В некоторой тирании, в некотором городе-государстве жил-был Тиран (не то чтобы сколько-нибудь злой, просто титул так уж исторически закрепился) и было у него три дочери-царевны, одна бледнее другой, ибо мегаблаголепно в стародавности.
И вот собрался Тиран тот в поездку предалекую за гамма-тета земель в гамма-тетное государство по делам своим захватническим (ну, может, микроскопически был он и злой) да не мог никак до выступления, об отцовском сказочном долге памятуя, не испросить он дочерей горячо любимых, не желают ли те гостей-рабов каких особливых.
Первой вышла вперед архисестрица да с глубоким томным вздохом ему и говорит: «Охи, в смысле, нет. Эллин самый захудалый с греческим профилем невзрачным – он разгонит мне тоску, и о нем тебя прошу».
Пригорюнился тогда Тиран («Это ж надо было ей из выпивох избрать!»), но отвечал по отцовскому канону: «Хорошо, дочь моя милая, знаю я в демократии сопредельной живым товаром торговца под «крышею» Гермеса, кто запрос твой причудливый да ксенофобский удовлетворить посодействует. Он должник мне».
Вышла следующей мезосестрица, и с тем же дыхательным упражнением девическим молвила она отцу: «Ох и колотиться по ночам мое сердечко тахикордично, а все из-за чувств, все из-за Вечного. И коль в Рим по пути тебе всяко-разно, приведи ты мне Романа!»
Схватился за голову тогда Тиран, как сам Мидас не хватался («Ты почто, дуреха, меня толкаешь на с Аидом скорую встречу?!»), но отвечал ей тоном самым добрым: «За прихотью твоей путь держать терновый… ну что ж, как в афоризмах говорится: «Кто не рискует, тот не переходит Рубикон», – кого хочешь привезу, так категорично вас люблю!»
А тут возьмет и как выскочит их неосестрица да на всю палату закричит: «Мужичка я алкаю аленького!.. Чтоб Аполлон блекнул на его фоне!.. Чтоб в кровати обскакал Хирона!.. Чтоб!.. Чтоб!..»
У Тирана речь родная отнялась склерозом, да так и липли на язык слова ему русские выразительные наиболее. Но ничего не ответил он дочери, а, молчание храня панихидное, зашагал за верным топором. Схватил его Тиран без тени сомнения и в то же мгновение бросился к женушке брака своего моногамного, сына ему родить не сдюжившей, и как резко-резко топор под подушку ей засунул.
Напоил ее соком блошницы дизентерийной, уложил на правый бок, подозвал опахальщика поддувать с направления северного, довел дело до конца наилогичнейшего и был таков.
Долго ли, коротко ли ждала царица Тирана с похода, но ребенка ждала она девять месяцев, а тот возвратился еще до генезиса. Словами не передать радости его, пузо ненаглядное увидавшего, лишь символами одними :'-)
Что было дальше, тут к гадалке не ходи, повел Тиран жену любимую с неведомым эмбрионом на УЗИ. Одарили приветствиями жрецы чету в приемной, к определению пола в Дельфах было все уже готово, как вдруг в оракуле скандал нешуточный учинился. Жрецы-то оказались жрицы!
Наслушался Тиран уж женских толков вдоволь, да и, не дайте боги, прогноз прискорбный, пускай хоть озвучат его уста симпатизирующие мужские.
Осыпал он пифий драхмами за беспокойство, на ремонт дырявых полов внес лепту, и тут же щедрость его царская отплатилась втрое! На дороге обратной со скитальцем-прорицателем был сведен Тиран судьбою. Да не с каким-то там проходимцем заурядным, а со знатоком техники гаданья чужестранной, с кем в диалог вступали сами звезды.
Халдей-астролог с гороскопом совладал еще до захода солнца, прям на месте произведя расчеты: «Даты рождения супругов… беременности срок… два в уме… Возрадуйтесь, царь: наследник ваш родится!..»
И, так как нынешнее методы определения ребенка пола тогдашним не чета, астролог предвещать на том вовсе не закончил: «Здоровый! При жизни его тьма биографов сменится личных!.. Вершитель дел добрых! Подтвердят те же биографы покуда не казненные!.. А как любвеобилен он: не пропустит ни один хитон!.. Ой… ой-ой-ой… Как бы вас уведомить о том… Луна-Селена крутится в фазе-то не той… Короче, не пропустит ваш молодчик ни один хитон мужской…»
Тяжело вздохнул Тиран, о гипотетическом прекращении рода заслышав, и, разведя с досадою руками, примирившись молвил он: «Ну что ж, значит, Луну эту мы взорвем». (Ладно, беру назад слова свои поспешные, Тиран был кАкой еще какой.)
Его же антагонистичность, жившая в той же самой тирании, в том же самом городе-государстве с исконным именем греческим да героическим Ванька, кому на роду написано было валяться на источниках термальных, времени зря не терял и на источнике термальном валялся.
Когда же с гонцом до него весть дошла катастрофичная, что, мол, царь мастеров-удальцов к себе взывает за советом по уничтожению тел космических необъятных, Ванька собрал всю свою волю- волюшку в кулак да на бок другой перевернулся.
Луну взорвать – хитра наука, впрочем, у Тирана имелся в загашнике устройства разрушительного прототип, он триеру римскую в перебранке эпической всю спалил. Но до гео-спутника естественного, ясно дело, зеркалам Архимеда было не добить. Чудно б размеры их под параметры надобные передумать, да сам механик-математик, поди ж ты, «нет» твердит, что-то про опору земную говорит.
Не страшна напасть: славился Пелопоннес умельцами неспроста, и вот перед Тираном знатоков славных длинный ряд стоит. Один за другим подходил мудрец к царю да в ноги низко-низко не кланялся ему, не оскорбляя греческого этикета, пока правителя помощник представлял мужа-ученого по протоколу четко: «Ваше Мегавеличиство, сиракузский инженер выдающийся, кому чертежи на поправку нет-нет да сам Гефест пришлет!»
И вот знатно объявленный толстячок Тирану схему действий преподает: «Обстреляем мы ее из катапульт! Да не из простых-бесхитростных, а многостадийных из ступеней таких. В одну катапульту зарядим другую, а в другую – еще одну. Тем-то и пробьем мы атмосферу да расшибем к сатировой матери Луну!»
Почесал Тиран затылок и вопрос задал вполне логичный: «А чем, собственно, последняя катапульта-то пальнет?».
Почесал мастер затылок и ответ дал весьма закономерный: «Я об этом как-то не подумал…»
Следующим вышел на встречу с «Вашим Гигавысочеством» философ римский, «мудрость узревший мистическую, что рядом с ним Афина покажется слепцом!»
Представленный образом наилучшим в стену уставился взором стеклянным да ей и говорит: «А вы сделайте вид, что Луну и не видно вовсе. Ведь существует лишь то, что поддается чувствам, и если от Луны нам дружно отвернуться…»
«С глаз моих долой! – оборвал Тиран речь философскую, эпоху изрядно опередившую, да накричал на всю оставшуюся плеяду ученую. – Все вы… отсюда прочь!»
Облагоразумить тщился его помощник: «А как же уничтожение Луны?.. Ваше Тераблагородие!»
На что Тиран принял положение пафосное и во всеуслышание объявил: «Днем завтрашним пронзим ее лучом, роль колоссальную сыграешь в чем. Сотворишь ты то, что сам Архимед не смог, словом своим феноменальным гиперболизируешь зеркала его!»
Всякий житель полиса свободный приглашался на стадион центральный, куда попасть, конечно же, и Ванька лежебока наш пытался, да, к сожалению, не в той сказке он оказался. Тут-то на печи не покатаешься, увы, и Ванька дальше себе валялся.
Зрительские места все театралами забиты были, ведь кто ж настолько апатичен, чтоб диво уничтожения Луны воочию не увидеть? Да посидеть скучающе им придется некоторый период, пока под завесою зеркала полированные нацеливал астролог придворный, а панегирист-помощник речами шлифованными приумножал их мощи.
Но вот солнце приблизилось к зениту, жара достигла апогея, уверенные глаза Тирана ярко загорелись, и с мановением его руки отраженный луч фантастический разрезал небо!..
Той ночью сверху, как и прежде, Луна висела, а все потому, что, к сожалению, не в той сказке Тиран оказался. Тут-то хоть ты герой, хоть царь, хоть царь-герой – против рока идти не выйдет впрок.
Да горевал Тиран отнюдь не долго, хороводы он водил на свадьбах дочурок очень даже бойко. Пару гармоничную нашла себе среди них и младшая, когда Ваньку красного, словно рака, увидала. А то, что голубой сынок его, ну так в Древней Греции он выделялся не особо…
Тут и сказочке эпилог, а кто слушал – геркулес.