Вечером в доме Зориных было шумно и весело. Лёшкин отец, Николай, делал отвальную. Звучали тосты по поводу отъезда, стучали стаканы. Лёшка вертелся между взрослыми, ненароком опрокинул бутылку, вино залило белую скатерть. Поднялся переполох.
— Марш отсюда! — крикнула мать, пихнув Лёшку в спину. От обиды он вышел во двор и долго ждал, что к нему выглянет Вовка, сын Григория Зорина, и скажет доброе словечко: друг всё-таки! Но Вовка, которому было двадцать два года, продолжал пить водку с взрослыми. Через открытое окно было слышно, как он смеялся вместе со своей матерью Марусей и называл Лёшкину мать просто — Ниной.
— На посошок! — воскликнули они в три голоса.
— На шошошок! — прокричала Лёшкина сестра, Любочка. Всем, кроме Лёшки, было весело. Хлопнув сердито калиткой, он вышел за ворота.
В дорожной пыли плескались куры. За ними следил чёрный петух в воротнике из оранжевых перьев. Важно поднимая свои длинные жёлтые лапы, он встряхивал головой, и когда тяжёлый красный гребень, свисавший на бок, подскакивал, из-под него пылал злобой левый глаз. Лёшка с испугу подобрал прут и, отойдя подальше, принялся стегать лопухи, покрикивая:
— Получай! Получай!
Время от времени он оборачивался, чтобы взглянуть на петуха. В этот миг петух замирал на одной лапе и тоже смотрел на него правым глазом. Лешка и петух одинаково боялись друг друга и держались на расстоянии.
Между тем окна домов окрасились в золото. Солнце садилось. Вдалеке на дороге появились трое. Незнакомцы шли против солнца, их черные фигуры были очерчены светом. Глядя на это сияние, Лёшка почему-то вспомнил ангелов на бабушкиных иконах. Незнакомцы остановились перед воротами Зориных. Куры с петухом стремглав сбежали за забор, Лёшка тоже подался к калитке. Один из троих мужчин, самый развязный, сказал, сплёвывая семечки:
— Эй, шкет! Вовку позови.
Лёшка обернулся и вздрогнул: холодный мёртвый взгляд незнакомца, будто нож, полоснул по глазам. Лёшка поскорей привёл Вовку. Переговорив коротко, мужчины ушли вместе с Вовкой. Лёшка было пошёл следом, но Вовка цыкнул на него, и ему пришлось вернуться на место.
Темнело. За околицей разлился густой туман, накрывший Москву-реку. Вовки всё не было. Не дождавшись друга, Лёшка убежал в дом. Взрослые попарно сидели за столом.
— Как думаешь, Николай, будет война с Америкой? — спрашивал Григорий.
— Кто знает…
Пожав плечами, Лёшкин отец закурил и уставился тяжёлым взглядом в пустой стакан.
На другом конце стола Маруся рассказывала Нине о своём сыне:
— Со шпаной путался, я ночей не спала… А пришёл с флота — за ум взялся, работу нашёл…
— Мам, а мам! — Лёшка дернул Нину за локоть. — Нехорошие дяди забрали Вовку.
— Не лезь, когда взрослые говорят! — оборвала его Нина.
Лёшка повесил голову. Скучно было без Вовки. Пройдя вдоль стола, он остановился перед сестрой. Держа в каждой руке по конфете, она зевала широко, громко. И только он занёс над сестрицей руку, чтобы дать щелбана, как с улицы закричали:
— Гриша! Маруся! Блатные вашего Вовку повели к пруду!
Маруся первой кинулась к окну и увидела соседку, которая держала козу на верёвке.
— Где видела?
— На пруд пошли, — повторила женщина. — Беды бы не было…
— Давно?
— Минут как десять!
Маруся охнула, пихнула мужа, тот выскочил в двери и припустил перебежками за околицу. Лёшка дёрнулся за ним, но мать была начеку.
— Назад! Без тебя разберутся. Мал ещё!
Лёшка метался, кусая себе губы. Спустя полчаса явились Григорий и Вовка. Отец вёл сына, закинув его руку себе за шею. Вовка был бледный и мокрый, ноги у него заплетались. Полуживым взглядом обвёл он своих родственников, бросившихся к нему. От этого взгляда у Лёшки похолодело внутри.
— Сыночек! — взвыла Маруся. — Что с тобой сделали!
Вовка улыбнулся ей через силу. Его завели в дом и положили на кровать.
— Хватит выть! — прикрикнул Григорий на жену. — Неси водку!
Пропустив слова мужа мимо ушей, Маруся смотрела безумными глазами на сына, окоченев от горя. Лёшка сам метнулся к буфету, но его перехватили на полпути и выставили вместе с Любочкой в сени.
Лёшка незаметно приоткрыл дверь и преклонил слух. За спиной, мешая ему слушать, подвывала заскучавшая Любочка. Из комнаты доносились лихорадочные тяжёлые шаги, стук передвигаемых стульев, отрывистые голоса мужчин, нервные вскрикивания женщин. Лёшка отворил дверь пошире.
Вовку растирали водкой.
— До дна пей! — велел Григорий, его отец.
Вовка поперхнулся. И сквозь кашель, проговорил:
— Будет, мама, ну… Живой же…
Потом взрослые вспоминали, как воры утопили Вовку, как Григорий прогнал их, как вытащил сына из пруда... Они ещё говорили о Вовке, Лёшка слушал, затаив дыхание, и мало чего понимал.
Правду он узнал значительно позже, лет этак через двадцать: Вовка был вор-карманник, промышлял в электричках, а после службы на флоте «завязал», перестал воровать. Бывшим друзьям это не понравилось, и они хотели убить его.