальбомах – около 600 фотографий. Что они могут сказать? что по ним можно судить? Вот, Лидочке моей 20 лет, а вот – уже 64-ый год, а между этими годами – запечатления непридуманной жизни. Снимки – в  совершенно разных жизненных ситуациях; немногие – в стенах школы, с учениками, большинство – на  «отдыхе», со мной, с детьми. Но на всех снимках Лида не позирует, на всех она естественна: мгновенья, остановленные, действительно, «прекрасны»
Несколько фотографий – из жизни другой, «до меня», снимки школьные, Щучинские,  Карсунские.
*
Ужас: столько свидетельств звонкой жизни, бесконечной жизни, и – тишина, «вокруг тишина»
Всё ушло. Все наши события, наши радости и переживания, наши мечты, все наши мгновения в данный момент – только в моей памяти. Не будет меня, останется в памяти детей, но уже неполно, с привнесением других собственных оценок…И так же сейчас для меня, всё это ушедшее, будет непонятным!
Блистающий и несовершенный мир, огромный, в красках и звуках, в желаниях и симпатиях весь уместится в неизвестных микроскопических глубинах «памяти», о которых мы не знаем ничего
Всё наше с Лидочкой – исчезло, свернулось в Ничто, и из этого Ничто я всё ещё прорываюсь в Бытие, хочу прорваться, но вокруг – только фотографии, только вещи, к которым прикасались руки Лидочки, только стены, которые помнят её дыхание
Только моё сердцебиение, только взгляд мой возвращает моё Я к какой-то новой действительности, на которой всё – вдруг, всё – неожиданно 
А с каждой фотографии смотрит на меня  наше время – то летнее, с запахами трав и сухой земли, то зимнее,  замыкающееся на какой-то уют. И моя Лидочка, олицетворяющая время, принимающая мою память, раскрывает сюжет и смысл фотографии, дополняет подробностями, о которых знали мы только с нею
…в последние годы, начиная с «третьего времени», лицо Лидочки становилось печальнее, и дело было, конечно же, не только в возрасте, но в том, что в обществе всё более и более укреплялась какая-то неконтролируемая ничем свобода; из-под сдерживающих «рамок» вырывалась не только психология поведения, но и физиология; проявлялась сама биология человека. И от этого было гадко; на всё это в душе своей мы с Лидой, оставаясь педагогами, реагировали особенно болезненно…
*
Но лицо – портрет внутренней сущности (если что-то «совпадает» у фотографа и модели).
Какая независимость – во  взгляде, в линиях губ, в повороте головы! (см фото на обложке) Абсолютная уверенность, даже надменность(!), но – умная, я бы даже сказал, аристократичная, к которой ты хотел бы и сам приобщиться, но тебе требуется поговорить, принять что-то, что тебе ещё незнакомо… Лицо – словно «приближает» к тому уровню мышления, к тому его качеству, к тем его оценкам, к которому один ты не сможешь подняться, но который скрывается за его внешними чертами… Лидочка! Тебе от Бога было дано слишком много, и ты не растратила в гордыне того, что было в Тебе
Ты смирилась со своей участью нищего интеллигента, наверное, как и я.
*
Один и тот человек передо мною на фотографиях за 40 с лишним лет? Не знаю, но для меня – один и тот же, но ведь и сам я изменялся!
А я, сейчас, без Лиды, всё ещё пытаюсь спасти самого себя здесь: через память о тебе, через все действия уже вопреки нашим с тобой тайнам…
Прости.


9.Моя судьба, моя жизнь


…моя судьба, мои прозрения, удачи и находки, мои сомнения – всё было только с Лидой
Вся свободная тяжесть дней бесчисленных – с тобой, и только с тобой
Не сжать жизнь нашу в немногие оценки, но в мгновениях с тобой сокрыто то, что рождает меня самого: твоя жизнь, Лидочек – это моя жизнь
Глаза наши нашли друг друга,  и с тех пор сердца наши бились вместе, твой серебряный голос был постоянным ответом мне
*
….и вдруг холодным и ещё солнечным майским вечером мгновенно откроется кратчайший путь в давно прожитые нами годы – в то течение времени, когда мы нерассуждаемо любили друг друга, и я не вынесу этого повторения – откровения  такой любви, о которой я сейчас уже имею только смутное (не своё!) представление… Где то время?
*
…долгие годы, спохватившись, я записывал тексты «Катехизиса», и ты была музыкальным соавтором, и там были главы о совести, о смысле жизни, и разделяла ты эти взгляды;
словно «по инерции» была написана книга о природе, и твои глаза были рядом: покой мой, уверенность, придавала ты, маленькая женщина, с белыми, словно выгоревшими, волосами, чёрными бровями и упрямым взглядом;
было ещё несколько книг, но во всех незримо за строчками текстов стоял твой образ «судьи», потому что в твоих глазах, именно в твоих глазах, я стремился оправдать своё собственное человеческое предназначение…
у меня был судья! Взыскательный, строгий, любящий!
*
Но было молчание. Мы оставались вдвоём. Была эйфория автографов, от выхваченных из чужого контекста фраз, но не было заслуженного(?) положения в обществе, ни у тебя, ни у меня. И каждый день у нас начинался с «нуля». С  поиска, с напряжения. И так продолжалось два десятка лет, которые ты, по существу, не выдержала физически
Ведь мы были с тобой заодно!
*
Стремительно в годы те изменялась общественная ситуация, хотя государство и оставалось феодальным; и люди, как государство, оставались всё теми же, но расстояния между людьми изменялось – увеличивалось …
Я прекрасно осознавал (в 90-е годы), что «русскую идею», как стержень нации надо было просто корректно выразить, так как нашу идентичность, как бы мы её не растворяли во «всечеловеческой», никуда не спрячешь; что прагматическую идеологию общества надо было формулировать таким образом, чтобы в ней во главе стояли «права человека», не декларированные, но свято соблюдающиеся!
Однако, «всё» было отдано на откуп стихии (точнее, под команду алчных бывших комсомольских работников)…
*
Когда река сужается, и течение стремительно, люди, проплывающие данный отрезок пути, должны смотреть в оба! Но не закрывать глаза!
*
Наконец, я понял (в конце 90-х гг), что за  «простыми» описаниями природы, осуществлёнными ещё в первые годы нашей совместной жизни, скрывается «огромная» проблема сознания… Но ты – уже не воспринимала мою «внутреннюю» жизнь, потому что уже не было сил.
Ты говорила: «Ну, вот Любищев, теперь – сознание, кому это нужно? И чего ты достиг?»
Никому, моя Лидочка. И ничего я не достиг, поставив крест на нашем семейном благополучии.
И последняя книга «Этюды к описанию сознания», наполовину написанная при тебе, дописана была только во имя тебя: как дорого!
Как дорого я заплатил за собственную жизнь – жизнью тебя


10. Невесёлые мысли


Лидочка любимая, ведь это ты жизнь держала, а я – только думал, размышлял. И ты мной (раньше) восхищалась? Как же ты не разглядела того, кто должен был по всем канонам чести защищать и беречь тебя?
Ты дала жизнь нашим детям, ты ежедневно мне давала силы, я же не смог тебя сохранить…
Ты множество раз в различных больницах «хлопотала» за меня перед врачами, я же… , нет, как будто не только я, но и дети – тоже
Нет, дети хлопотали, и было много примеров, да, может быть, и я
Но что можно сказать «в итоге»?
*
И «теперь» моя жизнь – уж «точно» борьба: я пытаюсь сохранить себя (!), себя как человека, как «здорового» человека, сохранить потому, что через собственную жизнь доделать не только то, что было начато при тебе, но и сделать что-то новое и во имя Твоё
Имя Твоё светится мне
*
Я теперь знаю, что человек вообще (и в частности) – синкретическое создание, одна живая природа не могла «справиться» с подобной «задачей», она вдохнула в него «только» приспособленность ко всему земному, приспособленность ко всему земному «внесла» и природа неживая;
но и одни социальные условия (общество, семья) бессильны в «производстве» такого штучного изделия, каковым является человек. Откуда и как Он предстаёт перед нами?
 Лидочка, я знаю, что Ты – единственная  во всём мире за все времена
(и если каждый человек – неповторим, что аксиома, но мы об этом «забываем», то проблема случайности, о которую сломали столько копий в философии, «решается» совсем иначе!  как? А моя  «неповторимая жизнь»  была с Лидой, и более – ни с кем)
*
Что слова? ...темнеющимся днём ещё в августе прошлого года я всё ходил и ходил по пустынному машинному двору (где «сторожил» каждый четвёртый день) и не мог понять всего ужаса произошедшего: Лиды-то больше нет, и позвонить нельзя – просто некуда, её нет здесь, на этой земле, но она – рядом, она – во мне, и я в ответе за память о ней….
Лидочка, всё-всё сделаю для этого, не переживай
Ты – достойна памяти,
потому что была достойной в жизни

Эпилог


Из письма: «Ты со мной, и не думай, что меня нет, ты рядом со мной, с тобой я разговариваю…»
…словно специально сфотографировали нас в мае 67 г и январе 2011: для сравнения
Счастливая и юная моя Лидочка, со всё преодолевающей верой (в меня), но  не прозревающая свою судьбу, и – бесконечно уставшая, погрузневшая от своих лет….И я не могу читать в  её глазах на фотографиях 2011 года что-то, что давало бы мне повод быть спокойным (даже в такой неестественной ситуации, когда оборваны все жизнетворящие связи), ведь Лидочка ушла не от старости!
Я читаю в её глазах…ответственность за всех нас, и умиротворённый укор.  Мне. Но Лида всё равно любила нас всех, даже меня
*
А я остаюсь в одиночестве, не заполненном, не оставляющим опоры. Остаюсь без Лидочки… и не прав: память о жизни с ней – со мной, она выправляет течение дней, она одёргивает иногда, она охраняет; но – всё во мне, только во мне
Но я верил, что дух Лидочки остался в этой жизни, невидимый, всезнающий и всёпринимающий, к которому я, так же как и раньше, всё равно своё собственное приношу  для оценки…
И я хочу, чтоб душа её там, далеко, радовалась
Но больше всего я  хотел, чтобы Лида была рядом, живая, чтобы что-то досказать ей, чтобы она что-то увидела сама, м.б. за что-то, допустим, за меня, но больше за детей, наконец-то, порадовалась
…но голый бездушный материализм кругом, и странно мне, что есть люди,  отчего-то и сейчас страдающие, любящие. Сам я уже не «вписываюсь» в действительность, становлюсь  автоматом с заданной программой…
Я знал, что одна любовь слепа и даже губительна (любовь сжигает), что любовь приносит конечное счастье или удовлетворение только в «оправе» долга: мой же долг (мой крест) и был в том «писании», который съедал наши отношения. Он был им не возвышенной оправой (как «положено»), но кандалами, веригами. Лида пыталась, видимо, когда-то понять мою слепую приверженность к этому «долгу», и м.б., кому-то высказывала истинную свою оценку моим литературным занятиям, но мне боязно даже догадываться…
*
Бесконечно ранимая,  Лидочка всё равно щедро согревала нас своей любовью и заботой
Мне кажется, она внутренне была спокойна.  Спокойна потому, что она когда-то самое главное для себя решила. Я не знал что, но чувствовал её правоту, и потому поступал в конечном итоге так, как давно наметила Лида
У меня же в душе – буря; взаимоисключающие оценки сменяют друг друга, и не могу остановиться…
Сделал я, наконец, что-то, после чего можно быть спокойным? Нет?
Этого и моя любимая единственная Лидочка, скорее всего, не могла бы сказать…
только цена всей нашей с Лидой жизни оказалась предельно высокой
*
Гранитный чёрный камень, который я сразу же выбрал в апреле 2012 г для  памятника своей Лидочке, как мне сказали рабочие при установке памятника 31 мая, оказывается, более года дожидался «хозяина»…
Ужас. Лида была живая, а камень уже  ждал её
*
Памятник установили, и пошёл ливень
*        *         *         *

ПАМЯТИ  ЛИДИИ  ИВАНОВНЫ  МАРАСОВОЙ


1. ЭЛИЗИЙ

О, легендарная
Дева Обида!
К ранней могиле мы вместе придём.
Лида – и Лета? Элизий – и Лида?
Не сочетается! Верю с трудом –

Или скорей
Отвергаю с порога
Эту возможность! Ну как, почему
По непонятному вызову Бога
Лида ушла в беспросветную тьму?

Время – враждебно.
А вечность – жестока:
Не откликается! Слабый просвет
Просто примнился – не вызнаем срока.
Может, и вовсе нетления нет.


2. ПРЯМОТА – АБСОЛЮТНАЯ


Сколько раз я бывал в Ульяновске при жизни Лидии Ивановны Марасовой?
Где-то около десяти раз.
В совокупности получается дней двадцать гостевания и общения.
Это наисветлейшие дни моей жизни. Они видятся непрерывной – и гораздо более протяжённой – полосой.
У Лидии Ивановны были глубокие славянские корни.
Они досягали пласта архетипов.
Народная любовь к правде нашла в этой яркой женщине достойнейшее воплощение.
Поражала и восхищала струнная прямота её нравственной позиции.
Она владела априорным – от Бога полученным, врождённым – чувством истины.
Такое не расшатать – устои незыблемые.
Строгость эта сопрягалась в ней с добротой.
Пусто без Лидии Ивановны.

3. АБСОЛЮТНАЯ – ИСПОВЕДАЛЬНОСТЬ


Памяти своей любимой Анатолий Николаевич Марасов посвятил духоносную  книгу «Четыре времени Лидочки».
Это была прекрасная, но не идиллическая пара.
Бытию от века присущи экзистенциальные напряжения.
В наше время они усилились многократно.
Чета Марасовых под этой нагрузкой сберегла и укрепила начало любви.
Книгам Анатолия Николаевича всегда была присуща исповедальность.
Часто она доходила до некоего экстремума – и я думал: искренность порой работает на разрыв – кажется самоубийственной.
Но ведь это настоящее!
Так и в новой книге: автор беспощаден к себе.
Тем очевиднее его благородство.
Лида ушла – но вот чудо: андрогин продолжает жить.
Танатос  не может его расщепить.


4. С  ЭВРИДИКОЙ

 (сонет)

О, всхолмия и  пажити Аида!
Мне втайне путь сюда открыл Орфей.
Кто рядом с Эвридикой? Это Лида.
Последние сомнения развей,

Смущаясь неожиданного вида:
Над стылым Стиксом свищет соловей –
Цветёт жасмин! И что же аонида?
Как не бывало всех земных скорбей –

И вижу я: выводит Анатолий
На белый свет любимую подругу.
Мы нынче их приветствовать пришли.

В  моей руке – букет желтофиолей.
Как прежде, Солнце движется по кругу!
Над Ундорами тянут журавли.

29.08.2014
Юрий Линник


==============