XLIV
В то время, когда происходили все эти события, когда в правительстве рассматривался вопрос о создании Государственной Думы, произошло еще одно событие, показавшее, как дьявол «награждает» своих слуг. Весной 1906 года возмездие и заслуженная кара постигли провокатора и зачинщика «Кровавого воскресенья» Георгия Гапона.
Лидеры социал-революционной партии давно уже поставили крест на Гапоне, как на политической фигуре. Если ранее они надеялись еще как-то использовать его в своих интересах, то теперь, наслушавшись его безумных, а то и просто бредовых речей, они поняли, что все, что нужно Гапону – это неограниченная власть и более ничего. К тому же бывший священник, а ныне просто расстрига, вызывал у социалистов тревогу, поскольку был вновь завербован тайной полицией. Это могло представлять для них опасность, и тогда в революционных кругах впервые заговорили о возможности физического устранения провокатора.
Гапон предложил сотрудничать с властями и Пинхусу Рутенбергу, чем вызвал у того крайнее возмущение и негодование. После того, как об этом предложении узнало руководство партии эсеров, Евно Азеф предложил Рутенбергу лично устранить Гапона. Впрочем, оставлять того в живых было уже просто опасно. Он сослужил свою службу, но слишком много знал, и его поведение невозможно было контролировать.
Несмотря на то, что Евно Азеф и сам был тайным агентом полиции, он люто ненавидел своего непосредственного начальника Рачковского, и хотел устранить, вместе с Гапоном, и его самого.
Рачковский встречался с бывшим священником лично, когда пытался его завербовать, и у него о главном действующем лице «Кровавого воскресенья», так же, как и у всех остальных, сложилось неблагоприятное впечатление. Тщеславный, совершенно не разбирающийся в политике, и мечтающий о власти, к тому же уверенный в собственном лидерстве.
Рутенберг, по указанию верхушки партии эсеров, вернулся в Петербург, где стал распространять среди рабочих слухи о том, что Гапон является полицейским агентом. Рабочие негодовали, требуя возмездия предателю.
Это было как нельзя более на руку Рутенбергу. Настроения рабочих лишь способствовали его планам.
Решение о ликвидации Гапона было принято.
Существует версия, будто у Рутенберга был определенный план, как лучше совершить это убийство. Согласно ему Гапона должны были посадить в повозку, а по дороге зарезать ножом, тело же выбросить и закопать в снегу. К тому времени, когда растает снег, убийц уже невозможно будет найти.
Этот план намечен был на первое марта. Рутенберг нанял убийц, которые под видом извозчиков подъехали к дому, где в то время проживал Гапон. Однако когда убийцы узнали свою жертву, они отказались совершать это преступление.
Неизвестно, насколько эта версия правдива, так как убит Гапон был совсем другим способом, и совсем в другом месте.
Не все рабочие поверили в то, что Гапон стал полицейским агентом, и потребовали доказательств. Тогда Рутенберг снял дачу в Озерках, куда и должен был привести предателя. В одной из комнат заранее спрятались несколько рабочих, которые должны были подслушать разговор Рутенберга с бывшем священником, где речь пошла бы о предательстве последнего.
28 марта Гапон приехал в Озерки, где его ожидал на станции Рутенберг. К тому времени шум вокруг личности Гапона уже немного поутих, и он осмелился вернуться в Россию, где планировал продолжать свою подрывную деятельность.
- Темнеет, - произнес Гапон, когда экипаж подъезжал к даче.
- Это и к лучшему, - говорил в ответ Рутенберг. – Ни к чему каждой собаке видеть твое лицо. Лучше будет, если о твоем приезде вообще никто знать не будет.
Гапон был вынужден признать этот довод разумным.
Когда они выбрались из коляски, на улице уже совсем стемнело. Дом, который арендовал Рутенберг, мрачно вырисовывался на фоне серого неба. Темные окна, в которых не было ни малейшего намека на то, что в доме кто-то живет, действовали на душу угнетающе. Да и сам дом казался каким-то заброшенным, словно в нем никто не жил уже очень долгое время.
Изредка перебрасываясь словами, Гапон с Рутенбергом подошли к дверям дачи. Пока Пинхус возился с дверным замком, Гапон огляделся по сторонам. Место было уединенным, жутким, но бывший священник ничего не подозревал о готовящейся ему участи. Он по-прежнему считал себя первым лицом в революции, и вся эта конспирация придавала ему значимости в собственных глазах.
- Входи, - сказал Рутенберг, справившись с замком, и распахивая перед расстригой входную дверь.
Гапон не заставил просить себя дважды, и вошел в прихожую.
- Где здесь лампа? – спросил он, очутившись в полной темноте, и обо что-то споткнувшись.
- Здесь, в углу, на буфете, - отозвался Рутенберг, закрывая за собой дверь. – Погоди, я сам достану.
Последние слова он произнес, услышав, как в темноте Гапон ощупью пробирается вдоль стены.
Рутенберг нашел лампу, и принялся шарить по карманам в поисках спичек. После недолгих поисков они нашлись в правом кармане пальто. Он чиркнул спичкой, но та не загорелась. Пробормотав что-то ворчливо себе под нос, Пинхус чиркнул еще раз. На этот раз спичка вспыхнула ярким пламенем, и Рутенберг смог наконец-то зажечь лампу.
Прихожая осветилась, но это мало что ему дало. Во-первых, его очки запотели с мороза, а во-вторых, свет от лампы все равно был довольно тусклый. Он покрутил фитилек, сделав пламя ярче, что позволило достаточно хорошо различить окружающие их предметы. Гапон, увидев перед собой вешалку для одежды, снял шапку, и принялся стаскивать с себя пальто.
- Мрачное, однако, место, - пробурчал он, оглядывая помещение.
- Что ж поделать, для конспирации это в самый раз.
Рутенберг поднял лампу повыше.
- Поднимемся на второй этаж, - произнес он, двинувшись вперед, показывая дорогу Гапону.
Они поднялись наверх, и Рутенберг открыл дверь. Заговорщики оказались в довольно просторной комнате. Рутенберг поставил лампу на стол, и свет от нее отбросил на стены зловещие тени, которые казались приведениями из загробного мира.
Гапон тут же подошел к окну, и задернул шторы, опасаясь, что, несмотря на уединенное место, их сможет кто-нибудь увидеть. На лице его появилось выражение подозрительности и осторожности.
Рутенберг стоял неподвижно и молчал, ожидая, когда Георгий заговорит первым.
Гапон не знал, что его заманили в ловушку, даже не подозревал об этом. Поэтому он не мог и догадаться о том, что за стеной, в соседней комнате, находились трое рабочих, которых позвал Рутенберг, чтобы те стали свидетелями предательства бывшего священника. Все трое были здесь уже давно, дожидаясь приезда обоих революционеров. Они сидели в темноте, переговариваясь между собой. Время тянулось чрезвычайно медленно, и это действовало всем на нервы.
- Долго нам еще ждать? – недовольно спросил один из рабочих, бросая нетерпеливый взгляд за окно. Оно не было задернуто шторой, чтобы не выдать их присутствия. Последние проблески дня за окном уже почти исчезли.
- И сидеть приходится в темноте, - добавил он.
- А тебе, Степан, все не терпится, - отозвался другой рабочий.
- Не терпится? – вспыхнул тот. – Сидеть здесь, и ждать, пока этот Рутенберг привезет сюда отца Георгия? А что если это все наговор? Ты сам-то веришь в то, что отец Георгий нас предал? А, Павел?
Павел насупился.
- Рутенберг для этого и велел нам ждать здесь. Он обещал предъявить нам доказательства.
- А что если этих доказательств не будет? Что тогда?
- Тогда будет ясно, что Рутенберг подставляет отца Георгия. И тогда ему самому будет несдобровать.
Третий рабочий сидел молча. Достав из кармана часы, он попытался разглядеть на них время, но было уже слишком темно.
- Не верю я этому еврею, - продолжал Степан.
- Я тоже, - признался Павел. – Но если то, что он нам говорил – неправда, тогда зачем вся эта комедия? Зачем он нас заставляет здесь их ждать?
- Скоро мы это узнаем, - тихо, но как-то зловеще, произнес третий рабочий.
- Я согласен с Сергеем, - поддержал Павел.
Внезапно Степан, в нетерпении дежуривший у окна, едва не прилип к нему носом.
- Едут! – воскликнул он.
Остальные заговорщики тоже вскочили на ноги.
- Отойди от окна, - крикнул Павел. – Он может тебя увидеть!
Степан отпрянул назад и, скрывшись в полумраке, продолжал наблюдать за прибывшими.
- Да, точно, это они. Я вижу, как из пролетки выбираются Рутенберг и отец Георгий.
Вскоре внизу хлопнула входная дверь, и послышались голоса.
- Они поднимутся сюда? – тихо спросил Сергей.
- Наверное. Иначе мы ничего здесь не услышим.
Степан прижался ухом к двери комнаты, и стал слушать.
На лестнице под тяжелыми шагами заскрипели ступеньки. Дверь соседней комнаты отворилась, пропуская внутрь Гапона с Рутенбергом.
- Ну? – сказал Рутенберг, когда Гапон отвернулся от окна.
- Нас здесь никто не услышит? – подозрительно спросил тот.
- А кто нас может здесь услышать? – искренне удивился Рутенберг. – Здесь в округе ни души.
Гапон с минуту поколебался, затем на его лице появилось удовлетворение, а вместе с ним вернулась и прежняя самоуверенность. Рутенберг извлек из шкафчика бутылку водки, и два стакана, поставив все это на стол. Но Георгий взмахом головы отказался от выпивки.
- Со всем этим надо кончать, - произнес он. – Ну, что ты ломаешься? Неужели не понимаешь, от чего отказываешься? Он же предлагает большие деньги. Это целых двадцать пять тысяч.
- То есть, как двадцать пять тысяч? – В голосе Рутенберга послышалось недоумение и возмущение. – Ты же мне говорил, что Рачковский предлагает сто тысяч. Сто тысяч, а не двадцать пять. Помнишь, тогда, в Москве?
Гапон отмахнулся.
- Я тебе этого не говорил. Ты что-то путаешь.
- Ничего я не путаю, - стоял на своем Рутенберг.
Гапон предостерегающе поднял руку.
- Я тебе говорил, что Рачковский предлагает хорошие деньги. Я не говорил про сто тысяч.
Пинхус качал головой.
- И все равно, в обиде он тебя не оставит. Ты зря не решаешься. Напрасно. Не упускай свой шанс. Ты потом можешь об этом пожалеть.
- Шанс? – негодующе воскликнул Рутенберг.
- Шанс, - уверенно повторил Гапон. – Ну, где ты еще сможешь заработать такие деньги?
- Заработать? Каким образом?
- Тебе-то всего лишь придется выдать членов Боевой организации эсеров. И за одно это, представляешь, за одно только это целых двадцать пять тысяч.
- Ты предлагаешь мне добровольно стать предателем!
Гапон скривился.
- Да что тебе с того? Тебя же все равно они не допускают к принятию важных решений. Что тебе до них?
- Ну, знаешь!
- Оставь, оставь эти предрассудки!
Стоявший за стеной Степан ощутил, как в его груди начинает нарастать гнев. Более того, он начинал клокотать от негодования. Слышимость была превосходная, к тому же оба революционера говорили очень громко, и заговорщики слышали каждое слово. Подумать только, Гапон, которому все они так верили, оказался предателем, да еще подбивает на предательство и Рутенберга. Он и в самом деле работает на полицию. Та предлагает ему деньги.
У Степана непроизвольно сжались кулаки. Непреодолимое желание ворваться в соседнюю комнату завладело им. Изо рта уже готов был вырваться крик, и сам он уже сделал непроизвольное движение к двери, но в этот момент его схватил за руку Павел.
Степан вздрогнул, и повернул голову к схватившему его. Каким-то образом Павел почувствовал, что Степан может сорваться, и выдать их раньше времени.
Сделав над собой усилие, тот взял себя в руки. Вновь прильнув ухом к стене, он стал продолжать слушать разговор. А ситуация в соседней комнате, тем временем, накалялась все больше и больше.
- Ты предлагаешь мне двадцать пять тысяч за то, чтобы я выдал членов Боевой организации? – повторил Рутенберг, обращаясь к Гапону.
- Не я, - ответил тот. – Это предлагает Рачковский. За одно только это дело двадцать пять тысяч. А можно заработать свободно в четыре раза больше. Сто тысяч за четыре дела.
Рутенберг негодовал. Возмущение, в этот момент, душило его не меньше, чем Степана за стеной комнаты. Да как смеет это жалкое ничтожество, этот червяк, которого он собственноручно поставил во главе того шествия, предлагать ему выдать его товарищей, тех, кто посвятил всю свою жизнь борьбе с ненавистным самодержавием, и с не менее ненавистной ему Россией.
- И это говорит мне тот, за кем идут рабочие, тот, в ком они видят своего вождя, - сказал он, силясь подавить в себе гнев. – Ты, хотя бы, представляешь себе, что они скажут, если узнают про твои сношения с Рачковским? А?
Гапон пожал плечами.
- Да никогда они об этом не узнают, - с презрением в голосе ответил он.
- Откуда такая уверенность?
- Да это вообще все не имеет значения. Даже если и узнают, что с того? Я им просто скажу, что действовал для их же блага.
- И ты полагаешь, что они тебе поверят?
- Поверят, куда они денутся.
Рутенберг оперся руками о стол, и с вызовом посмотрел на Гапона. При этом тень от лампы, упавшая на его лицо, придала ему какой-то зловещий вид, и на мгновение превратив его в лик демона мести.
- А если рабочие узнают про тебя все то, что знаю я? Что ты на это скажешь?
- Ты пытаешься меня запугать? – глаза Гапона угрожающе сузились. Теперь они стояли друг против друга, как два непримиримых врага.
- Если рабочие узнают о том, что ты сказал Рачковскому, что я принадлежу к Боевой организации? Если они узнают, что ты выдал меня ему и, более того, пытался меня завербовать, сделать из меня предателя?
- Не надо громких слов, - сказал Гапон, желая прервать Рутенберга, но того уже нельзя было остановить.
- Если я сообщу рабочим, что написал ты покаянное письмо Дурново? Самому министру внутренних дел? Что ты на это скажешь?
- Тебе все равно никто не поверит, - попытался парировать Гапон, но в его голосе уже не было прежней уверенности. – Рабочие верят мне, они пойдут за мной. И вообще, не понимаю я, почему ты упрямишься. Ну, какое тебе дело до этих людей? Кто они для тебя? Соратники по партии? Так что с того? Я же предлагаю тебе деньги. Понимаешь ты, большие деньги. Столько тебе уже больше никто в твоей жизни не предложит.
- Ты считаешь, что ради денег можно пойти на предательство?
Гапон презрительно скривился.
- Где лес рубят, там щепки летят, - цинично сказал он.
- Так ведь погибнут мои соратники. И потом, где гарантия, что Рачковский сдержит свое слово?
- Рачковский – человек чести. На его слово вполне можно положиться. Если он его дал, он непременно его сдержит.
Рутенберг отпрянул от стола, и сделал вид, что испытывает раздумье, колеблется. Гапон, глядя на него, решил, что еще немного, и тот согласится.
- Ну же, - сказал он. – Перестань тянуть канитель. Перестань сомневаться, я тебе говорю дело. Понимаешь, реальное дело. Это деньги, на них ты сможешь несколько лет жить, ни в чем не нуждаясь. А если все выгорит, то заработаешь сто тысяч. Это целое состояние.
Находившихся за стеной заговорщиков трясло от гнева. Теперь они уже не сомневались, что Гапон их предал и продал. Не сговариваясь, все трое, мысленно уже вынесли ему свой приговор. Для них не оставалось сомнения, что такой человек заслуживает только смерти. Боясь произнести хотя бы один звук, из опасения быть услышанными, они с нетерпением ожидали сигнала Рутенберга. А тот условился с ними, что они смогут действовать только тогда, когда он раскроет двери в их комнату. Время для всех троих заговорщиков тянулось крайне медленно, но Рутенберг почему-то медлил.
Степан едва сдерживался, чтобы не ворваться в комнату. Бывали мгновения, когда он уже был уверен, что не сможет более контролировать себя. Ему хотелось своими собственными руками задушить предателя.
«Чего же он медлит?» - в нетерпении думал он. – «Чего тянет?»
Сомнений в сложившейся ситуации не было ни у кого.
Однако Рутенберг намеренно затягивал разговор, чтобы у заговорщиков не осталось ни малейших сомнений в предательстве Гапона, ни малейших колебаний относительно его участи. И он намеренно прибегал к громким словам, чтобы обелить себя самого в глазах своих сообщников, которые должны были стать убийцами попа-расстриги. Сам же он должен был стать героем в их глазах, борцом за их интересы, и занять в сердцах рабочих место Гапона.
Наконец, видимо решив, что сказано уже достаточно, и пришло время действовать, Рутенберг, как бы погрузившись в раздумье, прошелся по комнате, под пристальным взглядом Гапона, и, подойдя к дверям, внезапным движением распахнул их.
Гапон никак не ожидал того, что за дверями могут находиться люди. Никак не ожидал такого подвоха от Рутенберга. Поэтому, увидев в проходе трех заговорщиков, лица которых были искажены ненавистью, он замер на месте, и расширенными глазами смотрел на них, как на выходцев из иного мира.
Как ни был Степан одержим желанием первым броситься на Гапона, его, все же, опередил Павел.
- Ах, вот ты каков! – закричал он голосом, полным ненависти и жаждой мести, и устремился вперед.
Гапон отпрянул назад, пытаясь укрыться за столом. Но это его не спасло. В одно мгновение заговорщики обступили его.
- Попалась, подлая свинья! – воскликнул Степан, загоняя Гапона в угол.
Тот, затравленно оглядевшись по сторонам, внезапно упал на колени, и молитвенно сложил руки.
- Братцы, не делайте этого! Остановитесь!
- Какие мы тебе братья? – воскликнул Сергей, наступая на Гапона. – Ты предал всех нас, все наше дело!
- Братцы, товарищи! – продолжал молить Гапон. – Не верьте тому, что вы слышали! Я за вас, всегда был за вас, и остаюсь за вас!
- Что ты нам голову морочишь, - процедил сквозь зубы Павел. – Ты нас совсем за дураков держишь. Все мы слышали, что ты только что говорил. Иуда полицейская!
- Нет! Нет! Все совсем не так! Я верен нашей идее.
- Мы слышали про твою верность Рачковскому за двадцать пять тысяч рублей.
- Это я говорил для отвода глаз. Я просто проверял Рутенберга, хотел увидеть его реакцию.
Павел не вытерпел такой наглости, и набросился на Гапона. Схватив его своими руками за горло, он принялся душить его. Но, несмотря на то, что Павел работал молотобойцем, и обладал недюжинной силой, Гапон сумел разжать его руки. Сделав резкий рывок, он повалил Павла на пол, и взгромоздился на него сверху.
Сергей бросился на помощь своему соратнику, и обхватил Гапона сзади за шею, силясь оторвать его от Павла. Это ему не удалось и, поскольку он был слабее Павла, бывший священник отшвырнул его прочь.
Сидя на Павле, Гапон обрушивал на противника удары своих кулаков.
Никто из заговорщиков не ожидал, что Гапон окажется таким сильным. Поняв, что голыми руками одолеть его будет трудно, Степан стал оглядываться по сторонам, в поисках какого-нибудь оружия. На столе стояли стаканы и бутылка. Недолго думая, он обрушил стакан на голову расстриги.
Гапон пошатнулся, выпустил из своих рук Павла, и схватился рукой за голову. Однако легкая рана не темени его не остановила. Он продолжал оставаться в сознании, и был способен защищаться дальше.
Павел, лежащий на полу, и почувствовавший, что руки Гапона выпустили его, напряг все свои силы, и отшвырнул своего врага. Тот ударился спиной о стену, и потянулся рукой к Степану, ударившего его стаканом. Лицо провокатора и предателя при этом исказилось гримасой ярости и ненависти.
Степан отступил на шаг под этим взглядом, и в Гапона вцепился Сергей. Секундой позже к нему присоединился и Павел. Образовалась куча-мала, но Гапон, каким-то образом, сумел подмять под себя их обоих.
Степан, увидевший, что удар стаканом не остановил Гапона, схватил бутылку, и занес ее над головой теперь уже столь ненавистного ему бывшего вождя рабочего народа. Тот, увлеченный борьбой, совершенно забыл про Степана, когда ему на затылок внезапно обрушился страшный удар.
Гапон покачнулся вперед, и рухнул на Павла, который тут же брезгливо оттолкнул его от себя. Из раны на затылке Георгия текла кровь.
Но едва только Павел успел перевести дыхание, как Гапон издал стон, и шевельнул рукой.
- Он еще жив! – с негодованием и отвращением воскликнул Павел. – Вот тварь живучая!
Степан стал оглядываться по сторонам, в поисках еще какого-нибудь оружия. На глаза ему попался моток веревки, очевидно, кем-то забытой в доме. Недолго думая он схватил ее и, как только Гапон приподнял голову, тут же накинул петлю ему на шею.
Гапон захрипел, и попытался освободиться от веревки, но Степан, пресекая его попытки, затянул удавку еще сильнее. Рутенберг, находившийся все это время позади всех, и метавшийся по комнате, бросился на помощь Степану. Вдвоем они подтащили Гапона к стене, в которой был вделан крюк.
- Вот, на него, - пропыхтел Рутенберг, напрягая все силы. – Повесим эту собаку на этом крюке.
Павел и Сергей, поднявшись с пола, бросились на помощь остальным. Гапон прерывисто хрипел, вырывался, лицо его налилось кровью, однако освободиться ему никак не удавалось.
Несмотря на то, что их было четверо против одного, справиться с отчаянно сопротивляющимся Гапоном было нелегко. С большим трудом убийцы забросили веревку на крюк, и подтянули на него свою жертву. Гапона держали в таком положении до тех пор, пока тот, судорожно суча ногами, не замер неподвижно. Руки его бессильно повисли вдоль тела.
Подождав примерно с полминуты, убийцы поняли, что их жертва мертва. Гапон висел с открытым ртом, и при свете лампы, которая чудом не разбилась во время борьбы, было видно, как медленно стекленеют его глаза.
Закрепив веревку на крюке, убийцы отошли в сторону.
- Кажись, готов, - с надеждой в голосе произнес Рутенберг.
- Готов, - подтвердил Степан, оттирая со лба пот.
- Надо уходить отсюда, - с тревогой сказал Павел.
Ему никто не стал возражать. Степан обыскал карманы убитого в поисках ценностей. Все, что было найдено, перешло в карман убийцы.
- Ну все, здесь его теперь долго не найдут, - удовлетворенно сказал Рутенберг. – Уходим отсюда.
Он бросил последний взгляд на повешенного, и затушил лампу.
Убийцы вышли из дома. Хотя все они и пытались в своих мыслях оправдать себя, называя это убийство правосудием, все же внутренний голос упорно говорил им, что они совершили смертоубийство. Убийцы чувствовали себя ужасно. У Сергея дрожали руки, Павел испытывал дикий страх, внезапно почувствовав себя обреченным, и осознав, что ему теперь придется до конца своих дней скрываться от властей, так как его участие в этом преступлении может в любой момент всплыть на поверхность. К тому же существовало трое свидетелей, которые знали о его злодеянии. Впрочем, подобный страх испытывали все четверо. Каждый боялся, что его выдадут остальные, если те попадутся в руки закона. Никто из них теперь не мог быть спокоен.
Рутенберг запер входную дверь.
- Ключ надо выбросить, - сказал он.
Убийцы выбросили ключ в прорубь, где он скрылся с всплеском, уйдя на дно, и покинули место преступления, оставив позади злополучную дачу, с мертвым телом бывшего священника Гапона.
Вот так и постигла заслуженная кара того, по чьей вине была пролита невинная кровь ничего не подозревавшего народа. Была спровоцирована кровавая революция, и ее виновник, отрекшийся от Бога, и вступивший на путь служения сатане, получил от своих соратников-сатанистов воздаяние, благодарность, которая ожидает каждого, творящего дела сатанинские. Ничто не остается безнаказанным, и нет ничего тайного, что не стало бы явным.