На Голгофе

Борис Роланд
Было так. Я в ловушке, как загнанный зверь.
Кто-то черный и серый облаву затеял.
Вкруг четыре стены и захлопнута дверь
Глухо. Намертво так, словно в землю засеян.
И уже в суете, в всполошённом пылу,
Ладят крест мне и роют могилу.
Кто веревку несет, кто-то тащит пилу.
И работа кипит торопливо.

Вот и все. Как Христос, на кресте я распят.
И вколочены гвозди в ладони.
Обнаженный вишу с головы весь до пят.
Не ушел я от дикой  погони.
Пятясь, все разошлись. Средь пустыни один.
Раскаленное солнце, как свечка.
Вдруг явился ко мне сам святой Августин…
 
- Что там делаешь, грешник? — спросил он меня.-
Неужели земли тебе мало?
- К Богу  взять на исходе текущего дня
два Архангела мне обещали.
- Для чего ты приблизиться к Богу решил?
Се  грешно человечьему сыну!
- Я дознаться хочу, в чем же я согрешил.
- То ведомо лишь Богу едину.
- В чем же грех мой, ответь мне святой Августин?
Жил я прямо, открыто и честно.
Я себя не жалел, но остался один.
На земле средь людей  стало тесно.
- Верил ты?
- Да. Без веры и дня не прожил.
Но теперь я и в ней сомневаюсь.
Все, чем жил, что любил – все на сердце сложил.
А теперь от всего отрекаюсь.
- Богохульствуешь, грешник! — вскричал Августин. —
В Бога сердцем одним надо верить…
- Я не верю тому, что Всевышний един –
и решил этой ночью проверить.
- Что ты?! Что?  Разве разумом можно понять
то, что вере одной лишь под силу?
Бога надо, как солнце, на веру  принять:
Отца – Бога, и Духа, и Сына!

Опустился на камень святой Августин.
Вперил взор во блаженную душу.
Горизонт стал кровав над тоскою пустынь.
И мой стон его дум не нарушил.
Долго так пребывал в молчании мы.
Вечер вытянул редкие тени.
Вдруг вскочил он с лицом пострашнее чумы
И упал предо мной на колени.
- Я молю тебя! Богом тебя я прошу!
Откажись от своей  ты затеи.
Я молитву за душу твою совершу
И очищу от скверны злодея.
- Ты молитву за душу мою не верши,-
отвечал ему я, умирая. - Я с душою расстался.
Я - плоть во плоти. Ей  не знать уж ни ада, ни рая.
- Где ж душа твоя, грешник? - спросил Августин. —
Не настал еще час твоей  тризны.

- Она там, где распластана звездная стынь.
Душу небу я отдал при жизни.
Там она уж давно. Хоть одна, но вольна.
По бескрайним просторам летает.
Не страшны уже ей ни хула, ни молва.
Пред тобою лишь плоть умирает.

…Расплылось предо мною святого лицо.
Солнце день запустило на землю.
Я в квартире один. Выхожу на крыльцо.
И, как Бога, я солнце приемлю.